Стилистический анализ стихотворения «Два часа в резервуаре. Как вы понимаете смысл стихотворения Иосифа Александровича Бродского "Два часа в резервуаре"

Стилистический анализ стихотворения «Два часа в резервуаре»

Для поэзии Бродского характерно использование экзотизмов, варваризмов, иноязычных элементов с целью активизации языковой игры в поэтическом тексте. Рассмотрим стихотворение «Два часа в резервуаре».

В нем воссоздается "немецкий человек, немецкий ум", и здесь немецкие варваризмы являются уже не отдельными вкраплениями в русскую речь - они пронизывают все стихотворение, переплетаясь с русскими словами, они аграмматичны, неосвоены, но узнаваемы.

Я есть антифашист и антифауст.

Их либе жизнь и обожаю хаос.

Их бин хотеть, геноссе официрен,

дем цайт цум Фауст коротко шпацирен.

Поэт обыгрывает особенности немецкого языка на нескольких уровнях: на фонетическом, грамматическом, графическом. В глаза бросается использование макаронизмов: несвойственных русскому языку грамматических конструкций («Я есть антифашист и антифауст»), транслитерированных немецких и латинских слов («он в Кракове грустил о фатерланде», «Он взял букет и в будуар девицы / отправился. Унд вени, види, вици») и смешанных русско-немецких грамматических конструкций («Их бин хотеть, геноссе официрен, / дем цайт цум Фауст коротко шпацирен»).

Поэт рифмует иноязычные дифтонги: немецкий антифауст и греческий хаос. Слово Faust-омоним, это может быть как собственное имя, так нарицательное - с немецкого «кулак».

В трёх строках Бродский эксплуатирует омонимические связи слов, перебирая почти весь ряд мыслимых омофонов:

«Он поднимал платочки женщин с пола.

Он горячился по вопросам пола.

Играл в команде факультета в поло».

Интересны также случаи парономазии:

«Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.

Однако интерес у всех различен.

Бог органичен. Да. А человек?

А человек, должно быть,

ограничен»

Немецкие вкрапления пронизывают весь текст: "А честный немец сам дер вег цурюк, не станет ждать, когда его попросят. Он вальтер достает из теплых брюк и навсегда уходит в вальтер-клозет", "Опять зептембер (сентябрь). Скука, Полнолунье. В ногах мурлычет серая колдунья. А под подушку положил колун я... Сейчас бы шнапсу (водки)... это... апгемахт (сделано)! Яволь (Ну да). Зептембер (сентябрь). Портится характер. Буксует в поле тарахтящий трактор. Их либе жизнь и "Фёлькиш Беобахтер" (Я люблю жизнь и газету "Народный обозреватель"). Гут нахт, майн либе геррен. Я, гут нахт " (Спокойной ночи, мои дорогие господа. Да, спокойной ночи). Смешение друх языков придает стихотворению особую ритмико- семантическую структуру. Мелодика немецкого языка, ритмичность, языковая игра создают интересную форму.

Бродский использует также крылатые выражения. Например, «Cogito ergo sum» Р.Декарта:

Немецкий человек. Немецкий ум.

Тем более, когито эрго сум.

Или «Veni, vidi,vici» Ю.Цезаря. Налицо языковая игра, каламбур: рифмуя знаменитую фразу с «девицы» автор тонко подчеркивает иронию происходящего.

Он взял букет и в будуар девицы

отправился. Унд вени, види, вици.

Произведение «Два часа в резервуаре» одно из наиболее насыщенных варваризмами и экзотизмами. Поражает умелая игра слов в поэзии Бродского, «чужие» слова легко вписываются в его текст, придавая особую ритмичность и смысловой оттенок.

Стихотворение является откликом на прочтение «Доктора Фаустуса» Томаса Манна, присланного Бродскому в ссылку в 1965 г. Основная идея стихотворения – неприятие романтического демонизма германской мистики, идеи «сделки» человека с дьяволом. Язык стихотворения – макароническая речь (т.е. сатирическая или чуточная, в которой комизм достигается смещением слов и форм из разных языков), коверкающая бывшие у всех на слуху после войны наиболее употребительные слова немецкого языка (с примесью идишизмов). Немецкого языка, которым владела его мать, Бродский не знал, идиш также не владел. Сознательное смещение временных пластов в стихотворении (прием, ранее применявшийся в «Исааке и Аврааме», а позже — в «Post aetetem nostram» и пьесе «Мрамор») направлено на придание полемике с романтическим демонизмом универсального статуса. Название стихотворения намекает на созданного в колбе гомункула, искусственного человека (ср. Гёте, «Фауст», часть II). Эпиграф из пушкинской «Сцены из Фауста» приведен по памяти неточно – у Пушкина «скушно».

Два часа в резервуаре (Иосиф Бродский)

Мне скучно, бес...
А. С. Пушкин

Я есть антифашист и антифауст.
Их либе жизнь и обожаю хаос.
Их бин хотеть, геноссе официрен,
дем цайт цум Фауст коротко шпацирен.

Но подчиняясь польской пропаганде,
он в Кракове грустил о фатерланде,
мечтал о философском диаманте
и сомневался в собственном таланте.
Он поднимал платочки женщин с пола.
Он горячился по вопросам пола.
Играл в команде факультета в поло.

Он изучал картежный катехизис
и познавал картезианства сладость.
Потом полез в артезианский кладезь
эгоцентризма. Боевая хитрость,
которой отличался Клаузевиц,
была ему, должно быть, незнакома,
поскольку фатер был краснодеревец.

Цумбайшпиль, бушевала глаукома,
чума, холера унд туберкулезен.
Он защищался шварце папиросен.
Его влекли цыгане или мавры.
Потом он был помазан в бакалавры.
Потом снискал лиценциата лавры
и пел студентам: "Кембрий... динозавры..."

Немецкий человек. Немецкий ум.
Тем более, когито эрго сум.
Германия, конечно, юбер аллес.
(В ушах звучит знакомый венский вальс.)
Он с Краковом простился без надрыва
и покатил на дрожках торопливо
за кафедрой и честной кружкой пива.

Сверкает в тучах месяц-молодчина.
Огромный фолиант. Над ним -- мужчина.
Чернеет меж густых бровей морщина.
В глазах - арабских кружев чертовщина.
В руке дрожит кордовский черный грифель,
в углу - его рассматривает в профиль
арабский представитель Меф-ибн-Стофель.

Пылают свечи. Мышь скребет под шкафом.
"Герр доктор, полночь". "Яволь, шлафен, шлафен".
Две черных пасти произносят: "мяу".
Неслышно с кухни входит идиш фрау.
В руках ее шипит омлет со шпеком.
Герр доктор чертит адрес на конверте:
"Готт штрафе Ингланд, Лондон, Франсис Бекон".

Приходят и уходят мысли, черти.
Приходят и уходят гости, годы...
Потом не вспомнить платья, слов, погоды.
Так проходили годы шито-крыто.
Он знал арабский, но не знал санскрита.
И с опозданьем, гей, была открыта
им айне кляйне фройляйн Маргарита.

Тогда он написал в Каир депешу,
в которой отказал он черту душу.
Приехал Меф, и он переоделся.
Он в зеркало взглянул и убедился,
что навсегда теперь переродился.
Он взял букет и в будуар девицы
отправился. Унд вени, види, вици.

Их либе ясность. Я. Их либе точность.
Их бин просить не видеть здесь порочность.
Ви намекайт, что он любил цветочниц.
Их понимайт, что даст ист ганце срочность.
Но эта сделка махт дер гроссе минус.
Ди тойчно шпрахе, махт дер гроссе синус:
душа и сердце найн гехапт на вынос.

От человека, аллес, ждать напрасно:
"Остановись, мгновенье, ты прекрасно".
Меж нами дьявол бродит ежечасно
и поминутно этой фразы ждет.
Однако, человек, майн либе геррен,
настолько в сильных чувствах неуверен,
что поминутно лжет, как сивый мерин,
но, словно Гете, маху не дает.

Унд гроссер дихтер Гете дал описку,
чем весь сюжет подверг а ганце риску.
И Томас Манн сгубил свою подписку,
а шер Гуно смутил свою артистку.
Искусство есть искусство есть искусство...
Но лучше петь в раю, чем врать в концерте.
Ди Кунст гехапт потребность в правде чувства.

В конце концов, он мог бояться смерти.
Он точно знал, откуда взялись черти.
Он съел дер дог в Ибн-Сине и в Галене.
Он мог дас вассер осушить в колене.
И возраст мог он указать в полене.
Он знал, куда уходят звезд дороги.

Но доктор Фауст нихц не знал о Боге.

Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье - слепота, а чаще - свинство.

Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.
Однако, интерес у всех различен.
Бог органичен. Да. А человек?
А человек, должно быть, ограничен.

У человека есть свой потолок,
держащийся вообще не слишком твердо.
Но в сердце льстец отыщет уголок,
и жизнь уже видна не дальше черта.

Таков был доктор Фауст. Таковы
Марло и Гете, Томас Манн и масса
певцов, интеллигентов унд, увы,
читателей в среде другого класса.

Один поток сметает их следы,
их колбы - доннерветтер! - мысли, узы...
И дай им Бог успеть спросить: "Куды?!" -
и услыхать, что вслед им крикнут Музы.

А честный немец сам дер вег цурюк,
не станет ждать, когда его попросят.
Он вальтер достает из теплых брюк
и навсегда уходит в вальтер-клозет.

Фройляйн, скажите: вас ист дас "инкубус"?
Инкубус дас ист айне кляйне глобус.
Нох гроссер дихтер Гете задал ребус.
Унд ивиковы злые журавли,
из веймарского выпорхнув тумана,
ключ выхватили прямо из кармана.
И не спасла нас зоркость Эккермана.
И мы теперь, матрозен, на мели.

Есть истинно духовные задачи.
А мистика есть признак неудачи
в попытке с ними справиться. Иначе,
их бин, не стоит это толковать.
Цумбайшпиль, потолок - предверье крыши.
Поэмой больше, человеком - ницше.
Я вспоминаю Богоматерь в нише,
обильный фриштик, поданный в кровать.

Опять зептембер. Скука. Полнолунье.
В ногах мурлычет серая колдунья.
А под подушку положил колун я...
Сейчас бы шнапсу... это... апгемахт.
Яволь. Зептембер. Портится характер.
Буксует в поле тарахтящий трактор.
Их либе жизнь и "Фелькиш Беобахтер".
Гут нахт, майн либе геррен. Я. Гут нахт.

Я есть антифашист и антифауст.
Их либе жизнь и обожаю хаос.
Их бин хотеть, геноссе оффицирен,
дем цайт цум Фауст коротко шпацирен.

Не подчиняясь польской пропаганде,
он в Кракове грустил о фатерланде,
мечтал о философском диаманте
и сомневался в собственном таланте.
Он поднимал платочки женщин с пола.
Он горячился по вопросам пола.
Играл в команде факультета в поло.

Он изучал картёжный катехизис
и познавал картезианства сладость.
Потом полез в артезианский кладезь
эгоцентриизма. Боевая хитрость,
которой отличался Клаузевиц,
была ему, должно быть, незнакома,
поскольку фатер был краснодеревец.

Цумбайшпиль, бушевала глаукома,
чума, холера унд туберкулёзен.
Он защищался шварце папиросен.
Его влекли цыгане или мавры.
Потом он был помазан в бакалавры.
Потом снискал лиценциата лавры
и пел студентам:"Кембрий... динозавры..."

Немецкий человек. Немецкий ум.
Тем более, когито ерго сум.
Германия, конечно, юбер аллес.
(В ушах звучит знакомый венский вальс.)
Он с Краковом простился без надрыва
и покатил на дрожках торопливо
за кафедрой и честной кружкой пива.

Сверкает в тучах месяц-молодчина.
Огромный фолиант. Над ним - мужчина.
Чернеет меж густых бровей морщина.
В глазах - арабских кружев чертовщина.
В руке дрожит кордовский чёрный грифель.
В углу его рассматривает в профиль
арабский представитель Меф-ибн-Стофель.

Пылают свечи. Мышь скребёт под шкафом.
"Герр доктор, полночь". - "Яволь, шлафен, шлафен".
Две чёрных пасти произносят: "мяу".
Неслышно с кухни входит идиш фрау.
В руках её шипит омлет со шпеком.
Герр доктор чертит адрес на конверте:
"Готт штрафе Ингланд, Лондон, Фрэнсис Бэкон".

Приходят и уходят мысли, черти.
Приходят и уходят гости, годы...
Потом не вспомнить платьев, слов, погоды.
Так проходили годы шито-крыто.
Он знал арабский, но не знал санскрита.
И с опозданьем, гей, была открыта
им айне кляйне фройляйн Маргарита.

Тогда он написал в Каир депешу,
в которой отказал он чёрту душу.
Приехал Меф, и он переоделся.
Он в зеркало взглянул, и убедился,
что навсегда теперь переродился.
Он взял букет и в будуар девицы
отправился. Унд вени, види, вици.

Их либе ясность. Я. Их либе точность.
Их бин просить не видеть здесь порочность.
Ви немекайт, что он любил цветочниц.
Их понимайт, что дас ист ганце срочность.
Но эта сделка махт дер гроссе минус.
Ди тойчно шпрахе, махт дер гроссе синус:
душа и сердце найн гехапт на вынос.

От человека, аллес, ждать напрасно:
"Остановись, мгновенье, ты прекрасно".
Меж нами дьявол бродит ежечасно
и поминутно этой фразы ждёт.
Однако человек, майн либе геррен,
настолько в сильных чувствах неуверен,
что поминутно лжёт, как сивый мерин,
но, словно Гёте, маху не даёт.

Унд гроссер дихтер Гёте дал описку,
чем весь сюжет подверг а ганце риску.
И Томас Манн сгубил свою подписку,
а шер Гуно смутил свою артистку.
Искусство есть искусство есть искусство...
Но лучше петь в раю, чем врать в концерте.
Ди кунст гехапт потребность в правде чувства.

В конце концов, он мог бояться смерти.
Он точно знал, откуда взялись черти.
Он съел дер дог в Ибн-Сине и в Галене.
Он мог дас вассер осушить в колене.
И возраст мог он указать в полене.
Он знал, куда уходят звёзд дороги.

Но доктор Фауст нихц не знал о Боге.

Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье - слепота, а чаще - свинство.

Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.
Однако интерес у всех различен.
Бог органичен. Да. А человек?
А человек, должно быть, ограничен.

У человека есть свой потолок,
держащийся вообще не слишком твёрдо.
Но в сердце льстец отыщет уголок,
и жизнь уже видна не дальше чёрта.

Таков был доктор Фауст. Таковы
Марло и Гёте, Томас Манн и масса
певцов, интеллигентов унд, увы,
читателей в среде другого класса.

Один поток сметает их следы,
их колбы - доннерветтер! - мысли, узы...
И дай им Бог успеть спросить:"Куды?" -
и услыхать, что вслед им крикнут Музы.

А честный немец сам дер вег цурюк,
не станет ждать, когда его попросят.
Он вальтер достаёт из тёплых брюк
и навсегда уходит в ватер-клозет.

Фройляйн, скажите: вас ист дас "инкубус"?
Инкубус дас ист айне кляйне глобус.
Нох гроссе дихтер Гёте задал ребус.
Унд ивиковы злые журавли,
из веймарского выпорхнув тумана,
ключ выхватили прямо их кармана.
И не спасла нас зоркость Эккермана.
И мы теперь, матрозен, на мели.

Есть истинно духовные задачи.
А мистика есть признак неудачи
в попытке с ними справиться. Иначе,
их бин, не стоит это толковать.
Цумбайшпиль, потолок - преддверье крыши.
Поэмой больше, человеком - ницше.
Я вспоминаю богоматерь в нише,
обильный фриштик, поданный в кровать.

Опять зептембер. Скука. Полнолунье.
В ногах мурлычет серая колдунья.
А под подушку положил колун я...
Сейчас бы шнапсу... это... апгемахт.
Яволь. Зептембер. Портится характер.
Буксует в поле тарахтящий трактор.
Их либе жизнь и "Фелькиш беобахтер".
Гут нахт, майн либе геррен. Я. Гут нахт.

Мне скучно, бес...
А. С. Пушкин

Я есть антифашист и антифауст.
Их либе жизнь и обожаю хаос.
Их бин хотеть, геноссе официрен,
дем цайт цум Фауст коротко шпацирен.

Но подчиняясь польской пропаганде,
он в Кракове грустил о фатерланде,
мечтал о философском диаманте
и сомневался в собственном таланте.
Он поднимал платочки женщин с пола.
Он горячился по вопросам пола.
Играл в команде факультета в поло.

Он изучал картежный катехизис
и познавал картезианства сладость.
Потом полез в артезианский кладезь
эгоцентризма. Боевая хитрость,
которой отличался Клаузевиц,
была ему, должно быть, незнакома,
поскольку фатер был краснодеревец.

Цумбайшпиль, бушевала глаукома,
чума, холера унд туберкулЈзен.
Он защищался шварце папиросен.
Его влекли цыгане или мавры.
Потом он был помазан в бакалавры.
Потом снискал лиценциата лавры
и пел студентам: "Кембрий... динозавры..."

Немецкий человек. Немецкий ум.
Тем более, когито эрго сум.
Германия, конечно, юбер аллес.
(В ушах звучит знакомый венский вальс.)
Он с Краковом простился без надрыва
и покатил на дрожках торопливо
за кафедрой и честной кружкой пива.

Сверкает в тучах месяц-молодчина.
Огромный фолиант. Над ним - мужчина.
Чернеет меж густых бровей морщина.
В глазах - арабских кружев чертовщина.
В руке дрожит кордовский черный грифель,
в углу - его рассматривает в профиль
арабский представитель Меф-ибн-Стофель.

Пылают свечи. Мышь скребет под шкафом.
"Герр доктор, полночь". "Яволь, шлафен, шлафен".
Две черных пасти произносят: "мяу".
Неслышно с кухни входит идиш фрау.
В руках ее шипит омлет со шпеком.
Герр доктор чертит адрес на конверте:
"Готт штрафе Ингланд, Лондон, Франсис Бекон".

Приходят и уходят мысли, черти.
Приходят и уходят гости, годы...
Потом не вспомнить платья, слов, погоды.
Так проходили годы шито-крыто.
Он знал арабский, но не знал санскрита.
И с опозданьем, гей, была открыта
им айне кляйне фройляйн Маргарита.

Тогда он написал в Каир депешу,
в которой отказал он черту душу.
Приехал Меф, и он переоделся.
Он в зеркало взглянул и убедился,
что навсегда теперь переродился.
Он взял букет и в будуар девицы
отправился. Унд вени, види, вици.

Их либе ясность. Я. Их либе точность.
Их бин просить не видеть здесь порочность.
Ви намекайт, что он любил цветочниц.
Их понимайт, что даст ист ганце срочность.
Но эта сделка махт дер гроссе минус.
Ди тойчно шпрахе, махт дер гроссе синус:
душа и сердце найн гехапт на вынос.

От человека, аллес, ждать напрасно:
"Остановись, мгновенье, ты прекрасно".
Меж нами дьявол бродит ежечасно
и поминутно этой фразы ждет.
Однако, человек, майн либе геррен,
настолько в сильных чувствах неуверен,
что поминутно лжет, как сивый мерин,
но, словно ГЈте, маху не дает.

Унд гроссер дихтер ГЈте дал описку,
чем весь сюжет подверг а ганце риску.
И Томас Манн сгубил свою подписку,
а шер Гуно смутил свою артистку.
Искусство есть искусство есть искусство...
Но лучше петь в раю, чем врать в концерте.
Ди Кунст гехапт потребность в правде чувства.

В конце концов, он мог бояться смерти.
Он точно знал, откуда взялись черти.
Он съел дер дог в Ибн-Сине и в Галене.
Он мог дас вассер осушить в колене.
И возраст мог он указать в полене.
Он знал, куда уходят звезд дороги.

Но доктор Фауст нихц не знал о Боге.

Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье - слепота, а чаще - свинство.

Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.
Однако, интерес у всех различен.
Бог органичен. Да. А человек?
А человек, должно быть, ограничен.

У человека есть свой потолок,
держащийся вообще не слишком твердо.
Но в сердце льстец отыщет уголок,
и жизнь уже видна не дальше черта.

Таков был доктор Фауст. Таковы
Марло и ГЈте, Томас Манн и масса
певцов, интеллигентов унд, увы,
читателей в среде другого класса.

Один поток сметает их следы,
их колбы - доннерветтер! - мысли, узы...
И дай им Бог успеть спросить: "Куды?!" -
и услыхать, что вслед им крикнут Музы.

А честный немец сам дер вег цурюк,
не станет ждать, когда его попросят.
Он вальтер достает из теплых брюк
и навсегда уходит в вальтер-клозет.

Фройляйн, скажите: вас ист дас "инкубус"?
Инкубус дас ист айне кляйне глобус.
Нох гроссер дихтер ГЈте задал ребус.
Унд ивиковы злые журавли,
из веймарского выпорхнув тумана,
ключ выхватили прямо из кармана.
И не спасла нас зоркость Эккермана.
И мы теперь, матрозен, на мели.

Есть истинно духовные задачи.
А мистика есть признак неудачи
в попытке с ними справиться. Иначе,
их бин, не стоит это толковать.
Цумбайшпиль, потолок - предверье крыши.
Поэмой больше, человеком - ницше.
Я вспоминаю Богоматерь в нише,
обильный фриштик, поданный в кровать.

Опять зептембер. Скука. Полнолунье.
В ногах мурлычет серая колдунья.
А под подушку положил колун я...
Сейчас бы шнапсу... это... апгемахт.
Яволь. Зептембер. Портится характер.
Буксует в поле тарахтящий трактор.
Их либе жизнь и "ФЈлькиш Беобахтер".
Гут нахт, майн либе геррен. Я. Гут нахт. 1

1 Краткий немецко-русский словарь к стихотворению; указаны также не
немецкие слова и выражения.

a ganze -- (искаж.), здесь: больша"я (срочность)
abgemacht -- решено
alles -- все
cher -- дорогой (франц.)
cogito, ergo sum -- я мыслю, значит, я существую (лат.)
das ist ganze -- это целая
das Wasser -- вода
dem Zeit -- времени (искаж.)
der grosse -- большой
der Weg zurueck -- обратный путь
die Kunst -- искусство
Dog -- собака (англ.)
Donnerwetter -- чЈрт возьми (устар. проклятие)
eine kleine -- маленькая
Fraeulein -- девушка
Fruestueck -- завтрак
gehabt -- имеет
Genosse -- товарищ
Gott strafe England -- Боже, покарай Англию
grosser Dichter -- великий поэт
gute Nacht, meine liebe Herren -- спокойной ночи, господа
ich (bin) -- я (есть)
ich liebe -- я люблю
ja -- да
jawohl -- да, ладно
juedisch -- еврейский
macht -- делает
Matrosen -- матросы
nein gehabt -- не имеет (искаж.)
nichts -- ничего
Ofizieren -- офицеры
schlafen -- спать
schwarze -- черные
September -- сентябрь
spazieren -- прогуливаться
Sprache -- язык (речь)
ueber alles -- превыше всего
und -- и
Vater -- отец
Vaterland -- отечество
veni, vidi, vici -- пришЈл, увидел, победил (лат.)
"Voelkisch Beobachter" -- немецкая газета "Народное обозрение"
was ist das -- что" это
zum Faust -- к Фаусту
zum Beispiel -- например

у стихотворения ДВА ЧАСА В РЕЗЕРВУАРЕ аудио записей пока нет...

Мне скучно, бес…
А. С. Пушкин

Я есть антифашист и антифауст.
Их либе жизнь и обожаю хаос.
Их бин хотеть, геноссе официрен,
дем цайт цум Фауст коротко шпацирен.

Но подчиняясь польской пропаганде,
он в Кракове грустил о фатерланде,
мечтал о философском диаманте
и сомневался в собственном таланте.
Он поднимал платочки женщин с пола.
Он горячился по вопросам пола.
Играл в команде факультета в поло.

Он изучал картежный катехизис
и познавал картезианства сладость.
Потом полез в артезианский кладезь
эгоцентризма. Боевая хитрость,
которой отличался Клаузевиц,
была ему, должно быть, незнакома,
поскольку фатер был краснодеревец.

Цумбайшпиль, бушевала глаукома,
чума, холера унд туберкулёзен.
Он защищался шварце папиросен.
Его влекли цыгане или мавры.
Потом он был помазан в бакалавры.
Потом снискал лиценциата лавры
и пел студентам: ‘Кембрий… динозавры…’

Немецкий человек. Немецкий ум.
Тем более, когито эрго сум.
Германия, конечно, юбер аллес.
(В ушах звучит знакомый венский вальс.)
Он с Краковом простился без надрыва
и покатил на дрожках торопливо
за кафедрой и честной кружкой пива.

Сверкает в тучах месяц-молодчина.
Огромный фолиант. Над ним - мужчина.
Чернеет меж густых бровей морщина.
В глазах - арабских кружев чертовщина.
В руке дрожит кордовский черный грифель,
в углу - его рассматривает в профиль
арабский представитель Меф-ибн-Стофель.

Пылают свечи. Мышь скребет под шкафом.
‘Герр доктор, полночь’. ‘Яволь, шлафен, шлафен’.
Две черных пасти произносят: ‘мяу’.
Неслышно с кухни входит идиш фрау.
В руках ее шипит омлет со шпеком.
Герр доктор чертит адрес на конверте:
‘Готт штрафе Ингланд, Лондон, Франсис Бекон’.

Приходят и уходят мысли, черти.
Приходят и уходят гости, годы…
Потом не вспомнить платья, слов, погоды.
Так проходили годы шито-крыто.
Он знал арабский, но не знал санскрита.
И с опозданьем, гей, была открыта
им айне кляйне фройляйн Маргарита.

Тогда он написал в Каир депешу,
в которой отказал он черту душу.
Приехал Меф, и он переоделся.
Он в зеркало взглянул и убедился,
что навсегда теперь переродился.
Он взял букет и в будуар девицы
отправился. Унд вени, види, вици.

Их либе ясность. Я. Их либе точность.
Их бин просить не видеть здесь порочность.
Ви намекайт, что он любил цветочниц.
Их понимайт, что даст ист ганце срочность.
Но эта сделка махт дер гроссе минус.
Ди тойчно шпрахе, махт дер гроссе синус:
душа и сердце найн гехапт на вынос.

От человека, аллес, ждать напрасно:
‘Остановись, мгновенье, ты прекрасно’.
Меж нами дьявол бродит ежечасно
и поминутно этой фразы ждет.
Однако, человек, майн либе геррен,
настолько в сильных чувствах неуверен,
что поминутно лжет, как сивый мерин,
но, словно Гёте, маху не дает.

Унд гроссер дихтер Гёте дал описку,
чем весь сюжет подверг а ганце риску.
И Томас Манн сгубил свою подписку,
а шер Гуно смутил свою артистку.
Искусство есть искусство есть искусство…
Но лучше петь в раю, чем врать в концерте.
Ди Кунст гехапт потребность в правде чувства.

В конце концов, он мог бояться смерти.
Он точно знал, откуда взялись черти.
Он съел дер дог в Ибн-Сине и в Галене.
Он мог дас вассер осушить в колене.
И возраст мог он указать в полене.
Он знал, куда уходят звезд дороги.

Но доктор Фауст нихц не знал о Боге.

Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье - слепота, а чаще - свинство.

Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.
Однако, интерес у всех различен.
Бог органичен. Да. А человек?
А человек, должно быть, ограничен.

У человека есть свой потолок,
держащийся вообще не слишком твердо.
Но в сердце льстец отыщет уголок,
и жизнь уже видна не дальше черта.

Таков был доктор Фауст. Таковы
Марло и Гёте, Томас Манн и масса
певцов, интеллигентов унд, увы,
читателей в среде другого класса.

Один поток сметает их следы,
их колбы - доннерветтер! - мысли, узы…
И дай им Бог успеть спросить: ‘Куды?!’ -
и услыхать, что вслед им крикнут Музы.

А честный немец сам дер вег цурюк,
не станет ждать, когда его попросят.
Он вальтер достает из теплых брюк
и навсегда уходит в вальтер-клозет.

Фройляйн, скажите: вас ист дас ‘инкубус’?
Инкубус дас ист айне кляйне глобус.
Нох гроссер дихтер Гёте задал ребус.
Унд ивиковы злые журавли,
из веймарского выпорхнув тумана,
ключ выхватили прямо из кармана.
И не спасла нас зоркость Эккермана.
И мы теперь, матрозен, на мели.

Есть истинно духовные задачи.
А мистика есть признак неудачи
в попытке с ними справиться. Иначе,
их бин, не стоит это толковать.
Цумбайшпиль, потолок - предверье крыши.
Поэмой больше, человеком - ницше.
Я вспоминаю Богоматерь в нише,
обильный фриштик, поданный в кровать.

Опять зептембер. Скука. Полнолунье.
В ногах мурлычет серая колдунья.
А под подушку положил колун я…
Сейчас бы шнапсу… это… апгемахт.
Яволь. Зептембер. Портится характер.
Буксует в поле тарахтящий трактор.
Их либе жизнь и ‘Фёлькиш Беобахтер’.
Гут нахт, майн либе геррен. Я. Гут нахт.

* Краткий немецко-русский словарь к стихотворению; указаны также не немецкие слова и выражения.

a ganze - (искаж.), здесь: больша’я (срочность)
abgemacht - решено
alles - все
cher - дорогой (франц.)
cogito, ergo sum - я мыслю, значит, я существую (лат.)
das ist ganze - это целая
das Wasser - вода
dem Zeit - времени (искаж.)
der grosse - большой
der Weg zurueck - обратный путь
die Kunst - искусство
Dog - собака (англ.)
Donnerwetter - чёрт возьми (устар. проклятие)
eine kleine - маленькая
Fraeulein - девушка
Fruestueck - завтрак
gehabt - имеет
Genosse - товарищ
Gott strafe England - Боже, покарай Англию
grosser Dichter - великий поэт
gute Nacht, meine liebe Herren - спокойной ночи, господа
ich (bin) - я (есть)
ich liebe - я люблю
ja - да
jawohl - да, ладно
juedisch - еврейский
macht - делает
Matrosen - матросы
nein gehabt - не имеет (искаж.)
nichts - ничего
Ofizieren - офицеры
schlafen - спать
schwarze - черные
September - сентябрь
spazieren - прогуливаться
Sprache - язык (речь)
ueber alles - превыше всего
und - и
Vater - отец
Vaterland - отечество
veni, vidi, vici - пришёл, увидел, победил (лат.)
‘Voelkisch Beobachter’ - немецкая газета ‘Народное обозрение’
was ist das - что’ это
zum Faust - к Фаусту
zum Beispiel - например