«Домовой» Пушкиногорья. Молчит фотография, но не молчит память Когда люди уходят остаются вещи

Благодарения читателей

Я никогда не была в Пушкиногорье, не была знакома с С.С. Гейченко, да и творчество А.С. Пушкина я знала в рамках школьной программы. Поэтому книга «Пушкиногорье» С.С. Гейченко стала для меня настоящим открытием и откровением.

Вот эта книга передо мной. Листаю, просматриваю иллюстрации, читаю поэтические строки под ними. Как все просто, ясно, красиво! Пробегаю глазами одно четверостишие, другое, то улыбаюсь, то грустнею, попадая в унисон с переживаниями и чувствами поэта.

Только теперь начинаю понимать, как интересен, тонок и богат был его внутренний мир, как искренен и мудр был он. А как он современен!

Вчитываюсь. Передо мной явственно встают картины Пушкинского заповедника: Михайловское, его аллеи, дорожки, беседки, строения, убранство комнат. Сколько подробностей, деталей того далекого прошлого!

Читая, слышу и пчелиный рой в липовых деревьях, и «серенады лягушек» в Михайловских прудах, чувствую запах «льна, цветов, яблок в пушкинских комнатах» и дух цветного разнотравья в «душистых скирдах», вижу ряженного в монаха Пушкина на коне, плачущего Никиту с умирающим поэтом она руках, ощущаю зной летнего дня и стужу февральских дней, когда не стало Пушкина.

Незаметно погружаюсь в этот мир и живу в нем. Каким прекрасным русским языком написана книга! Читаю и как будто очищаюсь от того сквернословия и цинизма, которого в нашей жизни предостаточно.

Отрываюсь от книги и мне с трудом верится в то, что автор книги С.С. Гейченко не был современником А.С. Пушкина, настолько живо, наглядно описывает он жизнь русского поэта, его переживания, быт, окружение.

С какой нежностью и любовью он рассказывает о

А.С. Пушкине и о восстановлении музея. Всю свою жизнь он посвятил этому. Такое преданное отношение к делу вызывает уважение и восхищение. С.С. Гейченко сумел воссоздать мир, в котором жил и творил великий Пушкин и подарил его нам. Хватит ли у нынешнего поколения ума, умения, а главное, желания сохранить все это для потомков?

В книге я нашла такие строки С. Гейченко «Когда люди уходят, после них остаются вещи. Вещи безмолвно свидетельствуют о самой древней истине - о том, что они долговечнее людей». С. Гейченко оставил нам в наследство замечательные «вещи» - этого его книги. Они не будут безмолвствовать, если мы их будем брать с полок и читать.

Не стало Главного Хранителя Пушкиногорья, но благодаря его трудам мир Великого Пушкина стал нам ближе и понятнее.

Любовь Алексеевна Кузнецова,

учитель Кетовской средней школы

Курганская область

А сердце оставляю вам...

Передо мной лежит большая нарядная книга в красивой обложке. Давайте вместе с вами пе-релистаем эту книгу. «А сердце оставляю вам». Какое проникновенное название! Эта книга - свидетельство огромной любви к Пушкину, и написана она неравнодушным, страстным человеком - Галиной Николаевной Кияновой. Автор книги давно занимается журналистикой, из них 12 лет - только Пушкиным и его окружением. Много лет она была знакома с С.С. Гейченко - «Пушкинским домовым» - именно так назвала она одну из глав, именно его светлой памяти посвятила она эту книгу.

Совсем недавно я прочитала книгу С.С. Гейченко «У Лукоморья». Она мне очень понравилась не только своим содержанием, особенной манерой повествования, но и необычностью личности самого автора. Поэтому в книге Кияновой мне запала в сердце именно глава о С.С. Гейченко.

Гейченко был удивительным человеком, он не только безмерно любил Пушкина, он очень много знал о поэте и с радостью делился своими знаниями со всеми, кто проявлял искренний интерес к Пушкину и Пушкинским местам. О себе же он говорил Пушкинскими словами. Он словно услышал это обращение поэта:

Поместья мирного незримый покровитель, Тебя молю, мой добрый домовой, Храни селенье, лес и дикий садик мой, И скромную семьи моей обитель!

Услышал и … стал хранителем этих святых мест.

Бесподобное чувство юмора, своя особенная манера говорить привлекали к С.С. Гейченко людей.

«Звуки сладкие», «умиление сердечное», «радость безмерная», «благолепие и «торжественность», «суть божество» - любимые выражения Семена Степановича, страстного хранителя русского языка, языка гениального Пушкина, о котором он, Пушкинский «домовой», говорил не иначе, как «чудотворец».

С.С. Гейченко любил мудрые слова А.С. Пушкина: «Трудись и помни вечно, что все на свете быстротечно».

Именно эти слова явились девизом всей его жизни, отданной беззаветному служению Пушкину и Пушкинским местам, распространению знаний о Пушкине среди россиян.

Чтобы получить доверие Семена Степановича, Галине Николаевне пришлось много трудиться, получить «Пушкинскую прививку».

А это, в понимании Семена Степановича, воспитание у человека любви к природе, к ее гармонии, ко всему, с чем соприкасался Пушкин, что возбуждало его творчество.

Благословение Пушкинского «домового» помогало и помогает автору книги - Кияновой Галине Николаевне - в творчестве. Именно отсюда та нежность и любовь, которой пронизаны все главы книги.

У автора имеется особый дар от Пушкинского заповедника - кусочек ели - сверстницы Пушкина, погибшей от урагана 7 августа 1987 года. Это бесценный дар, который напоминает, что не так давно сам Пушкин сидел под этой елью и сочинял свои бессмертные творения.

В одной из глав книги дана обширная переписка Г.Н. Кияновой с С.С. Гейченко. Эта переписка произвела на меня неизгладимое впечатление. Особенно запомнилась манера общения Гейченко с автором книги и ее помощницей: «Дорогуся Галочка - белгородская птичка, добрая, ласковая, милая!», «Дорогие белгородочки! Милые дружни!», «Ваши письма для меня, как хорошее песнопение и звуки сладкие!»

Очень хочется воспроизвести часть одного из писем: «За все спасибоньки, мерси и благодарение Божие!

1. Спасибо за газеты.

2. Спасибо за каталог фотоновелл Виталия Собровина.

3. Постараюсь найти для вас двухтомник «Друзья Пушкина».

Есть у меня двухтомник «Рисунки Пушкина», может быть, и он Вам нужен? Телеграфируйте поскорее…»

А какие интересные и занимательные, веселые и остроумные подписи под письмами!

«Ваш старый избеныш Семен Гейченко». «Ваш дед Симоника Сычикофор», «Ваш бывший молодой парень - ныне старец Симеон».

Из писем можно многое узнать о людях, их написавших, об их увлеченности Пушкиным.

Еще мне запомнилась и понравилась глава под названием «Святому братству верен я»…, посвященная лицейским годам А. С. Пушкина, его лицейским друзьям.

Первый выпуск Царскосельского лицея состоял из очень талантливых людей, многие в будущем стали известными писателями, музыкантами, защитниками Родины. Самыми близкими друзьями Пушкина в лицее и после лицея были Пущин, Дельвиг, Кюхельбекер. Они находили общий язык, помогали друг другу в трудностях и бедах.

После окончания лицея все они (весь первый выпуск!) не потеряли связи. Каждый год, 19 октября, они собирались вместе, вспоминали свою юность, лицей, любимых преподавателей. Пушкин читал друзьям новые стихи. Это было общение для души. На этих встречах они молодели, возвращаясь в юность.

Много великих и талантливых людей дал России XIX век. Со многими из них Пушкин был не только знаком, но и поддерживал хорошие отношения. Среди них были композитор М. Глинка, поэты Дельвиг, Жуковский, жены декабристов: М. Волконская, А. Муравьева, просто замечательные женщины, которые сыграли в его жизни немаловажную роль, - П.А. Осипова-Вульф, Е.А. Карамзина.

Прочитав книгу «А сердце оставляю вам»…, я узнала много нового и интересного о Пушкине, о лицейской жизни поэта, о Пушкинских местах и о Пушкинском «домовом» - Семене Степановиче Гейченко.

Я поняла, насколько необходим Пушкин и его творчество в наши дни, как оно близко и дорого многим русским людям даже через 200 лет.

Лучше понять книгу, понять время и прочувствовать события помогают иллюстрации и фотографии.

Сама книга - это объяснение в любви к Пушкину, она помогает понять величие поэта, его значимость для каждого русского человека, для всей русской культуры.

Коростелева Ирина,

ученица 10 класса

Кетовской средней школы

Курганская область

Мои открытия

Уважаемая редакция, здравствуйте.

Пишет Вам ученица Кетовской средней школы Курганской области Хлызова Марина. Учусь я в восьмом классе.

В прошлом году мы всем классом смотрели фильм, в котором Семен Степанович Гейченко рассказывал о Пушкинских местах, о восстановлении разрушенной войной святыни. Конечно, мне не совсем было бы понятно, какого труда стоило С.С. Гейченко восстановление Пушкинского заповедника, если бы учитель русского языка и литературы нашей школы Михалева Нина Васильевна, в течение полутора десятилетий занимающаяся изучением жизни и творчества А.С. Пушкина с ребятами на кружке, не рассказала об этом замечательном человеке и о том, сколько труда, любви, душевной энергии пришлось ему вложить в Пушкиногорье.

И вот передо мной маленький томик «У Лукоморья», автор его С.С. Гейченко. Произведение это я прочитала на одном дыхании. Ожил Александр Сергеевич, стал ближе, дороже, понятнее. Многое узнала я из этой книги: о предках Пушкина и его друзьях, о последнем пути и похоронах, об отношении царя и народа к великому поэту, а главное - о Пушкине и Михайловском. Удивительно, но совершенно четко представила Лукоморье между реками Соротью и Великой. Вот оно, Лукоморье! В памяти всплывают строчки: «У Лукоморья дуб зеленый...» Да и дуб, тот самый чудо-дуб у Лукоморья.

В этом году мы изучали повесть А.С. Пушкина «Капитанская дочка». Читаю главу о Никите Тимофеевиче Козлове - да это же Савельич! А вот и слова Сергея Львовича (а в повести отца Петра Гринева): «Стыдно тебе, старый пес, что ты, невзирая на мои строгие приказания, ничего не донес о сыне...»

Мне очень понравилась глава «Пушкинская белочка». Как будто пришедшая беличья семья слушала строчки из сказки: «Белка там живет ручная»...

Я не перестаю восхищаться простым и ясным языком каждой главы. Так мог написать человек, любящий Александра Сергеевича и желающий оставить потомкам на долгие века Пушкина, Лукоморье, Дуб...

Читаю, возвращаюсь к некоторым главам, перечитываю.

Очень жаль, что нет этой книги в продаже, я бы хотела очень иметь ее в своей библиотеке.

Марина Хлызова,

ученица 8 класса

Кетовской средней школы

Курганская область

Когда люди уходят, после них остаются вещи. Вещи безмолвно свидетельствуют о самой древней истине - о том, что они долговечнее людей. Неодушевленных предметов нет. Есть неодушевленные люди. Без вещей Пушкина, без природы пушкинских мест трудно понять до конца его жизнь и творчество. Это хорошо знали еще современники поэта, и лучше всех Александр Иванович Тургенев, писавший о доме Пушкина, о соснах, сирени, гульбище и многом другом в Михайловском.

Сегодня вещи Пушкина - в заповедниках и музеях. Здесь они живут особой, таинственной жизнью, и хранители читают скрытые в них письмена.

В числе реликвий, хранящихся в михайловском доме поэта, есть железная трость Пушкина. Он любил трости и палки. Они были у него самые разные. В кабинете поэта, в его квартире-музее на набережной реки Мойки в Ленинграде стоят три деревянные трости. Деревянная с набалдашником из слоновой кости, на кости вырезана надпись «А. Пушкин», ее изобразил художник Н. Н. Ге на своей картине «Пушкин и Пущин в Михайловском». Вторая деревянная (камышовая) с ручкой, в которую вделана бронзовая золоченая пуговица с мундира Петра Великого. Эта пуговица была подарена Петром своему крестнику арапу Ибрагиму Ганнибалу. Как трость попала к Пушкину - неизвестно. Может быть, здесь, в Петровском, он получил ее в подарок от деда? Третья трость орехового дерева с набалдашником из аметиста.

Нужно думать, что кроме этих тростей у Пушкина были и другие палки-трости. Одну из них он изобразил на своем михайловском рисунке, другую изобразил на портрете Пушкина его современник художник П, И. Чернецов в 1830 году.

Были у Пушкина и железные трости. Одна из них находится в михайловском кабинете поэта. Она кованная из круглого железа с Т-образной ручкой, с четырехгранным наконечником-острием. Трость поступила в Михайловское из Пушкинского Дома Академии наук СССР в канун торжественного открытия восстановленного дома-музея, в 150-летнюю годовщину со дня рождения Пушкина. В фонды Пушкинского Дома она была передана Одесским художественным музеем в 1938 году. Эту палку завел себе Пушкин, когда жил в Кишиневе. О ней рассказывают в своих мемуарах М. Де Рибас и И. П. Липранди.

Уезжая из Кишинева в Одессу, Пушкин захватил с собой и свой железный посох. Он любил гулять по улицам города, фигуристо размахивая своей палкой. Об этом рассказывают современники поэта - одесситы. Уезжай в Михайловское, Пушкин оставил трость своему приятелю А. Ф. Мерзлякову, от него она перешла к поэту А. И. Подолинскому, затем к сыну адъютанта графа М. С. Воронцова - Ягницкому, который в свою очередь подарил ее своему знакомому И. М. Донцову. В 1880 годах Донцов подарил ее одесситу Н. Г. Тройницкому.

В своей книге «Прошлое и настоящее» народный артист СССР Л. М. Леонидов, живший в 80-х годах в Одессе, рассказывает, что эту палку Тройницкий пожертвовал в Одесский музей истории и древности. Было это в 1887 году. В 1899 году трость экспонировалась на Пушкинской юбилейной выставке в Одессе среди других пушкинских реликвий.

Живя в Михайловском, Пушкин не мог обходиться без трости. Он был великий ходок. Палка, посох, трость - необходимая принадлежность для всякого странника, путешественника, искателя. Ивовый прут, сосновая дубинка, можжевеловая или сосновая палка - все это могло быть у Пушкина и, вероятно, было.

Вспоминая свой железный кишиневско-одесский посох, Пушкин завел себе в Михайловском новый, тоже железный посох. Это было изделие местного кузнеца. При Пушкине хорошие кузнецы были здесь повсюду - на Воронине, в Святогорском монастыре, у Ганнибалов в Петровском, да и в самом Михайловском хоть и полузаброшенная, но кузница тоже была. На Псковщине исстари железные предметы сельского обихода - такие как лошадиная подкова, удила, топор, лопата, посох, кочерга - изготавливались на том месте, где жил их владелец. Они отличались особенностями, которые были характерны для местности. Такова, и михайловская трость Пушкина. Совершенно такую же можно и сегодня увидеть в руках местных жителей. Кто знает, кто точно выковал сельский посох Пушкину. Одесская палка Пушкина имеет размеры: длина 88,5 сантиметров, ручка 10,5 сантиметров, вес 2 килограмма 400 граммов (6 фунтов).

А каков же был михайловский посох Пушкина? Вот что говорится об этом в народных рассказах, опубликованных в дореволюционной печати в разное время.

Рассказ кучера Пушкина - Петра Парфенова:

«Палка у него завсегда железная в руках, девяти фунтов весу, уйдет в поле, палку кверху бросает, ловит ее на лету, словно тамбурмажор» (запись 1859 года).

Еще запись крестьянина из деревни Гайки, что рядом с Михайловским: «Бывало, идет Александр Сергеевич, возьмет свою палку и кинет вперед, дойдет до нее, поднимет - и опять бросит вперед, и продолжая другой раз кидать ее до тех пор, пока приходит домой».

Не забыл про нее записать в своем доносе 1826 года и шпион А. К. Бошняк, когда описывал сельскую жизнь Пушкина: «На ярмарке Святогорского Успенского монастыря Пушкин был в рубашке, подпоясанной розовою ленточкою, в соломенной широкополой шляпе и с железною палкою в руке».

Вспоминает эту деревенскую трость в своей книге и первый биограф Пушкина П. Анненков: «Михайловский посох пригодился Пушкину, когда он упал с лошадью на льду и сильно ушибся, о чем писал П. Вяземскому 28 января 1825 года. Когда врачи освидетельствовали в Пскове здоровье Пушкина, они установили, что больной «имел в нижних конечностях, особенно на правой голени, повсеместное расширение кровевозвратных жил, отчего коллежский секретарь Пушкин затруднен в движении вообще, и посох был объявлен для него необходимой вещью».

В 1826 году Пушкин нарисовал свой автопортрет на странице рукописи романа «Евгений Онегин». Он изобразил себя во весь рост, с палкой в правой руке. У этой палки ручка в виде буквы «т», она очень похожа на ту железную трость, о которой повествуется в рассказах местных крестьян. Нужно заметить, что Пушкин рисовал обычно лишь то, что ему нравилось и о чем ему хотелось поведать не только самому себе, но и людям. Он был очень точен в своих изображениях.

Предание сохранило нам рассказ и о конце железного посоха Пушкина. Вот как это будто бы произошло.

Когда Пушкин в конце жизни (в 1835 году) «вновь посетил» свои родные места, он решил навестить подругу юности своей Евпраксию Николаевну Вульф из Тригорского, вышедшую в 1831 году замуж за псковского помещика барона Б. А. Вревского и жившую в его имении Голубово, находящемся неподалеку от Михайловского.

Здесь он провел несколько дней. Покидая радушный дом, Пушкин бросил свой заветный посох в голубовский пруд на память о свидании, разлуке, как клятву вновь посетить это место…

Эту трость мы вскоре после войны пытались найти в голубовском пруду, ездили туда с потомком Вревских, но, увы, пруд почти совсем заглох и зарос, и наши поиски ни к чему не привели…

В феврале 1937 года, в канун 100-летия со дня смерти великого поэта, в Пушкинских Горах состоялось торжественное памятное собрание. На него пришли жители окрестных сел, деревень, учителя и учащиеся местных школ. Пришли и самые старые люди пушкинского Святогорья. Самым молодым из них было не менее 70–75 лет, а старым по 100 и больше. Их собрали, чтобы они поведали о том, что они слышали о Пушкине от своих дедов, когда были малыми ребятами.

Некий старец Иван Гаврилович Гаврилов рассказал о том, как Пушкин хаживал в кузницу и бил сплеча большим молотом по наковальне. А Иван Павлов, житель деревни, что у озера Белогулье, имеющий возраст больше 100 лет, рассказал, как «много лет тому назад» приехавшие из Питера в Михайловское ученые знатоки нашли в нянином домике тростку и вызвали всех здешних стариков для опознания сей трости - мол, пушкинская ли она, а когда уверились, то увезли ее в Питер».

Обо всем этом было напечатано, на страницах газеты «Пушкинский колхозник» 18 февраля 1937 года. Есть ли истина в этих рассказах, сколько правды в том, что нам кажется плодом фантазии, этот вопрос предстоит еще решить исследователям и хранителям пушкинских реликвий. Историческая наука утверждает, что народные воспоминания не случайно называются выражением народной мудрости. Есть вещи и события, которые народ не хочет запоминать, а есть, наоборот, вещи, которые народ цепко хранит в памяти своей и передает из поколения в поколения, в вечность.

После смерти поэта почти все вещи Михайловского разлетелись по всему миру, многие из них погибли от нерадения дореволюционных их хранителей, многие погубили фашисты. Розыск пушкинских реликвий и мемориальных, предметов проходит довольно успешно. Лишь за последние годы нам удалось найти книги из знаменитых библиотек Тригорского и Петровского, подлинный рисунок сестры поэта Ольги Сергеевны, очень редкие предметы быта… Особенно был удачен поиск личных вещей предков Пушкина - Ганнибалов. Эти вещи вошли в экспозицию восстановленного исторического дома в Петровском.

Судьба иной вещи порой кажется невероятной и своими подробностями превосходит изощренную фантазию человека. Об одной такой вещи, недавно помещенной в экспозицию зальца Михайловского дома-музея, и будет, идти речь. Читаешь опись имущества этого дома, составленную спустя несколько месяцев после смерти поэта псковским чиновником Васюковым, и удивляешься скромности и простоте его.»

Войдя в жизнь Пушкина, эти вещи приняли своего рода новые индивидуальные черты и служили ему друзьями в веселые и печальные часы бытия. Вот в углу зальца старый-старый дедовский «корельчистый» бильярд, как все величали его в доме. Это он, Пушкин, нашел его в каретном сарае. Узнав, что вещь сия очень старинная и будто бы ее привез с собой в имение еще знаменитый прадед Абрам Петрович Ганнибал, он приказал бильярд подремонтировать, заштопать сукно и поставить в зальце. С тех пор бильярд стал спутником жизни поэта. Этот бильярд видел И. И. Пущин, когда посетил опальный дом в январе 1825 года. «В зальце был бильярд, это могло служить ему развлечением», - подчеркнул он в своих «Воспоминаниях». О бильярде рассказывают А. Н. Вульф и брат поэта Лев Сергеевич. Вспоминает и сам Пушкин в той знаменитой четвертой главе «Евгения Онегина», в которой он изобразил свою жизнь в Михайловском, когда

Один, в расчеты погруженный,

Тупым кием вооруженный,

Он на бильярде в два шара

Играет с самого утра. -

Настанет вечер деревенский:

Бильярд оставлен, кий забыт….

После смерти Пушкина бильярд, ставший совсем ветхим, был отправлен вновь в сарай, где его попортили крысы и он совсем превратился в рухлядь. Сын Пушкина Григорий Александрович, поселившийся в 60-х годах в Михайловском, был заядлый бильярдист, он завел в своем доме новый большой бильярд, а старый велел отправить из сарая в домик няни, но вскоре бильярд был вновь отправлен в сарай, где и сгорел при пожаре усадьбы в 1018 году.

Восстанавливая в 1911 году дом Пушкина, устроители в нем музея не попытались реставрировать пушкинский бильярд, а сделали новый, обыкновенный, типичный для провинциальных трактиров и заезжих домов бильярд. Журналистка Гаррис в своей заметке о Михайловском, опубликованной в журнале «Баян» (№ 7–8 за 1914 г.), так описывает этот предмет: «Дом-музей - неудачная имитация старины. В бильярдной комнате - безобразный громоздкий бильярд, покрытый ярко-зеленым канцелярским сукном».

Восстанавливая дом поэта и его вещественный мир, я много думал о бильярде Пушкина. Каков он был по форме, размерам, отделке? Я побывал во многих памятных местах и музеях, где сохранились старинные бильярды: в Москве, Ленинграде, Ломоносове, изучал и скопировал бильярд в «домике Нащокина», хранящемся во Всесоюзном музее Пушкина. В известном рисунке Пушкина, сделанном им в Одессе весною 1824 года, изображена часть бильярда, весьма схожего с бильярдом Нащокина. Мне казалось, что это вовсе не то, что нужно для Михайловского, и я продолжал свой поиск. Я рассудил так: коль скоро бильярд мог поместиться в домик няни, значит, он был небольшой, разборный. Это во-первых. Во-вторых, и Пушкин, и Пущин, и все другие, видевшие этот бильярд, говорят, что на нем играли в два шара, и не простым кием, а тупым.

Бильярд - старинная игра. В своем «Лексиконе прописных истин» Г. Флобер пишет: «Бильярд благороднейшая игра. Он незаменим во время жизни в деревне…» Им увлекались уже в XVIII веке во Франции, Англии, Италии, Германии, Америке. При Петре Первом появляется бильярд и в России. Его подробное описание можно найти во многих старинных энциклопедиях. Самый старый бильярд - это французский. Он без луз, небольшого размера, на нем играли в два шара тупым, изогнутым, с костяным наконечником кием, на поле его стоял металлический штырь, который назывался «пасс».

Более новые - это большие бильярды с лузами и прямым кием. На них играли в пять и пятнадцать шаров (пирамида). Такие бильярды существуют и в наше время в клубах и домах культуры.

По всему видно, что у Пушкина был тип бильярда французский.

По моей просьбе бывшая сотрудница Государственного Эрмитажа А В. Вильм разыскала гравюры XVIII века с изображением таких бильярдов. Осталось немногое: составить чертежи, найти нужный материал - карельскую березу, старинный золотой басон, сукно… Все это было найдено. Столяр-реставратор-краснодеревщик нашего музея П. Ф. Федоров приступил к воссозданию бильярда, и вскоре он был готов.

Сегодня, как и в 1825 году, в зальце михайловского дома вновь стоит пушкинский бильярд. Каждый входящий в комнату, рассматривая его, не может не вспомнить чудесные строки из «Евгения Онегина».

А кий и четыре шара, которые еще вчера лежали в этой зале в горке красного дерева, где они сейчас? - спросит читатель. На это отвечаем: эти вещи не вещи поэта, а найденные сыном его Григорием Александровичем в окрестностях Михайловского, о чем он свидетельствует в своем письме к редактору «Петербургской газеты» накануне юбилея 1899 года.

Сейчас они находятся в комнате рядом с зальцем (столовой), в которой сосредоточены различные фамильные реликвии членов семьи поэта, собранные нами в последние годы.

Рядом с домом Пушкина, под сенью большого двухвекового клена (последнего пушкинского клена в Михайловском), среди густых кустов сирени, акации и жасмина, кое-где увитых зеленым хмелем, стоит маленький деревянный флигелек. Флигелек этот был построен еще Осипом Абрамовичем Ганнибалом в конце XVIII века одновременно с большим господским домом. В нем помещались баня и светелка. При Пушкине в светелке жила Арина Родионовна.

В баньке Пушкин принимал ванну, когда с наступлением холодов он не мог купаться в Сороти. В светлицу няни приходил, когда ему было особенно одиноко. Здесь, у няни, он чувствовал себя как у бога за пазухой. Сюда он шел отдохнуть, послушать ее чудесные сказки. Здесь все было простое, русское, деревенское, уютное… Старинные сундуки, лавки, в красном углу, «под святыми», стол, покрытый домотканой скатертью, жужжащее веретено… В другом углу - русская печь с лежанкой, пучками душистых трав. Напротив печи на полке - медный самовар, дорожный погребец, глиняные бутылки для домашних наливок - анисовки, зубровки, вишневки, до которых, чего греха таить, Пушкин был большой охотник. На комоде - заветный ларец няни…

Весною 1826 года Пушкин с нетерпением ждал приезда в Тригорское поэта Николая Михайловича Языкова, о котором много слышал от его товарища по Дерптскому университету Алексея Николаевича Вульфа - сына Прасковьи Александровой Осиповой от первого брака, Наконец, к величайшей радости Пушкина, Языков и Вульф приехали в деревню. Это были счастливые дни в жизни ссыльного поэта.

Языкову все нравилось и в Тригорском и в Михайловском - и здешняя природа, и хозяева Тригорского, и молодые «девы тригорских гор», и особенно Пушкин, перед которым он благоговел. Николай Михайлович был также в восторге от Арины Родионовны. Она привлекала его своей душевной привязанностью к поэту, материнской заботой о нем, своей замечательной народной речью, «пленительными рассказами» про старину, про бывальщину. В свою очередь, и старушке стал дорог друг «ее Саши»; Арина Родионовна всегда сердечно к нему относилась, стараясь всячески угодить. О проведенных «легких часах» у Арины Родионовны и ее «святом хлебосольстве» Языков вспоминает в двух своих стихотворениях, ей посвященных. Одно из них было написано еще при жизни няня.

Перед отъездом Языкова из Михайловского Арина Родионовна подарила ему на добрую память шкатулку, которую специально для Языкова заказала деревенскому умельцу. В этой шкатулке Языков потом хранил свои сувениры из Тригорского, письма к нему Пушкина и Осиповых-Вульф и подаренный ему Пушкиным автограф стихов «У лукоморья дуб зеленый…».

Узнав о смерти няни, Языков посвящает ее памяти еще одно стихотворение, «На смерть няня А. С. Пушкина», которое заканчивается так:

Я отыщу тот крест смиренный,

Под коим, меж чужих гробов

Твой прах улегся, изнуренный

Трудом и бременем годов.

Пред ним печальной головою

Склонюся; много вспомню я -

И умиленною мечтою

Душа разнежится моя!

Прошло много лет. В 1938 году, вскоре после столетия со дня смерти А. С. Пушкина, потомок Н. М. Языкова - Анна Дмитриевна Языкова передала рукописи и письма Языкова и Пушкина, хранившиеся в заветной шкатулке, Государственному литературному музею в Москве, а шкатулку завещала передать после своей смерти домику няни в Михайловском.

Умерла Анна Дмитриевна в поселке Муромцево Владимирской области, куда она эвакуировалась в 1944 году из Новгорода, в возрасте 96 лет.

Завещательное распоряжение ее о передаче шкатулки Михайловскому было выполнено близкой знакомой Анны Дмитриевны учительницей Е. А. Пискуновой в 1951 году.

Шкатулка эта прямоугольной формы, дубовая, с отделкой из вишневого дерева, с откидной крышкой, в центре которой - небольшое, ныне заделанное отверстие «для копилки». На внутренней стороне крышки - пожелтевшая от времени бумажная наклейка с надписью чернилами:

«Для чорного дня

Зделан сей ящик 1826 года июля 16-го дня».

Ларец закрывается на замок, сохранность его довольно хорошая. Это единственная подлинная вещь Арины Родионовны, дошедшая до наших дней.

Однажды маленький Саша Пушкин написал стихотворную шутку на французском языке и дал просесть ее своему гувернеру, французу Русло. Гувернер осмеял стихи и их автора. Мальчик крепко обиделся в обиду свою сохранил надолго.

Спустя несколько лет Пушкин подарил своему отцу собачку. На вопрос Сергея Львовича, как же звать песика, озорник ответил: «Русло!..» Таково семейное предание, хранившееся у потомков сестры поэта Ольги Сергеевны Павлищевой.

В семье пса стали звать не Русло, а Руслан, в честь героя поэмы «Руслан и Людмила», которой вся фамилия Пушкиных гордилась.

Пес был добр, его любили все домашние и слуги. Сам Сергей Львович был от него без ума. Куда бы он ни направился, куда бы ни поехал, Руслан был всегда с ним. Был он, по-видимому, из ирландских сеттеров, чистой ли породы - теперь никто не знает.

В Михайловском все и всегда любили собак. Здесь была своя большая псарня, или, как в народе до сих пор говорят, «собарня». Тригорские друзья Пушкиных в своих воспоминаниях рассказывают, что Александр Сергеевич часто приходил к ним со своими огромными собаками - волкодавами.

Любила собак и сестра поэта Ольга Сергеевна. В одном из писем к ней с юга поэт писал: «Какие у тебя любимые собаки? Забыла ли ты трагическую смерть Омфалы и Биззаро?» (ее любимых собак. - С. Г.).

У сына поэта Григория Александровича была лучшая в округе псарня.

В знаменательный для Михайловского 1824 год, когда вся семья Пушкиных была здесь в полном сборе, Сергей Львович заказал художнику Гампельну свой портрет, на котором он изображен в рединготе - дорожном летнем пальто. У своих ног он попросил художника изобразить его верного друга Руслана.

Сегодня этот портрет висит в спальне родителей Пушкина в их михайловском доме.

Прошли годы, и старый пес издох. Это случилось летом 1833 года в Михайловском. Вот как писал об этой утрате Ольге Сергеевне ее батюшка: «Как изобразить тебе, моя бесценная Ольга, постигшее меня горе? Лишился я друга, и друга такого, какого едва ли найду! Бедный, бедный мой Руслан! Не ходит более по земле, которая, как говорится по-латыни, да будет над ним легка!

Да, незаменимый мой Руслан! Хотя и был он лишь безответным четвероногим, но в моих глазах стал гораздо выше многих и многих двуногих: мой Руслан не воровал, не разбойничал, не сплетничал, взяток не брал, интриг по службе не устраивал, сплетен и ссор не заводил. Я его похоронил в саду под большой березой, пусть себе лежит спокойно.

Хочу этому другу воздвигнуть мавзолей, но боюсь: сейчас мои бессмысленные мужланы - вот кто настоящие животные - запишут меня в язычники…»

Для задуманного мавзолея он сочинил и эпитафию (по-французски и по-русски):

Лежит здесь мой Руслан, мой друг, мой верный пес!

Был честности для всех разительным примером,

Жил только для меня, со смертью же унес

Все чувства добрые: он не был лицемером,

Ни вором, пьяницей, развратным тож гулякой:

И что ж мудреного? Был только он собакой!

Сообщение это расстроило Ольгу Сергеевну чрезвычайно. Будучи художницей, она отозвалась на смерть Руслана акварельным рисунком. На рисунке изображены две собаки. Справа схематически показана стена, а на ней письмена - с заголовком: «Памяти Руслана».

Под рисунком слева дата: «VII 1833», справа - подпись художницы «О.».

Рисунок этот был приобретен много в 1975 году в Ленинграде в семье кинооператора Ф. П. Овсянникова. Сейчас он находится в доме поэта рядом с портретом, на котором изображен Сергей Львович и его добрый друг Руслан.

Приехав в августе 1824 года из Одессы в Михайловское налегке, Пушкин во многом нуждался. Глухомань, какой в то время была Опочецкая округа, плотно изолировала его от цивилизации. В своих письмах к друзьям и брату Льву Сергеевичу он то и дело просит прислать из Петербурга разные предметы первой необходимости: бумагу простую и почтовую, перья, чернильницу, книги разные, калоши, сыр, горчицу, курильницу и т. д. Просит он прислать и серные спички (письмо брату, посланное в начале ноября 1824 года). В списке вещей, которые Пушкин хотел иметь у себя в Михайловском (список этот вложен в одно из писем брату в декабре 1825 года), значится - «аллюметт» (слово написано по-французски, обозначает - «спички». - С. Г.). О каких же спичках идет речь в этих документах? Разве современного типа спички были в то время?

Как известно, первые в мире спички (фосфорные) были изобретены во Франции в 1831 году. За неимением средств изобретатель их Шарль Сориа не смог взять патента, и через два года его изобретение вновь открыл немецкий химик Камерер, которому в 1833 году удалось составить химическую массу, легко воспламеняющуюся при трении о шероховатую поверхность. Это изобретение было приобретено венскими фабрикантами Ремером и Прешелем; они впервые стали изготовлять спички фабричным путем и распространять в Европе.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона сообщает, что спички в Россию первоначально привозились из-за границы (Гамбург), а с 1837 года стали выделываться в России, причем производство их было сосредоточено исключительно в Петербурге.

Первоначально фосфорные спички продавались в России по баснословной цене - 1 рубль серебром за коробку (100 штук). Простому народу они были не по карману, и их употребляли только состоятельные люди.

Итак, спички были изобретены за границей в 1833 году, а в России появились в 1837 году. О каких же спичках пишет Пушкин своему брату в 1824 году? А вот о каких.

В России спички были издавна. Спичкой у нас вообще называлась маленькая лучинка. Чтобы она лучше горела, конец ее смазывали смолой или серой.

В конце XVIII века появились в России своеобразные зажигалки (аллюметт), нечто вроде закрытых металлических или стеклянных лампад, в которых теплился огонек и куда через специальные отверстия просовывались спички-серянки, посредством которых можно было достать огня. Были эти «зажигалки» о нескольких спичках, футляры их были в виде вазочек с художественной отделкой. Были такие спичечницы в богатых домах. Одну из таких зажигалок-спичек мне довелось видеть на столе в Петергофском кабинете Николая I, другую - в фонде Всесоюзного музея Пушкина в Ленинграде.

Были зажигалки-спички и другого характера, В одном из старинных печатных руководств начала XIX века, в параграфе «О домашнем огне», рассказывается следующее: «Лучшее средство иметь в своем доме постоянный огонь - горящая лампада. Но легко может случиться, что лампада погаснет, тогда необходимо иметь под рукой огниво. При обыкновенном высекании кремнем из стали не всегда можно достать огня, и посему можно делать спички. Кусок платиновой проволоки в виде спицы обернуть винтом около светильни из бумаги. Оную светильню опускают в баночку со спиртом и зажигают, коль скоро сия спичка накалится докрасна, светильню затушить, ибо конец спички будет удерживать жар до тех пор, пока в лампаде находится хоть капля спирта. Двух ложек достаточно для поддержания такой температуры в продолжение шестнадцати часов. Сии приборы имеют те важные удобства, что при их употреблении нет никакой опасности от огня или запаха от лампады, в коей горит масло. Иногда сей прибор можно употреблять вместо курильниц, и тогда на место винного спирта вливают амбре или другие духи» («Энциклопедия русской опытной городской и сельской хозяйки, ключницы, экономки, поварихи, кухарки, содержащая в себе руководство городского и сельского хозяйства, извлеченное из 40, 50 и 60-летних опытов русских хозяек. Сочиненное Борисом Волжиным в Петербурге»).

О таких вот спичках, наверное, и писал Пушкин своему брату в 1824 году, а не о тех, что были изобретены почти десять лет спустя и теперь известны каждому.

Осенью 1835 года Пушкин живет в душной атмосфере императорского Петербурга. Он рвется вон, в деревню, в Михайловское, где всегда находил утешенье, покой и мир. Наконец, 10 сентября приезжает, чувствуя сердцем, что здесь он, вероятно, в последний раз.

В эти грустные дни он написал элегию «Вновь я посетил..»- глубокое раздумье о своей участи, о покорности общему закону бытия, о неизвестном будущем. Он видит в Михайловском знакомые места, которые любил с детства, видит старое, на смену которому неудержимо идет новое. Он беседует с собой, со своим читателем, протягивает руку племени младому, незнакомому…

Поэт напоминает нам, что в жизни каждого человека некоторые истины постигаются дважды: первый раз - когда он молод, и вторично - когда накопил мудрость и жизненный опыт. «Вновь я посетил…» - стихотворение неоконченное. Быть может, Пушкиным сделано это сознательно, чтобы мысль читателя работала дальше. Он хочет, чтобы грядущее поколение помянуло его добрым словом. А чтобы его помнили, нужно оставить по себе добрую память. Ибо дорого человеку лишь то, что он сделал доброго, и любо особенно то, что далось ему нелегко. И каждый человек должен стремиться оставить после себя хороший след своими делами, своим трудом, своим. Творчеством… Таков высокий смысл элегии.

Есть в Михайловском доме-музее два сувенира, связанных с судьбой «трех сосен», воспетых Пушкиным в элегии. Это куски дерева. Один - большой, округлой формы, напоминающий нарост, какие бывают на стволах очень старых сосен. Он весь ощипан паломниками, отдиравшими щепотки древесины себе на память еще в те годы, когда эта реликвия была чуть не единственным экспонатом музея. Другой - небольшой прямоугольный брусок, с лицевой стороны которого прикреплены две серебряные пластинки. На верхней пластинке выгравированы строки:

На границе Владений дедовских, на месте том,

Где в гору подымается дорога,

Изрытая дождями, три сосны

Стоят - одна поодаль, две другие

Друг к дружке близко.

На нижней пластинке надпись: «Часть последней сосны, сломанной бурей 5-го июля 1895 года. Михайловское».

Первый паломник, совершивший после смерти Пушкина прогулку по Михайловскому в феврале 1837 года, был А. И. Тургенев. Он прошел по следам Пушкина. Побывал всюду. Поклонился и «трем соснам», но увидел их не три, а только две, третьей уже не было.

Двадцать два года спустя другой паломник - литератор К. Я. Тимофеев тоже совершил прогулку по Михайловскому и тоже нашел только две сосны: «Третья уже давно срублена, как объяснил мне настоятель Святогорского монастыря. Дерево понадобилось для монастырской мельницы…»

А еще через 15 лет, в год установки памятника Пушкину в Москве, газета «Новое время» сообщила, что «в Михайловском в живых осталась только одна пушкинская сосна, но и эта смотрит настоящим инвалидом, сучья все уничтожены, зелени - ни веточки, только один большой ствол, дряхлый-предряхлый, покрытый толстой корой».

«Эту последнюю сосну я особенно хорошо помню - толстая, слегка наклоненная, со сломанной верхушкой. Она жила в таком виде, пока в июле 1895 году ее не сломала окончательно буря». Так рассказывал Юлий Михайлович Шокальский - внук А. П. Керн, ученый-географ, проведший свои молодые годы в Михайловском у сына поэта Григория Александровича.

Летом 1898 года в гостях у Григория Александровича побывал поэт С. Г. Скиталец (Петров). Хозяин Поведал ему о судьбе последней сосны: «Когда буря сломала ствол последней сосны и остался только ее высокий остряк, я увидел, что она сделалась опасной для людей, и с болью в сердце приказал срубить ее, а ствол сохранить у себя в кабинете. Перед тем как все это проделать, я пригласил фотографа и заказал ему сделать снимок». Было несколько отпечатков снимка: один остался в Михайловском, другой подарен Осиповым в Тригорское, третий послан в Академию наук, а четвертый в 1899 году, в день празднования столетия со дня рождения Александра Сергеевича, был подарен Пскову.

По просьбе своих родственников и друзей Григорий Александрович сделал из сосны несколько маленьких брусочков-сувениров с серебряной надписью и послал их своему брату Александру, сестре Наталье - графине Меренберг, жившей в Германии, своему племяннику - сыну сестры жены Н. Волоцкому, Ю. М. Шокальскому, М. А. Философовой - сестре жены Григория Александровича, а также Академии наук, лицею и поэту К. К. Случевскому.

Уезжая из Михайловского в Литву, где он поселился в Маркучее, имении своей жены В. А. Мельниковой, Григорий Александрович увез с собой и ствол сосны, отрезав от него большой кусок, который передал на вечное хранение новому хозяину Михайловского - Псковскому пушкинскому комитету. Вот этот-то кусок сосны и один из брусков с надписью и видят все приходящие в дом поэта. Эти реликвии выставлены по соседству с рукописями элегии «Вновь я посетил…».

Сегодня сувенир, принадлежавший Александру Александровичу Пушкину, находится далеко, в Бельгии, у наследников умершего в 1968 году правнука поэта Н. А. Пушкина, живущих в Брюсселе; экземпляры К. К. Случевского и Ю. М. Шокальского - в фондах Всесоюзного музея Пушкина. В Михайловском же хранится экземпляр М. А. Философовой.

А живые «три сосны» вновь стоят на своем месте - «на границе владений дедовских». Они восстановлены нами в 1947 году. Сажали их в возрасте двенадцати лет. Теперь они разрослись, стали высокими. Им скоро уже по сорок лет будет. Две из них стоят «друг к дружке близко». Около корней их «младая роща разрослась», а кусты «теснятся под сенью их, как дети». А третья сосна, посаженная вдали, - это «старый холостяк». С каждым годом становится он угрюмей и угрюмей, как и положено ему быть…

Когда вы проходите мимо «трех сосен», вы всегда слышите приветный «шум дерев» и не можете не вспомнить светлое имя поэта и его бессмертное «Вновь я посетил».

Пушкинская поварня в Михайловском недавно пополнилась новыми экспонатами. Нам удалось разыскать у собирателей старинной кухонной посуды кастрюли и сковородки красной меди, ступки, чайники, банки, латки, тазы для варки варенья, форму для приготовления воспетого Пушкиным сладкого кушанья - бланманже и многое Другое. Часть предметов мы приобрели в Пскове у Натальи Осиповны Соколовой, мать которой С. С. Двилевская-Маркевич была знакома с Марией Николаевной Пущиной - женой друга Пушкина И. И. Пущина. Кстати, у Натальи Осиповны заповедник приобрел и старинный оригинальный портрет Марии Николаевны.

Известно, что в семье родителей Пушкина были повара и поварихи из дворовых людей. Их отдавали в обучение к опытным мастерам этого дела, принадлежавшим другим помещикам. В ту пору почти в каждом доме бытовали книги о приготовлении пищи, в том числе «Энциклопедия русской опытной городской и сельской хозяйки, ключницы, экономки, поварихи, кухарки…». Последняя не раз переиздавалась. Во многих домах были редкостные рецепты, передаваемые из поколения в поколение.

Родительский дом Пушкиных был неважной школой гастрономии и поварского искусства. По словам А. П. Керн, их друзья не любили обедать у стариков Пушкиных. По случаю обеда у них однажды А. П. Дельвиг сочинил Пушкину иронические стихи:

Друг Пушкин, хочешь ли отведать

Дурного масла и яйц гнилых?

Так приходи со мной обедать

Сегодня у своих родных.

В лицее стол Пушкина был спартански прост. Ежедневные супы, да каши, да компоты… вызвали к жизни его экспромт:

Блажен муж, иже

сидит к каше ближе…

Лицейскими блюдами Пушкин скорее развивал свой аппетит, чем его удовлетворял. Школьный режим позволял ему больше мечтать, чем пировать. В это время он воспевает «чашу пунша круговую». Но эта чаша, вероятно, не так часто пилась, как воспевалась. В мечтах юного поэта рисовались роскошные обеды и пиры:

В светлой зале

Весельем круглый стол накрыт:

Дымятся щи, вино в бокале

И щука в скатерте лежит…

По окончании лицея юный поэт втянулся в светский водоворот. В этой суетной, но заманчивой для молодого человека школе жизни он узнал толк во многом, ему прежде недоступном. По выражению А. И. Герцена, в эти годы он научился «дружно жить с Венерой, с кортиком, с книгой и бокалом». Он отдает дань разным модным в то время заморским винам - шато-икему, бургонскому, шампанскому… Но скоро пришло время, когда «врожденный рок» бросил его в ссылку на юг, где он принужден был забыть «столицы дальней и блеск, и шумные пиры».

В Кишиневе, где Пушкин жил довольно бедно, он познакомился с блюдами местной молдавской кулинарии, в Одессе - с новинками европейской кухни на обедах у местные богатых негоциантов и у генерал-губернатора.

Сосланный из Одессы в Псковскую губернию, Пушкин попал в скромную деревенскую обстановку и зажил просто и скромно. Родители не встретили опального сына пирами и пирогами. А покидая вскорости Михайловское, они и вовсе увезли с собой своих поваров. Обязанности хозяйки, экономки и поварихи взяла на себя старая няня Арина Родионовна - мастерица на все руки. Ее брашна и пития, ее настойки, пастила и варенье, как известно, поразили Н. М. Языкова, и он даже воспел в своих стихах гастрономическое искусство Арины Родионовны.

Брату Льву Пушкин время от времени поручает прислать то вина, то горчицы, то дюжину рому, то лимбургского сыру. В деревне было не до гурманства, но и здесь Пушкину случалось пировать с редкими гостями - Пущиным, Дельвигом, Языковым, и для них в доме поэта имелись хорошие припасы, Вот его заказ в стихах, данный брату:

Знаешь ли какого рода?

У меня закон один:

Жажды полная свобода

И терпимость всяких вин.

Погреб мой гостеприимный…

Вряд ли в этом погребе были редкие вина. А вот квасу, настоек, наливок - было вдоволь, и до всего этого Арина Родионовна была большая мастерица.

Провиантские запасы Михайловского были велики и разнообразны. В хозяйстве было много кур, уток, гусей, индюшек, овец, телят, коров. Молока - море; сметаны, сливок, творогу - преизрядно. Река, озера и пруды Михайловского изобиловали рыбой - карасями, лещами, язями, сомами, раками. А что может быть лучше жареного карася в сметане или заливного сома? О лесных грибах и ягодах - морошке, малине, чернике, смородине - и говорить нечего. Народные предания рассказывают, что Пушкин любил сам ходить по грибы. А дедовский яблоневый сад с его антоновкой, боровинкой, грушовкой, а очаковские вишни, сливы, груши?.. Ведь из всего этого варилось, настаивалось, пеклось многое, разное роскошество к столу.

А с прекрасной барской кухней псковской деревни Пушкин познакомился в доме своих друзей Осиповых-Вульф. Здесь свято соблюдали старинные трапезные традиции. На масленице жарили жирные блины, на рождество - тушили гуся. На святое воскресенье готовили куличи и пасхи, на именины - разные торты, бланманже и пироги. Особенно славился этот дом яблочными пирогами. В своих письмах к Осиповым Пушкин даже подписывался: «Ваш яблочный пирог».

Пушкин не был привередлив. Он любил изысканное, но охотно ел и простое. Часто предпочитал второе. Любил печеный картофель, клюкву с сахаром, моченые яблоки, бруснику, варенья, домашний суп и кашу.

«Он вовсе не был лакомка, - рассказывает П. А. Вяземский. - Он даже думаю, не ценил и не - хорошо постигал тайн поваренного искусства; но на иные вещи был он ужасный прожора. Помню, как в дороге съел он почти одним духом двадцать персиков, купленных в Торжке. Моченым яблокам также доставалось от него нередко». О. А. Смирнова в своих записках рассказывает, что самым любимым деревенским вареньем Пушкина было крыжовенное. «У него на столе часто можно было видеть… банку с крыжовенным вареньем». Да и как Пушкин мог не любить такое варенье, коль скоро оно было сварено по всем тем старинным правилам, которые были рекомендованы специальным печатным рецептом!

Сварить крыжовенное варенье было сложным и хитрым делом. Вот как об этом говорит рецепт тогдашней «сельской энциклопедии»: «Очищенный от семечек, ополосканный, зеленый, неспелый крыжовник, собранный между 10 и 15 июня, сложить в муравленый горшок, перекладывая рядами вишневыми листьями и немного щавелем и шпинатом. Залить крепкою водкою, закрыть крышкою, обмазать оную тестом, вставить на несколько часов в печь, столь жаркую, как она бывает после вынутия из нее хлеба. На другой день вынуть крыжовник, всыпать в холодную воду со льдом прямо из погреба, через час перемещать воду и один раз с ней вскипятить, потом второй раз, потом третий, потом положить ягоды опять в холодную воду со льдом, которую перемешать несколько раз, каждый раз держав в ней ягоды по четверти часа, потом откинуть ягоды на решето, а когда ягода стечет - разложить ее на скатерть льняную, а когда обсохнет, свесить на безмене, на каждый - фунт ягод взять 2 фунта сахару и один стакан воды. Сварить сироп из трех четвертей сахару, прокипятить, снять пену и в сей горячий сироп всыпать ягоды и поставить кипятиться, а как станет кипеть, осыпать остальным сахаром и разов три вскипятить ключом, а потом держать на легком огне, пробуя на вкус. После всего, сего сложить варенье в фунтовые банки и завернуть их вощеной бумагою, а сверху пузырем и обвязать. Варенье сие почитает отличным и самым, наилучшим из деревенских припасов».

Обладая образцовым здоровьем, Пушкин, по свидетельству современников, любил поесть. В «Онегине» есть строка - «желудок верный наш брегет».

В конце жизни, измученный заботами и расходами городской столичной жизни, Пушкин мечтал о деревне, о михайловской поварне. Теперь у него были-самые скромные, но несбыточные желанья: «Покой, да щей горшок, да сам-большой».

Но, увы, это счастье ему не было суждено…

«Когда люди уходят, после них остаются вещи. Вещи безмолвно свидетельствуют о самой древней истине – о том, что они долговечнее людей. Неодушевленных предметов нет…» - этими словами открывается книга Семена Степановича Гейченко «У Лукоморья. Рассказы хранителя Пушкинского заповедника». Вещи, как и люди, имеют свою судьбу. Отдельным предметам уготована особая судьба – освобождение от повседневности и переход в иную, музейную реальность. Тогда они теряют функциональные, бытовые качества и обретают новую ценность. Далее наступает период познания музейного предмета и диалога с ним. После открываются взаимосвязи между несколькими произведениями и рождается текст – экспозиция музея/выставки. И происходит знакомство зрителя с музейным текстом, погружение в него.

6 июля 2012 года открывается выставка, экспозиция которой представляет часть новых поступлений 2011-2012 года в коллекции Пушкинского Заповедника - произведения живописи, оригинальной и печатной графики, книжные издания, произведения декоративно-прикладного искусства, объединенных именем Поэта.

Дарья Плотникова

Представленные графические листы и живопись (58 предметов) – краткий отчёт о музейных приобретениях последних полутора лет. Показать всё нет возможности, размеры выставки не позволяют этого, но рассказать об интересах музея на примере отобранных для выставки работ возможно. С 2010 года в музее проходят художественные пленэры: на выставке представлены художники – участники последнего международного пленэра, С.К. Минин, С.Н. Антипов, В. Бачу, С.А. Брезицкая, П. Сиивонен и более ранних - В.С. Сахарова, Г.Н. Алексеев, П.А. Скайтскалнс, А.В. Тыщенко.

Последние годы музей активно сотрудничает с московской художницей, графиком Ларисой Львовной Антоновой (г.р.1948), создавшей большую серию пастелей и литографий с видами Пушкинского Заповедника. Л.Л. Антонова - член Московского Союза художников, преподаватель факультета графических искусств Московского государственного университета печати, член творческого объединения «Московский эстамп»; на выставке представлены три работы, выполненные в характерной для неё манере.

Среди наиболее интересных графических листов, поступивших из Управления Росохранкультуры по Северо-Западному федеральному округу в 2011 году, - альбом «Пушкинский Заповедник». Акварели Л.С. Хижинского», изданный в Ленинграде в 1937 году; в нём 20 цветных репродукций с акварелей, написанных художником с натуры. Леонид Семенович Хижинский (1896 – 1972), русский график, известный мастер техники ксилографии, в которой выполнено большая часть его работ, создатель серии видов мест, связанных с творчеством А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова.

Представлена на выставке и коллекция работ студентов Санкт-Петербургского государственного академического института живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина - интерьеры и видовая графика и живопись Пушкинского Заповедника и его окрестностей.

В нашем собрании сложились авторские коллекции художников, чьи творческие интересы были связаны с музеем и пушкинской тематикой: на выставке представлены графика петербургской художницы Киры Пантелеймоновны Савкевич, её серия «Окна», в которой она создала своеобразную художественную летопись видов из окон пушкинской квартиры на Мойке в Петербурге, дома на Арбате в Москве, Тригорского и Михайловского домов; известного иллюстратора произведений А.С. Пушкина, графика Павла Львовича Бунина (1927 - 2008) - акварельный портрет деревенского Пушкина; живопись Марии Леонидовны Рудницкой (1916-), камерные пейзажные зарисовки уголков усадеб Михайловского и Тригорского.

О.Н. Сандалюк

Предметы декоративно-прикладного искусства, мебели всегда были неотъемлемой частью жилого интерьера дворянских усадеб. В коллекции ДПИ Пушкинского Заповедника в 2011-2012 гг. поступило 27 предметов дворянского быта и сувенирной продукции начала ХIХ - начала ХХI вв., изготовленных в России, Западной Европе, Персии и Китае.

Главными формами комплектования музейных коллекций остаются дары и приобретения от частных лиц и коллекционеров. Так, Людмила Александровна Путина передала в дар шкатулку мстерского мастера «Из-за острова на стрежень…» (2010), продолжающего традиции знаменитой школы мстерской лаковой миниатюры. Из семьи Василия Захаровича Голубева, директора Пушкинского Заповедника в 1935 – 1937 гг.. приобретены несколько предметов, среди которых альбомчик для миниатюр. К редким предметам мебели относится поступившая в собрание музея конторка 30-40 гг. XIX в.

Особое место среди новых поступлений занимают произведения декоративно-прикладного искусства, задержанные при попытке незаконного вывоза заграницу и переданные музею Управлением Росохранкультуры по Северо-Западному федеральному округу.

О.В. Лукашова

Из новых поступлений в фонд редкой книги на выставке экспонируются 23 предмета. Все они представляют собой книжные издания, за исключением одного журнала и альбома с рисунками и вписываются в общее направление комплектования коллекций Пушкинского Заповедника.

Коллекции пополнились ленинградским изданием сочинений А.С. Пушкина 1936 года к 100-й годовщине гибели А.С. Пушкина со вступительной статьёй профессора В.А. Десницкого. 18 книжных изданий переданы из семьи Василия Захаровича Голубева, директора Пушкинского Заповедника в 1935-1937гг. Он, как известно, был учеником профессора В.А. Десницкого и до работы в Пушкинском Заповеднике выполнял обязанности учёного Секретаря в Пушкинском Доме АН СССР. В числе приобретённых книг В.З. Голубева путеводитель В.Ф. Широкого «Пушкин в Михайловском» (Л., 1937) и три тома из собрания сочинений А.С. Пушкина в шести томах под редакцией М.А. Цявловского, С.М. Бонди, Б.В. Томашевского и П.Е. Щёголева. В.З. Голубеву принадлежали исследования А.И. Ульяновского «Няня Пушкина» (Изд. АН СССР, М.,-Л., 1940), а также известный труд А.М. Гордина, изданный в 1939 года, «Пушкин в Михайловском». Последний автор подарил Василию Захаровичу и его жене Антонине Георгиевне, о чём свидетельствует на книге надпись. В кругу литературы, переданной из семьи В.З. Голубева, три тома из собрания сочинений И.И. Лажечникова, изданных в Москве и в Санкт-Петербурге 1858 – 1862гг. и книги на трёх иностранных языках разных издательств Лейпцига, Парижа и Штутгарта. В.З. Голубев погиб в 1941 году под Ленинградом. После его смерти члены семьи интересовались Пушкинским Заповедником и книгами по пушкинской тематике. Они приобрели путеводители по Михайловскому и Тригорскому, изданные в 1965 году под редакцией С.С. Гейченко и «Повести Белкина» А.С. Пушкина (М.- Л. 1946). Эти книги можно видеть на выставке. В числе новых поступлений экспонируется московское издание типа брошюры 1943 года. Это работа А. Мясникова «Александр Сергеевич Пушкин» из издательской серии «Великие люди русского народа". Обветшавшая миниатюрная книжечка московского издательства невольно объединяет две темы пушкинскую и патриотическую.

К числу ценных приобретений в фонд редкой книги относится владельческий альбом Л.Г. Тикстон в красном сафьяновом переплёте. Альбом датируется 1891-1910гг. и сопровождён копией письма Джозефа Тикстона. Он был английским подданным и приходился тестем владелице альбома, служил в пушкинское время садовником в Царском Селе. Письмо датировано 1827 годом. Оно позволит значительно дополнить историю бытования альбома. Но уже в настоящее время можно сказать, что данный владельческий альбом не только формально дополнит коллекцию владельческих альбомов Пушкинского Заповедника, но в контексте имеющейся коллекции, является возможностью ввести ценный материал в исследования по эстетике владельческих альбомов XIX- нач. XX веков.

Завершают осмотр данной части экспозиции две книги духовного характера. Одна из них - книга Митрополита Михаила (1762-1820) «Беседы в разных местах и в разные времена говорённые…» (Т.IV. СПб., 1822) другая книга «Нового Завета» (Синодальная Типография, 1876 году).

Значительную часть приобретённых книг передали в дар Пушкинскому Заповеднику жители Москвы и Санкт-Петербурга.

истине - о том, что они долговечнее людей. Неодушевлённых предметов нет. Есть неодушев­лённые люди. Без вещей Пушкина, без природы пушкинских мест трудно понять до конца его жизнь, творчество, это хорошо знали ещё современники поэта, и лучше всех Александр Иванович Тур­генев, писавший о доме Пушкина, о соснах, сирени, гульбище и многом другом в Михайловском.
Сегодня вещи Пушкина - в заповедниках и музеях. Здесь они живут особой, таинственной жизнью, и хранители читают скрытые их письмена. Передо мной в Михайловском прошли сотни тысяч людей разных возрастов, знаний и стремлений. И все они хотели увидеть то, что окружало поэта. И вот я говорю им: «У этого окна любил сидеть Пушкин». Тут они начинают смотреть на обыкновен­ное окошко и вдруг видят, что оно необыкновенное, что никто из них такого окна раньше не видел, не видел около окна этого зелё­ного куста. Они понимают, что другого такого куста нет на всём свете, что над кустом небо, какое было при Пушкине, и облако, и отражённый стеклом силуэт пролетающей птицы, которую, может быть, видел и он. 95-97
Ещё много-много лет после того, как совсем обветшали окна, и двери, и порог пушкинского дома, - пышная сирень каждую весну раскрывала для людей свои душистые цветы. Когда-то её сажали и холили чьи-то заботливые руки, и сирень заглядывала в комнату Пушкина. А потом всё кануло в Лету.
И вот теперь выровнялись и порог, и ступени, и окна пушкин­ского дома, и мы вновь посадили сирень, и, как прежде, дарит она мечтательному путнику свои цветы.

Когда Пушкина спрашивали про его кабинет, он отвечал: «Де­ревня - вот мой кабинет».
Деревня - это природа. Деревья, травы, кусты, птицы и звери. Пушкин любил эту землю. Он ходил по лесу без сюртука, в рубаш­ке, часто на босу ногу, в ветер, и в дождь, и в прохладу... Он видел, что в природе всё безгранично и почти ничего не меняется. Она - вечность. Это только мы меняемся, люди.
Весною, когда в Михайловском начинается всё заново и люди выходят на волю, они видят и слышат только воду. Так было при Пушкине, так и сейчас. Вода идёт отовсюду, она заливает заветные луга, рождает огромное море и топит в нём ручьи и реки, старицу реки и её новь, - и вода эта стоит от одной горы до другой.
Природа Михайловского имеет своих стражей. О них Пушкин писал в стихотворении «Домовому». И самый верный страж этого места - вода.
Каждый день деревья, кусты, луга и поляны Михайловского проявляют свой характер по-новому. Каждое утро хранитель этой великолепной галереи заменяет одну из старых картин какой-ни­будь новой и как бы говорит нам: «Всё это видел Пушкин. Посмот­рите и вы. Станете лучше».

В каждом листке кустика есть свои письмена. Пушкин умел их читать. Чтобы понять деревенского Пушкина, нужно, чтобы всякий приходящий в Михайловское попробовал разобрать эти письмена.Когда Пушкина спрашивали про его кабинет, он отвечал: «Де­ревня - вот мой кабинет». Она - вечность. Это только мы меняемся, люди.Сегодня вещи Пушкина - в заповедниках и музеях.Передо мной в Михайловском прошли сотни тысяч людей разных возрастов, знаний и стремлений. И все они хотели увидеть то, что окружало поэта. И вот я говорю им: «У этого окна любил сидеть Пушкин».Неодушевлённых предметов нет. Есть неодушев­лённые люди.Каждый день деревья, кусты, луга и поляны Михайловского проявляют свой характер по-новому. Каждое утро хранитель этой великолепной галереи заменяет одну из старых картин какой-ни­будь новой и как бы говорит нам: «Всё это видел Пушкин. Посмот­рите и вы. Станете лучше».

502. Укажите элементы рассуждения в приводимом ниже тексте. Когда люди уходят, после них остаются вещи. Вещи безмолвно свидетельствуют о самой древней истине - о том, что они долговечнее людей. Неодушевленных предметов нет. Есть неодушевленные люди. Без вещей Пушкина, без природы пушкинских мест трудно понять до конца его жизнь и творчество. Это хорошо знали еще современники поэта, и лучше всех Александр Иванович Тургенев, писавший о доме Пушкина, о соснах, сирени, гульбище и многом другом в Михайловском. Давно известно, что для любого поэта места, где складывалась его судьба, где открылись его «вещие зеницы», особенно дороги. Они остаются для него навсегда самыми примечательными на свете. Начало своей творческой биографии сам Пушкин связывал не только с царскосельскими садами, но и с Михайловскими рощами. В Михайловском он осознал, «зачем на свет родился». Он постиг в нем истинную щедрость природы, ее безграничность, «красу, вечно сияющую». И он отдал сердце и любовь здешнему небу и земле, ее хлебу, цветам, деревьям и птицам. Михайловское было его домом, через окна которого он увидел свою Отчизну. Оно было его судьбой и счастьем. Через любовь к цветам, птицам и травам к великому поэту пришла любовь к своему народу, любовь светлая, жизнерадостная, как чудесная песнь соловья или иволги. Через любовь к природе Михайловского приходит радость и ко всем нам. (С. С. Гейченко)