Миргород гоголь краткое содержание по главам. Миргород. История создания
«Миргород» состоит из двух частей и четырёх повестей. В первую часть входят «Старосветские помещики» и «Тарас Бульба», во вторую – «Вий» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».
Хотя в «Миргороде» четыре повести, а в «Вечерах…» – восемь, «Миргород» по объёму несколько больше, так как его произведения крупнее.
Своё название сборник получил от малороссийского местечка, близ которого находилась родина Гоголя. Сюжеты его повестей, как и в «Вечерах…» взяты из украинского быта.
Гоголь «Миргород» – «Старосветские помещики»
В повести «Старосветские помещики» Н. В. Гоголь изобразил милую его сердцу деревенскую патриархальную идиллию. Пожилые супруги-дворяне Афанасий Иванович Товстогуб и Пульхерия Ивановна простые, добрые и искренние люди, жили в небольшом, чистом домике с маленькими комнатками. Все желания этой светлой четы «не перелетали за частокол их небольшого дворика». Пульхерия Ивановна солила, сушила, варила бесчисленное множество грибов, овощей и фруктов. Афанасий Иванович лакомился изготовленными женою яствами и беззлобно подшучивал над ней. Так и проходила тихая, спокойная жизнь двух старичков. Редких гостей они всегда принимали у себя с большим радушием.
Умирая, Пульхерия Ивановна дала дворне подробные распоряжения о том, как присматривать и ухаживать за Афанасием Ивановичем. Он не сумел утешиться после её кончины и вскоре тоже отошёл в вечность. Похоронить себя Афанасий Иванович завещал рядом с любимой супругой.
Он и она. Экранизация повести Гоголя «Старосветские помещики», 2008
Сюжет «Старосветских помещиков» весьма незатейлив, однако эта повесть Гоголя дышит необычайной теплотой и человечностью. Проникновенное чувство сострадательности позволяет сближать это произведение с «Шинелью ».
Гоголь «Миргород» – «Тарас Бульба»
Гоголь «Миргород» – «Вий»
Хома Брут, студент-философ из киевской семинарии, возвращаясь домой на каникулы, случайно заночевал в доме у старухи-ведьмы. Ночью та вскочила на него, как на коня, и, погоняя метлой, заставила бежать с необычайной скоростью. Но благодаря молитве Брут вырвался из-под колдуньи и стал колотить её поленом. Изнемогая от ударов, старуха вдруг превратилась в прекрасную молодую девушку.
Хома бросил её в поле, а сам вернулся в Киев. Но туда за ним вскоре приехали казаки, посланные одним соседним паном-сотником. Дочь этого сотника вернулась с прогулки жестоко избитой и, умирая, просила, чтобы отходные молитвы по ней три дня читал студент Хома Брут.
Казаки привезли Хому на господский хутор. Взглянув на лежавшую в гробу панночку, он узнал в ней ту самую ведьму, которую исколотил поленом. Все хуторяне говорили о том, что дочь пана имела связь с нечистым.
В ту же ночь Хому отвели в церковь, где стоял гроб, и заперли там. Когда он начал читать молитвы, синий труп покойницы-панночки поднялся из гроба, чтобы схватить его. Но её мёртвые глаза не видели своей жертвы, к тому же ведьма не могла переступить круг, который Хома обвёл вокруг себя.
С первым криком петуха колдунья вновь легла в гроб. На следующую ночь всё повторилось. Мёртвая панночка колдовскими заклинаниями вызвала себе на подмогу крылатых чудовищ, которые ломились в двери и окна храма. Однако Хому никто из них не видел, его опять спасал и начерченный круг.
Днём философ попробовал убежать с хутора, но панские казаки поймали его и вернули обратно. На третью ночь ожившая покойница стала кричать, чтобы слетевшиеся к ней духи привели царя гномов – Вия. Вошло ужасное страшилище с железным лицом и свисавшими до земли веками. Чтобы Вий мог увидеть Хому, нечисть стала поднимать ему веки. Внутренний голос убеждал Хому не смотреть на Вия, но он не удержался и глянул. «Вот он!» – закричал Вий, указывая на философа пальцем. Нечисть бросилась на Хому и растерзала его.
Гоголевские произведения неисчерпаемо загадочны и глубоки, а краткое содержание сборника повестей «Миргород» собрало самые известные его творения.
Сюжет
Старосветские помещики
Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна - пожилые дворяне. У них нет детей, и всю свою любовь и ласку они посвятили друг другу, своему дому, усадьбе. У супруги есть кошечка, которую она очень любит. Дикие коты заманивают ее в лес, и кошечка пропадает. Женщина ищет любимицу и тоскует без нее. Через несколько дней она видит кошку, которая выходит из кустов худая и истощенная. Завидев хозяйку, она бросается прочь. Женщина вскоре умирает. Афанасий Иванович проживает тяжелых и тоскливых 5 лет, скорбя о жене, и прогуливаясь, слышит, как она зовет его. Перед смертью он просит похоронить себя рядом с ней.Тарас Бульба
К Тарасу Бульбе приезжают сыновья, окончившие гимназию, - Остап и Петр. Он решает увезти их на фронт, чтобы мальчики возмужали. Мать всю ночь проводит рядом с детьми, плача из-за предстоящей разлуке. На фронте Петр предает казаков из-за любви к полячке и переходит на сторону врага. Во время сражения Тарас убивает сына. Остапа захватывают в плен. Тарас видит, как его казнят. Самого Тараса при очередной битве сжигают на костре.Вий
Хома Брут - студент, которого сельчане заперли в церкви с покойной панночкой на трое суток. В первую ночь девушка встала и искала Брута, но он нарисовал мелом круг и спрятался в нем. Во вторую ночь панночка наткнулась на круг и пыталась пробиться через него. Брут весь посидел. В третью ночь в церкви собралась нечисть и стала искать Хому. Привели Вия - чудовище с огромными глазами. Хома не стерпел и глянул на него. Вий указал на человека, и вся нечисть кинулась на него. Наступило утро, и чудовища окаменили, а Брут погиб.Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем
Давние друзья ссорятся из-за пустяка - Иван Иванович увидел у друга красивое ружье и попросил продать или обменяться, но Иван Никифорович не хотел расставаться с оружием и в ходе спора назвал друга гусаком. Друзья рассердились друг на друга и подали в суд жалобы, параллельно устраивая друг другу мелкие неприятности. Судья не хотел принимать решение в пользу какого-либо из них и тянул дело еще 2 десятка лет. Постаревшие соседи все еще не хотят примирится и надеются выиграть суд.Вывод (моё мнение)
Гоголь мастерски показывает абсурдность и предрассудки общества, закостенелость светских ценностей и важность главного - человеческих отношений, духовного развития, нравственного воспитания и умственных способностей.Миргород краткое содержание
Часть первая
СТАРОСВЕТСКИЕ ПОМЕЩИКИ
Я до сих пор не могу позабыть двух старичков прошедшего века, которых, увы, теперь уже нет.
Афанасий Иванович Товстогуб и жена его, Пульхерия Ивановна Товстогуб. Афанасию Ивановичу было шестьдесят лет, Пульхерии Ивановне пятьдесят пять. Афанасий Иванович был высокого роста, ходил всегда в бараньем тулупчике, сидел согнувшись и всегда почти улыбался. Пульхерия Ивановна была несколько серьезна, почти никогда не смеялась; но на лице и в глазах ее было написано столько доброты, столько готовности угостить вас всем, что было у них лучшего, что вы, верно, нашли бы улыбку уже чересчур приторной для ее доброго лица.
Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг другу ты, только вы. Они никогда не имели детей, и оттого вся их привязанность сосредотачивалась на них же самих.
Комнаты домика, в котором жили старички, были маленькие, низенькие, какие обычно встречаются у старосветских людей. Но самое замечательное в доме - были поющие двери. Как только наставало утро, пение дверей раздавалось по всему дому. Я не могу сказать, отчего они пели: перержавевшие ли петли были тому виной, или сам механик, делавший их, скрыл в них какой-нибудь механизм, но замечательно то, что каждая дверь имела свой особенный голос.
Афанасий Иванович очень мало занимался хозяйством, все бремя правления лежало на Пульхерии Ивановне. Хозяйство Пульхерии Ивановны состояло в беспрестанном отпирании и запирании кладовой, в солении, сушении, варении бесчисленного множества фруктов и растений. В хлебопашество и прочие хозяйственные статьи вне двора Пульхерия Ивановна мало имела возможности входить. Поэтому приказчик обкрадывал ее немилосердным образом.
Оба старичка, по странному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать. Практически все свободное время они посвящали застолью.
Но интереснее всего казались для меня старички в то время, когда бывали у них гости. Тогда в их доме все принимало другой вид. Эти добрые люди, можно сказать, жили для гостей. Все, что у них было лучшего, все это выносилось. Но более всего приятно мне было то, что во всей их услужливости не было никакой приторности. Это радушие и готовность так кротко выражались на их лицах, так шли к ним.
У Пульхерии Ивановны была серенькая кошечка, которая всегда почти лежала, свернувшись клубком, у ее ног. Нельзя сказать, что Пульхерия Ивановна слишком любила ее, но просто привязалась к ней, привыкши ее всегда видеть.
Однажды кошка пропала, ушла в лес. Пульхерия Ивановна не сразу заметила ее пропажу, поискала немного и забыла о ней. Однажды одичавшая кошка вышла из бурьяна. Пульхерия Ивановна накормила ее и хотела взять в руки, но она не далась. И опять убежала в лес. «Это смерть моя приходила за мной!» - сказала Пульхерия Ивановна самой себе, и ничто не могло ее рассеять. Уверенность ее в близкой своей кончине так была сильна, состояние души ее так было к этому настроено, что действительно через несколько дней она слегла в постель и не могла уже принимать никакой пищи. Через некоторое время она умерла.
По истечении пяти лет после смерти Пульхерии Ивановны я, будучи в тех местах, заехал навестить Афанасия Ивановича. Когда я подъехал ко двору, дом мне показался вдвое старше, крестьянские избы полегли набок - без сомнения, так же, как и владельцы их; частокол и плетень во дворе были совсем разрушены, кухарка выдергивала из него палки для затопки печи, тогда как нужно было сделать два лишних шага, чтобы достать тут же наваленного хвороста.
Я вошел в комнаты; казалось, все здесь было по-прежнему; но я заметил во всем какой-то странный беспорядок, какое-то ощутительное отсутствие чего-то. Во всем было видно отсутствие заботливости Пульхерии Ивановны.
Афанасий Иванович согнулся вдвое против прежнего. Часто поднимал он ложку с кашей и, вместо того, чтобы поднести ко рту, подносил к носу. Часто вспоминал он о Пульхерии Ивановне, и всегда при этом из глаз его ручьем лились слезы.
Афанасий Иванович недолго прожил после моего визита к нему. Странно, что обстоятельства его кончины имели какое-то сходство с кончиной Пульхерии Ивановны. Однажды Афанасий Иванович решился пройтись по саду. Он вдруг услышал позади себя явственный голос: «Афанасий Иванович!» Он обернулся, но никого не было, и решил: «Это Пульхерия Ивановна зовет меня!»
После смерти Афанасия Ивановича объявился какой-то наследник, но он очень редко приезжал в имение, поэтому оно пришло в совершенное запустение.
ТАРАС БУЛЬБА
Сыновья Бульбы - Андрий и Остап - после учебы в семинарии вернулись домой. Тарас рассмеялся над семинарской одеждой сыновей, на что Остап ответил: «Хоть ты мне и батько, а как будешь смеяться, то, ей-богу, поколочу!» И отец с сыном, вместо приветствия после долгой разлуки, начали насаживать друг другу тумаки. «Да он славно бьется! - говорит Бульба. - Добре будет козак!»
Тарас был один из числа коренных, старых полковников: весь был он создан для бранной тревоги и отличался грубой прямотой своего нрава. Любил простую жизнь козаков. Вечно неугомонный, он считал себя законным защитником православия. Самоуправно входил в села, где только жаловались на притеснение арендаторов. Сам со своими козаками производил над ними расправу и положил себе правилом, что в трех случаях всегда следует взяться за саблю, именно: когда комиссары не уважали в чем-то старшин и стояли перед ним в шапках, когда глумились над православием и не почитали законов предков, когда враги были бусурманы и турки, против которых он считал, что позволительно поднять оружие во славу христианства.
Не успели сыновья еще отдохнуть дома, как Бульба приказал им собираться на Сечь. Матери было тяжело расставаться с ними, всю ночь она просидела у изголовья, гладя их головы. Когда увидела, что сыновья уже сели на коней, она кинулась к младшему Андрию, у которого в чертах лица выражалось более какой-то нежности; она схватила его за стремя, прильнула к его седлу и с отчаянием в глазах не выпускала его из рук.
Два дюжих козака бережно подхватили ее под руки и отнесли в хату.
Молодые козаки ехали смутно и удерживали слезы, боясь отца, который, с своей стороны, был тоже несколько смущен, хотя старался этого не показывать.
В двенадцать лет Андрий и Остап были отданы в Киевскую академию. Старший, Остап, начал с того свое поприще, что в первый год еще бежал. Его вернули, страшно высекли и засадили за книгу. Но он не слушался, пока отец не пригрозил ему, что он вовек не увидит Запорожья, если не будет учиться. Вскоре Остап стал одним из лучших учеников. Он всегда считался хорошим товарищем, никогда не выдавал друзей. Был суров к другим побуждениям, кроме войны и разгульной пирушки. Он был прямодушен с равными.
Меньшой брат его, Андрий, имел чувства несколько живее и как-то более развитые. Он учился охотнее и без напряжения, был изобретательнее своего брата, чаще являлся предводителем довольно опасного предприятия и иногда с помощью своего изобретательного ума умел увертываться от наказания, тогда как его брат снимал с себя свитку и ложился на пол, вовсе не думая просить о помиловании. Андрий также кипел жаждой подвига, но вместе с ней душа его была доступна и другим чувствам. Потребность любви вспыхнула в нем живо, когда ему исполнилось восемнадцать лет.
Уже около недели Тарас Бульба жил со своими сыновьями на Сечи. Юношество воспитывалось и образовывалось в ней одним опытом, в самом пылу битв, которые оттого были почти беспрерывны. Свободное время от битв козаки посвящали гульбе. Сейчас было как раз такое время. Но Тарасу была не по душе праздная жизнь, настоящего дела хотел он. Он все придумывал, как бы поднять Сечь на отважное предприятие. Однажды он пришел к кошевому и прямо сказал ему об этом. Кошевой отказался, так как с бусурманами сейчас был заключен мир. Это не понравилось Тарасу. Сговорившись с несколькими козаками, напоил он их вином. Хмельные козаки повалили на площадь, где стояли литавры, в которые били сбор на раду. Начали колотить по ним поле-нами. На площадь стекся народ. Появился кошевой. Стали раздаваться крики, чтобы последний складывал с себя полномочия. Прежнего кошевого сместили, его место занял Кирдяга.
Тарас отправляется к Кирдяге с аналогичным предложением. Тот говорит Бульбе, чтобы он собрал народ на площади. Народ собрался, стали раздаваться отдельные голоса: пропадает козацкая сила, нет войны. Постепенно загудела вся толпа. Появился кошевой, предложил отправить молодых «пусть немного пошарпают берега Натолии». Но захотели идти все. Кошевой испугался, он не хотел поднимать всего Запорожья: разорвать мир ему казалось в этом случае делом неправым. «Вам известно, что султан не оставит безнаказанно то удовольствие, которым потешатся молодцы. А мы тем временем были бы наготове,» - предложил кошевой. Все согласились. Но тут неожиданно пришла весть, что на Украине злобствуют жиды, попирают христианство. Козаки бросились истреблять жидов Запорожской Сечи.
Козаки начали готовиться в поход. Войско решило идти прямо на город Дубно. Жители не открыли им ворота и решили стоять до последнего. Тогда козаки окружили город своими телегами, стали ждать что голод все-таки вынудит жителей сдать город. Делать было нечего, козаки изнывали от скуки. Однажды, когда Андрий дремал, к нему подошла татарка (это была служанка панночки, которую Андрий видел очень давно в городе и которая очень ему понравилась). Оказалось, что панночка была в городе. Она увидела Андрия с городского вала и послала служанку попросить у него кусок хлеба для своей матери. В городе страшный голод, есть абсолютно нечего. Андрий взял мешки с хлебом и отправился вслед за татаркой в город обходными путями.
Когда Андрий увидел панночку, он забыл все на свете. Она не знала, как его благодарить за хлеб.
Видя ужасное положение жителей города, Андрий спрашивает, на что же они надеются? Прилетел ястреб с запиской, им идут на выручку.
Андрий объясняется в любви молодой полячке, отрекается от своей отчизны, отца, переходит на их сторону. В это время раздаются крики: «Спасены! Наши вошли в город!»
Сонные и выпившие козаки не успели сразу отреагировать на приход подкрепления. Отряд прошел в город, захватив пленных козаков.
Тарас никак не может найти своего младшего сына. Жид Янкель, которого Бульба спас от смерти, говорит, что видел Андрия в городе, он перешел на сторону осажденных. Тарас не верит. Янкель говорит, что Андрий передал: «Якель! скажи отцу, скажи брату, скажи козакам, скажи запорожцам, скажи всем, что отец - теперь не отец мне, брат - не брат, товарищ - не товарищ, и что я буду биться с ними со всеми!»
Происходит сражение, козаки сражаются отважно. Убивают куренного атамана, на его место назначают Остапа. Он оправдывает оказанное доверие.
Из Запорожской Сечи приходит плохая весть. Как только козаки ушли в поход, на Сечь напали татары, разграбили и взяли в плен оставшихся там. Возникла дилемма: либо догонять татар пока они не продали награбленное и пленных, либо спасать козаков, остающихся в городе. Запорожцы разделились пополам, и первая половина отправилась в погоню за татарами, а вторая осталась у города.
Сражение продолжилось. Открылись городские ворота и из них выехал отряд, во главе которого Тарас увидел Андрия. Тот летел, круша все на своем пути. Тарас рассвирепел: «Как?.. Своих?.. Своих, чертов сын, своих бьешь?..» но Андрий не различал, кто перед ним был, свои или другие какие; ничего не видел он. Кудри он видел, длинные кудри, и подобно речному лебедю грудь, и снежную шею, и плечи, и все, что создано для безумных поцелуев.
Тарас попросил козаков заманить Андрия в лес. Там он схватил его лошадь под уздцы. Оглянулся Андрий: перед ним Тарас! Затрясся он всем телом и вдруг стал бледен... Покорно, как ребенок, слез он с коня и остановился ни жив ни мертв перед отцом. «Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью!» - сказал Тарас и, отступивши шаг назад, снял с плеча ружье.
Бледен как полотно был Андрий, видно было, как тихо шевелились губы его и как он произносил чье-то имя, это было имя прекрасной полячки. Тарас выстрелил. Андрий упал. «Чем бы не козак был? - сказал Тарас, - и станом высокий, и чернобровый, и лицо как у дворянина, и рука была крепка в бою! Пропал, пропал бесславно, как подлая собака!»
Остапа захватили в плен. Тараса ранили. Один из козаков привез его на Сечь. Бульба поправился и решил узнать, что стало с Остапом. Он приказывает Янкелю везти его в Варшаву, несмотря на то, что за его голову назначено вознаграждение. Янкель предлагает спрятаться в воз с кирпичами.
В Варшаве Тарасу так и не удалось встретиться с сыном. Остап был приговорен к смертной казни. Его вывели первым, перед казнью долго мучили, но он достойно вынес испытания. Но когда подвели его к последним смертным мукам, казалось, как будто стала подаваться его сила. И повел он глазами вокруг себя: боже, все неведомые, все чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушений слабой матери, хотел бы он теперь видеть твердого мужа, который бы разумными словами освежил и утешил его при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи: «Батько! где ты? Слышишь ли ты?» «Слышу!» - раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул.
Часть военных всадников бросилась на поиски Тараса, но его и след простыл.
Через некоторое время Тарас собрал свой полк и двинулся на Польшу, много нанес он урону Польше. Но все-таки его поймали и сожгли на костре.
Часть вторая
В семинарии наступили летние каникулы, и всех распустили по домам. Три бурсака, богослов Халява, философ Хома Брут и ритор Тиберий Горобець, шли домой. Провиант закончился, и они решили заглянуть и ближайшую деревню. Долго плутали, поздно вечером добрались и постучали в первую попавшуюся хату. Открыла старуха. Они попросили ночлега. Старуха согласилась при условии, что всех положит в разных местах, чтобы они не напились и не разрушили ей двор.
Философу отвели пустой овечий хлев. Только он собирался заснуть, как к нему входит старуха и протягивает руки. Не говоря ни слова, она схватила его. Философ почувствовал, что не может двинуться. Старуха забралась ему на спину - и он против своей воли побежал. Хома понял, что это была ведьма. Он начал читать разные заклятия и почувствовал, что ведьма слабеет. Он выскочил из-под старухи и, вскочив ей на спину, начал погонять поленом. Через некоторое время старуха упала в изнеможении. Каково же было удивление философа, когда вместо старухи он обнаружил молодую красавцу. Он пустился бежать.
Между тем распространились везде слухи, что дочь одного из богатейших сотников, хутор которого находится недалеко от Киева, вернулась с прогулки вся избитая и сейчас находится при смерти. Она изъявила желание, чтобы отходную по ней читал один из киевских семинаристов Хома Брут.
Хома отказался, но ректор пригрозил его наказать. За философом с хутора приехала кибитка. В ночь, когда Прут прибыл в хутор, умерла панночка.
Хоме рассказывают разные случаи, происходившие на хуторе. Псарь Микита, попав под влияние панночки, сделался сам не свой. Видели, как она на нем ездила. После этого он иссох весь, как щепка. Однажды в конюшне нашли кучку пепла, а Микита куда-то исчез.
Рассказывали, как ночью панночка прокусила шею у младенца одной бабы и выпила всю кровь.
В первую ночь Хома пришел в церковь, преодолев страх. Панночка выглядела, как живая, ее красота казалась сверхъестественной.
Хома очертил круг мелом возле себя и принялся читать. Спустя некоторое время он поднял глаза и не поверил им, панночка уже не лежала, а сидела в гробу. Затем она встала и направилась к нему, но не смогла преодолеть черту. Панночка вернулась в гроб, и вдруг гроб сорвался с места и начал летать со свистом по церкви. Послышался крик петуха, гроб вернулся на место.
На вторую ночь повторилось то же. Не успел Хома начать читать, как труп опять направился к нему, ловя перед собой воздух. Хома понял, что панночка его не видит. Она опять остановилась на черте и начала выговаривать мертвыми устами страшные заклинания. В церкви поднялся ветер, послышался шум множества летящих крыл, посыпались стекла. Зажмурившись, Хома читал молитвы. Послышался крик петуха, все стихло. Козаки, вошедшие в церковь, нашли Брута чуть живого и поседевшего.
Настала последняя ночь. Ветер в церкви поднялся еще сильнее прежнего, появилась всякая нечисть. Вдруг Хома увидел какое-то огромное чудовище, веки которого опускались до земли. Это был Вий (таким именем называют начальника гномов, у которого векина глазах идут до самой земли). Ему подняли веки - и он указал, где стоит философ. Хома грохнулся на пол, и тут же из него вылетел дух от страха. Раздался крик петуха, но это был уже второй крик, вся нечисть кинулась к окнам, но застряла в них. Вошедший священник, увидев все это, отказался служить панихиду.
Так навеки и осталась церковь с завязнувшими в ней чудовищами, обросла бурьяном, и никто теперь не найдет к ней дорогу.
ПОВЕСТЬ О ТОМ, КАК ПОССОРИЛСЯ ИВАН ИВАНОВИЧ С ИВАНОМ НИКИФОРОВИЧЕМ
Жили два друга - Иван Иванович и Иван Никифорович. Даже дома у них находились рядом, через забор. Несмотря на большую приязнь, эти редкие друзья не совсем были сходны между собой. Иван Иванович имеет необыкновенный дар говорить чрезвычайно приятно. Иван Никифорович, наоборот, больше молчит, но зато если влепит словцо, то держитесь только. Иван Иванович худощав и высокого роста, Иван Никифорович немного ниже, но зато полнее.
Однажды баба Ивана Никифоровича вытаскивала проветривать старое тряпье и зачем-то вытащила ружье, которое Иван Иванович никогда не видел у Ивана Никифоровича. Оно очень его заинтересовало, ему захотелось такое ружье. Иван Иванович отправился к Ивану Никифоровичу и попросил подарить ему ружье. Иван Никифорович отказался, потому что эта вещь ему необходима: если нападут на дом разбойники, то ружьё тут и пригодится. Тогда Иван Иванович предложил обменять его на свинью и два мешка овса. Иван Никифорович рассердился и назвал Ивана Ивановича гусаком. Если бы Иван Никифорович не сказал этого слова, то они бы поспорили между собой и разошлись, как всегда, приятелями, но теперь произошло совсем другое - друзья поссорились между собой.
К Ивану Ивановичу вечером того дня приехала Агафия Федосеевна. Она не была ему ни родственницей, ни свояченицей, ни даже кумой. Казалось бы, совершенно ей незачем было к нему ездить, и он сам был не слишком ей рад; однако она ездила и проживала у него по целым неделям. Тогда она отбирала ключи и весь дом брала на свои руки. Это было очень неприятно Ивану Ивановичу, однако он, к удивлению, слушал её, как ребёнок, и хотя иногда и пытался спорить, но всегда Агафия брала верх. Как только она приехала, всё пошло навыворот: «Ты, Иван Иванович, не мирись с ним и не проси прощения: он тебя погубить хочет!» Шушукала, шушукала проклятая баба и сделала то, что Иван Иванович и слышать не хотел об Иване Ники-форовиче. К довершению всех оскорблений, ненавистный сосед выстроил гусиный хлев, как будто с особенным намерением усугубить оскорбление. Это возбудило в Иване Ивановиче злость и желание отомстить. Ночью он перелез через ограду и подпилил ножки у хлева, тот рухнул.
Иван Иванович вернулся домой и жил в постоянном страхе, что Иван Никифорович за это злодейство по крайней мере подожжет его дом. Иван Иванович решил опередить Ивана Никифоровича и подать на него прошение в суд.
В суде Иван Иванович обвинил Ивана Никифоровича в том, что он назвал его гусаком, построил гусиный хлев ему в насмешку и имеет намерение поджечь дом. Судья крайне удивлен, предлагает примирение. «Что это вы делаете, Иван Иванович? Бога бойтесь! Бросьте просьбу, пусть она пропадёт! Возьмитесь лучше с Иваном Никифоровичем за руки, да поцелуйтесь, да купите сантуринского, да позовите меня! Разопьём вместе и позабудем всё!» Иван Иванович категорически отказывается.
Не успел уйти из суда Иван Иванович, как появился Иван Никифорович и тоже с прошением. Иван Никифорович утверждал, что Иван Иванович разрушил его хлев, чем нанес материальный убыток, и еще ко всему прочему покушается на его жизнь, для чего пришел выпрашивать у него ружье. «Иван Иванович Перерепенко имеет посягательство на самую жизнь мою. Содержа в тайне сие намерение, пришёл ко мне и начал дружеским и хитрым образом выпрашивать у меня ружьё. Но, предугадывая тогда же преступное его намерение, я всячески старался от оного уклонить его».
Делать было нечего. Обе просьбы были приняты. Но тут случилось непредвиденное: бурая свинья вбежала в комнату и схватила, к удивлению присутствующих, прошение Ивана Никифоровича, которое лежало на конце стола, перевесившись листами вниз. Схватив бумагу, бурая хавронья убежала так скоро, что ни один из приказных чиновников не мог догнать её.
Городничий приходит к Ивану Ивановичу и требует, чтобы тот передал им свою свинью для вынесения ей приговора и наказания как нарушителю порядка. Иван Иванович отвечает, что этому никогда не бывать. Тогда городничий, в свою очередь, предлагает Ивану Ивановичу помириться с Иваном Никифоровичем. «Как! с невежею! Чтобы я примирился с этим грубияном? Никогда! Не будет этого, не будет!» - Иван Иванович был в чрезвычайно решительном состоянии.
Между тем произошел чрезвычайно важный случай для всего Миргорода. Городничий давал ассамблею. Возникает заговор, чтобы пригласить Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича и столкнуть их вместе. «Послушайте! - сказал один из гостей, когда увидел, что его окружало порядочное общество. - Давайте помирим двух наших приятелей! Теперь Иван Иванович разговаривает с бабами и девчатами, - пошли потихоньку за Иваном Никифоровичем, да и столкнём их вместе». Но как это сделать, ведь, где бывает один, не бывает другого.
Антона Прокофьевича отправили уговаривать Ивана Никифоровича. Он совершенно убедил Ивана Никифоровича, что Ивана Ивановича не будет. Тогда тот согласился.
На празднике Иван Иванович и Иван Никифорович заметили друг друга только за столом, так как их посадили напротив друг друга. Бывшие друзья одновременно подняли глаза и увидели друг друга. Все присутствующие онемели от внимания и не отрывали от них глаз. Наконец, Иван Иванович вынул носовой платок и начал сморкаться; а Иван Никифорович осмотрелся вокруг и остановил глаза на растворённой двери. Городничий заметил это и приказал закрыть дверь. Тогда каждый из друзей начал кушать и уже ни разу не взглянули друг на друга.
Как только кончился обед, оба бывшие приятели вскочили с мест и начали искать шапки, чтобы улизнуть. Тогда городничий мигнул, и друзей начали подталкивать сзади, чтобы «спихнуть» их вместе и не выпускать до тех пор, пока не подадут рук. Когда они столкнулись лицом к лицу, все начали просить их, чтобы они помирились. Иван Никифорович и Иван Иванович разговорились, дело шло к примирению, но вдруг Иван Никифорович все испортил. Он сказал, что Иван Иванович обиделся черт знает на что: за то, что он обозвал его гусаком. Иван Иванович не выдержал, что Иван Никифорович при всех назвал его гусаком еще раз. Когда при произнесении этого слова без свидетелей Иван Иванович вышел из себя и пришёл в такой гнев, в каком не дай бог видеть человека, что ж теперь, когда это убийственное слово произнесено было в собрании, в котором находилось множество дам? Поступи Иван Никифорович не таким образом, скажи он птица, а не гусак, ещё можно было бы поправить. Но - всё кончено! Тяжба длится уже десять лет.
Я очень люблю скромную жизнь тех уединенных владетелей отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими, которые, как дряхлые живописные домики, хороши своею пестротою и совершенною противоположностью с новым гладеньким строением, которого стен не промыл еще дождь, крыши не покрыла зеленая плеснь, и лишенное щекотурки крыльцо не показывает своих красных кирпичей. Я иногда люблю сойти на минуту в сферу этой необыкновенно уединенной жизни, где ни одно желание не перелетает за частокол, окружающий небольшой дворик, за плетень сада, наполненного яблонями и сливами, за деревенские избы, его окружающие, пошатнувшиеся на сторону, осененные вербами, бузиною и грушами. Жизнь их скромных владетелей так тиха, так тиха, что на минуту забываешься и думаешь, что страсти, желания и те неспокойные порождения злого духа, возмущающие мир, вовсе не существуют, и ты их видел только в блестящем, сверкающем сновидении. Я отсюда вижу низенький домик с галлереею из маленьких почернелых деревянных столбиков, идущею вокруг всего дома, чтобы можно было во время грома и града затворить ставни окон, не замочась дождем. За ним душистая черемуха, целые ряды низеньких фруктовых дерев, потопленных багрянцем вишень и яхонтовым морем слив, покрытых свинцовым матом; развесистый клен, в тени которого разостлан для отдыха ковер; перед домом просторный двор с низенькою свежею травкою, с протоптанною дорожкою от амбара до кухни и от кухни до барских покоев; длинношейный гусь, пьющий воду с молодыми и нежными, как пух, гусятами; частокол, обвешанный связками сушеных груш и яблок и проветривающимися коврами, воз с дынями, стоящий возле амбара, отпряженный вол, лениво лежащий возле него, - всё это для меня имеет неизъяснимую прелесть, может быть, оттого, что я уже не вижу их и что нам мило всё то, с чем мы в разлуке. Как бы то ни было, но даже тогда, когда бричка моя подъезжала к крыльцу этого домика, душа принимала удивительно приятное и спокойное состояние; лошади весело подкачивали под крыльцо, кучер преспокойно слезал с козел и набивал трубку, как будто бы он приезжал в собственный дом свой; самый лай, который поднимали флегматические барбосы, бровки и жучки, был приятен моим ушам. Но более всего мне нравились самые владетели этих скромных уголков, старички, старушки, заботливо выходившие навстречу. Их лица мне представляются и теперь иногда в шуме и толпе среди модных фраков, и тогда вдруг на меня находит полусон и мерещится былое. На лицах у них всегда написана такая доброта, такое радушие и чистосердечие, что невольно отказываешься, хотя по крайней мере на короткое время, от всех дерзких мечтаний и незаметно переходишь всеми чувствами в низменную буколическую жизнь.
Я до сих пор не могу позабыть двух старичков прошедшего века, которых, увы! теперь уже нет, но душа моя полна еще до сих пор жалости, и чувства мои странно сжимаются, когда воображу себе, что приеду со временем опять на их прежнее, ныне опустелое жилище, и увижу кучу развалившихся хат, заглохший пруд, заросший ров на том месте, где стоял низенький домик - и ничего более. Грустно! мне заранее грустно! Но обратимся к рассказу. Афанасий Иванович Товстогуб и жена его Пульхерия Ивановна Товстогубиха, по выражению окружных мужиков, были те старики, о которых я начал рассказывать. Если бы я был живописец и хотел изобразить на полотне Филемона и Бавкиду, я бы никогда не избрал другого оригинала, кроме их. Афанасию Ивановичу было шестьдесят лет, Пульхерии Ивановне пятьдесят пять. Афанасий Иванович был высокого роста, ходил всегда в бараньем тулупчике, покрытом камлотом, сидел согнувшись и всегда почти улыбался, хотя бы рассказывал или просто слушал. Пульхерия Ивановна была несколько сурьезна, почти никогда не смеялась; но на лице и в глазах ее было написано столько доброты, столько готовности угостить вас всем, что было у них лучшего, что вы, верно, нашли бы улыбку уже чересчур приторною для ее доброго лица. Легкие морщины на их лицах были расположены с такою приятностию, что художник верно бы украл их. По ним можно было, казалось, читать всю жизнь их, ясную, спокойную жизнь, которую вели старые национальные, простосердечные и вместе богатые фамилии, всегда составляющие противоположность тем низким малороссиянам, которые выдираются из дегтярей, торгашей, наполняют, как саранча, палаты и присутственные места, дерут последнюю копейку с своих же земляков, наводняют Петербург ябедниками, наживают наконец капитал и торжественно прибавляют к фамилии своей, оканчивающейся на о , слог въ . Нет, они не были похожи на этих презренных и жалких творений, так же как и все малороссийские старинные и коренные фамилии. Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг другу ты, но всегда вы: вы, Афанасий Иванович; вы, Пульхерия Ивановна. „Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?“ - „Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я.“ Они никогда не имели детей, и оттого вся привязанность их сосредоточилась в них самих. Когда-то, в молодости, Афанасий Иванович служил в компанейцах, был после секунд-майором, но это уже было очень давно, уже прошло, уже сам Афанасий Иванович почти никогда не вспоминал о нем. Афанасий Иванович женился тридцати лет, когда был молодцом и носил шитый камзол; он даже увез довольно ловко Пульхерию Ивановну, которую родственники не хотели отдать за него; но и об этом уже он очень мало помнил, по крайней мере никогда не говорил о нем. Все эти давние, необыкновенные происшествия давно превратились или заменились спокойною и уединенною жизнию, теми дремлющими и вместе какими-то гармоническими грезами, которые ощущаете вы, сидя на деревенском балконе, обращенном в сад, когда прекрасный дождь роскошно шумит, хлопая по древесным листьям, стекая журчащими ручьями и наговаривая дрему на ваши члены, а между тем радуга крадется из-за деревьев и в виде полуразрушенного свода светит матовыми семью цветами на небе. Или когда укачивает вас коляска, ныряющая между зелеными кустарниками, а степной перепел гремит, и душистая трава вместе с хлебными колосьями и полевыми цветами лезет в дверцы коляски, приятно ударяя вас по рукам и лицу. Он всегда слушал с приятною улыбкою гостей, приезжавших к нему, иногда и сам говорил, но более расспрашивал. Он не принадлежал к числу тех стариков, которые надоедают вечными похвалами старому времени или порицаниями нового. Он, напротив, расспрашивая вас, показывал большое любопытство и участие в обстоятельствах вашей собственной жизни, удачах и неудачах, которыми обыкновенно интересуются все добрые старики, хотя оно несколько похоже на любопытство ребенка, который в то время, когда говорит с вами, рассматривает печатку ваших часов. Тогда лицо его, можно сказать, дышало добротою. Комнаты домика, в котором жили наши старички, были маленьки, низеньки, какие обыкновенно встречаются у старосветских людей. В каждой комнате была огромная печь, занимавшая почти третью часть ее. Комнатки эти были ужасно теплы, потому что и Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна очень любили теплоту. Топки их были все проведены в сени, всегда почти до самого потолка наполненные соломою, которую обыкновенно употребляют в Малороссии вместо дров. Треск этой горящей соломы и освещение делают сени чрезвычайно приятными в зимний вечер, когда, прозябнувши от преследования за какой-нибудь брюнеткой, вбегаешь в них, похлопывая ладонями. Стены комнат убраны были несколькими картинами и картинками в старинных узеньких рамах. Я уверен, что сами хозяева давно позабыли их содержание, и если бы некоторые из них были унесены, то они бы, верно, этого не заметили. Два портрета было больших, писанных масляными красками. Один представлял какого-то архиерея, другой Петра III. Из узеньких рам глядела герцогиня Лавальер, обпачканная мухами. Вокруг окон и над дверями находилось множество небольших картинок, которых как-то привыкаешь почитать за пятна на стене и потому их вовсе не рассматриваешь. Пол почти во всех комнатах был глиняный, но так чисто вымазанный и содержался с такою опрятностию, с какою, верно, не содержался ни один паркет в богатом доме, лениво подметаемый невыспавшимся господином в ливрее. Комната Пульхерии Ивановны была вся уставлена сундуками, ящиками, ящичками и сундучечками. Множество узелков и мешков с семенами, цветочными, огородными, арбузными, висели по стенам. Множество клубков с разноцветной шерстью, лоскутков старинных платьев, шитых за полстолетия прежде, были укладены по углам в сундучках и между сундучками. Пульхерия Ивановна была большая хозяйка и собирала всё, хотя иногда сама не знала, на что оно потом употребится. Но самое замечательное в доме - были поющие двери. Как только наставало утро, пение дверей раздавалось по всему дому. Я не могу сказать, отчего они пели; перержавевшие ли петли были тому виною, или сам механик, делавший их, скрыл в них какой-нибудь секрет; но замечательно то, что каждая дверь имела свой особенный голос; дверь, ведущая в спальню, пела самым тоненьким дискантом; дверь, ведшая в столовую, хрипела басом; но та, которая была в сенях, издавала какой-то странный дребезжащий и вместе стонущий звук, так что, вслушиваясь в него, очень ясно, наконец, слышалось: батюшки, я зябну! Я знаю, что многим очень не нравится сей звук; но я его очень люблю, и если мне случится иногда здесь услышать скрып дверей, тогда мне вдруг так и запахнет деревнею, низенькой комнаткой, озаренной свечкой в старинном подсвечнике, ужином, уже стоящим на столе, майскою темною ночью, глядящею из сада, сквозь растворенное окно, на стол, уставленный приборами, соловьем, обдающим сад, дом и дальнюю реку своими раскатами, страхом и шорохом ветвей… и боже, какая длинная навевается мне тогда вереница воспоминаний! Стулья в комнате были деревянные, массивные, какими обыкновенно отличается старина; они были все с высокими выточенными спинками в натуральном виде, без всякого лака и краски; они не были даже обиты материею и были несколько похожи на те стулья, на которые и доныне садятся архиереи. Трехугольные столики по углам, четырехугольные перед диваном и зеркалом в тоненьких золотых рамах, выточенных листьями, которых мухи усеяли черными точками, ковер перед диваном с птицами, похожими на цветы, и цветами, похожими на птиц, - вот всё почти убранство невзыскательного домика, где жили мои старики. Девичья была набита молодыми и немолодыми девушками в полосатых исподницах, которым иногда Пульхерия Ивановна давала шить какие-нибудь безделушки и заставляла чистить ягоды, но которые большею частию бегали на кухню и спали. Пульхерия Ивановна почитала необходимостию держать их в доме и строго смотрела за их нравственностью. Но, к чрезвычайному ее удивлению, не проходило нескольких месяцев, чтобы у которой-нибудь из ее девушек стан не делался гораздо полнее обыкновенного; тем более это казалось удивительно, что в доме почти никого не было из холостых людей, выключая разве только комнатного мальчика, который ходил в сером полуфраке с босыми ногами и если не ел, то уж верно спал. Пульхерия Ивановна обыкновенно бранила виновную и наказывала строго, чтобы вперед этого не было. На стеклах окон звенело страшное множество мух, которых всех покрывал толстый бас шмеля, иногда сопровождаемый пронзительными визжаниями ос; но как только подавали свечи, вся эта ватага отправлялась на ночлег и покрывала черною тучею весь потолок.
Сборник «Миргород».
Первый сборник, который прославил Н.В. Гоголя («Вечера на хуторе близ Диканьки»), был издан без его имени, и только в начале 1835 года вышла первая большая работа под его фамилией, которая называлась «Женщины».
Однако первый большой сборник, который по-настоящему сделал имя Гололю, как автору произведения, это «Арабески». Сборник имеет очень характерное название, потому что в нём в причудливом стиле перемешаны разные по типу тексты: и исторические статьи, и исследования, и публицистические тексты (например, рецензия на первое представление картины К. Брюлова «Гибель Помпеи»). И, кроме того, в нем находятся и собственно художественные произведения, которые включают в себя три первых редакции таких общеизвестных повестей как «Невский проспект», «Портрет» и «Записки сумасшедшего».
Таким образом, к 1835 году первые редакции эти первых трёх очень известных повестей уже вышли в свет. (см. следующую лекцию).
Следующим вышел сборник «Миргород» . [Промежуток между изданиями несколько недель разницы.]
«Миргород» имеет вполне реалистическое и, в то же время, символическое название. Во-первых, Миргород - это реальный город на Украине, недалеко от тех мест, где родился Н. В. Гоголь. Так, например, его прадед был миргородским полковником. Таким образом, это вполне реальное место, которое так или иначе присутствует в тексте как некая привязка к действию.
Но во-вторых, название Миргород можно толковать и в символическом плане. Это толкованию посвящена работа профессора РГГУ Ивана Андреевича Есаулова, которая помещена в сборнике «Категория соборности в русской литературе». [Сборник указан в программе]. Главная идея, смысловая нагрузка этого названия - мир разрушаемый городом.
Что же имеется в виду? В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» создан гармоничный мир, в котором преобладает оптимистичная нота. И это очень важная отличительная черта «Вечеров». И единственная из всех повестей, которая родственна по духу пушкинским «Повестям Белкина» по духу, это «Иван Федорович Шпонька и его тетушка». Она органично включена в пушкинское движение мысли и представление о жизни.
Совсем другая картина изображается в «Миргороде», потому что общая тональность здесь построена на ощущении исчезающей гармонии, которая ещё больше или в меньшей степени есть в первых двух повестях и полностью поглощена ссорами и дрязгами в последней.
В данном случае необходимо обращать внимание на гоголевское построение текста и на конструкцию самого сборника. Акцентирование внимания автором на композиции, цикле расположения повестей очень явно очень серьёзно обдумано и является особой творческой идеей.
Таким образом, складывается определённая программа (как и у «Лермонтова в Герое нашего времени»). В данном случае каждая повесть может быть напечатана отдельно, но большую информацию из этих них мы получим, читая повести в их расположении.
Если посмотреть внимательно, то в повестях дважды встречается тема любви . Первый раз в «Старосветских помещиках», а затем в первой повести «второй» части - «Вий».
Второй очень важный момент - это соотношение темы любви и темы дружбы , которые всегда тесно связаны друг с другом. И две другие повести, вторая пара, посвящены дружбе. Это «Тарас Бульба», который конечно же о товариществе, о мужской героической дружбе, и «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» тоже о дружбе. Таким образом, повести выстраиваются в шахматном порядке: любовь – дружба – любовь - дружба.
