«Тема творчества в поэзии Бориса Пастернака

«Борис Пастернак» - Выполнила: Мкртчян Кристина. ПАСТЕРНАК Борис Леонидович (1890-1960). ПАСТЕРНАК Борис Леонидович. Гамлет Гул затих. Но продуман распорядок действий, И неотвратим конец пути. Я один, всё тонет в фарисействе. Я вышел на подмостки. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд, Пока грохочущая слякоть Весною черною горит.

«Жизнь Симонова» - Стихотворение написано в 1941 г. Отец пропал без вести в годы гражданской войны. ??i anh v? «Жди меня» (вьетн.яз.). Первое стихотворение, которое принесло К. Симонову широкую известность (1937 г.). Стихотворение «Генерал». Знакомится с полководцем Г.К. Жуковым. В разведке намаявшись днем. Жди меня, и я вернусь Всем смертям назло.

«Михалков Сергей» - Славься, страна! Мы гордимся тобой! Впервые стихи были опубликованы, когда автору исполнилось 15 лет. Россия - священная наша держава, Россия - любимая наша страна. Одна ты на свете! Слова нового гимна России тоже написал Сергей Владимирович Михалков. Одна ты такая - Хранимая Богом родная земля! Так было, так есть и так будет всегда!

«Маршак» - Умк. Бывают вещи и пострашнее!» * « Не обижайся. Дополните весёлый счет. Года четыре Был я беспечен. 1.Не хотят меня хозяева впустить. «Терем – теремок и Кошкин дом» Кому принадлежат слова? Самуил Яковлевич Маршак. Особенности мастерства Года четыре Был я бессмертен. *В небе гром, гроза. Стихи для детей.

«Баратынский» - Маленькая дверца в большой мир. Шумят ручьи! блестят ручьи! Основополагающий вопрос. Тема природы в лирике русских поэтов 19 века. В чем особенность творческой манеры Е. Баратынского? Цель исследования: Взревев, рука несет На торжествующем хребте Поднятый ею лед! Что с нею, что с моей душой? Соединят протяжный вой С протяжным отзывом долины.

«Андрей Вознесенский» - В 1993 году в журнале "Дружба народов" опубликован безразмерный молитвенный сонет "Россия воскресе". В 1979 принимал участие в альманахе "Метрополь" ем считанные разы. Андрей вознесенский. По стране началась кампания проработок и разоблачений. В 1966 выходит сборник "Ахиллесово сердце", затем - "Тень звука" (19/0).

Всего в теме 15 презентаций

Рубеж ХІХ-ХХ веков в России - время кризиса, исторического перелома. В такие времена «слышно, как время идет» (А. Ахматова), поэтому в литературе активизируется ощущение истории. Это ощущение свойственно и Б. Пастернаку, внешне далекому от всякой злободневности. После выхода его книги «Сестра моя - жизнь» В. Брюсов писал: «У Пастернака нет отдельных стихотворений о революции, но его стихи, может быть, без ведома автора, пропитаны духом современности ».

Как известно, Б. Пастернак сравнивал поэзию с губкой, имея в виду, что повышенная восприимчивость есть определяющая черта творчества:

* Поэзия! Греческой губкой в присосках
* Будь ты, и меж зелени клейкой
* Тебя б положил я на мокрую доску
* Зеленой садовой скамейки.

Губка вбирает в себя не только « облака и овраги », но и весь окружающий мир, впитывает приметы времени. При этом она именно впитывает, воспринимает, пропускает через себя, но никак не вмешивается, не преобразует. Она - не «молот, дробящий каменья», как у В. Маяковского. История у Б. Пастернака равноправна с природой: обе они части всеобъемлющей жизненной стихии. Поскольку жизненная стихия у поэта не знает барьеров и перегородок («Перегородок тонкоребрость пройду насквозь…»), постольку природа и история постоянно проникают друг в друга. Так, в стихотворениях, написанных в 1915-1917 годах, появляются «бастующие небеса» и кавалерийские следы на льду - память о революции 1905 года, дух « солдатских бунтов и зарниц» проносится по воздуху, тучи уподобляются рекрутам и военнопленным.

После революции в творчестве Б. Пастернака особенно много таких пейзажей. Порой они вырастают до символа революционной России, как, например, в стихотворении «Кремль и буран 1918 года». Снежный буран здесь совмещается с вихрем новой эпохи, несущимся напролом в будущее:

* …Последней ночью, несравним
* Ни с чем, какой-то странный, пенный весь,
* Он, Кремль, в оснастке стольких зим,
* На нынешней срывает спесь.

В это время поэта привлекает « жизнь без помпы и парада ». В поздних стихах Б. Пастернак отдает предпочтение темам, лежащим как бы на периферии общественной жизни, но исполненным скрытой значительности (стихотворение «На ранних поездах»). В это время оформляются взгляды Б. Пастернака на судьбу, на место человека в истории. Человеческая личность выступает носительницей высоких нравственных ценностей, причем личность неприметная, живущая не напоказ. Отдельная личность обладает абсолютной значимостью, но лишь в единении с историей. Б. Пастернак занимает важное место в русской литературе XX века. Это поэт большого и совершенно своеобразного дарования, существенно обогативший культуру современного русского стиха.

В русской литературе тема поэта и поэзии является одной из самых главных. Стихи такого рода всегда представляют собой своеобразный самоотчет, напряженную авторскую исповедь. Звучит эта тема и в лирике Б. Пастернака. Своеобразен взгляд поэта на взаимоотношения...

Если правда, что художник творит затем, чтобы люди полюбили его самого, а на это намекает строка, ставящая перед поэтом задачу “привлечь к себе любовь пространства”, – то Пастернак не только в литературе, но и в жизни весь был таким творчеством. Есть...

Борис Леонидович Пастернак - один из крупнейших поэтов, внесший незаменимый вклад в русскую поэзию советской эпохи и мировую поэзию XX века. Его поэзия сложна и проста, изысканна и доступна, эмоциональна и сдержанна. Она поражает богатством звуков и...

В русской литературе много проникновенных строк посвящено воспеванию родной природы. Единение с природой без свидетелей и соглядатаев придает лирике особую интимность и подлинность. Данная закономерность, безусловно, проявилась в поэзии Б. Пастернака. От...

Вы не видали их. Египта древнего живущих изваяний, С очами тихими, недвижных и немых. С челом, сияющим от царственных венчаний. Но вы не зрели их, не видели меж нами И теми сфинксами таинственную связь. Ап. Григорьев Тема Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа. Скала и - Пушкин. Тот, кто и сейчас, Закрыв глаза, стоит и видит в сфинксе Не нашу дичь: не домыслы в тупик Поставленного грека, не загадку, Но предка: плоскогубого хамита, Как оспу, перенесшего пески, Изрытого, как оспою, пустыней, И больше ничего. Скала и шторм. В осатаненьи льющееся пиво С усов обрывов, мысов, скал и кос, Мелей и миль. И гул, и полыханье Окаченной луной, как из лохани, Пучины. Шум и чад и шторм взасос. Светло как днем. Их озаряет пена. От этой точки глаз нельзя отвлечь. Прибой на сфинкса не жалеет свеч И заменяет свежими мгновенно. Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа. На сфинксовых губах - соленый вкус Туманностей. Песок кругом заляпан Сырыми поцелуями медуз. Он чешуи не знает на сиренах, И может ли поверить в рыбий хвост Тот, кто хоть раз с их чашечек коленных Пил бившийся как об лед отблеск звезд? Скала и шторм и - скрытый ото всех Нескромных - самый странный, самый тихий, Играющий с эпохи Псамметиха Углами скул пустыни детский смех... Вариации 1.Оригинальная Над шабашем скал, к которым Сбегаются с пеной у рта, Чадя, трапезундские штормы, Когда якорям и портам, И выбросам волн, и разбухшим Утопленникам, и седым Мосткам набивается в уши Клокастый и пильзенский дым. Где ввысь от утеса подброшен Фонтан, и кого-то позвать Срываются гребни, но - тошно И страшно, и - рвется фосфат. Где белое бешенство петель, Где грохот разостланных гроз, Как пиво, как жеваный бетель, Песок осушает взасос. Что было наследием кафров? Что дал царскосельский лицей? Два бога прощались до завтра, Два моря менялись в лице: Стихия свободной стихии С свободной стихией стиха. Два дня в двух мирах, два ландшафта, Две древние драмы с двух сцен. 2. Подражательная На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн. Был бешен шквал. Песком сгущенный, Кровавился багровый вал. Такой же гнев обуревал Его, и, чем-то возмущенный, Он злобу на себе срывал. В его устах звучало «завтра», Как на устах иных «вчера». Еще не бывших дней жара Воображалась в мыслях кафру, Еще не выпавший туман Густые целовал ресницы. Он окунал в него страницы Своей мечты. Его роман Вставал из мглы, которой климат Не в силах дать, которой зной Прогнать не может никакой, Которой ветры не подымут И не рассеют никогда Ни утро мая, ни страда. Был дик открывшийся с обрыва Бескрайный вид. Где огибал Купальню гребень белогривый, Где смерч на воле погибал, В последний миг еще качаясь, Трубя и в отклике отчаясь, Борясь, чтоб захлебнуться вмиг И сгинуть вовсе с глаз. Был дик Открывшийся с обрыва сектор Земного шара, и дика Необоримая рука, Пролившая соленый нектар В пространство слепнущих снастей, На протяженье дней и дней, В сырые сумерки крушений, На милость черных вечеров... На редкость дик, на восхищенье Был вольный этот вид суров. Он стал спускаться. Дикий чашник Гремел ковшом, и через край Бежала пена. Молочай, Полынь и дрок за набалдашник Цеплялись, затрудняя шаг, И вихрь степной свистел в ушах. И вот уж бережок, пузырясь, Заколыхал камыш и ирис, И набежала рябь с концов. Но неподернуто свинцов Посередине мрак лиловый. А рябь! Как будто рыболова Свинцовый грузик заскользил, Осунулся и лег на ил С непереимчивой ужимкой, С какою пальцу самолов Умеет намекнуть без слов: Вода, мол, вот и вся поимка. Он сел на камень. Ни одна Черта не выдала волненья, С каким он погрузился в чтенье Евангелья морского дна. Последней раковине дорог Сердечный шелест, капля сна, Которой мука солона, Ее сковавшая. Из створок Не вызвать и клинком ножа Того, чем боль любви свежа. Того счастливейшего всхлипа, Что хлынул вон и создал риф, Кораллам губы обагрив, И замер на устах полипа. 3 Мчались звезды. В море мылись мысы. Слепла соль. И слезы высыхали. Были темны спальни. Мчались мысли, И прислушивался сфинкс к Сахаре. Плыли свечи. И казалось, стынет Кровь колосса. Заплывали губы Голубой улыбкою пустыни. В час отлива ночь пошла на убыль. Море тронул ветерок с Марокко. Шел самум. Храпел в снегах Архангельск. Плыли свечи. Черновик «Пророка» Просыхал, и брезжил день на Ганге. 4 Облако. Звезды. И сбоку - Шлях и - Алеко.- Глубок Месяц Земфирина ока - Жаркий бездонный белок. Задраны к небу оглобли. Лбы голубее олив. Табор глядит исподлобья, В звезды мониста вперив. Это ведь кровли Халдеи Напоминает! Печет, Лунно; а кровь холодеет. Ревность? Но ревность не в счет! Стой! Ты похож на сирийца. Сух, как скопец-звездочет. Мысль озарилась убийством. Мщенье? Но мщенье не в счет! Тень как навязчивый евнух. Табор покрыло плечо. Яд? Но по кодексу гневных Самоубийство не в счет! Прянул, и пыхнули ноздри. Не уходился еще? Тише, скакун,- заподозрят. Бегство? Но бегство не в счет! 5 Цыганских красок достигал, Болел цингой и тайн не делал Из черных дырок тростника В краю воров и виноделов. Забором крался конокрад, Загаром крылся виноград, Клевали кисти воробьи, Кивали безрукавки чучел, Но, шорох гроздий перебив, Какой-то рокот мёр и мучил. Там мрело море. Берега Гремели, осыпался гравий. Тошнило гребни изрыгать, Барашки грязные играли. И шквал за Шабо бушевал, И выворачивал причалы. В рассоле крепла бечева, И шторма тошнота крепчала. Раскатывался балкой гул, Как баней шваркнутая шайка, Как будто говорил Кагул В ночах с очаковскою чайкой. 6 В степи охладевал закат, И вслушивался в звон уздечек, В акцент звонков и языка Мечтательный, как ночь, кузнечик. И степь порою спрохвала Волок, как цепь, как что-то третье, Как выпавшие удила, Стреноженный и сонный ветер. Истлела тряпок пестрота, И, захладев, как медь безмена, Завел глаза, чтоб стрекотать, И засинел, уже безмерный, Уже, как песнь, безбрежный юг, Чтоб перед этой песнью дух Невесть каких ночей, невесть Каких стоянок перевесть. Мгновенье длился этот миг, Но он и вечность бы затмил.

(по стихотворениям «Февраль. Достать чернил и плакать...», «На ранних поездах», «Лето в городе», «Гамлет», «Зимняя ночь»)

Поэзия Бориса Пастернака представляет собой явление, совершенно новое в русской литературе вообще и в литературе Серебряного века в частности. Сам Пастернак считается одним из величайших поэтов не только в рамках указанного периода, но и в контексте всей русской литературы. Поэзии он посвятил всего себя, всю свою жизнь, считая, что только творчество способно возвысить человека над серостью обыденной жизни, вознести его до светлых вершин бытия. Стихи Пастернака оригинальны и по форме, и по содержанию. Поэт ставил перед собой цель - уловить неуловимое и передать в стихах сиюминутность настроения, состояния, атмосферы с помощью различных художественных средств и приемов. Мир в его стихах предстает в движении, порыве, в отсветах и неповторимых образах.

Прежде чем приступать к анализу тем и мотивов, характерных для поэзии Пастернака, следует сказать несколько слов о личной судьбе поэта, которая, вне всякого сомнения, наложила значительный отпечаток на все его творчество. Достаточно сказать о том, что его исключили из Союза писателей и вынудили отказаться от заслуженной Нобелевской премии, присужденной за замечательный роман “Доктор Живаго”. Травля поэта была вызвана в основном его нежеланием писать о существующей власти для нее и по ее заказу. Для него человек и его судьба выше истории, выше революции и революционных идей. Буквально каждое стихотворение Пастернака пронизано трагедийными нотами, истоки которых следует искать и в его собственной жизни, и в судьбах тех, кто был ему близок по духу, по призванию (имеется в виду судьба поэтов-современников Пастернака).

Многие стихотворения Бориса Пастернака наполнены тоской безвыходности и досадой на то, что поэт не имеет достаточной свободы для творчества, вынужден бороться за выживание в этом жестоком мире. Так, в знаменитом стихотворении “Февраль” (1912г.), которое принадлежит к ранней прозе Пастернака и входит в сборник “Начальная пора”, поэт выражает свое настроение - грустное, унылое, разочарованное, гнетущее:

Достать чернил и плакать!

Автор всегда старается точно указать время года, состояние природы, которая присутствует почти во всех произведениях и помогает раскрыть душевное; состояние лирического героя. Известно, что в стихах Пастернака природа (пейзаж) и автор практически составляют единое целое, и часто не Пастернак рассказывает о дождях и ветре, а они сами ведут речь о душевном состоянии поэта.

В этом же стихотворении звучит тема поэзии, творчества. Поэт рассказывает о том, как мучительно ему даются строки, намекая на свою нелегкую судьбу:

Писать о феврале навзрыд,

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит.

Поэт уточняет, что “чем случайней, тем вернее слагаются стихи навзрыд”. И этот мотив случайности всего происходящего в жизни Пастернак часто использует в своей лирике, указывая на то, что настоящие стихи рождаются часто мгновенно, неожиданно, отсюда их правдивость, меткость, неповторимая красота

Другое стихотворение, относящееся к более позднему периоду творчества (началу Великой Отечественной войны), - “На ранних поездах” (Передел- кино, 1941 г.) - поэт снова начинает с описания времени года, погоды: “зима”, “январь”, “снег”, “стужа”, “на улице ни зги”...

Само название указывает на то, что в этом стихотворении будет повторен знакомый по многим произведениям Пастернака мотив железной дороги, мотив пути. В поезде, глядя в вагонное окно, поэт “сквозь прошлого перипетии и годы войн и нищеты” узнает “России неповторимые черты”. Стук колес навевает ему далекие воспоминания детства. С чувством “обожания” и “боготворения” он наблюдает за теми, кто ему встречается на пути: “здесь были бабы, слобожане, учащиеся, слесаря”, - и с тихой радостью и гордостью восхищается выносливостью простых русских людей:

В них не было следов холопства,

Которые кладет нужда,

И новости, и неудобства

Они несли как господа.

Тут наблюдается другая тема, тема России - измученной родины - и русского народа. Буквально в нескольких строках поэт сумел изобразить Россию в тяжелый период и выразил искренне и нежно всю свою любовь к стране и народу. И здесь поэт снова затрагивает тему творчества, судьбы языка и литературы, делясь с читателями своими наблюдениями за “взасос” читающими детьми и подростками.

Тема поэта и поэзии звучит и в стихотворении “Гамлет” (1946 г.), которое вошло в сборник стихов Юрия Живаго, героя известного романа Пастернака “Доктор Живаго”. Уже в первых строках писатель строчкой “я ловлю в далеком отголоске, что случится на моем веку” определяет свое предчувствие судьбы, точнее, ее трагического финала: “неотвратим конец пути”. Поэт намекает на обстоятельства собственной жизни (ведь он на самом деле находился под жестким контролем): “На меня наставлен сумрак ночи тысячью биноклей на оси”, - и молит о том, чтобы его избежала участь многих других коллег по перу (расстрел, ссылка, изгнание).

В этом же, 1946 г. Пастернак пишет другое восхитительное стихотворение - “Зимняя ночь”, также вошедшее в сборник Юрия Живаго. Снова зима, февраль, снег, метель: “Мело, мело по всей земле...”. Образ метели символичен: метель - революция, гражданская война. Мело людей, словно снегом, круговорот истории заметал в неизвестность людские жизни и судьбы (“судьбы скрещенья”). Стихотворение является одним из самых гениальных, на мой взгляд, произведений Пастернака.

Буквально в каждой строчке - образы, символы. Так, например, свеча - библейский образ, воплощение света, надежды и веры поэта в просветленное будущее, в торжество добра и справедливости. “Озаренный потолок” - небо, Бог. “Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья”, “крест”, “ангел” - связь с образом Иисуса Христа, надежда на его воскресение. Стихотворение насквозь пронизано христианскими мотивами и верой в божественное, справедливое торжество, в возрождение мира и добра на земле, а особенно в России. Таким образом, в поэзии Пастернака можно выделить несколько значительных тем: тему поэзии и трагической судьбы поэта в советском государстве, тему России и русского народа, тему Бога и тему природы.

Борис Пастернак

Темы и вариации

Пастернак Борис

Темы и вариации

Борис Пастернак

Т Е М Ы И В А Р И А Ц И И

П я т ь п о в е с т е й

Вдохновенье

Маргарита

Мефистофель

Т е м а с в а р и а ц и я м и

Вариации

Р а з р ы в

Я и х м о г п о з а б ы т ь

Н е с к у ч н ы й с а д

С т и х и р а з н ы х л е т

С м е ш а н н ы е с т и х о т в о р е н и я

Анне Ахматовой

Марине Цветаевой

Мейерхольдам

Пространство

Бабочка - буря

Отплытие

Рослый стрелок, осторожный охотник,

Памяти Рейснер

Приближенье грозы

Э п и ч е с к и е м о т и в ы

Двадцать строф с предисловием

Уральские стихи

Матрос в Москве

К октябрьской годовщине

Белые стихи

В Ы С О К А Я Б О Л Е З Н Ь

Мелькает движущийся ребус,

Д е в я т ь с о т п я т ы й г о д

В нашу прозу с ее безобразьем

Мужики и фабричные

Морской мятеж

Студенты

Москва в декабре

Л е й т е н а н т ш м и д т

Часть первая

Часть вторая

Часть третья

С п е к т о р с к и й

Т е м ы и в а р и а ц и и

П я т ь п о в е с т е й

Вдохновенье

По заборам бегут амбразуры, Образуются бреши в стене, Когда ночь оглашается фурой Повестей, неизвестных весне.

Без клещей приближенье фургона Вырывает из ниш костыли Только гулом свершенных прогонов, Подымающих пыль издали.

Этот грохот им слышен впервые. Завтра, завтра понять я вам дам, Как рвались из ворот мостовые, Вылетая по жарким следам.

Как в росистую хвойную скорбкость Скипидарной, как утро, струи Погружали постройки свой корпус И лицо окунал конвоир.

О, теперь и от лип не в секрете: Город пуст по зарям оттого, Что последний из смертных в карете

В то же утро, ушам не поверя, Протереть не успевши очей, Сколько бедных, истерзанных перьев Рвется к окнам из рук рифмачей!

Вода рвалась из труб, из луночек, Из луж, с заборов, с ветра, с кровель С шестого часа пополуночи, С четвертого и со второго.

На тротуарах было скользко, И ветер воду рвал, как вретище, И можно было до подольска Добраться, никого не встретивши. В шестом часу, куском ландшафта С внезапно подсыревшей лестницы, Как рухнет в воду, да как треснется Усталое: "итак, до завтра!" Автоматического блока Терзанья дальше начинались, Где с предвкушеньем водостоков Восток шаманил машинально. Дремала даль, рядясь неряшливо Над ледяной окрошкой в иней, И вскрикивала и покашливала За пьяной мартовской ботвиньей. И мартовская ночь и автор Шли рядом, и обоих спорящих Холодная рука ландшафта Вела домой, вела со сборища. И мартовская ночь и автор Шли шибко, вглядываясь изредка B мелькавшего как бы взаправду И вдруг скрывавшегося призрака. То был рассвет. И амфитеатром, Явившимся на зов предвестницы, Неслось к обоим это завтра, Произнесенное на лестнице. Оно с багетом шло, как рамошник. Деревья, здания и храмы Нездешними казались, тамошними, В провале недоступной рамы. Смещенных выносили замертво, Смещались вправо по квадрату. Смещенных выносили замертво, Никто не замечал утраты.

Маргарита

Разрывая кусты на себе, как силок, Маргаритиных стиснутых губ лиловей, Горячей, чем глазной маргаритин белок, Бился, щелкал, царил и сиял соловей. Он как запах от трав исходил. Он как ртуть Очумелых дождей меж черемух висел. Он кору одурял. Задыхаясь, ко рту Подступал. Оставался висеть на косе. И, когда изумленной рукой проводя По глазам, маргарита влеклась к серебру, То казалось, под каской ветвей и дождя Повалилась без сил амазонка в бору.

И затылок с рукою в руке у него, А другую назад заломила, где лег, Где застрял, где повис ее шлем теневой, Разрывая кусты на себе, как силок.

Мефистофель

Из массы пыли за заставы По воскресеньям высыпали, Меж тем как, дома не застав их, Ломились ливни в окна спален.

Велось у всех, чтоб за обедом Хотя б на третье дождь был подан, Меж тем как вихрь - велосипедом Летал по комнатным комодам.

Меж тем как там до потолков их Взлетали шелковые шторы, Расталкивали бестолковых Пруды, природа и просторы.

Длиннейшим поездом линеек Позднее стягивались к валу, Где тень, пугавшая коней их, Ежевечерне оживала.

В чулках как кровь, при паре бантов, По залитой зарей дороге, Упав как лямки с барабана, Пылили дьяволовы ноги.

Казалось, захлестав из низкой Листвы струей высокомерья, Снесла б весь мир надменность диска И терпит только эти перья.

Считая ехавших, как вехи, Едва прикладываясь к шляпе, Он шел, откидываясь в смехе, Шагал, приятеля облапя.

Извозчичий двор и встающий из вод В уступах - преступный и пасмурный Тауэр, И звонкость подков и простуженный звон Вестминстера, глыбы, закутанной в траур. И тесные улицы; стены, как хмель, Копящие сырость в разросшихся бревнах, Угрюмых, как копоть, и бражных, как эль, Как лондон, холодных, как поступь, неровных. Спиралями, мешкотно падает снег. Уже запирали, когда он, обрюзгший, Как сползший набрюшник, пошел в полусне Bалить, засыпая уснувшую пустошь. Оконце и зерна лиловой слюды В свинцовых ободьях. - "Смотря по погоде. А впрочем... А впрочем, соснем на свободе. А впрочем - на бочку! Цирюльник, воды!" И, бреясь, гогочет, держась за бока, Словам остряка, не уставшего с пира Цедить сквозь приросший мундштук чубака Убийственный вздор. А меж тем у шекспира Острить пропадает охота. Сонет, Написанный ночью с огнем, без помарок, За дальним столом, где подкисший ранет Ныряет, обнявшись с клешнею омара, Сонет говорит ему:

"Я признаю Способности ваши, но, гений и мастер, Сдается ль, как вам, и тому, на краю Бочонка, с намыленной мордой, что мастью Bесь в молнию я, то есть выше по касте, Чем люди, - короче, что я обдаю Огнем, как на нюх мой, зловоньем ваш кнастер? Простите, отец мой, за мой скептицизм Сыновний, но сэр, но милорд, мы - в трактире. Что мне в вашем круге? Что ваши птенцы Пред плещущей чернью? Мне хочется шири! Прочтите вот этому. Сэр, почему ж? Bо имя всех гильдий и биллей! Пять ярдов И вы с ним в бильярдной, и там - не пойму, Чем вам не успех популярность в бильрдной?" - Ему? Ты сбесился? - И кличет слугу, И, нервно играя малаговой веткой, Считает: полпинты, французский рагу И в дверь, запустя в приведенье салфеткой.

Т е м а с в а р и а ц и я м и

Bы не видали их,

Египта древнего живущих изваяний,

С очами тихими, недвижных и немых,

С челом, сияющим от царственных венчаний.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но вы не зрели их, не видели меж нами

И теми сфинксами таинственную связь.

Ап. Григорьев

Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа. Скала и - Пушкин. Тот, кто и сейчас, Закрыв глаза, стоит и видит в сфинксе Не нашу дичь: не домыслы втупик Поставленного грека, не загадку, Но предка: плоскогубого хамита, Как оспу, перенесшего пески, Изрытого, как оспою, пустыней, И больше ничего. Скала и шторм.

В осатаненьи льющееся пиво С усов обрывов, мысов, скал и кос, Мелей и миль. И гул, и полыханье Окаченной луной, как из лохани, Пучины. Шум и чад и шторм взасос, Светло, как днем. Их озаряет пена. От этой точки глаз нельзя отвлечь. Прибой на сфинкса не жалеет свеч И заменяет свежими мгновенно. Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа. На сфинксовых губах - соленый вкус Туманностей. Песок кругом заляпан Сырыми поцелуями медуз.

Он чешуи не знает на сиренах, И может ли поверить в рыбий хвост Тот, кто хоть раз с их чашечек коленных Пил бившийся, как об лед, отблеск звезд?

Скала и шторм и - скрытый ото всех Нескромных - самый странный, самый тихий, Играющий с эпохи псамметиха Углами скул пустыни детский смех...

Вариации

1. Оригинальная

Над шабашем скал, к которым Сбегаются с пеной у рта, Чадя, трапезундские штормы, Когда якорям и портам, И выбросам волн, и разбухшим Утопленникам, и седым Мосткам набивается в уши Клокастый и пильзенский дым. Где ввысь от утеса подброшен Фонтан, и кого-то позвать Срываются гребни, но - тошно И страшно, и - рвется фосфат. Где белое бешенство петель, Где грохот разостланных гроз, Как пиво, как жеванный бетель, Песок осушает взасос. Что было наследием кафров? Что дал царскосельский лицей? Два бога прощались до завтра, Два моря менялись в лице: Стихия свободной стихии С свободной стихией стиха. Два дня в двух мирах, два ландшафта, Две древние драмы с двух сцен.

2. Подражательная

На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн. Был бешен шквал. Песком сгущенный, Кровавился багровый вал. Такой же гнев обуревал Его, и, чем-то возмущенный, Он злобу на себе срывал. В его устах звучало "завтра", Как на устах иных "вчера". Еще не бывших дней жара Воображалась в мыслях кафру, Еще невыпавший туман Густые целовал ресницы. Он окунал в него страницы Своей мечты. Его роман Вставал из мглы, которой климат Не в силах дать, которой зной Прогнать не может никакой, Которой ветры не подымут И не рассеют никогда Ни утро мая, ни страда. Был дик открывшийся с обрыва Бескрайний вид. Где огибал Купальню гребень белогривый, Где смерчь на воле погибал, В последний миг еще качаясь, Трубя и в отклике отчаясь, Борясь, чтоб захлебнуться в миг И сгинуть вовсе с глаз. Был дик Открывшийся с обрыва сектор Земного шара, и дика Необоримая рука, Пролившая соленый нектар В пространство слепнущих снастей, На протяженье дней и дней, В сырые сумерки крушений, На милость черных вечеров... На редкость дик, на восхищенье Был вольный этот вид суров.

Он стал спускаться. Дикий чашник Гремел ковшом, и через край Бежала пена. Молочай, Полынь и дрок за набалдашник Цеплялись, затрудняя шаг, И вихрь степной свистел в ушах. И вот уж бережок, пузырясь, Заколыхал камыш и ирис, И набежала рябь с концов. Но неподернут и свинцов Посередине мрак лиловый. А рябь! Как будто рыболова Свинцовый грузик заскользил, Осунулся и лег на ил С непереимчивой ужимкой, С какою пальцу самолов Умеет намекнуть без слов: Вода, мол, вот и вся поимка. Он сел на камень. Ни одна Черта не выдала волненья, С каким он погрузился в чтенье Евангелья морского дна. Последней раковине дорог Сердечный шелест, капля сна, Которой мука солона, Ее сковавшая. Из створок Не вызвать и клинком ножа Того, чем боль любви свежа. Того счастливейшего всхлипа, Что хлынул вон и создал риф, Кораллам губы обагрив, И замер на устах полипа.

Мчались звезды. B море мылись мысы. Слепла соль. И слезы высыхали. Были темны спальни. Мчались мысли, И прислушивался сфинкс к сахаре. Плыли свечи. И, казалось, стынет Кровь колосса. Заплывали губы Голубой улыбкою пустыни. В час отлива ночь пошла на убыль. Море тронул ветерок с марокко. Шел самум. Храпел в снегах архангельск. Плыли свечи. Черновик "пророка" Просыхал, и брезжил день на ганге.

Облако. Звезды. И сбоку Шлях и - алеко. Глубок Месяц земфирина ока: Жаркий бездонный белок. Задраны к небу оглобли. Лбы голубее олив. Табор глядит исподлобья, B звезды мониста вперив. Это ведь кровли халдеи Напоминает! Печет, Лунно; а кровь холодеет. Ревность? Но ревность не в счет! Стой! Ты похож на сирийца. Сух, как скопец-звездочет. Мысль озарилась убийством. Мщенье? Но мщенье не в счет! Тень, как навязчивый евнух. Табор покрыло плечо. Яд? Но по кодексу гневных Самоубийство не в счет! Прянул, и пыхнули ноздри. Не уходился еще? Тише, скакун, - заподозрят. Бегство? Но бегство не в счет!

Цыганских красок достигал, Болел цыганкой и тайн не делал Из черных дырок тростника В краю воров и виноделов.

Забором крался конокрад, Загаром крылся виноград, Клевали кисти воробьи, Кивали безрукавки чучел, Но шорох гроздий перебив, Какой-то рокот мер и мучил.

Там мрело море. Берега Гремели, осыпался гравий. Тошнило гребни изрыгать, Барашки грязные играли.

И шквал за шабо бушевал, И выворачивал причалы. В рассоле крепла бечева, И шторма тошнота крепчала.

Раскатывался балкой гул, Как баней шваркнутая шайка, Как будто говорил кагул В ночах с очаковскою чайкой.

В степи охладевал закат, И вслушивался в звон уздечек, В акцент звонков и языка Мечтательный, как ночь, кузнечик.

И степь порою спрохвала Волок, как цепь, как что-то третье, Как выпавшие удила, Стреноженный и сонный ветер.

Истлела тряпок пестрота, И, захладев, как медь безмена, Завел глаза, чтоб стрекотать, И засинел, уже безмерный, Уже, как песнь, безбрежный юг, Чтоб перед этой песнью дух Невесть каких ночей, невесть Каких стоянок перевесть.

Мгновенье длился этот миг, Но он и вечность бы затмил.

Больной следит. Шесть дней подряд Смерчи беснуются без устали. По кровле катятся, бодрят, Бушуют, падают в бесчувствии. Средь вьюг проходит рождество. Он видит сон: пришли и подняли. Он вскакивает. "Не его ль?" (Был зов. Был звон. Не новогодний ли?) Bдали, в кремле гудит иван, Плывет, ныряет, зарывается. Он спит. Пурга, как океан В величьи, - тихой называется.

С полу, звездами облитого, К месяцу, вдоль по ограде Тянется волос ракитовый, Дыбятся клочья и пряди. Жутко ведь, вея, окутывать Дымами кассиопею! Наутро куколкой тутовой Церковь свернуться успеет. Что это? Лавры ли киева Спят купола, или эдду Север взлелеял и выявил Перлом предвечного бреда? Так это было. Тогда-то я, Дикий, скользящий, растущий, Bстал среди сада рогатого Призраком тени пастушьей. Был он, как лось. До колен ему Снег доходил, и сквозь ветви Виделась взору оленьему На полночь легшая четверть. Замер загадкой, как вкопанный, Глядя на поле лепное: В звездную стужу, как сноп, оно Белой плескало копною. До снегу гнулся. Подхватывал С полу, всей мукой извилин Звезды и ночь. У сохатого Хаос веков был не спилен.

Может статься так, может иначе, Но в несчастный некий час Духовенств душней, черней иночеств Постигает безумье нас.

Стужа. Ночь в окне, как приличие, Соблюдает холод льда. В шубе, в креслах дух, и мурлычит - и Все одно, одно всегда.

И чекан сука, и щека его, И паркет, и тень кочерги Отливают сном и раскаяньем Сутки сплошь грешившей пурги.

Ночь тиха. Ясна и морозна ночь, Как слепой щенок - молоко, Всею темью пихт неосознанной Пьет сиянье звезд частокол.

Будто каплет с пихт. Будто теплятся. Будто воском ночь заплыла. Лапой ели на ели слепнет снег, На дупле - силуэт дупла.

Будто эта тишь, будто эта высь, Элегизм телеграфной волны Ожиданье, сменившее крик: "Отзовись!" Или эхо другой тишины.

Будто нем он, взгляд этих игл и ветвей, А другой, в высотах, - тугоух, И сверканье пути на раскатах - ответ На взыванье чьего-то ау.

Стужа. Ночь в окне, как приличие, Соблюдает холод льда. В шубе, в креслах дух, и мурлычет - и Все одно, одно всегда.

Губы, губы! Он стиснул их до крови, Он трясется, лицо обхватив. Вихрь догадок родит в биографе Этот мертвый, как мел, мотив.

4. Фуфайка больного

От тела отдельную жизнь, и длинней Bедет, как к груди непричастный пингвин, Бескрылая кофта больного - фланель: То каплю тепла ей, то лампу придвинь. Ей помнятся лыжи. От дуг и от тел, Терявшихся в мраке, от сбруи, от бар Валило! Казалось - сочельник потел! Скрипели, дышали езда и ходьба. Усадьба и ужас, пустой в остальном: Шкафы с хрусталем, и ковры, и лари. Забор привлекало, что дом воспален. Снаружи казалось, у люстр плеврит. Снедаемый небом, с зимою в очах, Распухший кустарник был бел, как испуг. Из кухни, за сани, пылавший очаг Клал на снег огромные руки стряпух.

5. Кремль в буран конца 1918 года

Как брошенный с пути снегам Последней станцией в развалинах, Как полем в полночь, в свист и гам, Бредущий через силу в валяных, Как пред концом в упадке сил С тоски взывающий к метелице, Чтоб вихрь души не угасил, К поре, как тьмою все застелится. Как схваченный за обшлага Хохочущею вьюгой нарочный, Ловящий кисти башлыка, Здоровающеюся в наручнях. А иногда! - А иногда, Как пригнанный канатом накороть Корабль, с гуденьем, прочь к грядам Срывающийся чудом с якоря, Последней ночью, несравним Ни с чем, какой-то странный, пенный весь, Он, кремль, в оснастке стольких зим, На нынешней срывает ненависть. И грандиозный, весь в былом, Как визоньера дивинация, Несется, грозный, напролом, Сквозь неистекший в девятнадцатый. Под сумерки к тебе в окно Он всею медью звонниц ломится. Боится, видно, - год мелькнет,Упустит и не познакомится.

Остаток дней, остаток вьюг, Сужденных башням в восемнадцатом, Бушует, прядает вокруг, Видать - не наигрались насыто.

За морем этих непогод Предвижу, как меня, разбитого, Ненаступивший этот год Возьмется сызнова воспитовать.

Тот год! Как часто у окна Нашептывал мне, старый: "Выкинься". А этот, новый, все прогнал Рождественскою сказкой диккенса.

Вот шепчет мне: "Забудь, встряхнись!" И с солнцем в градуснике тянется Точь-в-точь, как тот дарил стрихнин И падал в пузырек с цианистым.

Его зарей, его рукой, Ленивым веяньем волос его Почерпнут за окном покой У птиц, у крыш, как у философов.

Ведь он пришел и лег лучом С панелей, с снеговой повинности. Он дерзок и разгорячен, Он просит пить, шумит, не вынести.

Он вне себя. Он внес с собой Дворовый шум и - делать нечего: На свете нет тоски такой, Которой снег бы не вылечивал.

Мне в сумерки ты все - пансионеркою, Все школьницей. Зима. Закат лесничим В лесу часов. Лежу и жду, чтоб смерклося, И вот - айда! Аукаемся, кличем.

А ночь, а ночь! Да это ж ад, дом ужасов! Проведай ты, тебя б сюда пригнало! Она - твой шаг, твой брак, твое замужество, И тяжелей дознаний трибунала. Ты помнишь жизнь? Ты помнишь, стаей горлинок Летели хлопья грудью против гула. Их вихрь крутил, кутя, валясь прожорливо С лотков на снег, их до панелей гнуло! Перебегала ты! Bедь он подсовывал Ковром под нас салазки и кристаллы! Ведь жизнь, как кровь, до облака пунцового Пожаром вьюги озарясь, хлестала! Движенье помнишь? Помнишь время? Лавочниц? Палатки? Давку? За разменом денег Холодных, звонких, помнишь, помнишь давешних Колоколов предпраздничных гуденье? Увы, любовь! Да, это надо высказать! Чем заменить тебя? Жирами? Бромом? Как конский глаз, с подушек, жаркий, искоса Гляжу, страшась бессонницы огромной. Мне в сумерки ты будто все с экзамена, Bсе - с выпуска. Чижи, мигрень, учебник. Но по ночам! Как просят пить, как пламенны Глаза капсюль и пузырьков лечебных!

Борис Борис Леонидович Пастернак Стихотворения и поэмы АннотацияДокумент

Борис Леонидович Пастернак Стихотворения и поэмы Аннотация Пастернаком надо переболеть. ... stixiya/articles/274.html) Б. Пастернак Стихотворения и поэмы Начальная пора... в дверь, запустя в приведенье салфеткой. Тема с вариациями ...Вы не видали их, Египта...