Октябрь 1917 г переворот восстание революция. Подготовка восстания «за» и «против». Три взгляда на вооруженное восстание

В 2017 году исполняется 100 лет со времени осуществления Ве­ликой Октябрьской социалистической революции, которая, по словам американского писателя Д. Рида, «потрясла весь мир».

Но она потрясла, прежде всего, Россию, глубоко перепахала российское общество. Впервые в истории человечества победил пролетариат в союзе с крестьянами и создал Советское государство – государство трудящихся. Революция ликвидировала сохранившиеся от феодализма сословную систему и помещичье землевладение, национализировала землю, банки, а потом и промышленность. От революции выиграли, прежде всего, крестьяне, получившие в свое распоряжение всю землю. Рабочие начали участвовать в управлении предприятиями, хотя в условиях разрухи народного хозяйства не могли увеличить свое материальное положение. Все это вызвало острую внутреннюю классовую, политическую борьбу. Октябрьская революция оказала революционизирующее влияние на весь мир, отсюда проявлялось стремление мирового капитала задавить русскую революцию.

Естественно, в отношении Октябрьской революции развернулась ожесточенная идеологическая борьба. Отечественные и зарубежные антисоветчики изображают революцию как осуществление заговора большевиков, которые, захватив власть, начали силой навязывать народу коммунистические эксперименты, насилием и террором подавляя сопротивление не только буржуазии, но и рабочих, и крестьян. Вместе с тем, Октябрь вызвал огромное сочувствие и поддержку трудящихся во всем мире. Друзья Советской России и Советского Союза отмечали огромные позитивные результаты революции, изменение к лучшему положения трудящихся в советской стране. В СССР Октябрьскую революцию называли главным событием ХХ века, которое оказало огромное позитивное влияние на весь мир и на нашу страну. В постсоветской России идет острая борьба сторонников и врагов Великого Октября.

В цикле статей к 100-летию Великой Октябрьской революции их авторы – философы, политологи, историки и др. освещают историю Великого Октября как объективного и закономерного явления мировой истории, положившего начало переходу человечества от капитализма к социализму. История выбрала Россию пионером в этом переходе как слабое звено в системе империализма, с одной стороны, и как страну с огромным человеческим и материальным потенциалом, способствовавшим победе революции и ее защите, с другой.

После Февральской революции 1917 г. все классы и социальные слои в России проявляли невиданную политическую активность, появилось множество политических партий, общественных организаций, комитетов, что вылилось в стихию народных движений. Авторы сборника показывают, что гений В.И. Ленина проявился в научном, марксистском анализе ситуации в стране, в определении стратегии и тактики партии, курса на социалистическую революцию. Характеризуется деятельность партии большевиков, сумевшей возглавить народные движения и с их помощью обеспечить победу Октябрьской революции.

В цикле статей, посвященных 100-летию Великой Октябрьской революции, анализируются те коренные перемены, которые произошли в России после революции, изменили цивилизационные основы общества, сознание людей. Авторы показывают осуществление в СССР индустриализации, коллективизации сельского хозяйства, культурной революции, в результате которых было создано новое социалистическое общество и советское государство с мощной материальной базой, что обеспечило победу советского народа над фашистской Германией и превращение СССР в мировую супердержаву.

В.И. Егоров

Ученые гуманитарных и социально-экономических специальностей, собравшись за «круглым столом», обсудили вопросы о характере и историческом значении Октября 1917 года и пришли к следующим выводам:

1. Объективный научный анализ подтверждает правильность выработанной советской историографией и поддержанной многими авторитетными зарубежными учеными, представителями школы «социальной истории» концепции, согласно которой в России 25—26 октября 1917 года произошла народная антибуржуазная социальная революция. Термин «переворот» применим к данному событию лишь в том смысле, что это был первый, сугубо политический акт Великой социальной революции.

2. Октябрьская социальная революция, несомненно, была продолжением Февральской народной антимонархической революции. Она защитила завоевания Февраля и довела до конца начатые тогда демократические преобразования.

3. Вооруженное восстание 25 октября против Временного правительства и создание нового, Советского правительства во главе с В. И. Лениным явились закономерным итогом после февральского развития. Смена власти оказалась осенью 1917 года непременным условием выхода из грозящей стране катастрофы, по сути, решением вопроса о жизни и смерти российской цивилизации.

4. Эту историческую миссию взяли на свои плечи народные низы — рабочий класс, трудовое крестьянство, солдаты и матросы русской армии. Политическим вождем восставшего народа оказалась созданная в 1903 году Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков).

5. Большевики заслужили это высокое доверие своей беззаветной борьбой за интересы людей труда, за национальные интересы России. Они явились хранителями революционных традиций и продолжателями дела борцов за свободу, справедливость и народное счастье: А. Н. Радищева, декабристов, А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, народников 60—70-х годов XIX века.

6. Следует отвергнуть как несостоятельные утверждения некоторых авторов о том, что в октябре 1917 г. имели место «захват власти большевиками» и «установление большевистской диктатуры». Реальная власть в России с момента победы Февральской революции принадлежала Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, и в Октябре, по сути, произошло юридическое оформление этой власти. Хотя большевистская партия к этому моменту пользовалась большим влиянием в Советах и других массовых демократических организациях, однако она не была единственной политической силой в них. Названные организации функционировали на многопартийной основе; большинство мест в них занимали беспартийные. Поэтому вполне корректной и точной представляется закрепленная в документах того времени характеристика новой политической реальности как «рабоче-крестьянской советской власти». Легитимность этой власти не подлежит сомнению.

7. Возглавившая первое Советское правительство партия большевиков располагала развернутой программой, включавшей в себя меры по преодолению экономического и социального кризиса, выводу страны из империалистической войны, сбережению народа и возрождению единого многонационального Российского государства. И хотя новая власть в начале своего существования встретила ожесточенное сопротивление свергнутых социальных групп, поддержанных правящими кругами империалистических государств, эта программа была в кратчайшие сроки выполнена. Тем самым подтверждена необходимость и оправданность октябрьского переворота, жизненность нового, советского, строя. 8. Десятилетия, последовавшие за Октябрем 1917 года, стали эпохой творчества новых, более справедливых форм жизни и огромных свершений во всех сферах деятельности со стороны самих народных масс. Решающий вклад, внесенный советским народом в борьбу против коричневой чумы ХХ века, продемонстрировал глубоко гуманистическую, общечеловеческую природу начатого в Октябре 1917 года дела. Созидательный труд нескольких поколений советских людей — беспартийных и коммунистов — вывел отсталую Россию в число наиболее развитых стран мира. СССР стал второй мировой сверхдержавой.

Итоговый вывод состоит в том, что Октябрьская пролетарская революция не была ни случайностью, ни ошибкой. Вызванная конкретно-историческими условиями 1917 года, она спасла Россию от национальной катастрофы и вывела её на единственно возможный тогда путь модернизации и социального прогресса.

Участники «круглого стола»:

— обращаются к молодому поколению россиян с призывом помнить, внимательно изучать события Великой революции 1917 года, с уважением относиться к тем, кто, рискуя своим благополучием, здоровьем и жизнью, в критической ситуации взял на себя ответственность за судьбу страны и сумел до конца выполнить свой долг;

— призывают ученых, преподавателей высших и средних учебных заведений, работников культуры и средств массовой информации давать объективную, научную, выверенную интерпретацию и оценку названных событий и всего послеоктябрьского, советского периода отечественной истории;

— поддерживают инициативу фракции КПРФ в Государственной Думе о восстановлении праздника 7 ноября — Дня победы Великой Октябрьской социалистической революции.

Октябрь 1917: переворот, восстание или революция?

«К 1917 г. в атмосфере неудачной войны, все созрело для революции. Старый режим сгнил и не имел приличных защитников.… В народе ослабели и подверглись разложению те религиозные верования, которые поддерживали самодержавную монархию».

Октябрь (да и февраль тоже) 1917 года – точка резкого поворота в истории России . Это кровавое событие оставило глубокие отпечатки на развитии нашей страны. Для того чтобы понять, что собственно она из себя представляла, не хватит и нескольких тысяч страниц убористого текста. Однако мы можем проследить развитие основных событий и на этом основании сделать некоторые выводы. Для этого используем три взгляда на революцию: положительный (большевики), нейтральный и отрицательный (монархисты). Кроме того, используем взгляд иностранных историков.

Чтобы понять причины и предпосылки Октябрьского революционного переворота, необходимо рассматривать его в комплексе с февральской буржуазно-демократической революцией. Проследим основные этапы развития февральской, а вслед за ней и октябрьской революции:

В феврале в связи со снежными заносами возникла задержка продовольствия, что через некоторое время привело к народным волнениям. Повсеместными стали лозунги типа «Долой самодержавие! Долой войну!». К 25 февраля бастовало около 80% рабочих. Десятки тысяч демонстрантов напевая революционные песни, двинулись в центр города. Не помогали ни обыски, ни роспуск думы. Даже солдаты переходили на сторону восставших, не подчиняясь приказу стрелять.

А вот так описывает события очевидец:

«Перед зданием городской думы манифестантов встретил казачий разъезд, старавшийся оттеснить их в боковые улицы. Однако этот маневр казакам не удался. Тогда по команде офицера казаки отъехали на некоторое расстояние, выстроились и полным карьером понеслись на толпу. Все вольные и невольные зрители этой сцены замерли в жутком ожидании… Казаки неслись карьером между расступившейся толпой, весело помахивая в воздухе нагайками, из которых ни одна не опустилась. Несколько раз повторялся тот же маневр с теми же результатами: казаки мчались через толпу с веселыми улыбающимися лицами, а толпа расступалась и кричала: «Ура!» .

6. Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования.

7. Неразоружение и невывоз из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении» .

Проблема Временного правительства заключалась в том, что оно пыталось укрепить власть, используя старый аппарат управления . Все проводимые «реформы», были бы приемлемы до февраля, теперь же они казались запоздалыми и несоответствующими текущему революционному моменту. Правительство отставало от развития той революции, которая поставила его у власти. Кроме того, сложившееся в стране двоевластие, не давало Временному правительству проводить свою политику. Они часто сворачивали влево из-за давления советов.

В военном отношении Временное правительство продолжало политику войны «до победного конца». Достаточно сказать, что в 1917 на войну ушло 86% (больше, чем в любой предшествующий год) бюджета, каждый военный день обходился в 50 млн. рублей. И что самое главное Временное правительство получало финансовую помощь от стран Антанты. Петроградский совет пытался организовать конференцию социалистов всех стран - участников войны с тем, чтобы те склонили свои правительства к переговорам о мире «без аннексий и контрибуций ». Английское и французское правительства, однако, разрушили этот план, запретив членам своих парламентов участвовать в этом предприятии. Альтернативой могло бы стать подписание сепаратного мира с Австро-Венгрией и Германией, но это фактически было бы равнозначно капитуляции, и до тех пор, пока дни Временного правительства не были сочтены, ни один из его членов не осмелился рекомендовать такой отчаянный шаг.

В аграрном вопросе новая власть также не спешила с разрешением важнейшего вопроса: передачи земли крестьянам. Оно соглашалось лишь за выкуп пустить в продажу часть помещичьих земель. Все это потому, что до 1/3 помещичьих земель было заложены в частных банках, буржуазия сама стала совладелицей земли и не желала выпускать ее из рук бесплатно. Кроме того, и война мешала перераспределению.

Вновь обретенная свобода способствовала небывалому подъему в стремлении простых людей к самоорганизации. После внезапного исчезновения правительственной системы подавления, произошел настоящий взрыв создания организаций «самопомощи» среди русских рабочих, крестьян и солдат, каждая – со своими собственными, часто преувеличенными требованиями. Это вело к тому, что местные земельные комитеты, созданные для земельного учета и окончательной подготовке к земельной реформе в действительности подчинялись крестьянам, и все больше переходили к прямому захвату земли. Решение о передаче земли крестьянам было отложено до созыва учредительного собрания.

При захвате и укреплении своей власти, большевики не гнушались никакими, даже самыми бесчеловечными методами. Ужасы октября показательно описывает князь Жевахов (слабонервных нижеприведенное прошу не читать):

«Никакое воображение не способно представить себе картину этих истязаний. Людей раздевали догола, связывали кисти рук веревкой и подвешивали к перекладинам с таким расчетом, чтобы ноги едва касались земли, а потом медленно и постепенно расстреливали из ружей, пулеметов или револьверов. Пулеметчик сначала раздроблял ноги для того, чтобы они не могли поддерживать туловища, затем наводил прицел на руки и в таком виде оставлял свою жертву, истекающую кровью… Насладившись мучениями страдальцев, он снова принимался расстреливать их в разных местах до тех пор пока живой человек не превращался в кровавую массу и только после этого добивал ее выстрелом в лоб. Тут же сидели и любовались казнями приглашенные «гости», которые пили вино, курили и играли на пианино или балалайках .

Часто практиковалось сдирание кожи с живых людей, для чего их бросали в кипяток, делали надрезы на шее и вокруг кисти рук, щипцами стаскивали кожу, а затем выбрасывали на мороз…

Если мои сведения кажутся неправдоподобными, а это может случиться – до того они невероятны, и с точки зрения нормальных людей недопустимы, то я прошу проверить их, ознакомившись хотя бы только с иностранной прессой, начиная с 1918 года, и просмотреть газеты “ Victore”, “ Times”, “ Le Travail”? “ Journal de Geneve”, “ Journal des Debats” и другие».

Когда фантазия в измышлении способов казни истощалась, тогда страдальцев бросали на пол и ударами тяжелого молота разбивали им голову пополам с такой силой, что мозг выдавливался на пол. Это практиковалось в чрезвычайке, помещавшейся на Садовой, 5, где солдаты Добровольческой армии обнаружил сарай, асфальтовый пол которого был буквально завален человеческими мозгами…

И это еще самое мягкое, что можно было привести в пример. Также надругательство над русскими святынями с приходом к власти большевиков происходило во всех русских городах. Разгромы православных храмов отмечаются во всех губернских и уездных городах. Большевистские комиссары сознательно оскверняли церкви, стреляли по иконам.

Многие жестокости большевистского режима совершались молодежью с верой в правое дело. Наряду с разными видами интернационалистов необузданную жестокость к русским людям проявила именно молодежь.

Вернемся, однако же, к сложившейся в стране политической обстановке.

В Центрально-промышленном районе страны в большинстве городов местные Советы обладали реальной властью еще до Октябрьского вооруженного восстания. Оно лишь узаконило и упрочило их положение.

Если трезво посмотреть на события октября, мы поймем, что большевики фактически «подобрали» власть. В такой политической обстановке, которая сложилась в стране, на их месте бы мог быть кто угодно, просто большевики оказались в нужном месте, в нужное время, с хорошей финансовой поддержкой.

Более того, многие политические деятели, в т. ч. марксист считали социалистическую революцию несвоевременной. Он пишет (28 октября):

«…Готов ли наш рабочий класс к тому, чтобы теперь же провозгласить свою диктатуру?

Всякий, кто хоть отчасти понимает, какие экономические условия предполагаются диктатурой пролетариата, не колеблясь, ответит на этот вопрос решительным отрицанием… В населении нашего государства пролетариат составляет не большинство, а меньшинство…

Правда, рабочий класс может рассчитывать на поддержку со стороны крестьян, из которых до их пор состоит наибольшая часть населения России. Но крестьянству нужна земля, в замене капиталистического строя социалистическим оно не нуждается.

Говорят, то, что начнет русский рабочий, будет докончено немецким. Но это огромная ошибка. Спора нет, в экономическом смысле Германия гораздо более развита, чем Россия, «социальная революция» ближе у немцев. Но и у немцев она еще не является вопросом нынешнего дня…

Несвоевременно захватив политическую власть, русский пролетариат не совершит социальной революции, а только вызовет гражданскую войну, которая в конце концов заставит его отступить далеко назад от позиций, завоеванных в феврале и марте нынешнего года…

Вот почему, дорогие товарищи, меня не радуют, а огорчают недавние события в Петрограде».

Хотя, если заглянуть в любую историческую литературу периода СССР, можно найти примерно следующую фразу:

«Социалистическая революция в России являлась закономерным результатом общественного развития. Она была возможной и неизбежной (! – прим.) в силу наличия совокупности экономических и социально-политических предпосылок».

Дальше все развивалось по уже предопределенной после октября программе: фактически у большевиков не было выбора. Они не могли бездействовать, как Временное правительство. Чтобы успевать за революцией и держаться у власти, необходимы были резкие реформы. Ими стали декреты о земле, по первому же пункту которого вся помещичья земля конфисковалась и национализировалась, о мире и др. При принятии каждого из них на II Съезде советов подчеркивалось, что все они временны, до созыва учредительного собрания.

Вот как оценивает 1917 год Л. Троцкий:

«Важнейшая черта политического режима, согласно известному английскому афоризму , состоит в том, чтобы ставить надлежащих людей на надлежащее место. Как выглядит под этим углом зрения опыт 1917 года? В первые два месяца Россией повелевал еще по праву наследственной монархии, обделенный природой человек, веривший в мощи и подчинявшийся Распутину. В течение дальнейших восьми месяцев либералы и демократы пытались со своих правительственных высот доказать народу, что революции совершаются для того, чтобы все осталось по-старому. Немудрено, если эти люди прошли над страной как зыбкие тени, не оставив следа. С 25 октября во главе России стал Ленин, самая большая фигура русской политической истории. Его окружал штаб сотрудников, которые, по признанию злейших врагов, знали, чего хотели, и умели бороться за свои цели. Какая же из трех систем оказалась в данных конкретных условиях способной выдвинуть надлежащих людей на надлежащие места?

Историческое восхождение человечества, взятое в целом, можно резюмировать как цепь побед сознания над слепыми силами в природе, в обществе, в самом человеке. По сравнению с монархией и другими наследиями антропофагии и пещерной дикости демократия представляет, конечно, большое завоевание. Но она оставляет нетронутой слепую игру сил в социальных взаимоотношениях людей. Именно на эту наиболее глубокую область бессознательного впервые поднял руку октябрьский переворот».

Удачный захват власти в России в октябре 1917 года побудили большевистское руководство предпринять решительные действия по укреплению своих позиций. Новое советское правительство первоначально не имело каких-либо реальных рычагов воздействия на всю систему управления страной. Овладение линиями связи, налаживание системы передачи приказов из центра стали первоочередными задачами послеоктябрьского периода. Очень скоро большевики поняли, что их собственные иллюзии об «уничтожении буржуазного» государства и его репрессивных органов несбыточны. Чтобы закрепиться у власти, им требовалось действенная репрессивная машина.

Вот почему были сформированы милиция, чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией (ЧК), система трибуналов.

Уже к концу 1917 – началу 1918 года численность служащих в ЧК и других органах революционного подавления (включая карательные латышские и интернационалистические отряды наемников) превышала 200 000 человек. Вместе с большевистскими они составляли настоящую антинародную армию, требовавшую огромных денежных средств . Источниками этих средств были грабежи и деньги германского казначейства.

Быстро были истрачены остатки царской казны. В конце октября начинается насильственное изъятие ценностей у населения.. 30 ноября 1917 года по предложению Троцкого назначается премия (1% рыночной цены) лицам, которые донесут о наличии золота для реквизиции.

Финансовая поддержка большевиков со стороны Германии не прекратилась и после большевистского переворота 25 октября. 9 ноября МИД Германии запросил у Министерства финансов 15 миллионов марок на политическую пропаганду в России. В секретных немецких документах того времени отмечается: «…Всецело в наших интересах использовать период, пока большевики у власти, который может быть коротким, для того, чтобы добиться прежде всего перемирия, а потом, если можно, мира».

Наконец, новой власти требовалась сильная армия. Если до октября 1917 года большевики яростно обвиняли правительство в стремлении насадить в армии жесткую дисциплину, то теперь Л. Троцкий, приступивший к созданию Красной Армии, добился санкций на введение смертной казни за невыполнение приказа не только для отдельных бойцов, но и для целых частей.

До октября большевики выступали горячими сторонниками свободы печати. Одним из первых декретов стал декрет, уничтоживший всю оппозиционную прессу.

В случае необходимости новое правительство не боялось выступать против Советов, хотя оно и называлось советским.

До октября 1917 года большевики объявляли, что именно они являются наиболее стойкими защитниками идеи Учредительного Собрания. Выступая 25 октября на II съезде Советов, Ленин публично обещал передать Декрет о мире и Декрет о земле на утверждение Учредительного Собрания. Выборы в Учредительное Собрание проходили по самому демократичному в тогдашнем цивилизованном мире законодательству. Хотя и в выборах по спискам политических партий приняло участие менее половины избирателей. Также во многих губерниях итоги выборов были фальсифицированы большевиками, эсерами и другими социалистическими партиями.

Социалистические партии набрали около 60% голосов, большевики – около 25%, буржуазно-либеральные партии – около 16%. Для большевиков это означало поражение, которое они не собирались признавать. Депутатских мандатов были лишены избранные кадеты, а их партия запрещена. В день открытия Учредительного собрания в Петрограде, 5 января 1918 года, была расстреляна демонстрация интеллигенции, студентов и рабочих в поддержку собрания.

Т. к. большевики получили отказ на безоговорочное признание их власти, то в ночь на 6 января Учредительное собрание было распущено за отсутствием кворума, а вскоре собрался III съезд Советов, который утвердил Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа, в соответствии с которой Россия объявлялась федеративным государством, хотя принципы федерации не раскрывались. Но главное заключалось в том, что этим же документом Россия объявлялась государством «диктатуры пролетариата».

Окончательное закрепление новой власти в законодательстве произошло 10 июля 1918 года, когда была принята Конституция РСФСР (Российской Советской Федеративной Социалистической Республики). В соответствии с этой Конституцией граждане не были равны в своих правах. Избирательных прав лишались все лица, «прибегающие к наемному труду», священнослужители и др. Но даже для тех, кто сохранял избирательные права, их равенство не существовало, поскольку голос одного рабочего приравнивался к голосам пяти крестьян.

Перед тем, как большевики решили заключить мир с Германией, Украина вдруг решила отделиться от России. И т. к. большевики не могли отказаться от своих прошлых лозунгов, им пришлось согласиться.

Российским войскам отдается приказ о полной демобилизации по линиям фронта. Брест-Литовск , 10 февраля 1918 года. Председатель Российской мирной делегации народный комиссар Троцкий. Члены делегации: Биценко, Карелин, Иоффе, Покровский.

Германия предложила членам делегации мир на тяжелых условиях. Неожиданно для всех, Троцкий объявил, что мира они не принимают, но из войны выходят. Этот документ, который он назвал «ни мира, ни войны», стал настоящим подарком германскому агрессору , ибо перед стоящими на русских границах немецкими войсками снимались все преграды и они были вольны осуществлять захват любых территорий России. Т. о. большевики расплачивались за деньги, полученные от германского штаба в годах и одновременно «умывали руки» за последствия спровоцированной ими ситуации, т. к. они вроде бы не подписывали «аннексионистского договора».

Революция (от позднелат. revolutio - поворот, переворот) – это коренной переворот в жизни общества, который приводит к ликвидации предшествующего общественного и политического строя и установлению новой власти.

Переворот - коренное изменение в государственной жизни.

Восстание - Массовое вооружённое выступление против существующей власти.

Как видно из вышеприведенного, понятия переворот и революция очень близки.

Можно было бы расценить приход к власти большевиков, как очередной переворот, однако не надо забывать какие последствия это повело за собой. Итак, это не переворот, т. к. коренное изменение произошло не только в государственной, но также социальной и многих других сферах.

Конечно же, это не было восстанием (как, например, можно было бы назвать «революцию» гг.), ведь в основном все вооруженные действия совершались со стороны ВРК от имени рабочих (как видно из последнего документа).

Учитывая те перемены, которые повлекли за собой события октября, мы придем к выводу, что это все-таки ужасная, кровавая, беспринципная, развальная для страны революция, за которой последовала долгая и страшная эпоха СССР: эпоха репрессий, уничтожения лучших людей и других ужасов в жизни русского народа.

Библиография:

1. , «История Русского Народа, т.1: Терновый Венец России»

Изд-во «Родник», М. 1998.

2. и др., под ред. , «Отечественная История ХХ век» Изд-во «Агар», М.1999.

3. Джефри Хоскинг, «История Советского Союза ()»

Изд-во «Вагриус», М.1994.

4. , «История СССР»

Изд-во «Просвещение», М.1983.

5. Митрополит Иоанн (Снычев), «Русская Симфония»

Изд-во «Царское Дело», С-Пб.1998.

6. Керенский, Милюков, Краснов и др., «Октябрьская революция, мемуары»

Изд-во «Орбита», М.1991

7. , «История России, ХХ век»

Изд-во «Дрофа», М.1999.

8. Л. Троцкий, «Политические силуэты»

Изд-во «Новости», М.1990.

9. «Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия» , 1999

• Притяжение Арктики Долгая полярная ночь сменяется коротким полярным днем. Царство холода и льда. Но именно этот суровый край притягивал людей. Именно сюда снаряжались экспедиции, чтобы исчезли последние белые пятна на карте мира. Именно здесь завершилась в начале ХХ века эпоха Великих географических открытий.
• Отечественная война 1812 года В материалах, представленных в проекте «Отечественная война 1812 года» многое не совпадает с нашими прежними знаниями и представлениями. Заставляет задуматься, и несколько иначе взглянуть на далекие судьбоносные события.

• 03/2019 ГЛАВНАЯ ТЕМА После постмодерна. Новые горизонты Александр Марков Литература: новое культурное состояние Сейчас границы литературы сместились. При этом мы не сможем сразу ответить, почему, скажем, «Похвалу глупости» и «Разговоры запросто» Эразма Роттердамского мы относим к литературе, а не менее образно и гладко написанные его труды «Оружие христианского воина» или «Рассуждение о свободе воли» - нет. Почему «Утопия» Томаса Мора - литература, а «История Ричарда III» - историческое сочинение. Катерина Груздева Музыка - вечный дом Наверняка в умах уже бродила и высказывалась мысль, что раз архитектура - это застывшая музыка, то музыка, наоборот, - движущаяся архитектура. Катерина Груздева Время - главный архитектор Если отталкиваться от знаменитого тезиса «архитектура - застывшая музыка», то кажется обязательным, особенно в рамках темы «новое культурное состояние», рассматривать архитектурные вопросы «симфонически»… Михаил Эпштейн Наброски к теории всего Интерес к гуманитарным наукам, падавший на рубеже XX-XXI веков из-за гигантского успеха естественных наук и технологий, теперь начинает возрождаться, как ни парадоксально, именно благодаря этим успехам. НОВОСТИ НАУКИ ПОНЕМНОГУ О МНОГОМ ИСТОРИЯ НАУЧНОЙ МЫСЛИ Сергей Ястребов Рационализация индивидуального развития Проблема связи (как тогда говорили, параллелизма) между индивидуальным развитием живых организмов и их межвидовыми различиями стала совершенно очевидной в апреле 1825 года. РАЗМЫШЛЕНИЯ К ИНФОРМАЦИИ Борис Жуков Уроки страха КАК МАЛО…
• 02/2019 ГЛАВНАЯ ТЕМА Гражданская война: где начало? Александр Горянин И пошел брат на брата… Назвать точную дату начала российской Гражданской войны (вот до этого дня включительно её не было, а с этого уже началась) невозможно. Сергей Храмков Начало Гражданской войны в России Два первых месяца большевистской власти, предшествующих разгону Учредительного собрания, уже ознаменовались беззаконием, преступлениями и вероломством. Зинаида Гиппиус Отрывки из «Петербургских дневников» С воцарением большевиков стал исчезать человек как единица. Ирина Селезнёва 1919 год в документах Богородского уездного революционного комитета Новый революционный порядок разрушил сложившиеся хозяйственные связи, тем самым определив последующую разруху в России. НОВОСТИ НАУКИ КОСМОС: РАЗГОВОРЫ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ Дмитрий Вибе Рождение звезд В прошлом люди думали, что звёзды существуют вечно. Потом они стали считать, что все звезды зажглись одновременно и очень давно. НЕИЗВЕСТНОЕ ОБ ИЗВЕСТНОМ Борис Кантор Кварц с белой полосой Что за таинственная белая полоса пронизывает кристалл? Борис Жуков Теория эволюции и программа самоуничтожения За полтораста лет своего существования идея эволюции на основе естественного отбора превратилась из гениальной догадки в глубоко проработанную научную теорию. ВО ВСЕМ МИРЕ УЧИМСЯ ЧИТАТЬ Виктор Зайцев Мнимый Чехов Без попытки понять чеховский язык даже самый добросовестный читатель останется не с представлением о Чехове, а с представлением о собственном представлении, то есть с пресловутым «мнимым…
• 01/2019 NOBEL PRIZE 2018 НОВОСТИ НАУКИ ГЛАВНАЯ ТЕМА Время - ты кто? Артем Гуларян Время в постнеклассической картине мира Каждый из нас хоть раз в жизни задумывался над проблемой времени, устрашаясь и восхищаясь его течением… Александр Крушанов Парадоксальное «время» современной науки Наше знание о феномене времени в существенной мере обязано XX веку. Именно тогда оно перешло на совершенно новую ступень, которая остается ведущей и поныне. Дмитрий Горбунов Первая секунда бытия Время с позиции космолога. Александр Винничук Время Роль феномена времени в современной научной картине мира. ВО ВСЕМ МИРЕ ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ Андрей Левандовский Дмитрий Милютин, военный министр Российской Империи В двадцать с небольшим лет он задумывается, а после тридцати пишет соответствующие записки. Уже в эти годы он отчетливо понимает, что Россия должна пережить комплекс реформ. ИСТОРИЯ ТЕХНОЛОГИЙ Алексей Ренкель Русский свет Павла Яблочкова ПОНЕМНОГУ О МНОГОМ ИСТОРИЯ НАУЧНОЙ МЫСЛИ Алексей Селезнев Слабое взаимодействие: от радиоактивности до Хиггса Его назвали слабым потому, что два других фундаментальных взаимодействия, которые важны на микроскопическом уровне - сильное и электромагнитное - намного интенсивнее. В ФОКУСЕ ОТКРЫТИЙ Юрий Ерошенко Дела поверхностные На поверхности твердых тел происходит много интересного. НАШИ ИНТЕРВЬЮ Лео Бокерия Ему не хочется покоя… Известный кардиохирург, академик Лео Антонович Бокерия рассказывает о себе и своей работе. ПРОБЛЕМЫ…
• 12/2018 ИННОВАЦИОННЫЙ ИНЖЕНЕР - КЛЮЧЕВАЯ ФИГУРА НОВОЙ ЭКОНОМИКИ Одна из нобелевских премий этого года была присуждена одновременно за два исследования. Первое из них было посвящено, говоря коротко, воздействию на экономику климатических изменений, второе - влиянию на нее, экономику, инноваций. О вкладе деятельности человека в глобальное потепление до сих пор идут споры, а кое-кто этот вклад и вовсе отрицает. Но то, как сказываются рукотворные инновации на развитии и прогрессе передовых стран, какова их роль и значимость в современной жизни - очевидно уже не только нобелевскому комитету, ученым и экономистам, но и подавляющему большинству здравомыслящего человечества. Тем не менее, нам вновь и вновь приходится активизировать отечественную инновационную тематику, поскольку не раз ставившаяся задача «модернизационного прорыва» потому-то не раз и ставилась, что не удавалось воплотить в жизнь предыдущие решения. Казалось бы, все для их реализации есть: богатые недра, огромные ресурсы, в значительной степени сохранившаяся инфраструктура, постоянно «утекаемый», но, слава богу, до конца не растраченный творческий потенциал народа, однако… Вот последнее из перечисленного все нагляднее и обозначает ключевую проблему: прежде всего, неэффективное распоряжение тем, что мы называем «человеческим капиталом», для которого так и не создана плодотворная образовательная и предпринимательская среда. А это отнюдь не способствует высвобождение тех незаурядных креативных сил, какие только и могут сформировать…
• 11/2018 Злаковое человечество История людей - это история хлеба. Он - главный пищевой элемент, одна из важнейших сторон материальной и духовной культуры народов. Хлебные культуры легли в основу земледелия, приведшего, в конце концов, к возникновению самого феномена цивилизации как таковой. Возделывание злаковых стало «спусковым крючком» прогресса, без которого человеческое общество не могло бы развиваться в принципе. Поэтому днем рождения нашего мира с полным правом можно считать тот день, когда кому-то из вольных собирателей пришло в голову отказаться от поиска съедобных корешков и посадить в землю продолговатое зернышко дикой пшеницы. К X тысячелетию до новой эры рост численности людей на Земле привел к тому, что охота и собирательство уже не могли прокормить всех. Чтобы жить дальше, нужно было изыскать какой-то новый, более надежный способ добывания растительной пищи. Нашелся только один - водрузить на себя ярмо земледельца, труда тяжелого, но, как сказали бы сегодня, перспективного. Нашим предкам пришлось отказаться от бродячего образа жизни, перейти к оседлости, приобрести массу новых знаний и умений, придумать и изготовить новые специфические орудия труда, так как скребка, которым выкапывались раньше съедобные корешки из земли, явно было недостаточно. Следовало также научиться строить стационарное жилье, шить новую, более удобную одежду и ­обувь. Новые потребности, в свою очередь, стимулировали развитие техники строительства, ткацкой индустрии и животноводства, так как от животных требовалось теперь не только мясо, но и шерсть, шкура, волосы. Это привело к возникновению…
• 10/2018 Вероятно, в нашей гигантской, может быть, даже бесконечно большой Вселенной существует множество цивилизаций. И многие из них, подобно нам, пытаются понять, как могут выглядеть «другие» разумные существа, как они мыслят и действуют. Поиск инопланетян давно перестал быть уделом лишь писателей-фантастов, во всех деталях живописующих Великий Контакт. В последние десятилетия астрономы настойчиво ищут планеты за пределами Солнечной системы, где могла бы существовать жизнь. И пусть имеющиеся пока у нас средства наблюдения вряд ли позволят заметить «вторую Землю» в окрестности звезд, напоминающих Солнце, нам всё чаще удается обнаруживать более крупные планеты - так называемые «суперземли». На этих планетах, как и на их спутниках, могут сложиться вполне подходящие условия для развития жизни, например, там могут существовать океаны жидкой воды. По мнению астрономов, теперь мы знаем в Космосе гораздо больше мест, где следовало бы искать жизнь, и даже - теоретически - способны заметить признаки присутствия высокоразвитых цивилизаций. Астробиологи уже давно обсуждают, как могут выглядеть животные, населяющие далекие планеты, и какими удивительными способностями могут быть наделены носители высшего разума из чуждых нам миров - инопланетяне. Социологи, психологи и даже богословы оживленно обсуждают последствия контакта с внеземными гостями. Философы гадают, каких моральных заповедей придерживаются космические визитеры и готовы ли мы сами к тому, чтобы стать членами…
• 09/2018 Образование: традиции, шаблоны и новшества (пробьемся сквозь асфальт?) Ровно десять лет назад, к очередному учебному году, «Знание - сила» активно включился в обсуждение перемен, ожидающих отечественную систему образования. Участвовать в подобных прениях - традиционно для журнала, однако в том памятном году дискуссии приняли наиболее острый характер - в школу вводился Единый Государственный Экзамен. Вводился, как выяснилось, окончательно и бесповоротно, несмотря на беспрецедентную полемику, что, как и предсказывалось, и по прошествии десятилетия не сняло, а во многом и усугубило проблемы как средней, так и высшей школы. Это особенно проявилось сейчас, когда на самом высоком уровне поставлена задача совершить резкий скачок в развитии науки, технологий, инноваций, выстроить «цифровую экономику». В какой же степени образовательные реформы, задуманные много лет назад, отвечают новым вызовам? Такого рода преобразования - игра вдолгую. Предусмотреть в непрерывно меняющемся мире отдаленные последствия столь масштабной перестройки непросто. Но, по крайней мере, необходимо провести честный анализ сделанного и выяснить, насколько выросшее «поколение ЕГЭ» заточено на решение новых задач, в какой мере способно включиться в создание так требуемого стране инновационного продукта. И возможно ли это в принципе, если формирование будущего инноватора происходит в атмосфере шаблонных подходов, стандартов, единообразия - что в учебниках, что в методах преподавания, что в обюрокраченной работе учителя? Тем…
• 08/2018 Ровно 70 лет назад, в августе 1948 года на сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина (ВАСХНИЛ) были упразднены важнейшие разделы биологии. Главной жертвой стала генетика, но вместе с ней разгрому подверглись эволюционная биология, цитология и некоторые прикладные дисциплины. Вместо них отныне советским ученым вменялось развивать «мичуринскую агробиологию» - эклектический коктейль из натурфилософских рассуждений, обрывков устаревших концепций и невежественных фантазий доморощенных «теоретиков». Приговор наукам был вынесен высшим политическим руководством страны, но публичное оглашение его и приведение в исполнение было возложено на лидера «мичуринцев» Трофима Лысенко, ставшего живым символом расправы. Эти события и последовавшие за ними полтора десятилетия засилья шарлатанов давно получили заслуженную и однозначную оценку, как в истории науки, так и в глазах общества. Казалось бы, сегодня для разговора о них лучше всего подошел бы бесстрастно-академический тон исторического исследования - тем более, что многое в истории лысенковщины все еще остается почти неизученным. Но в последнее время в российском публичном пространстве все настойчивее звучат голоса защитников «оклеветанного самородка». Сегодня реабилитировать имя убийцы отечественной биологии пытаются не только анонимные блогеры и штатные авторы маргинальных изданий, но и люди с солидными научными регалиями и газеты, некогда воспринимавшиеся как эталон интеллигентной журналистики. В апреле этого года заместитель министра сельского хозяйства РФ Иван Лебедев на круглом столе думского комитета по науке и образованию назвал Лысенко «великим ученым», поставил его в один ряд с Николаем Вавиловым и объявил, что преклоняет перед ним…
• 07/2018 Отечественное кораблестроение в прошлом и настоящем В 2017 году исполнилось 350 лет отечественному государственному судостроению. В середине XVII века Россия вела активную торговлю с народами прикаспийского бассейна, в первую очередь с Персией. Товары перемещали прежде всего караванами баркасов по Волге и Каспию. Однако, там купцов, как российских, так и иностранных, поджидали целые флотилии ушкуйников - русских пиратов и других разбойников. Государь Алексей Михайлович Указом от 19 июня 1667 года повелел повести с ними решительную борьбу, для чего начать строительство боевых кораблей для действия в низовьях Волги и на Каспии. Верфь для этого заложили в Дединове на Оке, где давно ловили рыбу для царского стола и где умели строить большие рыбацкие лодки. Общее руководство исполнением Указа было возложено на знаменитого сподвижника царя Афанасия Ордин-Нащокина. Флагманом будущего флота стал трехмачтовый боевой корабль «Орел». На нем впервые подняли государственный триколор - по тогдашней терминологии бело-лазорево-червчатый. Спуск корабля на воду состоялся 19 мая 1668 года. Мы напомним историю создания корабля «Орел» и расскажем о современном состоянии отечественного судостроения, о том новом, что происходит в этой сфере промышленности и связанной с ней науке. Содержание номера ЗАМЕТКИ ОБОЗРЕВАТЕЛЯ Александр Волков Большим кораблям - большое плавание! НОВОСТИ НАУКИ В рубрике: Найден источник загадочного гамма-излучения. Супервулканы и опасности для человечества. Тайна вытянутых черепов. ГЛАВНАЯ ТЕМА Отечественное государственное судостроение: от корабля «Орел» до атомных ледоколов-гигантов ГЛАВНАЯ ТЕМА Андрей Шаблин…
• 06/2018 Неожиданный Чехов: от Коломбо до Монте-Карло Музеи не только распахивают перед нами окна в эпоху, когда жил их главный герой, но и помогают обратить внимание на самого человека, которому посвящена экспозиция, рассмотреть его личность (она за известностью обыкновенно теряется, уступая место стереотипам. А уж если, не дай бог, писатель входит в школьную программу! - так и тем более). Именно музеи, с их, казалось бы, застывшими собраниями вещей, напоминают о том, что человек неисчерпаем. Задумаемся, бродя по залам музея А. П. Чехова: так ли уж хорошо мы его в свое время прочитали и вообще, укладывается ли живой Антон Павлович в шаблоны в наших головах? В Чехове еще есть что открывать - это становится ясным уже в первом из материалов Главной темы номера: рассказ Натальи Рожковой об исследователе Чехова Александре Чудакове и о написанной им для школьников (но читается и нами, взрослыми, - взахлеб) чеховской биографии. История одного из прототипов Чехова, разведанная Татьяной Соловьевой, отправляет нас на Сахалин чеховских времен. Но если сахалинская поездка писателя известна многим, то отношения его с Европой (а ведь он был страстным путешественником!) - куда меньше. Вена и Венеция, Рим и Неаполь, Ницца и Монте-Карло, Везувий и рулетка (игроком он был не менее страстным) - всё это мало вяжется с его обликом, верно? - Дмитрий Капустин и Сергей Жуков убедят нас в обратном. И, наконец, Эрнест Орлов (заместитель директора Государственного литературного музея имени В. И. Даля по научной работе, руководитель…
• 04/2018 Космос: время активного освоения «Астрономия нам нужна так же, как нужны все, даже самые экзотические, ветви науки, искусства и ремесла… Я не рассчитываю, что нынешнее поколение генералов и политиков это поймет. Прицел следует брать на будущее поколение, которое сегодня ходит в школу». Так писал в августе 2002 года на страницах «Знание - сила» известный популяризатор астрономии Владимир Сурдин. Увы, именно тех учащихся вскоре этого предмета и лишили, изгнав его из школы. Похоже, время осознания ошибки наступило - сменившись, руководство нашего образования, видимо, помудрело, и решение о включении астрономии в школьную программу недавно принято. Уверены, что этому обнадеживающему нас событию способствовали усилия ученых, инженеров, педагогов и журналистов, для кого было очевидно, что пренебрежение к одной из важнейших естественнонаучных дисциплин чревато отставанием в технологическом развитии России, терявшей свои позиции в освоении космоса. Посильный вклад в поддержание интереса к астрономической тематике, надеемся, внесли и мы - все эти годы с наших страниц не сходила рубрика «Космос: разговоры с продолжением»; также «Знание - сила» совместно с Музеем космонавтики организовал лекторий, где можно было напрямую общаться с учеными и популяризаторами науки. Не раз их выступления становились основой для Главной темы журнала. Вот и сегодня в ней будет продолжаться начатая в прошлом номере переработанная для печати…
• 03/2018 Музей непрочитанного классика В СССР он был наиболее издаваемым из советских писателей: с 1918 по 1986 годы общий тираж его изданий, числом 3556, составил более чем 242 миллиона экземпляров. (Где теперь все эти издания? Многие ли берут их в руки?) А если учитывать писателей и русских, дореволюционных, то даже и тут Горький уступит лишь Пушкину и Льву Толстому - вместе с которыми, да еще с Маяковским, его усатый профиль, символ всего официального, обязательного, навязанного (значит - ненастоящего, мертвого!) косился на нас со школьного фасада десять лет подряд. Смотрел он и с первой страницы «Литературной газеты», и со стен станций метро; не было, кажется, ни одного населенного пункта в Советском Союзе, в котором не оказалось бы улицы Горького. Верный, кажется, путь к тому, чтобы быть непрочитанным. Кстати сказать: несмотря на фантастические по нынешним временам тиражи, полного собрания его сочинений нет до сих пор). Ни советское время, когда Горький был явлением куда более идеологическим, чем литературным, ни последовавшее за ним время постсоветское с его вполне понятным отталкиванием от «буревестника революции» и желанием поскорее его забыть не способствовали адекватному и просто внимательному прочтению того, что он, собственно, написал. Кажется, теперь нас, наконец, отделяет от его времени расстояние, достаточно большое для того, чтобы посмотреть…
• Архив номеров

История пишется победителями, соответственно корректирующими историческую память. Апофеозом событий 1917 года считалась Октябрьская революция, в результате которой «буржуазное» Временное правительство было свергнуто, и на II Всероссийском съезде Советов была провозглашена Советская власть. Антибольшевистские силы настаивали на другом: в результате заговора было свергнуто законное «демократическое» правительство и был установлен деспотический режим.

В последующие годы всевозможными средствами - прежде всего кинематографическими - была создана впечатляющая картина «штурма Зимнего дворца» - последней цитадели старого режима. Выдающийся кинорежиссер С. Эйзенштейн выражал уверенность, что именно его образ «Великого Октября» превратится в романтическую матрицу российской революционности. Нечто подобное и случилось.

Конечно, даже в СССР образ «Великого Октября» заметно менялся. В последние годы существования коммунистического режима считалось, что «решающее событие» 1917 года было на редкость бескровным: погибло лишь шестеро революционных солдат (установить их имена никто не удосужился). Жертвы с другой стороны вообще исчезли из поля зрения историков - зачем считать «врагов»? Даже в лучшей работе, посвященной захвату Зимнего дворца, о его защитниках говорилось немного - основное внимание уделялось нападавшим. На деле это была пассивная осада с беспорядочным обстрелом. Среди осаждавших было свыше четырех тысяч матросов, до трех тысяч солдат и три тысячи двести рабочих-красногвардейцев.

Как ни странно, «наступавшие» рассчитывали захватить во дворце премьера А.Ф. Керенского. Между тем он на глазах у многочисленных толп, «осаждавших» Зимний, спокойно выехал в сторону Гатчины в собственном автомобиле, сопровождаемый машиной американского посольства. Он направлялся туда, рассчитывая на верные правительству войска. Поездка оказалась безнадежной.

Старая власть была обречена. Стоит, однако, уточнить детали происходившего, используя ранее неизвестные источники. Их анализ показывает, что власть скорее развалилась сама по себе, нежели была свергнута восставшим народом.

В прошлом считалось, что захват власти большевиками готовился в большой тайне. На деле трудно представить себе «заговорщиков», выступления которых ждали на протяжении нескольких месяцев. Между тем события развивались довольно вяло, хотя сам В.И. Ленин стал требовать от своего окружения решительного выступления почти сразу после июльских событий. Он упорно доказывал, что «кризис назрел», «промедление смерти подобно», ибо силы контрреволюции растут. Увы, его предложения «защитить революцию» не вызывали энтузиазма среди большинства большевистских лидеров.

Дело в том, что надежды на «мирный» и «законный» переход власти к Советам на готовящемся их всероссийском съезде у других большевистских лидеров всё еще сохранялись. Трудно сказать, что сыграло при этом решающую роль: остаточные «иллюзии» парламентаризма, привычка к легальной деятельности, боязнь потерпеть поражение. Как бы то ни было, от письменных призывов Ленина словно отмахивались; его воинственные предложения оставались втуне. Считалось, что Ленин попросту оторван от событий.

Между тем, кризисные явления в стране нарастали. Учитывая это, одна часть большевистских руководителей считала, что следует действовать согласно воле будущего Учредительного собрания, другие рассчитывали прийти к власти с санкции II Съезда Советов. И только Ленин требовал немедленного восстания против существующего правительства. Однако события разворачивались скорее стихийно.

Желающих защищать старую власть почти не осталось. Инженер П.А. Пальчинский, словно по недоразумению став начальником обороны Зимнего дворца, констатировал «беспомощность» и «безнадежность настроений» у военных руководителей, отсутствие планов защиты правительства, общий «кавардак», «растерянность и вялость офицеров и отсутствие настроения у юнкеров» - они стремились покинуть дворец.

Тем временем В.И. Ленин отправился с конспиративной квартиры в Смольный. Однако его неожиданное появление там вряд ли особенно ускорило ход событий. Он потребовал от представителей Военно-революционного комитета (ВРК) скорейшего захвата телеграфа, телефона, мостов и вокзалов. Эти призывы скорее относились к области риторики, так как солдатские массы склонялись к нейтралитету, однако кольцо окружения Зимнего дворца все же сжималось. Сыграло свою роль и то, что многочисленные солдатские казармы были расположены намного ближе к Зимнему дворцу, чем военные училища. Наконец, в 10 часов утра 25 октября ВРК выпустил знаменитое обращение «К гражданам России». В нем утверждалось, что «Временное правительство низложено», а государственная власть «перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов - Военно- революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона». Мнения самих рабочих и солдат, впрочем, никто не спрашивал. Этот документ, скорее, был призван оказать воздействие на многочисленную массу колеблющихся, не решивших, с кем они.

Военно-революционный комитет состоял не только из большевиков, в его состав входили и так называемые левые эсеры. Нельзя сказать, что он был вполне управляем со стороны большевистского руководства. Поначалу собирались захватить Зимний дворец в полдень. Затем сроки переносились последовательно на три часа дня, затем на шесть вечера. Наконец, никаких сроков уже не назначали. Слишком многим хотелось избежать кровопролития, а потому события развивались стихийно. В их основе лежал не политический расчет, а скорее противоречивые эмоции: от готовности расправиться с «буржуями» и пограбить «награбленное» до желания остаться в стороне от пугающего хаоса.

В самом дворце, в большом Малахитовом зале, заседало Временное правительство, точнее его часть - некоторых министров попросту не пустили во дворец. Собравшиеся констатировали безнадежность положения.

Противники большевиков словно уподобились зрителям, не знающим, как оценить развертывающуюся перед ними непривычную пьесу. Командующий Петроградским военным округом Г.П. Полковников через четверть часа после появления обращения ВРК сообщал, что «положение в столице угрожающее», «идет планомерный захват учреждений, вокзалов, аресты». Вскоре члены Временного правительства его сместили, заменив еще менее подходящей фигурой министра социального обеспечения кадета Н. М. Кишкина. Многие противники большевиков были убеждены, что «петроградский гарнизон снимает Временное правительство как горничная тряпкою пыльную паутину». Масса обывателей, привыкшая к пертурбациям во власти, даже не задумывалась о происходящем.

Особенностью событий ночи с 25 на 26 октября 1917 года была их крайняя хаотичность. Представления об «образцово осуществленном большевистском перевороте» не выдерживают никакой критики - толпы, окружавшие Зимний дворец, если и стремились проникнуть внутрь его, то скорее из чистого любопытства. Что касается защитников Зимнего, то они представляли собой еще более недоумевающую и растерянную массу.

Среди оборонявшихся можно выделить несколько численно неравноценных групп. До 9 часов вечера 25 октября в Зимнем находились так называемые ударники (офицеры и солдаты особых «батальонов смерти»). Но они покинули дворец, считая, что их место на фронте, а не в тылу. Вторую представляли уральские казаки (три сотни). Они также ушли из дворца около 9 часов вечера, оставив пулеметы и орудия юнкерам.

Другой боеспособной группой защитников Зимнего дворца могли стать офицеры (помимо тех, которые возглавляли юнкерских роты). Увы, похоже, что основная их масса попросту перепилась и занялась выяснением отношений между собой. К оборонявшимся примкнула группа настроенных по- боевому инвалидов - георгиевских кавалеров (более 40 человек). Однако, вряд ли они вдохновили своим присутствием остальных.

Еще одну группу оборонявшихся (полурота - 136 человек) составляли женщины-ударницы. Они также пытались покинуть дворец, считая, что их место на фронте. Однако это не удалось - ударницы попали под обстрел, причем одна из них была смертельно ранена.

Самую многочисленную группу оборонявшихся составляли юнкера. В принципе они представляли наиболее дисциплинированную и послушную власти часть вооруженных людей в российских городах. Но они обычно поддерживали относительный порядок одним фактом своего присутствия, а в качестве активной военно-полицейской силы использовались редко. Значительная часть юнкеров придерживалась умеренно социалистических ориентаций. Среди них было немало беженцев из западных губерний. Обладая достаточным образованием, они надеялись в военных училищах переждать российскую смуту. Последующие протоколы допросов некоторых из них показывают, что их призвали во дворец для «борьбы с погромами» и несению караульной службы, а не для его обороны.

Общую численность войск, так или иначе привлеченных к защите дворца, можно установить довольно точно: к 6 часам вечера внутри него сосредоточилось до двух тысяч штыков. Это была внушительная сила, при продуманной обороне, а, главное - решимости сражаться, с ее помощью можно было сдержать нападавших противников, организованных не лучшим образом. Но «боевого духа» защитникам Зимнего как раз и не хватало.

Некоторые юнкера, едва прибыв во дворец, вновь начали митинговать. Призывы Пальчинского исполнить свой долг и защитить законную власть отнюдь не вдохновили их. В сущности, защищать Временное правительство было некому - недоучившиеся военные инженеры и врачи могли оказать серьезное сопротивление разве что с отчаяния.

С чисто военной точки зрения организовать эффективную оборону дворца силами в две тысячи штыков против двенадцатитысячной массы не желавших лезть под пули людей, было совсем не трудно. Стрельба по дворцу началась независимо от юнкеров, готовых также объявить «нейтралитет». В ответ из орудий на Дворцовой площади велась только одиночная холостая стрельба - этого хватало на то, чтобы временно рассеять, но тем самым и основательно раздразнить толпы «восставших». Между тем военные власти бессистемно и с запозданием реагировали на просьбы о присылке войск в центр страны. Находящийся неподалеку штаб Петроградского военного округа был переполнен праздношатающимися, включая всевозможных, как сообщалось, «авантюристов, ораторов, агитаторов».

В чисто военном отношении «штурмующие» были подготовлены не лучше оборонявшихся. Многими двигало желание прихватить что-нибудь для себя в царских покоях. К тому же пребывание внутри помещения казалось им более привлекательным, нежели сидение у костров или непонятные перемещения по улицам на холодном петроградском ветру. Создается впечатление, что руководители противостоящих лагерей действовали почти наугад, но при этом за антибольшевистскими силами стояла слабеющая инерция слепой репрессивной машины, а за их противниками - энергия растущего хаоса.

Однако «восстание» развивалось крайне вяло: два холостых выстрела знаменитой «Авроры» в 9 часов 40 минут вечера отнюдь не вдохновили солдат и красногвардейцев на решительные действия. Сигналы, а затем и орудийная стрельба с Петропавловской крепости также запаздывали: то пушки оказывались неисправными, то нужных снарядов не находилось. Наконец, около 11 часов вечера начался обстрел Зимнего дворца. Большинство снарядов разорвалось над Невой, но один из них разбил угловое окно над залом, где заседали члены Временного правительства. Ни о каком сопротивлении они уже не помышляли.

С другой стороны, никто не собирался штурмовать Зимний дворец через Дворцовую площадь: его «захват» состоялся скорее в результате стихийного проникновения любопытствующих солдат и матросов со стороны Миллионной. Обычно они разоружались юнкерами. Однако постепенно внутри дворца скопилось куда больше «нападавших», чем его «защитников». Тогда последовал обратный процесс: началось разоружение юнкеров. Процесс был почти бескровным: точно известно, что лишь на следующий день один матрос выстрелом в голову убил одного из арестованных юнкеров во время препровождения их в Петропавловскую крепость.

Тем временем в Смольном заседал II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. По сведениям «Рабочей газеты», к моменту его открытия явилось 562 делегата. Среди них было 252 большевика, 155 эсеров различной ориентации, остальные представляли более мелкие партийные группы. Были и беспартийные. Присутствовали также многочисленные «гости», включая иностранцев. Формально на съезде не оказалось необходимого кворума: требовалось не менее 2/3 делегатов от численности предыдущего съезда Советов. Но «нелегитимности» проходящего съезда как будто никто не замечал. Все понимали, что решающие события происходят за его пределами.

Поначалу делегатам съезда пришлось стать свидетелями длительных препирательств между большевиками и умеренными социалистами, говорившими о преступности вооруженного выступления против законного правительства. В конечном счете, противники большевиков покинули съезд в знак протеста против насилия над «волей народа». Большевикам осталось лишь перехватить власть, от борьбы за которую их противники явно отказывались. Это облегчило задачу по проведению в жизнь пресловутых «ленинских декретов».

Усилиями большевистской пропаганды II Съезд Советов предстал поистине судьбоносным. На деле психологическая атмосфера съезда стороннему человеку могла показаться странноватой. «…Никакого подлинного энтузиазма и глубокой серьезности - так, обыкновенный митинг…», - уверяли очевидцы. Казалось, все пребывали в полусонном ожидании развязки.

Тем временем события в Зимнем к развязке близились. Около 2 часов ночи в зал заседания Временного правительства ворвалась возбужденная толпа, готовая расправиться с министрами. Ее с трудом успокоил Антонов-Овсеенко, объявивший, что Временное правительство арестовано. Министров не без труда переправили в Петропавловскую крепость.

А между тем, на Съезде Советов, с которого большевики взялись отсчитывать «эру социализма» в России, не было принято никаких социалистических решений. Съезд просто дозволил крестьянам доделить землю, а солдатам дал понять, что зимовать в окопах необязательно. Более того, все граждане получили гарантию, что выборы в Учредительное собрание пройдут в срок. На этом фоне известие о появлении чисто большевистского правительства - Совета народных комиссаров - не особенно впечатляло.

Историческая символика не всегда совпадает с реалиями прошлого. Из двух знаменитых декретов съезда, вроде бы самолично написанных Лениным, один был воспроизведением собранных эсерами крестьянских наказов о земле, где говорилось о ее «социализации», то есть о переходе под контроль крестьянских общин (которым вместе с тем предлагалось как- то ужиться с подворным землевладением).

Декрет о земле Ленин зачитал «спотыкаясь и путаясь» в силу неразборчивости текста. Трудно утверждать, что он «навязал свою волю», скорее он попытался упорядочить то, чего жаждали крестьянские массы. «Эпохальный» документ не вызвал никаких прений, лишь один делегат был против (при 8 воздержавшихся), а масса присутствующих, как отмечали наблюдатели, «рукоплескала, вставала с мест и бросала вверх шапки».

Другой большевистский акт - Декрет о мире был не законодательным актом, а то ли призывом, то ли пожеланием - превратить «войну империалистическую в войну гражданскую» (мировую). Разумеется, он был утопичным. Но и то, и другое могло быть истолковано массами по- своему. Это также помогло последующим пропагандистским усилиям большевиков: революция была объявлена «миролюбивой», триумфальному шествию которой могли помещать лишь «международные империалисты».

Как ни парадоксально, лишь 75% формальных сторонников Ленина поддержали лозунг «Вся власть Советам!», 13% рядовых большевиков устраивал девиз «Вся власть демократии!», а 9% даже считали, что власть должна быть коалиционной. Однако эти странности «общенародной поддержки» большевизма не замечались десятилетиями.

Вернемся к дворцу. Обилие среди юнкеров лиц с «нерусскими» фамилиями не должно удивлять: в петроградские военные училища шли безработные беженцы из прибалтийских губерний - им попросту некуда было деваться. К тому же в военные школы хлынули всевозможные «карьеристы тыла». Ну, а евреи очень активно шли в военные училища уже потому, что им это впервые было разрешено - так они пытались повысить свой социальный статус.

В любом случае, юнкера явно не относились к числу тех, кто был готов стрелять в солдат и матросов - это ясно из протоколов допросов. Возможно, знай они, что их ожидает в качестве пленников, они вели бы себя по- другому.

Совершенно очевидно, что в массе своей юнкера не желали участвовать в гражданской войне. Со своей стороны, большинство нападавших вовсе не отличалось «классовой» агрессивностью. Солдаты броневого батальона в Петрограде, на которых надеялись обе стороны, упорно хотели сохранить нейтралитет, солдаты, блокировавшие Зимний, совершенно не понимали, в какой акции они участвуют - их уговорил принять сторону большевиков Н.В. Крыленко, представивший дело так, что те всего лишь обороняются.

«Штурм Зимнего» складывался из бесчисленного множества неопределенностей. Страх непредсказуемости - обычное состояние людей, оказавшихся в исторической «точке бифуркации» - в полном смысле слова правил событиями, заставляя людей моментально звереть и столь же быстро остывать от гнева при «прояснении» ситуации.

Вспышки ненависти, переполнявшие победителей, менее всего были порождены «классовым сознанием». Не случайны были антисемитские настроения среди нападавших. Еврейские газеты с ужасом сообщали, что «люди, ворвавшиеся в Зимний дворец по приказу Бронштейна, бешено выкрикивали: «Дайте нам жида Керенского!». Писали также, что революционные солдаты с особой охотой расправляются с юнкерами-евреями. Так, сообщалось, что на Преображенском еврейском кладбище в присутствии тысячной толпы было предано земле до 50 жертв большевистского переворота. Среди похороненных было 36 юнкеров военных училищ. Но они были убиты не в Зимнем, а позднее - при захвате Владимирского военного училища с целью разоружения юнкеров. Если количество жертв не преувеличено (что в те времена было делом обычным), то в роли палачей могли выступить скорее известные своей революционной оголтелостью матросы. Поэтому можно сказать, что защитникам Зимнего «повезло».

Впрочем, падение Временного правительства никем не воспринималось всерьез. Правда, некоторые солдаты заявляли, что старого правительства, «слава Богу», уже нет. Однако некоторые представители культурной элиты ухитрялись увидеть в происходящем своего рода эстетизированную символику. Через неделю после переворота известный художник и искусствовед А. Бенуа радовался, что «из- за выпавшего снега сразу все стихло». А у Зимней канавки можно было наблюдать «романтическую картину»: «блеск пылающих костров за черным силуэтом парапета моста», в которую органически вписывались «греющиеся у костров солдаты». Исторический нарратив дробится на события, которые каждый очевидец воспринимает по-своему, успокаивая тем самым свое мировосприятие, смущенное непонятным хаосом.

Разумеется, в исторической памяти длительное время сохранялась совершенно иная картина «штурма» или «захвата» Зимнего - ставшего важнейшим символическим актом победы «первой в мире социалистической» Октябрьской революции. Но современники воспринимали произошедшее иначе: продолжало действовать и издавать указы так называемое Временное правительство в изгнании; основная часть населения ожидала созыва Всероссийского Учредительного собрания, в длительность пребывания большевиков у власти никто не верил. Сами большевики не ощущали прочности своего положения. Поэтому они не спешили с «классовым» насилием, а их правительство, названное Советом народных комиссаров, несмотря на обилие выпускаемых декретов, также называлось Временным - пусть, в отличие от свергнутого, «рабоче-крестьянским». Миф о победоносном Октябрьском вооруженном восстании, увенчавшем «Великую Октябрьскую социалистическую революцию», утвердился намного позже, его воздействие на сознание в некоторой степени сохраняется и сегодня.

Что же в действительности случилось в октябре 1917 года? Вновь, как и в феврале 17-го, произошел скорее саморазвал недееспособной власти, нежели ее насильственное свержение. Большевики пришли к власти скорее с помощью стихийного бунта, вызванного презрением к негодному правительству, нежели организованного восстания. Объяснить парадоксальность этой ситуации с помощью известных идеологических постулатов было достаточно трудно, что и облегчило возникновению целого ряда «более понятных» мифов.

Мятеж не может кончиться удачей, -
В противном случае его зовут иначе.
С. Маршак

Вчера я получила такой комментарий от bbb2012 :

Ре-во-лю-ци-я. Октябрьская революция! Переворот - это когда одного отодвигают от власти и ставят другого, а дальше все живут как жили. Как на Украине, например. Панду геть, лалала.
Революция же - коренное изменение в жизни общества. Их было три. В 1905 у царя отобрали большое количество полномочий, создали законодательное собрание, отлучили от бюджета. В феврале 1917 свергли и к власти пришли капиталисты, страна из монархии превратилась в буржуазную республику. А в октябре и капиталистов свергли и страна превратилась в социалистическое государство, путь к коммунизму. Грррр. Я не зануда =)

Я считаю, что это утверждение вызвано пиететом его автора к Октябрю и отрицательной коннотацией слова "переворот".

Большой толковый словарь
ПЕРЕВОРОТ, -а; м. 1. Резкий перелом, коренное изменение в развитии, течении, ходе чего-л. П. в науке. П. в судьбе, в жизни. П. в литературе. Душевный, духовный п. Промышленный, технический п. П. в душе, в сердце, в уме, в характере, в нравах, во взглядах. Испытать п. от чего-л., под влиянием чего-л.
2. Коренное изменение существующей общественно-политической системы. Государственный, социальный, военный, политический, революционный, антиконституционный, реакционный п. Дворцовый п. (насильственное свержение монарха в результате политического заговора).

Толковый словарь Ушакова
2. Резкое изменение существующего общественно-политического строя. Государственный переворот Октябрьский переворот в 1917 г. ликвидировал в России власть буржуазии и установил диктатуру пролетариата. Социальный переворот.

В первые годы существования Советской России лидеров большевиков крайне мало интересовал вопрос о том, как называть события, приведшие их к власти. Так, Троцкий в своих статьях зачастую использовал слово "переворот" в качестве синонима к слову "революция", а Сталин и вовсе вынес его в заголовок юбилейной статьи, посвящённой десятилетию октябрьского вооружённого восстания. С лингвистической точки зрения большевистские вожди-антагонисты были абсолютно правы, ведь «переворот» – это не что иное, как буквальный перевод позднелатинского revolutio.

С течением времени в официальной советской пропаганде и историографии слово «переворот» употреблялось всё реже, уступая место "революции".

___________________________________

И да, я оставляю за собой право называть то, что произошло в октябре 1917 года переворотом, у меня к нему пиетета нет и советские пропагандистские формулировки мне не указ.

Сохранено

В прошлом столетии не было, пожалуй, иного, столь же значительного политического события, как революция 1917 года в России, в оценке кото­рого так поразительно расходятся, точки зрения, взгляды, суждения и оцен­ки. Для одних это была «великая революция», главное событие XX века, коренным образом изменившее социальный облик России и всей планеты, другие видят в ней национальную катастрофу, государственный переворот, вооруженный заговор, даже, как, например, академик А.Н. Яковлев - контрреволюцию, самую разрушительную в мировой истории. «Без полно­го осознания этого факта, - утверждает он, - нас еще долго будут пресле­довать мучительные вопросы, что же с нами случилось в прошлом и что происходит сегодня» 2 .

Тема Октябрьской революции не сходила со страниц российской и ми­ровой печати на протяжении многих десятилетий, вовлекая в острые споры и дискуссии представителей самых разных школ и направлений историчес­кой и общественной мысли. У откровенных противников Октябрьской революции, как и у ее искренних сторонников, взгляды и оценки определя­лись главным образом политическими мотивами. Но для большой группы исследователей октябрьские события - это прежде всего предмет научного познания, объективного исследования, требующий выявления как положи­тельных, так и негативных сторон этого важнейшего исторического собы­тия XX века.

Развернувшаяся вокруг данной проблемы нынешняя полемика отлича­ется особенно большой остротой и политической заданностью дебатов, весьма широким разбросом мнений. Во многом это связано с событиями, получившими развитие в России после развала Советского Союза. Пред­принимаются попытки обнаружить историческую аналогию между совре­менными российскими событиями и Февральской революцией 1917 года. Цель этой аналогии очевидна: воздать должное последней и принизить значение Октябрьской революции. Центр дискуссии все чаще и все дальше смещается в сторону не научных, а политических споров о словах и тер­минах, но не о природе и сущности самого явления. Примечательно, что сами вожди Октябрьской революции применительно к октябрьским собы­тиям использовали оба термина - «революция» и «переворот», - не делая особого различия между ними. В последнее же время эти термины обрели, как никогда прежде, ярко выраженный политический оттенок.

Оценка октябрьских событий 1917 года как контрреволюции близка той, которую давал им еще глава свергнутого в октябре 1917 года Времен­ного правительства А. Ф. Керенский, заявлявший, что «никакой новой рево­люции в октябре не было», а была контрреволюция, перерядившаяся «в рабочую блузу, в солдатскую шинель, в матросскую куртку» 3 . При этом «демократический социалист», каким считал себя то ли трудовик, то ли эсер Керенский, выдвигал два основных обвинения против большевиков, суть которых сводилась к утверждениям, будто последние насаждали «социа­-

лизм нищеты и голода», не имеющий ничего общего с подлинным социа­лизмом, и что они отрывали свой социализм от демократии, ради захвата власти отказывались от ими же провозглашенной преданности демокра­тическим принципам. Он убеждал себя и других в том, что нет и не может быть «социализма без демократии», как невозможно социальное освобож­дение там, где «не уважаются личность человека и ее права». При этом Керенский ссылался на мнения лидеров и теоретиков западноевропейской социал-демократии, в частности, на К. Каутского, утверждавшего, что строй, при котором революционное и социалистическое правительство стремится раздавить демократию, поражая все ее права, осужден на гибель и вовсе не в качестве жертвы насилия, под ударами которого он падет, и не в сиянии славы мученика, который превозносит свои убеждения превыше всего. Керенский соглашался с мнением германского социал-демократа, что такой строй погибнет, напутствуемый проклятием, как и подобает тому, кто предал свои убеждения во имя власти, кто своей ложью увеличил всеобщее несчастье, нищету, кто уничтожил все демократические завоева­ния народа 4 .

Если мотивы, побуждавшие Керенского искать в этих рассуждениях оправдание собственному поражению, еще можно понять и объяснить, то гораздо сложнее обстоит дело с позицией первоучителя русской социал-демократии Г.В. Плеханова, оказавшегося среди тех, кого Октябрьская революция скорее огорчила, чем обрадовала. Обращаясь с открытым пись­мом к петроградским рабочим, опубликованным через день после победы вооруженного восстания в столице и перехода власти в руки Петроградско­го Совета рабочих и солдатских депутатов, он пытался откровенно изло­жить свое видение случившегося. Эти события, писал Плеханов, «огорчают меня не потому, чтобы я не хотел торжества рабочего класса; а, наоборот, потому, что я призываю его всеми силами души и вместе с тем вижу, как далеко отодвигают его названные события. Их последствия и теперь уже весьма печальны. Они будут еще несравненно более печальными, если сознательные элементы рабочего класса не выскажутся твердо и решитель­но против политики захвата власти одним классом или, -еще того хуже, - одной партии. Власть должна опираться на коалицию всех живых сил страны, то есть на все те классы и слои, которые не заинтересованы в восстановлении старого порядка. Я давно уже говорю это. И считаю своим долгом повторить это теперь, когда политика рабочего класса риску­ет принять совсем другое направление. Сознательные элементы нашего пролетариата должны предостеречь его от величайшего несчастья, какое только может с ним случиться» 5 .

Октябрьские события в России, их характер и перспективы оживленно обсуждались в те дни не только большевиками и меньшевиками, но и пред­ставителями международной социал-демократии. Одни ее лидеры активно поддержали русскую революцию, другие не менее активно выступили про­тив. Даже среди истинных приверженцев революции было немало и тех, кто критиковал, правда, достаточно осторожно, некоторые негативные стороны революции, проявившиеся, по их мнению, уже на первом ее этапе. У них, в частности, вызывало законное беспокойство, как бы без­удержная и ничем не ограниченная революционная энергия масс не привела в сложной и во многом хаотической обстановке военного времени к ут­верждению искаженных представлений о социалистических ценностях, что

нанесло бы непоправимый вред и демократии, и социализму. Может быть, раньше других эту опасную тенденцию смогла разглядеть и острее других на нее реагировать выдающаяся деятельница рабочего движения Германии Роза Люксембург. Свои «грустные мысли» по этому поводу она изложила в работе, специально посвященной русской революции, которую она писала в сентябре-октябре 1918 г., находясь в заключении в Бреславльской тюрьме. Не скрывая своих симпатий и искренней поддержки Октябрьской революции, блестяще подтвердившей, по ее словам, «основной урок всякой великой революции, жизненный закон которой гласит: либо она должна очень быстро и решительно рвануться вперед, сокрушая железной рукой все препятствия и выдвигая все более далеко идущие цели, либо она будет очень скоро отброшена назад, за свой слабый исходный пункт и задавлена контрреволю­цией». И далее: «В революции не может быть остановки, топтания на месте, самоограничения первой же достигнутой целью. И тот, кто пытается перенес­ти на революционную тактику доморощенную премудрость из парламент­ских войн мышей и лягушек, показывает только, что ему столь же чужды психология, жизненный закон самой революции, как и весь исторический опыт, что они для него - книга за семью печатями». Вместе с тем ее крайне удивляло и даже раздражало то, как большевики и их вожди с первых же дней пребывания у власти стали расправляться с демократией, занялись судорож­ными поисками способа, позволяющего обойтись вообще без демократии.

Однако такое средство, возмущалась она, было бы «еще хуже, чем тот недуг, который оно призвано излечить; оно ведь засыпает тот живой источник, черпая из которого только и можно исправить все врожденные пороки общественных учреждений, - активную, беспрепятственную, энер­гичную политическую жизнь широчайших народных масс». Если власть, рожденная Октябрем, писала Люксембург, идет на подавление обществен­ной жизни, то тем самым она перекрывает источник политического опыта и дальнейшее развитие революции, или «надо признать, что опыт и раз­витие нужны были лишь до взятия власти большевиками, а, достигнув максимума, стали излишними». В результате замирает общественная жизнь, превращающаяся в ее видимость, деятельным элементом остается одна лишь бюрократия. «Общественная жизнь, - с сожалением отмечала Люксембург, - постепенно угасает, дирижируют и правят с неуемной энер­гией и безграничным идеализмом несколько дюжин партийных вождей, среди них реально руководит дюжина выдающихся умов, а элита рабочего класса время от времени созывается на собрания, чтобы рукоплескать речам вождей, единогласно одобрять предложенные резолюции». По сути это не что иное, как господство клики, такой, как «диктатура горстки политиков, т. е. диктатура в чисто буржуазном смысле, в смысле господства якобинцев» 6 . К сожалению, большевистские вожди не вняли ее весьма разумным предостережениям, отмахнувшись от них, как от назойливой мухи. В конце февраля 1922 г. В. И. Ленин, вспоминая о рукописи Люксем­бург, резко отверг ее критику в адрес большевиков, заявив, что она «ошиба­лась в своих тюремных писаниях 1918 года (причем сама же по выходе из тюрьмы в конце 1918 и начале 1919 года исправила большую часть своих ошибок)» 7 . Правда, советский вождь не уточнил, о каких именно ошибках Розы Люксембург шла речь.

С первых же дней свершения Октябрьской революции в рядах ее противников оказались самые разные политические деятели, партии и тече­-

ния- oт крайне правых до левоэкстремистских. Критика шла по различ­ным направлениям и охватывала широкий круг проблем, вокруг которых разворачивались острые дискуссии, не затихающие и в наши дни.

Октябрьская революция с первых же дней перехлестнула чисто россий­ские рамки, получив широчайшее международное звучание. Интерес миро­вой, прежде всего европейской, общественной мысли к проблемам Октябрь­ской революции был не в последнюю очередь продиктован нескрываемо настороженным отношением многих ученых и политиков к революциям вообще, и особенно к тем, что сотрясали Европу начиная с Великой французской революции конца XVIII века. Октябрьская революция сопо­ставлялась с французской, чтобы через их сходство высветить наиболее одиозные стороны последней и запугать современников неизбежным повто­рением самых мрачных и ужасных ее сторон, с особенной силой проявив­шихся на ее заключительном этапе, когда превалировали насилие и террор. Европейцам, самых разных убеждений и политических предпочтений, было трудно понять, а тем более одобрить то, с чем столкнулась тогда Франция. Революция, провозгласившая великие демократические принципы и нормы, призывавшая к свободе, равенству и братству, переродилась в нечто невооб­разимое и ужасное: в стране начался разгул террора, а якобинская дик­татура, оправдывая эти массовые кровавые расправы, кощунственно объя­вила их самым желательным и непосредственным путем к всеобщей демо­кратии и свободе.

Опасения, связанные с тем, как бы октябрьские события 1917 года не явились зеркальным отражением всего самого худшего и страшного, что произошло в ходе Французской революции, испытывали не только от­кровенные противники Октября. Отказ от сколько-нибудь убедительных аргументов в пользу утверждения демократических основ Октябрьской революции, равно как и сложность и противоречивость обстановки, сло­жившейся в России после Октября, лишь усиливали указанные опасения. А сами большевики устами своих вождей постоянно подчеркивали преемст­венность двух революций, демонстрируя свои симпатии к политической линии якобинцев-робеспъеристов, оказавшихся в конечном счете в неприми­римом антагонизме с демократией.

У Французской и Октябрьской революций действительно было немало общих черт и свойств. Однако это сходство ограничивалось в основном сферой выполняемых ими обоими разрушительных функций. Провозгла­шенные Французской революцией великие цели и идеалы обернулись свире­пой диктатурой и кровавым террором, которые стали прочно ассоцииро­ваться с настроениями и активностью левого крыла якобинских вождей. Диктатура, террор и насилие проявились и в ходе Октябрьской революции, но не на заключительном этапе, как во время Французской революции, а с самого начала, и в дальнейшем эта тенденция не только не ослабевала, но с каждым годом все более усиливалась, лишая революцию ее благород­ного ореола всенародного освободителя, борца за народное счастье, демо­кратию и подлинную свободу. Если история Французской революции оказа­лась накрепко привязанной к казни короля Людовика XVI, которого, по словам Робеспьера, следовало не судить, а карать, то на Октябрьскую революцию тяжелейшим нравственным грузом лег бессудный расстрел последнего российского царя и членов его семьи. Подобные преступления не могут пройти бесследно; никакие доводы в оправдание этой расправы не

могут вытравить их из общественного сознания. Они постоянно напо­минают о себе, вызывая трагические ассоциации и страшные исторические аналогии и параллели.

Сравнение двух революций совершенно естественно побуждало россий­ских и зарубежных исследователей глубже разобраться в смысле и значении русской революции, ее истоках, и предусмотреть возможные перспективы дальнейшего развития страны. Необходимо было понять причины и харак­терные черты, сближающие эти два едва ли не самых значительных револю­ционных эксперимента не только в европейской, но фактически и во всей мировой истории.

Октябрьская революция, как и французская, очень рано начала по­жирать своих героев. И это стало возможным в числе прочего и потому, что слишком велика была ненависть и к российским государственным структурам, и к политическим партиям и движениям, проявившаяся в ходе этой революции. Насилие превратилось в компас, указывающий кратчай­ший путь к социализму. Характерно, что среди вождей русской революции не нашлось ни одного, кто хотя бы на минуту усомнился в правильности и справедливости тезиса о невозможности построения социализма без насилия и массовых репрессий. Этому устрашающему и крайне опасному психологическому феномену пока еще нет четкого и ясного объяснения. Нам еще не раз придется обращаться к нему в ходе настоящего по­вествования.

Вряд ли является простой случайностью особенный интерес больше­вистских вождей к заключительному этапу Французской революции, когда установился режим якобинской диктатуры и на полную мощность зарабо­тала гильотина - это дьявольское изобретение доктора Ж. Гийотена. Под ее ножом все чаще оказывались не только представители свергнутых клас­сов, но и сами якобинцы. По некоторым данным, только за полтора месяца функционирования так называемого революционного трибунала на гильо­тину было отправлено 1285 человек 8 . И как бы не пытались якобинские вожди и их последователи оправдать режим террора и насилия революци­онной целесообразностью и неизбежностью факт остается фактом: именно якобинцы - первыми среди революционеров нового времени - возвели террор в отношении «врагов народа» в ранг государственной политики. Они были убеждены и в том, что управлять народом следует при помощи разума, но на практике этот тезис звучал демагогически.

Такая политика рано или поздно должна была потерпеть крах и она действительно завершилась поражением якобинства и личной трагедией его вождей. По-видимому, осознавая слабость и непопулярность своей полити­ки, якобинцы безуспешно искали всевозможные теоретические и юридичес­кие аргументы для оправдания своего террора. Робеспьер, например, дока­зывал, что это ни больше ни меньше как проявление добродетели, «не что иное, как быстрая, строгая и непреклонная справедливость». Террор, добав­лял он, это - «вывод из общего принципа демократии, применимого при самой крайней нужде отечества» 9 . И эти слова, призванные служить оправ­данием любого терроризма, как внутреннего, так и международного, при­надлежат не далекому от политики человеку, но дипломированному адвока­ту, проведшему не один год в стенах юридического факультета знаменитой Сорбонны! И обращены они были прежде всего к соратникам, для которых гильотина и демократия были решительно несовместимы.

Надо ли после этого удивляться, что на протяжении вот уже более двух столетий во французской и мировой историографии не утихают споры вокруг Французской революции конца XVIII века, высказываются поляр­ные суждения о ее вождях, характере и движущих силах, но особенно о ее якобинском этапе?

Противников робеспьеристов слишком часто упрекают в том, что они-де занимают в своей критике излишне «моралистическую» позицию, а политика, как таковая, по сути своей, вообще аморальна и безнравствен­на. И здесь со всей остротой встает вопрос о гуманистических или мораль­но-нравственых аспектах революции. А ведь именно пренебрежение этими аспектами революции (французской, в частности) не только принижает, но и подрывает, как свидетельствует богатый исторический опыт, значение самих революций как инструмента и средства освобождения и обновления человечества. Фактически этим отрицается высокая идейность и благород­ная направленность революции, на которую претендуют обычно ее лидеры.

Невозможно поэтому согласиться с мнением известного исследователя истории Великой французской революции А. 3. Манфреда, который писал: «Когда иные из политиков или историков молитвенно складывают руки, или возносят очи к небу, или иными жестами безмолвного отчаяния выра­жают свою скорбь по невинно погибшим душам, когда они клянут в крово­жадной жестокости Робеспьера или Сен-Жюста, изображая их ненасытны­ми демонами смерти, - все это должно быть отброшено как сознательное, насквозь лживое лицемерие, как попытка переложить на других вину за преступления, к которым были причастны их предки или они сами.

За возникновение терроризма как средства политики, политической практики ответственность несут не якобинцы, а их противники. Для якобин­цев революционный террор был, повторим в последний раз, лишь ответной мерой» 10 .

Такая «логика», целиком построенная на признании «революционной целесообразности террора», которую, кстати сказать, каждый революци­онер понимал по-своему, абсолютно произвольно и беспринципно, «об­лагораживает» любого террориста-революционера, допускающего такие «ничтожные слабости и просчеты», как попытку поставить интересы рево­люции выше прав и свобод личности. В «революционное сознание» внедря­ются убеждения, что «цель оправдывает средства», «лес рубят - щепки летят», «победителей не судят» и др. Рассматривать террор как «спаситель­ное средство», даже когда он превращается в жесточайший инструмент непримиримой борьбы со всяким инакомыслием, означает - не более и не менее- сознательно потворствовать грубейшим нарушениям демократи­ческих прав и свобод личности.

Было бы, разумеется, неправильным утверждать, что вожди россий­ской социал-демократии, в том числе и большевики, полностью разделяли взгляды и политическую линию якобинцев, включая и их отношение к тер­рору и насилию. В речи на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, проходившем спустя несколько дней после ок­тябрьских событий, Ленин, стремившийся выбить из рук противников аргументы, что большевики-де намерены повторить на российской почве якобинский эксперимент, писал: «Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильо­тинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем

применять» 11 . Это было явное лукавство. На самом же деле Ленин и боль­шевики не только восторгались робеспьеристами, но и рассматривали их как прямых предшественников революционной социал-демократии, при­зывали своих сторонников поступать так как якобинцы, беспощадно, «по-плебейски» разделываться с монархией и аристократией, «беспощадно уничтожая врагов свободы, подавляя силой их сопротивление» 12 , Яснее, пожалуй, не скажешь.

В советской историографии якобинская диктатура откровенно идеали­зировалась, проявившиеся в ходе французской революции серьезные соци­ально-политические, идейные и морально-нравственные противоречия на­рочито затушевывались, а террор старались оценивать самыми возвышен­ными эпитетами. Все это было рассчитано на то, чтобы всячески превознести героев Октябрьской революции, оправдать любые их действия, в том числе насилие и террор, сопутствовавшие этой революции (как и последовавшей за ней Гражданской войне). Конечно, и в не лучшие для советской исторической науки времена были историки, которые придер­живались иных взглядов и выступали против крайне упрощенных схем, исключавших саму возможность постановки вопроса о недооценке якобин­скими вождями, как и руководящим ядром Октябрьской революции, важ­ности демократических преобразований. Однако эти голоса не были ус­лышаны да и не они определяли погоду в «историческом цехе», где царили совсем другие порядки и иные нравы 13 .

Сдержанно-настороженное отношение ко многим аспектам октябрь­ских событий со стороны не только их откровенных противников, но и некоторых их сторонников, можно объяснить, как это ни покажется странным, международным влиянием Октябрьской революции, а также открывавшейся возможностью ее активного взаимодействия с зарубеж­ными, прежде всего европейскими, революционными силами. Едва ли не самое главное беспокойство вызывало то обстоятельство, что Октябрьская революция, порожденная мировой войной, многое позаимствовала из ар­сенала средств и методов, применявшихся в ходе боевых действий. Револю­ция отождествлялась с мировой революционной войной, а России с ее необъятной территорией отводилась своего рода роль военного плацдарма для развертывания этих сражений.

Реальность такой перспективы связывалась по крайней мере с двумя факторами. Во-первых, у большевиков довольно рано стала проявляться мессианская идея: стремление «осчастливить» народы соседних с Россией государств, навязать им русскую модель революции, даже если последняя и не отвечала особенностям революционно-освободительного процесса в этих странах. Во-вторых, социалистическая революция, как считали боль­шевики, нуждалась во внешней поддержке, соединении с мировой пролетар­ской революцией. Только при этом условии допускалась возможность перестроить Россию на социалистический лад.

Мировая социалистическая революция и мессианство - это две сторо­ны одной медали. Вместе с тем ставка на мировую пролетарскую револю­цию преследовала еще одну цель: приглушить критику Октябрьской рево­люции, исходившую как от внутренних, так и особенно внешних сил, выступавших против грубейших нарушений демократических норм и прин­ципов, принимавших в революционном экстазе все более массовый и опас­ный характер.

Тема «Революция и демократия» - вот тот оселок, на котором ис­пытывались и испытываются на прочность различные идеи, модели и схе­мы, связанные с восприятием и оценкой Октябрьской революции, а также с путями и формами дальнейшего развития ее принципов, целей и задач. Не желая признавать за октябрьскими событиями статус величайшего социаль­но-политического события XX века, их критики как прежде, так и теперь делали и делают упор главным образом на недостаточную связь этих событий с демократическими ценностями и гуманистическими аспектами. Ни в год революционных потрясений, ни в последующий период развития русской революции не было недостатка в авторах, склонявшихся к мысли, что Октябрьскую революцию следует рассматривать как еще один барьер, искусственно воздвигнутый на чрезвычайно узком пути, ведущем к демо­кратизации российского общества, а это, по их мнению, обязательно долж­но было привести к уничтожению с таким трудом появившихся на свет и весьма слабых ростков молодой российской демократии.

Большевиков обвиняли, что они идут напролом, не считаясь с объек­тивными условиями общественного развития России, постоянно пытаются форсировать события. Как отмечал один из первых историков русской революции, ее летописец H. Н. Суханов, все российские социалистические силы, к которым относились не только большевики, но и эсеры, меньшеви­ки и даже левое крыло кадетской партии, считали, что «надо держать курс на радикальный политический переворот» 14 , хотя полной ясности, во что он выльется и какими будут его программа и форма, у них не было. Успех Февральской революции во многом был обеспечен именно тем, что между социалистическими силами и течениями наметился определенный комп­ромисс и выработался своего рода консенсус, и с этим, по мнению Сухано­ва, должна была считаться каждая социалистическая партия и ее лидеры, если они действительно думали о благе России и ее народа.

Однако после Февраля ситуация на российской политической сцене стала резко меняться. Новая власть оказалась практически очень слабой, неспособной выполнить возложенные на нее задачи. Режим Керенского и керенщина дали зеленый свет Октябрьскому восстанию, которое, как писал Суханов, «доселе клеймят военным заговором и чуть ли не дво­рцовым переворотом», хотя фактически у него «не было врага», как и не пришлось вести массовые действия, боевые сражения, строить бар­рикады 15 .

Критика Суханова, как и многих других представителей социалистичес­ких партий и течений, была направлена не против того, что большевики решительнее и практически грамотнее других воспользовались создавшейся ситуацией, заявив свою претензию на обладание властью в стране. Неприем­лемы были формы и цели большевистской власти. Больше всего беспокоила судьба демократии, без полного и широчайшего развития которой России не суждено было подняться с колен. Первые же действия новых правителей по свертыванию тех немногих демократических завоеваний, которые только-только начали пробиваться сквозь суровую почву российской действитель­ности, вызвали резко негативное к себе отношение практически со стороны всех небольшевистских сил и течений, расценивших эти поползновения как попрание всех прежних согласованных договоренностей и соглашений. Осо­бенно их возмущал роспуск Учредительного собрания, в чем Суханов, как и другие, усмотрели «азиатское вероломство вождя» 16 , т. е. Ленина.

Вполне осознанный откат от позиций по такой ключевой проблеме, какой является органическая взаимосвязанность социализма и демократии, как и прямое их противопоставление и противостояние, с первых же дней революции в конечном счете оказалось главной и решающей причиной, которая и спустя 70 с лишним лет дала о себе знать и привела сначала к разложению, а затем и к распаду великого государства. А все начиналось, казалось бы, с не очень-то значительного обстоятельства - разрыва между словом и делом, который с каждым годом становился все более глубоким и опасным.

Это была самая существенная и тяжелейшая, после Великой француз­ской революции, плата за историческое беспамятство и пренебрежительное отношение к фундаментальным основам и принципам революции. Наказа­ние за это рано или поздно должно было наступить. История XX века не раз свидетельствовала, что ни один политический режим и никакой государ­ственный деятель, как бы умело и изобретательно они ни манипулировали общественным сознанием с целью якобы демократического оформления недемократической по своей сути системы власти, не могли сохранять ее в течение более или менее длительного периода.

Поражение нацизма в Германии и Италии, франкизма в Испании, милитаризма в Японии, колониальных режимов в Азии и Африке, военных диктатур в Латинской Америке и многие другие факты - яркие тому свидетельства. «Игры в демократию» неизбежно заканчивались политичес­ким банкротством тех, кто пытался использовать ее только для видимости, для политической маскировки. Чем хуже усваиваются эти исторические уроки и чем жестче меры, применяемые для укрощения демократии, тем тяжелее социальные и политические последствия подобных экспериментов. Явная недооценка якобинцами демократии в том обществе, которое они собирались построить, и стала камнем преткновения, преодолеть который им было не под силу, что и привело к резкому изменению всего хода Французской революции: к отступлению и отказу французских революци­онеров от ими же провозглашенных идеалов и целей.

Нечто похожее произошло и с большевиками, но в других условиях - уже в самом начале революции. И больше они не стремились к попыткам соединить демократию и социализм. Трудно сказать, на что, собственно, рассчитывали большевики, предпринимая столь рискованный во всех от­ношениях эксперимент, грубо разрывая и без того очень тонкую нить, связывавшую одно с другим. Вряд ли это можно объяснить их маниакаль­ной ненавистью к России, ее истории, культуре, религии, национальным традициям и обычаям, наконец, к самой ментальности русского народа или же чувством, которое они питали к обоим прежним режимам и своим политическим противникам, и уж тем более желанием Ленина отомстить за своего казненного царем Александром III старшего брата. Этот феномен трудно объяснить чем-либо иным, кроме, пожалуй, неумолимой и необуз­данной жажды власти, которая затемняла рассудок. Какой же надо было обладать самоуверенностью, чтобы сознательно идти на полный разрыв со своими недавними союзниками, пусть и не во всем надежными, и не бояться оказаться в полной политической изоляции, лицом к лицу с множеством невероятно сложных экономических, политических, социальных, идеологи­ческих проблем, требовавших неотложных и непривычных решений!

В те революционные дни многие политические деятели, в том числе

и большевистские, понимали ошибочность тактики, которая искусственно возводила преграды на пути к демократизации российского общества. Они справедливо полагали, что по мере развития революции трудности и кон­фликты могут возрастать и решение их потребует гораздо более тяжелых и дорогих издержек. Настораживало и то, что такое понимание характера и направленности русской революции, все более очевидный отход ее от демократических начал может привести к разрыву органических связей исторических эпох и поколений, забвению собственно российской истории. Немалое значение имело и то, что последней собственно отводилась роль «предыстории», а подлинная история России должна была начинаться лишь с октября 1917 года. Даже в наши дни некоторые авторы пытаются от­делить советский период от всей остальной российской истории, именуя его «советской цивилизацией», возникшей и существовавшей как бы в стороне, стоящей особняком по отношению к единой российской цивилизации и бо­лее того противостоявшей последней Подобные «теории» могут воз­никать лишь на очень сомнительной почве, только при отрицании своих исторических корней. Это прямой результат непонимания самой сути поня­тия «цивилизация». Сейчас уже вряд ли кто-нибудь станет отрицать, что цивилизация - это прежде всего совокупность черт и признаков, склады­вавшихся на протяжении многих веков и относящихся ко всему народу, а не к отдельной его части или классу, даже если последнему и удается навязать обществу свою диктатуру. Цивилизация - это системная целостность, образующаяся из вполне определенных культурных и духовных ценностей, существующих вне зависимости от классовых, а тем более партийных или идеологических и иных привходящих элементов. Если бы с победой каждой революции возникала новая цивилизация, то человечество уже давно бы лишилось своего драгоценнейшего отличительного признака - индивиду­альности и неповторимости, уникальной идентификации культуры данного народа, той совокупности черт и особенностей, которая собственно и сос­тавляет устойчивую общенародную общность - цивилизацию.

Величие и значение социальной революции определяются не только тем, насколько глубоко, последовательно и качественно изменяется общест­во, но и теми национальными и интернациональными целями, которые она ставит перед собой. Французскую революцию конца XVIII века называли «великой» именно потому, что она провозгласила такие цели и идеалы, которые содержали фундаментальные ценности, имеющие всеобщий харак­тер, отражавшие настроения передового человечества, выступавшего за социальное освобождение и нравственное обновление всего человечества. Она являлась великой еще и потому, что, как заметил Ленин, дала всему миру «такие устои буржуазной демократии, буржуазной свободы, которые были уже неустранимы» 18 . Эти устои и сегодня занимают существенное место в ряду признаваемых всеми или по крайней мере большинством народов мира ценностей, определяющих нравственные принципы и нормы общественной жизни, которых придерживается весь современный цивилизо­ванный мир.

Что же касается Октябрьской революции, то с сожалением следует признать, что провозглашенные ею социалистические идеалы и цели, имев­шие к тому времени широкую поддержку не только в России, но и во всем мире, не стали столь же «неустранимыми устоями» и поэтому не обрели всеобщей притягательной силы. Возможно, правы были те, кто

воспринимал Октябрьскую революцию прежде всего как чисто националь­ное явление и считал, что совершившаяся в России, она не обладает достаточно ярко выраженным демократическим характером. Это обсто­ятельство, по-видимому, и не позволяло ей осуществить подлинный прорыв во всех сферах общественной и государственной жизни страны и в сжатые сроки решить задачи, которые требовали гораздо больших исторических сроков. Впрочем, другие, напротив, полагали, что всем трем русским революциям не доставало как раз национальных черт именно в силу того, что они испытали на себе сильнейшее влияние внешних факторов. Примеча­тельно, что обе стороны в этом споре сходились в признании того, что вооруженное восстание в Петрограде и триумфальное шествие советской власти по необъятным просторам огромной страны можно, хотя и с некото­рой оговоркой, рассматривать как общедемократические движения со всеми вытекающими отсюда характеристиками и оценками.

Нынешние споры о причинах и характере Октябрьской революции носят не менее острый характер, чем в осенние дни 1917 года. Тогда настойчивые призывы к вооруженному восстанию часто наталкивались на сдержанное сопротивление тех, кто не был согласен с тем, что Россия будто бы давно созрела и даже перезрела для революции. Особенно резко отстаи­вал этот тезис Л.Д. Троцкий, решительно поддерживавший Ленина и не­истово веривший в успешную реализацию своей теории «перманентной» (непрерывной) революции, которую он без лишней скромности именовал «своеобразной и знаменательной», а себя причислял к теоретическим истол­кователям Октябрьской революции.

В оценке сложившейся к октябрю 1917 года в России революционной ситуации, как и в выработке курса на немедленное пролетарское восстание в Петрограде, между Лениным и Троцким существовало полное взаимо­понимание. Оба они довольно резко критиковали коллег, в том числе и членов ЦК РСДРП(б), в большинстве своем не разделявших эту точку зрения и считавших, что в России для социалистической революции время еще не наступило. Одни члены ЦК вообще противились восстанию, другие полагали, что момент для него еще не наступил, третьи занимали выжида­тельную позицию. Вспоминая впоследствии об этом противостоянии, Троц­кий писал, что никто до этого, кроме Ленина и, разумеется, его самого, «так властно и обнаженно не ставил задачу вооруженного переворота» и так не бичевал «тех большевиков, которые не понимают своего интернациональ­ного долга» 19 .

Этих двух самых влиятельных в ту пору большевистских вождей, руководителей Октябрьской революции объединял общий взгляд на петро­градское восстание как на начало и составную часть мировой социалис­тической революции, и, конечно, как на стимулятор к возникновению последней, ее развитию и расширению. При этом Троцкий разделял и ак­тивно поддерживал исходную позицию Ленина, рассматривавшего захват власти в России в качестве своего рода толчка сначала к европейской, а затем и к мировой революции, которая будет иметь несравненно большее значение для судеб всего человечества, чем для отсталой России. Для Троцкого это был «момент истины», реальная возможность осуществить на практике идею «перманентной» революции, которую он связывал не только с ликвидацией в России абсолютизма и крепостничества, но и с началом все более нарастающих социальных столкновений, восстаний, непрекращаю­-

щихся атак пролетариата на политические и экономические привилегии господствующих классов в мировом масштабе.

Разногласия в большевистском руководстве по вопросу об отношении к Октябрьской революции Троцкий пытался объяснить различием мировоз­зренческих подходов. Тогдашних партийных лидеров он делил на «тео­ретиков», к которым, естественно, относил и себя, и «практиков», которых презрительно именовал носителями «идей патриотического реформизма». «Придти априорно к идеям Октябрьской революции, - с нескрываемым снобизмом писал Троцкий, - можно было не в Сибири, не в Москве, даже не в Петрограде, а только на перекрестке мировых исторических путей. Задачи запоздалой буржуазной революции должны были пересечься с пер­спективами мирового пролетарского движения, чтобы оказалось возмож­ным выдвинуть для России программу диктатуры пролетариата. Нужен был более высокий наблюдательный горизонт, не говоря уже о более серьезном вооружении, чем то, каким располагали так называемые русские практики партии» 20 .

На самом же деле разграничительная линия, которую произвольно намечал Троцкий, проходила не столько по вопросу о предстоящем воору­женном восстании (хотя серьезность этих разногласий нельзя недооцени­вать), сколько по таким принципиально важным вопросам, как соотноше­ние национального и интернационального в развитии русской революции, вера большевиков в способность Октябрьской революции изменить ход общественного развития в России, направить ее по социалистическому пути, или же для строительства социалистического общества следует дожидаться мировой революции, для которой Октябрь был бы всего лишь плацдармом, своеобразным трамплином. Эти проблемы были действительно и очень острыми, и весьма чувствительными. Они такими и оставались достаточно длительное время, пока в партии и ее руководстве шел спор о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране.

Возможно, позиция большинства руководящего состава партии, весьма настороженно относившегося к ленинскому плану подготовки пролетарской революции, была продиктована тем, что слишком большой акцент делался на внешние факторы и слабо учитывались внутренние условия. Отсюда и возникало желание рассматривать русскую революцию не как продукт внутреннего развития, а как своего рода пороховую бочку, способную взорвать мировой капитализм и разжечь всемирный рево­люционный пожар.

Еще один аспект, объясняющий именно такое поведение партийного руководства, был связан с нечеткой позицией теоретиков большевизма по ключевому вопросу - о переходе России на рельсы социализма в случае победы пролетарского восстания в Петрограде. Во всяком случае, до апреля 1917 г. никто из русских марксистов, по словам того же Троцкого, вообще не верил в возможность построения социалистического общества в одной отдельно взятой стране, а тем более в России. Более того, считалось невозможным, что русские рабочие сумеют завоевать власть еще до того как в более передовых странах не будет установлена диктатура пролетари­ата. По мнению Троцкого, революционный процесс в России должен раз­виваться по следующей схеме: «Русская революция может развязать и, по всей вероятности, развяжет пролетарскую революцию на Западе, что, в свою очередь, обеспечит социалистическое развитие России» 21 . Он был

убежден, что русская революция может привести к социализму, лишь приняв международный характер; без прямой поддержки европейского пролетариата «рабочий класс России не сможет удержаться у власти и пре­вратить свое временное господство в длительную социалистическую дик­татуру» 22 .

Столь отчетливо выраженный международный акцент в позиции боль­шевистской партии по вопросу о характере предстоящей революции порож­дал всевозможные слухи и толки. В частности, упорно циркулировала молва о том, что враждебные России государства щедро финансировали революционные силы и движения, подрывавшие великую державу. Ми­нистр иностранных дел царского правительства С.Д. Сазонов утверждал, ссылаясь на уверения одного из лидеров немецкой социал-демократии Э. Берштейна, что Германия выделила на нужды русской революции 70 млн. марок 23 . П.Н. Милюков, которого никак нельзя заподозрить в сим­патиях к большевикам и их лидерам Ленину и особенно Троцкому, излагает этот вопрос несколько иначе. В его книге «История второй русской револю­ции», которую автор начал писать в 1918 г., находясь под свежими впечат­лениями от октябрьских событий, приводятся более скромные цифры. Речь идет о 207 000 марок и 400 000 крон, которые в те дни Германия через свои подставные фирмы в других странах, в частности, в Швеции перевела в распоряжение Ленина и Троцкого для закупки оружия и доставки его в Россию. Милюков в своей книге говорит о «солидной германской помощи деньгами и оружием», которая будто бы шла на поддержку большевиков, не исключая, впрочем, и полностью фальсифицированного характера до­кументов, на которые ссылались российские официальные лица и которые распространялись в прессе, хотя и считал, что большевики перешагнули через определенную черту совести и морали 24 .

По словам Суханова, к распространению слухов о германской помощи большевикам, как и к инсинуациям, связанным с возвращением Ленина в Петроград в апреле 1917 г. через Германию в запломбированном вагоне, приложил усилия и сам Милюков, который как министр иностранных дел Временного правительства направил телеграммы союзным государствам с настоятельной просьбой принять все меры, чтобы не допустить возвраще­ния русских эмигрантов на родину. Когда об этом стало известно широкой российской общественности, то в газетах, как отмечает Суханов, были опубликованы заявления тех, кто видел милюковские телеграммы, в част­ности, в российской миссии в Копенгагене, и запрашивал Милюкова, не подложные ли эти телеграммы. Однако министр предпочел отмолчаться. Говоря о том, что у русских эмигрантов не было ни малейшей возможности добраться до России иными путями, не пользуясь услугами германских властей, Суханов добавляет: «Каждому понятно, что германские власти, идя в данном случае навстречу интересам русских граждан, преследовали при этом исключительно свои собственные интересы: они, конечно, спекули­ровали на том, что русские интернационалисты в условиях революции расшатают устои русского империализма, а затем оторвут Россию от грабителей-союзников и толкнут ее на сепаратный мир... Русские интер­националисты-эмигранты отдавали себе полный отчет в настроении гер­манских властей и по достоинству оценили источник их милости» 25 .

Но вернемся к Октябрьской революции, споры о которой продолжают­ся и поныне. Разграничения в этих спорах пролегают не только между

пониманием и толкованием изначально заложенных в русской революции двух тенденций: внутренней, связанной с усилиями, направленными на построение социализма в одной отдельной стране - России, и внешней, имевшей главной целью подталкивание мировой пролетарской революции, от успеха или неуспеха которой должен был прямо зависеть успех социалистичес­кого эксперимента в России, превращавшейся таким образом в своеобразный опытный полигон. Для вдохновителей и сторонников второй тенденции Октябрьская революция являлась войной, без которой никакие революцион­ные задачи и цели не могут быть достигнуты. Столь откровенные абсолютиза­ция и восхваление войны приводили некоторых теоретиков Октябрьской революции к суждениям и выводам, вообще не оставлявшим места для созидательной деятельности. Один из таких партийных теоретиков Н. И. Бухарин уверял, что грандиозный мировой переворот, который непре­менно наступит после Октября, будет включать в себя как оборонительные, так и наступательные войны со стороны победоносного пролетариата. Причем предпочтение должно отдаваться именно наступательным войнам, которые, по его словам, будут все более и более принимать характер гражданских войн, «переходящих в организованную классовую войну», разворачивающуюся как внутри страны, так и на международной арене, победа которой будет означать восстановление единства общества на началах его полного «деклассирования». Тогда только и наступит «полный безгосударственный коммунизм» 26 .

В эпоху наступательных войн, начавшуюся с победой Октябрьской революции, только невероятно наивные и простодушные люди могут, убежденно считали партийные теоретики, ставить вопрос о демократии, которую все чаще и откровеннее стали отождествлять с диктатурой, причем даже не рабочего класса и не правящей партии, а стремительно нарождавше­гося «нового класса». Известный югославский политик и политолог М. Джилас, внимательно изучавший историю Октябрьской революции и рез­ко критиковавший ее негативные последствия, в работе «Новый класс», опубликованной в 1957 г., относил к этому классу «политическую бюрокра­тию», которая шла к власти лишь для того, чтобы установить свое собствен­ное господство над обществом 27 . «Новый класс», пишет Джилас, коренится в самой партии, а точнее в ее ядре. Он создается и формируется сверху - партийными вождями, которые обеспечивают его господство в обществе и его собственность. Эта партийно-государственная бюрократия особого типа выступает как главная опора власти. По мысли Джиласа, зарождение и укрепление «нового класса» стало неизбежностью, поскольку и после победы Октябрьской революции продолжала действовать одна из самых негативных ее сторон - насильственная 28 .

Процесс формирования и укрепления «нового класса» в лице правящей привилегированной партийно-государственной элиты - номенклатуры - происходил в условиях, когда действовала официальная партийная установ­ка, исходившая из ложного тезиса, простого и понятного широкой массе, все еще находившейся под психологическим воздействием недавних рево­люционных событий и слепо верившей в справедливость слов, будто по мере продвижения к социализму классовая борьба неизбежно будет усили­ваться. Все это выдавалось как продолжение штурма мирового капитализ­ма, начало которому положила Октябрьская революция.

Конечно, при таком подходе сама постановка вопроса о развитии демократии, которая считалась продуктом и атрибутом ненавистного

буржуазного строя, и различных формах ее проявления выглядела странной и отвлеченной. Отбрасывая саму мысль о демократии, считая ее нелепой и вредной в революционную эпоху, насыщенную гражданскими и прочими войнами, Бухарин писал: «Какую область ни взять, всюду и везде мы видим одно и то же: общенациональные, «общедемократические» инсти­туты немыслимы, при данном соотношении сил они невозможны». «При данном соотношении сил»... Очень существенная оговорка! Ее можно понимать и трактовать и в том смысле, что о демократии можно говорить лишь тогда, когда соотношение сил будет в пользу большевиков. А пока это соотношение невыгодно новой власти, а «эпоха прямого штурма капиталистической крепости и подавления эксплуататоров» еще далеко не завершилась, то «только убогий мещанин может довольствоваться рассуждениями о «защите меньшинства» 29 . Это «меньшинство» проще ликвидировать, чем думать о защите его политических и иных прав и свобод. Так, собственно, большевики и поступали со всеми, кто хоть в чем-то осмеливался не согласиться с официальной линией партии, кстати сказать, далеко не всегда отличавшейся последовательностью, не говоря уже об особенной нравственности и честности, в том числе и в от­ношении к своим бывшим политическим союзникам.

Суханов воспроизвел любопытный разговор, состоявшийся на второй день после победы Октября у него с Л. Б. Каменевым, который, как и боль­шинство ЦК РСДРП(б) выступал против проведения вооруженного восста­ния в Петрограде. Диалог был достаточно выразительным. Он свидетель­ствовал не только о том, как быстро большевистские лидеры изменили свою позицию по вопросу о коалиции всех социалистических сил (а возмож­но, они и не изменили ее, а просто раньше скрывали свои подлинные цели).

Беседа проходила в буфете Смольного в перерыве между заседаниями Съезда советов, на котором обсуждались и принимались первые декреты советской власти. «Из переполненного толпой коридора,- пишет Суханов, - я попал в буфет. Там была давка и свалка у прилавка. В укромном уголке я натолкнулся на Каменева, впопыхах глотающего чай:

Ну что же, стало быть, вы одни собираетесь нами править?

А вы разве не с нами?

Смотря по тому, в каких пределах и смыслах. Вот только что, во фракции левых эсеров, я убеждал всеми силами препятствовать вам ус­тановить диктатуру вашей партии...

Каменев рассердился:

Ну если так, о чем же нам с вами разговаривать! Вы считаете уместным ходить по чужим фракциям и агитировать против нас...

А вы считаете это неприличным и недопустимым? - перебил я. - Быстро! Стало быть, своим правом слова я не могу пользоваться в любой аудитории? Ведь если нельзя в Смольном, то нельзя и на заводе...

Каменев сейчас же смягчился и заговорил о блестящем ходе пере­ворота: говорят, Керенскому удалось собрать совсем ничтожную и не­опасную армию...

Так вы окончательно решили править одни? - вернулся я к прежней теме. Я считаю такое положение совершенно скандальным. Боюсь, что, когда вы провалитесь, будет поздно идти назад...

Да, да, - нерешительно и неопределенно выговорил Каменев, смот­ря в одну точку.

Хотя... почему мы, собственно, провалимся? - так же нерешитель­но продолжил он».

Как известно, в легкую победу большевиков не верили не только их политические союзники, в частности, эсеры и меньшевики, но и сами вожди Октябрьской революции, заметно нервничавшие, несколько раз менявшие сроки восстания, ясно осознававшие, что любое промедление грозит им, что они окажутся в положении обанкротившейся политической силы и в один момент лишатся доверия и поддержки широких масс. Именно возможность столь неприятного для себя исхода побудила Троцкого заявить: «Если бы большевики не взяли власть в октябре-ноябре, они, по всей видимости, не взяли бы ее совсем» 31 .

Практически все участники октябрьских событий, их наблюдатели и ис­следователи сходятся во мнении, что революционные события развивались необычайно стремительно, как будто по специально разработанному сцена­рию, и победа наступила настолько неожиданно и быстро, что, казалось, на пути к ней вообще не существовало никаких препятствий, в том числе и такого, как сопротивление со стороны Временного правительства. Прав­да, некоторые исследователи видят в этом факте закономерный результат, к которому Россия шла на протяжении едва ли не всей своей многовековой истории, и чуть ли не все потрясавшие страну народные, революционные, освободительные движения и другие течения, когда-либо происходившие на ее территории, были ничем иным, как подготовкой победоносного воору­женного восстания петроградского пролетариата. Это, заключают они, было не только веление времени, но и проявление исторической судьбы, фатальной предопределенности, не оставлявшей России иного выбора. Впрочем, в такую историческую неизбежность, как и в революционную целесообразность, похоже, не очень-то верили сами вожди Октябрьской революции, иначе бы они не форсировали так энергично развитие событий.

Как отмечал Милюков, накануне Октябрьской революции в печати самых различных направлений высказывалось почти всеобщее мнение: большевики или не решатся взять власть, не будучи уверены, что смогут утвердить ее, или, если возьмут, то продержатся лишь короткое время. По его словам, только в некоторых политических кругах этот эксперимент находили желательным, и то лишь в том смысле, что это может помочь «навсегда излечить Россию от большевизма». Что касается партии кадетов, то, как писал Милюков, ее упрекали в том, что она препятствовала успеху большевиков и тем самым затягивала неизбежный революционный процесс и связанную с этим дезорганизацию страны.

Таким образом, происходило как бы столкновение двух противопо­ложных взглядов на развитие революционного процесса в России: одни считали, что развитие идет вполне закономерно и естественно, и никакие внешние воздействия не могут остановить его или свернуть с верной дороги. Другие столь же уверенно заявляли, что революционное движение, руководимое большевиками, независимо от временных успехов, обречено на поражение. Поэтому надо всячески способствовать захвату власти

большевиками, чтобы навсегда отлучить их от российского освободитель­ного движения. Однако такой подход не имел ни малейшего шанса на успех: его сторонники, выдавая желаемое за действительное, не учитывая того, что победа Октябрьской революции была обеспечена прежде всего обреченнос­тью существовавшего режима на поражение и слабостью политических сил, противостоявших большевикам на пути их продвижения к власти. Это дало Милюкову повод утверждать, что Керенского не хотели защищать ни его враги, ни его друзья: «Злой рок судил, чтобы в ту минуту, когда нужно было собрать все силы на защиту русской государственности , эта государствен­ность называлась именем Керенского. И своей легкой победой большевики в весьма значительной степени были обязаны тем, что имели такого про­тивника в высоком звании Верховного Главнокомандующего».

Признавая легкость победы Октябрьской революции, Милюков и его партия, как, впрочем, и многие другие политические деятели, все еще надеялись на кратковременность победы большевиков, которые не смогут долго удерживать власть в своих руках. На этом он строил свои предсказа­ния, в которых мрачное мироощущение человека, у которого политическая судьба не сложилась так, как ему хотелось бы, сочеталось с пророчествами, больше напоминавшими заклинания: «Господство большевиков, - писал он, - начиналось при уверенных предсказаниях партий, что большевистская власть не сможет осуществить ни одного из данных ею обещаний, - не даст обманутому ею народу ни мира, ни земли, ни хлеба, ни «социализации» промышленности и что разочарованное население не потерпит над собой господства насильников. Партия народной свободы предсказывала при этом, что победа большевиков повлечет за собой проигрыш войны и раз­деление России на части. Но никто, включая и эту партию, не предвидел, что здесь возникнет режим, который будет длиться долгие годы и который доведет Россию до крайней степени разрушения всех ее национальных целей - государственных, экономических и культурных, которые копились долгими веками» 32 .

Легкой победе большевиков сопутствовали весьма существенные фак­торы- объективный и субъективный, - которые вряд ли кто-либо мог предвидеть. Первый вполне вписывается в условия и обстоятельства XX века, связанные с войнами. Дело в том, что революции, происходившие в XX столетии, в большей или меньшей мере испытали на себе влияние войн, отражая не столько особенности и закономерности внутреннего об­щественного развития той или иной страны, сколько сильное влияние внешних обстоятельств, в большинстве случаев выступавших как решающее условие. Даже Китайская революция, начавшаяся до японского вторжения в эту страну, растянулась на целые десятилетия и одержала победу лишь в 1949 г., после окончания японо-китайской войны, а революция 1936 года в Испании, хотя и имела шансы на победу, так и не добилась ее.

Второй фактор относится к области руководства революцией, что, как свидетельствуют октябрьские события, имеет для ее победы порой не меньшее значение, чем удачно складывающееся стечение объективных об­стоятельств. В данном случае речь идет о роли таких выдающихся личнос­тей, как Ленин и Троцкий, оказавшихся в нужное время в нужном месте. Это были люди с огромной силой воли и духа, невероятно стойкие, обладавшие личным мужеством, умением своевременно и энергично ре­агировать на быстро менявшуюся ситуацию, принимать неординарные

решения, свободные от всяких схем и догм, уверенные в себе, способные своим ораторским искусством убеждать широкие массы в правоте своих взглядов и вести их за собой, отстаивать свою позицию, не считаясь ни с чем, деятели, абсолютно свободные от чувства страха, всегда уверенные в победе. Именно благодаря этим своим качествам, а также острому уму, прирожденной склонности к глубокому анализу и широким обобщениям они смогли накануне октябрьских событий переломить политическую ситу­ацию и в стране и в собственной партии и добиться победы, в которую мало кто верил из тогдашних российских политиков.

Это не значит, конечно, что они были «близнецы-братья» и придер­живались одинаковых взглядов по всем принципиальным проблемам. У них были и разногласия, и по довольно существенным вопросам. Их различия не сводились лишь к тому, что одному была свойственна почти гипертро­фированная жажда власти, а другой видел свое призвание не в пребывании у власти, а в самом революционном процессе - в стихии революции или войны. Однако в октябрьские дни они действовали вместе и слаженно, твердой рукой претворяя в жизнь свои замыслы. К сожалению, в харак­теристике и оценке этих личностей, как и других вождей русской революции, во многих исследованиях последнего времени обнаруживается немало пред­взятостей и спорных моментов. Подробно об этом будет рассказано в спе­циальных очерках, посвященных жизни и деятельности руководителей Ок­тябрьской революции и советского государства.

Вождей Октябрьской революции часто обвиняли в заговорщической деятельности и даже в бланкистской тактике, чрезмерной жесткости, граничившей с мстительностью, по отношению не только к врагам ре­волюции, но и к своим потенциальным союзникам - левым эсерам, меньшевикам-интернациона­листам и другим представителям социалис­тической части спектра российской политической жизни. Насколько объ­ективна эта критика?

Внутри партии большевиков, включая ее руководство, боролись две тактики: заговорщическая и основанная на убежденности в наличии реаль­ных движущих сил революции. Иначе говоря, речь шла о тех, кто до конца поддерживал назревавшее вооруженное восстание, и тех, кто выступал за осуществление заговора. «Именно по этой линии,- писал Троцкий,- шел в партии основной, действительно принципиальный спор, от разрешения которого в ту или иную сторону зависела судьба революции», а, возможно, и страны. Причем часто, по его утверждению, заговор ошибочно проти­вопоставлялся вооруженному восстанию. Позиция Троцкого, которую мно­гие, не исключая Ленина, не разделяли, сводилась к утверждению, что заговор не только не противоречит восстанию, но «облегчает его ход, ускоряет его победу. Чем выше по своему политическому уровню револю­ционное движение, чем серьезнее его руководство, тем большее место занимает заговор в народном восстании» 33 .

Такое понимание роли заговора в революционном движении давало противникам Октябрьской революции повод для обвинения большевиков в неискренности и нечестности, а также в интриганстве, в расхождении между их декларациями и подлинными мыслями. Большевики не желали делиться с кем-либо своими планами подготовки и проведения вооружен­ного восстания. Это их поведение лишь подтверждало утверждения Троц­кого, что большевикам не была чужда заговорщическая деятельность.

Итак, на вопрос, вынесенный в заглавие данного очерка, можно дать определенный ответ: это была действительно великая революция. Во-пер­вых, она вызвала коренные изменения в общественном развитии России, ликвидировав, по существу, все институты и структуры старых режимов. Во-вторых, было четко заявлено о целях и задачах строительства качествен­но нового общества. В-третьих, она оказала огромное влияние на весь остальной мир, бросив вызов давно утвердившимся в нем порядкам. Но, конечно, каждое социальное явление, особенно такое, как революция, имеет много сторон и аспектов. Для полной и объективной оценки революции необходимо учитывать все эти моменты и особенности.

Как бы мы ни относились к этим, теперь уже не столь близким событиям нашей истории и сколько бы ни критиковали те или иные их стороны и аспекты (тем более что все новые, ранее недоступные для исследователей, факты и документы позволяют это делать), нельзя не согласиться с теми авторами новейших работ, посвященных Октябрю 1917 года, которые наряду с анализом развития внутренних событий, вызванных к жизни Октябрьской революцией, хотя и подвергшихся в дальнейшем серьезным деформациям, большое значение придают оценке международ­ных аспектов русской революции.

Одна из важных ее особенностей (и в этом, быть может, больше всего проявилась непонятность ряда ее отрицательных моментов и издержек) состояла в том, что многими своими последствиями она была обращена больше вовне, чем вовнутрь. Напуганные Октябрьской революцией и вся­чески стараясь не допустить аналогичного развития событий в своих стра­нах, господствующие силы капиталистического мира вынуждены были значительно поднять уровень жизни трудящихся в своих странах и пойти на существенное улучшение социальной сферы.

Однако несмотря на все негативные стороны и аспекты Октябрьской революции, особенно остро проявившиеся в ходе последующего разворота революционной политики, хотя они и не вытекали из ее социальной приро­ды, ей тем не менее по праву принадлежит выдающаяся роль в истории России и мирового освободительного движения. Она произошла в огром­ной евразийской стране, с многонациональным составом населения, соци­ально-экономически отсталой, с жесточайшим социальным и националь­ным гнетом. В силу этого ей пришлось выдвигать и решать задачи неверо­ятные по своей масштабности и всемирно-исторической значимости. События Октябрьской революции приобретают особый смысл и ставят ее, несмотря на все издержки, промахи и ошибки, в один ряд с великими революциями - двигателями исторического прогресса. И в этом прежде всего заключается непреходящее историческое значение Великого Октября.

(Продолжение следует)