Ричард К. Шварц «Системная семейная терапия субличностей» - Маргарита. Учимся управлять своими страхами. Люди внутри нас

Введение

Современный человек является элементом многих социальных систем, он не может быть изолирован от влияния окружающего мира. Одновременно с этим внутренняя реальность человека также может рассматриваться как системно-организованная, структурированная. Или, по крайней мере, обсуждаться с точки зрения системности, языком и терминами системного подхода. В статье объединены подходы, рассматривающие человека как часть системы и его внутреннюю реальность как систему более низкого структурного уровня.

Представленные подходы трактуют природу чувства вины по-разному и в связи с этим предлагают различные стратегии и инструменты психотерапевтической работы. Каждый подход содержит положения, отличающие его от остальных школ психотерапии. Одновременно с этим, понимание чувства вины, его природы и терапевтические цели подходов могут пересекаться, что является свидетельством единой природы и механизмов чувства вины человека. Различия же психотерапевтических подходов дают возможность психологам расширить взгляд на проблему чувства вины и взаимно обогатиться.

СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ПСИХОТЕРАПИИ ЧУВСТВА ВИНЫ

С.В. Тимофеева

Стратегический подход это одно из направлений классической системной семейной психотерапии, в основе которой лежит общая теория систем. Значительный вклад в развитие стратегического направления психотерапии внесли Пол Вацлавик и Джожио Нардонэ (Нардонэ и др., 2006). В фокусе внимания стратегического терапевта находятся отношения, которые каждый человек выстраивает с самим собой, с другими людьми, с окружающим миром (Нардонэ и др., 2006, 2008). Целью стратегической терапии являются хорошо функционирующие отношения в контексте персональной реальности человека. В фокусе внимания стратегического терапевта находятся не причины, по которым человек оказался в проблемной ситуации, а его способы справиться с проблемой в настоящий момент (Нардонэ и др., 2006, 2008, 2011). Зачастую именно предпринятые попытки справиться с проблемой, ее поддерживают или обостряют.

Терапевтическое вмешательство заключается в сдвиге точки зрения клиента с поиска причин проблемы на стратегию действий в проблемной ситуации. Таким образом, изменяется система индивидуального восприятия клиента от ригидного к более гибкому. Это изменение восприятия реальности в итоге меняет саму реальность (Нардонэ и др., 2006, 2008, 2011).

В фокусе внимания стратегического терапевта чувство вины может быть рассмотрено как явление, которое оказывает влияние на перцептивно-реактивную систему человека.

Когда человек охвачен чувством вины, то процесс обмена чувств в перцептивно-реактивной системе ригидный. Чтобы сломать ригидность системы, мы начинаем не с осознания проблем, а делаем так, чтобы человек почувствовал по-другому.

Ригидная перцептивно-реактивная система человека оказывает влияние на взаимодействие человека на трех уровнях:

1. Отношения с собой.
2. Отношения с близкими.
3. Отношения с окружающим миром (Нардонэ и др., 2006, 2008, 2011).

Под воздействием чувства вины человек подвергает себя жесткой критике, теряет самоуважение. Взаимоотношения с близкими выстраиваются, исходя из долженствования. Окружающий мир воспринимается как опасный, осуждающий и отвергающий. Чтобы в нем находиться, человек, как будто, должен это заслужить.

Процессуально терапия состоит из 4 частей.

1. Изучение проблемы.
2. Разблокирование проблемной ситуации.
3. Закрепление изменений.
4. Завершение терапии (Нардонэ и др., 2008).

Изменения происходят как на сессии, благодаря тому, что человек чувствует по-другому (переживает эмоционально-корректирующий опыт), так и между сессиями, благодаря правильно подобранной стратегии, позволяющей человеку случайно пережить запланированное событие.

Пункты 2 и 3 повторяются из сессии в сессию.

Первая сессия в стратегическом подходе является крайне важной. Здесь мало уделяется внимания истории возникновения чувства вины и причинам. Нас интересует актуальное состояние клиента. Собираем ответы на следующие вопросы:

• кто страдает;
• что делает человек охваченный чувством вины;
• в каких ситуациях он страдает;
• в присутствии кого;

Изменения в перцептивно-реактивной системе человека, переживающего чувство вины, происходят начиная с первых минут терапии благодаря специфической коммуникации, которая устанавливается между психологом и клиентом. Исследование-вмешательство – инструмент, позволяющий прицельно исследовать проблему, провести реструктурирование предпринятых попыток решения проблемы, обходя сопротивление. Задача терапии на первом этапе – заблокировать не эффективные способы избавиться от чувства вины, вызывая у клиента чувство отвращения к ним.

Основные ППР (предпринятые попытки решения) человека, переживающего вину:

• потакание действиям другого человека (перед которым чувствует вину);
• отказ от собственных потребностей в угоду воле другого;
• избегание проблемных ситуаций;

Исследуя каждую из предпринятых попыток или все дисфункциональные попытки, можно подвести к реструктурированию: «Если ты и дальше будешь это продолжать, твоя ситуация улучшится или ухудшится?» Этот вопрос создает слабую уверенность в том, что человек шел по ложному пути, что помогает блокировать не эффективные ППР.

В стратегическом походе используется парадокс. Предписание на первой сессии, помогающее осознать и заблокировать не эффективные предпринятые попытки: «Как ухудшить?»

«Если бы вы сознательно захотели не избавиться от чувства вины, а испытывать его еще больше, то чтобы вам нужно было делать, или чего-либо не делать?». Так же можно обсудить вопрос, который поможет раскрыть тайную выгоду для клиента. Например, его можно сформулировать следующим образом: «Избавившись от чувства вины с какими проблемами вам придется столкнуться?»

На следующей сессии, как правило, происходит разблокирование проблемной ситуации: симптоматика снижается, человек отказывается от дисфункциональных предпринятых попыток.

Мы отслеживаем только ситуацию в промежутке между сессиями. Не идем в историю. Как правило, клиент, переживающий вину, мыслями возвращается в прошлое, винит себя за ошибки, которые он совершил когда-то. Здесь хорошо работает предписание, помогающее прошлое оставить в прошлом: «Созерцать великолепие руин». Это домашнее задание, помогающее принять то, что уже произошло. Когда идет процесс освобождения от чувства вины, то обнажается больше количество гнева, которое необходимо канализировать. В этом случае мы используем предписание «Письма гнева».

Во взаимодействии с окружающими людьми, человек переживающий вину, как правило, идет на уступки, бывает принужден к действиям, которые он не хочет выполнять, но не в силах отказать.

Наиболее подходящая стратегия, которой мы обучаем наших клиентов – научиться говорить «нет», не испытывая при этом вину. Этот навык «отказа» условно делим на 3 уровня.

Самый легкий уровень – введение двойственности в ответ на просьбу. Он предполагает научиться отказывать, не отказывая прямо, научиться брать паузу: «Мне надо подумать. Мне надо заглянуть в свой ежедневник»

Второй уровень отказа: «Я бы очень хотел сделать это для вас, но не могу!».

Третий уровень: «Я мог бы, но не хочу».

Подведение итогов терапии.

Здесь мы спрашиваем: «Как по-вашему, мы справились с проблемой, или решение данной проблемы открыло новые задачи?»

Далее, вместе с клиентом, вспоминаем предписания, которые были использованы в терапии и объясняем, при необходимости, действие стратегий, за счет чего произошли изменения. Завершающий вопрос: «Как все испортить?» Ответ на этот вопрос иллюстрирует, что человек должен делать, чтобы чувство вины вернулось.

Что общего в стратегическом подходе и других представленных на круглом столе?

Как в психодраме, схематерапии и терапии субличностей стратегический подход предполагает освобождение от чувства вины через проживание других чувств, которые оказались заблокированы. Чаще всего это гнев. В отличии от других подходов, в стратегическом предполагается, что человек сможет переработать негативные чувства не в кабинете психолога, а самостоятельно, используя «письма гнева». Клиенту дается прямое предписание: запастись удобной, хорошо пишущей ручкой или приятной мягкости остро заточенным карандашом. Предлагается использовать для писем блокнот, тетрадь или листы для писем, поверхность которых была бы максимально удобной для письма клиента. Озвучивая это предписание, терапевт использует суггестивный язык, предвосхищая у клиента приятные ощущения от процесса написания текста на бумаге. Инструкция: «Каждый день на бумаге писать свои мысли по поводу произошедшего тяжелого события, ситуации или человека, который вызывает сильный гнев, злость, ярость. Писать необходимо без цензуры, не стесняя себя в выражениях, и до полного опустошения.» (Нардонэ и др., 2008). Таким образом, мы даем клиенту не «рыбу», а «удочку».

Отличие стратегического подхода в том, что он подстраивается под клиента. Не все люди готовы к глубокой работе. Подход чаще используется с людьми, без глубокой способности к рефлексии и склонных к рационализации. Данный подход мастерски обходит сопротивление клиента посредствам парадокса и иррациональной логики предписаний.

НАРРАТИВНАЯ ТЕРАПИЯ ЧУВСТВА ВИНЫ

Е.С.Жорняк

Экстернализация чувства вины

В процессе нарративной терапии взаимодействие терапевта с клиентом сконструировано таким образом, что дает клиенту возможность занять активную, авторскую, позицию по отношению к своей жизни. При этом между тем, кто занимает эту авторскую позицию -может сам оценивать интерпретировать события своей жизни, делать выборы в отношении событий своей жизни и того, что для него (нее) важно – и отдельными аспектами ее\его жизни, такими как Чувство вины, например, создается дистанция, позволяющая эти аспекты исследовать и менять, одновременно конструируя того, ту версию себя, которая будет осуществлять эти изменения и воплощать их в жизнь (Жорняк, 2001; Уайт, 2010; Фридман, Комбс,2001; Epston, White 1990; Morgan, 2000).

Во время нарративной беседы, терапевт займет основанную на постмодернистских релятивистских допущениях и эффективную для созданных под нее нарративных практик сотрудничающую неэкспертнуюдецентрированную и влиятельную позицию (White, 2000); клиент (ка) / консультирующийся человек займет авторскую позицию, компплементарную к позиции терапевта и опираясь на его вопросы, обращенные к автору — тому, кто сам себя сконструирует (Уайт, 2010; Фридман, Комбс, 2001; Epston, White 1990; Morgan, 2000). Отвечая на экстернализационные вопросы, человек (клиент) разделит то, что он исследует и что, возможно, по крайней мере, в некоторых своих аспектах причиняет ему страдания — проблему -, и того, кто исследует, смотрит на эту проблему, принимает в отношении ее места в своей жизни решения – автора. Опираясь на вопросы консультанта, этот же автор одновременно конструирует свою предпочитаемую версию, того, кто сможет изменить отношения с этой проблемой. Из этой предпочитаемой версии себя, состоящей в том числе из выбираемых им самим ценностей и намерений, а также наделенной им же самим переживанием активности в собственной жизни, себя как автора своей жизни, человек принимает решение (Уайт, 2010; Morgan, 2000), как он хотел бы поступить с в данном случае Чувством Вины, — например, договориться с ним, расстаться, лишить голоса, — и воплощает решение. Это ему удается, потому что Чувство Вины не его неотъемлемая часть и не он. Он — автор и та версия, которую он сейчас сконструировал.

Историко – культурные основания практики экстернализации и существования Чувства вины

Один из двух главных создателей нарративной терапии, Майкл Уайт, пользовался идеями Мишеля Фуко о культурной обусловленности привычной нам сегодня практики интернализации проблем, представлении о проблеме как отражении внутренней сущности человека (Уайт, 2010). Воспринимаемая как культурно обусловленная, результат договоренностей между людьми, эта практика становится необязательной в случае наличия у нее негативных эффектов, перевешивающих позитивные. Майкл Уайт предположил, что именно в результате практики интернализации люди приходят к негативным выводам о своей идентичности (Уайт, 2010), переживают себя как проблемных и соответственно неспособных изменить «себя» в лучшую сторону, что порождает необходимость во внешних помогающих специалистах, определяющих и человеческие страдания, и пути избавления от них. При такой интерпретации социально сконструированная практика интернализации служит условием для существования и процветания Чувства вины, характеризующегося переживанием личной плохости и невлиятельности (White, 2002).Стоит отметить, что для возникновения подобных переживанийсобственной плохости и невлиятельности, необходимо было, чтобы в сообществе появились и утвердились идеи индивидуальности и Я, что и произошло в западной Европе между 12 и 17 веками (Уайт, 2010; White, 2001).Человек должен был начать воспринимать себя отдельным существом, обладающим независимым внутренним миром , с личными чувствами и мыслями, которые он порождает сам, может сам подвергнуть оценке и прийти к выводу о своей индивидуальной плохости. Очень привычная нам сегодня, но совсем не само собой разумеющаяся идея (см., например, Ярхо, 1972) Если практика интернализации необязательна, мы можем вернуться или выбрать столь же необязательную и условную практику экстернализации- разделения человека и проблемы, где причиняющая страдания сила представляется внешней, по отношению к тому, кто решает, как с ней поступить и прилагает усилия, чтобы осуществить свой выбор. В этом случае, нет того, кто проблемен и виноват в этом, а есть тот, кто столкнулся с проблемами и выбирает как с ними поступить.

Деконструкция

Также нарративная практика основана на допущении, что люди конструируют себя в социальном контексте и во взаимодействии. Для того, чтобы изменить отношений с тем что человек, посчитал проблемой, ему часто необходимо исследовать поддерживающие эту проблему социальные практики или идеи, распространенные в обществе, к которому он принадлежит (Уайт, 2010; Фридман, Комбс, 2001; Epston, White, 1990; White, 1992). Например, чувство вины за съеденное, участвующее, в том числе, в нарушениях пищевого поведения, не может существовать без множества идей, таких как, определенное тело, как необходимое условие успеха; способность к самоконтролю как признак взрослости; самоконтроль — причина появления нужного тела; успех и взрослость – условия счастья; счастье – норма ; норма – счастье . Феномен “обвинения матери» и материнское чувство вины как его следствие, также поддерживается западно-европейскими идеями последних столетий о роли матери в жизни человека (Шторк, 2001; Duggan, 2009; Jackson and Mannix, 2004).

Отсутствующее, но подразумеваемое

Также в нарративной терапии мы можем допускать, что сила какой-то проблемы в жизни человека и его нежелание с ней расстаться, несмотря на причиняемые ей страдания, могут быть проявлением силы его приверженности чему-то важному, что было разрушено или попрано. Например, когда во время насилия, которому подвергся человек, были отменены уважение, доверие, честность, может казаться, что перестать испытывать чувство вины в связи со своим участием в этом и с тем, что такое вообще возможно, означает согласиться с тем, что такое возможно и стать активным соучастником. Майкл Уайт предложил учитывать такую возможность и создал нарративные практики, уместные в таком случае — работу с «отсутствующим, но подразумеваемым» (White, 2000).

Разделение проблем и ценностей

И, наконец, в своей практике, я пользуюсь идеей, о том, что проблемы могут выдавать себя за ценности, и таким образом удерживаться в жизни человека. Например, Чувство вины может выдавать себя за Ответственность (но не только), которая для человека действительно важна, и убеждать его, что расстаться с ним означает снять с себя ответственность.

В то время как Чувство вины говорит о плохости и часто беспомощности, ответственность, указывает на признание связи с чем-то, на возможность выбирать характер связи и отвечать за это.

По мысли Уайта с 17 -го и до конца 20 века доминирующей стала концепция универсальных внутренних состояний (White, 2001). В это внесли вклад идеи гуманистов о существовании «человеческой природы»; эволюция идеи «Я», как самой сути человека – «я» оккупирует центр идентичности человека; прогрессирующее развитие системы социального контроля, основанной на «оценке нормальности»; в начале 20 века эти условия позволяют возникнуть концепции «бессознательного ума»; затем бехивиоризм ставит в центр поведение, а не поступок; в эру информации фокус смещается с того, как люди создают смыслы на информацию как таковую; в 60-70 годы «Self» надо было открыть и исследовать, как ядро личности, оно состояло из определенных сущностей, составляющих в сумме человеческую природу. Жизнь – была прямым выражением этих сущностей, или что чаще выражением их нарушений, подавленности и пр. С этим связано требование катарсиса – этическое требование понять правду про себя и жить в соответствии с этим» (White, 2001, с.11).

Чувство Вины относится к внутренним состояниям

В противовес им Уайт выделял интенциональные состояния, ассоциирующиеся с народной психологией, «многовековой традицией понимания жизни и идентичности» (White, 2001, с. 8,5), где люди выступают, как «активные посредники, переговорщики и представители своих жизней, самостоятельно и в унисон с другими» (White, 2001, с. 8).

Интенционалные состояния люди могут выбирать, здесь важна активная позиция, цели и намерения, убеждения и ценности, это то, что формирует жизни людей. В нарративной терапии люди могут осмыслить себя в терминах интенциональных состояний, лишив Чувство вины возможности выдавать себя за важные для них намерения, вмешиваться в понимание сделанных ими выборов, угрожать и мешать воплощению основанных на их ценностях поступках.

Заключение

Таким образом, в ходе нарративной беседы человек может отделять от себя чувство вины, исследовать его эффекты, оставлять положительные, если есть, и менять свои отношения с Чувством вины на предпочитаемые; говорить о тех интенциях, надеждах, на невоплощение которых оно указывает и укреплять свою связь с этими отсутствующими в его тексте, но подразумеваемыми важными для него аспектами жизни; исследовать социальные идеи и практики, поддерживающие Чувство вины и формировать свое отношение к ним; обнаружить выдавая себя за какие важные для него вещи чувство вины удерживалось в его жизни и лишить его этой возможности; описать себя и свой опыт в терминах интенциональных состояний, вернув себе авторство и ощущение активности, с которыми чувство вины уживается плохо.

ПСИХОТЕРАПИЯ ЧУВСТВА ВИНЫ С ПОМОЩЬЮ СИСТЕМНОЙ СЕМЕЙНОЙ ТЕРАПИИ СУБЛИЧНОСТЕЙ

Т.В.Рыцарева

Введение в подход

Системная семейная терапия субличностей (ССТС) опирается на теоретические положения ряда подходов, среди них структурный и стратегический подходы к психотерапии семьи, миланская школа, трансгенерационная теория, нарративный подход и, в первую очередь, представления о множественности психики, авторство которых, как указывает создатель метода Р.Шварц, закреплено за Р. Ассаджиоли и К.Г.Юнгом (Шварц, 2011).

ССТС объединила положения системной теории со знаниями об интрапсихических процессах, так предполагается, что внутренние процессы клиента подчиняются законам системы. Субличности определены как части внутренней семейной системы, несущие определенные функции, а их взаимодействие во внутренней семье устроено аналогично процессам в обычной семье: образуются коалиции, возникают конфликты, нарушается иерархия, происходит борьба за власть и т.д. (Шварц, 2011). Каждая субличность имеет свой характер, набор установок, диапазон эмоций и даже манеру общения. Проявления субличностей различных типов могут выглядеть разнообразно: как ярко выраженные убеждения, в том числе оцененные клиентом как проблемные, навязчивое поведение, депрессия или, например, как Чувство Вины.

В подходе есть понятие Центра личности, истинного Я (Самость, Сэлф – в зависимости от перевода) (Шварц, 2011). Это врожденная, центральная часть личности, обладающая всеми необходимыми качествами для руководства внутренней семейной системой. Люди в контакте с Самостью описывают легкость, спокойность и умиротворение (Шварц, 2011). В травматичных ситуациях, когда доверие субличностей к Самости падает, субличности снимают с Самости функции руководства и берут их на себя. Нарушается иерархия внутренней системы. Тогда, несмотря на защитные функции субличностей, под их влиянием человек может демонстрировать различное поведение, испытывать различные, в том числе негативные чувства, ставить перед собой задачи, держащие его в паттерне «травматического поведения».

Предполагая руководящую природу Сэлф, подход рассматривает Сэлф как ко-терапевта (Шварц, 2011).

Особенностью подхода является его уникальная классификация субличностей (Шварц, 2011). Выделены такие группы как:

—Изгнанники. Когда мы пытаемся забыть травмы, подавляя чувства, мы создаем «изгнание» (Earley at el., 2010, 2013). Изгнанники — самые чувствительные члены внутренней системы, характеризуются как раненые, оскорбленные, травмированные, несущие чувства боли, отвержения и стыда, а иногда и гнева «…Они как дети, которых, сперва травмировали, а затем отвергли и бросили за то, что они травмированы. Они превращаются в изгнанников, запертых и обремененных стыдом» (Шварц, 2011, с.75). Изгнанникам свойственно «вспыхивать» и «показывать» сознанию картинки прошлого и активировать тяжелые чувства, они надеются получить долгожданное внимание и утешение.

—Менеджеры — субличности, обеспечивают изоляцию Изгнанников от Самости для безопасности системы, живут в страхе перед Изгнанниками, опасаясь, что тяжелые чувства и воспоминания Изгнанников найдут выход и сделают определенные чувства доступными сознанию (Шварц, 2011). Менеджерам характерны такие черты как опека, оперативность принятия решения, ответственность, заинтересованность в безопасности. Проявления типичных менеджеров: перфекционист, хранительница очага, внутренний критик, достиженец, соблюдающий этикет, дистанцированный от чувств и т.д.

—Пожарные – реактивные части, откликающиеся на неблагополучие Изгнанников, подавляют их актуализировавшиеся чувства (Шварц, 2011). Проявление Пожарного может выглядеть как саморазрушающее и социально-неодобряемое поведение: переедание, навязчивое поведение, алкогольное опьянение, приступ гнева, крики или истерики, незапланированные покупки и т.д.

Взаимодействие субличностей

Менеджеры и Пожарные стараются защитить систему, поддержать ее функционирование, это часто приводит к поляризации с Изгнанниками. Тут можно увидеть некую цикличность, чем активнее действуют Менеджеры и Пожарные в адрес Изгнанника, изолируют его, тем сильнее он проявляет себя в виде различных реакций, представляющих впадание в крайности, и тем сильнее Менеджеры и Пожарные начинают подавлять Изгнанника.

Между Менеджерами и Пожарниками также может произойти процесс поляризации: острые действия Пожарных вызывают критику у Менеджеров и в целом у окружающих человека людей. Одновременно с этим, чем настойчивее действует менеджер, требуя исполнения собственных установок, тем в более яркой форме затем себя проявляет Пожарный описанными выше реакциями. Таким образом, субличности оказываются в несвойственных им ролях, поскольку поляризованы друг с другом (Шварц, 2011).

Груз прошлого

Субличности могут демонстрировать «застревание во времени». Нередко они являются носителями негативных убеждений о себе, полученных во время того, как человек получил тяжелый, травматичный опыт. Чувства и идеи, полученные во время таких событий, преобразовываются в Груз прошлого.

Груз прошлого также может сформироваться в детстве. Как известно, дети очень восприимчивы к оценкам значимых взрослых. Не получая подтверждения своей значимости, желание ребенка в признании может становится ведущим во и взрослой жизни. Сообщения родителей, в том числе негативные, о ценности ребенка становятся идеями и убеждениями юных частей внутренней семейной системы, преобразовываясь, например, в Груз никчемности. «Эти нагруженные юные субличности оказывают мощное воздействие на близкие отношения человека…» (Шварц, 2011, с.83), их целью является реабилитация в глазах того, кто не одобряет, их стратегией – отчаянная реализация этой цели. Впоследствии детские части нас находятся в довлеющем поиске одобрения. В некоторых случаях эти части нас присваивают характеристики небезопасных значимых взрослых, так появляются внутренние критики, морализаторы, носители правил и специальных жизненных идей, таких как: «мир опасен», «нужно – трудиться, -соответствовать, -быть идеальным, чтобы получить –одобрение, -признание и т.д.».

Трактовка чувства вины

Чувство вины рассматривается ССТС как субличность (Earley at el., 2010, 2013). Данный тип субличности можно отнести к блоку «Менеджеры» поскольку:

— чувство вины предостерегает возникновение ситуации, в которых может

актуализироваться Изгнанник,

Эта субличность обеспокоена отношениями и придерживается стандартов поведения, установленных окружающим сообществом, культурой и семьей» (Earley at el., 2010, 2013).

Более специфично чувство вины рассмотрено как одно из отображений внутреннего критика наряду с перфекционистом, внутренним контролером и др. Дж. Ерли характеризует субличность «чувство вины» как застрявшую в прошлом, не простившую человека за совершенные ошибки и напоминающую ему о них с целью защитить от повторения подобного опыта (Earley at el., 2010, 2013).

Субличность «чувство вины» как правило, является носителем Груза прошлого. Примером таких убеждений могут быть представления о своей никчемности, недостойности, несостоятельности и т.д. Менеджер «чувство вины» обычно поляризован с Изганником, убежденном в негативных идеях Груза о себе, полученных в прошлом. Обращаясь на сессии с помощью специальных техник к прошлому клиента, становится ясно, что в данном случае Изгнанник – это часть, пострадавшая в детстве от обвинений, отвержения, осуждения, непризнания (и т.д.) значимого человека.

Мой опыт работы в данном подходе свидетельствует о том, что при выделении и более детальном изучении чувства вины как отдельной части, оказывается, что оно, как правило, навязывает человеку ответственность за чувства и даже здоровье других людей, предлагает искать варианты удобного поведения, чтобы не расстраивать, не злить и в целом не вызывать негативных эмоций у других людей.

Чувство вины как Менеджер находится в страхе перед Изгнанником, его актуализацией и выходом болезненных чувств. Стратегия такого менеджера как «чувство вины» — избегание рисков, связанных с отношениями, что делает человека малорешительным, тревожным, неуверенным и даже апатичным. Чувство вины предлагает собственные варианты «правильного поведения».

Определение позитивных намерений субличности является одним из ключевых моментов терапии в этом подходе. ССТС-терапевт, опираясь на идеи системного подхода, задает вопрос подобный формулированию гипотезы в работе с семьей: ЗАЧЕМ данная часть делает для внутренней семейной системы то, что она делает?

Возможная стратегия

Определение позитивных намерений субличностей является не первым шагом. Рассмотрим возможную стратегию психотерапевтической работы с чувством вины:

1) Выделение субличности и ее отделение от Самости, что реализуется за счет техники разграничения-дифференциации Самости, разработанной на основе техники разграничения Сальвадра Минухина, применяемой в структурной семейной терапии. Подробнее о всех техниках можно прочесть в переведенной на русский язык книге Р.Шварца «Системная семейная терапия субличностей» (Шварц, 2011).

Чувство вины при отделении от Сэлф может иметь метафорический образ, например, ворчащей бабки, большой черной кляксы или большого, давящего камня и др.

2) Следующим шагом является диагностическая работа по поиску связанных с чувством вины внутренних частей и выявление особенностей их взаимоотношений, в том числе поиск процесса поляризации. На этом этапе можно обнаружить Изгнанника, детскую часть, восприимчивую к идеям субличности «чувство вины» и Груза прошлого. Эта детская часть «покажет» травматичные события, в которых она застряла. Например, клиент может вспомнить конкретный эпизод, где мама «хваталась» за сердце и обвиняла его в своем нездоровье, когда он принес плохую оценку, а он чувствовал себя виноватым, одиноким и никчемным. В такие моменты Изгнанник обычно становится доступным сознанию и может стремиться слиться с Сэлф. В этом случае клиент может испытать негативные чувства Изгнанника – данном примере страх, ужас и стыд.

3) Третий шаг — прояснение позитивных намерений субличности «чувство вины». Исходя из опыта, можно сказать, что самое распространенное положительное намерение Чувства вины, которое лежит на поверхности – сохранение отношений с тем, по отношению к кому оно возникает и получение его одобрения. Чувство вины предотвращает активацию Изгнанника, предвосхищая ситуации, подобные прожитым. Чувство вины предлагает считывать реакции значимых людей и угождать им, быть чувствительным и подстраиваться, чтобы сохранять контакт. Отвечая на вопрос «Что будет, если ты перестанешь делать то, что делаешь?» (направленного на прояснение позитивных намерений), субличность «чувство вины» нередко отвечает, что человека отвергнут, осудят (и т.д.), а отвержение (осуждение, боль, стыд и т.д.) будет чувствовать та самая травмированная часть (Изгнанник). Субличность «Чувство вины» хорошо знает о таком сценарии развития событий, так как не раз сталкивалась в жизни с подобной ситуацией, она хранит опыт прошлого, где подобное событие было травматичным. Зная, как тяжело и опасно это было, чувство вины будет создавать условия, чтобы это не повторилось снова любой ценой. Позитивные намерения этой части – уберечь человека от боли, ужаса и отчаяние детской травмированной части.

4) Работа с Изгнанником – исцеление. На этом этапе терапевт помогает Сэлф выполнить свои функции – поддержать, утешить и тем самым исцелить Изгнанника. Так, чтобы деятельность субличности «чувство вины» перестала иметь необходимость. Это достигается за счет специальных техник, во время применения которых субличность «чувство вины» видит Сэлф компетентным утешителем на терапевтической сессии, а затем и во внешней жизни. Посредством внутренней работы Изгнанник получает долгожданное утешение, внимание, заботу и признание – от Сэлф.

5) На следующем этапе должно произойти снятие Груза прошлого, то есть привнесенных в детстве идей и семейных установок.

6) Завершающим этапом является шаг к внутренней гармонизации, где Сэлф восстанавливает свои управленческие функции, а субличности «чувство вины» присваивается новая, более приятная задача для поддержания внутреннего баланса. Как правило, образ, да и имя этой субличности к данному моменту работы меняется до неузнаваемости.

Позитивный результат терапии заключается в восстановлении доверия субличностей к Сэлф, веры в его состоятельность и возврате ему контроля за функциями, которые вынуждена была на себя взять субличность «чувство вины». Этой субличности предлагается выбрать роль «по душе», взяв на себя соответствующие, полезные для внутренней семейной системы функции. Детская часть, с которой поляризовано чувство вины, освобождается от влияния Груза прошлого и получает долгожданное утешение и признание. Человек получает опыт самоподдержки перед лицом внутренних критических атак. Таким образом, подводя итог, можно сказать, что основной целью ССТС является гармонизация внутренней системы путем снятия ограничений с Сэлф для выполнения функций руководства.

ССТС и другие подходы

Ричард Шварц довольно подробно описывает, какие подходы повлияли на становление ССТС (Шварц, 2011). Сравнивая ССТС с представленными подходами, можно увидеть ряд сходств различий. Так, идеи стратегического подхода по созданию позитивного опыта перекликаются с идеей формирования компетентности Сэлф. В то время как отсутствие практики обращаться к опыту в прошлом блокирует возможность исцеления уязвимой части (Изгнанника) и проработки снятия «Груза прошлого»; что в свою очередь делает невозможным разблокировку защитной функции внутреннего менеджера, выражающейся в чувстве вины.

Формирование Груза прошлого перекликается с влиянием социальных (в том числе семейного, а в ряде случаев и культурного) аспектов, освещенных в нарративном подходе, процессом интернализации. Экстернализационные вопросы и создание дистанции, позволяющей исследовать предъявленные клиентом проблемы, перекликается с задачей дифференциации Самости и выделения субличностей в ССТС.

Психодрама способна к трактовке внутреннего пространства в виде взаимодействующих и взаимовлияющих частей целого, что роднит её с системным подходом. Ряд психодраматических техник напрямую перекликается с техниками ССТС. Взгляд на чувство вины как отражение внутреннего критика совпадает с представлениями ССТС. Обращение к прошлому опыту и его реконструкция сходна с процессом исцеления Изгнанника.

Идея схема-терапии об активации ранних дезадаптивных когнитивных схем схожа с формированием Груза прошлого в небезопасных или дефицитарных отношениях со значимыми людьми в детстве. Режим «взывающего чувство вины родителя» похоже описывает то, что в ССТС и психодраме называется внутренним критиком.

Я полагаю, что техники представленных подходов могли бы обогатить технически арсенал ССТС, а стратегические цели — углубить его психотерапевтические возможности, что нисколько не умоляет терапевтическую эффективность его автономного применения.

ПСИХОТЕРАПИЯ ЧУВСТВА ВИНЫ ТЕХНИКАМИ ПСИХОДРАМЫ

К.Р. Карамян

Психодрама – это психотерапевтический метод, основанный на действии. Его создатель – Якоб Леви Морено считал, что главная проблема современного общества – «навязчивый конформизм», или подражание другим вместо того, чтобы быть собой (Карп,Холмс, Таувон, 2013,с.15). Те или иные способы реагирования человека и паттерны поведения формируются в ситуации, где они были уместны и адекватны ей. Но если человек становится заложником этих паттернов, потому что оказывается неспособным реагировать иначе, даже когда ситуация меняется, он утрачивает свою спонтанность. И зачастую это приводит к снижению качества жизни.

Основная задача психодрамы – освобождение человека от деструктивных, неэффективных, но главное, причиняющих дискомфорт или вполне реальный вред, шаблонов реагирования и паттернов поведения. Или другими словами – возвращение человеку способности быть спонтанным (Келлерман, 1998).

Технически, психодрама позволяет человеку взглянуть на собственную жизнь (включая внутренний мир), как на разворачивающийся перед ним спектакль. Психотерапевтическое пространство становится сценой, на которой человеку удается войти в контакт с собственными противоречивыми чувствами, с отрицаемыми и мало знакомыми частями самого себя, людьми из реальной жизни. Такой взгляд изнутри, взгляд через действие и проигрывание помогает человеку прикоснуться к эмоциям и осознать логику и смысл происходящего, найти краеугольные камни проблемной ситуации, увидеть новое решение (Келлерман, 1998).

Когда психодрама используется в групповой работе, актерами спектакля становятся участники группы (Келлерман, 1998; Холмс, Карп, 2009). При индивидуальной работе эта функция ложится на плечи терапевта. А вот роли всегда задает сам клиент, проигрывая те или иные аспекты внутренней реальности, или изображая поведение реальных людей в своей жизни. И если речь идет о проблемах в интерпсихической реальности, героями его спектакля становятся те самые люди, которые окружают его в проблемной ситуации, в то время как при работе с интрапсихической реальностью на сцену выносится внутренний мир, и персонажами спектакля становятся его «части» (Эрлахер-Фаркас, Йорда, 2004; Холмс, Карп, 2009).

Работа с переживаниями почти всегда происходит с помощью выделения внутренних частей (голосов), каждая из которых несет некое послание и имеет смысл и силу в реальности клиента. Если человек не осознает этот смысл, он не может достичь внутреннего согласия с собой, справиться с переживанием и становится его заложником.

Работа с чувством вины ведется также как работа с любым другим мучительным переживанием. На сцене в такой работе всегда появляется кто-то, кто транслирует «мучительное послание» (при чувстве вины – обвиняющее), и кто-то, кто мучается, воспринимая это послание, и оказывается не способным ему сопротивляться (при чувстве вины – часть, испытывающая муки вины). При этом не имеет никакого значения, как клиент называет это чувство, так как перед терапевтом не стоит задачи постановки диагноза. На практике психодрама в любом случае позволяет выявить причины мучительного переживания и увидеть новые возможности для его разрешения.

Проигрывая внутреннюю реальность самостоятельно, клиент заново проживает мучительные эмоции, прикасаясь к ним максимально интенсивно в безопасной атмосфере терапевтической консультации. Выходя же в роль зрителя, наоборот, отстраняется от них и становится способным анализировать происходящее, не будучи во власти эмоций. Таким образом, психодрама позволяет работать параллельно на эмоциональном и на когнитивном уровне.

Что касается теории чувства вины, то в психодраме вина рассматривается как деструктивное переживание, отличное от чувства ответственности. Это «разрушительная эмоциональная реакция человека на самообвинение и самоосуждение», по сути – агрессия, направленная на самого себя (Лопухина, 2008a). По опыту моей терапевтической практики и участия в психодраматических группах коллег, проигрывание внутренней реальности человека, испытывающего чувство вины, в подавляющем большинстве случаев позволяет выделить часть, которую можно назвать «внутренний критик». Эта часть обвиняет и осуждает, и никогда не нацелена на поиск разрешения ситуации. Зачастую, внутренний критик и вовсе упрекает человека за то, что он на самом деле не совершил или не мог изменить. Но даже если во власти человека сделать что-то, чтобы исправить свою ошибку, внутренний критик заставляет его просто страдать, но не брать на себя ответственность за исправление ситуации. Кроме того, выявляется часть, неспособная сопротивляться напору внутреннего критика. Эта часть оказывается слепа в отношении его несправедливости и ложности предпосылок, она мучается и страдает, принимая на веру эти обвинения.

Чувство вины – это токсичное и разрушительное переживание. Оно не имеет ничего общего с муками совести или способностью человека брать на себя ответственность за случившееся. Оно заставляет мучиться, но не исправлять ошибки или учиться на них. Оно невыносимо и неразрешимо. «Метафорически оно описывается как «тяжелый груз» или как «то, что гложет». Когда человек погружается в свою виноватость, ругает себя за совершенные ошибки ему очень трудно - фактически невозможно - анализировать свои ошибки, думать, как улучшить положение, найти правильное решение, что-то реально сделать, чтобы исправить ситуацию» (Лопухина, 2008a).

Психодраматическое проигрывание внутренних процессов, сопровождающих переживание чувства вины, помогает человеку сначала соприкоснуться с эмоциями вины, а затем увидеть этот процесс со стороны (Келлерман, 1998; Холмс, Карп, 2009). Используя в работе базовые техники психодрамы (обмен ролями, дублировние, зеркало), терапевт помогает человеку испытать инсайт: вспомнить, при каких обстоятельствах он впервые испытал подобное переживание, и кто был тем реальным человеком в его жизни, кто обрушивал на него аналогичную критику и обвинения, которым невозможно было сопротивляться. Реконструкция прошлого опыта происходит также с помощью постановки сцены, восстанавливающей воспоминание клиента. Проигрывание этой сцены помогает человеку вспомнить детали своего прошлого, а наблюдение за ней – осознать, как это прошлое связано с сегодняшней проблемой.

По опыту собственной практики, в процессе такой работы человек осознает, что корни его чувства вины уходят в детство (как правило, дошкольный период). Голос внутреннего критика оказывается идентичным голосу родителя, упрекающего за совершение того или иного поступка, а неспособная сопротивляться часть – идентичной тому самому ребенку, которым человек был когда-то. Еще слишком маленьким, чтобы не верить и критически мыслить в ситуации, когда его ругает родитель. Но главное – зависимым от родителя и нуждающимся в признании и любви. И оттого готовым признавать свою вину даже тогда, когда ее нет, лишь бы не терять это ощущение близости и привязанности.

Уже этот этап работы длительностью, как правило, в одну-две сессии имеет терапевтический эффект. Об этом свидетельствует обратная связь, полученная от собственных клиентов, и протагонистов длительных групп, участником которых мне довелось быть. Однако для людей с «хроническим» чувством вины этого оказывается недостаточно.

Хроническое чувство вины, как правило, формируется в семьях, где родители часто и систематически критикуют ребенка, перекладывая на него собственную ответственность (Лопухина, 2008a; Ильин, 2016). Ребенка могут ругать, что он испортил дорогое мамино платье, хотя это ответственность взрослого хранить такие вещи в недоступном для ребенка месте. Или за то, что он «ведет себя как маленький» так, будто бы в его власти немедленно стать взрослым. Таким образом, родители формируют у ребенка нездоровое отношение к собственным возможностям, которые обрисовываются как безграничные, и то самое чувство вины…

Несмотря на то, что в реальной жизни взрослый человек может давно не жить с критикующим родителем и больше не слышать упреки и обвинения в свой адрес, в его внутренней реальности этот процесс воспроизводится с завидной регулярностью. На языке психодрамы, в структуре психики такого человека «внутренний родитель» (часть, формирующаяся на основе образа родителя) постоянно критикует, а «внутренний ребенок» (часть, сформированная на основе детского опыта и являющаяся хранилищем наших детских желаний, стремлений) постоянно чувствует свою вину (Айхингер, Холл, 2005; Лопухина, 2013b). И главная задача терапии – изменить соотношение сил во внутренней реальности клиента.

Достижение этой цели происходит с помощью формирования и укреплениятак называемого «внутреннего взрослого». Эта часть формируется у нас во взрослом возрасте на основании имеющихся образов и опыта. Она не зависит от отношения к ней внутреннего родителя и способна стать защитником или идеальным родителем внутреннему ребенку. Формирование и укрепление этой части в психодраме происходит через проигрывание сцен, на этот раз – новых для человека. В этих сценах появляется новый, ресурсный персонаж, который берет на себя функцию защиты ребенка: рассказывает об ответственности взрослых за ребенка, об отсутствии его вины, но главное – об отсутствии необходимости быть идеальным или виноватым, чтобы тебя любили (Грэхэм, 1993). Проигрывая их, клиент постепенно интегрирует этот опыт, и во внутренней реальности все ярче проявляется фигура внутреннего взрослого. Благодаря этому, привычное чувство вины сменяется адекватными ситуации реакциями, в том числе – зрелой ответственностью, и к человеку возвращается его способность быть спонтанным!

СХЕМА – ТЕРАПИЯ ЧУВСТВА ВИНЫ

А.В. Ялтонская

Схема-терапия – это метод психотерапии, разработанный для людей, страдающих затяжными аффективными нарушениями, личностными расстройствами, а также имеющих хронические психологические проблемы, повторяющиеся в разных сферах и периодах жизни, формируя «негативные психологические паттерны» (Jacob et al., 2015). Схема-терапия является интегративными подходом, выросшим из «семьи» когнитивно-поведенческой психотерапии, но включившим в себя идеи психоаналитической терапии, теории привязанности, теории объектных отношений, транзактногоанализа и гештальт-терапии (Young et al., 2006).

Схема-терапия рассматривает проблемы человека, как результат активации ранних дезадаптивных когнитивных схем, которые формируются в детском возрасте в результате хронического неудовлетворения базовых психологических потребностей ребенка, а также ранних детских психических травм (Young et al., 2006). При активации схемы внешним триггерным стимулом человек попадает в различные психологические состояния, которые в схема-терапии называют режимами. Выделяют детские режимы (режим уязвимого ребенка, разгневанного ребенка, счастливого ребенка), родительские режимы (режим карающего, требовательного, взывающего чувство вины родителя), а также копинговые режимы (избегание, подчинение и гиперкомпенсация) (Jacob et al., 2015).

С точки зрения схема-терапии хроническое чувство вины у клиента связано с выраженным и часто активирующимся режимом «взывающего чувство вины родителя» (guilt-inducingparent) (Jacob et al., 2015). Чаще всего данный режим выражен у людей с крайне высокими стандартами собственного поведения по отношению к окружающим, полагающих, что максимум их усилий должны быть направлен на других, что они должны быть всегда дружелюбными и сговорчивыми, не испытывать по отношению к другим негативных эмоций, а также жертвовать своими интересами ради другого. В ситуациях, когда соответствовать подобным внутренним стандартам не удается, у человека возникает чувство вины.

Как правило, люди подверженные хроническому чувству вины воспитывались в условиях: а) необходимости заботится о психически или соматически нездоровом родителе (феномен» «парентификации»); б) когда на фоне ссор или разрыва отношений, один из родителей использовал ребенка для снятия эмоционального напряжения, обсуждая негативные аспекты отношений со вторым родителем; в) при наличии агрессивного члена семьи, который мог успокоиться, только когда другие члены семьи удовлетворяли его потребности; с) при викарном научении, наблюдая за поведением одного из родителей (Jacob et al., 2015). Согласно наблюдениям Гитты Якоб и соавторов, нередко специалисты помогающих профессий имеют психологические проблемы данной группы (Young et al., 2006).

Работа схема-терапевта, направленная на коррекцию хронического чувства вины, лежит в поле развития понимания клиентом истоков своих психологических проблем, обучения навыкам совладания с неадаптивными режимами и формирования более здоровых форм реагирования (укрепления режима «здорового взрослого»), а так же модификации неадаптивных когнитивных схем наиболее адаптивные и здоровые.

Заключение

Многообразие представленных авторами подходов свидетельствует о том, что с чувством вины можно работать, имея разный исследовательский фокус: в прошлом и в будущем, в успешном или травматичном опыте, в личном, межличностном и культурном аспектах. Так, рассматривая феномен чувства вины сквозь разные психотерапевтические линзы, специалистам практикам открываются различные трактовки чувства вины, стратегические задачи психотерапии и технические инструменты их реализации. Представляется продуктивной высказанная авторами идея творческой интеграции сильных сторон подходов для повышения результативности психотерапии чувства вины.

Литература

Стратегический подход

1. Нардонэ Дж., Вацлавик П. (2006) Искусство быстрых изменений: Краткосрочная стратегическая терапия. М.: Изд-во Института психотерапии.
2. Нардонэ Дж. (2008) Страх, Паника, Фобия: Краткосрочная терапия М.: Психотерапия.
3. Нардонэ Дж. (2011) Магическая коммуникация. Стратегический диалог в психотерапии / Нардонэ Дж., Сальвини А. М.: Изд-во Рид Групп.

Наративный подход

1. Жорняк Е.С. (2001,2004) Нарративная терапия: от дебатов к диалогу. МПЖ №3 и Журнал практической психологии и психоанализа № 4.
2. Уайт М. (2010) Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию. М.: Генезис.
3. Фридман Дж., Комбс Дж. (2001) Конструирование иных реальностей: Истории и рассказы как терапия. М.: Независимая фирма «Класс».
4. Epston, D & White, M. (1990). Narrative means to therapeutic ends. W.W. Nornon & Company. New York.
5. Morgan, Alice (2002). Discerning between structuralist and non-strusturalist categories of Identity: a training exercise. The international journal of narrative therapy and community work . № 4.
6. Morgan A. (2000). What is Narrative Therapy? AnEasy-to-ReadIntroduction. Gecko.
7. White, M (1992). Deconstruction and therapy. Experience, contradiction, narrative & imagination: selected papers of David Epston and Michael White, 1989-1991. Dulwich Centre Publications. South Australia.
8. White, M. (2000). Direction and discovery: A conversation about power and politics in narrative therapy . Reflections on Narrative Practice: Essays and Interviews. Dulwich Centre Publications.
9. White, M. (2001). Folk psychology and narrative practice . Dulwich Centre Journal, 2001, #2
10. White, M. (2002). Addressing personal failure. The International Journal of Narrative Therapy and Community Work , No.3.
11. White, M. (2000). Re-engaging with history: The absent but implicit. In M. White (Ed.)
12. Re fections on narrative practice (pp. 35–58). Adelaide, South Australia: Dulwich Centre Publications.

Системная семейная терапия субличностей

1. Шварц Р.К. (2011) Системная семейная терапия субличностей, M.: «Научный мир».
2. Earley, Weiss В. (2010) Self-Therapy for Your Inner Critic: Transforming Self Criticism into Self-Confidense // Pattern System Books
3. Earley, Weiss В. (2013) Freedom from your inner critic: A Self-Therapy Approach // «Sounds true».
4. Психодрама
5. Айхингер А., Холл В. (2005) Детская психодрама в индивидуальной и семейной психотерапии, в детском саду и школе. М.: Генезис.
6. Грэхэм Д. (1993) Как стать родителем самому себе. Счастливый невротик, или как пользоваться своим биокомпьютером в голове в поисках счастья. М.: НФ «Класс».
7. Ильин Е. (2016) Психология совести: вина, стыд, раскаяние. С-Пб.: «Питер».
8. Карп М., Холмс П., Таувон К.Б. 2013 (ред.) Руководство по психодраме. К.: П. Горностай.
9. Келлерман П.Ф. (1998) Психодрама крупным планом. Анализ терапевтических механизмов. М.: НФ «Класс».
10. Лопухина Е. (2008a) Точка зрения про чувство вины. URL: http://pd-conf.ru/psychodrama/tochka-zreniya-pro-chuvstvo-viny/ (дата обращения: 13.08.2017).
11. Лопухина Е. (2013b) Раненые дети внутри меня. Психодраматическая работа с трудностями многодетного родителя. Материалы XI Московской психодраматической конференции, 49-83.
12. Холмс П., Карп М. 2009 (ред.) Психодрама – вдохновение и техника. М.: НФ «Класс».
13. Эрлахер-Фаркас Б., Йорда К. (2004) Монодрама. Исцеляющая встреча. От психодрамы к индивидуальной терапии. К.: «Ника-Центр».
14. Схема-терапия
15. Gitta Jacob et al. (2015) Breaking Negative Thinking Patterns: A Schema Therapy Self-Help and Support Book.Wiley-Blackwell
16. Jeffrey E. Young et al. (2006) Schema Therapy: A Practitioner’s Guide. The Guilford Press

Главное – ладить с самим собой

Многие выдающиеся умы в поисках определения счастья приходили к выводу, что его основа – в гармонии с самим собой, в ощущении верно идущего процесса самоорганизации при реализации заложенного природой потенциала.

Однако каждому из нас известно состояние неопределенности, невозможности сделать выбор или состояние внутренней дисгармонии - когда оба решения кажутся важными, и ни одно нельзя упустить, или наоборот ни одно из решений не подходит. Порадовать себя новой покупкой или сэкономить деньги? Удовлетворить свое вечернее желание съесть что-нибудь сладкое или воздержаться и позаботиться о фигуре? Или даже более серьезные вопросы: оставаться в несчастливом браке, но сохранить полную семью для детей или развестись, следуя за своим желанием, но в качестве последствия встретиться с детскими эмоциями в связи с переживанием ими развода?

Случается и так, что приняв решение, мы продолжаем сомневаться, правильно ли мы сделали. Можно одновременно думать о том, какой я смелый/смелая и винить себя за возможные последствия принятого решения или не решится на поступок и критиковать себя за робость. Словно одна часть нас поддерживает и гордится, а другая винит и сомневается в принятом решении.

Так, ко мне на прием за психологической помощью обратился 20-ти летний (назовем его) Иван. Он описывал сложности, которые заключались в том, что ему было тяжело озвучить свои истинные мысли. Например, его подруга позволила себе неприятные высказывания в его адрес при общих знакомых. Ему было легче отшутиться, чем сообщить ей о том, как на самом деле ему неприятно слышать ее слова, да еще и при всех. А после таких ситуаций он корил себя за неуверенность и отсутствие смелости, за то, что не смог «здесь-и-сейчас» быть настоящим и сказать правду. В обыденной жизни Иван тратил много сил на поддержание бесконфликтного общения. Любой его знакомый оценил бы его как позитивного и веселого человека. Однако, сам Ваня, оставаясь наедине с собой, был грустен и одинок.

Поход к психологу создал для Ивана пространство, где можно было быть собой и говорить, что думаешь. Хотя на это понадобилось время и работа на доверие. Когда мой контакт с Ваней состоялся, он стал делиться подробностями своих переживаний. Я предложила для удобства перейти на язык субличностей, клиенту эта идея понравилась…

Что такое субтильность?

Психолог Ричард Шварц, работая с людьми с пищевыми расстройствами, заметил, что перед приступом объедания, в головах клиентов звучат несколько внутренних голосов, словно внутри находится несколько личностей. Будучи учеником создателя структурного подхода к терапии семьи Сальвадора Минухина и, опираясь на идею множественности психики, Ричард Шварц создал терапевтический подход, который получил название системная семейная терапия субличностей.

Субличности – это внутренние части нас. Они появляются в различные моменты нашей жизни в сложных, порой травматичных ситуациях. Чтобы справится с подобной ситуацией, психика придумывает новый алгоритм действий (или часть=субличность, которая отвечает за этот алгоритм), который становится в ряд других способов из нашего арсенала реакций. При оптимальной картине человек способен управлять такими частями. Но если у человека есть опыт, когда он не справился ситуацией, субличности перестают ему доверять и начинают жить своей бесконтрольной жизнью, появляясь там, где человек их видеть бы не хотел. Эти субличности стремятся по-прежнему выполнить ту функцию, для которой были созданы – продемонстрировать совладающую реакцию.

….Итак, я стала спрашивать, что происходило с Ваней, в тот самый момент, когда подруга язвила в его адрес при общих знакомых. Оказалось, что он здорово разозлился, но сдерживал злость при себе. Переводя на язык субличностей, одна ванина часть была в гневе на подругу, а другая часть стояла на страже этого гнева и отвечала за то, чтобы злость не вырвалась наружу, и никто ее не увидел. Вспомним, что придя домой, Иван ругал себя. Таким образом, была третья часть, критикующая…

Оказывается, у каждого человека таких субличностей может насчитываться около сотни – это цифра принятой нормы.

…Я спросила Ивана, какая часть приносит ему наибольший дискомфорт, с кем бы он хотел разобраться для начала. Мишенью стала сдерживающая часть.

Чего же хотела эта часть для Вани? Выяснилось, что она реализовывала задачу адаптации. Основные ее намерения заключались в отсутствии конфликтов с окружающими. Очень важно было ни с кем не ссориться, иначе… Здесь самый важный момент: чего же боялась эта часть? Она боялась одиночества Вани и отвержения его приятелями как реакции на высказывание им своего мнения. Эта часть помнит, как одиноко было Ване в школе, когда он позволял выходить злости наружу, конфликтовал с одноклассниками и в результате был отвергнут большей частью класса. Тогда он чувствовал себя «белой вороной», и это был тяжелый период его жизни. Сдерживающая часть не могла позволить ему снова прикоснуться к этим тяжелым чувствам, поэтому принимала решение о поведении Вани вместо него – сдерживаться и молчать!

Обнаружить заботу в действиях сдерживающей части было для Ивана удивительным! Он увидел ситуацию с другой стороны: эта не трусливая часть, это защищающая, предвосхищающая часть. Оставалось передоговориться с ней, чтобы функции защиты от одиночества он взял на себя. Чтобы он сам смог оценивать угрозу ситуации и выбирать адекватное ей поведение.

Надо сказать, что действовать по-новому, по-иному всегда сложно: хотя бы потому, что менее безопасно: результат непредсказуем. Но действия «по-другому» приводят к новому результату. Ваня осмелился сказать подруге, что он чувствовал в той ситуации. Подруга практически не смягчилась, однако это был прецендент, когда Иван сообщил ей о том, как он себя чувствовал и что думал на самом деле. Внутренний критик, видя новое смелое поведение Вани, утих.

В процессе терапевтической работы ядру личности возвращается авторитет, а субличностям предлагается новая сфера ответственности.

Шварц рассматривает субличности как части внутренней семейной системы, предположив, что они подчиняются законам семейного функционирования. Такое понимание открывало особенный взгляд на способы и цели терапевтического вмешательства. Благодаря такому видению в руках психолога оказываются как карта терапевтического процесса с конечной точкой, так и прикладные инструменты достижения этой точки.

В результате прохождения системной семейной терапии субличностей человек научается слышать себя дифференцированно от влияния реактивных частей личности, что облегчает принятие решений и обеспечивает внутренний комфорт и так желанную гармонию.

Субличность – это термин в психологии, который обозначает внутренние образы элементов поведения, которые воспринимаются сознанием каждой личности, как части отдельные от самой личности. Понятие субличности в мир науки ввел итальянский психиатр, психолог Роберто Ассаджиоли в рамках нового психотерапевтического метода — психосинтеза. Субличности индивида привязаны к его семейным, социальным, профессиональным ролям. Например, роли родителей, дочки, сына, начальника, неприятной коллеги, школьной учительницы, лечащего доктора и др. Как говорил Ошо, великий философ: внутри нас проживает целая толпа. И все эти люди внутри временами прикидываются нами.

Проявление субличностей человека существует опосредованно, когда он ведет свой внутренний диалог. Личные качества человека, его способности, привычки, навыки, которые он показывает, проживая свою жизнь, есть также проявлением частей его целого «Я».

Субличности в психологии

Понятие субличность это в психологии такая метафора, которая обозначает, что внутри каждой есть несколько маленьких существ, с которыми реально работать, решая различные проблемы. Разные условия жизни, обстоятельства, мировоззрение не одинаково влияют на образ жизни человека, понимание ним сложных ситуаций, взаимоотношений. Часто неосознанно, подчиняясь тем или другим обстоятельствам, мы выбираем свой стиль поведения, вырабатываем внешний образ, поступки, набор жестов, позы, мысли, привычки. Ассаджиоли все это называл субличности, это что-то, что имеет сходство с миниатюрной личностью. Каждая такая часть, как живое создание, что занимает место в психике , ведет существование со своими ценностями, которые могут совсем не соответствовать и сильно отличаться от ценностей, мотивов существования других частей. Их численность и характеристики зависят от осознанности человека, его фантазии, от его реальных личностных качеств, готовности человека увидеть в себе ту или другую субличность.

Субличности развиваются путем повторения одинаковых приобретенных реакций, далее в процессе, имея свои желания, потребности, пытаются их реализовывать, конфликтуя между собой. Этот процесс есть бессознательным. Данные части личности выражают себя через тело, чувства, мысли, поведение. При этом, каждая субличность, заявляя о своих потребностях, о своих желаниях, говорит от имени целой личности. Часто мы систематически принимаем неэффективные решения, делаем неадекватные поступки, которые не хотели делать, но изменить что-то нам кажется невозможным, потому как это сопровождается борьбой внутренних голосов, частей личности. Но человек в лучшем варианте принимает эти решения как свои, от целой личности, в худшем – будет обвинять других людей в своих проблемах.

Работа с субличностями человека эффективно применяется в психотерапии, чаще в психосинтезе и . Когда клиент обозначит какую-то из своих частей, их индивидуальные качества, способы поведения, то он с помощью психолога может контактировать с ней, выяснять причины своего неадаптивного поведения, реакций, особенности физиологии.

Работа с субличностями дает возможность клиенту увидеть и сполна оценить происходящее в жизни, что идет не так, поменять отношение и иметь возможность изменить поведение. В основном субличность это в психологии часть личности, что имеет свои характеристики и способности индивида, может уходить далеко в подсознание, в прошлое, может устанавливать контакты и взаимоотношения со своими субличностями, договариваться с ними. Априори это такие части личности человека, существование которых, помогает ему искать варианты выхода из проблемных ситуаций, защищает психику и играет исключительно положительную функцию для его личности. Такие части имеют позитивные намерения.

В терапевтической работе с субличностями предлагается рассматривать их по принципу строения психики — это , и сверхсознание.

Работа с субличностями в терапии происходит так:

— распознавание частей личности, осознание их;

— принятие;

— координация, трансформация субличности;

— интеграция;

— синтез частей целого «Я»

Основная задача для психолога — это выделить и объединить отдельные и самостоятельно действующие субличности человека в единое гармоничное целое «Я», и научить человека управлять ими сознательно, а не прятать в безсознательное.

Терапия субличностей Шварца

Идея множественности и частей личности не свежа и не нова: ид, эго, суперэго Фрейда, Анимус, Аниме, Тень, Персона Юнга, взрослый, родитель, ребенок Е.Берна, — все эти части проживают в человеке.

Терапия субличностей Р. Шварца – это одно из направлений в нынешней психотерапии, главная концепция, которой состоит в принятии того, что в человеческом внутреннем мире проживает много личностей, и что данное явление есть нормой.

Ричард Шварц создал систему иерархии субличности человека, их терапию. Ученый говорил, что все внутренние жители нашей психики имеют чувства, желания, мысли, потребности, личные характеристики. Также эти субличности бывают разного возраста, мужского или женского пола. Они появляются внутри каждого при необходимых для них условиях, когда приходит их время.

Р. Шварц заявляет, что человек, пребывает в разных субличностях в различные, непохожие моменты и ситуации. Это проявляется в поведении, действии, переживании чувств, мыслей, что значительно отличается, когда он пребывает в разных субличностях. Основная мысль психотерапевта Р.Шварца – внутренне главное «Я» личности не расщепляется, а остается целостным, но в сложные моменты, под действием травмирующего опыта оно уступает место другим субличностям. Тогда это становится похоже на болезнь, хотя, в реальности, разделение внутреннего мира индивида и психотерапевтическая работа с его субличностями крайне важна и необходима для его выживания и выздоровления.

Как же возникают субличности человека?

Шварц утверждает, что в ситуации, что есть травмирующая для человека, его психика пытается уберечь его от переживания таких чувств, как , боль, вина. Данные чувства, не имея возможности проявить себя, оказываются, образно выражаясь, «взаперти». Это «изгнанники» – угнетенные, вытесненные, с чувством вины, пониманием своей недостойности и неполноценности, они будут пребывать в поиске того, как вырваться, кто бы их спас, дал им волю. Они выявляют себя в человеке через боль, страх, кошмары, флешбеки, неконтролированные травматические воспоминания, контролирующее поведение, . В поиске хоть малейшей любви и защиты они создают такие обстоятельства, в которых их действия будут направлены на то, чтобы притянуть к себе того, кто схож на первого обидчика, будут терпеть насилие и унижения в надежде получить иллюзию защиты. Тем самым создают человеку повторяющиеся ситуации, в каких он оказывается жертвой.

Другая группа части личности за Шварцом – «менеджеры». Это такие субличности, которые призваны защищать «изгнанников», чтобы тех больше никто не обидел. Одни «менеджеры», контролирующие, ищут помощи у людей, но одновременно знают, что «изгнанники» не получат ее, будут отвергнуты; одновременно наблюдают, чтобы они не вырвались из-под стражи; другие не доверяют окружающим, пытаются ограничить контакты, не допустить эмоциональной близости, это как способ защититься от повторения боли; оценивающие следят за тем, чтобы нравиться другим, за своим внешним видом; зависимые делают человека беспомощным, обиженным, в роли жертвы, чтобы другие пожалели; пессимист подрывает уверенность, чтобы человек не действовал, был пассивным; отрицающий искажает понимание человека ситуации, восприятие небезопасности; беспокоящийся твердит о тревоге, наихудшем разрешении ситуации и т.д. «Менеджеры» консервативны и жестки, несут много ответственности за безопасность человека. Они, как «изгнанники», ищут признание и любовь, но считают, что должны прятать свои потребности, потому что это требует система.

Третий тип – это «пожарные». Они служат для гашения тех эмоций и чувств, что выражают изгнанники, когда «менеджеры» не справляются с контролем. «Пожарные» призваны в срочном порядке притупить боль, отделиться от реальности. Методы «пожарных» – это все виды зависимостей, самоповреждающее и суицидальное поведение, половая неразборчивость, ярость, нездоровая тяга к материальным благам, .

Таким способом «менеджеры» пытаются спрятать, защитить «изгнанников», а «пожарные» ищут возможности успокоить и насытить их. Поэтому, согласно идее Шварца, у всех нас есть все три типа субличностей. И, исходя из симптома, проявляемого человеком, можно обозначить, какая группа частей преобладает. Например, когда человек страдает какими-либо зависимостями, то он находится у власти «пожарных»; если у него депрессия, фобии, соматика – находится у власти «менеджеров»; мучается от грусти, вины, страха – во власти «изгнанников». И эти части личности исполняют положительную роль во внутреннем мире человека.

Полезность и положительный результат такого метода работы с субличностями еще в том, что человека нужно воспринимать как такого, который обладает ресурсами, но в некоторых обстоятельствах ограничен в их применении через состояние напряжения внутри себя и во вне. Суть работы терапевта лежит в том, чтобы выделить эти части человека, познакомиться с ними, ослабить ограничения, найти возможности, а основное – вернуть власть над всеми частями целостному «Я».

Система из трех групп: Изгнанники, Менеджеры и Пожарные

Процессы, организующие человеческие системы, разделяются на три группы. Члены одной группы имеют склонность к опекающему поведению, оперативным решениям и заинтересовавши контроле над ситуацией, чтобы быть уверенными в безопасности. Во внутренней семье членов, входящих в эту группу, называют «Менеджерами». В другую группу входят самые чувствительные члены системы. Их, раненых или оскорбленных, менеджеры изолируют - для безопасности их собственной и всей системы в целом; они становятся «Изгнанниками». Представители третьей группы склонны к мощным автоматическим реакциям на неблагополучие Изгнанников - они пытаются подавить или смягчить эти чувства. Эту группу называют «Пожарные». Во многих случаях возникает поляризация как между тремя группами, так и внутри группы между отдельными ее членами.
Способ, которым многие люди реагируют на травму, может положить начало поляризации между Изгнанниками и теми, кто старается защитить систему и поддерживать ее функционирований. Чем больше травмированным, разъяренным или сексуально использованным изгнанникам «затыкают рот», тем сильнее их тенденция впадать в крайности, и тем более обоснованными становятся старания менеджеров и пожарных не давать им вырваться. Приходится прибегать к более радикальным способам подавления. Чем большее давление оказывается на Изгнанников, тем сильнее они стараются вырваться, так что все три группы оказываются жертвами нарастающего по спирали порочного круга…

Менеджеры стараются избежать любых отношений или ситуации, в которых Изгнанники могут попытаться вырваться на свободу или сделать определенные чувства, ощущения или воспоминания доступными сознанию. Разные менеджеры прибегают к разным стратегиям. Следует помнить, что менеджеры вынужденно оказываются в ролях, которые им совершенно не нравятся - они просто не видят другого выхода, кроме как вести себя именно так, а не иначе.
Часто встречается Менеджер, пытающийся заставить человека держать под своим контролем все отношения или ситуации, опасаясь, что малейшая оплошность или неприятная неожиданность активизируют одну из юных травмированных частей. Такой Менеджер может быть очень разумным, он успешно справляется с задачами, но он будет с какой-то одержимостью отталкивать любые чувства. Клиенты часто называют такого Менеджера «Ревизором», «Контролером» и т.д. Эта или другая часть будут как толкать человека к карьерному росту или благосостоянию, сделать его высокостатусным, наделенным властью, так и стараться отвлечь его от чувств. Чтобы мотивировать человека, эта часть надзирает за действиями, отпуская едкие критические замечания, и никогда не бывает довольна ни самой работой, ни результатом.
Другая часть бывает чрезвычайно требовательна к внешнему виду и манерам, пребывая в уверенности, что если человек будет хорошо выглядеть и все будут им довольны - его не бросят и не ранят. С булимичными клиентами эта часть (часто она называется «Оценщиком») озабочена контролем над весом, называя клиента толстяком или обжорой. Другой менеджер может стараться держать клиента в роли жертвы, при которой гарантирована забота других людей. Его имя - что-то вроде «Зависимый», и его функции - делать так, чтобы человек выглядел беспомощным, обиженным и пассивным.
Также бывает Менеджер, занятый избеганием рисков, связанных с близкими отношениями, особенно в ситуациях, в которых возможен гнев, сексуальное возбуждение или страх. Такой «Пассивный Пессимист» может привести человека в состояние полной апатии и отстранения, так что он даже и не пытается с кем-нибудь сблизиться. Обычно эта часть подрывает уверенность в себе и саботирует попытки начать действовать, так чтобы у человека не хватило смелости для достижения своих целей. Или же эта часть будет пристально высматривать и подчеркивать недостатки в объекте желания, подтачивая стремление обладать им. У людей, переживших тяжелое насилие, эта часть может превратиться во внутреннего Террориста, приобретающего характеристики насильника и запугиванием приводящего человека к состоянию еще большей пассивности.
Многие женщины воспитаны в привычке полагаться на менеджера по имени «Хранительница очага»: ее крайний вариант - заставлять женщину жертвовать своими собственными потребностями ради других, думать в первую очередь о других и о них заботиться. Такой свойственно обвинять женщину в эгоизме, стоит ей лишь задуматься о себе. Также часто встречаются Вечно Беспокоящаяся или Караулящая части, постоянно пребывающие в состоянии готовности к опасности; они специализируются на проигрывании перед человеком сценариев «худшего варианта развития событий», стоит возникнуть малейшему намеку на риск. Встречается также Отрицающая часть, искажающая восприятие так, что человек не видит возможного риска и не реагирует на информацию о том, что ситуация небезопасна. Также встречается часть Имеющая Право, подбивающая человека получать все, чего ему хочется, и неважно, что при этом можно навредить кому-то (привычку опираться именно на этого менеджера обычно воспитывают у мужчин).
Важно помнить, что изначальная задача всех Менеджеров - держать Изгнанников в ссылке, как в целях безопасности самих Изгнанников, так и для защиты всей системы от них, Изгнанников. Важно не допустить утечки чувств и мыслей, связанных со страхом…
Встретив у клиента беспокойную, перфекционистскую, ищущую признания часть - Менеджера, мы далее обнаружим у нее похожие чувства, связанные ощущением собственного несчастья и оставленности - поскольку должен же кто-то держать пол контролем всю жизнь человека…

Пожарные Случается, что несмотря на все усилия Менеджеров I Изгнанники активизируются и берут верх. Когда такое происходит, в дело вступает еще одна группа частей. Эти субличности пытаются задержать или загасить чувства, ощущения или образы. Я назвал их «Пожарными», потому что они реагируют немедленно, стоит активизироваться Изгнаннику. Будто звучит сигнал тревоги, и они молниеносно бросаются тушить пожар чувств. Они делают все, что, по их мнению, необходимо, чтобы человек отделил или загасил чувства трепещущих от ужаса Изгнанников, не очень-то учитывая возможные последствия.
Излюбленные приемы Пожарных заключаются в разнообразных действиях с притупляющим эффектом - это могут быть самоповреждения, приступы обжорства, пьянство или наркотики, навязчивая мастурбация или сексуальная распущенность. Будучи активизирован, Пожарный берет над человеком такой контроль, что человек перестает чувствовать что бы то ни было, кроме неодолимого желания делать что-то для отвлечения или самоуспокоения. Такие Пожарные могут сделать человека сфокусированным на самом себе (нарциссичным), с нездоровой, по сравнению с другими, тягой к материальным благам.
Другие проявления Пожарных могут заключаться в использовании ярости как средства защиты и достижения состояния бесчувственности, воровства, дающего приятное чувство возбуждения и свободы, или мыслей о самоубийстве как утешительных и создающих комфорт.
Хотя в целом у Пожарных та же роль, что и у Менеджеров, ~ им надо держать Изгнанников в изгнании - их роли и стратегии изрядно отличаются друг от друга, а часто прямо противоречат менеджерским. Менеджеры стараются предотвратить восстание Изгнанников, вставляя человека держать все под контролем и угождать всем, в особенности - тем, от кого зависит человек. Обычно они чрезвычайно рациональные, организованные, они готовы предвидеть и предотвратить чреватые восстанием ситуации. Пожарные, напротив, начинают реагировать после того как Изгнанники оказались активизированными. Они делают человека ни за что не отвечающим и неприятным для всех вокруг. Часто они импульсивные, бездумные и реактивные. Тогда как Менеджеры будут склонные реагировать на разыгравшихся Изгнанников попытками спрятать их еще дальше, Пожарные будут искать что-то, что могло бы успокоить или насытить Изгнанника» — чтобы загасить разбушевавшееся пламя.
Менеджеры и Пожарные, однако, уживаются между собой странно и плохо. Менеджеры рассчитывают на Пожарных и призывают их в случае необходимости, а потом презрительно отталкивают за то, что они позволили человеку распуститься, сделали его слабовольным, из- за них человек оказался в опасности или стал невнимателен к другим. То есть Пожарные вызывают шквал критики как со стороны внутренних Менеджеров, так и со стороны Менеджеров, окружающих людей. Такое неодобрение снова пробуждает Изгнанников, что приводит к повторному всплеску активности Пожарных, и так далее. Человек оказывается в замкнутом порочном круге: чем больше Изгнанники стараются прорваться, тем более отчаянно Менеджеры и Пожарные стараются их удержать, но то, как именно они их сдерживают, Изгнанников только активизирует.
Большинство людей, даже тех, кто никогда не бывал серьезно травмирован, внутри организованы в соответствии с этим принципом: Менеджеры, Пожарные и Изгнанники.

Несостоятельность и потребность в искуплении грехов.
Если ребенку прямо или косвенно сообщают, что он мало что значит, наиболее юные части его личности организуют свой убеждения в соответствии с этой установкой. Они отчаянно хотят восстановиться в глазах человека, который так его оценивает, на этих лежит Груз никчемности, моторы й позволяет им думать, что их не полюбит - и они будут держаться за это убеждение, какую бы обратную связь они ни получали от других. Как будто тот, кто обесценил ребенка; отобрал у него самооценку и теперь ею владеет.
Эти нагруженные юные субличности оказывают мощное воздействие на близкие отношения человека, поскольку постоянно находятся в поиске спасителя - того, кто снимет с них проклятие «нелюбимости». Они будут раз за разом возвращаться к тому, кто отнял у них самооценку, или будут искать кого-то, кто на него похож. Часто это заканчивается историей о насилии или неудовлетворенности в близких отношениях…

Другие Ноши прошлого.
По тому же сценарию другие детские части, скорее всего, присвоят качества, свойственные тому, кто похитил их самооценку и чувство безопасности. Эти субличности так отчаянно стараются завоевать одобрение, что начинают копировали этого человека, чтобы такое дитя стало более приемлемым. Часто они превращаются в менеджеров внутри ребенка: часто это внутренние критики и морализаторы, несущие на себе бремя перфекционизма, уверенные, что стоит им все-таки добиться от ребенка идеала - и его примут и спасут.
Аналогичным образом принимают на себя другие Грузы прошлого. Часто передаваемые ноши - ощущение обязанности защищать другого члена семьи; ощущение необходимости быть очень успешным; или уверенность в том, что успеха никогда не будет, и что мир слишком опасен. Фактически каждая склонная к крайностям часть родителя или авторитета может быть с копирована этой ищущей признания детской частью.

Учимся управлять своими страхами.

Многие пограничные клиенты, делясь историей своей травмы, время от времени неизбежно провоцируют своих терапевтов. И способность терапевта принимать ответственность за происходящее с ним, вместо того, чтобы обвинять в этом клиента, может стать поворотным моментом в терапии.

Я много лет специализировался на терапии людей, переживших тяжелое сексуальное насилие, и это означает, что многие мои клиенты соответствуют диагностическому профилю пограничного личностного расстройства.

Как правило, терапевты испытывают ужас перед такими клиентами, поскольку они являются наиболее сложными, непредсказуемыми и часто лишают нас присутствия духа. Например, многие мои клиенты были суицидальны — некоторые угрожали самоубийством, таким образом манипулируя мной, другие вполне серьезно предпринимали попытки убить себя. Многие имели склонность к самоповреждениям, резали себе руки или тело, показывая мне свежие открытые раны. Я знал, что они злоупотребляют алкоголем и это наносит вред их здоровью. Они могли водить машину в таком состоянии и прийти пьяными на сессию, они были способны украсть и бывали пойманы, или попасть в такую переделку на дороге или на улице, что их жизнь оказывалась в опасности.

Нередко у них формировалась зависимость от меня, похожая на детскую. Они хотели, и часто требовали, не только моих постоянных утешений, но также и моей помощи в принятии даже мелких решений, например получать или нет водительское удостоверение. Если я уезжал из города, у некоторых случались приступы гнева. Другие хотели регулярных контактов между сессиями и интересовались подробностями моих чувств по отношению к ним, а так же моей личной жизнью. Они снова и снова пробовали на прочность мои границы, добиваясь специального к себе отношения, например, бесплатных сессий и дополнительного телефонного времени, чтобы обсудить каждую деталь их жизни. Или нарушали мою частную жизнь, находя адрес по которому я живу, и появляясь в моем доме без предупреждения. Когда я пытался поставить более жесткие ограничения, устанавливая четкое время, когда они могут или не могут звонить мне домой, некоторые отвечали намеками или открытыми угрозами на возможность самоубийства.

Иногда меня идеализировали: “Вы единственный человек во всем мире, кто может мне помочь!” В другое время атаковали меня, со сбивающей с ног непредсказуемостью: “Вы самый бесчувственный человек, которого я когда-либо знал!”

Во время терапии некоторые клиенты вдруг начинали вести себя как сильно испуганные маленькие дети. Другие впадали в неистовый гнев в ответ на малейшую провокацию. Неоднократно прогресс в терапии сменялся саботажем или недовольством мной, что делало мою работу похожей на сизифов ночной кошмар.

В начале моей карьеры я реагировал на такое поведение так как меня учили: пытался исправить ложное представление клиента о мире или обо мне, жестко укреплял свои границы, позволяя лишь минимальный контакт между нашими еженедельными сессиями и отказывался открывать мои собственные чувства. А также заключал контракт с клиентами с целью предотвратить повторение их попыток навредить себе.

Такой рациональный, безупречно «профессиональный» подход не только не работал, но, по большей части, вредил. Мои осторожные нейтральные реакции, казалось, обостряли переживания клиента. Я провел большую часть своей жизни, занимаясь клиентами, которым, казалось, никогда не станет лучше.

Глядя на это в ретроспективе, я вижу, что, не смотря на мои лучшие намерения, я подвергал многих своих клиентов своего рода терапевтической пытке.

Я интерпретировал их поведение, пугавшее меня, как признак тяжелой патологии или манипуляции. Тем самым я только вредил процессу терапии. Я ожесточал свое сердце по отношению к этим проблемным клиентам и они это чувствовали. Они чувствовали, что я отвергаю их эмоционально, особенно во время кризисов, когда они особенно нуждались в любящем принятии. Мои наполненные добрыми намерениями попытки контролировать их рискованное поведение, часто воспринимались ими как непонимание и даже опасность, мало чем отличавшуюся от той, что исходила от их преследователей/насильников.

Конечно, я не один испытывал такое на личном опыте. Многие терапевты пытаются отстраниться, защититься, становятся директивными, когда встречаются с особенностями мышления и поведения их пограничных клиентов. И действительно очень трудно не иметь таких реакций, когда вы чувствуете ответственность за кого-то, кто теряет контроль. Некоторые терапевты, наоборот, становятся еще более заботливыми, расширяя границы далеко за пределы своего уровня комфорта, до тех пор пока они не начинают чувствовать себя полностью поглощенными и раздосадованными. В результате все заканчивается тем, что они передают своих клиентов кому–нибудь другому.

С точки зрения теории Системной семейной терапии субличностей.

На исход этой борьбы может повлиять как реакция терапевта на поведение клиента, так и внутрипсихические проявления самого клиента. То, как реагирует терапевт, во многом определяется его пониманием происходящего. Подход Системной семейной терапии субличностей (ССТС) – модель, которую я развиваю в течение последних тридцати лет, предлагает альтернативу обычному способу работы с клиентами с так называемым пограничным расстройством. Она делает задачу терапевта менее пугающей и удручающей и более обнадеживающей и благодарной. С точки зрения подхода ССТС, симптомы, демонстрируемые этими клиентами, представляют крик о помощи различных частей Я или субличностей. Эти части являются носителями крайних убеждений и эмоций — то что мы называем “грузом”, и обусловлено это огромными травмами и унижениями, которые клиент претерпевал, когда был ребенком.

Главная задача терапии ССТС – работа с этими частями Я таким образом, чтобы позволить проявиться неповрежденному стержню личности (Самости) клиента и запустить процесс эмоционального исцеления. Если каждая часть, даже самая поврежденная и негативная, получит шанс выявить истоки своих грузов, она сможет продемонстрировать себя в изначальном высокоценном состоянии, как это было до того, как она стала настолько деструктивной в жизни клиента.

Предположим, что вы в детстве постоянно подвергались сексуальному насилию со стороны вашего приемного отца и никогда не могли сказать об этом матери. Когда вы станете взрослым, возможно вы будете носителем ваших частей Я, застрявших в этих сценах насилия, изоляции и стыда. Эти части остаются юными, напуганными и отчаявшимися. Когда они внезапно появляются в сознании, вы словно снова оказываетесь в тех страшных временах. Этот виток поднимает все те ужасные эмоции, воспоминания и ощущения, которые вы поклялись десятилетия назад никогда больше не испытывать. Я называю эти части — Изгнанниками, потому что вы пытаетесь изгнать их и спрятать глубоко внутри. Однако, если бы они не были травмированными, эти части могли бы быть чувствительными, доверчивыми, игривыми и одаренными богатым воображением. Таким образом, их подавление ведет к снижению вашей способности к любви и креативности.

Большую часть времени эти части остаются спрятанными. Они удерживаются другими частями, защищающими их. И эти защитники используют различные стратегии, предотвращая возможность встречи с Изгнанниками. На первом месте стоит стратегия защиты Изгнанников от “триггеров”, то есть провоцирующих вещей и ситуаций. Части-защитники организуют вашу жизнь таким образом, чтобы вы избежали встречи с кем бы то ни было, кто может, например, напомнить вам вашего приемного отца. Кроме того, они держат вас на безопасном расстоянии от людей в целом. Они постоянно ругают вас, заставляя прилагать максимум усилий, чтобы быть идеальным, чтобы предотвратить отвержение или любую критику в вашу сторону. А также помогают избегать всего, что может вызвать чувство стыда, страха и никчемности, которые несут Изгнанники. Однако, несмотря на эти усилия по защите, вселенная постоянно посылает Изганникам “триггеры”, а, кроме того, сами они постоянно хотят вырваться из их внутренней тюрьмы, с тем, чтобы вы их заметили. Это проявляется в форме флешбэков, ночных кошмаров, панических атак или менее затопляющих, но также очень интенсивных чувств тревоги, стыда или отчаяния.

Дабы избежать плохого самочувствия, вызываемого Изгнанниками, другие ваши части развивают арсенал отвлекающих маневров, которые используются по мере необходимости. Например, вы вдруг чувствуете острую потребность напиться, или вы внезапно немеете и чувствуете себя смущенным и обессиленным. Если эти усилия не срабатывают, вы можете обнаружить у себя мысли о самоубийстве, которые одновременно успокаивают и страшат. Если вам поставили диагноз пограничного расстройства личности, это практически означает, что вы также имеете два набора защищающих вас частей, которые специализируются на управлении взаимоотношениями с другими людьми: Ищущие и Недоверяющие.

Представьте себе, что ваш ум — это дом с большим количеством детей без родителей. Младшие дети страдают и бедствуют. А те, что постарше, не справляясь с задачей заботиться о младших, заперли их в подвале. Некоторые из тех, кто старше, безуспешно пытаются найти взрослых, которые могли бы позаботится о сиротах в подвале. Это Ищущие. Они ищут походящие кандидатуры: терапевтов, супругов, знакомых. И они пускают в ход все свое очарование, чтобы привлечь этих людей на роль спасителя. Однако, эти ищущие части разделяют с вашими Изгнанниками их мнение, что вы в основе своей не имеете никакой ценности, что как только люди увидят насколько вы мерзкий, то сразу убегут от вас. Они считают, что вам нужно доказывать, что вы в каком-то смысле особенный. Или вам нужно манипулировать людьми, чтобы они выполняли роль спасителей. Эти защищающие части также считают, что забота о ваших Изгнанниках, это работа на полную ставку. И она занимает все их время. Поэтому они пытаются полностью оккупировать жизнь опекаемого ими человека.

Среди старших детей в этом доме вашей психики, есть коалиция (Недоверяющие), которая пытается защитить детей в подвале по-другому. Они никому не верят и держат Изгнанников в удалении от людей, которые, по их мнению, могут обмануть, дав надежду на освобождение. Эти защитники в прошлом уже видели, что происходит, если Изгнанники привязываются слишком сильно к потенциальному спасителю, который неизбежно предает их, не помогая достаточно, или даже отталкивает, испугавшись их нескончаемых потребностей. Защитники видят, какой непоправимый урон наносится детям из подвала, когда спаситель перестает их любить и отвергает. Поэтому эти «старшие братья» должны быть уверены, что вы остаетесь в изоляции, без привязанностей, полностью поглощены работой и эмоционально не доступны. Они напоминают вам, что спасители сбегают от вас, потому что вы вызываете отвращение. И если вы позволите кому-то подойти к вам ближе и дадите увидеть, кем вы являетесь на самом деле, то другой человек испытает лишь отвращение.

Всякий раз когда ваши Ищущие игнорируют предупреждение Недоверяющих и вы приближаетесь к другому человеку, эти Недоверяющие защитники следят за каждым движением другого, выискивая знаки, свидетельствующие о том, что этот самый другой лжив и опасен. Они досконально исследуют вашего терапевта. От стиля одежды и офисной мебели до малейших движений его настроения и продолжительности его отпуска. Потом они используют эти несовершенства как свидетельства того, что вы ему безразличны или что он некомпетентен. Особенно если он когда-нибудь сделает что-либо, напоминающее вам о вашем преследователе/насильнике из прошлого. Если терапевт употребляет похожие фразы или носит похожую рубашку, он “становится” вашим приемным отцом.

Таким образом, не ведая об этом, терапевт входит в дом вашей психики и быстро оказывается втянутым в борьбу между двумя коалициями защитников: одни готовы на все, чтобы он остался, а другие готовы на все, чтобы прогнать его. Если терапевту удастся продержаться достаточно долго, он лицом к лицу столкнется с задавленными потребностями детей из подвала, а так же с обескураживающими методами старших детей удержать Изганников в заточении. Таким образом, терапевт, не подготовленный к такой скрытой войне или ненатренированный в способах взаимодействия с этими внутренними коалициями, рискует быть втянутым в бесконечные сражения.

Первый звонок к пробуждению.

В начале моей карьеры, до того как я разработал модель Системной семейной терапии субличностей, я начал встречаться с Памелой — 35-летней женщиной, работавшей офис-менеджером. Она обратилась в центр по работе с психическим здоровьем, где я тогда работал, с жалобами на депрессию и компульсивное переедание. Во время нашей первой встречи она сказала, что, по ее мнению, ее перепады настроения могут быть связаны с пережитым в возрасте 10 лет насилием, совершённым няней. И кроме того, она чувствовала себя очень одинокой и вынуждена была заниматься ненавистной работой. Ей понравилось то, что я был молод и казался добрым и она поинтересовалась, может ли посещать наши встречи 2 раза в неделю. Я, в свою очередь, обрадовался возможности работать с ней, оценив степень ее готовности и заинтересованности, особенно по сравнению с угрюмыми подростками, которые составляли основную часть моей тогдашней практики. В течение нескольких сессий я сопровождал ее в процессе принятия решения увольняться ли ей с работы. Так же мы разрабатывали план питания. Я был уверен, что ее доверие ко мне растет и я получал удовольствие от работы, которая, казалось, протекала достаточно успешно.

Потом настало время сессии, на которой она начала говорить об изнасиловании. Она была очень напугана, обливалась слезами и не хотела покидать мой офис в конце часа. Я продлил сессию, пока она не пришла в себя и не стала способна покинуть кабинет. Я был в некотором замешательстве в связи с такой переменой в терапевтическом процессе, но понимал, что мы наткнулись на очень эмоциональную тему.

На следующей сессии Памела извинялась и беспокоилась о том, что я больше не буду с ней работать. Я заверил ее, что последняя сессия была началом чего-то очень важного и что моя обязанность помогать ей остается в силе. Она попросила увеличить количество встреч до трех в неделю, отчасти объясняя это тем, что у нее появились суицидальные мысли. Я согласился.

Этот паттерн повторился на следующей сессии: она начала говорить о насилии, потом стала неразговорчивой, начала плакать, казалось, что отчаяние ее росло. Я старался быть максимально эмпатичным, доверяя моим роджерианским инстинктам. Последующая сессия началась в аналогичном духе, а затем кто-то постучал в дверь. Несмотря на то, что я проигнорировал этот стук и предложил Памелле продолжить работу, она взорвалась с яростью: «Как вы могли позволить такому случиться? Что с вами?!»

Я извинился за то, что забыл повесить объявление о проходящей сессии, но она не приняла моих извинений и выскочила из кабинета. Я безрезультатно пытался дозвониться до нее несколько раз на последующей неделе, моя паника неуклонно возрастала по мере того, как она пропускала назначенные встречи. Я уже был готов звонить в полицию, когда она без предупреждения появилась в моем офисе, выражая раскаяние и умоляя продолжить встречи с ней.

Я продолжил, но отныне не с открытым сердцем. Некоторые мои субличности чувствовали себя беспомощными и испуганными во время тех недель, когда она отсутствовала. Другие части меня были возмущены тем, как она обошлась со мной. Мне пришлось согласиться продолжать работу с ней, но я считал что своим поведением она перешла все мыслимые границы. Меня стали возмущать любые ее просьбы, выходившие за рамки оговоренного времени.

Сейчас я уверен, что работа с Памелой, по большому счету, не была удачной именно потому, что она почувствовала это изменение во мне и в моем отношении к ней. Последовало еще несколько суицидальных эпизодов, усиление требований поддержки и увеличения количества времени. Я начал встречать ее на улице. У меня стали возникать подозрения, что она следит за мной. От этих мыслей по телу у меня начинали бегать мурашки. Я изо всех сил старался это скрыть. И я уверен, что мое раздражение и антипатия часто просачивались наружу, что доводило до отчаяния ее Ищущие части, которые теряли надежду на мою помощь, и усиливало попытки ее Недоверяющих защитников отдалить ее от меня.

После двух лет такого рода работы с ней, она внезапно умерла от сердечного приступа, связанного с ее избыточным весом. Мне стыдно признать, что я почти почувствовал облегчение. У меня так и не вышло осознать свою реальную роль в ее ускоряющемся ухудшении состояния и чувствовал я только все усиливающуюся тяжесть от этой «безнадежной пограничницы».

Усиление лидерства Самости.

После долгих лет работы с такими клиентами как Памела, я многое узнал об организации их внутренних систем и мой стиль терапии радикально изменился. Из своего опыта работы с ней я понял почему так многие терапевты замыкаются в своей внутренней крепости, пряча панику и гнев за фасадом профессиональной отстраненности. Если у вас отсутствует системный взгляд на происходящее, вы сталкиваетесь с чем-то, что вами воспринимается как набор воинственно настроенных личностей, зачастую противоречащих друг другу.

Однако, с точки зрения модели Системной семейной терапии субличностей, такое изменение поведения, сигнализирующее о появлении различных субличностей, является отнюдь не плохой новостью. Вместо того чтобы воспринимать это как свидетельство высокой степени патологичности клиента или низкой компетентности терапевта, появление этих субличностей можно расценивать как сигнал того, что клиент чувствует себя достаточно безопасно, чтобы их показать. В поле ССТС такие феномены как флешбэки, диссоциация, панические атаки, сопротивление и перенос являются инструментами, применяющимися разными частями личности. И, в таком случае, они могут служить важными индикаторами, указывающими на то, что должно происходить в терапии.

Когда терапевты смотрят на пограничное расстройство личности под таким углом, им легче переносить резкие перепады настроения клиентов, нападки, сильную зависимость, очевидную регрессию, равно как контролирующее и принуждающее поведение. Поскольку такого рода поведение не является признаком глубокой патологии, его не следует относить к личности в целом. Это только часть территории.

Эти нападки исходят от частей-защитников и их задача — заставить вас чувствовать себя плохо и отступить. Регрессия — это не показатель смещения пограничности в сторону психоза. Это признак прогресса, так как система чувствует себя достаточно безопасно, чтобы выпустить на свободу травмированных Изгнанников. Манипуляция и принуждение не являются признаками сопротивления или расстройства характера. Это всего лишь индикаторы страха. Самоповреждающее поведение и суицидальные симптомы — это не признаки пугающей патологии, это попытки клиента утешить себя, смягчить боль.

Такая точка зрения поможет вам сохранить свое Я во время бури. Остаться заземленным и полным сострадания перед лицом крайних проявлений в поведении вашего клиента. Это как «рентгеновское зрение». Вы видите боль, которая руководит частями-защитниками, что помогает вам не переходить к отреагированию, не начинать защищать себя. Чем более принимающими и понимающими вы становитесь по отношению к частям вашего клиента, когда те проявляются, тем меньше ваши клиенты будут осуждать или атаковать себя, или впадать в панику, когда они чувствуют, что ситуация выходит из-под контроля. Чем лучше вам удается справиться с проверками частей-защитников, тем больше они расслабляются, позволяя спокойной, уверенной, внимательной целостной личности вашего клиента освободиться от защитников и выйти на первый план.

Отличительным признаком модели ССТС является вера в то, что за верхним слоем этих разрозненных частей у каждого клиента присутствует неповрежденная, исцеляющая Самость. В самом начале терапии большинство пограничных клиентов даже не подозревают о существовании этой внутренней целостной личности и чувствуют себя совершенно разобранными. При полном отсутствии внутреннего руководства, части становятся испуганными, ригидными, их парализует, как старших детей в доме, покинутом родителями. И если терапевт упорно продолжает оставаться спокойным, стабильным, сострадательным, внутренние части клиента расслабляются, успокаиваются и Самость клиента начинает проявляться спонтанно. С этого момента клиент чувствует себя по-другому. Как будто штормовые волны жизни становятся более пригодными для судоходства.

Системная семейная т ерапия субличностей в действии.

Я недавно начал работать с 42-хлетней клиенткой по имени Колетта, которая уже обращалась в несколько лечебных центров, занимающихся расстройствами пищевого поведения. И в двух последних центрах ей ставили диагноз пограничного расстройства личности. Как и многие пограничные клиенты, она испытала сексуальное насилие в детстве — в ее случае это был сосед. Однако ее предыдущие попытки терапии фокусировались в основном на исследовании и коррекции ее иррациональных суждений вокруг расстройства питания.

Она рассказала мне, что слышала, будто я могу помочь людям с их травмами. Я ответил, что могу помочь ей с частями ее личности, перенесшими боль и как бы застрявшими в прошлом. Я также добавил, что мы не будем вступать в контакт с этими частями до тех пор, пока не узнаем как можно больше о них и не получим их позволения обратиться к болезненным эмоциям и воспоминаниями. В последующих сессиях я помог Колетте наладить диалог с некоторыми ее частями-защитниками, включая ответственных за расстройство питания, и убедить их не бояться нашего контакта с Изгнанниками.

Как только ей было позволено продолжить, я поддержал ее в решении сфокусироваться на воспоминании насилия. Она увидела себя, как любопытную пятилетнюю девочку, которую заманили в соседний дом поиграть с домашними кроликами. Колетта смогла быть свидетелем последовавшей сцены насилия и с состраданием отнестись к своей юной части. Мысленно она смогла войти в эту сцену и забрать девочку в безопасное место. Ее защитники почувствовали облегчение от того, что эта часть больше не была настолько уязвимой и сообщили, что они рассматривают возможность принять для себя новые роли. Когда Колетта покидала эту сессию, она сказала что впервые почувствовала надежду. Я был очень тронут интенсивностью работы и благодарен за честь сопровождать ее в этом путешествии.

Однако во время следующей сессии Колетта была дистанцирована и закрыта. Она сказала, что не помнит, чем мы занимались на прошлой сессии и что продолжение работы со мной не кажется ей хорошей идеей. И добавила, что пришла только для того, чтобы сообщить, что это наша последняя встреча. И не могло даже идти речи о попытке отговорить ее от этого.

Несмотря на то, что я имел уже гораздо большее представление о происходящем, во мне все еще присутствовали юные части, которые были разочарованы таким внезапным спадом и другие, которые чувствовали себя недовольными, когда не ценятся мои усилия помочь. В этот момент на первый план вышел один из моих защитников, и я холодно, с отстраненностью клинициста произнес, что мне, конечно, жаль, но если она приняла решение, я буду рад выдать ей рекомендации на прощание. Поскольку мы еще какое-то время разговаривали, я сумел распознать ту мою часть, которая так отреагировала на этот “триггер”. Я напомнил этой своей части, посредством внутреннего диалога, что ей не обязательно одерживать верх. Я сказал ей следующее: “Я знаю, что ты считаешь ее неблагодарной, но ведь это только проявление ее напуганных частей-защитников. Расслабься немного. Позволь мне тут разобраться, а с тобой я поговорю после сессии”.

Когда моя защищающая часть отступила, я почувствовал возвращение эмпатии и заботы о Колетте и мне стало ясно почему она так дистанцировалась. Я прервал наш разговор и сказал: «Я должен извиниться. Твое желание прервать терапию удивило и разочаровало меня. Я был очень доволен той работой, которую мы проделали и хотел бы продолжить ее. Я понял, что во время последней сессии я очень расстроил какие-то из твоих частей, которых нам, вероятно, необходимо выслушать. И я полностью открыт для этого.»

Колетта поблагодарила меня за проведенное с ней время и сказала, что ценит мою честность, но все-таки хочет прервать терапию. Затем, на следующей неделе, она позвонила поинтересоваться — сможем ли мы опять встречаться. На последующей сессии она призналась, что то что я сказал ей о своем желании продолжить с ней работу, очень много для нее значило. И что она уже договорилась с той частью, что меня уволила, дать мне еще один шанс. Я ответил, что рад еще одному предоставленному мне шансу, но не совсем понимаю за что был уволен. Она сказала, что сама не очень поняла это и тогда я предложил ей сфокусироваться на той части, которая так резко избавилась от меня, и спросить ее «за что»? Когда она сделала это, уволившая меня часть отказалась отвечать и стала ругаться на Колетту. Я предложил узнать у нее — не пожелает ли она поговорить со мной напрямую. Последовал утвердительный ответ.

Дик Шварц : Ты здесь?

ДШ : Итак, ты та часть, которая избавилась от меня. Это так?

ЗК : Да, это так! Ей этого дерьма не надо. А ты такой засранец!

(У меня есть часть, рефлекторно реагирующая на ругательства. Мне пришлось попросить эту часть успокоиться, дабы сохранять заинтересованность. )

ДШ : Я ценю твою готовность говорить со мной. Я бы хотел лучше разобраться, почему ты думаешь, что мы занимались ерундой или почему я тебе не нравлюсь.

ЗК : Ты ничем не отличаешься от двух предыдущих терапевтов-лузеров. Ты возвращаешь ей надежду, а потом гадишь на нее.

(Я почувствовал свою часть, которая хотела поспорить с ее защитником и убедить его, что я другой, что я безопасен и не обижу ее. Я напомнил этой части, что такой подход не работает.)

ДШ : я понимаю, что у тебя нет причин верить мне. Ее предавали многие призывавшие доверять им. И много раз воскресавшие в ней надежды обманывались и она вновь и вновь терпела разочарование. Я также понял, что твоя задача — предотвращать повторение таких историй, и у тебя достаточно власти для этого. Ты босс и мы не собираемся ничего делать с ее травмами без твоего одобрения.

ЗК : Ах ты говнюк! Я тебя насквозь вижу! И понимаю что ты сейчас пытаешься сделать с помощью этого полного заботы терапевтического дерьма!

(Теперь часть меня стала говорить, что это бессмысленная и утомительная трата времени и что надоели уже эти оскорбления. Я попросил ее отступить на шаг назад).

ДШ : Ок. Как я сказал, я не жду, что ты будешь доверять мне прежде чем я докажу, что на меня можно положиться. Я ценю то, что ты позволяешь Колетте продолжать видеться со мной, несмотря на те чувства, что ты питаешь ко мне. И я бы хотел почаще встречаться с тобой с тем, чтобы следить как мы продвигаемся. Теперь я бы хотел снова поговорить с Колеттой. Колетта, ты здесь?

Колетта : Даа. Это было странно. Он всегда так плохо обращался со мной! Я никак не думала, что он пытается помочь мне. Когда он с тобой говорил, я почувствовала его печаль.

ДШ : И как ты теперь к нему относишься?

К : Мне жаль, что ему приходится быть таким жестким, в то время как сам он так печален.

ДШ : Ты можешь ему сказать об этом? Посмотри как он отреагирует.

К : (после паузы) Он, кажется, стал мягче. Он ничего не говорит, просто выглядит очень грустным.

Пока Колетта слушала мой разговор с защитником, она по-иному взглянула на него. Когда я спросил, что она стала чувствовать по отношению к нему после услышанного, стало понятно что ее Самость обозначилась более явственно. Ее голос стал спокойнее, она стала демонстрировать доверие и сострадание, которых так не хватало во время наших предыдущих разговоров об этой части.

Она все еще сочувствовала этому защитнику во время следующей сессии, и я предложил ей выразить новое для нее переживание сострадания к своей части через внутренний диалог. Вначале эта ее часть отреагировала привычным презрением, тем же что и по отношению ко мне перед этим, сказав Колетте, что она была бестолковой дурой, раз доверилась мне. Но я помог своей клиентке сохранить сердце открытым и часть, с которой велся диалог, оказалась удовлетворена тем, что Колетта наконец увидела ее стремление помочь.

Позже в терапии, после того как Колетте удалось освободить еще многих Изгнанников с моей помощью, она начала производить серьезные изменения в своей жизни. Она перестала скрывать свои эмоции и оправдываться. Завершила отношения, в которых она воссоздавала некоторые из своих старых паттернов жертвы. Мне она все больше нравилась и я поверил в возможность ее дальнейшего развития и в мою способность помочь ей. Как вдруг, в один прекрасный день, очередной звонок от нее как будто облил меня холодным душем. Низкий угрожающий голос на автоответчике произнес: «Ты ее не получишь. Она моя!». И на другом конце повесили трубку.

Я перезвонил, но мне никто не ответил. Внезапно я почувствовал комок паники в животе, сходный с тем, что я переживал с Памеллой. Где-то был в опасности мой клиент, а я ничем не мог помочь ему. Слава Богу, у меня было несколько дней до нашей следующей сессии, чтобы поработать со своим дистрессом. Я попросил коллегу помочь мне с моей частью, относившейся к раннему периоду моей жизни, когда я чувствовал себя беспомощным и неспособным помочь кому-либо. Эта работа оказалась очень освобождающей и ценной.

Когда Колетта пришла на следующую сессию, она выглядела подавленной и сообщила, что вернулась к тому, откуда начинала. Она вновь унижается и пытается вернуть отношения, которые она покинула. Впервые в этом году ее посетили мысли о самоубийстве. Она помнила, что звонила мне, но не смогла вспомнить, что говорила. Поскольку до этого я был очень воодушевлен ее прогрессом, в этот момент мое сердце упало и я услышал знакомый внутренний голос, задававший все тот же вопрос — сдвинулись ли мы вообще с места в этой нашей совместной работе? Я попросил эту часть позволить мне остаться в присутствии. Я присоединился к Коллете и почувствовал смещение в сторону большей общности. Такое происходит, когда моя Самость более “воплощена”, включена.

Я попросил Колетту сфокусироваться на суицидальном импульсе и попросить ту часть, которая боялась этого, сделать шаг назад, позволив клиентке просто быть любопытной. После чего Колетта смогла спросить другую свою часть — почему она желала ее смерти. Страшный голос из телефонной трубки ответил, что его работа была «уничтожить ее». Мне пришлось сдерживать свои собственные занервничавшие части и помочь ей сохранять любопытство относительно причин такого желания ее уничтожить. Ей ответили, что она заслуживала смерти и важно было проследить, чтобы это произошло наверняка. Колетта взглянула на меня и сказала, что это выглядело как чистое зло. Я попросил ее сохранять спокойствие и заинтересованность, чтобы оставалась возможность диалога и мы бы смогли убедиться в том, правда ли это.

Колетта : Почему ты думаешь, я заслуживаю смерти?

Суицидальная Часть : Просто сделай это, а моя работа — проследить, чтобы ты это сделала.

К : Чего ты боишься, что может произойти, если я не умру?

СЧ : Я ничего не боюсь!

Дик Шварц : Спроси ее, что хорошего будет в твоей смерти.

К : Ок, тогда что будет хорошего, если я умру?

СЧ : Ты не будешь хорошо к себе относиться.

К: То есть, ты не хочешь, чтобы я хорошо к себе относилась?

СЧ : Да, потому что ты самый бесполезный кусок дерьма и пустое место!

К : А что в этом такого ужасного, если я буду хорошего о себе мнения?

СЧ : (после продолжительной паузы) Потому что тогда ты будешь пытаться.

К : А что плохого в попытках?

СЧ : Тебе будут продолжать причинять боль.

В конечном счете, Суицидальная Часть говорит, что еще один провал пережить невозможно. Лучше умереть, чем пережить очередное разочарование. Колетта выразила свою признательность этой части за попытку защитить ее от такого результата, и мы попросили у Суицидальной части позволения на исцеление тех частей, которые в прошлом пострадали от разочарования.

К счастью, история Колетты закончилась лучше, чем история Памеллы. Она осознала, что Суицидальная Часть на самом деле была никем иным, как еще одним, еще более яростным ее защитником, который играл огромную роль в ее жизни. Поскольку она твердо верила в то, что боль и страдания были ее достоянием, а все хорошее, что приходило в ее жизнь, было фальшивым и иллюзорным, ее возможности переживать счастье или испытывать чувство уверенности, были сильно ограничены. Траектория исцеления клиентки взмыла вверх, когда завершилось это бессознательное давление.

Различие в достижениях Памеллы и Колетты объяснялись различиями моих позиций по отношению к пограничному расстройству личности. И, что помогало мне еще больше, это моя способность замечать те мои части, которые реагировали на Колетту, как на триггер, возможность в тот же момент времени проводить с ними работу и затем возвращать руководящую роль Самости. Вне зависимости от вашей профессиональной ориентации как терапевта, такая способность в постоянном мониторинге открытости своего сердца и быстром восстановлении после «нападения частей» особенно критична при работе с пограничными клиентами. Как показывает мой опыт, недоверчивые защитники ваших клиентов постоянно следят за состоянием вашего сердца. И как только они чувствуют, что ваше сердце закрывается, начинают мучать вас или покидают терапию.

Одной из величайших несправедливостей жизни является то, что большое количество людей, получивших травмы в детстве, вновь и вновь ретравмируются на протяжении всей жизни, потому что первоначальная травма сделала их чрезвычайно ранимыми, незащищенными и предрасположенными к реактивным реакциям. Пограничные клиенты неизбежно будут, время от времени, служить триггерами для своих психотерапевтов, провоцировать их, вызывая в них чувство страха, негодования и безысходности. Ваша способность к распознаванию того, что происходит у вас внутри и искренняя попытка восстановить взаимопонимание, может стать поворотным пунктом в терапии.

Многие пограничные клиенты страдали в жизни от недостатка признания. Обычно, когда они оказывались в конфликтной ситуации, их подвергали стыду и отвергали за их повышенную чувствительность, эмоциональность или импульсивность. Как результат, часто они живут с чувством, что они приговорены оставаться в одиночестве с арсеналом необычно реактивных и крайних в своих проявлениях защитников.

Эти клиенты заслужили быть в отношениях с кем-то, кто, первоначально будучи спровоцированным, все же смог вернуться на позицию, с которой ясно видна боль, ведущая к такому поведению, как взрывная ярость, ледяное отстранение или контролирующая манипуляция.

Как только вы научитесь осознавать ваши собственные части, старающиеся защитить вас от этих клиентов, и убедите их позволить вам продемонстрировать внутренний свет вашей Самости, эти «сложные» клиенты станут вашим самым большим вознаграждением, а так же значительно вырастет уровень вашего самолидерства (способности управлять собой) и сострадательного присутствия.

Ричард Шварц, Ph.D., директор the Center for Self Leadership , основатель Системной семейной терапии субличностей, автор книг