Дочь агнии барто. Агния барто. Кастаньеты под налетом

«Ну, как я одета?» - Агния повернулась к Домне Ивановне. «Странно собралась…» - няня сказала свою коронную фразу, окинула хозяйку взглядом с ног до головы и пошла прочь...

«Ну, как я одета?» - Агния повернулась к Домне Ивановне. «Странно собралась…» - няня сказала свою коронную фразу, окинула хозяйку взглядом с ног до головы и пошла прочь по длинному коридору квартиры. Ее мнение было важно для Агнии. Она долго смотрела на себя в зеркало, пытаясь понять, что имела в виду Домна Ивановна. Затем сняла с шеи бусы и переодела блузку. «Да, так можно», - одобрила нянечка. Теперь Агния спокойно могла идти из дома по делам…

Аг­ния Львов­на Бар­то ро­ди­лась 4 (по но­во­му сти­лю 17) фе­в­ра­ля 1906 го­да в Моск­ве. По некоторым сведениям, при рождении носила имя Гетель Лейбовна (Львовна) Волова. Её отец, Лев Ни­ко­ла­е­вич Во­лов, был из­ве­ст­ным ве­те­ри­нар­ным вра­чом, от­ли­чив­шим­ся в своё вре­мя в борь­бе с ос­пой в Си­би­ри.

Мать, Ма­рия Иль­и­нич­на, за­ни­ма­лась до­маш­ним хо­зяй­ст­вом. Отец, читающий дочери басни Крылова. Канарейки, которых ему, ветеринарному врачу, постоянно дарили. Нянины разговоры с Богом, которого она вечно в чем-то упрекала. Голос шарманки, доносящийся с улицы… Таковы были первые воспоминания самой Агнии Барто.

Во­ло­вы счи­та­ли, что их дочь долж­на по­лу­чить клас­си­че­с­кое об­ра­зо­ва­ние. По­это­му Аг­нию чуть ли не с пе­лё­нок учи­ли фран­цуз­ско­му язы­ку. Ког­да де­воч­ка под­рос­ла, отец от­вёл её в ба­лет­ную шко­лу. Но ей боль­ше нра­ви­лось со­чи­нять сти­хи, не­же­ли тан­це­вать. В ту де­ви­чью по­ру Аг­ния пи­са­ла в ос­нов­ном под Ах­ма­то­ву, о «се­ро­гла­зых ко­ро­лях», «смуг­лых от­ро­ках» и «сжа­тых под ву­а­лью ру­ках».

Если соблюсти историческую точность, дочь в семье Льва и Марии Воловых родилась не 1906г., как утверждают энциклопедии, а 17 февраля 1907 года. К ошибке этой приложила руку сама Агния Львовна. Будучи пятнадцатилетней девушкой, она прибавила себе лишний год, чтобы поступить на работу в магазин «Одежда» – голодно было, а работающие получали селедочные головы, из которых варили суп.

Позже она – высокая, изящная, неуловимо похожая на молодую Ахматову – окончила хореографическое училище и успела поработать в одном из московских театров, но труппа эмигрировала. Агния уезжать отказалась и оставила балетное поприще.

Однажды в хореографическое училище, где шли выпускные зачеты, приехал Луначарский. Наблюдая, как Агния Волова под музыку Шопена читает «Похоронный марш» собственного сочинения, нарком просвещения понял, что девушка обязательно будет писать… что-нибудь веселое.

Кста­ти, в ба­лет­ной сту­дии на Стра­ст­ном буль­ва­ре Аг­ния впер­вые встре­ти­ла так­же сво­е­го бу­ду­ще­го пер­во­го му­жа – мо­ло­до­го по­эта Пав­ла Бар­то.

Павел и Агния Барто

В 1925 го­ду у них ро­дил­ся сын Эд­гар, взяв­ший по­зд­нее се­бе дру­гое имя – Игорь. Имен­но лю­бовь по­двиг­ла не­со­сто­яв­шу­ю­ся ба­ле­ри­ну на со­зда­ние пер­вых двух озор­ных кни­же­чек: «Ки­тай­чик Ван Ли» и «Миш­ка-во­риш­ка».

Кни­жеч­ки вы­шли то­же в 1925 го­ду. К то­му вре­ме­ни Аг­ния Бар­то ус­пе­ла в Ах­ма­то­вой ра­зо­ча­ро­вать­ся и со­тво­ри­ла се­бе но­во­го ку­ми­ра – Ма­я­ков­ско­го.

Вскоре семья распалась. При расставании сказала, что «нравится тебе это или нет, но фамилию оставляю себе».

Со вторым мужем, известным ученым-теплоэнергетиком Андреем Щегляевым, членом-корреспондентом Академии наук, Агния Львовна прожила почти полвека – как говорят близкие, в большой любви и редком взаимопонимании

Госиздате, куда спустя время Агния принесла свои стихи, ее направили в раздел детской литературы. «Взрослого поэта» в себе она ждала долго – а потом, когда уже был написан знаменитый цикл «Игрушки» («Зайку бросила хозяйка», «Идет бычок, качается», «Наша Таня громко плачет» – это оттуда), с удивлением и облегчением поняла, что хочет и должна писать именно для детей.

К тому моменту у нее самой уже появилась и дочка Таня. «Все почему-то уверены, что я и есть «та самая Таня», которая уронила в речку мячик, – улыбается Татьяна Андреевна Щегляева, дочь Барто. – Но это не так, стихи появились раньше меня.

В 1937 году Барто поселилась в Лаврушинском переулке, и с тех пор ее квартира в знаменитом писательском доме стояла пустой лишь в годы войны. «Мама была главным рулевым в доме, все делалось с ее ведома, – вспоминает Татьяна Андреевна. – С другой стороны, ее берегли и старались создавать рабочие условия – пирогов она не пекла, в очередях не стояла, но была, конечно, хозяйкой в доме.

С нами всю жизнь прожила няня Домна Ивановна, которая пришла в дом еще в 1925 году, когда родился мой старший брат Гарик. Это был очень дорогой для нас человек – и хозяйка уже в другом, исполнительном смысле. Мама всегда с ней считалась. Могла, например, спросить: «Ну, как я одета?» И нянечка говорила: «Да, так можно» или: «Странно собралась»…

Даже когда у дочери появилась своя семья, из квартиры в Лаврушинском никто не съехал. Агния Львовна хотела, чтобы все жили вместе. Народу было много, но уживались нормально, просто потому, что все со всеми считались. «Думаю, это нежелание жить отдельно было связано с маминой трагедией»- Татьяна Щегляева.

Горе в семье Барто случилось весной 45-го: Гарика насмерть сбила машина… Агния Львовна так и не смогла свыкнуться с этой болью и стала бояться за родных. «Мы никогда не «исчезали» – если задерживались, обязательно звонили», – вспоминает Татьяна Щегляева.

Агния Барто, прежде чем сдать рукопись в печать, писала бесконечное количество вариантов. Обязательно читала стихи вслух домочадцам или по телефону коллегам-друзьям – Кассилю, Светлову, Фадееву, Чуковскому.

Внимательно выслушивала критику, и если принимала, то переделывала. Хотя однажды категорически отказалась: собрание, решавшее в начале 30-х годов судьбу ее «Игрушек», решило, что рифмы в них – в частности в знаменитом «Уронили мишку на пол…» – слишком трудны для детей.

Она не стала ничего менять, и книжка из-за этого вышла позже, чем могла бы, – улыбается Татьяна Андреевна. – Мама вообще была человеком принципиальным и часто категоричным. Но у нее было на это право: она не писала о том, чего не знала, и была уверена, что детей надо изучать.

Всю жизнь этим и занималась: читала присланные в «Пионерскую правду» письма, ходила в ясли и детские сады – слушала, о чем говорят дети, просто гуляя по улице. В этом смысле мама работала всегда.

Барто получала много писем от своих маленьких читателей и нередко вступала с ними в переписку. А с 1965 года письма стали ее главным делом и заботой.

Каждый месяц в течение девяти лет Агния Львовна вела на радио программу по розыску пропавших во время войны детей. Вот когда огромный опыт и «чувство ребенка» сыграли действительно удивительную роль: Барто придумала способ искать людей, не используя официальных данных – лишь по воспоминаниям детства.

Такую программу, как «Найти человека», могла вести только Барто – «переводчица с детского». Она бралась за то, что было не по силам милиции и Красному Кресту. Выросшие дети, которых искали и которые сами разыскивали близких, часто не знали ни своего настоящего имени, ни имен родителей, ни даже места, где жили до войны.

Все, что у них было – это обрывки детских воспоминаний: девочка помнила, что жила с родителями возле леса и папу ее звали Гришей; мальчик запомнил, как катался с братом на «калитке с музыкой»…

Пес Джульбарс, папина голубая гимнастерка и кулек яблок, как петух клюнул между бровями – вот и все, что знали о своей прежней жизни военные дети. Для официальных поисков этого было мало, для Барто – достаточно.

В эфире «Маяка» она зачитывала отрывки из писем, коих за девять лет получила больше 40 тысяч. Иногда люди, уже отчаявшиеся за долгие годы поисков, находили друг друга после первой же передачи.

Так, из десяти человек, чьи письма Агния Львовна однажды прочла, нашлись сразу семеро. Это было 13 числа: Барто, которая не была ни сентиментальной, ни суеверной, стала считать его счастливым. С тех пор передачи выходили 13 числа каждого месяца.

– Очень помогали обычные слушатели, неравнодушные. Был такой случай: женщина, которая потерялась ребенком, помнила, что жила в Ленинграде на улице, которая начиналась на букву «о» и рядом с домом были баня и магазин, – рассказывает Татьяна Щегляева.

– Сколько ни бились, не могли найти такую улицу! Разыскали старого банщика, который знал все ленинградские бани… И в конце концов оказалось, что это улица Сердобольская – в ней много «о», которые девочке и запомнились.

Однажды родные отыскали дочь, которая потерялась четырехмесячной – понятно, что никаких воспоминаний у нее быть не могло. Мать рассказала только то, что на плечике у ребенка была родинка, похожая на розочку. И это помогло: жители украинской деревни вспомнили, что у одной женщины есть родинка наподобие розочки и ее нашла во время войны местная жительница.

За девять лет с ее помощью воссоединились 927 семей. По мотивам передачи Барто написала книгу «Найти человека», читать которую без слез совершенно невозможно. Ма­ло кто зна­ет, что до­ве­лось тог­да ис­пы­тать са­мой Бар­то. Вра­чи об­на­ру­жи­ли у её вто­ро­го му­жа рак. И ни­ка­кое ле­че­ние не по­мо­га­ло. Ан­д­рей Щег­ля­ев умер у неё на ру­ках в 1970 го­ду.

1972 го­ду Аг­нии Бар­то за сбор­ник «За цве­та­ми в зим­ний сад» при­су­ди­ли Ле­нин­скую пре­мию. Она офи­ци­аль­но ста­ла дет­ской по­этес­сой но­мер один. Ко­неч­но, в этом ста­ту­се ей лег­че бы­ло от­ста­и­вать свою по­зи­цию.

Те­перь уже ни­ка­кой ли­те­ра­тур­ный ге­не­рал изъ­ять Бар­то из дет­ской по­эзии не мог. Чув­ст­вуя своё пре­вос­ход­ст­во, она вво­лю озор­ни­ча­ла. Го­ло­сом сво­их не­дав­них обид­чи­ков по­этес­са во­про­ша­ла:

Это квар­ти­ра Бар­то?
То есть как: «А что?»
Я хо­чу уз­нать, Бар­то жи­ва ли?
Или её уже сже­ва­ли?..

Впро­чем, не сто­ит силь­но пре­уве­ли­чи­вать и сме­лость Бар­то. Она ведь бы­ла раз­ной. От­ста­и­вая Га­ли­ча, Бар­то од­но­вре­мен­но мог­ла «то­пить» Эду­ар­да Ус­пен­ско­го и ка­те­го­ри­че­с­ки воз­ра­жа­ла про­тив при­ёма та­лант­ли­во­го ли­те­ра­то­ра в Со­юз пи­са­те­лей, счи­тая его «Че­бу­раш­ку» чрез­вы­чай­но вред­ной кни­гой.

… Она умерла 1 апреля 1981 года в больнице, куда попала с инфарктом.По­сле вскры­тия вра­чи не­до­уме­ва­ли: со­су­ды у пи­са­тель­ни­цы ока­за­лись на­столь­ко сла­бы­ми, что бы­ло не­по­нят­но, как кровь по­сту­па­ла в её серд­це по­след­ние де­сять лет.

С той весны прошло много лет, и многих, кто дружил или работал с Агнией Барто, уже нет. Но каждый год в день ее рождения в Лаврушинский по-прежнему съезжаются близкие ей люди и те, кому дорога «память детства».Ушла не только прекрасная писательница - вместе с ней ушел уютный, мягкий детский мир.

Самолет построим сами,
Понесемся над лесами.
Пронесемся над лесами,
А потом вернемся к маме.

Семидесятые годы. В Союзе писателей встреча с советскими космонавтами. На листочке из блокнота Юрий Гагарин пишет: «Уронили мишку на пол…» и протягивает его автору, Агнии Барто. Когда впоследствии Гагарина спросили, почему именно эти стихи, тот ответил: «Это первая книга о добре в моей жизни». Стихи Барто были первыми и для нас, мы читаем их своим детям, а спустя годы они будут первыми воспоминаниями наших внуков...

Прибавила себе лишний год, чтобы пойти работать

Отец, читающий дочери басни Крылова. Канарейки, которых ему, ветеринарному врачу, постоянно дарили. Нянины разговоры с Богом, которого она вечно в чем-то упрекала. Голос шарманки, доносящийся с улицы… Таковы были первые воспоминания самой Агнии Барто.

Если соблюсти историческую точность, дочь в семье Льва и Марии Воловых родилась не сто, как утверждают энциклопедии, а девяносто девять лет назад – 17 февраля 1907 года. К ошибке этой приложила руку сама Агния Львовна. Будучи пятнадцатилетней девушкой, она прибавила себе лишний год, чтобы поступить на работу в магазин «Одежда» – голодно было, а работающие получали селедочные головы, из которых варили суп. Позже она – высокая, изящная, неуловимо похожая на молодую Ахматову – окончила хореографическое училище и успела поработать в одном из московских театров, но труппа эмигрировала. Агния уезжать отказалась и оставила балетное поприще.

К тому моменту судьба указала ей другую дорогу. Однажды в хореографическое училище, где шли выпускные зачеты, приехал Луначарский. Наблюдая, как Агния Волова под музыку Шопена читает «Похоронный марш» собственного сочинения, нарком просвещения понял, что девушка обязательно будет писать… что-нибудь веселое. В Госиздате, куда спустя время Агния принесла свои стихи, ее направили в раздел детской литературы. «Взрослого поэта» в себе она ждала долго – а потом, когда уже был написан знаменитый цикл «Игрушки» («Зайку бросила хозяйка», «Идет бычок, качается», «Наша Таня громко плачет» – это оттуда), с удивлением и облегчением поняла, что хочет и должна писать именно для детей. К тому моменту у нее самой уже подрастал сын Гарик, а скоро появилась и дочка Таня.

– Все почему-то уверены, что я и есть «та самая Таня», которая уронила в речку мячик, – улыбается Татьяна Андреевна Щегляева, дочь Барто. – Но это не так, стихи появились раньше меня.

Пирогов не пекла, но была хозяйкой в доме

Агния Барто всю жизнь прожила в Москве. Рано вышла замуж за поэта Павла Барто, уже в восемнадцать родила сына. Вскоре семья распалась. Со вторым мужем, известным ученым-теплоэнергетиком Андреем Щегляевым, членом-корреспондентом Академии наук, Агния Львовна прожила почти полвека – как говорят близкие, в большой любви и редком взаимопонимании.

В 1937 году Барто поселилась в Лаврушинском переулке, и с тех пор ее квартира в знаменитом писательском доме стояла пустой лишь в годы войны.

– Мама была главным рулевым в доме, все делалось с ее ведома, – вспоминает Татьяна Андреевна. – С другой стороны, ее берегли и старались создавать рабочие условия – пирогов она не пекла, в очередях не стояла, но была, конечно, хозяйкой в доме. С нами всю жизнь прожила няня Домна Ивановна, которая пришла в дом еще в 1925 году, когда родился мой старший брат Гарик. Это был очень дорогой для нас человек – и хозяйка уже в другом, исполнительном смысле. Мама всегда с ней считалась. Могла, например, спросить: «Ну, как я одета?» И нянечка говорила: «Да, так можно» или: «Странно собралась»…

Даже когда у дочери появилась своя семья, из квартиры в Лаврушинском никто не съехал. Агния Львовна хотела, чтобы все жили вместе.

– Народу было много, но уживались нормально, просто потому, что все со всеми считались. Думаю, это нежелание жить отдельно было связано с маминой трагедией.

Горе в семье Барто случилось весной 45-го: Гарика насмерть сбила машина… Агния Львовна так и не смогла свыкнуться с этой болью и стала бояться за родных.

– Мы никогда не «исчезали» – если задерживались, обязательно звонили, – вспоминает Татьяна Щегляева.

Агния Барто, прежде чем сдать рукопись в печать, писала бесконечное количество вариантов. Обязательно читала стихи вслух домочадцам или по телефону коллегам-друзьям – Кассилю, Светлову, Фадееву, Чуковскому. Внимательно выслушивала критику, и если принимала, то переделывала. Хотя однажды категорически отказалась: собрание, решавшее в начале 30-х годов судьбу ее «Игрушек», решило, что рифмы в них – в частности в знаменитом «Уронили мишку на пол…» – слишком трудны для детей.

– Она не стала ничего менять, и книжка из-за этого вышла позже, чем могла бы, – улыбается Татьяна Андреевна. – Мама вообще была человеком принципиальным и часто категоричным. Но у нее было на это право: она не писала о том, чего не знала, и была уверена, что детей надо изучать. Всю жизнь этим и занималась: читала присланные в «Пионерскую правду» письма, ходила в ясли и детские сады – иногда для этого приходилось представляться сотрудником отдела народного образования, – слушала, о чем говорят дети, просто гуляя по улице. В этом смысле мама работала всегда.

С ее помощью воссоединились 927 семей

Барто получала много писем от своих маленьких читателей и нередко вступала с ними в переписку. А с 1965 года письма стали ее главным делом и заботой. Каждый месяц в течение девяти лет Агния Львовна вела на радио программу по розыску пропавших во время войны детей. Вот когда огромный опыт и «чувство ребенка» сыграли действительно удивительную роль: Барто придумала способ искать людей, не используя официальных данных – лишь по воспоминаниям детства.

Такую программу, как «Найти человека», могла вести только Барто – «переводчица с детского». Она бралась за то, что было не по силам милиции и Красному Кресту. Выросшие дети, которых искали и которые сами разыскивали близких, часто не знали ни своего настоящего имени, ни имен родителей, ни даже места, где жили до войны. Все, что у них было – это обрывки детских воспоминаний: девочка помнила, что жила с родителями возле леса и папу ее звали Гришей; мальчик запомнил, как катался с братом на «калитке с музыкой»… Пес Джульбарс, папина голубая гимнастерка и кулек яблок, как петух клюнул между бровями – вот и все, что знали о своей прежней жизни военные дети. Для официальных поисков этого было мало, для Барто – достаточно.

В эфире «Маяка» она зачитывала отрывки из писем, коих за девять лет получила больше 40 тысяч. Иногда люди, уже отчаявшиеся за долгие годы поисков, находили друг друга после первой же передачи. Так, из десяти человек, чьи письма Агния Львовна однажды прочла, нашлись сразу семеро. Это было 13 числа: Барто, которая не была ни сентиментальной, ни суеверной, стала считать его счастливым. С тех пор передачи выходили 13 числа каждого месяца.

– Очень помогали обычные слушатели, неравнодушные. Был такой случай: женщина, которая потерялась ребенком, помнила, что жила в Ленинграде на улице, которая начиналась на букву «о» и рядом с домом были баня и магазин, – рассказывает Татьяна Щегляева. – Сколько ни бились, не могли найти такую улицу! Разыскали старого банщика, который знал все ленинградские бани… И в конце концов оказалось, что это улица Сердобольская – в ней много «о», которые девочке и запомнились. А однажды родные отыскали дочь, которая потерялась четырехмесячной – понятно, что никаких воспоминаний у нее быть не могло. Мать рассказала только то, что на плечике у ребенка была родинка, похожая на розочку. И это помогло: жители украинской деревни вспомнили, что у одной женщины есть родинка наподобие розочки и ее нашла во время войны местная жительница.

Семья Барто вольно или невольно включалась в работу. «Как-то прихожу домой, открываю дверь в кабинет мужа – против него сидит плачущая женщина, а он, отодвинув в сторону свои чертежи, мучительно пытается понять, кто потерялся, где, при каких обстоятельствах», – вспоминала сама Агния Львовна. Если она куда-то уезжала, дочь Татьяна фиксировала все, что происходило за время ее отсутствия. И даже няня, когда в дом приходили люди, спрашивала: «Воспоминания-то у тебя подходящие? А то не всё годится». Таких людей в семье называли «незнакомыми гостями». Они приезжали в Лаврушинский прямо с вокзалов, и многие счастливые встречи случились на глазах Агнии Львовны. За девять лет с ее помощью воссоединились 927 семей. По мотивам передачи Барто написала книгу «Найти человека», читать которую без слез совершенно невозможно.

… Она умерла 1 апреля 1981 года в больнице, куда попала с инфарктом. С той весны прошло много лет, и многих, кто дружил или работал с Агнией Барто, уже нет. Но каждый год в день ее рождения в Лаврушинский по-прежнему съезжаются близкие ей люди и те, кому дорога «память детства».

На поэзии Агнии Барто, произведения которой издавались в СССР миллионными тиражами, выросло не одно поколение детей. Отличающиеся гениальной простотой, ее стихотворения «Наша Таня громко плачет», «Уронили мишку на пол», «Зайку бросила хозяйка» знают и любят и нынешние девочки и мальчики. О том, каким человеком была Агния Львовна, «ФАКТАМ» рассказала ее дочь Татьяна Щегляева.

«Юрий Гагарин признался, что „Уронили мишку на пол“ — первые стихи о добре в его жизни»

— Татьяна Андреевна, что еще, кроме огромного количества книг, напоминает в вашем доме о маме — Агнии Львовне Барто?

— Всё. Даже проем двери, где она прочла нам с братом, когда мы были маленькими, свое стихотворение «Уехали»: «Щенка кормили молоком, чтоб он здоровым рос. Вставали ночью и тайком к нему бежали босиком — ему пощупать нос»… До сих пор очень люблю это стихотворение. В комнате стояло пианино, на котором играли композиторы, написавшие песни на мамины стихи.

Хорошо помню Георгия Александровича Струве. Для него было важно, чтобы мы высказали свое мнение о песне. Мама тоже стремилась сразу прочесть написанное стихотворение либо нам, либо кому-то по телефону. Первыми слушателями часто оказывались Лев Кассиль — поначалу он помогал придумывать названия для ее стихов, Александр Фадеев, Сергей Михалков, Михаил Светлов. Мама чувствовала реакцию даже по дыханию собеседника в трубке. Переделывала стихи много раз.

Как-то ее стихотворения попали в руки Бориса Пастернака. Из издательства прислали верстку его произведений на бумаге, где с обратной стороны (тогда с бумагой были трудности, и ее экономили) напечатали мамины стихи. Он позвонил маме и сказал, что она работает со словами точно, как жонглер. Каждое слово занимает в ее стихотворении свое место. Поэтому запоминаются стихи очень легко, как бы сами собой.

— Какое произведение принесло Агнии Львовне славу?

— Адресованный самым маленьким цикл «Игрушки», в который вошли стихотворения «Наша Таня громко плачет», «Идет бычок, качается», «Зайку бросила хозяйка», «Уронили мишку на пол»… Эти стихи впервые были опубликованы в 1930 году.

Когда в Союзе питателей проходила встреча литераторов с космонавтами, Юрий Алексеевич Гагарин оставил маме автограф, написав на страничке своей записной книжки «Уронили мишку на пол…» и подписавшись. В одном интервью он как-то сказал, что это были первые стихи о добре в его жизни.

— Вы ощущали в детстве, что ваша мама знаменитость?

— В школе я скрывала, что моя мама — автор известных стихотворений. Знали только несколько девочек, которые приходили ко мне в гости. Тогда ведь мало у кого была отдельная квартира, как у нас. Подруги могли взять домой книги из нашей библиотеки, чтобы почитать. Это никогда не запрещалось. Единственное, что требовалось: соблюдать тишину. Мама ведь работала дома.

— Агнию Львовну узнавали на улице?

— Нет. Телевизоры ведь появились не сразу. А портреты писателей и поэтов в детских книжках, как правило, не публиковались. Но стихи Агнии Барто хорошо знали. Часто, выступая перед детьми, она начинала читать какое-нибудь стихотворение, а зал подхватывал, и читали уже вместе, хором.

«Одна девочка написала Агнии Львовне: «Когда вы порвались, я вас склеила»

— Читала, что Агния Львовна постоянно наблюдала за детьми.

— Для нее было очень важно знать читательскую аудиторию. Нередко мама прогуливалась рядом с каким-нибудь детским садом или пионерским лагерем и слушала детские разговоры. Иногда приходила в школы, представляясь ребятам сотрудником районо, садилась за последнюю парту и «училась» у детей. Но как-то ее разоблачила первоклассница: «Вы в районо работаете? А раньше работали писательницей — я вас по телевизору видела».

— Чудесная история!

— Общение с детьми проходило постоянно. Выступая в школах и детских садах, мама очень волновалась, как дети воспримут ее творчество. Получала от читателей много замечательных писем. Например, одна девочка написала маме, что очень любит ее стихи. А заканчивалось письмо словами: «Когда вы порвались, я вас склеила».

— На этот счет существуют разные версии: кто-то считает, что мама, кто-то — что Фаина Георгиевна. Не могу ничего утверждать: никогда не спрашивала, думаю, что это не имеет никакого значения: ведь на съемках работали вместе, и была действительно творческая атмосфера, в ней и рождался фильм. А сценарий мама написала вместе с Риной Зеленой. Работали они у нас дома, одно время очень дружили. А потом пути разошлись, они перестали общаться. Почему — не знаю. Помню только, что мама очень переживала этот разрыв.

Приезжала к нам как-то и Фаина Георгиевна Раневская на дачу. Не застав маму, она решила ее подождать на травке, на пледе. И вдруг на плед вспрыгнула лягушка. Фаина Георгиевна вскочила и тут же уехала. Агния Львовна вернулась в тот день поздно и спросила меня: что за женщина приезжала, молодая или пожилая? Я ответила, что не знаю. Когда мама рассказала это Раневской, та сказала: «Какая прелестная девочка! Она даже не знает, молодая я или старая!»

— По меркам своего времени Агния Барто была состоятельным человеком?

— Думаю, что да. Мы жили в отдельной квартире. Дачу родители построили на выделенном отцу Андрею Щегляеву (он был энергетиком, членом-корреспондентом Академии наук) участке в подмосковном академическом поселке.

— Отец зарабатывал больше мамы?

— Не знаю. Разговоров об этом никогда не велось. Мама ведь не получала ежемесячную зарплату. Ей полагался гонорар за публикации, но в те времена не такие уж большие суммы.

— Агния Барто ведь была лауреатом Сталинской и Ленинской премий. На что потратила эти деньги?

— Премию, полученную во время войны, Агния Львовна отдала на строительство танка. Это было естественно, тогда ведь на победу работали все. А на послевоенные премии мамы и отца строили дачу, купили машину.

Первый автомобиль — с открытым верхом — родителям дали возможность приобрести после закрытия трофейной выставки. Машина была старенькой, но служила долго. Потом купили «Победу» — одну на двоих. Водитель сначала отвозил на работу папу, потом мама ехала по своим писательским делам.

— Агния Львовна следила за модой?

— Мама элегантно одевалась. У нее был хороший вкус и свой стиль. Шила в основном у портнихи. К украшениям особой страсти не питала.

— Чем увлекалась Агния Барто?

— Хорошо играла в теннис, любила балет — в юности училась в балетной школе.

«После гибели сына непроходящая боль не отпускала маму ни дня»

— Ваша мама в личной жизни была счастливым человеком?

— С папой они всю жизнь очень любили друг друга. Мама пережила его на 11 лет. Она умерла в 1981 году, а папа — в 1970-м. У Агнии Львовны это был второй брак. Первый же раз вышла замуж в 18 лет, но скоро они с мужем разошлись. Павел Барто был писателем. С мамой они создали три стихотворения «Девочка-ревушка», «Девочка чумазая» и «Считалочка». Продолжали общаться и после развода, ведь у них рос общий сын — мой брат Гарик. Внезапная гибель Гарика стала для мамы трагедией, от которой она не смогла оправиться до конца своей жизни. Брата, когда он катался возле дома на велосипеде, сбила машина.

— Правда, что после случившегося, пытаясь заглушить горе, Агния Львовна начала ездить по детским домам, общаться с сиротами?

— Непроходящую боль от потери сына заглушить было невозможно. Спасалась мама погружением в творчество. А по детским домам я ездила с мамой часто. Ребятишки к ней тянулись. В какой-то момент она даже хотела усыновить ребенка, поэтому спрашивала, как я отнесусь к этому. Я ответила, что буду рада, однако больше речь об усыновлении не шла.

В 1947 году мама написала поэму «Звенигород» — о воспитанниках детских домов, у которых война отняла родителей. Несколько лет спустя поэму прочла женщина из Караганды, в страшные годы потерявшая восьмилетнюю дочь Нину. Убитая горем, мать подумала: может, ее девочка не погибла, а выросла в таком же детском доме, как тот, что описан в поэме? Как она потом рассказала маме, ночь после прочтения поэмы была первой — с тех пор как рассталась с дочерью, — когда она не плакала. У нее появилась надежда. Жительница Караганды написала Агнии Львовне письмо с просьбой помочь найти ребенка. Мама связалась с отделом милиции по розыску людей. И через несколько месяцев Нину нашли! Ей было уже 18 лет.

— Просто чудо!

— Об этой истории тогда написали многие газеты и журнал «Огонек». После чего к нам начали приходить чемоданы писем, где люди обращались к маме за помощью. Родители искали детей, дети — родителей, сестры — братьев. Иногда в день приходило до сотни писем с простым адресом на конверте «Москва. Писательнице Барто». Мама вникала в каждое. Беда состояла в том, что когда дети терялись совсем маленькими, они не помнили ни своей фамилии, ни отчества, ни возраста, тем более адреса.

Маму же осенила мысль, что можно искать детей… по их воспоминаниям. В одном из писем читатель рассказывал, как в возрасте трех лет война разлучила его с братом. Они ехали в эшелоне. Когда поезд остановился, ребята побежали с чайником за водой. Вдруг состав тронулся. Старший брат успел вскочить на подножку, а младший остался. Старший только успел крикнуть: «Жди меня! Я за тобой приеду!» Письмо написал младший, который вырос в детдоме. Мама тогда и подумала, что по такому воспоминанию мог бы найтись и старший брат. Она внимательно читала письма и выбирала те факты, те ситуации, которые могли помнить разыскивающие и разыскиваемые. Радиостанция «Маяк» выделила ей 25 минут в месяц на передачу «Найти человека». Мама читала отрывки писем, по которым потерявшие друг друга люди могли узнать друг друга, рассказывала о воссоединившихся семьях. За девять лет — с 1964-го по 1972 год — удалось воссоединить около тысячи семей.

— Со своими стихами Агния Барто объездила весь Советский Союз и даже зарубежье. А в Киеве часто бывала?

— Неоднократно. Она дружила с украинскими писателями и поэтами: Саввой Голованивским, Леонидом Первомайским, Оксаной Иваненко, Натальей Забилой. И они, разумеется, не раз бывали в Москве. Это были очень теплые творческие отношения.

— Как сейчас живется вашей семье? Есть ли в ней литераторы?

— Я инженер, кандидат технических наук, сейчас на пенсии. Мой сын тоже защитил кандидатскую диссертацию по техническим дисциплинам, работает учителем в школе. Дочь — переводчик на фирме. Внуки — кто-то учительствует, кто-то еще учится. Многие в нашей семье понемногу пишут, но нет тех, кто не писать не может.

Фото из семейного архива

Барто Агния Львовна. 17.02.1906 - 01.04.1981 русская советская детская поэтесса, писательница, киносценаристка Агния Львовна Барто родилась в Москве 17 февраля 1906 года в образованной еврейской семье. Получила хорошее домашнее воспитание, которым руководил отец. Агния училась в хореографическом училище и собиралась стать балериной. Она очень любила танцевать. Стихи А. Барто начала писать в раннем детстве, в первых классах гимназии. Самым строгим ценителем первых стихов А. Барто был ее отец Лев Николаевич Волохов, ветеринарный врач. С помощью серьезных книг, без букваря, отец обучил Агнию азбуке, и она самостоятельно стала читать. Отец требовательно следил за ней, учил, как надо "правильно" писать стихи. Но Агнию Львовну в ту пору манило другое - музыка, балет. Она мечтала стать танцовщицей она очень любила танцевать. Поэтому и поступила учиться в хореографическое училище, но и там продолжала сочинять стихи. Прошло несколько лет, и Агния Львовна поняла, что поэзия для нее важнее. И в 1925 г. (ей тогда было всего только 19 лет!) вышла в свет ее первая книжка "Китайчонок Ван Ли и мишка-воришка". Стихи очень понравились читателям. Беседа с Маяковским о том, как нужна детям п новая поэзия, какую роль она может сыграть в воспитании детей, помогло ей окончательно сделать выбор. Юность Агнии пришлась на годы революции и гражданской войны. Но каким-то образом ей удавалось жить в собственном мире, где мирно сосуществовали балет и сочинение стихов. Первым мужем Агнии Львовны был поэт Павел Барто. Вместе ониписала три стихотворения — «Девочка-рёвушка», «Девочка чумазая» и «Считалочка». У них родился сын Эгар(Гарик)а через 6 лет они развелись. Весной 1945 года Гарик трагически погиб в возрасте 18 лет (был сбит грузовиком, катаясь на велосипеде). Со вторым мужем, Андреем Щегляевым, Агния прожила почти полвека большой любви и взаимопонимании. Из воспоминаний их дочери Татьяны:"Мама была главным рулевым в доме, все делалось с ее ведома. С другой стороны, ее берегли и старались создавать рабочие условия - пирогов она не пекла, в очередях не стояла, но была, конечно, хозяйкой в доме. С нами всю жизнь прожила няня Домна Ивановна, которая пришла в дом еще в 1925 году, когда родился мой старший брат Гарик Слава пришла к ней довольно быстро, но не добавила ей смелости — Агния была очень застенчива. Она обожала Маяковского, но, встретившись с ним, не решилась заговорить. Отважившись прочесть свое стихотворение Чуковскому, Барто приписала авторство пятилетнему мальчику. Может быть, именно благодаря своей застенчивости Агния Барто не имела врагов. Ее не стало 1 апреля 1981 года. Однажды Агния Барто сказала: «Почти у каждого человека бывают в жизни минуты, когда он делает больше, чем может». В случае с ней самой это была не минута — так она прожила всю жизнь. Похоронена Агния Барто в Москве на Новодевичьем кладбище.

Интервью с дочерью Агнии Барто - Татьяной Щегляевой.

— Татьяна Андреевна, в вашем роду были писатели или поэты?

— Нет, зато было много врачей, инженеров, адвокатов... Мой дед — отец мамы Лев Николаевич Волов — был ветеринарным врачом. Мамин дядя владел санаторием "Словати" в Ялте. Он считался светилом медицины, был выдающимся врачом-ларингологом. Так что после революции новое правительство даже позволило ему работать в этом санатории, о котором мама написала в детстве стихотворные строки: "В санатории "Словати" стоят белые кровати".

Мама начала писать стихи еще ребенком. Главным слушателем и критиком стихов был ее отец. Ему хотелось, чтобы она писала "правильно", строго соблюдая определенный размер стихотворения, а в ее строчках, как нарочно, размер то и дело менялся (что отец считал упрямством с ее стороны). Потом окажется, что смена размера — одна из отличительных черт поэзии Барто. Правда, и позже именно за это критиковали ее стихи.

У меня хранится протокол собрания, на котором обсуждались "Игрушки". Это были времена, когда даже детские стихи принимались на общем собрании! В нем сказано: "...Рифмы надо переменить, они трудны для детского стихотворения". Особенно досталось знаменитым строчкам:

Уронили Мишку на пол,
Оторвали Мишке лапу.
Все равно его не брошу -
Потому что он хороший.

— Когда из домашней сочинительницы стихов Агния Барто стала поэтессой?

— Ее вступление в большую литературу началось с курьеза: на выпускном вечере в хореографическом училище (мама собиралась стать балериной) она, под аккомпанемент пианиста, прочла свое стихотворение "Похоронный марш", принимая при этом трагические позы. А в зале сидел наркомпрос Луначарский и с трудом сдерживался от смеха. Через пару дней он пригласил маму к себе и посоветовал ей всерьез заняться литературой для детей. Ее первая книга вышла в 1925 году: на обложке значится "Агния Барто. Китайчонок Ван-Ли".

— Но ведь девичья фамилия Агнии Львовны была Волова. "Барто" — это псевдоним?

— Это фамилия первого мужа мамы, Павла Барто. Замуж мама вышла очень рано, в 18 лет, сразу после смерти своего отца. Павел Николаевич Барто был писателем; вместе с мамой они написали три стихотворения: "Девочку-ревушку", "Девочку чумазую" и "Считалочку". Но это был очень краткосрочный брак: как только родился мой братик Гарик, мама и Павел Николаевич разошлись... С моим отцом, Андреем Владимировичем Щегляевым, ученым, специалистом в области теплоэнергетики (один из самых авторитетных советских специалистов по паровым и газовым турбинам. — Прим. авт.) мама прожила вместе до последних дней его жизни. Они любили друг друга, это был очень счастливый брак.

— Большую часть жизни Агния Барто жила в писательском доме в Лаврушинском переулке, в квартире, где мы сейчас беседуем. Каким был ваш домашний уклад?

— Ко времени переезда в эту квартиру семья наша имела такой состав: папа, мама, бабушка Наталья Гавриловна (папина мама) и мы с братом Гариком. Для нас с братом также была взята няня Домна Ивановна: она приехала из деревни в Москву на заработки, жила вместе с мамой, вместе с ней перешла в новую семью, где потом родилась я. Домна Ивановна прожила у нас всю жизнь, она была членом нашей семьи (своей у нее не было) и умерла тут в соседней комнате...

Писать, читать и считать меня научила бабушка Наталья Гавриловна Щегляева. Она была очень образованна, преподавала французский язык в гимназии. Так что в школу я пошла сразу во второй класс. Но это произошло уже в эвакуации в Свердловске.

— Во время войны Агния Барто продолжала писать детские стихи?

— Да, и читала их по радио, в госпиталях, школах... Вместе с прочими писательскими семьями мы должны были быть эвакуированы. Но мама и представить себе не могла, что останется в тихой гавани, хотела прорываться на фронт, а если не получится, остаться в Москве и работать на радио. Но моего отца командировали на электростанцию на Урал, и он перевез в Свердловск всю семью. Оттуда мама часто ездила в Москву, чтобы записывать выступления на Всесоюзном радио. Останавливалась всегда в нашей московской квартире. Была здесь, когда бомба упала в соседнее здание художественной школы.

Во время войны добраться из одного города в другой было делом сложным. По железной дороге шли эшелоны, но о конечном пункте их назначения никто наверняка не знал. Один раз мама возвращалась из Москвы. В вагон зашел солдат и закричал: "Где писательница?!". Мама отозвалась и узнала, что эшелон меняет направление. "На повороте поезд замедлит ход, вот и прыгайте", — сказал солдат. Мама везла в Свердловск валенки папе и — вместо чемодана — шляпную коробку, привезенную из Парижа. Что делать?! Надо прыгать. Мама надела валенки, прыгнула, покатилась вниз по насыпи, а вслед красноармеец бросил ее шляпную коробку.

Мама все время рвалась в действующую армию. И, в конце концов, добилась своего: ее командировали на месяц. На фронте мама писала листовки и читала бойцам детские стихи. Она вспоминала потом, что солдаты плакали, слушая стихи, ведь они напоминали им о детях.

...Война не обошла нас стороной. В дни Победы случилось несчастье — погиб мой брат Гарик. Это был несчастный случай. Гарик катался на велосипеде, здесь, в Лаврушинском переулке в Москве. Его сбила машина, за рулем которой была женщина.

Гарик был добрым, общительным и очень талантливым мальчиком: сочинял музыку, в Свердловске занимался в композиторском классе. Брат всегда принимал меня играть в свои мальчишеские игры, хотя у нас была приличная разница в возрасте — восемь лет. После войны Гарик поступил в Авиационный институт в Москве. Когда случилась трагедия, ему как раз исполнилось 18 лет... Мама так и не смогла свыкнуться с горем...

— Как вы думаете, повлияла ли смерть сына на то, с каким энтузиазмом Агния Барто разыскивала потерянных в годы войны детей?

— На какое-то время после смерти Гарика мама замкнулась, ушла в себя. А потом стала очень активно ездить по детским домам. А в 1947 году она написала поэму "Звенигород": в ней шла речь о детях, оставшихся без родителей во время войны и воспитывавшихся в детских домах. Через несколько лет произошла замечательная история: "Звенигород" попал в руки женщине, которая искала свою дочь — той было восемь лет, когда она пропала. И вот эта женщина, уборщица из Караганды, прочтя стихи, стала надеяться, что ее дочка тоже выросла в таком вот детском доме, описанном в книге. Она прислала маме письмо, та связалась со специальным отделом милиции, который разыскивал людей, и через несколько месяцев девочку, которой было уже 18 лет, нашли!

Журнал "Огонек" и многие газеты рассказали, как воссоединилась семья. И люди стали писать маме в надежде, что она сможет помочь. Родители искали детей, дети родителей, сестры братьев. Многие дети во время войны терялись совсем маленькими, они не могли назвать свои имена и фамилии, им давали новые имена. Но мама, зная способность детей запоминать острые моменты жизни, решила свой поиск построить именно на них. Так родилась передача "Найти человека", которая выходила в течение девяти лет на радио "Маяк".

Все эти девять лет к нам домой приходило по 70-100 писем каждый день! Иногда на них был такой адрес: "Москва, писательнице Барто". В коридоре стояла гора чемоданов с письмами, один на другом. Мама читала их с утра до поздней ночи. Если данных было достаточно для организаций, которые занимались поиском, она передавала письма им. А сама бралась за безнадежные случаи! Она всегда искала "путеводную нить" — эпизоды, которые могли бы вспомнить и ребенок, и его семья. Например, малыша в детстве сильно клюнул голубь или брат вырвал сестре зуб, привязав его ниточкой, — зуб вырвали, а мальчик упал. Эти истории яркие, очень индивидуальные, их невозможно забыть!..

Встречи происходили здесь. Иногда люди приходили сразу к нам, рассказывали свои истории. Мама их выслушивала все: она не могла отказать. Но она никогда не плакала. Мама вообще плакала очень редко... Она не плакала — она искала.

За все время, что она работала в передаче, с 64-го по 73-й годы, маме удалось соединить больше тысячи семей. Точная цифра, которую она упоминает в своей книге "Найти человека", — 927 семей. Еще много лет у нас в коридоре высилась гора чемоданов с письмами. Только недавно я передала их в архив.

— Как Агнии Львовне — взрослому человеку — удавалось писать такие детские стихи? В чем был ее секрет?

— Мама всю жизнь училась у детей, наблюдала за ними. Она часто пристраивалась недалеко от детской площадки, смотрела, как дети играют, слушала, о чем говорят. Так, "Дом переехал" она написала, услыхав слова маленькой девочки, смотревшей, как передвигают дом у Каменного моста.

Иногда мама работала под прикрытием: представляясь сотрудником районо, садилась за последней партой в классе и слушала, о чем говорят дети. Правда, однажды ее рассекретила девочка-первоклассница: "Вы в районо работаете? А раньше работали писательницей, я вас по телевизору видела".

Время от времени ее выбирали на должности в Союзе писателей, но долго она там не задерживалась, потому что была неудобным человеком. Если ее собственная позиция совпадала с директивой сверху, все шло гладко. Но когда ее мнение было иным, она отстаивала собственную точку зрения. Главным для нее было писать и оставаться собой. Она была очень смелым человеком, например, когда ее подругу Евгению Таратуту репрессировали, мама и Лев Абрамович Кассиль помогали ее семье.

— Агния Барто была лауреатом Сталинской и Ленинской премий. Вашей семье полагались привилегии за эти высокие награды?

— Могу сказать, что современное представление о том, что раньше государство раздавало бесплатные машины с шоферами и дачи направо и налево, не совсем верное. Мама и папа после войны ездили на машине. На одной! На выставке трофейных немецких автомобилей они купили "мерседес", одну из первых моделей с брезентовым верхом: по сравнению с ней "победа" выглядела намного более респектабельной. Потом у родителей появилась "волга".

Дача у нас была, но не государственная. Строили ее сами. Мой папа был членом-корреспондентом Академии наук, и ему выделили участок в академическом поселке. Участок выбрали самый дальний, в лесу, чтобы ничто не мешало маме во время работы. Но была проблема: вокруг дачи все время ходили лоси! И возник вопрос: опасно это или нет? Мама прочла где-то, кажется, в "Науке и жизни", как определять, опасен лось или нет. Журнал рекомендовал заглянуть лосю в глаза, и если глаза красные, лось опасен. Мы смеялись и представляли, как будем заглядывать в глаза лосю!

На даче мы сажали салатик, клубнику. Зимой ходили на лыжах. Папа снимал домашние фильмы, часто играл в шахматы с мужем Рины Зеленой (мы дружили семьями). Такого понятия, как "отпуск на даче", у мамы не было. Помню празднование их серебряной свадьбы: было весело, много гостей... А назавтра мама уже работала: это была ее потребность, состояние, которое спасало от всех жизненных невзгод.

Всякий раз, когда новое стихотворение было готово, мама читала его всем: нам с братом, друзьям, литераторам, художникам и даже сантехнику, который пришел чинить водопровод. Ей было важно выяснить, что не нравится, что надо переделать, отшлифовать. Она читала свои стихи по телефону Льву Кассилю, Светлову. Фадеев, будучи секретарем Союза писателей, в любое время, если она звонила и спрашивала: "Ты можешь послушать?", отвечал: "Стихи? Давай!".

Также и Сергей Михалков мог среди ночи позвонить маме и в ответ на ее сонно-тревожное: "Что-то случилось?" ответить: "Случилось: я написал новые стихи, сейчас тебе прочту!"... Мама была дружна с Михалковым, но это не мешало им яростно обсуждать судьбы детской литературы! По накалу страстей мы безошибочно определяли, что мама говорит с Михалковым! Трубка прямо раскалялась!

Еще мама много общалась с Робертом Рождественским. Он был обаятельнейшим человеком и очень талантливым. Однажды он пришел к нам со своей супругой Аллой. Они пили чай, потом позвонили домой, и оказалось, что заболела Катя. Они вскочили и тут же ушли. А теперь Катя известный фотохудожник, та самая Екатерина Рождественская.

— Кто еще был частым гостем в вашем доме?

— Гостей всегда было много, но большинство приходило по делу, потому что мама редко праздновала даже свои дни рождения. Часто бывала Рина Зеленая: вместе с мамой они написали сценарии к фильмам "Слон и веревочка" и "Подкидыш". Помните эту знаменитую фразу героини Раневской: "Муля, не нервируй меня!"? Фильм "Подкидыш" как раз тогда снимался, и фразу эту мама придумала специально для Раневской.

Помню, однажды Фаина Георгиевна приехала к нам на дачу. Мамы не было, и мы стали ее ждать. Расстелили одеяло на траве, и вдруг откуда-то выпрыгнула лягушка. Фаина Георгиевна вскочила и больше уже не садилась. И встречи так и не дождалась. Мама потом допытывалась у меня, кто приезжал, молодая была женщина или пожилая? Я ответила, что не знаю. Когда мама рассказала Раневской эту историю, та воскликнула: "Какой прелестный ребенок! Она даже не знает, молодая я или старая!".

— Я слышала, что Агния Львовна была мастером розыгрышей, верно?

— Да, она часто разыгрывала коллег по литературному цеху. Все мамины друзья — Самуил Маршак, Лев Кассиль, Корней Чуковский, Рина Зеленая — были знатоками и ценителями розыгрышей. Больше всего доставалось Ираклию Андроникову: он практически всегда попадался в сети розыгрыша, хотя был проницательным и далеко не наивным человеком. Однажды он вел телепередачу из квартиры Алексея Толстого, показывал фотографии знаменитостей. Мама позвонила ему, представилась сотрудницей литредакции и спросила: "Вот вы фотографию Улановой в "Лебедином озере" вверх ногами показываете — это что, так надо? Или, может, это у меня телевизор неисправен? Хотя все равно красиво — она же в танце и балетной пачке... Впрочем, звоню я по другому поводу: мы задумали передачу, в которой приняли участие современники Льва Толстого, хотим вас пригласить к участию... "Вы считаете, что я ровесник Толстого? — недоумевал Андроников. — Неужели я выгляжу таким в вашем телевизоре?! Похоже, его действительно нужно чинить!". — "Тогда запишите в своем блокноте: розыгрыш номер один!".

— Правда ли, что Агния Барто была страстной путешественницей?

— Мама много и охотно путешествовала, но, как правило, все ее вояжи были командировками. В свою самую первую в жизни зарубежную поездку в Испанию в 1937 году мама ездила в составе делегации советских писателей на международный конгресс. Из этой поездки она привезла кастаньеты, из-за которых даже попала в историю. В то время в Испании как раз шла гражданская война. И вот на одной из остановок у заправочной станции в Валенсии мама увидела на углу магазинчик, где среди прочего продавались кастаньеты. Настоящие испанские кастаньеты кое-что значат для человека, который увлекается танцами! Мама ведь прекрасно танцевала всю жизнь. Пока она в магазинчике объяснялась с хозяйкой и ее дочкой, послышался гул и в небе появились самолеты с крестами — в любую минуту могла начаться бомбежка! И вот представьте: целый автобус с советскими писателями стоял и ждал Барто, покупавшую кастаньеты во время бомбежки!

Вечером того же дня Алексей Толстой, говоря о жаре в Испании, как бы между прочим спросил маму, не купила ли она еще веер, чтобы обмахиваться во время следующего налета?

А в Валенсии мама впервые в жизни решила своими глазами посмотреть на настоящую испанскую корриду. С трудом достала билет на верхнюю трибуну, на самом солнцепеке. Бой быков, по ее рассказу, зрелище невыносимое: от зноя, солнца и вида крови ей стало плохо. Двое сидящих рядом мужчин, испанцев, как она ошибочно полагала, на чистом русском языке сказали: "Этой иностранке дурно!". Едва ворочая языком, мама пробормотала: "Нет, я из деревни...". "Испанцы" оказались советскими летчиками, они помогли маме спуститься с трибуны и проводили ее до гостиницы. С тех пор всякий раз при упоминании корриды мама неизменно восклицала: "Ужасное зрелище! Лучше бы я туда не ходила".

— Судя по вашим рассказам она была отчаянным человеком!

— Эта отчаянность, смелость сочеталась в ней с удивительной природной застенчивостью. Она так никогда и не простила себе, что когда-то не решилась заговорить с Маяковским, который был кумиром ее молодости...

Знаете ли, всякий раз, когда маму спрашивали про "переломный момент в жизни", она любила повторять, что в случае с ней был "переломный вечер", когда она нашла кем-то забытую книжку стихов Маяковского. Мама (она была тогда подростком) прочла их залпом, все подряд, и была так вдохновлена прочитанным, что тут же на обороте одной страницы написала свое стихотворение "Владимиру Маяковскому":

Я бью тебе челом,
Век,
За то, что дал
Владимира.

Маяковского мама впервые увидела на даче в Пушкино, откуда она ходила на Акулову гору играть в теннис. И вот однажды во время игры, уже подняв руку с мячом для подачи, она так и застыла с поднятой ракеткой: за длинным забором ближайшей дачи стоял Маяковский. Она сразу узнала его по фотографии. Оказалось, что он здесь живет. Это была та самая дача Румянцева, где он написал стихотворение "Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче".

Мама зачастила на теннисную площадку на Акулову гору и не раз видела там Маяковского, вышагивавшего вдоль забора и погруженного в свои мысли. Ей безумно хотелось подойти к нему, но она так и не решилась. Она даже придумала, что скажет ему при встрече: "Вам, Владимир Владимирович, не нужны никакие вороньи кони, у вас — "крылья поэзии", но так никогда и не произнесла этой "ужасной тирады".

Через несколько лет в Москве был впервые устроен праздник детской книги: в Сокольниках писатели должны были встретиться с детьми. Из "взрослых" поэтов на встречу с детьми прибыл только Маяковский. Маме посчастливилось ехать с ним в одной машине. Маяковский был погружен в себя, не разговаривал. И пока мама думала, как бы ей поумнее начать разговор, поездка подошла к концу. Мама так и не поборола своего трепета перед ним и не заговорила. И не задала так мучившего ее тогда вопроса: не рано ли ей пробовать писать стихи для взрослых?

Но маме повезло: после выступления перед детьми в Сокольниках, спускаясь с эстрады, Маяковский невольно дал ответ на мучившее ее сомнение, сказав трем молодым поэтессам, среди которых была и мама: "Вот это аудитория! Для них надо писать!".

— Удивительная история!

— Они часто случались с мамой! Помню, она рассказывала, как однажды возвращалась от друзей с дачи в Москву в пригородном поезде. И на одной станции в вагон зашел Корней Иванович Чуковский! "Вот бы прочитать ему свои строчки!" — подумала мама. Обстановка в вагоне показалась ей малоподходящей, но соблазн услышать, что скажет о ее поэзии сам Чуковский, был велик. И как только он устроился на скамейке рядом, она спросила: "Можно я прочту вам стихотворение? Очень короткое...". — "Короткое — это хорошо. — И вдруг на весь вагон произнес: — Поэтесса Барто хочет прочесть нам свои стихи!". Мама растерялась и стала отнекиваться: "Это не мои стихи, а одного мальчика пяти с половиной лет...". Стихи были про челюскинцев и так понравились Чуковскому, что он записал их в свой блокнот. Через пару дней в "Литературной газете" вышла статья Чуковского, в которой он приводил эти стихи "мальчика" и искренне хвалил.

— Татьяна Андреевна, мы все знаем Агнию Барто — поэтессу. А какой она была мамой?

— Пирогов не пекла — постоянно была занята. От мелочей быта ее старались ограждать. Но во всех крупномасштабных домашних акциях, будь то семейное торжество или строительство дачи, мама принимала активное участие — она была у руля. А если, не дай Бог, заболевал кто-нибудь из близких, всегда была рядом.

Училась я хорошо, и в школу родителей не вызывали. На родительские собрания мама никогда не ходила, иногда даже не помнила, в каком я классе. Она считала, что афишировать в школе факт, что я дочка известной писательницы, неправильно.

— Как мама отнеслась к вашему решению стать инженером?

— Я не гуманитарий по складу. Неинженерные варианты в моем случае даже не обсуждались. Я окончила Энергетический институт и всю жизнь работала в Центральном НИИ Комплексной автоматизации: я кандидат технических наук, была заведующей лабораторией, ведущим инженером.

Помню, когда я училась в институте, случилась комичная история. К нам приехала профессор домашнего хозяйства из Финляндии изучать семьи советских людей. В общежитии она уже была, в семье рабочего была и хотела посетить семью профессора. Для примера выбрали нашу.

Мама устроила большую уборку: "свистать всех наверх", как говорится. Няня Домна Ивановна испекла очень вкусные пироги, купили икру и крабов... Но на "допросе" мы стали засыпаться: вопросы были сложными. "Сколько в один сезон на молодую девушку (то есть на меня. — Т. Щ.) тратится на наряды?". А мы носили платья годами! На счастье, как раз перед этим мама купила мне два летних платья, которые мы тут же стали демонстрировать, с трудом припоминая, сколько они стоили.

Особое впечатление на профессора произвело следующее: дело в том, что я очень любила институт, училась взахлеб, не думая про обеды дома. Обычно я говорила: "Я в столовой пообедала, там прекрасно кормят". А на деле как выглядело? "Суп из диафрагмы". Вы себе представляете? Из пленки, которая отделяет легкие от остальных органов! Но я была молода, и "суп из диафрагмы" меня вполне устраивал. И вот когда финка стала восхищаться нашим столом, мама серьезно говорит: "А дочь предпочитает питаться в студенческой столовой!". Профессор домашнего хозяйства была сражена! Она решила, что там ее ждет что-то невероятное по части гастрономии. На следующий день профессор вызвалась сходить в студенческую столовую, где "так прекрасно кормят". Еще через день директора столовой уволили...

— Любопытно, Агния Львовна посвящала свои стихи кому-то из домашних?

— Стихотворение про ершей она посвятила старшему внуку, моему сыну Владимиру. "Мы не заметили жука" — моей дочери Наташе. Я не уверена, что цикл стихов "Вовка-добрая душа" — тоже посвящение Владимиру, хотя это имя очень часто встречается в ее стихах той поры. Мама часто читала Володе стихи, показывала ему рисунки художников к своим книгам. Они даже вели серьезные литературные разговоры. А еще она учила Володю танцам. Он очень хорошо танцевал, чувствовал ритм, но в хореографическое училище не пошел: стал математиком и нашел себя в школе, став учителем математики.

— Агния Львовна успела почитать свои стихи правнукам?

— Свою правнучку Асю она видела только раз: малышка родилась в январе 1981 года, а 1 апреля 1981-го мамы не стало... Она до конца жизни была очень энергичной, ездила в командировки, даже в пожилом возрасте играла в теннис, танцевала. Помню ее, танцующей на своем 75-летии... А через месяц ее увезли в больницу, как думали сначала, с легким отравлением. Оказалось — инфаркт. В последний день марта маме стало как будто легче, она просила перевести ее в палату с телефоном: мол, так много дел и забот! Но на следующее утро ее сердце остановилось...