Положение крестьян и их повинности. Виды повинностей временно-обязанных крестьян

Споем песню мы, ребята,
Да про наше про житье,
Да про горюшко свое:
Что в неволе все живем,
Крепостными век слывем…

Из народных песен

Повинности и обязанности крепостных крестьян

О социально-экономическом устройстве Российской империи написано немало ученых работ. Благодаря дотошности исследователей наука обогатилась полезными знаниями о хозяйственной жизни того времени, такими, например, как размеры средней крестьянской запашки и особенности севооборота в разных губерниях. Но множество этих и других хозяйственных подробностей не в состоянии передать духа эпохи, без чего все отдельные и даже самые важные данные делаются бессмысленным набором цифр.

О том, что же представляла собой Россия XVIII - середины XIX века, что было целью тяжелых жертв, принесенных народом «на алтарь отечества», - без устали спорят профессионалы и дилетанты, почвенники и западники. Тем примечательнее объективное свидетельство современника. В своей книге, посвященной истории рязанского дворянства, председатель губернской археографической комиссии А.Д. Повалишин замечательно точно характеризует период господства крепостного права: «Все в сущности клонилось к тому, чтобы дать помещику средства для жизни, приличной благородному дворянину».

Несколько сотен тысяч «благородных» российских помещиков по воле правительства стали олицетворять собой и государство, и нацию. В то же время миллионы ревизских душ в России именовались не иначе как «хамами» и «хамками», «подлыми людьми». А понятие «народ» в его действительном возвышенном смысле встречалось только в поэтических сочинениях, обращенных к далекому прошлому.

Исключительное положение господ окончательно было закреплено в «Жалованной грамоте дворянству», данной Екатериной II в 1785 году. Текст «грамоты» полон перечислением дворянских привилегий и прав. Но более всего этот документ примечателен своими умолчаниями. И главное из них - совершенное неупоминание в тексте о крепостных людях. Это умолчание несло в себе страшное значение - оно окончательно превращало живых русских крестьян в простую материальную часть помещичьей собственности. Как и следует в рабовладельческом обществе, весь смысл жизни крепостного человека, его предназначение состояли теперь исключительно в обеспечении своего господина и удовлетворении любых его потребностей.

Подневольное население обычной помещичьей усадьбы оказывалось довольно пестрым, и каждый имел в ней свои обязанности. Но наиболее многочисленными обитателями любого поместья были, конечно, крестьяне. Круг крестьянских повинностей был чрезвычайно широк и никогда не ограничивался работой на пашне. По приказу из господской конторы крепостные должны были выполнять любые строительные работы, вносить подати натуральными продуктами, трудиться на заводах и фабриках, устроенных их помещиком, или вовсе навсегда покидать родные края и отправляться в дальний путь, если господин решил заселить благоприобретенные им земли в других губерниях.

По словам Ивана Посошкова, автора одного из первых русских экономических трактатов «Книги о скудости и богатстве», помещики в своей хозяйственной деятельности руководствовались простым правилом: «Крестьянину-де не давай обрасти, но стриги его яко овцу догола».

Одним из основных способов извлечения прибыли из крестьянского труда было обложение оброком. На первый взгляд эта повинность может показаться не слишком обременительной. Оброчный крестьянин ежегодно выплачивал господину определенную денежную сумму и во всем остальном имел возможность трудиться и жить относительно самостоятельно. Помещикам оброчная система была также удобна. Она обеспечивала регулярный доход с имения и одновременно избавляла от необходимости вникать в хозяйственные дела. И все же, как правило, на оброк переводили поместья, расположенные в нечерноземных губерниях и там, где земледелие не приносило необходимого дохода. В условиях натурального хозяйства «живые» деньги были редкостью. Чтобы расплатиться с помещиком, крестьяне отправлялись на заработки в города. Там они нанимались на фабрики, зарабатывали каким-нибудь ремеслом или становились извозчиками. Часто целые деревни и села специализировались на том или ином промысле. Так, село Павлово на Оке, вотчина графов Шереметевых, славилось мастерами-замочниками и кузнецами, среди которых было немало зажиточных.

Но в большинстве случаев оброчные крестьяне оказывались в крайне тяжелом положении. Господа кроме денег требовали доставки натуральных припасов - продовольствия, дров, сена, холста, пеньки и льна. Примером натуральных господских поборов может служить перечень из поместья полковника Аврама Лопухина в селе Гуслицах: деньгами 3270 руб., сена 11000 пудов, овса, дров трехаршинных, 100 баранов, 40000 огурцов, рубленной капусты 250 ведер, 200 куриц, 5000 яиц, также ягод, грибов, овощей и прочего - «сколько потребуется для домашнего обиходу».

Иностранный путешественник был потрясен, став однажды свидетелем выполнения натуральной повинности в дворянском поместье: «Подобно пчелам, крестьяне сносят на двор господский муки, крупы, овса и прочих жит мешки великие, стяги говяжьи, туши свиные, бараны жирные, дворовых и диких птиц множество, коровья масла, яиц лукошки, сотов или медов чистых кадки, концы холстов, свертки сукон домашних».

Кроме этого крестьяне были обязаны каждый год на мирской счет выставлять плотников для строительства жилых и хозяйственных зданий в разных вотчинах, рыть пруды и проч. Они содержали на свой счет управителя и его семью. По требованию помещика крестьяне на собственных подводах и лошадях отправлялись в дорогу по разным господским надобностям.

С.Т. Аксаков так начинает свою «Семейную хронику»: «Тесно стало моему дедушке жить в Симбирской губернии, в родовой отчине своей, жалованной предкам его от царей московских…» Следствием этой «тесноты» стало переселение дедушки в соседнюю губернию вместе с пожитками, слугами, чадами и домочадцами. Конечно, переселяемых крестьян никто не спрашивал о том, тесно ли было им и хотят ли они расставаться с родными местами. Но более значимым было то, что все расходы по переселению ложились на самих крестьян. С.Т. Аксаков не углубляется в хозяйственные подробности, поэтому придется обратиться к данным по имению упоминавшегося А. Лопухина. Когда он задумал перевести несколько крестьянских семей из подмосковной в свою орловскую вотчину, для них были куплены шубы, сани и множество других вещей, необходимых для обзаведения хозяйством на новом месте. Эта отеческая забота помещика легла дополнительным бременем на оставшихся на месте крестьян, поскольку все было куплено за их счет. Но, кроме того, остающиеся должны были платить за переселенных оброк и выполнять прочие повинности вплоть до новой ревизии. Расходов и обязанностей было слишком много, и число их постоянно увеличивалось, в результате чего лопухинские крестьяне, в челобитной на имя императрицы, жаловались, что под властью своего господина они «пришли в крайнее разорение и скудость».

Правда, встречались помещики, старавшиеся не слишком обременять своих крестьян. Они если и требовали наряду с оброчными деньгами некоторых натуральных повинностей, в том числе и доставки продуктов, то делали это не сверх установленных платежей, а включали их в сумму оброка. Но такие щепетильные господа были настоящей редкостью, исключением из общего правила.

Вообще все в поместье, в том числе и судьба крестьян, их благополучие или разорение, целиком зависели от воли владельца. Ни закон, ни обычай не определяли никакой другой меры во взаимоотношениях господ и крепостных людей. Добрый и состоятельный, или просто легкомысленный помещик мог назначить необременительный оброк и много лет вообще не показываться в имении. Но чаще всего бывало иначе, и крестьяне, кроме денег и натуральных повинностей, должны были еще и обрабатывать господскую землю. Так, например, крестьяне одного помещика московского уезда, кроме оброка в 4 тысячи рублей, пахали для господина по 40 десятин ярового хлеба и по 30 десятин ржи. В течение года они возили в столичный дом помещика дрова, сено и столовые припасы, для чего потребовалось несколько сотен подвод; отстроили новый дом в одной из вотчин, на что, кроме своего труда и леса, израсходовали около одной тысячи рублей из личных средств. Крестьяне обер-провиантмейстера Алонкина в прошении на имя императора Павла жаловались, что господин наложил на них оброк по 6 рублей с души, а притом принуждает обрабатывать помещичью землю в размере 600 десятин. Кроме того, Алонкин «на работу посылает ежедневно как мужчин так и женщин для копания прудов, и на работе безщадно и безчеловечно мучил побоями. Некоторые от оных побоев померли, а другие женщины, беременные, от безщадного телесного наказания выкинули мертвых младенцев, и так чрез самое его безчеловечие пришли все в нищее братство»…

Не легче было крестьянам и в том случае, если господа не заставляли исполнять лишних работ, но предпочитали просто повышать сумму оброка. Нередко такие платежи были столь высоки, что вконец разоряли крестьянское хозяйство. Крестьяне генерал-аншефа Леонтьева оказались доведены поборами помещика до такой крайности, что были вынуждены в конце концов питаться подаянием. Тщетно умоляя своего господина уменьшить бремя выплат, они обратились с отчаянной челобитной к императрице, в которой признавались, что и продав «последние из домишков своих», не смогут выплатить и трети возложенного на них оброка. При этом управитель, по приказу Леонтьева, их «бьет и мучит нещадно» с женами и детьми.

Крестьянин Н. Шипов вспоминал: «Странные бывали у нашего помещика причины для того, чтобы увеличивать оброк. Однажды помещик с супругою приехал в нашу слободу. По обыкновению, богатые крестьяне, одетые по-праздничному, явились к нему с поклоном и различными дарами; тут же были женщины и девицы, все разряженные и украшенные жемчугом. Барыня с любопытством всех рассматривала и потом, обратясь к своему мужу, сказала: "У наших крестьян такие нарядные платья и украшения; должно быть, они очень богаты и им ничего не стоит платить нам оброк". Недолго думая, помещик тут же увеличил сумму оброка».

Примеров подобного произвола множество, они были обыкновенны, и именно потому, что крестьяне рассматривались просто как одушевленное средство для обеспечения своему господину необходимых условий для жизни, «приличной благородному дворянину». Об одном из таких «благородных» помещиков рассказывает Повалишин. Некто Л., промотавшийся офицер, после долгого отсутствия вдруг нагрянул в свою деревню и сразу значительно увеличил и без того немалый оброк. «Что будешь делать, - жаловались крестьяне, - барину надо платить, а платить нечем. Недавно он был здесь сам и собирал оброк. Сек тех, которые не платят. Вы мои мужики, говорил он нам, должны выручать меня; у меня кроме этой шинели нет ничего… Один было сказал, что негде взять, он его сек, - сек как собаку; велел продавать скот, да никто не купил. Кто же купит голодную скотину - кости да кожа? Сорвал с тех, которые побогаче, 1000 рублей и уехал. Остальные велел прислать к нему».

Такое посещение дворянином своей вотчины больше похоже на разбойничий налет. Но еще тяжелее приходилось крестьянам, если руку на их пожитки накладывал барин дельный, да еще и ласковый, каким запомнился его господин бывшему крепостному Савве Пурлевскому.

Помещик приехал в село с супругой и сразу прошелся по улице, внимательно все оглядывая, заходя в дома, распрашивая мужиков о житье-бытье. Держал себя с крестьянами просто, умел расположить к себе. На приветствие мирского схода отвечал степенно, с видимым уважением к собравшимся старикам. Бурмистр от имени села кланялся барину, говорил, что всем миром Бога молят о здравии господина и чтят память недавно почившего папеньки его. Барин улыбнулся, отвечал: «И это, старики, не худо. Спасибо за память». Но потом как-то так вдруг перешел к делу, что никто и опомниться не успел: «Но не забывайте, что нам нужны теперь деньги. Мы не хотим увеличивать оброк, а вот что сделаем. Соберите нам единовременно двести тысяч рублей. Как вы люди все зажиточные, исполнить наше желание вам не трудно. А? Что скажете?».

Поскольку крестьяне молчали в растерянности от услышанного, господин воспринял их молчание за положительный ответ: «Смотрите же, мужички, чтобы внесено было исправно!» Но тут сходка взорвалась криками: «Нет, батюшка, не можем!» «Шутка ли собрать двести тысяч!» «Где мы их возьмем?».

А дома-то смотри какие настроили, - возразил, усмехнувшись, барин.

Но сход не унимался: «Питаемся промыслом, платим оброк бездоимочно. Чего еще?».

Пурлевский продолжает: "Услышав такой решительный отказ, барин посмотрел на нас, опять улыбнулся, повернулся, взял барыню под ручку, приказал бурмистру подавать лошадей и тотчас уехал… Через два месяца вновь собрали сходку, и тогда уж без околичности был прочитан господский указ, в котором начистоту сказано: «По случаю займа в Опекунском совете 325 тысяч на двадцать пять лет, процентов и погашения долга требуется около 30 тысяч в год, которые поставляется в непременную обязанность вотчинного правления ежегодно собирать с крестьян, кроме прежнего оброка в 20 тысяч; и весь годичный сбор в 50 тысяч разложить по усмотрению нарочно выбранных людей, с тем, чтобы недоимок ни за кем не числилось, в противном случае под ответственностью бурмистра неплательщики будут, молодые - без очереди сданы в солдаты, а негодные на службу - отосланы на работу в сибирские железные заводы".

В безмолвной тишине, прерываемой вздохами, окончилось чтение грозного приказа. В этот момент в первый раз в жизни почувствовал я прискорбность своего крепостного состояния… Такой огромный налог всех устрашил до крайности. Казался он нам и незаконным. Но что же было делать? В то время подавать жалобы на господ крестьянам строго воспрещалось…».

Оброк часто бывал индивидуальной повинностью, когда им облагали не все население поместья, а отдельных людей, приносивших господину доход своим ремеслом или искусством. Хозяйственные помещики, как правило, тщательно отбирали среди крестьянских детей способных к той или иной деятельности и отдавали в обучение. Повзрослев, такие крепостные мастера и ремесленники исправно выплачивали барину большую часть заработанных денег.

Особенно ценились талантливые музыканты, художники, артисты. Они, кроме того, что приносили значительный доход, способствовали росту престижа своего господина. Но личная судьба таких людей была трагичной. Получив, по прихоти барина, блестящее образование, пожив нередко за границей и в Петербурге, где многие, не догадываясь об их происхождении, обращались с ними как с равными, достигнув мастерства в своем искусстве, крепостные артисты забывали, что они - всего лишь дорогая игрушка в руках хозяина. В любое мгновение их мнимое благополучие могло быть разбито по мимолетному капризу помещика.

Крепостной человек помещика Б., Поляков, окончил Академию живописи, получил множество наград и отличий. Ему заказывали портреты представители известнейших аристократических фамилий, и за каждую работу художник получал значительные гонорары. Но его господину захотелось, чтобы художник прислуживал ему в качестве форейтора. Напрасно учителя и покровители Полякова хлопотали о смягчении его участи. Помещик был неумолим, и закон целиком оказывался на его стороне. Судьба Полякова сложилась трагически. Современник передает в своих воспоминаниях, что он был выдан хозяину и «по настойчивому приказанию своего господина сопровождал его на запятках кареты по Петербургу, и ему случалось выкидывать подножки экипажа перед теми домами… где он сам прежде пользовался почетом, как даровитый художник. Поляков вскоре спился с кругу и пропал без вести». После этого на совете Академии постановили только, что отныне, во избежание подобных досадных случаев, не принимать в ученики крепостных людей без отпускной от помещика.

Свидетельства о таких судьбах встречаются у многих мемуаристов, русских и иностранцев. Француз де Пассенанс рассказывает историю о крепостном музыканте. После обучения своему искусству в Италии у лучших мастеров музыки молодой человек вернулся на родину по требованию помещика. Барин остался доволен его успехами и заставил играть перед многолюдным обществом, собравшимся в тот вечер в господском доме. Желая удивить им своих гостей как редкой диковиной, барин велел играть без перерыва много часов кряду. Когда скрипач попросил позволения отдохнуть, господин вспылил: «Играй! А если будешь капризничать, то вспомни, что ты мой раб; вспомни о палках!». Отвыкший от нравов, заведенных в родном отечестве, доведенный до отчаяния усталостью и безвыходностью своего положения, униженный человек выбежал из залы в людскую и топором отрубил себе палец на левой руке. Пассенанс приводит его слова: «Будь проклят талант, если он не смог избавить меня от рабства!».

Этот поступок, в духе древних римлян, не был оценен по достоинству в дворянском доме. Своим следствием он мог иметь только жестокое наказание на конюшне и вечную ссылку в глухую деревню, где бывший музыкант до конца дней должен был ухаживать за скотом или исполнять другую черную работу.

Осознание полного бесправия и беспомощности приводило к тому, что крепостные люди, по разным обстоятельствам приобщившиеся на короткое время к иной жизни и снова ввергнутые в рабство, кончали самоубийством или спивались. Эти происшествия, иногда упоминавшиеся в «благородном» обществе в качестве забавного анекдота, приводили в изумление и ужас иностранных гостей. Они никак не могли понять, каким непостижимым образом в русских аристократах сочетаются внешний лоск цивилизованности и варварский деспотизм.

Но большая часть крепостных крестьян была предусмотрительно избавлена своими господами и попечением правительства от искушения славой и душевных терзаний.

Абсолютное большинство из них не только не учились в Италии у лучших живописцев и музыкантов, но никогда не выезжали из родного села в ближайший уездный город. Они всю жизнь трудились на барщине.

Причиной чрезвычайно тяжелого положения барщинных крестьян, которое признавалось всеми, от частных лиц до самой императрицы, была неопределенность размеров их повинностей помещику. На протяжении всего XVIII и до середины XIX века просвещенные вельможи подавали «на высочайшее имя» записки и доклады, в которых предлагали те или иные меры по изменению этого положения. Сама Екатерина и ее преемники неоднократно заявляли о необходимости юридическими нормами ограничить произвол - но за все время существования крепостного права правительство так и не решилось предпринять никаких практических мер, которые действительно могли бы облегчить участь крестьян.

Соборное Уложение 1649 года глухо оговаривается только о запрете принуждать к работам по воскресным и праздничным дням. За сто лет, прошедших со времени издания Уложения, землевладельцами повсеместно игнорировались и эти робкие законодательные ограничения. А вынужденное обстоятельствами постановление Павла I «о трехдневной барщине» носило исключительно рекомендательный характер и почти нигде не исполнялось. От произвола помещика зависело не только число барщинных дней, но и продолжительность работы в течение дня. Эта продолжительность нередко была такой, что захватывала и часть ночи, не оставляя крестьянам даже темного времени суток для работы на своем поле. В такой ситуации едва ли не верхом гуманности выглядела инициатива части дворян ораниенбаумского и ямбургского уездов Санкт-Петербургской губернии, определивших своим крестьянам четкие рабочие нормы: не более 16 часов/сутки в летние месяцы.

При отсутствии правил в одном и том же уезде у соседей-помещиков практиковались разные сроки барщины. Некоторые господа вводили у себя в имении вовсе разорительный для крестьянского хозяйства обычай, когда крепостные безотлучно трудились на пашне помещика до тех пор, пока не заканчивался весь круг сельских работ, и только после этого их отпускали на свои участки.

В таких обстоятельствах неудивительно, что у многих помещиков возникла мысль о совершенной ликвидации отдельных крестьянских наделов и включении их в господскую запашку. Крестьяне, лишенные какого бы то ни было личного хозяйства, теперь полностью превращались в сельских рабов. Это уродливое явление российской действительности времен империи, развившееся из неограниченной законом барщины, получило название «месячины».

Радищев дает подробное описание такой рабовладельческой плантации: «Сей дворянин Некто всех крестьян, жен их и детей заставил во все дни года работать на себя. А дабы они не умирали с голоду, то выдавал он им определенное количество хлеба, под именем месячины известное. Те, которые не имели семейств, месячины не получали, а по обыкновению лакедемонян пировали вместе на господском дворе, употребляя, для соблюдения желудка, в мясоед пустые шти, а в посты и постные дни хлеб с квасом. Истинные розговины бывали разве на Святой неделе.

Беспощадная эксплуатация доводила крестьян не только до разорения, но до полного отчаяния. Они обращались к своим господам, умоляя хотя бы несколько войти в их положение и уменьшить тяжелый гнет, указывая, что не в состоянии выплачивать наложенные на них оброки и выполнять повинности. Вот один из типичных образцов таких челобитных: «Государь наш! К Вашему превосходительству и прибегнули под кров и защищение слезно просить нас, сирот Ваших, от вышеписанного оброка второй половины ныне от платежа, за всекрайним нашим убожеством и нищенством освободить до предбудущего года, чтоб мы от того уже в конец не разорились, да и от прочих отягощениев оборонить. И о том, государь наш, смилуйся и учини милостивый указ…».

Надежда на жалость и справедливость помещиков оправдывалась редко, и «милостивого» указа, как правило, не следовало. А наоборот, от господина к управляющему в имение летело строгое распоряжение прекратить «бунт», виновных и просителей проучить «по-домашнему» - т. е. понятно - выпороть, недоимки и оброк собрать сполна.

Конечно, отношения у крестьян с помещиками складывались по-разному, они не всегда начинались и заканчивались наказаниями и утеснениями. Некоторые владельцы расписывали для своих вотчин подробные своды правил и заставляли следовать им не только крепостных людей, но делали их обязательными и для управляющих, и для самих себя. Находились такие, что вопреки вседозволенности, предоставляемой законами, самостоятельно ограничивали размер оброка, число барщинных дней; а если сверх того требовали взносов натуральными продуктами, то не иначе, как в счет суммы оброка, как поступал, например, Суворов в своих вотчинах. Иные господа поддерживали крестьян в голодные годы.

И все же эти частности не меняли главного во взаимном положении крепостных и дворян друг к другу - законодательство и правительство империи, весь ход развития российской государственности фактически превратили крестьян в рабочий инвентарь помещичьей усадьбы. Такой утилитарный взгляд на крестьян, естественно, приводил не только к постоянному росту требований об увеличении числа и размеров их повинностей, но и подсказывал естественный способ их взыскания. Поэтому насилие и плеть навсегда останутся символами крепостной эпохи.

Славянофил А. Кошелев после знакомства со средой уездного дворянства писал: «Добрый помещик есть счастливый случай, редкое исключение из общего правила; огромное же большинство владельцев, конечно, не таково… но даже у помещиков, считающихся добрыми, жизнь крестьян и дворовых людей крайне тяжела».

Крепостные справедливого, хотя и требовательного Суворова, тем не менее жаловались ему, что пришли «в крайний упадок и разорение», и в действительности это было правдой. Но примечательнее реакция знаменитого полководца на просьбы своих «рабов» - наскучив от обременительных мужицких обращений, он составил инструкцию, как следует отныне подавать прошения на имя помещика. Перечень этих правил на самом деле был не чем иным, как издевательской шуткой, и призван был сбить с толку неискушенных, почти сплошь неграмотных крестьян. Вот этот документ: «Говорить должно по артикулам и статьям. Каждую вещь, каждой вещи часть подробно истолковать и брать в уважение, одну часть соображать с другою; сравнивать тягость с полезностью. Не реша одной части к другой не приступать. Ежели в которой части найдется большое препятствие, мнимая невозможность, непонятие и сумнение, предоставлять ее до конца. Начинать решение частей легчайшими частьми… имея белую бумагу, на одной половине страницы означивать препятствия, недоразумения, сумнения; на другой половине страницы их облегчать, объяснять, опровергать и уничтожать. Сие иногда чинится уподоблением и заменою. Соблюдать и смотреть на мои правила миром».

Не поняв барских шуток и не получая ответа на свои чаяния, крепостным ничего не оставалось, как в поисках защиты от притеснений обращаться к императорскому престолу. Тексты множества этих челобитных, сохранившихся до нынешнего времени, искренне и безыскусно описывают, что приходилось терпеть крестьянам от своих господ.

От имени своих не ученых грамоте односельчан некий грамотей Аким Васильев обращался к Александру I: «Владелец наш стал утеснять непомерным оброком и другими повинностями, принуждая к выполнению требований угрозами и тиранством до такой степени, что многие из доверителей моих, быв наказаны безщадно, померли, а другие, боясь подвергнуться таковой же участи, скрывались долгое время, оставя дома свои и семейства. Четыре года претерпевая тиранство и разорение… доверители мои, не находя средств к избавлению себя от столь насильственного ига, доверили мне ходатайствовать у престола Вашего императорского величества о всемилостивейшем воззрении на несчастную участь верноподданных…».

Из других обращений: «Припадая ко преосвященному Вашему трону, всемилостивейшему нашему государю, с верноподданнейшим нашим третьим(!) прошением… оная наша госпожа совсем нас разорила и довела в крайнее убожество, так что отняла у нас хлебопахотную нашу крестьянскую землю и сенокосные луга и хлеб наш крестьянский отняла в свое владение. Имущество все растащили, лошадей и коров наших отняли в свое владение, из домов нас выгнали… Всемилостивейший государь, воззрите всемилостивейшим и человеколюбивым оком Вашим к нам, великостраждущим и погибающим от нашей госпожи Здраевской, что мы не можем скрыть смерть от ее нападения»!

«Утягощены на господской работе, ни в зиме, ни в лете ни единого дни на себя работать не дает, ни воскресение; оттого все в мир пошли, кормимся Христовым именем…».

«Означенный господин наш крестьян вконец разорил несклонной своею работою…».

«Припадая к освященнейшим Вашего императорского величества стопам осмеливаемся изъяснить: как оный господин наш начал нами владеть, то мы не имеем от его работ ни дня, ни ночи отдохновения, выгоняя нас, мужской и женский пол как в праздничные, так и в высокоторжественные дни, и навсегда у него находимся в работе на винокуренных заводах… Пересек до несколько сот человек плетьми, не щадя ни старого, ни малого, так, что на том месте оставил троих маленьких, да троих больших, чуть живых и изувеченных, которые находятся теперь при смерти…».

«Начали нас бить и били без пощады так, что без мала на том месте оставили из нас, побитых и измученных, чуть вживе, человек до 100. После сего по приказанию нашего господина Викулина приказчик его приехал в наши селения и бил наших двоих женщин брюхатых до тех пор, что они из своих брюх скинули младенцев мертвых, а потом и оные женщины от побои лишились жизни. Тот же приказчик наших трех крестьян лишил жизни… Ваше императорское величество! Если мы у него останемся далее во владении, то он нас и половины вживе не оставит…».

Насколько справедливы были жалобы крестьян и насколько циничным и потребительским было к ним отношение господ, видно по следующему откровенному письму одного помещика Казанской губернии к своему старосте по поводу взыскания недоимок: «О крестьянах, что они неимущие и ходят по миру, отнюдь ко мне не пиши: мне это нож; я хочу воров разорить и довести хуже прежнего, - так они милы мне; почти я от них допущен ходить с кузовом по миру. Уповаю и надеюсь до 1000 рублей взыскать без всякого сумнительства…».

«Всемилостивейший» государь также не спешил откликнуться на крестьянские мольбы. В абсолютном большинстве случаев надежды крепостных людей на справедливую защиту со стороны императорского престола не оправдывались. Вместо этого челобитчики, осмелившиеся нарушить указы о запрете жаловаться на своих господ, наказывались плетьми и возвращались обратно помещикам.

Романовы были самыми крупными в России владельцами крепостных «душ». В начале XIX века в личном владении членов императорской фамилии было около 3 миллионов крестьян. Но не это обстоятельство заставляло правительство оставаться глухим к прошениям их порабощенных подданных. Правительство старалось не вмешиваться во взаимоотношения помещиков с крепостными, поскольку было заинтересовано в абсолютной власти землевладельца над крестьянами в имении для исправного внесения ими платежей в государственную казну.

После того как Петром I была введена подушная подать, которой обложили все «неблагородное» мужское население империи, возникла задача обеспечить исправное получение денег. Для этого сначала прибегли к чрезвычайно своеобразному способу, придуманному «царем-реформатором». За каждой военной частью были записаны села и волости, обязанные ее содержать, а само это военное формирование в мирное время квартировало в приписанной за ним местности, служа надежной гарантией своевременного внесения налогов. Польза, по мысли Петра, была и в том, что необходимые средства на содержание армии должны были поступать напрямую к тем, для кого они предназначались, минуя посреднические бюрократические инстанции.

На практике осуществление этой идеи выглядело так, что помимо разорительных расходов на строительство казарм и обеспечение военных всем необходимым крестьяне страдали от произвольных поборов, насилий и грабежей, поскольку солдаты не стесняли себя деликатным обращением с мирным населением. Офицеры расквартированных в деревнях частей и вовсе относились к сельским жителям как к собственным крепостным, что служило причиной конфликтов также с местными помещиками, не желавшими поступаться своими правами.

Впоследствии, и очень скоро, от такой системы взыскания податей отказались, возложив исключительно на дворян-землевладельцев обязанность следить за безнедоимочным сбором налогов со своих крестьян. С 1722 года помещики были сделаны ответственными за выплату крестьянами подушной подати, а также выполняли целый ряд других функций административно-полицейского характера.

Но дворянство использовало расширение своих полномочий почти исключительно в личных целях, не слишком ревностно относясь к попечению о государственных интересах. Недоимки по налоговым сборам копились по многу лет, при этом оброчные деньги и прочие повинности, которыми крестьяне были обязаны господам, поступали, как правило, без задержек и в полном объеме.

Задолженности возникали также во многом из-за того, что крестьяне оказывались просто не в состоянии внести необходимую сумму налога государству. Ведь подушную подать они платили со своих участков, возделать которые они часто не успевали потому, что или ежедневно работали на барщине, или собирали средства на господский оброк.

Кроме того, государство требовало от крестьян выполнения других повинностей, среди которых была обязанность прокладывать дороги, перевозить на своих лошадях и телегах разнообразные грузы и проч. Иногда крестьян отрывали от семьи и хозяйства на много месяцев, отправляя на дорожные или строительные работы. Тяжелый труд никак не оплачивался правительством, только в редких случаях выдавался скудный продовольственный паек, но чаще всего и кормиться невольные строители должны были за свой счет. Помещики вынужденно мирились с таким отвлечением своих крепостных людей на государственные нужды, но немедленно после их возвращения домой старались наверстать упущенное, гнали на барщину, требовали внесения оброка, нередко возросшего за период отлучки крестьян. При задержке или просьбе об отсрочке - пороли, одевали колодки и в прямом смысле слова выколачивали из крепостных вместе с последними силами все необходимое для дворянского обихода.

При всем многообразии, или скорее - бесконечном числе крестьянских обязанностей, одной из самых тяжелых была рекрутская повинность. «И ужас народа при слове «набор» подобен был ужасу казни», - писал о ней Некрасов, и эти поэтические строки очень точно передают и отношение к рекрутчине, и ее значение в жизни крестьян, боявшихся попасть «под красную шапку».

(О происхождении этого выражения и о том, как упорно сопротивлялись военной повинности крестьяне, приводит сведения С.В. Максимов в книге «Крылатые выражения», опубликованной в 1890 г.: «Надевали шапку не красную, а лишь такую, которая не имела козырька, но в старину действительно всякий сдатчик, ставивший за себя рекрута, обязан был снабдить его красной шапкой, бердышом и прочим.

Совсем еще бодрые с виду и словоохотливые старики даже и теперь рассказывают про недавние времена рекрутчины, когда от суровых тягостей 25-летней тугой лямки солдатчины бегали не только сами новобранцы, но и семьи их. Из «дезертиров» составлялись в укромных и глухих местах целые артели дешевых рабочих и целые деревни потайных переселенцев (например, в олонецкой Карелии, в Повенецком уезде близ границ Финляндии).

В земских домах водились стулья, в ширину аршин, в длину - полтора; забит пробой и железная цепь в сажень. Цепь клали на шею и замыкали замком. Однако не помогало: бегали удачно, так что лет по 15 и больше не являлись в родные места.

Объявят набор, соберут сходку с каждого двора по человеку, поставят в ширинки на улице. Спрашивает староста… у домохозяев:

«Где дети?

Не знаем. Не находятся рекруты дома, - сбегли.

Не знают родители, где они хранятся. Спросит сам голова у этих отцов и рыкнет:

Служба - надо.

Не знаем, где дети - в бегах…

Ступайте на улицу и сапоги разувайте, и одежду скидайте с себя до одной рубашки.

И босыми ногами выставят отцов на снег и в мороз.

Позябните-ко, постойте: скажете про детей. А если не скажете, не то еще будет.

Не знаем, где дети!..

Пошлют поснимать на домах крыши; велят морить голодом скот на дворах…

Не знаем, где дети, - в бегах!..

Прорубали на реке пешней прорубь. Отступя сажен пять, прорубали другую. Клали на шею родителям веревку и перетаскивали за детей из проруби в прорубь, как пропаривают рыболовную сеть в зимние ловли, в "подводку" (удочки на поводцах по хребтине с наживками или блестками, на навагу, сельдь и проч.).

И родители на убег. И бегают. Дома стоят пустыми…»)

Помещик, отдавая своего крепостного человека в рекруты, получал от казны деньги в качестве компенсации за потерю рабочих рук, поэтому сдача рекрутов государству была одной из важных статей дохода в помещичьем хозяйстве. Персонаж комедии Княжнина, Простодум, говорит про такого «хозяйственного» господина:

Три тысячи скопил он дома лет в десяток
Не хлебом, не скотом, не выводом теляток,
Но кстати в рекруты торгуючи людьми…

В распределении между крестьянами рекрутской повинности господствовал точно такой же произвол, как и во всех других проявлениях крепостного быта. Лишь немногие помещики соблюдали подворную очередность при отдаче людей в рекруты, еще реже распределяли очередь только среди многолюдных крестьянских дворов, а те между собой - по числу в них годных к службе мужчин, от большего к меньшему.

Повсеместно дворяне пользовались своей неограниченной властью над крепостными людьми, не соблюдая никаких правил, нарушая очереди, хотя бы и установленные сельским обществом - «мiром», преследуя только одну цель: соблюдение своей материальной выгоды или прочих интересов.

Нередко целые деревни и села покупались исключительно для того, чтобы все мужское население продать из них в рекруты. Не слишком разборчивые в средствах для обогащения торговцы людьми делали на таких операциях целые состояния. Для других помещиков сдача крепостных в рекруты была удобной возможностью избавиться от неугодных. Подобные образцы эгоистического, бытового «тиранства» встречались едва ли не чаще примеров охоты за коммерческой прибылью. Мардарий Апполоныч Стегунов, из тургеневских «Записок охотника», с нескрываемым раздражением говорит про своих «опальных мужиков»: «Особенно там две семьи; еще батюшка покойный, дай Бог ему царство небесное, их не жаловал, больно не жаловал… Я, признаться вам откровенно, из тех-то двух семей и без очереди в солдаты отдавал, и так рассовывал - кой-куды; да не переводятся, что будешь делать?..».

Солдатская служба была тяжелой. Срок службы в императорской армии составлял 25 лет. В XIX веке он постепенно сокращался, но все равно был очень долог. А если оставить в стороне перекочевавшие в школьные хрестоматии старинные анекдоты о заботливых «отцах-командирах», то настоящий быт рядовых русских «чудо-богатырей», с выбритыми на рекрутских станциях лбами, окажется чрезвычайно мрачным.

Учитывая жесткое разделение низших и высших военных чинов по сословному принципу, а также известную особенность армейской среды сохранять и усиливать существующие в гражданском обществе социальные пороки, очевидно, что отношения «офицер-рядовой» строились во многом по принципу «помещик-крепостной». Отец знаменитого в истории русской Гражданской войны генерала П.Н. Врангеля, барон Н.Е. Врангель, чье детство пришлось на годы перед отменой крепостного права, вспоминал о военных порядках эпохи императора Николая I: «Кнутом и плетьми били на торговых площадях, "через зеленую улицу", т. е. "шпицрутенами", палками "гоняли" на плацах и манежах. И ударов давалось до двенадцати тысяч…» При предшественниках Николая на плети и розги для солдатских спин не скупились тем более.

Отдача в солдаты была одним из самых распространенных и, одновременно, жестоких способов наказания для крепостных. Но некоторым из них, особенно дворовым, она казалась все же предпочтительнее службы в господском доме. Радищев приводит пример такого новобранца, выглядевшего бодрым и даже веселым среди толпы согнанных из окрестных сел рекрутов и рыдающей родни: «Узнав из речей его, что он господский был человек, любопытствовал от него узнать причину необыкновенного удовольствия. На вопрос мой о сем он ответствовал:

Если бы, государь мой, с одной стороны поставлена была виселица, а с другой глубокая река и, стоя между двух гибелей, неминуемо бы должно было идти направо или налево, в петлю или в воду, что избрали бы вы?.. Я думаю, да и всякий другой избрал бы броситься в реку, в надежде, что, преплыв на другой брег, опасность уже минется. Никто не согласился бы испытать, тверда ли петля, своею шеею. Таков мой был случай. Трудна солдатская жизнь, но лучше петли. Хорошо бы и то, когда бы тем и конец был, но умирать томною смертию, под батожьем, под кошками, в кандалах, в погребе, нагу, босу, алчущу, жаждущу, при всегдашнем поругании; государь мой, хотя холопей считаете вы своим имением, нередко хуже скотов, но, к несчастию их горчайшему, они чувствительности не лишены».

Формально, по существовавшим законам, на военную службу могли быть призваны представители всех податных сословий. Закон разрешал откупаться от рекрутской обязанности только купцам, но службы в армии часто избегали и мещане, и государственные крестьяне. Поступали так: у помещика выкупали крепостного, получив себе на руки вольную грамоту на него, приписывали к своей волости и после этого, решением «Mipa», сдавали в солдаты. Другим способом избежать рекрутчины было выставить за себя «охотника», тоже из крепостных людей. Но «охотник» или доброволец должен был быть вольным человеком. Поэтому помещик, получая за него от покупателя деньги, подписывал отпускной лист, который выдавал на руки покупателю, тайно от «охотника». Когда обманутого таким образом «добровольца» приводили в рекрутское присутствие, ему умышленно не сообщали о том, что он теперь свободен и вправе отказаться от поступления в солдаты, хотя правила требовали от чиновников оглашения этого обстоятельства.

Схемы таких «операций» были отработаны до мелочей и повторялись по всей стране при каждом рекрутском наборе. Д. Свербеев, автор любопытных мемуаров, писал, что, к его огорчению, подобными махинациями не брезговали господа, известные и богатством, и гуманностью, и образованностью: «Все подробности таких проделок узнал я от одного из торгующих людьми господ, можайского помещика князя Крапоткина, который при мне на дому у председателя можайского рекрутского присутствия просил его и тут же меня принять охотником проданного им человека одному волостному голове государственных крестьян. Председатель изъявил свое полное на то согласие, я тоже согласился, но имел глупость предупредить тут же князя, что я потребую отпускную, отдам ее охотнику в руки и прибавлю, что он может теперь идти или не идти в рекруты. - Помилуйте, вы так все мое дело испортите, - отвечал с раздражением князь, и рекрут-охотник представлен к нам не был, его свезли в Москву, в губернское присутствие, где без дальнейших объяснений его и приняли».

Если немногим невольникам, стремившимся вырваться на свободу любым способом, служба в армии могла казаться привлекательной, то для абсолютного большинства крестьян она была часто действительно страшнее смерти. В любом случае предстоящие 25 лет солдатчины означали для рекрута конец прежней жизни, обрыв всех личных связей.

Дворяне часто отдавали в солдаты семейных крестьян, разлучая их с женой и детьми. Причем закон оставлял рожденных до ухода отца в армию в собственности помещика, а их мать-солдатка, как называли жену новобранца, становилась свободной от господина. Но такая норма выглядела скорее издевательством. Солдатка, даже овдовев, чаще всего не имела возможности воспользоваться своей свободой. Весь образ жизни, маленькие дети, отсутствие минимальных материальных средств для начала новой жизни удерживали ее на прежнем месте. Но там положение женщины, оставшейся без поддержки мужа в доме свекра, становилось еще тяжелее, чем прежде. Она выполняла самые трудные работы, терпела побои и брань, и, по грустному свидетельству очевидца, «слезами и кровью омывала каждый кусок хлеба».

Народ к службе в императорской армии относился не лучше, чем к каторге, но и власть отправляла на службу новобранцев, как каторжных преступников. По отзыву М. Салтыкова-Щедрина, «обряд отсылки строптивых рабов в рекрутское присутствие совершался самым коварным образом. За намеченным субъектом потихоньку следили, чтоб он не бежал или не повредил себе чего-нибудь, а затем в условленный момент внезапно со всех сторон окружали его, набивали на ноги колодки и сдавали с рук на руки отдатчику».

Будущего «защитника отечества», надев на него ручные и ножные кандалы, запирали в сарае или в бане до отправки в военное присутствие. Делалось это для того, чтобы предотвратить побег, и подобные предосторожности были не лишними. Люди, обреченные на 25 лет военной каторги, делали все возможное для того, чтобы спастись. Бежали при всяком удобном случае - из-под стражи, или позже, несмотря на забритый лоб. Часто крестьяне, назначенные в рекруты, калечили себя, чтобы их признали негодными к военной службе. На этот случай законодательство предусмотрело карательные меры: тех, кто после нанесения себе увечий, сохранял способность обращаться с оружием, предписывалось наказывать шпицрутенами, прогнав сквозь строй из 500 человек три раза, и после излечения забирать в армию. Тех же, кто остался после членовредительства негодным к строевой службе, ссылали на пожизненные каторжные работы.

Писательница Елизавета Водовозова, в детстве ставшая свидетельницей сдачи в рекруты одного из крепостных крестьян, принадлежавших ее матери, оставила описание этой сцены, запомнившейся ей на всю жизнь: «В эту ночь сторожа не могли задремать ни на минуту: несмотря на то что вновь назначенный в рекруты был в кандалах, они опасались, что он как-нибудь исчезнет с помощью своей родни. Да и возможно ли было им заснуть, когда вокруг избы, в которой стерегли несчастного, все время раздавались вой, плач, рыдания, причитания… Тот, кто имел несчастье хотя раз в жизни услышать эти раздирающие душу вопли, никогда не забывал их…

Чуть-чуть светало. Я пошла туда, откуда раздавались голоса, которые и привели меня к бане, вплотную окруженной народом. Из единственного ее маленького окошечка по временам ярко вспыхивал огонь лучины и освещал то кого-нибудь из сидевших в бане, то одну, то другую группу снаружи. В одной из них стояло несколько крестьян, в другой на земле сидели молодые девушки, сестры рекрута; они выли и причитали: "Братец наш милый, на кого ты нас покинул, горемычных сиротинушек?.." В сторонке сидело двое стариков: мужик и баба - родители рекрута. Старик вглядывался в окно бани и сокрушенно покачивал головой, а по лицу его жены и по ее плечам капала вода: ее только что обливали, чтобы привести в чувство. Она не двигалась, точно вся застыла в неподвижной позе, глаза ее смотрели вперед как-то тупо, как может смотреть человек, уставший от страдания, выплакавший все свои слезы, потерявший в жизни всякую надежду. А подле нее молодая жена будущего солдата отчаянно убивалась: с растрепавшимися волосами, с лицом, распухшим от слез, она то кидалась с рыданием на землю, то ломала руки, то вскакивала на ноги и бросалась к двери бани. После долгих просьб впустить ее дверь наконец отворилась, и в ней показался староста Лука: "Что ж, молодка, ходи… на последях… Пущай и старики к сыну идут!.."

Эта ужасающая сцена отдачи в рекруты много лет приходила мне на память, нередко смущала мой покой, заставляла меня ломать голову и расспрашивать у многих, кто же виновен в том, что у матери отнимают сына, у жены - мужа и отвозят в "чужедальную сторонушку"?».

Еще в 1764 году монастырям запретили владеть населенными имениями, отписав в казну более миллиона крестьян. Они получили, название «экономических» и на деле ничем не отличались от крестьян казенных, или государственных, чья жизнь все-таки была намного легче, чем у принадлежавших помещикам.

Однако с самого момента их изъятия из ведения церковных вотчинников дворянами предпринимались попытки получить этих людей в свое распоряжение. Кажется, престарелая Екатерина уже готова была выполнить настойчивые просьбы душевладельцев и одарить их сотнями тысяч новых невольников, но этому помешала смерть императрицы.

Вступление на престол Александра I сопровождалось слухами о том, что новый самодержец, сторонник либеральных идей и противник рабства, поклялся не отдавать больше людей в собственность другим людям. Действительно, в правление этого императора новые пожалования «душами», на которые так были щедры его предшественники, были прекращены, и отныне крепостное состояние лица могло возникать только по рождению от крепостных родителей. Вольные крестьяне, экономические и казенные, благословляли великодушного государя, избавившего их от вечного страха в любой момент, по одному росчерку монаршего пера, потерять все личные и имущественные права, и самим превратиться в частную собственность какого-нибудь помещика. Казалось, теперь они могли уверенно смотреть в будущее и не бояться за участь своих детей.

Но скоро они убедились, что государственное рабство может быть ничуть не легче дворянского, и что их «свободное состояние» - лишь иллюзия, которую очень легко разбить.

Во многом именно привычка видеть в крестьянах, вне зависимости от того, принадлежат они казне или помещику, не живых людей, а только безликую рабочую силу, обязанную выполнять любую прихоть господина, сделала возможным практическое воплощение идеи создания так называемых военных поселений.

Как сократить расходы на армию, не сокращая ее численно? - ответ на этот извечный вопрос представился российскому самодержцу очевидным: нужно было отказаться от устаревшего принципа содержания армии на государственный счет и просто заставить солдат обеспечивать самих себя. А их детей записывать в солдаты. И тогда получалась армия, которая сама себя воспроизводит и кормит.

Идея показалась Александру настолько блестящей и эффективной, что он не желал слушать никаких предостережений. На все возражения достойный сын Павла I отвечал, что ради осуществления своего плана он готов устлать трупами дорогу «от Петербурга до Чудова» на сто верст, до границы первого военного поселения. По поводу такого свирепого намерения современник императора заметил: «Александр, в Европе покровитель и почти корифей либералов, в России был не только жестоким, но что хуже того - бессмысленным деспотом».

Как ни велик был страх перед рекрутской повинностью, но действительность военных поселений оказалась еще тяжелее. По желанию императора сотни тысяч крестьян в одно мгновение были обращены в солдат, а их дома обрели вид казармы. Взрослых семейных мужиков заставляли сбривать бороды, менять привычную им традиционную русскую одежду на военный мундир. Быт поселенцев также устроен был по образцу казармы - строго регламентированное время пробуждения и отхода ко сну, регулярные строевые занятия на плацу, обучение ружейным приемам и проч. Из отведенных под военные поселения местностей зачислению на службу подлежали все лица мужского пола от 18 до 45 лет, а их дети с возраста от 7 и до 18 лет проходили обучение в группах кантонистов, откуда также поступали в строй. Уволенные «в запас» не имели возможности заняться устройством своего быта, а должны были выполнять вспомогательные работы в поселении.

Строевая служба не только не освобождала военных поселян от сельских работ, но вменялась им в обязанность-именно в этом и была основная задумка императора. Не менее половины урожая «строевой» крестьянин должен был сдавать в полковое хранилище. Но оставшаяся часть произведенного также шла во многом на казенные нужды. Обыкновенно в каждый крестьянский двор подселялось еще по двое-трое переведенных из регулярной армии солдат, которых военный поселянин должен был кормить, а они, по замыслу правительства, - помогать ему в ведении хозяйства.

Сомнительная польза от насильственного подселения непривычных к сельскому труду холостых солдат в крестьянскую семью, в которой было немало женщин, была очевидна всем, кроме императора и его ближайшего помощника в этом деле, графа А. Аракчеева. В результате и урожаи, и боевая подготовка, и состояние нравственности в военных поселениях были неудовлетворительными. Среди офицеров, а отправляли в такие поселения далеко не лучших, обычным делом было воровство крестьянского и казенного имущества, грубость. «Экзекуции», всевозможные телесные наказания над измученными крестьянами производились едва ли не ежедневно.

Доведенные до полного отчаяния люди обращались к императору, моля его взглянуть своим «человеколюбивым оком» на их нужду. Ответа от императора не приходило, и тогда поселенцы начинали бунтовать. В этих случаях императорское правительство реагировало немедленно и жестко.

Как поступала власть с возмутившимися против своей участи крестьянами, можно себе представить из записок декабриста Дмитрия Якушкина: «Казенные крестьяне тех волостей, которые были назначены под первые военные поселения, возмутились. Граф Аракчеев привел против них кавалерию и артиллерию; по ним стреляли, их рубили, многих прогнали сквозь строй, и бедные люди должны были покориться. После чего объявлено крестьянам, что домы и имущество более им не принадлежат, что все они поступают в солдаты, дети их в кантонисты, что они будут исполнять некоторые обязанности по службе и вместе с тем работать в поле, но не для себя собственно, а в пользу своего полка, к которому будут приписаны. Им тотчас же обрили бороды, надели военные шинели и расписали по ротам…».

Примечания:

Десятина - 1,0925 га.

Опекунский совет - основанное в 1763 г. государственное учреждение, ведавшее делами некоторых организаций, в том числе Ссудной кассы, из которой выдавались денежные средства под залог недвижимости.

Таковым урядникам - то есть крестьянам, жившим согласно установленному порядку.

Т.е. искажает, лжет.

Казненных.

Жуково - усадьба Д. Якушкина в Смоленской губернии.

Водовозова Е.Н. (1844–1923) - писательница, мемуаристка. Автор книги воспоминаний «На заре жизни».

Государственные повинности крестьян разделялись на систематические и эпизодические, а систематические состояли из обежной дани (оброка) и волостелина корма. Оброк шел в казну, волостелин корм - на пропитание наместников (чиновников, по-современному). Эпизодические повинности - поставка ратных людей, подвод, различные работы - в конце 15 - начале 16 века были необременительны. Но позднее станут весьма суровыми.

В новгородский период все крестьяне Заонежья сидели в основном на натуральном оброке - в основном беличьем: беличьими шкурками бояре торговали с заграницей. Одна волость Вытегорского погоста платила оброк Борецким одними белками - на круг по 10 штук со двора. Бояре оптом продавали их заморским купцам. Крестьянам это было выгодно, ибо белки не снижали доход от полеводства.

По свирским погостам белки составляли 79% стоимости оброка, хлеб (рожь и овес) - 8%, мелкий доход (бараны, овчины, масло, сыр и прочее) - 2% и деньги 11%. Причем денежная часть оброка в течение 15 века постепенно увеличивалась. Так что торговать крестьянину все-таки приходилось.

В южных пятинах господствовало издолье: крестьянин отдавал часть урожая - от1/4 до 1/2. Был еще посп - фиксированный хлебный оброк. Это была более тяжелая повинность - она не снижалась в неурожайные годы.

Иван 3, присоединив Новгород к Москве, в корне реформировал и крестьянские повинности. Белок в повинностях не стало. На первое место вышли деньги - до 3/4 обежной дани. Волостелин натуральный корм был заменен наместническим денежным кормом, который взимали с оброчных и дворцовых крестьян. Он составил с одной семьи 4-4,5 новгородской деньги. Это была тяжелая повинность.Обежной дани одна крестьянская семья платила в южных пятинах в среднем 1,7 новгородской деньги, в северных погостах Обонежской пятины - 1,2 деньги, а в южных, присвирских, самых бедных - 0,8.

Денежная часть оброка в результате реформы Ивана 3 выросла почти в 10 раз. И это толкало крестьян на рынок. Раньше торговали бояре, теперь этим занялись крестьяне. Роль денег в крестьянском хозяйстве возросла.

Реформа Ивана 3 не была жестокой по отношению к крестьянам. Он был мудрый человек. Увеличив в 10 раз денежную часть оброка, он в то же время снизил крестьянам повинности в среднем на 30%, а в присвирских погостах от 60 до 80%.

Цены тоже не остались на месте. В течение десяти лет после присоединения к Москве цены на рожь, овес и пшеницу в новгородских пятинах вздорожали в среднем на 40%. Вот как стали стоить разные продукты на Северо-Западе в новгородских деньгах. По 1 деньге стоили каравай хлеба и калач. Пуд овса тоже стоил 1 деньгу, пуд ячменя - 1,1, ржи и гречихи - 1,6, пуд пшеницы - 2 деньги. Воз сена стоил 6 денег. Яловица - 42 деньги, свинья - 20 денег, баран - 4 деньги. Белка стоила столько же, сколько и баран. Пуд коровьего масла стоил 20 денег (как свинья), пуд меда - 21 деньгу, 100 штук яиц - 3 деньги, 100 штук сушеной рыбы - 1,4 деньги (как пуд ржи). Дешево стоила домашняя птица: кура 1 деньгу, гусь 1,5. А вот лебедь стоил 14 денег - это еда для господского стола.

В целом в результате реформ Ивана 3 жизненный уровень новгородских крестьян не понизился. А для крестьян, попавших в разряд государевых, оброчных (в Обонежье), положение оказалось даже более выгодным, чем при боярах.

Положение крестьян

Для 15 - начала 16 века можно говорить о благополучном положении крестьянского хозяйства на северо-западе России. Дифференциация крестьянства была слабой, слабее всего на севере, где земель и угодий было меньше. Мало было разорившихся крестьян и пустующих земель. Много было зажиточных крестьян, но наем в крестьянском хозяйстве был явлением редким.

В обществе действовала великая сила, нивелирующая крестьянские хозяйства. Крестьянин мог уйти от землевладельца - вот в чем была эта сила. Феодально зависимый крестьянин не был крепостным, прикрепленным к земле - он был лично свободен. Если владелец его угнетал, он уходил от него, оставляя землю, а пустая земля не приносила помещику дохода. Поэтому помещик не мог драть с крестьян три шкуры, Он, наоборот, помогал

крестьянам и в случае надобности даже кредитовал их. Условия крестьянской жизни были вполне сносными, и крестьяне прочно сидели на земле. Земли не пустовали. А так как крестьянин не уходил, у господствующего класса не было надобности удерживать их силой закона - закрепощать, прикреплять к земле, превращать в рабов.

Работал хорошо отрегулированный социальный механизм, всё было в равновесии: крестьянин и владелец, доход и расход. Эта спокойная жизнь будет продолжаться еще 70 лет, а в 16-м, грозном веке механизм сломается.

На рубеже 15-16 веков проявились две тенденции, два пути развития феодального сельского хозяйства в России.

Первый путь наметился на государевых, оброчных землях. Здесь не было помещика, не было мелочной регламентации жизни и быта крестьян. Уровень эксплуатации крестьян позволял им жить нормально, без перенапряжения. Здесь господствовала крестьянская хозяйственная инициатива, большую роль играли деньги. Здесь крестьянство больше расслаивалось. Это был путь быстрого и естественного перехода к капитализму.

Второй путь наметился на помещичьих землях. Постепенно увеличивались размеры повинностей. Крестьянская жизнь становилась тяжелее. Крестьянин терял инициативу. Барщина задерживала темпы экономического развития. Крестьянину оставалось одно - бросить землю и податься в другие места, где эксплуатация была не столь высокой: ведь он был свободным арендатором земли. Но тогда и помещику оставалось только одно - закрепостить крестьянина, прикрепить его к земле законодательным путем. Это был путь к крепостному праву.

Пойди Россия по первому пути - история ее была бы совсем другой. Но путь ей предстоял второй, и начался этот путь еще при Иване 3.

Как ни был хорош экономический механизм, созданный Великим Грозным, государем всея Руси, но все-таки подстраховался государь: в свой Судебник 1497 года вставил статью о знаменитом Юрьеве дне.

Юрьев день - церковный праздник святого Георгия, 26 ноября старого стиля. Иван 3 ограничил переход крестьян от одного феодала к другому двумя неделями в году - за неделю до Юрьева дня и в течение недели после него. Когда закончены все сельхозработы.

Первый шаг в сторону закрепощения крестиьян был сделан. Оставалось отменить вообще переход крестьян. Это произойдет через 96 лет.

Расцвет и разгром (16 век)

Ситуация

16 век перевернул всю Европу. Началось победное шествие капитализма с Англии и Нидерландов, которые вступили в мануфактурный период. На континенте в 1517 году выступил Мартин Лютер с 95 тезисами против продажи индульгенций. Началась Реформация в Германии, Швейцарии, Франции, Англии. Религиозные войны в Англии и Франции привели к сотням тысяч жертв. Золотой поток из Америки породил революцию цен. Разразилась крестьянская война в Германии (1524-1526), а за ней Нидерландская буржуазная революция (1566-1579). Испания теряла свое влияние. Сперва она уступила в Нидерландах гёзам, а потом на море английским морякам, которые в 1588 году сокрушили ее "Непобедимую армаду".

Занятые столь достойными делами европейцы узнали, наконец, совершенно точно, что их Земля круглая: Федерико Магеллан доказал это практически своим кругосветным плаванием в 1519-1521 годах, которое стоило ему жизни. Кстати, почему-то именно после его плавания в Европе началось временное потепление, которое длилось почти полвека (1525-1569), облегчая европейцам перемены.

Россия была в стороне от европейских событий. И европейцы очень смутно представляли себе Восточную Европу. В начале 16 века на различных европейских картах изображали две Руси: Moskoviae pars (страна Московия) и

Russia Alba (Белая Русь). Белая Русь - это западная Русь в составе Литовского государства. Ее изображали к северу от Черного моря и к западу от Дона. Ингерманландия почему-то входила в Белую Русь. Белые руссы (russi albi) посещали Финляндию и Восточную Швецию. Возможно, это были не белые руссы, а московиты.

В центре Московии изображалось болото, из которого вытекали три важнейшие реки Восточной Европы: Западная Двина (в Балтийское море), Днепр (в Черное море) и Волга (в Каспийское море).

В 1516 году на карте Вальдзеемюллера впервые изображено Белое озеро - Lacus Albus. А на карте Валовского оно соединяется с Северным Ледовитым океаном, который тогда и ранее назывался Oceanus Scithicus - Океанус Скификус, Скифский океан. У картографа смешались сведения о Белом озере и Белом море - всё белое. В 1532 году на карте Циглера Белое озеро уже на месте Ладожского озера и из него вытекают Днепр и Дон. Теперь перепутаны два озера. Восточную Европу западные европейцы знали хуже, чем недавно открытую Америку. Впрочем, они еще не знали, что это Америка, и считали ее Индией.

Русские купцы Северную Европу знали лучше, чем европейцы. В конце 15 века они освоили морской путь вокруг Норвегии, а в 1520-х годах русские послы побывали в Англии.

В 1539 году появляется карта Северной Европы шведа в изгнании Олауса Магнуса. Это первая европейская карта, на которой Гренландия и Скандинавия не соединяются. Россия по-прежнему называется Moscoviae pars. На карте впервые изображен крайний русский Север, но с ошибками. Кольский полуостров показан как перешеек, на востоке соединяющийся с материком. Белое море показано как озеро (Lacus Albus), которое не соединяется со Скифским океаном. В Швеции хорошо знали юго-западный берег Белого моря и считали его озером, потому что знали его со стороны суши: жители Северной Ботнии посещали эти места для охоты и рыбной ловли.

Но ловили здесь рыбу в основном московиты - новгородцы. На карте указаны их поселения. На Белом море и в Восточной Ботнии новгородские купцы вели обширную меховую торговлю с лопарями. А ушкуйники и шведы грабили пограничные карельские земли.

После того как была издана карта Олауса Магнуса и в Европе узнали. что в Китай можно доплыть по Скифскому океану, осталось ждать смельчаков. Ими оказались англичане. В 1554 году английская экспедиция, обойдя Скандинавию и Кольский полуостров, достигла устья Северной Двины и посуху добралась до Москвы. В следующем, 1555 году была основана Московская компания. Начинается английская односторонняя торговля с Россией через Белое море, каждый год 3-4 английских корабля.

Архангельска еще не было, путь от Белого моря до Москвы по рекам Двине и Сухоне лежал через Вологду. Из нее же шел путь в Сибирь. Началось возвышение Вологды. Город становится крупнейшим центром внешней торговли России

События

В истории России 16 век разделился пополам: тихая половина до Ивана Грозного и кровавая половина с Иваном Грозным. Климат обычный: за 100 лет 26 дождливых и 16 засушливых. Но 4 общерусские засухи пришлись на тихую половину: 1508, 1525, 1533 и 1534 годы.

Василий 3 княжил 28 лет, с 1505 по 1533 год. Расширение государства продолжалось. В 1510 году великий князь присоединил Псков, вывел оттуда 300 семей посадников, бояр и купцов, их земли конфисковал, а на их места посадил московских служилых людей.

Затем он присоединил к Москве Смоленск, Брянск, Рязань, Гомель, Чернигов, Путивль, верховья Северского Донца. В основном эти земли принадлежали Литве, которая слабела. К концу княжения Василия 3 все русские земли были поделены между Московским государством и Великим княжеством Литовским. Москва возвеличивалась, а Литва теряла свое величие, но у нее еще оставались Киев, Витебск, Полоцк, она по-прежнему была державой от моря до моря.

Когда Василий 3 умер в 1533 году, его сыну, будущему Ивану 4 Грозному было всего 3 года. Он был провозглашен великим князем всея Руси, но 14 лет, до 1547 года, Россией правили опекуны. Опекунский совет во главе с матерью будущего царя Еленой Глинской в историю вошел под именем "семибоярщина" . Войн опекуны не вели, но казанские татары ежегодно, с 1534 по 1545 год, совершали набеги на восточные окраины России. Остро стоял вопрос о русских пленных.

В правление Елены Глинской была проведена денежная реформа: старая, московская деньга была заменена на новую, новгородскую.

Старая, московская деньга называлась "сабляница": на ней чеканился всадник с саблей. Это была серебряная легкая разновесная монета. Товарооборот в Московском государстве расширялся, а денежный запас за ним не успевал, ибо запас драгоценных металлов в России был ничтожно мал. Это вызвало массовую фальсификацию московской серебряной монеты. Фальшивомонетчиков наказывали строго: секли руки, заливали олово в горло (за то, что оловом заменяли серебро) - ничто не помогало.

Реформа состояла в том, что старую монету власти изъяли из обращения и перечеканили по единому образцу. Новая, новгородская серебряная деньга была более тяжелая, унифицированная. Она стала называться сперва "новгородка", а потом "копейка", потому что на ней чеканили всадника с копьем.

Но Россия отставала от Европы. Ремесла развивались медленно. Была недостаточной роль городов в экономике и горожан в социальной жизни. В огромной России в середине века было 160 городов, а в маленьких Нидерландах 300. Государство расширялось, а товарно-денежные отношения нет. И происходил отток населения на окраины. А всего населения было в России 6,5 миллиона человек. При огромной территории плотность очень низкая - 2 человека на квадратный километр. В Москве жило 100 тысяч человек, в Новгороде - 25-30 тысяч. А южные и восточные земли пустовали из-за угрозы татарских набегов. И, может быть, главный показатель: урожаи по России сам-3-4. Такие урожаи в Европе были 2-3 столетия назад. Всё ещё господствовала соха. Плуг и удобрения были редкостью.

Монархия не была абсолютной (как и в Европе). Монарх делил власть с аристократией, с Боярской думой. Тогдашняя формула принятия законов: "Царь указал, а бояре приговорили". Господствующий класс имел строгую иерархию. Наверху - бояре, крупные землевладельцы: земля в их полном распоряжении. Посередке - вотчинники, дети боярские. Внизу - дворяне, у которых земля была в поместном владении (пока службу несли). В 16 веке поместье стало господствующей формой феодального землевладения. Но дворяне не имели представителей в Боярской думе.

В таких условиях 16 января 1547 года венчался на царство Иван 4 , первый русский царь. Спокойная половина века закончилась. 37 лет правил Россией грозный царь, из них 31 год ушел на войны.

А началось всё с пожаров. Летом 1547 года Москва горела трижды, самый большой пожар случился 21 июня: Москва горела 10 часов, выгорело 25 тысяч дворов, погибло от 1700 до 3700 человек. 26 июня в Москве случилось восстание.

Затем в 1549 году собирается неофициальное правительство - "Избранная рада" - и первый земский собор. В 1550 году Избранная рада проводит реформы: составляет новый Судебник, где повторяется положение о Юрьеве дне, создает приказы (прообразы министерств), организует стрелецкое войско. Дней Ивановых прекрасное начало.

Иван 4 задался целью разрубить сразу два узла - южный и северо-западный: выйти к Черному морю и расширить выход к Балтийскому.

На юге Большая орда развалилась еще в 1502 году, но остались агрессивные ханства на Волге и в Крыму. За первую половину века крымские татары предприняли 43 похода на Русь, а казанские около 40. Иван 4 начал с южной проблемы.

В 1548-1550 годах русская армия дважды ходила на Казань, но безуспешно В 1551 году была мирно присоединена Правобережная, Горная сторона Казанского ханства. В 1552 году русские войска пошли третьим походом и

штурмом овладели Казанью - была присоединена Левобережная, Луговая сторона ханства. Затем последовали пять лет татарских мятежей, но они уже ничего не изменили. Тогда же, в 1553 году во время болезни государя произошли первые казни измеников и еретиков. До массовых казней осталось 14 лет.

В 1556 году наступила очередь Астраханского ханства. Россия вышла к Каспийскому морю, граница ее отошла к Тереку. Дальше был Кавказ.

Оставалось сильное Крымское ханство. В 1556-1561 годах русские войска предприняли поход в Крым, дошли до Бахчисарая и Керчи, научились жарить шашлыки на костре и отодвинули русскую границу до Азова. Полная победа

лежала на ладони. Но Иван 4 не закончил эту войну: в разгар Крымского похода, в 1558 году он ввязался в легкую, как ему, видимо, казалось, Ливонскую войну и увяз в ней на 25 лет. Все силы были брошены на Северо-Запад - Крымское ханство уцелело, а потом с турецкой помощью усилилось. Черное море осталось для России закрытым, не открыл его даже Петр 1 150 лет спустя

Это была серьезная военно-политическая ошибка Грозного - первая ошибка. Следующие ошибки превратились в преступления против народа. Война переместилась на Север, а крымские татары продолжали грабить южную Русь. Из 25 лет Ливонской войны 21 год отмечен татарскими набегами. В 1571 году татары даже подожгли Москву.

А ведь за первые восемь лет правления Ивана 4 территория России увеличилась с 2,8 до 4 миллионов квадратных километров. И великороссы составляли в ней уже только 1/2 населения. Запахло Российской империей.

Появились первые недовольные. В 1554 году случилось первое бегство из России: князь Лобанов-Ростовский бежал в Литву, но неудачно. Был сослан на Белоозеро. В 1554-1555 годах произошли массовые казни посадских людей. Но прозвище Грозный Иван 4 еще не получил.

На Северо-Западе в середине 16 века российские границы были спокойными. Росссия имела выход к Балтийскому морю по берегам Финского залива - от реки Нарвы до реки Сестры (как в 1939 году). Господство Ганзы на Балтике кончалось, усиливалась Дания и ее флот. Для России складывались неплохие условия для торговли с бурной Европой.

В 1525 году остаток Тевтонского ордена был провозглашен герцогством Пруссией. В теле Восточной Европы осталась милитаристская заноза, которая еще не раз нарвет, пока ее не удалят в 1945 году.

Пограничный с Россией Ливонский орден одряхлел и особой опасности не представлял.

Швеция была занята внутренними делами. В 1521-1523 годах там восстали крестьяне и рудокопы. Восстание возглавил дворянин Густав Ваза. Восставшие победили, и Густав Ваза был избран шведским королем. Первым делом он расторг Кальмарскую унию с Данией 1397 года. Швеция обрела независимость. В 1524 году новый шведский король начинает в Швеции Реформацию, которая, кроме всего прочего, включала упразднение монастырей, секуляризацию церковных земель и конфискацию церковных сокровищ, накопленных за пять столетий. (Чем не большевик?). Для сравнения: в 16 веке, после реформ Ивана 3, Кирилло-Белозерский монастырь имел во владении 20 тысяч десятин земли (200 квадратных километров) и 923 села и деревни.

Густав Ваза поощрял развитие промышленности, торговли и судоходства. Швеция вскоре вышла на первое место в Европе, а значит и в мире, по производству и вывозу железа и меди.

В это время все скандинавские страны провели реформу своих церквей, в Швеции и Финляндии - в 1539-1540 годах. Королевская власть подчинила себе духовную и тем самым усилилась. В 1544 году Швеция сделалсь наследственной монархией, у нее появился военный аппетит, и со второй половины века она возобновила завоевательную политику, прерванную в 14 веке.

Финляндия в 1556 году (за два года до Ливонской войны) становится герцогством в составе Швеции, а в 1581 году (за два года до окончания Ливонской войны) провозглашается великим княжеством со столицей в Турку. Будущая столица Гельсингфорс (Хельсинки) основана шведами в 1550 году, но пока что пребывает в захолустном виде. У финнов появляется письменный язык. Финляндский епископ-просветитель Микаэль Агрикола (1510-1557) в середине века составил финский букварь, перевел на финский язык Библию и издал на финском языке первые духовные книги. Но еще 200 лет официальным языком Финляндии будет оставаться шведский.

Такова была ситуация в Восточной Прибалтике и Северной Европе, когда Иван 4, еще не закончив дела с крымским ханом, начал Ливонскую войну. Его просчет заключался в том. что он не мог предвидеть дружного выступления соседних стран против России.

У Ивана 4 было и другое решение: для связей и торговли с Европой он мог основать порт в устье Невы, на полтора века опередив Петра. Но он позарился на готовые порты, через которые торговали русские купцы, - Нарву, Ревель (Таллин) и Ригу. Они принадлежили дряхлому Ливонскому ордену, и основным источником доходов этих городов была транзитная российская торговля с Европой. А английское и голландское купечество не имело прямой торговли с Россией. Ливонские города входили в Ганзу, и их сюзереном считался немецкий император. Вот во что ввязался Иван 4.

Процветала еще колоссальная торговля России через Выборг. Но противоречия между Швецией и Россией в пограничных вопросах мешали этой торговле. Случилась даже небольшая война: в сентябре 1555 года шведы пошли в наступление и по морю и по суше, осадили Орешек. Но были разбиты русскими войсками на Вуоксе и под Выборгом. Потеряли много пленными и в июне 1556 года заключили мир в Москве. Наверное, этот успех воодушевил Ивана 4.

Ливонская война началась в январе 1558 года - началась успешно. Был предлог: ливонская сторона нарушила условия очередного перемирия. Русские войска внезапно пересекли границу с Ливонией, которая проходила по реке Нарове, Чудскому озеру и западнее реки Великой, и быстро заняли Нарву и Юрьев. Ливонский орден затрещал по всем швам. Но тут возникли проблемы на юге, и для похода на Крым Иван 4 в 1559 году заключает перемирией с Ливонией. Крымские улусы он разгромил, но когда вернулся в Прибалтику, получил совершенно другое соотношение сил.

Видя неизбежность поражения, ливонская знать решила подчиниться кому угодно, только не русским. Епископ острова Эзель в 1559 году первым принял покровительство датского короля. А Ревель в 1561 году при подходе русских войск присягнул на верность новому шведскому королю Эрику 4. Шведы, опередив русских, захватывают Эстляндию (Северную Эстонию), и дворянство Северной Эстонии тоже присягает на верность Эрику. Вмешалась и Польша, под ее протекторат перешли рижский архиепископ и сам Ливонский орден.

Итог 1561 года: Ливонский орден распался, Россия успела захватить половину Ливонии, но теперь у России четыре новых противника - Швеция, Дания, Польша и Литва. Со Швецией Иван 4 заключает перемирие на 20 лет, с Польшей отношения враждебные. Швеция и Дания увязли в Восьмилетней войне. Иван 4 в 1562 году заключает договор с Данией против Швеции. Для России началась 16-летняя дипломатическая война.

Пока на Балтике идет война, английская торговля с Россией через Белое море процветает. В 1563-1567 годах уже 10-14 кораблей ежегодно приплывают к русским берегам.

В 1563 году Иван 4 отвоевывает у Литвы Полоцк и в следующем году получает наступление литовских войск и бегство в Литву князя Курбского. Но зато заключает семилетний мир со Швецией. Появились кризисные явления в российской экономике. Тяжелые подати приводят к запустению новгородских земель, в Бежецкой пятине 12% земель пустуют. В Обонежской пятине оброк с государевых крестьян за 30 лет, с 1533 по 1563 год, вырос в 4-6 раз.

5 января 1565 года Иван Грозный провозглашает опричнину . Начинается семилетний террор. Вообще-то историки считают началом террора 1560 год, когда была ликвидирована Избранная рада, тогдашнее правительство.

Страшное слово "опричнина" - это существительное, произведенное от прилагательного "опричный", которое означает всего лишь "особый". Опричнина - особый воинский корпус для защиты "богохранимой" личности монарха и укрепления его власти. Опричники - это особисты 16 века. Сперва их было 570 человек, затем опричное войско достигло 5000. На его содержание и на царские расходы передавались территории, которые составили особое владение царя - опричнину. Это уже второе значение слова. Опричниной историки называют и политику царя в 1565-1572 годах. Это уже третье значение.

Вся московская земля была разделена на две части - опричнину (государев удел) и земщину. Но земщина "за подъем" (за выезд царя из Москвы) должна была платить контрибуцию в 100 тысяч рублей - это стоимость 2 миллионов четвертей ржи.

Север опричнины занимала полоса земли, расширявшаяся к Белому морю. Новгородцам был отрезан путь на север и на Волгу. Из Оштинского погоста для дворцовых нужд доставлялось железо. А Вологда стала северной резиденцией царя, как бы второй столицей. В 1565 году в ней началось строительство нового, опричного кремля.

Пошли казни князей и бояр и насильственные переселения. Иван 4 стал Грозным. И очень подозрительным. В 1567 году ему мерещится заговор против него, он пишет послание к английской королеве с просьбой о политическом убежище. С этого года историки отсчитывают начало массового террора. Здесь материал для психиатров.

В 1567 Иван Грозный предпринимает новый поход на Ливонию. Но ситуация опять меняется. В 1569 году 1 июля происходит историческое событие - Литва и Польша подписывают Люблинскую унию и объединяются в одно государство - Речь Посполитую, которая просуществует 226 лет, до 1795 года. А в 1570 году по почину Ивана 4 и под его покровительством создается эфемерное Ливонское королевство. Как будто всё улаживается. Но это был пик военных и дипломатических достижений царя. Дальше начался спад.

1568 и 1569 годы в России - неурожайные. В 1570 году цены на хлеб подскочили в 5-10 раз.

В том же 1570 году заканчивается 8-летняя датско-шведская война: Дания смирилась с независимостью Швеции. А русско-датский договор становится пустышкой. Перед Россией маячит осложнение ливонских дел. Но будущие противники дают Ивану 4 восемь лет передышки. Он получил возможность закрепить успех и подготовить северо-западные русские земли к серьезной войне со Швецией и Речью Посполитой.

Вместо этого он решил покончить с остатками новгородской и псковской вольницы и начал внутреннюю войну за укрепление московской государственной власти. Причиной послужила безымянная "подметная" челобитная. Новгородцы якобы хотели царя извести, на государство посадить князя Владимира Старицкого, Новгород и Псков отдать польскому королю. Донос возник не на пустом месте: в 1569 году была измена в Изборске, и поляки ненадолго захватили крепость. Подозрения Ивана 4 пали на Псков и Новгород. Для начала он переселил 500 семей из Пскова и 150 семей из Новгорода - до 3000 знатных горожан.

А тут еще шведского короля Эрика 4 свергли с престола, и король просит царских послов взять его на Русь (как царь у английской королевы за два года до этого).

В конце декабря 1569 года 15-тысячное опричное войско под командой Малюты Скуратова отправилось походом против Новгорода и Пскова. Сперва были заняты Клин, Торжок и Тверь. За пять дней несколько тысяч убитых. 6 января царь с основным войском въехал в Новгород. Опричники ежедневно топили в Волхове, спускали под лед, по 1000-1500 человек. Сокровища Новгорода стали достоянием царя. Опустошенный и обескровленный город перестал быть соперником Москвы. 13 февраля царь в Пскове. Здесь обошлось малыми казнями. Псковская казна перешла в руки царя. Еще были карательные экспедиции в Нарву и Ивангород.

Опричники опустошали не только города, но и все земли в радиусе 200-300 километров: хлеб сжигался, скот уничтожался.

За зиму 1569-1570 годов опричники вырезали несколько десятков тысяч человек. Всё следующее лето уцелевшие новгородцы свозили в кучи убитых и утопленных и хоронили их в общих могилах.

Уже летом, 25 июля 1570 года состоялась казнь бояр с детьми в Москве. На "Поганой луже" (позднейших Чистых прудах) было казнено 116 человек. Царь сам убивал тоже - пикой и саблей. Это было Московское дело, царь устранял старое опричное руководство, прежде всего Басмановых. Это уже была паранойя, но некому было поставить диагноз - психиатрия не существовала. Новое опричное руководство - Малюта Скуратов и Василий Грязной - отличились в сыске и казнях. Малюта не успеет сделать карьеру - погибнет в 1572 году при штурме замка Пайда в шведской Ливонии.

Для сравнения. Полубезумный шведский король Эрик 3 казнил не меньше Ивана 4. Французский король Карл 9 участвовал в резне протестантов в Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 года, когда была уничтожена половина родовитой французской знати. По жестокости европейские монархи были достойны друг друга.

Опричный геноцид северо-западных русских земель не закончился в 1570 году. Он продолжался все 1570-е годы. Опричники нападали на соседей, жгли деревни, силой уводили к себе крестьян. Люди разбегались, многие уходили подальше на север. Северо-западные русские земли были разграблены, а это были тылы русской армии.

В 1570 году после двух неурожайных лет в Россию с Запада пришла моровая язва - чума. В Москве умирало ежедневно до 600-1000 человек. Новгородцы похоронили осенью 10 тысяч умерших, на Устюге умерло 12 тысяч. Всего чума унесла 300 тысяч жизней. И вдобавок крымский хан Девлет-Гирей совершил набег на Москву - Москва сгорела дотла. Поход хана стоил России еще 300 тысяч жизней. В 1572 году Девлет-Гирей опять под Москвой, но на этот раз разбит.

И в том же году опричнина закончилась. Царь выпустил указ о запрещении употреблять слово "опричнина". Историки гордо констатируют, что опричнина выполнила свою главную задачу - ликвидацию удельно-княжеского сепаратизма. Уделов больше не было. (А крестьян-то за что?). Россия, как и все европейские государства, дорого заплатила за свою консолидацию.

Иван 3 просто переселял бояр. Карл 9 резал французскую знать. Зачем крестьян-то? Какой у них сепаратизм?

Последняя вспышка массовых казней при Иване 4 была в 1575 году. К этому времени войны грозного царя надоели даже дворянам. С середины 1570-х годов неявки дворян на службу и дезертирство из армии приняло массовый характер. В новгородских землях тысячи нищих бродят по дорогам.

1575-1577 - годы некоторого успеха: русские войска одерживают победы в Ливонии, на южных границах тишина, крымцы переключаются на Речь Посполитую: совершают набег на Киевщину, Волынь и Подолье. Но 1 мая 1576 года происходит коронация на польском престоле трансильванского (венгерского) князя Стефана Батория. Ситуация опять круто меняется.

Баторий заключает мир с крымским ханом и совершает три похода на западные русские земли. В первом походе (1579) он берет Полоцк,

потерянный Литвой, во втором походе (1580) - Великие Луки. В этом же, 1580 году татары возобновляют нападения на южные границы России, а шведы в ноябре вторгаются в Карелию и захватывают Корелу. В третьем походе (1581) Баторий берет Изборск, но пять месяцев безуспешно осаждает Псков. Еще целый год польские войска хозяйничают на псковской земле.

В это же время (1581) шведы берут Нарву, Ивангород, Ям и Копорье, доходят с севера до устья Невы, оккупируют западный и северный берега Ладоги и останавливаются в 40 километрах от Олонца, но отдельные шведские отряды проникают далеко в глубь территории Росссии. Командует шведскими войсками на севере Понтус Делагарди.

Разгромлен Александро-Свирский монастырь. Побывали шведы и в Важинском погосте . Впервые война пришла на Согинскую землю. Закончилась спокойная жизнь и на важинских берегах. В новгородской писцовой книге за 1583 год сообщается, что в Важинском погосте "церкви пожгли немецкие люди". В 16 веке в Важинах уже было две церкви - Воскресения и Ильи. Там же записано, что церковь Воскресения уже восстановлена. Церковь Ильи была восстановлена позднее. Как же много людей жило в устье Важинки, если там стояло две церкви и, значит, было два прихода, то есть два погоста на одну волость.

Вторжение шведов в Приладожье и в Прионежье означало, что Россия не может себя защитить, война проиграна. Осталось заключить позорный мир.

5 января 1582 года был подписан в Яме Запольском договор о 10-летнем перемирии между Россией и Речью Посполитой. Россия получила назад захваченные Стефаном Баторием псковские земли, но потеряла Полоцк и Южную Ливонию. В тексте грамоты Иван 4 был назван великим князем, а не царем.

Война со Швецией еще продолжается. В тылу у Ивана 4 восстают народы Поволжья. Шведский король Юхан 3 принимает план военного разгрома и расчленения России. Армия Делагарди в сентябюре 1582 года неудачно штурмует Орешек. Наконец 10 августа 1583 года в Плюссе заключается

перемирие и со Швецией - трехлетнее. Швеции отходят Северная Ливония (Северная Эстония), южный берег Финского залива с крепостями Ям, Копорье и Ивангород и Западная Карелия до Олонца. За Россией остался только узкий выход к Финскому заливу между реками Невой и Сестрой. От Согиниц до шведской границы 60 километров. Согинский край стал приграничным. .

Ливонская война закончена. В России разруха, хозяйственное запустение. В Московском уезде не засевается 80% пашни, в новгородских землях - 90%. То есть в новгородских землях пустуют 9 деревень из 10.

За два года до окончания войны царь в приступе гнева убивает своего старшего сына. Символично.

Тогда же проводится перепись населения, а чтобы переписать крестьян, устанавливаются "заповедные лета", запрещающие переход крестьян.

То есть отмененяются статьи Судебников 1497 и 1550 годов о Юрьеве дне.

И вот, после 37 лет правления 18 марта 1584 года Иван Грозный умирает. Ему 54 года, перед смертью он глубокий старик: морщины на лице, мешки под глазами, лицо и тело асимметричны.

И было у него три сына. Старшего он убил, средний, Федор, болезненный и слабоумный, 27-и лет в год смерти отца, младший, Дмитрий, 2-х лет. И кто из них царь?

31 мая 1584 года слабоумный Федор Иванович короновался на царство. Но царствовать, править он не мог. И это тоже символично. Но тут России повезло. У слабоумного царя все-таки была жена. Это он мог. А у жены, царицы Ирины, был брат - Борис Годунов, человек умный, хитрый и властолюбивый. Последнее качество - самое главное. Он и стал править.

Страна ему досталась разоренная с расстроенными финансами. Первым делом была объявлена общая амнистия пострадавших при опричнине. На свободу вышли люди, просидевшие в тюрьмах, монастырях и просто в ссылке по 20 лет. (Ну как в 1956 году при Хрущеве после Сталина.)

В 1586 году в Москве беспорядки, чернь нападает на двор Годуновых, в польском сейме обсуждаются планы вторжения в Россию, но тут умирает король Стефан Баторий. Королем Польши становится Сигизмунд 3 Ваза. Он еще и наследник шведского престола.

Затем в России следуют друг за другом два неурожайных года (1587-1588) и, конечно, голод. А после голода в России учреждается патриаршество, выбирается первый патриарх - Иов, ставленник Бориса Годунова. И придумывается доктрина "Москва - третий Рим". При слабоумном царе и голодном населении. Это по-русски!

А трехлетнее перемирие со Швецией давно закончено. Начинаются новые шведские набеги, а за ними в 1590 году полноценная война. Русские войска взяли Ям и дошли до Нарвы, а шведы разорили Лопские погосты на севере Карелии и островной Коневецкий монастырь на Ладоге. Летописец отмечает, что в 1590 году "свейские немцы" (то есть шведы) ходили на Двину и на Онегу. Вроде поровну повоевали, но победила русская дипломатия. В 1595 году по Тявзинскому русско-шведскому мирному договору - "вечному миру" (то есть не перемирию) - Швеция вернула России земли, захваченные ею в Ливонской войне: южный берег Финского залива до реки Наровы и часть Западной Карелии с крепостью Корелой. Взамен Россия уступила Швеции свои земли в Финляндии. Если раньше русская граница от Ладожского озера шла к северной оконечности Ботнического залива, то теперь она пошла прямо на север к Баренцеву морю почти по меридиану.

Так уже без Ивана Грозного закончился его конфликт с Европой. Территориальный результат оказался нулевым. Россия доведена до истощения. Она настолько ослабела, что в начале следующего века оказалась на грани нового чужеземного завоевания.

А пока шла война со шведами, в Угличе 15 мая 1591 года погиб 9-летний царевич Дмитрий, младший сын Грозного, страдавший эпилепсией. Упал на ножичек во время игры. И это символично. И разве народ в такое поверит? Годунову уже никогда не отмыться.

“Положения” 19 февраля 1861 г. устанавливали ряд основных принципов ликвидации повинностей и наделения крестьян землей. “Общее положение о крестьянах, вышедших из крестьянской зависимости” исходило из признания права собственности помещиков на все земли, но устанавливало обязательное падение крестьян усадебной и полевой землей (за исключением тех, кто не имел земли до реформы) сначала за повинности, а потом за выкуп. Преимущество отдавалось “полюбовному” соглашению между крестьянами и помещиками, и при этом условия могли быть самые различные. Если такого соглашения не достигалось, то в действия вступали жесткие нормы, определяемые “местными положениями”. В основе реформы лежал принцип постепенности -любимый конек консерваторов всех времен. Постепенно -за два года -должны были быть составлены уставные грамоты, определявшие конкретные условия освобождения крестьян. За тем крестьяне переводились на положение “временно обязанных” до момента перехода на выкуп. Потом еще следовал период в 49 лет выплаты выкупных платежей (вернее, ссуды государства), после которого земельные наделы должны были стать полной собственностью крестьян.

Размеры наделов определялись местными положениями, которых было четыре. Одно было для 29 великорусских, новороссийских и белорусских губерний с общинной формой землепользования. Второе -для трех малороссийских (левобережных) губерний с подворным землепользованием. Особое местное положение было для Правобережной Украины и четвертое - для Западной Белоруссии и Литвы. По двум последним положениям крестьяне получили все земли, которые у них были до реформы. Это было сделано по политическим соображениям, так как крестьяне там были украинцы и белорусы, а помещики в основном были поляки- католики. После восстания 1863 г. крестьяне этих губерний были сразу переведены на выкуп и их наделы несколько увеличились (до прежних норм инвентарных описей).

Местные положения еще делили губернии на три полосы (черноземная, нечерноземная и степная), а внутри полос выделялись местности и для них устанавливались нормы наделов. В степной полосе был введен единый уставной надел на душу мужского пола (он колебался по разным местностям от шести до двенадцати десятков). В остальных полосах в каждой местности были определены высшая и низшая норма наделов. При этом высший надел был в три раза больше низшего. Закон исходил из того, что крестьянам отводится тот фактический надел, которым они пользовались до реформы. В этом случае, если этот надел был больше высшей нормы, помещик имел право отрезать “излишек “ до этой нормы. Если же фактический надел был меньше низшей нормы, помещик был обязан прирезать земли

излишек до этой нормы.

Помещики установили нормы в таком размере, чтобы можно было отрезать в свою пользу часть земель крестьян. В Редакционные комиссии помещики подали заниженные данные о размерах действительных наделов крестьян, и поэтому даже после некоторого увеличения высших норм этими комиссиями в большинстве губерний все равно земли крестьян были сокращены. Земля отрезалась и по дополнительным правилам: помещик мог прирезать себе земли до 1/3 бывшего своего имения (в степной полосе до 1/2) даже в том случае, если у крестьян наделы не превышали высшей нормы.

По официальным данным размеры отрезков в пользу помещиков в 27 губерниях в целом составили 13% бывших до реформенных крестьянских наделов. Исследования советскими историками документов архивов (уставных грамот) показало, что в действительности у крестьян отрезали около 20% их угодий, а по отдельным губерниям до 30% . Помещикам было предоставлено право самим определять какие земли отвести крестьянам, а какие оставить себе. Помещики отрезали себе лучшие земли, а так же брали в отрезки такие участки что бы крестьяне вынуждены были их арендовать по дорогой цене. На пример, забирали себе, все выгоны и водопои, без которых крестьяне не могли обойтись, а чаще вклинивали отрезки в середину крестьянских полевых земель. По воспоминаниям одного из статистиков, в деревне Хомуты Орловской губернии земли крестьян были в пяти участках, а проехать к ним можно было только через земли помещика. Таким образом, помещики получили возможность кабальной эксплуатации крестьян.

В итоге проведения реформы 10 млн. душ мужского пола бывших помещичьих крестьян получили около 34 млн. дес. земли или 3,4 дес. на душу. По подсчетам либеральных экономистов для, прожиточного минимума надо было иметь в черноземной полосе не менее 5,5 дес. на душу, а в остальных местностях 6-8 дес. Наделы были неравномерными. Почти 5 часть крестьян получила до 2 дес., 28% от 2 до 3 дес., 26% от3 до 4 и 27% свыше 4 дес. Наименее обеспеченными оказались крестьяне черноземной полосы, наиболее- северных и степных губерний.

Наделение крестьян землей было продиктовано двумя причинами. Царизм беспокоился о том чтобы крестьяне продолжали платить подати, чего они без земли выполнить не могли. Кроме того, помещики боялись потерять рабочие руки, так как без земельные крестьяне стали бы разбредаться по городам и уходить на многоземельные окраины. Учет интересов крестьян требовал значительного увеличения дореформенных наделов крестьян, что можно было сделать за счет помещичьих латифундий и организации расселения крестьян на окраины. Но победили помещики. За основу наделов были взяты дореформенные, явно недостаточные нормы, но при этом крестьян ограбили, отняв у них жизненно важные “отрезки”. При переходе на выкуп бывшие помещичьи крестьяне получали наименование крестьян собственников, но на самом деле полной собственности на землю они, в отличие от помещиков не получали. Юридическим собственником считалась община, но и она не имела права продажи наделов. При подворном землевладении крестьяне тоже не могли продавать свои участки. Была создана новая форма землевладения “надельная”.

Часть крестьян (461тыс.) получила четвертные, или дарственные, наделы, в среднем по 1,1 дес. на душу. Половина их приходилась нижневолжский район, а четверть - на северо-черноземный. Совсем не получили земли 724 тыс. дворовых и 137 тыс. крестьян мелкопоместных дворян. Они освобождались через два года бесплатно, но без клочка земли.

До перехода на выкуп крестьяне должны были выполнить в пользу помещика временной повинности в виде денежного оброка или барщины. Период перехода от повинностей на выкуп не был твердо установлен положением, ион растянулся с1863 до 1883 г. (закон 1881г. установил обязательность перехода на выкуп для всех помещичьих имений). К 19 февраля 1870 г. в Европейской России перешло на выкуп 55% крестьян, не считая западных губерний, где все крестьяне сразу были переведены в категорию крестьян собственников. К 1881г. на положении временно-обязанных оставалось 15% бывших помещичьих крестьян внутренних губерний.

Временные повинности по существу были теми же феодальными барщиной и оброком разница была в следующем: размеры их определялись местными положениями, отменялись мелкие повинности (натуральные платы птицей, ягодами, грибами и прочим, добавочные сгонные работы и наряды), основной повинностью признавался оброк (крестьян нельзя было без их согласия переводить на барщину если они ранее платили оброк, а через два года они могли перейти с барщины на оброк бес согласия помещика). Барщина ограничивалась 40 мужскими и 30 женскими днями с тягла в год, при этом 3/5 отрабатывалось в летнее полугодие, остальное- в зимнее. Крестьяне работали на барщине не производительно, помещики не имели уже над ними такой власти. Поэтому удельный вес барщинных крестьян за первые два года сократился в двое (с 71 до 35%) и далее сокращение продолжалось.

Большое значение имел принцип определения величины оброка, от которой зависел и размер выкупа. Правительство и сам царь неоднократно подчеркивали, что они не допустят даже обсуждения вопроса о выкупе личной зависимости крестьян, что предлагалось правыми помещиками. Но в среде новой бюрократии был найден обход этого принципа: поставить размер оброка в зависимость не от доходности земли, а от дохода крестьян в данной местности. По местным положениям самый высокий оброк был установлен около Петербурга -12руб. С полного надела, затем в нечерноземных губерниях (Московской, Ярославской, части Владимирской и Нижегородской) - 10руб. В черноземных и степных губерниях оброк устанавливался в размере 9 руб. Следовательно, оброк был ниже там, где земля ценилась выше. Это произошло потому, что нормы оброка примерно приравнивали к размеру дореформенного оброка, а он был выше в нечерноземных губерниях, около столиц, где можно было больше заработать. А в черноземных губерниях основной доход был от земли и оброк был ниже. Здесь помещики компенсировались отрезками и возможностью получать с них доход. Назначение оброка по его дореформенным размерам имело целью сохранение для помещика того дохода, который давал крестьянин, а не компенсацию за земли.

Ловким мошенничеством было введение так называемой градации оброка и барщины. Этот принцип вступал в силу только при получении крестьянами не полного надела. На пример, при получении половины высшего надела, казалось бы, крестьянин должен платить половину оброка. Но градация заключалась в неравномерном распределении оброка (как и барщины) между десятинами надела. В нечерноземной полосе за первую полученную десятину взималось 50% оброка, за вторую 25%, на остальные раскладывалась поровну оставшаяся часть оброка. В Ярославской губернии с высшего надела в четыре десятка оброк был установлен в 10 руб. Если крестьянам доставалось по два десятка, то они платили за первую десятину 5 руб., как было бы без введения градации. Установление градации было выгодно большинству помещиков, так как основная масса крестьян получила наделы меньше высшей нормы. Особую выгоду от этого получили в связи с тем, что выкуп, как увидим далее, прямо зависел от фактической величины пореформенного оброка. В наиболее тяжелом положении оказались крестьяне черноземной полосы, где землю отрезали сверх высшей нормы.

Оставалось не так уж и много. На земле работали преимущественно зависимые люди. Понятное дело, что среди них были потомки римских рабов. Но каким образом германские крестьяне утратили свободу?

Известно, что во времена ранних варварских королевств в германских племенах существовал обычай давать хлеб и все необходимое тем родственникам, которые шли на войну. Так начали зарождаться налоги и другие повинности (то есть принудительные обязательства) крестьян в пользу воинов – членов рода.

Когда возникали войны между племенами, крестьяне искали защиту у какого-то могущественного соседа или монастыря. В обмен на защиту от грабителей и чужеземных захватчиков крестьянин должен был отказаться от права на владение землей, то есть тем самым признавал себя зависимым. Крестьянин чувствовал себя в безопасности на территории, подвластной сильному человеку, а в средние века таким был тот человек, который имел много земли.

Зависимым ставал и тот Крестьянин , который не имел собственного надела, а получил его, к примеру, от воина, которому король за службу дал большой земельный надел. До зависимости крестьянина доводили так же его долги, а нередко даже откровенное насилие со стороны богатого соседа.

До начала 11 ст. крестьяне в европейских странах утратили почти всю пригодную для обработки землю. Она перешла во владение королей, графов, рыцарей , а так же церквей и монастырей. Крестьяне только пользовались землей, за что должны были выполнять различные повинности, размер и количество которых регулировалось обычаем. В повинность в пользу землевладельца могла входить и работа на его поле (от нескольких дней в год до нескольких дней в неделю), продуктовый (натуральный) или денежный налог, а так же обязанность молоть зерно на мельнице господина за определенную им плату, выпекать для него хлеб и т.д. Крестьяне были обязаны выполнять “общественные работы” (ремонтировать мосты и гребли, предоставлять в случае надобности свои повозки), а в случае конфликтов между ними и соседями судил их сам господин.

Уровень зависимости Крестьян был неодинаков. Одни только давали своим хозяевам небольшой натуральный налог, другим приходилось работать на них почти половину лета. Крестьян, которые выполняли много повинностей, во Франции называли сервами, в Англии – виланами.

Но ни сервов, ни виланов нельзя было назвать крепостными. Крепостничество как полная форма крестьянской зависимости распространилась в Восточной Германии, Польше, Австрии только в 18 ст. Английского вилана или Французского серва нельзя так же сравнивать с крепостным крестьянином Российской империи 18-19 ст. Ни вилана, ни серва нельзя было без последствий казнить, продать или обменять без земли или отдельно от семьи; не разрешалось даже лишить его земли, если он исполнял все повинности. Взаимоотношения между крестьянином и господином регулировались не желаниями господина , а давно установленными обычаями. В некоторых странах в случае их нарушения со стороны господина крестьянин мог обратиться в суд и требовать возмещения ущерба.

Долгое время зависимость крестьян не была очень тяжелой: землевладелец забирал у крестьянина столько продуктов, сколько нужно было для его семьи и дворовой челяди. Больше он не вымогал, поскольку это не имело смысла. Ведь люди еще не умели сохранять долго продукты питания, да и торговли практически не было. В 13-14 ст., когда набрала оборотов торговля, повинности крестьян значительно выросли.

Чрезмерные требования землевладельцев вызвали сопротивление со стороны крестьян . Оно считалось вполне справедливым, поскольку нарушал нормы обычаев, своеобразная договоренность между крестьянами и владельцами земли, установленная очень долгое время назад. Крестьяне убегали от своих господинов, уничтожали их поместья, иногда убивали. Ясли жить становилось тяжело всем крестьянам, то можно было ждать и крестьянского бунта, восстания. В таких случаях восстания либо придушивались со всей жестокостью, либо владельцу приходилось идти на некоторые уступки. Тогда устанавливался такой объем повинностей, который не разрушал крестьянское хозяйство и устраивал землевладельца.