Авель енукидзе - биография, фотографии. Крёстный отец Надежды Аллилуевой

ЕВГЕНИЙ КИСЕЛЕВ: Я приветствую всех, кто в эту минуту слушает радиостанцию «Эхо Москвы». Это действительно программа «Наше все», это действительно ее ведущий Евгений Киселев у микрофона. Мы рассказываем историю «Россия в лицах». Рассказываем по алфавиту. На каждую букву, как Вы помните уже, многие, наверное, регулярно слушают нашу передачу, на каждую букву три героя, три портрета на фоне эпохи, если угодно. Одного выбираю я, одного выбираете Вы в интернете, путем голосования на сайте «Эхо Москвы». И одного мы выбираем в прямом эфире во время специальных передач, которые мы промеж собой здесь на радио станции называем голосовалкой. Вот такая передача-голосовалка, посвященная выбору героя на букву «Е» дала достаточно неожиданный, ну, во всяком случае, для меня, результат. Радиослушатели решили, что интереснее всего будет послушать программу, посвященную сегодня уже достаточно малоизвестному герою советской истории 20-30-х годов Авелю Сафроновичу Енукидзе. Ну, и сразу же, как у нас принято, вначале программы портрет нашего героя. Слово Ирине Воробьевой.

ПОРТРЕТ

ИРИНА ВОРОБЬЕВА: Старый большевик, член партии с самого первого года ее существования, участник октябрьского переворота Авель Сафронович Енукидзе не был ни членом, ни кандидатом в члены политбюро ЦК ВКПБ. Он не занимал никаких высоких и громких должностей. Всего лишь достаточно скромный пост секретаря президиума центрального исполнительного комитета, бессменно с июля 1918 года и по март 1935. Но все посвященные во внутри кремлевскую кухню отлично знали, что Енукидзе один из самых влиятельных и могущественных людей страны. Политический вес Енукидзе имел простую и понятную природу. Он был соратником Сталина еще с той поры, когда оба они были мальчишками в Тифлисе. Они были почти ровесниками. Енукизде на пару лет старше. Кроме того, Енукидзе был дружен не только со Сталиным, но и с его женой Надеждой Алилуевой, которую знал с пеленок и даже приходился ей крестным отцом. Дети Сталина обожали дядю Авеля, который в отличие от вечно угрюмого отца был всегда весел, умел плавать, кататься на коньках и рассказывать старинные грузинские сказки. Покойный писатель Лев Разгон утверждал, что в конце 20-х годов Сталин, цитирую, начал участвовать в той свободной и веселой жизни, которую вел его самый близкий еще с юности человек, Авель Енукидзе. И тогда пошли слухи о том, что Железный Коба размягчился. Конец цитаты. Енукидзе славился непомерным женолюбием. Жена брата, первой жены Сталины Мария Сванидзе называла его в своем дневнике развратником и сластолюбцем. И даже утверждала, что с возрастом он превратился, чуть ли, не в педофила. Что же касается его доброты и отзывчивости, о которых тоже ходили легенды, то, по словам Сванидзе, Енукидзе благодетельствовал только тех, которые ему импонировали чувственно прямо или косвенно. С другой стороны, есть свидетельства, что Енукидзе действительно много раз вступался за арестованных, помогал их семьям смягчить наказание. Возможно, его сгубило именно это. По собственным словам Енукидзе на следствии Сталин не простил ему, что тот уговаривал его не устраивать суд над Каменевым и Зиновьевым. Не расстреливать их. В 1934 году Енукидзе имел неосторожность выпустить книгу об истории создания в Баку подпольной типографии «Нина» в начале века, сыгравшей важную роль в большевистской агитации в Закавказье. Конкуренты Енукидзе в борьбе за близость к Сталину воспользовались тем, что в этой книге Авель Сафронович слишком много написал о своих собственных заслугах, и обвинили его в том, что он попытался принизить роль Сталина в истории партии. Енукидзе пришлось даже опубликовать в «Правде» покаянную статью. К тому времени он уже был снят с работы и исключен из партии по решению пленума ЦК ВКПб в июне 1935 года с формулировкой «за политическое и бытовое разложение». По одной версии его сослали в Харьков директором автохозяйства. По другим сведениям на Кавказ начальником правительственных курортов. До той поры репрессии были направлены только против явных оппозиционеров, а также представителей интеллигенции, духовенства, кадровых военных с дореволюционным стажем, но никогда еще против людей из ближнего круга Сталина. Поэтому падение Енукидзе, хотя по началу он не был арестован, потрясло всех. Это было абсолютно знаковое, зловещее событие. Ближайшие соратники Сталина, служившие ему верой и правдой, целиком и полностью поддерживающие его в борьбе за власть, поняли, что никакие заслуги не гарантируют им личной безопасности. Арестовали и казнили Енукидзе в 37-м. А в 38-м на процессе Бухарина он уже мертвый упоминался, как руководитель группы заговорщиков, готовивших захват Кремля и убийство Сталина.

Е. КИСЕЛЕВ: Вот такой портрет нашего героя. Но сегодня бы мне хотелось говорить не только о фигуре Енукидзе, которая, на мой взгляд, не такая уж и крупная фигура. Было много таких Енукидзе и в 20-е, и в 30-е годы. Кто-то из них уцелел, большинство кануло в лету. И погибло в годы сталинских репрессий. Но интересна тема самого времени, той обстановки, которая была в России, в Советском Союзе, в Москве, в Кремле в конце 20-х, в начале 30-х годов. И вот об этом мы сегодня попробуем поговорить с моими гостями. Сегодня у меня в студии историк Никита Васильевич Петров. Я Вас приветствую.

НИКИТА ПЕТРОВ: Спасибо.

Е. КИСЕЛЕВ: Вы автор многих книг об истории сталинских репрессий. И писатель, литературовед, Бенедикт Михайлович Сарнов, который тоже примет участие в этом разговоре. Ну, в частности вот у меня книжка Ваша, которая недавно вышла. Я с удовольствием ее читаю. Она такая замечательная. Ее можно читать и с начала, и с конца, и с середины.

БЕНЕДИКТ САРНОВ: Спасибо.

Е. КИСЕЛЕВ: Называется она «Перестаньте удивляться. Не придуманные истории». И там как раз очень много не придуманных историй про то, что происходило в нашей стране и в политических, и в литературных, и в прочих кругах в 30, 40, 50-е годы. Мне очень понравилась, кстати, там у Вас одна история есть, Бенедикт Михайлович, про то, как изменилась Россия. Про то, как Игорь Александрович Кривошеин, сын…

Б. САРНОВ: «Только снег»?

Е. КИСЕЛЕВ: Да, «Только снег». Его спросили, у него была замечательная судьба. Он был сыном председателя правительства юга России Александра Кривошеина. С эвакуировавшимися войсками барона Врангеля уехал в эмиграцию. Затем на волне вот этих… после Великой отечественной войны была такая известная всем волна патриотических настроений. Многие возвращались опрометчиво. Большинство из тех, кто вернулся, оказались в местах не столь отдаленных. Я так понимаю, что это судьба была и у Игоря Александровича такая. Потом он вернулся благополучно обратно в Париж. Но Вы, когда сегодня увиделись, Вы вот спросили, что изменилось в России в 46-м, по сравнению с той Россией, которая…

Б. САРНОВ: Да, я спросил: вот Вы уехали вместе с Врангелем, вернулись почти через 20 лет. Вы узнали Россию? Это та Россия, которая была, или это другая? Что осталось от той старой России? Он сказал: «Только снег».

Е. КИСЕЛЕВ: Это замечательно совершено. Только снег.

Б. САРНОВ: Только снег.

Е. КИСЕЛЕВ: Я думаю, что и та Россия, и тот Советский Союз, который был в… В середине 30-х он совсем не похож на ту страну, в которой мы с Вами живем сегодня. И я думаю, что сегодняшняя Россия, в ней тоже, наверное, только снег, если сравнивать с тем, что было в 30-е. А может быть, и нет. Но, во всяком случае, я думаю, что вот какая она была тогда страна. Не с точки зрения, как она выглядела. Тверская бывшая улица Горького. Она, в общем-то, уже похожа на то, что было тогда перед войной. Но какая была атмосфера в обществе?

Б. САРНОВ: Ну. Вы знаете, коль скоро Вы заговорили про Игоря Александровича Кривошеина и про возвращение этих наших эмигрантов русских тогда. Конечно, сейчас происходит даже внешне, если посмотреть на лица сегодняшних наших сограждан. Усы, бороды, какие-то вообще попытка возродить облик русского человека дореволюционного. Ну, попытка реставрации, так сказать, некоторых атрибутов. Восстановление, сочетающееся с красным знаменем, серпом и молотом, три коллор. Даже у нас в гербе имеются три короны. Что вообще дико. Я помню, один из депутатов, когда это утверждалось, замечательно спросил, не означает ли это, что мы возвращаем себе Финляндию и Польшу. Так что, может быть, тогда вся эта декоративность на Игоря Александровича, будь он жив, и приехав в Россию вот сегодня, может быть, он так бы и не сказал. А тогда это действительно это была совершенно другая страна. Другие лица, другие… вот замечательно русский философ Федотов и Бердяев об этом писал, что облик русского человека изменился. Мягкость славянского лица превратилась во что-то жесткое, такое вот эти бритые физиономии. Понимаете, ну, и конечно, эти физкультурные парады, эта вся вот эта вот милитаризация, это было все настолько дико, чуждо. И опять же индустриальные все эти плакаты само восхваляющие. Все это производило, наверное, жуткое впечатление на человека, который 20 лет не был в стране. А что собственно, понимаете, а насчет попытки вот реставрации, я вспоминаю замечательную Ахматовскую фразу. Ахматова, когда ей кто-то сказал во время НЭПа, что восторженно кто-то про какую-то кондитерскую, или какой-то магазин НЭПовских времен, или про какие-то туалеты дамские сказал, что все, как раньше, все, как до революции. Она сказала: вот именно, как. Вот это же я и могу сказать про нашу нынешнюю попытку реставрировать облик старой России. Нельзя, понимаете, вся почва была перепахана, перерыта гусеницами этих советских танков. И сделать вид, что этих 70 лет не было, и вернуться в прошлое, изобразив это таким, значит, зигзагом, который мы теперь спрямим. Это все наивно и беспочвенно.

Е. КИСЕЛЕВ: И все-таки, давайте вернемся как раз на 70 лет назад. Ну, чуть больше, чем на 70 лет назад. Середина 30-х. Прошел, так называемый съезд победителей – 17-й съезд ВКПб. Разгромлены все виды оппозиции, левая, правая. Не важно, существовали ли эти оппозиции на самом деле, или это были просто группировки политических деятелей, руководителей партии и правительства, которые боролись за власть после смерти Ленина. Но вот все безусловная победа Сталина. Безусловная консолидация власти в руках одной группировки. Нет ни Троцкого, ни Бухарина, ни Рыкова, никого. Не говоря уже о Зиновьеве, Каменеве, откровенных левых оппозиционерах. Вот было ли тогда действительно такое ощущение, что можно все, выдохнуть, расслабиться, что мы победили, нам ничто не угрожает. Или страх всегда присутствовал? Как Вам кажется? Вот эта вот действительно версия, которая была высказана в материале, где мы рассказывали о фигуре Енукидзе. Была ли вот такая атмосфера в обществе, что ждали, что теперь падет меч репрессий на наши головы? Как Вы думаете?

Н. ПЕТРОВ: Ну, на самом деле, как раз для 34-го года как раз характерны, скажем, настроения расслабленности. И рост то, что Сталин потом определил, как идиотская болезнь политической беспечности и такая своего рода политическая обывательщина. Сталину-то как раз иного хотелось. Ему хотелось мобилизации всех ресурсов. И он строил на самом деле. Мы не обсуждаем, инстинктивно или с явной целью, общество, которое будет жить в страхе. Такое общество управляемо. И не будем забывать, что дело Енукидзе как раз возникло не случайно через пару месяцев после убийства Кирова. Потому что это был, конечно, тоже, как теперь модно говорить, знаковый эпизод в советской истории. Я не говорю о том, что вину возложили на бывших оппозиционеров. Это случилось и Зиновьев, и Каменев, Зиновьев 10 лет сразу получил, Каменев 5. Но этого Сталину казалось мало. И, между прочим, при расследовании выяснилось, что в Кремле живет довольно много людей, и в том числе, и родственников Каменева. И вообще в Кремле живет много людей, которые внушают Сталину политические подозрения. Поэтому, с одной стороны, дело Енукидзе, конечно же, неизбежно вытекало из дела Кирова, как логическое продолжение. И Енукидзе пал жертвой. А, с другой стороны, Сталин очищал Кремль. Ведь он к войне не оставил в Кремле на жительство уже никого. С большим трудом там в 38-м году Демьяна Бедного вытурил оттуда. Одним словом Сталину хотелось, чтобы Кремль стал режимной территорией. И вот то Кремлевское дело, из-за которого, можно сказать, погорел Енукидзе, оно включало в себя как раз людей, числом чуть ли не 130 человек. И обслуга кремлевская, и сотрудники комендатуры Кремля, и библиотеки Кремля. И в том числе 6 родственников Каменева. Так что в этом смысле это была настоящая политическая чистка, конечно же, с политическими обвинениями Енукидзе, который имел такие слабости. И к женщинам, и к роскошному образу жизни, что Сталиным было использовано, конечно, на пленуме ЦК ВКПб на все 100.

Е. КИСЕЛЕВ: Здесь мы прервемся на несколько минут новостей середины часа и затем продолжим нашу беседу.

НОВОСТИ

Е. КИСЕЛЕВ: Мы продолжаем наш выпуск. Я напомню, у меня сегодня в гостях историк, автор книг о сталинских репрессия Никита Васильевич Петров и писатель Бенедикт Михайлович Сарнов. Мы сегодня говорим об Авеле Енукидзе, об одном из ближайших друзей и соратников Сталина. Пожалуй, первом человеке из его ближнего круга, который стал жертвой репрессий. До его падения политического, а затем ареста и казни, пожалуй, не было ни одного человек, который, входя в ближний круг Сталина, пострадал бы посредственно… Все были до этого оппозиционеры, политические противники, критики и т.д. И мы говорим, конечно, о времени, когда это все происходило. Это было время, когда был убит Киров, когда убийство Кирова было использовано, как повод для нового витка репрессий. Кстати, вот вопрос, который часто до сих пор у многих возникает. Все-таки современная историческая наука, на какой позиции стоит в отношении убийства Кирова. Это было убийство провокация, или все-таки Николаев, который застрелил Кирова в коридоре Смольного в Питере, был одиночкой?

Н. ПЕТРОВ: Ну, я могу сказать, что довольно устойчивой была версия, особенно после выступления Хрущева на 22 съезде о том, что все-таки за убийством стояли чекисты. А если чекисты, то собственно, читай дальше – Сталин. Действительно ряд фактов, которые были изучены, и которые всплыли потом наружу, бездействие чекистов, конечно, поражает. Но, с другой стороны, до сих пор, конечно, прямой связи, прямой цепочки Сталин – Ягода и убийство Кирова не обнаружено, и поэтому этот вопрос остается до сих пор открытым. Вот чтобы не приводить все «За» и «против» я могу лишь одно сказать: те комиссии, которые официально работали, а их много работало, начиная с хрущевских времен, еще была комиссия (НЕ РАЗБОРЧИВО). И Александр Николаевич Яковлев этим много занимался уже в годы Перестройки и в 90-е годы. Тем не менее, вот ничего четкого и ясного, чтобы мы могли обвинить Ягоду, а, собственно говоря, потом и Сталина, который мог отдавать этот приказ, нет. Но, тем не менее, убийство было использовано на все 100. И именно это логично подводит нас к мысли, что даже если это была трагическая случайность. И месть отдельно взятого человека за его обиды, которая выплеснулась на Кирова, это было Сталиным использовано так, как будто он сам этого хотел убийства.

Е. КИСЕЛЕВ: Таким образом, которая составляет, на самом деле, одну из главных сюжетных линий романа Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», которая в свою очередь реанимировала не просто интерес публики к истории с убийством Кирова, но и поселила в умах многих людей веру в то, что это действительно была специально организованная провокация, не соответствует пока что тому, что было доказано.

Б. САРНОВ: Я с этим решительно не согласен. Вы знаете, это все мне напоминает известный анекдот про мужа, который хотел свою жену с любовником застигнуть. И он следил за ними. И проследил, как они нашли уютный какой-то там себе помещение, квартиру. Он смотрел в окна, наблюдал, как они вошли, как они разделись, потом закрыли шторы, погасили свет. И он с ужасом восклицает: опять эта проклятая неизвестность! Так же и с Кировым. Вы знаете, прежде всего, я должен сказать. Я понимаю, конечно, мой коллега историк, он должен быть щепетилен, как всякий настоящий ученый.

Н. ПЕТРОВ: Именно так.

Е. КИСЕЛЕВ: Ну, да, если нет прямых сви…

Б. САРНОВ: Есть. Вы знаете…

Е. КИСЕЛЕВ: Свидетельств, которые подтверждали эту версию.

Б. САРНОВ: Я Вам скажу, во-первых, что известно. Во-первых, из комиссии шатуновской многое было известно. Сейчас я это напомню. Во-вторых, дело в том, что известно, что материалы все были потом уничтожены. Что эта комиссия шатуновская была разогнана, а все, что там было, это вообще, все архивы, все документы, все это уничтожено. Но что известно? Значит, вот недавно я читал, в «Известиях», была статья, это было не недавно, это было несколько лет назад. А недавно я прочел это в мемуарах нашего замечательного актера Михаила Казакова. «Ну, теперь, когда точно выяснилось, что Сталин не причем, что это Николаев, что его жена была любовницей Кирова. Что это была личная месть». Да, такая статья появилась, и, наверное, действительно у Николаева были свои личные поводы. И, наверное, его жена была любовницей Кирова. Все это так. Но дело в том, что этого Николаева два раза задержали, нашли у него пистолет чекисты. Потом вместо того, чтобы обратить на него внимание, вообще, представляете, задержали человека с пистолетом в непосредственной близости от секретаря обкома, члена политбюро Кирова. Выпустили. Можно сказать, вложили этот пистолет ему в руки. Т.е. дальнейший ход ведения следствия, как они быстро его убрали. Как они быстро убрали какого-то шофера, который вез Николаева. В общем, те факты, которые остались, так сказать, не уничтоженными, они достаточно красноречиво рисуют эту картину. Тем более что у Сталина были очень серьезные основания для того, чтобы убрать Кирова. Ведь Киров же, это-то уже исторический факт, что он действительно был на вот этом съезде победителей, о котором Вы упомянули. Он получил, Сталин получил какое-то большое количество голосов против. Киров только три…

Е. КИСЕЛЕВ: При выборах членов ЦК.

Б. САРНОВ: При выборах членов ЦК, правильно. Киров получил только три голоса против. Когда счетная комиссия обратились к Сталину, как быть, он сказал: оставьте мне тоже три голоса. Потом Кирову было сделано предложение негласное. Киров отказался быть генсеком. Киров рассказал об этом Сталину. И Сталин ему сказал: я тебе этого никогда не забуду. И действительно, как мы знаем, не забыл. Ну, это все, допустим, так сказать, подлежит еще более щепетильному и скрупулезному разбору историков, которые хотят держаться на почве точных документов. Но что несомненно, и о чем у нас спора быть не может, конечно, это Сталин использовал на всю катушку. Это был Рейхстаг. Это был наш советский Рейхстаг. И после этого Сталин начал совершенно другой политический курс, использовав это максимально. Но вот тут я должен сказать, что это, так называемое, кремлевское дело, о котором Никита сказал, что оно собственно было началом и первопричиной падения Енукидзе. Кстати, в Вашей справке не очень точно сказано, что не известно, куда его направили. Все очень хорошо известно. Его сначала отправили в Закавказье одним из председателей ВЦИК Закавказья.

Е. КИСЕЛЕВ: Исключенного из партии?

Н. ПЕТРОВ: Нет, последовательность событий такова, что ему действительно дали эту должность – секретарь ВЦИК Закавказья, но через месяц он от нее отказался, захотев на вот эти курорты.

Б. САРНОВ: Но после этого его убрали, снизили до директора какого-то санатория. После этого было еще специальное заседание политбюро, на котором Сталин распорядился, чтобы его отправили в Харьков куда-то. Т.е….

Н. ПЕТРОВ: Да, это уже позже.

Б. САРНОВ: Его понижали со ступеньки на ступеньку. Пока, наконец, не убили. Но я хочу сказать, что Сталин был человек очень непростой, мягко говоря. И во всяком случае, он был человек с очень хорошо работающей головой, с хорошо работающим мозгом. Это был криминальный мозг, это был страшный мозг, но он работал. И у Сталина всегда, он всегда решал одновременно несколько проблем и несколько задач. И, конечно, это падение Енукидзе, оно имело и политическую задачу свою. Правильно совершенно. Там действительно одна из задач этого кремлевского дела состояла в том, чтобы убрать Каменева, который после этого кремлевского дела получил уже не 5, а 10 лет.

Б. САРНОВ: Но Сталину и этого показалось мало. Но у него еще был и свой личный зуб против Авеля. Он решал еще свою личную, мстительную задачу.

Е. КИСЕЛЕВ: Вы имеете в виду его близость с женой Сталина?

Б. САРНОВ: Нет. Я имею в виду вот что. Вот эта книга, которая упоминалась, значит, Авель Енукидзе был одним из первых большевиков в Закавказье. Он организовал эту подпольную типографию в 900-м году в Баку.

Н. ПЕТРОВ: На деньги Красина.

Б. САРНОВ: Да. И он в своей книге, я случайно, так вышло, что я эту книгу читал. Если интересно, могу потом рассказать, почему так вышло. Хотя это к делу отношения не имеет. Но я ее прочитал очень рано, и сразу обратил внимание, сразу сделал стойку на то, что у него получалось так. Что об этой подпольной типографии, она была строго законспирирована, о ней знали только несколько человек. Знал Ладо Кецховели, который был главным человеком тогда в Закавказье в социал-демократических этих организациях Закавказья. Знал Красин, который был организатором и финансировал все это дело. Знал Авель, который руководил этой типографией и двое рабочих, которые там сидели в этой типографии и работали. И вот, представляете себе, то ли Сталин сам прочел, то ли ему подкинули, то ли он получил донос, это все так сказать, я читал один донос Метлиса, Вы, наверное, тоже его читали. Ну, может быть, он и раньше получил. Да, были анонимки, кстати говоря. И вдруг выясняется. Что же выясняется. Выходит книга в 34-м году, уже третьим изданием, в которой Сталин, главный человек среди большевиков вообще социал-демократов Закавказья, закавказский Ленин ничего не знает о типографии, о которой знает Ладо Кецховели и Красин. Ну, и Авель. Это, конечно, было оскорбительно для него. Он такие вещи…

Е. КИСЕЛЕВ: Подождите. Неужели Енукидзе, я хочу спросить, я прерываю Вас, Бенедикт Михайлович, чтобы просто спросить, наивный вопрос задать. Неужели Енукидзе не понимал, что он делает. Что в этой ситуации… Вы знаете, я просто помню, что мне попала еще в студенческие годы в руки книжка, изданная в 29-м году к 50-летию Сталина, которая уже была полна восхваления в его адрес. И уже было ясно, что культ личности Иосифа Виссарионовича складывался тогда, в конце 20-х годов. Неужели он не понимал, что на самом деле чревато?

Б. САРНОВ: Во-первых, не понимал, во-вторых, это дело подогрели. И обвинили Енукидзе в том, чего он не утверждал. Что касается культа, то все удивляются, что Сталинград был назван Сталинградом, аж, в 25-м году. Вон как рано.

Н. ПЕТРОВ: Ну, это, кстати, было традицией. В честь большевистских вождей.

Б. САРНОВ: Традицией, да. У каждого был свой город.

Н. ПЕТРОВ: А был Зиновьевск, был Троцк. Так что, что тут удивляться.

Б. САРНОВ: Но в 29-м. Но настоящий культу начался, я думаю, году примерно в 32-м. Вот это была уже, так сказать, когда Сталин был уже гениальный теоретик, то се, пятое, десятое. Но понимаете, что интересно. Вот на этом заседании политбюро, на котором обсуждалось вот это грехопадение Енукидзе, т.е. вот эта книга. Ни слова о Сталине не было. Его обвиняли в том, что он возвысил себя и преуменьшил роль Ладо Кецховели. Сталин был достаточно умен, чтобы не выпячивать себя. Выпячивать Сталина уже начали в Закавказье после появления знаменитой книги Берия «История большеви…»

Н. ПЕТРОВ: Ну, Берия через год, собственно, показал, какая на самом деле должна быть эта история.

Б. САРНОВ: Он показал, как надо. Какой должна быть эта история.

Е. КИСЕЛЕВ: И это ему потом зачлось.

Б. САРНОВ: Да, ну, естественно, да. А тут, понимаете, вот это было, мне кажется, первый сигнал, и первый импульс для Сталина. Вторая причина падения Авеля, ну, он был все-таки человек, Вы знаете, очень нестандартный. Ну, во-первых, он преувеличивал свою близость Сталину. Он преувеличивал, вернее, не свою близость, а преувеличивал то, что для Сталина это может играть какую-то роль. Он не понимал, что такое Сталин. Он не понимал.

Е. КИСЕЛЕВ: Сталин был человек без сантиментов, да.

Б. САРНОВ: Во-первых, без сантиментов, во-вторых, он был, знаете, он был уже не человек. Он написал в письме матери, одном из немногих, если не единственном, которое сохранилось: ты спрашиваешь меня, как я живу. После смерти Нади, я не живу. Т.е. отчасти он сам признавался в том, что все человеческое в нем уже атрофировалось.

Е. КИСЕЛЕВ: Извините. Бенедикт Михайлович, перебью Вас. Еще я напомню, что у нас, на самом деле, минут 10 до конца программы остается. В гостях у меня сегодня, мы говорим о Енукидзе, о Сталине, об общественно-политической атмосфере в стране в 30-е годы. Накануне великого террора, накануне 37-го года. И вот я хотел как раз процитировать самого Енукидзе. Вы знаете, вот в следственных делах, которые, много следственных дел. Далеко не все уничтожено. Много следственных дел уцелело и доступно исследователям. Хотя там, отдельная тема, много проблем.

Н. ПЕТРОВ: Да, есть ограничения.

Е. КИСЕЛЕВ: Много проблем. Много ограничений. И многие документы, касающиеся репрессий 37-го года, до сих пор засекречены. Насколько я знаю, особая папка политбюро за те годы по-прежнему не рассекречена.

Н. ПЕТРОВ: Нет, политбюро рассекречены. Но многие документы, в том числе, кстати, из фонда Сталина, что совсем уж неприлично.

Е. КИСЕЛЕВ: Да, из фонда Сталина, извините. Но, тем не менее, я, читая разные статьи, книги, обратил внимание, что есть два типа документов следствия. Видимо, были документы, которые написаны таким суконным языком, которые обвиняемые писали под диктовку не очень грамотных следователей НКВД. И там, что называется, уши торчат, видно за километр. Я бывает, видимо, документы, которые написаны стенографистками. Т.е. обвиняемые давали какие-то показания, которые потом следствию не понадобились вообще, но в деле остались. Потому что там виден стиль. И вот из дела Енукидзе цитата. Он рассказывает следователю о своем разговоре со Сталиным. «Сосо, - сказал я ему (это было тогда, когда Енукидзе стал известен план Сталина устроить суд над Каменевым и Зиновьевым. И он заподозрил, что Сталин хочет, в конечном счете, их казнить, уничтожить физически)…

Б. САРНОВ: А Сталин и не скрывал этого от него, я думаю.

Е. КИСЕЛЕВ: «Сосо, – сказал я ему, - спору нет, они навредили тебе. Но они уже достаточно пострадали за это. Ты исключил их из партии. Ты держишь их в тюрьме. Их детям нечего есть. Сосо, - сказа я, - они старые большевики, как и ты. Ты не станешь проливать кровь старых большевиков. Подумай, что скажет о нас весь мир». Он (т.е. Сталин, Енукидзе продолжает) посмотрел на меня такими глазами, точно я убил его родного отца и сказал: запомни, Авель, кто не со мной, тот против меня». Ощущение, что так оно и было.

Н. ПЕТРОВ: Нет, между прочим, вот в деле Енукидзе, это просто один из штрихов сталинской репрессивной политики. Сталин, на самом деле, прошел типичный путь для любого диктатора. Он стал бороться со своим прошлым, со своими соратниками и вообще со всеми теми, кто знал его до того, как он стал небожителем и богом в кавычках. И поэтому расправа с Енукидзе, она вполне логично вытекает из этой линии. Он уже потом стал терроризировать весь род Сванидзе. И он многих, многих своих родственников уже после войны загнал в тюрьмы да еще под номерами…

Е. КИСЕЛЕВ: Сванидзе – первая жена Сталина.

Н. ПЕТРОВ: Да еще самым тайным образом. Поэтому, с одной стороны, здесь правильно, Бенедикт Михайлович. Вы совершенно правы, много задач было в деле Енукидзе. Мы даже не говорим подробно о том, что все это дело провел Ежов, который и раскрутил показания людей, арестованных по делу Кирова…

Е. КИСЕЛЕВ: Он, кстати, выступал с докладом на том самом пленуме в июне 35-го года там, где рассматривался вопрос о секретариате, об аппарате секретариата ЦИК.

Н. ПЕТРОВ: И собственно весь пафос выступлений Ежова месяц за месяцем сводился к одному – контрреволюционные банды свили себе гнездо в Кремле и готовили покушение на товарища Сталина. Вот под этим соусом дело Енукидзе и было подано. Вы понимаете, а здесь любой Вам скажет: покушение на товарища Сталина! И он попустительствовал, хотя сам…

Б. САРНОВ: Первым, сначала в этом его не обвиняли. Обвиняли просто в ротозействе…

Н. ПЕТРОВ: Нет, это так и осталось. Я сейчас не говорю про обвинения 37-го года.

Б. САРНОВ: Нет, я говорю про январь 35-го года, когда было это кремлевское дело.

Н. ПЕТРОВ: Не забывайте, что в 37-м году Енукидзе стал как раз связующим звеном между военно-фашистским заговором Тухачевского и заговором в НКВД Ягоды. Но в 35-м году еще четко говорилось в документах, что Енукидзе, конечно, не имел связи с этими террористическими ячейками, но именно его ротозейство, близорукость и потворство бывшим дворянам привело к тому, что они там свили себе гнездо. Это было главное обвинение.

Е. КИСЕЛЕВ: Так вот я о чем хотел спросить то. Из этих слов оставшихся там нам из дела Енукидзе, из этого рассказа видно, что Енукидзе был не согласен с готовившейся расправой над Каменевым и Зиновьевым. Что он взроптал. Я думаю, что не он один взроптал. Взроптали, наверное, и другие.

Н. ПЕТРОВ: Нет, в словах сквозит забота о старых большевиках. На самом деле, экстраполируется на него самого.

Е. КИСЕЛЕВ: Ну, это понятно. Ведь если действительно вот та самая масса народу, которая собралась в зале, где проходил съезд победителей, 17-й съезд КПСС, где была Сталину устроена овация, которую он долго не мог остановить. А потом эти люди, которые рукоплескали ему, проголосовали многие против.

Н. ПЕТРОВ: Значит, неискренне рукоплескали, что же Сталин должен был подумать. Что это все заговорщики. На словах одно, на деле другое.

Е. КИСЕЛЕВ: А когда расстреляли Каменева и Зиновьева, и не только Каменева и Зиновьева, а там же было много других участников этого процесса. Когда был арестован Енукидзе, когда было ясно, куда дело катится, когда уже все поняли, что верная служба Иосифу Виссарионовичу ни от чего в будущем не гарантирует, неужели ни у кого не созрело желание против всего этого восстать? Вот говорят, что не было заговора Тухачевского. А, может быть, был?

Н. ПЕТРОВ: Нет, не было заговора.

Е. КИСЕЛЕВ: Вы уверены в этом?

Н. ПЕТРОВ: Разговор о том, чтобы сместить Ворошилова и некоторая нелояльность, она была. Ведь, на самом деле, когда расследовались дела 37-38-го года, там ведь была одна составляющая – шпионаж, другая составляющая – заговорщицкая деятельность против Сталина. Так вот, что интересно, все признавали, что да, разговоры какие-то вели, нездоровые. Иногда антисоветские. А к чему они сводились? Что классовый враг становится ручным, как считали в 34-м году, что не надо ничего бояться, что уже можно пожить в свое удовольствие.

Б. САРНОВ: Ну, кто это признавал?

Н. ПЕТРОВ: Чекисты, например. Нет, они действительно, и многие из них говорили, ну, да, не стоило так коллективизацию…

Б. САРНОВ: Но ведь процесс военных был закрытым, что они признавали там, что…

Н. ПЕТРОВ: Мы сейчас не говорим о признаниях, которые были выбиты. Мы говорим о том…

Б. САРНОВ: Евгений Алексеевич спрашивает про Тухачевского. Было там что-то?

Н. ПЕТРОВ: Значит, Евгений Алексеевич привел цитату, которая, на самом деле, действительно говорит о том, что в следственных делах есть личные заявления арестованных, где они рассказывают то, что есть. И есть сублимированный материал, который делает следователь и дает потом подписывать обвиняемому. Если не соглашается, то его потом избивают.

Б. САРНОВ: И очень смешно, что историки не различают…

Н. ПЕТРОВ: Различают, различают.

Б. САРНОВ: Порой, не различают. (ГОВОРЯТ ВСЕ ВМЕСТЕ)

Е. КИСЕЛЕВ: Я же книжки читаю, я вижу, что порой ссылаются некоторые историки на вот эти продиктованные показания.

Б. САРНОВ: Начнем с того, Евгений Алексеевич, что эта цитата, которую Вы прочли, она, на самом деле, не из следственного дела. Она из книги Орлова.

Н. ПЕТРОВ: Ну, это устный источник, что называется.

Б. САРНОВ: Это устный источник, он в какой-то мере, ну, не скажу, что апокрифический, наверное, Орлов что-то знал. Он был близок. Может быть. Енукидзе даже сам ему говорил. Я во всяком… Это очень достоверно звучит. Но дело-то ведь в том, понимаете, что этот самый Авель Енукидзе, я когда-то переводил, если можно так выразиться, книгу, написанную Енукидзе грузинским писателем Соломоном Домоконашвили в серии «Пламенный революционер» выходила такая книга. А я ею занимался. Отсюда и мое знакомство этой мемуарной книгой Енукидзе. И Вы знаете, у меня был соблазн, исходя из того что я прочел в этом романе, исходя из того, что я читал о Енукидзе, исходя из того, что я узнал о нем потом о том, кем он стал, и каким он был, действительно несколько белой вороной в этом самом сталинском окружении. У меня возник соблазн эту книгу назвать, редакция на это не пошла, - «Печать Авеля». В противовес известному выражению «печать Каина». Каинова печать. Потому что этот Авель Сафронович, его имя Авель действительно было неслучайно. Он действительно был незлой, добродушный человек. Вот и, конечно, Сталин не мог такого человека рядом с собой терпеть. Но убить его, убить его он решился только после того, как погиб Орджоникидзе. И только еще и потому, почему его не вывели на открытые процессы? Потому что был специально издан закон о том, что можно 12-летних детей судить, смертная казнь. Это был нарочно принят такой закон для того, чтобы этим фигурантам всех этих процессов сказать, вот что мы сделаем с Вашими детьми.

Е. КИСЕЛЕВ: И, кстати, младший сын Каменева был расстрелян.

Б. САРНОВ: Да. Да, нет, они все погибли. Бухарин сломался, потому что у него была молодая жена и годовалый сын. Годовалый ребенок. Я Енукидзе еще ко всему прочему, помимо того, что он не хотел каяться, он не хотел, ему говорили, как этому зятю Аллилуева, ишь, какой гордый, Сталин говорил, не хочет…

Н. ПЕТРОВ: Я понимаю, но не только. Вы знаете…

Б. САРНОВ: Для Сталина это было очень важно.

Н. ПЕТРОВ: На открытом процессе многолетний сталинский соратник – это очень плохо.

Б. САРНОВ: Ну, конечно. Но он, понимаете, еще была одна особенность, чисто личная, он был холостяк, Енукидзе. У него не было жены, не было детей. Он был одинокий человек.

Н. ПЕТРОВ: Ни с какой стороны не нажать, Вы думаете. Это тоже мотив, конечно.

Б. САРНОВ: Это очень важный мотив.

Н. ПЕТРОВ: Ну, я думаю, важнее все-таки то, что…

Б. САРНОВ: Ну, конечно, политическая составляющая…

Н. ПЕТРОВ: Близкий друг именно, не только соратник.

Б. САРНОВ: Да.

Н. ПЕТРОВ: Это как-то неприлично было.

Е. КИСЕЛЕВ: И все-таки, мне кажется, что важно, Сталин был, конечно, тираном и деспотом, конечно же, он был политиком такого классического, византийского плана. И мне кажется, что он многие решения, в том числе, решения кого покарать, а кого оставить в живых принимал для того, чтобы указать своей своре, своей челяди, тем, кто его окружал, кто на него работал, что в любой момент может произойти.

Б. САРНОВ: Никто не гарантирован. Ну, да, конечно.

Е. КИСЕЛЕВ: Если же я своего друга юности, если я человека, с которым мы мальчишками в Тифлисе росли, отправляю на расстрел, то Вы, все остальные, никогда не можете спать спокойно. К сожалению, время нашей программы подошло к концу. Я думаю, что к сталинским временам мы еще не раз вернемся в нашей программе, поскольку еще много букв и много персонажей впереди, и волей, неволей, наверняка, мы будем еще и еще говорить о героях той эпохи. И я надеюсь, что мои сегодняшние гости, историк Никита Петров и писатель, литературовед Бенедикт Сарнов еще не раз придут в эту студию. Я прощаюсь с Вами. До следующей встречи.

Н. ПЕТРОВ: Спасибо, до свидания.

Б. САРНОВ: Спасибо. До свидания.

Сталин уничтожил больше революционеров, чем все русские цари, вместе взятые. Он ликвидировал не только действительных и потенциальных соперников, но и их последователей. Стремясь избавиться от нежелательных свидетелей, отправил на тот свет своих самых верных прислужников, исполнявших его преступные распоряжения. Погубил своих старых кавказских друзей – только потому, что им было известно кое-что из его прошлого. Однако во всей этой длинной цепи "ликвидации", совершённых Сталиным на протяжении его долгой и кровавой карьеры, ничто не поразило меня так, как убийство Авеля Енукидзе.

Этот человек был самым близким другом Сталина ещё со времён их юности. В середине 30-х годов Енукидзе занимал высокий пост председателя Центрального исполнительного комитета (ЦИК). Но к этому времени он утратил те черты революционера, которые его отличали раньше, и оказался одним из тех деятелей, которые выродились в типичных сановников, с упоением наслаждавшихся окружающей роскошью и своей огромной властью.

Когда я спросил своего старого приятеля, много лет бывшего личным секретарём Енукидзе, чем интересуется его шеф, последовал ответ:

– Ох, он больше всего на свете любит сравнивать, как ему живётся: лучше, чем жили цари, или пока ещё нет.

При этом он безнадёжно махнул рукой, и в его глазах появились лукавые искорки. Заметив моё изумление, он поспешил добавить, что его шеф – "отличный мужик".

Я никогда не мог понять, на чём зиждется столь тесная дружба Сталина и Енукидзе, людей разительно непохожих друг на друга. Это касалось даже их внешности. Енукидзе был крупным светловолосым мужчиной с приятными и учтивыми манерами. В отличие от прочих сталинских приспешников он мало интересовался своей карьерой. Мне, в частности, известно, что когда в 1926 году Сталин собирался ввести его в Политбюро, ленивый Авель сказал: "Coco, я так или иначе буду тянуть свою лямку, ты лучше отдай это место Лазарю (Кагановичу), он так давно стремится его получить!"

Сталин с ним согласился. Он знал, что Авеля не требуется подкупать разного рода подачками, что на него можно положиться, не прибегая к специальным поощрениям. И, насколько мне известно, в дальнейшем никогда не пытался продвигать его на освобождающиеся посты, а использовал открывавшиеся в Политбюро вакансии в качестве соблазнительной приманки для других.

Теперь, когда я знаю о Енукидзе больше, я склонен думать, что он отказался от членства в Политбюро не потому, что был лишён амбиций, а потому что понимал: нужно быть слишком жестоким и беспринципным человеком, чтобы держаться за место в этом сталинском Политбюро.

Человек по натуре добродушный, Енукидзе любил приходить людям на помощь, и счастливы были те, кому в минуту житейской неудачи приходила спасительная мысль обратиться к нему. ЦИК удовлетворял почти каждую просьбу о смягчении наказания, если только она попадала в руки Енукидзе. Жёны арестованных знали, что Енукидзе – единственный, к кому они могут обратиться за помощью. Действительно, многим из них он помогал продуктами питания, направлял к ним врача, когда они или их дети были больны. Сталин обо всём этом знал, но, когда дело касалось Енукидзе, смотрел на такие вещи сквозь пальцы.

Сам я однажды тоже был свидетелем эпизода, который как нельзя лучше характеризует этого человека. В 1933 году, будучи с семьёй в Австрии, я узнал, что туда прибыл Енукидзе в сопровождении свиты личных врачей и секретарей. Пробыв некоторое время в медицинской клинике профессора фон Нордена, он отправился отдыхать в Земмеринг, где занял ряд номеров в лучшей гостинице. Как-то приехав в Вену, мы с женой встретили его возле советского полпредства. Он пригласил нас провести выходной день вместе. По дороге в Земмеринг мы проезжали небольшой городок, где как раз шумела сельская ярмарка со своей традиционной каруселью и прочими нехитрыми развлечениями. Мы остановили машину и стали свидетелями живописной сцены. Невдалеке от дороги плясала группа терских казаков в национальной кавказской одежде. Завидев наш лимузин, казаки подошли поближе и, явно надеясь на щедрое вознаграждение, исполнили кавказский танец, ловко жонглируя при этом острыми кинжалами. Казаки не подозревали, что они развлекают члена советского правительства, вдобавок настоящего кавказца. Когда танец кончился, один из них приблизился к нашей машине и, с трудом переводя дыхание, протянул свою кавказскую папаху. Енукидзе вынул бумажник и положил в неё стошиллинговую купюру. Потом он жестом пригласил всех танцоров подойти поближе и каждого оделил такой же суммой, составлявшей по тем временам пятнадцать долларов – очень немалые деньги. Когда мы двинулись дальше, телохранитель Енукидзе, ехавший с нами, обратился к нему:

– Это же были белоказаки, Авель Софронович!..

– Ну и что же? – откликнулся Енукидзе, заметно покраснев. – Они тоже люди…

Помню, на меня слова Енукидзе произвели большое впечатление, хотя про себя я не одобрял такой экстравагантной щедрости. Я подсчитал в уме, что деньги, розданные Енукидзе в течение одной минуты, семье советского колхозника пришлось бы зарабатывать целый год. Любой другой за такое поведение лишился бы партбилета, но Авелю всё сходило с рук.

Енукидзе не был женат и не имел детей, хотя, казалось, самой природой он был предназначен на роль образцового семьянина. Всю душевную нежность он расточал на окружающих, на детей своих приятелей и знакомых, засыпая их дорогими подарками. В глазах детей самого Сталина наиболее привлекательным человеком был, разумеется, не их вечно угрюмый отец, а "дядя Авель", который умел плавать, катался на коньках и знал массу сказок про горных духов Сванетии и другие кавказские чудеса.

Авель Енукидзе был не только кумиром сталинских детей, но и близким другом его жены, Надежды Аллилуевой. Он дружил ещё с её отцом и знал её буквально с пелёнок. Во многих случаях, когда Аллилуева ссорилась со Сталиным, ему приходилось играть роль миротворца.

Казалось, из всего сталинского окружения только у Енукидзе было надёжное положение. Вот почему опала, внезапно постигшая его в начале 1935 года, поставила в тупик многих сотрудников НКВД и породила самые фантастические слухи. Впрочем, о некоторой неуверенности Енукидзе в своём будущем можно было догадаться, прочитав его статью в одном из номеров "Правды" за январь того же года. В этой статье Енукидзе сетовал, что в воспоминания некоторых авторов о большевистском подполье Закавказья вкралось немало ошибок и искажений, требующих исправления. В частности, он сознавался в своей собственной ошибке, которая состояла в преувеличении собственной роли в руководстве бакинской подпольной организацией большевиков, причём это преувеличение попало даже в Большую советскую энциклопедию.

Правда, статья, где он стремился преуменьшить свою роль в закавказском подполье, уступая первенство Сталину, ещё не доказывала, что он впал в немилость. Как раз в это время в Москве вовсю шла работа по фальсификации истории партии, целью которой было всячески выпятить Сталина как главного героя большевистского подполья. Многие полагали, что Енукидзе просто подаёт пример другим, как надо пересматривать и переписывать более ранние воспоминания. Случалось ведь, что в этих воспоминаниях старых большевиков Сталин вовсе не был упомянут или же ему уделялось совершенно недостаточное внимание, чего, разумеется, теперь нельзя было допустить.

Окружающие заметили изменение отношения Сталина к Енукидзе не так быстро, как это бывало в других случаях. Прежде всего потому, что Сталин пытался утаить свой конфликт с Енукидзе, вероятно рассчитывая прийти к какому-то с ним соглашению. Даже "выселение" Енукидзе из Кремля не вызвало никаких подозрений. А произошло оно так: в середине февраля Сталин связался по телефону с секретарём Закавказского ЦК Лаврентием Берия и приказал ему ходатайствовать перед Москвой, чтобы товарища Енукидзе отпустили в Закавказье, поскольку имеется намерение сделать его председателем Закавказского ЦИКа.

Спустя несколько дней в "Правде" появилось сообщение, что Центральный исполнительный комитет СССР удовлетворил просьбу Закавказской советской федеративной социалистической республики и, таким образом, тов. Енукидзе переводится на работу в Тбилиси. На первый взгляд могло показаться, что Сталин направил Енукидзе в Закавказье в качестве своего полномочного представителя. Но кое-кто из кремлёвских обитателей знал, что Енукидзе отправлен из Москвы не с почётным заданием, а попросту отброшен пинком сталинского сапога. Впрочем, даже для этих немногих оставалось тайной, что же вызвало ссору Сталина с его близким и единственным другом.

Дорога от Москвы до Тбилиси, если ехать поездом, занимала трое суток – достаточно для того, чтобы Енукидзе ещё по пути мог обдумать своё нынешнее положение и своё будущее. Мне кажется, Сталин ожидал, что по прибытии в Тбилиси Енукидзе напишет ему покаянное письмо, прося о примирении. В таком случае он будет возвращён в Москву, хотя, возможно, его и подержат некоторое время в Закавказье просто ради приличия. Так или иначе, в партийных кругах никогда не узнают, что между старыми друзьями произошла ссора, и уж тем более не догадаются о её причинах.

Однако Енукидзе такого покаянного письма не написал, очевидно решив про себя, что в положении первого человека в Закавказье он будет жить ничуть не хуже, чем в Москве. Тем более что он родился тут, на Кавказе, – с Кавказом были связаны лучшие страницы его молодости.

Сталин выждал несколько недель и, убедившись, что Енукидзе не намерен ему кланяться, решил поставить строптивца на колени более грубым приёмом. Он приказал, чтобы Берия не занимался "выборами" Енукидзе на пост председателя закавказского ЦИКа; пусть вместо этого ему будет предложена должность директора санатория в Грузии. Такой оборот дела можно сравнить с тем, как если бы человеку был предложен пост директора банка, но по прибытии в банк ему объявили, что для него имеется только должность рассыльного.

Большего удара по репутации Енукидзе нельзя было себе представить. После такого издевательского предложения многим в партии стало ясно, что у Енукидзе со Сталиным произошло нечто непоправимое. Грузинские сановники, с энтузиазмом встречавшие его на тбилисском вокзале, мгновенно перестали узнавать его на улице.

Енукидзе решил, что его отношения со Сталиным на том и кончены. Однако Сталин так не считал. Он не мог спать спокойно, когда им овладевала неприязнь к кому бы то ни было. Если уже упущено время, чтобы подержать Енукидзе на коленях как проштрафившегося друга, то оставалась ещё возможность бросить его на колени как врага. Для таких случаев Сталин имел множество испытанных средств. Первое и наиболее безобидное, применявшееся по отношению к сановникам, попавшим в немилость, называлось "поставить на ноги", то есть лишить опальную персону персональной машины и личного шофера. Следующее наказание называлось "ударить по животу": нечестивца лишали права пользоваться кремлёвской столовой и получать продовольствие из закрытых магазинов. Если речь шла о члене правительства, его к тому же выселяли из правительственного дома и лишали персональной охраны. Все эти меры, одну за другой пришлось испытать и Енукидзе.

Просидев в Тбилиси месяца два, он возвратился в Москву. Разумеется, его не ждали тут ни в одной из правительственных квартир, которые предоставляются наиболее важным персонам, прибывающим в столицу с периферии. Он остановился в гостинице "Метрополь", где снимали номера рядовые советские чиновники, приезжавшие в Москву по делам, а также иностранные журналисты и туристы.

Ягода и другие сталинские приближённые пытались убедить Енукидзе, что ему следует пройти обычный ритуал покаяния и признать свои "грехи" перед партией. Енукидзе не согласился. Узнав об этом, Сталин приказал Ягоде собрать необходимые сведения и составить докладную для Политбюро.

Грехи Енукидзе были известны всем. Енукидзе и его приятель Карахан из наркомата иностранных дел имели репутацию своеобразных покровителей искусства – они покровительствовали молодым балеринам из московского Большого театра. Впрочем, в этом не было, собственно, ничего криминального. Оба они были интересными мужчинами, вдобавок кремлёвскими шишками, и балеринам было даже лестно привлечь их внимание. К тому же не только Енукидзе, но, насколько я помню, и Карахан был старым холостяком, и наверняка не одна из юных балерин мечтала завлечь того или другого в брачные сети. Другой грех Енукидзе, как я уже упоминал, сводился к щедрой помощи женам и детям арестованных партийцев, с которыми он когда-то был дружен. Сталину всё это было известно и раньше, но теперь он требовал представить эти факты в новом свете.

Если бы Ягода копнул глубже, то в архивах НКВД он обнаружил бы сведения ещё об одном прегрешении Енукидзе. В один прекрасный день, пресытясь обществом двух прелестных девушек из секретариата ЦИКа, Енукидзе выдал им превосходные характеристики за своей подписью и президентской печатью, снабдил их приличной суммой в иностранной валюте и пристроил обеих в советские торговые делегации, отправляющиеся за границу. В дальнейшем обе девушки не пожелали вернуться в СССР.

Всё это было не столь уж серьёзно. Главное обвинение, состряпанное Ягодой по наущению Сталина, состояло в том, что Енукидзе засорил аппарат ЦИКа и Кремля в целом нелояльными элементами. В этом не было и зерна правды. Проверка лояльности кремлёвского персонала была обязанностью вовсе не Енукидзе, а НКВД. Но чтобы придать этому обвинению хоть какой-то вес, НКВД срочно объявил десятка два служащих из аппарата Енукидзе политически ненадёжными и уволил их.

В числе кремлёвских служащих была очень интеллигентная пожилая дама, работавшая здесь ещё с дореволюционных времён. Это была совершенно аполитичная и безобидная особа, сведущая в вопросах хранения произведений искусства, всё ещё остававшихся в бывшем царском дворце на территории Кремля. Эта дама была единственным в Кремле человеком, помнившим, как должен быть сервирован стол для правительственных банкетов и официальных приёмов. Она же преподавала простоватым супругам кремлёвских тузов правила поведения в обществе, посвящала их в тайны светского этикета. Все, начиная от Сталина, знали о присутствии в Кремле этой дамы и не считали её чуждым элементом. Но теперь, когда потребовалось напасть на Енукидзе, Сталин подал Ягоде мысль произвести скромную пожилую женщину в княгини и придумать целую историю, как она пробралась в Кремль при благосклонном содействии Енукидзе. Княгиня в сталинском Кремле! Сталин был мастером, выдумывать такие маленькие сенсации.

Я припоминаю, кстати, и другой подобный случай. За восемь лет до этих событий, в 1927 году, Ягода доложил. Сталину, что ОГПУ обнаружило и конфисковало гектограф, на котором группа юных троцкистов изготовляла антисталинские листовки. Гектограф был обнаружен с помощью некоего Строилова – провокатора, состоявшего агентом ОГПУ. Строилов обещал легкомысленным приверженцам Троцкого достать необходимый запас бумаги и другие материалы, нужные для работы на гектографе. "Ладно! – заявил Сталин Ягоде. – Теперь повысьте своего агента в чине. Пусть он станет врангелевским офицером, а в рапорте вы напишите, что троцкисты сотрудничали с белогвардейцем-врангелевцем".

Миф о кремлёвской княгине появился на свет точно так же, экспромтом, как и пресловутая выдумка про врангелевского офицера.

На основе донесения, написанного Ягодой, комиссия партийного контроля исключила Енукидзе из партии "за политическое и моральное разложение". Решением комиссии, опубликованным в газетах 7 июня 1935 года, Енукидзе обвинялся в том, что он вёл аморальный образ жизни, засорил аппарат Кремля и ЦИКа антисоветскими элементами и, кроме того, разыгрывая из себя "доброго дядю", покровительствовал лицам, враждебным советской власти.

После этого Ягода, продолжая выполнять сталинские инструкции, предупредил Енукидзе, что если он не сознается во всех своих грехах и не покается публично, его ждут новые обвинения, на этот раз уголовно-политического характера. Это означало, что Ягода угрожает Енукидзе тюремным заключением или даже смертной казнью, хотя я думаю, что Енукидзе до последнего момента не верил, что Сталин так расправится с ним. Впрочем, каковы бы ни были его соображения, он достаточно хорошо знал "Coco" и, не считая возможным полагаться на его обещания, отказался клеветать на себя. Енукидзе мог позволить себе такую роскошь: ему не надо было бояться ни за жену, ни за детей.

Пока был жив Орджоникидзе, с которым Енукидзе и Сталин составляли дружественное грузинское трио, Сталин воздерживался от нанесения бывшему другу окончательного удара. Но в феврале 1937 года Орджоникидзе внезапно умер, и Сталин решил довести конфликт с Енукидзе до логического конца. В тех случаях, когда дело шло о мести, "логический конец", с точки зрения Сталина, мог означать только одно: физическое уничтожение противника.

Когда Енукидзе услышал от руководителей НКВД, что он обвиняется в измене родине и шпионаже, он разрыдался. До этой минуты он, по-видимому, был уверен, что к нему Сталин не сможет применить свои крайние меры.

Следователи НКВД обращались с Енукидзе не столь жестоко, как с вождями оппозиции. Для расправы с оппозицией сотрудники "органов" тренировались и натаскивались в течение долгих десяти лет. А Енукидзе никогда не участвовал в оппозиции, да вдобавок ещё совсем недавно принадлежал к узкому кругу обитателей Кремля. Наконец, следователи считались с тем, что – чем чёрт не шутит – вдруг Сталин в последний момент помирится с Енукидзе, и тот, вернув себе прежнее положение, сумеет расправиться с теми, кто его мучил.

Своим следователям Енукидзе сообщил действительную причину конфликта со Сталиным.

– Всё моё преступление, – сказал он, – состоит в том, что когда он сказал мне, что хочет устроить суд и расстрелять Каменева и Зиновьева, я попытался его отговаривать. "Coco, – сказал я ему, – спору нет, они навредили тебе, но они уже достаточно пострадали за это: ты исключил их из партии, ты держишь их в тюрьме, их детям нечего есть. Coco, – сказал я, – они старые большевики, как ты и я. Ты не станешь проливать кровь старых большевиков! Подумай, что скажет о нас весь мир!" Он посмотрел на меня такими глазами, точно я убил его родного отца, и сказал: "Запомни, Авель, кто не со мной – тот против меня!"

Неравная борьба Енукидзе со Сталиным была окончена. 19 декабря 1937 года в газетах появилось короткое сообщение: военный трибунал на закрытом заседании приговорил его, а заодно и Карахана и ещё пятерых к смертной казни за шпионско-террористическую деятельность. Приговор, тут же был приведён в исполнение.

Крёстный отец жены Секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина - Надежды Аллилуевой. Двоюродный брат Авеля Енукидзе - Трифон Енукидзе возглавлял управление Гознака в Москве.

Биография

Сын крестьянина, до 12 лет жил в деревне, потом учился в уездном училище. По окончании - работал в мастерских железнодорожного депо в Тифлисе, в 1898 был переведён в бакинское депо на должность помощника паровозного машиниста.

Революционер

В 1899 году вступил в бакинскую социал-демократическую организацию, за деятельностью которой пристально следил Зубатов. В начале 1901 года уволился с работы, став «профессиональным революционером»; был одним из основателей нелегальной типографии «Нина». С 1902 года неоднократно арестовывался, но вскоре получал освобождение.

В июле 1914 был арестован (в седьмой раз) и в октябре 1914 сослан в Туруханский край. В конце 1916 был призван в армию, служил рядовым в Красноярске (14-й сибирский стрелковый полк).

В борьбе за власть в России в 1917 году

В феврале 1917 отправлен на фронт, через Петроград, куда прибыл 27 февраля (по старому стилю), то есть в первый день Февральской революции, и принял активное участие в уличных беспорядках.

До апреля 1917 занимался пропагандой в частях петроградского гарнизона, затем вошёл в состав ВЦИК.

Период нахождения у власти

После 2-го съезда советов (Октябрьская революция) занял пост секретаря ВЦИК, заведывал военным отделом ВЦИК.

В 1932 вместе с Калининым и Молотовым он подписал «закон о колосках».

В 1933-1934 годах, после прихода национал-социалистов к власти в Германии, Енукидзе оставался сторонником дружественных отношений с Германией. По его словам

В 1934-35 выступал против организации процесса над Зиновьевым и Каменевым.

Пленум ЦК ВКП(б) 1935 года

На заседании Пленума ЦК ВКПб от 05-07.06.1935 также рассматривали вопрос «О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А. Енукидзе». На Пленуме были изучены материалы следствия нескольких громких «политических» убийств нач. 30х, в том числе дела об убийстве Кирова в 1934 и о неудачных покушениях на Сталина в начале 30х.

В своём Докладе Н.И. Ежов (заместитель председателя Комитета партийного контроля при ЦК ВКПб) определил пять основных террористических групп, якобы организовавших серию политических убийств и покушений, в том числе убийство Кирова, а также свидетелей и работников следственных органов и покушение на Сталина. Вместе с тем, в Резолюции пленума ЦК ВКПб от 07.06.1935 говорилось: «… I. Одобрить мероприятия контрольных органов по проверке и улучшению служебного аппарата Секретариата ЦИК Союза ССР. 2. За политическое и бытовое разложение бывшего секретаря ЦИК тов. А. Енукидзе вывести его из состава ЦК ВКП(б) и исключить из рядов ВКП(б)». Единственный случай опубликования факта о бытовом разложении cтоль крупного работника.

Однако причастность Енукидзе к названным преступлениям прямо доказать не удалось (имелись лишь главным образом показания Зиновьева, а также расплывчатые показания свидетелей).

Сексуальный девиант

Помимо сказанного Енукидзе обвинялся в совращении десятков несовершеннолетних девушек и даже малолетних девочек.

Книги по истории большевизма на Кавказе

По мнению Роя Медведева подлинной причиной падения Енукидзе стало его негодование в связи с выходом книги Лаврентия Берия «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье», где содержалась критика воспоминаний Енукидзе, он обвинялся в замалчивании роли Сталина. Среди прочего заслуги самого Енукидзе приписывались Сталину. Енукидзе также написал книгу по истории большевизма на Кавказе.

«Измена Родине» и «шпионаж»

Он был обвинён в измене родине и шпионаже, а также в причастности к покушению на А. А. Жданова. По данным следствия Енукидзе был одним из ключевых фигур заговора военных, с целью насильственного свержения власти в СССР, путем «дворцового переворота», то есть вооруженного захвата Кремля. Для этой цели им был завербован комендант Кремля Петерсон, которому поручена подготовка кадров заговорщиков-исполнителей. В ходе следствия также было установлено, что именно Енукидзе в 1928 году завербовал М. Н. Тухачевского. В апреле 1937 года арестован и 30 октября расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР.
Также были расстреляны и другие обвиняемые: Карахан Л. М., Орахелашвили И. Д., Шеболдаев Б. П., Ларин В. Ф., Метелёв А. Д., Цукерман В. М., Штейгер Б. С..

Имя А. С. Енукидзе

Имя А. С. Енукидзе носили:

• Ленинградский Восточный институт имени А. С. Енукидзе
• Авиационный завод № 21 имени А. С. Енукидзе в городе Горьком

Реабилитация

В 1960 году посмертно реабилитирован как жертва сталинских репрессий и восстановлен в партии.

Награды

Енукидзе - первый из граждан СССР награжденный орденом Ленина.
Орден Трудового Красного Знамени

Енукидзе и писатель М. А. Булгаков

По мнению некоторых исследователей[кто?], А. С. Енукидзе послужил одним из прототипов персонажа романа Булгакова «Мастер и Маргарита» Аркадия Аполлоновича Семплеярова, председателя «акустической комиссии московских театров». В 1922-1935 годах А. С. Енукидзе являлся председателем Правительственной комиссии по руководству Большим и Художественными театрами. В 1934 году М. А. Булгаков направил А. С. Енукидзе прошение о поездке за границу, но тот перенаправил прошение писателя в ЦК партии, в результате поездка была сорвана. Таким образом, М. А. Булгаков своебразно «отомстил» А. С. Енукидзе, выведя его в романе. По сюжету, во время сеанса черной магии в Театре Варьете, который проводили Воланд и его свита, Семплеяров требует «разоблачения» фокусов, в частности с появлением червонцев. В итоге «разоблачают» его самого и публично уличают в измене жене.

Енукидзе участник Октябрьского переворота в Петрограде. С 1918 г. секретарь Президиума ВЦИК, в 1922-1935 гг. ЦИК СССР. Член Центральной контрольной комиссии (ЦКК) с 1924 г. Член ЦК ВКП(б) в 1934-1935 гг. Авель Енукидзе крестный папа Н.С. Аллилуевой, жены Сталина.

Жены арестованных знали, что Енукидзе один, к кому они могут обратиться за помощью. ЦИК удовлетворял без малого каждую просьбу о смягчении наказания, если только она попадала в руки Енукидзе. Он не был женат и не имел детей. Всю свою душевную нежность он расточал на окружающих, на детей своих приятелей и знакомых. В глазах детей самого Сталина наиболее привлекательным человеком был, разумеется, не их постоянно угрюмый папа, а "дядя Авель", тот, что мог плавать, катался на коньках и знал массу сказок про горных духов Сванетии и другие кавказские чудеса. Енукидзе был не только кумиром сталинских детей, но и близким другом Надежды Аллилуевой. Он дружил ещё с ее отцом и знал ее практически с пеленок.

На пленуме ЦК ВКП(б) 5-7 июня 1935 г. был рассмотрен вопросительный мотив О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А. Енукидзе. В докладе Ежова На пленуме были охарактеризованы пять террористических групп, якобы подготавливавших покушение на Сталина. В резолюции пленума ЦК ВКП(б) от 7 июня 1935 г. говорилось:

1. Одобрить мероприятия контрольных органов по проверке и улучшению служебного аппарата Секретариата ЦИК Союза ССР.

2. За политическое и бытовое разложение бывшего секретаря ЦИК тов. А. Енукидзе вывести его из состава ЦК ВКП(б) и турнуть из рядов ВКП(б).

Однако тогда его не арестовали, но из Москвы удалили, перевели на Кавказ. Он был назначен начальником Кавказских курортов.

Пока был жив Орджоникидзе, с которым Енукидзе и Сталин составляли дружественное трио, Сталин воздерживался от нанесения удара бывшему другу. Но в феврале 1937 г. Орджоникидзе внезапно умер, и Сталин решил освободиться от друга.

Когда Енукидзе услышал, что его обвиняют в измене родине и шпионаже, он разрыдался. До этой минуты он, по-видимому, был уверен, что Сталин не может применить к нему крайние меры. Своим следователям Енукидзе сообщил действительную причину конфликта со Сталиным. Все мое правонарушение, сказал он, состоит в том, что когда он сказал мне, что хочет провернуть суд и шлепнуть Каменева и Зиновьева, я попытался его отговаривать. "Coco, сказал я ему, спору нет, они навредили тебе, но они уже довольно пострадали за это: ты исключил их из партии, ты держишь их в тюрьме, их детям нечего есть. Coco, сказал я, они старые большевики, как ты и я. Ты не станешь проливать кровь старых большевиков! Подумай, что скажет о нас весь мир!" Он посмотрел на меня такими глазами, метко я убил его родного отца, и сказал мне: "Запомни, Авель, кто не со мной тот супротив меня!"

19 декабря 1937 г. в газетах появилось короткое сообщение: армейский трибунал на закрытом заседании приговорил Енукидзе, а попутно и Карахана и ещё пятерых к смертной казни за шпионско-террористическую дело (Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. СПб.. 1991. С. 282). Почти вместе с тем были репрессированы брат Авеля Семен Енукидзе и его хозяйка.

Книгу А. Енукидзе Подпольная типография на Кавказе, вышедшую в 1934 г. Берия практически смешал с грязью. Он считал, что эта книжка составлена в либерально-меньшевистском духе и полна грубейших извращений. Енукидзе подобно тому как бы выдвигает свою персону на первостепеннный план, умаляет образ и роль товарища Кецховели.

Причина критики понятна: слабо отражена образ Сталина в революционном движении в Закавказье. По настоянию руководства Института Маркса-Энгельса-Ленина Енукидзе публично выступил в Правде 16 ноября 1935 г. с признанием своих ошибок.

В 1932 г. А. Енукидзе был награжден орденом Ленина (Шаумян Л. Стойкий большевик.// Правда. 1962. 19 мая).

Передергивание исторических реалий либеральными псевдоспециалистами стало делом привычным. Особенно любят они выставлять героями и страдальцами упырей сталинской эпохи. Не обошли стороной и известного сластолюбца Авеля Енукидзе. Рассказывая о нем, горе-просветители перепевают Льва Троцкого (вещавшего из-за границы о мучениках сталинского террора), представляя Енукидзе добрым человеком, вступавшимся за репрессированных большевиков, безмерно любившим детей.

Енукидзе, Сталин, Горький.

Тут почти не поспоришь: Авелю Сафроновичу действительно нравились дети, но преимущественно девочки, с которыми он любил пошалить и потешиться.

Грешок этот ему прощали, но до поры, до времени. Енукидзе умел приспособиться к ситуации и делал это талантливо. Считаясь близким другом Сталина и занимая должность секретаря Президиума ВЦИК (затем ЦИК СССР), именно он организовывал снабжение кремлевских небожителей, обеспечивая все руководство страны жильем, питанием, автотранспортом, лечебным и санаторным обслуживанием.

Из «кремлевского кооператива» продукты отпускали не иначе, как по запискам Енукидзе. Ему подчинялся комендант Кремля, обеспечивавший безопасность правительственных учреждений. Обустройство банкетов и соответствующего сопровождения ложились также на его плечи. Старая большевистская кличка Енукидзе - «Золотая рыбка» - подходила этому ловкому завхозу, как нельзя кстати.

Мария Сванидзе (стоит справа) с семьей

Авель, несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на наш быт в течение 17 лет после революции, писала в своем дневнике родственница первой жены Сталина Мария Сванидзе:

«Будучи сам развратен и сластолюбив, он смрадил все вокруг себя: ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех, в особенности в первые годы после революции, он использовал все это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек. Тошно говорить и писать об этом...»

«Будучи эротически ненормальным и, очевидно, не стопроцентным мужчиной, - продолжает Мария Сванидзе, - он с каждым годом переходил на все более и более юных и наконец докатился до девочек в 9-11 лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально. Это фундамент всех безобразий, которые вокруг него происходили. Женщины, имеющие подходящих дочерей, владели всем. Девочки за ненадобностью подсовывались другим мужчинам, более неустойчивым морально. В учреждение набирался штат только по половым признакам, нравившимся Авелю. Чтобы оправдать свой разврат, он готов был поощрять его во всем: шел широко навстречу мужу, бросавшему семью, детей, или просто сводил мужа с ненужной ему балериной, машинисткой…»

Поставки женского контингента на кремлевские банкеты Авелю Енукидзе осуществлять было не сложно. Вместе со всероссийским старостой, таким же сластолюбцем Михаилом Калининым, Енукидзе был куратором Большого и Художественного театров, покровительствовал молоденьким балеринам и актрисам.

Справа налево: М. М. Литвинов, А. С. Енукидзе, М. И. Калинин и польские дипломаты Юзеф Бек и Юлиуш Лукашевич. Фото 1934 года

Эти две фигуры - Михаил Иванович и Авель Сафронович - и воплощали собою высшее советское учреждение в глазах населения.

Создавалось впечатление, что Енукидзе держит в своих руках внушительную долю власти, ведь именно он вместе с Калининым и Вячеславом Молотовым подписывал печально знаменитый «закон о колосках» в 1932 году. За хищение колхозного и кооперативного имущества, грузов на железнодорожном и водном транспорте полагался расстрел с конфискацией имущества, который при смягчающих обстоятельствах мог быть заменен на лишение свободы на срок не менее 10 лет, и тоже с конфискацией. В основном, по этому закону репрессировали голодных крестьян, срезавших неспелые колосья зерновых. По этому закону за семь лет было осуждено 183000 человек.

Впрочем, на деле Енукидзе больше занимался организацией утех и от политики давно утомился. Вероятно, поэтому и допустил оплошность, когда решил тактично высказаться против организации процесса над Григорием Зиновьевым и Львом Каменевым. Кроме всего прочего Енукидзе издал книгу «Подпольная типография на Кавказе». Она была истолкована как принижающая вклад Сталина в печатное дело и в большевизм в целом. А когда последовала критика от Лаврентия Берии, Авель слишком эмоционально на нее отреагировал. Участь «Золотой рыбки» была предрешена.

Енукидзе приветствует молодых спортсменок перед мавзолеем Ленина на первомайской демонстрации в Москве. 1927 год.

Енукидзе обвинили в измене Родине и шпионаже, а также в причастности к покушению на первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Андрея Жданова. Помимо этого, припомнили и сексуальные прегрешения. Енукидзе обвинили в совращении десятков несовершеннолетних девушек и малолетних девочек, а также в том, что он «буржуазно переродился». Если бы глава НКВД Генрих Ягода более тщательно подбирал материалы к делу, то из архивов он смог бы вытащить сведения еще об одном проступке Енукидзе. Тот, устав от общества двух красоток из секретариата ЦИКа, по доброте душевной выдал им положительные характеристики за своей подписью и печатью, снабдил приличной суммой в иностранной валюте и пристроил обеих в советские торговые делегации, отправляющиеся за границу. В дальнейшем подопечные не пожелали вернуться в СССР. Однако и без этой пикантной истории на Авеля Енукидзе было собрано немало компромата.

«Золотую рыбку» расстреляли в 1937 году, а через 23 года благополучно реабилитировали, признав жертвой сталинского режима.