Жизнь адольфа гитлера в фотографиях. Друзья адольфа гитлера
— Сегодня они говорят, что их заставили…
— Аккуратные и трудолюбивые чешские и французские рабочие делали в цехах снаряды, которые потом уносили жизни детей и женщин Ленинграда, солдат, защищавших Москву. При этом эти рабочие получали за это зарплаты, а также пайки (на уровне с немецким) и возможность отдохнуть за пределами малой родины… Но этих рабочих в советское время называли «жертвами оккупации», а не соучастниками военных преступлений. Хотя им впору давать звание «заслуженный работник тыла фашистской Германии»…
Голландия половину своей промышленной продукции производила по заказу Рейха, . Франция до января 1944 года поставила Германии 4000 самолетов, около 10 тысяч авиадвигателей, 52 тысячи грузовиков… Потребности в рыбе на 90% покрывала Дания, Болгария поставила сотни тысяч тонн табака, овощей и фруктов, миллионы литров спиртных напитков, руды, угля… Так что кто бы там что ни говорил сегодня, но нацистский меч Европа ковала сообща. Как сегодня так же сообща эти же страны объявляют нам санкции…
С сентября 1940 года по август 1943 года Швеция перевезла в Норвегию и Финляндию более двух миллионов гитлеровских солдат. До конца 1943 года шведы по просьбе Гитлера не принимали еврейских беженцев из Европы. 12 тысяч шведских нацистов воевали на стороне Германии и Финляндии.
До 1945 года Швеция была основным торговым партнёром Германии, многие крупные шведские компании сотрудничали с фашистскими режимами Германии и Финляндии. В годы Второй мировой войны 60% подшипников и 25% железной руды Германия покупала у Швеции. Учитывая, что шведская руда содержала в два раза больше железа, чем руда добытая в Германии, Чехословакии или Франции, можно сказать, что около 40% германского вооружения изготавливалось из шведского железа.
LKAB поставлял нацистам железную и медную руду;
SKF и VKF – подшипники;
Asea, Atlas, Atlas Copco, Electrolux, Ericsson, Husqvarna, Sandvik, Volvo – машины и оборудование;
Bofors – оружие и боеприпасы;
SCA, Swedish Match – целлюлозно-бумажную продукцию, табачные изделия.
Также Швеция реэкспортировала в Германию товары из других стран. Грузы доставлялись на шведских и немецких судах под охраной кораблей ВМС Швеции.
Банки покупали нацистское золото и выдавали Германии кредиты (ЦБ Швеции, SEB). Издатели газет, выражавшие взгляды, которые предположительно могли раздражать Берлин, привлекались к ответственности, тиражи изымались, или на их транспортировку накладывался запрет.
27.09.2007 20:07
Воспоминания архитектора Гитлера, технического гения третьего рейха Альберта Шпеера, подробно рассказывающие о гибели империи, предназначены только для одного читателя. «Если бы у Гитлера могли быть друзья, я, безусловно, был бы его ближайшим другом», – эти слова были сказаны Альбертом Шпеером на Нюрнбергском процессе, как только пришла его очередь давать показания. Сейчас бы это назвали «сотрудничать со следствием» – опасная практика, особенно учитывая, что обвинители со стороны Советского Союза требовали для Шпеера смертной казни. Однако Альберт Шпеер – главный архитектор рейха, министр промышленности и вооружений, человек, воплотивший в жизнь грандиозные строительные проекты и заставивший промышленность Германии наращивать производство оружия даже под непрерывными налетами авиации союзников, получил только двадцать лет заключения в Шпандау – может, от того, что искренне взял на себя ответственность за все преступления нацизма. Честно отсидел, вышел, купил собаку-сенбернара и написал мемуары – «Третий рейх изнутри». Подобно многим первым лицам рейха сталинского, Шпеер оказался долгожителем. Освободившись из тюрьмы в 1966 году, он прожил до 1981-го, мирно скончавшись в возрасте 76 лет. Грехи нацистского прошлого считал искупленными деятельным раскаянием и отбытым наказанием. Второе издание книги на русском языке вышло в год празднования юбилея Победы – хороший момент, чтобы уточнить для себя, кого же мы, собственно, победили. Расплывчатый образ абсолютного зла, каким предстает гитлеровский рейх через 60 лет после падения, вытесняет прошлое в мифологическую область, мешая в чертах мертвого монстра разглядеть детали, не теряющие актуальности никогда. В описании технаря, имевшего дело с экономикой и производством, становятся особенно очевидны парадоксы, на которые была столь щедрой та эпоха. Наиболее удивительным кажется то галлюцинирующее состояние умов, что царило в руководстве рейха. Составляя план реконструкции стадиона в Нюрнберге в 1934 году для партийного съезда, Альберт Шпеер разработал свою «теорию исторической ценности руин». Согласно этой теории, строительство должно вестись так, чтобы через тысячу лет, когда рейх уйдет в небытие, подобно римской империи, от него остались живописные развалины, а не груда кирпича и рассыпавшихся в ржавчину балок. Проект Цеппелинфельд сопровождался эскизом, на котором изображались его же развалины, романтически увитые плющом, с упавшими колоннами. Гитлеру очень понравилось. Как понравился съезд нацистов послу Великобритании сэру Нэвиллу Хендерсону – для ночного парада Шпеер использовал 130 прожекторов противовоздушной обороны, столбы света сходились на высоте 6 километров в световой купол. «Словно находишься в ледяном соборе: торжественно и прекрасно», – написал тогда посол. На фоне романтического мечтательства особенно ярко выглядят тотальная коррупция и интриги, царившие во властной верхушке. Геринг – некогда яркий партийный лидер и боевой летчик, очень быстро превратился в закоренелого морфиниста, скопившего громадное состояние путем получения «откатов» от промышленников. Не отставали от него и другие. В самые трудные дни войны попытки Шпеера ограничить роскошный образ жизни лидеров партии и государства наталкивались на жесткое сопротивление. Вообще, несмотря на всесилие гестапо, СД и СС, массовые репрессии и прочие обстоятельства тоталитарного режима, между уничтожением штурмовиков Рэма и покушением на Гитлера в 1944 году верхушка партии пользовалась независимостью, удивительной для каждого, кто знаком с системой управление в сталинском СССР. Гауляйтеры – партийное руководство землями Германиями – были силой, с которой Гитлер предпочитал не конфликтовать. Хорошо помнивший революцию и Веймарскую республику, Гитлер боялся также народных волнений и избегал непопулярных мер. До конца войны женщины Германии так и не были мобилизованы на производство, множество заводов вместо оружия выпускало товары народного потребления. Вообще, «Третий рейх изнутри» – невероятно убедительная экономико-политическая критика тоталитаризма, ясная демонстрация того, как встроенные пороки системы приводят к ее гибели – сверхконцентрация власти приводит к фатальным ошибкам, страх и интриги – к апатии и утрате инициативы, идеологические чистки – к потерям ценных кадров. По-человечески же увлекает трагедия Шпеера, навсегда ставшего символом ответственности специалистов за приказы, которые они исполняют. Британский «Обсервер» в апреле 1944 года, назвав Шпеера более значительной фигурой, чем Гитлер и прочие руководители рейха, говорил о «революции управляющих» и писал: «…Мы можем избавиться от гитлеров и гиммлеров, но шпееры, как бы ни сложилась судьба именно этого человека, всегда будут с нами». Но, при всем богатстве материала, книга эта посвящена, в сущности, одному – попыткам Альберта Шпеера разобраться в отношениях с Гитлером, человеком, которого он, видимо, искренне любил, несмотря на то что замышлял против него покушения после знаменитого приказа от тактике «выжженной земли» на территории Германии. И эта книга, полная истовых самообвинений и истовых самооправданий, обращена не к современникам или потомкам, а к единственному человеку – чудовищу, создавшему Освенцим, куда Шпеер побоялся ехать, уничтожившему Германию, которой Шпеер был предан, проклятому историей самоубийце, ради прощания с которым интеллекутал и технический гений Шпеер прорвался в горящий Берлин на крошечном самолете, не в силах понять – зачем он это делает. Чтобы услышать холодное: «Так вы уезжаете? Хорошо. До свидания».
(Уроки истории.)
"Если бы у Гитлера были друзья, то я бы относился к числу самых близких", - Так заявил на международном Нюрнбергсском процессе над главными нацистскими военными преступниками министр вооружений Германии Альберт Шпеер.
Большинствао подсудимых отрицали свою вину, даже в последнем слове.Исключением был только Шпеер, который не только признал преступления гитлеровского режима, но и личное участие в этих преступлениях. Свою позицию Шпеер объяснял так: "Кто же иначе должен нести ответственность за все происходящие события, если не ближайшее окружение главы государства?... Недопустимо увиливать от общей ответственности после того, как государство потерпело крах". Он справедливо заметил, что, если бы война была бы выиграна Германией, все подсудимые наперебой начали бы выставлять напоказ свои заслуги и достижения. Но война была проиграна, и им, вместо орденов, почестей и наград следовало ожидать смертных приговоров, они стали на путь отрицания своей личной ответстенности за преступления режима, которому верно служили. Шпеер заявил, что такое увиливание постыдно.
Сенсацией на процессе было заявление Шпеера, что в последние месяцы существования Гитлеровской Германии он лично готовил покушение на Гитлера, которое не удалось осуществить. Это было вызвано тем, что Гитлер на последней фазе войны намеревался вместе с собой погубить и весь немецкий народ.
Такое заявление сделал человек из ближайшего окружения Гитлера, который был главным архитектором рейха. Гитлер питал повышенный интерес к архитектуре, поэтому приблизил к себе Шпеера настолько, что тот стал действительно его фаворитом №1. В 1942 году после гибели в авиакатастрофе министра воорежений Тодта, Гитлер назначил на эту должность Альберта Шпеера, своего любимчика, проявившего незаурядные организаорские спосоности. Шпеер пользовался неограниченным доверием и покровительством Гитлера. Но в конце концов нашел в себе силы признать преступления как режима в целом, так и свои собственные.
По приговору международного трибунала Шпеер провел в Берлинской тюрьме двадцать лет. Там он вел секретный дневник, который был опубликован вскоре после его освобождения. В течении двух лет выдержали семь изданий и "Воспоминания" Шпеера, которые получили очень высокую оценку на Западе.
Выдержки из воспоминаний Шпеера, которые потготовлены были издательством "Республика" в Советском Союзе, представляем вашему вниманию.
...В конце октября, всех подсудимых сосредоточили на первом этаже. Одновременно флигель,
где распологались камеры были очищены от других заключённых. Стояла зловещая тишина. Двадцать один человек ждал процесса.
Через несколько дней, после того как нас отделили от других заключённых, мертвая тишина в нашем тюремном флигиле была нарушена комиссией, состоявшей из нескольких офицеров. Она ходила из камеры в камеру. Я слышал какие-то слова, которые не мог разобрать. Наконец отворилась дверь и моей камеры. Мне без всяких церемоний передали обвинительное заключение, отпечатанное типографским способом. Предварительное следствие было закончено, начиналось само судебное разбирательство. Я, со своей наивностью, представлил себе дело таким образом, будто каждый заключённыё получит своё индивидуальное обвинительное заключение. Теперь же выяснилось, что каждый из нас обвинялся во всех тех чудовищных преступлениях, которые значились в этом документе. После его прочтения меня охватило чувство безнадёжности. В своём отчаянии по поводу случившегося, и моей роли в нем, я определил одновременно свою линию поведения на процессе: считать свою личную судьбу несущественной, не бороться за свою собственную жизнь, взять на себя всю ответственность в общем виде. Несмотря на сопротивление моего адвоката, и все тяготы процесса, я придерживался этого решения.
Под впечатлением обвинительного заключения я писал своей жене: "Я должен считать свою жизнь законченной, только в таком случае я смогу сделать её концовку такой, какой ей необходимо быть. Я должен предстать на процессе не в качестве частного лица, а в качестве имперского министра. Я не должен считаться ни с вами, ни с самим собой. У меня есть только одно желание:быть настолько сильным, чтобы выдержать и не отойти от намеченной линии. Как бы странно это ни звучало, но я в хорошем состоянии духа, когда я расстаюсь со всеми надеждами, однако, становлюсь неспособным и неувененным, как только у меня появляется мысль о том, что у меня есть ещё шанс, может быть, своим поведением я ещё раз смогу помочь немецкому народу. Многих, кто мог бы это сделать здесь нет".
Во время предварительного следствия обвинение не разрешало заключенным встречаться друг с другом, затем наступило некоторое послабление. Мы не только могли чаше бывать в тюремном дворе, но и беседовать друг с другом, сколько нам захочется. Во время прогулок по двору я постоянно слышал одни и те же темы и аргументы: процесс, обвинительное заключения, неправомерность международного трибунала, глубочайшее оскорбление в связи с этим позором. Среди 21 подсудимого нашелся лишь один единомышленник, с которым я мог подробно говорить о принципе ответственности. Определённое понимание я обнаружил позднее у Зейс-Инкварта. Какие-либо объяснения с другими подсудимыми были бы бесполезны и обременительны, мы говорили на разных языках.
И по другим вопросам иы придерживались противоположного мнения, это вполне понятно. Наиболее важной проблемой представлялась следующая: как следует представлять на этом процессе власть Гитлера. Геринг, который в былые времена сам имел критические возражения против определённых явлений, свойственных режиму Гитлера, выступал за то, что его (режим Гитлера) следует обелить. Он говорил без всякого страха, что смысл этого процесса состоит в том, что он даёт возможность создать положительную легенду. Я считал бесчестным обманывать таким образом немецкий народ. И не только это. Я считал это опасным, так как такой путь лишь усложнит его переход в будущее. Только правда могла ускорить процесс преодоления прошлого.
Когда Герринг сказал, что победители могут его уничтожить, но что уже через пятьдесят лет его останки будут покоиться в мраморном саркофаге, а он будет объявлен национальным героем и мученником. Стало ясно, какими соображениями он руководствуется. Так думали о себе многие подсудимые.
С тех пор, как Геринга подвергли систематическому лечению от морфинизма, он находился в такой форме, в какой я никогда не видел его прежде. Он совершил нечто очень значительное, проявив огромную энергию, и стал наиболее инпонирующей личностью среди подсудимых. Я сожалел, в тот период о том, что он не был в такой же форме в последние месяцы, предшествовавшие войне, и в критических ситуациях во время войны. В те времене наркомания сделала его мягким и уступчивым. Ведь он был единственным, с чьим авторитетом и популярностью Гитлер должен был считаться. Он действительно, был одним из немногих, которые были достаточно умны, чтобы предвидеть роковые события. После того, как он упустил этот шанс, было бессмысленно и прямо-таки преступно использовать вновь обретённую энергию для обмана своего народа. А ведь это был обман. Однажды в тюремном дворе услышав изветее о там, что в Венгрии остались в живых евреи, Геринг холодно заметил: "Вот оно что, так там есть ещё евреи? Я полагал, что мы всех прикончили, значит, опять кто-то не подчинился." Я потерял дар речи при этих словах.
19 ноября 1945 года в сопрововождении солдат, но без наручников, мы были впервые доставлены в судебных зал. Зал был пустой. Состоялось распределение мест. Во главе были Геринг, Гесс, Риббентроп. Я получил место во вторм ряду.Я был третьим от конца и находился в приятном окружении. Справа от меня сидел Зейс-Инкварт, слева - Фон Нейрат, прямо передо мной сидели Трейчер и Функ.
Процесс начался большой уничтожающей речью главного американского обвинителя Роберт Х. Джексона. Одно положение в этой речи как-то взбудоражило меня. Вина за преступления лежит на 21 подсудимом, но не на Германском народе.
Такое мнение точно соответствовало тому, на что я надеялся, как на побочный результат этого процесса. Ненависть, которая благодоря пропоганде в военные годы тяготела над немецким народом, и которая приобрела невероятные размеры в связи с раскрытием преступлений, теперь концентрируется на нас, подсудимых. Согласно моей теории, от высшего руководства страны, которое вело современную войну, следовало ожидать того, что оно взяло на себя в конце войны все последствия именно по той простой причине, что до этого оно не подвергало себя никаким опасностям. В письме к своему защитнику, который намечал линию нашего поведения, я высказался в том духе, что всё, что будем намечать для моей защиты мне представляется не важным и смешным с точки зрения общей оценки всего случившегося.
Несморя на общность судбы,между нами, подсудимыми не возникло чувства внутренней сплоченности. Мы разбились на группы. Характерным моментом было возведение генеральского сада. Благодаря невысокой живой изгороди, была выделени небольшая часть от общего тюремного сада, размером 6Х6 метров. В этой части сада постоянно прогуливались, отделившись по собственной инициативе от других, наши военные, хотя такие маленькие кружки были неудобными. Мы, гражданские люди относились уважительно к такому разделу. Руководство тюрьмы установило определённый порядок за обеденными столами в разных помещениях. Я попал в группу Фриче, Функа и Шираха...
В зале суда сидели люди, лица которых выражали неприязнь, мы видели их холодные глаза. Только переводчики составляли исключение, нам иногда дружески кивали головой в знак приветствия. Среди английских и американских обвинителей находились такие, кто иногда проявлял нечто вроде сочувствия к нам. Меня очень задело, когда журналисты начали вступать друг с другом в споры по поводу меры нашего наказания. До нас иногда доходило, что в качестве меры наказания выдвигалось смерть через повешение.
Я очень волновался, когда дошла до меня очередь и я шел к пульту для свидетелей. Я быстро проглотил успокоительную таблетку, которую мне зарание вручил немецкий врач.
Я придерживался точки зрения что в любом государстве приказ должен оставаться приказом для всех подчинённых инстанций. Но руководство на всех уровнях должно проверять и взвешанно подходить ко всем отданным приказам. Оно не можен быть освобождено от отвенственности, даже если за его исполнение в ход пускаются угрозы. Начиная с 1942 года я считал ещё более важным общую ответственность за все мероприятия Гитлера, не исключая и преступления, независимо от того где и кем они совершены.
Заключительная часть моих показаний о последнем периоде войны, прошла без помех.
К 1922 году в окружении Гитлера оказались люди, представлявшие самые различные социальные слои общества. Все они в той или иной мере разделяли его национализм и ненависть к марксизму. Особо в этом окружении выделялись два летчика: Герман Геринг, последний командир знаменитой эскадрильи «Летающий цирк Рихтгофена», и Рудольф Гесс, начинавший войну офицером пехоты в полку, где служил Гитлер, и закончивший ее в воздухе. Оба они были выходцами из состоятельных семей, но резко отличались друг от друга по внешности, характеру и темпераменту.
Геринг, жизнерадостный, склонный к театральности, общительный молодой человек, легко заводил друзей и почти всегда выделялся среди них. Его отец был окружным судьей, а впоследствии Бисмарк назначил его на пост имперского комиссара Юго-Западной Африки. Он дважды был женат и имел восемь детей. Герман, один из младших, к наукам тяги не испытывал и мечтал стать военным. Крестный отец устроил его в Прусский королевский кадетский корпус. Геринг отличился на войне и после двадцатой воздушной победы был награжден высшим военным орденом. После перемирия он стал пилотом шведской авиалинии и тогда же вступил в любовную связь с Карин фон Концов, замужней женщиной, которая впоследствии стала его женой.
Геринг мог бы вести в Швеции вполне обеспеченную жизнь, но он жаждал вернуться в Германию и помочь соотечественникам «стереть позор Версаля». В Мюнхенском университете, куда Геринг по возвращении поступил, он стал изучать историю и политические науки, но тяготел больше к практической политике и даже сделал попытку сколотить собственную революционную партию из офицеров – ветеранов войны. Из этой затеи ничего не вышло: на одной дискуссии Геринг потерял самообладание и избил своего оппонента.
Весной 1922 года Геринг принял участие в митинге протеста против требований союзников о выдаче военных преступников. На нем выступали самые разные люди, но толпа начала требовать Гитлера. Геринг с Карин случайно оказались рядом с нацистским лидером, который заявил, что не желает выступать перед «этими буржуазными пиратами». Что-то в этом человеке, одетом в потертый плащ, произвело впечатление на Геринга, и он посетил собрание его партии. Геринг внимательно слушал Гитлера. Тезис о том, что болтовней ничего не добьешься, а действовать надо штыком, настолько понравился Герингу, что он решил: такая партия как раз для него.
Появление героя войны не осталось незамеченным нацистами. Сам Гитлер пригласил его на беседу. Внешность Геринга произвела на фюрера большое впечатление. Перед ним был идеальный ариец – голубоглазый, с правильными чертами лица и бело-розовой кожей. Они сразу же договорились, что Геринг будет заниматься военной подготовкой штурмовиков. Правда, Гитлера смущало то обстоятельство, что у Геринга было немало друзей среди евреев. Последнего же больше интересовала практическая деятельность, чем идеология, – именно этим и привлекала его партия Гитлера. Такой человек был очень нужен нацистам, поскольку Геринг имел тесные связи в офицерских и светских кругах.
По сравнению с Герингом Гесс казался совершенно бесцветным. Он родился в Александрии (Египет) в семье преуспевающего торговца. Отец убедил сына пойти по его стопам, хотя тот был больше склонен к наукам. Гесс поступил в высшую коммерческую школу в Швейцарии, но учебу прервала война. После войны он не смог заставить себя продолжать деловую карьеру и поступил, как и Геринг, в Мюнхенский университет, где изучал историю, экономику и геополитику. Гесс считал себя преданным «ноябрьскими преступниками» и вступил в националистическое «общество Туле». Будучи членом «Фрайкора», он участвовал в подавлении режима красных в Баварии.
Гесс тоже искал лидера и увидел свой идеал в Гитлере, с которым уже больше года работал как доверенное лицо и советник. Но его нельзя было отнести к фанатичным антисемитам. Гесса связывала тесная дружба с женатым на еврейке профессором геополитики Хаусхофером, проповедующим теорию «жизненного пространства» для Германии.
Гесс производил впечатление замкнутого и некоммуникабельного человека. Хотя он хорошо воевал и умел драться на улицах, он был далеко не кровожадным, предпочитая потасовкам книги и музыку. Но когда требовалось, за дело партии он мог ввязаться и в драку, что очень ценил Гитлер. Да и внешность Гесса – квадратное лицо, густые брови, тонкие губы, пронзительный взгляд – больше подошла бы человеку, способному затоптать самого близкого друга. Он редко улыбался, не пил и не курил. Гитлер считал его идеальным сподвижником, готовым пойти за ним до конца.
К числу фанатически преданных Гитлеру людей следовало бы отнести и Юлиуса Штрайхера.
Этот коренастый, лысый, примитивный тип с грубыми чертами лица и чрезмерным аппетитом как за столом, так и в постели, в антисемитизме превосходил самого фюрера. Он мог быть закадычным приятелем и жестоким скотом, слезливо-сентиментальным и совершенно бессердечным. Как и Гитлер, Штрайхер редко появлялся на публике без стека, но если первый носил его больше для проформы, второй частенько пускал в ход как оружие. Речь Штрайхера изобиловала садистскими сравнениями, и ему нравилось ругать своих личных противников, особенно евреев, самыми грязными словами.
Штрайхер был просто находкой для нацистов, и после учреждения нюрнбергского отделения партии в 1922 году он стал издавать газету «Штюрмер», которая по своей площадной ругани и истеричности побила все рекорды антисемитской пропаганды. Даже самого фюрера коробило порнографическое содержание этой газеты, сексуальные выходки Штрайхера и склонность его к внутрипартийным интригам. Тем не менее Гитлер высоко ценил его за кипучую энергию и фанатичную преданность.
Таково было ближайшее окружение Гитлера. Возглавляемое им движение ломало все социальные перегородки и привлекало самых разных людей – интеллектуалов, уличных драчунов, люмпенов, фанатиков, идеалистов, принципиальных и беспринципных, простолюдинов и аристократов. В его партию шли негодяи и люди доброй воли, писатели и художники, чернорабочие и лавочники, зубные врачи и студенты, солдаты и священники. Он апеллировал к самым широким слоям общества и был настолько великодушным, что принимал и наркоманов, которым слыл Экарт, и гомосексуалистов, как капитан Рем, – всех, кто готов был бороться против «еврейского марксизма» и отдать жизнь за возрождение Германии.
«У меня самые счастливые воспоминания о тех днях, – говорил Гитлер девятнадцать лет спустя. – Сегодня, когда я встречаюсь с прежними друзьями, я становлюсь сентиментальным. Они действительно были трогательно преданы мне. Мелкие базарные торговцы подбегали ко мне и предлагали пару яиц герру Гитлеру. Я так люблю этих простых людей»,
Осенью 1922 года деятельностью Адольфа Гитлера заинтересовались союзники. В Мюнхен по предложению американского посла был направлен помощник военного атташе в Берлине капитан Трумэн Смит. В его задачу входило выяснить, что собой представляет национал-социалистское движение. Он получил указание лично встретиться с Гитлером и дать всестороннюю оценку его личности – характера, способностей и слабостей.
Смит прибыл в Мюнхен 15 ноября. От Роберта Мэрфи, исполняющего обязанности американского консула, он получил информацию о том, что нацисты расширяют свое влияние в массах и что их лидер – «чистой воды авантюрист», но «обладает сильным характером и хорошо использует все виды социального недовольства». По мнению Мэрфи, Гитлер был такой личностью, которая могла бы «возглавить германское националистическое движение».
Встреча посланца союзников и лидера нацистов состоялась «в убогой и мрачной комнатенке, напоминающей крошечную спальню многоквартирного нью-йоркского дома». Вот первые слова, которые Смит занес в свою записную книжку после беседы с Гитлером: «Потрясающий демагог. Я еще не встречал такого логичного и фанатичного человека. Его власть над толпой, похоже, очень велика».
Свое движение Гитлер охарактеризовал как «союз рабочих физического и умственного труда для борьбы с марксизмом». «Если мы хотим покончить с большевизмом, – подчеркнул он, – необходимо ограничить власть капитала» и ликвидировать парламентскую систему, «только диктатура может поставить Германию на ноги». По словам Гитлера, записывал далее Смит, «Америке и Англии лучше вести решающую борьбу между нашей цивилизацией и марксизмом на немецкой земле, а не на американской и английской. Если мы (Америка) не поможем германскому национализму, большевизм завоюет Германию. Тогда не будет репараций, а Россия и германский большевизм из инстинкта самосохранения нападут на западные нации».
В беседе Гитлер касался и других тем, но о евреях даже не упомянул, пока Смит сам не заговорил об антисемитизме нацистов. В ответ на это Гитлер ограничился коротким замечанием, что он «выступает только за лишение евреев гражданства и запрет занимать государственные посты».
Из этой убогой комнатенки Смит вышел человеком, глубоко убежденным в том, что Гитлер и его партия в самом ближайшем будущем станут важным фактором в германской политике. Он принял приглашение посетить пивную, где должен был выступать Гитлер. Но Смита неожиданно вызвали в Берлин, и он попросил своего приятеля Эрнста Ханфштенгля пойти вместо него.
Ханфштенгль принадлежал к известному в Мюнхене семейству, владевшему крупной издательской фирмой, выпускающей репродукции картин известных художников. В салоне Ханфштенглей бывали Сарасате, Рихард Штраус, Фритьоф Нансен, Марк Твен и другие знаменитости. Сам он окончил Баварский университет, хорошо играл на рояле. Домашние и друзья прозвали его Путци (Коротышка) как бы в насмешку за почти двухметровый рост.
22 ноября Ханфштенгль появился в пивной, где должен был выступать Гитлер, и занял место за столом для прессы. Зал был набит самой разношерстной публикой. Медленно потягивали пиво из кружек бывшие офицеры, чиновники, лавочники, рабочие. Один из журналистов показал Ханфштенглю Гитлера, одетого в темный костюм и рубашку с накрахмаленным воротничком. После того как Дрекслер его представил, зал разразился аплодисментами. Гитлер стоял на сцене, как часовой, расставив ноги и заложив руки за спину, затем начал говорить. Обозревая события прошлых лет, он методично усиливал свои претензии к правительству, но без истерики и вульгарных выражений. Иногда в его речи проскальзывал легкий венский акцент. На Ханфштенгля, сидящего где-то метрах в четырех от оратора, особое впечатление произвели его голубые, ясные глаза. «В них светились честность, искренность, страдание и достоинство». Через десять минут Гитлер полностью завладел вниманием аудитории и, как хороший актер, стал жестикулировать, обрушиваясь на спекулянтов, нажившихся на войне. Женский выкрик «Браво!» потонул в буре аплодисментов.
Гитлер вытер пот со лба, отхлебнул из кружки, что не могло не понравиться любителям пива – мюнхенцам, и продолжил свою страстную речь. Когда раздавались оскорбительные выкрики, он поднимал правую руку, словно хватая на лету мяч, и давал короткий и ясный ответ. Всякая осторожность была отброшена, и Гитлер с яростью обрушился на своих главных врагов – евреев и красных. «Наш лозунг таков: если ты не немец, я размозжу тебе голову. Ибо мы убеждены, что без борьбы невозможно добиться победы. Наше оружие – идея, но если это необходимо, мы пустим в ход и кулаки».
Собравшиеся слушали его, затаив дыхание. Сидящая неподалеку от Ханфштенгля молодая женщина смотрела на Гитлера как зачарованная. Когда он закончил речь, публика ревела от восторга и стучала кружками по столам.
Ханфштенгль и сам испытал необычайное волнение. Подойдя к столу, за которым довольный Гитлер принимал поздравления, он передал вождю нацистов «наилучшие пожелания» от капитана Смита. Гитлер в свою очередь поинтересовался мнением Ханфштенгля о выступлении. «Я с вами согласен, – ответил тот. – Могу подписаться под девяноста пятью процентами всего, о чем вы говорили. А пять процентов мы могли бы обсудить». Эстету Ханфштенглю был неприятен откровенный антисемитизм собеседника, но сам Гитлер производил впечатление скромного, располагающего к себе человека, особенно когда он дружелюбно сказал: «Уверен, мы не станем ссориться из-за этих пяти процентов».
В эту ночь Ханфштенгль под впечатлением речи Гитлера долго не мог уснуть. В то время как известные консервативные политики и ораторы терпели провал за провалом, будучи не в состоянии установить контакт с простыми людьми, этот человек, добившийся всего собственными силами, с таким блеском излагал антикоммунистическую программу. И Ханфштенгль решил помогать ему.
Пространный и подробный отчет капитана Смита о поездке в Мюнхен был отправлен в государственный департамент США и сдан в архив. А в Германии нарастала тревога по поводу усиления влияния партии нацистов. В докладе министерства внутренних дел Баварии отмечалось, в частности, что гитлеровское движение, несомненно, является «опасным для правительства – не только для нынешнего, но и для любой политической системы. И если ему удастся осуществить свои замыслы по отношению к евреям, социал-демократам и банкирам, будет много крови и беспорядков».
Тогда же новым рейхсканцлером Вильгельмом Куно было получено еще одно тревожное предупреждение. Оно поступило из необычного источника – от болгарского консула в Мюнхене – и касалось откровенной беседы, которую консул имел с Гитлером. Последний заявил, что парламентское правительство в Германии скоро падет, так как парламентские лидеры не пользуются поддержкой народных масс. А это неизбежно приведет к диктатуре, либо правой, либо левой. Крупные города Северной Германии в значительной мере контролируются левыми, но в Баварии, вне всякого сомнения, победят нацисты. Каждую неделю в эту партию вступают тысячи людей. Три четверти личного состава тайной полиции Мюнхена составляют сторонники Гитлера, а среди городских полицейских их еще больше. Гитлер предсказал, что коммунисты установят контроль над Северной Германией. С ними в борьбу вступят баварцы, а для спасения нации им потребуется «железный кулак», диктатор, «готовый в случае необходимости промаршировать через реки крови и горы трупов».
Опасно было оставлять без внимания этот страшный прогноз, особенно зловещее утверждение Гитлера, что его план по уничтожению большевизма и сопротивлению французской оккупации Рура встретит поддержку со стороны большинства патриотов Баварии. Патриоты были готовы действовать беспощадно по отношению к любому, кто разделяет доктрину левых.
Из-за неспособности Германии выплачивать репарации французские и бельгийские войска 11 января 1923 года вступили в Рур. Эта акция не только воспламенила националистический дух по всей Германии, но и привела к резкому обесценению марки. За две недели ее курс упал с 6750 до 50 000 за доллар (в день перемирия в 1918 году за доллар давали 7,45 марки). Когда веймарское правительство последний раз оплатило Гарантийной комиссии железнодорожные расходы по поездкам в Берлин, корзины с деньгами от банка до вокзала несли семеро дюжих парней. Теперь их потребовалось бы сорок девять.
Вторжение союзников в Рур, наряду с инфляцией и растущей безработицей, увеличило число приверженцев Гитлера. С презрением отвергая предложения о сотрудничестве с другими партиями, в том числе и с социалистами, он повсеместно организовывал демонстрации протеста. 27 января, в день основания нацистской партии, планировалось провести двенадцать митингов.
Начальнику баварской полиции, предупредившему Гитлера о запрете каких бы то ни было сборищ, тот вызывающе ответил, что полиция может стрелять, если хочет, но он, Гитлер, сам будет в первых рядах.
На следующий день, несмотря на снегопад, с помпой прошел парад 6000 штурмовиков, несших знамена со свастикой. Полиция вмешаться не рискнула, хотя и была готова к действиям. Беспорядков удалось избежать. Но не произошло и путча. Тем не менее неподчинение Гитлера полицейским приказам подняло его популярность и подорвало престиж баварского правительства. В первом серьезном столкновении с властями лидер нацистов вышел победителем.
«Это выдающаяся личность, – писал американский писатель Денни Ладуэлл, побывавший на митинге, где выступал Гитлер. – Его речь была короткой и выразительной, его кулаки то сжимались, то разжимались. Он производил впечатление одержимого: горящие глаза, нервные руки, странные движения головы».
В те дни Гитлер по-прежнему не обращал никакого внимания на неустроенность своего быта. Он продолжал жить в том же убогом доме, хотя снимал теперь более просторную комнату, не такую холодную, как первая, но так же скудно обставленную. Ширина ее составляла всего три метра, и спинка кровати наполовину закрывала единственное узкое окно. Пол был покрыт дешевым, истертым линолеумом. На стенах хозяин убогого жилища развесил рисунки и иллюстрации, на полке разложил книги о мировой войне, по истории Германии, сочинение Клаузевица «О войне», биографии Фридриха Великого и Рихарда Вагнера, мемуары Свена Хедина. Здесь же лежали сборник древнегерманских сказаний, несколько романов, полупорнографические произведения Эдуарда Фукса (еврея), «История эротического искусства», иллюстрированная энциклопедия.
Хозяйка дома фрау Райхерт считала своего жильца нелюдимым, днями он не вступал с ней в разговоры. Но в целом она отзывалась о нем хорошо, потому что плату Гитлер вносил аккуратно, в срок, а иногда и заранее. Жил он по-спартански, не позволяя себе никаких излишеств, единственным его компаньоном был пес по кличке Вольф.
Позже Гитлер признавался, что в молодости любил одиночество, но после войны он его уже не выносил. Вторая, параллельная его жизнь проходила в кафе, салонах, кофейнях и пивных Мюнхена.
По понедельникам Гитлер встречался с близкими друзьями в кафе «Ноймайер». Здесь, за столиком для постоянных клиентов, обсуждались новые идеи, звучали шутки и смех.
Иногда по вечерам он навещал Дитриха Экарта, но чаще всего встречался со своим новым почитателем Ханфштенглем, который познакомил его с влиятельными в политике, искусстве и деловом мире людьми. Иногда Ханфштенгль играл для него на пианино. Особенно Гитлер любил «Мейстерзингеров» Вагнера. Зная эту оперу наизусть, он часто насвистывал целые куски из нее. К Моцарту Гитлер был равнодушен, предпочитая Бетховена, Шумана, Шопена и некоторые вещи Рихарда Штрауса.
Постоянные визиты Гитлера в уютную квартиру Ханфштенглей вряд ли можно считать случайностью. Похоже, он увлекся женой друга Хелен, американкой немецкого происхождения, высокой красивой брюнеткой. К Ханфштенглям Гитлер являлся в своем лучшем костюме и относился к Хелен с огромным уважением, даже с подобострастием, как человек из низшего класса. В своих неопубликованных мемуарах, написанных десять лет спустя, фрау Ханфштенгль так описывает их первую встречу на улице в Мюнхене в начале 1923 года: «В то время он был худым, робким молодым человеком с голубыми глазами и каким-то отрешенными взглядом. Одет он был прескверно: дешевая белая рубашка, черный галстук, поношенный темно-синий костюм, к которому совершенно не подходил коричневый кожаный жилет. А потертый бежевый плащ, дешевые черные ботинки и старая серая мягкая шляпа просто вызывали жалость».
Хелен пригласила Гитлера на обед. «И с этого дня, – вспоминает она,v– он был частым гостем, наслаждаясь уютной домашней атмосферой, играя с моим сыном и излагая свои планы по возрождению германского рейха. По-видимому, наш дом ему нравился больше всех, куда его приглашали, потому что здесь его не донимали заумными вопросами, не представляли другим гостям как «спасителя нации». Он мог спокойно сидеть в углу, читать или делать заметки». Хелен особенно трогало отношение Гитлера к ее двухлетнему сыну Эгону. Однажды малыш побежал встречать Гитлера и, ударившись головой о стул, заплакал. «Гитлер с серьезным видом начал колотить стул, ругая его за то, что он сделал больно «славному маленькому Эгону». Малышу это так понравилось, что теперь каждый раз, когда приходил Гитлер, он просил «дядю Дольфа» побить этот противный стул». «Очевидно, он любил детей или же был хорошим актером», – так завершает жена Ханфштенгля рассказ об этом эпизоде.
К весне Гитлер окончательно освоился у Ханфштенглей. Он часами играл на полу с Эгоном, болтал с ним о всякой всячине. Друзья нередко совершали совместные прогулки и однажды вечером попали на вторую серию кинофильма «Король Фридрих». Больше всего Гитлеру понравилась сцена, когда монарх грозится обезглавить кронпринца. «Так должно совершаться правосудие в Германии: либо оправдание, либо голова с плеч», – заявил Гитлер.
Этот мгновенный переход от сентиментальности к жестокости поразил Ханфштенглей, и впоследствии личная жизнь Гитлера не раз становилась предметом обсуждения в их семье. Например, какие у него отношения с женщинами? Однажды в беседе с друзьями он сравнил с женщиной толпу, народ, свою аудиторию. «Любой, кто не понимает присущей массе, толпе женской психологии, – развивал далее свою мысль Гитлер, – никогда не достигнет нужного эффекта. Спросите себя: чего хочет женщина от мужчины? Ясности, решимости, силы, действия. Если поговорить с ней как следует, она с гордостью принесет себя в жертву». По поводу его утверждения «моя единственная невеста – это моя страна» Ханфштенгль шутливо заметил, что в таком случае стоит завести любовницу. «Политика – это женщина, – ответил Гитлер. – Будет любовь несчастной – и она откусит тебе голову».
Слухи о том, что сестра одного из шоферов Гитлера Енни Хауг была его любовницей, Хелен Ханфштенгль не принимала всерьез. «Путци, – говорила она, – я уверена, он бесполый».
Однако Эмиль Мориц, шофер и приятель Гитлера, с этим был не согласен. «Мы вместе бегали за бабами, я следовал за ним, как тень», – вспоминал он. Приятели посещали художественные студии, чтобы полюбоваться нагими натурщицами. Гитлер с Морицом бродили по злачным местам и ночным улицам в поисках девочек. Эмиль нравился женщинам и выступал в роли сводника. По его словам, Гитлер тайком приводил найденную таким образом подругу в свою маленькую комнатку. «Он всегда преподносил своей даме цветы».
Партии Ханфштенгль посвящал все свое время и на правах друга пытался давать Гитлеру всевозможные советы, начиная с того, какие усы сейчас в моде, и кончая критикой его советника Розенберга за «топорную философию». Хотя Гитлер эти советы, как правило, отвергал, он без колебаний согласился взять у Ханфштенгля взаймы тысячу долларов. По тем временам это была громадная сумма, которая позволила Гитлеру купить два американских печатных станка и превратить «Фелькишер беобахтер» из еженедельника в ежедневную газету. Редактором Гитлер сделал Розенберга.
Весна 1923 года была для нацистов очень бурной. Партия остро нуждалась в деньгах, и чтобы пополнить ее кассу, Гитлеру пришлось совершить ряд поездок по стране. В начале апреля он с Ханфштенглем и Морисом отправился на машине в Берлин. Они поехали через Саксонию, значительную часть которой контролировали коммунисты. Неподалеку от Лейпцига их остановил патруль красной милиции. Респектабельный Ханфштенгль предъявил свой швейцарский паспорт и по-немецки, но с американским акцентом объявил, что он иностранный бизнесмен, приехавший на Лейпцигскую ярмарку, а в машине с ним находятся его шофер и лакей. Уловка сработала. И хотя все закончилось благополучно, Гитлеру, как заметил Ханфштенгль, очень не понравилось, что его приняли за лакея.
В последний день поездки Гитлер вдруг заговорил о том, что «в следующей войне самой важной задачей будет захват Западной России с ее зерном и продовольствием». Это означало, что Розенберг и его друзья не теряют времени даром. Поняв это, Ханфштенгль заметил, что война с Россией будет безнадежной, причем придется считаться и с Америкой, с ее громадным промышленным потенциалом. «Если эти две страны окажутся на противоположной стороне, вы проиграете любую войну еще до ее начала». Гитлер только хмыкнул в ответ, но было очевидно, что этот аргумент он не принял всерьез.
По возвращении в Мюнхен Гитлер усилил пропагандистскую кампанию против оккупации Рура Францией, но при этом избрал главной целью своих нападок евреев. На них он возложил основную вину за захват Рура, за поражение в войне и инфляцию. Он утверждал, что «так называемый мировой пацифизм – это еврейская выдумка», что лидеры пролетариата – евреи, что масоны – орудие евреев и что евреи тайно замышляют установить мировое господство. По словам Гитлера, войну в действительности проиграли Франция, Англия и Америка, а Германия в конечном счете победила, потому что она освобождается от евреев. Лидер нацистов искусно апеллировал к примитивным эмоциям и инстинктам. Его слушатели, уходя с митингов, деталей практически не помнили, но были убеждены в главном: для спасения Германии необходимо поддержать крестовый поход Гитлера против красных, что Францию надо выгнать из Рура, а евреев – и это самое важное – следует поставить на место.
За последний год Гитлер заметно развил свои ораторские способности. Его аргументы и жесты стали точнее, убедительнее, разнообразнее. Руками он владел, как дирижер оркестра, темп его речи приобрел большую музыкальность. Умело используя свой талант пародирования, он высмеивал воображаемого оппонента, припирая его к стенке контраргументами и вопросами, громил соперника и возвращался к первоначально высказанной мысли. Гитлер легко мог переключаться с одной темы на другую, не теряя внимания слушателей, поскольку обращался не к разуму, а к чувствам – негодованию, страху, любви, ненависти.
Кроме всего прочего, Гитлер обладал редким умением в ходе дискуссии вовлекать в нее слушателей. «Когда я говорю с людьми, – откровенничал он с Ханфштенглем, – особенно с теми, кто еще не вступил в партию или даже хочет из нее выйти, я всегда говорю так, будто от его или ее решения зависит судьба нации. Иными словами, обращаюсь к тщеславию и амбициям собеседника. Но как только мне это удается – остальное легко. У каждого человека, богатого или бедного, есть внутреннее чувство неудовлетворенности своим положением. В людях дремлет готовность пойти на какую-то последнюю жертву и даже авантюру, чтобы придать своей жизни новое направление. Например, на лотерейный билет они готовы истратить последние деньги. Я стремлюсь направить это чувство на политические цели. Ведь, по сути, любое политическое движение основывается на желании его сторонников, мужчин и женщин, изменить к лучшему свое положение, судьбы своих детей и внуков. Чем ниже стоят люди на социальной лестнице, тем сильнее их стремление быть причастными к великому делу. И если я смогу их убедить, что решается судьба Германии, они станут частью непреодолимого движения, охватывающего все классы».
Со временем нацистские митинги и демонстрации превратились в настоящие театрализованные представления. Неотразимое впечатление оказывали на публику развевающиеся знамена, военные марши штурмовиков, бравурная музыка.
Появились и новые приемы, например, когда штурмовики, приветствуя друг друга, стремительно выбрасывали вперед правую руку. Возможно, это приветствие Гитлер перенял у Цезаря, но он утверждал, что оно было немецким. По его словам, так приветствовали Лютера, чтобы показать свои мирные намерения. Как бы то ни было, этот жест, а также громкое «хайль!» заставляли верить, что человек, которого сейчас услышат собравшиеся, есть подлинный голос возрождающейся Германии.
13 апреля, в тот день, когда Гитлер обрушивал проклятия на Францию и евреев, он и командир «рабочей группы боевых организаций» правых радикалов предъявили премьер-министру Баварии ультиматум. Правительству предлагалось выступить за отмену закона о защите республики, а если Веймар откажется, не выполнять его.
Ответ Гитлер желал получить на следующий день, но он не поступил. Тогда радикальная военная группа решила 15 апреля провести «военные учения». 16-го премьер-министр, наконец, дал ответ: он лично против закона о защите республики, но поскольку это закон страны, он обязан его выполнять. В знак протеста Гитлер призвал к проведению массовой демонстрации правых 1 мая, что было чревато взрывом, поскольку этот день был не только рабочим и марксистским праздником, но и годовщиной освобождения Мюнхена от режима красных.
30 апреля силы радикальных правых начали стягиваться к военному полигону в нескольких километрах от вокзала. К рассвету собралась тысяча человек. В ожидании нападения левых были выставлены дозоры, но шли часы, а все было спокойно. К девяти утра прибыло подкрепление. Штурмовики, опираясь на винтовки, ждали, скучали и нервничали, а Гитлер расхаживал с каской в руке и раздраженно спрашивал: «Где же красные?» К полудню появился отряд солдат и полицейских, которые быстро окружили вооруженных демонстрантов. Среди солдат оказался растерянный капитан Рем. Он сообщил Гитлеру, что командующий частями рейхсвера в Баварии приказал немедленно сдать оружие, иначе будут серьезные неприятности.
Гитлер был разъярен, но решение о сдаче оружия пришлось принять. Если бы правые атаковали, произошло бы побоище. А это означало бы конец его, Гитлера, как политического лидера и, возможно, как человека. Нацисты сложили винтовки и вернулись в город. По пути они напали на колонну коммунистов, обратили своих противников в бегство и сожгли их флаги. Но эта маленькая победа была преходящей. К вечеру стало ясно, что первое выступление Гитлера потерпело провал. Правда, когда его вызвали на официальное разбирательство, он вел себя крайне агрессивно. Довольно скоро он оправился от поражения.
Однако большинство иностранных наблюдателей предсказывало, что это начало конца. Роберт Мэрфи докладывал своему правительству, что нацистское движение ныне находится «в упадке», что люди «устали от поджигательской агитации Гитлера, которая не приносит никаких результатов и не предлагает ничего конструктивного. Антисемитская кампания сделала многих его врагами, а хулиганские выходки молодых сподвижников настроили против него обывателей».
Но доклад Мэрфи лишь отражал точку зрения официальных властей Баварии, которые ошибочно истолковали затишье, наступившее после майских праздников, как отход масс от Гитлера и его движения. Эта инерция продолжалась, если не считать кратковременных волнений, вызванных казнью немецкого националиста Лео Шлагетера, который в знак протеста против французской оккупации Рура взорвал железнодорожное полотно возле Дуйсбурга. Французы судили его за диверсию и расстреляли 26 мая.
Когда Ханфштенгль, узнал, что ряд патриотических организаций планирует организовать демонстрацию протеста, он решил, что и Гитлер должен принять в ней участие. А тот в это время отдыхал в курортном городке Берхтесгаден у границы с Австрией. Он снимал комнату в пансионате на одном из склонов горной цепи Оберзальцберг.
Экарт, который в то время тоже был в Берхтесгадене, жаловался Ханфштенглю, что Гитлер странно себя ведет: расхаживает со стеком перед женой хозяина пансионата, размахивает им и грозится навести порядок в Берлине, «искоренить роскошь, извращения, неравенство и еврейский материализм, изгнать из храма менял, как это сделал Иисус Христос». На следующий день, провожая Ханфштенгля на поезд, Гитлер выразил недовольство Экартом, назвав его «старым пессимистом и маразматиком».
Антон Дрекслер и его жена тоже осуждали воинственное поведение Гитлера в Берхтесгадене. Их озабоченность разделяли и другие члены партии, которые возражали против его дружбы с промышленниками, банкирами и аристократами, считая, что прочная база патриотического движения может быть создана только за счет опоры на рабочий класс.
Гитлер понимал, что в партии им недовольны, и в начале сентября предпринял попытку восстановить свой престиж с помощью очередного публичного выступления. Для этой цели были выбраны празднества в Нюрнберге по случаю «немецкого дня» – годовщины битвы при Седане. Сюда 1 и 2 сентября съехались до 100 тысяч националистов, организовавших массовые уличные шествия под нацистскими и баварскими флагами. Больше всего демонстрантов было от партии нацистов. На одном из таких митингов и выступил Гитлер. «Через несколько недель жребий будет брошен, – патетически заявлял он. – То, что рождается сегодня, будет более великим событием, чем мировая война. Оно произойдет на немецкой земле, но ради всего3 человечества».
2 сентября была образована «Германская боевая лига». Официально она считалась ассоциацией националистов, но фактически полностью контролировалась нацистской партией. В число ее военных руководителей входил Эрнст Рем. Программные цели «Боевой лиги» полностью отражали взгляды Гитлера: борьба против парламентаризма, международного капитала, пацифизма, марксизма и евреев.
Все это знаменовало публичное возвращение Гитлера к идеологии и практике революционного действия. И месяц спустя он был официально объявлен политическим лидером новой организации. Ее программа открыто призывала к захвату власти в Баварии. Гитлер публично заявил, что намерен действовать, чтобы упредить красных. «Задача нашего движения, – говорилось в его выступлении, – подготовиться к предстоящему краху прежнего режима так, чтобы после падения старого ствола уже стояла молодая ель».
При всем своем лояльном отношении к Гитлеру и его партии баварское правительство тем не менее было встревожено его призывами к насилию и в конце сентября назначило генерального комиссара по поддержанию порядка, наделив его чрезвычайными полномочиями.
Им стал бывший премьер-министр фон Кар, пользующийся поддержкой ряда влиятельных националистических групп и католической церкви.
Первой мерой комиссара стал запрет на проведение четырнадцати нацистских митингов, запланированных на ближайшие дни. Некоторые из близких к Гитлеру товарищей по партии советовали ему отступить и отложить схватку, считая движение еще недостаточно сильным. Другие же, особенно рядовые, настаивали на немедленных действиях. И Гитлер выбрал последнее. Он метался по Мюнхену и его окрестностям в поисках союзников, давал интервью, наносил визиты влиятельным лицам – военным, политикам, промышленникам, убеждал членов партии, как верных ему, так и колеблющихся, обещаниями, угрозами и лестью.
«Когда он принимал решение, никто не мог заставить его это решение изменить, – вспоминала Хелен Ханфштенгль. – Мне случалось наблюдать, когда его последователи пытались заставить его сделать то, чего он не хотел. Его взгляд сразу же становился равнодушным, отсутствующим, будто он отключал свой мозг от любых идей, кроме собственных». В эту осень одержимость Гитлера обрела конкретный смысл: по примеру Муссолини он совершит марш на Берлин. Своими замыслами он делился не только с ближайшими соратниками, но и призывал все патриотические силы Баварии принять участие в этом марше. «У Гитлера были определенно наполеоновские и мессианские идеи, – вспоминал один из участников встречи Гитлера с поддерживающими правых военными. – Он заявил, что внутренний голос требует от него спасти Германию».
19 января 1897 года родился Эмиль Морис. Его имя не очень хорошо известно широким кругам, хотя этот человек стоял у истоков немецкого нацизма. Он стал одним из самых первых членов НСДАП и сблизился с Гитлером. Мы выяснили, каким образом часовщику еврейского происхождения удалось стать лучшим другом самого яростного антисемита в истории человечества.
Эмиль Морис родился в достаточно обеспеченной семье. Его отец был преуспевающим бизнесменом и имел предприятие по производству удобрений. Однако успех отца был недолгим, и фабрика в конце концов разорилась. Юному Эмилю по окончании учёбы пришлось получать профессию, которая могла его прокормить. Морис пошёл учиться на часовщика, поступив в ученики к одному из мастеров. В это время в разгаре была Первая мировая война, и ровесники Эмиля каждый день гибли на передовой. Однако сам он сумел избежать призыва. В армию он попал только к концу войны, в 1917 году. И пока проходил военное обучение, война уже почти подошла к завершению. Хотя формально Морис и числился в составе немецкой армии, в боевых действиях он так и не принял участия.
Знакомство с Гитлером
В январе 1919 года демобилизованный из армии Морис возвращается в Мюнхен. В это время Германия сотрясается: проигранная война, революция, развал экономики, толпы не находивших себе места солдат и офицеров - всё это разжигало нестабильность в стране. Нельзя сказать, что после революции Морис что-то потерял - всё же профессия часовщика была востребованной всегда. Тем не менее у молодого человека, что называется, болела душа за Германию.
К осени 1919 года он стал завсегдатаем посиделок, которые проводила Немецкая рабочая партия, основанная слесарем Антоном Дрекслером. Впрочем, партия - это громко сказано. Фактически это был небольшой круг единомышленников, обсуждавших пути спасения страны за кружечкой пива и иногда выступавших с речами в пивных перед усталыми пролетариями.
Примерно в то же время посиделки партии начал посещать военнослужащий рейхсвера по имени Адольф Гитлер. Сначала он ходил на собрания по служебной обязанности, начальство посылало его послушать, не говорят ли там чего против Германии. Но со временем Гитлер так проникся, что и сам стал просить слова. В противовес остальным ораторам партии речи Гитлера были невероятно экспрессивными, о харизматичном ораторе заговорили в пивных. Люди стали специально приходить послушать его.
Той же осенью Гитлер вступил в партию. Чтобы придать начинанию солидности, партийные билеты решили выдавать с 500-го номера. Гитлер получил 555-й (то есть реально стал 55-м членом партии). Вскоре к партии примкнул и Морис, ставший 594-м.
Начало долгой дружбы
В первые месяцы своего существования партия была настолько незначительной, а количество её активистов столь малым, что все они прекрасно знали друг друга. Гитлер и Морис сблизились. Выяснилось, что они живут совсем рядом. К тому же Морис имел весьма весомый бонус. Он с юности очень активно занимался боксом и был хорош в драках. Это было немаловажным, если учесть, что собрания и митинги нацистов часто подвергались нападениям их политических противников.
После нескольких таких инцидентов в партии под контролем Мориса были сформированы Ordnertruppe - специальные группы охраны порядка на выступлениях и собраниях нацистов. Благодаря поддержке служившего в рейхсвере Рема (будущего главы штурмовиков), отрядам удалось получить со складов списанную униформу, дубинки и даже кое-какое оружие.
Однако, чтобы не вызывать излишних подозрений властей, их вскоре переименовали в гимнастические и спортивные отряды. Но между собой, в неформальной атмосфере, они звали друг друга штурмовиками. Это и были будущие штурмовики (СА), но официально это название закрепилось за ними чуть позже. Руководил этими отрядами Эмиль Морис, таким образом ставший первым шефом СА.
Ответчики путча. Фото: © wikipedia.org4 ноября 1921 года в знаменитой мюнхенской пивной «Хофбройхаус» состоялось побоище, ставшее затем важной легендой нацистской мифологии. Эта драка в нацистской пропаганде известна как Saalschlacht - битва в зале.
Прямо в разгар выступления Гитлера в зал, где проходило собрание, ворвалась толпа красных и принялась избивать всех подряд. На выручку к товарищам бросились штурмовики. Завязалась жаркая рукопашная схватка. Морис сражался как дьявол, и в итоге полусотне штурмовиков удалось отбиться от 400 коммунистов. С этого момента он занял особое место в сердце Гитлера, который с тех пор называл его «мой мужественный Морис».
Мой друг Гитлер
Коллаж © L!FE. Фото: © wikipedia.org © PixabayОднако вскоре Морис лишился поста руководителя штурмовых отрядов. Дело в том, что он имел два недостатка, вызывавших недовольство со стороны потянувшихся в партию ветеранов. Во-первых, он не воевал на фронте. Во-вторых, он был похож на еврея. Смугловатый брюнет с вьющимися волосами не очень походил на идеального арийца. Сочетание этих двух факторов привело к тому, что за спиной у Мориса стали перешёптываться, дескать, «не нюхавший пороха еврейчик» руководит людьми, которые проливали свою кровь за великую Германию.
Гитлер, будучи прагматичным политиком, пожертвовал другом. На одной чаше весов был его славный Эмиль, на другой - брутальные ветераны и бывшие фрайкоровцы, которые превращали небольшую партию в реальную силу на улицах.
Впрочем, друга он не обидел. Морис оставил свой пост, но взамен получил куда больше. Во-первых, он стал личным шофёром фюрера. Во-вторых, доверявший ему как самому себе Гитлер сделал Эмиля своим доверенным телохранителем. В противовес штурмовикам, целью которых были уличные драки и защита партийных собраний, Гитлер создал Stabswache - т.н. штабную охрану.
Главной их задачей была охрана самого фюрера. В штабную охрану Морис отобрал самых надёжных людей из числа штурмовиков. Будучи частью СА, охранники подчинялись исключительно Гитлеру и присягали лично ему. Первоначально в отряде было всего 20 человек, позднее охрана разрослась почти до сотни.
Главой охраны стал ветеран войны и капитан кайзеровской армии Юлиус Шрек. Но не последнее место в ней занял и Эмиль Морис, бывший доверенным человеком фюрера. Вскоре штабная охрана была переименована в ударный отряд «Адольф Гитлер». Именно в этом качестве они и подошли к Пивному путчу.
Фото: © wikipedia.org9 ноября 1923 года в Мюнхене был подавлен Пивной путч, также известный как путч Гитлера - Людендорфа. Мало кому известный за пределами Баварии фронтовик Адольф Гитлер вместе со знаменитым командующим германской армией в Первой мировой войне попытались захватить власть в Баварии и затем низвергнуть социалистическое правительство Германии. Хотя путч провалился, Гитлер в один миг превратился из малоизвестного за пределами Мюнхена активиста в политика национального масштаба.
Морис принял в путче самое деятельное участие. Сначала он с оружием в руках стоял рядом с Гитлером, пока тот провозглашал, что национальная революция началась. А затем по его поручению захватывал редакцию одной из местных красных газет. После провала путча, как его активный участник, Морис был отправлен в тюрьму. Все партийные структуры были распущены. Морис освободился из тюрьмы на месяц позже Гитлера, и фюрер лично приехал к воротам тюрьмы встретить старого друга.
После освобождения Гитлер начал всё заново. Теперь у него уже были сомнения в лояльности штурмовиков, всегда ставивших себя выше фюрера, и он решил создать в противовес им новую организацию. Свою собственную личную гвардию, беспрекословно преданную только ему. Набирали её из бывших членов штабной охраны и ударного отряда «Адольф Гитлер». Далеко не всех удалось найти и вернуть.
Вернувшиеся (их было всего восемь человек) стали членами организации под названием Schutzstaffel - отряды охраны. Однако во всём мире они гораздо более известны по аббревиатуре СС. Морис стал членом СС № 2.
Создание новой организации было доверено более авторитетному в военных кругах Шреку. Однако Морис был его правой рукой. Кроме того, в первые два года Морис официально занимал пост инспектора СС.
В этот период отношения Мориса с Гитлером были максимально близкими. Он был единственным в партии, кто был с Гитлером на «ты» и мог сказать про фюрера - «мой друг Гитлер».
Размолвка
Коллаж © L!FE. Фото: © wikipedia.org © PixabayГитлер подначивал старого товарища жениться. И надо же было такому случиться, что из миллионов девушек рейха Морис выбрал для женитьбы именно ту единственную, на которой жениться было нельзя. Это была Гели Раубаль - племянница фюрера. Девушка, которую Гитлер столь тиранически опекал, что она в конце концов не выдержала жизни в золотой клетке и покончила с собой.
Гитлер одобрил бы любой выбор Мориса, станцевал бы на его свадьбе и осыпал подарками. Но только не выбор своей племянницы. Фюрер темпераментно отказал Морису, а тот обиделся. Так сильно, что ушёл из СС и потребовал недоплаченные ему деньги. В своё время Гитлер убедил друга оставить ремесло часовщика в пользу партийной работы. Но в 20-е денег у партии не было, Морис получал копейки и теперь решил через суд вытрясти из партии всё, что ему недоплачивали.
Морис в 1928 году действительно подал в суд на партию, что было воспринято нацистами как настоящее предательство. Более того, суд вынес решение в его пользу и обязал партию заплатить Морису причитающееся за труды. Нацисты в тот период испытывали постоянные финансовые проблемы, но вынуждены были заплатить.
На полученные деньги Морис открыл магазин часов и вернулся к старому ремеслу.
Возобновление дружбы
Коллаж © L!FE. Фото: © PixabayПосле этого инцидента Гитлер и Морис не общались четыре года. Гитлер семимильными шагами двигался к власти, а Морис тихо работал часовщиком. Так продолжалось до 1933 года, когда нацисты наконец стали властью. Морис напросился на встречу к Гитлеру. Старые друзья встретились и забыли былые обиды. Эмиль был восстановлен в СС, а также награждён почётным золотым значком НСДАП.
Во время «ночи длинных ножей», когда Гитлер руками СС расправлялся с непокорными штурмовиками, Морис, стоявший у истоков обеих организаций, был вместе с Гитлером. Некоторые исследователи считают, что он принимал активное участие в арестах штурмовиков и даже казнях нескольких из них. Сам Морис на послевоенных допросах отрицал это.
Вскоре он женился. Гитлер клялся приехать на свадьбу лучшего друга, но так и не смог этого сделать. Зато он подарил молодожёнам очень крупную сумму в качестве свадебного подарка. После возвращения Морис уже не получил высоких постов. Он был депутатом рейхстага, возглавлял мюнхенскую торгово-промышленную палату и общество ремесленников, но не влиял на государственную политику.
Тем не менее он всё ещё оставался самым близким другом фюрера. Сам Гитлер, когда позволяли государственные дела, навещал Мориса с женой. Они также нередко гостили у вождя Германии. Гиммлер скрежетал зубами от зависти. Этот прожжённый карьерист всегда жутко завидовал самым старым соратникам Гитлера, бывшим с ним в первые дни существования партии.
Генрих Гиммлер. Фото: © wikipedia.orgГенрих Гиммлер - одна из самых зловещих фигур среди главных политических и военных деятелей Третьего рейха. Рейхсфюрер СС, министр внутренних дел гитлеровской Германии, он нес ответственность за самые жестокие и кровавые преступления, совершенные фашистским режимом.
Набравшись смелости, Гиммлер написал вождю письмо, в котором поведал, что его лучший друг является евреем. СС изначально задумывалась как элитарная организация. Её члены должны были иметь безукоризненную биографию, абсолютную верность Гитлеру и идеалам нацизма, образцовое здоровье и физическую подготовку. Со временем добавился ещё один пункт - каждый офицер СС обязан был предоставить документы, доказывающие, что он не имел еврейских предков вплоть до 1750 года. А у Мориса они были, причём гораздо позже этого периода.
И Гиммлер написал вождю, что, как это ни прискорбно, но Эмиль Морис не имеет арийского происхождения и должен быть изгнан из СС, поскольку его происхождение не даёт ему чести состоять в организации. К величайшему неудовольствию рейхсфюрера СС, фюрер воспринял новость достаточно спокойно и объяснил Гиммлеру, что он, Адольф Гитлер, по праву вождя нации разрешает Эмилю Морису и всем его братьям остаться в СС и никто во всей Германии не посмеет лишить их этого.
Позднее Морис даже получил звание оберфюрера СС. Это звание соответствовало армейскому бригадному генералу (в СССР и РФ аналогичного звания нет, эквивалентом было бы нечто среднее между полковником и генерал-майором).
Дружба с Гитлером не раз спасала его от неприятностей и в дальнейшем. В 1935 году, сидя за рулём автомобиля, Морис сбил пожилого мужчину. Однако за это он так и не был привлечён к какой-либо ответственности.
Последние годы
Коллаж © L!FE. Фото: © wikipedia.org © PixabayС началом войны Гитлер уже не имел свободного времени, полностью сосредоточившись на военных вопросах. Морис перестал встречаться со старым другом, который стал для него недоступен. Непродолжительное время Эмиль прослужил в аппарате люфтваффе, но в 1942 году вышел в отставку.
25 мая 1945 года Эмиль Морис был арестован американскими войсками в своём доме. На допросах он придавал себе максимально невинный вид. Дескать, сижу, никого не трогаю, починяю примус. Точнее часы. Гитлер? Знал такого. Нацистские преступления? Посмотрите на меня, разве я мог поддерживать чудовищную антисемитскую политику нацистов?
Тем не менее с таким прошлым он не мог избежать денацификации. Американцы разбивали всех подозреваемых на пять групп, в зависимости от виновности. К первой относились главные обвиняемые, то есть люди, запятнавшие себя тяжкими преступлениями. Ко второй - просто обвиняемые. Это были нацисты, имевшие определённый уровень, но лично не связанные с тяжкими преступлениями. Третий уровень - второстепенные обвиняемые. Мелкие функционеры. Четвёртый - соучастники. Люди, по служебным функциям причастные к нацистскому аппарату. И пятый - невиновные. То есть люди, не состоявшие в партии, не занимавшие крупных постов и не совершавшие преступлений.
Эмиль Морис был отнесён к нацистам второго уровня. Он стоял у истоков нацистского движения, но вместе с тем не удалось найти доказательств совершения им преступлений. Его приговорили к четырём годам лишения свободы, однако он подал апелляцию. Морис упирал на своё еврейское происхождение и добился того, что его освободили.
Выйдя на свободу, он вновь вернулся к своему ремеслу часовщика. Он тихо умер в Мюнхене в 1972 году в возрасте 75 лет. В последние годы Морис старался быть максимально незаметным. В своём доме он повесил портрет своего еврейского прадеда (он был видным театральным деятелем), и ничто не намекало на то, что здесь живёт человек, который был самым близким другом Гитлера.
Евгений Антонюк
Историк
