Произведение "школа для дураков" в кратком пересказе

Школа для дураков

Герой учится в специальной школе для слабоумных детей. Но его болезнь отличается от того состояния, в котором пребывает большинство его одноклассников. В отличие от них, он не вешает кошек на пожарной лестнице, не ведет себя глупо и дико, не плюет никому в лицо на больших переменках и не мочится в карман. Герой обладает, по словам учительницы литературы по прозвищу Водокачка, избирательной памятью: он запоминает только то, что поражает его воображение, и поэтому живет так, как хочет сам, а не так, как хотят от него другие. Его представления о реальности и реальность как таковая постоянно смешиваются, переливаются друг в друга.

Герой считает, что его болезнь - наследственная, доставшаяся ему от покойной бабушки. Та часто теряла память, когда смотрела на что-нибудь красивое. Герой подолгу живет на даче вместе с родителями, и красота природы окружает его постоянно. Лечащий врач, доктор Заузе, даже советует ему не ездить за город, чтобы не обострять болезнь, но герой не может жить без красоты.

Самое тяжелое проявление его болезни - раздвоение личности, постоянный диалог с "другим собой". Он чувствует относительность времени, не может разложить жизнь на "вчера", "сегодня", "завтра" - как и вообще не может разлагать жизнь на элементы, уничтожать её, анализируя. Иногда он чувствует свое полное растворение в окружающем, и доктор Заузе объясняет, что это тоже проявление его болезни.

Директор спецшколы Перилло вводит унизительную "тапочную систему": каждый ученик должен приносить тапочки в мешке, на котором крупными буквами должно быть указано, что он учится в школе для слабоумных. А любимый учитель героя, географ Павел Петрович Норвегов, чаще всего ходит вовсе без обуви - во всяком случае, на даче, где он живет неподалеку от героя. Норвегова сковывает солидная, привычная для нормальных людей одежда. Когда он стоит босиком на платформе электрички, кажется, что он парит над щербатыми досками и плевками разных достоинств.

Герой хочет стать таким же честным, как Норвегов - "Павел, он же Савл". Норвегов называет его молодым другом, учеником и товарищем, рассказывает о Насылающем ветер и смеется над книгой какого-то советского классика, которую дал герою его отец-прокурор. Вместо этой Норвегов дает ему другую книгу, и герой сразу запоминает слова из нее: "И нам то любо - Христа ради, нашего света, пострадать". Норвегов говорит, что во всем: в горьких ли кладезях народной мудрости, в сладких ли речениях и речах, в прахе отверженных и в страхе приближенных, в скитальческих сумах и в иудиных суммах, в войне и мире, в мареве и в мураве, в стыде и страданиях, во тьме и свете, в ненависти и жалости, в жизни и вне её - во всем этом что-то есть, может быть, немного, но есть. Отец-прокурор приходит в бешенство от этой дурацкой галиматьи.

Герой влюблен в тридцатилетнюю учительницу ботаники Вету Акатову. Ее отец, академик Акатов, когда-то был арестован за чуждые идеи в биологии, потом отпущен после долгих издевательств и теперь тоже живет в дачной местности. Герой мечтает о том, как закончит школу, быстро выучится на инженера и женится на Вете, и в то же время осознает неосуществимость этих мечтаний. Вета, как и вообще женщина, остается для него загадкой. От Норвегова он знает, что отношения с женщиной - что-то совсем другое, чем говорят о них циничные надписи в школьном туалете.

Директор, подстрекаемый завучем Шейной Трахтенберг-Тинберген, увольняет Норвегова с работы за крамолу. Герой пытается протестовать, но Перилло грозит отправить его в лечебницу. Во время последнего своего урока, прощаясь с учениками, Норвегов говорит о том, что не боится увольнения, но ему мучительно больно расстаться с ними, девочками и мальчиками грандиозной эпохи инженерно-литературных потуг, с Теми Кто Пришли и уйдут, унеся с собою великое право судить, не будучи судимыми. Вместо завещания он рассказывает им историю о Плотнике в пустыне. Этот плотник очень хотел работать - строить дом, лодку, карусели или качели. Но в пустыне не было ни гвоздей, ни досок. Однажды в пустыню пришли люди, которые пообещали плотнику и гвозди, и доски, если он поможет им вбить гвозди в руки распинаемого на кресте. Плотник долго колебался, но все-таки согласился, потому что он очень хотел получить все необходимое для любимой работы, чтобы не умереть от безделья. Получив обещанное, плотник много и с удовольствием работал. Распятый, умирающий человек однажды позвал его и рассказал, что и сам был плотником, и тоже согласился вбить несколько гвоздей в руки распинаемого... "Неужели ты до сих пор не понял, что между нами нет никакой разницы, что ты и я - это один и тот же человек, разве ты не понял, что на кресте, который ты сотворил во имя своего высокого плотницкого мастерства, распяли тебя самого и, когда тебя распинали, ты сам забивал гвозди".

Вскоре Норвегов умирает. В гроб его кладут в купленной в складчину неудобной, солидной одежде. ,

Герой заканчивает школу и вынужден окунуться в жизнь, где толпы умников рвутся к власти, женщинам, машинам, инженерным дипломам. Он рассказывает о том, что точил карандаши в прокуратуре у отца, потом был дворником в Министерстве Тревог, потом - учеником в мастерской Леонардо во рву Миланской крепости. Однажды Леонардо спросил, каким должно быть лицо на женском портрете, и герой ответил: это должно быть лицо Веты Акатовой. Потом он работал контролером, кондуктором, сцепщиком, перевозчиком на реке... И всюду он чувствовал себя смелым правдолюбцем, наследником Савла.

Автору приходится прервать героя: у него кончилась бумага. "Весело болтая и пересчитывая карманную мелочь, хлопая друг друга по плечу и насвистывая дурацкие песенки, мы выходим на тысяченогую улицу и чудесным образом превращаемся в прохожих".

Модернизм связан с постижением и воплощением некой сверх­реальности. Исходной точкой модернизма является хаотичность, абсурдность мира, богооставленность действительности; универ­сальным состоянием — индивидуализм. Отчуждение мира от человека, враждебность внешнего мира выводят на метафизи­ческие, надличностные основы и ценности. Для модерниста всегда самодостаточен мир, духовной свободы. В модернизме обна­руживается иррациональность и отрицание идеи исторического прогресса. В целом модернизм — это искусство элитарное. Но модернизм не разрушал существующие языки искусства, он вносил в них новое. Модернизм в русской литературе возникает на рубеже XX века как отклик на трагическое осознание того, что «Бог умер», необходимо найти иную истину бытия. В современ­ной русской литературе модернизм представлен романами эмиг­ранта третьей волны Саши Соколова, произведениями В. Нарбиковой, которые в новых условиях продолжают вторгаться в «царство духа», относимое ко внутренней жизни автора или его персонажа. Модернисты манипулируют языком, стремятся вы­рвать слово из плена универсальных законов, универсального мышления, перевести акцент на индивидуальную жизнь чело­века.

«Школа для дураков» Саши Соколова — это книга о подро­стке, страдающем раздвоением личности. Повествование строится как непрерывный монолог себя с другим собой. Мальчик живет своей внутренней жизнью, в своем собственном времени. Вся внешняя действительность пропускается через его представле­ние о нем. А представления весьма элементарны, не в смысле примитивны, а именно элементарны как простейшие состав­ляющие целого мира: «Первое проживаемое в опыте есть наибо­лее общая модель для всех людей: мама, папа, бабушка, школа, первая любовь, первая смерть». У героя ограниченные представ­ления о внешней действительности. Но они сопрягаются с бо­гатством внутренней жизни. Пространство «Школы для дура­ков» ограничено кольцевой железной дорогой, по которой на­встречу друг другу ездят поезда из задачника по математике. Эта кольцевая дорога символизирует замкнутость, свернутость все­ленной.

Сама «Школа для дураков» — метафора мира, застывшего в законченных формах, где система подавляет индивидуальность. Но в модернизме — и это отчетливо демонстрируется Сашей Соколовым — нет человека вообще, есть уникальная личность, индивидуум. Эта личность не хочет смиряться со временем, не­избежно ведущим к смерти, с пространством, ощутимо враждеб­ным для героя. Герой — максимально изолированная личность, живущая в диалоге с самим собой.

Выстроить какой-то повествовательный сюжет романа не­возможно. В мире мальчика стираются все временные понятия, уничтожаются причинно-следственные связи. Герой лишен чув­ства социального времени, а в его личном субъективном време­ни все происходит в настоящем. События прошлого и настояще­го предстают как одновременные. Саша Соколов постоянно пока­зывает, что то, о чем говорит герой, происходит (происходило, будет происходить) всегда. Времена совмещаются. Умерший лю­бимый учитель Павел (Савл) Петрович Норвегов, примостив­шись на батарее, посвящает мальчика в подробности жизни, припоминает обстоятельства собственной смерти. Герой про­должает учиться в школе для умственно отсталых и вместе с тем уже работает инженером и собирается жениться, при этом он живет на давно проданной даче, катается на велосипеде и пред­лагает руку Вете Акатовой. «Можно ли быть инженером и школь­ником вместе, может, кому-то и нельзя, но я, выбравший сво­боду, одну из ее форм, я волен поступать как хочу, и являться кем угодно, вместе и порознь».

Саша Соколов «ставит под сомнение самый ход времени, растворяя человеческое существование с его неотклонимым век­тором от рождения к смерти в субстанциях природы и языка». Герой преодолевает смерть, растворяя ее в вечном круговороте природы, которая вся, «исключая человека, представляет со­бою одно неумирающее, неистребимое целое». Герой властвует над временем и погружается в стихию языка. Он считает, что имя, название — это бессмысленная условность. Поэтому имя, как и все в языке, текуче, непостоянно. Учитель Норвегов то Павел, то Савл, почтальон то Медведев, то Михеев. И совсем неважно, как «река называлась», «станция называлась».

Саша Соколов устанавливает между словами ассоциативные связи и соответствия. Железнодорожная ветка совмещается в сознании героя с цветущей веткой акации, а она превращается в первую любовь героя Вету Акатову. Расчленив слово, по-новому скомпоновав его элементы, герой из слова «иссякнуть» получа­ет какую-то «сяку», напоминающую по произношению нечто японское. И отсюда возникает целая миниатюра в японском стиле — гора, снег, одинокое дерево; и как бы справка о клима­те: «В среднем снежный покров — семь-восемь сяку, а при силь­ных снегопадах более адного дзе». Отсюда железнодорожники Николаев и Муромцев превращаются в Какамура и Муромацу.

О романе Саши Соколова "Школа для дураков"

Вадим Руднев

"Школа для дураков"- роман русского писателя-эмигранта Саши Соколова (1974), один из самых сложных текстов русского модернизма и в то же время одно из самых теплых, проникновенных произведений ХХ в. В этом смысле "Школа для дураков" напоминает фильм Андрея Тарковского "Зеркало" - та же сложность художественного языка, та же автобиографическая подоплека, те же российские надполитические философские обобщения.

Сюжет "Школы для дураков" почти невозможно пересказать, так как, во-первых, в нем заложена нелинейная концепция времени-памяти (так же как и в "Зеркале" Тарковского) и, во-вторых, потому, что он построен не по сквозному драматическому принципу, а по "номерному". Это музыкальный термин; по номерному принципу строились оратории и оперы в ХVII - ХVIII вв.: арии, дуэты, хоры, речитативы, интермедии, а сквозное действие видится сквозь музыку - музыка важнее. Вот и в "Школе для дураков" - "музыка важнее". Между сюжетом и стилем здесь не проложить и лезвия бритвы (позднее сам Соколов назвал подобный жанр "проэзией").

Музыкальность, между тем, задана уже в самом заглавии: "школами" назывались сборники этюдов для начинающих музыкантов ("для дураков"). Но в русской культуре Иванушка-дурачок, как известно, оказывается умнее всех, поэтому название прочитывается еще как "школа высшего мастерства для прозаиков", какой она и является. Другой смысл названия, вещный - это, конечно, метафора "задуренной большевиками" России.

В центре повествования рассказ мальчика с раздвоенным сознанием, если называть вещи своими именами - шизофреника. Между тем за исключением того факта, что с определенного времени герой считает, что их двое, и порой не отличает иллюзию, собственную мечту от реальности, в остальном это удивительно симпатичный герой редкой духовности и внутренней теплоты и доброты.

Действие "Школы для дураков" перескакивает с дачи, где герой живет "в доме отца своего", прокурора, фигуры крайне непривлекательной, в город, в школу для слабоумных. Герой влюблен в учительницу Вету Аркадьевну. У него есть также любимый наставник Павел (Савл) Петрович Норвегов, учитель географии, влюбленный, в свою очередь, в ученицу спецшколы Розу Ветрову. Впрочем, реальность этих "женских персонажей" достаточно сомнительна, так как Вета Аркадьевна Акатова в сознании героя легко превращается в "ветку акации", а последняя - в железнодорожную ветку, по которой едут поезда и электрички из города на дачу. А Роза Ветрова тоже легко "географизируется" в "розу ветров" - профессиональный символ учителя Норвегова, любимца всех учеников, разоблачителя всякой фальши и неправды, за что его ненавидят другие учителя и директор Перилло.

В центре сюжета-стиля три узла: влюбленность героя в учительницу и связанные с этим внутренние переживания и эпизоды, например явно виртуальное сватовство у отца учительницы, репрессированного и реабилитированного академика Акатова; превращение героя в двоих, после того как он сорвал речную лилию "нимфея альба" (Нимфея становится с тех пор его именем); alter ego Нимфеи выступает как соперник в его любви к Вете Аркадьевне; наконец, история увольнения "по щучьему велению" и странная смерть учителя Норвегова, о которой он сам рассказывает своим ученикам, пришедшим навестить его на даче.

Все остальное в "Школе для дураков" - это, скажем так, безумная любовь автора к русскому языку, любовь страстная и взаимная.

"Школе для дураков" предпосланы три эпиграфа, каждый из которых содержит ключ к сюжетно-стилистическому содержанию романа.

Первый эпиграф из "Деяния Апостолов": "Но Савл, он же и Павел, исполнившись Духа Святого и устремив на него взор, сказал: о, исполненный всякого коварства и всякого злодейства, сын диавола, враг всякой правды! перестанешь ли ты совращать с прямых путей Господних?".

Сюжетно этот эпиграф связан с фигурой Павла (Савла) Петровича, обличителя школьной неправды и фальши, которого за это уволили "по щучьему". Стилистически эпиграф связан со стихией "плетения словес", стиля, господствующего в русской литературе ХVI в., с характерными нанизываниями однородных словосочетаний, что так характерно для "Школы для дураков". Сравним:

"Опиши челюсть крокодила, язык колибри, колокольню Новодевичьего монастыря, опиши стебель черемухи, излучину Леты, хвост любой поселковой собаки, ночь любви, миражи над горячим асфальтом (...) преврати дождь в град, день - в ночь, хлеб наш насущный дай нам днесь, гласный звук сделай шипящим".

А вот фрагмент знаменитого "Жития Сергия Радонежского" Епифания Премудрого (орфография упрощена):

"Старец чюдный, добродетлми всякыми украшень, тихый, кроткый нрав имея, и смиренный добронравный, приветливый и благоуветливый, утешительный, сладкогласный и целомудренный, благоговейный и нищелюбивый, иже есть отцамь отець и учителем учитель, наказатель вождем, пастыремъ пастырь, постникам хвала, мльчальникам удобрение, иереам красота" (ср. также измененные состояния сознании).

Второй эпиграф представляет собой группу глаголов-исключений, зарифмованных для лучшего запоминания:

гнать, держать, бежать, обидеть,

слышать, видеть и вертеть, и дышать

и ненавидеть, и зависеть и терпеть.

Сюжетно этот эпиграф связан с нелегкой жизнью ученика спецшколы - в нем как бы заанаграммирован весь его мир. В стилистическом плане этот стишок актуализирует мощную стихию детского фольклора - считалок, прибауток, переделанных слов, без понимания важности этой речевой стихии не понять "Школу для дураков". Весь художественный мир романа состоит из осколков речевых актов, жанров, игр (см. теория речевых актов, прагматика, языковая игра), он похож на изображенный в романе поезд, олицетворяющий поруганную и оболганную Россию:

"Наконец поезд выходит из тупика и движется по перегонам России. Он составлен из проверенных комиссиями вагонов, из чистых и бранных слов, кусочков чьих-то сердечных болей, памятных замет, деловых записок, бездельных графических упражнений, из смеха и клятв, из воплей и слез, из крови и мела (...) из добрых побуждений и розовых мечтаний, из хамства, нежности, тупости и холуйства. Поезд идет (...) и вся Россия, выходя на проветренные перроны, смотрит ему в глаза и читает начертанное - мимолетную книгу собственной жизни, книгу бестолковую, бездарную, скучную, созданную руками некомпетентных комиссий и жалких оглупленных людей".

Третий эпиграф: "То же имя, тот же облик" - взят из новеллы Эдгара По "Вильям Вильсон", в которой героя преследовал его двойник, и когда герою наконец удалось убить двойника, оказалось, что он убил самого себя. Здесь также важен не названный, но присутствующий в романе как элемент интертекста рассказ Эдгара По "Правда о случившемся с мистером Вольдемаром", где человек от первого лица свидетельствует о собственной смерти, так же как учитель Норвегов с досадой рассказывает ребятишкам, что он, по всей вероятности, умер "к чертовой матери".

Центральный эпизод "Школы для дураков" - когда мальчик срывает речную лилию и становится раздвоенным. Срывание цветка - известный культурный субститут дефлорации. Смысл этой сцены в том, что герой не должен был нарушать "эйдетическую экологию" своего мира, в котором каждая реализация несет разрушение. В то же время это сумасшествие героя становится аналогом обряда инициации, посвящения в поэты, писатели. Именно после этого Нимфея видит и слышит, подобно пушкинскому пророку, то, чего не видят и не слышат другие люди:

"Я слышал, как на газонах росла нестриженая трава, как во дворах скрипели детские коляски, гремели крышки мусоропроводных баков, как в подъезде лязгали двери лифтовых шахт и в школьном дворе ученики первой смены бежали укрепляющий кросс: ветер доносил биение их сердец (...). Я слышал поцелуи и шепот, и душное дыхание незнакомых мне женщин и мужчин".

Моих ушей коснулся он,

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье.

("Пророк" А.С. Пушкина)

С точки зрения здравого смысла в романе так ничего и не происходит, потому что время в нем движется то вперед, то назад, как в серийном универсуме Дж. У. Данна (см. серийное мышление, время). "Почему, - размышляет сам герой, - например, принято думать, будто за первым числом следует второе, а не сразу двадцать восьмое? да и могут ли дни вообще следовать друг за другом, это какая-то поэтическая ерунда - череда дней. Никакой череды нет, дни проходят, когда какому вздумается, а бывает, что несколько сразу" (ср. событие). Это суждение - очень здравое на закате классического модернизма: оно окончательно порывает с фабульным хронологическим мышлением, отменяет хронологию.

"Школа для дураков" - одно из последних произведений модернизма, и как таковое оно глубоко трагично. Но оно также одно из первых произведений постмодернизма и в этой второй своей ипостаси является веселым, игровым и даже с некоторым подобием "хэппи-энда": герой с автором идут по улице и растворяются в толпе прохожих.

Так или иначе, это последнее великое произведение русской литературы ХХ в. в традиционном понимании слова "литература".

Список литературы

Руднев В. Феноменология события // Логос, 1993. - Вып. 4.

Руднев В. Несколько уроков в "Школе для дураков" (в печати).

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://lib.ru/

Опыта, его переживание и осмысление. Безусловно, важнейший в романе мотив школы. Школа - это не только специальная школа ("школа для дураков"). Это и литературная школа писателя. Это и школа для читателей, прошедших, проходящих, станущих проходить "науку жизни" вместе с Сашей Соколовым. Школа - это и клишированность мышления, воспитания. И с этим связана любовь к перечислениям и обилие кусков...

Он не то, чтобы щедрый, а просто небрежливый, значит, Михеев, когда узнал от одного нашего соседа..." и т.д. (с.12-13). В том же ключе организованы в тексте "Школы для дураков" и графические показатели речевого членения. Для С. Соколова показательно невыделение прямой речи новой строкой (все без исключения реплики помещены внутрь текстового массива (ср. тематически близкую повесть Л. Добычина " ...

Липовецкий почти не рассматривает здесь мировоззренческие и историко-культурные предпосылки возникновения постмодернизма, его философскую основу, что, учитывая крайнюю неразработанность теории постмодернизма в нашей науке, было бы весьма важно. Вообще здесь впервые сказываются два фактора, прослеживающиеся на протяжении всего дальнейшего хода исследования: М. Липовецкий старается не выходить за...

2 беседа 15. Современная поэзия (Д. А. Пригов, Вс. Некрасов, Т. Кибиров) 2 лекция,практическое занятие. Несколько экз. текстов 16. Постмодернизм как значительная литературная тенденция в современном искусстве. 2 семинар-беседа Требует тщательной подготовки. 17. Заключительная игра “Постмодерн пикчерз представляет” 2 КВН, творч. задания Две команды. Некоторые за-дания...

Герой учится в специ-альной школе для слабо-умных детей. Но его болезнь отли-ча-ется от того состо-яния, в котором пребы-вает боль-шин-ство его одно-класс-ников. В отличие от них, он не вешает кошек на пожарной лест-нице, не ведет себя глупо и дико, не плюет никому в лицо на больших пере-менках и не мочится в карман. Герой обла-дает, по словам учитель-ницы лите-ра-туры по прозвищу Водо-качка, изби-ра-тельной памятью: он запо-ми-нает только то, что пора-жает его вооб-ра-жение, и поэтому живет так, как хочет сам, а не так, как хотят от него другие. Его пред-став-ления о реаль-ности и реаль-ность как таковая посто-янно смеши-ва-ются, пере-ли-ва-ются друг в друга.

Герой считает, что его болезнь — наслед-ственная, достав-шаяся ему от покойной бабушки. Та часто теряла память, когда смот-рела на что-нибудь красивое. Герой подолгу живет на даче вместе с роди-те-лями, и красота природы окру-жает его посто-янно. Лечащий врач, доктор Заузе, даже сове-тует ему не ездить за город, чтобы не обост-рять болезнь, но герой не может жить без красоты.

Самое тяжелое прояв-ление его болезни — раздво-ение личности, посто-янный диалог с «другим собой». Он чувствует отно-си-тель-ность времени, не может разло-жить жизнь на «вчера», «сегодня», «завтра» — как и вообще не может разла-гать жизнь на элементы, уничто-жать её, анали-зируя. Иногда он чувствует свое полное раство-рение в окру-жа-ющем, и доктор Заузе объяс-няет, что это тоже прояв-ление его болезни.

Директор спец-школы Перилло вводит унизи-тельную «тапочную систему»: каждый ученик должен прино-сить тапочки в мешке, на котором круп-ными буквами должно быть указано, что он учится в школе для слабо-умных. А любимый учитель героя, географ Павел Петрович Норвегов, чаще всего ходит вовсе без обуви — во всяком случае, на даче, где он живет непо-да-леку от героя. Норве-гова сковы-вает солидная, привычная для нормальных людей одежда. Когда он стоит босиком на плат-форме элек-трички, кажется, что он парит над щерба-тыми досками и плев-ками разных досто-инств.

Герой хочет стать таким же честным, как Норвегов — «Павел, он же Савл». Норвегов назы-вает его молодым другом, учеником и това-рищем, расска-зы-вает о Насы-ла-ющем Ветер и смеется над книгой какого-то совет-ского клас-сика, которую дал герою его отец-прокурор. Вместо этой Норвегов дает ему другую книгу, и герой сразу запо-ми-нает слова из нее: «И нам то любо — Христа ради, нашего света, постра-дать». Норвегов говорит, что во всем: в горьких ли кладезях народной мудрости, в сладких ли рече-ниях и речах, в прахе отвер-женных и в страхе прибли-женных, в скиталь-че-ских сумах и в иудиных суммах, в войне и мире, в мареве и в мураве, в стыде и стра-да-ниях, во тьме и свете, в нена-висти и жалости, в жизни и вне её — во всем этом что-то есть, может быть, немного, но есть. Отец-прокурор приходит в бешен-ство от этой дурацкой гали-матьи.

Герой влюблен в трид-ца-ти-летнюю учитель-ницу бота-ники Вету Акатову. Ее отец, академик Акатов, когда-то был арестован за чуждые идеи в биологии, потом отпущен после долгих изде-ва-тельств и теперь тоже живет в дачной мест-ности. Герой мечтает о том, как закончит школу, быстро выучится на инже-нера и женится на Вете, и в то же время осознает неосу-ще-стви-мость этих мечтаний. Вета, как и вообще женщина, оста-ется для него загадкой. От Норве-гова он знает, что отно-шения с женщиной — что-то совсем другое, чем говорят о них циничные надписи в школьном туалете.

Директор, подстре-ка-емый завучем Шейной Трах-тен-берг-Тинберген, уволь-няет Норве-гова с работы за крамолу. Герой пыта-ется проте-сто-вать, но Перилло грозит отпра-вить его в лечеб-ницу. Во время послед-него своего урока, прощаясь с учени-ками, Норвегов говорит о том, что не боится уволь-нения, но ему мучи-тельно больно расстаться с ними, девоч-ками и маль-чи-ками гран-ди-озной эпохи инже-нерно-лите-ра-турных потуг, с Теми Кто Пришли и уйдут, унеся с собою великое право судить, не будучи суди-мыми. Вместо заве-щания он расска-зы-вает им историю о Плот-нике в пустыне. Этот плотник очень хотел рабо-тать — строить дом, лодку, кару-сели или качели. Но в пустыне не было ни гвоздей, ни досок. Однажды в пустыню пришли люди, которые пообе-щали плот-нику и гвозди, и доски, если он поможет им вбить гвозди в руки распи-на-е-мого на кресте. Плотник долго коле-бался, но все-таки согла-сился, потому что он очень хотел полу-чить все необ-хо-димое для любимой работы, чтобы не умереть от безделья. Получив обещанное, плотник много и с удоволь-ствием работал. Распятый, умира-ющий человек однажды позвал его и рассказал, что и сам был плот-ником, и тоже согла-сился вбить несколько гвоздей в руки распи-на-е-мого... «Неужели ты до сих пор не понял, что между нами нет никакой разницы, что ты и я — это один и тот же человек, разве ты не понял, что на кресте, который ты сотворил во имя своего высо-кого плот-ниц-кого мастер-ства, распяли тебя самого и, когда тебя распи-нали, ты сам забивал гвозди».

Вскоре Норвегов умирает. В гроб его кладут в купленной в склад-чину неудобной, солидной одежде.

Герой закан-чи-вает школу и вынужден окунуться в жизнь, где толпы умников рвутся к власти, женщинам, машинам, инже-нерным дипломам. Он расска-зы-вает о том, что точил каран-даши в проку-ра-туре у отца, потом был двор-ником в Мини-стер-стве Тревог, потом — учеником в мастер-ской Леонардо во рву Милан-ской крепости. Однажды Леонардо спросил, каким должно быть лицо на женском порт-рете, и герой ответил: это должно быть лицо Веты Акатовой. Потом он работал контро-лером, кондук-тором, сцеп-щиком, пере-воз-чиком на реке... И всюду он чувствовал себя смелым прав-до-любцем, наслед-ником Савла.

Автору прихо-дится прервать героя: у него кончи-лась бумага. «Весело болтая и пере-счи-тывая карманную мелочь, хлопая друг друга по плечу и насви-стывая дурацкие песенки, мы выходим на тыся-че-ногую улицу и чудесным образом превра-ща-емся в прохожих».