Кто написал целину. Живописцы «Малой земли
Когда в феврале 1978 года в журнале «Новый мир», а следом за ним и в других изданиях появилась «Малая земля», даже несообразительные читатели (вроде меня, ученика 9 «А» класса средней школы №19 города Саратова) понимали, что генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев сам эту книгу не писал: слишком уж мастерски в ней все было выстроено. Тем более что за «Малой землей» последовали «Возрождение» (№5 «Нового мира» за 1978-й) и «Целина» (№11). Через три года в том же журнале, в №11 за 1981-й, были опубликованы еще две главы воспоминаний: «По заводскому гудку» и «Чувство Родины». Через год с небольшим, уже после смерти Л.И. Брежнева, в №1 за 1983-й появились еще три части: «Молдавская весна», «Космический Октябрь» и «Слово о коммунистах». Не приходилось сомневаться, что над текстом мемуаров генерального секретаря ЦК КПСС трудилась матерая акула пера, а то и целая акулья стая. Разбирало любопытство: кто же на самом деле создавал мемуары Л.И. Брежнева?
Ясность в 1991 году внес один из реальных авторов, известный журналист и поэт-песенник, бывший редактор «Правды» по отделу сельского хозяйства, к тому времени персональный пенсионер союзного значения Александр Мурзин , напечатавший в «Комсомольской правде» очерк о своей работе над воспоминаниями Брежнева:
, работавший в "Известиях", написал "Возрождение". "Малая земля" вышла из-под пера Аркадия Сахнина. Он хоть и не состоял в штате "Комсомолки", долгое время печатал там свои блестящие очерки и статьи. Я, в 1960-х член редколлегии этой газеты, стал автором "Целины". Аграновского и Сахнина я назвал открыто лишь потому, что их фамилии, как и моя, уже не раз обнародовались в прессе под грифом "причастных". Хотя я слышал, что семья ныне покойного Аграновского отрицает его связь с высочайшими мемуарами. А Сахнин - тот вообще угрожал подать на меня в суд и печатно обвинить в клевете, лишь только я посмею выступить сам или приплести к делу Аркадия Яковлевича. Так же думали автор "Молдавской весны" - В.Г. - и еще один человек с инициалами В.Г. - автор "Космического Октября" (оба в прошлом известные журналисты "Комсомолки"). Так что из пяти настоящих творцов мемуаров я остался единственным хранителем этой тайны, готовым честно о ней рассказать».
Обложка книги воспоминаний Л.И. Брежнева «Малая земля»
Как видно из цитаты, Александр Мурзин не гордился своей работой на Л.И. Брежнева и сама готовность в 1991 году рассказать о ней требовала мужества, которого не нашлось у других соавторов. Но по мере того, как советское общество становилось российским, брежневские годы из проклятого прошлого превращались в золотой век, о котором вспоминать легко и приятно.
Десятилетия спустя после признаний Александр Мурзина «второй В.Г.» - патриарх отечественной научной журналистики Владимир Губарев - посвятил работе над мемуарами Л.И. Брежнева целую главу уже своих мемуаров "Моя «Правда": Большие тайны большой газеты»:
«…Была одна тайна в жизни "Правды", о которой знало всего несколько человек. Речь идет о воспоминаниях Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева. Я писал главу "Космический Октябрь". По сравнению с Анатолием Аграновским, Аркадием Сахниным, Александром Мурзиным, Виталием Ганюшкиным моя задача осложнялась тем, что я работал "по-партизански": мне было запрещено контактировать с сотрудниками военно-промышленной комиссии и тщательно скрывать от Д.Ф. Устинова и его окружения, что я занимаюсь такими воспоминаниями. "Крышей" стала "Правда". Все встречи и командировки, необходимые для подготовки воспоминаний, представлялись как выполнение заданий "Правды". "Используй эту возможность, - сказал мне Афанасьев [главный редактор “Правды” в 1976-1989 годах - А.Ф.], - не каждому дано такое"…»
Рассказы Александра Мурзина и Владимира Губарева во многом совпадают. Прежде всего, из них мы узнаем имена реальных авторов и распределение тем между ними. Но созданием мемуаров генерального секретаря, разумеется, занимались не только журналисты. Александр Мурзин пишет:
«В апреле 1977-го мне позвонил В.Н. Игнатенко, зам. главного редактора "Комсомолки", пригласил к Л.М. Замятину и добавил интригующе:
- Там увидишь много наших. Есть такое ответственное и почетное задание, что никогда не догадаешься...
Леонид Митрофанович Замятин, генеральный директор ТАСС, поведал собравшимся о недавнем личном открытии. Умиляясь и восторгаясь, он рассказал, как ехал недавно поездом с К.У. Черненко и Л.И. Брежневым и генсек вспоминал свои детство, молодость, зрелость - всю жизнь. Какие потрясающие события он пережил! И как его биография согласуется с историей нашей Родины!
Замятин и Черненко принялись дружно склонять Ильича к воссозданию эпохальных мемуаров, но тот скромно возражал, упирая на занятость. Хотя вроде бы согласился поработать над такой книгой с группой назначенных помощников. Вот нам и рекомендовали подсобить товарищу Брежневу - собрать фактологию, набросать тексты...
Предложение несказанно ошарашило. Хотя как не помочь немолодому, вконец загруженному человеку, тем более главе страны?»
Итак, пользуясь современной терминологией, менеджерами проекта «Малая земля» были генеральный директор ТАСС Леонид Замятин и его заместитель Виталий Игнатенко (Мурзин назвал его прежнюю должность в «Комсомольской правде» - простительная ошибка памяти).
Леонид Замятин подробно рассказал о своей роли в создании мемуаров генерального секретаря в интервью журналу «Коммерсантъ-Власть»:
«...вся эпопея возникла почти случайно. Просто Брежнев, особенно в старости, любил вспоминать свои военные годы и чаще всего те жуткие месяцы под Новороссийском, когда горстка бойцов под командованием Цезаря Куникова действительно совершила подвиг, удерживая маленький клочок земли на мысе в Цемесской бухте. И очень хотел, чтобы кто-нибудь об этом написал.
Однажды, по-моему в 1977 году, едем мы в поезде на вручение Туле звезды Героя. И меня неожиданно приглашают в вагон к Брежневу. А там уже сидят Черненко, помощник генерального Саша Бовин и личный секретарь Леонида Ильича Галина Дорошина.
- Вот, - обиженно говорит Леонид Ильич, - сколько прошу о "Малой земле" написать, о солдатиках погибших, и все впустую. Может, ты возьмешься?
Черненко, конечно, тут как тут.
- Правильно, Леонид Ильич, народ заждался ваших воспоминаний.
Стою ошарашенный.
- Так я же не умею книги писать. Вот Бовин - тот мастер на все руки. К тому же он ваши рассказы слышал.
Санька на меня аж волком посмотрел.
- Да какой я писатель! Я могу статью, речь вашу, Леонид Ильич, а книгу - нет, не справлюсь.
Генеральный только огорченно махнул рукой. Ну, думаю, слава Богу, пронесло. Но через пару месяцев вызывает меня Суслов: "Как идут дела с книгой?" - "С какой книгой?" - "Да вы что?! Леонид Ильич поручил вам написать о подвиге солдат 18-й армии, а вы не начинали. Позор! Немедленно приступайте. Соберите небольшую группу, и больше никому ни слова. Работать в строжайшем секрете. Чтобы даже члены политбюро не знали. Считайте это важнейшим поручением партии"».
Рассказ Леонида Замятина добавляет много подробностей, но существенно расходится с воспоминаниями Александра Мурзина. Исходный пункт работы над мемуарами Брежнева Леонид Замятин и Александр Мурзин (несомненно, со слов последнего) рисуют одинаково: это дорожная беседа между Л.И. Брежневым, К.У. Черненко и Л.М. Замятиным зимой 1976-1977 годов. Замятин говорит, что ехали в Тулу вручать «Золотую Звезду»; звание города-героя Туле было присвоено 7 декабря 1976-го, торжества с участием генерального секретаря ЦК КПСС состоялись 17-19 января 1977 года, так что сообщение Замятина звучит достоверно; ехать два с половиной часа - в самый раз поговорить со вкусом.
Но в изложении Мурзина инициаторами написания мемуаров генсека выступали Замятин и Черненко; Замятин же на первый план выдвигает самого Брежнева («Сколько прошу о "Малой земле" написать, о солдатиках погибших, и все впустую. Может, ты возьмешься?»), вторым ставит Черненко («Правильно, Леонид Ильич, народ заждался ваших воспоминаний»), а себя убирает в тень - дескать, отказывался («Так я же не умею книги писать»), и вроде бы уже удалось спустить дело на тормозах, но тут вмешался Суслов - и пришлось взяться. В отказ Замятина верится с трудом. Какие карьерные перспективы открывала работа над мемуарами Леонида Ильича, Замятин не мог не оценить сразу же, как только было произнесено слово «воспоминания» (в итоге Леонид Митрофанович стал заведующим персонально «под него» созданного отдела ЦК).
В версии Замятина далее появляется Суслов и дает указание немедленно приступать к работе в строжайшем секрете. Как уже сказано выше, я ни на грош не верю, будто Замятин уклонялся от чести работать над мемуарами генсека, но вот сообщение о приеме у Суслова и указание работать в секрете от членов политбюро представляются достоверными. Готовить воспоминания Л.И. Брежнева без санкции Суслова (члена Политбюро, второго секретаря ЦК, курировавшего идеологию) было бы вопиющим нарушением субординации; профессиональный «орговик», каким был К.У. Черненко (в тот момент «простой» секретарь ЦК), на такое, наверное, органически не способен. Слова же о секрете от членов Политбюро подтверждаются рассказом Губарева, которому было специально велено скрывать работу над «Космическим Октябрем» как раз от члена Политбюро Д.Ф. Устинова и его сотрудников.
Еще более расходятся версии Александра Мурзина и Владимира Губарева, с одной стороны, и Леонида Замятина, с другой, в изложении дальнейших событий. Александр Мурзин и Владимир Губарев рассказывают о встрече в здании ТАСС всех будущих авторов, на которой распределялись темы, и затем о встрече всех авторов в ЦК КПСС. Слова Мурзина частично приведены выше, продолжим его цитировать: «Все кивнули, и сияющий Л.М. Замятин радостно занялся определением конкретных тем. ...Аграновский первым выбрал себе Украину, Сахнин - войну, В.Г.-второй - космос. И целина осталась за мной как бы сама собой».
Владимир Губарев вспоминает: «Я не знаю, у кого родилась эта идея мемуаров Брежнева, думаю, что она родилась у Виталия Игнатенко. Однажды он позвонил, мы приехали и собрались в кабинете. Замятин был в ЦК партии. Нас было несколько человек. Толя Аграновский, Аркаша Сахнин, Саша Мурзин. Виталий Ганнушкин был позже. Шел разговор о том, что хорошо бы написать мемуары. Уже было ясно, честно говоря, по подбору людей, кто чем должен заниматься». И в другом месте он же утверждает: «Я работал научным обозревателем "Правды", когда получил специальное задание. Как уже было сказано выше, во время встречи в ЦК партии мне предложили написать "космическую часть" мемуаров».
Мурзин писал свой очерк спустя 14 лет после событий, Губарев - через 35. Ошибки памяти в таких случаях неизбежны, но суммарно можно получить следующую картину: Александра Павловича и Владимира Степановича пригласил в ТАСС Виталий Игнатенко, Леонид Замятин ввел авторов в курс дела, были распределены темы, через несколько дней все авторы были в ЦК КПСС на приеме у К.У. Черненко.
Но в рассказе Леонида Замятина никакие общие собрания авторского коллектива не упоминаются. После приема у М.А. Суслова, как ему помнится, события развивались так:
«Вскоре приглашают к Самому. И Леонид Ильич говорит: "В Институте международных экономических отношений работает подполковник Пахомов. Он был моим помощником по политотделу 18-й армии. Сейчас, правда, совсем больной, жалко мужика. Я его в институт и пристроил. Так вот, он каждый день вел записи боев. Возьмите у него все тетрадки, возьмите у Дорошиной, что я ей навспоминал, и, пожалуйста, напишите наконец о солдатах..."
Игнатенко съездил к Пахомову, забрал дневники и предложил передать их известному в ту пору журналисту Аркадию Сахнину.
Я позвонил в "Новый мир" и пригласил Аркадия к себе.
- Есть важнейшее партийное поручение, совершенно секретное и очень ответственное.
Тот немедленно согласился и через два месяца принес уже набранное в одном экземпляре творение. Читаю и прихожу в тихий ужас. Скучно, сухо, казенно. И на каждой странице Брежнев, Брежнев, Брежнев. Отдаю Игнатенко - тот в панике. Еду к Черненко, рассказываю.
- Я сам читать не буду - что я в этом понимаю? Но Леониду Ильичу доложу.
Брежнев, конечно, огорчился страшно. Так ждал, а книги нет. А потом вдруг говорит: "А вот я на последнем съезде комсомола речь читал. Первая речь, которая мне самому понравилась. Живая такая, умная, яркая. Может быть, и книгу тому предложить, кто речь писал?"
Я к Игнатенко: "Кто речь писал?" - "Анатолий Аграновский". Вот это замечательно. Лучший журналист страны. Только знали бы вы, сколько я его уговаривал. Ни в какую. И не мой жанр, и болен, и не справлюсь. Но ведь и нам отступать некуда. Звоню Черненко. Тот приглашает Аграновского к себе. Уж не знаю, что говорил Константин Устинович Анатолию Абрамовичу, но вернулся от него Аграновский смиренным. И мы засели за работу. Игнатенко собирал недостающий материал, Аграновский писал, я следил за политической мыслью.
Леонид Ильич... в тот год очень плохой был и чаще лежал в больнице, чем бывал на работе. Поэтому, когда у нас возникали вопросы, я писал записку Черненко, а тот отвозил ее в ЦКБ. Месяца через три повесть была готова. Ее отпечатали в пяти экземплярах в формате "Нового мира" и два из них отправили в больницу. Дорошина читала, а Брежнев по другому экземпляру иногда правил…
...Потом уже книга, всенародная читка, спектакли и оперы. И, конечно, по просьбе трудящихся - продолжение"».
Таким образом, по версии Замятина, сначала была написана и даже опубликована «Малая земля» и лишь после этого приступили к подготовке других глав воспоминаний. В такой схеме для общего собрания авторского коллектива с распределением тем попросту и места-то нет.
Прежде чем сопоставлять версии, присмотримся к самим действующим лицам.
Итак, (1922-1984), в 1977 году - специальный корреспондент «Известий», (1930-1998) - заведующий отделом, член редколлегии газеты «Советская культура», (1938 года рождения) - научный обозреватель «Правды», Александр Мурзин (1929-2006) - заведующий сельхозотделом, член редколлегии «Правды», Аркадий Сахнин (1910-1999) - заведующий отделом публицистики, член редколлегии «Нового мира».
Первое, что буквально бросается в глаза в этом списке, - неравенство имен. Анатолий Аграновский, знаменитейший из знаменитых, символ профессии («фрукт - яблоко, поэт - Пушкин, журналист - Аграновский»), живой классик, чье творчество изучают на журфаках, и dei minoris, за пределами цеха безвестные. Но и меньшая братия явственно распадается надвое: Ганюшкин, Губарев и Мурзин - сравнительно молодые люди (никому еще нет 50), все они давние сотрудники той самой «Комсомольской правды», в которой Виталий Игнатенко с феерической скоростью (менее чем за 10 лет) прошел славный путь от стажера до заместителя главного редактора; и Аркадий Сахнин, почти ровесник Леонида Ильича, 67-летний литератор из «Нового мира».
О творчестве этого литератора, по правде говоря, мне трудно что-либо сказать. Из дневников Корнея Чуковского известно о «деле Сахнина»: «17 июля 1955 года... Сейчас у меня ночует Бек. Он рассказал мне дело Сахнина, укравшего у сосланной Левиной ее роман. Она прислала в «Знамя» роман о Японии. Он, как секретарь редакции, сообщил ей, что роман принят, и попросил сообщить свою биографию. Она ответила, уверенная, что он, приславший ей радостную весть о том, что роман будет напечатан, достоин полной откровенности. Чуть только он узнал, что она была арестована, он украл у нее роман, содрал огромный гонорар (роман печатался и в Детгизе, и в «Роман-газете») и не дал ей ни копейки. Теперь на суде его изобличили, но как редакция «Знамени» пыталась замутить это дело, прикрыть мошенника, запугать Левину и опорочить Бека, который и открыл это дело!»
В комментариях Е.Ц. Чуковская добавляет: «Речь идет о романе А.Я. Сахнина "Тучи на рассвете", напечатанном в журнале "Знамя" (1954-й, №2, 3). В том же году роман вышел в "Роман-газете" (№7,8), в Детгизе и в Гослитиздате. Между тем ссыльная Pаиса Семеновна Левина обратилась в суд с заявлением, что она послала в peдакцию "Знамени" свой роман, а сотрудник журнала А. Сахнин заимствовал из ее рукописи многие сюжетные ходы, ситуации и отрывки и опубликовал книгу под своим именем... Суд постановил обязать Сахнина выплатить Левиной часть гонорара и поставить ее имя... "Тучи на рассвете" переизданы (без имени Левиной) в 1957, 1965, 1968 и 1975 году. Другие книги А. Сахнина - о подрывной деятельности американского империализма против Чили, против социалистических стран, о польской разведке в ФРГ, а также о подвигах машинистов и подводников».
К этой справке можно добавить, что Аркадий Сахнин писал еще и о подвигах чекистов, китобоев, саперов, моряков торгового флота, трактористов, целинников, милиционеров, пограничников, дружинников, водолазов и 15-летней школьницы, задержавшей вооруженного бандита; после «дела» в «Знамени» более не работал и романов не публиковал, все прочие его книги - документальные повести и сборники очерков.
Ни с комсомольским журналистом Игнатенко, ни с дипломатом Замятиным видимых пересечений биография Сахнина не имеет. Почему Замятин или Игнатенко решили привлечь Сахнина к работе над мемуарами генерального секретаря - решительно непонятно. Сахнин печатался в «Комсомолке», и потому Игнатенко был с ним знаком. Но Аркадий Яковлевич старше Виталия Никитича на 31 год, так что вряд ли отношения между ними заходили дальше знакомства; например, друзьями-приятелями на почве работы или совместного проведения досуга они быть не могли.
Впрочем, участие в подготовке мемуаров генсека не первый загадочный момент в биографии Сахнина. Демобилизовавшись в 1948 году из армии, редактор дивизионной газеты стал ответственным секретарем журнала «Знамя» - взлет поразительный, почти невероятный: достаточно сказать, что в 1932-1941 годах эту должность занимал Анатолий Тарасенков, классик советской литературной критики.
Рассказ Леонида Замятина выглядит достоверным в том, что Сахнина привлекли к подготовке мемуаров вождя не вместе и не одновременно с Аграновским, Ганюшкиным, Губаревым и Мурзиным.
Фото: Владимир Федоренко / РИА Новости
Достоверным представляется и рассказ Замятина об организации литературного производства: «Игнатенко собирал недостающий материал, Аграновский писал, я следил за политической мыслью». Из авторов «болванок» Леонид Митрофанович упоминает только Сахнина и Мурзина, причем последнего ошибочно называет собкором «Правды» по Казахстану: «Правда, первый вариант "Целины" делал бывший корреспондент "Правды" по Казахстану Мурзин. Только и его Аграновский как следует выправил. Придал изящества и блеску». Видел он их, похоже, мельком, потому и не запомнил толком, предоставив общение с ними Виталию Игнатенко. Главный писатель для него - Аграновский.
По словам Замятина, Аграновский отказывался от данной
работы и усмирил его К.У. Черненко. Видимо, так оно и было: генеральный директор ТАСС был для специального корреспондента «Известий» коллега по перу и не более, а вот секретаря ЦК КПСС коммунист Аграновский ослушаться не мог.
Мурзин и Губарев не упоминают Аграновского как редактора своих текстов. Мурзин даже утверждает: «Троица заговорщиков, ничтоже сумняшеся, издала всего лишь наши "болванки"... Не уверен, читал или нет Леонид Ильич свои мемуары, но зато я прочитал в них, изданных, то, что сам написал». Вот этот момент доверия не вызывает.
Нетрудно заметить, что воспоминания Губарева и Мурзина о работе над воспоминаниями Брежнева написаны в разной манере. Не перепутаешь. Однако между главами «Воспоминаний» стилистического разнобоя нет, и попытки по стилю отличить цитаты из «Малой земли», «Возрождения» и «Целины» ни разу не удавались. Кто-то должен был привести журналистов, каждого со своей яркой индивидуальностью и собственной манерой письма, к «одному знаменателю», и логично, что этим «кем-то» был «лучший журналист страны». Анатолий Аграновский. Думается, именно Виталий Игнатенко организовал производственный процесс таким образом, что авторы «болванок» не замечали рерайта.
Отметим следующий момент в рассказе Мурзина: «Все кивнули, и сияющий Л.М. Замятин радостно занялся определением конкретных тем... Аграновский первым выбрал себе Украину, Сахнин войну, В.Г.-второй - космос. И целина осталась за мной как бы сама собой». Вот тут хочется воскликнуть: вот стиль Виталия Игнатенко! Именно так он 20 лет руководил ИТАР-ТАСС: все делалось согласно его воле, но как бы само собой. Люди, надо заметить, лучше всего работают, когда не замечают, что ими руководят. Вот и здесь заведующего сельхозотделом «Правды», разумеется, пригласили, чтобы поручить целину (не космос же и не войну!), но у него осталось впечатление, будто он сам выбрал близкую ему тему. Высокий класс, что еще тут скажешь.
Губарев и Мурзин не упоминают о каких-либо материалах, исходящих от самого мемуариста. Таким образом, «диктовки» Брежнева и его ответы на вопросы из ЦКБ, о которых говорит Замятин, им не показывали. Из рассказов Губарева и Мурзина может возникнуть впечатление, что журналисты, работая над воспоминаниями Брежнева, пользовались безбрежной творческой свободой. Разумеется, это было не так.
Приведу лишь один пример. В «Целине» говорится: «Можно сказать: всего четыре года в начале трудовой деятельности целиком были отданы деревне. А можно иначе: целых четыре года. Землеустроителем начал работать в самом начале коллективизации, а на завод вернулся, когда она была в основном завершена. Эти годы - с 1927 по 1931-й - равны эпохе в истории страны». Биография Брежнева изложена здесь неверно: землеустроителем он работал в 1927-1930 годах, осенью 1930-го поступил в Московский институт сельхозмашиностроения, год проучился в нем, затем перевелся в Металлургический институт в родном Каменском. Но вуз был вечерний, обязательным условием обучения была работа на производстве, и Леонид Брежнев устроился на металлургический завод кочегаром в теплосиловой цех. Это «спрямление» жизненного пути (поработал землеустроителем и вернулся на завод) исходит, несомненно, от самого Леонида Ильича - кто бы еще осмелился переписывать по своему вкусу биографию генерального секретаря ЦК КПСС. Но указание Брежнева было доведено до Александра Мурзина так искусно, что он этого даже не запомнил.
Можно реконструировать следующую цепь событий. 17 января 1977 года по дороге в Тулу происходит беседа Л.И.Брежнева, К.У.Черненко и Л.М.Замятина о написании мемуаров вождя; через некоторое время, в феврале или марте 1977 года, Суслов даёт указание Замятину «приступать немедленно» и происходит новая встреча Замятина с Брежневым; незамедлительно после нее Игнатенко забирает подготовленные материалы и передаёт их Сахнину; «через два месяца» тот передает Замятину и Игнатенко текст, который обоих приводит в ужас; огорченный Брежнев подсказывает незадачливым меморайтерам идею привлечь к делу Анатолия Аграновского; тот сначала отказывается, но устоять под нажимом К.У.Черненко не может. В этот ряд вполне укладывается приглашение Виталием Игнатенко в апреле 1977 года к Замятину, помимо Аграновского и Сахнина, Ганюшкина, Губарева и Мурзина, проведение установочной беседы с ними, распределение тем и начало работы в расширенном составе.
Как это обычно и происходит, ответы на одни вопросы немедленно порождают другие. В частности, если работа над «Малой землей» и «Космическим Октябрем» началась одновременно или почти одновременно, то почему они были опубликованы с таким большим разрывом - без одного месяца пять лет? Но об этом - в следующий раз.
31 марта 1980 года Леониду Ильичу Брежневу была вручена Ленинская премия по литературе.
От именной шашки до писательской премии
31 марта 1980 года в истории Советского Союза произошло эпохальное событие - в Свердловском зале Кремля состоялось торжественное вручение Ленинской премии по литературе генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу. Советский лидер был отмечен за создание трилогии воспоминаний - «Малая земля», «Возрождение» и «Целина».
Присуждение Брежневу литературной награды дало советскому народу такую почву для анекдотов, что их с лихвой хватило на период до распада СССР и даже на последующие годы раздельной жизни некогда братских народов.
В то, что автором трилогии является сам Брежнев, в СССР не поверил никто, несмотря на восхваление официальной пропагандой литературного таланта генсека.
Лидер страны к тому времени постепенно угасал, съедаемый тяжёлой болезнью. Брежневу становилось всё труднее даже зачитывать по бумажке речи, подготовленные помощниками, - о каком написании книг тут можно говорить?
Стареющий генсек становился всё более сентиментальным, со слезами на глазах принимая всё новые и новые награды, которыми усердно потчевало Брежнева его окружение.
За пять лет с 1976 по 1981 годы Брежнев трижды был удостоен звания Героя Советского Союза, в 1978 ему вручили высший полководческий орден «Победа» с грубым нарушением статута награды. В эту же пятилетку генсек получил погоны маршала и именную шашку с золотым изображением Государственного герба СССР.
Щедро сыпались на грудь советскому лидеру и награды социалистических стран - три Золотые Звезды Героя Народной Республики Болгария, орден Золотой Звезды Вьетнама, три Золотые Звезды Героя ГДР и прочее, и прочее…
Над этой страстью к орденам и медалями страна откровенно смеялась, и премия по литературе только добавила красок комедии, постепенно переходящей в трагедию целого государства… После этого в Советском Союзе полушутя, полусерьёзно стали говорить, что вскоре Леониду Ильичу вручат медаль «Мать-героиня», поскольку других наград, которых у него ещё нет, в стране уже не осталось.
Книги Брежнева поручили озвучить Штирлицу
Репродукция обложки книги генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева «Малая земля» на японском языке с автографом автора.
Трилогия Брежнева впервые увидела свет в журнале «Новый мир» за 1978 год: в № 2 была опубликована «Малая земля», в № 5 - «Возрождение», в № 11 - «Целина». А дальше началось форменное безумие - произведение генсека стали выпускать тиражами, которые не снились классикам мировой литературы. Тираж каждой из трёх книг составил 15 миллионов экземпляров. Трилогию оперативно перевели на 65 языков и разослали в библиотеки 120 стран мира.
Для литературного чтения произведений Брежнева на телевидении и радио привлекли самого Штирлица - народного артиста СССРВячеслава Тихонова. Кроме того, трилогию выпустили в не самом привычном для того времени формате аудиокниги, на грампластинках.
Изучение трилогии Брежнева включили в школьную программу.
Безумный ажиотаж начал потихоньку спадать после смерти генсека в ноябре 1982 года. А с началом перестройки мемуары Брежнева и вовсе стали едва ли не главным символом «проклятого прошлого». В 1987 году трилогию изъяли из книжных магазинов и библиотек, передав в макулатуру.
Революционный порыв перестройки был ещё одним проявлением крайности - при всём скептическом отношении к литературному таланту Брежнева такой участи книги не заслуживали.
Как же появились на свет воспоминания Брежнева и кто на самом деле был их автором?
Операция «Писатель»
На сей счёт, как и положено, существует несколько версий. Одна из наиболее правдоподобных принадлежит Леониду Замятину, в 1970–1978 годах являвшемуся генеральным директором ТАСС.
По свидетельству Замятина, стареющий генсек в рабочих поездках всё чаще предавался воспоминаниям о детстве, молодости, своём участии в Великой Отечественной войне. Особенно часто Брежнев вспоминал о Малой земле - плацдарме на берегу Цемесской бухты, захваченном частями советской морской пехоты в феврале 1943 года. Этот клочок земли советские солдаты обороняли 225 дней, после чего перешли с него в наступление, освободив Новороссийск. Начальник политотдела 18-й армии полковник Леонид Брежнев был непосредственным участником тех событий, около 40 раз переправлялся на плацдарм. Приходилось ему лично участвовать в боях, и жизнь будущего генсека висела на волоске.
Брежнев хотел, чтобы о подвиге солдат, оборонявших Малую землю, была написана книга. За эту идею ухватился Константин Черненко, являвшийся «правой рукой» Брежнева. Черненко, который через несколько лет окажется на месте генсека, счёл, что мемуары советского лидера будут весьма полезными для идеологической работы как внутри страны, так и за рубежом.
На Леонида Замятина была возложена организационная и контролирующая работа - в строжайшем секрете ему предстояло собрать коллектив авторов, который и должен был стать «писателем Брежневым».
Вместе с Замятиным в подборе команды участвовал и его первый заместитель Виталий Игнатенко, который впоследствии с 1991 по 2012 год будет занимать пост генерального директора ИТАР-ТАСС.
Полковник Леонид Ильич Брежнев со своим адъютантом Иваном Павловичем Кравчуком. Новороссийск. Малая земля, 1943 год. Снимок из книги «В памяти и в сердце - навсегда». Политиздат, 1975 год. Великая Отечественная война (1941–1945).
Команда «негров»
В группу по написанию мемуаров вошли журналисты с именем, которых, разумеется, предупредили - на сей раз их имя рядом с произведением указано не будет.
В 1991 году известный журналист Александр Мурзин, в своё время возглавлявший в «Правде» отдел по сельскому хозяйству, рассказал, что именно он был автором «Целины» - той части брежневской трилогии, в которой рассказывалось о работе Брежнева в Казахстане в период освоения целинных земель.
По словам Мурзина, автором «Малой земли», в которой рассказывалось о военной биографии Брежнева, был знаменитый публицист газеты «Известия» Аркадий Сахнин, а автором «Возрождения», где рассказывалось о работе будущего генсека в Запорожье во время послевоенного восстановления страны, - Анатолий Аграновский, носивший в 1970-х годах неофициальное звание лучшего журналиста в СССР.
При этом, как говорил Мурзин, Сахнин грозил подать на него в суд за «разоблачение», не желая, чтобы его имя как-то было связано с брежневской трилогией.
Есть также версия, что Анатолий Аграновский не только написал «Возрождение», но ещё и отвечал за окончательную обработку мемуаров, написанных коллегами.
Книги «Поездка Леонида Ильича Брежнева по Сибири и Дальнему Востоку» и «Целина».
Посмертная цензура
Итак, 31 марта 1980 года Леонид Брежнев получил Ленинскую премию за трилогию «Малая земля», «Возрождение» и «Целина».
Но далеко не все знают, что на этом мемуары генсека не заканчиваются. В № 11 журнала «Новый мир» были опубликованы ещё две части воспоминаний - «Жизнь по заводскому гудку» (воспоминания о детстве и юности) и «Чувство Родины» (молодые годы Брежнева, учёба в институте, служба в армии).
В 1983 году, уже после смерти Брежнева, в «Новом мире» опубликовали ещё три части воспоминаний - «Молдавская весна» (о работе первым секретарём компартии Молдавии), «Космический Октябрь» (о курировании от ЦК КПСС космической программы СССР) и «Слово о коммунистах» (размышления об истории и роли партии).
Известно, что автором «Космического Октября» сталВладимир Губарев, один из лучших отечественных журналистов, работавших по «космической тематике». Губарев неожиданно столкнулся с жёсткой цензурой - после смерти Брежнева на пути мемуаров встал всемогущий министр обороны СССР Дмитрий Устинов, по чьему распоряжению из текста было вычеркнуто всё, что главный советский военный счёл связанным с государственной тайной.
Было очевидно, что после смерти Брежнева у советского руководства пропал интерес к публикации его мемуаров. Последние главы, где должна была быть описана работа Леонида Ильича на посту генсека, а также, по некоторым данным, его политическое завещание, не увидели свет вовсе.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев и лётчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза Валерий Кубасов. Космонавт передаёт книгу «Малая земля» и портрет Леонида Ильича, побывавшие в космосе. 1980 год.
Бывает и хуже
Работа «литературных негров» с «автором» велась заочно. По воспоминаниям Владимира Губарева, Брежнев к тому времени не был уже в состоянии лично заниматься работой над книгой. Вместо него с журналистами трудились специально закреплённые члены Политбюро.
В этом-то и заключается главная проблема, связанная с мемуарами Брежнева, - по сути, это были профессионально написанные воспоминания «от первого лица», к которым это лицо руки не приложило.
Богатая биография Леонида Ильича Брежнева действительно позволяла написать уникальные мемуары, имевшие все шансы стать настоящим, а не «дутым» бестселлером. И участие в работе над такими воспоминаниями журналистов - обычная практика.
В жизни, однако, получилось иначе. Вместо настоящих мемуаров Брежнева в истории остался качественный журналистский труд, ставший ценным историческим памятником последних лет эпохи застоя.
Трилогия Брежнева - книги-воспоминания «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина», автором которых считался , но которые на самом деле были написаны профессиональными журналистами. За эту трилогию Брежнев был удостоен в апреле года по литературе. Тираж каждой книги составил 15 миллионов экземпляров, благодаря чему Л. И. Брежнев стал самым издаваемым в писателем. Книги были внесены в школьную программу по литературе. Трилогия увидела свет в журнале «Новый мир» в году (в № 2 - «Малая земля», в № 5 - «Возрождение», в № 11 - «Целина»). В том же «Новом мире» в № 11 за год были опубликованы дополнительные главы «По заводскому гудку» и «Чувство Родины», а в № 1 за г. - главы «Молдавская весна», «Космический Октябрь» и «Слово о коммунистах».
Авторство трилогии
«Возрождение» на самом деле написал известный очеркист , «Малую землю» - публицист газеты «Известия» Аркадий Сахнин, а «Целину» - ведущий корреспондент газеты Александр Мурзин. Вместо гонорара Александр Мурзин был удостоен в феврале ордена Дружбы Народов «за многолетнюю и плодотворную работу и в связи с 50-летием», а Аркадий Сахнин был награждён орденом Октябрьской Революции. Авторство продолжения трилогии точно неизвестно, «Молдавская весна» и «Космический Октябрь» по воспоминаниям А. П. Мурзина были написаны двумя разными журналистами , оба из которых имели инициалы «В. Г.» В качестве участников написания мемуарной трилогии упоминаются также генеральный директор Леонид Замятин и его первый заместитель Виталий Игнатенко, получившие Ленинскую премию в 1978 году за сценарий документального фильма «Повесть о коммунисте» (считается, что их роль в написании мемуаров была контролирующей). Упоминают также, что консультировал «меморайтеров» помощник Брежнева А. М. Александров-Агентов. Инициативу создания трилогии приписывают , который в стал кандидатом в члены Политбюро, и Л. М. Замятину. По воспоминаниям того же А. П. Мурзина, замышлялось и продолжение воспоминаний Брежнева под названием «На посту генсека», автором которого должен был стать ещё один журналист «Комсомольской правды» с инициалами «В. Д.»
Юмор о трилогии
- По поводу одной из книг трилогии её реальный автор Александр Мурзин сочинил частушку: «Появилась „Целина“ - удивилась вся страна: как же вождь её состряпал - коль не смыслит ни хрена?»
- Анекдот:
) , в которых текст читает актёр Малого театра Юрий Каюров . Изучение книг было внесено в школьную программу по литературе. В «Новом мире» № 11 за 1981 год были опубликованы «Воспоминания» Л. И. Брежнева, состоявшие из двух книг: «Жизнь по заводскому гудку» и «Чувство Родины». В 1982 году «Воспоминания» были изданы отдельной книгой.
«Жизнь по заводскому гудку»
Первая глава в сборнике «Воспоминания», 14 страниц.Брежнев вспоминает о своём детстве в Каменском, будущем городе Днепродзержинске . Рассказывает о своей семье, родителях. Вспоминает о нелёгкой жизни пролетариата в Российской Империи. Упомянул о становлении ВКП(б) в Екатеринославской губернии , о революционной борьбе под руководством известных большевиков Бабушкина и Петровского .
«Чувство Родины»
Вторая глава в сборнике «Воспоминания», 20 страниц.Мемуары Брежнева, опубликованные после его смерти
Книги «Молдавская весна», «Космический Октябрь» и «Слово о коммунистах» при жизни Брежнева не публиковались. В сборнике «Воспоминания», изданном после его смерти, все книги, в том числе и «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина» обозначены как главы
.
«Молдавская весна»
Пятая глава в сборнике «Воспоминания», 34 страницы.«Космический Октябрь»
Седьмая глава в сборнике «Воспоминания», 39 страниц.«Слово о коммунистах»
Восьмая глава в сборнике «Воспоминания», 24 страницы.Книгу «Возрождение» написал известный очеркист Анатолий Аграновский , «Малую землю» - публицист газеты «Известия» Аркадий Сахнин , а «Целину» - ведущий корреспондент газеты «Правда » Александр Мурзин .
Есть предположение, что награждение Александра Мурзина в феврале орденом Дружбы народов «за многолетнюю и плодотворную работу и в связи с 50-летием», а Аркадия Сахнина орденом Октябрьской Революции было своего рода «гонораром ».
По другим данным, всю трилогию написал Анатолий Аграновский .
В качестве участников написания мемуарной трилогии упоминаются также генеральный директор ТАСС Леонид Замятин и его первый заместитель Виталий Игнатенко , получившие Ленинскую премию в 1978 году за сценарий документального фильма «Повесть о коммунисте». Полагают, что их роль в написании мемуаров Л. И. Брежнева была контролирующей.
Упоминают также, что консультировал «меморайтеров» помощник Брежнева А. М. Александров-Агентов .
Эта книга представляет собой исторический документ. Леонид Ильич не писал эту книгу, но она написана с его слов и на основе дневников его помощника по политчасти. Когда мне задают вопрос насчет «Малой земли»: «Писал ли Леонид Ильич эту книгу?» - я говорю, что не писал, но он является автором этой книги, так как она написана с его слов, но литературно обработана людьми, которые владели пером. Брежнев пером не владел. После написания «Малой земли» нашей группой были подготовлены ещё 11 глав, которые собраны в одну книгу, но она так и не была издана. У меня есть единственный экземпляр этой книги. Издательство «Вагриус» предлагало мне издать её. Я сказал, что у меня нет возражений. В этих главах рассказывается о пребывании Леонида Ильича в Молдавии и о покорении космоса. Есть там и глава, которую можно назвать его политическим завещанием.
Авторство продолжения трилогии точно неизвестно. «Молдавская весна» и «Космический Октябрь», по воспоминаниям А. П. Мурзина, были написаны двумя разными журналистами «Комсомольской правды », оба из которых имели инициалы «В. Г.» По воспоминаниям того же А. П. Мурзина, замышлялось и продолжение воспоминаний Брежнева под названием «На посту генсека», автором которого должен был стать ещё один журналист «Комсомольской правды» с инициалами «В. Д.»
Напишите отзыв о статье "Трилогия Брежнева"
Ссылки
- в библиотеке Максима Мошкова
- Брежнев Л. И. Малая Земля // . - М .: Политиздат, 1982.
- Валиуллин К. Б., Зарипова Р. К. - Уфа: РИО БашГУ, 2002
- Земляной C. // НГ - субботник. - 25 июня 2001. - № 25 (72) . (недоступная ссылка)
- . Lenta.ru. Проверено 7 февраля 2015.
Примечания
Отрывок, характеризующий Трилогия Брежнева
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.
Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d"Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j"ai pris le gout de la guerre, et bien m"en a pris. Ce que j"ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L"ennemi du genre humain , comme vous savez, s"attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l"ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s"installer au palais de Potsdam.
«J"ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d"une maniere, qui lui soit agreable et c"est avec еmpres sement, que j"ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu"il doit faire s"il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu"une petite chose, c"est le general en chef. Comme il s"est trouve que les succes d"Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m"appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n"y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l"Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s"empare des lettres, les decachete et lit celles de l"Empereur adressees a d"autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д"арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l"Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
Владимир Мусаэльян запечатлел буквально каждый шаг советского лидера
Владимир Мусаэльян: «Утром 10 ноября Брежнев умер. А ведь через неделю должен был состояться пленум ЦК КПСС, на котором он назвал бы преемника - Владимира Щербицкого»
Три десятилетия назад закончилась эпоха застоя. Именно столько прошло с момента смерти ее главного архитектора - Леонида Ильича Брежнева. За это время отношение общества и к брежневской эпохе, и к персоне, ее олицетворявшей, сменилось неоднократно - от высмеивания до ностальгии и обратно. Сегодня сравнивать ситуацию в стране с застоем стало общим местом - вплоть до практически дословного совпадения политических анекдотов. А между тем людей, досконально знавших ту эпоху изнутри, осталось совсем немного. Ну а тех, кто лично общался с Брежневым, и того меньше.
О том, каким он был на самом деле, «дорогой Леонид Ильич», «Итогам» рассказал личный фотограф генсека Владимир Мусаэльян.
Владимир Мусаэльян.
- Владимир Гургенович, для вас смерть генсека была неожиданностью?
Полнейшей. 7 ноября были парад и демонстрация, а вечером прием в Кремле. Леонид Ильич выглядел хорошо. После уехал в Завидово (госрезиденция в нынешней Тверской области) в прекрасном расположении духа. Шутил, смеялся, хорошо поохотился. Я ведь был с ним и могу утверждать: он тогда решился на что-то важное, это его раскрепостило, как человека, сбросившего тяжелую ношу. 9 ноября мы вернулись в Москву. Он поехал на работу, встретился с Андроповым, был бодр и вечером пошел спать в отменном состоянии духа. Утром 10 ноября он умер. А ведь через неделю должен был состояться пленум ЦК КПСС, на котором он назвал бы преемника - Владимира Щербицкого.
- Откуда знаете?
Я оказался невольным свидетелем разговора Леонида Ильича с секретарем ЦК Иваном Капитоновым, занимавшимся кадровыми вопросами. «Видишь это кресло? - спросил Брежнев, указывая на свое место. - Его займет Владимир Васильевич Щербицкий (член Политбюро, первый секретарь ЦК компартии Украины). Так что кадры подбирай соответственно». Это было 4 ноября - менее чем за неделю до смерти Брежнева. А перед этим он снял с КГБ Андропова и поставил на это место главу украинского КГБ Федорчука, хотя Андропов и просил за Чебрикова. Брежнев явно готовил перемены под Щербицкого, расставляя близких ему людей. Почему Щербицкий? Он был относительно молод и здоров, Брежнев ему доверял. А вот о серьезной болезни Андропова и Черненко знал…
Владимир Васильевич Щербицкий,Первый Секретарь ЦК КП УССР
- Так ведь он и сам не мог похвастаться богатырским здоровьем…
На одной из последних его фотографий августа 1982 года я написал: «Как же власть изнашивает человека! Больно смотреть». Но Брежнев и тогда не был неадекватен, как это потом пытались представить. Да, он уставал: все реже ходил на приемы, старался не работать до полуночи, уезжал в Завидово в четверг после Политбюро, а не в пятницу. Энергии стало меньше - все же 75 лет. Что у него точно было, так это бессонница. Он принимал снотворное, и много. Верил в него, поэтому врачи это использовали и подсовывали плацебо - «пустышки».
Но меня поражает, как потом люди из его окружения - тот же переводчик Виктор Суходрев - говорили, что он был недееспособен. Я так и сказал: «Виктор, не выдумывай! Ты был переводчиком и никогда бы не рискнул домысливать за руководителя страны». Да, власть изнашивает. Недаром американцы закрепили за высшим постом только два срока. Ведь мало того, что с утра до ночи «на дежурстве» по стране, так еще и ночью, и на прогулке - все те же мысли… Я видел, как, гуляя в Завидове, Брежнев мыслями был на работе.
Любимое место отдыха заядлого охотника - Завидово.
- Когда он стал сдавать?
Я заметил такие признаки где-то в 1975-м: он тогда из Хельсинки вернулся никакой. Через год уже в семье об этом заговорили вслух. Виктория Петровна, жена, пыталась повлиять: «Леня, посмотри на себя! Ты же устал». А он: «Товарищи мне доверяют, они не хотят, чтобы я уходил». Не хотели? Конечно! Помню, как на его день рождения собралось высшее руководство. Суслов, второй человек в партии, зачитал текст поздравления и указ о награждении Леонида Ильича орденом Ленина и очередной Золотой звездой Героя Советского Союза. «Ну раз вы так решили, мне приятно принять эту награду», - отреагировал Брежнев. И вдруг заговорил, что устал и не пора ли ему покинуть пост генсека. Я не поверил ушам. В ответ - гробовое молчание. Потом нестройный хор: «Вы - наше знамя! Как же мы без вас? Вы отдыхайте, дорогой Леонид Ильич, а мы будем работать с удвоенной энергией». Он им: «Хорошо, сделайте меня почетным председателем партии, как в США». Но они наотрез - нет! Я было подумал, что это сталинский синдром: Иосиф Виссарионович проверял окружение, сообщая, что готов «уйти», - те, кто соглашался с вождем всех народов, сами отправлялись на покой, и быстро. Но с Брежневым было по-другому. Все закончилось тем, что Политбюро согласилось лишь ограничить его рабочий день.
Если бы Брежнев ушел в 70 лет, остался бы в памяти людей совсем другим человеком. Но не ушел. Дело не только в товарищах - сам не смог. Власть - она ж такая сладость! Достаточно посмотреть на Путина и Медведева. Ведь видно: им нравится…
- Усталость - одно, но говорят, что Брежнев уже не все контролировал?
Правильно говорят, но это не показатель болезни. Брежнев не любил менять людей, а посему подбирал их тщательно, хотя потом все равно их контролировал. Но рано или поздно у любого правителя приходит это чувство, когда он уверен, что абсолютно все уже под контролем. И вот тут свита начинает играть правителя. У Леонида Ильича появилось доверие к некоторым людям, и он перестал перепроверять, что они ему подсовывали. Эти же люди потом потоптались на его имени. По мне, так нет ничего гаже этого холуйского топтания на уже умершем властелине в отместку за собственное былое восхищение и почитание.
- Быстро отмежевались от наследия вождя?
При Андропове и Черненко память Брежнева не трогали: случаи с Щелоковым и Чурбановым не в счет. Все началось с приходом Горбачева. Взялись всерьез: мемориальную доску с дома на Кутузовском сняли. Я Егора Лигачева потом спрашивал: кто такой Андропов по сравнению с Брежневым? Почему же проспект Андропова есть, а тут даже доску сняли? Он мне: «Я не хотел». Что значит не хотел? Это было решение Политбюро. Долгие годы пришлось потом добиваться ее возвращения, и вроде как оно должно вот-вот состояться.
Похороны генсека. Фото: В. Мастюков.
- Кто более других ратовал за то, чтобы, как говорится, предать анафеме?
Раиса Максимовна сыграла огромную роль. Железная леди. Поначалу чета Горбачевых стремилась максимально вобрать то, что осталось от брежневской эпохи: дачу в Заречье, хотя она была решением Политбюро оставлена за Викторией Петровной до ее смерти. А зачем им еще и Завидово? Не охотники же! Приехали разок, побродили и больше носа не казали. Адъютанта Брежнева Владимира Медведева сделали начальником личной охраны, личного фотографа, то есть меня, тоже в обойму… Раиса Максимовна явно стремилась окружать себя людьми, некогда близкими к Брежневу. Но потом начала всех выживать.
- В чем, по-вашему, причины той антибрежневской кампании?
Надо было объяснить, почему в магазинах нет колбасы. Получалось, что Горбачев в брежневские годы был вне системы. А Андропов с Черненко на роль козлов отпущения не подходили - слишком мало царствовали. К тому же это Андропов вывел Горбачева наверх: Брежнев его брать не хотел. Так был подключен Суслов, и Михаил Сергеевич оказался в центральном аппарате секретарем ЦК по сельскому хозяйству. В общем, выходило, что один Брежнев и виноват. Меня тогда неприятно резануло, что Громыко поддержал Горбачева. Столько лет он работал с Брежневым бок о бок, многим обязан ему, а туда же - предал.
- Брежнев знал, что над ним смеялись на всех советских кухнях?
Догадывался, но виду не подавал. Удивительно, как политики ведут себя в такой ситуации: на людях - им всегда все равно, от них прямо исходит уверенность в своей правоте. Вот и Леонид Ильич - все гоголем ходил. Умел он вызывать в находившихся рядом чувство, что поблизости - небожитель. И при всем этом людей он чувствовал и видел насквозь. Он из тех правителей, что не говорят, а слушают, задают вопросы, молча курят.
- По-вашему, у него было осознание своего предназначения?
Хрущев, когда Брежнев был председателем президиума Верховного совета, был для него бесспорным авторитетом. Так, по крайней мере, казалось со стороны, а что там у него внутри было, не знаю. Все они - прошедшие сталинскую школу - умели скрывать и мысли, и чувства. Я был удивлен, когда узнал, что был заговор против Хрущева. Но когда уже Леонид Ильич стал генсеком, у меня ни разу не возникло ощущения, что он не на своем месте.
- Откуда он черпал эту уверенность? «Красивый молдаванин» - и вдруг у кормила власти…
Он обладал потрясающей интуицией в отношении людей. Врать ему было нельзя. Он ценил честность. Это было, пожалуй, основное в нем - чувство доверия к окружению. Он как бы обволакивал людей непосредственностью, хорошим отношением. Умел располагать, всегда интересовался делами человека как-то по-домашнему, никакого официоза. Но и никакого панибратства. Он даже с егерями, шоферами или мной говорил очень уважительно. Помнил дни рождения. Память у него была отличная - это же своего рода инструмент сильных мира сего.
- Память, чтобы помнить врагов?
Агрессивности или любой демонстрации недовольства он себе не позволял. Однако быстро убирал с глаз долой человека, сделавшего что-то, на его взгляд, неприятное. Избавлялся, но уважительно. Более того, так умел все обставить, что проштрафившийся не мог отказаться. И никогда не добивал поверженных. Даже с иностранцами он эти фокусы проделывал. Помню, в ГДР еще был лидером Ульбрихт, а ему уже готовили смену - Хонеккера, но поставить его не решались: Ульбрихт не желал уходить, а политик он был жесткий. Брежнев его уговорил стать пенсионером. Я - свидетель. А Броз Тито? Ведь Хрущев с ним никак не мог справиться. И тут Брежнев поехал в Югославию. В охотхозяйстве собрались в домике на втором этаже. Тито говорил о том, что народ Югославии не верит, что ему предстоит враждовать с СССР, а Брежнев поддержал: мол, народ всегда прав. Тито оторопел. А потом смотрю: они уже почти друзья, Тито ему доверяет. Умел Леонид Ильич найти нужные слова.
- Американцев он также смог обаять?
С США сначала были большие проблемы после Карибского кризиса. Отношение и настроение были никудышными с обеих сторон. Первым к Брежневу нагрянул госсекретарь Роджерс. С ним трудно было вести переговоры, хотя Брежнев и пытался. Никсон, зная, каков Роджерс, заменил его на Киссинджера, и сразу все переменилось: Брежнев таскал Киссинджера в Завидово, даже брал его на вышку, хотя тот и не стрелял, но переговоры шли прямо в процессе отстрела кабанов. Забавно выглядело: Киссинджер без ружья, в охотничьих сапогах, куртке - и на вышке. Отношения потеплели. Начались дипвояжи: Киссинджер - в СССР, Громыко - в США. Никсон же проникся к Брежневу сначала заочно - по рассказам Киссинджера, - а потом и лично. Вместе они ездили в Крым, потом в кэмп-дэвидскую резиденцию и явно получали удовольствие от общения друг с другом.
- Еще кто попал под обаяние генсека?
Президент Франции Жорж Помпиду. Помню, они встретились в Белоруссии: километрах в двадцати от Минска была резиденция. В день прилета Помпиду выпало много снега. С утра слышу, как Леонид Ильич выговаривает Громыко и послу СССР во Франции Абрасимову: «Что ж это такое! Неужели переговоры мне надо начинать с извинений?» Оказывается, машина, которая чистила взлетную полосу, врезалась во французский самолет из-за того, что солдат-срочник заснул от усталости за рулем. Хорошо, на борту был журналистский пул, а не Помпиду. Возвращаться им пришлось на нашем Ил-62. А Брежнев бушевал: «Почему работа не была посменной?» Через три дня после возвращения в Москву вызвал адъютанта: «Как самочувствие солдатика?» Оказалось, у того была повреждена рука. Брежнев распорядился после лечения отправить его домой на пару недель.
С Помпиду они быстро нашли общий язык. Взаимные симпатии дошли до того, что во время пребывания Брежнева во Франции советская делегация жила в Версале: Леонид Ильич в Малом Трианоне, мы все - в Большом. По 25 километров носились каждый день от Версаля до Парижа. Помпиду старался сделать все, чтобы очаровать гостя. И второй раз уже принимал его в своей летней резиденции.
В бассейне с канцлером ФРГ Вилли Брандтом.
Хорошие отношения у него были и с канцлером ФРГ Вилли Брандтом. Тут было сложнее, чем с Помпиду: первый визит канцлера был организован в лучших традициях шпионских романов. Андропов по указанию Брежнева заслал в ФРГ двух человек, они встречались с помощником Брандта и уговаривали его на поездку шефа. Нужно было, чтобы в ГДР об этом не знали и не помешали. Все делалось под грифом «Сов.секретно». Брандт поверил и приехал. Леонид Ильич повез его в Крым, где они разговаривали и даже купались вместе в бассейне. Свита Брандта была возмущена: генсек уговорил канцлера на эту, с их точки зрения, авантюру, да еще и одолжил ему свои плавки. Я снимал, как они плавали…
- Как же они в бассейне-то общались?
Переводчик бегал по краю.
- Леонид Ильич не знал иностранных языков?
Ни одного.
- В ГДР о том визите узнали?
Узнали, но промолчали. А что им оставалось? Потом, правда, нанесли ответный удар: внедрили в окружение Брандта своего шпиона, которого поймали, а Брандту пришлось уйти. Брежнев его уговаривал: мол, все разведки мира так работают и только мешают нам с вами, что ж всем покинуть посты? Но Брандт был принципиальный - ушел. Наследовал ему Шмидт. Помню, приехали мы к нему в резиденцию, а там портреты всех канцлеров, но у Брандта смазано лицо. Оказалось, таким было пожелание самого Брандта: он, мол, «замазался»…
Кстати, когда Брежнев ездил в ФРГ с официальным визитом, то произошел курьезный случай: концерн «Мерседес» решил потрафить Леониду Ильичу как страстному любителю автомашин. Так что в резиденцию канцлера был доставлен шикарный спортивный «Мерседес». Брежнев сел за руль, посадил рядом представителя фирмы - и вниз с горы. В охране переполох, а машины уже и след простыл. Немецкая охрана связалась по рации с постом на выезде. Задержали. Выехать на автобан не дали, Брежнев развернулся в узком пространстве и пробил картер о бордюрный камень, потекло масло. Сколько было потом разговоров!
- С Шмидтом тоже удалось сойтись?
Сначала он в СССР приехал, потом Брежнев к нему - в его домик в Мюнхене. Я был поражен: у меня на даче шесть соток, а тут канцлер - и у него четыре сотки! К нашему визиту что-то там во дворе насыпали, грязи было! Умел все же Леонид Ильич располагать к себе: отношения сложились не хуже, чем с Брандтом. Помню, два часа кряду он беседовал с одним ярым немецким антисоветчиком, так после беседы тот побежал провожать генсека, а в глазах - восторг. Единственный, с кем Леониду Ильичу так и не удалось наладить отношения, был Чаушеску. Кстати, в ходе встречи с ним я понял, как же Брежнев разбирается в пиаре: он перед объективом радушно обнимал румынского лидера, а сам за его спиной резал пальцами воздух. Это знак мне: кадр надо было убрать.
С Фиделем Кастро.
Он тонко чувствовал, что делать и когда. Например, после встречи с Никсоном полетел на Кубу - успокаивать Фиделя Кастро. Кстати, подарком Кастро от ЦК КПСС стал катер на подводных крыльях. А самому генсеку, зная его страсть к охоте и вождению, дарили все больше ружья и автомобили. Где-то я читал, что у него скопилось около 50 машин. Я столько, правда, не видел.
- С таким обаянием он должен был пользоваться успехом у дам…
У него было почтительное отношение к женщине. Никогда я не видел пошлости в его глазах: если любовался дамой, то искренне и никогда не пожирал взглядом. На любовь был способен. Ему потом много связей приписывали, но единственный роман, свидетелем которого я тоже не был, но много слышал, был во время войны. Ее звали Тамара. Он был влюблен сильно, даже к Виктории Петровне ее привозил.
- К жене! Зачем?
Знакомил. Хотел разводиться. Так уж он был устроен, да и Виктория Петровна все знала и без того. Потом она отозвала Тамару и сказала, что все понимает, но у них двое детей. Тамара уехала, а Леонид Ильич бежал за ней до самого поезда. Было! Он и не скрывал, как она ему дорога.
Брежнев в кругу родных.
- А что Виктория Петровна?
Это была женщина, которая не мешала ему быть собой. То, что ей говорили о его увлечениях, она и сама многое видела, но переносила спокойно, без истерик. Она мудрая была. Первый раз, когда Леонид Ильич попросил меня сфотографировать семью, был по вескому поводу - правнучка родилась. И он предупредил: «Виктория Петровна наслышана о тебе». Я напрягся: одно дело с ним работать, а другое - семья. От того, как меня примут, будет зависеть работа. Он же их потом спросит, как я им. В общем, комплексовал, а напрасно: и она, и мама Брежнева Наталья Денисовна - мудрые женщины оказались. Там такая правильная домашняя обстановка была - никакого чванства, холодности.
- Жена в работу не вмешивалась?
Не вмешивалась, но говорила, как он выглядит со стороны. Особенно в поздние годы.
- Подкаблучником лидер сверхдержавы не был?
Никогда. На самом деле, мне так казалось, он даже семейным человеком не был, хотя семью любил. Помню, приезжал в Завидово его сын Юрий, а он ему с порога: «Почему приехал без приглашения?» Но всегда интересовался, кто да как. Он серьезно относился к делам домашних. Ему не нравилось, что дочь ушла от мужа, а есть ребенок… Но дома долго не сидел, уезжал.
- Воспитанием детей толком не занимался?
Сказал бы больше: Галине он мешал. Не должны родители так вмешиваться в личную жизнь дочери. Хотя первый ее брак ему нравился. Брежнев даже дал зятю Героя Соцтруда. А тот загулял с гимнасткой… Галина мужа любила, страдала. К Чурбанову Леонид Ильич долго приглядывался, но в итоге одобрил.
А с внучкой как поступил? Витуся разошлась с Мишей Филипповым - красивый был парень. Кто из них виноват, не знаю, но Виктория Петровна взяла сторону внучки, а Леонид Ильич - Миши. И в кои-то веки это было оправданно: Миша тогда учился в Академии внешней торговли, так Брежнев позвонил министру торговли Николаю Патоличеву, чтоб не отчисляли - был такой шанс. И все у Миши потом сложилось: сейчас он в Англии работает. А Витуся вышла замуж за Геннадия Варакуту, он тогда жил в Ленинграде. Леонид Ильич опять свое: поезжай к мужу! Она стояла на вокзале, плакала, уезжать от родных из Москвы не хотела. Варакуту Брежнев принял, но позже и с трудом. Зато божественно относился к правнучке - еще одной Гале…
- Что было самыми сильными чертами генсека?
Меня, как и многих, завораживало его умение объединить и увлечь людей. Его обаяние и способность видеть человека насквозь. Не помню, чтобы кто-то трясся, опасаясь за каждое слово. Я, например, как-то продекламировал ему частушку, популярную после очередного подъема цены на водку: «Водка стоит шесть и восемь, все равно мы пить не бросим, передайте Ильичу: нам и десять по плечу, ну а если будет больше, то мы сделаем, как в Польше…» А в Польше тогда набирала силу «Солидарность», по сути, начинал рушиться социализм. В ответ он глянул на меня из-под бровей: «Ты это там пой!» - и махнул на улицу. Никаких последствий. Если уж он вводил в свой круг, то относился просто.
- Но в Завидово Брежнев не всех брал?
Он был заядлым охотником и не любил, когда мешают. Это был его мир. Хорошим был охотником. Это вранье, что для него дичь привязывали. Были вышки, возле которых егеря прикармливали кабанов. Компанию на вышке ему, как правило, составляли старший егерь Василий Щербаков и кто-то из дежурных адъютантов. Иногда на вышку он брал и меня. Стрелял превосходно - с первого выстрела клал зверя. Выбирал, как правило, самого большого секача. Охотился и днем - на лося, оленя, марала, которых в Завидове было предостаточно. Любил и утиную охоту. Летом - примерно в августе - летал в астраханские плавни - стрелять гусей. Частыми гостями у него были Подгорный, Гречко, Черненко, Устинов. После ужина делились впечатлениями и хвалились трофеями. Если было чем. Леонид Ильич мне часто говорил: «Надо есть мясо диких животных, в нем много микроэлементов». Сам любил почки - их ему готовили по особому рецепту.
- Его страсти использовали против него самого?
Не без этого - живой человек! Его окружение, например, довольно быстро уловило слабость Брежнева к наградам. По вечерам на даче в Заречье начальник охраны Рябенко по его просьбе приносил шкатулку с наградами. Леонид Ильич их долго перебирал, рассматривал. Но в основном все больше военные - каждая напоминала о тех годах, молодости… Кстати, еще одна из нелепиц последних лет: мол, он был неграмотный. Так вот: у него было превосходное техническое образование, он интересовался экономикой, ездил на поля…
- На комбайне катался? В бадминтон играл?
Не было моды. Зато на равных беседовал с конструкторами. Ведь Никита Сергеевич именно ему доверил надзирать за космосом. И он прекрасно справился. Или, например, на выставке 1972 года предложил двум заводам, выпускавшим комбайны, объединиться - так появился высокопроизводительный комбайн.
И в машинах разбирался. Очень любил за рулем сидеть. Кстати, и тогда водители кляли руководство страны, когда перекрывали Ленинградское шоссе. Но то бывало редко - только когда за рулем сидел сам генсек.
- За эти годы в массовом сознании прочно поселился образ немощного старца с бровями…
Он сам шутил на тему бровей. Однажды в Крыму вышел «в народ» - попить газировки. Люди к нему, а он: «Как вы меня узнали?» - «По бровям, Леонид Ильич, по бровям». Смеялся.
- Второй бренд эпохи - застой…
Трудно спорить. Хотя и тут не все так просто: я рассказывал уже, что как такового застоя, если судить по цифрам развития страны, не было. Были серьезные проблемы, например, с продуктами и товарами народного потребления, но их дефицит тоже в изрядной степени был искусственным. Кстати, Брежнев разделил посты генсека и председателя правительства. Он сказал Косыгину: «Ты занимайся экономикой, а я - международными делами». Леонид Ильич - первый, кому удалось разделить посты. Сталин того же хотел, но то ли не успел, то ли не вышло. Жаль, Брежнев не решился перевести предприятия на хозрасчет - такой совет Косыгин дал еще за 20 лет до перестройки.
По мнению Владимира Мусаэльяна, Леонида Ильича постигла судьба любого авторитарного правителя: с возрастом контроль ослабевает и короля начинает играть свита.
- И что помешало?
Так партия бы осталась не у дел! И чем бы она руководила? А он не мыслил себя вне партии. Это же она в эпоху его молодости построила Днепрогэс и «Запорожсталь». Так было в массовом сознании. И на любом предприятии весомее любого экономиста была партячейка. Ошибка? Безусловно!..
На мой взгляд, нам и сейчас президент не нужен - этот пост, как наследие той эпохи. Основа основ государства - экономика, так что и рулить, как в большинстве стран Запада, должен премьер. А у нас по-прежнему - лидер и партия.
