Главная » Кухня » На руси жить содержание по главам. Анализ поэмы "кому на руси жить хорошо" по главам, композиция произведения

На руси жить содержание по главам. Анализ поэмы "кому на руси жить хорошо" по главам, композиция произведения

Поэму Н.А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», над которой он работал последние десять лет жизни, но не успел полностью воплотить, нельзя считать незавершённой. В ней есть всё, что составляло смысл духовных, идейных, жизненных и художественных поисков поэта с юности до кончины. И это «всё» нашло себе достойную — ёмкую и стройную — форму выражения.

Какова же архитектоника поэмы «Кому на Руси жить хорошо»? Архитекто́ника — «архитектура» произведения, построение целого из отдельных структурных частей: глав, частей и пр. В этой поэме она сложна. Конечно, непоследовательность в членении громадного текста поэмы и порождает сложность её архитектоники. Не всё дописано, не всё единообразно и не всё пронумеровано. Однако это не делает поэму менее поразительной — она потрясает всякого, способного чувствовать сострадание, боль и гнев при виде жестокости и несправедливости. Некрасов, создавая типические образы неправедно загубленных крестьян, сделал их бессмертными.

Зачин поэмы — «Пролог» — задаёт сказовую тональность всему произведению.

Конечно, это сказочное начало: невесть где и когда, неведомо почему сходятся семеро мужиков. И разгорается спор — как же русскому человеку без спора; и мужики обращаются в странников, бредущих по бесконечной дороге, чтобы найти правду, скрытую то ли за следующим поворотом, то ли за ближним холмом, то ли и вовсе не достижимую.

В тексте «Пролога» кто только не появляется, словно в сказке: и баба — почти ведьма, и зайка серенький, и галчата малые, и птенчик пеночки, и кукушка... Семеро филинов смотрят на странников в ночи, эхо вторит их крикам, сова, лисица хитрая — все побывали тут. Пахом, рассматривая пичужку малую — птенчика пеночки — и видя, что и та счастливей мужика, решает доискаться-таки правды. И, как в сказке, пеночка-мать, выручая птенчика, обещает дать мужикам вволю всего, что они просят с собой в дорогу, чтоб только нашли они правдивый ответ, и указывает путь. «Пролог» — не подобие сказки. Это и есть сказка, только литературная. Так мужики дают зарок не возвращаться по домам, пока не сыщут правды. И начинается странничество.

Глава I — «Поп». В ней батюшка определяет, что есть счастие — «покой, богатство, честь» — и так описывает свою жизнь, что ни одно из условий счастья к ней не подходит. Бедствия крестьян-прихожан по нищим деревням, разгул помещиков, оставивших усадьбы, запустелый поместный быт — всё это есть в горьком ответе попа. И, низко поклонившись ему, идут страннички далее.

В главе II странники на «ярмонке». Картина села: «дом с надписью: училище, пустой, / Забитый наглухо» — и это в селе «богатом, но грязном». Там, на ярмарке, звучит знакомая нам фраза:

Когда мужик не Блюхера

И не милорда глупого—

Белинского и Гоголя

С базара понесёт?

В главе III «Пьяная ночь» с горечью описан извечный порок и утешение русского крепостного мужика — пьянство до беспамятства. Вновь появляется Павлуша Веретенников, известный среди мужиков села Кузьминского как «барин» и встреченный странниками ещё там, на ярмарке. Он записывает народные песни, прибаутки — мы бы сказали, собирает русский фольклор.

Позаписав достаточно,

Сказал им Веретенников:

«Умны крестьяне русские,

Одно нехорошо,

Что пьют до одурения,

Во рвы, в канавы валятся—

Обидно поглядеть!»

Это оскорбляет одного из мужиков:

Нет меры хмелю русскому.

А горе наше меряли?

Работе мера есть?

Вино валит крестьянина,

А горе не валит его?

Работа не валит?

Мужик беды не меряет,

Со всякою справляется,

Какая ни приди.

Этот мужик, что вступается за всех и отстаивает достоинство русского крепостного, — один из важнейших героев поэмы, крестьянин Яким Нагой. Фамилия эта — говорящая. А живёт он в деревне Босове. Рассказ о его немыслимо тяжёлой жизни и неискоренимом гордом мужестве узнают странники от местных крестьян.

В главе IV странники похаживают в праздничной толпе, горланя: «Эй! Нет ли где счастливого?» — а крестьяне в ответ кто усмехнётся, а кто плюнет… Появляются притворщики, зарящиеся на обещанную странниками «за счастье» выпивку. Всё это и страшно, и несерьёзно. Счастлив солдат, что бит, да не убит, с голоду не помер и в двадцати сраженьях выжил. Но странникам отчего-то этого мало, хоть и в чарке солдату отказать грех. Жалость, не радость вызывают и другие наивные труженики, что смиренно считают себя счастливыми. Истории «счастливых» становятся всё страшнее и страшнее. Возникает даже тип княжеского «раба», счастливого своей «благородной» болезнью — подагрой — и тем, что хоть она сближает его с барином.

Наконец, кто-то направляет странников к Ермилу Гирину: уж если не он счастлив, так кто ж! История Ермила для автора важна: народ собрал деньги, чтоб, обойдя купца, мужик купил себе мельницу на Унже (большая судоходная река в Костромской губернии). Щедрость народа, отдающего последнее для доброго дела, — радость для автора. Некрасов гордится мужиками. Всё после отдал Ермил своим, остался рубль неотданный — не нашлось хозяина, а деньги собраны были громадные. Рубль Ермил отдал нищим. Следует история о том, как же Ермил завоевал доверие народное. Его неподкупная честность на службе сперва писарем, потом и барским управляющим, его помощь за многие годы это доверие создали. Казалось, дело ясное — не может такой человек не быть счастливым. И вдруг седоволосый поп объявляет: сидит Ермил в остроге. А посажен туда в связи с бунтом крестьян в деревне Столбняки. Как и что — не успели узнать странники.

В главе V — «Помещик» — выкатывается коляска, в ней — и впрямь помещик Оболт-Оболдуев. Помещик описан комически: толстенький барин с «пистолетиком» и брюшком. Заметьте: у него «говорящее», как и почти всегда у Некрасова, имя. «Скажи ж ты нам по-божески, сладка ли жизнь помещичья?» — останавливают его странники. Странны крестьянам рассказы помещика о его «корне». Не подвиги, а безобразия в угоду царице да намерение поджечь Москву — вот памятные дела прославленных предков. За что же почёт? Как понять? Рассказ помещика о прелестях прежней господской жизни как-то не радует крестьян, да и сам Оболдуев с горечью вспоминает о былом — оно ушло, и ушло навеки.

Чтоб приспособиться к новой жизни после отмены крепостного права, нужно учиться и трудиться. Но труд — не дворянская привычка. Отсюда и горе.

«Последыш». Эта часть поэмы «Кому на Руси жить хорошо» начинается с картины сенокоса на заливных лугах. Появляется барская семья. Страшен облик старика — отца и деда благородного семейства. Древний и злобный князь Утятин жив тем, что его бывшие крепостные, по рассказу мужика Власа, сговорились с барским семейством изображать прежние крепостные порядки ради спокойствия князя и ради того, чтоб его семье не отказал он по причуде старческой в наследстве. Крестьянам пообещали отдать после смерти князя заливные луга. Сыскался и «раб верный» Ипат — у Некрасова, как вы уже заметили, и такие типы среди крестьян находят своё описание. Один только мужик Агап не выдержал и изругал Последыша почём свет стоит. Наказание на конюшне плетьми, притворное, оказалось для гордого крестьянина смертельным. Последыш же умер чуть не на глазах у наших странников, а за луга крестьяне до сих пор судятся: «Наследники с крестьянами тягаются доднесь».

По логике построения поэмы «Кому на Руси жить хорошо» далее следует как бы её вторая часть , озаглавленная «Крестьянка» и имеющая собственный «Пролог» и свои главы. Крестьяне, разуверившись найти счастливого среди мужиков, решаются обратиться к бабам. Нет необходимости пересказывать, какое и сколько «счастья» находят они в доле женской, крестьянской. Всё это выражено с такой глубиной проникновения в женскую страдающую душу, с таким обилием подробностей судьбы, неспешно рассказанной крестьянкой, с уважением именуемой «Матрёна Тимофеевна, она же губернаторша», что временами то трогает до слёз, то заставляет сжимать кулаки от гнева. Счастлива она была одну свою первую женскую ночь, да когда это было!

В повествование вплетаются песни, созданные автором на народной основе, словно шитые по канве русской народной песни (Глава 2. «Песни» ). Там и странники поют с Матрёной поочерёдно, и сама крестьянка, вспоминая былое.

Мой постылый муж

Подымается:

За шелкову плеть

Принимается.

Хор

Плётка свистнула,

Кровь пробрызнула…

Ах! лели! лели!

Кровь пробрызнула…

Под стать песне была замужняя жизнь крестьянки. Только дедушка по мужу, Савелий, жалел да утешал её. «Счастливец тоже был», — вспоминает Матрёна.

Отдельная глава поэмы «Кому на Руси жить хорошо» посвящена этому мощному русскому человеку — «Савелий, богатырь святорусский» . Название главы говорит о её стилистике и содержании. Клеймёный, бывший каторжный, богатырского сложения старик говорит мало, но метко. «Недотерпеть — пропасть, перетерпеть — пропасть», — его любимые слова. Старик живьём закопал в землю за зверства над крестьянами немца Фогеля — барского управляющего. Образ Савелия собирательный:

Ты думаешь, Матрёнушка,

Мужик — не богатырь?

И жизнь его не ратная,

И смерть ему не писана

В бою — а богатырь!

Цепями руки кручены,

Железом ноги кованы,

Спина… леса дремучие

Прошли по ней — сломалися.

А грудь? Илья-пророк

По ней гремит-катается

На колеснице огненной…

Всё терпит богатырь!

В главе «Дёмушка» случается самое страшное: сынишку Матрены, оставленного дома без присмотра, заели свиньи. Но и этого мало: мать обвинили в убийстве, и полицейские вскрывали ребёнка у неё на глазах. И ещё страшней, что невинно виноватым в смерти любимого внука, пробудившего исстрадавшуюся душу деда, был сам Савелий-богатырь, глубокий уже старик, который уснул и недоглядел за младенцем.

В главе V — «Волчица» — крестьянка прощает старика и терпит всё, что ещё осталось ей в жизни. Погнавшись за волчицей, унёсшей овцу, сын Матрёны Федотка-пастушонок жалеет зверя: голодная, бессильная, с набухшими сосцами мать волчат опускается перед ним на траву, терпит побои, и мальчонка оставляет ей овцу, без того уже мёртвую. Матрёна принимает за него наказание и ложится под кнут.

После этого эпизода песенные причитания Матрёны на сером камне над рекой, когда кличет она, сирота, то батюшку, то матушку на помощь и утешение, завершают рассказ и создают переход к новой године бедствий — главе VI «Трудный год» . Голодная, «Похожа с ребятишками / Я на неё была»,— вспоминает Матрёна волчицу. Мужа её без срока и не в очередь забривают в солдаты, остаётся она с детьми во враждебной семье мужа — «дармоедка», без защиты и помощи. Жизнь солдатки — особая тема, раскрытая с подробностями. Сынишку её розгами порют солдаты на площади — уж и не поймёшь, за что.

Страшная песня предшествует побегу Матрёны одной в зимнюю ночь (глава «Губернаторша» ). Кинулась она навзничь на снежную дорогу и молилась Заступнице .

И пошла наутро Матрёна к губернатору. Упала в ноги прямо на лестнице, чтобы вернули мужа, — и родила. Губернаторша оказалась сострадательной женщиной, и возвращались Матрёна с ребёночком счастливые. Прозвали Губернаторшей, и жизнь вроде наладилась, но тут пришла пора, и взяли старшего в солдаты. «Чего же вам ещё? — спрашивает крестьян Матрёна, — ключи от счастья женского... потеряны», и не сыскать.

Третья часть поэмы «Кому на Руси жить хорошо», не называемая так, но имеющая все признаки самостоятельной части, — посвящение Сергею Петровичу Боткину, вступление и главы, — имеет странное название — «Пир на весь мир» . Во вступлении некое подобие надежды на дарованную крестьянам свободу, которой ещё пока и не видно, озаряет лицо мужика Власа улыбкой чуть не впервые в жизни. Но первая её глава — «Горькое время — горькие песни» — представляет то стилизацию народных куплетов, повествующих о голоде и несправедливостях при крепостном праве, то заунывные, «протяжные, печальные» вахлацкие песни о неизбывной подневольной тоске, наконец, «Барщинную».

Отдельная глава — рассказ «Про холопа примерного — Якова верного» — начинается будто бы о крепостном мужике того рабского типа, который интересовал Некрасова. Однако повествование делает неожиданный и крутой поворот: не стерпев обиды, Яков сперва запил, бежал, а вернувшись, завёз барина в болотистый овраг да и повесился у него на глазах. Страшный грех для христианина — самоубийство. Странники потрясены и напуганы, и начинается новый спор — спор о том, кто всех грешней. Рассказывает Ионушка — «смиренный богомол».

Открывается новая страница поэмы — «Странники и богомольцы» , за ней — «О двух великих грешниках» : сказ о Кудеяре-атамане, разбойнике, загубившем несчётное число душ. Рассказ идёт былинным стихом, и, словно в русской песне, просыпается совесть в Кудеяре, принимает он отшельничество и покаяние от явленного ему угодника: срезать тем же ножом, которым убивал, вековой дуб. Работа многолетняя, надежда, что до смерти удастся её завершить, слаба. Внезапно перед Кудеяром появляется на коне известный окрест злодей пан Глуховский и искушает отшельника бесстыдными речами. Не выдерживает искушения Кудеяр: нож в груди у пана. И — чудо! — рухнул вековой дуб.

Крестьяне затевают спор о том, чей же грех тяжелее — «дворянский» или «крестьянский». В главе «Крестьянский грех» также былинным стихом Игнатий Прохоров рассказывает об иудином грехе (грехе предательства) крестьянского старосты, соблазнившегося на мзду наследника и скрывшего завещание хозяина, в котором все восемь тысяч душ его крестьян отпускались на волю. Слушатели содрогаются. Погубителю восьми тысяч душ нет прощения. Отчаяние крестьян, признавших, что среди них возможны такие грехи, выливается в песне. «Голодная» — страшная песня — заклинание, вой несытого зверя — не человека. Появляется новое лицо — Григорий, молодой крестник старосты, сын дьячка. Он утешает и воодушевляет крестьян. Поохав и поразмыслив, они решают: Всему виною: крепь!

Выясняется, что Гриша собирается «в Москву, в новорситет». И тут становится ясно, что Гриша-то и есть надежда крестьянского мира:

«Не надо мне ни серебра,

Ни золота, а дай Господь,

Чтоб землякам моим

И каждому крестьянину

Жилось вольготно-весело

На всей святой Руси!»

Но повествование продолжается, и странники становятся свидетелями того, как на возе с сеном подъезжает старый солдат, худой, как щепка, обвешанный медалями, и поёт свою песню — «Солдатскую» с припевом: «Тошен свет, /Хлеба нет, /Крова нет, /Смерти нет», и другим: «Пули немецкие, /Пули турецкие, /Пули французские, /Палочки русские». Всё о солдатской доле собрано в этой главе поэмы.

Но вот и новая глава с бодрым названием «Доброе время — добрые песни» . Песню новой надежды поют Савва с Гришей на волжском берегу.

Образ Гриши Добросклонова, сына дьячка с Волги, конечно, объединяет черты дорогих Некрасову друзей — Белинского, Добролюбова (сравните фамилии), Чернышевского. Такую песню могли бы петь и они. Едва удалось Грише выжить в голоде: песня матери его, спетая крестьянками, так и названа — «Солёная». Слезами матери политый кусок — замена соли для погибающего от голода ребёнка. «С любовью к бедной матери /Любовь ко всей вахлачине /Слилась, — и лет пятнадцати /Григорий твёрдо знал уже, /Что будет жить для счастия /Убогого и тёмного родного уголка». В поэме появляются образы ангельских сил, и стиль резко меняется. Поэт переходит к маршевым трёхстишиям, напоминающим ритмическую поступь сил добра, неотвратимо теснящего отжившее и злое. «Ангел милосердия» поёт призывную песнь над русским юношей.

Гриша, проснувшись, спускается в луга, думает о судьбе родины и — поёт. В песне его надежда и любовь. И твёрдая уверенность: «Довольно! /Окончен с прошедшим расчёт, /Окончен расчёт с господином! / Сбирается с силами русский народ / И учится быть гражданином».

«Русь» — последняя песня Гриши Добросклонова.

Источник (в сокращении): Михальская, А.К. Литература: Базовый уровень: 10 класс. В 2 ч. Ч. 1: уч. пособие / А.К. Михальская, О.Н. Зайцева. - М.: Дрофа, 2018

Все произведения школьной программы по литературе в кратком изложении. 5-11 класс Пантелеева Е. В.

«Кому на Руси жить хорошо» (Поэма) Пересказ

«Кому на Руси жить хорошо»

(Поэма)

Пересказ

В сказочной форме автор изображает спор семерых крестьян о том, «кому живется весело, вольготно на Руси». Спор перерастает в драку, затем мужички мирятся и решают между собой спросить царя, купца и попа, кто счастливее, не получив ответа идут по российской земле в поисках счастливца.

Первым крестьянам встречается поп, который уверяет их, что «поповское житье» весьма нелегко. Он говорит о том, что крестьяне и помещики одинаково бедствуют и перестали носить в церковь деньги. Крестьяне искренне сочувствуют попу.

Множество интереснейших лиц вырисовывает автор в этой главе, где он изображает ярмарку, куда в поисках счастливых попали семеро мужичков. Внимание крестьян привлекает торг картинками: здесь автор высказывает надежду, что рано или поздно наступят времена, когда мужик «не милорда глупого - Белинского и Гоголя с базара понесет».

После ярмарки начинается народное гуляние, «бедовая ночь». Многие крестьяне напиваются, кроме семерых путников и некоего барина, который записывает в книжечку народные песни и свои наблюдения за крестьянской жизнью, в этом образе в поэме, вероятно, воплотился сам автор. Один из мужиков - Яким Нагой - пеняет барину, не велит изображать русских людей поголовно пьяницами. Яким утверждает, что на Руси на одну пьющую - непьющая семья, но пьющим легче, поскольку страдают от жизни все труженики одинаково. И в работе, и в гульбе русский мужик любит размах, не может без этого. Семерым путникам уже захотелось домой, и они решили поискать в большой толпе счастливого.

Путники стали приглашать других мужиков к ведру с водкой, обещая угощение тому, кто докажет, что он счастливец. «Счастливцев» оказывается очень много: солдат рад тому, что уцелел и после иностранных пуль, и русских палок; молодой каменотес похваляется силой; старый каменотес счастлив тем, что больным сумел добраться из Петербурга в родное село и не умер по дороге; охотник на медведей рад тому, что жив. Когда ведерко опустело, «смекнули наши странники, что даром водку тратили». Кто-то подсказал, что счастливым надо признать Ермила Гирина. Он счастлив собственной правдивостью и народной любовью. Не раз помогал он людям, и люди отплатили ему добром, когда помогли купить мельницу, которую хотел перехватить ловкий купец. Но, как оказалось, Ермил сидит в остроге: видно, пострадал за свою правду.

Следующим, кто встретился семерым мужичкам, был помещик Гаврило Афанасьевич. Он уверяет их, что и его жизнь нелегка. При крепостном праве он был полновластным хозяином богатых владений, «любя» учинял здесь суд и расправу над крестьянами. После отмены «крепости» исчез порядок и пришли в запустение барские усадьбы. Помещики лишились былого дохода. «Писаки праздные» велят помещикам учиться и трудиться, а это невозможно, поскольку дворянин создан для другой жизни - «коптить небо божие» и «сорить казну народную», поскольку это позволяет ему родовитость: среди предков Гаврилы Афанасьевича был и вожак с медведем Оболдуев, и князь Щепин, пытавшийся поджечь Москву ради грабежа. Помещик заканчивает свою речь рыданием, и крестьяне были готовы всплакнуть вместе с ним, но затем передумали.

Последыш

Странники попадают в деревню Вахлаки, где видят странные порядки: здешние крестьяне по доброй воле стали «у бога нелюдями» - сохранили за собой крепостную зависимость от дикого помещика, выжившего из ума князя Утятина. Путники начинают выпытывать у одного из местных - Власа, откуда в деревне такие порядки.

Сумасбродный Утятин не мог поверить в отмену крепостничества, так что «спесь его подрезала»: от злобы хватил князя удар. Наследники князя, которых он обвинил в потере мужиков, побоялись, что старик перед скорой кончиной лишит их имения. Тогда они уговорили мужиков играть роль крепостных, посулив отдать поёмные луга. Вахлаки согласились - отчасти потому, что привыкли к рабской жизни и даже находили в ней удовольствие.

Странники становятся свидетелями того, как здешний бурмистр славит князя, как селяне молятся за здоровье Утятина и искренне плачут от радости, что есть у них такой благодетель. Неожиданно князя хватил второй удар, и старик умер. С тех пор действительно крестьяне лишились покоя: между вахлаками и наследниками пошел нескончаемый спор за поёмные луга.

Пир - на весь мир

Вступление

Автор описывает пирушку, которую устроил один из вахлаков - неугомонный Клим Яковлевич по случаю смерти князя Утятина. Путники вместе с Власом присоединились к пирующим. Семи странникам интересно послушать вахлацкие песни.

Автор перекладывает на литературный язык многие народные песни. Сначала он приводит «горькие», т. е. грустные, о крестьянском горе, о бедном житье-бытье. Открывает горькие песни причитание с ироничной присказкой «Славно жить народу на Руси святой!» Заключает под-главу песня про «холопа примерного Якова верного», который наказал своего барина за издевательства. Автор резюмирует, что народ в состоянии за себя постоять и наказать помещиков.

На пиру путники узнают о богомольцах, которые тем кормятся, что висят на народной шее. Эти бездельники пользуются доверчивостью крестьянина, над которым не прочь при возможности возвыситься. Но были среди них и такие, кто верой и правдой служил народу: лечил больных, помогал хоронить умерших, боролся за справедливость.

Мужики на пиру рассуждают о том, чей грех более велик - помещичий или крестьянский. Игнатий Прохоров утверждает, что крестьянский больше. В пример он приводит песню про адмирала-вдовца. Адмирал перед смертью велел старосте освободить всех крестьян, а староста не выполнил последнюю волю умирающего. В том великий грех русского мужика, что он своего брата-мужика продать за копеечку может. Все согласились, что это великий грех, и за этот грех всем мужикам на Руси вечно в рабстве маяться.

К утру пир закончился. Один из вахлаков сочиняет веселую песню, в которую вкладывает свою надежду на светлое будущее. В этой песне автор обрисовывает Россию «убогую и обильную» как страну, где живет великая сила народная. Поэт предвидит, что наступит время и вспыхнет «искра сокрытая»:

Рать подымается Неисчислимая!

Сила в ней скажется Несокрушимая!

Это слова Гришки, единственного счастливчика в поэме.

Крестьянка

Странники задумались о том, что стоит им забросить поиски счастливых среди мужиков, а проверить лучше баб. Прямо на пути у мужичков заброшенное имение. Автор рисует удручающую картину запустения богатого некогда хозяйства, которое оказалось ненужным барину и которым не могут управлять сами крестьяне. Здесь им посоветовали искать Матрену Тимофеевну, «она же губернаторша», которую все считают счастливой. Путники встретили ее в толпе жниц и уговорили рассказать о своем, бабьем «счастье».

Женщина признается, что в девках была счастливая, пока ее лелеяли родители. За родительской лаской и все хлопоты по хозяйству казались легкой забавой: за пряжей девица до полуночи пела, во время работ в поле приплясывала. Но вот ей нашелся суженый - печник Филипп Корчагин. Матрена вышла замуж, и жизнь ее резко изменилась.

Автор пересыпает свой рассказ народными песнями в собственной литературной обработке. В этих песнях поется о непростой судьбе замужней женщины, попавшей в чужую семью, об издевательствах мужниных родственников. Поддержку Матрена находила только у дедушки Савелия.

В родной семье дедушку недолюбливали, «клеймили каторжным». Матрена его поначалу боялась, пугаясь его страшного, «медвежьего» облика, но вскоре увидела в нем доброго, сердечного человека и стала спрашивать во всем совета. Однажды Савелий поведал Матрене свою историю. Попал этот русский богатырь на каторгу за то, что убил немца-управителя, издевавшегося над крестьянами.

Крестьянка рассказывает о большом своем горе: как по вине свекрови потеряла любимого сына Дёмушку. Свекровь настояла, чтобы Матрена не брала с собой ребенка на жниво. Сноха послушалась и с тяжелым сердцем оставила мальчика с Савелием. Старик не уследил за малышом, и того съели свиньи. Приехал «начальник» и учинил следствие. Не получив взятки, велел проводить вскрытие ребенка при матери, подозревая ее в «сговоре» с Савелием.

Женщина была готова возненавидеть старика, но потом оправилась. А дед из угрызений совести ушел в леса. Матрена встретила его спустя четыре года на могиле Дёмушке, куда пришла оплакать новое горе - смерть родителей. Крестьянка вновь привела старика в дом, но Савелий вскоре умер, до самой кончины продолжая шутить и наставлять людей. Шли годы, у Матрены подрастали другие детки. За них крестьянка боролась, желала им счастья, готова была угодничать свекру и свекрови, лишь бы детям жилось хорошо. Сына Федота восьми лет свекор отдал в подпаски, и случилась беда. Федот погнался за волчицей, похитившей овцу, а потом пожалел ее, так как та кормила детенышей. Староста задумал наказать мальчишку, но мать вступилась и приняла наказание за сына. Она сама была как волчица, готовая положить жизнь за своих детей.

Настал «год кометы», предвещавшей неурожай. Дурные предчувствия сбылись: «пришла бесхлебица». Обезумевшие от голода крестьяне готовы были поубивать друг друга. Беда не приходит одна: мужа-кормильца «обманом, не по-божески» забрили в солдаты. Мужнины родственники пуще прежнего стали издеваться над Матреной, в то время беременной Лиодорушкой, и крестьянка решила идти к губернатору за помощью.

Тайно крестьянка покинула мужнин дом и отправилась в город. Здесь ей удалось встретиться с губернаторшей Еленой Александровной, к которой обратилась со своей просьбой. В губернаторском доме крестьянка разрешилась Лиодорушкой, а Елена Александровна крестила младенца и настояла на том, чтобы ее супруг вызволил Филиппа из рекрутчины.

С тех пор на селе Матрену ославили счастливицей и даже прозвали «губернаторшей». Крестьянка заканчивает историю укором, что не дело путники затеяли - «между бабами счастливую искать». Стараются божьи сподвижники отыскать ключи от счастья женского, но те где-то далеко затеряны, может, проглочены какой-то рыбой: «В каких морях та рыбина гуляет - бог забыл!..»

Из книги Письма, заявления, записки, телеграммы, доверенности автора Маяковский Владимир Владимирович

Хорошо! (Октябрьская поэма).3) Поэму на части не делить, отдельным стихам дать порядковые арабские цифры от 1 до 23.4. Двадцать третье стихотворение (последнее):"Яземной шар…"Двадцать второе:"На девятьсюдаоктябрей и маев…"5. Изменить в стихе первом вместо:Эпос -времена и

Из книги Мотив вина в литературе [Сборник научных трудов] автора Филология Коллектив авторов --

С. Ю. Николаева. Тверь Концепция «бражничества» в поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» Многие исследователи творчества Некрасова, рассматривая художественную концепцию поэмы «Кому на Руси жить хорошо» и пытаясь реконструировать авторский ответ на

Из книги Лекции о Шекспире автора Оден Уистан Хью

Все хорошо, что хорошо кончается 26 февраля 1947 годаВсе хорошо, что хорошо кончается" и "Мера за меру" - пьесы не о личностях, а о понятиях. Первая - о кодексе чести, вторая - о принципах законности и правосудия. Из всех шекспировских пьес эти две лучше всего подходят для

Из книги Статьи из журнала «GQ» автора Быков Дмитрий Львович

Кому на Руси жить плохо? В: Кому на Руси жить плохо? О: Говорливому меньшинству. Появились удивительные люди. Их появление было вполне предсказуемо, но когда исполняются прогнозы, сделанные по исторической аналогии, это как раз самое обидное: значит, все действительно

Из книги Все произведения школьной программы по литературе в кратком изложении. 5-11 класс автора Пантелеева Е. В.

«Мертвые души» (Поэма) Пересказ Глава 1В губернский город NN приезжает некий господин, остановившийся в гостинице и «с чрезвычайно тонкостью» принявшийся расспрашивать прислугу о здешних чиновниках и помещиках. Любопытный господин оказывается коллежским советником

Из книги «Столетья не сотрут...»: Русские классики и их читатели автора Эйдельман Натан Яковлевич

«Мцыри» (Поэма) Пересказ Неподалеку от монастыря в Грузии русский генерал везет с собой из гор пленного шестилетнего ребенка. В пути пленник заболел, ничего не ел и «тихо, гордо умирал». Один монастырский монах оставляет ребенка у себя. Приняв крещение, мальчик вскоре

Из книги Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами автора Макеев Сергей Львович

«Василий Теркин» (Поэма) Пересказ От автораСтихотворение, открывающее цикл поэтических повествований о фронтовой жизни и подвигах вымышленного солдата Василия Теркина. Автор знакомит читателя с Теркиным, но лишь поверхностно, как бы давая понять, что настоящее

Из книги Все сочинения по литературе за 10 класс автора Коллектив авторов

Л. И. СОБОЛЕВ "Я ШЕЛ СВОИМ ПУТЕМ…" Н. А. Некрасов "Кому на Руси жить хорошо" Толпа гласит: "Певцы не нужны веку!" - И нет певцов… "Поэту", 1874 Некрасов писал в трудное для поэзии время. Смерть Пушкина и Лермонтова обозначила конец золотого века русской поэзии. "Silentium" (1833)

Из книги Собеседники на пиру [Литературоведческие работы] автора Венцлова Томас

Из книги Как написать сочинение. Для подготовки к ЕГЭ автора Ситников Виталий Павлович

15. Жизнь народа – жестокое отражение действительности (в поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо») Над созданием поэмы «Кому на Руси жить хорошо» Некрасов работал до конца своей жизни. Центральным героем этой поэмы является народ. Некрасов правдиво изобразил

Из книги Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений автора Барт Соломон Веньяминович

16. «Народные заступники»: Ермил Гирин и Гриша Добросклонов (по поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо») Поэма «Кому на Руси жить хорошо» стала одной из центральных в творчестве Н. А. Некрасова. Время, когда он работал над поэмой, – время больших перемен. В обществе

Из книги автора

17. «Счастливица» Матрена (по поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо») Героем поэмы является не один человек, а весь народ. С первого взгляда народная жизнь представляется печальною. Само перечисление деревень говорит само за себя: Заплатово, Дырявино,… и сколько

Из книги автора

«Поэма Горы» и «Поэма Конца» Марины Цветаевой как Ветхий Завет и Новый Завет Две пражские поэмы Цветаевой - едва ли не кульминационная точка ее творчества. Они принадлежат к числу высших достижений в жанре русской поэмы XX столетия - жанра, отмеченного такими вехами, как

Из книги автора

«Пел он воплощение счастья народного» (по поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо») I. Народные мотивы в поэзии Некрасова.1. Демократизм некрасовского творчества.II. «Стонет он по полям, по дорогам…»1. Трагизм крепостничества.2. Противоречия пореформенной

Из книги автора

Быкова Н. Г Н. А. Некрасов «Кому на Руси жить хорошо» В январе 1866 года в Петербурге вышел очередной номер журнала «Современник». Он открывался строками, которые теперь знакомы каждому: В каком году – рассчитывай, В какой земле – угадывай… Эти слова как бы обещали ввести

Из книги автора

76. «Ты чувствуешь? Так хорошо?..» Ты чувствуешь? Так хорошо? Люблю я дрожь в твоих руках И дрожь в устах: люблю еще… Твой смех на тонких стебельках… Всегда изменчиво другая, Всё та же, новая во всем - Люблю тебя, люблю страдая, В тоске по новом и

Труд Николая Алексеевича Некрасова посвящен глубинным проблемам русского народа. Герои его повествования, обычные крестьяне, отправляются в путешествие в поисках человека, которому жизнь на приносит счастье. Так кому на Руси жить хорошо? Краткое содержание по главам и аннотация к поэме помогут понять основную мысль произведения.

Вконтакте

Задумка и история создания поэмы

Основной идеей Некрасова было создать поэму для народа, в которой тот мог бы узнать себя не только в общей идее, но и в мелочах, быте, поведении, увидеть свои достоинства и недостатки, найти свое место в жизни.

Автору удалась задумка. Некрасов годами собирал нужный материал, планируя свой труд под названием «Кому на Руси жить хорошо?» гораздо более объемным, чем тот вышел в конце. Планировалось целых восемь полноценных глав, каждая из которых должна была оказаться отдельным произведением с законченной структурой и идеей. Единственное объединяющее звено – семь обычных русских крестьян, мужиков, которые путешествуют по стране в поисках правды.

В поэме «Кому на Руси жить хорошо?» четыре части, порядок и законченность которых является причиной споров для многих ученых. Тем не менее, произведение выглядит целостным, приводит к логичному концу – один из персонажей находит тот самый рецепт русского счастья. Считается, что окончание поэмы Некрасов дописал, уже зная о своей скорой смерти. Желая привести поэму к завершению, он перенес окончание второй части в конец произведения.

Считается, что автор начал писать «Кому на Руси жить хорошо?» примерно в 1863 году – вскоре после . Через два года Некрасов закончил первую часть и пометил рукопись этой датой. Последующие были готовы к 72, 73, 76 годам 19 века соответственно.

Важно! Печататься труд начал в 1866 году. Процесс этот оказался долгим, длился четыре года . Поэма трудно принималась критиками, высшее того времени обрушило на нее массу критики, автор вместе со своим произведением подвергался гонениям. Несмотря на это «Кому на Руси жить хорошо?» была напечатана и отлично принята обычным народом.

Аннотация к поэме «Кому на Руси жить хорошо?»: она состоит из первой части, в которую вмещается пролог, знакомящий читателя с основными действующими персонажами, пяти глав и выдержек из второй («Последыш» из 3 глав) и третьей части («Крестьянка» из 7 глав). Заканчивается поэма главой «Пир на весь мир» и эпилогом.

Пролог

«Кому на Руси жить хорошо?» начинается с пролога, краткое содержание которого таково: встречаются семь главных героев – обычных русских мужиков из народа, которые пришли из уезда Терпигорева.

Каждый родом из своего села, название которого, например, было таким – Дыряево или Неелово. Встретившись, мужики начинают активно спорить друг с другом о том, кому по-настоящему на Руси жить хорошо. Эта фраза будет лейтмотивом произведения, его основной завязкой.

Каждый предлагает вариант сословия, который сейчас благоденствует. Это были:

  • попы;
  • помещики;
  • чиновники;
  • купцы;
  • бояре и министры;
  • царь.

Мужики так много спорят, что ситуация выходит из-под контроля, начинается драка – крестьяне забывают, какие дела они собирались делать, идут в никому не известном направлении. В конце концов они забредают в глухомань, решают до утра более никуда не идти и переждать ночь на полянке.

Из-за поднятого шума птенец выпадает из гнезда, один из странников ловит его и мечтает о том, что, если бы у него были крылья, он бы облетел всю Русь. Остальные добавляют, что можно без крыльев обойтись, было бы что выпить и хорошо закусить, тогда можно до старости путешествовать.

Внимание! Птица – мама птенца в обмен за своего ребенка рассказывает мужикам, где можно найти клад – скатерть-самобранку, но предупреждает, что нельзя просить более ведра алкоголя в день – иначе быть беде. Мужики действительно находят сокровище, после чего обещают друг другу не расставаться, пока не найдут ответ на вопрос, кому же хорошо жить в этом государстве.

Первая часть. Глава 1

Первая глава рассказывает о встрече мужиков с попом. Они долго шли, навстречу попадались обычные люди – нищие, крестьяне, солдаты. Спорщики даже не пытались разговаривать с теми, так как по себе знали, что счастья у простого народа нет. Встретив тележку попа, странники перегораживают путь и рассказывают о споре, задавая главный вопрос, кому на Руси жить хорошо, выпытывают, счастливы ли попы .

Поп отвечает следующее:

  1. Счастье у человека есть, только если его жизнь объединяет три черты – спокойствие, честь и богатство.
  2. Объясняет, что у попов нет никакого покоя, начиная от того, как хлопотно достается им сан и заканчивая тем, что ежедневно выслушивает плач десятков людей, что умиротворения в жизни не прибавляет.
  3. Много денег сейчас попам сложно заработать , так как дворяне, которые раньше обряды проводили в родных деревеньках, теперь делают это в столице, а священнослужителям приходится жить за счет одних крестьян, с которых скудный доход.
  4. Народ попов уважением тоже не балует, подшучивает над ними, избегает, нет возможности ни от кого хорошего слова услышать.

После речи попа мужики стыдливо прячут глаза и понимают, что священникам на свете живется отнюдь не сладко. Когда священнослужитель уезжает, спорщики накидываются на того, кто предположил, что попам жить хорошо. Дело дошло бы до драки, однако поп снова появился на дороге.

Глава 2

Мужики долго идут по дорогам, навстречу почти никто не встречается, у кого можно спросить, кому на Руси жить хорошо. В конце концов они узнают, что в селе Кузьминском богатая ярмарка , так как село не из бедных. Там есть две церкви, закрытое училище и даже не очень чистая гостиница, в которой можно остановиться. Шутка ли, в селе есть фельдшер.

Самое главное, что здесь есть целых 11 кабатчиков, которые не успевают наливать веселящемуся народу. Все крестьяне много пьют. У лавки с башмаками стоит расстроенный дед, который обещал привести внучке сапожки, да деньги пропил. Появляется барин Павлуша Веретенников и оплачивает покупку.

Также на ярмарке продаются книги, однако народ интересуется самыми бесталанными книгами, ни Гоголь, ни Белинский не востребованы и не интересны простому народу, несмотря на то, что эти писатели как раз защищают интересы обычных людей . В конце герои напиваются до такого состояния, что падают на землю, наблюдая, как «шатается» церковь.

Глава 3

В этой главе спорщики снова находят Павла Веретенникова, который на самом деле собирает фольклор, истории и выражения русского народа. Павел говорит окружившим его крестьянам, что они употребляют слишком много алкоголя, а для тех пьяная ночь – за счастье.

Яким Голый на это возражает, утверждая, что простой крестьянин много пьет не от собственного желания, а потому что работает тяжело, его постоянно преследует горе. Яким рассказывает окружающим свою историю – накупив сыну картинок, Яким не меньше их любил сам, поэтому, когда случился пожар, он эти изображения первыми вынес из избы. В конце концов деньги, которые тот скопил за жизнь, пропали.

Выслушав это, мужики усаживаются покушать. После один из них остается следить за ведром водки, а остальные снова направляются в толпу, чтобы найти человека, который считает себя счастливым на этом свете.

Глава 4

Мужики ходят по улицам и обещают угостить водкой самого счастливого человека из народа, чтобы выяснить, кому на Руси жить хорошо, однако к ним подходят только глубоко несчастные люди , которые хотят выпить, чтобы утешиться. Те, кто хотят похвастаться чем-то хорошим, обнаруживают, что их мелочное счастье не отвечает на основной вопрос. Например, белорус радуется, что здесь делают ржаной хлеб, от которого у него нет резей в животе, поэтому он счастлив.

В итоге ведро с водкой заканчивается, и спорщики понимают, что так они правды не отыщут, однако один из пришедших говорит поискать Ермилу Гирина. Ермил очень уважаем в деревне, крестьяне говорят, что это очень хороший человек. Даже рассказывают случай, что, когда Гирин хотел купить мельницу, а денег на задаток не было, тот насобирал целую тысячу взаймы у простого народа и успел внести деньги.

Через неделю Ермил раздал все, что занимал, до вечера допытывался у окружающих, к кому еще подойти и отдать последний оставшийся рубль.

Такое доверие Гирин заработал тем, что, служа писарем у князя, ни у кого денег не брал, а наоборот, простым людям помогал, поэтому, когда собирались выбирать бургомистра, выбрали именно его, Ермил назначение оправдал . При этом поп говорит, что тот несчастлив, так как уже сидит в остроге, а почему, рассказать не успевает, так как в компании обнаруживается вор.

Глава 5

Далее путешественники встречают помещика, который в ответ на вопрос, кому на Руси жить хорошо, рассказывает им про свои дворянские корни – основатель его рода татарин Оболдуй был ободран медведем для смеха императрицы, которая взамен преподнесла много дорогих подарков.

Помещик жалуется , что отобрали крестьян, поэтому нет больше закона на его землях, леса вырубаются, множатся питейные заведения – народ делает, что хочет, от этого нищает. Далее рассказывает, что не привык с детства трудиться, а тут приходится это делать из-за того, что отобрали крепостных.

Сокрушаясь, помещик уходит, а мужики жалеют его, думая, что с одной стороны после отмены крепостного права пострадали крестьяне, а с другой – помещики, что эта плеть хлестнула все сословия.

Часть 2. Последыш – краткое содержание

Данная часть поэмы рассказывает про сумасбродного князя Утятина , который, узнав, что крепостное право отменили, слег с сердечным ударом и пообещал лишить своих сыновей наследства. Те, испугавшись такой участи, подговорили мужиков подыграть старому отцу, подкупив их обещанием подарить луга деревне.

Важно! Характеристика князя Утятина: эгоистичный человек, который любит чувствовать власть, поэтому готов заставлять окружающих делать совершенно бессмысленные вещи. Ощущает полную безнаказанность, думает, что именно за этим стоит будущее России.

Некоторые крестьяне подыгрывали барской просьбе охотно, а другие, например Агап Петров, не могли смириться с тем, что на воле приходится перед кем-то преклоняться. Попав в ситуацию, в которой добиться правды невозможно, Агап Петров погибает от мук совести и душевных терзаний.

В конце главы князь Утятин радуется возвращению крепостного права, говорит о его правильности на собственном пиру, на котором присутствуют семь путешественников, и в конце спокойно умирает в лодке. Луга при этом крестьянам никто не отдает, а суд по этому вопросу не окончен и по наши дни, как выяснили мужики.

Часть 3. Крестьянка

Эта часть поэмы посвящена поиску женского счастья, однако заканчивается тем, что счастья нет и не найти такого уж никогда. Странникам встречается крестьянка Матрена – красивая, статная женщина 38 лет. При этом Матрена глубоко несчастна , считает себя старухой. У нее тяжелая судьба, радость была только в детстве. После девушка вышла замуж, муж ее уехал на заработки, оставив беременную жену в большой семье мужа.

Крестьянке пришлось кормить родителей супруга, которые только издевались и не помогали ей. Даже после родов не давали брать с собой ребенка, так как с ним женщина недостаточно работала. За малышом присматривал престарелый дед, единственный, кто нормально относился к Матрене, однако из-за возраста не доглядел за младенцем, того съели свиньи.

Матрена после тоже рожала детей, но первого сына забыть не смогла. Ушедшего с горя в монастырь старика крестьянка простила и забрала домой, где тот вскоре помер. Она сама на сносях пришла к губернаторше, попросила вернуть мужа из-за тяжелого положения. Так как Матрена родила прямо в приемной, губернаторша помогла женщине, от этого народ стал звать ее счастливой, что по факту было далеко не так.

В конце концов странники, не найдя женского счастья и не получив ответа на свой вопрос – кому на Руси жить хорошо, отправились дальше.

Часть 4. Пир на весь мир – заключение поэмы

Дело происходит в той же деревне. Главные герои собрались на пиру и веселятся, рассказывают разные истории, чтобы выяснить, кому из народа на Руси жить хорошо. Зашла речь о Якове, крестьянине, который очень почитал барина, однако не простил, когда тот отдал его племянника в солдаты. В итоге Яков завез хозяина в лес и повесился, а тот не смог выбраться, так как у него не работали ноги. Далее происходит долгий спор о том, кто более грешен в этой ситуации.

Мужики делятся разными историями о грехах крестьян и помещиков, решая, кто же честнее и праведнее. Толпа в целом достаточно несчастна, в том числе мужики – главные герои, только молоденький семинарист Гриша хочет посвятить себя служению народу и его благополучию. Он сильно любит мать и готов это излить на деревню.

Гриша идет и поет о том, что впереди ждет славный путь, звонкое имя в истории, он воодушевлен этим, не пугается даже предполагаемого исхода – Сибири и смерти от чахотки. Спорщики не замечают Гришу, а зря, ведь это единственный счастливый человек в поэме, поняв это, они могли бы найти ответ на свой вопрос – кому в России жить хорошо.

Когда дописывалась поэма «Кому на Руси жить хорошо?», автор хотел закончить свою работу не так, однако близкая смерть вынудила добавить оптимизма и надежды в конец поэмы, дать «свет в конце пути» русскому человеку.

Н.А.Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо» — краткое изложение

Петровки. Время жаркое.
В разгаре сенокос.

Минув деревню бедную,
Безграмотной губернии,
Старо-Вахлацкой волости,
Большие Вахлаки,
Пришли на Волгу странники…
Над Волгой чайки носятся;
Гуляют кулики
По отмели. А по́ лугу,
Что гол, как у подьячего
Щека, вчера побритая,
Стоят «князья Волконские»
И детки их, что ранее
Родятся, чем отцы .

«Прокосы широчайшие! -
Сказал Пахом Онисимыч. -
Здесь богатырь народ!»
Смеются братья Губины:
Давно они заметили
Высокого крестьянина
Со жбаном - на стогу;
Он пил, а баба с вилами,
Задравши кверху голову,
Глядела на него.
Со стогом поравнялися -
Всё пьет мужик! Отмерили
Еще шагов полста,
Все разом оглянулися:
По-прежнему, закинувшись,
Стоит мужик; посудина
Дном кверху поднята…

Под берегом раскинуты
Шатры; старухи, лошади
С порожними телегами
Да дети видны тут.
А дальше, где кончается
Отава подкошенная,
Народу тьма! Там белые
Рубахи баб, да пестрые
Рубахи мужиков,
Да голоса, да звяканье
Проворных кос. «Бог на́ помочь!»
- Спасибо, молодцы! -

Остановились странники…
Размахи сенокосные
Идут чредою правильной:
Все разом занесенные
Сверкнули косы, звякнули,
Трава мгновенно дрогнула
И пала, прошумев!

По низменному берегу
На Волге травы рослые,
Веселая косьба.
Не выдержали странники:
«Давно мы не работали,
Давайте - покосим!»
Семь баб им косы отдали.
Проснулась, разгорелася
Привычка позабытая
К труду! Как зубы с голоду,
Работает у каждого
Проворная рука.
Валят траву высокую,
Под песню, незнакомую
Вахлацкой стороне;
Под песню, что навеяна
Метелями и вьюгами
Родимых деревень:
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова -
Неурожайка тож…

Натешившись, усталые,
Присели к стогу завтракать…

Откуда, молодцы? -
Спросил у наших странников
Седой мужик (которого
Бабенки звали Власушкой). -
Куда вас Бог несет?

«А мы…» - сказали странники
И замолчали вдруг:
Послышалась им музыка!
- Помещик наш катается, -
Промолвил Влас - и бросился
К рабочим: - Не зевать!
Коси дружней! А главное:
Не огорчить помещика.
Рассердится - поклон ему!
Похвалит вас - «ура» кричи…
Эй, бабы! не галдеть! -
Другой мужик, присадистый,
С широкой бородищею,
Почти что то же самое
Народу приказал,
Надел кафтан - и барина
Бежит встречать. - Что за́ люди? -
Оторопелым странникам
Кричит он на бегу. -
Снимите шапки! -
К берегу
Причалили три лодочки.
В одной прислуга, музыка,
В другой - кормилка дюжая
С ребенком, няня старая
И приживалка тихая,
А в третьей - господа:
Две барыни красивые
(Потоньше - белокурая,
Потолще - чернобровая),
Усатые два барина,
Три ба́рченка-погодочки
Да старый старичок:
Худой! как зайцы зимние,
Весь бел, и шапка белая,
Высокая, с околышем
Из красного сукна .
Нос клювом, как у ястреба,
Усы седые, длинные,
И - разные глаза:
Один здоровый - светится.
А левый - мутный, пасмурный,
Как оловянный грош!

При них собачки белые,
Мохнатые, с султанчиком,
На крохотных ногах…

Старик, поднявшись на берег,
На красном, мягком коврике
Долгонько отдыхал,
Потом покос осматривал:
Его водили под руки
То господа усатые,
То молодые барыни, -
И так, со всею свитою,
С детьми и приживалками,
С кормилкою и нянькою,
И с белыми собачками,
Всё поле сенокосное
Помещик обошел.
Крестьяне низко кланялись,
Бурмистр (смекнули странники,
Что тот мужик присадистый
Бурмистр) перед помещиком,
Как бес перед заутреней,
Юлил: «Так точно! Слушаю-с!» -
И кланялся помещику
Чуть-чуть не до земли.

В один стожище матерый ,
Сегодня только сметанный,
Помещик пальцем ткнул,
Нашел, что сено мокрое,
Вспылил: «Добро господское
Гноить? Я вас, мошенников,
Самих сгною на барщине!
Пересушить сейчас!..»
Засуетился староста:
- Недосмотрел маненичко!
Сыренько: виноват! -
Созвал народ - и вилами
Богатыря кряжистого,
В присутствии помещика,
По клочьям разнесли.
Помещик успокоился.

(Попробовали странники:
Сухохонько сенцо!)

Бежит лакей с салфеткою,
Хромает: «Кушать подано!»
Со всей своею свитою,
С детьми и приживалками,
С кормилкою и нянькою,
И с белыми собачками,
Пошел помещик завтракать,
Работы осмотрев.
С реки из лодки грянула
Навстречу барам музыка,
Накрытый стол белеется
На самом берегу…
Дивятся наши странники.

Пристали к Власу: «Дедушка!
Что за порядки чудные?
Что за чудной старик?»

Помещик наш: Утятин князь! -

«Чего же он куражится?
Теперь порядки новые.
А он дурит по-старому:
Сенцо сухим-сухохонько -
Велел пересушить!»

А то еще диковинней,
Что и сенцо-то самое
И пожня - не его!

«А чья же?»
- Нашей вотчины.
«Чего же он тут су́ется?
Ин вы у Бога нелюди?»

Нет, мы, по Божьей милости,
Теперь крестьяне вольные,
У нас, как у людей.
Порядки тоже новые,
Да тут статья особая…

«Какая же статья?»

Под стогом лег старинушка
И - больше ни словца!
К тому же стогу странники
Присели; тихо молвили:
«Эй! скатерть самобраная,
Попотчуй мужиков!»
И скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки:
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
И спрятались опять…

Налив стаканчик дедушке,
Опять пристали странники:
«Уважь! скажи нам, Власушка,
Какая тут статья?»
- Да пустяки! Тут нечего
Рассказывать… А сами вы
Что за́ люди? Откуда вы?
Куда вас Бог несет? -

«Мы люди чужестранные,
Давно, по делу важному,
Домишки мы покинули,
У нас забота есть…
Такая ли заботушка,
Что из домов повыжила,
С работой раздружила нас,
Отбила от еды…»

Остановились странники…

О чем же вы хлопочете? -

«Да помолчим! Поели мы,
Так отдохнуть желательно».
И улеглись. Молчат!

Вы так-то! а по-нашему,
Коль начал, так досказывай!

«А сам небось молчишь!
Мы не в тебя, старинушка!
Изволь, мы скажем: видишь ли,
Мы ищем, дядя Влас,
Непоротой губернии,
Непотрошеной волости,
Избыткова села!..»

И рассказали странники,
Как встретились нечаянно,
Как подрались, заспоривши,
Как дали свой зарок
И как потом шаталися,
Искали по губерниям
Подтянутой, Подстреленной,
Кому живется счастливо.
Вольготно на Руси?
Влас слушал - и рассказчиков
Глазами мерял: - Вижу я,
Вы тоже люди странные! -
Сказал он наконец. -
Чудим и мы достаточно.
А вы - и нас чудней! -

«Да что ж у вас-то деется?
Еще стаканчик, дедушка!»

Как выпил два стаканчика,
Разговорился Влас:

II

Помещик наш особенный,
Богатство непомерное.
Чин важный, род вельможеский,
Весь век чудил, дурил.
Да вдруг гроза и грянула…
Не верит: врут, разбойники!
Посредника, исправника
Прогнал! дурит по-старому.
Стал крепко подозрителен,
Не поклонись - дерет!
Сам губернатор к барину
Приехал: долго спорили,
Сердитый голос барина
В застольной дворня слышала;
Озлился так, что к вечеру
Хватил его удар!
Всю половину левую
Отбило: словно мертвая
И, как земля, черна…
Пропал ни за копеечку!
Известно, не корысть,
А спесь его подрезала.
Соринку он терял. -

«Что значит, други милые,
Привычка-то помещичья!» -
Заметил Митродор.
«Не только над помещиком,
Привычка над крестьянином
Сильна, - сказал Пахом. -
Я раз, по подозрению
В острог попавши, чудного
Там видел мужика.
За конокрадство, кажется,
Судился, звали Сидором,
Так из острога барину
Он посылал оброк!
(Доходы арестантские
Известны: подаяние,
Да что-нибудь сработает,
Да стащит что-нибудь.)
Ему смеялись прочие:
„А ну, на поселение
Сошлют - пропали денежки!“
- Всё лучше, - говорит…»

Соринка - дело плевое,
Да только не в глазу:
Пал дуб на море тихое,
И море всё заплакало -
Лежит старик без памяти
(Не встанет, так и думали!).
Приехали сыны,
Гвардейцы черноусые
(Вы их на пожне видели,
А барыни красивые -
То жены молодцов).
У старшего доверенность
Была: по ней с посредником
Установили грамоту …
Ан вдруг и встал старик!
Чуть заикнулись… Господи!
Как зверь метнулся раненый
И загремел, как гром!
Дела-то всё недавние,
Я был в то время старостой,
Случился тут - так слышал сам,
Как он честил помещиков,
До слова помню всё:
«Корят жидов, что предали
Христа… а вы что сделали?
Права свои дворянские,
Веками освященные,
Вы предали!..» Сынам
Сказал: «Вы трусы подлые!
Не дети вы мои!
Пускай бы люди мелкие,
Что вышли из поповичей
Да, понажившись взятками,
Купили мужиков,
Пускай бы… им простительно!
А вы… князья Утятины?
Какие вы У-тя-ти-ны!
Идите вон!.. подкидыши,
Не дети вы мои!»

Оро́бели наследники:
А ну как перед смертию
Лишит наследства? Мало ли
Лесов, земель у батюшки?
Что денег понакоплено,
Куда пойдет добро?
Гадай! У князя в Питере
Три дочери побочные
За генералов выданы,
Не отказал бы им!

А князь опять больнехонек…
Чтоб только время выиграть,
Придумать: как тут быть,
Которая-то барыня
(Должно быть, белокурая:
Она ему, сердечному,
Слыхал я, терла щеткою
В то время левый бок)
Возьми и брякни барину,
Что мужиков помещикам
Велели воротить!

Поверил! Проще малого
Ребенка стал старинушка,
Как паралич расшиб!
Заплакал! пред иконами
Со всей семьею молится,
Велит служить молебствие,
Звонить в колокола!

И силы словно прибыло,
Опять: охота, музыка,
Дворовых дует палкою,
Велит созвать крестьян.

С дворовыми наследники
Стакнулись, разумеется,
А есть один (он давеча
С салфеткой прибегал),
Того и уговаривать
Не надо было: барина
Столь много любит он!
Ипатом прозывается.
Как воля нам готовилась,
Так он не верил ей:
«Шалишь! Князья Утятины
Останутся без вотчины?
Нет, руки коротки!»
Явилось «Положение», -
Ипат сказал: «Балуйтесь вы!
А я князей Утятиных
Холоп - и весь тут сказ!»
Не может барских милостей
Забыть Ипат! Потешные
О детстве и о младости,
Да и о самой старости
Рассказы у него
(Придешь, бывало, к барину,
Ждешь, ждешь… Неволей слушаешь,
Сто раз я слышал их):
«Как был я мал, наш князюшка
Меня рукою собственной
В тележку запрягал;
Достиг я резвой младости:
Приехал в отпуск князюшка
И, подгулявши, выкупал
Меня, раба последнего,
Зимою в проруби!
Да как чудно! Две проруби:
В одну опустит в неводе,
В другую мигом вытянет -
И водки поднесет.
Клониться стал я к старости.
Зимой дороги узкие,
Так часто с князем ездили
Мы гусем в пять коней.
Однажды князь - затейник же! -
И посади фалетуром
Меня, раба последнего,
Со скрипкой - впереди.
Любил он крепко музыку.
«Играй, Ипат!» А кучеру
Кричит: «Пошел живей!»
Метель была изрядная,
Играл я: руки заняты,
А лошадь спотыкливая -
Свалился я с нее!
Ну, сани, разумеется,
Через меня проехали,
Попридавили грудь.
Не то беда: а холодно.
Замерзнешь - нет спасения.
Кругом пустыня, снег…
Гляжу на звезды частые
Да каюсь во грехах.
Так что же, друг ты истинный?
Послышал я бубенчики.
Чу, ближе! чу, звончей!
Вернулся князь (закапали
Тут слезы у дворового.
И сколько ни рассказывал.
Всегда тут плакал он!),
Одел меня, согрел меня
И рядом, недостойного,
С своей особой княжеской
В санях привез домой!» -

Похохотали странники…
Глотнув вина (в четвертый раз),
Влас продолжал: «Наследники
Ударили и вотчине
Челом: «Нам жаль родителя,
Порядков новых, нонешних
Ему не перенесть.
Поберегите батюшку!
Помалчивайте, кланяйтесь,
Да не перечьте хворому,
Мы вас вознаградим:
За лишний труд, за барщину,
За слово даже бранное -
За всё заплатим вам.
Недолго жить сердечному,
Навряд ли два-три месяца,
Сам дохтур объявил!
Уважьте нас, послушайтесь,
Мы вам луга поемные
По Волге подарим;
Сейчас пошлем посреднику
Бумагу, дело верное!»

Собрался мир, галдит!

Луга-то (эти самые),
Да водка, да с три короба
Посулов то и сделали,
Что мир решил помалчивать
До смерти старика.
Поехали к посреднику:
Смеется! «Дело доброе,
Да и луга хорошие,
Дурачьтесь, Бог простит!
Нет на Руси, вы знаете,
Помалчивать да кланяться
Запрета никому!»
Однако я противился:
«Вам, мужикам, сполагоря,
А мне-то каково?
Что ни случится - к барину
Бурмистра ! что ни вздумает,
За мной пошлет! Как буду я
На спросы бестолковые
Ответствовать? дурацкие
Приказы исполнять?»

Ты стой пред ним без шапочки,
Помалчивай да кланяйся,
Уйдешь - и дело кончено.
Старик больной, расслабленный,
Не помнит ничего!

Оно и правда: можно бы!
Морочить полоумного
Нехитрая статья.
Да быть шутом гороховым,
Признаться, не хотелося.
И так я на веку,
У притолоки стоючи,
Помялся перед барином
Досыта! «Коли мир
(Сказал я, миру кланяясь)
Дозволит покуражиться
Уволенному барину
В останные часы,
Молчу и я - покорствую,
А только что от должности
Увольте вы меня!»

Чуть дело не разладилось.
Да Климка Лавин выручил:
«А вы бурмистром сделайте
Меня! Я удовольствую
И старика, и вас.
Бог приберет Последыша
Скоренько, а у вотчины
Останутся луга.
Так будем мы начальствовать,
Такие мы строжайшие
Порядки заведем,
Что надорвет животики
Вся вотчина… Увидите!»

Долгонько думал мир.
Что ни на есть отчаянный
Был Клим мужик: и пьяница,
И на руку нечист.
Работать не работает,
С цыганами вожжается,
Бродяга, коновал!
Смеется над трудящимся:
С работы, как ни мучайся,
Не будешь ты богат,
А будешь ты горбат!
А впрочем, парень грамотный,
Бывал в Москве и в Питере,
В Сибирь езжал с купечеством,
Жаль, не остался там!
Умен, а грош не держится,
Хитер, а попадается
Впросак! Бахвал мужик!
Каких-то слов особенных
Наслушался: атечество,
Москва первопрестольная,
Душа великорусская.
«Я - русский мужичок!» -
Горланил диким голосом
И, кокнув в лоб посудою,
Пил залпом полуштоф!
Как рукомойник кланяться
Готов за водку всякому,
А есть казна - поделится,
Со встречным всё пропьет!
Горазд орать, балясничать,
Гнилой товар показывать
С хазового конца.
Нахвастает с три короба,
А уличишь - отшутится
Бесстыжей поговоркою,
Что «за погудку правую
Смычком по роже бьют!»

Подумавши, оставили
Меня бурмистром: правлю я
Делами и теперь.
А перед старым барином
Бурмистром Климку на́звали,
Пускай его! По барину
Бурмистр! перед Последышем
Последний человек!

У Клима совесть глиняна,
А бородища Минина,
Посмотришь, так подумаешь,
Что не найти крестьянина
Степенней и трезвей.
Наследники построили
Кафтан ему: одел его -
И сделался Клим Яковлич
Из Климки бесшабашного
Бурмистр первейший сорт.

Пошли порядки старые!
Последышу-то нашему,
Как на беду, приказаны
Прогулки. Что ни день,
Через деревню катится
Рессорная колясочка:
Вставай! картуз долой!
Бог весть с чего накинется,
Бранит, корит; с угрозою
Подступит - ты молчи!
Увидит в поле пахаря
И за его же полосу
Облает: и лентяи-то,
И лежебоки мы!
А полоса сработана,
Как никогда на барина
Не работал мужик,
Да невдомек Последышу,
Что уж давно не барская,
А наша полоса!

Сойдемся - смех! У каждого
Свой сказ про юродивого
Помещика: икается,
Я думаю, ему!
А тут еще Клим Яковлич.
Придет, глядит начальником
(Горда свинья: чесалася
О барское крыльцо!),
Кричит: «Приказ по вотчине!»
Ну, слушаем приказ:
«Докладывал я барину,
Что у вдовы Терентьевны
Избенка развалилася,
Что баба побирается
Христовым подаянием,
Так барин приказал:
На той вдове Терентьевой
Женить Гаврилу Жохова,
Избу поправить заново,
Чтоб жили в ней, плодилися
И правили тягло !»
А той вдове - под семьдесят,
А жениху - шесть лет!
Ну, хохот, разумеется!..
Другой приказ: «Коровушки
Вчера гнались до солнышка
Близ барского двора
И так мычали, глупые,
Что разбудили барина, -
Так пастухам приказано
Впредь унимать коров!»
Опять смеется вотчина.
«А что смеетесь? Всякие
Бывают приказания:
Сидел на губернаторстве
В Якутске генерал.
Так на́ кол тот коровушек
Сажал! Долгонько слушались,
Весь город разукрасили,
Как Питер монументами,
Казненными коровами,
Пока не догадалися,
Что спятил он с ума!»
Еще приказ: «У сторожа,
У ундера Софронова,
Собака непочтительна:
Залаяла на барина,
Так ундера прогнать,
А сторожем к помещичьей
Усадьбе назначается
Еремка!..» Покатилися
Опять крестьяне со смеху:
Еремка тот с рождения
Глухонемой дурак!

Доволен Клим. Нашел-таки
По нраву должность! Бегает,
Чудит, во все мешается,
Пить даже меньше стал!
Бабенка есть тут бойкая,
Орефьевна, кума ему,
Так с ней Климаха барина
Дурачит заодно.
Лафа бабенкам! бегают
На барский двор с полотнами,
С грибами, с земляникою:
Всё покупают барыни,
И кормят, и поят!

Шутили мы, дурачились,
Да вдруг и дошутилися
До сущей до беды:
Был грубый, непокладистый
У нас мужик Агап Петров,
Он много нас корил:
«Ай, мужики! Царь сжалился,
Так вы в хомут охотою…
Бог с ними, с сенокосами!
Знать не хочу господ!..»
Тем только успокоили,
Что штоф вина поставили
(Винцо-то он любил).
Да черт его со временем
Нанес-таки на барина:
Везет Агап бревно
(Вишь, мало ночи глупому,
Так воровать отправился
Лес - среди бела дня!),
Навстречу та колясочка
И барин в ней: «Откудова
Бревно такое славное
Везешь ты, мужичок?..»
А сам смекнул откудова.
Агап молчит: бревешко-то
Из лесу из господского,
Так что тут говорить!
Да больно уж окрысился
Старик: пилил, пилил его,
Права свои дворянские
Высчитывал ему!

Крестьянское терпение
Выносливо, а временем
Есть и ему конец.
Агап раненько выехал,
Без завтрака: крестьянина
Тошнило уж и так,
А тут еще речь барская,
Как муха неотвязная,
Жужжит под ухо самое…

Захохотал Агап!
«Ах шут ты, шут гороховый!
Никшни!» - да и пошел!
Досталось тут Последышу
За дедов и за прадедов,
Не только за себя.
Известно, гневу нашему
Дай волю! Брань господская
Что жало комариное,
Мужицкая - обух!
Опешил барин! Легче бы
Стоять ему под пулями,
Под каменным дождем!
Опешили и сродники,
Бабенки было бросились
К Агапу с уговорами,
Так он вскричал: «Убью!..
Что брага, раскуражились
Подонки из поганого
Корыта… Цыц! Никшни!
Крестьянских душ владение
Покончено. Последыш ты!
Последыш ты! По милости
Мужицкой нашей глупости
Сегодня ты начальствуешь,
А завтра мы Последышу
Пинка - и кончен бал!
Иди домой, похаживай,
Поджавши хвост, по горницам,
А нас оставь! Никшни!..»

«Ты - бунтовщик!» - с хрипотою
Сказал старик; затрясся весь
И полумертвый пал!
«Теперь конец!» - подумали
Гвардейцы черноусые
И барыни красивые;
Ан вышло - не конец!

Приказ: пред всею вотчиной,
В присутствии помещика,
За дерзость беспримерную
Агапа наказать.
Забегали наследники
И жены их - к Агапушке,
И к Климу, и ко мне!
«Спасите нас, голубчики!
Спасите!» Ходят бледные:
«Коли обман откроется,
Пропали мы совсем!»
Пошел бурмистр орудовать!
С Агапом пил до вечера,
Обнявшись, до полуночи
Деревней с ним гулял,
Потом опять с полуночи
Поил его - и пьяного
Привел на барский двор.
Всё обошлось любехонько:
Не мог с крылечка сдвинуться
Последыш - так расстроился…
Ну, Климке и лафа!

В конюшню плут преступника
Привел, перед крестьянином
Поставил штоф вина:
«Пей да кричи: помилуйте!
Ой, батюшки! ой, матушки!»
Послушался Агап,
Чу, во́пит! Словно музыку,
Последыш стоны слушает;
Чуть мы не рассмеялися,
Как стал он приговаривать:
«Ка-тай его, раз-бой-ника,
Бун-тов-щи-ка… Ка-тай!»
Ни дать ни взять под розгами
Кричал Агап, дурачился,
Пока не допил штоф.
Как из конюшни вынесли
Его мертвецки пьяного
Четыре мужика,
Так барин даже сжалился:
«Сам виноват, Агапушка!» -
Он ласково сказал… -

«Вишь, тоже добрый! сжалился», -
Заметил Пров, а Влас ему:
- Не зол… да есть пословица:
Хвали траву в стогу,
А барина - в гробу!
Все лучше, кабы Бог его
Прибрал… Уж нет Агапушки…

«Как! умер?»
- Да, почтенные:
Почти что в тот же день!
Он к вечеру разохался,
К полуночи попа просил,
К белу свету преставился.
Зарыли и поставили
Животворящий крест…
С чего? Один Бог ведает!
Конечно, мы не тронули
Его не только розгами -
И пальцем. Ну а все ж
Нет-нет - да и подумаешь:
Не будь такой оказии,
Не умер бы Агап!
Мужик сырой, особенный,
Головка непоклончива,
А тут: иди, ложись!
Положим, ладно кончилось,
А всё Агап надумался:
Упрешься - мир осердится,
А мир дурак - доймет!
Всё разом так подстроилось:
Чуть молодые барыни
Не целовали старого,
Полсотни, чай, подсунули,
А пуще Клим бессовестный,
Сгубил его, анафема,
Винищем!..

Вон от барина
Посол идет: откушали!
Зовет, должно быть, старосту,
Пойду взгляну камедь! -

III

Пошли за Власом странники;
Бабенок тоже несколько
И парней с ними тронулось;
Был полдень, время отдыха,
Так набралось порядочно
Народу - поглазеть.
Все стали в ряд почтительно
Поодаль от господ…

За длинным белым столиком,
Уставленным бутылками
И кушаньями разными,
Сидели господа:
На первом месте - старый князь,
Седой, одетый в белое,
Лицо перекошенное
И - разные глаза.
В петлице крестик беленький
(Влас говорит: Георгия
Победоносца крест).
За стулом в белом галстуке
Ипат, дворовый преданный,
Обмахивает мух.
По сторонам помещика
Две молодые барыни:
Одна черноволосая,
Как свекла губы красные,
По яблоку - глаза!
Другая белокурая,
С распущенной косой,
Ай, косонька! как золото
На солнышке горит!
На трех высоких стульчиках
Три мальчика нарядные,
Салфеточки подвязаны
Под горло у детей.
При них старуха нянюшка,
А дальше - челядь разная:
Учительницы, бедные
Дворянки. Против барина -
Гвардейцы черноусые,
Последыша сыны.

За каждым стулом девочка,
А то и баба с веткою -
Обмахивает мух.
А под столом мохнатые
Собачки белошерстые.
Барчонки дразнят их…

Без шапки перед барином
Стоял бурмистр.

«А скоро ли, -
Спросил помещик, кушая, -
Окончим сенокос?»

Да как теперь прикажете:
У нас по положению
Три дня в неделю барские,
С тягла: работник с лошадью,
Подросток или женщина,
Да полстарухи в день,
Господский срок кончается…

«Тсс! тсс! - сказал Утятин князь,
Как человек, заметивший,
Что на тончайшей хитрости
Другого изловил. -
Какой такой господский срок ?
Откудова ты взял его?»
И на бурмистра верного
Навел пытливо глаз.

Бурмистр потупил голову,
- Как приказать изволите!
Два-три денька хорошие,
И сено вашей милости
Все уберем, Бог даст!
Не правда ли, ребятушки?.. -
(Бурмистр воротит к барщине
Широкое лицо.)
За барщину ответила
Проворная Орефьевна,
Бурмистрова кума:
- Вестимо так, Клим Яковлич.
Покуда вёдро держится,
Убрать бы сено барское,
А наше - подождет!

«Бабенка, а умней тебя! -
Помещик вдруг осклабился
И начал хохотать. -
Ха-ха! дурак!.. Ха-ха-ха-ха!
Дурак! дурак! дурак!
Придумали: господский срок!
Ха-ха… дурак! ха-ха-ха-ха!
Господский срок - вся жизнь раба!
Забыли, что ли, вы:
Я Божиею милостью,
И древней царской грамотой,
И родом и заслугами
Над вами господин!..»

Влас наземь опускается.
«Что так?» - спросили странники.
- Да отдохну пока!
Теперь не скоро князюшка
Сойдет с коня любимого!
С тех пор, как слух прошел,
Что воля нам готовится,
У князя речь одна:
Что мужику у барина
До светопреставления
Зажату быть в горсти!..

И точно: час без малого
Последыш говорил!
Язык его не слушался:
Старик слюною брызгался,
Шипел! И так расстроился,
Что правый глаз задергало,
А левый вдруг расширился
И - круглый, как у филина, -
Вертелся колесом.
Права свои дворянские,
Веками освященные,
Заслуги, имя древнее
Помещик поминал,
Царевым гневом, Божиим
Грозил крестьянам, ежели
Взбунтуются они,
И накрепко приказывал,
Чтоб пустяков не думала,
Не баловалась вотчина,
А слушалась господ!

«Отцы! - сказал Клим Яковлич,
С каким-то визгом в голосе,
Как будто вся утроба в нем,
При мысли о помещиках,
Заликовала вдруг. -
Кого же нам и слушаться?
Кого любить? надеяться
Крестьянству на кого?
Бедами упиваемся,
Слезами умываемся,
Куда нам бунтовать?
Все ваше, все господское -
Домишки наши ветхие,
И животишки хворые,
И сами - ваши мы!
Зерно, что в землю брошено,
И овощь огородная,
И волос на нечесаной
Мужицкой голове -
Все ваше, все господское!
В могилках наши прадеды,
На печках деды старые
И в зыбках дети малые -
Всё ваше, всё господское!
А мы, как рыба в неводе,
Хозяева в дому!»

Бурмистра речь покорная
Понравилась помещику:
Здоровый глаз на старосту
Глядел с благоволением,
А левый успокоился:
Как месяц в небе стал!
Налив рукою собственной
Стакан вина заморского,
«Пей!» - барин говорит.
Вино на солнце искрится,
Густое, маслянистое.
Клим выпил, не поморщился
И вновь сказал: «Отцы!
Живем за вашей милостью,
Как у Христа за пазухой:
Попробуй-ка без барина
Крестьянин так пожить!
(И снова, плут естественный,
Глотнул вина заморского.)
Куда нам без господ?
Бояре - кипарисовы,
Стоят, не гнут головушки!
Над ними - царь один!
А мужики вязовые -
И гнутся-то, и тянутся,
Скрипят! Где мат крестьянину,
Там барину сполагоря:
Под мужиком лед ломится,
Под барином трещит!
Отцы! руководители!
Не будь у нас помещиков,
Не наготовим хлебушка,
Не запасем травы!
Хранители! радетели!
И мир давно бы рушился
Без разума господского,
Без нашей простоты!
Вам на роду написано
Блюсти крестьянство глупое,
А нам работать, слушаться,
Молиться за господ!»

Дворовый, что у барина
Стоял за стулом с веткою,
Вдруг всхлипнул! Слезы катятся
По старому лицу.
«Помолимся же Господу
За долголетье барина!» -
Сказал холуй чувствительный
И стал креститься дряхлою,
Дрожащею рукой.
Гвардейцы черноусые
Кисленько как-то глянули
На верного слугу;
Однако - делать нечего! -
Фуражки сняли, крестятся.
Перекрестились барыни.
Перекрестилась нянюшка,
Перекрестился Клим…

Да и мигнул Орефьевне:
И бабы, что протискались
Поближе к господам,
Креститься тоже начали,
Одна так даже всхлипнула
Вподобие дворового.
(«Урчи! вдова Терентьевна!
Старуха полоумная!» -
Сказал сердито Влас.)
Из тучи солнце красное
Вдруг выглянуло; музыка
Протяжная и тихая
Послышалась с реки…

Помещик так растрогался,
Что правый глаз заплаканный
Ему платочком вытерла
Сноха с косой распущенной
И чмокнула старинушку
В здоровый этот глаз.
«Вот! - молвил он торжественно
Сынам своим наследникам
И молодым снохам. -
Желал бы я, чтоб видели
Шуты, врали столичные,
Что обзывают дикими
Крепостниками нас,
Чтоб видели, чтоб слышали…»

Задергало Последыша.
Вскочил, лицом уставился
Вперед! Как рысь, высматривал
Добычу. Левый глаз
Заколесил… «Сы-скать его!
Сы-скать бун-тов-щи-ка!»

Бурмистр в толпу отправился;
Не ищет виноватого,
А думает: как быть?
Пришел в ряды последние,
Где были наши странники,
И ласково сказал:
«Вы люди чужестранные,
Что с вами он поделает?
Подите кто-нибудь!»
Замялись наши странники,
Желательно бы выручить
Несчастных вахлаков,
Да барин глуп: судись потом,
Как влепит сотню добрую
При всем честном миру!
«Иди-ка ты, Романушка! -
Сказали братья Губины. -
Иди! ты любишь бар!»
- Нет, сами вы попробуйте! -
И стали наши странники
Друг дружку посылать.
Клим плюнул: «Ну-ка, Власушка,
Придумай, что тут сделаем?
А я устал; мне мочи нет!»

Ну да и врал же ты! -

«Эх, Влас Ильич! где враки-то? -
Сказал бурмистр с досадою. -
Не в их руках мы, что ль?..
Придет пора последняя:
Заедем все в ухаб ,
Не выедем никак,
В кромешный ад провалимся,
Так ждет и там крестьянина Постойте! я вас выручу!
Вдруг объявила бойкая
Бурмистрова кума
И побежала к барину,
Бух в ноги: - Красно солнышко!
Прости, не погуби!
Сыночек мой единственный,
Сыночек надурил!
Господь его без разуму
Пустил на свет! Глупешенек:
Идет из бани - чешется!
Лаптишком, вместо ковшика,
Напиться норовит!
Работать не работает,
Знай скалит зубы белые,
Смешлив… так Бог родил!
В дому-то мало радости:
Избенка развалилася,
Случается, есть нечего -
Смеется дурачок!
Подаст ли кто копеечку,
Ударит ли по темени -
Смеется дурачок!
Смешлив… что с ним поделаешь?
Из дурака, родименький,
И горе смехом прет!

Такая баба ловкая!
Орет, как на девишнике,
Цалует ноги барину.
«Ну, Бог с тобой! Иди! -
Сказал Последыш ласково. -
Я не сержусь на глупого,
Я сам над ним смеюсь!»
«Какой ты добрый!» - молвила
Сноха черноволосая
И старика погладила
По белой голове.
Гвардейцы черноусые
Словечко тоже вставили:
Где ж дурню деревенскому
Понять слова господские,
Особенно Последыша
Столь умные слова?
А Клим полой суконною
Отер глаза бесстыжие
И пробурчал: «Отцы!
Отцы! сыны атечества!
Умеют наказать,
Умеют и помиловать!»

Повеселел старик!
Спросил вина шипучего.
Высоко пробки прянули,
Попадали на баб.
С испугу бабы визгнули,
Шарахнулись. Старинушка
Захохотал! За ним
Захохотали барыни.
За ними - их мужья,
Потом дворецкий преданный,
Потом кормилки, нянюшки,
А там - и весь народ!
Пошло веселье! Барыни,
По приказанью барина,
Крестьянам поднесли,
Подросткам дали пряников,
Девицам сладкой водочки,
А бабы тоже выпили
По рюмке простяку…


Последыш пил да чокался,
Красивых снох пощипывал.
(- Вот так-то! чем бы старому
Лекарство пить, - заметил Влас, -
Он пьет вино стаканами.
Давно уж меру всякую
Как в гневе, так и в радости
Последыш потерял.-)

Гремит на Волге музыка.
Поют и пляшут девицы -
Ну, словом, пир горой!
К девицам присоседиться
Хотел старик, встал на ноги
И чуть не полетел!
Сын поддержал родителя.
Старик стоял: притопывал,
Присвистывал, прищелкивал,
А глаз свое выделывал -
Вертелся колесом!

«А вы что ж не танцуете? -
Сказал Последыш барыням
И молодым сынам. -
Танцуйте!» Делать нечего!
Прошлись они под музыку.
Старик их осмеял!
Качаясь, как на палубе
В погоду непокойную,
Представил он, как тешились
В его-то времена!
«Спой, Люба!» Не хотелося
Петь белокурой барыне,
Да старый так пристал!

Чудесно спела барыня!
Ласкала слух та песенка,
Негромкая и нежная,
Как ветер летним вечером,
Легонько пробегающий
По бархатной муравушке,
Как шум дождя весеннего
По листьям молодым!


Под песню ту прекрасную
Уснул Последыш. Бережно
Снесли его в ладью
И уложили сонного.
Над ним с зеленым зонтиком
Стоял дворовый преданный,
Другой рукой отмахивал
Слепней и комаров.
Сидели молча бравые
Гребцы; играла музыка
Чуть слышно… лодка тронулась
И мерно поплыла…
У белокурой барыни
Коса, как флаг распущенный,
Играла на ветру…

«Уважил я Последыша! -
Сказал бурмистр. - Господь с тобой!
Куражься, колобродь!
Не знай про волю новую,
Умри, как жил, помещиком,
Под песни наши рабские,
Под музыку холопскую -
Да только поскорей!
Дай отдохнуть крестьянину!
Ну, братцы! поклонитесь мне,
Скажи спасибо, Влас Ильич:
Я миру порадел!
Стоять перед Последышем
Напасть… язык примелется,
А пуще смех долит.
Глаз этот… как завертится,
Беда! Глядишь да думаешь:
„Куда ты, друг единственный?
По надобности собственной
Аль по чужим делам?
Должно быть, раздобылся ты
Курьерской подорожною!..“
Чуть раз не прыснул я.
Мужик я пьяный, ветреный,
В амбаре крысы с голоду
Подохли, дом пустехонек,
А не взял бы, свидетель Бог,
Я за такую каторгу
И тысячи рублей,
Когда б не знал доподлинно,
Что я перед последышем
Стою… что он куражится
По воле по моей…»

Влас отвечал задумчиво:
- Бахвалься! А давно ли мы,
Не мы одни - вся вотчина…
(Да… всё крестьянство русское!)
Не в шутку, не за денежки,
Не три-четыре месяца,
А целый век… да что уж тут!
Куда уж нам бахвалиться,
Недаром Вахлаки! -

Однако Клима Лавина
Крестьяне полупьяные
Уважили: «Качать его!»
И ну качать… «ура!»
Потом вдову Терентьевну
С Гаврилкой, малолеточком,
Клим посадил рядком
И жениха с невестою
Поздравил! Подурачились
Досыта мужики.
Приели всё, всё припили,
Что господа оставили,
И только поздним вечером
В деревню прибрели.
Домашние их встретили
Известьем неожиданным:
Скончался старый князь!
«Как так?» - Из лодки вынесли
Его уж бездыханного -
Хватил второй удар! -

Крестьяне пораженные
Переглянулись… крестятся….
Вздохнули… Никогда
Такого вздоха дружного,
Глубокого-глубокого
Не испускала бедная
Безграмотной губернии
Деревня Вахлаки…

Но радость их вахлацкая
Была непродолжительна.
Со смертию Последыша
Пропала ласка барская:
Опохмелиться не дали
Гвардейцы вахлакам!
А за луга поемные
Наследники с крестьянами
Тягаются доднесь .
Влас за крестьян ходатаем,
Живет в Москве… был в Питере…
А толку что-то нет!

«Льны тоже нонче знатные...
Ай! бедненькой! застрял!»
Тут жаворонка малого,
Застрявшего во льну,
Роман распутал бережно,
Поцаловал: «Лети!»
И птичка ввысь помчалася,
За нею умиленные
Следили мужики...

Поспел горох! Накинулись,
Как саранча на полосу:
Горох, что девку красную,
Кто ни пройдет - щипнет!
Теперь горох у всякого -
У старого, у малого,
Рассыпался горох
На семьдесят дорог!

Вся овощь огородная
Поспела; дети носятся
Кто с репой, кто с морковкою,
Подсолнечник лущат,
А бабы свеклу дергают,
Такая свекла добрая!
Точь-в-точь сапожки красные,
Лежит на полосе.

Шли долго ли, коротко ли,
Шли близко ли, далёко ли,
Вот наконец и Клин.
Селенье незавидное:
Что ни изба - с подпоркою,
Как нищий с костылем,
А с крыш солома скормлена
Скоту. Стоят, как остовы,
Убогие дома.
Ненастной, поздней осенью
Так смотрят гнезда галочьи,
Когда галчата вылетят
И ветер придорожные
Березы обнажит...
Народ в полях - работает.
Заметив за селением
Усадьбу на пригорочке,
Пошли пока - глядеть.

Огромный дом, широкий двор,
Пруд, ивами обсаженный,
Посереди двора.
Над домом башня высится,
Балконом окруженная,
Над башней шпиль торчит.

В воротах с ними встретился
Лакей, какой-то буркою
Прикрытый: «Вам кого?
Помещик за границею,
А управитель при смерти!..» -
И спину показал.
Крестьяне наши прыснули:
По всей спине дворового
Был нарисован лев.
«Ну, штука!» Долго спорили,
Что за наряд диковинный,
Пока Пахом догадливый
Загадки не решил:
«Холуй хитер: стащит ковер,
В ковре дыру проделает,
В дыру просунет голову
Да и гуляет так!..»

«Дорожки так загажены,
Что срам! у девок каменных
Отшибены носы!
Пропали фрукты-ягоды,
Пропали гуси-лебеди
У холуя в зобу!
Что церкви без священника,
Угодам без крестьянина,
To саду без помещика! -
Решили мужики. -
Помещик прочно строился,
Такую даль загадывал,
А вот...» (Смеются шестеро,
Седьмой повесил нос.)
Вдруг с вышины откуда-то
Как грянет песня! головы
Задрали мужики:
Вкруг башни по балкончику
Похаживал в подряснике
Какой-то человек
И пел... В вечернем воздухе,
Как колокол серебряный,
Гудел громовый бас...
Гудел - и прямо за сердце
Хватал он наших странников:
Не русские слова,
А горе в них такое же,
Как в русской песне слышалось,
Без берегу, без дна.
Такие звуки плавные,
Рыдающие... «Умница,
Какой мужчина там?» -
Спросил Роман у женщины,
Уже кормившей Митеньку
Горяченькой ухой.

Певец Ново-Архангельской.
Его из Малороссии
Сманили господа.
Свезти его в Италию
Сулились, да уехали...
А он бы рад-радехонек -
Какая уж Италия? -
Обратно в Конотоп,
Ему здесь делать нечего...
Собаки дом покинули
(Озлилась круто женщина),
Кому здесь дело есть?..
Да у него ни спереди,
Ни сзади... кроме голосу...

Не то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон... тоже с голосом...
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
- Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! - «И-ду!..»
«Иду»-то это в воздухе
Час целый откликается...
Такие жеребцы!..

Домой скотина гонится,
Дорога запылилася,
Запахло молоком.
Вздохнула мать Митюхина:
- Хоть бы одна коровушка
На барский двор вошла! -
«Чу! песня за деревнею,
Прощай, горю́шка бедная!
Идем встречать народ».

Легко вздохнули странники:
Им после дворни ноющей
Красива показалася
Здоровая, поющая
Толпа жнецов и жниц, -
Все дело девки красили
(Толпа без красных девушек,
Что рожь без васильков).

«Путь добрый! А которая
Матрена Тимофеевна?»
- Что нужно, молодцы?

Матрена Тимофеевна
Осанистая женщина,
Широкая и плотная,
Лет тридцати осьми.
Красива; волос с проседью,
Глаза большие, строгие,
Ресницы богатейшие,
Сурова и смугла.
На ней рубаха белая,
Да сарафан коротенький,
Да серп через плечо.

Что нужно вам, молодчики?

Помалчивали странники,
Покамест бабы прочие
Не поушли вперед,
Потом поклон отвесили:
«Мы люди чужестранные,
У нас забота есть,
Такая ли заботушка,
Что из домов повыжила,
С работой раздружила нас,
Отбила от еды.
Мы мужики степенные,
Из временнообязанных,
Подтянутой губернии,
Пустопорожней волости,
Из смежных деревень:
Несытова, Неелова,
Заплатова, Дырявина,
Горелок, Голодухина -
Неурожайка тож.
Идя путем-дорогою,
Сошлись мы невзначай,
Сошлись мы - и заспорили:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси?
Роман сказал: помещику,
Демьян сказал: чиновнику,
Лука сказал: попу,
Купчине толстопузому, -
Сказали братья Губины,
Иван и Митродор.
Пахом сказал: светлейшему,
Вельможному боярину,
Министру государеву,
А Пров сказал: царю...
Мужик что бык: втемяшится
В башку какая блажь -
Колом ее оттудова
Не выбьешь! Как ни спорили,
Не согласились мы!
Поспоривши, повздорили,
Повздоривши, подралися,

Подравшися, удумали
Не расходиться врозь,
В домишки не ворочаться,
Не видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с стариками старыми,
Покуда спору нашему
Решенья не найдем,
Покуда не доведаем
Как ни на есть - доподлинно,
Кому жить любо-весело,
Вольготно на Руси?..

Попа уж мы доведали,
Доведали помещика,
Да прямо мы к тебе!
Чем нам искать чиновника,
Купца, министра царского,
Царя (еще допустит ли
Нас, мужичонков, царь?) -
Освободи нас, выручи!
Молва идет всесветная,
Что ты вольготно, счастливо
Живешь... Скажи по-божески:
В чем счастие твое?»

Не то чтоб удивилася
Матрена Тимофеевна,
А как-то закручинилась,
Задумалась она...

He дело вы затеяли!
Теперь пора рабочая,
Досуг ли толковать?..

«Полцарства мы промеряли,
Никто нам не отказывал!» -
Просили мужики.

У нас уж колос сыпется,
Рук не хватает, милые...

«А мы на что, кума?
Давай серпы! Все семеро
Как станем завтра - к вечеру
Всю рожь твою сожнем!»

Смекнула Тимофеевна,
Что дело подходящее.
- Согласна, - говорит, -
Такие-то вы бравые,
Нажнете, не заметите,
Снопов по десяти.

«А ты нам душу выложи!»

Не скрою ничего!

Покуда Тимофеевна
С хозяйством управлялася,
Крестьяне место знатное
Избрали за избой:
Тут рига, конопляники,
Два стога здоровенные,
Богатый огород.
И дуб тут рос - дубов краса.
Под ним присели странники:
„Эй, скатерь самобраная,
Попотчуй мужиков“.

И скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки,
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
И спрятались опять...
Гогочут братья Губины:
Такую редьку схапали
На огороде - страсть!

Уж звезды рассажалися
По небу темно-синему,
Высоко месяц стал,
Когда пришла хозяюшка
И стала нашим странникам
«Всю душу открывать...»

Да не в лесу родилася,
Не пеньям я молилася,
Не много я спала.
В день Симеона батюшка
Сажал меня на бурушку
И вывел из младенчества
По пятому годку,
А на седьмом за бурушкой
Сама я в стадо бегала,
Отцу носила завтракать,
Утяточек пасла.
Потом грибы да ягоды,
Потом: «Бери-ка грабельки
Да сено вороши!»
Так к делу приобыкла я...
И добрая работница,
И петь-плясать охотница
Я смолоду была.
День в поле проработаешь,
Грязна домой воротишься,
А банька-то на что?

Спасибо жаркой баенке,
Березовому веничку,
Студеному ключу, -
Опять бела, свежехонька,
За прялицей с подружками
До полночи поешь!

На парней я не вешалась,
Наянов обрывала я,
А тихому шепну:
«Я личиком разгарчива,
А матушка догадлива,
Не тронь! уйди!..» - уйдет...

Да как я их ни бегала,
А выискался суженой,
На горе - чужанин!
Филипп Корчагин - питерщик,
По мастерству печник.
Родительница плакала:
«Как рыбка в море синее
Юркнешь ты! как соловушко
Из гнездышка порхнешь!
Чужая-то сторонушка
Не сахаром посыпана,
Не медом полита!
Там холодно, там голодно,
Там холеную доченьку
Обвеют ветры буйные,
Обграют черны вороны,
Облают псы косматые
И люди засмеют!..»
А батюшка со сватами
Подвыпил. Закручинилась,
Всю ночь я не спала...

Ах! что ты, парень, в девице
Нашел во мне хорошего?
Где высмотрел меня?
О Святках ли, как с горок я
С ребятами, с подругами
Каталась, смеючись?
Ошибся ты, отецкий сын!
С игры, с катанья, с беганья,
С морозу разгорелося
У девушки лицо!
На тихой ли беседушке?
Я там была нарядная,
Дородства и пригожества
Понакопила за зиму,
Цвела, как маков цвет!
А ты бы поглядел меня,
Как лен треплю, как снопики
На риге молочу...
В дому ли во родительском?..
Ах! кабы знать! Послала бы
Я в город братца-сокола:
«Мил братец! шелку, гарусу
Купи - семи цветов,
Да гарнитуру синего!»
Я по углам бы вышила
Москву, царя с царицею,
Да Киев, да Царьград,
А посередке - солнышко,
И эту занавесочку
В окошке бы повесила,
Авось ты загляделся бы, -
Меня бы промигал!..

Всю ночку я продумала...
«Оставь, - я парню молвила, -
Я в подневолье с волюшки,
Бог видит, не пойду!»

Такую даль мы ехали!
Иди! - сказал Филиппушка. -
Не стану обижать!

Тужила, горько плакала,
А дело девка делала:
На суженого искоса
Поглядывала втай.
Пригож-румян, широк-могуч,
Рус волосом, тих говором -
Пал нá сердце Филипп!

«Ты стань-ка, добрый молодец,
Против меня прямехонько,
Стань на одной доске!
Гляди мне в очи ясные,
Гляди в лицо румяное,
Подумывай, смекай:
Чтоб жить со мной - не каяться,
А мне с тобой не плакаться...
Я вся тут такова!»

Небось не буду каяться,
Небось не будешь плакаться! -
Филиппушка сказал.

Пока мы торговалися,
Филиппу я: «Уйди ты прочь!»
А он: - Иди со мной! -
Известно: - Ненаглядная,
Хорошая... пригожая... -
«Ай!..» - вдруг рванулась я...
- Чего ты? Эка силища! -
Не удержи - не видеть бы
Вовек ему Матренушки,
Да удержал Филипп!
Пока мы торговалися,
Должно быть, так я думаю,
Тогда и было счастьице...
А больше вряд когда!

Я помню, ночка звездная,
Такая же хорошая,
Как и теперь, была...

Вздохнула Тимофеевна,
Ко стогу приклонилася,
Унывным, тихим голосом
Пропела про себя:

«Ты скажи, за что,
Молодой купец,
Полюбил меня.
Дочь крестьянскую?
Я не в серебре,
Я не в золоте,
Жемчугами я
Не увешана!»

Чисто серебро -
Чистота твоя,
Красно золото -
Красота твоя,
Бел-крупен жемчуг -
Из очей твоих
Слезы катятся...

Велел родимый батюшка,
Благословила матушка,
Поставили родители
К дубовому столу,
С краями чары налили:
«Бери поднос, гостей-чужан
С поклоном обноси!»
Впервой я поклонилася -
Вздрогнýли ноги резвые;
Второй я поклонилася -
Поблекло бело личико;
Я в третий поклонилася,
И волюшка скатилася
С девичьей головы...

«Так, значит, свадьба? Следует, -
Сказал один из Губиных, -
Поздравить молодых».

«Давай! Начни с хозяюшки». -
«Пьешь водку, Тимофеевна?»

Старухе - да не пить?..

Спится мне, младенькой, дремлется,
Клонит голову на подушечку,
Свекровь-матушка по сеничкам похаживает,
Сердитая по новым погуливает.

Странники (хором)

Стучит, гремит, стучит, гремит,
Снохе спать не дает:
Встань, встань, встань, ты - сонливая!
Встань, встань, встань, ты - дремливая!
Сонливая, дремливая, неурядливая!

Семья была большущая,
Сварливая... попала я
С девичьей холи в ад!
В работу муж отправился,
Молчать, терпеть советовал:
Не плюй на раскаленное
Железо - зашипит!
Осталась я с золовками,
Со свекром, со свекровушкой,
Любить-голубить некому,
А есть кому журить!
На старшую золовушку,
На Марфу богомольную,
Работай, как раба;
За свекором приглядывай,
Сплошаешь - у кабатчика
Пропажу выкупай.
И встань и сядь с приметою,
Не то свекровь обидится;
А где их все-то знать?
Приметы есть хорошие,
А есть и бедокурные.
Случилось так: свекровь
Надула в уши свекору,
Что рожь добрее родится
Из краденых семян.
Поехал ночью Тихоныч,
Поймали, - полумертвого
Подкинули в сарай...

Как велено, так сделано:
Ходила с гневом на сердце,
А лишнего не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филиппушка,
Привез платочек шелковой
Да прокатил на саночках
В Екатеринин день,
И горя словно не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не трогай нас - нам весело,
Всегда у нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филиппушка,
Со свечкой поискать...

«Уж будто не колачивал?»

Замялась Тимофеевна:
- Раз только, - тихим голосом
Промолвила она.

«За что?» - спросили странники.

Уж будто вы не знаете,
Как ссоры деревенские
Выходят? К муженьку
Сестра гостить приехала,
У ней коты разбилися.
«Дай башмаки Оленушке,
Жена!» - сказал Филипп.
А я не вдруг ответила.
Корчагу подымала я,
Такая тяга: вымолвить
Я слова не могла.
Филипп Ильич прогневался,
Пождал, пока поставила
Корчагу на шесток,
Да хлоп меня в висок!
«Ну, благо ты приехала,
И так походишь!» - молвила
Другая, незамужняя
Филиппова сестра.

Филипп подбавил женушке.
«Давненько не видались мы,
А знать бы - так не ехать бы!» -
Сказала тут свекровь.

Еще подбавил Филюшка...
И всё тут! Не годилось бы
Жене побои мужнины
Считать; да уж сказала я:
Не скрою ничего!

«Ну, женщины! с такими-то
Змеями подколодными
И мертвый плеть возьмет!»

Хозяйка не ответила.
Крестьяне, ради случаю,
По новой чарке выпили
И хором песню грянули
Про шелковую плеточку,
Про мужнину родню.

Мой постылый муж
Подымается:
За шелкову плеть
Принимается.

Плетка свистнула,
Кровь пробрызнула...
Ах! лели! лели!
Кровь пробрызнула...

Свекру-батюшке
Поклонилася:
Свекор-батюшка,
Отними меня
От лиха мужа,
Змея лютого!
Свекор-батюшка
Велит больше бить,
Велит кровь пролить.

Плетка свистнула,
Кровь пробрызнула...
Ах! лели! лели!
Кровь пробрызнула...

Свекровь-матушке
Поклонилася:
Свекровь-матушка,
Отними меня
От лиха мужа,
Змея лютого!
Свекровь-матушка
Велит больше бить,
Велит кровь пролить.

Плетка свистнула,
Кровь пробрызнула...
Ах! лели! лели!
Кровь пробрызнула...

Филипп на Благовещенье
Ушел, а на Казанскую
Я сына родила.
Как писаный был Демушка!
Краса взята у солнышка,
У снегу белизна,
У маку губы алые,
Бровь черная у соболя,
У соболя сибирского,
У сокола глаза!
Весь гнев с души красавец мой
Согнал улыбкой ангельской,
Как солнышко весеннее
Сгоняет снег с полей...
Не стала я тревожиться,
Что ни велят - работаю,
Как ни бранят - молчу.

Да тут беда подсунулась:
Абрам Гордеич Ситников,
Господский управляющий,
Стал крепко докучать:
«Ты писаная кралечка,
Ты наливная ягодка...»
- Отстань, бесстыдник! ягодка,
Да бору не того! -
Укланяла золовушку,
Сама нейду на барщину,
Так в избу прикатит!
В сарае, в риге спрячуся -
Свекровь оттуда вытащит:
«Эй, не шути с огнем!»
- Гони его, родимая,
По шее! - «А не хочешь ты
Солдаткой быть?» Я к дедушке:
«Что делать? Научи!»

Из всей семейки мужниной
Один Савелий, дедушка,
Родитель свекра-батюшки,
Жалел меня... Рассказывать
Про деда, молодцы?

«Вали всю подноготную!
Накинем по два снопика», -
Сказали мужики.

Ну то-то! речь особая.
Грех промолчать про дедушку,
Счастливец тоже был...

«Ты начал, так досказывай!
Ну, жили - не тужили вы,
Что ж дальше, голова?»

По времени Шалашников
Удумал штуку новую,
Приходит к нам приказ:
«Явиться!» Не явились мы,
Притихли, не шелохнемся
В болотине своей.
Была засуха сильная,
Наехала полиция,
Мы дань ей - медом, рыбою!
Наехала опять,
Грозит с конвоем выправить,
Мы - шкурами звериными!
А в третий - мы ничем!
Обули лапти старые,
Надели шапки рваные,
Худые армяки -
И тронулась Корёжина!..
Пришли... (В губернском городе
Стоял с полком Шалашников.)
«Оброк!» - Оброку нет!
Хлеба не уродилися,
Снеточки не ловилися... -
«Оброк!» - Оброку нет! -
Не стал и разговаривать:
«Эй, перемена первая!» -
И начал нас пороть.
Туга мошна корёжская!
Да стоек и Шалашников:
Уж языки мешалися,
Мозги уж потрясалися
В головушках - дерет!
Укрепа богатырская,
Не розги!.. Делать нечего!
Кричим: постой, дай срок!
Онучи распороли мы
И барину «лобанчиков»
Полшапки поднесли.
Утих боец Шалашников!
Такого-то горчайшего
Поднес нам травнику,
Сам выпил с нами, чокнулся
С Корёгой покоренною:
«Ну, благо вы сдались!
А то - вот Бог! - решился я
Содрать с вас шкуру начисто...
На барабан напялил бы
И подарил полку!
Ха-ха, ха-ха! ха-ха! ха-ха!
(Хохочет - рад придумочке.)
Вот был бы барабан!»

Идем домой понурые...
Два старика кряжистые
Смеются... Ай кряжи!
Бумажки сторублевые
Домой под подоплекою
Нетронуты несут!
Как уперлись: мы нищие,
Так тем и отбоярились!
Подумал я тогда:
«Ну, ладно ж! черти сивые,
Вперед не доведется вам
Смеяться надо мной!»
И прочим стало совестно,
На церковь побожилися:
«Вперед не посрамимся мы,
Под розгами умрем!»

Понравились помещику
Корёжские лобанчики,
Что год - зовет... дерет...

Отменно драл Шалашников,
А не ахти великие
Доходы получал:
Сдавались люди слабые,
А сильные за вотчину
Стояли хорошо.
Я тоже перетерпливал,
Помалчивал, подумывал:
«Как ни дери, собачий сын,
А все души не вышибешь,
Оставишь что-нибудь!»
Как примет дань Шалашников,
Уйдем - и за заставою
Поделим барыши:
«Что денег-то осталося!
Дурак же ты, Шалашников!»
И тешилась над барином
Корёга в свой черед!
Вот были люди гордые!
А нынче дай затрещину -
Исправнику, помещику
Тащат последний грош!

Зато купцами жили мы...

Подходит лето красное,
Ждем грамоты... Пришла...
А в ней уведомление,
Что господин Шалашников
Под Варною убит.
Жалеть не пожалели мы,
А пала дума на сердце:
«Приходит благоденствию
Крестьянскому конец!»
И точно: небывалое
Наследник средство выдумал:
К нам немца подослал.
Через леса дремучие,
Через болота топкие
Пешком пришел, шельмец!
Один как перст: фуражечка
Да тросточка, а в тросточке
Для уженья снаряд.
И был сначала тихонькой:
«Платите сколько можете».
- Не можем ничего! -
«Я барина уведомлю».
- Уведомь!.. - Тем и кончилось.
Стал жить да поживать;
Питался больше рыбою,
Сидит на речке с удочкой
Да сам себя то по носу,
То по лбу - бац да бац!
Смеялись мы:

Не любишь ты
Корёжского комарика...
Не любишь, немчура?.. -
Катается по бережку,
Гогочет диким голосом,
Как в бане на полке...

С ребятами, с девóчками
Сдружился, бродит по лесу...
Недаром он бродил!
«Коли платить не можете,
Работайте!» - А в чем твоя
Работа? - «Окопать
Канавами желательно
Болото...» Окопали мы...
«Теперь рубите лес...»
- Ну, хорошо! - Рубили мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней возить.
Ну, словом, спохватились мы,
Как уж дорогу сделали,
Что немец нас поймал!

Поехал в город парочкой!
Глядим, везет из города
Коробки, тюфяки;
Откудова ни взялися
У немца босоногого
Детишки и жена.
Повел хлеб-соль с исправником
И с прочей земской властию,
Гостишек полон двор!

И тут настала каторга
Корёжскому крестьянину -
До нитки разорил!
А драл... как сам Шалашников!
Да тот был прост: накинется
Со всей воинской силою,
Подумаешь: убьет!
А деньги сунь - отвалится,
Ни дать ни взять раздувшийся
В собачьем ухе клещ.
У немца - хватка мертвая:
Пока не пустит по миру,
Не отойдя сосет!

«Как вы терпели, дедушка?»

А потому терпели мы,
Что мы - богатыри.
В том богатырство русское.
Ты думаешь, Матренушка,
Мужик - не богатырь?
И жизнь его не ратная,
И смерть ему не писана
В бою - а богатырь!

Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина... леса дремучие
Прошли по ней - сломалися.
А грудь? Илья-пророк
По ней гремит-катается
На колеснице огненной...
Все терпит богатырь!

По горнице похаживал,
Как зверь в лесу порыкивал...
«Эй! женка! состояла ты
С крестьянином Савелием
В сожительстве? Винись!»
Я шепотком ответила:
- Обидно, барин, шутите!
Жена я мужу честная,
А старику Савелию
Сто лет... Чай, знаешь сам? -
Как в стойле конь подкованный,
Затопал; о кленовый стол
Ударил кулаком:
«Молчать! Не по согласью ли
С крестьянином Савелием
Убила ты дитя?..»
Владычица! что вздумали!
Чуть мироеда этого
Не назвала я нехристем,
Вся закипела я...
Да лекаря увидела:
Ножи, ланцеты, ножницы
Натачивал он тут.
Вздрогнула я, одумалась.
- Нет, - говорю, - я Демушку
Любила, берегла... -
«А зельем не поила ты?
А мышьяку не сыпала?»
- Нет! сохрани Господь!.. -
И тут я покорилася,
Я в ноги поклонилася:
- Будь жалостлив, будь добр!
Вели без поругания
Честному погребению
Ребеночка предать!
Я мать ему!.. - Упросишь ли?
В груди у них нет душеньки,
В глазах у них нет совести,
На шее - нет креста!

Из тонкой из пеленочки
Повыкатали Демушку
И стали тело белое
Терзать и пластовать.
Тут свету я невзвидела, -
Металась и кричала я:
- Злодеи! палачи!..
Падите мои слезоньки
Не на землю, не на воду,
Не на Господень храм!
Падите прямо на сердце
Злодею моему!
Ты дай же, Боже Господи!
Чтоб тлен пришел на платьице,
Безумье на головушку
Злодея моего!
Жену ему неумную
Пошли, детей - юродивых!
Прими, услыши, Господи,
Молитвы, слезы матери,
Злодея накажи!.. -
«Никак она помешана? -
Сказал начальник сотскому. -
Что ж ты не упредил?
Эй! не дури! связать велю!..»

Присела я на лавочку.
Ослабла, вся дрожу.
Дрожу, гляжу на лекаря:
Рукавчики засучены,
Грудь фартуком завешена,
В одной руке - широкий нож,
В другой ручник - и кровь на нем,
А на носу очки!
Так тихо стало в горнице...
Начальничек помалчивал,
Поскрипывал пером,
Поп трубочкой попыхивал,
Не шелохнувшись, хмурые
Стояли мужики.
- Ножом в сердцах читаете, -
Сказал священник лекарю,
Когда злодей у Демушки
Сердечко распластал.
Тут я опять рванулася...
«Ну так и есть - помешана!
Связать ее!» - десятнику
Начальник закричал.
Стал понятых опрашивать:
«В крестьянке Тимофеевой
И прежде помешательство
Вы примечали?»
- Нет!

Спросили свекра, деверя,
Свекровушку, золовушку:

Не примечали, нет!

Спросили деда старого:
- Не примечал! ровна была...
Одно: к начальству кликнули,
Пошла... а ни целковика,
Ни новины, пропащая,
С собой и не взяла!

Заплакал навзрыд дедушка.
Начальничек нахмурился,
Ни слова не сказал.
И тут я спохватилася!
Прогневался Бог: разуму
Лишил! была готовая
В коробке новина!
Да поздно было каяться.
В моих глазах по косточкам
Изрезал лекарь Демушку,
Циновочкой прикрыл.
Я словно деревянная
Вдруг стала: загляделась я,
Как лекарь руки мыл,
Как водку пил. Священнику
Сказал: «Прошу покорнейше!»
А поп ему: - Что просите?
Без прутика, без кнутика
Все ходим, люди грешные,
На этот водопой!

Крестьяне настоялися,
Крестьяне надрожалися.
(Откуда только бралися
У коршуна налетного
Корыстные дела!)
Без церкви намолилися,
Без образа накланялись!
Как вихорь налетел -
Рвал бороды начальничек,
Как лютый зверь наскакивал -
Ломал перстни злаченые...
Потом он кушать стал.
Пил-ел, с попом беседовал,
Я слышала, как шепотом
Поп плакался ему:
- У нас народ - всё голь да пьянь,
За свадебку, за исповедь
Должают по годам.
Несут гроши последние
В кабак! А благочинному
Одни грехи тащат! -
Потом я песни слышала,
Всё голоса знакомые,
Девичьи голоса:
Наташа, Глаша, Дарьюшка...
Чу, пляска! чу! гармония!..
И вдруг затихло все...
Заснула, видно, что ли, я?..
Легко вдруг стало: чудилось,
Что кто-то наклоняется
И шепчет надо мной:
«Усни, многокручинная!
Усни, многострадальная!»
И крестит... С рук скатилися
Веревки... Я не помнила
Потом уж ничего...

Очнулась я. Темно кругом,
Гляжу в окно - глухая ночь!
Да где же я? да что со мной?
Не помню, хоть убей!
Я выбралась на улицу -
Пуста. На небо глянула -
Ни месяца, ни звезд.
Сплошная туча черная
Висела над деревнею,
Темны дома крестьянские,
Одна пристройка дедова
Сияла, как чертог.
Вошла - и все я вспомнила:
Свечами воску ярого
Обставлен, среди горенки
Дубовый стол стоял,
На нем гробочек крохотный,
Прикрыт камчатной скатертью,
Икона в головах...
«Ой плотнички-работнички!
Какой вы дом построили
Сыночку моему?
Окошки не прорублены,
Стеколышки не вставлены,
Ни печи, ни скамьи!
Пуховой нет перинушки...
Ой, жестко будет Демушке,
Ой, страшно будет спать!..»

«Уйди!..» - вдруг закричала я.
Увидела я дедушку:
В очках, с раскрытой книгою
Стоял он перед гробиком,
Над Демою читал.
Я старика столетнего
Звала клейменым, каторжным,
Гневна, грозна, кричала я:
«Уйди! убил ты Демушку!
Будь проклят ты... уйди!..»

Старик ни с места. Крестится,
Читает... Уходилась я,
Тут дедко подошел:
- Зимой тебе, Матренушка,
Я жизнь мою рассказывал,
Да рассказал не все:
Леса у нас угрюмые,
Озера нелюдимые,
Народ у нас дикарь.
Суровы наши промыслы:
Дави тетерю петлею,
Медведя режь рогатиной,
Сплошаешь - сам пропал!
А господин Шалашников
С своей воинской силою?
А немец-душегуб?
Потом острог да каторга...
Окаменел я, внученька,
Лютее зверя был.
Сто лет зима бессменная
Стояла. Растопил ее
Твой Дема-богатырь!
Однажды я качал его,
Вдруг улыбнулся Демушка...
И я ему в ответ!
Co мною чудо сталося:
Третьеводни прицелился
Я в белку: на суку
Качалась белка... лапочкой,
Как кошка, умывалася...
Не выпалил: живи!
Брожу по рощам, по лугу,
Любуюсь каждым цветиком.
Иду домой, опять
Смеюсь, играю с Демушкой...
Бог видит, как я милого
Младенца полюбил!
И я же, по грехам моим,
Сгубил дитя невинное...
Кори, казни меня!
А с Богом спорить нечего.
Стань! помолись за Демушку!
Бог знает, что творит:
Сладка ли жизнь крестьянина?

И долго, долго дедушка
О горькой доле пахаря
С тоскою говорил...

Случись купцы московские,
Вельможи государевы,
Сам царь случись: не надо бы
Ладнее говорить!

Теперь в раю твой Демушка,
Легко ему, светло ему...

Заплакал старый дед.

«Я не ропщу, - сказала я, -
Что Бог прибрал младенчика,
А больно то, зачем они
Ругалися над ним?
Зачем, как черны вороны,
На части тело белое
Терзали?.. Неужли
Ни Бог, ни царь не вступится?..»

«Нужды нет: я дойду!»

Ах! что ты? что ты, внученька?..
Терпи, многокручинная!
Терпи, многострадальная!
Нам правды не найти.

«Да почему же, дедушка?»

Ты - крепостная женщина! -
Савельюшка сказал.

Я долго, горько думала...
Гром грянул, окна дрогнули,
И я вздрогнула... К гробику
Подвел меня старик:
- Молись, чтоб к лику ангелов
Господь причислил Демушку! -
И дал мне в руки дедушка
Горящую свечу.

Всю ночь до свету белого
Молилась я, а дедушка
Протяжным ровным голосом
Над Демою читал...

Не скоро я оправилась.
Ни с кем не говорила я,
А старика Савелия
Я видеть не могла.
Работать не работала.
Надумал свекор-батюшка
Вожжами поучить,
Так я ему ответила:
«Убей!» Я в ноги кланялась:
«Убей! один конец!»
Повесил вожжи батюшка.
На Деминой могилочке
Я день и ночь жила.
Платочком обметала я
Могилу, чтобы травушкой
Скорее поросла,
Молилась за покойничка,
Тужила по родителям:
Забыли дочь свою!
Собак моих боитеся?
Семьи моей стыдитеся?
«Ах, нет, родная, нет!
Собак твоих не боязно,
Семьи твоей не совестно,
А ехать сорок верст
Свои беды рассказывать,
Твои беды выспрашивать -
Жаль бурушку гонять!
Давно бы мы приехали,
Да ту мы думу думали:
Приедем - ты расплачешься,
Уедем - заревешь!»

Пришла зима: кручиною
Я с мужем поделилася,
В Савельевой пристроечке
Тужили мы вдвоем.

«Что ж, умер, что ли, дедушка?»

Нет. Он в своей каморочке
Шесть дней лежал безвыходно,
Потом ушел в леса,
Так пел, так плакал дедушка,
Что лес стонал! А осенью
Ушел на покаяние
В Песочный монастырь.

У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь - когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь - когда больна...
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое -
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!

Впереди летит - ясным соколом,
Позади летит - черным вороном,
Впереди летит - не укатится,
Позади летит - не останется...

Лишилась я родителей...
Слыхали ночи темные,
Слыхали ветры буйные
Сиротскую печаль,
А вам нет нýжды сказывать...
На Демину могилочку
Поплакать я пошла.

Гляжу: могилка прибрана.
На деревянном крестике
Складная золоченая
Икона. Перед ней
Я старца распростертого
Увидела. «Савельюшка!
Откуда ты взялся?»

Пришел я из Песочного...
Молюсь за Дему бедного,
За все страдное русское
Крестьянство я молюсь!
Еще молюсь (не образу
Теперь Савелий кланялся),
Чтоб сердце гневной матери
Смягчил Господь... Прости!

«Давно простила, дедушка!»

Вздохнул Савелий... - Внученька!
А внученька! - «Что, дедушка?»
- По-прежнему взгляни! -
Взглянула я по-прежнему.
Савельюшка засматривал
Мне в очи; спину старую
Пытался разогнуть.
Совсем стал белый дедушка.
Я обняла старинушку,
И долго у креста
Сидели мы и плакали.
Я деду горе новое
Поведала свое...

Недолго прожил дедушка.
По осени у старого
Какая-то глубокая
На шее рана сделалась,
Он трудно умирал:
Сто дней не ел; хирел да сох,
Сам над собой подтрунивал:
- Не правда ли, Матренушка,
На комара корёжского
Костлявый я похож? -
То добрый был, сговорчивый,
То злился, привередничал,
Пугал нас: - Не паши,
Не сей, крестьянин! Сгорбившись
За пряжей, за полотнами,
Крестьянка, не сиди!
Как вы ни бейтесь, глупые,
Что на роду написано,
Того не миновать!
Мужчинам три дороженьки:
Кабак, острог да каторга,
А бабам на Руси
Три петли: шелку белого,
Вторая - шелку красного,
А третья - шелку черного,
Любую выбирай!..
В любую полезай... -
Так засмеялся дедушка,
Что все в каморке вздрогнули, -
И к ночи умер он.
Как приказал - исполнили:
Зарыли рядом с Демою...
Он жил сто семь годов.

Четыре года тихие,
Как близнецы похожие,
Прошли потом... Всему
Я покорилась: первая
С постели Тимофеевна,
Последняя - в постель;
За всех, про всех работаю, -
С свекрови, свекра пьяного,
С золовушки бракованной
Снимаю сапоги...

Лишь деточек не трогайте!
За них горой стояла я...
Случилось, молодцы,
Зашла к нам богомолочка;
Сладкоречивой странницы
Заслушивались мы;
Спасаться, жить по-божески
Учила нас угодница,
По праздникам к заутрене
Будила... а потом
Потребовала странница,
Чтоб грудью не кормили мы
Детей по постным дням.
Село переполошилось!
Голодные младенчики
По середам, по пятницам
Кричат! Иная мать
Сама над сыном плачущим
Слезами заливается:
И Бога-то ей боязно,
И дитятка-то жаль!
Я только не послушалась,
Судила я по-своему:
Коли терпеть, так матери,
Я перед Богом грешница,
А не дитя мое!

Да, видно, Бог прогневался.
Как восемь лет исполнилось
Сыночку моему,
В подпаски свекор сдал его.
Однажды жду Федотушку -
Скотина уж пригналася,
На улицу иду.
Там видимо-невидимо
Народу! Я прислушалась
И бросилась в толпу.
Гляжу, Федота бледного
Силантий держит за ухо.
«Что держишь ты его?»
- Посечь хотим маненичко:
Овечками прикармливать
Надумал он волков! -
Я вырвала Федотушку
Да с ног Силантья-старосту
И сбила невзначай.

Случилось дело дивное:
Пастух ушел; Федотушка
При стаде был один.
«Сижу я, - так рассказывал
Сынок мой, - на пригорочке,
Откуда ни возьмись -
Волчица преогромная
И хвать овечку Марьину!
Пустился я за ней,
Кричу, кнутищем хлопаю,
Свищу, Валетку уськаю...
Я бегать молодец,
Да где бы окаянную
Нагнать, кабы не щенная:
У ней сосцы волочились,
Кровавым следом, матушка,
За нею я гнался!

Пошла потише серая,
Идет, идет - оглянется,
А я как припущу!
И села... Я кнутом ее:
«Отдай овцу, проклятая!»
Не отдает, сидит...
Я не сробел: «Так вырву же,
Хоть умереть!..» И бросился,
И вырвал... Ничего -
Не укусила серая!
Сама едва живехонька,
Зубами только щелкает
Да дышит тяжело.
Под ней река кровавая,
Сосцы травой изрезаны,
Все ребра на счету,
Глядит, поднявши голову,
Мне в очи... и завыла вдруг!
Завыла, как заплакала.
Пощупал я овцу:
Овца была уж мертвая...
Волчица так ли жалобно
Глядела, выла... Матушка!
Я бросил ей овцу!..»

Так вот что с парнем сталося.
Пришел в село да, глупенький,
Все сам и рассказал,
За то и сечь надумали.
Да благо подоспела я...
Силантий осерчал,
Кричит: - Чего толкаешься?
Самой под розги хочется? -
А Марья, та свое:
«Дай, пусть проучат глупого!» -
И рвет из рук Федотушку.
Федот как лист дрожит.
Трубят рога охотничьи,
Помещик возвращается
С охоты. Я к нему:
«Не выдай! Будь заступником!»
- В чем дело? - кликнул старосту
И мигом порешил:
- Подпаска малолетнего
По младости, по глупости
Простить... а бабу дерзкую
Примерно наказать! -
«Ай барин!» Я подпрыгнула:
«Освободил Федотушку!
Иди домой, Федот!»

Исполним повеленное! -
Сказал мирянам староста. -
Эй! погоди плясать!

Соседка тут подсунулась.
«А ты бы в ноги старосте...»

«Иди домой, Федот!»

Я мальчика погладила:
«Смотри, коли оглянешься,
Я осержусь... Иди!»

Из песни слово выкинуть,
Так песня вся нарушится.
Легла я, молодцы...

В Федотову каморочку,
Как кошка, я прокралася:
Спит мальчик, бредит, мечется;
Одна ручонка свесилась,
Другая на глазу
Лежит, в кулак зажатая:
«Ты плакал, что ли, бедненький?
Спи. Ничего. Я тут!»
Тужила я по Демушке,
Как им была беременна, -
Слабенек родился,
Однако вышел умница:
На фабрике Алферова
Трубу такую вывели
С родителем, что страсть!
Всю ночь над ним сидела я,
Я пастушка любезного
До солнца подняла,
Сама обула в лапотки,
Перекрестила; шапочку,
Рожок и кнут дала.
Проснулась вся семеюшка,
Да я не показалась ей,
На пожню не пошла.

Я пошла на речку быструю,
Избрала я место тихое
У ракитова куста.
Села я на серый камушек,
Подперла рукой головушку,
Зарыдала, сирота!
Громко я звала родителя:
Ты приди, заступник батюшка!
Посмотри на дочь любимую...
Понапрасну я звала.
Нет великой оборонушки!
Рано гостья бесподсудная,
Бесплемянная, безродная,
Смерть родного унесла!

Громко кликала я матушку.
Отзывались ветры буйные,
Откликались горы дальние,
А родная не пришла!
День денна моя печальница,
В ночь - ночная богомольница!
Никогда тебя, желанная,
Не увижу я теперь!
Ты ушла в бесповоротную,
Незнакомую дороженьку,
Куда ветер не доносится,
Не дорыскивает зверь...

Нет великой оборонушки!
Кабы знали вы да ведали,
На кого вы дочь покинули,
Что без вас я выношу?
Ночь - слезами обливаюся...
День - как травка пристилаюся.
Я потупленную голову,
Сердце гневное ношу!..

В тот год необычайная
Звезда играла на небе;
Одни судили так:
Господь по небу шествует,
И ангелы его
Метут метлою огненной
Перед стопами Божьими
В небесном поле путь;
Другие то же думали,
Да только на антихриста
И чуяли беду.
Сбылось: пришла бесхлебица!
Брат брату не уламывал
Куска! Был страшный год...
Волчицу ту Федотову
Я вспомнила - голодную,
Похожа с ребятишками
Я на нее была!
Да тут еще свекровушка
Приметой прислужилася,
Соседкам наплела,
Что я беду накликала,
А чем? Рубаху чистую
Надела в Рождество.
За мужем, за заступником,
Я дешево отделалась;
А женщину одну
Никак за то же самое
Убили насмерть кольями.
С голодным не шути!..

Одной бедой не кончилось:
Чуть справились с бесхлебицей
Рекрутчина пришла.
Да я не беспокоилась:
Уж за семью Филиппову
В солдаты брат ушел.
Сижу одна, работаю,
И муж и оба деверя
Уехали с утра;
На сходку свекор-батюшка
Отправился, а женщины
К соседкам разбрелись.
Мне крепко нездоровилось,
Была я Лиодорушкой
Беременна: последние
Дохаживала дни.
Управившись с ребятами,
В большой избе под шубою
На печку я легла.
Вернулись бабы к вечеру,
Нет только свекра-батюшки,
Ждут ужинать его.
Пришел: «Ох-ох! умаялся,
А дело не поправилось,
Пропали мы, жена!
Где видано, где слыхано:
Давно ли взяли старшего,
Теперь меньшого дай!
Я по годам высчитывал,
Я миру в ноги кланялся,
Да мир у нас какой?
Просил бурмистра: бóжится,
Что жаль, да делать нечего!
И писаря просил,
Да правды из мошейника
И топором не вырубишь,
Что тени из стены!
Задарен... все задарены...
Сказать бы губернатору,
Так он бы задал им!
Всего и попросить-то бы,
Чтоб он по нашей волости
Очередные росписи
Проверить повелел.
Да сунься-ка!» Заплакали
Свекровушка, золовушка,
А я... То было холодно,
Теперь огнем горю!
Горю... Бог весть что думаю...
Не дума... бред... Голодные
Стоят сиротки-деточки
Передо мной... Неласково
Глядит на них семья,
Они в дому шумливые,
На улице драчливые,
Обжоры за столом...
И стали их пощипывать,
В головку поколачивать...
Молчи, солдатка-мать!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Теперь уж я не дольщица
Участку деревенскому,
Хоромному строеньицу,
Одеже и скоту.
Теперь одно богачество:
Три озера наплакано
Горючих слез, засеяно
Три полосы бедой!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Теперь, как виноватая,
Стою перед соседями:
Простите! я была
Спесива, непоклончива,
Не чаяла я, глупая,
Остаться сиротой...
Простите, люди добрые,
Учите уму-разуму,
Как жить самой? Как деточек
Поить, кормить, растить?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Послала деток по миру:
Просите, детки, ласкою,
Не смейте воровать!
А дети в слезы: «Холодно!
На нас одежа рваная,
С крылечка на крылечко-то
Устанем мы ступать,
Под окнами натопчемся,
Иззябнем... У богатого
Нам боязно просить.
„Бог даст!“ - ответят бедные.
Ни с чем домой воротимся -
Ты станешь нас бранить!..»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Собрала ужин; матушку
Зову, золовок, деверя,
Сама стою голодная
У двери, как раба.
Свекровь кричит: «Лукавая!
В постель скорей торопишься?»
А деверь говорит:
«Немного ты работала!
Весь день за деревиночкой
Стояла: дожидалася,
Как солнышко зайдет!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Получше нарядилась я,
Пошла я в церковь Божию,
Смех слышу за собой!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Хорошо не одевайся,
Добела не умывайся,
У соседок очи зорки,
Востры языки!
Ходи улицей потише,
Носи голову пониже,
Коли весело - не смейся,
Не поплачь с тоски!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пришла зима бессменная,
Поля, луга зеленые
Попрятались под снег.
На белом, снежном саване
Ни талой нет талиночки -
Нет у солдатки-матери
Во всем миру дружка!
С кем думушку подумати?
С кем словом перемолвиться?
Как справиться с убожеством?
Куда обиду сбыть?
В леса - леса повяли бы,
В луга - луга сгорели бы!
Во быструю реку?
Вода бы остоялася!
Носи, солдатка бедная,
С собой ее по гроб!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В каморку постучалися,
Макар ушел... Сидела я,
Ждала, ждала, соскучилась,
Приотворила дверь.
К крыльцу карету подали.
«Сам едет?» - Губернаторша! -
Ответил мне Макар
И бросился на лестницу.
По лестнице спускалася
В собольей шубе барыня,
Чиновничек при ней.

Не знала я, что делала
(Да, видно, надоумила
Владычица!)... Как брошусь я
Ей в ноги: «Заступись!
Обманом, не по-божески
Кормильца и родителя
У деточек берут!»

Откуда ты, голубушка?

Впопад ли я ответила -
Не знаю... Мука смертная
Под сердце подошла...
Очнулась я, молодчики,
В богатой, светлой горнице,
Под пологом лежу;
Против меня - кормилица,
Нарядная, в кокошнике,
С ребеночком сидит:
«Чье дитятко, красавица?»
- Твое! - Поцаловала я
Рожоное дитя...

Как в ноги губернаторше
Я пала, как заплакала,
Как стала говорить,
Сказалась усталь долгая,
Истома непомерная,
Упередилось времечко -
Пришла моя пора!
Спасибо губернаторше,
Елене Александровне,
Я столько благодарна ей,
Как матери родной!
Сама крестила мальчика
И имя Лиодорушка
Младенцу избрала...

«А что же с мужем сталося?»

Послали в Клин нарочного,
Всю истину доведали -
Филиппушку спасли.
Елена Александровна
Ко мне его, голубчика,
Сама - дай Бог ей счастие! -
За руку подвела.
Добра была, умна была,
Красивая, здоровая,
А деток не дал Бог!
Пока у ней гостила я,
Все время с Лиодорушкой
Носилась, как с родным.
Весна уж начиналася,
Березка распускалася,
Как мы домой пошли...

Хорошо, светло
В мире Божием!
Хорошо, легко,
Ясно на сердце.

Мы идем, идем -
Остановимся,
На леса, луга
Полюбуемся,
Полюбуемся
Да послушаем,
Как шумят-бегут
Воды вешние,
Как поет-звенит
Жавороночек!
Мы стоим, глядим...
Очи встретятся -
Усмехнемся мы,
Усмехнется нам
Лиодорушка.

А увидим мы
Старца нищего -
Подадим ему
Мы копеечку:
«Не за нас молись, -
Скажем старому, -
Ты молись, старик,
За Еленушку,
За красавицу
Александровну!»

А увидим мы
Церковь Божию -
Перед церковью
Долго крестимся:
«Дай ей, Господи,
Радость-счастие,
Доброй душеньке
Александровне!»

Зеленеет лес,
Зеленеет луг,
Где низиночка -
Там и зеркало!
Хорошо, светло
В мире Божием,
Хорошо, легко,
Ясно нá сердце.
По водам плыву
Белым лебедем,
По степям бегу
Перепелочкой.

Прилетела в дом
Сизым голубем...
Поклонился мне
Свекор-батюшка;
Поклонилася
Мать-свекровушка,
Деверья, зятья
Поклонилися,
Поклонилися,
Повинилися!
Вы садитесь-ка,
Вы не кланяйтесь,
Вы послушайте,
Что скажу я вам:
Тому кланяться,
Кто сильней меня,
Кто добрей меня,
Тому славу петь.
Кому славу петь?
Губернаторше!
Доброй душеньке
Александровне!


Глава VIII
БАБЬЯ ПРИТЧА

Замолкла Тимофеевна.
Конечно, наши странники
Не пропустили случая
За здравье губернаторши
По чарке осушить.
И видя, что хозяюшка
Ко стогу приклонилася,
К ней подошли гуськом:
«Что ж дальше?»
- Сами знаете:
Ославили счастливицей,
Прозвали губернаторшей
Матрену с той поры...
Что дальше? Домом правлю я,
Ращу детей... На радость ли?
Вам тоже надо знать.
Пять сыновей! Крестьянские
Порядки нескончаемы,
Уж взяли одного!

Красивыми ресницами
Моргнула Тимофеевна,
Поспешно приклонилася
Ко стогу головой.
Крестьяне мялись, мешкали,
Шептались. «Ну, хозяюшка!
Что скажешь нам еще?»

А то, что вы затеяли
Не дело - между бабами
Счастливую искать!..

«Да все ли рассказала ты?»

Чего же вам еще?
Не то ли вам рассказывать,
Что дважды погорели мы,
Что Бог сибирской язвою
Нас трижды посетил?
Потуги лошадиные
Несли мы; погуляла я,
Как мерин, в бороне!..
Ногами я не топтана,
Веревками не вязана,
Иголками не колота...
Чего же вам еще?
Сулилась душу выложить,
Да, видно, не сумела я, -
Простите, молодцы!
Не горы с места сдвинулись,
Упали на головушку,
Не Бог стрелой громовою
Во гневе грудь пронзил,
По мне - тиха, невидима -
Прошла гроза душевная,
Покажешь ли ее?
По матери поруганной,
Как по змее растоптанной,
Кровь первенца прошла,
По мне обиды смертные
Прошли неотплаченные,
И плеть по мне прошла!
Я только не отведала -
Спасибо! умер Ситников -
Стыда неискупимого,
Последнего стыда!
А вы - за счастьем сунулись!
Обидно, молодцы!
Идите вы к чиновнику,
К вельможному боярину,
Идите вы к царю,
А женщин вы не трогайте, -
Вот Бог! ни с чем проходите
До гробовой доски!
К нам на ночь попросилася
Одна старушка Божия:
Вся жизнь убогой старицы -
Убийство плоти, пост;
У Гроба Иисусова
Молилась, на Афонские
Всходила высоты,
В Иордань-реке купалася...
И та святая старица
Рассказывала мне:
«Ключи от счастья женского,
От нашей вольной волюшки
Заброшены, потеряны
У Бога самого!
Отцы-пустынножители,
И жены непорочные,
И книжники-начетчики
Их ищут - не найдут!
Пропали! думать надобно,
Сглотнула рыба их...
В веригах, изможденные,
Голодные, холодные,
Прошли Господни ратники
Пустыни, города, -
И у волхвов выспрашивать
И по звездам высматривать
Пытались - нет ключей!
Весь Божий мир изведали,
В горах, в подземных пропастях
Искали... Наконец
Нашли ключи сподвижники!
Ключи неоценимые,
А все - не те ключи!
Пришлись они - великое
Избранным людям Божиим
То было торжество, -
Пришлись к рабам-невольникам:
Темницы растворилися,
По миру вздох прошел,
Такой ли громкий, радостный!..
А к нашей женской волюшке
Все нет и нет ключей!
Великие сподвижники
И по сей день стараются -
На дно морей спускаются,
Под небо подымаются, -
Все нет и нет ключей!
Да вряд они и сыщутся...
Какою рыбой сглонуты
Ключи те заповедные,
В каких морях та рыбина
Гуляет - Бог забыл.

Напечатать

Похожие записи:

Николай пирогов Врач пирогов николай ивановичНиколай пирогов Врач пирогов николай иванович Цитаты о том что важно. Афоризмы о цитатах. Это и есть смыслЦитаты о том что важно. Афоризмы о цитатах. Это и есть смысл огарёва; фгбоу во огарёва; фгбоу во "мгу им Лучшие учебники английского языка для пополнения словарного запасаЛучшие учебники английского языка для пополнения словарного запаса Экзотическая страна австралияЭкзотическая страна австралия
Новые или популярные