Главная » Дизайн интерьера » Нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме. Как менялись люди в ссср и россии: исследования психологов

Нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме. Как менялись люди в ссср и россии: исследования психологов

Когда погас оставшийся от огромной и яркой звезды, звезды твоего будущего, а тогда – нашего будущего, дрожащий и чуть мерцающий уголек, и темнота окружила тебя, и, кажется, что нет уже ни сил, ни надежды – и вот тогда вдруг начинает светить прошлое…

Своим одноклассникам от «Б» до «А» юбилейного 1970 года выпуска средней школы №8 г.Великие Луки с любовью посвящаю

Тогда в нашем городе не было телевидения. Радиоприемники, правда, были. К тому же большие, ламповые, но они так шумели, свистели и квакали, а об услышанном так тихо говорили между собой взрослые, что нам никакой информации не доставалось. Были, конечно, газеты, книги, но читать мы только учились. Учили буквы, составляли слоги, складывали слова: ма-ма, ра-ма. Это уже потом: ма-ма мы ла ра-му… Но информационный голод давал о себе знать – мы лезли с разными вопросами к родителям, но те отшучивались, отмалчивались или просто ругали нас за недетские вопросы. «Недетские», а значит информация откуда-то просачивалась. А как же! Вот уже по слогам: ко-му-ни-зы-мы…

— Папа, а что такое «кому-низы-мы»?

— Учись и все узнаешь, — коротко, по-фронтовому.

Учусь. И уже по дороге в школу самостоятельно осиливаю плакат на карнизе высокого здания – «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». По слогам, понятно. Стою-осмысливаю… Кто-то поясняет – оказывается, нынешнее поколение советских людей – это я, и, значит, это я буду жить при этом самом коммунизме. И радостно, и торжественно, хотя тревожно и непонятно. Тревожно, наверное, за то, вернее за ту ответственность, которую возлагают на меня, доверяя, значит, жить при коммунизме. А смогу ли? А справлюсь ли я? И что такое коммунизм?

И вряд ли я один терзался такими вопросами. Да, мы находили огромное удовлетворение в рассуждениях о будущем. Мы со сверстниками, в дальнем, заросшем сиренью и шиповником, скверике двора. Тем более, мало-помалу кое-какая информация поступала. И какая! Оказывается, коммунизм – это когда все бесплатно: и хлеб, и конфеты, и все остальное… И на автобусе бесплатно, и на поезде, и на самолете! И куда угодно! А назавтра уже – автобусов не будет, – будет сама дорога двигаться. Встал на дорогу и поехал!

Учусь, взрослею. Оказывается, и есть-то не надо будет каждый день – съел таблетку, и она обеспечит тебя энергией на целую неделю. И все это нам, т.е. нынешнему поколению советских людей. А как же не нынешнему? Ведь болят раны у фронтовиков и лежат люди в больницах. Будьте спокойны – наша медицина и сейчас вылечивает все болезни, а скоро она обеспечит советского человека бессмертием! То есть советские люди будут жить вечно. И при коммунизме. Но кто же он такой, благодетель?

— Учись, сын.

Учусь. А потому уже и знаю этого благодетеля. Это Коммунистическая партия Советского Союза, это она столько благ создает для меня. Даже не верится. Но по дороге в школу читаю все тот же плакат: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Незыблемо. Из года в год. А напротив – здание с колоннами, и уже читаю не по слогам – «Городской комитет Коммунистической партии Советского Союза». Но опять вопрос – что такое партия? Хотя вот сверху здания и пояснение: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». И эти два лозунга – как две колонны, на которых все ярче в моем воображении вырисовывается свод нашего будущего, будущего нынешнего поколения советских людей.

Хотя нет, не все было так безоблачно на нашем коммунистическом горизонте. Вдруг Колька с соседнего двора заявил (а он старше нас на год, да к тому же у него брат уже в седьмом классе, – авторитет, не считаться с которым было нельзя), что при коммунизме все будут лысые. Воцарилось молчание. Мы невольно трогали свои чубы. Но тот был неумолим – будет работать атом, с волосами нельзя. Впрочем, и отсюда вскоре была извлечена польза: «Так нашему дирику хватать нас не за что будет, когда по школе бегаем…» Да и Колька успокоил: «Так все же лысые будут – и учителя, и девчонки» Успокоил, придурок. Если бы он видел Светкины косы…

Она сидела передо мной, на пятой парте. Две блестящие и каштановые косы с белыми бантами ниспадали мимо моей парты. Она была примерной ученицей, и за партой сидела, держа спину и голову прямо, а мне казалось, что это косы делают ее такой грациозной и неприступной. Бывает, неожиданно поднимет учительница отвечать с места, а ты занят – соседу медали отцовские под партой показываешь, так и вскочешь, не открыв дощечку, а парта и сдвинется.

— Садись, — скажет Зинаида Ивановна, — и не отвлекайся на уроке. А теперь открываем тетради. Записываем: число, классная работа…

Света чуть наклонит головку к тетради, а дальше и никак – косы-то зажаты между моей партой и спинкой ее скамеечки. И ко мне не повернуться, чтобы сказать.

— Почему, Света, не записываешь? – спросит Зинаида Ивановна. Та машинально встать хочет. Никак.

— Мне Павлов косы прищемил, – и зардеется вся.

— Выйди, Павлов, из класса.

А там, не дай Бог – директор.

На перемене она сама ко мне подойдет и тихо скажет:

— Сашка, я не хотела, чтобы тебя из класса удаляли.

— Да я сам виноват, забылся, — и засмеемся, радостные.

А мальчишки как стрижи, так и вьются, так и вьются возле ее кос. Кто-то не удержится, да и дернет за одну из них. А мне разве этого не хотелось? Может больше других. И однажды удалось.

Уже прозвенел звонок. Все были за партами, но не было учительницы. Мы все наслаждались этими мгновениями, кто как мог. Домогался Светкиного внимания и ее сосед с четвертой парты – всё водил свой самолетик возле нее, сидя вполоборота. И когда той надоело, она привстала и влепила этому стервятнику «Арифетикой» по голове, сразу же отпрыгнув назад, упала на свою скамеечку, а косы, вернее, одна из них – в мою чернильницу… Но нет – в последнее мгновение я перехватил косу левой рукой, выбив «невыливайку» из гнезда в парте, облив при этом половину парты соседа, его тетради и спину Светкиной соседки. Вошла учительница. Стало тихо. Я держал Светкину косу в своих руках, и не было сил отпустить ее. Зинаида Ивановна шла к нам, а я стоял, как завороженный. Светка повернулась и, не глядя на меня, аккуратно забрала свою косу из моих рук.

— Завтра, Павлов, в школу с родителями, — вынесла свой приговор учительница, глядя больше не на нас, а на залитое чернилами лицо моего соседа.

И вот теперь этот глашатай новой жизни заявляет что все мы должны быть лысыми. Что ж, если это потребуется от меня для светлого будущего – я согласен. Я согласен хоть сейчас видеть лысыми и своих сверстников и учителей. Кого угодно, но не Светку… Да, мое воображение ликовало, чуть ли не в деталях рисуя ту новую коммунистическую жизнь, но здесь оно не подчинялось мне. Такой ценой, зачем? Хотя теперь я старался не смотреть на Светкины косы. А как на них не смотреть – вот они, перед тобой – тугие, блестящие… Я и сейчас ощущал их ласковую шелковистость на своих ладонях, но с ними Светка не годилась в новую жизнь, а значит не годился и я.

По своей любимой арифметике я получил «3», и чопорная надменная Лёля при всем классе возмутилась:

— Ты чего «звёздочку» позоришь?

И на общей школьной линейке объявили, что коммунистом может стать только тот, кто овладеет всеми знаниями, что выработало человечество. Для меня – для нынешнего поколения советских людей – дорога в коммунистическое будущее сужалась. Хотя не только для меня. Федька Николаев уже третий год овладевает знаниями, что выработало человечество для овладения за один год, и сдается мне, что вряд ли овладеет ими вообще. А значит и ему не место в новой жизни. Так где же он будет прозябать в то время, когда все нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме? Хотелось бы знать, может там и с косами можно? С таким вопросом я и предстал перед учительницей:

— Вот вы говорите, Зинаида Ивановна, чтобы жить при коммунизме, надо хорошо учиться, быть дисциплинированным, трудолюбивым… Так?

— Да. Бережно…

— Понятно. А если я не хочу жить при коммунизме?

Ужас. Ужас и страх изобразились на лице такой мудрой, невозмутимой и волевой Зинаиды Ивановны. Обычно при таком выражении на лицах старушки с нашей улице крестились. Но она все-таки смогла взять себя в руки. Первым делом вспомнила про директора, но, передумав, потребовала дневник и вызвала родителей в школу.

Не знаю, как бы далеко зашло тогда мое неприятие будущей коммунистической жизни. Не знаю, ведь каждый день по дороге в школу я, в надежде, что плакат исчезнет или что-то изменит в своем обещании, вскидывал голову, но, увы… Нынешнее поколение советских людей все-таки собиралось жить при коммунизме.

Помогла все та же Зинаида Ивановна. Конечно, оставалась легкая грустинка, но появилось новое, ранее неизвестное и совсем непонятное чувство, возвеличивающее тебя, пусть даже только в твоих собственных глазах. Возвеличивающее тебя и Светку… А было это на уроке, и учительница рассказывала о том, как еще в далекие-далекие времена люди сражались за свою родину и срезали девушки косы – свою красу и гордость – и отдавали их на вязку канатов для метательных машин. И сражались вместе с мужчинами и были еще прекраснее. Что ж, если потребуется, то и мы со Светкой готовы на такую жертву ради светлого будущего, ради коммунизма!

Мало-помалу школьные дела мои выровнялись, успеваемость круто поднялась, и я снова рвался к новой жизни. Беседы, рассуждения, фантазии о будущем коммунистическом обществе вновь захватили меня. Чувство сопричастности к величайшей миссии моего народа – переполняло.

«Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме» — плакат был на месте. Правда, иногда я вдруг обнаруживал, что чуть было поблекшее красное полотнище вновь радовало сочностью своего поля и белизной букв. А значит, нынешнее поколение советских людей все-таки будет жить при коммунизме. Все-таки будет! Назло всем врагам! Будет! Будет!.. Но я уже изнемогал от такой неопределенности. Когда же, наконец? Когда!?

Не знаю, как в других городах, но у нас не было ни одного магазина самообслуживания, и когда успели такой открыть – неизвестно, потому что в школе о нем ничего не говорили, а там обо всем узнают первыми. Но, возможно, мне первому и удалось посетить его, тем более он и находился в приличном удалении и от школы и от дома. Вечером мать дала мне денег и отправила в магазин за хлебом. Наш магазин был закрыт, в соседнем хлеба не было.

— Мальчик, беги к театру, еще успеешь.

Успел. Вбегаю: просторный, несколько необычный магазин. Тёте в белом деньги:

— Мне хлеба, черного и с изюмом.

— Иди, бери, какой нравится, — с улыбкой.

Неужели? Вот оно, НАЧАЛОСЬ! Как и говорили. И я – первый. Никто в школе даже и не намекал. Хлеб бесплатно. Любой! Выбирай! Хочешь с маком, хочешь с изюмом. Главное – сколько хочешь Вот лежит на круглых вращающихся полках – крути, выбирай. И завтра плакат уже перепишут: «Нынешнее поколение советских людей стало жить при коммунизме». Но самое главное, что никто не острижен, а тетя в белом даже не взглянула на мои волосы. Значит мы со Светкой входим, нет-нет, уже вошли в новую коммунистическую жизнь и с косами. Мне хотелось прыгать и сейчас, сразу, забыв про хлеб, выбежать на улицу и кричать, кричать, что вот, да, свершилось – коммунизм – в нашем городе. Бежать поздравлять друзей, знакомых, родителей… Родителей лучше, конечно, поздравлять с хлебом.

Я схватил две буханки и пулей вылетел на улицу. Радость спазмой перехватывала горло, потому я не смог сразу закричать о наступившем светлом будущем. Хотя кто-то уже кричал, где-то рядом, над самым ухом, но совсем не о светлой коммунистической жизни:

— Держите, держите воришку!

Как это? В наступившей новой жизни – и воришку? Но зачем красть? Пришел и взял, что тебе надо. Сумерки. Улица была почти пустынной, я оглянулся, и в то же мгновение тетя в белом вцепилась в мои – совсем некоммунистические – волосы.

— Попался, — зло оскалившись, выдохнула она и потащила меня назад, как я вдруг начал прозревать – в дикое прошлое – серое и печальное, и уже без всякой надежды на светлое будущее, и от этого еще боле ужасное.

Пришел директор магазина. Продавщица в белом аж тряслась вся:

— А я вам говорила, что не надо было это самообслуживание вводить – у скольких уже из-за пазухи вытянула, а этот пострелёнок вообще хвать – и наутёк.

Директор был высокий и молчаливый, но записал, где учусь, где живу, кто родители. Я не врал. Нет, не из-за боязни, как пугала тётя, что вызовут милицию, посадят в колонию. Нет. Нет, и боле того, в своих размышлениях и эмоциях я вообще находился не здесь. Конечно, и не в объятиях кожаного отцовского ремня. Все это: и милиция, и наказания – казалось теперь чуть ли не забавой по сравнению с тем, что ожидало меня в школе, что, в общем-то, и надлежит ожидать преступнику такого уровня. А что я буду представлен таковым – теперь не вызывало сомнений. А ожидали меня всеобщая ненависть и презрение учащихся. Федька Николаев не осудит, а Лёля-то, Лёля – аж завизжит вся, демонстрируя свое, особенно перед школьным активом, якобы негодование. И все это было печально, но не главное. А главное как раз и состояло в том ужасе, который вдруг бездной оказался на том самом месте, где некогда, да зачем «некогда» — вот только что, расцветала и лелеялась прекрасная, светлая и почти непорочная мечта, надежда, цель… И сравним весь этот ужас был разве что с вдруг перекинутыми от меня к себе на парту – двумя блестящими, каштановыми, шелковистыми Светкиными косами.

(сокращенный вариант текста см. в журнале "ResPublika" №4)

Нескоро ели предки наши,

Нескоро двигались кругом

Ковши, серебряные чаши

С кипящим пивом и вином.

(А.С. Пушкин)

У моего возраста есть, как минимум, одно преимущество - прецедентная память. Это когда то, что у молодых вызывает удивление, недоумение, возмущение, протест, у людей моего поколения будит лишь слабую улыбку: все это было, было, было…

Оптимистичное и многообещающее заявление, вынесенное в заголовок этого опуса, в октябре 1961 года доброй вестью разнеслось с трибуны XXII съезда партии по нашей стране, странам социалистического содружества и по всему миру. Первый секретарь ЦК КПСС Н.С.Хрущев был человеком широким и размашистым, в выражениях не стеснялся, и если уж обещал, то по самому большому счету. Мировому империализму - «кузькину мать», нам - коммунизм (точнее, его материально-техническую базу). И непременно к 1980 году. Действительно - чего долго ждать?

Советский народ, уже начавший привыкать к своему задорному и неугомонному лидеру, понял все правильно - работать придется больше, а жить… Дай Бог, чтобы не хуже, чем сейчас.

А жилось советскому человеку на пороге коммунизма по-разному. В принципе, в конце 1950-х - начале 1960-х г.г. он не испытывал существенного товарного голода. По крайней мере, в Ижевске, каким я его помню, хозяин дома, в котором мои родители снимали первый этаж - мастер с машиностроительного завода - имел мотоцикл с коляской. Это был, если не ошибаюсь, Иж-49, раз и навсегда поразивший мое воображение маслянистым блеском бензобака, обворожительной смесью запахов бензина и резины, пружиной заднего сидения, мягко проседавшего под тобой в ямах и норовившего сбросить на кочка. И тех и других на ижевских дорогах и тогда было предостаточно.

В магазинах не переводились хлеб, молоко и сметана, с небольшими перебоями, но «выбрасывали» рыбу, колбасу и мясо. Помню 41-й гастроном в Соцгороде с его рыбным отделом, где в здоровенных бочках млела селедка слабого, пряного и еще какого-то там посола, а на прилавке лежал пугающих размеров кус китового мяса. В овощном отделе не переводились картошка, морковь и свекла. А когда вы покупали соленые огурцы или квашеную капусту, продавщица обязательно спрашивала: «Вам с рассолом»? Скромный изыск тех лет - квашеная капуста «провансаль» с вкраплениями каких-то ягод. Из тех же времен - муляжи окороков, колбас и сыров в витринах «Марисовского» и «Чулка».

Мясо для пельменей тогда никто не пропускал через мясорубку - вещь редкую и, по мнению многих, бессмысленную. Его рубили острой сечкой в липовом корыте. И если корыта покупали на Сенном рынке, то сечки, как правило, втихую мастерили на заводах и каким-то образом проносили через проходную. Поэтому если корыта были похожи друг на друга, то двух одинаковых сечек на весь Ижевск, думаю, нельзя было сыскать - каждая несла на себе печать художественных вкусов и пристрастий хозяина.

Мой детский ум постоянно смущали кондитерские отделы с халвой, мармеладом, пастилой и зефиром, конфетами «Кара-Кум», «Мишка на севере» и «Раковые шейки». Кто пробовал, тот никогда не забудет сказочный вкус сладкой массы, которая образовывалась во рту, когда вы разгрызали плотный кубик прессованных кофе или какао с сахаром или пласт фруктового чая - опять же прессованных, но уже сухофруктов. Залитый кипятком, он порождал мутную жижу сомнительного вкуса и запаха. Но в сыром виде был вкусен, а главное - дешев.

Кроме нечастых покупок родителей, это кондитерско-бакалейное изобилие было доступно нам и иным путем. Мы - пацаны примерно одного возраста - наладили сбор стеклянных бутылок. Найдя бутылку, нужно было сразу проверить, нет ли щербинок на внутреннем и внешнем крае ее горлышка - бутылки с этим дефектом не принимались, поскольку после тщательного мытья на соответствующем предприятии снова шли в оборот. С крупными щербинками мы справиться не могли, а мелкие замазывали жеваной сосновой смолой, и иногда этот номер удавался. Бутылка стоила 12 копеек, и если не каждый день, то хотя бы раз в неделю мы разживались суммой, с которой можно было идти в кондитерский отдел.

И не забудем: те времена не знали загустителей, искусственных красителей, усилителей вкуса и прочей химической дребедени. Так что советский труженик тогда питался, может быть, не очень разнообразно и не всегда «от пуза», но качественно.

Проблема заключалась не в товарах, а в деньгах. Их рядовому советскому труженику катастрофически не хватало. Поколение моих родителей к 1963 году - а именно к нему я иду извилисто, но неуклонно - пережило две денежных реформы. В 1947 году - конфискационную реформу, когда старые наличные рубли обменивались на новые в отношении 10:1. В 1961 году новые рубли поменяли на новые же, но все в том же отношении 10:1. В этой же пропорции пересчитывались зарплаты и все социальные выплаты и вклады. Фокус заключался в том, что цена копеечных - самых ходовых! - товаров не изменилась, а значит - увеличилась в 10 раз.

Не дождались жители СССР и возврата денег по облигациям государственного займа. Вместо денег им предложили обменять старые облигации 1936-1946 гг. на облигации Государственного 2-процентного займа 1948 года. А в 1957 году Президиум ЦК КПСС решил прекратить выплаты и по ним. Пачки этих облигаций, до того бережно хранившихся в недоступных для детей местах в надежде, что рано или поздно государство вернет занятые у народа деньги, в одночасье обесценились, стали предметом игр и забав тех, от кого прятались, и быстро исчезли.

Вот с таким багажом мы и подошли к лету 1963 года. Для рядового советского гражданина, а уж тем более третьеклассника на каникулах, каким был я, оно не предвещало ничего неординарного. Мы по-прежнему раз за разом обгоняли американцев в космосе, перекрывали титанические сибирские реки титаническими же плотинами, перевыполняли планы по добыче угля, производству чугуна и стали, зерна, молока и мяса. Иными словами, по мере сил строили то, что нам же обещал начавший бронзоветь Никита Сергеевич.

В 1961 году в наши стройные ряды неожиданно влилось население «острова свободы» во главе с пламенным Фиделем, и на несколько лет пропагандистским хитом стала песня неувядаемой пары Александра Пахмутова - Николай Добронравов «Куба - любовь моя». Особенно часто ее пели на пионерских сборах и в пионерских лагерях:

Куба - любовь моя!
Остров зари багровой…
Песня летит, над планетой звеня:
«Куба - любовь моя!»
Слышишь чеканный шаг?
Это идут барбудос.
Небо над ними - как огненный стяг…

Слышишь чеканный шаг?

Кто такие эти «барбудос», я не знал, но раз они шли чеканным шагом, да еще под огненным стягом, значит, были «нашими».

Для более лирически настроенных граждан еще одна устойчивая пара - Лев Ошанин - Аркадий Островский - задушевным голосом молодого Кобзона рассказывали:

А у нас во дворе есть девчонка одна,

Между шумных подруг неприметна она.

Никому из ребят неприметна она...

Я гляжу ей вслед:

Ничего в ней нет.

А я всё гляжу,

Глаз не отвожу...

Именно ее, выставив на подоконник проигрыватель, без конца крутил наш дворовый «пижон», отважно вырядившийся в остроносые ботинки и брюки-дудочки. Под его окном паслись молодые девчонки, и наша соседка тетя Тося комментировала ситуацию неизменным: «Ишь, котяра». При этом я до сих пор не могу определить, что преобладало в ее голосе - осуждение, восхищение или зависть.

Шутники, которые на Руси вряд ли переведутся, быстро переиначили припев «Я гляжу ей вслед - в ней чего-то нет». А когда у «пижона» было особенно приподнятое настроение, весь двор вынужденно внимал творению Оскора Фельцмана и еще не опального Владимира Войновича:

Если тебе одиноко взгрустнется,
Если в твой дом постучится беда,
Если судьба от тебя отвернется,
Песенку эту припомни тогда:

Эй, рулате-рела, терула,терула,
Рулате-рула, терула-ла-ла,
Рулате-рела, терула,терула,
Рулате-рула, терула-ла-ла.

Июль был жарким, вода в Ижевском пруду чистой и теплой, и мы, компания детей - насельников дома на углу Орджоникидзе и К.Либкнехта - каждый день с утра ездили купаться. Купались мы чаще всего в районе пер. Широкий: тут можно было понырять с мостков. Правда, мостки на Широком часто оккупировали тетки с корытами половиков. Но это нам особо не мешало.

Возвращаясь с пруда, наша голодная компания неизменно посещала ближайшую к дому столовую. Никита Сергеевич по мере сил держал слово, данное на упомянутом съезде, и начал с самого главного - на столовских столах в свободном доступе стояли тарелки с белым и черным хлебом, соль и горчица. Разморенные купанием и жарой, мы по-хозяйски устраивались за одним и тем же столом подальше от окон (жарко!), дружно уминали тарелку и шли в хлеборезку за добавкой, в которой нам никогда не отказывали.

Так вот, где-то в середине июля, ввалившись в столовую в предвкушении пира, мы не обнаружили на столах привычных тарелок и ринулись к окну хлеборезки требовать положенного. Знакомая тетка в синем халате в ответ на наше возмущение широко повела рукой: полки хлеборезки были пусты!

Не веря своим глазам, мы направились в ближайший магазин «Хлеб - нянь» - тоже пусто! На этом наша ревизия хлебных запасов кончилась, и мы разбрелись по домам. Вечером я рассказал об удивительном явлении маме. Она встревожилась, подхватилась и вернулась домой с пустой авоськой - хлеб не появился.

Так начался этот удивительный, первый, но не последний в моей жизни год острого продуктового дефицита. Вместе с хлебом из продуктовых магазинов в одночасье исчезло все. То есть просто все. Зато появились ранее небывалые огромные очереди. И если за хлебом (буханка в одни руки!) нужно было стоять час-полтора, то за молоком и сметаной - часа по два-три. За маслом (не более полукилограмма на человека) - по три-четыре.

Стояние в очередях стало основным занятием детей и стариков, обладателей свободного времени, и резко повысило их социальную значимость: дети и старики стали добытчиками. Широко практиковался обмен очередями. Я занимал очередь за молоком, а мой дружок Витька Ладыгин - за макаронами. Если его очередь подходила раньше, я вставал перед ним. И наоборот. Все эти перемещения неизменно сопровождались препирательствами стоявших сзади: «Он здесь не стоял»! - «Я на него занимал!». Но спорили вяло. Тотальный дефицит неожиданно уравнял нас, пацанов, с взрослыми - в очереди все были равны. К тому же этим нехитрым маневром широко пользовалась как минимум половина обеих очередей.

Дефицит продуктов резко актуализировал преимущества дома, в котором мы тогда жили. Квартиры в этом «сталинском» доме были сплошь коммунальными. Только в нашей трехкомнатной жили три семьи. А это 11 человек. Представьте, какие возможности открывались перед нами, если, сплотившись, мы занимали очередь каждый на себя и на кого-то из одноквартирников (по негласному уговору больше одного перед собой пропускать было нельзя, могли вытолкать вся компанию).

Наконец, дефицит пробудил народную смекалку. Многие начали широко использовать вместо сливочного масла маргарин. Кто-то осваивал производство масла на дому - взбивая закупленное в нескольких очередях молоко. Да-да! Из того молока можно было взбить масло - испытано на себе. Именно тогда появились пельмени, в которых мясо присутствовало чисто символически. Кто-то в отсутствии муки замешивал тесто из размоченных в воде макарон, а кто-то сам занялся производством домашней лапши.

Дети разнообразили оскудевший рацион, экспериментируя с хлебом. Его можно было полить постным маслом и посыпать солью, намазать сливочным маслом и посыпать сахаром. Высший пилотаж - это хлеб с маслом и вареньем. Именно в тот год во дворе нашего перенасыщенного детьми дома можно было наблюдать аттракционы невиданной щедрости: девчонок и мальчишек, по очереди откусывающих от одного из описанных выше бутербродов. При этом хозяин бутерброда крепко держал его в руке, строго следил за тем, чтобы откусываемые куски были одинаковыми и чтобы в итоге и ему хоть что-то досталось.

При этом рацион школьного буфета практически не изменился. Нам были доступны и пончики с повидлом, и молочные коржики, и кисель, заранее разлитый по стаканам и уже подернувшийся плотной пленкой.

Труднее приходилось семьям с младенцами-искусственниками (знаю это по постоянному реву своей годовалой сестры) - питание для них выдавать перестали, и маме часто приходилось кормила ее размоченным в молоке хлебом. Молоко подогревалось, в нем растапливался кусочек масла (если оно было) и размачивался хлебный мякиш. Сестра плевалась, плакала, но маме каждый раз удавалось впихнуть в нее это блюдо.

Так продолжалось до октября 1964 года, когда верные ленинцы, под облегченный выдох всей страны, отправили своего неуемного лидера на заслуженный отдых. И картина резко изменилась. Продуктовые магазины, как по команде «все вдруг», начали наполняться товарами. К всеобщему радостному удивлению, на полках появились ТРИ (!) вида вожделенного сливочного масла - «обыкновенное», «подсоленное» и - вы не поверите! - знаменитое и ранее известное нам только понаслышке «вологодское».

Чтобы ускорить насыщение советских тружеников, на какое-то время была развернута уличная торговля. Прямо на тротуарах у магазинов каждый день появлялись штабеля ящиков. Сегодня - с тушенкой в железных банках, густо покрытых чем-то вроде солидола. Продавщицы оттирали эту липкую заразу грязными тряпками, а очередь благодушно (было ясно, что тушенки хватит всем) проговаривала «да ладно, и так сойдет». Завтра - апельсины, доселе виденные мной только на столах участников телевизионного новогоднего «Голубого огонька». Тогда же я впервые попробовал вяленые финики и рахат-лукум из какой-то азиатской республики.

Голодным тот год не был. В конечном итоге продуктов хватало всем, но в резко сократившемся ассортименте и существенно меньше, чем год-два назад. Новое руководство страны быстро (вскрыв военные склады и распечатав стратегический резерв) ликвидировало продуктовый дефицит и тем самым заручилось всеобщей поддержкой, каковой беззастенчиво пользовалось вплоть до безвременной кончины товарища Леонида Ильича Брежнева.

Эта генерация советских руководителей подспудно осознавала зыбкость и неустойчивость химеры коммунизма и, не отказываясь от нее, отодвигало момент приближения к цели на неопределенный период. Она же хорошо понимала, что советского труженика нужно кормить, поить, обувать и одевать. И с каждым годом все лучше и лучше.

Вот эта идея постепенного «роста благосостояния советского человека», думаю, и стала причиной а) долговечности того варианта советского государства, который создал Брежнев и б) неизбывного доброго отношения к «Минеральному секретарю». Помню, как моя мама, накрывая стол к очередному государственному или семейному празднику, каждый раз поминала Леонида Ильича и неизменно приговаривала: «Дай Бог ему здоровья. Главное, чтобы войны не было». И я ее понимаю. Пережив войну, оккупацию, голод 1946-1947 г.г., непредсказуемость сталинской и хрущевской эпохи, она с благодарностью приняла ровное течение жизни при Брежневе, когда год за годом на ее столе прибывало. Понемногу, но прибывало.

Но и этот скромный достаток рядового советского человека был ненадежным и стал объектом покушений на финише горбачевского и старте ельцинского периода жизни страны. Но это уже другая история.

Итожа эту, выскажу простую мысль: нынешнее гастрономическое изобилие обеспечено продуктами второй, третьей и так далее необходимости, без которых можно, а часто и нужно обойтись. Разъевшись без достаточных на то оснований, мы боимся лишиться не насущного (условно говоря, без хлеба не останемся), а избыточного. А зря.

Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме! »
(XXII съезд КПСС - Википедия)

Сто лет сказками- весь свет:
"то ли будет, то ли- нет..."
........................................

ИЗ ИНТЕРНЕТА

Хотелось бы верить, но боюсь, что это излишний оптимизм.
Общество с таким прошлым и предисторией совершенно непредсказуемо,
и что оно может выдать, совершенно неведомо. Женя

Взято из блога А. Никонова

Чубайс все-таки умница

За что можно поставить памятник нашим реформаторам, так это за то, что они сделали невозможным путь обратно в социалистическое прошлое. Вот что сказал по этому поводу сокол перестройки - Анатолий Чубайс известному журналисту Игорю Свинаренко:
Вы носитель интеллигентского духа: в стране все плохо, все развалено, власть отвратительна… Все валят… Полная ерунда! Абсолютное непонимание происходящего в стране и в истории. Вещи такого масштаба надо рассматривать не на уровне того, кто где работает, и даже не в диапазоне – кого избрали президентом, кого назначили премьером. Это нужно оценивать в более широком историческом контексте. Если спокойно и всерьез оценивать двадцатилетие нашей истории, которое, конечно же, заложено Гайдаром и Ельциным...
Если совсем упрощенно, то картина для меня выглядит следующим образом. У нашей команды с конца восьмидесятых было две задачи. Задача номер один называлась «Переход от плана к рынку», задача номер два – «Переход от советского авторитаризма к демократии». Прошло двадцать лет. Задача номер один ре-ше-на. Как ни странно. Я могу справку предъявить, что она решена.
Есть решение Евросоюза о признании России страной со статусом рыночной экономики, что очень важно. Европейцы не хотели этого делать, потому что признание статуса влияет на таможенно-тарифные режимы. И европейский бизнес лоббировал против, мы с ними, с европейцами, боролись, и все-таки они признали это на международно-правовом уровне. Значит, рыночная экономика в России есть! А вот демократии в России нет. Эту задачу решить не удалось. У нас не получилось. Кстати, мы по сотне причин, в том числе по личностным, мне кажется, не готовы были решить задачу построения демократии. Наше дело – экономика. А для построения демократии нужны люди другого качества… Итак, половина сделана, а половина не сделана. Совсем неплохо! На всякий случай...
Егор Гайдар неоднократно говорил – и не только мне, – что страны с ВВП на душу населения больше пятнадцати тысяч долларов не могут долго оставаться недемократическими, он был глубоко в этом убежден. Что это означает? Что в классическом смысле рост уровня жизни, появление среднего класса неизбежно влияют на общественно-экономическую формацию. Это если в марксистских терминах. А если в других, то у нас с Кохом родилась теория про девяностые, нулевые и следующее десятилетие, которая теперь является общеизвестной, но придумали ее мы.
Смысл же теории вот в чем. В стране произошел щелчок, и меняются эпохи. Старая эпоха закончилась, началась новая. В чем суть, что меняется? Девяностые, грубо говоря – это буря и натиск, нулевые – это стабильность. Но приходит момент, когда весь позитив эпохи вдруг превращается в негатив. То, что было стабильностью, становится застоем. То, что было вертикалью и государственным порядком, становится коррупцией. И так далее, и так далее. Все это происходит на наших глазах. Признаков этого явления я вижу сотни, просто сотни. Я считаю, что у нас на глазах рушится эпоха нулевых – и наступает новая эпоха.
В моем понимании масштаб преобразований – политических, социальных, культурных, экономических, которые стране придется пережить в следующие даже не десять, а три-пять лет, – сопоставим не с нулевыми годами, а с девяностыми. Мы входим в волну колоссальных преобразований. Корень этих преобразований – появление в России среднего класса. То, чего ранее никогда не случалось, а теперь случилось. В гайдаровских терминах это пятнадцать тысяч долларов на душу населения. Он появился, средний класс, и ему категорически не нравится то, что происходит в стране. Этот класс в гробу видал всю нашу политическую систему... Я не говорю, что через неделю произойдет октябрьское восстание. Я говорю об историческом процессе другого масштаба. Я очень сильно сжимаю мысль, но суть ее состоит в том, что с первой из двух задач, о которых я говорил, мы справились тогда, а вторая начнет решаться сейчас. Причем решение второй задачи предопределено решением первой...

«Каждый период имеет своего человека, который его определяет», — заметил на одной из своих публичных лекций известный российский социолог и исследователь общественного мнения Юрий Левада.

Сама идеологема советского человека, по мнению директора Левада-центра Льва Гудкова, зародилась в 1920-1930-х годах и была необходима для строительства социалистического общественного строя. Подобные мифологемы свойственны всем тоталитарным обществам на ранних этапах их развития. И если в нацистской Германии и Италии полноценное становление человека не произошло в силу того, что режимы просуществовали недолго, то Советский Союз породил не одно поколение людей нового типа.

Получается, что правильный советский человек не представляет ни себя, ни что-либо еще вне государства.

Он ориентируется на контроль и вознаграждение со стороны государства, которое охватывает все стороны его существования. Одновременно с этим он ожидает, что его надуют, обманут, недодадут, отчего он уклоняется от своих обязанностей, халтурит и подворовывает. Он подозрителен во всем, что касается «нового» и «иного», недоверчив, пассивен, пессимистичен, завистлив и тревожен. Типичный советский человек индивидуально безответствен, склонен переносить вину за свое положение на других — правительство, депутатов, чиновников, начальство, западные страны, приезжих и т.п., но только не на себя самого. У него развивается тотальная фобия и неприязнь ко всему новому, чужому и иностранному.

В такой схеме отношения государства с человеком представляют собой изощренный симбиоз.

Формально власть заботится о нем, обеспечивает работой, жильем, пенсией, образованием и медициной. Он, в свою очередь, поддерживает власть, исполняет патриотический долг и защищает интересы государства.

Однако обе стороны уклоняются от заявленных обязанностей, и в результате государство оставляет человека на грани бедности и выживания, а он, в свою очередь, подворовывает и всячески увиливает.

Начиная с 2010 года психологи под руководством доктора психологических наук Влады Пищик провели серию исследований и выяснили, чем с психологической точки зрения различается ментальность советского, переходного и постсоветского поколений. В исследовании участвовали три группы испытуемых. В постсоветское поколение вошли рожденные в 1990-1995 годах, в поколение переходного периода — те, кто родился в 1980-1985 и 1960-1965 годах. К советскому поколению психологи отнесли родившихся в военное время, в 1940-1945 годах. Всего в исследовании приняли участие 2235 человек.

Проанализировав результаты психологических опросников, ученые сделали вывод, что для советского гражданина, жившего в атмосфере коллективизма, характерны такие культурные ценности, как «верность традициям», «открытость», «сердечность», «дисциплинированность», «уважение к власти». Переходное поколение склонно к так называемому горизонтальному индивидуализму. Среди его ярко выраженных параметров — «душевность», «разобщенность», «самостоятельность», «недоверие к власти», «свободолюбие», «анархия», «холодность», «соперничество».

Прежде всего это люди с неудовлетворенными потребностями в свободе и автономии, безопасности и признании и недовольные своим положением в обществе.

Они испытывают экзистенциальную тревогу от осознания конечности собственной жизни и с трудом самоопределяются. По мнению психологов, ощущение собственной реальной или мнимой неполноценности приводит к возникновению у них таких черт, как обидчивость и уязвимость перед окружающими, нетерпимость к недостаткам других, требовательность, вспыльчивость и агрессивность.

Для постсоветского поколения ведущими являются семейные, альтруистические и коммуникативные смыслы. Для переходных поколений — экзистенциальные, когнитивные, смыслы удовольствия и самореализации.

Основными у представителей советского поколения оказались семейные и экзистенциальные смыслы.

Переходные поколения в отношениях характеризуются властностью, неуступчивостью, упрямством и холодностью. Представители советского поколения, в свою очередь, более требовательны, уверены в себе, более отзывчивы и в то же время упрямы.

По оценке этнической толерантности у переходных поколений оказались самые низкие баллы; выше среднего проявилась толерантность к сложности и неопределенности окружающего мира; средними баллами выражена толерантность к иным взглядам, отступлениям от общепринятых норм и неавторитаризму. Советское же поколение получило низкие баллы по толерантности отступления от общепринятых норм, к иным взглядам и неавторитаризму; средние баллы — по этнической толерантности; выше среднего — по толерантности к сложности и неопределенности окружающего мира.

В исследовании особенностей высказываний и представлений о собственном «я» у разных поколений психологи обнаружили, что большинство высказываний у представителей переходного и советского поколений обладает признаками зависимости от группы.

У представителей постсоветского поколения 60% высказываний независимы от группы. Из этого следует, что представления о своем «я» в советском и переходных поколениях напрямую зависят от мнения коллектива.

Кризис повлияет на внуков и правнуков

Дедушки и бабушки тех, кому сейчас около 30 лет, пережили войну, голод, нищету и безработицу. Они были вынуждены начинать все с нуля, а потому в их системе ценностей ведущие позиции занимали стабильность и уверенность в завтрашнем дне.

Ряд исследователей, в частности семейный психолог Людмила Петрановская, считают, что войны, депортации, репрессии, кризисы становятся для людей историческими травмами, последствия которых размываются только к третьему-четвертому поколению.

Таким образом, перестройка 1990-х и общая атмосфера нестабильности отразились в неуверенности и беспомощности тех людей, чья ранняя и средняя взрослость пришлись на этот период. И отсутствие психологической безопасности привело к тому, подростки начала 1990-х чаще в сравнении с последующими поколениями проявляют беспомощность, тревожность и социальную пассивность.

На внеочередном XXI съезде КПСС в январе 1959 г. было объявлено, что социализм в СССР уже построен. В этой связи возник вопрос о принятии новой программы партии. Этот вопрос поднимался еще при Сталине, но тогда решен не был. К осени 1961 г. новый проект программы, подготовленный специальной комиссией, был подготовлен и опубликован. В октябре 1961 г. в Москве - в только что выстроенном Кремлевском дворце съездов - состоялся XXII съезд КПСС, который и рассмотрел и принял третью по счету программу партии. В ней, в частности утверждалось: коммунизм - это бессклассовый общественный строй, с общими средствами производства, полным социальным равенством. Труд на общее благо должен стать осознанной необходимостью всех людей. Основной принцип общества - «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Для достижения такого общества следует выйти на первое место в мире по производительности труда, перейти к коммунистическому самоуправлению, воспитать нового всесторонне развитого человека. Коммунизм намечалось в основном построить к 1980 году!

На съезде были также рассмотрены вопросы гигантского подъема промышленного и сельскохозяйственного производства, принят новый устав партии, обязывающий членов партии активно участвовать в строительстве коммунизма. Отметив успехи СССР в промышленности, освоении целины, Хрущев также обратился к проблеме дальнейшего развенчания культа личности: повторно раскритикованы действия как Сталина, так и участников «антипартийной группы». Съезд вынес решение вынести тело Сталина из мавзолея и захоронить у кремлевской стены. Началось массовое переименование городов и улиц, носивших имя вождя. В 1962 г. первый секретарь ЦК выступил с предложением о разработке проекта новой Конституции СССР, в которой был бы сделан еще больший упор демократические нормы и создание условий для перехода к коммунизму. Однако добиться ее принятия Хрущев не успел.

Успехи Хрущева на политической арене породили у него иллюзию всеобщей поддержки и усиливали волюнтаристские тенденции его руководства. Все это вызывало недовольство других высших партийно-государственных руководителей. Они с опасением смотрели на его неуемную энергию, проявлявшуюся во всех сферах. Недовольство накапливалось и в связи с желанием Хрущева ввести в Устав партии принцип обязательной ротации руководящих лиц - при каждых выборах менять 1/3 состава партийных комитетов на всех уровнях.

ЦИТАТЫ ИЗ ДОКЛАДА Н.С. ХРУЩЕВА

«Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме»!

«Наши цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!»

«К концу 1965 года у нас не будет никаких налогов с населения!»

ИЗ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОГО СЛОВА Н.С. ХРУЩЕВА

Товарищи делегаты!

Закончилось обсуждение Отчета Центрального Комитета партии и доклада о Программе Коммунистической партии Советского Союза, которое проходило на высоком политическом уровне. С этой трибуны выступило много делегатов съезда. Что можно сказать об этих выступлениях? Думаю, вы согласитесь со мной, что каждое из них можно назвать как бы рапортом, отчетом перед партией. Каждый, кто поднимался на эту трибуну, говорил о самом волнующем, самом необходимом, что было сделано и что предстоит сделать. Эти выступления были проникнуты непоколебимой убежденностью в торжестве коммунизма. (Продолжительные аплодисменты).

Все выступавшие единодушно одобряли как политическую линию и практическую деятельность Центрального Комитета, так и проект Программы нашей партии - программы построения коммунизма. XXII съезд является ярчайшей демонстрацией единства нашей ленинской партии, сплоченности вокруг нее всего советского народа. (Аплодисменты). Всем содержанием своей работы XXII съезд подтвердил непоколебимую верность той линии нашей партии, которая была выработана XX съездом. (Аплодисменты). Теперь стало еще более очевидным, что XX съезд, убрав все наслоения периода культа личности, открыл новую страницу в истории нашей партии, оказал благотворное влияние на развитие нашей страны, всего мирового коммунистического и рабочего движения.

ИЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ XXII СЪЕЗДА КПСС

«Признать нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом И.В. Сталина, так как серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее В.И. Ленина»