Кондратьев сашка читать краткое содержание по главам. Вячеслав кондратьев - сашка. Вступительное слово учителя
Вашему вниманию предлагается повесть, которую рассказывает сам очевидец этих событий Вячеслав Кондратьев, - «Сашка». Краткое содержание этой повести вы сейчас узнаете.
Сашка - добрый, гуманный, нравственный человек с огромнейшим чувством ответственности за всех и все. Он и есть главный герой повести, которую написал Вячеслав Кондратьев.
Сашка - молодой солдат, который оказался под Ржевом на передовой. Он очень любознателен. Если бы знал немецкий, он бы непременно спросил у немцев, как у них обстоят дела с продовольствием и с боеприпасами. Эта тема очень волнует героя, ведь кому, как не ему, знать, голод и смерть. Солдатам выдавалось по полкотелка на двоих в день. Сил не было, не то чтобы хоронить убитых, но даже на то, чтобы вырыть себе окоп.
Главный герой без труда совершает сразу несколько подвигов. Первый - когда он под вражеским огнем ползет к убитому немцу по простреливаемому полю, чтобы снять с него валенки и отдать их своему ротному, обувь которого прохудилась.
Второй - когда он, не пробыв на фронте еще и пары месяцев, самостоятельно производит задержание фрица. Немец ничего не хочет говорить, и комбат приказывает Сашке его убить. Перед ним встает дилемма. Он не понимает, как можно нарушить слова, написанные в листовке: «военнопленным будет разрешено возвратиться домой после войны». Как же может он выстрелить в безоружного человека, хоть и врага? За Сашкой даже отправляют ординарца Толю, чтоб тот следил за исполнением приказа. Но Сашка вместо того, чтоб убить пленного, ведет его в штаб бригады…
Он всегда рад прийти на помощь: хоть и сам ранен, перевязывает солдата и, добравшись до санвзвода, приводит санитаров. Он делает это, не придавая своему подвигу большого значения, как само собой разумеющееся.
Жизнь людей в военное время - на фронте, в деревне, в больнице - в мельчайших деталях передал в своей повести «Сашка» Кондратьев. Краткое содержание повести можно описать одним предложением: «Война, кровь, грязь, трупы, но среди этого всего есть самое главное - вера в торжество человеческой души».
В заключительной главе Сашка приезжает в Москву. Он смотрит на людей, непосредственно невовлеченных в войну, девушек, отправляющихся на фронт добровольцами, и понимает, что все идет своим чередом и от этого еще больше ощущает свою значимость там, на фронте!
Повесть, которую написал Вячеслав Кондратьев, «Сашка», краткое содержание которой вы сейчас прочли, - одно из лучших Эти годы унесли сотни тысяч людских жизней, сломали людские судьбы и оставили горький след в памяти многих. Советую вам целиком прочитать эту замечательную повесть (автор которой Вячеслав Кондратьев) - «Сашка». Краткое содержание не сможет заменить вам произведение в его полном объеме.
a5771bce93e200c36f7cd9dfd0e5deaa
Сашка воевал уже два месяца, но впервые близко столкнулся с немцами. Он был первым, кто увидел немцев, и именно он предупредил о немцах свою роту. Немцы пошли на хитрость – затихли, и в роще раздался голос, говорящий о том, что в селах начинается посевная и предлагающий всем желающим работу и свободу. Но ротный разгадал эту хитрость и дал приказ начинать бой. Во время боя Сашка взял «языка», которого и должен был сам доставить в штаб. По дороге немец все время оглядывался на Сашку, и тот сказал ему, что русские не издеваются над пленными.
В штабе батальона он никого не застал. На месте был только комбат, но Сашке не рекомендовали вести к нему немца – накануне, во время боя, была убита девушка, которую комбат очень любил. Сашка все же пошел к комбату, и тот, поговорив с немцем, приказал его расстрелять. Сашка пытался возражать, говоря, что обещал немцу жизнь, показывал ему листовку, где всем пленным гарантировали возвращение на родину, но комбат только еще больше разозлился. Тогда Сашка решил все же вести немца в штаб бригады, нарушив приказ комбата. Комбат догнал их, сурово посмотрел на Сашку, выкурил сигарету и ушел, велев вести немца в штаб бригады.
Направляясь в эвакогоспиталь, Сашка и еще двое раненых вместо продуктов на дорогу получили талоны, по которым продукты можно было получить лишь в 20 километрах от места в Бабине. До места в этот день Сашка и Жора не дошли, решив переночевать в деревне. На ночевку их пустили, а вот покормить солдат было нечем – все забрали немцы. На следующий день, добравшись до Бабина, они увидели, что и там никакого продпункта нет. Сашка, Жора и примкнувший к ним лейтенант Володя пошли дальше. Зайдя по дороге в деревню, они снова не смогли найти продуктов, но деревенский житель посоветовал им пойти в поле, накопать оставшейся с осени картошки и сделать лепешек. Найдя поле, Сашка и Володя остановились, а Жора пошел дальше. Вскоре раздался звук взрыва и, бросившись вперед, Сашка и Володя увидели мертвого Жору – тот, видимо, свернул с поля на дорогу, где и попал на оставленную немцами мину.
Наконец Сашка и Володя добрались до эвакогоспиталя. Но оставаться там они не стали – Володя очень хотел попасть в Москву, чтобы повидаться с матерью. Сашка тоже решил дойти до дома, который был рядом с Москвой. По дороге они зашли в село, где поели – это село не было захвачено немцами. В следующем госпитале они остановились поужинать. Но когда раздали еду, Володя пошел ругаться с начальством – в каждой тарелке было по 2 ложки пшенной каши. Но когда спор дошел до особиста, Сашка решил признать себя виновным, так как был просто солдатом, и единственное наказание, которое его ждало – это отправка на передовую, а туда ему все равно надо возвращаться. Особист порекомендовал Сашке уходить из госпиталя и быстрее, а вот Володю врачи не отпустили. Приехал Сашка в Москву, и, стоя на перроне, почувствовал, будто попал в другой мир, но именно это отличие такой спокойной Москвы от передовой и помогло ему ясно понять, что его место именно там – на передовой.
Кондратьев Вячеслав Леонидович.
Всем воевавшим подо Ржевом
живым и мертвым
посвящена эта повесть
К вечеру, как отстрелялся немец, пришло время заступить Сашке на ночной пост. У края рощи прилеплен был к ели редкий шалашик для отдыха, а рядом наложено лапнику густо, чтобы и посидеть, когда ноги занемеют, но наблюдать надо было безотрывно.
Сектор Сашкиного обзора не маленький: от подбитого танка, что чернеет на середке поля, и до Панова, деревеньки махонькой, разбитой вконец, но никак нашими не достигнутой. И плохо, что роща в этом месте обрывалась не сразу, а сползала вниз мелким подлеском да кустарником. А еще хуже метрах в ста поднимался взгорок с березняком, правда, не частым, но поле боя пригораживающим.
По всем военным правилам надо бы пост на тот взгорок и выдвинуть, но побоязничали - от роты далековато. Если немец перехватит, помощи не докличешься, потому и сделали здесь. Прогляд, правда, неважный, ночью каждый пень или куст фрицем оборачивается, зато на этом посту никто во сне замечен не был. Про другие того не скажешь, там подремливали.
Напарник, с которым на посту чередоваться, достался Сашке никудышный: то у него там колет, то в другом месте свербит. Нет, не симулянт, видно, и вправду недужный, да и ослабший от голодухи, ну и возраст сказывается. Сашка-то молодой, держится, а кто из запаса, в летах, тем тяжко.
Отправив его в шалаш отдыхать, Сашка закурил осторожно, чтоб немцы огонек не заметили, и стал думать, как ему свое дело ловчее и безопаснее сделать сейчас ли, пока не затемнело совсем и ракеты не очень по небу шаркают, или на рассвете?
Когда наступали они днями на Паново, приметил он у того взгорка мертвого немца, и больно хороши на нем были валенки. Тогда не до того было, а валенки аккуратные и, главное, сухие (немца-то зимой убило и лежал он на верховине, водой не примоченной). Валенки эти самому Сашке не нужны, но с ротным его приключилась беда еще на подходе, когда Волгу перемахивали. Попал тот в полынью и начерпал сапоги доверху. Стал снимать - ни в какую! Голенища узкие стянулись на морозе, и, кто только ротному ни помогал, ничего не вышло. А так идти - сразу ноги поморозишь. Спустились они в землянку, и там боец один предложил ротному валенки на сменку. Пришлось согласиться, голенища порезать по шву, чтоб сапоги стащить и произвести обмен. С тех пор в этих валенках ротный и плавает. Конечно, можно было ботинки с убитых подобрать, но ротный либо брезгует, либо не хочет в ботинках, а сапог на складе или нету, или просто недосуг с этим возиться.
Место, где фриц лежит, Сашка заприметил, даже ориентир у него есть: два пальца влево от березки, что на краю взгорка. Березу эту пока видно, может, сейчас и подобраться? Жизнь такая - откладывать ничего нельзя.
Когда напарник Сашкин откряхтелся в шалаше, накашлялся вдосыть и вроде заснул, Сашка курнул наскоро два разка для храбрости - что ни говори, а вылезать на поле, холодком обдувает - и, оттянув затвор автомата на боевой взвод, стал было спускаться с пригорка, но что-то его остановило… Бывает на передке такое, словно предчувствие, словно голос какой говорит: не делай этого. Так было с Сашкой зимой, когда окопчики снежные еще не растаяли. Сидел он в одном, сжался, вмерзся в ожидании утреннего обстрела, и вдруг… елочка, что перед окопчиком росла, упала на него, подрезанная пулей. И стало Сашке не по себе, махнул он из этого окопа в другой. А при обстреле в это самое место мина! Останься Сашка там, хоронить было б нечего.
Вот и сейчас расхотелось Сашке ползти к немцу, и все! Отложу-ка на утро, подумал он и начал взбираться обратно.
А ночь плыла над передовой, как обычно… Всплескивались ракеты в небо, рассыпались там голубоватым светом, а потом с шипом, уже погасшие, шли вниз к развороченной снарядами и минами земле… Порой небо прорезывалось трассирующими, порой тишину взрывали пулеметные очереди или отдаленная артиллерийская канонада… Как обычно… Привык уже Сашка к этому, обтерпелся и понял, что непохожа война на то, что представлялось им на Дальнем Востоке, когда катила она свои волны по России, а они, сидя в глубоком тылу, переживали, что идет война пока мимо них, и как бы не прошло совсем, и не совершить им тогда ничего геройского, о чем мечталось вечерами в теплой курилке.
Да, скоро два месяца минет… И, терпя ежечасно от немцев, не видел еще Сашка вблизи живого врага. Деревни, которые они брали, стояли будто мертвые, не видать в них было никакого движения. Только летели оттуда стаи противно воющих мин, шелестящих снарядов и тянулись нити трассирующих. Из живого видели они лишь танки, которые, контратакуя, перли на них, урча моторами и поливая их пулеметным огнем, а они метались на заснеженном тогда поле… Хорошо, наши сорокапятки затявкали, отогнали фрицев.
Сашка хоть и думал про все это, но глаз от поля не отрывал… Правда, немцы сейчас их не тревожили, отделывались утренними и вечерними минометными налетами, ну и снайперы постреливали, а так вроде наступать не собираются. Да и чего им тут, в этой болотной низинке? До сих пор вода из земли выжимается. Пока дороги не пообсохли, вряд ли попрет немец, а к тому времени сменить их должны. Сколько можно на передке находиться?
Часа через два пришел сержант с проверкой, угостил Сашку табачком. Посидели, покурили, побалакали о том о сем. Сержант все о выпивке мечтает разбаловался в разведке, там чаще подносили. А Сашкиной роте только после первого наступления богато досталось - граммов по триста. Не стали вычитать потери, по списочному составу выдали. Перед другими наступлениями тоже давали, но всего по сто - и не почувствуешь. Да не до водки сейчас… С хлебцем плохо. Навару никакого. Полкотелка жидни пшенки на двоих - и будь здоров. Распутица!
Когда сержант ушел, недолго и до конца Сашкиной смены. Вскоре разбудил он напарника, вывел его, сонного, на свое место, а сам в шалашик. На телогрейку шинелишку натянул, укрылся с головой и заснул…
Спали они тут без просыпу, но Сашка почему-то дважды ото сна уходил и один раз даже поднялся напарника проверить - ненадежный больно. Тот не спал, но носом клевал, и Сашка потрепал его немножко, встряхнул, потому как старший он на посту, но вернулся в шалаш какой-то неуспокоенный. С чего бы это? Подсасывало что-то. И был он даже рад, когда пришел конец его отдыху, когда на пост заступил, - на самого себя надежи-то больше.
Рассвет еще не наступил, а немцы ракеты вдруг перестали запускать - так, реденько, одна-другая в разных концах поля. Но Сашку это не насторожило: надоело пулять всю ночь, вот и кончили. Это ему даже на руку. Сейчас он к немцу за валенками и смотается…
В декабре 1941 г. после подачи соответствующего рапорта отправлен в действующую армию.
Позже В. Кондратьев рассказывал: «Первый бой потряс меня своей неподготовленностью и полным пренебрежением жизнью солдат. Мы пошли наступать без единого артиллерийского выстрела, лишь в середине боя нам на подмогу вышли два танка. Наступление захлебнулось, и полбатальона мы оставили на поле.
И
тут я понял, что война ведётся и, видимо, будет вестись с той же жестокостью по
отношению к своим, с какой велась и коллективизация, и борьба с «врагами народа»,
что Сталин, не жалея людей в мирное время, не будет тем более жалеть их на
войне».
С февраля 1942 г. Вячеслав Кондратьев находится подо Ржевом, где бои были особенно тяжелы, а наши потери особенно многочисленны. Там был тяжело ранен. После второго ранения в 1943 году он провёл полгода в госпитале и был демобилизован по инвалидности. Младший лейтенант Вячеслав Кондратьев имеет боевые награды.
После войны работал художником, окончил Полиграфический институт (факультет художественного оформления печатной продукции).
Пережитое на фронте заставило Кондратьева через много лет после войны взяться за перо: «Я начал жить, – рассказывал писатель, – какой-то странной, двойной жизнью: одной – в реальности, другой – в прошлом, в войне. Ночами приходили ко мне ребята моего взвода, крутили мы самокрутки, поглядывали на небо, на котором висел «костыль», гадали, прилетят ли после него самолёты на бомбёжку, а я просыпался только тогда, когда чёрная точка, отделившаяся от фюзеляжа, летела прямо на меня, всё увеличиваясь в размерах, и я с безнадежностью думал: это моя бомба... Начал я разыскивать тогда своих ржевских однополчан – мне до зарезу нужен был кто-нибудь из них, – но никого не нашёл, и пала мысль, что, может, только я один и уцелел, а раз так, то тем более должен рассказать я обо всём. В общем, схватила меня война за горло и не отпускала. И наступил момент, когда я уже просто не мог не начать писать».
Писал с начала 1950-х, но впервые
опубликовался только в возрасте 49 лет. Первую повесть – «Сашка»
– опубликовал в феврале 1979 года в журнале «Дружба
народов». В 1980 году в журнале «Знамя» были напечатаны рассказ «День Победы в Чернове»,
повести «Борькины пути-дороги»
и «Отпуск по ранению».
Повесть Вячеслава Кондратьева «Сашка» посвящена всем воевавшим подо Ржевом живым и мёртвым. Это одно из тех произведений, в которых предстаёт перед нами повседневная военная действительность. Место действия – небольшая пядь нашей земли, время – первые месяцы войны, герои – рядовые бойцы.
«Сашка» – так называется повесть, так зовут главного героя. В. Кондратьев не называет героя по фамилии, он остаётся для нас до конца повествования просто Сашкой. Это один из сотен тысяч рядовых солдат. Кульминацией повести является эпизод ранения Сашки. Два месяца на передовой, затем дорога в тыл и, как логическое завершение, – прибытие героя в Москву. Именно здесь, на последней странице повести, раскрывается главная мысль произведения.
Цитата из повести «Сашка» Вячеслава Кондратьева:
«…Постоял он на перроне, огляделся – неужто Москва, столица Родины! Думал ли он, гадал там, под ржевскими теми деревнями, пред полем тем ржавым, по которому и бегал, и ползал, на котором помирал не раз, думал ли, гадал, что живым останется и что Москву видит?
Прямо диво случилось, и не верится, наяву ли?
И это ощущение чуда не покидало Сашку, пока шёл к трамвайному кругу, обгоняемый спешащими на работу людьми, людьми самыми обыкновенными, только не для Сашки, потому как были они в гражданском – кто в пиджаках, кто в куртках, кто в плащиках, – и в руках у них не оружие, а у кого портфели, у кого свёртки, и у каждого почти утренняя газета из кармана торчит.
Ну, а о женщинах и девушках и говорить не приходится – стучат каблучками туфелек, кто в юбке и кофточке, кто в платьице пёстром, и кажутся они Сашке нарядными, праздничными, будто из мира совсем другого, для него почти забытого, а теперь каким-то чудом вернувшегося.
И странно ему всё это, и чудно – словно и войны нет никакой!
Словно не бушует, не обливается кровью всего в двухстах верстах отсюдова горящий, задымленный, в грохоте и в тяготе фронт...
И он подтянулся, выпрямил грудь, зашагал увереннее, не стесняясь уже своего небритого лица, своей оборванной, обожжённой телогрейки, своей ушанки простреленной с торчащими клоками ваты, своих разбитых ботинок и заляпанных грязью обмоток и даже «катюши» своей первобытной, которую вынул сейчас, чтобы выбить искру и прижечь самокрутку…».
Кондратьев Вячеслав Леонидович.
Всем воевавшим подо Ржевом
живым и мертвым
посвящена эта повесть
К вечеру, как отстрелялся немец, пришло время заступить Сашке на ночной пост. У края рощи прилеплен был к ели редкий шалашик для отдыха, а рядом наложено лапнику густо, чтобы и посидеть, когда ноги занемеют, но наблюдать надо было безотрывно.
Сектор Сашкиного обзора не маленький: от подбитого танка, что чернеет на середке поля, и до Панова, деревеньки махонькой, разбитой вконец, но никак нашими не достигнутой. И плохо, что роща в этом месте обрывалась не сразу, а сползала вниз мелким подлеском да кустарником. А еще хуже метрах в ста поднимался взгорок с березняком, правда, не частым, но поле боя пригораживающим.
По всем военным правилам надо бы пост на тот взгорок и выдвинуть, но побоязничали - от роты далековато. Если немец перехватит, помощи не докличешься, потому и сделали здесь. Прогляд, правда, неважный, ночью каждый пень или куст фрицем оборачивается, зато на этом посту никто во сне замечен не был. Про другие того не скажешь, там подремливали.
Напарник, с которым на посту чередоваться, достался Сашке никудышный: то у него там колет, то в другом месте свербит. Нет, не симулянт, видно, и вправду недужный, да и ослабший от голодухи, ну и возраст сказывается. Сашка-то молодой, держится, а кто из запаса, в летах, тем тяжко.
Отправив его в шалаш отдыхать, Сашка закурил осторожно, чтоб немцы огонек не заметили, и стал думать, как ему свое дело ловчее и безопаснее сделать сейчас ли, пока не затемнело совсем и ракеты не очень по небу шаркают, или на рассвете?
Когда наступали они днями на Паново, приметил он у того взгорка мертвого немца, и больно хороши на нем были валенки. Тогда не до того было, а валенки аккуратные и, главное, сухие (немца-то зимой убило и лежал он на верховине, водой не примоченной). Валенки эти самому Сашке не нужны, но с ротным его приключилась беда еще на подходе, когда Волгу перемахивали. Попал тот в полынью и начерпал сапоги доверху. Стал снимать - ни в какую! Голенища узкие стянулись на морозе, и, кто только ротному ни помогал, ничего не вышло. А так идти - сразу ноги поморозишь. Спустились они в землянку, и там боец один предложил ротному валенки на сменку. Пришлось согласиться, голенища порезать по шву, чтоб сапоги стащить и произвести обмен. С тех пор в этих валенках ротный и плавает. Конечно, можно было ботинки с убитых подобрать, но ротный либо брезгует, либо не хочет в ботинках, а сапог на складе или нету, или просто недосуг с этим возиться.
Место, где фриц лежит, Сашка заприметил, даже ориентир у него есть: два пальца влево от березки, что на краю взгорка. Березу эту пока видно, может, сейчас и подобраться? Жизнь такая - откладывать ничего нельзя.
Когда напарник Сашкин откряхтелся в шалаше, накашлялся вдосыть и вроде заснул, Сашка курнул наскоро два разка для храбрости - что ни говори, а вылезать на поле, холодком обдувает - и, оттянув затвор автомата на боевой взвод, стал было спускаться с пригорка, но что-то его остановило… Бывает на передке такое, словно предчувствие, словно голос какой говорит: не делай этого. Так было с Сашкой зимой, когда окопчики снежные еще не растаяли. Сидел он в одном, сжался, вмерзся в ожидании утреннего обстрела, и вдруг… елочка, что перед окопчиком росла, упала на него, подрезанная пулей. И стало Сашке не по себе, махнул он из этого окопа в другой. А при обстреле в это самое место мина! Останься Сашка там, хоронить было б нечего.
Вот и сейчас расхотелось Сашке ползти к немцу, и все! Отложу-ка на утро, подумал он и начал взбираться обратно.
А ночь плыла над передовой, как обычно… Всплескивались ракеты в небо, рассыпались там голубоватым светом, а потом с шипом, уже погасшие, шли вниз к развороченной снарядами и минами земле… Порой небо прорезывалось трассирующими, порой тишину взрывали пулеметные очереди или отдаленная артиллерийская канонада… Как обычно… Привык уже Сашка к этому, обтерпелся и понял, что непохожа война на то, что представлялось им на Дальнем Востоке, когда катила она свои волны по России, а они, сидя в глубоком тылу, переживали, что идет война пока мимо них, и как бы не прошло совсем, и не совершить им тогда ничего геройского, о чем мечталось вечерами в теплой курилке.
Да, скоро два месяца минет… И, терпя ежечасно от немцев, не видел еще Сашка вблизи живого врага. Деревни, которые они брали, стояли будто мертвые, не видать в них было никакого движения. Только летели оттуда стаи противно воющих мин, шелестящих снарядов и тянулись нити трассирующих. Из живого видели они лишь танки, которые, контратакуя, перли на них, урча моторами и поливая их пулеметным огнем, а они метались на заснеженном тогда поле… Хорошо, наши сорокапятки затявкали, отогнали фрицев.
Сашка хоть и думал про все это, но глаз от поля не отрывал… Правда, немцы сейчас их не тревожили, отделывались утренними и вечерними минометными налетами, ну и снайперы постреливали, а так вроде наступать не собираются. Да и чего им тут, в этой болотной низинке? До сих пор вода из земли выжимается. Пока дороги не пообсохли, вряд ли попрет немец, а к тому времени сменить их должны. Сколько можно на передке находиться?
Часа через два пришел сержант с проверкой, угостил Сашку табачком. Посидели, покурили, побалакали о том о сем. Сержант все о выпивке мечтает разбаловался в разведке, там чаще подносили. А Сашкиной роте только после первого наступления богато досталось - граммов по триста. Не стали вычитать потери, по списочному составу выдали. Перед другими наступлениями тоже давали, но всего по сто - и не почувствуешь. Да не до водки сейчас… С хлебцем плохо. Навару никакого. Полкотелка жидни пшенки на двоих - и будь здоров. Распутица!
Когда сержант ушел, недолго и до конца Сашкиной смены. Вскоре разбудил он напарника, вывел его, сонного, на свое место, а сам в шалашик. На телогрейку шинелишку натянул, укрылся с головой и заснул…
Спали они тут без просыпу, но Сашка почему-то дважды ото сна уходил и один раз даже поднялся напарника проверить - ненадежный больно. Тот не спал, но носом клевал, и Сашка потрепал его немножко, встряхнул, потому как старший он на посту, но вернулся в шалаш какой-то неуспокоенный. С чего бы это? Подсасывало что-то. И был он даже рад, когда пришел конец его отдыху, когда на пост заступил, - на самого себя надежи-то больше.
Рассвет еще не наступил, а немцы ракеты вдруг перестали запускать - так, реденько, одна-другая в разных концах поля. Но Сашку это не насторожило: надоело пулять всю ночь, вот и кончили. Это ему даже на руку. Сейчас он к немцу за валенками и смотается…
До взгорка добрался он быстро, не очень таясь, и до березы, а вот тут незадача… Расстояние в два пальца на местности в тридцать метров обернулось, и ни кустика, ни ямки какой - чистое поле. Как бы немец не засек! Здесь уж на пузе придется, ползком…
Сашка помедлил малость, обтер пот со лба… Для себя ни за что бы не полез, пропади пропадом эти валенки! Но ротного жалко. Его пимы насквозь водой пропитались - и за лето не просушить, а тут сухенькие наденет и походит в сухом, пока ему сапоги со склада не доставят… Ладно, была не была!
Без останову дополз Сашка до немца, схоронился за него, осмотрелся и взялся за валенок. Потянул, но не выходит! То, что приходится мертвого тела касаться, его не смущало - попривыкли они к трупам-то. По всей роще раскиданы, на людей уже не похожие. Зимой лица их цвета не покойницкого, а оранжевого, прямо куклы какие, и потому Сашка брезговал не очень. И сейчас, хотя и весна, лица их такими же остались - красноватыми.
В общем, лежа снять с трупа валенки не получалось, пришлось на колени привстать, но тоже не выходит, тянется весь фриц за своим валенком, ну что делать? Но тут смекнул Сашка упереться ногой в немца и попробовать так. Стал поддаваться валенок, а когда стронулся с места, уже пошел… Значит, один есть.
Небо на востоке зажелтилось немного, но до настоящего рассвета еще далеко - так, еле-еле начинало вокруг кое-что проглядываться. Ракеты немцы совсем перестали запускать. Все же перед тем, как за второй валенок приняться, огляделся Сашка. Вроде спокойно все, можно снимать. Снял и пополз быстро к взгорку, а оттуда меж осинок и кустов можно и в рост без опаски до своего шалашика.
Только подумал это Сашка, как завыло над головой, зашелестело, а потом гроханули разрывы по всей роще, и пошло… Что-то рановато сегодня немцы начали. С чего бы так?
Со взгорка сполз он в низинку и залег под кустом. В рощу возвращаться сейчас незачем, там все в грохоте, треске, в дыму и гари, а сюда немец не бьет. Опять подумалось: неспроста в такую рань начали, и обстрел большой рвутся мины одна за другой, пачками, будто строчит очередь какой-то здоровенный пулеметище. А вдруг наступать, гады, надумали? Эта мысль обожгла, но заставила Сашку глядеть в оба. В роще-то теперь под таким обстрелом вдавились все в землю, им не до наблюдения.
