Подпольный корейко. Как корейко заработал свое состояние

Люблю на досуге моделировать жизнь персонажей любимых книг. Что с ними произойдет (могло произойти) потом, за пределами сюжета. А поскольку я сейчас очарован книгой «Повседневная жизнь советских людей во время фашистской оккупации», у меня раскрутился сюжет последующей жизни подпольного миллионера Александра Ивановича Корейко (надо же, его, оказывается, как покойного губернатора Лебедя звали) — после того, как он расстался с Бендером в предпредпредпоследней главе «Золотого теленка».

Там он, помните, берет чемодан и говорит, что хочет остаться в маленьком среднеазиатском городке, устроиться туда счетоводом и вести тихую жизнь. Да только вряд ли Корейко там надолго остался. Во-первых, среднеазиатский климат ему явно не подходит, во-вторых, в Черноморске у него, напомню, собственная комната в коммуналке, а это по меркам 30-х годов было ого-го. В-третьих, спрятать чемодан со своими миллионами в маленьком городишке в Средней Азии, где любой приезжий на виду (да и не так много там было приезжих, думаю, Восточную Магистраль-то уже построили), затруднительно. Тем более в «Золотом теленке» говорится, что в Черноморске четыре вокзала, и на каждом камера хранения, то есть хитрый Корейко, может, по этому принципу и подбирал себе город на жительство — чтобы не светиться лишний раз.

В общем, думаю, что Корейко возвращается в Черноморск, сдает чемодан в камеру хранения, устраивается снова на работу в «Геркулес» рядовым счетоводом и ведет себе тихую жизнь.
Кстати. Если четыре вокзала в Черноморске — значит, это крупный транспортный узел. Название Черноморск говорит само за себя — где-то возле Черного моря. Соответственно, когда в 1941 году начинается война, город, где живет тихий счетовод Александр Иванович, попадает в зону оккупации. То есть Корейко оказывается «под немцами».

А вот дальше интересный может быть сюжет. Ведь Корейко чего ждал, если верить Ильфу и Петрову? Когда закончится советская власть, и он сможет распорядиться своими миллионами. Насчет того, дали бы ему оккупационные власти распорядиться богатством, не уверен, но то, что тихий счетовод скорее всего попросился бы к ним на службу — очень может быть. В упомянутой «Повседневной жизни в оккупации» как раз рассказываются многочисленные случаи, как администрацию оккупированных городов, всяких там бургомистров и начальников полиции составляли из людей, обиженных советской властью — отсидевших, лишенных прав или социально неблагонадежных, «из бывших». Так что подпольный миллионер Корейко в оккупированном Черноморске стал бы каким-нибудь чином в местной управе. Уполномоченным по снабжению германских войск — были такие должности, туда охотно брали бывших совслужащих. По своей привычной осторожности Корейко не стал бы лезть «в политику» (в бургомистры, в полицию, в зондеркоманды, в немецкие газеты, восхваляющие новые власти). А вот что-нибудь по снабжению — самое то. Проявил бы себя. Заслужил какую-нибудь грамоту от местного гауляйтера.

Потом Черноморск освобождают, Корейко не может уйти с немцами, потому что надо же ему как-то свои капиталы беречь. Он закапывает чемодан (вряд ли в Черноморске после освобождения сохранились вокзалы с камерами хранения) и снова устраивается на какую-нибудь тихую должность. Тут его берут под белы ручки и как пособника фашистов, но не участвовавшего непосредственно в борьбе с партизанами или истреблении евреев, судят особым порядком и дают десятку. Чаще всего такие сроки давали тем, кто работал у фашистов, но не замарал себя кровью — бухгалтерам, медсестрам из немецких госпиталей.

Тем более что всех этих пособников в 1947 году освободили по амнистии. И вот не прошло трех лет, подпольный миллионер Корейко возвращается в Черноморск. Но на нем клеймо, что он сидел как пособник. Устроиться на работу сложно. С большим трудом он находит место и сидит себе там тихо. Снова ждет, когда закончится советская власть. Живет себе незаметно, тихо и даже не знаю, вспоминает ли веселого пройдоху Бендера, который так изящно когда-то развел его на бабки.

А советская власть все не кончается и не кончается. И тут — бабах! — 1961 год, денежная реформа. Конфискационная. Все капиталы меняют по новому курсу — десять к одному. А Корейко уже пожилой человек (в «Золотом теленке», это 1930 год, ему под сороковник, то есть во время реформы где-то под 70). И он остается ни с чем — без карьеры, без работы, с порушенной репутацией, да еще и без капиталов своих. А с валютой он, как мы помним из «Золотого теленка», принципиально не связывался. Да и немцы за валютные операции расстреливали без разговоров. Побоялся бы.

Таким я вижу финал жизни подпольного миллионера Корейко. Одинокий старик, мелкая конторская крыса, которому профком как «пособнику» даже чайник на проводах на пенсию не подарит. Да и пенсию ему назначат ниже низшего (была такая практика в советских кадрах для тех, кто на немцев работал). Больной, несчастный, детей нет, семьи нет, а под занавес еще и нищий. Ужасно.

Но скорее всего так и сложилась бы судьба подпольного миллионера Корейко. Честно говоря, «модели последующей жизни» других персонажей романа — что Бендера, что Балаганова, да того же Адама Козлевича — получаются, если подумать, куда более оптимистичными.

Владислав Толстов

Константин Михайлович Коровко, сын отставного есаула, закончил в Петербурге два престижных института — Технологический и Горный. Тогда Россия по темпам экономического роста опережала все страны мира. Коровко для многих являлся представителем нового типа бизнесменов, этакий пример self-made man — происходит из низов, получил прекрасное образование, только благодаря собственным знаниям и сноровке стал одним из самых заметных предпринимателей столицы.

Подход у Коровко поражал воображение. « Я, — цитировало его слова издание „Искусство Кино“, — действую в интересах и во имя русского народного хозяйства, я хочу создать на русские деньги чисто русское предприятие для борьбы с иностранными предпринимателями, захватившими всю русскую промышленность в свои цепкие руки. Получение миллионов осуществимо при общей энергии и дружной работе. Наши предприниматели инертны и обтянуты плотным кольцом формальностей. Я хочу создать свободное от этих формальностей дело с помощью пайщиков, которые сплошь и рядом не знают, куда пристроить капитал. Русские деньги, лежащие по нашей инертности в кубышках по уездным и губернским городам, должны и могут давать до 300 процентов прибыли в год».

Начинал Коровко обычно в провинции, делая упор на не слишком большую осведомленность и финансовую грамотность людей. В самом начале он рассылал по всей России сотни тысяч проспектов с прдложением стать его пайщиками. Схема была проста как первый снег — он совершал с кем-нибудь у нотариуса товарищеский договор, которым учреждал товарищество на вере и снабжал его фирмой « общества», отмечает издание Газетные старости. Жертвы полагали, что имеют дело с акционерным обществом, действующим на основании утвержденного устава и, потому до известной степени подлежащим контролю правительства. Все шло замечательно до той поры, пока делом не заинтересовался дотошный пожилой полковник Шульц из Балашова.

Ознакомившись со всеми финансовыми и хозяйственными подробностями затеи, Шульц сделал нелицеприятные выводы, и после встречи с Коровко отправился прямо к прокурору. Там же оказался и владелец модного велосипедного магазина в Песках Константин Мультино, знавший Коровко еще по Технологическому институту. До визита к прокурору Коровко втянул его в крупный инвестиционный проект на Кубани, куда было вложено 56 тысяч рублей под обещанные однокурсником сверхприбыли. Денег Мультино больше не увидел, и пошел за помощью к властям. В марте 1912 года Коровко был арестован и взят под стражу.

Само слушание привлекло внимание широкой общественности, ведь Коровко действовал размашисто и количество пострадавших пайщиков было чрезвычайно большим. Резонанс делу придавал еще тот факт, что защитником Коровко выступил (не без финансовых вливаний со стороны последнего) присяжный поверенный Иван Данчич, сделавший себе имя на процессах, где у обвиняемых не было никаких шансов. В самом же начале выяснилось, что счета мошенника были обнулены, недвижимости нет, а право на аренду соляных рудников Коровко незадолго до ареста Международному банку за 275 тысяч рублей.

В своей речи прокурор Глухарев подчеркнул, что Коровко своими действиями « подрывает веру в русскую промышленность» и квалифицировал действия Коровко как мошенничество. Это был принципиальный момент: в дореволюционной России существовала статья « О введении в невыгодную сделку», наказание по которой было менее суровым, чем по статье о мошенничестве. Защита со своей стороны представляла Коровко неудачливым бизнесменом.

Сам Коровко с беспрецедентной наглостью обвинил в своих неудачах собственных пайщиков: « Я думал выйти победителем из ряда комбинаций, неизбежных в каждом предприятии, а затеял я их целых три, имея в виду, что одно будет поддерживать другое. Я полагал, что являюсь полноправным распорядителем, а пайщики имеют право на дивиденд, то есть на то, что я дам им в очистку. Я хорошо изучил акционерное право и понимал, что акционирование таких дел должно требовать крупных расходов, но пайщики это не поняли и не хотели понимать, разрушая все, что я создавал. Посвящать пайщиков в детали договора не было надобности, русский пайщик труслив и недоверчив. Он норовит во всем получить рубль на рубль, а если я сулил ему 300 процентов, то такова его психология».

В итоге суд признал инженера Коровко виновным « во введении в невыгодную сделку» и приговорил его к лишению всех особенных прав и преимуществ и заключению в тюрьму на три месяца. Пробыв в заключении уже два года до того, он был освобожден прямо в зале суда. Никаких коспенсаций его пайщики так и не получили. Авторы « Золотого теленка» Ильф и Петров хорошо знали, о чем писали, и ввели в повествование факты из реальной хроники тех лет, придав черты Коровко и Остапу Бендеру, и Александру Корейко. Возглас « Лед тронулся, господа присяжные заседатели!» вернулся в Россию в конце ХХ века.

Константин Михайлович Коровко, сын отставного есаула, донской казак, получил стипендию Превеликого Войска Донского и закончил в Петербурге два престижных института - Технологический и Горный. Красавец, весельчак, любитель прекрасного пола, Костя-инженер (под этим прозвищем знали его приятели и приятельницы) был своим человеком и на скетинг-ринке, и в партере Михайловского театра, и в операционном зале Фондовой биржи. Когда он в окружении приятелей (шталмейстера Назимова, князя Тарханова, молодых щеголей-инженеров, кавалергардов, преображенцев), одетый в белую черкеску с газырями, входил в общую залу «Медведя» или «Донона», создавалась какая-то особая атмосфера оживления. Что-то как будто студенческое или юнкерское. Его удачи не вызывали зависть. Им любовались. Совместные пикники в Осиновой роще, кутеж с цыганами в Новой деревне, поездки верхом на Стрелку в белые ночи, поход на скачки или авиационную неделю в Коломягах - везде Костя-инженер был душой общества и заводилой.

Шел 1912 год. По темпам экономического роста Россия опережала все страны мира. «Новой Америкой» называл ее Александр Блок. Для многих патриотически настроенных людей Костя-инженер олицетворял новый тип делового человека, шедшего на смену старозаветному замоскворецкому купцу: происходит из низов, получил прекрасное образование, только благодаря собственным знаниям и сноровке стал одним из самых заметных предпринимателей столицы.

А как прекрасно говорил Константин Михайлович!

«Я, - любил повторять он, - действую в интересах и во имя русского народного хозяйства, я хочу создать на русские деньги чисто русское предприятие для борьбы с иностранными предпринимателями, захватившими всю русскую промышленность в свои цепкие руки. Получение миллионов осуществимо при общей энергии и дружной работе. Наши предприниматели инертны и обтянуты плотным кольцом формальностей. Я хочу создать свободное от этих формальностей дело с помощью пайщиков, которые сплошь и рядом не знают, куда пристроить капитал. Русские деньги, лежащие по нашей инертности в кубышках по уездным и губернским городам, должны и могут давать до 300 процентов прибыли в год».

Правые депутаты Думы упивались речами Коровко. Его - предпринимателя-патриота - ставили в пример тем, кто думал только о своем барыше. Одной из особенностей деятельности Кости-инженера был упор на провинцию. Создавая очередное предприятие, он рассылал по всей России сотни тысяч проспектов, описывая прибыльность будущего дела, и предлагал становиться его пайщиками. Пайщики дали обществу 622 тысячи рублей. Банк Коровко собрал 340 тысяч агентских денег.

Все шло прекрасно, новые и новые пайщики слали почтовые и телеграфные переводы, приезжали в Петербург сдать деньги из рук в руки. Всем им Коровко отвечал письменно или лично, оповещая о судьбе их средств и сроках выплаты дивидендов. Правда, столичные банкиры и фабриканты, провинциальные дельцы почему-то не спешили вкладывать деньги в предприятия, сулившие невиданное обогащение. Пайщиками становились в основном люди небогатые - священники, мелкопоместные дворяне, офицеры в отставке из глухих российских углов. Но зато их число не убывало. Так продолжалось два года, когда вдруг разразился скандал.

В городе Балашове жил на покое отставной полковник Шульц, некогда служивший в гусарах. Человек пожилой, он был не чужд интереса к экономике и имел небольшой капитал, унаследованный от отца, пензенского помещика, и скопленный годами безупречной службы в Царстве Польском и Маньчжурии. Получив проспект донбасского месторождения, полковник выписал необходимую литературу по горнорудному делу из магазина Сойкина в Москве, обложился книгами и пришел к выводу: дело обещает неслыханную прибыль. Ведь кроме каменной соли разведан и алебастр, а это двойной доход. Простившись с супругой и детьми, Шульц отправился в Петербург.

Коровко очаровал отставного гусара: любезный, деловитый, обстоятельный. Из разговора выяснилось, что полковник неплохо разбирается в горном деле. Коровко тут же предложил Шульцу место управляющего рудником по хозяйственной части с окладом в три тысячи в год, на что тот, чрезвычайно польщенный таким неожиданным приглашением, согласился, увеличив пай, который он намерен был вложить в Брянцевско-Преображенское общество, с 9 до 15 тысяч. Коровко попросил Шульца возвращаться в Балашов и ждать, пока его пригласят на службу в Донбасс. Но вестей от Коровко все не было, а стать управляющим не терпелось. И тогда Шульц решил самостоятельно оглядеть свои будущие владения и отправился в Донбасс без спроса.

На месте картина выглядела совершенно не так, как воображалось в Петербурге. Выяснилось, что участок, на котором должна была находиться шахта, никогда Косте-инженеру не принадлежал. Он взял его в краткосрочную аренду.

На участке было только одно капитальное сооружение - высоченная кирпичная труба, построенная с таким расчетом, чтобы было видно проезжающим по Южной железной дороге, расположенной в паре верст от «шахты». Рядом с трубой была вырыта уже осыпавшаяся неглубокая яма, стояли украинская мазанка и конюшня без лошадей.

Взбешенный Шульц отправился в столицу к Коровко. Поначалу Коровко неожиданно взял агрессивный тон: «Директор Шульц, по какому праву вы оставили вверенную вам шахту?», затем пошел на попятный и предложил отступного. Но все было тщетно - Шульц ринулся к прокурору.

К этому времени положение Коровко начинает как-то разом ухудшаться. Его Банкирский дом русской промышленности не возвращал деньги вкладчикам. Те приходили в банк ежедневно и требовали объяснений. Доходили до рукоприкладства. Банковские служащие отказывались работать и требовали прибавки жалованья, демонстрируя полученные от клиентов зуботычины.

К прокурору пришел и Константин Петрович Мультино - владелец модного велосипедного магазина в Песках. За год до этого Коровко предложил ему продать в кредит десять английских велосипедов модной модели «Ковентри-Рояль», объясняя, что едет на Кубань, где расположены его многочисленные предприятия. Там, по его мнению, существует большой неудовлетворенный спрос на последние модели велосипедов. Кубанские казаки, зажиточные и лихие, рождены для быстроходных педальных машин, и сделка обещает огромную прибыль.

Однако Мультино помнил Костю еще по Технологическому институту, где они вместе учились, а в свободное время волочились за французскими гувернантками в Измаиловском саду и объегоривали наивных провинциалов, предлагая им заезженных кобыл по цене трехлетних рысаков. Помятуя об этом и не доверяя деловым качествам тезки, Мультино отказался от сделки. Тогда неунывающий Коровко предложил своему бывшему сокурснику вспомнить молодость и прокатиться в самый престижный, как мы сказали бы сейчас, клуб дореволюционного Петербурга - элитарно-загульный «Аквариум».

Коровко познакомил оторопевшего торговца велосипедами и со звездой петербургского шантана Мадлен, и с депутатом Государственной думы от Курской губернии одиозным Марковым 2-м. А Алексей Иванович Путилов лично подошел к Коровко и, крепко пожав ему руку, обменялся мнениями о биржевых котировках.

Мультино остолбенел от уровня знакомств и контактов своего бывшего однокашника. Поэтому когда Коровко после третьей бутылки «Шардонэ» предложил Мультино крупный инвестиционный проект на Кубани, тот немедленно согласился и вложил в строительство конного и кожевенного заводов все свои сбережения в размере 56 тысяч рублей под обещанные однокурсником сверхприбыли.

Но время шло, 56 тысяч рублей Коровко возвращать и не думал, и Мультино ничего не оставалось, как обратиться за помощью к судебной власти. Тут выяснилось, что и нефтеразработки в Чечне такой же мираж, как и прочие проекты Кости-инженера. В марте 1912 года он был арестован и взят под стражу.

Алексей Путилов, председатель правления Русско-Азиатского банка, гарант многих сделок Константина Коровко

До мая 1914 года Коровко томился в душной камере дома предварительного заключения. Целеустремленный Шульц сумел разыскать других неудачливых пайщиков; на стол судебного следователя легли сотни исков о взыскании долга и необходимости привлечения мошенника к ответственности. Своим защитником Коровко избрал известнейшего в деловом мире Ивана Михайловича Данчича. Этот присяжный поверенный был знаменит тем, что мог запутать в сложном гражданском иске любой состав присяжных. Прокуроров при виде Данчича прошибал холодный пот. Но и гонорары присяжный поверенный брал уж какие-то несуразно большие. Однако предусмотрительный Костя-инженер заранее перевел часть своего имущества на младшего брата Александра; после продажи двух полотен Ван Эйка, гарнитура работы Гамбса и дачи в Мартышкино образовалась достаточная сумма.

В мае 1914-го большой зал для судебных слушаний петербургской Судебной палаты ломился от желающих попасть на процесс Коровко. Состав публики был не совсем обычен для этого места. Сенсационные уголовные дела обычно привлекали светских дам - любительниц бульварных романов и сильных страстей, на этот раз преобладали люди в деловых «визитках» - маклеры фондовой биржи, чиновники Министерств финансов, торговли и промышленности. На их фоне резко выделялись пострадавшие провинциалы - какие-то старушки в солопах, сельские батюшки в траченных молью рясах, мелкие воронежские скотопромышленники, самарские мукомолы.

Всех этих провинциалов, приехавших на процесс за своими кровными, уже в самом начале суда поджидало горькое разочарование - на счету Коровко оказалось лишь 18 копеек.

Обнаружилось, что у него нет и никакой недвижимости, более того, договоры, которые они подписывали с Константином Михайловичем, были составлены так, что и в принципе он ничего не был им должен. Как оказалось, они не были полноправными пайщиками, а лишь людьми, на свой страх и риск доверившими деньги Коровко.

Последние надежды пайщиков рухнули, когда выяснилось: незадолго до ареста Коровко продал право на аренду соляных рудников Международному банку за 275 тысяч рублей. Сделка была произведена при посредничестве А.И.Путилова, который и подтвердил это в суде. Самое обидное заключалось в том, что, вложив 1200 тысяч, Международный банк-таки докопался до каменной соли и рассчитывал получить солидный дивиденд.

Первым на суде выступил прокурор Глухарев. Это была речь, достойная римлянина:

«Коровко окончил два вуза на средства донских казаков. Чем же он отблагодарил своих земляков? Он еще со студенческой скамьи занимался аферами, торгуя велосипедами и лошадьми. Тяжесть обмана Коровко в том, что он подрывает веру в русскую промышленность. Невольно зарождается мысль: а много ли в России честных предприятий, не скрываются ли за ними такие же аферы? Русский народ имеет деньги, но хранит их в кубышках. Где народ теряет веру в своих предпринимателей, там нет и промышленности!»

Глухарев квалифицировал действия Коровко как мошенничество. Это был принципиальный момент: в дореволюционной России существовала статья «О введении в невыгодную сделку», наказание по которой было намного менее суровым, чем по статье о мошенничестве.

Данчич, в свою очередь, представлял Коровко неудачливым бизнесменом, а отнюдь не мошенником. Выступая перед присяжными, он сформулировал это так: «Перед судом не мошенник, фанатик, веривший в осуществление своих предприятий, реально существовавших. Коровко не мошенник, он ввел пайщиков в невыгодную сделку. Кто он по существу? Заурядный, медленно соображающий фантазер». Ему вторил и второй защитник Бессарабов: «В Коровко нет корысти, это тип своеобразного игрока, а где нет корысти, там нет места и мошенничеству».

Свидетели, вызванные защитой, изображали из подсудимого какого-то азартного дурачка: «Коровко окончил два вуза и, кончая второй, рехнулся. Он стал страдать манией величия, и на этом сразу стали играть другие». Свидетели показывали, что Коровко не просаживал деньги на развлечения и девочек, а крупно и почти всегда неудачно играл на бирже. Поставит на понижение английского фунта, а тот неожиданно взлетит, купит акции какого-нибудь завода - там забастовка, локаут, пожар.

Последним выступил сам Коровко, который неожиданно обвинил во всех своих несчастьях самих пайщиков, которые не дали ему развернуться: «Я думал выйти победителем из ряда комбинаций, неизбежных в каждом предприятии, а затеял я их целых три, имея в виду, что одно будет поддерживать другое. Я полагал, что являюсь полноправным распорядителем, а пайщики имеют право на дивиденд, то есть на то, что я дам им в очистку. Я хорошо изучил акционерное право и понимал, что акционирование таких дел должно требовать крупных расходов, но пайщики это не поняли и не хотели понимать, разрушая все, что я создавал. Посвящать пайщиков в детали договора не было надобности, русский пайщик труслив и недоверчив. Он норовит во всем получить рубль на рубль, а если я сулил ему 300 процентов, то такова его психология».

Окружной суд признал инженера Коровко виновным лишь «во введении в невыгодную сделку» и приговорил его к лишению всех особенных прав и преимуществ и заключению в тюрьму на три месяца. А так как он уже провел в заключении около двух лет, то и был освобожден прямо в зале суда. Несчастные пайщики и кредиторы долго еще жаловались по инстанциям, но все было тщетно. А через несколько месяцев началась мировая война, потом две революции, и казалось, что история с Коровко навсегда канула в вечность.

Ильф и Петров хорошо знали персонажей предреволюционной судебной хроники. «Лед тронулся, господа присяжные заседатели», - говорил Бендер, подражая одному из адвокатов на скандальном процессе отравителей в 1912 году.

В главе «Юность предводителя», описывающей бурное прошлое регистратора загса Ипполита Матвеевича Воробьянинова, в числе прочих его подвигов описывается и такой: посещение клуба в обществе совершенно нагой дамы в бриллиантовом колье. Это реальный эпизод из жизни отставного гусарского полковника Евецкого, шумное дело которого слушалось в 1913 году Петербургским окружным судом.

Имел прототипа и главный противник Остапа Ибрагимовича в «Золотом теленке» - подпольный миллионер Александр Иванович Корейко. Это, несомненно, Константин Коровко.

Из: Л. Лурье. Россия, которую мы не теряли
Источник -

Лихие 90-е запомнились россиянам появлением харизматичных персонажей, которые использовали общую неразбериху ситуации в целях личной наживы. Граждане страны сами несли свои деньги владельцам финансовых пирамид в надежде быстро обогатиться. В оправдание современникам - мошенники такого уровня были всегда. Подпольный миллионер из «Золотого теленка» Александр Корейко списан авторами с реального человека.

Константин Михайлович Коровко, сын отставного есаула, закончил в Петербурге два престижных института - Технологический и Горный. Тогда Россия по темпам экономического роста опережала все страны мира. Коровко для многих являлся представителем нового типа бизнесменов, этакий пример self-made man - происходит из низов, получил прекрасное образование, только благодаря собственным знаниям и сноровке стал одним из самых заметных предпринимателей столицы.

Подход у Коровко поражал воображение. «Я, - цитировало его слова издание «Искусство Кино», - действую в интересах и во имя русского народного хозяйства, я хочу создать на русские деньги чисто русское предприятие для борьбы с иностранными предпринимателями, захватившими всю русскую промышленность в свои цепкие руки. Получение миллионов осуществимо при общей энергии и дружной работе. Наши предприниматели инертны и обтянуты плотным кольцом формальностей. Я хочу создать свободное от этих формальностей дело с помощью пайщиков, которые сплошь и рядом не знают, куда пристроить капитал. Русские деньги, лежащие по нашей инертности в кубышках по уездным и губернским городам, должны и могут давать до 300 процентов прибыли в год».

Начинал Коровко обычно в провинции, делая упор на не слишком большую осведомленность и финансовую грамотность людей. В самом начале он рассылал по всей России сотни тысяч проспектов с прдложением стать его пайщиками. Схема была проста как первый снег - он совершал с кем-нибудь у нотариуса товарищеский договор, которым учреждал товарищество на вере и снабжал его фирмой «общества», отмечает издание Газетные старости. Жертвы полагали, что имеют дело с акционерным обществом, действующим на основании утвержденного устава и, потому до известной степени подлежащим контролю правительства. Все шло замечательно до той поры, пока делом не заинтересовался дотошный пожилой полковник Шульц из Балашова.

Ознакомившись со всеми финансовыми и хозяйственными подробностями затеи, Шульц сделал нелицеприятные выводы, и после встречи с Коровко отправился прямо к прокурору. Там же оказался и владелец модного велосипедного магазина в Песках Константин Мультино, знавший Коровко еще по Технологическому институту. До визита к прокурору Коровко втянул его в крупный инвестиционный проект на Кубани, куда было вложено 56 тысяч рублей под обещанные однокурсником сверхприбыли. Денег Мультино больше не увидел, и пошел за помощью к властям. В марте 1912 года Коровко был арестован и взят под стражу.

Само слушание привлекло внимание широкой общественности, ведь Коровко действовал размашисто и количество пострадавших пайщиков было чрезвычайно большим. Резонанс делу придавал еще тот факт, что защитником Коровко выступил (не без финансовых вливаний со стороны последнего) присяжный поверенный Иван Данчич, сделавший себе имя на процессах, где у обвиняемых не было никаких шансов. В самом же начале выяснилось, что счета мошенника были обнулены, недвижимости нет, а право на аренду соляных рудников Коровко незадолго до ареста Международному банку за 275 тысяч рублей.

В своей речи прокурор Глухарев подчеркнул, что Коровко своими действиями «подрывает веру в русскую промышленность» и квалифицировал действия Коровко как мошенничество. Это был принципиальный момент: в дореволюционной России существовала статья «О введении в невыгодную сделку», наказание по которой было менее суровым, чем по статье о мошенничестве. Защита со своей стороны представляла Коровко неудачливым бизнесменом.

Сам Коровко с беспрецедентной наглостью обвинил в своих неудачах собственных пайщиков: «Я думал выйти победителем из ряда комбинаций, неизбежных в каждом предприятии, а затеял я их целых три, имея в виду, что одно будет поддерживать другое. Я полагал, что являюсь полноправным распорядителем, а пайщики имеют право на дивиденд, то есть на то, что я дам им в очистку. Я хорошо изучил акционерное право и понимал, что акционирование таких дел должно требовать крупных расходов, но пайщики это не поняли и не хотели понимать, разрушая все, что я создавал. Посвящать пайщиков в детали договора не было надобности, русский пайщик труслив и недоверчив. Он норовит во всем получить рубль на рубль, а если я сулил ему 300 процентов, то такова его психология».

В итоге суд признал инженера Коровко виновным «во введении в невыгодную сделку» и приговорил его к лишению всех особенных прав и преимуществ и заключению в тюрьму на три месяца. Пробыв в заключении уже два года до того, он был освобожден прямо в зале суда. Никаких коспенсаций его пайщики так и не получили. Авторы «Золотого теленка» Ильф и Петров хорошо знали, о чем писали, и ввели в повествование факты из реальной хроники тех лет, придав черты Коровко и Остапу Бендеру, и Александру Корейко. Возглас «Лед тронулся, господа присяжные заседатели!» вернулся в Россию в конце ХХ века.

Валентин Васспард

Это человек более всего ассоциируется у меня с героем романа Ильфа и Петрова "Золотой телёнок" Корейко Александром Ивановичем, посему пусть будет Корейко.

Остап Бендер расстался с гражданином Корейко Александром Ивановичем в одной из братских советских республик. Поэтому нет ничего удивительного, что наш Корейко объявился там же, т.е. в одной из братских советских республик. Сразу оговорюсь, не смотря на схожесть с героем романа Ильфа и Петрова у них есть и различия хотя бы потому, что один из них литературный герой, а второй более чем реальный человек.

Часть первая. СССР.

Как я уже упомянул, наш Корейко жил в одной из братских республик бывшего Советского Союза, но в отличие от своего литературного брата он никогда не был организатором махинаций, не занимался спекуляциями и прочими аферами, ну почти. Он просто, как он сам говорил: "попал в струю", в смысле в денежную, оказался где-то рядом с организаторами бизнеса по советски, их ещё звали цеховиками. К нему вдруг пошли деньги и речь шла о нескольких миллионах советских рублей.
Это гигантская сумма которую не только не во, что было вложить, их даже засветить было страшно. В те времена и за намного меньшие суммы полагалась растрельная статья с конфискацией имущества. Тем более, что ОБХСС уже к нему наведывалось, но ничего не нашло.
Поэтому товарищ Корейко, как и его литературный двойник жил на одну относительно скромную зарплату. И это колоссальное нервное напряжение требовало разрядки, поэтому наш Корейко, периодически ездил в другую братскую республику где уходил в отрыв: кабаки, бухло и женщины не тяжёлого поведения, а потом он возвращался домой и продолжал вести жизнь скромного служащего живущего на одну зарплату. По его словам он, лет за 10 пробухал не менее миллиона рублей.

И такой образ жизни наш товарищ Корейко вёл почти до конца 80-х годов прошлого столетия. И тогда когда он перестал боятся ОБХСС, он стал боятся того, что происходили в этой самой братской республике, поэтому он решил делать ноги и из этой республики и из СССР вообще.

В этот момент он из Корейко превращается в Бендера, того который готовился вывезти свой миллион за границу. Он тоже скупает бранзулетки, марки и прочие ценности которые можно попытаться вывезти за границу и там продать.
Кстати о загранице, способов законно покинуть пределы СССР было не много, но у Корейко такой способ был и так Зося.

В отличие от книжного Корейко, наш всё-таки женился на Зосе.
После свадьбы Зося жила жизнью жены скромного советского служащего, по курортам не ездила, супер нарядов не носила, равно как и дорогих украшений, кроме обручального кольца и маминых серёжек, жила, работала, растила дочку.
Может она конечно и догадывалась, что её муж имеет какую-то лишнюю копейку помимо зарплаты, но о миллионах она не подозревала, особенно о тех миллионах которые Корейко тратил на бухло и блядей в другой братской республике.
Так, что миллионы Зося увидела только в тот момент когда Корейко начала скупать бранзулетки и др. Зося это увидела, оху удивилась, но виду не подала.

И так отъезд. Товарищ Корейко, точнее семья Корейко-Синицких уезжала в Израиль, по вызову от троюродной тёти Зоси, из Тель-Авива.
Вот только если выехать самому из СССР ещё было можно, то вывезти все эти бранзулетки уже нет.

Я точно не знаю как товарищ Корейко пытался вывезти за границу всё, что было нажито непосильным путём, и какие лазейки для этого он нашёл и с какими компаньонами он пытался это провернуть, но компаньоны его кинули, и он как и Остап Бендер остался без всех своих накоплений. Только Бендер остался в СССР и решил переквалифицироваться в управдомы, а Корейко оказался в Израиле и ему пришлось переквалифицироваться в рабочие.

Часть вторая. Израиль.

Если кто подумал, что семья Корейко-Синицких начала в Израиле новую жизнь, то он конечно прав, но новая является продолжением старой. Поэтому вскоре после приезда семья Корейко-Синицких распалась. На Синицких Зося с дочкой и Корейко.
Про Зосю кажетсай всё, поэтому скажу на последок, что Зося подтвердила диплом и работала в больнице медсестрой, никогда не подавала на алименты и никогда более не видела господина Корейко. А сам Корейко тоже не собирался платить алименты как и встречаться с дочкой. Он работал на заводе, плюс крутил какие-то гешефты, жил скромно и к выходу на пенсию он имел свой домик где он смастерил самогонный аппарат и экспериментировал с изготовлением алкоголя в домашних условиях.
С дочкой он решил встретиться только когда она вернулась из армии. Но встреча прошла несколько холодно, дочка не бросилась на шею папе, а так же не приняла от него "деньги на учёбу",
после чего Корейко Александр Иванович, как он сам сказал: "Вычеркнул её из завещания".

А пока господин Корейко Александр Иванович, бывший подпольный советский миллионер, а ныне простой израильский пенсионер живёт где-то "на крайнем севере", варит самогон и говорит, что мол дёрнул меня чёрт поехать в этот Израиль, там бы я мог бы быть олигархом, ну или хотя бы простым магнатом.