Главная » Дизайн гостиной » Жизнь на передовой вов воспоминания. Самые яркие воспоминания женщин-ветеранов о войне

Жизнь на передовой вов воспоминания. Самые яркие воспоминания женщин-ветеранов о войне

Австрия 1945 багратион белоруссия 1941 белоруссия 1943–44 берлинская борьба с УПА будапешт 1945 будапешт 1956 венгрия 1944–45 висло–одерская воронеж 1942–43 восточно–прусская германия 1945 западный фронт 1942–43 заполярьe 1941–44 иран испытание атомной бомбы кавказ 1942–43 карелия корея корсунь шевченковская крым 1941–42 крым 1943–44 кутузов ленинград 1941–44 львовская маньчжурская молдавия 1944 московская освободительные походы 1939–40 партизан плен пражская прибалтика 1941 прибалтика 1944–45 ржевская румянцев смоленск 1941 сталинградская украина 1941 Украина 1944 финская форсирование днепра халхин-гол харьковская хасан чехословакия 1944–45 штрафник югославия ясско–кишиневская

Рубин Владимир
Наумович

Мы в палатках были, зажигали огонь, свечки. У нас была большая огромная палатка. Я смотрю, кто как себя ведёт. Один пишет письмо, другой – горюет, третий – что-то делает, не знаю. Все по-разному готовились. А я думаю, кто же из нас останется в живых? Это вообще интересно. Я пытался быть аналитиком, анализировал обстановку. Меня интересовало, как кто что делает. Одни всё-таки предчувствовали, мне кажется. Те, которые потом погибали, я видел, что они чувствовали приближение смерти.

Кузьмичева Людмила
Ивановна

Честно говоря, когда я прибыла в 40-ю танковую бригаду, первое время её командование даже не знало о том, что к ним вместе с маршевой ротой прибыла девчонка. Помню, когда в 4 часа утра мы выгрузились на станции Красная под Львовым, нас сразу отправили в бой. А, видно, когда я только прибыла в часть, служивший в штабе писарь посмотрел на мою фамилию и сказал: «Господи, там в штабе совсем охлонели? Вместо мужика записали девку». И букву «а» на моей фамилии зачеркнул. В результате я в список попала как Кузьмичев.

Нечаев Юрий
Михайлович

Конечно, немцы даже не предполагали, что танки могут там пройти. И вот по приказу командира бригады полковника Наума Ивановича Бухова, наш батальон прошел лес, появился там, где немцы нас и не ждали, и немного пошумел. Остальные танки бригады продолжали наступать на прежнем месте. Немцы не заметили, что из их поля зрения исчез один танковый батальон. А мы проехали по этой узкой гати, шириной не больше ширины танка, и вышли немцам во фланг и тыл.

Рязанцев Дмитрий
Иванович

А когда сопровождали в бою пехоту, то вели огонь только с короткой остановки. Вначале определяешь цель и командуешь механику – «Короткая!» Выстрел и пошёл дальше вилять. Обязательно виляешь, влево-вправо, а только прямо нельзя, обязательно подобьют. И едешь туда, куда он уже только что выстрелил. Ведь туда же он не попадёт.

Савостин Николай
Сергеевич

Будни войны для подавляющего числа наших людей – это не романтически-патетические словеса и «игра на публику», а бесконечное рытьё земли – танкистами и артиллеристами, чтобы укрыть танк или орудие, пехотинцами, – чтобы укрыться самому. Это сидение в окопе под дождём или снегопадом, это более комфортабельная жизнь в блиндаже или сооружённой наскоро землянке. Бомбёжки, ранения, смерти, немыслимые лишения, скудный хлеб, и труд, труд, труд...

Косых Александр
Иванович

А как узнали, что я тракторист – сразу в механики-водители! Нас из 426-ти человек 30 отобрали на механиков-водителей, остальные – наводчики и заряжающие. Мы ж почему пошли на механику? Потому что уже знали, понимали, что на войне механик-водитель меньше погибает, потому что он сам танком управляет.

Ерин Павел
Николаевич

Я высунулся, развернул пулемёт, зенитный «Браунинг», крупнокалиберный. И дал очередь. Поразил этих автоматчиков и механика-водителя. Офицер выскочил с машины, смотрю – он не в полевой форме! В фуражке. И смотрю – в правой руке портфель. Я понял, что какие-то документы. Он, оказывается, с этой дивизии, которая была в окружении, ночью просочился где-то через наши боевые порядки. И побежал не вправо, где там кустарник, болотистое такое место, а влево. Там чуть-чуть возвышенность – и лес. Сосновый, дубовый там… И я понял, что не смогу его догнать, он уйдёт!

Орлов Николай
Григорьевич

Весь день 23-го, и всю ночь до утра мы принимали на себя удары 16-й танковой генерала Хубе. Они, видимо, почувствовав, что встретили серьезное сопротивление, более основательно подготовили атаку утром 24-го. Но за ночь рабочие с завода вытянули корпуса танков и башен, и установили их в виде неподвижных огневых точек. А 24-го днем к нам на помощь подоспели краснофлотцы. Они дважды... дважды под пение Интернационала в полный рост поднимались и шли за мной в атаку!

Магдалюк Алексей
Федорович

Мое родное село было освобождено в конце марта 44-го, и мы ещё на Украине стояли, но командир полка разрешил мне съездить домой: «Даю тебе три дня!» Там больше ста километров, но он мне выделил один Т-34, даже какие-то продукты приказал выдать, чтобы я хоть с какими-то гостинцами домой к матери заехал. И когда я приехал в село, то наш сосед Гречанюк, участник Гражданской войны, всем односельчанам говорил: «Я же говорил вам, что Алексей будет командиром!»

Чубарев Михаил
Дмитриевич

Там стояло сплошное зарево: из-за того, что кругом проходила стрельба и разрывы снарядов, нам даже солнца не было видно. В этом знаменитом танковом побоище участвовало около трех тысяч танков. После того, как сражение закончилось, немцы повернули на запад в сторону Харькова и больше нигде и ни разу не наступали. Они только строились, делали заслоны и создавали оборону.

Настоящее издание представляет собой перевод с немецкого оригинального издания «Stalins Vernichtungskrieg 1941–1945», опубликованного в 1999 г. F.A. Verlagsbuchhandlung GmbH, München. Работа Гофмана - взгляд крупного западногерманского историка на политику Советского Союза накануне и во время Второй мировой войны. В центре книги находится Сталин. На основе неизвестных документов и результатов новейших исследований автор приводит доказательства того, что Сталин готовил наступательную войну против Германии при подавляющем превосходстве сил, которую лишь ненамного опередило…

Война. 1941-1945 Илья Эренбург

Книга Ильи Эренбурга «Война 1941–1945» - первое за последние 60 лет издание избранных статей самого популярного военного публициста СССР. В сборник включены двести статей из полутора тысяч, написанных Эренбургом за четыре года войны - с 22 июня 1941 года по 9 мая 1945 года (некоторые из них публикуются впервые по рукописям). Памфлеты, репортажи, листовки, фельетоны, обзоры, вошедшие в сборник, писались в основном для бойцов фронта и тыла. Они печатались в центральных и местных, фронтовых, армейских и партизанских газетах, звучали по радио, выходили брошюрами…

Огненный шторм. Стратегические бомбардировки… Ганс Румпф

Гамбург, Любек, Дрезден и многие другие населенные пункты, попавшие в зону действия огненного шторма, пережили страшные бомбардировки. Обширные территории Германии были опустошены. Свыше 600 тысяч гражданских лиц погибли, вдвое больше - ранены или искалечены, 13 миллионов остались без крова. Уничтожению подверглись бесценные произведения искусства, памятники старины, библиотеки и научные центры. Вопрос, каковы же цели и истинные результаты бомбовой войны 1941–1945 гг., исследует генерал-инспектор пожарной службы Германии Ганс Румпф. Автор анализирует…

«Второй войны я не выдержу...» Тайный дневник… Сергей Кремлёв

Этот дневник никогда не предназначался для публикации. О его существовании знали единицы. Его оригинал подлежал уничтожению по личному приказу Хрущева, но фотокопии были спасены тайными сторонниками Берии, чтобы увидеть свет через полвека после его убийства. Очень личные, предельно откровенные (не секрет, что даже крайне осторожные и «закрытые» люди порой доверяют дневнику мысли, которые ни в коем случае не решились бы высказать вслух), записи Л.П. Берии за 1941–1945 гг. позволяют заглянуть «за кулисы» Великой Отечественной, раскрывая подоплеку…

Война в белом аду Немецкие парашютисты на… Жак Мабир

Книга французского историка Жана Мабира рассказывает об одном из элитных формирований германского Вермахта - парашютно-десантных войсках и их действиях на Восточном фронте в ходе зимних кампаний с 1941 по 1945 г Основываясь на документах и свидетельствах непосредственных участников событий, автор показывает войну такой, какой ее видели солдаты с «той стороны» фронта Подробно освещая ход боевых операций, он передает при этом всю тяжесть нечеловеческих условии, в которых они велись, жестокость противостояния и трагизм потерь Книга рассчитана…

ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ. НЕМЕЦКИЕ ИСТРЕБИТЕЛИ… Адольф Галланд

Воспоминания Адольфа Галланда. командующего истребительной авиацией люфтваффе с 1941-го по 1945 год, воссоздают достоверную картину боевых действий на Западном фронте. Автор анализирует состояние авиации воюющих сторон, делится профессиональными суждениями о технических качествах известных типов самолетов, стратегических и тактических просчетах в ходе военной кампании. Книга одного из самых талантливых немецких летчиков существенно дополняет представление о роли истребительной авиации во Второй мировой войне.

Стальные гробы. Немецкие подводные лодки:… Герберт Вернер

Бывший командир подводного флота нацистской Германии Вернер знакомит читателя в своих мемуарах с действиями немецких подводных лодок в акватории. Атлантического океана, в Бискайском заливе и Ла-Манше против английского и американского флота во время Второй мировой войны.

Дневник немецкого солдата. Военные будни… Гельмут Пабст

Дневник Гельмута Пабста повествует о трех зимних и двух летних периодах жестоких боев группы армий «Центр», продвигавшейся на восток в направлении Белосток – Минск – Смоленск – Москва. Вы узнаете, как воспринималась война не только солдатом, исполняющим свой долг, но человеком искренне симпатизировавшим русским и проявившим полное отвращение к нацистской идеологии.

В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть… Сергей Михеенков

Книга историка и писателя С. Е. Михеенкова представляет собой уникальный сборник солдатских рассказов о войне, над которым автор работал более тридцати лет. Наиболее яркие эпизоды, скомпонованные тематически, сложились в цельное, захватывающее повествование о войне Русского Солдата. Эта, говоря словами поэта, «с боем добытая суровая правда солдат» поразит читателя предельной откровенностью, обнаженностью души и нервов воина Великой Отечественной.

Записки командира штрафбата. Воспоминания… Сукнев Михаил

Воспоминания М. И. Сукнева, наверно, единственные в нашей военной литературе мемуары, написанные офицером, который командовал штрафбатом. Более трёх лет М. И. Сукнев воевал на передовой, несколько раз был ранен. Среди немногих дважды награждён орденом Александра Ленского, а также рядом других боевых орденов и медалей. Автор писал книгу в 2000 году, на закате жизни, предельно откровенно. Поэтому его воспоминания являются исключительно ценным свидетельством о войне 1911–1945 гг.

Кадры решают все: суровая правда о войне 1941-1945… Владимир Бешанов

Несмотря на десятки тысяч публикаций о советско-германской войне, ее подлинная история все еще отсутствует. Во множестве «идеологически выдержанных» сочинений политработников, генералов, партийных историков бесполезно искать ответы на вопросы о том, как и почему Красная Армия откатилась до Волги, как и почему были потеряны на войне 27 миллионов человек. Правда о войне даже через 60 лет после ее окончания, по-прежнему с огромным трудом пробивается через горы лжи. Одним из немногих отечественных авторов, пытающихся по крупицам воссоздать истинную…

От Заполярья до Венгрии. Записки двадцатичетырехлетнего… Петр Боград

Генерал-майор Петр Львович Боград относится к тем фронтовикам, которые прошли Великую Отечественную войну от первого до последнего дня. Юношей, в начале жизненного пути, П.Л. Боград оказался в эпицентре жестокого противостояния. Удивительно сложилась судьба молодого лейтенанта, выпускника военного училища, 21 июня 1941 г. прибывшего по распределению в Прибалтийский особый военный округ. Вместе со всеми он сполна испытал горечь первых поражений: отступление, окружение, ранение. Уже в 1942 г., благодаря незаурядным способностям, П.Л. Боград был выдвинут…

Переписка Председателя Совета Министров… Уинстон Черчилль

В настоящем издании публикуется переписка Председателя Совета Министров СССР И. В. Сталина с Президентом США Ф. Рузвельтом, Президентом США Г. Трумэном, с Премьер-Министром Великобритании У. Черчиллем и Премьер-Министром Великобритании К. Эттли в годы Великой Отечественной войны и в первые месяцы после победы - до конца 1945 г. За пределами Советского Союза в разное время были опубликованы тенденциозно подобранные части вышеназванной переписки, в результате чего позиция СССР в годы войны изображалась в искаженном виде. Цель настоящей публикации…

Зеро! История боев военно-воздушных сил Японии… Масатаке Окумия

Масатаке Окумия, начинавший карьеру офицером штаба при адмирале Ямамото, и Дзиро Хорикоси, ведущий японский авиаконструктор, рисуют захватывающую картину действий японских военно-воздушных сил во время Второй мировой войны на Тихом океане. В повествовании приведены воспоминания и многочисленные свидетельства прославленных очевидцев о нападении японцев на Пёрл-Харбор, мемуары воздушного аса Сабуро Сакаи, вице-адмирала Угаки и дневники Дзиро Хорикоси о последних днях войны.

Легион под знаком Погони. Белорусские коллаборационистские… Олег Романько

В монографии рассматривается комплекс вопросов, связанных с историей создания и деятельности белорусских коллаборационистских формирований в силовых структурах гитлеровской Германии. На базе обширного исторического материала из архивов Украины, Белоруссии, России, Германии и США прослеживается процесс организации, подготовки и боевого применения белорусских частей и подразделений в составе полиции, Вермахта и войск СС. Книга рассчитана на специалистов-историков, преподавателей ВУЗов, студентов и всех, кто интересуется историей Второй…

Моя мать - Пинигина (Глухова) Мария Григорьевна 1933 г.рождения д. Вититьнево, Ельнинский р-н, Смоленская обл.
Её мать, моя бабушка - Глухова (Шавенкова) Александра Антоновна 1907 г.рождения д. Вититьнево, Ельнинский р-н, Смоленская обл., умерла в г. Иркутске 6 июня 1986г.
Её отец, мой дедушка - Глухов Григорий Свирьянович 1907 г. рождения д. Вититьнево, Ельнинский р-н, Смоленская обл., умер 11 ноября 1942г в госпитале.

Началась война. Отец ушёл, как и все мужчины в деревне, на фронт. Он умер в госпитале. Мы получили похоронку уже после войны и не одной фотографии отца у меня не осталось. Наш дом и деревню всю сожгли, одни угли остались, какие уж тут фотографии.

Делали запросы о месте захоронении, последний в 2012г., ответ один - не знаем.

С начала войны, где-то до октября месяца, мы в своей деревне не слышали звуков войны. И вот,вдруг, нам приказали выстроиться вдоль дороги и встречать немцев. Это было неожиданно. Мы не знали, что с нами будет. Одели все, что было, на себя. А было по 2-3 платья и то холщёвые, жили очень бедно. Нас выстроили рядами с обеих сторон дороги. Немцы ехали на мотоциклах и машинах, впереди себя держали автоматы, остановились рядом с нами и стали тыкать в нас и кричать «юдо», обошли все дома, переворошили всё сено, это они искали евреев, так говорили взрослые. А потом хватали поросят, курей, тут же готовили. Я запомнила крики, слёзы. Они у нас не задержались и сразу проехали дальше.

Через несколько дней приехали новые немцы, нас согнали в несколько домов на краю деревни. Сами они заняли большую часть наших домов.
Помню, у нас была русская печь, и немцы не могли её затопить. Привели нас с матерью в наш дом и заставили топить печь. А сами накидали сено в избе, смеялись и валялись на нём и кричали: «Москва гут, Сталин капут».

Днём нас заставили идти на площадку, немцы были в плавках, так как загорали, установили машину с рупором, включили музыку на немецком языке. Все должны были танцевать.Женщины сидели прижавшись друг к другу и молчали. Они стали тянуть их на танцы, но ничего не получалось, все боялись. Мы с ребятишками то же «припухли».

В следующий раз опять устроили танцы, впереди сидели офицеры, с кокардами. Меня заставили петь. Я пела частушки и приплясывала, а частушки были про войну, про немцев.

«У нас немцы стоят, костюмы зеленеются,
Своих жён побросали, на русских надеются»

Им переводили и они смеялись. А я не понимала, что это может быть опасно, несмотря, что я маленькая. Потом ещё несколько раз они заставляли меня петь частушки на улице, в другие дни. Но всё обошлось для меня и моей матери.

Всех жителей деревни под конвоем гоняли в баню, одежду сдавали в «жарилку», т.е. на обработку, потом немец нам детям головы мазал, а мы убегали. Обязывали уколы делать.

Но и эти немцы ушли, и мы перебрались опять в свой дом. Отец перед войной построил хороший большой дом, отца я совсем плохо помню. В доме была хорошая русская печь. За ней было много прусаков, это такие большие тараканы 4-5 см., но мы спали на ней. Топить печь сложно, дров не было. Лес из кустарников, пойдём с матерью за дровами, топор совсем тупой, вязанки из веток сделаем, мать на плечи положит и мне маленькую вязанку. Приходилось тащить. Эти веточки горели же минут 10. Мать часто плакала и молилась, стоя на коленях. Беда и выручка была корова, молоко всегда. Она у нас осталась, потому что бодалась и признавала только мать. Когда эвакуировали весь скот, она убежала в лес, её не моги найти, потом сама пришла домой, т.е к нам.

Немцам надо было чтобы на них работали, а старые люди и дети мешали им. Поэтому старых и малых с матерьми отправляли в Германию. Когда нам объявили об отъезде, я запрыгала от радости. В город хотелось ехать, прыгала и кричала « в шапочках будем ходить». Но когда взрослые закричали, я испугалась, мне стало страшно. Погрузили всех и нас в большую машину, т.е. маму, меня, тётю с сестрой и бабушку, ей было лет 90, сгорбленная и маленькая, в деревне ей остаться не разрешили. Оставляли только тех, кто мог работать. Ближе к ночи нас всех поселили в небольшой дом. Людей было много, со всех деревень собрали. Бабушка не могла идти, её немец на горбушке (спине) перенёс в дом. Когда все заснули, мы с матерью и ещё семей 5 сбежали. Бабушка и тётя с сестрой остались. Бабушка была глухая, стала бы плакать, причитать и убежать все не смогли бы, это я сейчас так думаю. Маме было очень тяжело. Потом говорили, что она всё звала мою мать - «Саша! Саша!»

Была зима, леса фактически не было, кустарники. В деревне нас ждали немцы, но в лесу не искали. Неделю жили в лесу, спали на ветках от ёлок. Мать меня будила, что бы я не замёрзла, заставляла ходить и прыгать. Когда кончились последние сухари, пришлось идти в деревню. Мать послала меня к тётке. Я очень боялась подойти к дому, там могли быть немцы. Стояла и плакала. Тётка меня увидела и стала прятать. Когда всё успокоилось, пришла мать. В деревне были уже другие немцы и поэтому нас не искали.

Я выглядела видимо старше своих лет, мне дописали 2 года, чтобы больше не увозили в Германию. Меня стали, как и других детей, гонять рыть для немцев траншеи. Детей заставляли рыть траншеи около метра в длину, высотой больше метра. Главным над нами был немец, он не давал отвлекаться, мы только и слышали: «Работай кляйн». Мне было 8 лет. Как то наши увидели, что дети работают и стали стрелять, чтобы нас разогнать. Мы с криками разбежались. На работу и с работы водили под конвоем, конвой - 2 человека, а взрослых гоняли копать блиндажи еще ближе к передовой. Они приходили позже с работ, чем мы.

Однажды всех выгнали из домов, взрослых ещё не было. Нас заставили идти по дороге, до другой деревни, это за 10 км. Мы не знали где наши родные, матери не было рядом, но со слезами пришлось идти. Поселили в дом, в нём можно было сидеть только на корточках, так много было людей. Уже поздно вечером прибежали наши родные. Всюду раздавались голоса, кричали имена, все искали своих родных.

Наши самолеты начали бомбить фашистов в нашей деревне Ветитьнево - это Ельнинский район, Смоленская область. Это была передовая. Немцы согнали всех в блиндаж, длина его метров 100, с правой стороны от входа полати, покрытые соломой, ширина их около 2-х метров. Мы с матерью не спустились в блиндаж. У нас была корова, она не отходила от матери, оставить её одну мы не могли. Еще семьи 3 остались под навесом. Была ночь, мы заснули. Рядом со мной бабушка и двоюродный маленький братишка, мама осталась рядом с коровой. Я проснулась от грохота и крика. Зажигательная мина упала совсем рядом, у меня слетел платок, осколком зацепило палец и оглохла, видимо контузило, ничего не слышала. Бабушка вся в крови, нога повреждена, глаза нет, позже она ослепла. Я побежала к матери. Она не может встать, ранена нога. Соседа убило. Немцы мать и бабушку увезли в госпиталь.

На подступах к нашей деревни всё было заминировано. Немцы ждали наступление именно здесь, в нашей деревне. Началась атака. Наши наступали, слышны взрывы от мин, поле же не разминировали. Потом уже «Катюши» ударили. Атаки продолжались. Мы все стояли, слушали и смотрели, со слезами на глазах. Деревня наша горела, огонь хорошо был виден. Немцы стали отступать.

Матери всё не было. Госпиталь был в соседней деревне. Деревню и дорогу бомбили. Я не стала ждать мать и побежала к ней прямо по дороге, не понимая, что могу погибнуть. До сих пор не пойму, как так получилось, как осталась жива. Снаряды разрывались со всех сторон, я неслась, т.е. бежала, ничего не видела вокруг, перед глазами была только мама. Увидела её совсем далеко, нога забинтована, на костылях. С божьей помощью мы вернулись в деревню, молитвы матери Бог услышал.

Деревня была сожжена и конечно наш дом. На земле было много убитых наших солдат, какой-то офицер ходил и на одежде искал адреса (в карманах, на воротничках), но большей частью ничего не находил и всех сбрасывали в яму. Мы с ребятишками бегали и смотрели за всем что происходит. Потом ещё долго находили солдат и закапывали их. Даже в огороде у нас, рядом с домом были могилы.

Была зима. Жить негде. Выкопали землянку, это комната под землёй, окно небольшое, сделали плиту, чтобы можно было сварить поесть. В землянке день и ночь горел фитиль, т.е. в бутылочку наливали керосин, и вставлялась, по-видимому, какая-то тряпочка скрученная. Всем пришлось жить в таких землянках, иногда зажигали лучинки. Корова так и осталась с нами, удивительно, что с ней ничего не случилось. Зиму мы пережили. Началась весна, все стало таять, глина поползла. Пришлось перебираться наверх, там были небольшие землянки расположенные рядом с дотом. Люди стали откапывать брёвна, т.е. разбирали блиндажи и строили избушки. У нас корова была вместо лошади, её запрягали и возили на ней всё, что нужно было для всех. Мужиков не было, все делали сами женщины и дети, строили без гвоздей конечно.

До войны я закончила 1-ый класс. А когда освободили наш район от немцев, все дети пошли в школу. В школу надо было ходить 5 км, учебники давали на 5-х человек, а из деревни я была одна и мне учебники не дали. Мать где-то мне нашла учебник на белорусском языке, многое не понимала в нём, но приходилось учиться.

Много мин оставалось на полях, много гильз. Мы с ребятишками бегали и собирали гильзы. 7 мальчишек погибли на минах. Мы к гильзам привязывали пёрышки, а чернила делали из сажи, которая была в ракетах. Поэтому были всегда грязные. Писали на книгах или на картоне, из которых делали снаряды, патроны.

Я очень хотела учиться, но мама говорила: «Я тебя не выучу». Все ребята шли в школу, а я сидела дома и плакала каждый день. А мать сказала, что меня в школу не взяли. Вот так я не закончила даже 5- ый класс. Пришлось и мне работать в колхозе, пахать, сеять, мне было 10 лет. Пахали на быках, я одна шла за быком, а в земле чего только не было - и снаряды, и черепа, и кости. Вот так началась моя трудовая деятельность, но в стаж моей работы это не включили. В то время я была ещё маленькой.
Со слов записала Трофименко Л.И. 28.02.2012г.

Прочитав эти воспоминания, моя подруга Ольга написала стихи, я прочитала их моей маме, которой в то время было уже 79 лет, а в войну было всего 8 лет.
Она опять всё вспоминала и рассказывала мне, и слёзы подступали к глазам. Вот эти стихи.

* * *
Война! В жизнь русского народа
Нежданной гостей ворвалась,
И в сердце болью взорвалась,
С собою принеся одни невзгоды.

Вокруг лишь боль, страдания и муки,
Мужчины уходили воевать,
Их долг святой - родную землю защищать.
В селе остались детские и женщин руки.

И сколько довелось им претерпеть,
Живя под немцами, не чувствуя защиты?
И постоянно видя рядом смерть?
И ведает лишь Бог, какие слёзы там пролиты!

Тяжёл был крест, ведь это каждый день на плахе,
Их всячески пытались унижать.
Как это трудно в постоянном страхе,
Остаться женщиной и веру не предать!

Их жизнь как подвиг, может не заметный,
Мы в памяти своей должны хранить.
Так будем же за них, живых и мёртвых,
Молитвы наши к Богу возносить!

За ту девчонку, что бежала под обстрелом,
С одной лишь мыслью - маму увидать,
И только матери молитва грела
И помогла ей невредимой добежать.

Но многие оставили там жизни нить,
Своих мужей, детей, здоровье, счастье,
Но душу русскую сумели сохранить,
Не допустив фашистам разорвать её на части.

(март 2012г. Ольга Титкова)

Кузнецов Александр
Антонович

Потом все-таки поняла, что голос то русский, дверь открыла и как упала головой мне на грудь, как заплакала, как зарыдала! Я не могу её оторвать от себя. Потом она взяла себя в руки и закричала в дом: «Мама, да это же наши солдаты!» Ее мать тоже выскочила из комнаты, накинув на себя что-то из одежды, ведь на улице стоял мороз. Это было, как сейчас помню, пятнадцатого января. Мать тоже заголосила: «О господи! Наконец-то!» А потом задумалась и спросила: «Да как же вы к нам попали, ведь у нас в селе немцы?»

Бесхлебнов Валентин
Федорович

Мы совершали различные виды прыжков. Самые сложные – это прыжки на воду, на лес и на городские постройки. Поскольку нас готовили для высадки в немецком тылу, нас готовили основательно. Мы каждую неделю совершали выходы по тридцать – сорок километров. Выход – это значит с полной выкладкой тридцать километров ты должен пройти. Да еще и учения по пути нам устраивали: могли дать команды: «Противник слева! Противник справа! Приготовиться к бою!»

Герасимов Владимир
Алексеевич

Через какое-то время все затихло. Мне сказали: «Все, немцы сдались!» И я, как только узнал об этом, так сразу упал. Такое сильное, понимаешь, перед этим испытывал напряжение. Ничего не чувствовал. А как все это ослабло, так меня как будто чем-то пронзило. Я уже ничего не понимал. Тебе в такой обстановке все безразлично: убьют тебя, не убьют, все-как-то ослабевает. И плакал я тогда: слезы невозможно было удержать. Ко мне подходят ребята, говорят: «Да что ты плачешь? Война-то, считай, кончилась».

Невесский Евгений
Николаевич

Гул далекий, почти непрерывный, то нарастающий, то стихающий, он меня тревожил уже несколько часов, я не мог уйти от него, он неистребимо лез в уши. Мне казалось, что он таит какую-то опасность. Глухой лес. Узкая просека, на которую я вышел, тянулась вдаль. Она была чистой, успокоительно пустой, следов людей не было видно, и я решил пойти по ней. Сырой, пасмурный день. И только далекий гул, словно пропитывающий воздух...

Решетняк Мирон
Иванович

Мы были так воспитаны при Советской власти, был такой патриотизм, что о личных своих интересах мало заботились. Мы заботились о том, чтобы было лучше, не столько себе, сколько другим. Если я делал что-то хорошее для другого человека, я считал, что я сделал хороший поступок. Воспитание было другое, патриотизм. Если бы не было патриотизма, мы не победили бы. Чтобы убить человека, его надо ненавидеть. Если ты не ненавидишь, то страшно убить. Если же ты ненавидишь человека всеми фибрами своей души, если он враг, если он насилует, убивает – его легко убить. Вот это я понял, вот это запиши.

Кожухарь Георгий
Карпович

Мне тяжело, сказывается слабость; только 12-го мая выписался из госпиталя после повторного воспаления лёгких, в груди колет, не хватает воздуха. Мало того, что ружьё весит 16 килограммов, так ещё развёрнутые сошки мешают шагать. Пришлось взваливать его на плечо. На боку сумка с 18 патронами, каждый весит 130 граммов. Два патрона израсходовал при стрельбе по огневой точке. Продвигаюсь с наступающими вперёд. Переходим линию первых окопов и натыкаемся на огонь пулемётной точки.

Фриберг Оскар
Ларсович

А ведь наш батальон воевал под Сталинградом! Вначале такая жара стояла невыносимая, что гимнастёрки просто ломались, до того просоленные были от нашего пота. А затем такие морозы ударили, что я на всю жизнь запомнил зиму на 43-й год… Несмотря на погоду, мне приходилось тянуть связь по снегу. Руки замерзали, плохо слушались, когда надо было соединять провода...

Жилкин Василий
Григорьевич

У нас не было ни отступлений, ни наступлений. Мы, как сурки, зарылись в землю и все время были только в обороне. Снаряды летят, мины рвутся, а мы, как только заканчивается обстрел, зарываемся глубже. Земля там песчаная была, после каждого обстрела осыпалась. Но паники никакой в наших боевых порядках не было, ребята знали, на что шли. Морально мы их настроили еще в Пензе. После каждого обстрела начинаешь проверять личный состав, а в ответ слышишь: «Все нормально!» Трус умирает много раз, герой умирает однажды.

Арутюн Герасим
Мацакович

А солдатам – обязательно – дружба. Только дружба! Если кто-то будет раненый – обязательно помочь. Ну, и хорошо воевать. Это было нашей целью – только хорошо воевать! Это наши все мысли были – только хорошо воевать. И больше ни о чём не думать!

Дулин Михаил
Яковлевич

Он говорит: «Вот проедешь полтора или два километра, там будет проходить железная дорога. И вот у этой железной дороги ты будешь должен связаться с нашей разведкой. Пароль для связи – «замок», отзыв – «ключ»». И вот я, значит, доехал, нашел эту разведку. А немец уже был метрах в двухстах.

С чего бы Вы хотели начать рассказ о своей войне?

И.З.Ф.- А почему вы решили, что я вообще хочу рассказывать о войне?
Вот вы хотите слышать солдатскую правду, но… Кому это сейчас нужно?
Для меня это серьезная диллема. Если говорить о войне всю правду, с предельной честностью и искренностью, то сразу десятки голосов «ура-патриотов» начнут орать – очерняет, клевещет, кощунствует, насмехается, заляпывает грязью, глумится над памятью и светлым образом, и так далее…
Если рассказывать в стиле «а-ля политрук из ГлавПУРа », мол - «стойко и героически, малой кровью, могучим ударом, под руководством умных и подготовленных командиров…» - то меня от таких лицемерных и фальшивых речей и от чванливого советского офизиоза всегда тошнило…
Ведь ваше интервью будут читать люди, войны не видевшие и незнакомые с реалиями того времени, и вообще незнающие подлинную цену войны. Я не хочу, чтобы кто-то, не имеющий малейшего понятия какой на самом деле была война, заявил, что я рассказываю «байки» или излишне трагедизирую прошлое.
Вот вы с моим соседом по улице, бывшим « штрафником» Ефимом Гольбрайхом опубликовали интервью. На днях посмотрел в Интернете обсуждения прочитанного текста. И меня взбесило следующее. Молодые люди обвиняют ветерана в том, что он честно рассказал, что в середине октября сорок первого в Москве была дикая паника и было немало таких, с позволения сказать, «граждан», которые со спокойной душой ждали немцев. Мол, как он смеет, и т. д.
А откуда эти молодые люди могут знать, что там творилось на самом деле?
Они там были? А Гольбрайх был и видел.
Но когда начинают дисскутировать, преувеличивает ветеран или нет….
Гольбрайх своими руками в боях не одну сотню врагов нашей Родины на тот свет отправил, и имеет полное право на свою истину и свое видение войны.
У всех фронтовиков- окопников общее прошлое.
Но это прошлое действительно было трагическим.
Вся моя война - это сплошной сгусток крови, грязи, это голод и злоба на судьбу, постоянное дыхание смерти и ощущение собственной обреченности… Я радости на войне не видел и в теплых штабных землянках пьяным на гармошке не наяривал.
Большинство из той информации, которую я могу вам рассказать, попадает под определение – «негативная»… И это не грязная изнанка войны, это ее лицо…
И надо это вам? Я не хочу рассказывать вам всей ужасной правды о войне.

Г.К.- Для начала попрошу Вас посмотреть текст интервью с дивизионным разведчиком Генрихом Кацем, пришедшим в разведку в январе 1944 года. Хотелось бы услышать Ваш рассказ о разведке, проводя параллели и сравнения между разведчиками начала войны и теми, кто заканчивал войну в сорок пятом, служа в разведротах и разведвзводах. Сейчас Кац живет здесь, от Вас в десяти километрах.

И.З.Ф.- Интервью хорошее, правдивое.
Сразу чувствуется, что он достойный человек и настоящий разведчик.
Немного трудно будет проводить сравнения по простой причине – Кац служил в дивизионной разведроте, а я - в полковом разведвзводе. Эти подразделения с разной организационной структурой, а главное, с разными боевыми задачами. Честно мне скажите, Кац скорее всего, многое из рассказанного им не разрешил к публикации по той же причине, которую я упомянул в начале беседы.

Г.З.К. – Мое личное мнение - правда о войне нужна. Настоящая правда, окопная, честная. Какой бы страшной, жестокой и дикой она бы вам не показалась…Без прикрас и комментариев.
Ветераны и так стараются почти не говорить о подлости или трусости на войне, о тупости начальников, о том, что творилось в тылах… А если и рассказывают о чем- то подобном, то как правило не называют фамилий. Никто из нас не заинтересован смаковать «жареные» факты или выпячивать свое участие в войне. Наша цель – дать возможность узнать людям о тех испытаниях, которые выпали на фронте на долю моего поколения.
Сейчас основной источник информации о войне – кинематограф, телесериалы.
Снимают такое!.. что на середине просмотра фильма у настоящих фронтовиков возникает только одно желание – плюнуть и выматериться…
По передовой траншее бродят в полный рост сытые и бритые солдаты в новенькой форме и добротных сапогах, в орденах и исключительно с ППШ, каждой автоматной очередью убивая, как минимум, десять немцев, и каждым броском гранаты подбивая немецкий танк. И каждый полковник там – как батя родной…И полевая кухня всегда под боком… Кино, да и только… Вы можете себе представить как выглядит боец пехоты, выживший после танковой атаки или после бомбежки?! Или что остается от экипажа сгоревшей «тридцатьчетверки»?! Знаете какие лица у бойцов перед атакой?.. Кто-нибудь знает как неимоверно тяжело немецкий танк связкой гранат подбить?
Настоящая правда о войне почти вся уже ушла в землю с погибшими на войне или умершими после нее… Пройдет еще лет пять и вам не с кем будет разговаривать, нас, фронтовиков, уже не останется.
Вот тогда, новое поколение «политруков» отретуширует по третьему или пятому разу историю войны, сделает ее «чистой как слеза», и снова палачей объявят ангелами, бездарей – полководцами. Все это мы уже проходили…

Живет рядом со мной бывший диверсант НКВД Лазарь Файнштейн. Уже в сорок третьем году имел орден Ленина, два БКЗ и две «За Отвагу», за спецзадания в немецком тылу. Все документы подлинные в руках. Говорить о войне отказывается. Еще один бывший разведчик –пограничник, с орденом Ленина за Халхин-Гол, и наверное единственный живущий сейчас на свете командир отдельного диверсионного отряда Западного Фронта в 1941 году. Никакой информации не дает, говорит - время еще не пришло про войну рассказать правду. А когда оно придет это время? Так и будем знать историю ВОВ по книжкам ГлавПура? или по современным изыскам «псевдоисториков».

Для тех кто служил в диверсантах, в их личном восприятии - срока давности не существует. Слишком война там была особая. Да и простой армейский разведчик тоже не будет светиться от счастья, рассказывая, как он врагу глотку финкой пластал.
Война штука грязная и вонючая, ничего светлого и романтичного на войне нет.
Я скажу вам честно, почему я согласился на беседу с вами. С местными газетчиками я бы даже минуту на разговор не потратил. Просто, вы сказали, что интервью для российского интернета. Одинадцать лет тому назад я переехал жить в эту страну. В силу обстоятельств, я за последние годы потерял связь со многими боевыми товарищами. Вот и затеплилась надежда, что кто-нибудь из родных моих разведчиков прочтет текст беседы и удаться найти кого-то из моей роты. Хотелось бы верить, что так и будет...

Е.Н.Б. – Приказ был жестокий, но необходимый. Я лично этот приказ одобрял. Поймите, страна действительно стояла на краю могилы. И этот чувствовал каждый солдат и командир на передовой. Ведь в том же летнем сражении под Ржевом, кроме массового героизма и самопожертвования, мы насмотрелись и на «самострелов», и на трусов. Если все без обиняков рассказывать… Но лучше не надо об этом…