Назад, в будущее

Жилые дома нельзя строить высокими - они должны быть не выше деревьев, считает академик Российской академии архитектуры и строительных наук Юрий Бочаров. Объехав много стран, живущий в Москве ученый понял, что мегаполисы нужно развивать вширь. Он не верит «байкам про нехватку свободных территорий» и считает реновацию хрущевок неоправданной.

- Почему вы считаете, что жилые дома не должны быть многоэтажными?

Чем выше жилой дом, тем сильнее его контраст с физическими параметрами человека, который на протяжении тысячелетий жил на фоне природы. Есть зарубежная статистика роста нервных заболеваний, в ней прослеживается прямая зависимость от этажности и плотности заселения. И это понятно, потому что в высотном доме межличностных контактов намного больше, и нервный стресс сильнее, но у нас данная информация закрыта.

Когда в 60-е годы в СССР переходили от 9 этажей к 12 и 16, врачи возражали. Они наблюдали призывников в армии, и оказалось, что, чем выше живет молодой человек, тем хуже у него здоровье: нервы хуже, слабее скелет и так далее. Жилой высотный дом создает многие проблемы, особенно для стариков и детей; проблемы перепада атмосферного давления, пожарной безопасности, вибрации плохого воздуха. В высотке много оборудования, которое нужно часто менять, а это означает дополнительный приток грузовых машин.

К этому добавляются проблемы дополнительных лифтов, насосных подстанций, аварийных электроподстанций, лестниц. Если в пятиэтажке свет вырубят, то самое страшное - продукты в холодильнике испортятся. А в высотке отключение электричества - катастрофа: лифты не работают, лестницы на такое количество людей не рассчитаны, при спуске людей в аварийных ситуациях возникает паника, за которой следуют жертвы.

Любой пожар превращает жителей верхних этажей в заложников, ибо прорваться вниз у них нет возможности, пожарные лестницы до них не достают, вертолет много людей не заберет, да и при сильном пожаре он просто не сможет даже подлететь, его будут сносить восходящие потоки горячего воздуха.

- Каким, по вашему мнению, должен быть жилой дом?

Идеальный тип дома - это отдельно стоящий или блокированный дом на два-три этажа. Дом на одну семью, желательно на собственной земле. Небольшие дешевые дома на одну семью, как, например, в Норвегии, Дании, Канаде, США. Такой дом можно собрать за десять дней; далее вы можете делать с ним, что хотите: перестраивать, расширять. И потом живете вы на земле, окружены природой.

Во многих странах говорят, что чем выше дом, тем беднее его жители. В большинстве развитых стран от 75 до 85% населения живет в собственных или арендных домах, а в России в таких домах живет около 20% населения. С этим отчасти связан низкий уровень рождаемости и повышенный - смертности.

- В Петербурге и других городах России сносят кварталы хрущевок, возводя взамен более высокие дома. Оправдана ли, на ваш взгляд, так называемая реновация?

Абсолютно не оправдана. Если сносить по всей стране пятиэтажные панельные дома, то нам предстоит переселить 16–18 млн городских жителей. С 1957 по 1990 год в России построено домов первых массовых серий общей площадью 310 млн кв. метров (10% всего жилого фонда страны).

В Москве пятиэтажных домов - 38 млн кв. метров, и если все их снести, то необходимо будет переселить 1,5 млн человек?! На первом этапе (1959–1963 гг.) построены дома серий К-7, II-32, отличительной особенностью которых являлись тонкие наружные стены с недостаточными теплозащитными свойствами, кухни малой площади (5–6 кв. м), совмещенные санузлы.

Через 40–50 лет эксплуатации физический износ жилых домов первого этапа строительства составляет 40–45% (серии К-7, II-32, II-35, 1МГ-300), поэтому большинство домов этих серий следует реконструировать и утеплить. Однако порой вместо реконструкции сносят не только здания этих серий, но и серий 1-510, 1-515, 1-511, 1-447, которые могут надежно эксплуатироваться еще 50–70 лет.

Мегаполисы должны расти вширь, а не вверх, и это уже происходит: три четверти городов мира, в основном в Европе и Америке, развиваются центробежно за счет периферии. В России города растут центростремительно и занимают 1,1% от всего земельного фонда страны (в Великобритании - 7%, в США - 5%). А байки про нехватку свободных территорий выгодны тем, кто строит высотные жилые дома по устарелым патентам 20-х годов XX века.

- Как вы, на ваш московский взгляд, оцениваете градостроительную ситуацию в Санкт-Петербурге?

К сожалению, с застройкой Санкт-Петербурга последних лет я знаком мало, бываю у вас очень редко. Но порядка в застройке города у вас намного больше, чем в Москве.

- Как вы относитесь к перспективе переноса судов из Москвы в Петербург на территорию, где хотели построить «Набережную Европы», то есть в самый центр города? Придется ли из-за него кардинально менять утвержденную планировку?

Прежде всего хотелось бы отметить, что, согласно Конституции РФ, судебная власть - это третья равноправная ветвь государственной системы России. К сожалению, на деле судебная власть полностью подчинена исполнительной ветви власти (впрочем, как несамостоятельно и Федеральное собрание РФ). Перевод федеральных судебных властей идет вопреки их желанию, и размещение новых федеральных объектов на «Набережной Европы» их роли не только не усилит, но символически даже ослабит. А менять и переутверждать градостроительные документы у нас всегда готовы.

Известно, что каждый кулик свое болото хвалит, при этом любому человеку приятно не просто нахваливать свое место проживания, но искренне его любить и им гордиться. Увы, надо признать, что испытывать это чувство, особенно жителям крупных городов, с каждым годом все труднее. Что же происходит с нашими российскими городами, почему хочется бежать от них прочь на волю, на природу, к деревенским пейзажам? Один из самых известных российских архитекторов академик Российской академии архитектуры и строительных наук Юрий Бочаров – желанная персона в нашей студии.

Юрий Петрович, как сделать большой город уютным и комфортным для проживания?

Бочаров: Снизить плотность и позволить городу развиваться центробежно, а не центростремительно, развиваться вширь, осваивать земли. Москва, ограниченная кольцевой автодорогой, растет внутрь. Многие другие города повторяют опыт нашей столицы, строят "точечно". Они осваивают места внутри города, засчет сноса старых фабрик, зон отдыха и спорта, хотя не имеют оснований для подобной операции. Также они используют старую инфрастуктуру.

Можно ли говорить о единой градостроительной политике в масштабах Российской Федерации?

Бочаров: Нет. Москва в год увеличивается на 200 тысяч человек. Люди приезжают в поисках работы. И жизнь концентрируется в центре. Строим мы медленно, но очень дорогие дома. В Москве сейчас 40 тысяч жилых домов, на каждый из которых приходится в среднем 200-250 человек. Возьмем в качестве примера любой европейский дом – он рассчитан на 20 человек максимум. Помимо прочего, в Москве на Ходынском поле расположен дом, в котором живет 15 тысяч человек. Представляете, сколько там одновременно собирается детей и машин. Дальше буде хуже.

Раздражение также вызывают небоскребы. Чем выше дом, тем он сложнее по оборудованию, он дороже и опаснее. Человек, живущий выше 15 этажа, со временем становится нервным, психически неустойчивым. Вследствие растет число самоубийств. В прошлом году сгорела 9-этажка. Погибло очень много людей и только потому, что они не успели спастись. Другое дело в Норвегии, там нет небоскребов. Города строят малоэтажки, где на человека рассчитано 74 кв м, у нас в России – 20. Население владеет участком, дети растут на земле.

Градостроительство – это такая сфера, где нужно заглядывать не на один год, не на два, а на десятилетия вперед?

Бочаров: Дело не в знании. Важно чувствовать потоки и направления движения жизни. Единственный шанс устоять для Москвы – это объединить столицу и Подмосковье. В таком пространстве будет жить около 20 миллионов человек. Хотя, так или иначе, область растет на Москву, перекрывает собою все, создает свои очаги деятельности.

У вас есть в Москве любимое место?

Бочаров: Было раньше. Ленинские горы. Зелень, воздух, перспективы… Я понимал значимость этого места. Сейчас там выросли дома.

У вас возникает желание бросить город?

Бочаров: Конечно. Я в Москве почти не живу, так как понимаю, что жизнь в столице вредна. Я даже долго думал, ехать к вам на передачу или нет. В Москве я бываю редко. Я считаю, дом должен быть не выше дерева. Тогда в нем будет уютно и очаровательно.

Досье:

Бочаров Юрий Петрович – архитектор, академик Российской академии архитектуры и строительных наук.
Родился 4 мая 1926 года в Харькове. Прошел полный курс обучения в двух ВУЗах: в Институте путей сообщения и в Строительном институте. В 1951 году получил диплом Московского архитектурного института.
Работал в столичном Горстройпроекте, после аспирантуры работал в Научно-исследовательском проектном институте жилища. Возглавлял Центральный научно-исследовательский институт теории и истории архитектуры. Был заместителем директора Института градостроительства, избирался заместителем секретаря Союза архитекторов и президентом Союза урбанистов СССР. Читал лекции в США, Австралии, Канаде.
Сейчас работает главным научным сотрудником Института градостроительства. Доктор архитектуры, профессор Института городского строительства и хозяйства. Автор и соавтор около 400 научных работ и 10 монографий. Академик Российской академии архитектуры и строительных наук.
Член Академии художественно критики, член-корреспондент Азербайджанской Академии восточной архитектуры.
Женат. Отец и дед.

Москва. 21 мая. сайт - Московские пятиэтажки так называемых "несносимых серий" морально устарели, но их нужно не сносить, а реконструировать, считает эксперт в области архитектуры и градостроительства, академик Российской академии архитектуры и строительных наук Юрий Бочаров.

"Хрущевки надо реконструировать. По моей информации, если у пятиэтажек сносимых серий ресурс выработан на 60%, то у несносимых серий - лишь на 20. (...) Это, например, серии 1-447, 1-511, 1-510, 1-515 и др. (...) Эти дома смогут физически простоять еще 100-140 лет", - заявил он в интервью, размещенном на сайте "Коммерсанта".

По его мнению, в этих домах есть возможность убрать часть внутренних поперечных стен, увеличить кухню или комнату, объединить квартиры, сделать любую перепланировку, пристроить лифт с внешней стороны, достроить дополнительный этаж, использовать пространство под крышами.

Бочаров известен как убежденный противник небоскребов и сторонник частных домов на одну семью. "По статистике, человеку лучше жить не выше дерева, то есть примерно до 8-9-го этажа", - отмечает он.

"Есть данные, к примеру, по росту числа нервных заболеваний: там прямая зависимость от того, на каком этаже живет человек, - чем выше, тем хуже. Более того, чем выше этаж, тем у жильцов больше проблем с перепадами давления, вибрация... Наши врачи в какой-то момент стали изучать эту связку этажности и здоровья, но затем такие исследования свернули. Прибавьте к этому уязвимость высотных зданий в случае ЧП: при возгорании на лестницах сразу же возникнет давка, а пожарные лестницы достанут далеко не до каждого этажа... Словом, для гостиницы или офиса небоскребы подходят, но жилыми их лучше не делать", - говорит академик.

По его словам, "весь западный мир сегодня идет по пути малоэтажного строительства, и только в России, напротив, повышают этажность". "С каждым годом у нас дома строят все выше, а расстояние между ними все меньше. А ведь это расстояние должно быть равно их высоте, но взгляните - разве этот закон где-то соблюдается?" - заявил Бочаров.

Он пояснил, что массовая высотная застройка затеняет соседние дома, мешает инсоляции, ухудшают аэрацию, уничтожает зеленый защитный пояс Москвы, а в итоге "меньше воздуха, меньше зелени, смог, заболевания".

Вместо высоток он предлагает развивать в Москве малоэтажное строительство.

"И это предлагаю не только я. Еще в середине 1920-х гражданский инженер Сергей Шестаков придумал проект "Большая Москва": Кремль, по этому проекту, должен был стать музеем, а правительственный центр переносился на Ходынку, сам город предлагалось застроить в основном малоэтажными, по большей части семейными домами, предусматривалась развитая сеть дорог. К сожалению, Шестаков был репрессирован, а его план так и остался на бумаге. Однако сами эти идеи не умерли - их просто развили на Западе. Там сегодня основная городская единица - это частный малоэтажный дом", - отмечает Бочаров.

Мы публикуем текст о Юрии Петровиче, а также интервью, где он вспоминает о жизни нашего Института в 1980-е гг.

Юрий Петрович Бочаров родился в Харькове 4 мая 1926 г. В мае 1941 г. он закончил 7-й класс, но началась Великая Отечественная война, и осенью 1941 г. семья была эвакуирована в Ташкент. Там Юрий сдал экстерном экзамены за 10 класс и поступил в Институт инженеров транспорта. В Харьков семья вернулась в 1944 г. Успешно закончив 4,5 курса ХИИТа, он все-таки решил стать архитектором, поступил в Харьковский инженерно-строительный институт и проучился там два года. Известный архитектор Г.Г. Вегман, работавший в те годы в Харькове, посоветовал ему продолжить обучение в Москве, и сдав 13 «хвостов», Юрий перевелся на 3-й курс МАРХИ, который закончил в 1951 г.

Юрий Петрович внес большой практический вклад в развитие российского градостроительства. Около 40 его проектов реализованы. В 1950-е гг. он принимал участие в восстановлении Волгограда; вошел в число авторов генеральных планов новых городов Тольятти и Набережных Челнов, ТЭО генплана Киева; проектировал и строил поселки, жилые микрорайоны, общественные и жилые здания в Кузбассе, Поволжье, Крыму, Казахстане, на Урале, в Подмосковье. В Москве реализованы проекты жилых домов и Зал вручения верительных грамот Председателю Верховного Совета СССР иностранными послами в 14-м корпусе Кремля. В 1954-1955 гг. Ю.П. Бочаров участвовал в разработке генерального плана Пекина.

Юрий Петрович работал в Социально-экономическом совете ООН в Нью-Йорке (1962), Дартмутском колледже (США, 1974), Международном институте системных исследований в Вене. В рамках программы Римского клуба принял участие в построении математических моделей крупных городских систем, рассматриваемых как самоорганизующиеся системы (Москва, Киев, Вена, Бостон). Выступал с докладами на Международном конгрессе городов (Тегеран, 1970), на Международном конгрессе по жилищному строительству в Сантьяго (Чили, 1972), в Массачусетском технологическом институте (1978), на международных совещаниях по системным исследованиям в Аккре (Гана, 1965), Бостоне (1977) и Вене (1986), на конгрессе Международного союза архитекторов в Каире (1984), на Конгрессе урбанистов в Варшаве (1990). В 2004 г., по приглашению American Planning Association, был докладчиком на Юбилейном конгрессе Американской ассоциации планировщиков в Вашингтоне.

Параллельно с насыщенной научной и проектной деятельностью Юрий Петрович на протяжении многих лет был членом ВАК. В качестве руководителя экспертных комиссий Госплана СССР в 1960-1980-е гг. участвовал в решении основных транспортных и технико-экономических проблем развития Москвы, Ленинграда, Харькова, Днепропетровска, Горького, Оренбурга, Донецка, Волгограда, Свердловска, Новокузнецка и ряда других городов.

В середине 1980-х гг., будучи директором ЦНИИТИА, Ю.П. Бочаров инициировал работу по созданию Совета по градостроительству при Союзе архитекторов СССР в целях организации Общества урбанистов и воссоздания профессии профессиональных планировщиков. В результате в 1987 г. было создано Советское общество урбанистов (СОУ) и Юрий Петрович был избран его Президентом. В 1990 г. на Международном конгрессе в Варшаве СОУ было принято в состав Всемирного общества городских и районных планировщиков (ISoCaRP). В связи с распадом СССР в 1992 г. СОУ было ликвидировано. Некоторые из ранее созданных отделений СОУ в бывших союзных республиках преобразовались в национальные центры урбанистики независимых государств.

В 1989-1991 гг. Юрий Петрович – зам. директора по науке ЦНИИП градостроительства, затем до 2000 г. – главный научный сотрудник этого института. С 2000 по 2013 г. – профессор Института коммунального хозяйства и строительства, с 2013 г. по наст. время – профессор-консультант МГСУ. Ю.П. Бочаров – автор и соавтор более 360 опубликованных научных работ и 10 монографий.

Юрию Петровичу очень помогло хорошее знание английского и основ других иностранных языков. Опыт посещения многих стран помогал ему объективно, как бы со стороны, оценивать отечественную практику. Знание реальных цифр и ситуации по всей стране, сопоставление ее с зарубежным опытом помогало в научной работе. Во время зарубежных поездок он посещал мастерскую Л. Мис ван дер Роэ, работал под руководством Д. Форрестера, был в мастерской Ф. Гэри, встречался с З. Хадид, дочерью Н. Милютина Е. Милютиной, которая живет в Нью-Джерси. Еще будучи аспирантом, вел переписку с Ле Корбюзье о его возможном посещении Международного фестиваля молодежи и студентов в 1957 г.

Юрий Петрович вел большую педагогическую деятельность, подготовил 40 аспирантов. Читал лекции по градостроительству в университетах и колледжах США, Австралии, Новой Зеландии, Канады, Великобритании, Чехословакии, Болгарии и др. стран.

За активную и многоплановую деятельность получил дружеское прозвище Юрий «Многорукий».

– Юрий Петрович, когда и при каких обстоятельствах вы пришли работать в Институт?

– Председатель Госгражданстроя Г.Н. Фомин предложил мне в 1983 г. возглавить ЦНИИТИА. Для меня это было довольно неожиданно, но очень интересно, это был определенный вызов, дававший новые возможности расширить свою сферу деятельности. В Институте были очень сильные историки архитектуры и искусствоведы. Я не был историком, и в этом была моя слабость. Но я очень ценил тех хороших специалистов, которые здесь работали. Я пришел из ЦНИИП градостроительства и понимал, что архитектуры без города нет. И боролся за то, чтобы архитектура рассматривалась в контексте города. Вот тогда ЦНИИТИА стал постепенно преобразовываться во ВНИИТАГ (ВНИИ теории архитектуры и градостроительства).

К тому времени, когда я стал директором, аспирантура в Институте уже была закрыта. А это направление деятельности является важнейшим для любой научной организации. Моя работа в Госплане помогла это исправить. Мы подготовили письма по данному вопросу в Госстрой и Совет Министров СССР, и аспирантура вскоре была восстановлена. Также удалось добиться включения в Диссертационный совет специальности «Искусствоведение» (до этого защиты проходили только по специальности «Архитектура»). Смогли мы добиться и первой категории оплаты сотрудников, что явилось хорошим стимулом для коллег и дало возможность издавать сборники научных трудов под грифом Института.

– Кто тогда работал в Институте?

– Как я уже сказал, в Институте были очень сильные историки архитектуры. В первую очередь, Селим Омарович Хан-Магомедов. Он был настоящей звездой, высоко ценимой и на Западе. Я рад, что смог способствовать публикациям его работ за рубежом. Он много общался с архитекторами, работавшими в 1920-30-е гг., и их родственниками, брал интервью, собирал материалы. Он собрал очень много первичных документов, многое успел опубликовать.

Активно работали М.И. Астафьева-Длугач, А.М. Журавлев, А.В. Рябушин, В.Л. Хайт. Много работал Ю.П. Волчок, он широко смотрел на проблемы и занимался разной тематикой. Конечно же, Н.Ф. Гуляницкий, он был очень эрудирован, мы с ним почти ровесники, вместе учились, вместе работали. Очень хорошими специалистами по истории русской архитектуры и градостроительства были Г.Я. Мокеев, М.П. Кудрявцев, Т.Н. Кудрявцева. Я также очень ценил О.Х. Халпахчьяна, великолепного знатока армянской архитектуры. Нельзя не упомянуть А.С. Щенкова, который проводил много исследований по реставрации исторической застройки, А.С. Эпштейна, занимавшегося социально-экономической проблематикой, Ю.С. Лебедева. Работало много талантливой молодежи – А.Г. Раппапорт, М.В. Нащокина, Ю.Л. Косенкова, С.Ю. Кавтарадзе, А.В. Кафтанов, Д.Е. Фесенко. Я уже могу, к сожалению, всех не вспомнить. Ценным приобретением для Института в середине 1980-х гг. оказался переход из МАРХИ на должность ученого секретаря Института молодого кандидата архитектуры И.А. Бондаренко. Игорь Андреевич, помимо своей непосредственной работы по теории и истории русского градостроительства, вникал во все аспекты работы Института, что дало ему очень широкий круг знаний и разносторонний подход к проблематике в целом. В 2004 г. Игорь Андреевич был избран директором НИИТИАГ, которым успешно руководит и в настоящее время. Мы с ним много общались в те годы. В конце 1980-х в Институт перешла из НИИ искусствознания Е.И. Кириченко, широко эрудированный искусствовед и историк архитектуры, специалист очень высокого класса.

– Юрий Петрович, а какие темы тогда разрабатывались в Институте? Какие книги издавались в то время?

– Самой значительной работой стало юбилейное издание «Архитектура СССР. 1917-1987», коллективный фундаментальный труд, посвященный 70-летию советской архитектуры. Этот труд был одним из важных результатов. Выходили сборники трудов «Теория композиции в советской архитектуре» и «Исторические города СССР. Новое и старое», «Год архитектуры» и другие научные издания. Выходило «Архитектурное наследство» под редакцией О.Х. Халпахчьяна, один из выпусков которого был посвящен городу и его застройке. Появлялись новые темы. В те годы мы стремились развивать международное сотрудничество. Министерство культуры предложило на рассмотрение нам и другим институтам проект ЮНЕСКО по изучению архитектуры модерна; я посчитал эту проблематику очень перспективной и полезной для Института, сразу согласился ее взять и поручил молодым кандидатам наук М.В. Нащокиной и А.В. Ерофееву. М.В. Нащокиной удалось провести ряд серьезных исследований по данной теме и добиться новых больших результатов. Я очень рад, что эта тематика ее воодушевила, она ее успешно освоила, издала много книг.

В научной деятельности Института я боролся за рассмотрение архитектуры в контексте города, но не все сотрудники были с этим согласны. Я не был историком, но всегда умел четко ставить задачи и схватывать суть проблемы. В работах сотрудников ЦНИИТИА архитектура, в первую очередь, рассматривалась как искусство, а я старался рассматривать ее и с научных позиций. Но, главное, я вел Институт на расширение сферы деятельности, в том числе и исторической, на изучение истории градостроительства, на комплексное видение города и архитектуры, и рад, что в итоге это получилось. Я считаю, что в результате мы получили новый комплексный институт, рассматривающий исторические и теоретические аспекты города как единого целого, изучающий и отдельные архитектурные ансамбли, и город в комплексе.

– Какие события в жизни Института и направления в его деятельности тех лет вы бы особо отметили?

– Активно работал Диссертационный совет, который содействовал подготовке научных кадров высшей квалификации. Совет пользовался большим уважением. Важным было и то, что удалось добиться, чтобы Совет имел право присуждать степени по двум направлениям – и по архитектуре, и по искусствоведению. К нам приезжали защищать свои работы специалисты из Армении, Азербайджана, Узбекистана, и других мест. В Совете прошло много успешных защит и сотрудников Института.

Институт принимал участие в обсуждении Генерального плана Москвы и ряда других крупных городов. Очень важным вопросом была охрана памятников истории и культуры, их реставрация и восстановление. К сожалению, в разное время к мнению Института по этому вопросу относились по-разному, не всегда прислушивались.

– Юрий Петрович, как вы оцениваете перспективы Института в нынешней ситуации?

Надо выходить на высокий уровень, не только на РААСН, поскольку сейчас ведомственное подчинение Академии часто меняется. У нас нет традиции курирования городской политики на уровне федерального правительства, как это практикуется в ряде зарубежных стран, и в результате в нашей стране пока происходит неравномерное развитие и обеспечение городов ресурсами. Но Институт может активно включиться в этот процесс, подготовить с Академией совместный доклад о состоянии дел в архитектуре и градостроительстве, стать лидером в этой сфере. К сожалению, сегодня многие подготовленные Институтом документы не получают ответной реакции. Между тем, мировая практика такого рода докладов дает очень ощутимые результаты. Необходимо, чтобы мы как специалисты выступали настойчивее, занимали более активную позицию. Также было бы значимо восстановить аспирантуру, которая была, к сожалению, в начале 2010-х гг. закрыта в связи с новым Положением ВАКа. Важно в перспективе решить этот вопрос. Это жизненно необходимо научной организации такого высокого уровня.

– Юрий Петрович, спасибо большое за интересный рассказ! Мы благодарим вас за уделенное нам время и надеемся, что и у вас, и у Института впереди еще очень много свершений.

(19260504 ) ) - российский архитектор, историк и теоретик градостроительства. Доктор архитектуры , профессор , действительный член Российской академии архитектуры и строительных наук , Российской академии художественной критики , Украинской академии архитектуры (Киев); член-корреспондент Международной академии архитектуры стран Востока (Баку).

Один из крупнейших ученых в области градостроительной науки. В круг научных интересов входят теория современного градостроительства, методология градостроительного планирования, теория расселения, организация городского транспорта, оценка взаимосвязи социальных, демографических и экономических факторов в планировке крупных городов, зонирование промышленных районов и узлов.

Ведет большую работу по защите историко-архитектурного наследия и комфортной городской среды Москвы.

Научные труды

Также издал 35 научных работ, в том числе 3 монографии, за рубежом.

Напишите отзыв о статье "Бочаров, Юрий Петрович"

Ссылки

Примечания

Отрывок, характеризующий Бочаров, Юрий Петрович

24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.