Развитие грамматической категории одушевленности. Формирование и развитие категории одушевленности

ОГЛАВЛЕНИЕ
Погружение в сущность. В. В. Колесов…………………..………………….3
Условные сокращения.……………………………………………………….9
Введение………………………………………………………….…………...11
ГЛАВА I. РАЗВИТИЕ КАТЕГОРИИ ОДУШЕВЛЕННОСТИ
В ОБОЗНАЧЕНИЯХ ЧЕЛОВЕКА ……………………….…...17
1.1. Вариативность форм Р=В и И=В в обозначениях единичного лица
мужского пола ……………………………………………………….…19
1.1.1. Формы собственных имен существительных………………….20
1.1.2. Формы нарицательных имен существительных
в текстах разных жанров………………………………………...23
1.1.2.1. ПАМЯТНИКИ РУССКОГО ПРАВА.
Вопрос о социальном полноправии лиц и
вариативность сингулярных форм Р=В и И=В
в Русской Правде и других деловых текстах……....…..23
1.1.2.2. РУССКИЕ ЛЕТОПИСИ. Информативность
реликтовых сингулярных форм И=В в языке
Московского летописного свода конца XV в.
и других летописей ………………..…….……………...39
1.1.2.3. ХРИСТИАНСКАЯ ТОПОГРАФИЯ. Сохранение
реликтовых сингулярных форм И=В в рукописи XV в.
Книга нарицаема Козьма Индикоплов………………….63
1.1.2.4. ПЕРЕВОДНЫЕ СБОРНИКИ нравственно-
религиозного содержания конца XI в.
Регулярность сингулярной формы Р=В
в Изборнике 1076 г. и в Синайском патерике…...…….66
1.1.3. Роль лингвистических и экстралингвистических
факторов в становлении грамматических категорий…………...75
1.2. Вариативность форм Р=В и В. п. в обозначениях множества лиц…103
1.2.1. РУССКИЕ ЛЕТОПИСИ. Вариативность форм Р=В и В. п.
мн. ч. в языке Московского летописного свода конца XV в.
и других летописей ………………………………..……..…….106
1.2.2. ЦЕРКОВНЫЕ ПАМЯТНИКИ ПИСЬМЕННОСТИ.
Сохранение формы В. п. в обозначениях множества лиц
как особенность религиозного миросозерцания ……...…...…120
1.2.3. ПАМЯТНИКИ РОССИЙСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА....125
1.2.3.1. Нормативность формы Р=В для обозначения
множества конкретных лиц в Судебниках XV-XVI вв. ..126
1.2.3.2. Стилистическое варьирование форм Р=В и В. п.
в обозначениях множества лиц в Стоглаве..…….....…127

1.2.3.3. Стилистическое варьирование форм Р=В и В. п.

в обозначениях множества лиц в Уложении 1649 г. …132
1.2.4. ЧАСТНАЯ ПЕРЕПИСКА.
Единичность форм В. п. в обозначениях множества лиц……..136
1.2.5. Вариативность форм Р=В и В. п. мн. ч. в некоторых лексико-
семантических группах имен существительных …….………..139
1.2.5.1. Вариативность форм Р=В и В. п. у имен
существительных дhти, люди, гости………………....…139
1.2.5.2. Вариативность форм Р=В и В. п. в обозначениях
народов и жителей городов…………………………….144
1.2.6. Охват формой Р=В мн. ч. обозначений лиц женского пола ….146
1.2.7. Грамматикализация Р=В в обозначениях множества лиц.....…148
1.3. Диалектные вариации и архаические формы
в современном русском языке ……………………….…..……..…….150
ГЛАВА II. РАЗВИТИЕ КАТЕГОРИИ ОДУШЕВЛЕННОСТИ
В ОБОЗНАЧЕНИЯХ ЖИВОТНЫХ ……………..….……..153
2.1. Животные глазами древнерусского книжника ……………..….……155
2.2. Жанрово-стилистическое распределение сингулярных форм
Р=В и И=В в обозначениях животных ………………………………157
2.3. Жанрово-стилистическое распределение плюральных форм
Р=В и В. п. в обозначениях животных …….……………………..….176
2.4. Диалектные вариации и архаические формы
в современном русском языке ………………………….…….………185
Заключение……………………………………………….…………………187
Источники ……………………………………..…………...………………196
Литература …………………….…………………………..…..………....209

В дря эти формы совпадали: отьцъ любитъ сынъ. С развитием РЯ возникла необходимость выражения субъектно-объектных отношений. Решение задачи – использование Р.П. в знач вин пад для обозначения оъекта. Почему именно родительный? Рп и вп параллельно употребляются в некоторых синтаксич конструкциях: а) при отрицательном и утрердительном сказуемом: прочитал книгу – не прочитал книги; б) при неполном и полном охвате действия объекта: принеси воду – принеси воды. Категория одуш-сти первоначально была грамм категорией лица. Она начала формироваться еще в праславянскую эпоху. Сначала проявлялась в совпадении форм рп и вп собственных имен сущ-ных мужского рода ед числа, для обозначения лиц муж пола занимающих существенное положение в общественной и семейной иерархии. История развития этой категории началась еще в 11 в. К 14 категория одуш-сти распространилась на все сущ-ные муж рода. Развитие ее задерживалось: 1/ когда было местоимение при сущ-ном (при местоимении СВОИ не моглаидти речь о им падеже): послалъ отрокъ свои (Вп). 2/ когда при сущ-ном предлог: поимеем женоу его Ольгоу за князь нашъ за Малъ. 4-ый этап развития категории одуш-сти начался в 14 в когда она проникает во мн число. К 14 вкатегория одуш-сти укепилась и для слов жен рода, обозначавших лица: жонок и дhвок наказоуеть. Последний этап начинается с 17 в когда категория одуш-сти стала охватывать слова, обозначающие другие живые сущ-ва – животные. В сря есть словосочетания, в которых в словах сохраняется старя форма вин паежа: выйти в люди – увидеть людей, пойти в гости – пригласить гостей, взять в жены – увидеть много жен. Следы старого вин падежа сохранились в наречии замуж – за моужь. У сущ.с древней основой на -6, -jo, -й (у краткое) н -і, обозначающих одуш-е и неодуш-е предметы, еще с общеславянской эпохи в ед.ч. совпадали формы В.П.с формами И.П.. Вследствие этого возникло затруднение при разграничении субъекта действия (И.П.) и объекта действия (В.П.): Весло платье. Это обстоятельство послужило причиной к развитию категории одушевленности. Проявилось это уже на общеславянской почве у сущ, обозначающих одушевленные предметы, путем вытеснения старой формы В.П.ед.ч. формой Р.П.ед.ч. и отражалось в старославянском языке. Усилилось это явление в древнерусском языке к XIII-XIV вв. Как видно из примеров, совпадение ед.ч.В.П. с Р.П.сначала происходит у сущ. со значением лица. Названия лиц, занимающих низкое служебное положение, детей, а так же животных выступают еще долго в старой форме В.П., совпадающего с И.П.. Пережиточными формами стаpoгo В.П.ед.ч. в современном русском языке являются: на конь, наречие замуж.Развитие категории одушевленности в разных по значению группах сущ-х происходило постепенно, не в одно время.С XIV в. во мн.ч., очевидно, по аналогии с ед-м ч.В.П. тоже начинает совпадать с Р.П., причем первоначально для лиц мужского пола: созъва болдръ и кыюнъ (Лавр. лет.).Более позднее совпадение В.П. с Р.П. во мн.ч. объясняется тем, что формы И.и В.п. во мн.ч. у сущ-х м. рода всегда различались.Примерно с XVI в. этот процесс осуществляется во мн.числе и для сущ. с основой на -a, -ja: вдовицъ и сиротъ покопти (Дом.). С XVII в. это явление распространяется и на сущ-е, обозначающие названия животных и птиц: и у той привады птицъ прикормить (Улож.), хотя еще были живы и старые формы винительного падежа, совпадающие с именительным падежом: А бываешь теми птицами потеха на лебеди, на гуси, на утки, на жеравли, на иные птицы и на зайцы (Котош.).В сов. Р.яз. старые формы В.П. мн. Ч.сохранились в выражениях: пойти в гости, выйти в люди, произвести в офицеры.В укр. и белорусском языках вполне закономерны в названиях животных старые формы В.П.: укр.- пасти воли та корови; белор.- пасвщь валы ды каровы; русск.- пасти волов и коров. К факторам, вызвавшим при развитии категории одушевленности замену старого винительного падежа формой родительного падежа, можно отнести следующие:Сходство функций род. и вин. падежей при отрицательном и утвердительном сказуемом и при неполном и полном охвате действием объекта: не прочитал книги и прочитал книгу; принеси воды и принеси воду.Исконное различие в вопросах И.и В.падежей: для одушевленных предметов - кто? и кого?, для неодушевленных - что? и что?, а также несовпадение этих форм у личных местоимений: и.п. - азъ, ты; В.П. - мене, тебе, как и родительный падеж.Таким образом, к XVII в. в русском языке завершилось в основном развитие категории одушевленности, согласно которой у существительных мужского рода, обозначающих одушевленные предметы, винительный падеж стал совпадать с родительным падежом. У существительных, обозначающих неодушевленные предметы, винительный падеж продолжает совпадать с И.П., хотя в севернорусских говорах встречаются выражения: гонит овцы, пасу коровы.Этот процесс не коснулся сущ-х ж. рода с основой на -і, ср.р. с основой на -6, -jo и некоторых сущ. с основой на согл, так как к этим основам относится небольшое количество сущ, обозначающих одуш-е предметы. Что же касается неодуш. сущ, то логически в качестве субъекта действия они выступать не могут, а потому нет надобности различать у них субъект и объект действия: у них во всех числах совпадает В.П с ИП.

Еще по теме 10. История категории одушевленности в русском языке:

1. 11. История категории и форм двойственного числа в русском языке.
2. Категория одушевленности /неодушевленности имени существительного. Средства выражения ГЗ категории.

§ 186. В древнерусском языке в единственном числе формы имен. пад. (падежа субъекта) и вин. пад. (падежа объекта) исконно не различались в словах муж. р. с основой на б (ср. имен. пад. - столъ, конь и вин.

Пад. - вижоу столъ, конь), с основой на и (ср. имен. пад. - сынъ и вин. пад. - имамь сынъ), а также с основой на Ї (ср. имен. пад.- гость и вин. пад.- встретили гость). В то же время в словах жен. р. с основой на б такого совпадения форм не было (ср. имен. пад. - жена, сестра и вин. пад. - женоу, сестроу). В силу этого для женского рода не существовало трудностей в разграничении субъекта и объекта действия, тогда как для слов мужского рода эти труд­ности существовали в силу совпадения падежа субъекта с па­дежом объекта. Подобные трудности могли бы быть более или менее легко разрешимыми, если бы в русском языке был твер­дый порядок слов, при котором, например, существительное, стоящее на первом месте, всегда бы выражало субъект дей­ствия, а стоящее на втором месте - объект действия, или на­оборот. Однако в действительности этого нет, и поэтому, напри­мер, в древнерусском предложении отьць любить сынъ нельзя точно установить, где субъект и где объект действия (ср. то же
самое в современном мать любит дочь). Именно поэтому с развитием языка, с развитием дифференциации в выражении субъектно-объектных отношений вставала необходимость найти средства разграничения действующего субъекта с объектом, кото­рый подвергается действию,- и вставала эта необходимость как раз для одушевленных существительных, которые прежде всего и могли обозначать действующий субъект.

Вследствие того что при помощи порядка слов русский язык не мог разграничить субъект и объект действия, разрешение данной задачи должно было быть связано с выражением необ­ходимых отношений в падежных формах. Оно и было найдено путем использования формы родительного падежа в значении винительного при обозначении одушевленного объекта. Начало этого процесса, как видно, относится еще к праславянской эпо­хе. Уже в тот период в определенных случаях установились новые грамматические категории: категория слов мужского ро­да, обозначающих одушевленные предметы, у которых форма родительного падежа была использована для обозначения вини­тельного, и категория слов мужского рода, обозначающих неоду­шевленные предметы, у которых винительный падеж по-прежнему остался равен по форме именительному падежу. Первоначально форма род.-вин. пад. установилась лишь для собственных имен - названий лиц; так, например, в Остромировом евангелии встре­чается оузьрѣ Иисуса, где Иисуса выступает в форме вин. пад., равной форме род. пад. Или примеры с именами собственными и нарицательными: а сынъ посади Новегородѣ Всеволода; и посла къ нимъ сынъ свои Святослава; приславъ своякъ свои изъ Новгорода Ярослава идр.

§ 187. Прежде всего важно понять, почему именно родитель­ный падеж, а не какой-то иной был использован в значении винительного для выражения категории одушевленности. Это объ­ясняется, как видно, близостью синтаксических связей указанных падежей. Известно, что в некоторых конструкциях родительный и винительный падежи употребляются параллельно, создавая определенные отличия этих конструкций, тесно связанных в то же время между собой. Так, например, форма вин. пад. высту­пает в конструкции выпил воду, существующей параллельно с конструкцией выпил воды, где употребляется форма род. пад. Едва ли нужно доказывать общность этих двух сочетаний с одним и тем же глаголом. Их отличие друг от друга связано лишь с тем, что винительный падеж обозначает объект, пол­ностью охваченный действием, тогда как родительный - объект, лишь частично подвергающийся действию. С другой стороны, винительный падеж употребляется как дополнение к глаголу параллельно с родительным, выступающим также в качестве до­полнения с тем же глаголом, но имеющим при себе отрица­ние: ср. читал книгу и не читал книги. Ср. в „Русской Правде":

видока емоу не искати и привести емоу видокъ.

Подоб­ная близость синтаксических связей, по-видимому, и определи­ла тот факт, что именно форма родительного падежа была использована для обозначения винительного падежа одушев­ленных существительных.

§ 188. Если начало развития категории одушевленности отно­сится, как уже говорилось, к праславянской эпохе, то основ­ные процессы в ее становлении - уже к эпохе существования древнерусского языка, причем окончательное ук­репление данной категории произошло в поздний исторический период.

Относительно причин медленности протекания процесса ста­новления категории одушевленности высказывалось предположе­ние, что форму родительного-винительного падежа раньше всего получили слова мужского рода, обозначающие лиц в единствен­ном числе, причем это были лишь те слова, которые обозна­чали социально полноправных людей (типа князь, господин и т. п.); и в то же время старая форма винительного падежа сохранялась у существительных мужского рода, обозначавших зависимых людей, куда относились и дети (типа отрок, тиун, раб и даже сын). Ср. такие формы в памятниках: а сынъ остави Новегородѣ (Новг. лет.), посла к нимъ сынъ свои (Ипат. лет.), а что пошло ти кньже тиоунъ свои-держати (Новг. гр. 1264 г.); но: поищемъ собѣ кньзь (Лавр, лет.), а за Во­локъ слати ти своего моужа (Новг. гр. 1308 г.).

Однако теперь эта точка зрения не принимается, и ныне по­степенность установления категории одушевленности объясняется не социальными, а языковыми, грамматическими причинами. Впрочем, уже А. А. Шахматов называл среди факторов, способствовавших сохранению старой формы вини­тельного падежа от одушевленных существительных, например, такие, как соединение с местоимением свой - это было указанием на то, что в данном случае не может идти речи об именитель­ном падеже, например: посла отрокъ свои (Лавр, лет.), по­сади посадникъ свои (Ипат. лет.) и т. п.; как употреб­ление в виде приложения к другому существительному, имею­щему уже новое окончание, например: оубиша прусі Овстрата и сынъ его Лоуготоу (Новг. лет.) и др.; как закрепление этой формы в некоторых определенных выражениях, например: а поиде за моужь, въсѣде на конь и т. п., и др. Подобную же роль мог сыграть и факт употребления существительного в ви­нительном падеже с предлогом, когда наличие предлога само указывало на то, что здесь не может идти речи об именитель­ном падеже (например, поймемъ женоу его Вольгоу за к н ьз ь нашь за Малъ -Лавр. лет.).

ского рода уже стираются различия между именительным и ви­нительным падежами, исконно различавшимися (см. § 184). Од­нако и во множественном числе процесс охватил первоначально лишь слова мужского рода, обозначавшие лиц, например: пожа­ловалъ есмъ соколниковъ (Гр. Ив. Калиты XIV в.), по­бедита д е р е в л *нъ (Лавр, лет.) и др. Несколько позже (приблизительно в XVI в.) категория одушевленности укрепилась во множественном числе и для слов женского рода, обозначаю­щих лиц, у которых исконно во множественном числе формы именительного и винительного падежей не различались, напри­мер: и рабынь наоучити, ж о н о къ и дѣ в а къ ноказуетъ (Домостр.) и др.

Наконец, только в XVII в., да и то еще не окончательно, ка­тегория одушевленности охватила слова, обозначавшие и другие живые существа, и тем самым полностью укрепилась в русском языке, например: птицъ прикормитъ (Улож. 1649 г.), л о ил а- дей коупить (Акты хоз. Морозова) и др.

Следы старых отношений в современном языке очень незна­чительны. К ним относится наречие замуж, возникшее из соче­тания предлога за с вин. пад., равным имен, пад., от муж (ср. выйти замуж и заступиться за мужа), а также такие конструкции, как выйти в люди, брать в жены, быть избран­ным в депутаты и под.

§ 182. Категория одушевленности определяется по окончательному результату развития, представленного в современном литературном языке в незавершенном виде, а севернорусскими говорами как полностью выработанная формально. По форме это - выражение объекта посредством род. п., а не вин. п.:

отец видит сына // видит столь, видит окно...

но муж видит жену, видит гору... отец видит сыновей И видит столы, видит окна... мужья видят жен И мужья видят горы...

Историки русского языка, ориентирующиеся на форму, которая выражает то или иное грамматическое значение в определенный момент развития категории, отрицают мысль о поэтапном развитии категории одушевленности в русском языке; главное для них - показать, например, что вин. п. - род. п. в XI в. отмечен в 21 контексте, в XII в. таких контекстов 19, в XIII в. - 39, в XIV в. -107, а в первой половине XV в. выявлено 54 контекста с подобным распределением форм в значении прямого объекта. Недостаточность материала, взятого в «системном» соотношении по искусственно ограниченным временным срезам, не может показать развитие категории одушевленности, поскольку это - процесс, заданный к действию путем «с н я- т и я» с новой классифицирующей категории рода. Каждый факт здесь имеет свое значение; к определенным выводам ведет уже то, что в новгородских говорах развитие категории начинается с форм мн. ч., а не ед. ч., что весьма странно, если это - просто выражение одушевленности (во мн. ч. этот признак не был важен).

В лучшем случае говорят о развитии одушевленности из категории лица (Г. А. Хабургаев), понимаемого в его самом общем виде («лица, независимо от его социальной принадлежности»). Последователен в своей интерпретации В. М. Марков, который говорит о древнерусской категории лица, выражаемой не только в форме вин. п. - род. п., но и в дат. п. (формы на -ови) и в им. п. мн. ч. (формы на -ове). Учитывая все известные нам факты, можно было бы говорить об исходном моменте развития как о синтаксически представленной категории определенности, которая контекстно выражена различным образом в конкретных формулах речи (см. § 154).

В наиболее ранних славянских литературных текстах, т. е. переведенных с греческого, эта категория никак не отражена, что видно и на самых важных для христианской культуры текстах. Так показывает, например, мефодиевский перевод Символа веры: Вп>рую въ единъ Бь Оць Вседьржитель Творець нбоу и земли... УКчХШ в. на месте греч. moreuopev h; iva Oeov лагера ламтокрагора... Лишь во второй редакции текста, составленной в XI в. или чуть позже (как полагают, на Руси), находим уже формальные проявления категории «лица»: Втруемъ въ Единого Бга Оця Вьседьржителя (ЕКчХН в.). В УС XIII в. даже такие слова, как ангелъ, Богъ, брать, мужь, в некоторых текстах употреблены в форме вин. п. без род. п.

• § 183+. Историки полагают, что этапы развития категории одушевленности связаны с переходом одной и той же формы в новое семантическое качество:
  • 1- й этап - определенности : до XIII в. форма вин. п. - род. п. указывает потенциального агенса (мужа, как способного на действие субъекта, но идти за мужь);
  • 2- й этап - лица: после XIII в. та же форма указывает на категорию лица и может проявляться только у имен мужского рода;
  • 3- й этап - с конца XVII в. форма уже вполне представлена как выражение категории одушевленности, возможна для всех одушевленных имен и притом также во мн. ч.

Таким образом, по заданному «стимулу», происходит перераспределение формы между соотношениями «агенс/неагенс» (функция «лица» или «вещи») -> «лицо/нелицо» (идея лица) -> «одушевлен- н"ость/неодушевленность». Исходная для системы эквиполентная оппозиция на всех этапах ее развития сегодня обычно толкуется как привативная, т. е. с точки зрения современных представлений о содержательности грамматических оппозиций. С этим трудно согласиться, поскольку «снятие» семантического синкретизма во всех известных нам случаях в средние века происходило путем расширения эквиполентности до градуальной иерархии признака, понимаемого как признак различения. Можно предполагать, что действительным ходом данного изменения было постепенное «снятие» категориального признака с конкретных контекстов путем расширения лексической базы включенных в оппозицию имен. Развитие идет не за счет замены категорий, а посредством совершенствования самой категории, которая в исходной системе представлена как синтаксическая категория «определенность/неопределенность».

§ 184. Лингвистические предпосылки развития этой категории неоднократно обсуждались.

Противопоставление действующего лица не действующему в высказывании являлось в нескольких видах. Прежде всего в противопоставлении местоимений типа къто - кого, а также в противопоставлении имен собственных: (Павьлъ видишь Петра), или в противопоставлении форм личного местоимения: (я вижу тебе (> тя)); и особенно в отрицательных конструкциях, когда субъекту полностью отказано в возможности производить действие: (я видел жену -я не видел жены ); и еще при обозначении объекта действия, представленного в переносном значении: вьсего оного дома крьсти - въета- ша языкъ на языка (Златоструй XII в.) - речь идет о людях в совокупности «дом» и «язык».

Переносные значения слов в определенных контекстах в данном случае оказываются важными. Древнеславянская религия - язычество - «одушевляло» природные явления (анимизм), а полученные из Византии риторические приемы построения художественной речи культивировали различные виды просопопеи, метонимии, катахрезы и под. Уже в Изборнике 1073 г. содержится трактат Георгия Хировоска на эту тему. «Слово о полку Игореве» насыщено подобными образами. В переведенных византийских текстах, например в рассказах Синайского Патерика (древнерусская рукопись XI в.), встречаются формы вин. п. - род. п. типа льва, пса, осла ; ср. также быка (Лавр. 1377) и т. д., что вызывает сарказм современных историков по поводу «категории лица для животного царства». Как будто люди никогда не читали басен. В переводном сборнике басен «Стефанит и Ихнилат» вин. п. - род. п. также не знает исключений при определенном указании на животных (даже видевше гавран мыша в форме мужского рода, поскольку речь идет именно о Мыше, а не о Мыши). Речь ведь вовсе нс о биологической или социальной категории лица, имеется в виду известного рода определенность действующего лица, выраженная в конкретном контексте, поскольку и сама категория развивалась как сгущение категориальной семантики, в синтаксическом контексте и на основе определенных словесных формул.

Первоначально, очевидно, это была всего лишь лексико-семантическая группа имен, способных контекстно выражать признак определенности. Речь шла только о форме вин. п. - род. п. в ед. ч. для имен мужского рода. Антуан Мейе обратил внимание на уже отмеченный здесь факт, что даже имена типа Богъ, Господь в переводе Евангелия употреблены в форме вин. п. - вин. п. Иногда это имеет место и по отношению к другим словам, но обычно увязано с наличием или отсутствием артикля в греческом оригинале: SooXoi; - рабъ, но гоу SouXov - раба. Если при имени стоит местоимение, оно играет роль определенного артикля, когда имя существительное сохраняет форму вин. п. (посла рабъ свои - rov SouXov айтой). В евангельских текстах такое соотношение довольно часто; ср. по ОЕ1057 в текстах Мф 17,15, Лк 14,17 и 7, 3 примеры типа Ги помилуй снъ мои при грсч. рои tov ulov и пр. Для христианских текстов указанное различие особенно важно. Философ и богослов П. А. Флоренский заметил, что в Евангелии хлеб арт6с, назван «без члена», поскольку этот хлеб до благодарения «есть просто хлеб, один из хлебов», но «при вкушении его он уже не простой хлеб, но хлеб по преимуществу» (о"арто^, т. е. X л с б, идеально определенный хлеб).

Соотношение опрсделснности/нсопределенности в контексте само по себе неопределенно и неустойчиво, тут самые разные речевые формулы могли затемнить форму выражения и дать своего рода исключения из правил. В древнерусских памятниках примеров такого рода множество.

В СН1Л под 1216г. известный текст: Поидоша сынове на отця, брат на брата, рабъ на господина, господинъ на рабъ , - в котором характер традиционной формулы показывает возможности для передачи данной пракатегории. Из контекста можно выявить доказательства для любой теории, разделяемой ныне историками языка. Но когда неизвестный новгородец в XIV в. пишет (в Бср.гр.43): Пришли ми цоловгькъ на жерепцгь, зане ми здп>се дгълъ много , - ясно, что речь идет о зависимом человеке, о слуге.

§ 185. Среди примеров, приведенных в «Древнерусской грамматике», много таких, которые показывают ограничения в употреблении вин. п. - род. п. и всегда относительно определенности лица. В соединении с притяжательным местоимением мой , свой : поймете у мене мои шюринъ , чему ecu елгьпиль брать свои , посади посадникь свои (в Лавр. 1377 и Ип.1425, но в Лавр. 1377 также на Олга, брата своего; вдаи сына своего , в Новг.греч. 1308 г. слати своего мужа и др.);

в виде приложения к другому имени существительному, которое уже представлено в форме вин. п. - род. п.:

сына же своего Ярославъ посади Туровгь - Лавр. 1377 [сына Ярослава],

послалъ посолъ свои Вячеслава (Ип.1425) [посла Вячеслава], поймите у мене... мои шюринъ Михаила (СН1Л, 1224 г.), поиде кнзь Мстиславъ на зять свои Ярослава, (в СН1Л иначе: и еда имъ снъ Стославъ) - порядок слов и распределение имен в формуле играет свою роль;

при однородных членах предложения, если один из них уже выражает идею определенности лица:

слати осетрьникъ и медовара (Гр. 1265 в списке обе формы с -я); при индивидуализации отвлеченных или собирательных понятий возможно усиление указанием на определенность объекта (Шахматов, с. 222):

подтвердихомъ мира старого (Гр. 1189 г.), еже такого св/ътиль- ника имать въ области своей (УСХШ) и пр.;

при распределении видовых различий глагольных основ (если глагол употреблен в совершенном виде, то скорее развивается вин. п. - род. п.), который и сам по себе выражает различные степени определенности действия:

чему ecu елгъпилъ брать свои (Лавр. 1377) - чему ecu ослипилъ брата своего (Ип.1425);

раздражити быка - и похвати быка рукою за бокъ (Лавр. 1377 под 992 г.);

употребление род. п. после переходного глагола синтаксически увеличивало появление выразительного падежа объекта, особенно в тех случаях, когда объект в реальной ситуации мог обратиться в субъекта: разъяренный бык против молодого Кожемяки. Все древнейшие примеры проявления «лица» в описании животных обычно таковы. Старое окончание сохранялось в устойчивых формулах речи, в которых происходила нейтрализация субъект-объектных отношений по лицу и числу:

въеед на конь, за конь, идти за мужь, идти в люди, сдать в солдаты", ср.: съвративъ коня, при/ъха - на конь въеядяше (УСХШ); в Домострое сочетания типа про гость. Вообще у имен мягкого склонения вин. п. - вин. п. сохраняется дольше, см. в берестяных грамотах продайте половъи конь, нарядите же мужь (может быть форма род. п. мн. ч.) и т. д.

Все приведенные типы примеров, как и тс, в которых уже вин. п. - заменен род. п., представлены неравномерно по текстам, непоследовательно по жанрам, да к тому же иногда и недостоверны по определению, что приводит к спорам между учеными. Но общая тенденция заметна: если словоформа тесно связана с традиционным контекстом (со словесной формулой), то она не поддается новым окончаниям, и никто не старается противопоставить объект субъекту действия. Если же словоформа «выбилась» из формулы, каким-то образом противопоставлена остальным формам сочетания, тогда новое окончание вполне возможно, хотя и не обязательно. В этом проявляется все тот же древнерусский принцип выбора: для одного - это, для другого - и то и это.

§ 186. Второй этап отражает существование лексико-грамматического класса имен как проявления определенного лица.

Прежде всего это проявляется в именах собственных: посадиубо сего оканьнааго Святопълка в княжении Пиньскгьа, Ярослава Новгьго- родгь, а Бориса Ростовгъ, а Глп>ба Муромь (Сказ, о Борисе и Глебе);

затем в формулах взаимного действия:

послушающе брать брата СН1Л (1054), ажь убьеть мужь мужа, то мьстити брату брата (Правда Русская) и др.;

в формулах с согласуемыми причастными формами: узьрт Исуса идуща (ОЕ1057), видяаше бо мужа преподобьна и правьдьна суща его (УСХШ).

Во всех таких случаях в форме вин. п. - род. п. стоит имя, выражающее лицо, имеющее право на действие, в отличие от имен с формами вин. п. - вин. п., ср. в Правде Русской: за смердии холопъ: оже уведешь чюжь холопъ любо робу, пояти же челядинъ, или смердъ умучить и др.

Лексико-грамматическую категорию лица соотношение форм вин. п. - род. п. в полной мере перестало выражать только к концу XVII в., когда соответствующее употребление грамматических форм распространилось на имена женского рода и притом в ед. ч. и во мн. ч., независимо от значения слов, т. е. при обозначении всех живых (или предполагаемо живых) существ.

В обозначении животных и птиц в вин. п. - род. п. ед. ч. примеры появляются со второй половины XIV в. (в берестяных грамотах: дайте коницка, поими моего цалца ‘чалого’, коня познай), хотя наиболее ранние примеры относятся к Гр. 1300 г. (улюбилъ ecu единого коня) или даже раньше, к текстам «Слова о полку Игоревс» (а вгь соколца опута- ев)ь красною дивицею - в переносном значении) или «Моления» Даниила Заточника (коли пожретъ синиця орла), а это могут быть примеры XIII в. С XV в. их число увеличивается, В. Б. Крысько указывает более двухсот для 35 слов (с XI в.): борана, вола, осла и др., обычно с уточняющими определениями, что указывает на освобождение слова от своего узкого контекста; ср. прислалъ гуся живова, послали сле- пова сокола и т. д. У Аввакума в вин. п. ед. ч. формы зубря, звгьря, жеребенка", аналогичные формы у Котошихина в XVII в.

Категория лица, проявившись в формах ед. ч., становится категорией одушевленности, распространяясь на формы мн. ч. и охватывая все группы «одушевленной» лексики. Таких примеров много уже в XIV в.: пословь, купцовъ, новоторжцевъ и др. (сначала также только для имен мужского рода), но у */"-основ и здесь всегда сохранялись старые окончания (д/ьти, гости, люди", примеры типа зятя, тьстя, татя с XV в.), как и в сочетаниях с предлогами (они еще нс выходили из формульных сочетаний: въ казаки, въ солдаты, на рабы своя).

У имен женского рода во мн. ч. категория одушевленности отражается одновременно с мужским родом мн. ч.; ср. в грамотах холо- повъ и рабъ (1439), Марфу да старицъ сестеръ (1513), и женъ и ро- бятъ и слугъ (конец XVI в.), вдовиць и сиротъ и чадъ дгьвокъ (также). Впрочем, все указанные группы лексики по традиции могли сохранять и старую форму вин. п. - вин. п., ср. и ему за свиньи и за кобылы, и за коровы, и овцы... и за пчелы править то, чгьмъ у него кто завладгьеть, но тут же птицъ прикормить и др. (Уложение 1649 г.). В автографах Аввакума отражены все типы слов, получавшие новое окончание вин. п. - род. п. к концу XVII в.: послала ребенка, про младенца, дал зверя, научил мужиков, стрелцов поставили, привели баб, ели лисиц, взяв лошадей, бьет людей, даже неодушевленные имена в определенном значении (спаси Богъ властей, дверей отво- ря, за молитвъ), но в старых формулах отгоняше бесы (и бесов), враги погуби, куры кропилъ, прозрех вдовицы, погубил овцы своя; ср. у него я веть за вдовы твои стал! - в словесном сочетании, но в свободном употреблении вдовь отпустить; только в «Книге ратного строения» 1647 г. вполне определенно куръ ловить, как есть собакь и проч. Однако в традиционных текстах старые формы сохранялись. В сибирских летописях XVII в. в категорию одушевленности не входили еще названия птиц, животных и пр. {бобры, комары, кони, елени, птенцы, собаки, лисицы, птицы - в форме мн. ч.) и отмечены колебания в названии лиц {враги - врагов и пр.).

Когда все одушевленные имена мужского и женского рода в обоих числах, ед. ч. и мн. ч., стали получать новую форму вин. п. - род. п., именно тогда категория лица преобразовалась в категорию одушевленности. В развитии категории лица различие по роду еще играло свою роль (только имена мужского рода), а в становлении категории одушевленности - уже нет (и мужской, и женский род). Свое значение имела и унификации типов склонения: новая флексия вин. п. - род. п. - порождение парадигм, которые складывались сначала в ед. ч., а затем и во мн. ч.

§ 187. В северных говорах развитие категории одушевленности распространилось и на имена женского рода в ед. ч.

Загадочные обороты типа земля пахать, вода носить, трава косить и т. д. пытаются объяснять и заимствованием из финских языков, и как синтаксическую конструкцию с им. п. при независимом инфинитиве, и как архаическую особенность несобранной в систему языка славянской речи. Но такие сочетания в новгородских памятниках появляются с XIII в., а с XIV в. в деловых источниках встречаются часто, в том числе и в московских. В современных русских говорах до недавнего времени они были обычны, да и в литературной речи встречаются: шутка сказать !

Пример такова правда взятирусскому в тексте «Правды Русской» А. А. Потебня считал личным предложением с утратой категории лица у глагола-сказуемого (заменен инфинитивом): «Прежде чем такой именительный правда стал пониматься как объект, весь оборот мог принадлежать к разряду переходных сочетаний с бывшим подлежащим при безличном сказуемом: сила мнп> надобп> есть » - значит, здесь не просто безличность, но и модальность, и залоговые отношения. «Утрата лица» делает предложение безличным, потому что его «подлежащее», став выражением объекта действия, выражает неодушевленную субстанцию. В других примерах замечательны две особенности: имена предшествуют инфинитиву, и всегда именно инфинитиву. В московской Гр.1497 г. рядом встречаем: и даная грамота по- ложити-хочет даную грамоту положити, и грамоту им дал. В московской же Гр. 1517 г.: а оттоюъ бы мшь Литовская земля воевати; земля отвести", и к королю было та рухлядь отдати, и сына было и княжие дгьти даты, а казна взяти. Категоричность утверждения в инфинитивном предложении несомненна, речь идет о необходимости исполнить действие в отношении определенной цели, и эта цель связана с неодушевленным объектом действия. Мнение В. К. Журавлева об «усилении нейтрализации вин. п. : род. п. в отражении категории одушевленности» совершенно справедливо; более того, это обороты, проникшие и в современную разговорную речь, а их «можно трактовать в качестве прямых и косвенных следов исчезнувшей категории среднего рода», который не принимает участия в формировании категории одушевленности.

По мнению В. Б. Крысько, это древнерусский оборот с исконным им. п. подлежащего при модальном инфинитиве: свои челядинъ по- яти, холопъ пояти, тивунь свои дьржати и т. д. в «Правде Русской» и сходных юридических текстах, отражающих живую речь. Но приведенные примеры возвращают нас к категории определенности или лица во всех тех синтаксических ограничениях смысла высказывания, которые мы уже обсудили. В случае же трава косить, скорее всего, отражается восполнение категории одушевленности у имен женского рода *а-основ в формах ед. ч.: жену взяти - земля взяти.

§ 188+. Взглянем шире на процесс последовательного сгущения категории от контекстно-семантической определенности через лексико-синтаксическое выражение определенного лица до морфологически завершенной категории одушевленности. Формальность «определенности» и семантичность «лица», соединившись своими признаками, дали лексико-грамматическую категорию одушевленности. Словообразовательные возможности языка способствовали расширению круга слов, подпадавших под действие категории одушевленности. Словообразовательный суффикс с показателем рода (курь - кура > курица) стал приметой формообразования: вижу кура как вижу куру, вижу курицу. В архаических типах склонения имена женского рода не получали формы вин. п. - род. п.: мать видит дочь, дочь видит свекровь и т. д.; для выражения категории необходимо было ввести имя в состав *д-склонения: видит матку, дочку, свекровку, золовку и т. д.

Дело не в «одухотворении» славянином-язычником всего вокруг, а наоборот, ведь развитие категории началось как ответ христианского мировоззрения на традиционно языческое: выделение персонали- зованного качества в объекте высказывания, т. е. именно в речи.

Языки с различением трех грамматических родов «сексуализиру- ют человеческую мысль», замечал И. А. Бодуэн де Куртенэ, но таковы все древние индоевропейские языки, а теперь славянские из их числа. В языках, сохранивших различие двух родов, противопоставляется живое (активное) неживому (инертному) - романские, литовский. В скандинавских и в английском выделяют личные мужского и женского родов, общий род и род веществ; здесь важно указать лицо, род зрело-мужской и род общий. На физиологическом различии завязывается психологическое распределение с тем, чтобы выработать социологическое распределение имен-понятий.

Типологическая последовательность в развитии категории «личности-неличности» показана датским лингвистом Л. Ельмслсвом:

Этап III - это восстановление индоевропейского состояния, в том числе и общеславянского состояния, но выраженного в других формах (им. п. и вин. п. различались), а этап IV - его завершение (процесс дошел до конца в польском, украинском, белорусском, словацком языках). Развитие в сторону «категории личности» в русском литературном языке было прервано нормализацией системы. Это видно на пересечении конструкций типа шутка сказать (при жену любить).

Способ обозначения одушевленности - обязательная замена одной формы другою (род. п. вместо вин. п.), поэтому в высказывании вижу стол имя употреблено в форме им. п., а не вин. п., говорил Есперсен, поскольку в высказывании вижу отца имя употреблено нс в вин. п., а в род. п.; в языке, в отличие от речи, нет формы вин. п. - род. п., эта категория синтаксична, окончательно морфологической может стать только категория «личности» (одушевленности). Категории мужского рода и мн. ч. совместно вызывают различия в одушсвлснности/нсодушсвлснности, т. е. либо мужской род предстает независимо от числа, либо мн. ч. независимо от рода. Действительно, во мн. ч. категория одушевленности развивалась в мужском и женском родах одинаково рано, а в ед. ч. - только у имен мужского рода. Мн. ч. и мужской род - проявления одной и той же, более общей грамматической категории, которая разными своими сторонами развивалась как немаркированная по отношению и к ед. ч., и к женскому роду. Унификация типов склонения в формах ед. ч. происходила в древнерусский период, унификация в формах мн. ч. - в старорусский. Поспешным является утверждение, будто уже первые примеры односторонней замены вин. п. - им. п.

на вин. п. - род. п. указывают на состоявшееся преобразование категории. Это была, конечно, нейтрализация форм в пользу немаркированного члена оппозиции им. п. : род. п. в функции вин. п. - им. п. маркирован как падеж подлежащего и как «сильная» падежная форма с ударением на корне (см. § 173). Качественно категориальным изменение становится при расширении состава входящих в категорию имен, акцентных парадигм и семантических классов слов при одновременной возможности замены вин. п. на им. п. (типа преобразований пить вода на пить воду) с XV в., когда еще возможно было употребление таких конструкций и в оборотах типа яко мужю своя жена даяти.

Вопросы для повторения

• 1. Какова последовательность в формировании категории одушевленности у имен мужского рода?
• 2. В какой последовательности (хронологически) эта категория развивалась у имен разного рода и различных чисел?
• 3. Почему имена мужского рода первыми стали развивать формы выражения этой категории?
• 4. Какие условия способствовали развитию категории одушевленности?
• 5. В какой степени на развитие категории влияли акцентные условия и риторические приемы построения текста?
• 6. Какая существует связь между развитием категории одушевленности и совпадением окончаний у имен *о- и *й- склонений?

Литература

• 1. Древнерусская грамматика XI-XII вв. - М., 1995. - С. 284-289.
• 2. Крысько В. Б. Развитие категории одушевленности в истории русского языка. - М., 1994.
• 3. Кузнецов П. С. Очерки исторической морфологии русского языка. - М., 1959. -С. 92-107.
• 4. Хабургаев Г. А. Историческая грамматика русского языка. Имена. - М., 1990. -С. 168-176.
• 5. Шахматов А. А. Историческая морфология русского языка. - М., 1957. - С. 220-226.
• 6. Якубинский Л. П. История древнерусского языка. - М., 1953. - С. 182-186.

Различие между живым и неживым, или между одушевленным и неодушевленным, или иногда между человеческим и не относящимся к человеку, личным и неличным (различие не всегда в достаточной мере отчетливое) пронизывает многие разделы грамматики большинства языков-- иногда в связи с родом и полом, иногда независимо от них. Это различие может проявляться в грамматике по-разному, и нельзя утверждать, что нижеследующий обзор даже наиболее знакомых языков будет исчерпывающим.

В английском языке это различие яснее всего проявляется в системе местоимений, как видно из следующего перечня:

i) Одушевленные Неодушевленные

he, she it

„он, она“ „оно“

who what (вопросительное)

„кто“ „что“

who which (относительное)

„кто“ „который“

somebody, someone something

„кто-то“ „что-то“

anybody, anyone anything

„кто-нибудь“ „что-нибудь“

nobody, no one nothing

„никто“ „ничего“

everybody, every one everything

„все, каждый“ „всё“

all (мн. ч.) all (ед. ч.)

„все“ „всё“

the good (мн. ч.) the good (ед. ч.)

„хорошие (люди)“ „хорошее“.

С древнейших времен в английском языке существовала сильная тенденция употреблять местоимение it (др.-англ. hit ) для обозначения предметов. Так было даже тогда, когда еще была жива система трех родов (мужскою, женского и среднего) и когда род проявлялся в формах адъюнктов, артиклей, местоимений, прилагательных). Подобное употребление it стало, естественно, еще более распространенным после того, как исчезли прежние падежные и родовые различия в местоимениях-адъюнктах и прилагательных и когда около 1600 г. появилась новая форма родительного падежа its (прежде употреблялась форма his для мужского и среднего рода). Its вытеснило также и диалектную форму родительного падежа it , которую начинали уже употреблять в литературном языке.

Однако в английском языке невозможно провести отчетливую демаркационную линию между одушевленным родом, представленным he или she , и неодушевленным, представленным it . Местоимение it может употребляться по отношению к маленькому ребенку или животному, если его пол неизвестен говорящему или если ребенок или животное его мало интересует: чем больше он будет интересоваться ребенком или животным, тем менее он будет склонен употреблять it , a he и she во многих случаях можно употребить по отношению к животному, даже независимо от того, известен ли говорящему пол животного (a hare „заяц“ ...she, а canary-bird „канарейка“ ...he, a crocodile „крокодил“ ...he, an ant „муравей“ ...she и т. п.). С другой стороны, говоря о предметах в более или менее шутливом тоне, можно употребить he или she и тем самым подчеркнуть особый интерес к ним. Чаще всего для иллюстрации этого приводится известный пример из языка моряков, которые употребляют местоимение she в применении к кораблю. У Диккенса слово coach „карета“ соотносится также с she , а у современных автомобилистов наблюдается тенденция употреблять это местоимение в применении к своей машине .

Страна может с разных точек зрения трактоваться как одушевленное существо или неодушевленный предмет. С одной стороны, говоря о Франции, можно сказать: It certainly is smaller than Spain, but then it is much more fertile „Она, конечно, меньше Испании, но зато гораздо плодороднее“ , а с другой стороны -- I do not approve of her policy in the reparations question. „Я не одобряю ее политики в вопросе о репарациях“ : в последнем случае Франция рассматривается как действующее лицо, а отсюда и обозначающее пол местоимение; и если избирается местоимение женского рода, несмотря на то, что политические руководители мужчины, -- это происходит в силу литературной традиции, идущей от французского языка и латыни, в соответствии с которой названия стран были женского рода. В немецком и датском языках, где ее влияние не было таким сильным, названия государств даже как политических организмов причисляются к среднему роду: es , det (хотя иногда бывает возможно заменить название страны названием лица -- Franskmanden „француз“ , не имея в виду никакого конкретного француза).

До некоторой степени аналогичный случай представляет слово heaven „небо“ , которое может соотноситься с he , когда оно является завуалированным обозначением бога. Nature „природа“ , когда она рассматривается как активная сила, будет „она “, в соответствии с латинским (и французским) родом. Браунинг же переносит это на слово fate „судьба“ (Let fate reach me how she likes) , несмотря на латинский род. Когда о солнце (sun) говорят „он“ (he), а о луне (moon) -- „она“ , это не означает, что они воспринимаются как одушевленные существа; это условная литературная традиция, идущая из латинского языка: известно, что слово „солнце“ как в древнеанглийском, так и в других германских языках было женского рода, а „луна“ -- мужского.

Не может быть никакого сомнения, что тенденция олицетворять неживые предметы и отвлеченные понятия в поэзии (например, обращаться к смерти как к живому существу) и соответствующее изображение таких понятий в скульптуре в большой степени вызваны влиянием языков с системой рода, главным образом, конечно, латыни .

Некоторые из различий развились сравнительно недавно; так, например, относительное местоимение which до начала XVII в. могло употребляться по отношению к лицу. Когда this и that употребляются в качестве первичных слов, они являются неодушевленными; обратите также внимание на различия в определениях, которые даются в словарях, например: „Rubber -- one who, or that which rubs“ . Когда опорное слово one является анафорическим (т. е. соотносится со словом, уже упомянутым), оно может быть или одушевленным или неодушевленным (this cake... the only one I care for ), но когда оно не соотносится таким образом с только что упомянутым словом, оно всегда обозначает лицо (the great ones of the earth ). Все это подробно рассматривается в „A Modern English Grammar“, т.п., в разных местах.

Следует упомянуть и о том, что собирательные существительные могут сочетаться с глаголом во множественном числе только в том случае, если они обозначают одушевленные существа (family „семья“, police „полиция“ ), иначе они всегда сочетаются с формой единственного числа глагола (library „библиотека“, forest „лес“ ). Достойно внимания, что родительный падеж (на -s ) вышел из употребления, за исключением существительных, обозначающих живые существа (the man"s foot, но the foot of a mountain ), и некоторых пережиточных застывших конструкций (out of harm"s way; a boat"s length from the ship ).

Различие между одушевленными существами (или лицами) и неодушевленными предметами (или „не лицами“) иногда проявляется косвенно в том, какие падежные формы продолжают существовать, а какие исчезают. В дательном падеже чаще употребляются слова, обозначающие одушевленные существа, чем неодушевленные предметы. Поэтому формы винительного падежа, существовавшие в древнейший период английского языка (mec, usic, eowic ), были рано вытеснены формой дательного падежа (me, us, eow -- теперь me, us, you ), а несколько позже прежние формы дательного падежа (hire „ей“, him „ему“, hem „им“ [совр. "em], hvam „кому“ ) вытеснили формы винительного падежа (hie, hine, hie, hwone ); them также было формой дательного падежа. С другой стороны, в среднем роде старые формы винительного падежа (hit , that, what ) сохранились за счет форм дательного .

Неживые предметы рассматриваются, вполне естественно, как нечто менее значительное, чем живые существа; а поскольку средний род (в тех языках, где он существует) употребляется предпочтительно для обозначения предметов, у среднего рода появился известный оттенок пренебрежительной оценки в применении к живым существам (людям и животным). Интересно, что уменьшительные существительные в различных языках часто относятся к среднему роду, даже если слова, от которых они образованы, принадлежат к другому роду. Многочисленные итальянские уменьшительные существительные на -ino от существительных женского рода первоначально принадлежали не к мужскому, а к среднему роду: casino, tavolino, ombrellino от casa, tavola, ombrella . В шведском языке слово individ всегда употребляется с en , если применяется к человеку, часто также к высшему животному, но если речь идет о более низшем животном, говорят ett individ в датском языке это слово всегда среднего рода, как в латинском и немецком.

Иногда встречалась тенденция установить грамматическое разграничение и между названиями предметов (исчисляемыми) и названиями массы (неисчисляемыми). В юго-западных диалектах Англии „вещи, имеющие определенные очертания“, обозначались местоимением „он“ (he , винительный падеж en из древне-английского hine ) и определялись местоименными адъюнктами theаse, thik , в то время как „бесформенные массы“ соотносились с „оно“ (it) и определялись адъюнктами this, that : Come under thease tree by this water; goo under thik tree, an zit on that grass .

Выводы

Категория рода в английском исчезла окончательно уже к концу среднеанглийского периода. Обозначение биологического пола существует в языке, но при этом используются средства чисто лексические или словообразовательные: boy -- girl, cock -- hen, bull -- cow; waiter -- waitress, lion -- lioness; he-goat -- she-goat.