Критика эволюции. Врачи роддома в Башкирии публично посмеялись над своей зарплатой. Список использованных источников

Многие выводы современной теории эволюции неочевидны и требуют изощренных обоснований. В ней немало нерешенных проблем, и есть области, к изучению которых только приступили. Однако на сегодняшний день это единственная фундаментальная теория в биологии, позволяющая объяснить развитие и разнообразие жизни.

Понятие «эволюция», то есть «развертывание» или «разматывание», постепенное без скачков и перерывов изменение и усложнение какого-нибудь объекта, существовало в науке и до Дарвина . Об эволюции, например, Солнечной системы писали Кант в 1755 году и Лаплас в 1796-м. Естественно, что и биологи примеряли эту идею к своей дисциплине. Первая основанная на ней теория органического мира принадлежала Жану Батисту Ламарку, который предположил, что всем живым существам свойственно стремление к самоусовершенствованию и прогрессу с наследованием приобретенных на протяжении жизни признаков. И хотя с точки зрения современной науки в объяснении причин развития Ламарк был не прав и изменения, которые не затрагивают половые клетки, наследоваться не могут, тем не менее существование самого явления эволюции он доказал вполне убедительно. Были, конечно, и другие теории развития органического мира, ныне практически забытые. Для XVIII и начала XIX века подобный подход, объяснявший происходящие в мире изменения естественными причинами, а не действием высших сил, был новаторским и противоречил общепринятой методологии, суть которой лучше всего изложил англиканский священник Уильям Пэйли. В увидевшем свет в 1806 году «Естественном богословии» он рассуждал так: предположим, что на прогулке в поле мы нашли часы. Ясно, что столь сложный и целесообразный механизм не мог возникнуть самопроизвольно, но был замыслен и изготовлен неким часовщиком. Но Вселенная и жизнь неизмеримо сложнее часов, поэтому должен быть и создавший их Мастер. Популярность этой аналогии в наши дни побудила американского биолога и выдающегося популяризатора дарвинизма Ричарда Докинза продолжить спор с Пэйли и даже дать своей книге, опубликованной в 1986 году, название «Слепой Часовщик». Как объяснить ошибки и неточности в «конструкции» живых организмов, спрашивает Докинз. К примеру, геном человека «содержит огромное количество «мусора», неработающих и даже смертельных генов, как, например, онкогены. Все это мог создать только слепой часовщик, но никак уж не «умный» творец».

К тому времени, как Чарлз Дарвин отправился в знаменитое кругосветное плавание на корабле «Бигль», и за почти двадцатилетний последующий период, когда он прорабатывал свою теорию, в естествознании, в первую очередь в геологии, было накоплено достаточно фактов, позволяющих объяснять развитие физического и органического мира без Часовщика.

Англия и континентальная Европа изобилуют местами, где пласты горных пород выходят прямо на поверхность и потому легкодоступны для изучения. В начале 1830-х годов английский геолог Чарлз Лайель, с которым Дарвин впоследствии сдружился, предложил новую концепцию истории Земли, названную униформизмом. Согласно ей главные процессы, изменяющие Землю, — это выветривание и размывание горных пород. Поскольку идут они очень медленно, то увидеть результаты их работы - сглаживание гор и образование километровых осадочных толщ - можно только за длительный период времени. Первые же оценки возраста Земли по скорости накопления морских осадков составили миллионы лет вместо шести дней Творения. Тогда считали, что для постепенной эволюции видов этого времени вполне достаточно.

Книгу Лайеля «Основы геологии» с изложением идеи постепенной эволюции ландшафтов Дарвин даже брал с собой в путешествие, хотя отношение к ней научного сообщества было настороженным. Большинство ученых верили в теорию катастроф, утверждавшую, что каждый пласт ископаемой фауны - это свидетельство отдельных актов творения, которые чередовались с катастрофическим вымиранием созданного прежде. «Проницательный Генсло (пастор и ботаник) дал совет мне внимательно изучить только что появившийся первый том Principles, но ни в коем случае не проникаться проводимыми в ней воззрениями», - писал Дарвин. Но молодой естествоиспытатель проникся - так убедительны были доводы Лайеля.

На постепенные изменения, происходящие в органическом мире, указывал и огромный палеонтологический материал, накопленный в XIX веке. Разнообразие окаменелых форм животных и растений, четкое распределение их по толщам, вплоть до того, что по одним и тем же ископаемым остаткам можно установить одновозрастные слои, даже если они находятся в разных местах, - все это наводило на мысль о том, что живой мир закономерно менялся по всей планете. Более того, уже во времена Дарвина по окаменелостям начали восстанавливать временную последовательность геологических событий, которой ученые пользуются поныне.

Поскольку эволюционное развитие предполагает непрерывность, значит, одни виды должны происходить от других. Главное подтверждение этого тезиса пришло из эмбриологии, которая бурно развивалась в начале XIX столетия, и уже был открыт закон (российским академиком Карлом фон Бэром), согласно которому у животных, совершенно разных во взрослом состоянии, похожи зародыши. Дарвин был хорошо знаком с этими исследованиями и использовал их для своих теоретических построений.

Рождение дарвинизма

Что же, собственно, сделал сам Дарвин? А сделал он на первый взгляд очень простую, но совершенно необходимую вещь, благодаря которой гипотеза стала теорией. Он объяснил, как идет эволюция, каков ее конкретный механизм. Именно это объяснение, оформленное в виде теории естественного отбора, впоследствии назвали «дарвинизмом». Эта теория «покоится на трех китах»: изменчивости, наследственности и отборе. Понять ее несложно и школьнику, достаточно припомнить, что среди животных и растений, будь то домашние или дикие, всегда есть какое-то разнообразие, и особи одного вида хоть немного, но отличаются друг от друга - так проявляется изменчивость. При этом дети больше похожи на своих родителей, чем на чужих, - так работает наследственность. Теперь положим, что в потомстве одной пары голубей клювы немного различаются по длине, и один любитель обращает внимание на голубя с клювом слегка покороче, другой же, напротив, на голубя с клювом подлиннее, поэтому они будут отбирать для разведения птиц с одним из крайних проявлений признака. Первоначально отличия очень малы, но с течением времени отбор приводит к возникновению двух хорошо различающихся форм - пород. Именно так в действительности и произошло с породами голубей-турманов, выведенных в Англии, чей пример использовал для иллюстрации своей теории Дарвин. Получается, что совершенство и поразительное разнообразие живых организмов - от бактерий и грибов до баобабов и человека - создано благодаря естественному отбору, который действует из поколения в поколение.

Первое издание основного труда Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора» увидело свет 24 ноября 1859 года. В день ее появления на прилавке магазина она разошлась тиражом 1 250 экземпляров. Потребовалось второе издание тиражом 3 тысячи, потом допечатали еще 16 тысяч, книгу перевели на многие языки мира. Дарвин смеялся: «Даже на древнееврейском языке появился очерк о ней, доказывающий, что моя теория содержится в Ветхом Завете!» Он был горд и отрицал, будто успех книги - только в ее своевременности. По его признанию, до ее публикации он не встречал среди своих коллег ни одного, кто сомневался бы в постоянстве видов. Даже Лайель не соглашался с Дарвином. Однако теория естественного отбора так хорошо объясняла накопившийся у натуралистов материал и так интересно читалась, что была просто обречена на успех.

Что бы ни говорил автор, книга действительно оказалась очень своевременной. Благодаря быстрому развитию науки, техники и экономики в европейском обществе распространилась идея прогресса. Теория эволюции переносила ее на развитие живого мира и одновременно служила естественнонаучным обоснованием прогрессистских социальных теорий. Говорят даже, что Карл Маркс хотел посвятить «Капитал» Дарвину, и хотя это лишь миф, его существование показательно.

Коль скоро дарвинизм признавал эволюцию всех видов, то с неизбежностью возникал вопрос о происхождении «венца творения». На него Дарвин тоже ответил, но в другой книге, которая вышла на 12 лет позже первой: вероятно, он долго не решался публично выступить по такому щекотливому вопросу. Эта книга называлась: «Происхождение человека и половой отбор». По мнению автора, своим интеллектуальным прогрессом человечество обязано женщинам, которые выбирали себе самых умных и надежных партнеров, а слабые и глупые представители сильной половины оставались без потомства. Именно в этой книге прозвучало впервые заявление, столь взбудоражившее общество, о нашем родстве с обезьянами. С тех пор теория эволюции вышла за стены кабинетов ученых, стала предметом широкого обсуждения, и критика ее утратила конструктивный научный характер. Что поделать, но тогда в руках у Дарвина не было столь весомых доказательств своей правоты, которые появились позже, и, говорят, под занавес своей жизни он готов был даже отказаться от гипотезы происхождения человека. Факты появились вскоре после его кончины. В 1890 году на острове Ява голландский антрополог Эжен Дюбуа обнаружил кости древних, похожих на человека, существ, которых назвали питекантропами. И хотя, по современным представлениям, ни питекантроп, ни другие известные ископаемые человекообразные, включая неандертальца, не были непосредственными предками человека, тем не менее они - наши ближайшие генетические родственники - и помогают увидеть, как вместе с постепенным развитием мозга и освоением прямохождения возник человек.

Зачем судиться с теорией

После Первой мировой войны общественное мнение в США было предубеждено против теории эволюции, которую связывали с атеизмом. В 1925 году в штате Теннесси в качестве закона был принят «акт Батлера», гласящий: «…будет нарушением закона, если любой преподаватель любого университета или школы, содержащихся полностью или частично за счет штата, будет преподавать любую теорию, отрицающую историю Божественного Творения человека, как тому учит Библия, и вместо этого преподавать, что человек произошел от низших животных». Ответственность за нарушение предполагала уплату штрафа в 100-500 долларов, большой по тем временам суммы. Противники акта Батлера, группа бизнесменов из Дейтона, маленького городка в штате Огайо, возглавляемых инженером Джорджем Рэппли, решили показать абсурдность этого закона весьма оригинальным способом - через суд. Они заручились согласием молодого преподавателя естествознания и математики Джона Скоупса, что тот признает себя нарушителем акта Батлера. Фактически Скоупс только один раз вел урок биологии, заменяя заболевшего коллегу, на котором действительно обсуждал главу по дарвинизму из рекомендованного учебника. Замысел заключался в том, чтобы процесс показал несостоятельность акта Батлера и привел к его отмене. Дополнительным стимулом была идея Рэппли о том, что процесс привлечет внимание к Дейтону и поможет заработать - классическая пиар-акция.

Процесс начался 10 июля 1925 года. Защита добилась обсуждения Библии в качестве альтернативного естествознанию источника знаний. Обвинитель Уильям Брайан, влиятельный политик, неоднократный кандидат в президенты, вынужден был отвечать на «неудобные» вопросы о библейских чудесах, можно ли их трактовать буквально и рассматривать в качестве серьезной альтернативы естественнонаучной точке зрения: о сотворении мира за шесть дней и его возрасте, остановке Солнца Иисусом Навином, проглоченном китом и жившим три дня в его желудке Ионе и подобном. Брайан не ответил на эти вопросы удовлетворительно, и наблюдавшая за процессом пресса признала его поражение. Стало очевидно, что библейские факты естественной истории можно трактовать как аллегории. Скоупс был оправдан, но в силу юридических причин акт Батлера отменили не сразу - это произошло только в 1967 году, хотя со времен «обезьяньего процесса» более ни разу не применяли.

В США было еще несколько попыток ограничить преподавание эволюционизма в школе по религиозным мотивам. Последний раз это было в 2002 году в округе Кобб штата Джорджия, где на школьных учебниках биологии по требованию верующих родителей поместили наклейки с надписью: «…эволюция - это теория, а не факт… эту тему надо рассматривать критически». В 2005 году окружной суд постановил эти наклейки убрать. В России недавно прошел первый «обезьяний процесс». Инициировавший его Кирилл Шрайбер профессионально занимается рекламным бизнесом, равно как помогавший ему на процессе друг Антон Вуйма, руководитель «Духовного наследия» - организации, называющей себя «информационным агентством с сильным PR-уклоном». Сам Вуйма в интервью признавал, что в целях саморекламы проводит акцию «черного PR» - в данном случае против дарвинизма. Суд города Санкт-Петербурга принял первый иск к рассмотрению и вынес по нему отрицательное решение.

Лучшая демонстрация теории эволюции - стадии развития лягушки: у похожего на рыбку головастика сначала отрастают задние лапки, потом передние, затем исчезает хвостик, и вот новое существо - амфибия

Общий предок

Коллеги задавали Дарвину массу вопросов, на многие из которых он убедительно ответил и не только потому, что был энциклопедически образованным человеком, но и благодаря силе предложенной им теории. А на что не ответил он сам, ответили следующие поколения ученых, и их ответы породили новые вопросы…

Возможно ли, что никакой преемственности между видами нет и каждый из них возник независимо? На этот вопрос современная наука, которая изучает механизм эволюции на уровне молекул, отвечает отрицательно. У всех известных существ наследственная информация закодирована в виде последовательности нуклеотидов в молекулах ДНК. Нуклеотидов всего четыре, и они одинаковы у микроорганизмов, растений и животных. Этот факт - в пользу родства всех существ. Но порядок следования нуклеотидов различается в молекулах ДНК разных организмов, что, собственно, и служит залогом их внешнего и внутреннего различия. Чем больше таких различий в ДНК двух разных видов, тем раньше они разошлись со своим общим предком.

Используя эти положения, в 1962 году американские биохимики Лайнус Полинг и Эмиль Цукеркандль выдвинули идею «молекулярных часов». Они заметили корреляцию между количеством различий в последовательностях аминокислот гемоглобина - белка, переносящего кислород, который есть у многих животных, и временем расхождения видов согласно палеонтологической летописи. То есть скорость, с которой изменяется последовательность аминокислот, для данного белка постоянна. А значит, по числу различий в одном и том же белке для любой пары видов можно оценить время их расхождения, даже если и палеонтология на этот счет не дает никаких указаний. Как в школьной задаче на расчет времени при известных расстоянии и скорости. Тот же принцип оказался верным и для последовательностей нуклеотидов в молекулах ДНК. В идеальном случае генеалогия живого существа, построенная палеонтологами, должна совпасть с генеалогией, построенной генетиками, и это стало бы одной из лучших демонстраций теории эволюции.

Знания о последовательностях ДНК и белков привели к рождению новой науки, занимающейся их сопоставлением и анализом, - биоинформатики. От нее ответвилась молекулярная филогенетика. По сравнению с традиционной систематикой, основанной на изучении анатомии, эта наука оперирует огромным количеством признаков - ведь число генов у многоклеточных организмов исчисляется многими тысячами, и каждый из них состоит из сотен или тысяч нуклеотидов. Сотни лабораторий во всем мире анализируют ДНК и все глубже разбираются в родственных связях организмов.

Не только генетический код, но и функциональные участки ДНК - гены - нередко одинаковы. Например, развитие зародыша у разных групп многоклеточных животных управляется одними и теми же генами. Где будет передний конец, а где - задний, задают «гомеозисные» гены, очень похожие у всех животных: от медузы до примата. Одни и те же гены управляют развитием глаза мухи и мыши - а ведь прежде считалось, что эти органы несравнимы, поскольку по-разному устроены: глаз насекомых состоит из множества простых глазков - фасеток, каждый из которых дает изображение одной точки пространства, а глаз позвоночных строит полное детальное изображение. Еще пример, в зародыше любого вида образуются лишние клетки, которые затем самоуничтожаются. Так, наши пальцы формируются за счет гибели клеток между ними, иначе вместо нормальной конечности развивалась бы сросшаяся культя. Точно так же ликвидируются самостоятельно и мутантные клетки, способные стать раковыми. Эти процессы запрограммированной гибели клеток - апоптоза - управляются особыми генами, которые очень похожи и, как оказалось, взаимозаменяемы, у человека, мыши и крошечного червя, состоящего всего лишь из одной тысячи клеток.

А раз во всех существах встречаются одинаковые «кирпичики», значит, они достались им от некоего общего предка? Кто же это мог быть? В мире одноклеточных мы видим организмы, похожие по обмену веществ и на растения, и на животных. Первые путем фотосинтеза создают себе пищу сами, вторые - этого не могут и нуждаются в готовых органических веществах. Например, от такого существа, как эвглена зеленая - полуводоросль-полуживотное, могла пойти дальнейшая эволюция. Чтобы стать многоклеточными, отдельным существам-клеткам нужно было объединиться в колонии. Сейчас полагают, что такой скачок связан с появлением хищничества как образа жизни: большую особь труднее съесть. Вся дальнейшая эволюция - это непрекращающаяся гонка наращивания размеров обеих противоборствующих сторон, в которой хищники и жертвы подгоняли друг друга. Животные, которые жили миллиард лет назад, настолько отличались от современных, что к ним неприменимы привычные принципы классификации. В них причудливо сочетались признаки разных современных типов, никогда не встречающиеся одновременно ни в одном из ныне живущих организмов. Трибрахидиум можно было бы назвать медузой, если бы не диковинная трехлучевая симметрия, более характерная для растений. Дикинсония похожа на кольчатого червя, но назвать ее так мешает «скользящая» симметрия, при которой парные конечности расположены не напротив друг друга, а в шахматном порядке. Такой тип симметрии опять-таки чаще встречается в растительном царстве, но в данном случае ученые уверены, что имеют дело с животным. По непонятной причине эти странные существа вымерли, и более полумиллиарда лет назад (в раннем кембрии) на коротком отрезке времени длительностью порядка десяти миллионов лет появились все известные современные типы животных. Это событие назвали «кембрийским взрывом». И согласно теории эволюции общий предок современных животных вышел из древнего мира докембрийских «чудищ», тех, кто пережил глобальную катастрофу. Данные молекулярной филогенетики подтверждают, что родословная современных типов (как то: губки, погонофоры, хордовые и т. д.) - это не дерево, но куст с пучком ветвей-типов, растущих из единого корня. А вот окаменелые остатки того, кто был этим корнем, палеонтологам еще не попались.

Уязвимое место

На самом деле прямого обоснования эволюционной теории еще никто не представил. В качестве такового может послужить только наблюдение за естественным развитием видов и обязательная регистрация того, какими были существа на старте, их промежуточные формы и во что превратились в конце. Отсутствие такого наблюдения и есть наиболее уязвимое место теории. Действительно, если видообразование - это непрерывный процесс, который продолжается и в наши дни, то почему мы не встречаем переходных форм? Есть, к примеру, тигр, лев, леопард, рысь - представители семейства кошачьих, а полосатых львов или тигров с гривами - форм промежуточных между двумя родственными видами - не бывает. Настораживает и то, что в ископаемом состоянии переходные формы также не встречаются. Отсутствие современных переходных форм Дарвин объяснял тем, что картина сегодняшнего мира - это результат уже разрешившихся противоречий и родоначальные виды истреблены естественным отбором. Что же до отсутствия их ископаемых остатков, то аргументом служили кратковременность их существования и небольшая численность, из-за чего вероятность, чтобы они сохранились, очень мала, а вероятность обнаружить их - и вовсе мизерна. Все, что видят палеонтологи, - это один вид в одном слое, другой - в другом, и никаких переходов. Словно долгие периоды устойчивого существования одних и тех же организмов вдруг сменялись быстрым видообразованием. Американские ученые Нильс Элдридж и Стивен Гоулд назвали это явление «прерывистым равновесием». Осталось понять условия стабильности и факторы ускорения эволюции.

И все-таки, в одном частном случае - среди микроорганизмов - ученые считают, что им удается видеть и регистрировать ход эволюции. В ответ на изобретение новых антибиотиков против болезнетворных бактерий возникают штаммы (группы микроорганизмов с четкими физиологическими особенностями), устойчивые к действию этих лекарств. С первой половины XX века идет постоянная гонка: медикам приходится все время изобретать новые лекарственные средства, которые быстро теряют эффективность из-за ускоренной эволюции микробов. Единственное, что останавливает от того, чтобы считать ее зримым процессом видообразования, - невозможность применить к бактериальному штамму понятия «вид». Стандартное определение гласит, что вид - это совокупность организмов, неспособных к скрещиванию с особями других видов или дающих при таких скрещиваниях бесплодное потомство. Но оказалось, что штаммы, относящиеся к одному и даже разным видам бактерий, могут обмениваться генетическим материалом друг с другом. Это явление назвали горизонтальным переносом генов. Благодаря миграции генов достижения одного вида микроорганизмов становятся доступными для другого - такую форму эволюции назвали ретикулярной, или сетчатой, чтобы подчеркнуть ее отличие от «классической», то есть древовидной, куда бактерии, похоже, не вписываются. Образно говоря, для бактерий нельзя построить эволюционное древо с общим корнем - у них родственные связи образуют запутанную сеть.

Парадоксы развития

Еще один феномен, который пока трудно объяснить с эволюционной точки зрения, - это сложность строения живого организма. Как, например, мог образоваться такой совершенный орган, как глаз? Дарвин, который хорошо знал зоологию и анатомию, на этот вопрос отвечал так. Органы, способные воспринимать свет, есть даже у самых простейших существ. Поэтому глаза можно выстроить в ряд по мере усложнения: от простых пигментных пятен или выстланных пигментом прозрачных кожных мешочков ланцетника до сложных фасеточных глаз насекомых и совершенной оптической системы человеческого глаза. Причем такой ряд легко создать и на основе глаз зародышей, что будет иллюстрацией к процессу их развития. Ну а какие преимущества в конкурентной межвидовой борьбе дают хорошо работающие глаза тем, у кого они есть, вряд ли нужно перечислять. Гораздо труднее оказалось для Дарвина объяснить происхождение электрических органов у рыб. Но если бы ему было известно, что почти все физиологические процессы имеют электрическую природу, он с легкостью это сделал бы.

Тем не менее проблема осталась - на молекулярном уровне. Даже у наиболее простых бактерий есть около 200 генов, каждый из которых состоит из сотен или тысяч нуклеотидов. Каждый ген отвечает за какую-то жизненно необходимую функцию, например за построение элементов клетки, производство и починку молекул ДНК, за транспорт пищи в клетку. Американский биохимик Майкл Бихи назвал это свойство живой системы «неуменьшаемой сложностью», из которого следует, что первая клетка должна была появиться сразу с двумя сотнями генов, чтобы стать жизнеспособной. Кстати, этот пример часто используют критики теории эволюции. Они говорят: раз биологи сами пришли к такому парадоксу, значит, они отрицают дарвинизм. В логике такой прием называется подменой тезиса и свидетельствует об ошибочном выводе - разумеется, ученые не отрицают дарвинизма, они ищут пути обхода «неуменьшаемой сложности». Действительно, случайное возникновение даже самой элементарной клетки путем перебора химических соединений маловероятно. Но мы мало знаем о том, как была организована ранняя жизнь на Земле и какие пути могли привести к возникновению клетки.

Проблему представляет собой и сложность многоклеточных организмов с десятками тысяч генов. Ведь материала, с которым «работает» естественный отбор, может не хватить. Особенно среди крупных животных, исчисляемых всего лишь тысячами особей, таких как киты или слоны. В 1957 году английский генетик Джон Холдейн рассчитал, что для замены в популяции каких-либо организмов только одного признака необходимо вести отбор в 300 поколениях - а признаков-то (генов) десятки тысяч! Возможно ли при такой маленькой скорости эволюции возникновение новых видов, различающихся не по одному, а по целому комплексу признаков? Позднее это затруднение назвали «дилеммой Холдейна». Кажущуюся невозможность удается преодолеть, если сменить математическую модель и отказаться от посылки, что признаки эволюционируют независимо друг от друга. Половой процесс и связанный с ним обмен генами может объединять в одной особи множество нежелательных признаков и позволяет выбраковывать их существенно быстрее, чем предполагалось в модели Холдейна.

С помощью генетики удалось решить и вопрос о направленном течении эволюции, который стоял в свое время довольно остро. Еще в XIX веке палеонтолог Эдуард Коуп обнаружил, что у разных видов ископаемых животных могли развиваться одинаковые признаки. Это указывало на то, что эволюция - процесс не случайный, но подчиняющийся каким-то внутренним, еще не открытым закономерностям. В XX веке схожую концепцию под названием «номогенез» развивал русский ученый Лев Берг. Но экспериментальные данные такой концепции противоречат. У животных, даже не близких родственно, есть много общих генов, они-то и определяют, казалось бы, независимое появление у разных видов сходных признаков. Поскольку гены похожи, то и изменяются (мутируют) они сходным образом. С этой точки зрения удалось объяснить «закон гомологических рядов в наследственной изменчивости», сформулированный в 1920 году Николаем Вавиловым, который обнаружил, что у разных видов злаков встречаются похожие формы. Например, у ржи и пшеницы колосья могут быть как с остью, так и без нее; междоузлия могут быть как окрашенными, так и нет. Этот закон обладает большой предсказательной силой: если у одного растения какого-то признака нет, но он есть у близкого ему вида - нужно искать, вполне вероятно, что его просто еще не обнаружили.

Кто мы?

Генетика генетикой, но давайте посмотрим правде в глаза. Во всей этой истории большинство людей по-настоящему волнует лишь один вопрос - происхождение человека. Прав ли был Дарвин относительно близкого родства людей с человекообразными обезьянами? Судите сами. Анатомическое строение, физиологические и биохимические особенности, в частности строение молекулы гемоглобина, роднят нас с человекообразными обезьянами настолько, что сомневаться трудно. Ближе всех к человеку стоит шимпанзе, наше генетическое сходство настолько велико - 98%, что возникла идея в один род объединить человека и два известных вида шимпанзе: обыкновенного (Pan troglodytes) и карликового (Pan paniscus), также известного под названием бонобо. В 1991 году американский биолог Джаред Даймонд написал книгу об эволюции человека, которую так и назвал: «Третий шимпанзе». По его мнению, в зоологической систематике рода Homo правильнее использовать три вида: Homo troglodytes (человек пещерный, или шимпанзе обыкновенный), Homo paniscus (человек фавновый, или шимпанзе карликовый) и Homo sapiens.

По данным молекулярной филогенетики, эволюционные линии человека и шимпанзе разошлись примерно 6-7 миллионов лет назад. Мало того, сопоставив 14 000 генов человека и шимпанзе, ученые из Мичиганского университета под руководством Цзяньчжи Чжана пришли к выводу, что у шимпанзе эволюция на молекулярном уровне шла быстрее. То есть для того чтобы из предка, общего для шимпанзе и человека, получились сегодняшние виды, больше генов потребовалось изменить у шимпанзе. Так, может быть, вершина эволюции - это шимпанзе, а не человек? Тем более что с точки зрения биологии способность к рассудочной деятельности, выраженная у человека в большей мере, чем у других видов животных, не такое уж принципиальное отличие, и оно требует меньшего количества генетических перестроек, чем геном в целом.

Фальшивки и ошибки

За полтора столетия эволюционной теории в ней бывали ошибочные опыты и заключения, а подчас и фальсификации, и это - повод для вполне справедливой критики. Например, знаменитая история с «пилтдаунским человеком», обнаруженным в 1912 году. Его скелет был сфабрикован какими-то шутниками из черепа человека и челюсти орангутана и долгое время рассматривался как промежуточное эволюционное звено к современному человеку. Фальшивку разоблачили в 1953 году. Другой повод подал известный в прошлом популяризатор дарвинизма Эрнст Геккель: в стремлении убедительнее проиллюстрировать эволюционную теорию он переделывал рисунки зародышей животных так, чтобы на ранних стадиях они больше напоминали рыб - того требовал сформулированный им «биогенетический закон» (в развитии особи повторяются основные этапы эволюции вида). Оппоненты, приводя подобные случаи, делают вывод, что при доказательствах эволюционной теории были использованы несуществующие факты, а значит, она ошибочна. В каких-то единичных случаях да, были использованы. Но во-первых, все такие подделки, в том числе пилтдаунский человек и геккелевские рисунки, позже разоблачили, причем сами биологи. Во-вторых, твердо установленных фактов, не противоречащих теории, - гораздо больше. Встречается часто и такой аргумент, который касается, скорее, методологии науки, чем ее содержания, - раз у эволюционной теории есть нерешенные проблемы, значит, она несостоятельна. На это можно сказать следующее: у естественнонаучной теории должны быть нерешенные проблемы и области изучения, которые она только нащупывает. Это следует, в частности, из особенностей эмпирических обобщений: нет логических законов перехода от частного к общему.

Можно привести еще несколько подобных аргументов против теории эволюции. Одни из них будут содержать логические ошибки, другие - показывать, что у современной теории эволюции есть «белые пятна». Во всех этих случаях повода для отказа от теории не возникает, тем более что научной альтернативы ей нет. Принять в качестве таковой креационизм ученые не могут, поскольку он основан на метафизическом подходе. Теория эволюции и миф о Творении - это разные языковые системы, основанные на разном понятийном аппарате, и поэтому их невозможно корректно сравнивать и противопоставлять. А так называемый «научный креационизм» оказался неэффективен в качестве методологии исследования: он не выдвигает экспериментально подтверждаемых гипотез, а значит, бесполезен для развития научного знания.

Все так, и конкурентов у теории эволюции на сегодняшний день нет. Тем не менее с идеологических позиций она подвергается критике, суть которой сводится к тому, что теория оскорбляет чувства верующих. Остроумную идею, примиряющую естествознание и буквальную веру в Святое Писание, выдвинул современник Дарвина креационист Филипп Госсе. Он признавал верными все геологические данные, свидетельствующие о древности мира, но утверждал, что мир и был создан таким, как если бы имел долгую историю. По этому поводу английский математик Бертран Рассел иронично заметил: «Предположив это, нам уже нет надобности считать мир сотворенным в какой-то определенный момент времени. Все мы могли возникнуть всего пять минут назад - небритые, с дырками в носках и готовыми воспоминаниями». Эту идею, пусть и в шутливой форме, все еще используют. Например, в зоопарке американского города Сент-Луис есть зал, посвященный эволюции, и в нем - объявление, гласящее: «Здесь вовсе не утверждается, что мир живого не мог быть создан сразу - просто он выглядит так, будто появился в результате долгой эволюции».

Критика теории эволюции

Теория эволюции подвергается креационистами критике, в основном, по трем направлениям.

• 1. Палеонтологическая летопись обнаруживает скорее структуру эволюционных скачков, а не постепенные преобразования.
• 2. Гены - мощный стабилизирующий механизм, главная задача которого заключается в том, чтобы предотвратить развития новых форм.
• 3. Случайные, возникающие друг за другом мутации на молекулярном уровне не являются объяснением высокой организованности и растущей сложности живых организмов.

Согласно эволюционной теории от палеонтологической летописи следовало бы ожидать постепенного появления простейших форм жизни, постепенного преобразования простых форм в более сложные, множество промежуточных «звеньев» между разными видами, зачатки новых признаков организма, например, конечностей, костей и органов.

На самом деле палеонтологи представляют доказательства внезапного появления сложных форм жизни, размножения сложных форм жизни «по роду их» (по биологическим семействам), не исключающее вариаций, отсутствие промежуточных «звеньев» между разными биологическими семействами, отсутствие частично развитых признаков, то есть полную законченность всех частей тела.

Резкой критике подвергается теория происхождения человека от обезьяны. Обращается внимание общественности на то, что «пилтдаунский человек», которого считали «недостающим звеном» в течение 40 лет, на деле оказался подделкой: в 1953 году выяснили, что на самом деле части челюсти и зубов орангутанга были соединены с частями человеческого черепа.

Не лучшим образом обстоят дела и у рамапитека. Как можно было рамапитека, реконструированного по одним лишь только зубам и челюстям - без информации о тазе, конечностях или черепе - назвать «первым представителем человеческого рода»?

Со слов креационистов, все большее число ученых убеждается, что и австралопитек не был нашим прародителем. Тщательные исследования его черепа показали, что он гораздо более похож на черепа нынешних обезьян, а не человека. А вот неандерталец, считают креационисты, несомненно, относится к человеческому роду. Беда в том, что его изображали похожим, скорее, на обезьяну. Позже выяснили, что его скелет был сильно деформирован болезнью, и новый воспроизведенный по останкам вид неандертальца показывает, что он мало чем отличался от ныне существующих собратьев. Что касается кроманьонца, то обнаруженные кости были практически неотличимы от костей современных людей, поэтому говорить о нем, как о каком-то «переходном звене» уже никто не решается. Чарльз Дарвин не отрицал существования Бога, однако считал, что Бог создал лишь начальные виды, остальные же возникли под действием естественного отбора. Альфред Уоллес, который пришел к открытию принципа естественного отбора почти одновременно с Дарвином, в отличие от последнего утверждал, что между человеком и животными существует резкая грань в отношении психической деятельности. Он пришел к выводу, что мозг человека не может рассматриваться как результат естественного отбора. Уоллес провозгласил, что этот “мыслительный инструмент” возник в результате потребностей его обладателя, и предполагал “вмешательство высшего разумного существа”.

В приведенной ниже таблице изложено мнение креационистов о происхождении жизни и человека на Земле.

Сопоставительный анализ теории творения и эволюционной теории происхождения жизни и человека

Модель эволюции	Модель сотворения	Конкретные факты
Жизнь развилась из неживой материи путем случайной химической эволюции (самозарождения)	Жизнь происходит только от уже существующей жизни; изначально создана разумным Создателем	1. Жизнь происходит только от уже существующей жизни. 2. Сложный генетический код не может образоваться случайно
1)постепенное появление простых форм жизни; 2)переходные формы как связующие звенья	Свидетельство, ожидаемое от ископаемых: 1)внезапное появление в большом разнообразии сложных форм; 2)пробелы, разделяющие основные группы; отсутствие связующих форм	Свидетельство ископаемых: 1)внезапное появление в большом разнообразии сложных организмов; 2)каждый новый вид обособлен от предшествующих видов; отсутствие связующих форм
Новые виды возникают постепенно; зачатки недоразвитых костей и органов на различных промежуточных стадиях	Никакие новые виды не появляются постепенно; отсутствие недоразвитых костей или органов; все части полностью сформированы	Никакие новые виды не появляются постепенно, хотя и существует много разновидностей; отсутствие недоразвитых костей или органов
Мутации: в конечном счете полезны; порождают новые признаки	Мутации вредны для сложных организмов; не приводят ни к чему новому	Небольшие мутации вредны, значительные - смертельны; никогда не приводят ни к чему новому
Постепенное возникновение цивилизации из грубых, звероподобных начальных стадий	Цивилизация возникает одновременно с человеком; сложная с самого начала	Цивилизация возникает одновременно с человеком; жители пещер - современники тех цивилизованных людей
Речь эволюционировала от простых звуков животных в сложные современные языки	Речь возникает одновременно с человеком; древние языки сложны и обнаруживают завершенность	Речь возникает одновременно с человеком; древние языки часто более сложные, чем современные
Появление человека миллионы лет тому назад	Появление человека около 6 000 лет тому назад	Древнейшим записям приблизительно всего лишь 5 000 лет

Из других источников известно, что математики вывели вероятность возникновения белка из небелковых форм, она оказалась в пропорции 1:10 321 , то есть абсолютно неосуществимой, поскольку у математиков вероятностью «нуль» считается уже соотношение 1:10 30 .

Химики с биологами установили поразительный факт: основа жизни - белки; для возникновения белка необходимо наличие аминокислот (ДНК, РНК и т.д.), а для создания аминокислот необходимы… белки. Этот замкнутый круг также доказывает несостоятельность теории Дарвина.

Причины доминирования теории эволюции

Живучесть теории эволюции креационисты объясняют следующими факторами:

• 1. В школе изучают только теорию эволюции. Не допускается, чтобы в школьных учебниках появлялись аргументы против эволюции.
• 2. В научных учебниках почти всегда поддерживается эволюционная точка зрения. Эволюция преподносится как реальность, но не как концепция.
• 3. Если ведущие преподаватели и ученые утверждают, что эволюция является фактом, и намекают на то, что одни только невежды отказываются в это верить, то сколько неспециалистов осмелится им возражать? Факт, что вес авторитета применяется в защиту эволюции, составляет одну из главных причин, почему она пользуется широким признанием.
• 4. «Успех дарвинизма сопровождался упадком научной честности» (У.Томсон). Выбрав сторону эволюции ученому проще сделать себе карьеру.

Антидарвинизм направлен против теории естественного отбора, как творческого фактора видообразования. Этим определяется методологическая сущность антидарвинизма, и отсюда же необходимо исходить в критике антидарвинистских концепций.

а) Генезис антидарвинизма . Все антидарвинистские теории объективно являются оружием реакции и используются, а в очень многих случаях создаются в ее интересах и ставятся на службу ей. Это можно показать многочисленными фактами. Например, в Германии, в особенности во время первой мировой войны, в послевоенный период, а также на протяжении всего периода фашизма, количество антидарвинистской литературы резко возросло, и многочисленные авторы откровенно стали на путь использования биологической проблематики в целях реакции и «обоснования» дикой фашистской социальной демагогии и мракобесия.

Антидарвинизм, несомненно, возник, как общественное явление, как одно из выражений борьбы реакции с прогрессом, идеализма и механицизма - с диалектическим материализмом.

б) Общая оценка антидарвинистских теорий эволюции в свете фактических данных . Все антидарвинистские теории построены по некоторой общей схеме: 1) на попытках опровержения и дискредитации теории Дарвина и 2) стремлении заменить ее антиматериалистическими представлениями об органической эволюции. Как уже указывалось, основной критике подвергается теория естественного отбора. Эта критика состоит в следующем.

1. Прежде всего, атаке подвергается представление Дарвина, что материалом для эволюции служат объективно случайные, ненаправленные, неопределенные наследственные изменения . Строится, примерно, следующая схема рассуждений. Эволюционный процесс закономерен, а если это так, то он не может строиться на случайных изменениях. Изменения, говорят антидарвинисты, не случайны, а определенно направлены, а следовательно и эволюция есть, пользуясь термином Берга, номогенез, т. е. эволюция на основе закономерности, а не тихогенез, или эволюция на основе случайностей. Другими словами, принимаемая антидарвинистами направленность эволюции есть прямое следствие направленности изменений.

Этому рассуждению может быть противопоставлен соответствующий материал, где указано, что необходимость осуществляется через случайности и что случайность исторически развивается в необходимость (приспособление). Верно, конечно, что всякое наследственное изменение само по себе закономерно, ибо оно имеет определенные причины и является их конкретным следствием. Однако, любое изменение объективно случайно с точки зрения его экологического значения в данной среде, так как оно может быть полезным, вредным или индиферентным, и только через естественный отбор биотипов и миксобиотипов, оказавшихся наиболее приспособленными к данным условиям, изменение становится приспособлением, а следовательно, случайное становится необходимостью. Антидарвинисты не понимают того факта, что случайность есть форма проявления необходимости, а между тем огромное число данных (часть которых приводилась в этом курсе) показывает, что, например, мутации действительно объективно случайны в указанном выше смысле, и что нередко они, сами по себе, вредны, так как нарушают установившиеся полезные корреляционные зависимости, а следовательно и онтогенетическое формообразование. Очевидно, что должен существовать фактор, преобразующий нередко вредные мутации в качества адаптивного значения. Этот фактор и есть отбор. Антидарвинистская путаница в этом вопросе связана с тем, что антидарвинисты, как ранее указывалось, занимаются сведением эволюции к изменчивости и не видят коренных различий между изменением, как физиологическим процессом, и приспособлением, как явлением исторического порядка.

2. Нападениям подвергается также положение Дарвина о том, что наследственные изменения имеют различное направление . Согласно антидарвинистам, они идут в определенном направлении, вследствие чего и эволюция есть ортогенез. Факты говорят совершенно противоположное. В пределах любого вида изменения затрагивают разные органы, изменения их имеют разные степени, они проявляются в различных комбинациях и приобретают разное жизненное значение. Поэтому для естественного отбора возникает широкое поле к элиминирующей, а тем самым и к творческой деятельности.

Антидарвинисты этого-то и не понимают, путая и в данном вопросе две различные категории явлений - изменчивость и эволюцию. Так, Берг доказывает, что изменения ограничены и идут только в определенных направлениях, на примере эволюции лошадиных предков. Достаточно, якобы, обратиться к ним, и мы тотчас убедимся, «что о бесконечном числе вариаций, из которых можно было бы выбирать, как пишет Берг, не приходится говорить». В этом положении все не верно. Во-первых, как мы уже знаем, естественный отбор основан не на выборе, а на элиминации. Во-вторых, не верно, что многообразие предков лошади не велико. Указывалось число видов в отдельных родах лошадиного древа. Оно очень велико, исчисляясь сотнями. В-третьих, и в этом главное, вообще нельзя доказывать ограниченность изменений - ограниченностью числа видов. Здесь опять сказывается всегдашняя коренная ошибка антидарвинистов - сведение эволюции к изменчивости. В нашем курсе было с достаточной полнотой выяснено различие между этими категориями явлений.

3. Антидарвинистской атаке подвергается также самый механизм творческой деятельности отбора . Во-первых, неверно формулируется его роль, как выбирающего фактора (Берг и другие авторы). Об этой стороне вопроса было указано в своем месте. Во-вторых, антидарвинисты указывают, что мелкие индивидуальные наследственные изменения, которым Дарвин справедливо придавал столь большую роль и на которых строится тонкая шлифующая роль отбора, якобы, не могут давать каких-либо преимуществ и иметь полезного значения. Возражение это совершенно не состоятельно. Прежде всего, отметим, что оно построено на чисто субъективистской, антропоморфической оценке роли изменений. Последние могут иметь весьма мелкое фенотипическое выражение и кажутся нам «мелкими», но часто мы ничего не знаем о том, какое влияние они оказали на систему самого развивающегося организма. Далее - и в этом главное - мелкие наследственные изменения, несомненно, имеют селекционное значение, на что указывают многочисленные факты. Напомним, что даже приближенное сходство крыльев бабочки с листом дает критический эффект; что в рядах форм наблюдается постепенное нарастание критических эффектов; что уже зачатки специальных фоторецепторов у аннелид - полезны; что в рядах аннелид мы наблюдаем последовательные стадии усложнений, превращающих фоторецепторы в глаз, и что каждая из этих стадий - полезна. На примере крыльев бабочек Zaretes мы видели, что смещение срединной жилки заднего крыла на ничтожное расстояние (мелкое изменение) до совпадения со срединной жилкой переднего крыла сразу повышает криптический эффект; что ничтожные мелкие изменения в строении мандибул личинок жуков из сем. Silphidae связаны с иным образом жизни; что ничтожные изменения в ширине крыльев у семян бескрылого погремка определяют коэффициент лётности семян, а следовательно, и их судьбу; что мелкие, улавливаемые только, вариационной статистикой различия определяют глубоко различные адаптации у рачков и т. д. Ряд данных, приведенных в нашем курсе, показывает, что именно мелкие наследственные изменения, не вызывающие серьезных нарушений в онтогенезе, - основа эволюции путем естественного отбора. Творческая роль последнего четко доказана и есть предмет точной науки, доступный экспериментальному обоснованию в полевому наблюдению, чего нельзя сказать об «эмергентных факторах», «аристогенезе», «аллелогенезе», «ологенезе», «номогенезе», «энтелехии», «душах», «идеях» и прочих атрибутах антидарвинизма.

Антидарвинисты особенно яростно нападают на дарвинистское толкование критических сходств и мимикрии. Так, Гейкертингер в другие авторы в ряде работ пытались опровергнуть селекционное значение этих явлений. Однако, попытки эти оказались несостоятельными. Прием, употреблявшийся антидарвинистами, таков. При помощи соответствующих экспериментов они показывали, например, что птицы поедают и «приспособленных» и «неприспособленных» насекомых (например, критически и некритически окрашенных, несъедобных и съедобных и т. п.). Если это так, то, следовательно, естественного отбора нет. Рассуждение это основано на неверном, идеалистическом понимании приспособления, как абсолютного свойства организмов. Если, мол, птицы поедают криптически окрашенных насекомых, то следовательно, вся теория отбора не верна. И действительно, факты собранные антидарвинистами, только подтверждают основной тезис дарвинизма, что приспособленность (органическая целесообразность) есть не «изначальное» свойство организмов, а только явление относительного соответствия факторам среды, почему при изменении последних приспособление, теряет свое адаптивное значение, т. е. перестает быть им. Так, мы видели, что критическая окраска богомолов (в опытах Беляева) была действительна против нападений чекана-каменки, тогда как вороны съели и «приспособленных» и «неприспособленных». Факты, доказывающие относительность приспособленности, т. е. отсутствие «изначальной целесообразности», были приведены в достаточном количестве, и они иллюстрируют элементы положительной характеристики взглядов Дарвина на адаптации и подтверждают всю теорию отбора. Антидарвинисты, проводящие ложную идею об абсолютной, изначальной целесообразности, не замечают того, что их экспериментальные потуги показать указанными выше опытами ошибочность дарвинизма, в действительности доказывают правильность дарвинистского понимания адаптаций, как явления отношений организма к среде, а не абсолютного и изначального свойства.

4. Отвергая творческую роль отбора, антидарвинисты отвергают и его следствия, в частности дивергенцию, как ведущую закономерность филогенетического развития . Отвергается ими и монофилетическое происхождение органического мира. Отрицание этих основных признаков и закономерностей органической эволюции - совершенна голословно. Были приведены многочисленные факты, показывающие, что учение о монофилии есть основа, разрушение которой приводит к отрицанию идеи единства органического мира, подтверждаемого, однако, множеством фактов, тогда как учение о дивергенции, столь же конкретно обоснованное научными данными (сравни эволюцию лошади, слонов), является не только твердо доказанным, но и служит (в свете фактов единства органического мира) единственным материалистическим объяснением явления многообразия. Впрочем, и сами антидарвинисты не едины в своем отношении к данному вопросу, и никто другой» как Осборн, в ряде блестящих работ, показал многочисленные факты адаптивной радиации, т. е. дивергенции. Однако, характерно, что вне теории отбора он не смог объяснить ее причины, и ссылаясь, в качестве последней, на выдуманный им аристогенез, сам признает в одной из своих работ его… непостижимость!

В целом нападки антидарвинистов на теорию Дарвина не являются серьезными, и характерно, что все они были изобретены еще в XIX веке, а с тех пор только повторялись в новых выражениях и новой форме.

Выше мы видели, что предлагают антидарвинисты взамен дарвинизма: учение о нематериальных факторах эволюции, сведение последней к изменчивости, защиту принципа ортогенеза, признание изначальной целесообразности, принципа полифилии и конвергенции, идею возникновения новых видов путем пароксизма.

Критиковать эти положения означало бы повторять все содержание нашего курса, почему мы остановимся на них весьма сжато. С нематериальными факторами науке вообще нечего делать. О неправомерности сведения эволюции к изменчивости достаточно сказано. Принцип телеологического ортогенеза, предопределенности эволюции не только голословен, но и глубоко реакционен. Он заменяет настоящее причинное объяснение произвольными допущениями, означает признание фатальной обреченности эволюции, и следовательно, бессилие человека управлять ею. Не случайно поэтому при помощи теорий аллело-, аристо-, номо- и других «генезов» не было создано ни одной породы животных или сорта растений. Они были созданы и создаются только на основе теории отбора.

Прекрасно сознавая это, автогенетики и ламаркисты пытаются вбить клин между учением об искусственном и естественном отборе, утверждая, что творческое значение первого не служит доводом для обоснования теории второго. Против этого тезиса можно выставить ряд возражений. Во-первых, механизмы действия естественного и искусственного отбора безусловно аналогичны. Во-вторых, негативные формы искусственного отбора (т. е. через истребление, выбраковку) идут по той же схеме, что и естественный отбор. В-третьих, границы между искусственным и естественным отбором условны (бессознательный отбор). Наконец, в условиях эколого-селекционного метода обе формы отбора взаимодействуют. Указывалось, что совокупное действие естественного и искусственного отбора - наиболее прогрессивный метод хозяйственной работы. Практик непрерывно сталкивается в своей работе с положительным значением естественного отбора. А разве не естественный отбор создал форму бескрылого погремка, приспособившегося к установленному человеком порядку хозяйственной обработки ржи? Обе формы отбора так переплетаются, что границы между ними становятся относительными, а их механизм (как это видно на примере с погремком) - аналогичным.

Принцип изначальной целесообразности не выдерживает никакой критики. С этой же точки зрения ценны указания Шмальгаузена о частой вредности мутаций. Этот факт с предельной четкостью показывает, что 1) наследственные изменения не адекватны эволюционному процессу и 2) что в системе самого организма нет факторов изначальной целесообразности.

О полифилии уже было сказано, что же касается конвергенции, то не выдерживает никакой критики самое противоположение ее дивергенции, так как она есть прямое следствие дивергентного развития представителей различных групп, которые проникли в одну и ту же среду и конвергировали. Проникнув в одну и ту же экологическую среду, они по необходимости, т. е. в силу конкуренции, становятся конвергентно сходными, так как иначе нельзя удержаться в жизни.

Дельфин по необходимости, т. е. в силу борьбы за существование, должен быть конвергентно сходным с рыбой, так как иначе он не сможет быстро и ловко плавать и конкурировать с другими дельфинами или хищными рыбами. Таким образом, шаг за шагом, в ходе конкуренции, вырабатывалось все большее конвергентное сходство с рыбами. Исторически конвергенция возникла, как неизбежное следствие дивергенции, и не может толковаться, как особый «принцип», якобы, противоположный последней.

Антидарвинистский «скачкизм», представление о пароксизмах эволюционного процесса - признак антиисторичности антидарвинистских концепций. Кювье также говорил о революциях земного шара, но, как метко сказал Энгельс, эта идея революционна на словах и реакционна на деле. Она, как и все прочие антидарвинистские построения, основана на смещении внезапных, скачкообразных наследственных изменений (мутаций) и эволюционного процесса, который идет согласно диалектическому закону развития - через мелкие скрытые количественные изменения - к изменениям качественным, коренным. Мутация, по отношению к системе вида, - только количественное изменение, и только через процесс непрерывного отбора, путем накопляющего и перестраивающего его действия достигается развитие новых миксобиотипов, новых подвидов и, в конечном счете, новых видов.

Данные науки из года в год делают теорию Дарвина все более прочной, а антидарвинизм - все более беспочвенным.

В период становления теория подвергается критике со стороны консерваторов. Когда она превращается в парадигму - образцовое для своего времени решение проблемы, критики, частью те же самые, переходят в лагерь новаторов. Парадигма не может не вызывать раздражения, так как, по словам А. А. Любищева , «самое умное учение, сделавшись господствующим, завербовывает и дураков в число своих последователей». У того же автора находим любопытное признание [с. 177]: «Без опиума научного в форме ортодоксального селекционизма ученые, может быть, запутались бы в проблемах (что, видимо, и случилось со мною, отчего и получилась такая низкая продуктивность в общем, по совести говоря, очень трудолюбивой жизни)».

Парадигмой становится только та теория, которая порождает разветвленную исследовательскую программу. Пока эта программа успешно направляет деятельность ученых, парадигма практически не уязвима для критики. Но по мере истощения исследовательской программы назревает необходимость смены парадигм. Критик, которого до сих пор никто не слушал, теперь. легко находит сочувствующих. Но и сознавая необходимость критики, не стоит относиться к ней некритически.

Если от теории требуется логичность, последовательность, то от критики - тем более. Между тем есть критики, которые сами не знают, против чего они выступают. В 1969 г. Дж. Кинг и Т. Джукс объявили о «недарвиновской эволюции», заключающейся в том, что какая-то, может быть, значительная часть биохимической изменчивости не имеет приспособительного значения и, следовательно, не подлежит отбору. Но Дарвин постоянно упоминает о нейтральной изменчивости (разумеется, морфологической), об инадаптивных признаках, которые, по его мнению, особенно важны для филогенетической классификации организмов. Кинга и Джукса, таким образом, можно считать псевдо-антидарвинистами (существуют и псевдодарвинисты, возводящие естественный отбор в некий метафизический принцип).

Однако с тем же доводом - существованием признаков, не имеющих приспособительного значения, выступали и критики, стоящие на совсем иных позициях. Среди них, как ни странно, Л. С. Берг , утверждавший присущую всему живому изначальную целесообразность. Увлекшись критикой теории отбора, он приводит столько ярких примеров развития признаков «вне отношения к пользе», что после них уже очень трудно поверить в изначальную целесообразность (впрочем, не все благополучие с логикой и у критиков Берга: К. М. Завадский и А. Б. Георгиевский считают «методологической основой ошибок Берга» то, что вопрос о причинах эволюции он пытался решить с помощью палеонтологии, эволюционной морфологии и эмбриологии, «которые в принципе Не в состоянии на него ответить»- на это способна только экспериментальная генетика; но ведь и Дарвин поневоле впадал в ту же «методологическую ошибку»).

На первый взгляд, более логично использование того же аргумента (инадаптивных признаков) у А. А. Любищева , который с его помощью хотел доказать ведущую роль ателических, т. е. нецелеполагающих законов формообразования (якобы отрицаемых Дарвином; в действительности Дарвин приводит ряд примеров в пользу этой точки зрения и заключает: «Мы видим, таким образом, что у растений многие морфологические варианты могут быть объяснены законами роста и соотношения частей, независимо от естественного отбора» ). Однако вслед за этим Любищев пишет, что строение организмов все-таки, «слишком определенно носит черты целесообразного», и развивает идею целеполагающих начал в природе, отчасти напоминающую номогенез Берга, но еще больше - старомодный деизм. В данном случае речь идет не о том, прав или не прав Любищев - нас интересует логика его рассуждений, а она несомненно страдает от сосуществования целеполагающего с таким количеством ателического. Невольно возникает подозрение, что основная цель этих совмещений - не оставить места для естественного отбора, который дает лишь «приблизительное» объяснение эволюции. Правда, другого нет, но лучше, по Люби-щеву, вообще обойтись без объяснения, чем довольствоваться приблизительным. Очевидно, хорошее объяснение должно родиться сразу в полном блеске и всеоружии, как Афина из головы Зевса.

Критика теории отбора - это настоящая антология элементарных логических ошибок. Утверждают, что отбор не имеет значения, поскольку есть признаки, от которых никакой пользы, что насекомоядность росянки - не средство борьбы за существование, так как берёза, например, вполне обходится без нее, что вся теория неверна, потому что Дарвин или кто-либо из его последователей неточно описал тот или иной случай и т. д. (аргументация ad hominem настолько привилась, что ссылки на чей-то недобросовестный или неэтичный поступок бывает достаточно, чтобы дискредитировать идею).

Одно из направлений критики основывается на противопоставлении «борьбы» и «любви» как движущих сил эволюции. Известный революционер П. Кропоткин, а вслед за ним Берг, Любищев и другие (лысенкоисты в области внутривидовых отношений) ратовали за «любовь», приводя примеры.кооперации, симбиоза, взаимопомощи и т. п. Действительно, Дарвин испытывал определенные трудности в объяснении альтруизма. Сейчас, однако, выполнены весьма основательные работы, связывающие возникновение альтруистического поведения с отбором (см. следующую главу). Необходимо так же непредвзято рассмотреть возможность возникновения симбиоза, кооперации и других проявлений «любви» как средств в борьбе за существование. Без этого тезис «любовь, а не борьба» звучит несколько демагогически.

Более эффективна критика, отводящая отбору роль консервативной, а не творческой силы. Еще епископ Уильберфорс, оппонент Т. Хаксли на оксфордском съезде Британского общества содействия науке в 1860 г., писал в рецензии на «Происхождение видов»,что отбор сохраняет норму, а не создает новое. И. И. Шмальгаузен (1968), Т. Добжанский и другие исследователи, выделявшие стабилизирующую и творческую формы отбора, имели в виду, что отбор в одних случаях сохраняет сложившуюся норму, а в других, при изменении условий, формирует новую. Можно ли путем постепенных сдвигов нормы получить что-либо существенно новое? Строго говоря, ответа на этот вопрос нет, так как никто не проверял (искусственный отбор не в счет, принцип его действия иной). Кажется логичным предположить, вслед за Дарвином, что на постепенное создание нового отбору нужно очень много времени. Геологическое время исчисляется миллионами лет, но в критические моменты Земной истории этих миллионов в наличии не оказывается, поэтому Дарвин и полагал, что геологическая летопись недостоверна («неполна»-неточный перевод). Здесь действительно открывается возможность проверки теории. Если показания летописи подтвердятся, то будет получен существенный довод в пользу скачкообразного возникновения нового и снова окажется в центре внимания теория эволюции за счет резких отклонений в индивидуальном развитии, отодвинутая синтетической теорией на задний план.

В конце концов искусственный отбор, достижения которого так вдохновляли Дарвина, оперирует резкими отклонениями от нормы, можно сказать уродствами. Почему же естественному это противопоказано? Но один из парадоксов эволюционизма как раз и заключается в том, что естественный и искусственный отборы дают противоположные результаты: первый повышает приспособленность, второй - понижает (выведенные человеком сорта и породы, как правило, нуждаются в его поддержке). Или они вообще не имеют ничего общего (и тогда не следует рассматривать искусственный отбор как модель естественного), или мы чего-то недопонимаем в механизме естественного отбора.

Что касается первого принципа дарвинизма «Борьба за существование», то он, как и второй принцип («естественный отбор») говорит о том, что в борьбе животных за существование погибают слабые, а более сильные или просто более подходящие к своей среде и ее условиям организмы выживают. Это выживание и есть «естественный» отбор, который ведет к тому, что совокупность тех свойств данных животных, которые помогают им в данной обстановке уцелеть в борьбе за существование, является чисто случайной , т. е. животные обладают ими не в порядке приспособления или творческой активности, а просто случайно. Эти случайные преимущества отдельных животных и являются причиной того, что они в борьбе за существование могут уцелеть, - так что их потомство имеет достаточно шансов к тому, чтобы у них, благодаря унаследованию приобретенных их родителями через борьбу за существование свойств, эти ценные свойства могли бы закрепиться и могли бы развиваться дальше. Таким именно путем, по Дарвину, возникают новые и усиливаются прежние свойства животных.

Во всем этом построении немало верного, но это построение все же не охватывает всей полноты фактов, сюда относящихся. Прежде всего надо иметь в виду несомненный факт «взаимопомощи» в животном мире, который ограничивает и ослабляет борьбу за существование. Иначе говоря, борьба за существование не есть такой всеобщий факт, как его выдвигает Дарвин. С другой стороны, борьба за существование очень часто ведет вовсе не к прогрессу , т. е. к улучшению тех или иных ценных свойств животных, а наоборот ведет к регрессу, т. е. ослаблению этих ценных сторон. Существует не только эволюция, ведущая к прогрессу, но есть и факт «регрессивной эволюции» .

С другой стороны, сведение всех изменений к действию случайных обстоятельств, выдвигающих ту или иную функцию, закрепляемую в своем случайном соответствии с новой средой через наследственность, делает непонятной наличность целесообразности в возникновении новых функций и новых органов, а тем более новых видов. Наш русский знаменитый хирург Н. Н. Пирогов справедливо высмеивал это ударение на случайности, как действенном факторе развития, говоря об «обожении случая». Что «случайность» может иметь положительное значение в возникновении или изменении тех или иных функций и даже видов живого бытия, это, конечно, верно, но нельзя же сводить творческую силу природы к случайному сочетанию тех или иных данных! Нельзя поэтому отвергать значение приспособления организмов, как проявление творческой их активности, на чем настаивал уже Ламарк и что с такой обстоятельностью защищает современный неоламаркизм. Но значение и богатство этих творческих движений не может быть сводимо и к одному приспособлению. Есть несомненная «направляющая» сила в организмах, в природе, как целое. Это с полной силой проявляется в т. н. «мутациях», - тех внезапных и необъяснимых (с точки зрения «причинности») творческих переменах, которые «вспыхивают» иногда в организмах, создавая ряд изменений, нужных и полезных . Факт мутации, хотя и не может быть толкуем очень расширенно, свидетельствует о наличности «скрытой энергии развития», о которой так верно говорил еще Аристотель, - и в то же время очень глубоко подрывает основы правоверного дарвинизма, который кроме чисто внешней случайности не знает никаких внутренних факторов развития.

Вообще дарвинизм, как общее учение об изменениях в природе, в частности о возникновении новых видов живого бытия, не может быть защищаем в настоящее время. Если он дает объяснение некоторых фактов, то не может быть признаваем, как единственная и всеохватывающая система в вопросе о возникновении новых видов. Заметим тут же, что исторически наибольшим ударом по дарвинизму явилось указание Вейсмана и целой плеяды ученых, занимавшихся вопросом о природе «наследственности», - на то, что наследственность не может быть относима к вновь приобретенным свойствам , возникшим так, как это описывал Дарвин. Правда, вопрос о природе наследственности остается и поныне загадкой, но все же указания Вейсмана были правы, как и детальные исследования Менделя. Пресловутые утверждения советского ученого Мичурина, которые были официально объявлены как неоспоримое достижение советской науки, не встретили никакой поддержки даже в сов. России, не говоря о западной науке. Суть же Мичуринской гипотезы заключалась как раз в утверждении того, что случайные или искусственно вызванные изменения («ново приобретения») закрепляются в наследственности. Мичуринская гипотеза есть, конечно, научная фикция, но она совершенно в духе правоверного дарвинизма.

Напечатать