Скромность и ложная скромность. Дэвид Майерс Социальная психология. Интенсивный курс

Понятие о том, что «надо быть скромнее», нам прививали с детства. Скромность считается добродетелью и украшением человека, но, как часто шутят, что лишь в том случае, если украсить себя больше нечем. Шутки подобного рода возникают неспроста. Очень часто под словом «скромность» (или «смирение») подразумеваются вещи противоположные по значению. Я не прошу человека о помощи - это скромность или, может быть, гордость? Я не заговариваю об изменении условий труда - это смирение или страх перед начальством? Я опускаю глаза, когда разговариваю с человеком, - это из-за скромности или потому что стараюсь произвести на него определенное впечатление? Таких двойственных ситуаций бывает много.
У архимандрита Софрония (Сахарова) в книге о старце Силуане есть примечательное место. Прочитайте следующее предложение внимательно: «Гордость - начало греха; в ней заключены все виды зла: тщеславие, славолюбие, властолюбие, холодность, жестокость, безразличие к страданиям ближнего; мечтательность ума, усиленное действие воображения, демоническое выражение глаз, демонический характер всего облика; мрачность, тоска, отчаяние, ненависть; зависть, приниженность. . .» Приниженность… И еще, в другом месте, старец Софроний пишет о болезненном «комплексе приниженности», «этой своеобразной, большинству непонятной форме проявления гордости». Кажется, какое-то противоречие… А никакого противоречия нет. Часто за приниженностью стоят, действительно, отнюдь не скромность и смирение.
Иногда бывает так, что состояние приниженности появляется в результате длительных процессов ломки личности, может быть вызвано отношением других людей, неуверенностью в себе, боязнью оказаться в глупом положении, быть осмеянным, желанием что-то получить, стремлением кому-то понравиться или занять более безопасную нишу, уйти от ответственности… Но это ведь совсем не то, к чему призван человек.
Конечно, приниженность не имеет ничего общего со скромностью, которая всегда соседствует с достоинством - интуитивным ощущением ценности самой жизни, личности как таковой . И достоинство всякой личности несопоставимо с достоинством другой - в каждом человеке оно бесценно и абсолютно. Поэтому скромность, простота в общении - самая естественная, самая достойная форма поведения… Самые прекрасные люди, которых я встречала в жизни, были невероятно скромны, и при этом вся их личность светилась достоинством, возвышающим каждого, кто соприкасался с ними.
Современный литератор, художник, реставратор Александр Круглов в эссе «Самолюбие и достоинство» предлагает такой критерий для разграничения: скромность от приниженности отличает умение посмеяться над собой. Приниженный (а на самом деле, самолюбивый) человек боится насмешки, не может с юмором взглянуть на самого себя, и совершенно безобидная шутка может вызвать глубокую обиду. Но обижаться - значит ронять достоинство; уметь стать выше обиды - значит, сохранить свое достоинство.
Ну и конечно, абсолютным проявлением достоинства в человеке является способность к любви - бескорыстной, не требующей, не ищущей своего, в которой есть свобода и нет никакой приниженности.

Мы, люди, кажется, склонны не только воспринимать себя благоприятным образом, по и преподносить себя другим в желаемом свете. Каким образом тактика «регулирования впечатлений» может привести пас к ложной скромности или к деструктивному поведению?

Итак, мы уже убедились, что Я находится в центре нашего социального окружения, что самоуважение и самоэффективность приносят дивиденды и что гордыня по поводу своего Я искажает самооценку. Но всегда ли искренне выражение высокой значимости самого себя? Чувствуют ли люди в глубине души то, о чем говорят публично? Или они просто умеют хорошо держаться, далее несмотря на то что живут, сомневаясь в себе?

ЛОЖНАЯ СКРОМНОСТЬ

Существуют неоспоримые свидетельства того, что люди иногда преподносят себя не такими, каковы они на самом деле. Самый наглядный пример, однако, не ложная гордость, а ложная скромность. Возможно, теперь вы припоминаете случаи, когда кое-кто не превозносил себя до небес, а занимался самоуничижением. Такое пренебрежение к себе может быть очень тонким предрасположением в пользу своего Я, так как часто с его помощью добиваются успокаивающих «поглаживаний». «Я -- дурак» может вызвать у друга заверение «Ты -- молодец!» Даже таким замечанием, как «Я хотела бы быть не такой некрасивой», можно добиться, по крайней мере, следующего: «Послушай, я знаю людей, которые более некрасивы, чем ты».

Существует еще одна причина, почему люди умаляют себя и превозносят других. Представим себе тренера, который перед ответственной игрой расхваливает мастерство противника. Разве он абсолютно искренен? Когда тренеры публично возвеличивают противников, они изображают подобие скромности и спортивной порядочности и готовят почву для благоприятной оценки вне зависимости от результата игры. Победа становится достижением, достойным похвалы, поражение же объясняется «титанической защитой» противника. Скромность, по словам Фрэнсиса Бэкона, философа XVII века, не что иное, как «искусство хвастовства». Таким образом, Робер Гоулд, Поль Бронштейн и Гарольд Сигалл обнаружили, что в экспериментальных условиях студенты Мэрилендского университета восхваляли ожидаемого оппонента в случае, если оценка производилась публично. Если это требовалось сделать анонимно, они приписывали будущему оппоненту куда меньше способностей.

Ложная скромность также выглядывает из автобиографий известных людей. На церемониях награждения дипломанты любезно благодарят других за поддержку. Во время получения Академической премии Морин Стейплтон благодарила «мою семью,моих детей,моих друзей и всех, кого я когда-либо встречала в жизни». Не противоречат ли такие щедрые похвалы общему мнению, что люди охотно приписывают успех своим собственным усилиям и компетентности?

Чтобы узнать это, Рой Баумейстер и Стейси Илко попросили студентов описать «важное событие, завершившееся успешно». Те, кого они попросили подписаться, и те, кто полагал, что их рассказ прочтут другие, часто выражали благодарность за помощь или эмоциональную поддержку, которую они получали. Те же, кто писали анонимно, редко упоминали об этом; наоборот, они описывали, как сами добивались успехов. Для Баумейстера и Илко эти результаты дали возможность предположить у людей наличие «несерьезной благодарности», то есть внешняя благодарность давала возможность казаться скромным, хотя в глубине души испытуемые приписывали успехи себе.

Однажды несколько ученых мужей беседовали на исторические темы. Мулла Насреддин решил показать свою ученость и сказал:

– Сирхан – это имя волка, который сожрал Юсуфа.

– Так ведь волк не сжирал Юсуфа, – возразили ему.

– Значит, это имя волка, который не сожрал Юсуфа.

Бедняк вошел в чайную, попросил чаю, выпил и зашагал прочь, не расплатившись. Хозяин чайной выбежал за ним на улицу, догнал и сказал:

– Дружище, а за чай ты не уплатил!

– Да ну! А ты сам за него уплатил? – спросил расторопный бедняк.

– Конечно! – ответил хозяин. – Разве мне его даром дали?

– Так чего же ты от меня требуешь? Я не дурак! В какой это стране платят дважды за один и тот же товар?

Был некогда у одного великого короля министр. Он впал в немилость, и король в наказание велел запереть его на вершине очень высокой башни. Это было исполнено, и министр, оставаясь там, должен был погибнуть. Но у него была верная жена. Ночью она пришла к башне и крикнула своему мужу, не может ли она чем-нибудь ему помочь. Министр попросил жену, чтобы на следующую ночь она опять пришла к башне и принесла с собой длинную веревку, крепкий шнурок, моток ниток, шелковинку, таракана и немного меду. Очень удивляясь, добрая жена исполнила сей наказ. Муж попросил ее крепко привязать шелковинку к таракану, потом смазать его усики каплей меда и посадить его на стену башни головой вверх. Таким образом таракан отправился в длинное путешествие. Чуя впереди запах меда и желая добыть его, он медленно полез вперед и вперед, пока, наконец, не достиг вершины башни, где министр схватил его и овладел шелковинкою. Тогда смекалистый муж сказал жене, чтобы она привязала другой конец шелковинки к мотку ниток, и после того как вытащил последний, повторил ту же историю с крепким шнурком и, наконец, с веревкой. Остальное было легко. Министр по веревке спустился с башни и убежал.

Однажды падишах Акбар пообещал Бирбалу земельный надел. Но потом забыл об этом и не выполнил своего обещания. И вот пошел падишах с Бирбалом прогуляться по городу. И повстречался им караван верблюдов.

– Скажи мне, Бирбал, – обратился Акбар к своему советнику, – почему у верблюдов такие кривые шеи?

– О повелитель! – ответил Бирбал. – Они, видно, пообещали кому-то землю, да забыли. А теперь они от стыда всегда отворачиваются. Вот шеи у них и изогнулись.

Услышав такой ответ, падишах вспомнил свое обещание и пожаловал Бирбалу обещанную землю.

Однажды ученик Импо толкал впереди себя тачку, а Мацзы сидел на его пути, вытянув ноги. Импо сказал:

– Учитель, уберите, пожалуйста ноги!

– То, что вытянуто, не может быть убрано, – сказал Мацзы.

– То, что идет вперед, не может повернуть назад, – сказал Импо и толкнул тачку вперед.

Тачка проехала по ногам Мацзы, и его ноги покрылись синяками и кровоподтеками. Когда они вернулись, Мацзы зашел в зал и сказал, придвинув к себе топор:

– Пусть монах, который недавно поранил мои ноги, подойдет сюда!

Импо подошел и стал перед Мацзы, наклоня шею и готовясь принять удар.

Мацзы отложил топор в сторону.

Однажды Ходжа Насреддин купил мясо и принес домой.

– Что из него приготовить? – спросила жена.

– Что угодно, – ответил Ходжа.

– Из такого мяса можно приготовить все что угодно.

– Тогда все и свари, – ответил мулла.

У Рамана был очень большой и требующий тщательного ухода сад. Темной ночью несколько воров пробрались в сад и подкрались к двери. Раман почувствовал это. Разбудив жену, он громким голосом объявил:

– Дорогая, знаешь ли ты, что вчера я все наши деньги спрятал в старые ларцы и часть бросил в колодец, а другие закопал в почву.

Услышав это, воры бросились вычерпывать воду из колодцев и перекапывать рисовое поле.

Когда Раман проснулся и вышел в сад, то увидел, что он обильно полит, а участок для посадки риса аккуратно вспахан.

Однажды Раман находился в обществе воинов, и ему пришлось выслушивать многочисленные героические истории.

– Послушайте, – не выдержав, сказал Раман, – знаете ли вы, как я отрубил ногу вожаку неприятелей?

– Но почему только ногу? – удивились вокруг.

– Потому что голову ему уже кто-то отрубил до меня.

Раман задолжал императору большие деньги. Он сказал своей жене:

– Беги к махараджи и скажи, что я умираю, потому что не смог отдать долг.

Пришел император и говорит Раману:

– Умри спокойно, я прощаю тебе твой долг.

Раман тотчас вскочил на ноги, полный сил и здоровья:

– Как только ты простил мне долг, смерть оставила меня!

Недруги Рамана оклеветали его перед махараджи, и он был приговорен к смерти.

– Раман, из уважения к тебе я разрешаю тебе выбрать свою смерть.

– Я хочу умереть собственной смертью, – отвечал Раман, – когда от старости моя собственная голова отвалится от тела.

Верный своему слову, император с улыбкой отпустил Рамана.

Один монах после долгой дороги остановился на ночлег у добрых хозяев. Они нажарили для него большую миску баранины, но монах был очень стеснительный и отказался от еды.

Проснувшись среди ночи, он почувствовал сильный голод. Монах тихо встал, подкрался к нетронутой миске с мясом, но нечаянно уронил стоявший рядом пустой кувшин. Хозяева проснулись и прибежали на кухню:

– Что случилось? – спросили они испуганно.

– Скажите, уважаемые, не приснилось ли вам, что миска на столе покрылась чистым золотом? – ответил монах.

– А мне такой сон приснился, и я решил проверить, правда ли это, – сказал находчивый монах и пошел спать.

Торговец антикварными вещами пришел к одному своему приятелю и увидел, что в углу его комнаты стоит старинный с росписью таз, а из него кошка пьет воду. Чтобы приятель не запросил за таз слишком много, торговец решил схитрить:

– Дружище! – начал он. – Какая у тебя славная кошка. Не продашь ли мне ее?

– Сколько дашь? – спросил приятель.

– Три дирхема.

Взял хозяин кошку и посадил ее торговцу со словами:

– Что ж, бери! Да принесет она тебе удачу.

Перед тем как покинуть дом приятеля, торговец обронил как бы невзначай:

– Жара стоит сейчас страшная… Вдруг кошка в пути захочет пить? Куплю-ка я у тебя и этот таз.

– Нет, таз уж лучше пусть останется, благодаря ему я продал уже одиннадцать кошек, – спокойно заметил приятель и закрыл за торговцем дверь.

Все ли в порядке с этой на первый взгляд правильной установкой? В условиях свободного общества, где у каждого есть возможность максимально проявить свой творческий потенциал (если очень захочется и если повезет), скромность – просто признание нами соотношения между масштабом деяний, своих и чужих, – и величием мира, в который мы вкладываем свой потенциал.

Разумеется, эти масштабы заведомо несопоставимы, но человек ведь и не претендует на доминирование над миром. Человеку не нужно постоянно сравнивать себя с другими для самоутверждения, ему достаточно ощущать, что он просто делает все, что может, и именно его собственные осуществленные намерения служат ему точкой отсчета. Он вправе гордиться не своим даром как таковым, полученным от природы, а своими усилиями по его реализации, без которых этот талант так и повиснет на нем мертвым грузом. Задавая себе вопрос «Все ли я сделал, что мог?», мы не имеем оснований ни для зависти и чувства неполноценности, ни для чувства превосходства. Но это может быть основанием для недовольства собой, которое побуждает к дополнительным усилиям, а не к желанию «поставить всех на место» и благодаря этому отбить свое место у других. Слабость других тебя не возвышает, а их достижения не унижают, а даже вдохновляют. У тебя есть свое место в мире, ты его принимаешь и хочешь ему соответствовать.

Есть точное выражение сути этой скромности: «Человек не должен пытаться заслонить собой небо». Выдающиеся личности и гениальные творцы потому и были ими, что скромность в таком понимании их не умаляет. По отношению к небу все равны и никому не запрещено попытаться взлететь.

Но есть другое понимание скромности ‒ как нарочитого принижения себя, и такую скромность культивировали во времена моего детства. Социальная задача воспитания такой скромности была в том, чтобы все чувствовали себя одинаковыми, чтобы одаренные люди считали себя равными тем, кто на это неспособен. Человек, ощущающий свой масштаб и свое предназначение, требующее творческих усилий, немедленно получал упрек в недостаточной скромности. Такая «скромность» была удобна и выгодна только тем, кто в атмосфере «всеобщего равенства» чувствовал себя уютно и кого она спасала от ощущения собственной неполноценности. Это был легитимный и даже как бы морально оправданный способ унижения и подавления талантливых людей, лишающий их и самоощущения, необходимого для риска творчества, и шансов на признание, которое может вдохновить на творчество других.

Самоутверждение в творчестве противоположно высокомерию, основанному на постоянном сравнении себя с другими, и оно не только не препятствует, но даже способствует критическому отношению к себе. Благодаря этому свободное общество непрерывно развивается и преуспевает в самых разных аспектах.

Понятно, что противоположная установка на необходимость скромности как отрицание своего права на самоутверждение блокирует даже попытку самореализации.