Военные годы толстого. Толстой, лев николаевич

Военная карьера

Получив рукопись «Детства», редактор «Современника» Некрасов сразу распознал её литературную ценность и написал автору любезное письмо, подействовавшее на него очень ободряющим образом. Он принимается за продолжение трилогии, а в голове его роятся планы «Утра помещика», «Набега», «Казаков». Напечатанное в «Современнике» 18 сентября 1852 года «Детство», подписанное скромными инициалами Л. Н. Т., имело чрезвычайный успех; автора сразу стали причислять к корифеям молодой литературной школы наряду с пользовавшимися уже тогда громкой литературною известностью Тургеневым, Гончаровым, Григоровичем, Островским. Критика -- Аполлон Григорьев, Анненков, Дружинин, Чернышевский -- оценила и глубину психологического анализа, и серьёзность авторских намерений, и яркую выпуклость реализма.

На Кавказе Толстой оставался два года, участвуя во многих стычках с горцами и подвергаясь опасностями боевой кавказской жизни. Он имел права и притязания на Георгиевский крест, но не получил его. Когда в конце 1853 г вспыхнула Крымская война, Толстой перевёлся в Дунайскую армию, участвовал в сражении при Ольтенице и в осаде Силистрии, а с ноября 1854 г по конец августа 1855 г был в Севастополе.

Толстой долго жил на страшном 4-м бастионе, командовал батареей в сражении при Чёрной, был при адской бомбардировке во время штурма Малахова Кургана. Несмотря на все ужасы осады, Толстой написал в это время боевой рассказ из кавказской жизни «Рубка леса» и первый из трёх «Севастопольских рассказов» «Севастополь в декабре 1854 г.». Этот последний рассказ он отправил в «Современник». Тотчас же напечатанный, рассказ был с жадностью прочитан всею Россией и произвёл потрясающее впечатление картиною ужасов, выпавших на долю защитников Севастополя. Рассказ был замечен императором Александром II (сам Толстой был убеждён, что его рассказ читал Николай I, однако этого не могло быть, так как рассказ был опубликован после смерти Николая); он велел беречь даровитого офицера.

За оборону Севастополя Толстой был награждён орденом Св. Анны с надписью «За храбрость» и медалями «За защиту Севастополя 1854--1855» и «В память войны 1853--1856 гг.». Окружённый блеском известности, пользуясь репутацией храброго офицера, Толстой имел все шансы на карьеру, но сам себе «испортил» её. Едва ли не единственный раз в жизни (если не считать сделанного для детей «Соединения разных вариантов былин в одну») он написал стихи: это была сатирическая песня, стилизованная под солдатскую, в связи с неудачной военной операцией 4 (16) августа 1855 года, когда генерал Реад, неправильно поняв приказание главнокомандующего, атаковал Федюхинские высоты. Песенка (Как четвёртого числа, нас нелёгкая несла горы отбирать), задевавшая целый ряд важных генералов, имела огромный успех и повредила автору. Тотчас после штурма 27 августа (8 сентября) Толстой был послан курьером в Петербург, где закончил «Севастополь в мае 1855 г.» и написал «Севастополь в августе 1855 г.».

На вопрос Лев Николаевич Толстой... служба в армии заданный автором Ёветланочка +++ лучший ответ это В 1851 году старший брат Николай, офицер действующей армии, уговорил Толстого ехать вместе на Кавказ. Почти три года Толстой прожил в казачьей станице на берегу Терека, выезжая в Кизляр, Тифлис, Владикавказ и участвуя в военных действиях (сначала добровольно, потом был принят на службу) .
На Кавказе скоро произведенный в офицеры Толстой оставался два года, участвуя во многих стычках и подвергаясь всем опасностями боевой кавказской жизни. Он имел права и притязания на Георгиевский крест, но не получил его, чем, видимо, был огорчен. Когда в конце 1853 г вспыхнула Крымская война, Толстой перевелся в Дунайскую армию, участвовал в сражении при Ольтенице и в осаде Силистрии, а с ноября 1854 г по конец августа 1855 г был в Севастополе.
Все ужасы, лишения и страдания, выпавшие на долю геройских его защитников, перенес и Толстой. Он долго жил на страшном 4-м бастионе, командовал батареей в сражении при Чёрной, был при адской бомбардировке во время штурма Малахова Кургана. Несмотря на все ужасы осады, к которым он скоро привык, как и все прочие эпически-храбрые севастопольцы, Толстой написал в это время боевой рассказ из кавказской жизни «Рубка леса» и первый из трех «Севастопольских рассказов» «Севастополь в декабре 1854 г.» . Этот последний рассказ он отправил в «Современник» . Тотчас же напечатанный, рассказ был с жадностью прочитан всею Россией и произвел потрясающее впечатление картиною ужасов, выпавших на долю защитников Севастополя. Рассказ был замечен императором Николаем; он велел беречь даровитого офицера, что, однако, было неисполнимо для Толстого, не хотевшего перейти в разряд ненавидимых им «штабных» .
За оборону Севастополя Толстой был награждён орденом Св. Анны с надписью «За храбрость» и медалями «За защиту Севастополя» и «В память войны 1853-1856 гг.» . Окруженный блеском известности и, пользуясь репутацией очень храброго офицера, Толстой имел все шансы на карьеру, но сам себе «испортил» её. Едва ли не единственный раз в жизни (если не считать сделанного для детей «Соединения разных вариантов былин в одну» в его педагогических сочинениях) он побаловался стихами: написал сатирическую песенку, на манер солдатских, по поводу несчастного дела 4 (16) августа 1855 года, когда генерал Реад, неправильно поняв приказание главнокомандующего, неблагоразумно атаковал Федюхинские высоты. Песенка (Как четвёртого числа, нас нелегкая несла гору забирать и т. д.) , задевавшая целый ряд важных генералов, имела огромный успех и, конечно, повредила автору. Тотчас после штурма 27 августа (8 сентября) Толстой был послан курьером в Петербург, где написал «Севастополь в мае 1855 г. » и «Севастополь в августе 1855 г.» .
В 1854 году Толстой получил назначение в Дунайскую армию, в Бухарест. Скучная штабная жизнь вскоре заставила его перевестись в Крымскую армию, в осажденный Севастополь, где он командовал батареей на 4-м бастионе, проявив редкую личную храбрость (награжден орденом св. Анны и медалями) . В Крыму Толстого захватили новые впечатления и литературные планы (собирался в т. ч. издавать журнал для солдат) , здесь он начал писать цикл "севастопольских рассказов", вскоре напечатанных и имевших огромный успех (очерк "Севастополь в декабре месяце" прочитал даже Александр II). Первые произведения Толстого поразили литературных критиков смелостью психологического анализа и развернутой картиной "диалектики души" (Чернышевский) . Некоторые замыслы, появившиеся в эти годы, позволяют угадывать в молодом артиллерийском офицере позднего Толстого-проповедника: он мечтал об "основании новой религии" - "религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической".

Олег Сапожников

Каким офицером был Толстой? Вопрос не праздный. Очевидно, что, не будь у него за плечами службы на Кавказе и в Севастополе, не появились бы ни «Казаки», ни «Севастопольские рассказы», и вряд ли бы мы имели удовольствие читать «Войну и мир». А между тем багаж личных психологических переживаний, постоянный и глубокий морально-этический самоанализ, а также пристальные наблюдения за поведением окружающих людей на войне, попытки разгадать их и свою собственную внутреннюю мотивацию легли в основу ярких психологических образов, до сих пор поражающих благодарного читателя.

Нам кажется, что относительно военной службы Толстого (особенно её Севастопольского периода) в массовой литературе доминирует некоторая агиографичность, свойственная вообще описанию биографий знаменитых людей. В этих описаниях несомненное величие Толстого-писателя автоматически переносится на иные, в данном случае неписательские, обстоятельства его жизни: великий Толстой был на 4-м бастионе ergo 4-й бастион «велик», потому что на нём был Толстой.

Стела в память участника обороны Севастополя 1854—1855 гг. Л. Н. Толстого у четвёртого бастиона

Подобные смысловые конструкции, несомненно, эффектны, легки для обывательского восприятия, благодаря им между писателем и обстоятельством его биографии происходит взаимное обогащение славой, но вряд ли эти конструкции способствуют лучшему пониманию жизни писателя, и в конечном итоге они нимало затуманивают понимание его творчества. К тому же присущее агиографии сглаживание углов, заговаривание неудобных моментов, вызванное боязнью навлечь на знаменитость обвинения в недостатках и уж тем более пороках, скрывает очевидную мысль о том, что знаменитость, какой бы она ни была великой, остаётся человеком со всеми присущими ему страстями, ошибками и переживаниями.

Не стремясь описать всю долгую и богатую неписательскую жизнь Толстого, мы решили ограничиться временем его службы в офицерских чинах, конкретнее — периодом Крымской войны, руководствуясь тем, что именно в этот, относительно краткий, период Толстой сделал окончательный выбор в пользу литературы как основного своего жизненного поприща.

В нашем распоряжении находится множество материалов, являющихся источниками сведений по этой теме. В первую очередь это материалы, принадлежащие перу самого Толстого, — его переписка, дневники, записи тех лет и, конечно, его художественные и публицистические произведения того времени. Во-вторых, это официальные документы — реляции, служебная переписка, касающаяся прохождения службы Толстым. В-третьих, это воспоминания его знакомых, в том числе и непосредственных сослуживцев, а также родных. Кроме того, были привлечены воспоминания и письма офицеров Севастопольского гарнизона (главным образом артиллеристов), хотя и не упоминавших Толстого, но находившихся с ним практически в схожих обстоятельствах службы. Последняя группа материалов представляет особую ценность при сравнении поведения, впечатлений и мыслей этих офицеров с поведением и мыслями самого Толстого.

В нашу задачу не входит описание двухлетней службы Толстого на Кавказе. Ограничимся лишь указанием на то, что уже тогда он проявил те свойства своей натуры, которые сопровождали его на протяжении всей военной карьеры. С одной стороны, это безусловная храбрость, проявленная им в бою, за что юнкер Толстой неоднократно был представлен к солдатскому Георгиевскому кресту. С другой стороны, это помешавшее ему получить награду пренебрежение к дисциплине, к выполнению служебных обязанностей, в том числе и жизненно важных в условиях войны. Так, например, юнкер Толстой был даже арестован за оставление поста во время караула. И наконец, ещё на Кавказе проявилась такая черта характера Толстого, как слабая способность уживаться в сложившихся коллективах. (Это последнее качество особенно важно для офицера, круг служебного общения которого определяется не самостоятельным его выбором, а волей начальства и требованиями службы.)

Толстой и его брат Николай перед отправлением на Кавказ, 1851

В январе 1854 года, сдав экзамен на получение офицерского чина, Толстой покидает Кавказ и переводится в Дунайскую армию, действующую против турок. О производстве в офицеры Толстой узнаёт из газет на пути в армию.

Дунайская кампания началась в июне 1853 г., когда русская армия под командованием князя М. Д. Горчакова вступила на территорию Придунайских княжеств. В течение лета-осени русская армия заняла практически всю территорию Молдавии и Валахии на левом берегу Дуная. Был занят и Бухарест, где расположилась штаб-квартира русской армии.

Дунайская кампания Крымской войны

Прапорщик Толстой присоединился к армии 12 марта, как раз когда началось форсирование Дуная, и получил назначение в легкую № 8 батарею 12-й артиллерийской бригады. Но пробыл он там недолго — менее через месяц он становится ординарцем при начальнике Штаба артиллерии Южной армии генерале А. О. Сержпутовском. В своём дневнике по этому поводу Толстой ретроспективно пишет 15 июня 1854 г.:

«Три месяца праздности и жизни, которой я не могу быть доволен. Недели три я был у Шейдемана и жалею, что не остался. С офицерами бы я ладил, и с батарейным командиром умел бы устроиться. Зато дурное общество и затаенная злоба от своего неблестящего положения хорошо бы подействовали на меня… Откомандирование меня в Штаб пришло в то самое время, когда я поссорился с батарейным командиром, и польстило моему тщеславию».

Конфликт с батарейным начальством имел свои последствия. Во-первых, командир батареи К.Ф. Шейдеман сразу же объявил взыскание Толстому:

«В настоящее время служба трудна, и офицеры должны быть при своих местах, я делаю вам строгий выговор за самовольное пробытие в Букаресте сверх определенного срока, предписываю с получением сего немедленно прибыть к батарее».

А во-вторых, Толстой и Шейдеман пересеклись по службе через год, когда последний стал начальником артиллерии Севастополя. И их отношения, испортившиеся ещё при первом знакомстве, были напряжёнными почти до конца войны, иногда дело доходило до публичных сцен.

Таким образом, следует признать первый в качестве офицера опыт интеграции Толстого в служебный коллектив неудачным. Этот эпизод, помимо конфликта с начальством, примечателен и тем, что таких же, как и он сам, армейских офицеров Толстой именует «дурным обществом». Подобный снобизм, нелестно характеризующий Толстого как товарища, малообъясним, особенно с учётом того, что артиллеристы (наряду с военными инженерами и моряками) в силу обстоятельств службы, требующей большого объёма специальных и научных знаний, относились к наиболее образованной части русского общества. Да и вряд ли офицеры Дунайской армии могли сильно отличаться от своих коллег, воевавших на Кавказе и знакомых Толстому по нескольким годам совместной службы.

Сам перевод в штаб вчерашнего юнкера с полным отсутствием офицерского опыта объясняется тем, что Толстой изначально стремился избежать службы в строю и, навещая родных и знакомых ещё на пути в Дунайскую армию, сумел заручиться необходимыми рекомендациями.

Лев Толстой. 1854

Так, сразу же по прибытии в армию Толстой нанёс визит командующему князю М. Д. Горчакову. 17 марта 1854 г. в письме своей тётке Т. А. Ергольской, Толстой пишет:

«Принял он меня лучше, чем я ожидал, прямо по-родственному. Он меня расцеловал, звал к себе обедать каждый день, хочет меня оставить при себе, хотя это еще не вполне решено».

«Слава богу, что ты у пристани; я была уверена, что князь примет тебя по-родственному, основываясь на дружеском расположении его к твоему отцу, и можно надеяться, что он не откажет тебе в своей протекции. Ежели он не оставит тебя при себе, значит, он имеет на то веские причины и рекомендует тебя кому-нибудь, кто имеет вес в его глазах; так он всегда поступает с родственниками, которыми интересуется».

Силы протекции, однако, хватило лишь для назначения Толстого во «второстепенный» Штаб артиллерии, но её оказалось недостаточно для перевода в главный Штаб. Толстой был фактически «навязан» командующему артиллерией генералу Сержпутовскому в ординарцы, что и создало напряжённые отношения между ними. Генералу явно был в тягость неопытный ординарец, которого он не мог отослать обратно в часть, а Толстой чувствовал неудовлетворённость от статуса, в котором он пребывает. Очевидно, он рассчитывал на большее. Напряжение, переходящее во враждебность, возникло почти сразу, и уже в начале июля 1854 г. Толстой размышляет о причинах:

«Я будто слишком много позволял своему генералу… Обдумав хорошенько, выходит напротив, что я слишком много себе позволял с ним».

Как бы то ни было, отношения между генералом и его ординарцем ухудшились настолько, что на публике Сержпутовский даже перестал здороваться с Толстым. Об этом с раздражением Толстой пишет в своём дневнике 21 июля 1854 г.:

«Глупый старик опять рассердил меня своей манерой не кланяться. Надо будет дать ему шикнотку».

Неизвестно, дал ли «шикнотку» Толстой своему генералу, но спустя неделю новая запись: «Старик все не кланяется мне».

Примирения в итоге так и не наступило, и даже когда Толстой находился под Севастополем, его сослуживец К. Н. Боборыкин 26 января 1855 г. писал ему из Главной квартиры в Кишиневе: «Сержпутовский, как вам известно, весьма не благоволит к вам».

Нельзя сказать, что Толстой был сильно обременён служебными обязанностями во время Дунайской кампании. Свободного времени было много, и Толстой щедро тратил его на чтение, кутежи и развлечения, порой не всегда пристойные (см. напр. запись от 29 июля 1854 г.: «Идя от ужина, мы с Тышк[евичем] остановились у бардели, и нас накрыл Крыжановский»), а также занятия литературой. Именно во время пребывания в Дунайской армии Толстой завершает «Отрочество» и «Рубку леса. Рассказ юнкера».

Служба в штабе была в целом комфортной и необременительной, хотя, возможно, и однообразной. В письме Т. А. Ергольской 24 мая 1854 г. Толстой пишет:

«Мне совестно, что вы думаете, что я подвергался всем опасностям войны, а я еще и не понюхал турецкого пороха, а преспокойно живу в Бухаресте, прогуливаюсь, занимаюсь музыкой и ем мороженое. Кроме двух недель, которые я провел в Ольтенице, прикомандированный к батарее, и одной недели, проведенной в проездах по Молдавии, Валахии и Бессарабии по приказу генерала Сержпутовского, я состою при нем «по особым поручениям», я жил в Бухаресте; откровенно сознаюсь, что этот несколько рассеянный образ жизни, совершенно праздный и дорого стоящий, мне страшно не по душе».

Но, думается, в данном случае Толстой лукавил, не желая, возможно, нервировать милую тётушку. Ему приходилось совершать и опасные командировки, иногда длительностью в несколько дней, по частям и подразделениям Дунайской армии.

Спустя полвека в беседе с А. Б. Гольденвейзером Толстой вспоминал:

«Ординарец постоянно подвергается большой опасности, а сам в стрельбе редко участвует… В Дунайской армии был ординарцем, и, кажется, стрелять мне не пришлось ни разу. Я помню, раз на Дунае у Силистрии мы стояли на нашем берегу Дуная, а была батарея и на той стороне, и меня послали туда с каким‑то приказанием. Командир той батареи, Шубе, увидав меня, решил, что вот молодой графчик, я ж его проманежу! И повез меня по всей линии под выстрелами, и нарочно убийственно медленно. Я этот экзамен выдержал наружно хорошо, но ощущение было очень скверное».

Если кратко охарактеризовать тогдашнее отношение Толстого к войне, то его можно назвать созерцательным и немного отстранённым. Он наблюдает, запоминает впечатления. В тот период у Толстого нет даже намёка на пацифизм, нет никакой апелляции к гуманистическим идеалам, ставшим составной частью его позднейшего образа. Напротив, ему нравится эстетическая сторона войны. Присутствуя вместе со штабом при осаде Силистрии, Толстой 5 июля 1854 г. пишет в письме тётке:

«По правде сказать, странное удовольствие глядеть, как люди друг друга убивают, а между тем и утром, и вечером я со своей повозки целыми часами смотрел на это. И не я один. Зрелище было поистине замечательное, и в особенности ночью. Обыкновенно ночью наши солдаты работали на траншеях, турки нападали, чтобы препятствовать этим работам, и надо было видеть и слышать эту стрельбу!»

В этом письме Толстой описывает кульминационный эпизод Дунайской кампании — осаду Силистрии. Ещё в мае 1854 г. русская армия осадила этот крупный портовый город на берегу Дуная. На 20 июня был назначен штурм, в успехе которого никто не сомневался, но за несколько часов до атаки был получен приказ отступать. Причиной стало обострение международной ситуации, и в частности угрозы Австрии вступить в войну на стороне Турции. Русская армия начала эвакуацию Дунайских княжеств.

Толстой и во время отступления не прекращает хлопотать о переводе в штаб Горчакова. В этом смысле уже цитированное письмо к Т. А. Ергольской от 5 июля 1854 г. очень показательно. Оно содержит настолько неприкрытую лесть в адрес командующего, явно излишне подробную в частном письме, что невольно закрадывается подозрение: письмо написано в расчёте на передачу его содержания самому князю — или через тётку, или через перлюстрацию военной цензуры (личные письма, направлявшиеся в Россию из действующей армии, как правило, перлюстрировались на границе). Так, говоря о Горчакове, Толстой пишет:

«Я становлюсь поклонником князя (впрочем, надо послушать, как говорят о нем офицеры и солдаты, — не только я никогда не слышал о нем плохого слова, но все его обожают)… Видно, что он так погружен в общий ход дела, что ни пули, ни бомбы для него не существуют, он подвергается опасности с такой простотой, точно он ее не сознает, и невольно делается страшнее за него, чем за себя; приказания отдает ясные, точные и при этом всегда приветлив со всеми и с каждым. Это великий человек, т. е. способный и честный, как я понимаю это слово — человек, который всю свою жизнь посвятил службе отечеству, и не из честолюбия, а по долгу… Милая тетенька, хотелось бы, чтобы ваше предсказанье сбылось. Мое сильнейшее желание быть адъютантом человека, как он, которого я люблю и почитаю от глубины души».

Однако все хлопоты остались напрасными — перевода в Главную квартиру так и не случилось.

Положение Толстого усугублялось и тем, что на первых порах, помимо напряжённых отношений с непосредственным начальством, ему не удалось выстроить ровные отношения с сослуживцами — другими адъютантами. Так, например, 25 июля 1854 г. он пишет в дневнике: «Я зашёл к старику и застал у него компанию адъютантов фельдмаршала, в которой мне было невыносимо тяжело», а через день он вновь упоминает «адъютантов, которые все, как мне кажется, дичатся меня, как disgracié». И это при том, что Толстой очень хотел попасть в круг этих «аристократов», «баши-бузуков» (так насмешливо-презрительно в армии именовали штабную молодёжь, особенно адъютантов). Он открыто признаётся в этом: «Так называемые аристократы возбуждают во мне зависть. Я неисправимо мелочен и завистлив». Но сблизиться с ними Толстому было непросто.

Причин было несколько. Эта молодёжь — сверстники Толстого. Но они, в большинстве своём, прошли вместе петербургские военно-учебные заведения или вместе служили в гвардии (или и то, и другое), они сравнительно с Толстым имели гораздо больший армейский и административный опыт. Наконец, они были старыми товарищами, связанными тесными узами общих петербургских знакомств, интересов, воспоминаний. И провинциалу Толстому, с его двумя годами уединённого кавказского юнкерства, естественно, было нелегко стать для них своим.

Но была ещё одна причина — главная. Толстой с самого начала выбрал неверный тон в общении с товарищами.

«Я слишком честен для отношений с этими людьми. Странно, что только теперь я заметил один из своих важных недостатков: оскорбительную и возбуждающую в других зависть — наклонность выставлять все свои преимущества», —

пишет он 24 июля 1854 г. в дневнике. Осознавая ненормальность и несправедливость своего поведения, он, словно скрывая зависть, обращался с товарищами нарочито надменно, свысока. Он раздражался, когда, казалось, не было и повода:

«Баши-бузуки — как нарочно, согласились быть особенно милыми, но во мне было слишком много желчи. И опять оскорбил Тышкевича. Вообще редко помню, чтобы я, во всех отношениях, был в таком ужасном положении, как теперь. Болен, раздражён, совершенно одинок, я всем сумел опротиветь, в самом нерешительном и дурном служебном положении и без денег. Нужно выйти из этого положения. Лечиться пристальнее, перетерпеть неприятность нового сближения с товарищами» (запись от 26 июля 1854 г.).

Есть в жизни Льва Николаевича Толстого страницы, малоизвестные широкому кругу читателей. Одна из таких страниц – годы, которые писатель провел на военной службе, а ведь именно это время – одно из важнейших в становлении его как писателя и патриота.
Военной службе Толстой посвятил около пяти лет, из них два года семь месяцев провел на Кавказе. Уезжая из Ясной Поляны по приглашению старшего брата Николая Николаевича Толстого, который служил артиллеристом, Лев Николаевич не думал о военной карьере.
30 мая 1851 года Толстой приезжает в станицу Старогладковскую, расположенную на левом берегу Терека. Льву Николаевичу было чуть больше двадцати лет, и, оказавшись в центре военных действий, он не может не принять участие в «деле» – набеге на горное селение. Молодой человек вел себя достойно и заслужил не только похвалу за храбрость от генерал-майора князя А.И.Барятинского, но и предложение поступить на военную службу. Для официального зачисления необходимы бумаги о дворянском происхождении Льва Николаевича и об увольнении с гражданской службы, но они затерялись где-то в недрах бюрократической машины Санкт-Петербурга. Это лишает Толстого возможности получения награды – солдатского Георгиевского креста, о котором молодой человек втайне мечтал и который считал наградой за храбрость на поле боя.
В письме в Ясную Поляну Толстой пишет: «В походе я имел случай быть два раза представленным к георгиевскому кресту и не мог его получить из-за задержки на несколько дней все той же проклятой бумаги. Список представленных к отличию был представлен 19-го, а 20-го была получена бумага. Откровенно сознаюсь, что из всех военных отличий этот крестик мне больше всего хотелось получить, и что эта неудача вызвала во мне сильную досаду». Несколько позднее, в 1853 году, случилось так, что Лев Николаевич сам отказывается от награждения. 17 февраля 1853 года батарея, в составе которой служил Толстой, принимала участие в нападении на аул Мазлагаш, а затем прикрывала отход отряда. Действия артиллерии были оценены очень высоко и на подразделение были выделены два Георгиевских креста. По мнению начальства, Лев Николаевич был достоин награды, но он отказался в пользу пожилого солдата Андреева. Награда давала тому ряд преимуществ, в том числе право на пожизненную пенсию.
Служба для Толстого не была обременительна, походы редки, учения и дежурства занимали не много времени. Он много путешествует: Кисловодск, Моздок, Кизляр, Владикавказ, общается с терскими казаками, свободолюбивыми и цельными людьми. Из письма домой: «Я чувствую, что здесь я стал лучше, я твердо уверен, что что б здесь ни случилось со мной, все мне во благо».
Еще в Москве Толстой задумал роман «Четыре эпохи развития», который, по замыслу автора, состоял из четырех частей: « Детство», «Отрочество», «Юность» и «Молодость». Но только на Кавказе замысел получает реальное воплощение. Первую часть «Детство» Лев Николаевич полностью переписал три раза и, не надеясь на успех, отправил рукопись в редакцию журнала «Современник». Повесть была напечатана в сентябре 1852 года и встречена очень тепло и читателями, и критиками. В дневнике Толстой записывает: «Надо работать умственно. Я знаю, что был бы счастливее, не зная этой работы. Но Бог наставил меня на этот путь, надо идти по нем».
Выходит из печати «Набег», идет работа над «Отрочеством». Литература настолько увлекает Толстого, что он принимает решение выйти в отставку, но его планам не суждено сбыться. Начинается война с Турцией, отпуска и отставки запрещены. Лев Николаевич делает выбор – переводится в действующую армию. 19 января 1854 года Толстой покидает Старогладковскую. Впереди еще два года службы на самых опасных участках активных военных действий: оборона Севастополя, сражение на Черной речке. 27 августа 1855 года, в последний день штурма Севастополя войсками неприятеля, Толстой командовал пятью батарейными орудиями и, прикрывая отход войск, покинул город одним из последних.
За участие в обороне Севастополя Лев Николаевич был награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» и медалями «В память войны 1853-1856 гг.» и «За защиту Севастополя».
Кавказ навсегда остался в жизни и творчестве писателя. Вспоминая прошедшее время, Толстой пишет: «Действительно хорош этот край дикой, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противуположные вещи – война и свобода».

В 1841 году годах деревенские уединения чередовались с периодами шумной, как сам Толстой определял «безалаберной» столичной жизни - в Москве, в Петербурге. Молодой человек был принят в высшем свете, бывал на балах, музыкальных вечерах, спектаклях. Всюду его принимали ласково, как сына достойных родителей, о которых сохранилась добрая память. В Москве Лев Николаевич бывал в семье декабристов П.И.Колошина, в дочь которого Сонечку он был влюблен в детстве. По именем Сонечки Валахиной она изображена в повести «Детство».

Литературные занятия все больше привлекают Толстого, он задумывает повесть «из цыганского быта», но рассеянная светская жизнь мешает сосредоточенному труду. Недовольство собой, желание круто переменить жизнь,сменить пустую болтовню светских гостиных на настоящее дело привели его к внезапному решению уехать на Кавказ.

Николай Николаевич, возвращаясь в полк, предложил брату ехать с ним, и они отправились. Об этой поездке Толстой вспоминал как «об одно из лучших дней своей жизни». От Саратова до Астрахани плыли по Волге: «…взяли косовушку (большую лодку), уставили в нее тарантас и с помощью лоцмана и двух гребцов поехали где парусом, где на веслах вниз по течению воды».

Он впервые наблюдал природу южных степей и их обитателей - киргизов, много читал в дороге. 30 мая 1851 года Тослтые прибыли в казачью станицу на левом берегу реки Терека - Старогладковскую. Здесь располагалась артиллерийская бригада, в которой служил Николай Николаевич. Здесь началась и военная служба Льва Николаевича. К этому времени относится дагерротип (изображение фотографическим способом на серебряной платинке), запечатлевший братьев Толстых.

Толстой сначала участвовал в военных действиях волонтеров (добровольцев), затем успешно сдал экзамен на фейерверкера и был зачислен прапорщиком, то есть младшим артиллерийским офицером, на военную службу..

Военная служба на Кавказе в те времена была опасной: шла война с отрядами горцев, объединившихся под предводительством Шамиля. Однажды (это было в 1853 году) Толстой чуть не попал в плен к чеченцам, когда их отряд двигался к их крепости Воздвиженская в Грозный. Под Толстым была очень резвая лошадь, и он мог легко ускакать. Но он не оставил приятеля Садо Мисербиева, мирного чеченца, лошадь которого отставала. Они удачно отбились и прискакали в Грозный за подкреплением.

Военная служба не могла занять Толстого всецело. Чувство смятения, недовольство собой не покидают его и на Кавказе. В день рождения, 28 августа 1852 года Толстой записывает в дневнике: «Мне 24 года, а я еще ничего не сделал. Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет, что я борюсь с сомнением и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность». Случилось так, что на следующий день он получил из Петербурга письмо Н.А.Некрасова, содержащее похвалу рукописи его первой законченной повести «Детство».

На Кавказе Толстой сделал свой самый главный выбор в жизни - он стал писателем. «…Помните, добрая тетенька, что когда-то вы посоветовали мне писать романы; так вот я послушался вашего совета - мои занятия, о которых я вам говорю, - литературные. Не знаю, появится ли когда в свет то, что я пишу, но меня забавляет эта работа» - так писал Толстой с Кавказа в Ясную Поляну Татьяне Александровне Ергольской. Он задумал роман «четыре эпохи развития», в котором хотел изобразить процесс духовного роста человека, «резко обозначить характеристические черты каждой эпохи жизни: в детстве теплоту и верность чувства; в отрочестве скептицизм, в юности красоту чувств, развитие тщеславия и неуверенность в самом себе».

На Кавказе написана первая часть задуманного романа - «Детство»; позднее были созданы «Отрочество» (1854) и «Юность»(1856); четвертая часть - «Молодость» - остались ненаписанной.

Так же написаны рассказы о буднях армии - «Набег», «Рубка леса». В них правдиво, с большой теплотой писатель обрисовал образы русских солдат, их непоказную храбрость, преданность воинскому долгу.

Когда в 1853 году началась война России с объединенными военными силами Англии, Франции и Турции, Толстой подал прошение о переводе его в действующую армию, как он сам объяснил впоследствии, «из патриотизма». Его перевели в Дунайскую армию, и он участвовал в осаде турецкой крепости Силистрия.

7 ноября 1854 года Толстой прибыл в Севастополь. Под сильным впечатлением увиденного Лев Николаевич пишет письмо брату Сергею. Точность описания, глубина патриотического чувства заставляют современного читателя воспринимать этот листок из семейной переписки как замечательный документальный памятник эпохи «Дух в войсках выше какого описания,- пишет Толстой. -Во времена древней Греции не было столько геройства. Корнилов, объезжав войска, вместо: «Здорово,ребят!» - говорил: «Нужно упреть, ребят, умрете?»- и войска кричали: «Умрем,ваше превосходительство! Ура!..» и уже 22 тысячи исполнили это обещание. Рота моряков чуть не взбунтовалась за то, что их хотели сменить с батареи,на которой они простояли тридцать дней под бомбами. Солдаты вырывают из бомб. Женщины носят воду на бастионы для солдат…Чудное время… Мне не удалось ни одного раза быть в деле, но я благодарю бога за то, что я видел этих людей и живу в это славное время».

Вскоре Толстой был назначен в 3-ю легкую батарею 11-й артиллерийской бригады на 4-й бастион, прикрывавший доступ к центру города - один из самых опасных и ответственных участков Севастопольской обороны, находившийся постоянно под огнем противника.

На 4-м бастионе Толстой хорошо изучил характер русского солдата. Ему были по душе солдатская веселость и удалость, когда,например, радуясь весне, солдат соорудили летучего змея и запускали его над неприятельскими траншеями, вызывая на себя ружейный огонь. ТО, что видел и понял, он описал в рассказе «Севастополь днем и ночью».

Вслед за первым рассказом написаны «Севастополь в мае» и «Севастополь в августе 1855 года». Рассказы потрясли современников суровой правдой о войне.

В «Севастопольских рассказах» писатель впервые сформулировал принцип, которому оставался верен на протяжении всего своего творческого пути: «Герой моей повести -- правда».

В годы Великой Отечественной войны подвиги героев Севастопольских рассказов» воодушевляли советских воинов. В осажденном Севастополе Толстой постиг ту истину, что главная движущая сила истории -- народ. Героем эпопеи Севастополя был для него русский народ. Вместе с народом, солдатами, матросами он испытал радость борьбы и горечь поражения. То, что он пережил в дни падения Севастополя, оставило навсегда неизгладимый след в его душе. В 1902 году во время своей тяжелой болезни в Крыму Толстой в бреду повторял: «Севастополь горит! Севастополь горит...» Военный и исторический опыт Севастополя помог Толстому создать в «Войне и мире» такие реалистические картины войны, каких еще не знала мировая литература.