Произведения русской литературы 13 века. Произведения и периодизация древнерусской литературы

К началу XIII в. древнерусская литература предстает перед нами вполне зрелой. Почти в каждом из жанров были созданы оригинальные произведения, которые сами могли служить образцами, достойными подражания, и определять дальнейшее развитие этого жанра на русской почве. В активе русской литературы были такие шедевры, стоящие вне жанровых систем, как «Поучение» Владимира -Мономаха или «Слово о полку Игореве». Сложились литературные стили, и древнерусские книжники не уступали в искусстве слова византийским или болгарским авторам; пример тому - высокое литературное мастерство Кирилла Туровского, автора «Слова о полку Игореве», авторов легенд о киево-печерских иноках. Завоевание Батыем русских земель, проходившее в кровопролитных сражениях, сопровождалось разгромом и уничтожением городов и селений. Исключительно велики были людские потери. Жестокость и беспощадность кочевников по отношению к русским воинам, к мирному населению отмечается во всех рассказах о Батыевом нашествии на Русь. Эти сообщения русских источников подтверждаются сведениями историков и писателей других стран.

Роль, которую сыграла Русь в общеевропейской истории, приняв на себя первый удар монголо-татарских орд, прекрасно выразил А. С. Пушкин: «России определено было высокое предназначение… Ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией…». Поражение в борьбе с завоевателями и проводимая ордынцами политика разделения Руси ускоряли процесс феодального дробления, обособления отдельных княжеств. Но одновременно с этим все более зрела идея необходимости объединения русских земель, нашедшая наиболее яркое воплощение в памятниках литературы. Идея эта поддерживалась сознанием единства языка (при наличии местных диалектов), единства религии, единством истории и этнического родства, сознанием того, что именно отсутствие единения русских княжеств привело к поражению и установлению чужеземного владычества..

Борьба с захватчиками вызвала подъем патриотизма. И патриотическая тема становится основной в литературе XIII в. Воинский героизм и мужество, верность долгу, любовь к своей земле, прославление былого величия и могущества русских князей и княжеств, скорбь по погибшим, боль и сочувствие ко всем, кто подвергается унижениям со стороны поработителей, - все это нашло отражение и в летописании, и в памятниках торжественного красноречия. Остро звучит в произведениях XIII в. тема необходимости сильной княжеской власти, резкому осуждению подвергаются княжеские распри и несогласованность действий против врагов. Идеалом сильного правителя выступает князь - воин и мудрый государственный деятель. В воспоминаниях о прошлом таким князем рисуется Владимир Мономах, а среди князей: современников - Александр Невский. Древнерусские летописцы оставили несколько замечательных описаний отдельных эпизодов монголо-татарского нашествия. Самым первым откликом на монголо-татарское нашествие является «Повесть о битве на реке Калке», читающаяся в ряде летописей, в частности в Лаврентьевской, Ипатьевской, Новгородской первой и др. Замечательно начало этой повести: Явишася языци, ихже никтоже добре ясно не весть, кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и которого племени суть, и что вера их. И зовуться татары, а инии глаголють таурмены, а другие печенези, ини глаголють, яко се суть, о них же Мефодий Патарийский епископ свидетельствует, яко си суть пришли из пустыня Етриевскы, сущей межю востоком и севером, тако бо Мефодий рече: яко к скончанью времен явитися тем, яже загна Гедеон, и попленят всю землю от востока до Ефранта и от Тигра до Понетьского моря, кроме Ефиопья. Бог же един весть их, кто суть и отколе изидоша, премудрии мужи ведят я добре, кто книгы разумно умеет; мы же не вемы, кто суть, но сде вписахом о них памяти ради Русских князий беды, яже бысть от них... Далее автор повести сообщает о разгроме монголо-татарами соседствующих с русскими землями народов: ясов, обезов, касогов и половцев. Разгром половецких земель, по его мнению,-- это возмездие половцам за все те беды, которые они причинили русскому народу. Русские князья решают выступить против неизвестных им дотоле врагов в ответ на просьбы половцев. Татары присылают к русским князьям своих послов, чтобы отговорить их от похода. Они предлагают заключить союз против половцев, но русские князья остаются верными своему слову: татарских послов избивают, а русские войска выступают в поход.

«Повесть о битве на Калке» была написана в традициях русских воинских летописных повестей XII в., по-видимому, участником битвы. Ее автор далек от воспевания подвигов и официального прославления князей-феодалов. Его главная мысль состоит в осуждении князей за их рознь, за неумение блюсти общерусские государственные и народные интересы. Единственно спасительным выходом из этого хаоса ему представляется объединение всех сил русского народа вокруг великого киевского князя. Повесть на многие годы сохранила горькую память русичей об их первом столкновении с монголо-татарами. Ее неоднократно переписывали и перерабатывали при составлении различных летописных сводов, к ней, кроме того, обращались, когда вспоминали о Калкской битве в связи с другими сказаниями о борьбе русского народа с монголо-татарским игом.

Другим замечательным памятником литературы является «Повесть о разорении Рязани Батыем» посвященная событиям 1237 года. Это произведение состоит из двух идейно и художественно связанных между собой частей. Вначале в ней рассказывается о событиях, случившихся в крымском городе Корсуне за двенадцать лет до гибели Рязани. Корсунь, вместе с Сурожем, Керчью и Тьмутараканью, издавна играл большую роль в торговле древнерусского государства. Через эти портовые города шла вся русская торговля с Византией, Балканскими странами и Кавказом. Несмотря на то что еще в XII веке эти города были захвачены половцами, они все еще сохраняли свое торговое значение и в значительной степени были населены русскими людьми. Поэтому, когда в 1222 году монголо-татары вторглись в Крым и разграбили Сурож, некто корсунянин по имени Евстафий, священник той самой церкви, в которой, по преданию, крестился князь Владимир Святославич, решил уехать из родного города в Русскую землю. Забрав свою семью, а также особо чтимую икону святителя Николая, он отправился на Русь кружным путем, ибо через причерноморские степи путешествовать было опасно. Евстафий проехал морем вокруг всей Европы и почти через три года прибыл в Новгород. Оттуда он направился уже в рязанские пределы, поскольку Рязань, будучи богатым торговым городом, была в то время прочно связана с Крымом. На этом, собственно, и кончается первая часть «Повести».

Вторая часть начинается со слов: В лето 6745 (1237), во второе на десять лето по принесении чудотворного Николина образа из Корсуня, прииде безбожный царь Батый на Русскую землю со многими вои татарскыми и ста на реце на Воронеже близ Рязанскиа земли… Узнав о вторжении татар, рязанский князь Юрий Игоревич, обратился за помощью к суздальскому князю Юрию Всеволодовичу, но тот не захотел помочь ему. Не помогли рязанцам также князья черниговские и северские под тем предлогом, что рязанцы де не участвовали в битве с татарами на реке Калке. Лишь ближайшие родичи Юрия Игоревича, местные рязанские князья да пронский князь Всеволод Михайлович с одним из муромских князей откликнулись на его призыв. В этой неравной и безнадежной борьбе с могущественным противником рязанцы проявили такой героизм, такое величие духа, что трагическая судьба маленького русского княжества стала в веках символом русской доблести и беззаветной любви к отечеству.

«Повесть» принадлежит к лучшим образцам древнерусской воинской прозы. Она написана весьма выразительно, исполнена взволнованного лиризма, пронизана страстным патриотическим пафосом, она скорбно и драматически повествует о гибели всех удальцов и резвецов рязанских, которые до конца выпили единую круговую чашу смерти в последней битве с татарами. Автор повести создал замечательные образы русских людей. Таковы, например, образы князя Федора Юрьевича и его супруги Евпраксии, по истине доброй жены. Рязанский князь Юрий послал своего сына Федора вместе с другими князьями к безбожному царю Батыю с дарами и просьбой, чтобы он не воевал Рязанский земли. Царь-Батый, приняв дары, обещал не идти против Рязани только, если рязанские князья пришлют к нему своих дочерей и сестер. Один из рязанских вельмож из зависти и, вероятно, желая подслужиться Батыю, сообщил ему, что у Федора есть жена из царского рода, княгиня Евпраксия, необыкновенная красавица. Батый сказал князю, Федору Юрьевичу: Дай мне, княже, ведети жены твоей красоту. Но князь Федор засмеялся в ответ: Не полезно бо есть нам, християнам, тобе, нечестивому царю, водити жены своя на блуд. Аще нас приодолееши, то и женами нашими владети начнеши. Батый в гневе повелел убить князя Федора, а тело его приказал кинуть зверям и птицам на растерзание. Спутники Федора были также перебиты. Лишь один из них смог спастись. Он и доставил княгине Евпраксии известие о происшедшем. Княгиня в это время находилась в превысоком тереме своем, держа на руках сына Ивана. Узнав, что ее муж погиб, защищая ее честь, она выбросилась из окна вместе с сыном и разбилась насмерть: И плакашася весь град резански на мног час. При этом в повести дается объяснение наименования места, где остановилась привезенная из Корсуня икона святителя Николая: княгиня с сыном убилась, то есть заразилась, поэтому и место ее гибели стали называть Зараз, соответственно и икону назвали «Заразской».

Особое место в «Повести» занимает описание подвига Евпатия Коловрата, стилистически близкое и к устно-поэтическому былинному сказу и к библейскому повествованию. Вот, например, фрагмент: И погнаша во след безбожного царя, и едва угнаша его в земли Суздальстей, и внезапу нападоша на станы Батыевы, и начата сечи без милости, и сметоша яко все полки татарския…

Повесть, несмотря на то что рассказывает о гибели Рязани и рязанцев, удивительным образом оптимистична, ее автор как бы совершенно уверен в конечной победе русичей над ненавистными захватчиками. Русские воины, князья и дружина в повести беззаветно мужественны и доблестны, их связывают рыцарские отношения. Князья гордятся своей дружиной, заботятся о ней и оплакивают павших в бою воинов. А удальцы и резвецы рязанские, верные своим вождям, сражаются с врагами земли Русской крепко и нещадно, яко и земле постонати, они готовы пити смертную чашу с своими государями равно. Очень сильно звучит в повести героико-патриотический мотив: Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти. Этот главный мотив «Повести» давал русским людям опору в их последующей борьбе с монголо-татарским игом.

В Галицко-Волынской летописи сохранилась также небольшая «Повесть о разрушении Киева Батыем», восходящая, несомненно, к устнопоэтической народной песне об этом горестном событии. Несмотря на то что эта песня XIII века попала в летопись в книжной переработке, она сохранила поразительную близость к русским народным былинам, записанным лишь в XVIII--XIX столетиях, но рассказывающим об осаде Киева татарами. В «Повести» XIII века так описывается появление Батыевых орд под Киевом: Приде Батый Киеву в силе тяжьце, многом множьством силы своей, и окружи град, и остолпи сила татарьская, и бысть град во обьдержании велице. И не бе Батый у города, и отроци его объседяху град, и не бе слышати от гласа скрипания телег его, множества ревения вельблуд его и рьжания от гласа стад конь его. И бе исполнена земля Русская ратных. Далее в «Повести» рассказывается о том, как Батый приказал поставить стенобитные орудия и бить беспрестанно день и ночь в стены города. Разбив стены, татары бросились в город, но встретили жестокий отпор. Во время сражения за тучей из стрел не видно было солнца, а от треска копий и ударов по щитам--не слышно было голоса человеческого. Татарам удалось сбить киевлян с разбитых стен. Но за ночь горожане построили другую стену около Десятинной церкви. На другой день татары возобновили свой натиск, под их напором люди в отчаянии бросились к церкви, заполнили ее всю, поднялись на церковные своды, захватывая с собой имущество. От тяжести церковные своды рухнули, задавив множество людей. Город был захвачен татарами и значительная часть его населения беспощадно уничтожена. Между прочим, произведенные в Киеве в советское время археологические раскопки подтвердили это литературное свидетельство XIII века.

При дворе каждого значи-тельного правителя велось собственное летописание. Этим занима-лись подлинные мастера своего дела: талантливые писатели, темпе-раментные и смелые публицисты.

Галицко-волынская летопись

Интересна похожая на увлекательный рыцарский роман га-лицко-волынская летопись, прославляющая подвиги князя Даниила Галицкого и его брата Василько . Она дошла до нас в составе Ипа-тьевской летописи (первая четверть XV в.).

Радзивиловская летопись

Существовала княжеская летопись Андрея Боголюбского , включённая в состав владимирских сводов времён Всеволода Боль-шое Гнездо. Любивший окружать себя произведениями искусства , Всеволод распорядился создать летопись, украшенную множеством картинок-миниатюр. В конце XV в. с неё была снята копия, кото-рая сохранилась до наших дней (Радзивиловская летопись). Каждая из 618 миниатюр Радзивиловской летописи представляет собой уни-кальный . Один историк образно назвал их «окнами в исчезнувший мир».

Новгородские летописи

Неповторимы по своему колориту и новгородские летописи XII — начала XIII в. В соответствии с общим укладом жизни тор-гового города они отличаются краткостью и деловитостью.

Это замечательное произведение было создано неизвестным ав-тором в 80-е гг. XII в. Одни учёные датируют его 1185-1187 гг., другие называют более точную дату — август 1185 г. Поводом для написания «Слова...» стал поход на половцев князя Игоря Свя-тославича — скромного представителя черниговского княжеского дома. Он правил тогда в Новгороде-Северском — древнем городе в верхнем течении Десны. Вместе со своими сыновьями и младшим братом Всеволодом Игорь весной 1185 г. предпринял поход в степь, на половцев. Поход Игоря закончился трагически. После первой удачной стычки с небольшим отрядом половцев войско Игоря было окружено главными силами кочевников. В кровавой двухдневной битве полегли тысячи русских витязей, а князья попали в плен.

Победа над Игорем подала половцам большие надежды. Отря-ды хана Кончака устремились на Переяславль и Киев. Другой по-ловецкий хан, Гзак , предпочёл напасть на Путивль и другие остав-шиеся беззащитными владения Игоря и его брата Всеволода.

С принятием христианства Древняя Русь была приобщена к книжной культуре. Развитие русской письменности постепенно стало основой для возникновения литературы и было тесно связано с христианством. Несмотря на то, что письменность была известна в русских землях и ранее, только после крещения Руси она получила широкое распространение. Также она получила основу в виде развитой культурной традиции восточного христианства. Обширная переводная литература стала основой для формирования собственной традиции.

Для оригинальной литературы Древней Руси характерны большая идейная насыщенность и высокое художественное совершенство. ее ярким представителем был митрополит Иларион, автор известного « », датируемого серединой XI века. В этом произведении чётко проявляется мысль о необходимости единства Руси. Использовав форму церковной проповеди, Иларион создал политический трактат, в котором нашли отражение злободневные проблемы русской действительности. Противопоставляя «благодать» (христианство) «закону» (иудаизм), Иларион отвергает свойственное иудаизму понятие богоизбранничества и утверждает идею перенесения небесного внимания и расположения с одного избранного народа на все человечество, равноправия всех народов.

Выдающимся писателем и историком был монах Киево-Печерского монастыря Нестор. Сохранились его « и ценное для истории быта «Житие Феодосия». «Чтение» написано в несколько отвлеченном стиле, в нем усилены назидательные и церковные элементы.

Примерно к 1113 году относится выдающийся памятник древнерусского летописания — «Повесть временных лет» , сохранившаяся в составе более поздних летописных сводов XIV—XV веков. Этот труд составлен на основе более ранних летописных сводов — исторических произведений, посвящённых прошлому Русской земли. Автор «Повести», монах Нестор, сумел живо и образно рассказать о возникновении Руси и связать её историю с историей других стран. Основное внимание в «Повести» уделено событиям политической истории, деяниям князей и других представителей знати. Хозяйственная жизнь и быт народа описаны менее детально. Отчетливо проявилось в летописи и религиозное мировоззрение ее составителя: конечную причину всех событий и поступков людей он видит в действии божественных сил, «провидения». Однако за религиозными расхождениями и ссылками на волю Бога часто скрываются практический подход к действительности, стремление выявить реальные причинно-следственные связи между событиями.

В свою очередь, Феодосию, игумену Печерского монастыря о котором также писал Нестор, принадлежит несколько поучений и посланий к князю Изяславу.

Выдающимся писателем был Владимир Мономах. Его « » рисовало идеальный образ князя — справедливого феодального правителя, затрагивало насущные вопросы современности: необходимость сильной княжеской власти, единство в отражении набегов кочевников и т. д. «Поучение» является произведением светского характера. Оно проникнуто непосредственностью человеческих переживаний, чуждо отвлечённости и наполнено реальными образами и примерами, взятыми из жизни.

Вопрос о княжеской власти в жизни государства, о ее обязанностях и способах осуществления становится одним из центральных в литературе. Возникает мысль о необходимости сильной власти как условия успешной борьбы с внешними врагами и преодоления внутренних противоречий. Эти размышления воплощены в одном из самых талантливых произведений XII-XIII веков, дошедшего до нас в двух основных редакциях «Слово» и «Моление» Даниила Заточника . Убеждённый сторонник сильной княжеской власти, Даниил с юмором и сарказмом пишет об окружающей его печальной действительности.

Особое место в литературе Древней Руси занимает « » , датируемое концом XII века. В нем повествуется о неудачном походе на половцев в 1185 году новгород-северского князя Игоря Святославича. Описание этого похода служит автору только поводом для размышления о судьбах Русской земли. Причины поражений в борьбе с кочевниками, причины бедствий Руси автор видит в княжеских междоусобицах, в эгоистической политике князей, жаждущих личной славы. Центральным в «Слове» является образ Русской земли. Автор принадлежал к дружинной среде. Он постоянно пользовался свойственными ей понятиями «честь» и «слава», но наполнял их более широким, патриотическим содержанием. В «Слове о полку Игореве» воплотились характерные черты древнерусской литературы того времени: живая связь с исторической действительностью, гражданственность и патриотизм.

Большое влияние на Русскую культуру оказало Батыево нашествие. Первая работа посвященная нашествию — « » . Данное слово дошло до нас не полностью. Так же Батыевому нашествию посвящена « » — составная часть цикла повестей о «чудотворной» иконе Николы Зарайского.

2. Переводная литература XI–XII веков

Как сообщает летопись, сразу же после принятия Русью христианства Владимир Святославич «нача поимати у нарочитые чади [у знатных людей] дети, и даяти нача на ученье книжное» (ПВЛ, с. 81). Для обучения нужны были книги, привезенные из Болгарии. Старославянский (древнеболгарский) и древнерусский языки настолько близки, что Русь смогла использовать уже готовый старославянский алфавит, а болгарские книги, будучи формально иноязычными, по существу не требовали перевода. Это значительно облегчило знакомство Руси и с памятниками византийской литературы, которые в основной своей массе проникали на Русь в болгарском переводе.

Позднее, во времена Ярослава Мудрого, на Руси начинают переводить непосредственно с греческого. Летопись сообщает, что Ярослав собрал «писце многы и прекладаше от грек на словеньское писмо. И списаша книгы многы» (ПВЛ, с. 102). Интенсивность переводческой деятельности подтверждается как прямыми данными (дошедшими до нас списками переводных памятников или ссылками на них в оригинальных произведениях), так и косвенными: приток переводной литературы в конце X - начале XI в. был не только следствием устанавливавшихся культурных связей Руси с Болгарией или Византией, но прежде всего вызывался острой потребностью, своего рода государственной необходимостью: принявшая христианство Русь нуждалась в литературе для осуществления богослужения, для ознакомления с философскими и этическими доктринами новой религии, ритуальными и правовыми обычаями церковной и монастырской жизни.

Для деятельности христианской церкви на Руси были нужны прежде всего богослужебные книги. Обязательный комплект книг, которые были необходимы для богослужения в каждой отдельной церкви, включал Евангелие апракос, Апостол апракос, Служебник, Требник, Псалтырь, Триодь постную, Триодь цветную и Минеи общие. Если учесть, что в летописях в повествовании о событиях IX–XI вв. упомянуто 88 городов (данные Б. В. Сапунова), в каждом из которых имелось от нескольких единиц до нескольких десятков церквей, то количество необходимых для их функционирования книг будет исчисляться многими сотнями. До нас дошли лишь единичные экземпляры рукописей XI–XII вв., но они подтверждают наши представления о названном выше репертуаре богослужебных книг.

Если перенесение на русскую почву богослужебных книг диктовалось потребностями церковной службы, а их репертуар регламентировался каноном богослужебной практики, то в отношении других жанров византийской литературы можно предполагать некую избирательность.

Но именно здесь мы встречаемся с интересным явлением, которое Д. С. Лихачев охарактеризовал как явление «трансплантации»: византийская литература в отдельных своих жанрах не просто повлияла на литературу славянскую, а через ее посредство на древнерусскую, но была - разумеется в какой-то своей части - просто перенесена на Русь.

Патристика . Прежде всего это относится к византийской патристической литературе. На Руси были известны и пользовались высоким авторитетом произведения «отцов церкви», богословов и проповедников: Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Василия Великого, Григория Нисского, Афанасия Александрийского и др.

Высоко ценились на протяжении всего русского средневековья писатели-гомилеты (авторы поучений и проповедей). Их творения не только помогали формировать нравственные идеалы христианского мира, но одновременно заставляли задуматься над свойствами человеческого характера, обращали внимание на различные особенности человеческой психики, воздействовали своим опытом «человековедения» на другие литературные жанры.

Из писателей-гомилетов наибольшим авторитетом пользовался Иоанн Златоуст (ум. в 407 г.). В его творчестве «усвоение традиций античной культуры христианской церковью достигло полной и классической завершенности. Им был выработан стиль проповеднической прозы, вобравший в себя несметное богатство выразительных приемов риторики и доведенный виртуозностью отделки до потрясающей экспрессивности». Поучения Иоанна Златоуста входили в состав сборников начиная с XI в. От XII в. сохранился список «Златоструя», содержащий преимущественно «слова» Златоуста, несколько «слов» вошло в состав знаменитого Успенского сборника рубежа XII–XIII вв.

В списках XI–XII вв. сохранились переводы и других византийских гомилетов - Григория Богослова, Кирилла Иерусалимского, «Лествица» Иоанна Лествичника, Пандекты Антиоха и Пандекты Никона Черногорца. Изречения и афоризмы «отцов церкви» (наряду с афоризмами, извлеченными из сочинений античных авторов) составили популярный в Древней Руси сборник - «Пчелу» (старший список рубежа XIII–XIV вв.). В «Изборнике 1076 г.» значительное место занимает «Стословец» Геннадия - своего рода «моральный кодекс» христианина.

Произведения гомилетического жанра не скрывали своей назидательной, дидактической функции. Обращаясь непосредственно к читателям и слушателям, писатели-гомилеты стремились убедить их логикой своих рассуждений, превозносили добродетели и осуждали пороки, сулили праведникам вечное блаженство, а нерадивым и грешникам грозили божественной карой.

Жития святых . Памятники агиографического жанра - жития святых - также воспитывали и наставляли, но основным средством убеждения было не столько слово - то негодующее и обличающее, то вкрадчиво-наставительное, сколько живой образ. Остросюжетное повествование о жизни праведника, охотно использовавшее фабулы и сюжетные приемы эллинистического романа приключений, не могло не заинтересовать средневекового читателя. Агиограф обращался не столько к его разуму, сколько к чувствам и способности к живому воображению. Поэтому самые фантастические эпизоды - вмешательство ангелов или бесов, творимые святым чудеса - описывались порой с детальными подробностями, которые помогали читателю увидеть, представить себе происходящее. Иногда в житиях сообщались точные географические или топографические приметы, назывались имена реальных исторических деятелей - все это тоже создавало иллюзию достоверности, призвано было убедить читателя в правдивости рассказа и тем самым придать житиям авторитет «исторического» повествования.

Жития можно условно разделить на два сюжетных типа - жития-мартирии, т. е. повествования о мучениях борцов за веру в языческие времена, и жития, в которых рассказывалось о святых, добровольно принявших на себя подвиг затворничества или юродства, отличавшихся необычайным благочестием, нищелюбием и т. д.

Примером жития первого типа может послужить «Житие святой Ирины». В нем рассказывается, как отец Ирины, царь-язычник Лициний, по наущению демона решает погубить свою дочь-христианку; она должна быть по его приговору раздавлена колесницей, но происходит чудо: конь, порвав постромки, набрасывается на царя, отгрызает ему руку и сам возвращается на прежнее место. Ирину подвергает разнообразным изощренным пыткам царь Седекий, но всякий раз благодаря божественному заступничеству она остается жива и невредима. Царевну бросают в ров, кишащий ядовитыми змеями, но «гады» тотчас же «притискнуша» к стенкам рва и издыхают. Святую пытаются перепилить заживо, но пила ломается, а палачи гибнут. Ее привязывают к мельничному колесу, но вода «повелением божием потече окрест», и т. д.

К другому типу жития относится, например, легенда о Алексее Человеке божием. Алексей, благочестивый и добродетельный юноша, добровольно отрекается от богатства, почета, женской любви. Он покидает дом отца - богатого римского вельможи, красавицу-жену, едва обвенчавшись с ней, раздает взятые из дома деньги нищим и в течение семнадцати лет живет подаянием в притворе церкви Богородицы в Эдессе. Когда повсюду распространилась слава о его святости, Алексей уходит из Эдессы и после скитаний вновь оказывается в Риме. Никем не узнанный, он поселяется в доме отца, кормится за одним столом с нищими, которых ежедневно оделяет подаянием благочестивый вельможа, терпеливо сносит издевательства и побои отцовских слуг. Проходит еще семнадцать лет. Алексей умирает, и только тогда родители и вдова узнают своего пропавшего сына и мужа.

Патерики . Широко известны были в Киевской Руси патерики - сборники коротких рассказов о монахах. Темы патериковых легенд довольно традиционны. Чаще всего это рассказы о монахах, прославившихся своим аскетизмом или смирением. Так, в одной легенде повествуется, как к отшельнику приходят для беседы с ним старцы, жаждущие от него наставления. Но затворник молчит, а на вопрос о причине его безмолвия отвечает, что он день и ночь видит перед собой образ распятого Христа. «Это лучшее нам наставление!» - восклицают старцы.

Герой другого рассказа - столпник. Он настолько чужд гордыни, что даже подаяние нищим раскладывает на ступенях своего убежища, а не отдает из рук в руки, утверждая, что не он, а Богородица одаряет страждущих.

Повествуется в патерике о юной монахине, которая выкалывает себе глаза, узнав, что их красота вызвала вожделение юноши.

Всесилие молитвы, способность подвижников творить чудеса - сюжеты другой группы патериковых новелл. Праведного старца обвиняют в прелюбодеянии, но по его молитве двенадцатидневный младенец на вопрос «кто его отец» указывает пальцем на действительного отца. По молитве благочестивого корабельщика в знойный день над палубой проливается дождь, услаждая страдающих от зноя и жажды путников. Лев, встретившись с монахом на узкой горной тропе, встает на задние лапы, чтобы дать ему дорогу, и т. д.

Если праведникам сопутствует божественная помощь, то грешников в патериковых легендах ожидает страшная и, что особенно характерно, не посмертная, а немедленная кара: осквернителю могил выкалывает глаза оживший мертвец; корабль не двигается с места, пока с его борта не сходит в лодку женщина-детоубийца, а лодку с грешницей тотчас же поглощает пучина; слуга, задумавший убить и ограбить свою госпожу, не может сойти с места и закалывается сам.

Так, в патериках изображается некий фантастический мир, где непрерывно ведут борьбу за души людей силы добра и зла, где праведники не просто благочестивы, но экзальтированно фанатичны, где в самых бытовых ситуациях совершаются чудеса, где даже дикие звери поведением своим подтверждают всесилие веры. Сюжеты переводных патериков оказали влияние на творчество русских книжников: в русских патериках и житиях мы найдем прямые аналогии к эпизодам из патериков византийских.

Апокрифы . Излюбленным жанром древнерусских читателей были и апокрифы, древнейшие переводы которых также восходят к Киевской эпохе. Апокрифами (от греч. ???????? - «тайный, сокровенный») назывались произведения, повествующие о библейских персонажах или святых, но не вошедшие в круг памятников, почитаемых как священное писание или официально признанных церковью. Существовали апокрифические евангелия (например, «Евангелие Фомы», «Никодимово евангелие»), жития («Житие Андрея Юродивого», «Житие Василия Нового»), сказания, пророчества и т. д. В апокрифах нередко содержался более подробный рассказ о событиях или персонажах, упоминаемых в канонических библейских книгах. Существовали апокрифические рассказы об Адаме и Еве (например, о второй жене Адама - Лилит, о птицах, научивших Адама, как похоронить Авеля), о детстве Моисея (в частности, об испытании мудрости мальчика-Моисея фараоном), о земной жизни Иисуса Христа.

В апокрифическом «Хождении Богородицы по мукам» описываются страдания грешников в аду, в «Сказании Агапия» повествуется о рае - чудесном саде, где для праведников приготовлены «одр и трапеза украшена от камения драгого», вокруг «различными гласами» распевают птицы, а оперение у них и золотое, и багряное, и червленое, и синее, и зеленое…

Часто апокрифы отражали еретические представления о настоящем и будущем мире, поднимались до сложных философских проблем. В апокрифах отразилось учение, согласно которому богу противостоит не менее могущественный антипод - сатана, источник зла и виновник бедствий человеческих; так, согласно одной апокрифической легенде, тело человека создано сатаной, а бог лишь «вложил» в него душу.

Отношение ортодоксальной церкви к апокрифической литературе было сложным. Древнейшие индексы (перечни) «книг истинных и ложных» помимо книг «истинных» различали книги «сокровенные», «потаенные», которые рекомендовалось читать лишь людям сведущим, и книги «ложные», читать которые безусловно запрещалось, так как они содержали еретические воззрения. Однако на практике отделить апокрифические сюжеты от сюжетов, находящихся в книгах «истинных», было почти невозможно: апокрифические легенды отразились в памятниках, пользовавшихся самым высоким авторитетом: в хрониках, палеях, в сборниках, применявшихся при богослужении (Торжественниках, Минеях). Отношение к апокрифам со временем изменялось: некоторые популярные в прошлом памятники впоследствии были запрещены и даже уничтожались, но, с другой стороны, в «Великие Минеи Четьи», созданные в XVI в. ортодоксальными церковниками как свод рекомендуемой для чтения литературы, вошло немало текстов, считавшихся прежде апокрифическими.

В числе первых переводов, осуществленных еще при Ярославе Мудром или в течение последующих десятилетий, оказались также памятники византийской хронографии.

Хроника Георгия Амартола . Среди них наибольшее значение для истории русского летописания и хронографии имела «Хроника Георгия Амартола». Автор - византийский монах изложил в своем труде всю историю мира от Адама и до событий середины IX в. Помимо событий библейской истории в «Хронике» рассказывалось о царях Востока (Навуходоносоре, Кире, Камбизе, Дарии), Александре Македонском, о римских императорах, от Юлия Цезаря до Костанция Хлора, а затем о императорах византийских, от Константина Великого до Михаила III. Еще на греческой почве Хроника была дополнена извлечением из «Хроники Симеона Логофета», и изложение в ней было доведено до смерти императора Романа Лакапина (он был свергнут с престола в 944 г., а умер в 948 г.). Несмотря на свой значительный объем и широту исторического диапазона, труд Амартола представлял всемирную историю в своеобразном ракурсе, прежде всего как историю церковную. Автор часто вводит в свое изложение пространные богословские рассуждения, скрупулезно излагает прения на вселенских соборах, сам спорит с еретиками, обличает иконоборчество и довольно часто подменяет описание событий рассуждениями о них. Относительно подробное изложение политической истории Византии мы находим лишь в последней части «Хроники», излагающей события IX - первой половины X в. «Хроника Амартола» была использована при составлении краткого хронографического свода - «Хронографа по великому изложению», который в свою очередь был привлечен при составлении «Начального свода», одного из древнейших памятников русского летописания (см. далее, с. 39). Затем к «Хронике» вновь обратились при составлении «Повести временных лет»; она вошла в состав обширных древнерусских хронографических сводов - «Еллинского летописца», «Русского хронографа» и др.

Хроника Иоанна Малалы . Иной характер имела византийская Хроника, составленная в VI в. огреченным сирийцем Иоанном Малалой. Автор ее, по словам исследовательницы памятника, «задался целью дать нравоучительное, в духе христианского благочестия, назидательное, и в то же время занимательное чтение для широкой аудитории читателей и слушателей». В «Хронике Малалы» подробно пересказываются античные мифы (о рождении Зевса, о борьбе богов с титанами, мифы о Дионисе, Орфее, Дедале и Икаре, Тезее и Ариадне, Эдипе); пятая книга Хроники содержит рассказ о Троянской войне. Подробно излагается у Малалы история Рима (особенно древнейшая - от Ромула и Рема до Юлия Цезаря), значительное место уделено и политической истории Византии. Словом, «Хроника Малалы» удачно дополняла изложение Амартола, в частности, именно через эту «Хронику» Киевская Русь могла познакомиться с мифами античной Греции. До нас не дошли отдельные списки славянского перевода «Хроники Малалы», мы знаем ее только в составе извлечений, вошедших в русские хронографические компиляции («Архивский» и «Виленский» хронографы, обе редакции «Еллинского летописца» и др.).

История Иудейской войны Иосифа Флавия . Возможно, уже в середине XI в. на Руси была переведена «История Иудейской войны» Иосифа Флавия - памятник исключительно авторитетный в христианской литературе средневековья. «История» была написана между 75–79 гг. н. э. Иосифом бен Маттафие - современником и непосредственным участником антиримского восстания в Иудее, перешедшим затем на сторону римлян. Книга Иосифа - ценный исторический источник, хотя и крайне тенденциозный, ибо автор весьма недвусмысленно осуждает своих единоплеменников, но зато прославляет военное искусство и политическую мудрость Веспасиана и Тита Флавиев. В то же время «История» - блестящий литературный памятник. Иосиф Флавий умело использует приемы сюжетного повествования, его изложение изобилует описаниями, диалогами, психологическими характеристиками; «речи» персонажей «Истории» построены по законам античных декламаций; даже рассказывая о событиях, автор остается утонченным стилистом: он стремится к симметричному построению фраз, охотно прибегает к риторическим противопоставлениям, искусно построенным перечислениям и т. д. Порой кажется, что для Флавия форма изложения важна не менее, чем сам предмет, о котором он пишет.

Древнерусский переводчик понял и оценил литературные достоинства «Истории»: он не только смог сохранить в переводе изысканный стиль памятника, но в ряде случаев вступает в соревнование с автором, то распространяя традиционными стилистическими формулами описания, то переводя косвенную речь оригинала в прямую, то вводя сравнения или уточнения, делающие повествование более живым и образным. Перевод «Истории» является убедительным свидетельством высокой культуры слова у книжников Киевской Руси.

Александрия . Не позднее XII в. с греческого было переведено и обширное повествование о жизни и подвигах Александра Македонского - так называемая псевдокаллисфенова «Александрия». В ее основе лежит эллинистический роман, созданный, видимо, в Александрии во II–I в. до н. э., но позднее подвергавшийся дополнениям и переработкам. Первоначальное биографическое повествование с течением времени все более беллетризировалось, обрастало легендарными и сказочными мотивами, превращаясь постепенно в типичный для эллинистической эпохи приключенческий роман. Одна из таких поздних версий «Александрии» и была переведена на Руси.

Действительная история деяний знаменитого полководца здесь едва прослеживается, погребенная под напластованиями поздних преданий и легенд. Александр оказывается уже не сыном македонского царя, а внебрачным сыном Олимпиады и египетского царя-чародея Нектонава. Рождение героя сопровождается чудесными знамениями. Вопреки истории, Александр завоевывает Рим и Афины, дерзко является к Дарию, выдавая себя за македонского посла, ведет переговоры с царицей амазонок и т. д. Особенно изобилует сказочными мотивами третья книга «Александрии», где пересказываются (разумеется, фиктивные) письма Александра к матери; герой сообщает Олимпиаде о виденных им чудесах: людях гигантского роста, исчезающих деревьях, рыбах, которых можно сварить в холодной воде, шестиногих и трехглазых чудовищах и т. д. Тем не менее древнерусские книжники, видимо, воспринимали «Александрию» как историческое повествование, о чем свидетельствует включение ее полного текста в состав хронографических сводов. Независимо от того, как был воспринят на Руси роман об Александре, сам факт знакомства древнерусских читателей с этим популярнейшим сюжетом средневековья имел большое значение: древнерусская литература тем самым вводилась в сферу общеевропейских культурных интересов, обогащала свои знания истории античного мира.

Повесть об Акире Премудром . Если «Александрия» генетически восходила к историческому повествованию и рассказывала о историческом персонаже, то «Повесть об Акире Премудром», также переведенная в Киевской Руси в XI - начале XII в., по происхождению своему является чисто беллетристическим памятником - древней ассирийской легендой VII в. до н. э. Исследователи не пришли к единому выводу о путях проникновения «Повести об Акире» на Русь: существуют предположения, что она была переведена с сирийского или с армянского оригинала. На Руси Повесть прожила долгую жизнь. Древнейшая ее редакция (видимо, очень близкий к оригиналу перевод) сохранилась в четырех списках XV–XVII вв. В XVI или начале XVII в. Повесть была коренным образом переработана. Новые ее редакции (Краткая и восходящая к ней Распространенная), в значительной мере утратившие свой первоначальный восточный колорит, но приобретшие черты русской народной сказки, были чрезвычайно популярны в XVII в., а в старообрядческой среде повесть продолжала бытовать вплоть до нашего времени.

В древнейшей редакции русского перевода Повести рассказывалось, как Акир, мудрый советник царя Синагриппа, был оклеветан своим приемным сыном Анаданом и приговорен к смертной казни. Но преданный друг Акира - Набугинаил спас и сумел надежно укрыть осужденного. Некоторое время спустя египетский фараон потребовал, чтобы царь Синагрипп прислал к нему мудреца, который смог бы отгадать загадки, предложенные фараоном, и построить дворец «между небом и землей». За это фараон выплатит Синагриппу «трехлетнюю дань». Если же посланец Синагриппа не справится с заданием, дань взыщут в пользу Египта. Все приближенные Синагриппа, включая и Анадана, ставшего теперь преемником Акира на посту первого вельможи, признают, что не в силах выполнить требование фараона. Тогда Набугинаил сообщает отчаявшемуся Синагриппу, что Акир жив. Счастливый царь прощает опального мудреца и посылает его под видом простого конюха к фараону. Акир разгадывает загадки, а затем хитроумно избегает выполнения последнего задания - постройки дворца. Для этого Акир обучает орлиц поднимать в воздух корзину; сидящий в ней мальчик кричит, чтобы ему подавали «камение и известь»: он готов приступить к сооружению дворца. Но никто не может доставить в поднебесье необходимые грузы, и фараон вынужден признать себя побежденным. Акир с «трехлетней данью» возвращается домой, вновь становится приближенным Синагриппа, а разоблаченный Анадан умирает страшной смертью.

Мудрость (или хитрость) героя, освобождающегося от необходимости выполнить неосуществимую задачу, - традиционный сказочный мотив. И характерно, что при всех переделках Повести на русской почве именно рассказ о том, как Акир отгадывает загадки фараона и мудрыми контртребованиями принуждает его отказаться от своих претензий, пользовался неизменной популярностью, его беспрестанно перерабатывали и дополняли новыми подробностями.

Повесть о Варлааме и Иоасафе . Если «Повесть об Акире Премудром» многими своими элементами напоминает волшебную сказку, то другая переводная повесть - о Варлааме и Иоасафе - тесно сближается с агиографическим жанром, хотя в действительности в основе ее сюжета лежит легендарная биография Будды, пришедшая на Русь через византийское посредство.

В Повести рассказывается, как царевич Иоасаф, сын индийского царя-язычника Авенира, под влиянием пустынника Варлаама становится христианским подвижником.

Однако сюжет, потенциально изобилующий «конфликтными ситуациями», оказывается в Повести чрезвычайно сглаженным: автор словно спешит устранить возникающие препятствия или попросту «забыть» о них. Так, например, Авенир заключает юного Иоасафа в уединенный дворец именно для того, чтобы мальчик не смог услышать о идеях христианства и не узнал о существовании на свете старости, болезней, смерти. И тем не менее Иоасаф все же выходит из дворца и тут же встречает больного старика, а к нему в палаты без особых препятствий проникает христианин-отшельник Варлаам. Языческий мудрец Нахор по замыслу Авенира в диспуте с мнимым Варлаамом должен развенчать идеи христианства, но вдруг совершенно неожиданно сам начинает обличать язычество. К Иоасафу приводят прекрасную царевну, она должна склонить юного аскета к чувственным наслаждениям, но Иоасаф без труда противостоит чарам красавицы и легко убеждает ее стать целомудренной христианкой. В Повести очень много диалогов, однако все они лишены и индивидуальности и естественности: одинаково высокопарно и «учено» говорят и Варлаам, и Иоасаф, и языческие мудрецы. Перед нами словно пространный философский диспут, участники которого так же условны, как участники беседы в жанре «философского диалога». Тем не менее «Повесть о Варлааме» имела широкое распространение; особенно популярны были входящие в ее состав притчи-апологи, иллюстрирующие идеалы христианского благочестия и аскетизма: некоторые из притч входили в сборники как смешанного, так и постоянного состава (например, в «Измарагд»), и известны многие десятки их списков.

Девгениево деяние . Как полагают, еще в Киевской Руси был осуществлен перевод византийской эпической поэмы о Дигенисе Акрите (акритами назывались воины, несшие охрану границ Византийской империи). На время перевода указывают, по мнению исследователей, данные языка - лексические параллели повести (в русском варианте она получила наименование «Девгениево деяние») и литературных памятников Киевской Руси, а также упоминание Девгения Акрита в «Житии Александра Невского». Но сравнение с Акритом появляется лишь в третьей (по классификации Ю. К. Бегунова) редакции памятника, созданной, вероятно, в середине XV в., и не может служить аргументом в пользу существования перевода в Киевской Руси. Значительные сюжетные отличия «Девгениева деяния» от известных нам греческих версий эпоса об Дигенисе Акрите оставляют открытым вопрос, явились ли эти отличия следствием коренной переработки оригинала при переводе, возникли ли они в процессе позднейших переделок текста на русской почве, или же русский текст соответствует не дошедшей до нас греческой версии.

Девгений (так было передано в русском переводе греческое имя Дигенис) - типичный эпический герой. Он обладает необычайной силой (еще отроком Девгений задушил голыми руками медведицу, а, возмужав, в битвах истребляет тысячи вражеских воинов), он красив, рыцарски великодушен. Значительное место в русской версии памятника занимает рассказ о женитьбе Девгения на дочери гордого и сурового Стратига. Эпизод этот обладает всеми характерными чертами «эпического сватовства»: Девгений поет под окнами девушки любовную песнь; она, восхищенная красотой и удалью юноши, дает согласие бежать с ним, Девгений среди бела дня увозит возлюбленную, в битве одолевает ее отца и братьев, затем мирится с ними; родители молодых устраивают многодневную пышную свадьбу.

Девгений сродни героям переводных рыцарских романов, распространившихся на Руси в XVII в. (таким, как Бова Королевич, Еруслан, Василий Златовласый), и, видимо, эта близость к литературному вкусу эпохи способствовала возрождению рукописной традиции «Деяния»: все три дошедших до нас списка датируются XVII–XVIII вв.

Итак, Киевская Русь в течение короткого срока обрела богатую и разнообразную литературу. На новую почву была перенесена целая система жанров: хроники, исторические повести, жития, патерики, «слова», поучения. Значение этого явления все более глубоко исследуется и осмысляется в нашей науке. Установлено, что система жанров византийской или древнеболгарской литературы не была перенесена на Русь полностью: древнерусские книжники отдавали предпочтение одним жанрам и отвергали другие. В то же время на Руси возникали жанры, не имеющие аналогии в «литературах-образцах»: русская летопись не похожа на византийскую хронику, а сами хроники используются как материал для самостоятельных и оригинальных хронографических компиляций; совершенно самобытны «Слово о полку Игореве» и «Поучение» Владимира Мономаха, «Моление Даниила Заточника» и «Повесть о разорении Рязани». Переводные произведения не только обогащали русских книжников историческими или естественнонаучными сведениями, знакомили их с сюжетами античных мифов и эпическими преданиями, они представляли собой в то же время и разные типы сюжетов, стилей, манер повествования, являясь своеобразной литературной школой для древнерусских книжников, которые смогли познакомиться с тяжеловесным многословным Амартолом и с лаконичным, скупым на детали и подробности Малалой, с блестящим стилистом Флавием и с вдохновенным ритором Иоанном Златоустом, с героическим миром эпоса о Девгении и экзотической фантастикой «Александрии». Это был богатый материал для читательского и писательского опыта, прекрасная школа литературного языка; она помогла древнерусским книжникам наглядно представить возможные варианты стилей, изощрить слух и речь на колоссальном лексическом богатстве византийской и старославянской литератур.

Но было бы ошибочно полагать, что переводная литература являлась единственной и основной школой древнерусских книжников. Помимо переводной литературы они использовали богатые традиции устного народного творчества, и прежде всего - традиции славянского эпоса. Это не догадка и не реконструкция современных исследователей: как мы увидим далее, народные эпические предания зафиксированы в раннем летописании и представляют собой совершенно исключительное художественное явление, не имеющее аналогии в известных нам памятниках переводной литературы. Славянские эпические предания отличаются особой манерой построения сюжета, своеобразной трактовкой характера героев, своим стилем, отличающимся от стиля монументального историзма, который формировался по преимуществу под влиянием памятников переводной литературы.

4. Славянское завоевание Европы VI-VII веков н.э. как одно из отражений Русского «монгольского» завоевания XIV-XV веков Итог таков.В непредвзятом и откровенном скандинавском рассказе о заселении и покорении Европы потомками «Монгол», Готов, Турок, Татар нашло свое отражение