Лирическая дерзость афанасия фета. Поздняя лирика Фета: характеристика, анализ

«Второй год я живу в крайне для меня интересном философском мире, и без него едва ли можно понять источник моих последних стихов», — писал Фет Л.Н. Толстому в 1879 году, имея в виду философию Шопенгауэра.

В поздней лирике Фета на первое место выходит не лирическая эмоция, а философская мысль. Позднее творчество поэта содержит размышления о мудрости природы, о пошлости обыденной жизни и об удалении от неё в мир красоты, о свободе искусства и его власти остановить мгновение и о бедности искусства по сравнению с вечной красотой мира.

Сборник «Вечерние огни»

Образы природы становятся всё более символическими, космическими, что нередко даёт исследователям литературы повод сравнивать позднего Фета и Тютчева. Природа в «Вечерних огнях» не отвечает на чувства героя, а предстаёт перед ним таинственной всеобъемлющей силой. Таков образ звёзд, который встречался и в ранней лирике; но если в юношеских стихах кроткие и тёплые звёзды отражали мечтательное и задумчивое настроение лирического героя, то теперь они воплощают непостижимую тайну бытия, разгадать которую стремится поэт.

Таким образом, импрессионистичность ранних стихов Фета сменяется философской символикой — даже в пейзажных стихотворениях.

В поздней лирике усиливается ассоциативность, метафоричность образов, увеличивается их роль в раскрытии темы стихотворения, в создании чёткой композиции. Стихотворение порой представляет собой одну развёрнутую метафору или цепочку взаимосвязанных метафор, которые резко отделяют реальную действительность от мира идеального («Одним толчком согнать ладью живую...»).

В сборнике «Вечерние огни» немало стихов о любви. Это и стихотворения, посвящённые Марии Лазич, содержащие скорее воспоминания о прошедшей трагической любви, и стихотворения, полные настоящего сильного чувства.

В поздних любовных стихах поэта более чем когда-либо проявляется стремление к жизни, красоте, молодости, любви. Это стихи не столько о любви, сколько о её преображающей силе и радости.

Музыкальность лирики Фета не ослабевает — напротив: его стихи полны гармонических созвучий, причём зачастую в самых интонационно сильных местах, в рифмующихся словах.

Самым известным стихотворением Фета, посвящённым музыке, бесспорно, является «Сияла ночь. Луной был полон сад...», отнесённое поэтом к циклу «Мелодии». Это стихотворение написано в память о двух музыкальных вечерах, на которых Фет был потрясён и взволнован тем, как пела романсы Булаховского и Глинки Т.А. Кузминская (Берс), сестра С.А. Толстой. Эта некрасивая, но чрезвычайно обворожительная и живая женщина с прекрасным голосом послужила одним из прототипов Наташи Ростовой и романе Л.Н. Толстого «Война и мир». «Стихи понравились Льву Николаевичу, — писала Кузминская, — и однажды он кому-то читал их при мне вслух. Дойдя до последней строки: "Тебя любить, обнять и плакать над тобой", — он нас всех насмешил: эти стихи прекрасные, — сказал он, — но зачем он хочет обнять Таню... человек женатый...»

Рефрен, который показался таким нелепым писателю, создает ощущение повторяемости момента истинного бытия, противопоставленного скучной и томительной жизни. Так заявляется важная для позднего Фета тема времени и его преодоления, как и преодоления страданий с помощью искусства.

Стихотворение строится на цепочке ассоциативных образов: «раскрытый рояль» — «дрожащие струны» — «дрожащие сердца» — «раскрытые сердца». Облик героини неведом читателю, но красота ее голоса передаётся через восприятие лирического героя, восторг которого слышится в каждой строке.

Основные черты поздней лирики Фета: психологизм сродни толстовскому (философичность позднего Фета часто сравнивают с Тютчевым), музыкальность (романтизм в традициях Жуковского), реалистичность (в поэзии Пушкина и прозе Тургенева), а также человечность.

Источник (в сокращении): Ланин Б.А. Русский язык и литература. Литература: 10 класс / Б.А. Ланин, Л.Ю. Устинова, В.М. Шамчикова. - М.: Вентана-Граф, 2016

Е. А. МАЙМИН

1. По воспоминаниям Фета известно, что стихи Пушкина пришли к нему еще в ранней юности. Они стали его первыми поэтическими радостями. Дядя Фета Петр Неофитович Шеншин задал ему однажды литературный урок: выучить наизусть поэму Таcсо «Освобожденный Иерусалим» в русском переводе Раича. Рукопись перевода была заключена в книгу, которую и вручили Фету. В книге рядом с поэмой Тассо случайно оказались и переписанные чьей-то рукой поэмы Пушкина «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан».

Из поэмы Тассо Фет выучил только одну песню. Очень скоро все его внимание и интерес переключились на Пушкина. Пушкинские поэмы были для Фета подлинным откровением, и он запомнил их от первого до последнего слова. «О, какое наслаждение, — вспоминал позднее Фет, — испытывал я, повторяя сладостные стихи великого поэта…».

2. Однако свой творческий путь Фет-лирик начал отнюдь не как ученик и продолжатель Пушкина. Стиль раннего Фета, по замечанию А. В. Чичерина, «не столько заключал пушкинские традиции, сколько предвещал новые времена».

Пушкинская норма предъявляла к поэтическому слову требование точности, выверенности, равновесия между смыслом и выражением. Между тем в лирической стихотворной системе Фета выходили на первый план слова приблизительные и как бы случайные, слова экспромтные и словно непреднамеренные — и вместе с тем привлекательные своей свежестью и поэтической дерзостью. Фетовский принцип словоупотребления и художественного мышления хорошо определяется словами Пастернака, несомненно испытавшего в своей поэзии влияние Фета:

И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд…

В своих ранних лирических стихотворениях Фет принципиально отличался от Пушкина. Он искал своих собственных путей, шел в поэзии своей особенной дорогой — и его путь был тоже благотворным и многообещающим для судеб русского поэтического слова.

3. Уже в ранний период своего творчества (а тем более позднее) Фет не был одинаковым и однонаправленным в своем поэтическом репертуаре. Наряду с лирическими стихами он создавал также стихи другого рода — антологические. В антологическом роде Фет создал подлинные художественные шедевры — например, «Диану». И тем более замечательно и в высшей степени значимо то, что в этих своих стихах Фет не преодолевал Пушкина, а продолжал его. В антологических стихах Фет был точен и конкретно-вещественен по-пушкински, музыкален по-пушкински, гармоничен и ясен по-пушкински.

Таким образом, молодой Фет в своем творчестве неоднозначно относился к пушкинской традиции. В чистой лирике — уходит от нее, ищет нового, создает новые художественные ценности. В жанре антологических стихов, который выражал у Фета эпическое начало, — продолжил Пушкина, был верным и очень даровитым его учеником.

4. Завершая свой творческий путь, Фет пришел к Пушкину и в своей лирике. В качестве примера — далеко не единственного — приведу известное стихотворение 1877 г. «Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали…» Стихотворение это существенным образом напоминает Пушкина. Конкретно — стихотворение «Я помню чудное мгновенье…»

Стихотворение Фета напоминает Пушкина своей стилистикой. Еще более напоминает своей композицией. И общим ее характером, и сюжетными поворотами и ходами.

Так, в стихотворении Пушкина «Я помню чудное мгновенье…» две основные части: о том, что было при первой встрече с героиней к что — при второй. Сходное и у Фета. У него тоже говорится о двух встречах, хотя вторая встреча не обязательно была реальной, а могла быть живым и сильным воспоминанием.

Одинаково говорится в обоих стихотворениях и о том, что было между встречами, как и что чувствовали оба поэта. Для обоих это были дни одиночества и тоски. И об этом одиночестве и тоске сказано очень похоже, близкими по смыслу и по своей эмоциональной окраске словами.

5. Как уже говорилось, близость к Пушкину выявляется не в одном только этом позднем стихотворении Фета. Кажется, что Фет-лирик в последний период творчества все больше обращается к Пушкину как в отдельных своих стихотворениях, так и в целом в своем художественном сознании. Когда Фет только начинал, он в своих лирических произведениях шел не за Пушкиным, а от Пушкина: иным, чем Пушкин, путем. Теперь путь Фета-лирика сомкнулся с пушкинским. Недаром в последние годы своей жизни Фет так особенно часто вспоминает имя Пушкина.

В письме к Константину Романову 25 мая 1890 г. он пишет о Пушкине как о самом родственном и близком поэте: «Слава Богу, что мы с Пушкиным и антично игривы и антично строги». А через несколько дней, 12 июня, в письме к тому же адресату приводит именно стихотворение Пушкина в качестве самого бесспорного, несомненнейшего доказательства вечности произведений искусства: «…форели, про которых Пушкин говорит.

Стихи Фета приводили Льва Толстого в восторг: «И откуда у этого добродушного толстого офицера берется такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?» Нельзя не почувствовать в его восклицании душевного волнения, вызванного поэтическим талантом Фета и знакомого каждому, кто хоть однажды соприкоснулся с фетовской музой. Примечательно, что это высказывание созвучно эстетическому сознанию самого поэта. «Мы всегда стояли и будем стоять,-- писал Фет,-- не только за всякую смелость, но даже дерзость в деле художеств, лишь бы эта дерзость безвкусно и бессмысленно не выходила за пределы искусства». В словах Толстого, помимо восхищения, сквозит еще и искреннее недоумение: облик «добродушного толстого офицера» действительно не очень-то согласовывается с представлением о «лирической дерзости». В этом смысле, однако, русская поэзия и вообще русская литература -- явление поистине уникальное. Сочетание жизненных и поэтических судеб русских писателей нередко парадоксально. Вспомним Пушкина -- камер-юнкера двора его императорского величества--«солнце русской поэзии»; Лермонтова -- гвардейского поручика и скорбного мятежного лирика; Тютчева -- чиновника-дипломата и цензора, в чьем творчестве утонченность слилась с «духа мощным господством»; Иннокентия Анненского -- ревностного директора гимназии и знаменитого предтечу русских символистов. А сам Лев Толстой? -- граф, без которого не было бы подлинного мужика в литературе. Афанасий Фет -- из их числа.

В течение 72 лет,-- Фет родился в октябре или ноябре 1820 года, а умер 21 ноября 1892 года -- он стремился достичь практической жизненной цели -- материальной независимости, чтобы, подобно другим писателям, нигде не служить и быть обеспеченным, более того -- даже богатым, и наряду с этим ревностно отстаивал и охранял идеальные порывы своей души.) Иными словами, сфера житейская резко расходилась у Фета со сферой искусства: в житейской Фет следовал традиции, в сфере поэтической -- он на стороне «лирической дерзости». «Насколько в деле свободных искусств,-- утверждал он,-- я мало ценю разум в сравнении с подсознательным инстинктом (вдохновением)..., настолько в практической жизни требую разумных оснований, подкрепляемых опытом».

Свои песни Фет называл «дарами жизни». В предисловии к третьему выпуску «Вечерних огней» он писал: «Жизненные тяготы и заставляли нас в течение пятидесяти лет по временам отворачиваться от них и пробивать будничный лед, чтобы хотя на мгновение вздохнуть чистым и свободным воздухом поэзии».

Воля Фета, с какой он добивался прочного места в обществе, его хозяйственная деятельность и в то же время его отчаянное презрение к житейской прозе, едва он касался искусства, вряд ли могут быть объяснены вне бытового и духовного опыта поэта на почве российской действительности тех лет. Эту могучую волю вызвала не честолюбивая мелочность натуры, а осознанный принцип общественного поведения. И чтобы понять суть его, надо вникнуть в его истоки, полные драматизма и даже трагизма.

Повседневная жизнь наносила Фету удар за ударом, и, кроме горьких воспоминаний, она ничего не оставила в его сердце. Фет признавался, что из детства он вынес только «интриги челяди, тупость учителей, суровость отца, беззащитность матери и тренирование в страхе изо дня в день».

Мальчиком он узнал, что не может носить имя отца -- отставного ротмистра и орловского помещика Афанасия Неофитовича Шеншина, потому что тот вступил в брак с матерью поэта, Шарлоттой Фет, после рождения сына. Переходя в разряд незаконных детей, Фет терял все дворянские привилегии. Родителям удалось добиться, чтобы их первенца признали сыном Фета -- прежнего мужа Шарлотты. Законность рождения Фета была установлена, но теперь он лишался русского гражданства, а вместе с ним потомственного дворянства и права на отцовское наследство. Фет был вытеснен из русского общества и считал это событие поистине катастрофическим само имя «Фет» сделалось для него символом бед и потому «ненавистным»: «Если спросить,-- писал он,-- как называются все страдания, все горести моей жизни, то я отвечу: имя им -- Фет...»

После окончания немецкой школы-пансиона в городе Верро (ныне Выру, Эстонская ССР) Фет в 1838 году поступил на словесное отделение философского факультета в Московский университет. Здесь он входит в круг талантливой молодежи. Среди его друзей -- известный впоследствии критик и даровитый поэт Аполлон Григорьев, замечательный лирик Яков Полонский, историк Сергей Соловьев, публицист Константин Кавелин и др. Фет с упоением отдается поэтическому творчеству. Его ранние стихи замечены М. П. Погодиным и благосклонно встречены Н. В. Гоголем. В 1840 году Фет выпускает первый поэтический сборник «Лирический пантеон», а несколько позднее становится активным участником ведущих литературно-художественных журналов «Отечественные записки» и «Москвитянин». Стихи Фета хвалит Белинский, выделяя поэта из бесчисленного множества стихотворцев. В начале 1840-х годов Фет, хотя и ненадолго, проникается либеральными настроениями.

В 1845 году Фет завершил университетское образование. Выполняя свою «бытовую программу», он в чине унтер-офицера стал служить в армии и добровольно заточил себя в глухие закоулки отдаленных губерний. Жизнь в провинции была скучной и неинтересной. Помощи от отца поэт почти никакой не получал. В этих трудных условиях Фета поддерживала поэзия -- посреди пошлости и скуки в нем не угасла лирическая натура. Фет подготовил к изданию сборник стихотворений, разрешенный цензурой в 1847 году, но из-за недостатка средств и прямых связей с издателями вышедший в свет только в 1850 году. К тому времени Фет стал корнетом и русским гражданином, Однако главная его надежда -- получить вместе с офицерским чином потомственное дворянство -- ускользнула: потомственное дворянство давал теперь не первый офицерский чин, а чин майора (ротмистра в кавалерийских войсках). Фет тем не менее не опустил руки. Он продолжает служи 1Ь, дожидаясь майорского звания. Но жизненные сюрпризы сыплются на его голову, как из рога изобилия. В 1856 году незадолго до производства Фета в следующий чин, был издан новый указ, по которому потомственное дворянство давал чин полковника.

Из-за бедности, неустроенного быта Фет не мог жениться по любви, хотя на его горячее чувство ответила Мария Лазич, образованная, художественно одаренная девушка, прекрасная пианистка. Любовная драма усугубилась тем, что Мария Лазич, сознавая тщетность надежд на брак с Фетом, по дошедшему до нас преданию, решила свою судьбу печально и жестоко: она намеренно обронила зажженную спичку, от которой загорелось ее платье. Трагический отблеск несчастной, безысходной любви и гибели человеческого духа в пламени пожара не однажды озарит жизнь и творчество Фета.

В 1853 году Фету удалось перейти в гвардию, и он мог теперь бывать в Петербурге. Здесь он знакомится с признанными литераторами -- Некрасовым, Тургеневым, Дружининым, Гончаровым, Анненковым, Григоровичем, Боткиным, а позднее Львом Толстым, входит в журнал «Современник». В 1855 году новые друзья во главе с Тургеневым предлагают Фету издать сборник его стихотворений, который и появился в 1856 году.

С этого времени Фет -- известный поэт, и его имя постоянно упоминается в критических статьях. О нем пишут крупнейшие писатели и критики той славной эпохи. Конечно, Фета знали и раньше, но именно в середине 1850-х годов к нему пришло признание и поэтическая зрелость. Тем не менее литературные успехи не влияли на жизненные. Фет, правда, почувствовал себя материально менее скованным, однако рассчитывать на литературный заработок он не мог. В частной его судьбе ничто не улучшилось: потомственным дворянином он не стал, с военной карьерой потерпел полную неудачу, дослужившись в течение 11 лет до чина поручика, чин полковника был ему уже недоступен, любовь его погибла. Надо было выбирать новый путь.

Перемена в намерениях Фета произошла сразу же после указа 1856 года. В 1857 году он женился на сестре критика В. П. Боткина -- Марии Петровне Боткиной, а в следующем вышел в отставку. С 1860 года Фет ушел в хозяйственную деятельность. Несколькими годами раньше он покинул журнал «Современник».

Свою настойчивость в достижении дворянского звания и материальных благ Фет пытался обосновать с эстетической точки зрения, полагая, что истинная культура создается дворянами. Он упрекал литераторов из дворянской среды, которые забывали о своих классовых интересах. В период, когда русское общество негодовало по поводу куцей реформы, отменившей позорное рабство, Фет нападал на нее за то, что она будто бы недостаточно охраняла права помещиков и лишь усилила распрю между дворянами и крестьянами. Словом, в разночинскую эпоху русской истории Фет выказал себя безнадежно запоздалым, но настойчивым защитником дворянской культуры, не отделяя передового в ней от кастового.

Фет -- тончайший лирик и Шеншин -- прижимистый помещик, казалось бы, два разных лица. Но в том-то и дело, что Фет никогда не допускал Шеншина в свою поэзию.

Исходные посылки фетовского понимания искусства неотделимы от неприятия им социальной действительности. Она, по убеждению поэта, искажает человека, угнетает заложенные в нем природой высшие, духовные свойства. Не допуская вмешательства в поэзию порочной и несправедливой повседневности, где «соловьи клюют бабочек», Фет отторгал от искусства все «временное», преходящее, ту самую социальность, которая изуродовала его собственную человеческую судьбу. В отличие от революционных демократов Фет сделал вывод не о необходимости изменения государственного и общественного устройства, а, с одной стороны, о «вживании» в пребывающий порядок, с другой же -- о его игнорировании. Он «сел» на землю, но исключил из содержания своего искусства политическую и иную злободневность. Предмет поэзии -- «вечные» чувства. Задача художника -- прорваться к ним и обнаружить их в самых обыденных проявлениях. В лирике Фета привлекали такие стороны, которые непосредственно соотнесены с природными, «родовыми» свойствами человека. Тут душа прямо говорит с душой, со всей вселенной, с космосом, с каждой травкой и божьей тварью. Здесь царит мир творчества, полет духа, расцветает красота. Фет вовсе не бежит от быта и не чуждается его, но быт человека у него очищен от всяких социальных наслоений, материальных и корыстных забот. Фет возносится от него в область духовной жизни, но духовное предстает не иначе, как в бытовых, реальных -- зримых, слышимых, наполненных звуками и запахами -- приметах. Оградив свою поэзию от коренных противоречий презренного уклада тогдашней России, он отмежевал заповедную зону лирики, куда этот уклад не вторгался. Фет хотел, чтобы его лирику не замарали те установления, от которых он сам ежеминутно страдал.

Время движется к реформе 1861 года, и политическое размежевание становится фактом. Теперь стихи Фета уже не встречают того единодушного сочувствия, какими были отмечены середина и конец 50-х годов. В 1863 году Фет выпустил двухтомное собрание стихотворений и почти прекратил литературный труд. Стихов он писал мало, печатал их неохотно. В 60--70-е годы он занят преимущественно устройством своего поместного быта. Его энергия, здравый смысл, рассудительность приносят свои плоды -- Фет становится богачом, продает свою прежнюю усадьбу, покупает другую. Из друзей он общается со Львом Толстым, Яковом Полонским, Василием Боткиным, а с конца 70-х годов и до последних дней с Николаем Страховым и Владимиром Соловьевым. С 1883 по 1891 год он выпускает четыре сборника «Вечерних огней», подготавливает пятый, трудится над собранием сочинений, но смерть помешала ему осуществить столь обширные замыслы.

Современники, близко знавшие Фета, отмечали в нем постоянные признаки тоски и хандры. Их потрясало равнодушие Фета к жизни. Оно обнаружилось уже в юности и не проходило с годами. Аполлон Григорьев открыто опасался, как бы Фет не покончил самоубийством. В конце концов Фет осуществил-таки попытку к самоубийству -- схватил стальной стилет и, когда тот был отнят его секретарем, бросался к буфету, где лежали ножи, однако тут его настигла Смерть от разрыва сердца.

В конце жизни Фет обрел все, чего возжелал: фамилию Шеншин, потомственное дворянство, камергерское звание и богатство. Но это не смягчило испытанных в детстве, юности и молодости ударов судьбы, вследствие которых «идеальный мир», как писал Фет, был «разрушен давно». Такова мзда, заплаченная Фетом за обретенное благополучие.

«Загадка» Фета для современников, притом близких, казалась непостижимой. Писатель Амфитеатров видел в «двух Фетах» патологический пример совмещения «человека, жестокостью общественной мысли походившего на первобытного варвара» и «поэта поразительной глубины». Яков Полонский писал своему другу Фету: «Что ты за существо--не понимаю...» Он «заподозрил», что «внутри» Фета «сидит другой, никому неведомый, и нам, грешным, невидимый человек, окруженный сиянием, с глазами из лазури и звезд, и окрыленный!» «Ты,-- заметил Полонский,-- состарился, а он молод! Ты все отрицаешь, а он верит!.. Ты презираешь жизнь, а он, коленопреклоненный, зарыдать готов перед одним из ее воплощений...»

Вот эта затаенная, глубоко запрятанная и напряженная духовная жизнь, которая открывалась лишь немногим «посвященным», когда Фет был жив, стала содержанием его бессмертных лирических признаний.

Одаренность Фета -- исключительна. Природа наградила его красотой -- по часто печатающимся рисункам можно составить о ней » лишь слабое впечатление. Но в Орловском музее хранится один малоизвестный портрет, и, право, нельзя оторвать от него глаз. Фет мог быть необычайно обаятельным, Он славился тонким остроумием. Когда он рассказывал, слушатели превращались в само внимание. Ему была доступна в высших своих проявлениях философия. Он безошибочно улавливал прелесть народной поэзии. А что до лирики, то Фет, казалось, без труда проникал в дух античных авторов и поэтов Востока и Запада. В письмах, в особенности к К.Р. (Константину Романову) и Якову Полонскому, сохранились его ценнейшие заметки о мировой лирике. Собственный поэтический опыт Фет увязывал с мировым литературным процессом, а его меткие наблюдения над стилем сопровождались глубокими обобщениями. Можно сказать, что в этих письмах осмыслена история европейской поэзии от Горация до современников Фета. К сожалению, все это богатство еще не издано в полном объеме и недостаточно оценено.

Фет писал в то время, когда литературе вменяли в обязанность непосредственное вмешательство в повседневную жизнь и ждали от нее разрешения сложных социальных проблем. Конечно, литература, отображая действительность, не может их сторониться. Однако нередко при этом связь между литературой и жизнью понималась огрубление-прямолинейно. А это приводило к тому, что бездарные сочинители, эксплуатируя современную тему, поднимались на щит, тогда как талантливые художники подвергались незаслуженным нападкам из-за отсутствия якобы в их творчестве живого общественного содержания. Так, у Фета есть стихотворение «Первая борозда», в начальном четверостишии которого возникает античный образ:

Со степи зелено-серой

Подымается туман,

И торчит еще Церерой

Ненавидимый бурьян.

По этому поводу выражалось недоумение: почему, мол, в стихотворение вторглась аллегория,-- она казалась неуместной и нарушающей «верное изображение красот природы». Цель стихотворения Фета, однако, не в том, чтобы точно запечатлеть крестьянский труд,-- этого поэт при необходимости не чуждается, и ему не откажешь в умении:

Ржавый плуг опять светлеет!

Где волы, склонясь, прошли,

Лентой бархатной чернеет

Глыба взрезанной земли,

Чем-то блещут свежим, нежным

Солнца вешние лучи,

Вслед за пахарем прилежным

Ходят жадные грачи.

В стихотворении же «Первая борозда» речь идет о гармонии человека и природы, о вечной, непреходящей ценности труда и облагораживающей роли человека,-- именно в человеческом творчестве Фет обнаруживает общий для всех смысл, общее содержание.

В 1860-е годы упреки в отсутствии у поэта внимания к текущим социально-историческим проблемам становятся общим местом. Фет действительно не видел в тогдашнем социальном устройстве идеала красоты и совершенства. Попытки переменить его он считал пустой тратой времени, бесполезным для художника занятием. Духовный мир Фета покоился на иных основаниях--преимущественный интерес его составляют общественные чувства и переживания человека (в отличие от политики он их не устранял), включая сюда любовь к родной земле, отношение людей друг к другу, «вечные» нравственные вопросы, тайны жизни и смерти, творческого начала в человеке, противоречия плоти и духа. Лирика Фета обладает бесспорным общественным содержанием, но не конкретным социально-историческим, а прежде всего психологическим и философским. В этом качестве она не лишена примет времени, внимания к таким глубинным основаниям духовной жизни русских людей, которые могли открыться на крутом историческом переломе от одной общественной формации к другой. Уходила в прошлое старая феодальная Россия и являл свой лик новый порядок. Это острое ощущение близких перемен, социальных катастроф и космических потрясений предчувствовал Федор Тютчев, они волнуют Льва Толстого и Федора Достоевского, побуждая их пристальнее вглядываться не только в современную им действительность, но и в природу человека вообще. Великие открытия, совершенные русской литературой в ту эпоху, неотделимы ни от постижения объективной действительности, ни от проникновения в существо человека. Фет не стоит в стороне от этого процесса, он сосредоточивается на человеке, на его духовном богатстве. Отринув социально-враждебный мир, он искал идеального человека в высших и «чистых», по его представлению, сферх духовных проявлений людей, преображенных красотой и гармонией

Объясняя СВОР понимание искусства, Фет писал: «Мир во всех своих частях равно прекрасен. Красота разлита по всему мирозданию и, как все дары природы влияет даже на тех, которые ее не сознают...» И снова: «...Спрашивается, какую же пользу, кроме общей со всеми другими организмами, извлекает человек из области красоты? Целый мир искусств свидетельствует о том, что человек, помимо всякой вещественной пользы, ищет в красоте на свою потребу чего-то другого». Не приходится сомневаться, что Фет вступает тут в область эстетических вопросов занимавших умы Гегеля и Гете, Пушкина и Льва Толстого, революционных демократов и Плеханова. Фет-мыслитель расходится с русской материалистической эстетикой 50--60-х годов. Однако значит ли это, что Фет вообще покидает реальную почву? Конечно, Фет не прав, утверждая, будто искусству чужда социально-политическая сфера Но Фет прав, справедливо протестуя против грубо-утилитарного отношения к искусству. Художник для Фета -- «раб своего искусства», и у него нет другой заботы, кроме как найти и воплотить прекрасное, дав ему вечную жизнь. Эти мысли отчасти сближают Фета со Львом Толстым, который писал: «Я художник, и вся жизнь моя проходит в том, чтобы искать красоту».

Чисто «фетовское» здесь--не столько в передаче скрытого движения или пластической картины, сколько в разлитом и одновременно осязаемом трепете ожидания, спаянном, по словам Достоевского, с «мучительной грустью». Фет обычно оканчивал стихотворения на высшей точке эмоционального напряжения, сплетая неразделимо восхищение и боль, не давая перевеса ни страданию, ни радости. В «Диане» тоже совместились ликование от красоты и тоска по жизненному идеалу, а невыявленно -- бесконечная скорбь о настоящем.

В лирике Фета человек устремлен к изначальной гармонии и красоте, к единству с мировым целым. «Жизнь,-- писал он,-- есть гармоническое слияние противоположностей и постоянной между ними борьбы, добрый злодей, гениальный безумец, тающий лед. С прекращением борьбы и с окончательной победой одного из противоположных начал прекращается и самая жизнь как такая». Вот это слияние противоположностей, перелив из спокойствия в тревогу, переход из одного состояния в другое, их непрекращающаяся борьба, из которой и вырастает гармония, красота, обнаруживающая творящую силу человека и наполняющая восторгом неисчерпаемости бытия, Фет переживает глубоко интимно, а не абстрактно и отвлеченно. Борьба противоположностей и созидаемая гармония предстают и объективно, в природном мире, и субъективно, в душе поэта.

Фет не перестает славить красоту как некий вечный закон. Но красота для него мгновенна, мимолетна, и предстает не в своем рациональном существе, а лишь результатом наития, внезапно, вдруг снизошедшего на поэта откровения.

Любое явление кратко, по мнению Фета, ибо помещено между реальным существованием и небытием. Красоту надо уметь уловить в короткий момент цветения, в самом полном ее выражении: в брошенном ненароком любовном взгляде, во внезапно вспыхнувшем чувстве, в неотчетливом лепетанье, в неизъяснимом душевном движении. Однако запечатленная в словах красота более реальна, чем воспринимаемая в жизни, потому что она уже не умирает. В этом и состоит, по Фету, смысл художественного творчества -- опредметить красоту, сохранить, увековечить ее живой, трепетный образ.

Стремление выразить «невыразимое» через мгновенную лирическую вспышку, навеять читателю охватившее поэта настроение -- одно из коренных свойств поэзии Фета Лирическое переживание в этом случае не может быть длительным, и Фет, как правило, создает короткие, в две-три или четыре строфы стихотворения. Постигая красоту неожиданно и увековечивая ее, Фет выходит за границы предметного смысла слова и оживляет в нем дремлющие эмоциональные ореолы. Поэт необычайно искусно распоряжается словесными ресурсами и заложенным в самом слове, речи, стихе, строфе богатством.

Однако Фет -- не только жизнерадостный певец красоты, любви, взаимности, наполняющих его душу восторгом и счастьем, бесконечно смелый и изобретательный в скрещении радости и муки, но и громадный трагический поэт, чье сознание философски отважно и зорко. Фет, бегущий от людского общества с его суетой, корыстью, злобой, неожиданно тянется к нему. В его душе живет трагический разлад между художником, пробивающим путь к беспорочному идеалу, и проповедником, который добывает истину с тем, чтобы передать ее тем самым людям, чьи жизненные тяготы его, казалось, совсем не занимают.

Фет и страшится обращения к «бестрепетным сердцам» и понимает, что в этом состоит его долг. Так в своем творчестве Фет превозмогает узость собственных эстетических деклараций. Примечательно, что «воздушный», «неуловимый», «зыбкий» Фет употребляет здесь высокие и суровые слова--«Усилить бой бестрепетных сердец». Как бы ни далека и ни романтична была позиция Фета, его стих не может не напомнить пушкинское «Глаголом жги сердца людей». Запрятанная в кладовой души мысль Фета, может быть, и состояла в том, чтобы самим чувственно-прекрасным ликом гармонического мира возбудить к нему порыв и таким путем повести человека в царство истины и красоты. Недаром же Фет постоянно бился над разрешением великих и вечных загадок бытия и постоянно изумлялся им. Он признавал объективную ценность красоты, существовавшей помимо его, и в нем жила неистребимая потребность ее постичь. Он верил в свои могучие творческие возможности и сомневался в них. Фет, не опиравшийся ни на что, кроме своего духа, противостоял внешнему миру в его целом. Я и Вселенная для него--две равновеликие силы.

Пусть головы моей рука твоя коснется, И ты сотрешь меня со списка бытия. Но пред моим судом, покуда сердце бьется, Мы силы равные» и торжествую я.

Впрочем, Фета одинаково не пугают ни жизнь, ни смерть Он не пессимист и не оптимист. К смерти он испытывает холодное безразличие, а жизнь оправдывается лишь творческим «огнем», соизмеряемым с «целым мирозданьем»:

Источник лирической дерзости Фета, чистоты, искренности, свежести и неувядающей молодости его поэзии -- в неугасающем и ярком пламени, которым наделила его всемогущая природа.

Бренный человек несет «огонь» в груди даже «сильней и ярче всей вселенной», и над ним не властны ни время, ни пространство.

Лучшие лирические стихотворения Толстого психологически конкретны и точны. Поэт избегает романтического гиперболизма, форсированной напряженности речи, он тяготеет к простоте выражения чувств, хотя не всегда чужд декларативности. В некоторых лирических стихотворениях Толстой передает столкновение противоречивых чувств, тревогу, раздвоенность («Залегло глубоко смутное сомненье,/И душа собою вечно недовольна...»). Выражая искренние, живые чувства, его лирика лишается «гладкости», завершенности и как бы получает право на небрежность языка и на «дурные рифмы».

Отличительная особенность поэзии А. Толстого - искренний, интимный тон, открытость лирического голоса, за которым угадывается сильная и незаурядная, но исключительно скромная натура. С какой-то деликатной нежностью поэт касается интимных сторон души или переживаний другого человека. Эти черты во многом определили успех его любовной лирики, где душевная чуткость и утонченный артистизм соединились с глубиной страсти и робкой застенчивостью.

Толстой умел передать самую атмосферу нежной влюбленности, едва уловимого интереса, который внезапно проявляют друг к другу совсем незнакомые и до тех пор чужие люди.

Любовь, как и природа, противостояли у Толстого тусклой, прозаической обыденности. В этих переживаниях цельно и полно выражалась его душа. Но была у поэта еще одна заветная тема - русская история, где дорогие для него черты национального характера воплощались в объективных образах. В свернутом виде эпический элемент присущ и лирическим стихотворениям поэта. Уже самый ввод в лирическое стихотворение не только носителя эмоции («я»), но и другого сознания (лирического персонажа) предполагал сюжетность и отчасти драматизацию лирических жанров.

В русской любовной лирике Толстой занимает уникальное место. Его любовная лирика, особенно 1850-х годов, рисует образ человека исключительной нравственной цельности. Его здоровой и сильной натуре чужды появляющиеся позднее паралич воли, сомнение, ему присущи крепость души, надежность и прочность. «Я стою надежно и прочно!» - писал поэт. В любви Толстой видел основное начало жизни. Любовь пробуждает в человеке творческую энергию. Эта жизненная сила любви, свойственная всему бытию, придавала любовной лирике поэта светлый, победительный тон и оптимистические интонации, которые сам Толстой считал отличительным признаком своей поэзии. Примером тому служит стихотворение «Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре...» (1858).

Стихотворение примечательно тем, что, написанное строфами, состоящими из пятистиший, оно обнимает собою все основные стихии жизни - природу, любовь, красоту. В ответ на молчаливую жалобу любящей женщины, недовольной холодностью мужчины («Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре...»), ее возлюбленный объясняет отношение к ней не изменой («О, не грусти, ты все мне дорога...»), а состоянием души, не удовлетворенной ограниченностью земной любви и жаждущей неземных просторов:

Но я любить могу лишь на просторе,
Мою любовь, широкую, как море,
Вместить не могут жизни берега.

Сравнение любви с морем, с его безбрежностью и неисчерпаемостью проходит через всю лирику Толстого. Для поэта любовь - это радостное и добровольное ограничение своей свободы. В горькие минуты, когда он заявляет о своей «особенности», когда он отделяется от любимой, он воспринимает это как «измену». В стихотворении «Не верь мне, друг, когда в избытке горя...» он пишет о временном состоянии души, сравнивая свою «измену» с «изменой моря» «в отлива час». Новый порыв любви воспринимается как общий закон жизни, как природное свойство морской стихии:

И уж бегут с обратным шумом волны
Издалека к любимым берегам.

Божественный замысел создания мира включал любовь как всеобъединяющую и всетворящую силу, но ограничивал всемогущее действие любви на земле:

Когда Глагола творческая сила
Толпы миров воззвала из ночи,
Любовь их все, как солнце, озарила...

Держась «романтического двоемирия», Толстой, в отличие от Фета, полагал, что человек воспринимает природу не целостно, а отдельными картинами или отблесками неземных картин, которые не создают красоты в ее совокупности и единстве:

И, порознь их отыскивая жадно,
Мы ловим отблеск вечной красоты...

Не только красота, но и все другие начала бытия, в том числе любовь, на земле «раздроблены» и не могут слиться вместе:

И любим мы любовью раздробленной...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И ничего мы вместе не сольем.

Такая ограниченная, узкая любовь не удовлетворяет поэта, потому что он чувствует в своей душе иную любовь, превышающую земную, которая не отменяет чувственную, плотскую любовь, а включает ее во всечеловеческую любовь как принцип бытия, положенный Богом в основание мироздания. Именно такой безбрежной, необъятной любовью, невозможной на земле, но возможной в будущем, преодолевающем земное «горе», поэт и любит свою возлюбленную, не отделяя любовь к ней от любви ко всему сущему:

Но не грусти, земное минет горе,
Пожди еще, неволя недолга -
В одну любовь мы все сольемся вскоре,
В одну любовь, широкую, как море,
Что не вместят земные берега!

Эти неограниченные романтические желания, превозмогающие и законы земли, и силы земного человека, выдают в Толстом поэта, не удовлетворенного настоящим, презирающего посредственное, стандартное и всегда в своем порыве обращенного к идеальному в человеке и в жизни.

Вопросы и задания

1. Расскажите о жизненном и творческом пути А. К. Толстого.
2. Назовите главные темы творчества поэта.
3. В чем состоят отличительные особенности его поэзии?
4. Какие жанры культивировал А. К. Толстой? Кратко расскажите о каждом из них.
5. Сравните лирику А. К. Толстого и А. А. Фета. Как понимали они главные начала жизни - красоту, любовь, свободу? Как воплощалась в их стихотворениях природа? Найдите общие и различные черты, сравнив отдельные известные вам стихотворения.
6. Каково отношение А. К. Толстого к Древней Руси? Как выразилось оно в ранее прочитанных вами балладах? В каких жанрах была воплощена А. К. Толстым историческая тема?
7. Дайте анализ одного из стихотворений о природе и о любви.
8. Расскажите о сатирических произведениях А. К. Толстого.

18. тютчев, фет, тостой.

Выделим их общие черты :

Единство эстетических воззрений;

Общность тематики: любовь, природа, философское осмысление жизни;

Склад лирического дарования: психологическая глубина, тонкость чувства, изящество слога, отточенность языка, сверхчуткое художественное восприятие природы.

Для поэтов "чистого искусства" характерны высокая культура, преклонение перед совершенными образцами классической скульптуры, живописи, музыки, повышенный интерес к искусству Древней Греции и Рима, романтическая тяга к идеалу красоты, стремление приобщиться к "иному", возвышенному миру.

Наивысшим достижением любовной лирики Ф. И. Тютчева является так называемый "Денисьевский цикл", посвященный любви, пережитой поэтом "на склоне лет" к Елене Александровне Денисьевой. Этот удивительный лирический роман длился 14 лет, закончившись смертью Денисьевой от чахотки в 1864 году. Любовь в представлении Тютчева - это тайна, высший дар судьбы. Она волнующа, причудлива и неподконтрольна. Смутное влечение, таящееся в глубине души, неожиданно прорывается взрывом страсти. Нежность и самопожертвование могут нежданно превратиться в "поединок роковой" («Предопределенье»1950г.

Любовь, любовь - гласит преданье -

Союз души с душой родной -

Их съединенье, сочетанье,

И роковое их слиянье,

И... поединок роковой...

Однако подобная метаморфоза все-таки не способна убить любовь; более того, страдающий человек не желает избавиться от мук любви, ибо она дарит ему полноту и остроту мироощущения.

Даже смерть любимой не может избавить человека от этого всепоглощающего чувства, заставляя его вновь и вновь переживать, уже в воспоминаниях, неповторимые минуты счастья, окрашенного страданием.

Любовная лирика А. А. Фета также неотделима от его судьбы, его личной драмы, которая объясняет то, что во всех его стихах, то усиливаясь, то слабея, звучит "отчаянная, рыдающая нота". Фет познакомился с Марией Лазич, дочерью бедного херсонского помещика. Они полюбили друг друга, но будущий поэт не решился жениться на девушке, так как не имел достаточных средств. В 1851 году Мария погибла: сгорела от неосторожно брошенной спички. Предполагали даже, что это было самоубийство. Во всяком случае, А. Фет до конца своих дней не мог забыть Марию, испытывая горькое чувство вины и раскаяния. Ей посвящены многие стихотворения поэта: "Старые письма", "Недвижные очи, безумные очи", "Солнца луч промеж лип...", "Долго снились мне вопли рыданий твоих" и многие другие.

В любовных стихотворениях Фета почти всегда один адресат. Он обращает к умершей девушке страстные, взволнованные монологи, полные смятенья и раскаяния. В этих стихах, наполненных страстью и отчаянием, звучит отказ поэта примириться с вечной разлукой, со смертью любимой. Здесь даже "небытие" ощущается им как нечто позитивное, как неразрывная уже связь с ней.

Зимой 1851 года на маскараде в Большом театре А.К. Толстой встретил Софью Андреевну Миллер, женщину незаурядную, умную, волевую, прекрасно образованную (она знала 14 языков).Он страстно влюбился, любовь его не осталась без ответа, но соединиться они не могли - она была замужем, пусть и неудачно. Спустя 13 лет они смогли наконец-то пожениться, и брак их оказался счастливым. В эти годы родились на свет две трети его лирических стихотворений, которые печатались почти во всех тогдашних российских журналах. Однако его любовные стихотворения отмечены глубокой грустью. Откуда она в строках, созданных счастливым влюбленным? В его стихотворениях на эту тему, как отмечал Владимир Соловьев, выражена только идеальная сторона любви: «Любовь есть сосредоточенное выражение всемирной связи и высшего смысла бытия; чтобы быть верною этому своему значению, она должна быть единою, вечною и неразрывною»

Но условия земного существования далеко не соответствуют этому высшему понятию любви; поэт не в силах примирить этого противоречия, но и не хочет ради него отказаться от своего идеализма, в котором - высшая правда. («О, не спеши туда...»)

Пейзажная лирика:

Пейзаж дается поэтом в динамике, движении. Причем диалектика явлений природы отражает таинственные движения человеческой души. Конкретно-зримые приметы внешнего мира порождают субъективное впечатление. Например, в стихотворении, рисующем наступление осени, поэт очень точно передает настроение светлой грусти, мысль о скоротечности и прелести жизни.(«Есть в осени первоначальной» ). Описывая картины природы, Тютчев создает не поэтические натуры, а "пейзажи в стихах", потому что его зрительные образы проникнуты мыслью, чувством, настроением, переживанием («Тени сизые смесились..» В творчестве Тютчева пейзажная лирика настолько тесно сплетена с его философскими раздумьями о жизни, что рассматривать эти основные мотивы его поэзии следует в их неразрывном, органическом единстве.Философская глубина постижения бытия сочетается у Тютчева с жадным интересом к конкретным историческим событиям, которые он называет "высокими зрелищами", с попыткой разгадать их смысл, понять закономерности развития человеческого общества. В стихотворении "Бессонница" отражается угнетенное настроение поэта, явственно слышащего движение мировой истории, в которой он ощущает себя "обломком старых поколений". Однако Тютчев мог подавить в себе приступы тоски и обреченности, найти силы радостно приветствовать молодую жизнь. Его поэзия оптимистична; она утверждает прекрасное грядущее, в котором будет жить новое, счастливейшее племя, для которого свободы солнце "живей и жарче будет греть". Во всем мировоззрении поэта отражается любовь и жажда жизни, воплощенные в ликующих строках "Весенней грозы" и "Вешних вод ".

А. Фет, как и Ф. Тютчев, достиг в пейзажной лирике блистательных художественных высот, став признанным певцом природы. Здесь проявились его удивительная острота зрения, любовное, трепетное внимание к мельчайшим подробностям родных пейзажей, их своеобразное, индивидуальное восприятие.

А. К. Толстой очень тонко уловил неповторимое фетовское качество - способность передать природные ощущения в их органическом единстве, когда "запах переходит в цвет перламутра, в сияние светляка, а лунный свет или луч утренней зари переливаются в звук". Чувство природы у Фета универсально, ибо он обладает богатейшими возможностями поэтического "слуха" и "зрения". Примеры такого полифонического восприятия природы можно встретить в таких его стихотворениях, как "Первая борозда", "У камина", "Над озером лебедь...", "Что за вечер!" и многих других. Пейзажная лирика Фета, как и у Тютчева, неотделима от человеческой личности, его мечтаний, стремлений и порывов. Характерно в этом плане его стихотворение "Ласточки". В его пейзажной лирике много мельчайших подробностей реальной жизни природы, которым соответствуют разнообразнейшие проявления душевных переживаний лирического героя. Например, в стихотворении "Еще майская ночь" прелесть весенней ночи порождает в герое состояние взволнованности, ожидания, томления, непроизвольности выражения чувств. Значительное место в лирике А. Фета занимают философские раздумья. Это мысли о бренности человека, о его страхе перед необъяснимой загадкой смерти («Смерть» ).В стихотворении "Среди звезд" , тоже относящемся к философской лирике Фета, картина бескрайнего неба заставляет лирического героя почувствовать себя песчинкой, жизнь которой - лишь миг по сравнению с вечным бытием звезд.

По Соловьеву:

Алексей Толстой, как и Ф. И. Тютчев, принадлежит к числу поэтов-мыслителей; но в отличие от Тютчева – поэта исключительно созерцательной мысли,– гр. А. К. Толстой был поэтом мысли воинствующей – поэтом-борцом. Этот мягкий, тонкий человек со всей силой своего таланта прославлял, в прозе и стихах, свой идеал. Не ограничиваясь спокойным отображением того, что являлось из «страны лучей», его творчество определялось еще движениями воли и сердца, реакцией на враждебные явления. А враждебным он считал то, что отрицало или оскорбляло высший смысл жизни, отражение которого есть красота. Красота была для него дорога и священна как сияние вечной истины и любви, как отблеск Высшей и Вечной Красоты. И он смело шел за нее против течения («Против течения»)

Владимир Сергеевич Соловьев

«Поэзия гр.А.К.Толстого»