Приключения оливера твиста на английском. Онлайн чтение книги Приключения Оливера Твиста The Adventures of Oliver Twist Глава I

Сюжет (из Википедии):

Оливер Твист - мальчик, мать которого умерла при родах в работном доме. Он растёт в сиротском приюте при местном приходе, средства которого крайне скудны. Голодающие сверстники заставляют его попросить добавки к обеду. За эту строптивость начальство сбывает его в контору гробовщика, где Оливер подвергается издевательствам старшего подмастерья.

После драки с подмастерьем Оливер бежит в Лондон, где попадает в шайку юного карманника по прозвищу Ловкий Плут. Логовом преступников верховодит хитрый и коварный еврей Феджин (Фейгин). Туда же наведывается хладнокровный убийца и грабитель Билл Сайкс. Его 17-летняя подружка Нэнси видит в Оливере родственную душу и проявляет к нему доброту.

В планы преступников входит обучение Оливера ремеслу карманника, однако после сорвавшегося ограбления мальчик попадает в дом добродетельного джентльмена - мистера Браунлоу, который со временем начинает подозревать, что Оливер - сын его друга. Сайкс и Нэнси возвращают Оливера в мир преступного подполья с тем, чтобы он принял участие в ограблении.

Как выясняется, за Феджином стоит Монкс - сводный брат Оливера, который пытается лишить его наследства. После очередной неудачи преступников Оливер попадает сначала в дом мисс Роз Мейли, в конце книги оказывающейся тетей героя. К ним приходит Нэнси с известием о том, что Монкс и Феджин не расстаются с надеждой выкрасть или убить Оливера. И с такой новостью Роз Мейли едет в дом мистера Браунлоу, чтобы разрешить с его помощью эту ситуацию. Затем Оливер возвращается к мистеру Браунлоу.

О визитах Нэнси к мистеру Браунлоу становится известно Сайксу. В припадке гнева злодей убивает несчастную девушку, но вскоре погибает и сам. Монксу приходится открыть свои грязные тайны, смириться с утратой наследства и уехать в Америку, где он умрёт в тюрьме. Феджин попадает на виселицу. Оливер счастливо живёт в доме своего спасителя мистера Браунлоу.

ПРЕДИСЛОВИЕ

В свое время считалось, что я допустил большой неприличия, выведя на страницах этого произведения некоторых самых отвратительных представителей лондонского преступного мира.

Поскольку, работая над этой книгой, я не видел никакой причины, почему подонки общества не могут послужить нашему нравственному совершенствованию (когда не позволять того, чтобы их язык поражала наш слух) так же, как и его пена и сливки, я осмелился поверить, что этот самый «свое время», возможно, не означает «всегда» или даже «длительное время». У меня были веские причины идти именно этим путем. Я прочитал десятки книг о ворах: лихие ребята (в основном приятные в обращении), безупречно одеты, денег полные карманы, разбираются в лошадях, держатся так, будто им сам черт не брат, сердцееды, умеют и спеть, и рюмку выпить, и в карты или кости поиграть,- словом, общество, достойное настоящих мужчин. Но я никогда не встречался (кроме как в Хо-гарта) с жалкой действительностью. Мне казалось, что изобразить группу таких преступников во всей неприкрашенной реальности, показать уродство их морального облика, низость и ничтожность их образа жизни, изобразить их такими, какие они есть на самом деле,- крысами, которые прячутся в самых грязных закоулках жизни, и куда они обратят свой взгляд, везде перед ними висит большая черная виселица,- мне казалось, что показать это необходимо и что я сделаю пользу обществу. И я это выполнил, гаскільки мне стало умение.

Во всех известных мне книгах, где выведены такие люди, их изображен в украшенном и соблазнительном виде. Даже в «Опере нищих» жизнь воров показано так, то им можно позавидовать, а их предводитель Макхит, выступая в знадливому блеске своей власти и завоевал сердце самой красивой девушки, единой чеснотливої героини пьесы, вызывает у простодушных зрителей такое же восхищение и желание ему подражать, как и каждый джентльмен в красном мундире, который, по словам Воль-тера, купил себе право командовать двумя-тремя тысячами людей и повести их на смерть. Вопрос Джонсона, станет ли кто-нибудь вором за то, что смертный приговор Макхіту был отменен, кажется мне неуместным. Я спрашиваю себя, помешает кому-либо стать вором тот факт, что Макхіту был вынесен смертный приговор и что существуют Пичем и Локіт; и, вспоминая бурную жизнь капитана, его привлекательную внешность, его блестящие успехи и преимущества его сильной натуры, я готов заверить, что ни одному человеку с подобными наклонностями его судьба не станет предостережением и такой человек не увидит в этой пьесе ничего, кроме уквітчаної приятной дороги, - ах да! - рано или поздно приводит уважаемого честолюбця к виселице.

По сути, Гей намеревался высмеять своей остроумной сатирой все общество, и, ставя перед собой широкую цель, он не думал о том, какой пример могут подать его герои. То же самое можно сказать о великолепный сильный роман сэра Эдварда Бульвера «Пол Клиффорд», который никак нельзя считать произведением, что имеет какое-то отношение к этой теме, и вряд ли автор имел такое на уме.

Какое же оно, изображенное на этих страницах жизнь, ежедневное житье-бытье Вора? В чем его волшебство для людей молодых и с порочными наклонностями, которая его приманка для найтупоголовіших недолітків? Здесь никто не скачет галопом по озаренных луной вересковых просторах, никто не пирует в уютной пещере, нет ни роскошных нарядов, ни вышитых золотом камзолов, ни кружев, ни ботфортов, ни малиновых курток с гофрированными манжетами, нет никакого блеска, никакой прелести раздольного приволья, которым издревле наделяли разбой. Холодные мокрые ночные лондонские улицы, по которым блуждают, не находя приюта, воры; грязные, вонючие притон, доверху наполненные всеми возможными пороками; вертепы голода и болезней; рваный одежда, который едва держится на плечах,- что тут соблазнительного?

Однако некоторые люди имеют такую изящную и хрупкую натуру, что не могут спокойно созерцать подобные ужасы. Нет, преступление сам по себе им не мешает, но преступника, чтобы удовлетворить их вкус, надо представить, как дорогое блюдо, с деликатной приправой. Маккарони в зеленом бархате - это замечательный парень, а Сайкс в бумазейній рубашке - невыносимый. Миссис Маккарони,- дамочка в коротенькой юбочке и причудливом наряде,- стоит того, чтобы ее изображали в живи* картинах и на літографіях с тек-

стами популярных песен; а Нэнси,- простолюдинка в хлопковом платье и дешевой тали,- недопустима. Удивительно, как Добродетель отворачивается от грязных чулок и как Порок, сочетаясь с лентами и красочными одеждами, меняет, как замужняя женщина, свое имя и становится Романтикой.

Но я ставил в этой книге цель показать правдиво все, что касается этих прославленных (в романах) людей, даже их внешность, поэтому и не скрыл от своих читателей ни одной дырки в сюртуці Пройди, никакой папильотка в розкуйовдженому волосах Нэнси. Я не верил в искренность тех, кто уверял, что лицезреть этих людей им не позволяет их утонченная натура. Я не стремился привлечь их на свою сторону. Я не учитывал их мнение, одобрительную или неодобрительную, не добивался их благосклонности и не имел намерения их развлечь.

О Нэнси говорили, что ее преданность брутальному грабителю кажется неестественной. И одновременно возражали против Сайкса - довольно непоследовательно, как я осмеливаюсь думать,- мол, он слишком шаржований, потому что в нем нет и следа тех добродетелей, против которых возражали, считая их неестественными у его любовницы. Что касается последнего возражения скажу одно: боюсь, что на свете есть такие черствые, бездушные люди, испорченность которых окончательная и неизлечимая. Или да, или нет, я уверен друга: такие люди, как Сайкс, существуют, и если за ними следить в течение того же промежутка времени и при тех же обстоятельствах, которые изображены в романе, они ни в чем не обнаружат ни малейших признаков добрых наклонностей. То ли в их души погибли все лучшие человеческие чувства, будь то струна, которую следовало бы затронуть и которую трудно найти, взялась ржавчиной,- этого я не знаю, но уверен, что ничем не согрешил против истины.

Нет смысла спорить о том, естественные или неестественные поведение и нрав девушки, вероятные или невероятные, правильные или неправильные. Они правдивы. Каждый, кто наблюдал эти печальные тени жизни, должен это знать. Начиная с первой минуты появления этой несчастной девушки и заканчивая тем, как она кладет свою окровавленную голову на грудь грабителя, здесь нет никакого преувеличения ни выдумки. Это святая правда, ибо эту правду бог оставляет в сердце беспорядочных и несчастных; у них еще теплится надежда - последняя чистая капля воды на дне заиленного колодца. В ней лучшие и худшие стороны нашей натуры, в ней много самых отвратительных черт, но и самые благородные; это - противоречие, аномалия, сообщение, которое кажется невозможным, но это - правда. Я рад, что ее поставили под сомнение, потому что если бы я не имел твердой уверенности в том, что эту правду надо сказать, последнее обстоятельство лишило бы меня каких-либо колебаний.

Тысяча восемьсот пятидесятого года один слабоумный олдермен публично объявил в Лондоне, что острова Джекоба нет и никогда не было. Однако и тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года остров Джекоба (место и по сей день довольно неприятное) существует, хоть и значительно преобразился.

Среди общественных зданий в некоем городе, который по многим причинам благоразумнее будет не называть и которому я не дам никакого вымышленного наименования, находится здание, издавна встречающееся почти во всех городах, больших и малых, именно - работный дом. Работный дом - дом призрения (приют) для бедняков в Англии. Нарисованная Диккенсом в романе картина реалистически воспроизводит организацию и порядки английских работных домов с их тюремным режимом. И в этом работном доме родился, - я могу себя не утруждать указанием дня и числа, так как это не имеет никакого значения для читателя, во всяком случае на данной стадии повествования, - родился смертный, чье имя предшествует началу этой главы.

Когда приходский врач Приходский врач - врач, состоящий на службе в «приходе». В Англии раньше приходом назывался район, во главе которого церковные власти ставили священника с правом взимать с населения налоги в пользу государственной англиканской церкви. Но с течением времени приходом стал называться небольшой район в городах и сельской местности, хозяйственная жизнь которого была подчинена выборному совету граждан. В эпоху Диккенса в Англии было пятнадцать с половиной тысяч приходов. К управлению делами прихода рабочие и крестьяне не допускались, ибо правом голоса обладали только жители с высоким имущественным цензом. В круг ведения приходских властей входила также организация так называемой «помощи бедным», то есть работный дом, куда решались вступать только те жители прихода, которые потеряли всякую надежду на улучшение своих жизненных условий. ввел его в сей мир печали и скорбей, долгое время казалось весьма сомнительным, выживет ли ребенок, чтобы получить какое бы то ни было имя; по всей вероятности, эти мемуары никогда не вышли бы в свет, а если бы вышли, то заняли бы не более двух-трех страниц и благодаря этому бесценному качеству являли бы собою самый краткий и правдивый образец биографии из всех сохранившихся в литературе любого века или любой страны.

Хотя я не склонен утверждать, что рождение в работном доме само по себе самая счастливая и завидная участь, какая может выпасть на долю человека, тем не менее я полагаю, что при данных условиях это было наилучшим для Оливера Твиста. Потому что весьма трудно было добиться, чтобы Оливер Твист взял на себя заботу о своем дыхании, а это занятие хлопотливое, хотя обычай сделал его необходимым для нашего безболезненного существования. В течение некоторого времени он лежал, задыхающийся, на шерстяном матрасике, находясь в неустойчивом равновесии между этим миром и грядущим и решительно склоняясь в пользу последнего. Если бы на протяжении этого короткого промежутка времени Оливер был окружен заботливыми бабушками, встревоженными тетками, опытными сиделками и премудрыми докторами, он неизбежно и, несомненно был бы загублен. Но так как никого поблизости не было, кроме нищей старухи, у которой голова затуманилась от непривычной порции пива, и приходского врача, исполнявшего свои обязанности по договору, Оливер и Природа вдвоем выиграли битву. В результате Оливер после недолгой борьбы вздохнул, чихнул и возвестил обитателям работного дома о новом бремени, ложившемся на приход, испустив такой громкий вопль, какой только можно было ожидать от младенца мужского пола, который три с четвертью минуты назад получил сей весьма полезный дар - голос.

Как только Оливер обнаружил это первое доказательство надлежащей и свободной деятельности своих легких, лоскутное одеяло, небрежно брошенное на железную кровать, зашевелилось, бледное лицо молодой женщины приподнялось с подушки и слабый голос невнятно произнес:

Дайте мне посмотреть на ребенка - и умереть.

Врач сидел у камина, согревая и потирая ладони. Когда заговорила молодая женщина, он встал и, подойдя к изголовью, сказал ласковее, чем можно было от него ждать:

Ну, вам еще рано говорить о смерти!

Конечно, боже избавь! - вмешалась сиделка, торопливо засовывая в карман зеленую бутылку, содержимое которой она с явным удовольствием смаковала в углу комнаты. - Боже избавь! Вот когда она проживет столько, сколько прожила я, сэр, да произведет на свет тринадцать ребят, и из них останутся в живых двое, да и те будут с нею в работном доме, вот тогда она образумится и не будет принимать все близко к сердцу!.. Подумайте, милая, о том, что значит быть матерью! Какой у вас милый ребеночек!

По-видимому, эта утешительная перспектива материнства не произвела надлежащего впечатления. Больная покачала головой и протянула руку к ребенку.

Доктор передал его в ее объятия. Она страстно прижалась холодными, бледными губами к его лбу, провела рукой по лицу, дико осмотрелась вокруг, вздрогнула, откинулась назад… и умерла. Ей растирали грудь, руки и виски, но сердце остановилось навеки. Что-то говорили о надежде и успокоении. Но этого она давно уже не ведала.

Все кончено, миссис Тингами! - сказал, наконец, врач.

Да, все кончено. Ах, бедняжка! - подтвердила сиделка, подхватывая пробку от зеленой бутылки, упавшую на подушку, когда она наклонилась, чтобы взять ребенка. - Бедняжка!

Ее принесли сюда вчера вечером, - ответила старуха, - по распоряжению надзирателя. Ее нашли лежащей на улице. Она пришла издалека, башмаки у нее совсем истоптаны, но откуда и куда она шла - никто не знает.

Врач наклонился к покойнице и поднял ее левую руку.

Старая история, - сказал он, покачивая головой. - Нет обручального кольца… Ну, спокойной ночи!

Достойный медик отправился обедать, а сиделка, еще раз приложившись к зеленой бутылке, уселась на низкий стул у камина и принялась облачать младенца.

Каким превосходным доказательством могущества одеяния явился юный Оливер Твист! Закутанный в одеяло, которое было доселе единственным его покровом, он мог быть сыном дворянина и сыном нищего; самый родовитый человек едва ли смог бы определить подобающее ему место в обществе. Но теперь, когда его облачили в старую коленкоровую рубашонку, пожелтевшую от времени, он был отмечен и снабжен ярлыком и сразу занял свое место - приходского ребенка, сироты из работного дома, смиренного колодного бедняка, проходящего свой жизненный путь под градом ударов и пощечин, презираемого всеми и нигде не встречающего жалости.

Оливер громко кричал. Если бы мог он знать, что он сирота, оставленный на милосердное попечение церковных старост и надзирателей, быть может, он кричал бы еще громче.

"Wolves tear your throats!" muttered Sikes, grinding his teeth. "I wish I was among some of you; you"d howl the hoarser for it."

As Sikes growled forth this imprecation, with the most desperate ferocity that his desperate nature was capable of, he rested the body of the wounded boy across his bended knee; and turned his head, for an instant, to look back at his pursuers.

There was little to be made out, in the mist and darkness; but the loud shouting of men vibrated through the air, and the barking of the neighbouring dogs, roused by the sound of the alarm bell, resounded in every direction.

"Stop, you white-livered hound!" cried the robber, shouting after Toby Crackit, who, making the best use of his long legs, was already ahead. "Stop!"

The repetition of the word, brought Toby to a dead stand-still. For he was not quite satisfied that he was beyond the range of pistol-shot; and Sikes was in no mood to be played with.

"Bear a hand with the boy," cried Sikes, beckoning furiously to his confederate. "Come back!"

Toby made a show of returning; but ventured, in a low voice, broken for want of breath, to intimate considerable reluctance as he came slowly along.

"Quicker!" cried Sikes, laying the boy in a dry ditch at his feet, and drawing a pistol from his pocket. "Don"t play booty with me."

At this moment the noise grew louder. Sikes, again looking round, could discern that the men who had given chase were already climbing the gate of the field in which he stood; and that a couple of dogs were some paces in advance of them.

"It"s all up, Bill!" cried Toby; "drop the kid, and show "em your heels." With this parting advice, Mr. Crackit, preferring the chance of being shot by his friend, to the certainty of being taken by his enemies, fairly turned tail, and darted off at full speed. Sikes clenched his teeth; took one look around; threw over the prostrate form of Oliver, the cape in which he had been hurriedly muffled; ran along the front of the hedge, as if to distract the attention of those behind, from the spot where the boy lay; paused, for a second, before another hedge which met it at right angles; and whirling his pistol high into the air, cleared it at a bound, and was gone.

"Ho, ho, there!" cried a tremulous voice in the rear. "Pincher! Neptune! Come here, come here!"

The dogs, who, in common with their masters, seemed to have no particular relish for the sport in which they were engaged, readily answered to the command. Three men, who had by this time advanced some distance into the field, stopped to take counsel together.

"My advice, or, leastways, I should say, my _orders_, is," said the fattest man of the party, "that we "mediately go home again."

"I am agreeable to anything which is agreeable to Mr. Giles," said a shorter man; who was by no means of a slim figure, and who was very pale in the face, and very polite: as frightened men frequently are.

"I shouldn"t wish to appear ill-mannered, gentlemen," said the third, who had called the dogs back, "Mr. Giles ought to know."

"Certainly," replied the shorter man; "and whatever Mr. Giles says, it isn"t our place to contradict him. No, no, I know my sitiwation! Thank my stars, I know my sitiwation." To tell the truth, the little man _did_ seem to know his situation, and to know perfectly well that it was by no means a desirable one; for his teeth chattered in his head as he spoke.

"You are afraid, Brittles," said Mr. Giles.

"I an"t," said Brittles.

"You are," said Giles.

"You"re a falsehood, Mr. Giles," said Brittles.

"You"re a lie, Brittles," said Mr. Giles.

Now, these four retorts arose from Mr. Giles"s taunt; and Mr. Giles"s taunt had arisen from his indignation at having the responsibility of going home again, imposed upon himself under cover of a compliment. The third man brought the dispute to a close, most philosophically.

"I"ll tell you what it is, gentlemen," said he, "we"re all afraid."

"Speak for yourself, sir," said Mr. Giles, who was the palest of the party.

"So I do," replied the man. "It"s natural and proper to be afraid, under such circumstances. I am."

"So am I," said Brittles; "only there"s no call to tell a man he is, so bounceably."

These frank admissions softened Mr. Giles, who at once owned that _he_ was afraid; upon which, they all three faced about, and ran back again with the completest unanimity, until Mr. Giles (who had the shortest wind of the party, as was encumbered with a pitchfork) most handsomely insisted on stopping, to make an apology for his hastiness of speech.

"But it"s wonderful," said Mr. Giles, when he had explained, "what a man will do, when his blood is up. I should have committed murder--I know I should--if we"d caught one of them rascals."

As the other two were impressed with a similar presentiment; and as their blood, like his, had all gone down again; some speculation ensued upon the cause of this sudden change in their temperament.

"I know what it was," said Mr. Giles; "it was the gate."

"I shouldn"t wonder if it was," exclaimed Brittles, catching at the idea.

"You may depend upon it," said Giles, "that that gate stopped the flow of the excitement. I felt all mine suddenly going away, as I was climbing over it."

By a remarkable coincidence, the other two had been visited with the same unpleasant sensation at that precise moment. It was quite obvious, therefore, that it was the gate; especially as there was no doubt regarding the time at which the change had taken place, because all three remembered that they had come in sight of the robbers at the instant of its occurance.

This dialogue was held between the two men who had surprised the burglars, and a travelling tinker who had been sleeping in an outhouse, and who had been roused, together with his two mongrel curs, to join in the pursuit. Mr. Giles acted in the double capacity of butler and steward to the old lady of the mansion; Brittles was a lad of all-work: who, having entered her service a mere child, was treated as a promising young boy still, though he was something past thirty.

Encouraging each other with such converse as this; but, keeping very close together, notwithstanding, and looking apprehensively round, whenever a fresh gust rattled through the boughs; the three men hurried back to a tree, behind which they had left their lantern, lest its light should inform the thieves in what direction to fire. Catching up the light, they made the best of their way home, at a good round trot; and long after their dusky forms had ceased to be discernible, the light might have been seen twinkling and dancing in the distance, like some exhalation of the damp and gloomy atmosphere through which it was swiftly borne.

The air grew colder, as day came slowly on; and the mist rolled along the ground like a dense cloud of smoke. The grass was wet; the pathways, and low places, were all mire and water; the damp breath of an unwholesome wind went languidly by, with a hollow moaning. Still, Oliver lay motionless and insensible on the spot where Sikes had left him.

Morning drew on apace. The air become more sharp and piercing, as its first dull hue--the death of night, rather than the birth of day--glimmered faintly in the sky. The objects which had looked dim and terrible in the darkness, grew more and more defined, and gradually resolved into their familiar shapes. The rain came down, thick and fast, and pattered noisily among the leafless bushes. But, Oliver felt it not, as it beat against him; for he still lay stretched, helpless and unconscious, on his bed of clay.

At length, a low cry of pain broke the stillness that prevailed; and uttering it, the boy awoke. His left arm, rudely bandaged in a shawl, hung heavy and useless at his side; the bandage was saturated with blood. He was so weak, that he could scarcely raise himself into a sitting posture; when he had done so, he looked feebly round for help, and groaned with pain. Trembling in every joint, from cold and exhaustion, he made an effort to stand upright; but, shuddering from head to foot, fell prostrate on the ground.

After a short return of the stupor in which he had been so long plunged, Oliver: urged by a creeping sickness at his heart, which seemed to warn him that if he lay there, he must surely die: got upon his feet, and essayed to walk. His head was dizzy, and he staggered to and fro like a drunken man. But he kept up, nevertheless, and, with his head drooping languidly on his breast, went stumbling onward, he knew not whither.

And now, hosts of bewildering and confused ideas came crowding on his mind. He seemed to be still walking between Sikes and Crackit, who were angrily disputing--for the very words they said, sounded in his ears; and when he caught his own attention, as it were, by making some violent effort to save himself from falling, he found that he was talking to them. Then, he was alone with Sikes, plodding on as on the previous day; and as shadowy people passed them, he felt the robber"s grasp upon his wrist. Suddenly, he started back at the report of firearms; there rose into the air, loud cries and shouts; lights gleamed before his eyes; all was noise and tumult, as some unseen hand bore him hurriedly away. Through all these rapid visions, there ran an undefined, uneasy consciousness of pain, which wearied and tormented him incessantly.

Thus he staggered on, creeping, almost mechanically, between the bars of gates, or through hedge-gaps as they came in his way, until he reached a road. Here the rain began to fall so heavily, that it roused him.

He looked about, and saw that at no great distance there was a house, which perhaps he could reach. Pitying his condition, they might have compassion on him; and if they did not, it would be better, he thought, to die near human beings, than in the lonely open fields. He summoned up all his strength for one last trial, and bent his faltering steps towards it.

As he drew nearer to this house, a feeling come over him that he had seen it before. He remembered nothing of its details; but the shape and aspect of the building seemed familiar to him.

That garden wall! On the grass inside, he had fallen on his knees last night, and prayed the two men"s mercy. It was the very house they had attempted to rob.

Oliver felt such fear come over him when he recognised the place, that, for the instant, he forgot the agony of his wound, and thought only of flight. Flight! He could scarcely stand: and if he were in full possession of all the best powers of his slight and youthful frame, whither could he fly? He pushed against the garden-gate; it was unlocked, and swung open on its hinges. He tottered across the lawn; climbed the steps; knocked faintly at the door; and, his whole strength failing him, sunk down against one of the pillars of the little portico.

It happened that about this time, Mr. Giles, Brittles, and the tinker, were recruiting themselves, after the fatigues and terrors of the night, with tea and sundries, in the kitchen. Not that it was Mr. Giles"s habit to admit to too great familiarity the humbler servants: towards whom it was rather his wont to deport himself with a lofty affability, which, while it gratified, could not fail to remind them of his superior position in society. But, death, fires, and burglary, make all men equals; so Mr. Giles sat with his legs stretched out before the kitchen fender, leaning his left arm on the table, while, with his right, he illustrated a circumstantial and minute account of the robbery, to which his bearers (but especially the cook and housemaid, who were of the party) listened with breathless interest.

"It was about half-past two," said Mr. Giles, "or I wouldn"t swear that it mightn"t have been a little nearer three, when I woke up, and, turning round in my bed, as it might be so, (here Mr. Giles turned round in his chair, and pulled the corner of the table-cloth over him to imitate bed-clothes,) I fancied I heerd a noise."

At this point of the narrative the cook turned pale, and asked the housemaid to shut the door: who asked Brittles, who asked the tinker, who pretended not to hear.

"--Heerd a noise," continued Mr. Giles. "I says, at first, "This is illusion"; and was composing myself off to sleep, when I heerd the noise again, distinct."

"What sort of a noise?" asked the cook.

"A kind of a busting noise," replied Mr. Giles, looking round him.

"More like the noise of powdering a iron bar on a nutmeg-grater," suggested Brittles.

"It was, when _you_ heerd it, sir," rejoined Mr. Giles; "but, at this time, it had a busting sound. I turned down the clothes"; continued Giles, rolling back the table-cloth, "sat up in bed; and listened."

The cook and housemaid simultaneously ejaculated "Lor!" and drew their chairs closer together.

"I heerd it now, quite apparent," resumed Mr. Giles. ""Somebody," I says, "is forcing of a door, or window; what"s to be done? I"ll call up that poor lad, Brittles, and save him from being murdered in his bed; or his throat," I says, "may be cut from his right ear to his left, without his ever knowing it.""

Here, all eyes were turned upon Brittles, who fixed his upon the speaker, and stared at him, with his mouth wide open, and his face expressive of the most unmitigated horror.

"I tossed off the clothes," said Giles, throwing away the table-cloth, and looking very hard at the cook and housemaid, "got softly out of bed; drew on a pair of--"

"Ladies present, Mr. Giles," murmured the tinker.

"--Of _shoes_, sir," said Giles, turning upon him, and laying great emphasis on the word; "seized the loaded pistol that always goes upstairs with the plate-basket; and walked on tiptoes to his room. "Brittles," I says, when I had woke him, "don"t be frightened!""

"So you did," observed Brittles, in a low voice.

""We"re dead men, I think, Brittles," I says," continued Giles; ""but don"t be frightened.""

"_Was_ he frightened?" asked the cook.

"Not a bit of it," replied Mr. Giles. "He was as firm--ah! pretty near as firm as I was."

"I should have died at once, I"m sure, if it had been me," observed the housemaid.

"You"re a woman," retorted Brittles, plucking up a little.

"Brittles is right," said Mr. Giles, nodding his head, approvingly; "from a woman, nothing else was to be expected. We, being men, took a dark lantern that was standing on Brittle"s hob, and groped our way downstairs in the pitch dark,--as it might be so."

Mr. Giles had risen from his seat, and taken two steps with his eyes shut, to accompany his description with appropriate action, when he started violently, in common with the rest of the company, and hurried back to his chair. The cook and housemaid screamed.

"It was a knock," said Mr. Giles, assuming perfect serenity. "Open the door, somebody."

"It seems a strange sort of a thing, a knock coming at such a time in the morning," said Mr. Giles, surveying the pale faces which surrounded him, and looking very blank himself; "but the door must be opened. Do you hear, somebody?"

Mr. Giles, as he spoke, looked at Brittles; but that young man, being naturally modest, probably considered himself nobody, and so held that the inquiry could not have any application to him; at all events, he tendered no reply. Mr. Giles directed an appealing glance at the tinker; but he had suddenly fallen asleep. The women were out of the question.

"If Brittles would rather open the door, in the presence of witnesses," said Mr. Giles, after a short silence, "I am ready to make one."

"So am I," said the tinker, waking up, as suddenly as he had fallen asleep.

Brittles capitulated on these terms; and the party being somewhat re-assured by the discovery (made on throwing open the shutters) that it was now broad day, took their way upstairs; with the dogs in front. The two women, who were afraid to stay below, brought up the rear. By the advice of Mr. Giles, they all talked very loud, to warn any evil-disposed person outside, that they were strong in numbers; and by a master-stoke of policy, originating in the brain of the same ingenious gentleman, the dogs" tails were well pinched, in the hall, to make them bark savagely.

These precautions having been taken, Mr. Giles held on fast by the tinker"s arm (to prevent his running away, as he pleasantly said), and gave the word of command to open the door. Brittles obeyed; the group, peeping timorously over each other"s shoulders, beheld no more formidable object than poor little Oliver Twist, speechless and exhausted, who raised his heavy eyes, and mutely solicited their compassion.

"A boy!" exclaimed Mr. Giles, valiantly, pushing the tinker into the background. "What"s the matter with the--eh?--Why--Brittles--look here--don"t you know?"

Brittles, who had got behind the door to open it, no sooner saw Oliver, than he uttered a loud cry. Mr. Giles, seizing the boy by one leg and one arm (fortunately not the broken limb) lugged him straight into the hall, and deposited him at full length on the floor thereof.

"Here he is!" bawled Giles, calling in a state of great excitement, up the staircase; "here"s one of the thieves, ma"am! Here"s a thief, miss! Wounded, miss! I shot him, miss; and Brittles held the light."

"--In a lantern, miss," cried Brittles, applying one hand to the side of his mouth, so that his voice might travel the better.

The two women-servants ran upstairs to carry the intelligence that Mr. Giles had captured a robber; and the tinker busied himself in endeavouring to restore Oliver, lest he should die before he could be hanged. In the midst of all this noise and commotion, there was heard a sweet female voice, which quelled it in an instant.

"Giles!" whispered the voice from the stair-head.

"I"m here, miss," replied Mr. Giles. "Don"t be frightened, miss; I ain"t much injured. He didn"t make a very desperate resistance, miss! I was soon too many for him."

"Hush!" replied the young lady; "you frighten my aunt as much as the thieves did. Is the poor creature much hurt?"

"Wounded desperate, miss," replied Giles, with indescribable complacency.

"He looks as if he was a-going, miss," bawled Brittles, in the same manner as before. "Wouldn"t you like to come and look at him, miss, in case he should?"

"Hush, pray; there"s a good man!" rejoined the lady. "Wait quietly only one instant, while I speak to aunt."

With a footstep as soft and gentle as the voice, the speaker tripped away. She soon returned, with the direction that the wounded person was to be carried, carefully, upstairs to Mr. Giles"s room; and that Brittles was to saddle the pony and betake himself instantly to Chertsey: from which place, he was to despatch, with all speed, a constable and doctor.

"But won"t you take one look at him, first, miss?" asked Mr. Giles, with as much pride as if Oliver were some bird of rare plumage, that he had skilfully brought down. "Not one little peep, miss?"

"Not now, for the world," replied the young lady. "Poor fellow! Oh! treat him kindly, Giles for my sake!"

The old servant looked up at the speaker, as she turned away, with a glance as proud and admiring as if she had been his own child. Then, bending over Oliver, he helped to carry him upstairs, with the care and solicitude of a woman.

Оливер Твист - мальчик, мать которого умерла при родах в работном доме. Он растёт в сиротском приюте при местном приходе, средства которого крайне скудны. Голодающие сверстники заставляют его попросить добавки к обеду. За эту строптивость начальство сбывает его в контору гробовщика, где Оливер подвергается издевательствам старшего подмастерья. После драки с подмастерьем Оливер бежит в Лондон, где попадает в шайку юного карманника по прозвищу Ловкий Плут. Логовом преступников верховодит хитрый и коварный еврей Феджин (Фейгин). Туда же наведывается хладнокровный убийца и грабитель Билл Сайкс. Его 17-летняя подружка Нэнси видит в Оливере родственную душу и проявляет к нему доброту. В планы преступников входит обучение Оливера ремеслу карманника, однако после сорвавшегося ограбления мальчик попадает в дом добродетельного джентльмена - мистера Браунлоу, который со временем начинает подозревать, что Оливер - сын его друга. Сайкс и Нэнси возвращают Оливера в мир преступного подполья с тем, чтобы он принял участие в ограблении. Как выясняется, за Феджином стоит Монкс - сводный брат Оливера, который пытается лишить его наследства. После очередной неудачи преступников Оливер попадает сначала в дом мисс Роз Мейли, в конце книги оказывающейся тётей героя. К ним приходит Нэнси с известием о том, что Монкс и Феджин не расстаются с надеждой выкрасть или убить Оливера. И с такой новостью Роз Мейли едет в дом мистера Браунлоу, чтобы разрешить с его помощью эту ситуацию. Затем Оливер возвращается к мистеру Браунлоу. О визитах Нэнси к мистеру Браунлоу становится известно Сайксу. В припадке гнева злодей убивает несчастную девушку, но вскоре погибает и сам. Монксу приходится открыть свои грязные тайны, смириться с утратой наследства и уехать в Америку, где он умрёт в тюрьме. Феджин попадает на виселицу. Оливер счастливо живёт в доме своего спасителя мистера Браунлоу. Oliver Twist - a boy whose mother died in childbirth in the workhouse . He grows up in an orphanage in the local parish , whose funds are scarce . Starving peers make him ask for supplements to dinner. For this obstinacy sells his superiors in the undertaker "s office , where Oliver is being bullied senior apprentice . After a fight with a journeyman Oliver flees to London where he gets into a gang of young pickpockets , known as the Artful Dodger . Den of criminals bosses cunning and wily Fagin the Jew (Feigin) . There also visited by a cold-blooded murderer and robber Bill Sykes . His 17 -year-old girlfriend Nancy Oliver sees a kindred spirit and shows him kindness. The plans include the training of offenders Oliver craft pickpocket , but after the boy gets lost by- robbery in the house of a virtuous gentleman - Mr. Brownlow , who eventually begins to suspect that Oliver - the son of his friend . Sykes and Nancy Oliver"s return to the world of the criminal underground , so that he took part in the robbery . As it turns out , is for Fagin Monks - half-brother Oliver, who is trying to deprive him of his inheritance . After another failure criminals Oliver first enters the house Miss Rose Meili , at the end of the book turns out to be the aunt of the hero. They Nancy comes with the news that Monks and Fagin not give up the hope to steal or kill Oliver . And with the news of Roses Meili goes to the house of Mr. Brownlow , to resolve with the help of this situation. Oliver then returned to Mr. Brownlow . About Nancy visits to Mr. Brownlow learns Sykes . In a fit of anger villain kills the unfortunate girl , but soon killed himself . Monks have to open up their dirty secrets come to terms with the loss of inheritance and go to America , where he would die in prison. Fagin goes to the gallows. Oliver happily lives in the house his savior Mr Brownlow .