Сексуальный инстинкт Сексуальный инстинкт проявляется в концентрации внимания на отношениях двоих. Так как выживание зависит от репродуктивности, мысли и реакции вращаются вокруг флирта и соблазнения, оценок-приговоров и выбора того, кто подходит, а кто нет. Внимание в

Период четвертый От смерти Иосифа до смерти Моисея

406. По случаю смерти архиерея. Экзамен после смерти Милость Божия буди с вами! Верно вы уж воротились. Наплакались, - нагоревались. Теперь пора и утешиться. Владыка отошел не на худшее, а на лучшее. Следовательно его ради надо радоваться, что кончились труды и хлопоты и

Ни в одной из моих предыдущих работ у меня не было столь сильного чувства, как сейчас, что я описываю нечто общеизвестное и трачу бумагу и чернила, и, в свою очередь, труд издателя и печатника, материал, для того, чтобы разъяснить то, что на самом деле говорит само за себя. Поэтому мне бы следовало с радостью ухватиться за мысль, если бы она возникла, что признание особого, независимого агрессивного инстинкта означает изменение психоаналитической теории инстинктов...

Мы увидим, однако, что это не так, это просто тот случай, когда я попытался сосредоточить внимание на мысли, возникающей давно, и выявить ее значение. Из всех медленно развивавшихся частей аналитической теории, теория инстинктов наиболее болезненно прокладывала себе дорогу. И все же, теория была столь необходима для структуры в целом, что нужно было чем-то ее заменить. Поначалу, находясь в крайнем затруднении, я принял за точку отсчета высказывание поэта и философа Шиллера, о том, что "голод и любовь - это то, что движет миром". Можно допустить, что голод представляет инстинкты, направленные на сохранение индивида; тогда как любовь стремится к объектам, и ее основной функцией, которой всячески благоприятствует природа, является сохранение видов. Таким образом, надо начать с того, что ego-инстинкты и объект-инстинкты сталкиваются друг с другом. Для обозначения энергии последних и только последних инстинктов я ввел термин "либидо". Таким образом, антитеза была между ego-инстинктами и либидными инстинктами любви (в широком смысле), которые были направлены на объект.

Любой аналитик согласится с тем, что даже сегодня эта точка зрения не звучит ошибкой, от которой давно отреклись. Тем не менее, она претерпела существенные изменения, так как центр наших исследований переместился со сдерживаемых на сдерживающие силы, от объект-инстинктов на ego. Решающим шагом на этом пути явилось введение концепции нарциссизма - а именно, открытие того, что ego само по себе привязано к либидо и действительно является естественным местом нахождения либидо, и остается в какой-то степени его центром. Это нарцисстическое либидо обращается к объектам и, таким образом, становится объект-либидо; и оно снова может превратиться в нарцистическое либидо. Концепция нарциссизма дает возможность аналитически объяснить травматические неврозы и многие болезни, граничащие с психозом, так же как и сами психозы. Необходимо было дать нашу интерпретацию перенесения неврозов, как попытки, предпринимаемой ego для самозащиты от сексуальности; но в таком случае подвергается опасности концепция либидо. Так как ego-инстинкты так же были либидными, одно время казалось неизбежным отождествление Либидо с инстинктивной энергией в целом, что ранее и отстаивал К.Г. Юнг. Тем не менее, у меня все же остается убеждение, которое я пока не в состоянии обосновать, что все инстинкты не могут быть однородными. Следующий мой шаг был сделан в работе "По ту сторону принципа удовольствия" (1920 г.), когда принуждение к повторению и консервативный характер инстинктивной жизни впервые привлекли мое внимание. Основываясь на размышлении о начале жизни и биологических аналогах, я пришел к выводу о том, что помимо инстинкта, сохраняющего живую материю и объединяющего ее в более крупные единицы, должен существовать другой, противоположный инстинкт, направленный на разложение этих единиц и возврат их в первобытное, неорганическое состояние. Другими словами, наравне с Эросом, существовал инстинкт смерти. Объяснение феномену жизни может быть дано на основе совпадающих или взаимоисключающих действий этих двух инстинктов. Было, тем не менее, нелегко продемонстрировать действие этого предполагаемого инстинкта смерти.

Проявления Эроса были достаточно яркими и заметными. Можно было предположить, что инстинкт смерти действовал бесшумно внутри организма в направлении его разложения, но это, конечно, не является доказательством. Более плодотворной была мысль о том, что этот инстинкт направлен на внешний мир и проявляется в виде инстинкта агрессивности и разрушения. В этом сам по себе инстинкт мог бы быть поставлен на службу Эросу в том смысле, что организм разрушал бы что-то другое, живое или неживое, вместо разрушения себя самого. И, наоборот, любое ограничение этой агрессивности, направленной наружу, будет обязательно усиливать саморазрушение, которое в любом случае произойдет. В то же время из этого примера может возникнуть подозрение, что два вида инстинкта редко, - возможно никогда - не проявляются отдельно друг от друга, но сочетаются друг с другом в различных и очень разных пропорциях, и, таким образом, становятся недоступными для нашего суждения. В садизме, задолго до того, как он был признан составной частью сексуальности, следовало бы рассматривать особенно сильное слияние подобного рода между тенденцией к любви и разрушительным инстинктом; в то время, как его двойник, мазохизм, являлся бы союзом между деструктивизмом, направленным внутрь, и сексуальностью - союзом, превращающим ранее незначительную тенденцию в заметную и ощутимую.

Предположение о существовании инстинкта смерти или разрушения вызвало сопротивление даже в аналитических кругах. Я знаю о том, что имеет место постоянная склонность к приписыванию любых проявлений опасного и враждебного в любви к естественной биполярности в ее собственной природе. Первоначально лишь в качестве эксперимента я выдвинул идеи, которые развивал здесь, но с течением времени они настолько завладели мной, что я не мог больше думать иначе. На мой взгляд, они гораздо полезнее с теоретической точки зрения, чем любые другие возможные идеи; они обеспечивают то упрощение, без игнорирования или злоупотребления фактами, к которому мы стремимся в научной работе. Я знаю, что в садизме и мазохизме мы всегда видели проявление деструктивного инстинкта (направленного внутрь и наружу), тесно переплетенного с эротизмом; но я не в состоянии более понимать, как мы могли проглядеть вездесущность неэротической агрессивности и деструктивности и не поставить ее на соответствующее место в нашей интерпретации жизни. (Желание разрушать, направленное внутрь, чаще всего ускользает от нашего восприятия, конечно, если оно не имеет примеси эротизма). Я помню свое собственное настороженное отношение, когда идея инстинкта разрушения впервые возникла в психоаналитической литературе, как много времени потребовалось, прежде чем я смог воспринять ее. То, что другие проявляли, и все еще проявляют подобное отношение неприятия, удивляет меня меньше. Ведь "маленькие дети не любят", когда речь идет о врожденной человеческой склонности к "порочности", агрессивности и деструктивности, а также жестокости. Бог сотворил их по образу и подобию своего собственного совершенства; никто не хочет слышать напоминания о том, как трудно примирить неоспоримое существование зла - несмотря на заверения христианской науки - с iro всемогуществом и его всеобщей добродетелью. Дьявол был бы наилучшим выходом из положения в качестве оправдания для Бога; в этом смысле он сыграл бы ту же роль, как фактор экономической разгрузки, что и евреи в мире арийского идеала. Но даже в этом случае на Бога можно возложить ответственность за существование Дьявола точно так же, как и за существование зла, которое Дьявол воплощает. В виду этих трудностей, каждому из нас будет дан совет, при удобном случае низко поклониться глубоко нравственной природе человечества; это поможет нам завоевать широкую популярность и многое нам простится за это.

Термин "либидо" может быть еще раз использован для обозначения проявлений власти Эроса для того, чтобы разграничить их от энергии инстинкта смерти. Нужно признать, что мы сталкиваемся с гораздо большей трудностью в осознании того инстинкта, мы можем только предполагать его существование, как нечто, находящееся в тени Эроса; он ускользает от обнаружения, за исключением тех случаев, когда его присутствие выдает слияние его с Эросом. Именно в том случае садизма, когда инстинкт смерти искажает эротическую цель в своем собственном смысле, но, в то же время, полностью удовлетворяет эротический импульс, нам удалось добиться наиболее глубокого проникновения в его природу и его отношения с Эросом; но даже там, где он возникает без какой-либо сексуальной цели, в безрассудном неистовстве деструктивизма, мы не можем не признать, что удовлетворение инстинкта сопровождается чрезвычайно высокой степенью нарцистического наслаждения, вследствие возможности осуществления его заветного стремления ко всемогуществу. Инстинкт разрушения, смягченный и приуроченный, и будто бы замкнутый в своей цели, должен обеспечивать ego удовлетворение его жизненных потребностей и контроль над природой тогда, когда он направлен на объекты. Так как признание инстинкта имеет, в основном, теоретическое обоснование, мы должны также согласиться и с тем, что он не является совершенно неуязвимым для теоретических возражений. Но такое положение вещей существует сейчас, на сегодняшнем уровне наших знаний; дальнейшее исследование и размышление, без сомнения, прольет свет, который и решит проблему.

Поэтому, в дальнейшем, я принимаю точку зрения, согласно которой склонность к агрессии является естественной самоподдерживаемой инстинктивной предрасположенностью в человеке, и я возвращаюсь к моему мнению о том, что она создает самые серьезные сложности на пути цивилизации. В какой-то момент в процессе исследования, я вплотную подошел к мысли о том, что цивилизация была особым процессом, который претерпевает человечество, и я до сих пор еще нахожусь под влиянием этой идеи. Сейчас я могу добавить, что цивилизация является процессом, находящимся на службе Эроса, цель которого - объединить одиночные человеческие индивиды, а затем семьи, затем расы, народы и нации в одно великое единство, единство человечества. Почему это должно произойти, мы не знаем; работа Эроса именно такова. Эти скопления людей либидно связаны друг с другом. Только необходимость, преимущества совместного труда не удержат их вместе. Но естественный, агрессивный инстинкт является производным и главным представителем инстинкта смерти, который мы обнаружили наряду с Эросом и который разделяет с ним мировое господство. И сейчас я думаю, что смысл эволюции цивилизации не является для нас далее неясным. Она представляет собой борьбу между Эросом и Смертью, между инстинктом разрушения в том виде, в каком он выражает себя в роде человеческом. Эта борьба как раз то, из чего, в сущности, состоит вся жизнь, и эволюцию цивилизации можно, таким образом, рассматривать просто как борьбу за жизнь человеческого рода. И именно эту битву великанов наши няни пытаются умиротворить колыбельной песенкой о небесах.

Исследования Брейера и Фрейда, показавшие, что в основе истерических симптомов лежит неразрешенный интрапсихический конфликт, положили начало новой эре в развитии психологии. Сделав выводы из конкретного наблюдения, касавшегося истерических симптомов, Фрейд продолжал исследовать эмоциональную жизнь своих пациентов. Постепенно ему удалось создать стройную систему, позволявшую по-новому взглянуть на душевные расстройства и на психическое развитие человека в целом. Исследования природы интрапсихических конфликтов привели Фрейда к построению теории бессознательного, дающей понимание структуры и динамики психики. Следовательно, систематические исследования эмоциональных конфликтов, сначала в рамках медицинских наук, а потом - за их пределами, можно назвать процессом рождения того, что сейчас мы знаем как психоанализ.

Фрейд объяснял возникновение эмоциональных конфликтов взаимодействием базовых разнонаправленных сил, т. е. взаимодействием антагонистических инстинктов. В ходе работы Фрейд пришел к пониманию необходимости дуалистического подхода к психическим процессам, и продолжал подчеркивать важность понимания природы инстинктов. Прежде всего, следуя за общепринятым в то время противопоставлением голода и любви, Фрейд попытался увидеть противоположные влечения в инстинктах, направленных на самосохранение и сексуальных инстинктах. Позднее он стал противопоставлять Эго-инстинкты и сексуальные инстинкты на том основании, что подобный дуализм вполне гармонирует с двойственной ролью самого человека, являющегося индивидуальностью и одновременно представителем своего вида. Однако аналитическая практика не подтвердила рациональности подобного разделения, и в конце концов Фрейд вынужден был признать, что первичным двигателем человеческого поведения являются инстинкты жизни и смерти.

Интересно, что сам Фрейд достаточно долго не хотел придавать должного значения и статуса дуалистической теории, колеблясь в этом отношении вплоть до начала этапа своих последних исследований природы инстинктов. Именно эти исследования увенчались окончательным и кардинальным противопоставлением первичного инстинкта жизни и первичного инстинкта смерти, противопоставлением, которое и раньше незримо присутствовало в практике психоанализа. Он подчеркивал гипотетическую природу этой теории, никогда не упоминал ее в качестве неотъемлемой составляющей психоанализа и открыто признавался в «прохладной сдержанности» по отношению к идее дуализма инстинктов. Тем не менее его работы содержат высказывания, однозначно свидетельствующие в пользу убежденности Фрейда в истинности дуалистической теории: «Они-то (группа инстинктов), собственно, и являются влечениями к жизни: то, что они действуют в противовес другим влечениям, которые по своей функции ведут к смерти, составляет имеющуюся между ними противоположность, которой учение о неврозах приписывает большое значение».

Пытаясь объяснить враждебную реакцию, с которой столкнулась дуалистическая теория инстинктов, Фрейд однажды сравнил это учение с оскорблением в адрес человеческого нарциссизма. Самолюбие человечества получало такие раны и ранее. Копернику удалось разрушить нежно взлелеянную человечеством веру в то, что наша Земля является центром вселенной («космологический удар» по нарциссизму); Дарвин нанес «биологический удар », доказав, что человек не занимает особого, привилегированного положения в цепи творений природы; и наконец психоанализ ранил нарциссизм человека «психологическим ударом», обнаружив, что человек не является хозяином своего внутреннего мира, поскольку существуют бессознательные душевные процессы, не поддающиеся контролю со стороны человеческого разума. Хочу подчеркнуть, что выдвинутая Фрейдом теория инстинкта смерти придала этому «психологическому удару» особую силу. Очевидно, что негодование и тревога, родившиеся в результате столкновения человеческого нарциссизма и знания, которое принес людям психоанализ, не могли не пополниться страхом, который вызвало известие о том, что позывы, ведущие к смерти, действуют на человека изнутри его же собственной психики.

Теория инстинкта смерти была встречена неодобрительно и вызвала множество возражений и дискуссий. Одним из аргументов, ставивших под сомнение ее право на существование, был тот факт, что Фрейд пришел к обоснованию инстинкта смерти исключительно путем философских спекуляций и своеобразной переоценки сути биологических явлений. В действительности это не совсем так. Если мы обратимся к работе «По ту сторону принципа удовольствия», то со всей очевидностью обнаружим, что свои рассуждения Фрейд начинает именно с анализа клинического материала, т. е. снов своих пациентов, страдавших от травматического невроза. Эти сны, в противоположность привычной для аналитического понимания функции сновидения как средства удовлетворения желания, раз за разом возвращали пациента к болезненной ситуации травмы. Кроме того, Фрейд подробно описывает игру ребенка, в которой тот снова и снова переживает болезненный для него опыт. Несмотря на то, что оба эти феномена не были детально обсуждены в работе, Фрейд указал на ключевые моменты обоих ситуаций - повторение травматических переживаний. Далее он описывает поведение некоторых своих пациентов, которые вместо того, чтобы вспомнить травмирующее и вытесненное событие из своего прошлого, вновь попадают в ту же самую ситуацию, причиняя себе, таким образом, огромную боль. Исходя из этих конкретных клинических наблюдений, Фрейд предполагает возможность существования некоторого «навязчивого повторения» как самостоятельного феномена, вездесущего и не подчиняющегося принципу удовольствия. Этот концепт полностью подтвердил свою валидность и нашел блестящее обоснование в аналитической и психологической практике.

Следовательно, вне сомнений остается тот факт, что, обосновывая существование инстинкта смерти, Фрейд исходил именно из клинического опыта и своих практических наблюдений. Именно так он исследовал и важнейший психологический принцип - феномен навязчивого повторения. Фрейд никогда в своих рассуждениях не терял связи с реальностью клинических фактов.

Биологические спекуляции Фрейда подводят нас к мысли, что с того момента, когда «baffles conjecture» жизнь родилась из неживого, стремление к возвращению в первоначальное состояние стало неотъемлемой частью всего живого. Инстинкт смерти действует наряду с инстинктом жизни в каждом живом существе. Мы можем оставить биологам судить о правомерности теоретических выкладок Фрейда в отношении принципов соотношения живого и неживого, но мы имеем полное право использовать психологическую часть его теории - использовать, а не надеяться, что она способна разрешить все загадки и тайны человеческого существования.

Психологическая работа не дает нам возможности непосредственно наблюдать действия человеческих инстинктов. Что мы можем наблюдать, так это действие некоторых импульсов, в результате которого рождаются эмоции, надежды, страхи, конфликты, формируется поведение и деятельность человека. Мы наблюдаем процессы типа трансформации бессознательных желаний в осознанный страх, либо бессознательной ненависти в преувеличенную сознательную любовь.

Мы не должны смешивать импульсы как клинически наблюдаемые сущности и инстинкты - первичные силы, дающие начало этим импульсам. Инстинкты, следовательно, представляют собой концепт, некоторую абстракцию, существующую в рамках конкретного психологического подхода. Мы не можем ни доказать ни опровергнуть факта их существования путем непосредственного наблюдения. В нашей власти только интерпретация наблюдаемых фактов. Подобная интер претация, конечно, содержит некоторую спекуляцию, которую всегда можно поставить под сомнение. Невозможно познать истинную суть чего-либо путем простого коллекционирования фактов, связанных с предметом исследования. Если мы никогда не будем идти дальше уровня разрозненных фактов, то нарушим саму процедуру научного исследования, предполагающую использование таких средств, как абстрагирование и построение умозаключений - предположений (speculation). Они позволяют открывать принципы, манифестациями которых выступают наблюдаемые нами факты. Психологи, не разделяющие аналитических взглядов, говорят: «Истина находится в пределах очевидного, не выходящего за рамки здравого смысла». Но научный работник должен комбинировать трезвые наблюдения с умозрительными интерпретациями. Существуют однако и ограничения. Умозаключения способны ввести в заблуждение. Происходит это в том случае, когда спекуляции слишком далеко уходят от фактов, которые можно наблюдать в реальности. Подобный полет фантазии приносит не больше пользы, чем механическое коллекционирование фактов, не сопровождающееся аналитической проработкой.

Как уже говорилось, теория инстинктов, предложенная Фрейдом, вышла за рамки психологии и коснулась таких областей знания, как физиология и биология. Физиологи, психиатры, психологи, психоаналитики - все мы работаем с людьми, и никто из нас не имеет дела с изолированной человеческой душой. Мы каждый день в ходе своей клинической практики имеем возможность наблюдать, как психологические силы способны давать начало таким процессам, как возникновение конверсионных симптомов или психосоматических расстройств. Столь же очевидно влияние физиологических факторов на психологическое состояние личности. Поэтому невозможно исключить физиологический и биологический компонент из любого рода психологической работы.

Изучение человеческого поведения вынуждает нас признать двойственность источников тех сил, которые действуют в глубине нашей психики. Более того, наши наблюдения убеждают в том, что не существует достаточно глубокого раскола между душой и телом человека. Таким образом возникает очевидная необходимость введения физиологического фактора в нашу теорию инстинктов. Эта необходимость в полной мере удовлетворяется предложенной Фрейдом теорией инстинктов, преследующих противоположные цели - жизнь и смерть.

Согласно дуалистической теории инстинктов, созданной Фрейдом, два базовых влечения всегда смешаны друг с другом. Природа этого смешения и события, способные изменить соотношения сил каждого из инстинктов очень важны, но мы по-прежнему знаем об этом очень немного. Скорее всего именно характер взаимодействия и слияния противоположных инстинктивных влечений и определяет, будет ли получившаяся в результате «смесь» смертельной или животворной.

Несмотря на то, что инстинкты способны к слиянию и разделению, они борются друг с другом внутри человеческого организма. Цель инстинкта жизни в объединении, и он влечет одного человека к другим. Цель инстинкта смерти заключается в разрушении организма или объединения организмов. Инстинкт смерти препятствует образованию союзов между индивидуальными организмами. Развитие, превращающее одноклеточный организм в многоклеточный, увеличение дифференциации клеток, формирование новых органов, выполняющих специальные функции - все это можно назвать результатом работы инстинкта жизни. В то же время подобное развитие создает множество целей для инстинкта смерти, поскольку каждый шаг в направлении усложнения и образования объединений несет в себе потенциальную угрозу дезинтеграции.

Теория двух основных инстинктов привнесла изменения в существовавшую классификацию. И инстинкт самосохранения, и сексуальный инстинкт теперь стали считаться представителями и проявлениями инстинкта жизни. Существовавшее ранее убеждение относительно того, что основным конфликтом человеческой жизни является несовпадение двух основных ее целей, претерпело трансформацию. Обе эти цели по сути своей дополняют друг друга. Обычно акт продления рода чрезвычайно сильно укрепляет ощущение индивидуальной безопасности человека, а реализованность его как индивида идет на пользу всему человеческому роду. Психоаналитические исследования убедительно доказали, что в случае возникновения конфликта из-за разности этих целей, причиной его являются нарушения в ходе индивидуального развития, а не врожденное противоречие двух целей человеческой жизни.

Психологическое выражение инстинкта жизни мы можем обнаружить в любви, конструктивных стремлениях и кооперативном поведении. Каждое из этих проявлений в своей основе имеет стремление к объединению. Поэтическая фраза «Эрос как связующая сила» достаточно часто встречается в психоаналитической литературе. Инстинкт смерти проявляет себя в ненависти, деструктивности и негативистических стремлениях, иначе говоря, во всех моделях поведения, которые являются антагонистическими по отношению к создаваемым или существующим связям или союзам, как интрапсихическим, так и социальным.

Фрейд считал, что главным средством, применяемым инстинктом жизни в борьбе с инстинктом смерти, является отклонение инстинкта смерти вовне. Он называл этот механизм первопричиной проекции и считал, что инстинкт смерти «безмолвно» действует внутри организма и становится отчетливо различимым только когда отклоняется от первичной цели.

Однако, остается вопросом, действительно ли инстинкт смерти столь «безмолвно» атакует самость человека? Достаточно часто можно наблюдать образцы демонстрируемого человеком саморазрушительного поведения, выражающегося как в небольших ошибках, явно наносящих вред интересам человека, так и в различного рода «несчастных случаях», мазохизме, суицидальном поведении. Более того, существование физических болезней, истощения организма, нарушений в процессе выздоровления, тоже должно быть отнесено за счет скрытого действия инстинкта смерти, толкающего организм навстречу внешним опасностям и усиливающего их влияние.

Проблема проекции опасных влечений за пределы самости не столь проста. Происходит не только проецирование деструктивных импульсов, позволяющее человеку избавиться от болезненного ощущения, что угрожающие ему силы бушуют внутри него самого. Позитивные, окрашенные любовью импульсы и стремления тоже подвергаются проецированию, и такая проекция может стать благотворной или опасной в зависимости от характера избранного объекта, и того, как в дальнейшем сложатся отношения с этим объектом. Опасность проекции лежит в замутнении ясного восприятия реальности, что зачастую приводит к возникновению очень серьезных искажений. Проецировать «позитивные», окрашенные любовью импульсы на «плохой» объект, превращая его таким образом в «хороший», может быть не менее больно, чем проецировать деструктивные, «плохие» импульсы на объект, к которому испытываешь любовь, и таким образом потерять его. С другой стороны, проекция позитивных импульсов может оказаться благотворной в том случае, когда она укрепляет привязанность субъекта к объекту, оказывающему на него благотворное влияние. Субъект таким образом получает возможность интроецировать «хорошую» часть объекта (в том числе и вернуть себе то, что изначально было составляющей частью его собственного Эго).

Суждение, доказывающее, что любовь является проявлением инстинкта жизни, а ненависть - проявлением инстинкта смерти, требует некоторых оговорок. В садо-мазохистической любви сама любовь сложным образом переплетена с желанием причинять боль и страдать от боли, желанием, источником которого однозначно является инстинкт смерти. Тем не менее этот феномен не вносит изменений в теорию основных инстинктов. Это лишь еще одно доказательство способности инстинктов к слиянию, о которой неоднократно упоминает дуалистическая теория. То же соображение относится к ненависти по отношению к противнику и даже к тем случаям, когда один человек убивает другого в целях самозащиты. Деструктивное поведение, служащее интересам самосохранения, свидетельствует о том, что слияние базовых инстинктов работает в пользу инстинкта жизни. Такая интерпретация подтверждается тем фактом, что в подобных случаях доминирующим является мотив самосохранения, а агрессия не носит характера деструктивной жестокости.

Эти примеры, кроме прочего, предостерегают нас от стремления упрощать и сверхупрощать теорию инстинктов. Мы не можем провести прямую линию между каким-либо событием, являющимся частью сложного и комплексного опыта человека, и инстинктом, ставшим причиной этого события. В ходе развития, от самых ранних его этапов до более зрелых, превращение первичных инстинктивных целей осуществляется в результате влияния и взаимодействия антагонистических инстинктов.

Существуют однако некоторые наблюдения, говорящие в пользу того, что базовые инстинктивные влечения способны модифицироваться до такой степени, когда один из основных инстинктов безраздельно царит в отдельно взятый момент. Подобное разделение можно, с одной стороны, заметить в предельном самоудовлетворении и чрезвычайно сильной привязанности (не носящей характера мазохистического удовольствия), а с другой - в бессмысленной и предельно деструктивной жестокости.

В этой работе я бы хотела уделить внимание только проявлениям человеческой деструктивности, поскольку сильная любовь и привязанность достаточно редко становятся психологической проблемой, требующей обсуждения.

Я думаю, излишне приводить конкретные примеры. Время от времени мир потрясают известия о «нечеловеческих», «зверских» убийствах, совершенных отдельными людьми или группами людей. В подобных случаях либо невероятная жестокость проявляется в отсутствии какой бы то ни было провокации со стороны жертвы, либо, в случае, когда провокация все же имела место, мера жестокости многократно превышает необходимую. Более того, эти жестокие преступления столь преднамеренны и детально подготовлены, что не возникает никаких сомнений в том, что их мотивом может быть только ненависть и дикая жестокость, рожденная инстинктом смерти. Убийце необходима жертва, которая позволит ему удовлетворить глубинную потребность в причинении кому-либо боли, и когда он совершает преступление, то действует без малейших колебаний, которые могут быть вызваны эмпатией, виной или переживанием ужаса от происходящего.

Очень странно, что подобное поведение достаточно часто относят к разряду извращенной сексуальности, маркируя подобные преступления как «совершенные на сексуальной почве». Действительно, садизм является формой сексуальной перверзии, но совершенно необходимо различать сексуальное поведение, содержащее элементы садизма (мазохизма) и жестокие преступления, в которых именно жестокость является основной чертой. В прямом смысле слова под сексуальной перверзией следует понимать физическую близость между взрослыми людьми, в процессе которой предварительное удовольствие имеет более важное значение, чем удовольствие конечное, оральная, выделительная, вуайеристская и эксгибиционистская активность доминирует над нормальными гетеросексуальными половыми отношениями. Сюда же можно отнести случаи, когда физическое удовлетворение достигается в ходе контакта с представителями своего пола. В своих работах Фрейд показал, что такого рода извращенная сексуальность (обычно содержащая небольшую примесь садистических и мазохистических элементов) своим происхождением обязана инфантильной сексуальности, поскольку она репрезентирует те способы, посредством которых получает удовлетворение ребенок.

Жертвы убийств и так называемых «сексуальных преступлений» умирают не от переживания сексуального опыта, каким бы инфантильным он ни был, а от того, что становятся объектом невероятно жестокого насилия. Сексуальная сторона поведения убийцы лишь представляет ему возможность ввести свою жертву в заблуждение и реализовать внутренний агрессивный порыв при минимуме затруднений. Возможно, убийца даже начинает действовать в состоянии сексуального возбуждения, однако это состояние очень быстро сменяется импульсами агрессии и деструктивности. Иначе говоря, сексуальность выполняет лишь роль шлюзовых ворот, освобождающих агрессию. Создается впечатление, что люди, вынужденные заниматься изучением подобных случаев, прекрасно понимают, что причиной такого поведения человека может считаться только примитивная мощь инстинкта. Однако этим инстинктом чаще всего считают сексуальность. На мой взгляд, именно предложенная Фрейдом теория двух базовых инстинктов, противостоящих друг другу, и предположение о том, что инстинкт смерти способен отклоняться от своей первичной цели, позволили нам обнаружить истинное толкование этого типа человеческого поведения. В случаях проявления такого рода жестокости мы можем предположить некоторый сбой в процессе слияния инстинктов жизни и смерти. В результате произошедшего по какой-то причине нарушения, инстинкт смерти в такой степени активизируется внутри самости человека, что при невозможности нейтрализовать его посредством влияния инстинкта жизни, единственной, хотя и примитивной защитой, остается отклонение его от первичной цели. Происходит грубое отражение внутренней опасности во внешний мир, в результате чего страдает и умирает не сам человек, а избранная им жертва. Я не утверждаю, что убийца каким-либо образом сознательно переживает свою внутреннюю катастрофу или действует в состоянии сознательной паники. Тем не менее я убеждена, что понять его поступок можно только допустив, что сам убийца в момент совершения преступления находился под влиянием неопределенной потребности найти жертву, чтобы спасти самого себя. Одно это допущение, на мой взгляд, объясняет полнейшее отсутствие сострадания к мучениям жертвы, а также потребность совершать определенные действия в процессе убийства. Эти действия, часто трактуемые как «сексуальные», позволяют убийце получить полное удовлетворение от зрелища агонии жертвы. Я не стану детально анализировать этот процесс, поскольку он связан с глубинными слоями человеческой психики и требует подробного рассмотрения, а только обобщенно назову его переживанием внутренней катастрофы. Инстинктивная катастрофа приводит к тому, что инстинкт смерти полностью выходит из под контроля инстинкта жизни, и единственное, что может спасти человека от этой бури, бушующей в его собственной психике, - это отклонение инстинкта смерти вовне.

Фрейдовская теория инстинктов жизни и смерти как первичных источников мотивации человека представляет собой наиболее доступную пониманию четкую систему, позволяющую трактовать наши клинические наблюдения. Эта система четко показывает, что эмоции и поведение человека являются результатом взаимодействия двух противоположных по сути и направленности базовых инстинктов. Множество дискуссионных проблем, касающихся, например, возникновения тревоги, предстают перед нами совсем в ином свете.

Существуют три основные теории, объясняющие причины возникновения тревоги. Первая - оригинальная теория Фрейда, трактующая тревогу как результат «автоматической трансформации» вытесненных либидинозных импульсов. Там, где происходит вытеснение либидинозных импульсов, возникает тревога. Несмотря на то, что позже Фрейд несколько трансформировал свои представления по этому вопросу, отметив, что тревога достаточно часто предшествует вытеснению, а также несмотря на спад интереса самого Фрейда к этой теории, он, по сути, так и не отказался от нее. Упоминания об этой теории достаточно часто встречаются в его работах.

Вторая теория была выдвинута Эрнестом Джонсом, который пытался понять, что же в общем заставляет человека испытывать страх. Джонс пришел к выводу, что существует «врожденная склонность к страху», которую он обозначил как «инстинкт страха».

Мелани Кляйн является автором третьей теории. По ее мнению, непосредственным источником возникновения тревоги являются деструктивные импульсы. Опасность, которую представляет для организма инстинкт смерти как источник деструктивных импульсов, она считала первопричиной возникновения тревоги. Ее теория также учитывает и либидинозный фактор, поскольку либидинозная фрустрация усиливает или высвобождает тревогу путем увеличения уровня агрессивности. Происходит это потому, что либидинозное удовлетворение обладает способностью ослаблять или сдерживать тревогу. Следовательно, ключевую роль играет процесс слияния и взаимодействия основных инстинктов, нарушения в котором становятся причиной возникновения тревоги.

Мне кажется, возможно дать более четкое определение этому взаимодействию инстинктов и определить роль каждого из них в процессе возникновения тревоги. Подобное определение даст возможность увидеть, что три вышеупомянутые теории, несмотря на всю их разнородность, вполне могут быть обобщены.

Нет никаких сомнений в том, что способность человека переживать испуг и тревогу является врожденной, точно так, как и способность человека любить и ненавидеть. Она представляет собой составную часть психологического инструментария человека. Тревогу можно рассматривать как состояние, в котором активируется эта способность. Субъективно это переживается человеком как состояние болезненного напряжения, подталкивающего в направлении совершения каких-то шагов с целью защиты от угрожающей опасности. В этом смысле тревога выполняет предохранительную функцию, и ее следует рассматривать в контексте инстинктов самосохранения. Это означает, что склонность переживать испуг и тревогу следует относить на счет действия инстинкта жизни. То же следует сказать и об активации этой способности, ведущей к переживанию тревоги.

С другой стороны, опасность, против которой инстинкт жизни мобилизует способность переживать испуг, происхождением своим обязана инстинкту смерти, цель которого противоположна жизни и здоровью.

Опасность, первоначально возникшая внутри организма, является стимулом для активации врожденной способности человека бояться. Этот паттерн можно рассматривать как интрапсихическую диспозицию, позволяющую узнавать внешнюю опасность и использовать против нее защиты, первоначально отработанные во взаимодействии с внутренними опасностями.

Это обобщение использует принципиальные моменты теории М. Кляйн и выдвинутого Джонсом понятия «врожденной способности бояться», однако оно доказывает отсутствие необходимости дополнять теорию основных инстинктов введением третьего базового инстинкта.

Что же касается первоначальной идеи Фрейда об «автоматической трансформации» вытесненного либидо, то, на мой взгляд, здесь следует отметить следующие моменты. Во первых, замечание относительно «автоматичности» процесса трансформации вытесненных импульсов наталкивает на мысль об инстинктивном элементе, о том, что все происходит на уровне инстинкта. Во-вторых, мы должны определиться с тем, что же все-таки за сила несет ответственность за торможение либидинозных импульсов. Как мы знаем, торможение либидинозных желаний может привести к заместительному удовлетворению, т. е. сублимации, и в таком случае тревога не возникает, как не возникает и неудовлетворительное состояние напряжения. Если же вытеснение либидинозных желаний приводит к возникновению неудовлетворительного состояния, то, как мы знаем по опыту анализа, в состав этого желания обычно включены деструктивные импульсы. Таким образом удовлетворение (и вытеснение) желания одновременно дает возможность выражения деструктивных компонентов этого либидинозного устремления (происходит отклонение инстинкта смерти вовне). В подобных случаях вытеснение либидо приводит к возникновению тревоги, которая рождается в ответ на опасность, которую представляет собой активизация инстинкта смерти внутри самости. Упоминание об «автоматической трансформации» вытесненного либидо подразумевает борьбу между основными инстинктами. В ходе этой борьбы инстинкту жизни не удается достигнуть полной победы (либидинозного удовлетворения или сублимации), из-за чего перед лицом опасности возможно возникновение реакции тревоги. Возможно, нелишним было бы более точно оговорить, что я рассматривала причины возникновения тревоги лишь в отношении к самым глубоким, инстинктивным уровням человеческой психики. Я не говорила о причинах возникновения тревоги на уровне сложных комплексных процессов высокого уровня, которые однако тоже конструируются в соответствии с базовыми паттернами.

Хочу сказать несколько слов о тех случаях, когда тревоге не удается выполнить своей роли целевого, защитного поведения. Как мы знаем, переживание избыточной тревоги способно парализовать человека. Таким образом тревога делает человека беззащитным перед лицом той опасности, от которой она должна была его предохранить. В таких случаях противостояние инстинктов заканчивается перевесом инстинкта смерти, нарушающим процесс защиты и мобилизацию способности бояться, способности, за которую отвечает инстинкт жизни. Подобная же расстановка сил объясняет неадекватное отсутствие тревоги и защитного поведения перед лицом опасности.

Заключительная фрейдовская теория первичных инстинктов жизни и смерти, клинически репрезентируемых импульсами любви, сексуальности и самосохранения, с одной стороны, и импульсами деструктивности, жестокости - с другой, так и не была в достаточной мере проработана и применена к практике. В работах по теории либидо по-прежнему сохраняется положение вещей, при котором жестокость рассматривается лишь как «компонент инстинкта» либидо. Психоаналитическая теория по-разному отнеслась к инстинкту жизни и инстинкту смерти. Сексуальный инстинкт - первенец и привилегированное дитя психоанализа, деструктивный инстинкт - запоздалый ребенок и пасынок. Сексуальный инстинкт был признан сразу и получил отличительное имя либидо; признание прав на существование противоположного инстинкта заняло куда больше времени, а сам он до сих пор не имеет имени. (Термин «деструдо», предложенный Эдуардо Вейсом много лет назад, так и не получил признания в аналитическом словаре терминологии.)

Одним из краеугольных камней психоанализа является принцип, гласящий, что либидо развивается анаклитически, т. е. в зависимости от развития физиологических функций. Несмотря на то, что этот фрейдовский принцип был с готовностью принят, а его полезность, безусловно, подтвердилась на практике, до сих пор не проработаны в достаточной мере феномены, лежащие в основании этой закономерности. Всем известные проявления орального, анального, мускульного эротизма, так же, как и либидинозные связи с объектом, удовлетворяющим физиологические потребности, - служат ярким примером привязанности либидо к телесным функциям. Работы Мелани Кляйн, анализировавшей маленьких детей, ее исследования интенсивных деструктивных фантазий, связанных с телесными функциями, дают основания полагать, что этот принцип применим и к действию деструктивных импульсов. В свете ее открытий становится понятно, что Фрейд, исследуя привязанность либидо к определенным телесным функциям, описал не просто характер развития либидо. Он затронул лишь частный случай более широкой закономерности, который однако позволяет судить об общих принципах действия инстинктов и осознать, что организм человека является телесно-психическим единством. Инстинкты - это источники энергии, от которых зависят все процессы, происходящие в психике и теле индивида. Они существуют на границе тела и души. Подобно двуликому Янусу, одно из лиц инстинктов повернуто к телесным, а другое - к психическим составляющим организма. Оба инстинкта, либидо и деструктивный инстинкт, пытаются достичь своей цели как в телесной активности, так и в сфере психических процессов. Душевные переживания должны сопутствовать деятельности инстинктов в телесной сфере, а эмоциональные отношения развиваются следом за телесной активностью, направленной на взаимодействие с удовлетворяющим или фрустрирующим объектом. Верно и обратное: физический контакт с объектом всегда включает в себя эмоциональные компоненты. Не вызывает сомнений, что мать, кормящая младенца, предлагает ему не просто физическую субстанцию, и не только дает приятные ощущения. Представление Фрейда о том, что либидо развивается «аналитически», следует расширить за счет включения отношений, в которых доминируют деструктивные импульсы. Фрустрация физических потребностей ребенка подготавливает почву для возникновения враждебности в отношении к объекту. Ранняя ненависть не менее тесно связана с телесными ощущениями, чем ранняя любовь. Термины «орально-садистический» и «анально-садистический» фактически описывают привязанность жестокости к определенным телесным функциям. Тем не менее эти понятия были сформулированы в ходе исследования жестокости как проявления активности инстинкта смерти. Изучение жестокости в этом контексте убедительно доказало, что она не является частью либидо, и по сути своей принципиально противоположна инстинкту жизни. В теории либидо существует еще одно фундаментальное положение, основывающееся на факте привязанности развития либидо к развитию физиологических функций. Это положение об эрогенности фактически всех органов человеческого организма. Этот постулат тоже должен быть дополнен на основе исследований, проведенных Мелани Кляйн. Способность органов продуцировать приятные ощущения, включающиеся в структуру либидинозных фантазий, служит исходным пунктом в доказательстве способности тех же органов рождать ощущения, сопровождающие деструктивные инстинктивные импульсы и жестокие фантазии.

Поскольку любая телесная и психическая активность базируется на первичных инстинктах, человеческий организм обречен служить двум господам - инстинкту жизни и инстинкту смерти.

Продвигает ли нас теория инстинкта смерти в психологическом понимании природы человека дальше, чем это делает более простой концепт инстинкта деструктивности или теория врожденной агрессивности? Я часто сталкиваюсь с утверждением, что спекуляции, связанные с инстинктом смерти, являются излишними, поскольку клинические проявления деструктивности и жестокости вполне могут трактоваться в русле представлений об инстинкте деструктивности.

Скажу только, что, отбрасывая постулат о первопричине существования деструктивного инстинкта (и врожденной деструктивности), мы очень обедняем теоретические основы наших концептов и очень сужаем рамки доступной нам психологической работы. Содержание понятия инстинкта смерти, действующего против инстинкта жизни, значительно богаче содержания теории деструктивного инстинкта. Здесь мы оказываемся в ситуации, подобной той, в которой находилась сексуальность до момента признания инстинкта жизни ее первоосновой. Мы недостаточно полно понимали императивную природу сексуальных импульсов и значение сексуального удовлетворения до того момента, когда Фрейду удалось доказать зависимость сексуальных проявлений от инстинкта жизни. В теоретическом понимании фактов существовал значительный пробел до тех пор, пока инстинкты самосохранения рассматривались как противоположность сексуальных импульсов. Множество проблем нашли свое решение после того, как Фрейд объединил сексуальные инстинкты и инстинкты самосохранения, и стал рассматривать их как различные проявления одной мощной и глубинной силы - инстинкта жизни.

Подобным же образом жестокость, как и вся система мотивации такого рода проявлений, может быть понята нами только в случае признания их первопричины - мощного и базового инстинкта смерти. Вне этой причинной связи деструктивный инстинкт оказывается, образно говоря, подвешенным в воздухе, подобно посольству несуществующей страны. В то же время, теория извечно и принципиально противостоящих друг другу основных инстинктов предлагает нам более широкое и глубокое понимание человеческой природы. Дуалистическая теория помогает нам точнее понимать поразительное разнообразие и многозначительность (сверхдетерминацию) внешних проявлений психологических процессов. Множественная детерминация обусловлена базовым дуализмом инстинктов и служит доказательством динамического взаимодействия либидо и инстинкта смерти.

Принятие теории инстинкта смерти изменяет наш взгляд на природу враждебности и жестокости. Тот факт, что эти проявления теперь рассматриваются как элемент комплексной и сложной сети эмоциональных процессов, оказывает значительное влияние на всю нашу концепцию личности. Человеческая душа теперь видится нам как сфера сложнейшего взаимодействия двух противоположных сил, из которого рождаются все эмоции, чувства и желания человека. Душа никогда не сможет избежать конфликтов, как никогда не сможет и оставаться статичной. Она всегда должна стремиться к достижению некоторого равновесия между владеющими ею силами. Единственным благополучным исходом непрекращающейся борьбы инстинктов является достижение состояния гармонии и единства, чему постоянно препятствуют внутренние факторы и внешние обстоятельства. А поскольку инстинкты даны нам с рождения, мы вынуждены согласиться с тем, что в той или иной форме конфликты сопутствуют всей нашей жизни, с момента рождения и до самой смерти. Мы убеждены, что подход к психологическим проблемам, основывающийся на теории первичных инстинктов жизни и смерти, способен оказать неоценимую помощь в нашей работе. Наша оценка конфликтов в сфере социальных отношений претерпевает серьезные изменения, как только мы допускаем, что динамической основой этих конфликтов может быть непрерывная внутрипсихическая борьба противоположных инстинктов. В нашей работе мы часто слышим об обидах, причиненных пациентам их родителями, супругами, партнерами по работе и т. п., и эти жалобы часто кажутся правдивыми и соответствующими общим нашим наблюдениям. Тем не менее в ходе анализа становится ясно, в какой огромной степени эти происшествия активно спровоцированы самим пострадавшим. Именно тогда нам становится ясно, что из-за переполняющей человека ненависти и деструктивности, а в конечном счете - инстинкта смерти, он вынужден отклонять эту враждебность во внешний мир. Этой цели и служат «плохие» объекты, которые человек находит для себя или создает, если подходящих не оказывается под рукой.

Тесно связана с этой проблемой и проблема фрустрации (либидинозных импульсов и телесных потребностей), которая тоже предстает перед нами в новом свете, если мы соглашаемся допустить существование инстинктов жизни и смерти.

Поскольку фрустрирующие действия являются рычагом, позволяющим отражать во внешний мир ненависть и деструктивность, причиняющий неудовольствие объект вполне обоснованно рассматривается как заслуживающий враждебности и уничтожения. Таким образом фрустрация занимает свое законное место в кругу примитивных защит. Однако именно по этой причине фрустрирующее окружение, недостаток понимания и любви представляют такую опасность для ребенка.

Когда окружение реагирует на примитивную потребность ребенка отклонять деструктивные импульсы во внешний мир холодностью, отвержением и враждебностью, образуется замкнутый круг. Ребенок вырастает с ожиданием чего-то плохого, и когда он находит подтверждение своих страхов, его жестокость и негативистические импульсы многократно усиливаются и закрепляются.

Наше понимание природы человека становится более глубоким, когда мы находим в себе мужество осознать прочную биологическую обусловленность человеческой деструктивности, тревоги и защитной потребности быть несчастным, а множество сложнейших технических проблем, таких как садомазохизм, иллюзия преследования или негативная терапевтическая реакция, находят свое решение с признанием истинности фрейдовской теории инстинктов жизни и смерти.