Михаил ефремович скурлов погиб таллинский переход 1941. Таллинский переход: драма отступления. Суда, достигшие желанной цели

В конце августа 1941 года отечественный военно-морской флот пережил один из самых трагических эпизодов в своей истории. Оценка его разнится по сей день: кто-то сопоставляет его с Цусимой и видит в нём преступление руководителей, кто-то считает примером огромного мужества и стойкости моряков.

Таллинский переход, или Таллинский прорыв, 1941 года был вынужденным шагом, отчаянной попыткой спасти основные силы Балтийского флота от полного разгрома и попадания в руки противника.

К началу Великой Отечественной войны главной базой флота являлась столица Советской Эстонии — Таллин. К обороне этого города Красная армия не готовилась, поскольку он находился далеко от границы и появления у него противника советское командование не допускало.

Но уже в первые недели войны положение частей Красной армии в Прибалтике стало крайне тяжёлым. 9 июля 1941 года передовые части немецкой группы армий «Север» ворвались в Марьямаа, что в 60 километрах южнее Таллина.

Наступление гитлеровцев удалось остановить, но угроза для Таллина сохранялась. Уже тогда командование флота выступило с предложением начать эвакуацию промышленных предприятий и кораблей. Но эта инициатива была отвергнута — советское верховное командование было уверено, что Таллин удастся удержать.

Директива Гитлера: корабли русских уничтожить

Но в конце июля наступление немцев возобновилось, и к 7 августа части Красной армии, оборонявшие Таллин, были отсечены от основных сил. Но даже после этого решение об эвакуации флота не было принято. Напротив, командующему Балтийским флотом вице-адмиралу Владимиру Трибуцу предписывалось использовать артиллерию кораблей и отряды моряков для нанесения контрударов по врагу.

Германское командование, в свою очередь, издало директиву №33, предписывавшую не допустить отхода русских морским путём и эвакуации Балтийского флота в Кронштадт.

На южном берегу Финского залива вдоль маршрута перехода Балтийского флота из Таллина в Ленинград была развёрнута береговая артиллерия, на северном берегу уже имелись две стационарные финские береговые батареи. В Финском заливе были установлены 36 минных заграждений (в общей сложности около 2000 морских мин), на ближайших аэродромах сосредоточены большие силы немецкой авиации.

К последней декаде августа положение в районе Таллина ухудшилось настолько, что командование Балтийского флота самостоятельно начало подготовку к эвакуации. Официальное разрешение было получено только 26 августа, когда гитлеровская артиллерия уже стала наносить удары по территории порта.

Флагман «Киров» вывозил не только командование, но и ценности Эстонской ССР

Прорыв флота предполагалось совершить в следующем порядке: отряд главных сил, отряд прикрытия, арьергард и четыре конвоя. Отряду главных сил ставилась задача прикрытия первого и второго конвоев от мыса Юминда до острова Гогланд. Отряду прикрытия — защищать второй и третий конвои от острова Кери до острова Вайндло. Арьергарду — прикрывать с тыла третий и четвёртый конвои. В составе четырёх конвоев находились 107 кораблей и судов, 62 корабля охранения, а ещё 51 корабль и судно, участвующие в переходе, официально ни в один конвой включены не были. По ходу операции имели место перемещения кораблей из одного конвоя в другой, как по приказу, так и не санкционированные. Всего из Таллина в поход 28 августа 1941 года вышли 225 кораблей и судов.

Отряд главных сил возглавлял новейший советский крейсер «Киров», на котором Таллин покидал не только командующий вице-адмирал Трибуц и всё руководство флота, но и члены правительства Эстонии. Кроме того, на «Кирове» вывозились ценности Госбанка Эстонской ССР.

Прикрытие крейсера «Киров» дымовой завесой. Август 1941 года. Фото: Commons.wikimedia.org

Приказ о начале отхода войск и посадки на суда был отдан 27 августа в 11 утра. В 16 часов началась посадка раненых, учреждений флота и некоторых частей 10-го стрелкового корпуса. Эвакуация осуществлялась в условиях гитлеровских артобстрелов и налётов авиации противника. Звучали и другие взрывы — сапёры подрывали стратегические объекты в Таллине.

Выход конвоев задержали долгая погрузка и шторм

Организация эвакуации хромала на обе ноги. К вечеру 27 августа, когда на суда стали грузиться основные силы, систематический учёт практически не вёлся, выходящие из порта корабли подбирали тех, кто пытался спасаться на лодках.

Общее число людей на кораблях флота оценивается от 25 до 42 тысяч человек. Помимо моряков и военнослужащих, из Таллина эвакуировалось более 10 000 гражданских лиц.

Завершить погрузку людей на суда удалось лишь к утру 28 августа. В то время как план предусматривал начало движения первого конвоя не позднее 22:00 27 августа, в действительности это произошло лишь к полудню следующего дня. Причиной стало то, что волнение на море достигло 7 баллов, и тральщики, которые должны были обеспечить прохождение через мины, не могли идти с поставленными тралами.

Когда движение судов всё-таки началось, стало понятно, что форсировать минное заграждение «Юминда» придётся не в дневное, а в ночное время, что повышало риск в несколько раз.

Тральщики могли идти со скоростью не более 6 узлов, что сдерживало движение всех кораблей конвоя.

Первые обстрелы береговой артиллерии и атаки торпедных катеров были отбиты. Однако мины и бомбардировщики противника делали своё чёрное дело. К наступлению ночи были потеряны ледокол «Кришьянис Вальдемарс», штабной корабль флота «Вирония» и спасательное судно «Сатурн». Но самой тяжёлой потерей первых часов перехода стала гибель на минах транспорта «Алев». На его борту находились около 1200 человек, в основном раненые. Судно затонуло стремительно, из всех, кто находился на борту, удалось спасти лишь шестерых.

Гибель на минах

В зоне плотного минирования, куда корабли флота подошли к наступлению ночи, не проводилась предварительная разведка. В результате два тральщика подорвались на минах и затонули, ещё два были серьёзно повреждены. Корабли стали гибнуть один за одним. Подорвались на минах и пошли на дно эсминцы «Яков Свердлов» и «Скорый», эсминцы «Гордый» и «Славный» получили тяжёлые повреждения. Арьергард, следовавший вообще без тральщиков, понёс особенно тяжёлые потери.

Вслед за боевыми кораблями подрывались на минах переполненные людьми транспортные суда. Из 905 человек, находившихся на борту транспорта «Элла», спасли лишь 49, из 1500 человек на борту «Эверита» — всего десятерых. В итоге командующий отдал приказ судам встать на якорь до наступления светлого времени суток.

При этом решение было запоздалым — корабли главных сил практически прошли самую опасную зону минных полей, и теперь им необходимо было как можно скорее идти к Кронштадту. Остановка дорого обойдётся участникам перехода.

Мемориал погибшим на мысе Юминда. Фото: Commons.wikimedia.org

Общие потери флота к этому моменту составляли 26 кораблей потопленными, 5 повреждёнными. Кроме того, два буксира, не имевших вооружения, были захвачены торпедными катерами ВМС Финляндии.

Движение кораблей было возобновлено в 5:40 29 августа. Боевые корабли отрядов главных сил, прикрытия и арьергарда полным ходом ушли в Кронштадт. Остальные корабли продолжали прохождение через минные заграждения, которое завершилось около 10 утра. Одновременно подбирали из воды тех, кто уцелел при гибели судов, подорвавшихся на минах.

Охота на транспорты

Прохождение зоны мин, однако, ещё не означало спасения. С рассвета свои массированные атаки начала немецкая авиация. Средств ПВО на большинстве кораблей конвоя не хватало, а советская авиация не могла обеспечить надёжного прикрытия. Поэтому гитлеровские лётчики били по транспортам, словно по мишеням в тире.

Около часа дня у острова Родшер погиб транспорт «Аусма», около трёх часов дня — «Тобол», в 16:15 — «Калпакс», около 18:00 — «Атис Кронвалдс», в 20:30 — «Вторая пятилетка», в 21:00 — «Вормси». С каждым из этих судов на дно Балтики уходили сотни людей. Ещё несколько транспортов получили повреждения и были уничтожены немецкой авиацией 30 августа.

Передовые корабли флота прибыли в Кронштадт около 17:30 29 августа. Всего к концу этого дня переход завершили 24 корабля. 16 небольшим судам удалось добраться до базы на острове Гогланд.

На следующий день, 30 августа, в Кронштадт пришли 107 судов — все, кому удалось прорваться. В последующие дни под ударами авиации гитлеровцев происходила перевозка тех, кто добрался до острова Гогланд, в Кронштадт. На сей раз удалось избежать потерь. Всего с Гогланда было перевезено более 11 тысяч человек.

Разгромить флот гитлеровцам не удалось

В ходе Таллинского прорыва Балтийский флот потерял 19 боевых кораблей, включая 5 эсминцев и 2 подводные лодки, а также 18 транспортов и 25 вспомогательных судов.

Данные о людских потерях весьма существенно расходятся. На мемориальной доске в память погибших участников Таллинского перехода указано 10 903 погибших. По данным исследователя Радия Зубкова, погибло 15 111 человек. Общее количество тех, кто добрался до Кронштадта, колеблется от 16 до 27 тысяч человек.

Памятная доска, посвящённая морякам, погибшим при героическом прорыве из Таллина в Кронштадт в августе 1941 года. Фото: Commons.wikimedia.org

Потери противника оказались минимальными — силы ПВО уничтожили три самолёта гитлеровцев, также получили повреждения несколько вражеских катеров.

Действия командования Балтийского флота во главе с вице-адмиралом Трибуцем многими историками рассматриваются как ошибочные, приведшие к большим потерям.

В то же время нужно признать, что в труднейших условиях командующему флотом удалось привести в Кронштадт большинство кораблей флота и спасти большинство людей. Приказ Гитлера о недопущении прорыва сил Балтийского флота из Таллина немецко-финским подразделениям выполнить не удалось. Несмотря на потери, Балтийский флот сохранил свою боеспособность.

Таллинский переход начался утром 28 августа. Впереди шли тральщики, за ними основные силы. Акватория была заминирована немцами, и подрывы на тралах начались практически сразу. По счастью, огонь береговой артиллерии противника, открытый по группе советских кораблей, не достигал своей цели. К вечеру наши суда были атакованы несколькими гитлеровскими торпедными катерами, их удалось отогнать артогнем. Однако первый же день перехода унес жизни более 1000 человек, четыре советских судна были потоплены германской авиацией.

Ночью на участке плотного минного заграждения стали подрываться тральщики, подлодки, эсминцы и грузовой транспорт – фарватеры предварительно не были должным образом разведаны. Погибли порядка полутора тысяч человек. На рассвете караван советских судов атаковали финские торпедные катера, потопившие шхуну и захватившие два буксира. Так, за первую же ночь перехода Балтфлот потерял 26 судов.

Утром 29 августа советские корабли продолжали массово подрываться на минных заграждениях, а как только рассветное небо разъяснилось, его заполнила гитлеровская авиация. Эти «ангелы смерти» нанесли судам Балтфлота самый ощутимый урон – в результате непрерывных авианалетов были уничтожены десятки советских кораблей, погибли тысячи эвакуированных военнослужащих и гражданских лиц. Советская авиация действовала неэффективно и не смогла противостоять авианапору гитлеровцев.

После прибытия в Кронштадт Балтфлот, по разным оценкам, не досчитался свыше 60 кораблей – эскадренных миноносцев, подлодок, сторожевых, пограничных и торпедных катеров, тральщиков, более 40 транспортов и вспомогательных судов. Данные о людских потерях Таллинского перехода противоречивы. По официальным сведениям, операция унесла жизни порядка 10 тысяч человек.

В 1939—1940 гг. Советский Союз заметно расширил свои границы на западе, в его составе появились новые союзные республики, каждой из которых придавалось определенное значение в осуществлении господствовавшей в то время военной доктрины и в геополитических интересах СССР. Если бы «империалистические хищники» (по тогдашней терминологии) напали на Совет­ский Союз, то ответом на их агрессию стала бы война «малой кровью, могучим ударом, на чужой территории». Сомневаться в правильности подобных установок партийного и военного руководства в те времена было опасно.

В этих условиях представлялось целесообразным выдвижение основных ударных сил ближе к западной границе, а от Краснознаменного Балтийского флота1 требовалось обеспечить правый фланг наступающей Красной Армии. Базирование флота тоже передвигалось на запад: его базами стали хорошо оборудованные порты прибалтийских республик, а Главной базой — Таллин вместо Кронштадта.

Нападение фашистской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. флот, в отличие зот армии, встретил организованно. В первый день войны все налеты вражеской авиации на портовые города были отбиты, ни один корабль не был потоплен. Дальше дела пошли хуже. Под натиском противника 8-я армия Северо-Западного фронта откатывалась на восток, в первые недели войны немцы заняли Лиепаю и Ригу. В этой ситуации корабли КБФ, при почти полном господстве немецкой авиации в воздухе и при постоянно усиливающейся минной опасности, стягивались к Таллину.

После короткой паузы, связанной с перегруппировкой сил, 30 июля Гитлер приказал возобновить наступление на Ленинград.

Главный удар 18-я немецкая армия наносила между озером Ильмень и Нарвой с целью выхода к Ленинграду и установления непосредственной связи с финскими войсками, другой удар — по Таллину. 5 августа ее войскам удалось выйти на ближние подступы к Таллину, а спустя еще два дня — к побережью Финского залива западнее и восточнее города и тем самым блокировать его
с суши. Так началась трехнедельная оборона столицы Советской Эстонии.

Таллин обороняли части 10-го стрелкового корпуса 28-й армии, отряды морской пехоты, полк латышских и эстонских рабочих, всего 27 тысяч человек, которых поддерживали корабельная артиллерия, береговые батареи и авиация КБФ. К 10 августа продвижение противника удалось остановить, несмотря на слабость оборонительных сооружений. 14 августа оборона города была возложена на Военный Совет КБФ

20 августа немцы, подтянув свежие силы, возобновили наступление и вышли к пригородам Таллина. По времени это совпало с их прорывом к Ленинграду. Ввиду того, что 10-й СК выполнил свою задачу, сковав значительные силы немцев в районе Таллина, к тому же армейские части и флот требовались для обороны Ленинграда, 26 августа Ставка Верховного главнокомандования приняла решение перебазировать флот и гарнизон Таллина в Кронштадт и Ленинград. Это решение запоздало. 27 августа противник прорвался в Таллин, где завязались уличные бои.

28 августа началась эвакуация. Корабли КБФ, торговые, пассажирские и вспомогательные суда вышли с таллинского рейда и взяли курс на Кронштадт. Это перебазирование вошло в историю Великой Отечественной войны под названием «Таллинского перехода».

Нельзя сказать, что в советские времена августовская трагедия на Балтике замалчивалась. Однако о таллинской эпопее было написано крайне мало. Даже в фундаментальных научных исследованиях обороне столицы Советской Эстонии и Таллинскому переходу уделялось, как правило, несколько строк, в лучшем случае абзацев, причем в общем контексте обороны Ленинграда. Основной упор в описании перехода делался на доблесть моряков-балтийцев и на сохранении боевого ядра КБФ. Правда, в последнее время вышли трилогия
И. Бунича «Балтийская трагедия», в которой достаточно подробно, объективно и точно воссоздана картина обороны Таллина и прорыва кораблей КБФ в Кронштадт, и исследования ряда других авторов.

О последних днях обороны Таллина, об обстановке во время Таллинского перехода говорят также документы 3-го отдела КБФ, большинство из которых до недавнего времени находилось на секретном хранении в Центральном архиве ФСБ России. Эти документы дают возможность взглянуть глазами очевидцев на обстоятельства обороны Таллина, перехода по плотно заминированному Балтийскому морю, а также на то, что происходило на некоторых кораблях во время перехода, словом, лучше представить картину событий на таллинском участке Северо-Западного фронта в августе 1941 г.

Документы эти можно достаточно четко разделить на три группы;

К первой группе относятся агентурные донесения, составленные по «горячим следам», через несколько дней после прибытия кораблей из Таллина в Кронштадтскую военно-морскую базу, когда люди почувствовали себя в относительной безопасности, когда шок от пережитых впечатлений в некоторой степени прошел и можно было проанализировать происшедшее и воссоздать его сравнительно объективную картину.

Эти донесения составлялись агентами органов госбезопасности. Как представляется, к этой же группе можно отнести документы, написанные другими участниками Таллинского перехода, которые направили в 3-й отдел КБФ свои соображения о том, что произошло на Балтике 28—29 августа 1941 г.

Все эти лица являлись специалистами в той или иной военно-учетной специальности, свое дело знали и потому имели возможность профессионально указать на ошибки, допущенные командованием КБФ в ходе организации подготовки и проведения перехода. Общее их мнение таково, что командование КБФ организовало переход бездарно, непродуманно и это привело к громадным потерям в личном составе и кораблях.

Вторая группа представлена отчетами, докладными записками и другими подобного рода документами, написанными сотрудниками органов госбезопасности, участвовавшими в переходе из Таллина в Кронштадт. Документы, составленные чекистами, причем не обязательно моряками по профессии, рисуют столь же трагическую картину, правда, упор сделан в основном не на описании организационных промахов и технических недочетов, а на «человеческий фактор». В документах можно найти примеры как героизма и самопожертвования, так и трусости, малодушия, характерные для сверхстрессовых ситуаций.

Наконец третью группу составили выписки из судовых журналов кораблей, участвовавших в переходе. Как правило, эти выписки охватывают период от 28 до 29 или 30 августа, т. е. с момента отхода корабля от пристани в Таллине до прибытия его в Кронштадт.

Ценность такого рода документов состоит в том, что весь маршрут этого перехода можно проследить буквально по минутам и воссоздать картину того, что происходило на каждом конкретном корабле во время перехода. Впрочем, полагаться на хронометрическую точность этих записей было бы, на наш взгляд, опрометчиво. Не стоит требовать от вахтенного начальника, чтобы он, посмотрев на часы, сделал точную очередную запись в тот момент, когда видел, что на его корабль пикировал ревущий «юнкерс», что рядом уходил под воду переполненный людьми транспорт, подорвавшийся на мине, когда он слышал крики и мольбы о помощи тонущих людей.

Оценка, данная непосредственными участниками тех событий, зачастую расходится с официальной точкой зрения. При анализе этих документов следует обязательно учитывать то обстоятельство, что они написаны в первые дни после перехода, когда порой брала верх не объективная оценка случившегося, а чувства и эмоции. Отсюда — резкая критика армейского и флотского руководства, виновного, по мнению участников прорыва, в безобразной организации перехода и в гибели многих тысяч людей.

О чем же говорят вновь вводимые в научный оборот документы?

В агентурном донесении, направленном в 3-й отдел КБФ 31 августа 1941 г. и названном «Первая сводка о переходе КБФ из Таллина в Кронштадт», в обобщенном виде показаны обстановка последних дней обороны Таллина, эвакуация, переход, подведены его предварительные итоги и дан анализ причин катастрофы. На этот документ мы неоднократно будем ссылаться в дальнейшем.

В частности, в нем говорится, что 22 августа 1941 г. был перехвачен подписанный 17 августа приказ Гитлера, требовавший уничтожения всего КБФ на минно-артиллерийской позиции в районе средней части Финского залива. Эта задача возлагалась на береговые батареи, торпедные катера, подводные лодки и авиацию. Несмотря на такое предупреждение, сколь-нибудь серьезного противодействия мероприятиям врага организовано не было: действия против его береговых батарей не проводились, кое-какие попытки траления мин в фарватере оказывались бессмысленными, так как после этого фарватер никем не охранялся и немцы снова ставили мины. Очень остро сказывалось почти полное господство противника в воздухе.

В самом Таллине штабы и другие флотские учреждения были перегружены ненужными подразделениями, например, финотделом, множеством лишних сотрудников. «Слонялось без дела (так в тексте донесения) большое число политработников», которых только перед самым концом обороны послали на фронт. В город за несколько дней до ухода флота было вызвано еще много командиров и других сотрудников, до машинисток включительно. В дни обороны корабли в большинстве своем совершали рейсы из Таллина в Кронштадт и обратно сравнительно благополучно, то есть имелась возможность заблаговременно разгрузить Главную базу от ненужных людей и учреждений.

В агентурном донесении от 1 сентября 1941 г., озаглавленном «Сводка о таллинских операциях», говорится о том, что для защиты города строилось несколько оборонительных линий, но к началу боевых операций ни одна из них не была готова. Кроме того, возводили их без учета опыта предыдущих боев. На эстонском участке фронта танки были явлением редким, однако позиции оборудовались с упором на капитальную противотанковую оборону: возводились надолбы, рылись рвы, на что уходило много средств, времени и сил.

В то же время строительство простых и дешевых блиндажей, защищавших от минометного огня, который широко использовали немцы, совершенно игнорировалось. Пехота, расстреливаемая минометами, несла большие потери и отходила. «В день отхода выяснилось, что у нас тоже было около 50 минометов, но они лежали в арсенале, — писал автор донесения. — За несколько часов до отхода 15 шт[ук] было выдано нашей части, но использовать их не удалось, так как <к> нам поступили только мины, а минометы с машиной от арсенала куда-то угнал комендант города».

Как видно из докладной записки начальника 3-го отдела КБФ дивизионного комиссара Лебедева, которую он направил на имя наркома ВМФ адмирала Кузнецова, первую оборонительную линию протяженностью 180 километров начали возводить в 30 километрах от города. Местные власти, несмотря на нажим, оказываемый на них, мобилизовали население крайне медленно, в первые дни на оборонные работы выходило от 1,5 до 4 тысяч человек. Когда пришло сообщение о том, что 10-й СК уйдет на восток, на соединение с 8-й армией, эти работы и вовсе прекратились. Главным рубежом обороны стала оборонительная линия в 10 километрах от Таллина, возведенная под руководством инженера КБФ Кузьмина.

На сухопутный фронт перебрасывался личный состав кораблей и батарей береговой обороны, для вооружения сильно потрепанного в предыдущих боях 10-го СК было собрано 27 пулеметов, готовились минометы на заводе «Арсенал», строились бронепоезда (их на обороне было три).

Судя по имеющимся в нашем распоряжении документам, недостатка в во­оружении и боеприпасах гарнизон Таллина не испытывал. Напротив, во многих документах отмечается шквальный огонь всех калибров.

В непобедимость вермахта защитники Таллина не верили уже в августе 1941 г., т. е. задолго до разгрома немцев под Москвой. Например, гитлеровцы несколько раз прорывали линию обороны и окружали передовые зенитные батареи, однако достаточно было послать подкрепление в 50—60 человек, снятых с островов или дальних батарей, оставляя их при сокращенном расчете, чтобы враг отступал. «Противник действовал осмотрительно и, вместе с тем, при активном отпоре, трусливо, — сообщалось в агентурном донесении от
1 сентября 1941 г. — Он был бит в районе 105, 106 и 794 батарей. Можно было нам держаться долгое время. Корабельные резервы, да и береговые полностью не были использованы. Ясно одно, что если бы тот народ, который оказался утопленным, был выведен на линию обороны, да если бы он себе в течение
1—2 ночей сделал бы блиндажи, Таллин надолго бы остался в наших руках».

Кроме того, наступательного духа наша пехота летом 1941 г. еще не имела. Отмечались неоднократные случаи, когда противник, сметаемый огнем корабельной артиллерии и береговых батарей, откатывался на 10 километров и более, но этот успех никто и не думал закреплять.10 Когда немцы усиливали нажим, командование сворачивало штабы и уводило их в тыл. От этого терялась связь, а для частей являлось своеобразным сигналом отхода.

1 сентября 1941 г. командир 10-го зенитно-артиллерийского дивизиона старший лейтенант Котов довел до сведения Особого отдела КБФ11 свои личные соображения относительно обороны Таллина, обстоятельств эвакуации и прорыва в Кронштадт. Он писал: «Твердой организующей руки в обороне Г[лавной] Б[азы] не было. Мощные огневые средства, морская и зенитная артиллерия не были полностью использованы, а зачастую последние бездействовали вследствие отсутствия связи и взаимодействия между различными родами войск и особенно командованием армейских и арт[иллерийских] частей. <…> Отсутствие связи и взаимодействия приводило к обстрелу своих войск. Разведка работала скверно».

В двадцатых числах августа немцы перешли в решительное наступление на Таллин. За три дня боев 10-й СК потерял 6 тысяч человек из 18 тысяч, т. е. треть личного состава. Части полковника Костикова и капитана Пастернака попали в окружение и вышли из расчета обороны. 16-я стрелковая дивизия откатывалась к Таллину, и только требование 3-го отдела КБФ к комдиву полковнику Бородулину привести части в порядок и занять покинутые рубежи — или он будет расстрелян — заставило его вернуться на позиции.

Как было сказано выше, в связи с общим ухудшением обстановки на Северо-Западном фронте Ставка Верховного главнокомандования приняла решение эвакуировать флот и гарнизон из Таллина в Кронштадт и Ленинград. Штабы 10-го СК и КБФ разработали план эвакуации, одобренный Военным Советом фронта. Основная идея заключалась в сковывании немцев на рубеже обороны до ночи, усиленном огне артиллерии в момент посадки личного состава на корабли при сдерживании противника частями прикрытия.

Оборудование кораблей для вывоза личного состава, техники, боеприпасов и снаряжения началось только 27 августа, когда в Таллине уже шли уличные бои. Агентурное донесение от 31 августа 1941 г. показывает, как, например, происходила погрузка людей и грузов на транспортное судно «Балхаш».

Известие о погрузке госпиталя было получено в ночь на 28 августа и явилось для всех полной неожиданностью. Сама погрузка проходила крайне неорганизованно, без единого начальника, поэтому каждый грузил, что хотел: велосипеды, сундуки, чемоданы и даже пиво. Личный состав (около 4 тысяч человек) занял всю верхнюю палубу, причем так плотно, что не было возможности сидеть. Когда во время перехода возникла необходимость вести огонь по противнику, из-за тесноты получили ранения 9 человек, двое из которых скончались. Эти ранения люди получили в результате «дружеского огня».

Крайне неорганизованно осуществлялся вывод людей с позиций для посадки на корабли. Начальник 6-го отделения 3-го отдела КБФ старший политрук Карпов 30 августа 1941 г. докладывал своему руководству, что в результате непродуманных маршрутов отхода, отсутствия «маяков» и указателей большое количество военнослужащих направлялось в Беккеровскую гавань, где транспортов уже не было. Сам Карпов направлял отдельные группы бойцов в Минную гавань, где проходила посадка, и с последней группой поднялся на борт спасательного судна «Нептун», приписанного к ЭПРОНу.14 Кстати, в Таллине 6-е отделение 3-го отдела КБФ насчитывало 14 человек, на борт «Нептуна» взошло четверо, в Кронштадт прибыло только двое. Судьба остальных сотрудников отделения по рапорту Карпова не прослеживается.

О просчетах в организации погрузки личного состава свидетельствует и агентурное донесение от 31 августа 1941 г.: «Посадка на корабли в Таллине была не организована, беспланова и настолько поспешна, что сейчас крайне трудно установить не только число и размещение отступавших по кораблям и погибших, но и убедиться в том, что из Таллина и островов эвакуированы все. Многие командиры не отрицают, а утверждают, что довольно значительная часть людей, особенно занятых баррикадными боями, осталась в Таллине»16. Более того, в первые дни после прибытия в Кронштадт отсутствовала даже точная цифра кораблей, вышедших из Таллина: одни командиры называли 163, другие — 190 единиц.

Непродуманность эвакуации приводила к тому, что приходилось бросать боевую технику и автотранспорт. Так, когда возникла необходимость эвакуировать личный состав и материальную часть 3-го и 4-го зенитных полков ПВО Главной базы КБФ, отличившихся в обороне Таллина, для погрузки подали не баржи, а транспорты, которые из-за мелководья не могли подойти к пристани ближе 1000—1500 метров. Поэтому почти всю материальную часть пришлось или уничтожить, или бросить. Из-за большой волны шлюпки за личным составом долго не приходили, хотя час отправления давно прошел. Уже оформилась мысль о создании партизанского отряда, но тут выручил катер, который всех перевез за 3—4 часа, благо «немец прошляпил» (так в тексте донесения) и дал возможность благополучно погрузиться.

Хаос, царивший во время эвакуации, подтверждает и командир 10-го зенитно-артиллерийского дивизиона старший лейтенант Котов, чьи личные соображения, адресованные в 3-й отдел КБФ, мы уже цитировали. Например, забытая группа бойцов во главе с лейтенантом Лопаевым вплоть до 28 августа сдерживала натиск противника и ушла с позиций только тогда, когда стало известно, что все соседи и начальники ушли. Сам Котов получил приказ сосредоточить свой личный состав и материальную часть сначала на пристани Вимси, потом в Беккеровской гавани. Котов доставил матчасть дивизиона в Беккеровскую гавань, «но грузить не было на что. Хозяина не было. Огромные толпы красноармейцев, краснофлотцев и командиров подвергались панике. Начальников не было. Большие толпы направились на прорывы (из разговоров мне известно, что многие из них вернулись, увидя транспорт на Купеческой пристани). Материальная часть орудий, приборов, автотранспорт, лошади и многое другое ценное имущество в огромном количестве осталось на пристани. Из разговоров известно, что часть л[ичного] с[остава] также осталась не погруженными».

Возникшая в результате неразберихи паника, отсутствие твердого руководства эвакуацией приводили к тому, что на пристанях метались, не видя выхода, вооруженные толпы красноармейцев и краснофлотцев. Здесь же стихийно формировались отряды, которые под началом командиров-«самозванцев» уходили в Ленинград по сухопутью. Одну такую громадную толпу, направлявшуюся неизвестно под чьим командованием в центр города для прорыва в Ленинград, увидел ранним утром 28 августа начальник 4-го отделения 3-го отдела КБФ батальонный комиссар Горшков. Можно посмотреть по карте, где Ленинград и где Таллин, и станет ясно, могли ли эти толпы дойти до цели.

Итак, погрузить на корабли удалось далеко не всех бойцов и командиров, не говоря уже о материальной части, которую пришлось уничтожить или бросить.

Пока шла погрузка, крейсер «Киров», два лидера и шесть новых эсминцев вели непрерывный артиллерийский огонь, поражая огневые точки противника и мешая ему накапливать силы на подступах к городу.

Имеющиеся в нашем распоряжении материалы не позволяют воссоздать полную картину августовской трагедии на Балтике. В то же время основные обстоятельства перехода прослеживаются достаточно четко. Мнение уцелевших участников сходится в одном: переход кораблей из Таллина в Кронштадт был организован бездарно, если не сказать преступно. Еще раз оговоримся, что документы составлялись в первые дни после перехода, когда шок от пережитых потрясений еще не прошел.

Помимо недостатков, имевших место в ходе подготовки и проведения эвакуации, документы позволяют выделить основные ошибки, допущенные командованием КБФ и приведшие к катастрофическим последствиям.

В соответствии с разработанным ордером корабли должны были следовать из Таллина в Кронштадт четырьмя (в некоторых документах — тремя) караванами. Каждый караван имел в охранении катера «МО», торпедные катера, сторожевые корабли и тральщики.

Флот, уходящий из Таллина, включал в себя боевые корабли (крейсер «Киров», эсминцы, сторожевики, тральщики, подводные лодки, катера-охотники и др.) и множество судов гражданского назначения: пассажирские теплоходы, ледоколы, буксиры, танкеры и пр., наскоро приспособленные под транспорты. Две эти группы кораблей резко отличались скоростью хода, вооружением, противоминной защитой, что сказалось практически сразу по выходе в море.

В голове караванов должны были пойти тральщики, за ними транспорты, переполненные бойцами таллинского гарнизона, беженцами и техникой, и последними — боевые корабли, прикрывавшие отход. Высший командный состав КБФ находился в основном на крейсере «Киров».

После получения сигнала об отходе началось одновременное движение всех караванов. Для занятия своих мест согласно ордеру суда 1-го и 2-го караванов вынуждены были сойти с основного фарватера и обогнать медленно двигавшиеся транспорты.

Флот начал покидать таллинский рейд днем 28 августа 1941 г., хотя погрузка людей, боеприпасов и материальной части была в основном завершена еще утром. В первую половину дня в Таллине стояла пасмурная погода, мешавшая действиям вражеской авиации, которая, напомним, безраздельно господствовала в воздухе. Кроме того, имелась возможность в светлое время суток форсировать район сплошных минных полей (Юминда-Нина) и еще засветло достичь острова Гогланд, который находился в наших руках.

Первые несколько часов похода прошли относительно спокойно, но затем начался настоящий ад.

Тральщики, шедшие впереди, подсекали мины, которые или взрывались в тралах, выводя их из строя, или всплывали на поверхность. В последнем случае их полагалось расстреливать, а это делалось далеко не всегда. Полоса, протраленная тральщиками, оказалась узкой. Отмечено много случаев, когда корабль, отвернув от одной мины, подрывался на другой и в считанные минуты шел ко дну. Более быстроходные боевые корабли, обгоняя транспорты и тральщики, выходили на непротраленные места и погибали.

Так, например, дивизион старых эсминцев по приказанию командира отряда контр-адмирала Ралля с целью обгона транспортов повернул влево и пошел по непротраленной полосе. Помощник командира тральщика № 44 лейтенант Духно по мегафону предупредил адмирала, что его корабли идут по минному полю и могут подорваться, однако последние, развив скорость до 16 узлов, продолжали движение. Вскоре старые эсминцы «Калинин», «Володарский» и «Артем» один за другим подорвались на минах и затонули.

Когда небо прояснилось, в действие вступила вражеская авиация.

Если боевые корабли, имевшие зенитные установки, встречали «юнкерсы» плотным заградительным огнем, который мешал, по крайней мере, прицельному бомбометанию, то гражданские суда могли противопоставить налетам лишь стрельбу из легкого стрелкового оружия. Получая сильнейшие повреждения от бомб и мин, почти беззащитные транспорты один за другим уходили под воду.

Первые советские истребители участники прорыва увидели только на следующий день, уже на подходе к Кронштадту, что дало им основание мрачно иронизировать: «Мы шли от Таллина до Кронштадта под прикрытием немецких пикировщиков».

По общему мнению уцелевших участников перехода, ситуация вышла из-под контроля командования КБФ буквально с первых часов после выхода с таллинского рейда. Каждый корабль фактически предоставлялся на волю капитана, команды и пассажиров, и на некоторых судах возобладал принцип «спасайся, кто может». К чести большинства других командиров следует сказать, что они даже в тех нечеловеческих условиях сумели организовать противовоздушную и противоминную оборону, борьбу за живучесть кораблей, спасение людей.

Имели место случаи, когда командиры кораблей отказывались принимать на борт людей с тонущих судов, объясняя это тем, что их корабли перегружены, и начинали оказывать помощь только под угрозой применения оружия или тогда, когда по ним открывали предупредительный огонь.

На одном и том же корабле можно было видеть примеры трусости и героизма.

Уже упоминавшийся эсминец «Калинин», получивший несколько пробоин в корпусе, несколько часов держался на плаву, медленно погружаясь в море. Первыми тонущий корабль, вопреки уставам, традициям, элементарным требованиям флотской этики, покинули его командир капитан 3-го ранга Стасов и военком батальонный комиссар Шишов. Стасов, отойдя на шлюпке на 100—150 метров от борта и, видимо, почувствовав себя в безопасности, начал кричать: «Помощник, спасай людей!» Шишов «как воды в рот набрал» (так в тексте рапорта). Видимо, военком находился в полнейшем ступоре от происходящего. В это же время помощник командира капитан-лейтенант Руссин, воентехник Юрченко, старший лейтенант Миронов, начальник службы снабжения Чеклуев оставались на обреченном корабле до последнего, выносили раненых, помогали находить средства спасения и показывали пассажирам, как ими пользоваться. Они сошли в воду вместе с оставшимся личным составом.

После попадания авиабомбы в транспорт «Казахстан» и возникновения пожара находившийся на корабле генерал-майор Зашихин не только не принял никаких мер к организации тушения пожара и пресечению начавшейся паники, но сошел на первый подошедший к борту катер и ушел от транспорта. Вслед ему неслись выкрики красноармейцев и краснофлотцев: «Открыть огонь по уходящему на катере Зашихину!» Опомнившись, люди начали таскать касками(!) из-за борта воду и потушили пожар. «Казахстан» своим ходом пришел
в Кронштадт.

Упомянутые выше агентурные донесения, рапорты, докладные и служебные записки составлены с эмоциональностью, не характерной для такого рода документов. Тем более эмоциональность не характерна для судовых журналов. Их сухие, официальные строки зримо показывают, через какой кошмар пришлось пройти участникам Таллинского перехода. Вот что записано, например, в вахтенном журнале эсминца «Суровый» за 28 августа 1941 г.:

«18.20. Впереди по курсу подорвался большой транспорт, наполненный людьми.

18.22. Подорвавшийся транспорт вместе с людьми ушел под воду.

18.25. Впереди по курсу подорвался транспорт с людьми.

18.30. Подорвавшийся транспорт с людьми ушел под воду».27

Итого — за 10 минут уходят под воду два транспорта, «наполненных людьми». Подобные записи встречаются едва ли не в каждом судовом журнале.

Вечерняя темнота снизила воздушную опасность, зато многократно возросла опасность минная. Продолжаю цитирование вахтенного журнала эсминца «Суровый»:

«19.30. Впереди по курсу подорвался какой-то корабль буксирного типа.

20.25. Впереди по курсу взорвалась большая подлодка.

20.26. Рассеялся дым, и впереди на месте подлодки была ровная поверхность моря.

20.35. Впереди крейсера «Киров» появился колоссальный столб огня и дыма.

20.40. Сзади, в районе, где примерно должна находиться «Верония», появился колоссальный столб огня и дыма.

20.50. Справа, обгоняя, шел какой-то небольшой транспорт. Взрыв — черный дым.

20.51. Черный дым рассеялся, транспорта не оказалось.

22.10. Прямо по носу подорвался транспорт.

22.58. Справа по борту подорвался транспорт на мине.

23.24. Подорвался какой-то корабль».

Названия погибших кораблей в вахтенном журнале «Сурового» отсутствуют. В то же время по нашим документам можно составить картину гибели некоторых конкретных судов.

Например, транспорт «Верония», имевший на борту значительную часть управления 10-го стрелкового корпуса, а также бойцов и командиров различных частей гарнизона, около 12 часов дня 28 августа покинул таллинский рейд и взял курс на Ленинград. Вначале плавание проходило относительно спокойно, налеты отдельных вражеских самолетов отбивались зенитным огнем транспортов и кораблей охранения. Так продолжалось до вечера, когда «Юнкерс-88» сбросил на «Веронию» серию бомб, одна из которых разорвалась рядом с бортом корабля и повредила машинное отделение. «Верония» потеряла ход. От выпущенных паров, окутавших транспорт, на корабле началась паника, многие бросились в море. Вскоре, однако, выяснилось, что «Верония» может самостоятельно держаться на плаву. Паника улеглась, оставшиеся на борту занялись спасением находившихся в воде. Поднять на борт удалось не всех, в частности, утонул прокурор 10-го стрелкового корпуса Старостин. Спасательное судно «Сатурн», на котором находилось около 800 человек, взяло «Веронию» на буксир, но, пройдя несколько кабельтовых, подорвалось на мине. Люди с «Сатурна» перешли частью на «Веронию», частью на какой-то буксир. Этот буксир, нагруженный до предела, вскоре сам был торпедирован и моментально пошел ко дну. Из 800 человек, находившихся на борту «Сатурна», спаслось лишь незначительное количество.

Приблизительно в 22 часа «Верония» подорвалась еще раз (по другим сведениям была торпедирована) и в течение 1—2 минут пошла ко дну. Очевидец гибели транспорта заместитель начальника Особого отдела 10-го стрелкового корпуса лейтенант госбезопасности Доронин писал: «Во время потопления на «Веронии» были слышны многочисленные револьверные выстрелы». Судя по всему, люди кончали жизнь самоубийством, не желая живыми уходить в морскую пучину. Картину гибели этого транспорта видел и другой сотрудник органов госбезопасности, начальник 6-го отделения 3-го отдела КБФ старший политрук Карпов, о котором упоминалось выше. Его рассказ расходится с предыдущим лишь в частностях.

Из-за резко возросшей минной опасности многие корабли ночью встали на якорь. Плавающие мины пытались отталкивать шестами. В то же время некоторые суда продолжали движение и гибли на минах.

События той ночи, в частности, отражены в вахтенном журнале лидера «Минск», который считался одним из лучших боевых кораблей КБФ.

В 21.40 в параване «Минска» взорвалась мина. Корабль дал течь, команда начала борьбу за его живучесть. В 22.15 к нему подошел миноносец «Скорый», чтобы взять на буксир, но через 15 минут он, подорвавшись на мине, переломился пополам и еще через 15 минут затонул. Спущенные с «Минска» шлюпки смогли спасти только 44 человека. В 22.45 лидер стал на якорь, так как тральщики ушли. Борьба за его живучесть продолжалась всю ночь.

В 6.20 29 августа 1941 г. «Минск» двинулся дальше следом за тральщиком «Гак» и лидером «Ленинград». В 6.52 вахтенный начальник «Минска» зафиксировал первый за этот день налет вражеской авиации. С той минуты и до 10.03, т. е. за 3 часа с небольшим, немцы произвели в общей сложности 7 налетов на караван. В 10.35 на «Минске», видимо, вздохнули с облегчением, увидев два наших самолета-разведчика. В 11.20 в вахтенном журнале появилась запись: «Нас сопровождают истребители» (первые за два дня). В 17.16 «Минск» пришвартовался у стенки Усть-Рогатки.

Столь же часто воздушные налеты фиксировались в вахтенных журналах других уцелевших судов.

Психическое напряжение людей, ежесекундно ожидавших смерти если не от бомбы, то от мины, достигало наивысшего предела. Если командиры, многие из которых впоследствии стали героями Великой Отечественной войны, теряли голову в той обстановке, то чего уж говорить о рядовых бойцах. Например, на спасательном судне «Нептун» некоторые красноармейцы предлагали избрать ревком (!) и потребовать от командира немедленно направиться к берегу, хотя бы даже чужому, и высадить людей.

Впрочем, и достигнув своего берега, люди и корабли продолжали погибать. Так, уполномоченный 3-го отделения 3-го отдела КБФ Ламброзо, совершивший на танкере № 12 переход из Таллина до острова Гогланд, 31 августа докладывал своему руководству о неразберихе, царившей в момент разгрузки. С берега дали распоряжение высадить бойцов, на шлюпках переправилось человек 150—200. В этот момент к танкеру на катере подошел капитан 2-го ранга Черный и, угрожая оружием, приказал капитану отойти от острова и следовать в Кронштадт. Закончилось тем, что танкер, отойдя от Гогланда на 8—10 километров, попал под бомбежку и затонул.

30 августа на Гогланде начали погрузку высадившихся накануне людей для дальнейшего движения в Кронштадт. Все происходило при хорошей видимости, и самолеты противника подвергли ожесточенной бомбардировке гавань и транспорты. Были новые жертвы. «Эту работу можно было сделать с наступлением темноты, но командование острова и до этого не додумалось», — сообщал своему начальнику уполномоченный 3-го отдела ОВРа37 политрук Корытько.

В ночь с 29-го на 30 августа 1941 г. головные корабли КБФ прибыли в Кронштадт. На основании опросов некоторых командиров 3-й отдел КБФ располагал информацией (по состоянию на 31 августа), что в Таллинском переходе погибли почти со всем личным составом 5 эсминцев, 2 сторожевика,
1 подлодка, 10—12 транспортов. Другие командиры считали, что из Таллина вышло около 30 транспортов с личным составом армии и флота и все они погибли.

В декабре 1941 г. начальник 3-го отдела КБФ дивизионный комиссар Лебедев направил наркому ВМФ СССР адмиралу Кузнецову две докладные записки: «О боевых действиях Краснознаменного Балтийского флота» и «Об отходе Краснознаменного Балтийского флота и частей 10 СК из Таллина в Кронштадт 28—29 августа 1941 г.», в которых дал анализ августовских событий на Балтике. В документах имеются цифры потерь: потоплено 12 боевых кораблей, еще 3 требуют докового ремонта, погибло 19 вспомогательных судов и транспортов, еще 4, будучи поврежденными, выбросились на берег о. Гогланд. Людские потери он определил более чем в 6 тысяч человек, включая команды погибших кораблей (в других документах названа цифра 1044 и даже 15 тысяч погибших). Точная цифра, по-видимому, никогда не будет установлена, никакого учета эвакуируемых, тем более поименных списков, насколько можно судить по документам, никто не вел. По данным на 2 сентября 1941 г. было спасено 14 800 человек.

Основными причинами столь высоких потерь в личном составе и кораблях Лебедев считал следующие. Во-первых, командование КБФ, зная о наличии у противника сильной минно-артиллерийской позиции в районе Юминда-Нина, не приняло надлежащих активных контрмер к уничтожению таковой. Во-вторых, не был заранее проработан вопрос о четкой организации спасения людей, обеспечения их спасательными средствами. В-третьих, практически отсутствовала поддержка караванов с воздуха.

В «Таллинском переходе» погибли, не сумев нанести существенного вреда противнику, тысячи бойцов и командиров 10-го стрелкового корпуса, не желавших сдаваться в плен, получивших бесценный боевой опыт в боях за столицу Советской Эстонии, а также сотни моряков-балтийцев, т. е. воинов, которые могли бы значительно усилить оборону Ленинграда.

Защитники Таллина вплоть до последнего дня не считали свое дело проигранным. Их настроение хорошо отразил начальник штаба 3-го полка ПВО Главной базы КБФ майор Миролюбов: «Насколько храбро зенитчики дрались, защищая Таллин, настолько бесславно большинство их погибло в водах Балтики, не принеся врагу никакого урона. Таллин предателями был сдан, т<ак> к<ак> отдельные зен[итные] батареи по 3 дня сдерживали его (противника. — И. И.) продвижение на Таллин, подавляя минометы и в упор расстреливая живую силу, и если батарея оказывалась в окружении, т<ак> к<ак> пехота покидала свои рубежи, то достаточно было бросить группу бойцов в 30—40 человек, и немцы позорно откатывались назад, а если бы бросить в наступление всех утопленных балтийцев с брошенной артиллерией, то противнику был бы нанесен сокрушительный удар в спину».

Масштабы балтийской трагедии 1941 г. некоторые участники Таллинского перехода сравнивали с цусимской катастрофой 1905 г. Вину за гибель многих тысяч людей и десятков кораблей едва ли не единодушно они возлагали на командование КБФ, считая, что «такой ужасной и позорной катастрофы русский флот не знал за всю свою историю», «такой кошмар можно пережить только раз в жизни», «мы увлекались трескучей фразой, лозунгами, воспитывали излишнюю самоуверенность, а воевать не учились, не умеем и не в состоянии», «Балтфлот с личным составом потоплен предателями». Не укладывалось в голове, как противник, имевший в Финском заливе силы, гораздо меньше наших, смог учинить такой разгром. По их мнению, эти силы он использовал грамотно, а мы — безобразно. Вспоминали масштабные репрессии и «чистки» 1920—1930-х гг., в результате которых выдвигались бездарные и беспринципные люди.

Таковы были характерные настроения участников Таллинского перехода, царившие в первые дни после их прибытия в Кронштадт.

По материалом ФСБ России.

Приближается 28 августа – очередная трагическая дата в истории русского-советского флота. В этот день, в 1941 г. наш флот оставил вмб Таллин и начал переход в Крондштадт и Ленинград.
Поводом для того чтобы вспомнить об этой дате стала статья А.Н. Соколова РАСХОДНЫЙ МАТЕРИАЛ ФЛОТА МИНОНОСЦЫ СССР И РОССИИ (http://coollib.com/b/293198/read)
Автор этой статьи, мимоходом, с высоты своего «величия» (наверное его мама говорила ему маленькому, что он у нее самый умный, и г.Соколов вероятно до сих пор в это наивно верит прим.) небрежно выдает «на гора»: «За время войны на репутации нашего флота легли два несмываемых пятна. Первое - это «Таллинский переход», когда командующий Балтийским флотом осенью 1941 г. при эвакуации Таллина загнал караван с огромным количеством людей, оборудования, вооружения и боеприпасов на минные поля, бросил их на растерзание немецкой авиации, уведя боевые корабли в Кронштадт.
Второе - это когда в 1942 г. командующий Черноморским флотом отказался эвакуировать героических защитников Севастополя, отдав их в руки немцев, так как они остались практически без боеприпасов и продовольствия. И еще большей мерзостью было то, что подводными лодками был вывезен командный состав обороняющихся.
А ведь Трибуц и Октябрьский ходят у нас в героях. Вся грудь в орденах. В их честь названы корабли. А ведь на их совести десятки тысяч опытных бойцов, которые ох как пригодились бы для последующих боев, для передачи боевого опыта массе новобранцев, которых миллионами укладывали на полях сражений».
Вот так вот не больше не меньше – никому не ведомый Соколов А.Н. одним махом двух адмиралов на чистую воду вывел.
Ну, что ж коль скоро такое мнение имеет место быть давайте разберемся во всем этом. Возможно г. Соколов действительно прав?
Сегодня мы поговорим о Таллинском переходе, о действиях Черноморского флота речь пойдет в другой статье.

Таллинский переход, что это? - Череда ошибок и неверных решений командования КБФ приведших к большим человеческим жертвам и гибели большого количества кораблей или это неотвратимые трагические обстоятельства соответствующие сложившейся на время перехода обстановке.
Вот, что говорили по этому поводу участники тех событий:
«Такой ужасной и позорной катастрофы»,- вспоминал один из участников перехода флаг-минер отряда минной обороны Гончаренко,- русский флот не знал за всю свою историю. Такой кошмар можно пережить только раз в жизни».
«Еще один участник перехода Командир дивизиона ОВРа ГБ КБФ (Охрана Водного Района Главная База Краснознаменного Балтийского Флота) капитан-лейтенант Капралов писал: «Гибель транспортов и большого количества людей - результат неорганизованности, результат бегства, так как вооруженные корабли ушли вперед, оставив транспорты на произвол. Имелась возможность послать хотя бы три истребителя, которые не дали бы бомбардировать транспорты, но этого сделано не было, и авиация противника безнаказанно транспорты разбомбила, где погибли тысячи людей».
Споры не утихают по сей день и в основном высказывания в печатных изданиях, и выложенные в Интернете относятся к первой части вопроса, приведу некоторые выдержки из статей посвященных Таллинскому переходу.

«Несмотря на наличие в руководящих документах указаний об обязательном обвеховании кромок тральной полосы при форсировании заграждений, этот простой тактический прием, позволявший проводимым кораблям удерживаться в тральной полосе, в плане перехода не предусматривался, хотя запасы вех имелись на острове Аэгна. Для обвехования очищенных от мин фарватеров могли быть использованы катера-тральщики, шедшие без тралов. После этого конвои могли ночью форсировать по тральной полосе Юминдское минное поле и к утру выйти к острову Гогланд, т. е. войти в зону деятельности нашей истребительной авиации. Это значительно уменьшило бы потери от ударов с воздуха».

«На прибрежных аэродромах было сосредоточено большое количество немецких самолетов, которые в течение перехода вели прицельный обстрел кораблей. А советская истребительная авиация, потерявшая свои аэродромы в Эстонии, была перебазирована под Ленинград. Таким образом, советские корабли остались без прикрытия с воздуха. Советские самолеты имели ограниченный радиус действия, но по своим техническим параметрам могли покрыть расстояние Ленинград-Таллин. Причина отсутствия авиационного прикрытия снова кроется в трусости командования. Выходить в море без авиаприкрытия в такой ситуации было равносильно самоубийству.
Из-за промедления при эвакуации гарнизона Таллина противник успел блокировать позиции кораблей Балфлота, перегородив узкий залив между Коткой и мысом Юминданина. Советским командованием был выбран в Финском заливе только один фарватер - центральный. Выбор был основан только на том, что гигант крейсер «Киров» не мог пойти по фарватеру, имеющему меньший резерв глубины. Но почему для других кораблей не был предложен другой путь - остается загадкой. Было очевидным, что обеспечение защитой флота, растянувшегося на километры по Финскому заливу, невозможно. Вся операция, на самом деле, как оказалось, состоит в защите крейсера «Киров», потеря которого грозила адмиралу Трибуцу трибуналом. На прикрытие крейсера были брошены и без того малочисленные тральщики и эсминцы».

«Командование КБФ знало, что противник заградил минами район между островами Кери и Вайндло, но мало что сделало для определения границ минного поля и уничтожения его. К тому же, оно переоценило опасность, грозящую флоту на переходе со стороны вражеских надводных и подводных сил... Если бы границы минного заграждения были определены, то выяснилось бы, что, проложив маршрут перехода на опасном участке всего на 7-10 миль севернее, можно было резко уменьшить потери от подрыва на минах, а угроза торпедных катеров, подводных лодок и береговых батарей от этого значительно не возросла».

И так можно подвести итоги всех высказываний, это:
1) Командование Таллинской ВМБ не организовало предварительного траления для определения границ минного поля и уничтожения его.
2) Не было обвехования границ протраленной полосы.
3) Выбор фарватера был основан только на том, что гигант крейсер «Киров» не мог пойти по фарватеру, имеющему меньший резерв глубины, из-за него не был выбран другой менее опасный фарватер.
4) Не было организовано авиационное прикрытие кораблей во время перехода.
5) Гибель транспортов и большого количества людей - результат неорганизованности, результат бегства, так как вооруженные корабли ушли вперед, оставив транспорты на произвол.

Почему не было организовано контрольное траление, задавая этот вопрос, уважаемый автор видимо забыл, что уже шла война и кто бы позволил нашим тральщикам производить такое траление, их если бы и не утопили сразу же то, во всяком случае, вынудили быстро вернутся на базу. А протраленную ими полосу еще гуще завалили минами. Здесь также можно согласится с адмиралом Трибуцом, в том, что такое тралении могло показать противнику выбранный фарватер для перехода.
В качестве доказательства приведу следующий факт: после закрытия южного фарватера конвои из Кронштадта в Таллин, как уже было отмечено выше, шли по центральному фарватеру (т.е. по тому фарватеру по которому чуть позже пошли конвои из Таллина) естественно они шли за тралами базовых или катерных тральщиков, таким образом к моменту эвакуации по середине немецкого заграждения должен бы быть проложен протраленный фарватер. Но как показали последующие события такого не произошло. Это говорит о том, что немцы тщательно следили за нашими конвоями, наносили по ним удары и, «заботливо» засыпали новыми минами пройденный ими маршрут.
К тому же имевшиеся в наличии десять базовых тральщиков в августе были заняты встречей в море и проводкой из базы и обратно подводных лодок; они же доставляли горючее и бомбы на о. Сарема для минно-торпедной авиации, наносившей удары по Берлину.

Почему не было проведено обвехования границ протраленной полосы, как известно штормовая погода не позволила произвести даже небольшого предварительного траления перед выходом, корабли и суда шли непосредственно за тралами при сильном ветре сносящий суда за пределы узкой протраленной полосы на которой плавали подсеченные тралами мины, в таких условия обвехование вряд ли могло как то улучшить ситуацию, тем более, что с наступлением темноты, при сильном волнении моря, вехи никто бы не увидел.

Причины выбора фарватера. По мнению автора данной статьи исходя из имевшейся на тот момент ситуации и сведений которыми располагало командование флотом выбранный фарватер был наименее безопасен (!). Внимательный читатель может сейчас меня упрекнуть в не точности, ведь выбранный фарватер как оказалось был наиболее минаопасен. Но давайте разберемся, какое минное поле наиболее опасное - которое неизвестно. А если знаешь где мины (после закрытия Южного фарватера 12 августа 1941 г движение судов шло по центральному фарватеру т.е. по тому фарватеру по которому пошел караван судов 28 августа) и располагаешь средствами для разминирования то такое минное заграждение особой опасности не представляет, если вспомнить начало перехода когда конвои соблюдали строй, плавающие мины вовремя расстреливались, случаев подрыва не было, нервозность (а вместе с ней подрывы на минах) возникла когда начались налеты фашистских самолетов. Тральщики от взрывов мин теряли тралы и подрывались сами. Для замены трала требовалось около двух часов. Судам приходилось останавливаться, или идти по узкой протраленной полосе, а в это время их бомбили немецкие бомбардировщики, сильный ветер сносил стоящие суда за пределы протраленной полосы вызывая подрывы. Плавающие мины расстреливать не успевали и на них тоже подрывались суда. Все это настолько накалило ситуацию, что не обратив внимания на то, что проводимые корабли подорвались, пять обеспечивающих базовых тральщиков ушли, оставив отряд прикрытия без сил противоминного охранения. Попытки по радио вернуть их не увенчались успехом. Большое количество плавающих мин заставило командира отряда контр-адмирала Ю. А. Пантелеева встать на якорь. В дальнейшем к нему вернулся лишь один БТЩ «Гак» (командир старший лейтенант С. В. Панков) и т.д..
Многие авторы считаю, что можно было пойти Южным фарватером подавляя артиллерийским огнем немецкую батарею на м. Юминда. Здесь необходимо вспомнить, что по-этому поводу говорил Трибуц: «12 августа Военный Совет Северо-Западного направления приказал этот фарватер закрыть, а взамен изыскать и оборудовать новый, вне досягаемости береговой артиллерии противника. Может быть, мы виноваты в том, что не убедили главнокомандующего войсками в нецелесообразности закрытия южного фарватера. Но тут необходимо учитывать два обстоятельства. Во-первых, мы не знали, из чего исходит главком, издавая свой приказ. Не подтащил ли противник к Кунде береговую артиллерию настолько сильную, что она не пропустила бы ни одного нашего судна? Мы могли думать все что угодно; штаб же направления располагал более достоверными сведениями. Во-вторых, у военных людей, да еще в военное время, не особенно-то принято доказывать вышестоящему военному органу, прав он или не прав, приказ есть приказ, его нужно выполнять. К этому можно добавить, что и обстановка была не та, когда можно опротестовывать решения... Таким образом, оставался единственный путь - главный фарватер по центру залива».

Один из авторов в статье «Таллинский переход» восклицает: «Видя неком-петентность командования, несколько судов, вопреки приказу, пошли через южный фарватер залива, благополучно достигли Кронштадта и тем самым спасли людей». Действительно несколько судов после форсирования минной позиции прошли Южным фарватером. Одним из них был «Ленинградсовет», капитан Н.Н. Амелько, привожу несколько строк из его воспоминаний: «Подошли к южной оконечности острова Гогланд - там маяк и сигнально-наблюдательный пост. Семафором запросили: «Каким фарватером прошла эскадра с крейсером «Киров?» Ответа не получили. Дело в том, что врученная калька при выходе из Таллинна показывала путь северным фарватером! Но на гогландском плесе тоже была минная позиция. Я решил идти южным фарватером, очень узким проливом, называемым Хайлода. У Кургальского мыса корабли ходили редко и часто садились на мель (Сложность перехода этим маршрутом заключалась в том, что кораблям требовалось пройти извилистый пролив между рифами Хайлода и Кургальский, наиболее узкая часть которого составляла не более 1 каб. (185 м) прим). Но я хорошо знал этот проход и уже в вечерних сумерках благополучно его прошел и вышел в Лужескую губу».
Без лоцмана Южным фарватером мог пройти только опытный капитан уже не однократно ходивший по нему, все остальные суда идя сложным незнакомым фарватером рисковали стать на мель. Но вернемся опять к воспоминаниям Н.Н.Амелько - «Увидели проблески навигационного буя. После совещания со штурманами предположили, что это буй Демонстейнской банки. Чтобы убедиться в этом, спустили командирский катер и отправили к бую штурмана корабля Альберта Кирша. Он осторожно подошел к нему и вернулся на корабль, подтвердив наше предположение. Впереди справа увидели пожар на берегу, где была база торпедных катеров Пейпия. Таким образом определили свое место и пошли к маяку Шепелев, где необходимо было пройти точно по фарватеру, так как на этом участке все водное пространство перекрыто противолодочными сетками, на которых подвешены взрывные устройства».
Т.е. мало того, что Южный фарватер изобиловал мелями но и был вдобавок перекрыт противолодочными сетями. Идти таким фарватером без лоцмана так же опасно как идти по минной позиции.
Что касается высказывания: «Вся операция, на самом деле, как оказалось, состоит в защите крейсера «Киров», потеря которого грозила адмиралу Трибуцу трибуналом. На прикрытие крейсера были брошены и без того малочисленные тральщики и эсминцы». Оно говорит лишь о том, что автор высказывания не знаком с планом перехода по которому боевые корабли делились на три отряда: главные силы, отряд прикрытия и арьергард и если отряд главных сил где находился крейсер «Киров» проводили 5 БТЩ то и отряд прикрытия также вели 5 БТЩ. Эсминцев было в отряде главных сил 4, в отряде прикрытия 2, в арьергарде 3. Таким образом заявления, что «На прикрытие крейсера были брошены и без того малочисленные тральщики и эсминцы» не имеют под собой ни каких оснований.
Почему не было воздушного прикрытия перехода. После войны адмирал В. Ф. Трибуц вспоминал: «Командующий флотской авиацией генерал М. И. Самохин получил от меня строгий приказ сосредоточить на этом аэродроме максимум истребителей. Случилось, однако, так, что под давлением фашистских войск наши части вынуждены были отступить на правый берег реки Луги, оставив Кургальский п-ов неприкрытым; истребители пришлось срочно перебазировать с Липово на восток в район Петергофа, откуда они уже ничем не могли нам помочь; у них не хватало теперь радиуса действия. Форсировать созданную противником минно-артиллерийскую позицию по всей глубине пришлось без истребительного прикрытия». И так на первый взгляд все яснее ясного «…они уже ничем не могли нам помочь; у них не хватало теперь радиуса действия». Но давайте посмотрим технические характеристики находившихся на вооружении КБФ истребителей.

И-16 тип 20 И-153 Чайка МиГ-3
Мощность двигателя, л. с, 750 800 1200
Размах крыла, м 9,0 10,20
верхнего 10,0
нижнего 7,5
Длина самолета, м 6,7 6,18 8,25
Взлетный вес, кг 1716 1765 3350
Максимальная скорость, км/ч
у земли 382 366 505
на высоте 427 426 640
Практическая дальность, км 650 740 1250
Потолок, м 8470 11000 12000
Скороподъемность м/сек 850 910 877
Вооружение четыре 7.62-мм пулемета ШКАС четыре 7.62-мм пулемета ШКАС (2500 патронов) один 12.7-мм пулемет УБС, два 7.62-мм пулемета ШКАС

Необходимо обратить внимание на скорость км/ч и дальность полета км. Расстояние от Таллина до Кронштадта которое должные пройти конвои 321 км., Хотя истребители и могли долететь до Таллина но вести барражирование над конвоями не могли т.е. они не могли в первый день перехода (28 августа) реально прикрывать конвои. Исходя из того, что начальная скорость конвоев была 9 уз (16 км/ч) к утру 29 августа (с учетом времени стоянки) они предположительно прошли расстояние в 150 км, вычитаем это расстояние из общей протяженности маршрута (321 км) получаем 171 км. Чтобы преодолеть это расстояние истребителю И-16 необходимо 25 мин, вернуться на аэродром еще 25 мин, прибавим 10 минутный аварийный резерв и того один час, для определения продолжительности полета ч/мин произведем небольшие расчеты: 1) максимальную скорость км/ч поделим на количество минут в часе, узнаем скорость полета в минуту: 427:60=7,1 км/мин. 2) Практическую дальность км делим на скорость полета в минуту: 650:7.1=90 мин. Мы нашли время нахождения в воздухе 1 час 30 мин. Таким образом реально истребители, без дополнительных баков могли, находится над конвоями учитывая изношенность материальной части и повышенный расход горючего на максимальной скорости 15-20 мин, при правильной организации полетов это позволяло осуществлять непрерывное воздушное прикрытие начиная с раннего утра 29 августа.
К тому же при желании можно было оборудовать И-16 дополнительными топливными баками.
А МиГ-3 и без дополнительных баков мог находиться над конвоями около 40 мин.
Действительно 29 августа для прикрытия конвоев были выделены самолеты. В 06.31 над главными силами появились два МБР-2. Затем над главными силами до самого прихода в Кронштадт барражировали истребители. Однако над конвоями наши истребители в течении дня появились только однажды, около 15.40, у о. Гогланд в районе движения КОН-2 и КОН-3, не вступив при этом в бой с немецкими самолетами. Бои наших истребителей с бомбардировщиками противника происходили лишь вечером с 18.10 до 20.20 29.08, причем только над отрядом ЭМ и СКР и КОН-1, когда до Кронштадта оставалось несколько десятков миль пути. Всего за 29.08 истребительная авиация совершила на прикрытие прорывающихся кораблей 122 самолета-вылета.
Можно сделать следующий вывод: по тактико-техническим характеристикам наши истребители были в состоянии прикрыть транспортные суды в течении всего дня 29 августа. Несмотря на это прикрытие транспортов не осуществлялось. Это можно объяснить только наличием приказа о первоочередном охранении отряда главных сил. Этот вывод подтверждается тем. что вылеты на прикрытие транспортных судов начали осуществляться после прихода отряда главных сил в Кронштадт.
Вот как объясняется отсутствие истребительного прикрытия конвоев в статье «Прорыв флота из Таллина в Кронштадт», профессора, доктора исторических наук, капитана 1 ранга В.И. Ачкасова «… в ответ на эту просьбу Военный совет Северо-Западного направления 28 августа отдал распоряжение на время перехода переподчинить командующему ВВС флота всю морскую авиацию, ранее переданную сухопутным войскам… Но осуществить эти мероприятия не представилось возможным: флот уже вышел в море».
Все было бы ясно и понятно если бы командующему ВВС Балтийского флота подчинили морскую авиацию находящуюся например на Дальнем Востоке. Ну где ж ей успеть то, с Дальнего Востока, флот уже вышел в море. Но здесь речь идет о самолетах которые базируются под Петергофом какая им разница куда лететь, на Запад, на сухопутный фронт или на Северо-Запад, на прикрытии перехода. Заправь самолеты под завязку и укажи новое направление полета…

Гибель транспортов и большого количества людей - результат бегства, вооруженных кораблей. Действительно боевые корабли бросили транспортные суда наполненные людьми на произвол судьбы, почему это произошло? Конечно на первый взгляд этот поступок равноценен трусливому бегству, но это не так, к сожалению на войне существует своя жестокая логика и шкала ценностей, и жизни сотен и тысяч людей по этой шкале имеют наименьшую ценность. В своих воспо¬минаниях Трибуц пишет, что после форсирования минного заграждения флота по существу уже не было «В отряде глав¬ных сил, кроме крейсера «Киров», в исправном состоянии оставался единствен¬ный миноносец - «Сметливый». В составе отряда прикрытия исправен был лишь лидер «Ленинград». Эсминец «Суровый» сопровождал подорвавшийся «Славный»; «Свирепый» вел на буксире «Гордого». Мы не могли выделить ни одного корабля для зенитного прикрытия транспортов». В начале перехода в составе конвоев было два лидера и десять эсминцев во время перехода 28 августа на минах погибло пять эсминцев два получили тяжелые повреждения и их пришлось еще двум эсминцам сопровождать и вести на буксире, лидер «Минск» в результате подрыва на мине хотя и не потерял ход, но получил серьезные повреждения, у него в результате взрыва мины все навигационные приборы вышли из строя, и его сопровождал подошедший к нему рано утром 29 августа «Ленинград». Головным шел «Ленинград», в кильватер ему «Минск» таким образом реально могли оказать прикрытие только лидер «Ленинград» и один эсминец. Более ста транспортов и мелких судов растянуты на 15 миль (27 км). Суда второго конвоя вообще идут в стороне от главных сил. В такой ситуации два сохранивших боеспособность корабля вряд ли смогли, организовать надежное противовоздушное прикрытие, а вероятность того, что они сами бесполезно погибнут под бомбами почти стопроцентная, и тут не будем забывать, что эти корабли нужны были в Ленинграде, и они в дальнейшем возлагаемые на них надежды полностью оправдали, своим огнем отомстили за всех погибших в этом переходе. Таким образом автор этой статьи считает, что в той ситуации Трибуц стоял перед выбором либо под бомбами погибнут и тихоходные транспорты и привязанные к ним крупные боевые суда которые мало чем могли им помочь, либо благодаря высокой скорости хода можно было спасти оставшиеся на плаву боевые корабли (спасти хоть что-то) увести их из под удара, и он принял тяжелое но правильное решение. Внимательный читатель здесь может возразить но ведь добрались до Кронштадта 23 траспортных судна могли также дойти и боевые корабли, отвечу на это – не дошли бы, из 23 трех транспортов пришло крупных только два, остальные это небольшие суда. Они проскочили за счет крупных транспортов которые фашисты топили в первую очередь и если бы боевые корабли остались с ними их ждала бы та же участь.

В Таллинском переходе было все и ошибки командования и трагическое стечение обстоятельств, сейчас легко делать критические выводы сидя в теплом кресле с чашкой ароматного кофе, когда жизни ничего не угрожает и не нужно под грохот разрывов мин и бомб принимать решения от которых зависят тысячи других людей. А если бы вам уважаемые критики пришлось оказаться на месте командования КБФ какие решения приняли бы вы? У вас не было бы тех сведений почерпнутых в Интернете, которыми вы оперируете сейчас, а был только приказ о закрытии Южного фарватера и приказ о срочной эвакуации, а впереди неспокойное море, немецкие и финские торпедные катера, подводные лодки, огонь береговых батарей, сплошные много километровые минные заграждения, и бомбардировщики. На вас ложится груз ответственности за боевые корабли и тысячи людей, а из необходимых ста тральщиков для проводки конвоев всего 47, по каким-то причинам нет воздушного прикрытия (не смотря на ваши радиограммы), и надеяться не на кого… Ну как господа критики есть свежие идеи… то-то и оно.

Наша молодость была не длинной,
И покрылась ранней сединой.
Нашу молодость рвало на минах,
Заливало таллинской волной...
(О.Бергольц)
Предисловие.

По воспоминаниям Аванесовой (Кузьминой) Александры Васильевны, участницы Великой Отечественной войны, с 1940года до окончания войны проработавшей в госпиталях Таллинна и Ленинграда медицинской сестрой, награжденной Орденом Великой Отечественной войны, медалями « За боевые заслуги» и «За оборону Ленинграда». Это один из ее рассказов о Таллиннском переходе 1941 года, непосредственной участницей которого она была.

Не все сегодня знают, что же это такое Таллиннский переход, поэтому разрешите немного рассказать об этом историческом событии.

Одной из самых малоизвестных и малоизученных страниц Великой Отечественной войны является так называемый «Таллиннский переход». Речь идет о прорыве 28–29 августа 1941 года из Таллинна в Кронштадт основных сил Балтийского флота и сухопутных войск, которые обороняли эстонскую столицу. В Военной энциклопедии об этом переходе только упоминается. К концу августа немцы вынудили защитников Таллинна отойти на самый последний рубеж обороны. Уже начинались упорные уличные бои, когда Ставка Верховного командования приняла решение перебазировать флот и части 10-го стрелкового корпуса, которые защищали город, в Кронштадт и Ленинград. 27 августа немцы уже ворвались в город, а 28-го началась эвакуация наших сил.
«Такой ужасной и позорной катастрофы»,- вспоминал один из участников перехода флаг-минер отряда минной обороны Гончаренко,- русский флот не знал за всю свою историю. Такой кошмар можно пережить только раз в жизни». Еще один участник перехода Командир дивизиона ОВРа ГБ КБФ капитан-лейтенант Капралов писал: «Гибель транспортов и большого количества людей - результат неорганизованности, результат бегства, так как вооруженные корабли ушли вперед, оставив транспорты на произвол. Имелась возможность послать хотя бы три истребителя, которые не дали бы бомбардировать транспорты, но этого сделано не было, и авиация противника безнаказанно транспорты разбомбила, где погибли тысячи людей».

В предчувствии того, что уходить из Таллинна все равно придется, 24 и 25 августа из города отправляют два транспорта с ранеными, поскольку с ними сложилась катастрофическая ситуация.Таллинн хоть и являлся Главной базой флота и столичным городом, но поток раненых буквально захлестнул все медицинские учреждения: не хватало ни персонала, ни медикаментов, ни мест. Поэтому вывоз раненых являлся одной из самых актуальных проблем. До 23 июля их, главным образом из армейских частей, эвакуировали по железной дороге. 27 июля противник занял железнодорожную станцию Тапа и, таким образом, перерезал единственную магистраль на Ленинград. Теперь оставался только водный путь.

К этому времени в распоряжении Балтийского флота имелся лишь один санитарный транспорт «А. Жданов», который был оборудован для перевозки 700 раненых. Также для перевозки раненых соответствовали требованиям теплоходы «В. Молотов» и «Сибирь», которые с этой целью вызвали в Таллинн. Остальные транспорты, назначенные для вывоза раненых, представляли собой товарно-пассажирские суда, в срочном порядке очень примитивно оборудованные по указаниям отдела воинских перевозок.

Сам процесс эвакуации испытывал большие трудности из-за нехватки медицинского имущества и медперсонала, который не возвращался вновь в базу после перехода в Ленинград. Первую партию раненых отправили 11 и 12 августа на судах «В. Молотов» и «Аурания», а затем 18 августа еще 890 человек на транспорте «Сибирь». Правда, не все места на этих судах занимали раненые и больные. Перевозились женщины и дети, в основном семьи офицеров. Так, на «Сибири» находилось, кроме 900 раненых, 400 гражданских лиц. Безусловно, отправка семей военнослужащих в Ленинград самым благоприятным образом сказалась на состоянии офицеров. Однако в Таллинне на 23 августа оставалось еще более 5500 раненых.

*** *** *** *** ***
Как в кино повторного фильма проплывают передо мной различные эпизоды, свидетелем или участником которых я была, возникают фигуры и лица командиров и товарищей - живых, хотя большинство из них уже ушли из жизни.

1940 год. Мы с подружками учимся в техническом училище при Петродворцовом часовом заводе. Нас учат как обтачивать камни, как их шлифовать, пилить, сверлить, а ведь корунд он очень твердый, неподдающийся…, очень сложно, но мне нравится ощущать себя свободным человеком. У меня теперь будет специальность!
Но в воздухе уже пахнет войной. И мы вместе с рабочими специальностями приобретаем еще и военные специальности санинструкторов, а также нас учат стрелять, обороняться, тренируют как курсанток военных училищ.

Наконец-то мы работаем на заводе. Я обтачиваю камни, мне доверили трудный и ответственный участок. На меня уже обратил внимание мастер, и скоро мне дадут более ответственную работу. Мне все это очень нравится. А, кроме того, я за это получаю полноценную зарплату, смогу теперь помогать своей семье. Да, действительно меня заметили, но перевели в другой цех распредом работ. Я сама стала планировать необходимую работу для других. Была еще самым младшим распредом, но в мыслях я уже видела себя старшим распределителем работ. Мне нравилось ходить по цеху и давать задания. Я уже была на ступеньку выше всех своих подружек. И вдруг мне сказали, чтобы я пришла в Комитет комсомола.

Я побежала туда, а сердечко готово было выпрыгнуть из груди: что-то они мне скажут, наверное, будут хвалить за работу. Я натянулась вся как струна, прихорошилась и стала ждать своей очереди, так как там я была не одна.
А в Комитете комсомола мне сказали, что я направляюсь как комсомолка на работу в госпиталь в качестве хирургической сестры. Я стала говорить, что я же ничего не умею. На что мне секретарь ответил:
- Тебя учили в училище, там ты будешь не одна. На сборы сутки. С собой взять зимнюю и летнюю одежду, одеяло и подушку. Сбор в 9.00.
Нас привезли в Таллинн. Проинструктировали как себя вести: не разговаривать между собой по-русски, если увидим кого-то в гражданской одежде, из госпиталя не выходить, ни с кем не общаться. Меня определили на работу в Военно-морской госпиталь. Работы никакой не было, раненых не было, иногда привозили с кораблей военных с мелкими ушибами и ранками. Мы готовили перевязочный материал, заготавливали тампоны. В общем, шла спокойная и размеренная жизнь.

И вдруг как гром среди ясного неба, хотя мы все время ждали этого, нам сказали, что началась война.

Итак, начался новый этап моей жизни. Шел уже июль 1941 года. В городе еще продолжалась обычная жизнь и по утрам из наших окон было видно как люди струйками растекались по узеньким извилистым улочкам Таллинна, спеша на службу, в магазины, на встречи с друзьями, и даже на пляже еще спокойно загорали отдыхающие. Но на душе все равно было очень тревожно. Уже приближалось к нам совсем близко грозное железное дыхание войны. По-прежнему на столах стояла сирень, кругом была сытая и спокойная жизнь, чем-то напоминающая курорт, и если бы не тревожные известия в газетах и по радио, то и не скажешь, что где-то там бомбят Киев, Москву, Ленинград. Все время думаю о доме: как там мама, отец. Сводки очень тревожные, они вызывают одновременно гнев и ярость:
- Сволочи! Они еще ответят за это! Мы заставим их так же плакать и переживать!
Из дома никаких известий нет. Почта не работает. Москву уже бомбят фашисты третий раз.

Вот и до нас донеслись звуки войны: прорвавшись к рейду и кораблям, фашистские самолеты стали бросать бомбы. И теперь мы уже не только слышали, но и сами видели войну. Война, как нам казалось тогда, подбиралась к Таллинну незаметно. Как ядовитая змеюка, она подползала крадучись, чтобы смертельно и безжалостно ужалить. К середине августа уже стало привычным слышать днем и ночью раскаты корабельной артиллерии, которая вела огонь по противнику. Мы видели взрывы вражеских снарядов, видели столбы белой воды, которые, казалось, поднимаются прямо к небу. И очень скоро враг был уже у древних стен Таллинна. Город стал суровый и неприветливый: учреждения уже перестали работать, закрылись магазинчики, на улицах появились баррикады, были видны пожары, в воздухе стоял запах гари, который не исчезал даже ночью. Таллинн был как огромный факел: горели склады и цистерны с бензином, этот факел, наверное, было видно и в Финляндии…

Война, война…, она изменила все: сразу же появились раненые, стало не хватать подготовленных тампонов и перевязочных материалов, все кружилось и вертелось, времени ни на что не оставалось. Работали практически сутками с небольшим перерывом на сон, а немцы все подступали и подступали, все ближе и ближе к Таллинну. Каждый день нам сообщали, что враг уже где-то рядом с нами, и каждый день это расстояние сокращалось на несколько десятков километров. И вот 25 августа к вечеру уже стало известно, что немцы перешли в атаку уже в прибрежной части Таллинна. Начался обстрел из артиллерии и тяжелых минометов рейда и причалов порта. И настал момент, когда город уже был полностью окружен немцами, которых отшвыривали только мощные калибры артиллерии кораблей, скопившихся на рейде.

И так, он наступил этот день, 25 августа в 1941года, который перевернул не только мою жизнь. В этот день началась подготовка к переходу основной части кораблей Балтийского флота из Таллинна в Кронштадт и Ленинград, получивший впоследствии название "Таллиннский переход". В ходе этой операции людские потери советского флота, гражданских моряков, красноармейцев и эвакуируемых из Эстонии во время Таллиннского перехода более чем вдвое превысили потери Русского флота в Цусимском сражении.

Нам объявили вечером 25 августа 1941года, что начинается погрузка раненых на транспорт, который пойдет в Кронштадт. Пароход назывался «КАЛПАКС» (KALPAKS), и он шел под номером ВТ-524 в конвое №1. Он носил имя полковника- латыша Оскара Петровича Калпакса (1882-1919).С самого начала Великой Отечественной войны все действовавшие суда стали именоваться военными транспортами под соответствующими номерами, а поэтому наш пароход назывался просто транспорт № 524.

Началась погрузка, все завертелось, закружилось, забурлило. Нужно было всех раненых устроить на транспорт так, чтобы было всем удобно добраться до Кронштадта. На транспорте были устроены временные полати в 2 яруса, поэтому мы, девчонки, старались тяжелораненых уложить на нижнюю полку, а легкораненых, и тех, кто хоть как-то мог передвигаться, устроить на 2-ой ярус. Только к 17 часам 27 августа была завершена посадка людей и погрузка оружия и снаряжения на боевые корабли и транспорты. Нам приказали двигаться, но двигались мы как-то странно, все ходили и ходили в гавани по кругу. Когда раненые спрашивали у нас: виден ли уже Кронштадт, то мы отвечали, что уже виден. Некоторые раненые выбирались на палубу и видели, что мы еще находимся в Купеческой гавани, рассказывали другим…, и тогда наступала наша очередь успокаивать раненых. Перевязочных материалов не хватало, да и чем можно было помочь в море, если мы готовились к тому, что сразу же привезем раненых в обустроенные госпиталя на берегу. Мы кормили раненых кашей, растягивая наш запас на несколько дней. По норме на нашем транспорте необходимо было разместить всего 700 человек, но погрузили более тысячи человек, да еще поднимали с моря, с тех транспортов, которые попали в бомбежку. Все были на своих местах, а мы все ждали и ждали, когда же подойдет крейсер «Киров».

И только около 15 часов 28 августа вся эскадра двинулась на Кронштадт. Впереди и сзади нашего транспорта, казалось, что вплоть до горизонта, шли и шли наши корабли и боевые и транспортные. Транспорты медленно все выползали и выползали из гавани, а крейсер «Киров» и еще несколько миноносцев, все еще оставались на рейде и отстреливались из своих орудий по вражеским батареям. У морских ворот в Каботажной гавани еще высилась громада старого минного заградителя «Амур». Мы часто до войны бегали в гавань смотреть на этого красавца.

Удивительно, но увиденное и пережитое в жестокое время 1941 года, во всех подробностях запечатлелось в памяти. Не нужно даже настраиваться на определенную волну: как только подумаешь о войне, так и встает перед глазами: и горящий Таллинн, и столбы дыма, и отплывающие из гавани корабли и транспорты, и вой снарядов, и разрывы бомб на воде.

Память уже слабеет. Не помню зачастую даже какой была погода вчера, могу забыть что ела сегодня на завтрак, но навечно помню имена боевых подруг и друзей, места, где шли сражения и тех, погибших в той войне.

На нашем транспорте народу было очень много, более тысячи человек. Яблоку даже упасть было некуда. Суда были загружены до предела. Ночью пошел дождь, и налетели самолеты. А мы работали и работали: перевязывали, кормили, успокаивали. На весь транспорт нас было всего двое: я и еще одна медсестра, которая кормила раненых.

Среди наших эвакуируемых на транспорте оказался один раненый по фамилии Гусев, который уже тонул в Балтийском море и был спасен нашим экипажем. Его голое тело прикрывали только чьи-то старые порванные брюки и шинель. Он почему-то сразу проникся ко мне уважением. С утра налетели вражеские самолеты и стали нас бомбить. Когда было ясно, что нам осталось жить на судне считанные минуты,и уже нельзя спасти раненых и больных, Гусев потащил меня на верхнюю палубу.На моих глазах политрук растрелял какого-то военного, который попытался посеять панику среди раненых.Когда мы с ним поднимались по лесенке, раздался сильный удар, и из рубки полыхнул огонь. Оттуда же поднялся человек, который держался за живот, и представлял собой страшную картину. Я сразу же ринулась бежать к нему на помощь, но мой сопровождающий резко схватил меня за руку:
-Шурочка, ты ничем уже не поможешь. Тебе нужно прыгать в воду и сразу как можно дальше отплывать от транспорта. Поняла? Как можно дальше отплывай от транспорта.
- Нет. Нет, я не могу. Я боюсь. А как же Вы?

Ответа не последовало, а я полетела за борт. Он так сильно меня толкнул, что я действительно оказалась в воде на каком-то расстоянии от транспорта. С бортов посыпались люди. Они все прыгали и прыгали, а я отплывала все дальше и дальше от транспорта, который накренился и уже наполовину ушел в воду. Я кричала и кричала:
- Мамочка, спаси меня! Я тону, помогите…
Но вокруг была только холодная балтийская вода. На мне был резиновый спасательный жилет, но надуть я его не могла, а только все кричала и кричала. И вдруг рядом раздался молодой, но повелительный женский возглас:
- Перестань кричать, береги силы, никто тебе не поможет, только совсем растратишь все оставшиеся силенки.
Я перестала кричать и увидела молодую женщину из соседнего армейского госпиталя.
Она сказала:
-Держись за меня, за жилет, передохни.
На ней был одет капковый спасательный жилет. Я сразу же ухватилась за ее жилет, и инстинктивно перестала кричать и передохнула.

Я выросла на Правом берегу Невы. Из нашего дома как раз была видна церковь на другом берегу Невы, которая стоит сейчас на пригорке в Ям-Ижоре. Наш дом был выстроен у самой воды, и деревья из нашего сада склоняли свои головы прямо к воде. Мы рано весной уже начинали купаться в Неве, хотя вода была очень холодная. Братья вытаскивали из Невы «топляки», это такие бревна, которые плыли по реке в период ледохода ранней весной. Часто и я им помогала, оказываясь неоднократно в холодной невской воде, вынужденно принимая холодные ванны. Да и просто купаться с ребятами мы начинали очень рано: как только чуть пригреет солнышко, мы уже бежим к Неве и плаваем наперегонки. Это-то, наверное, и спасло меня в холодной балтийской купели 1941 года.

А немцы все бомбили и бомбили… Я устремила взгляд на наш транспорт. Его уже не было видно над поверхностью воды, и только большая воронка из черной воды показывала, где был мой временный дом в эти несколько последних дней.
А вокруг на черной балтийской воде тут и там виднелись только головы, стоял крик, который сливался в единый стон. Тут и там слышались крики и мольбы:
- Помогите, одинокие, дайте спасательный пояс, у меня дома остались немощная жена и двое маленьких детей! Помогите, отдайте пояс, как же они без меня выживут…
Тут и там слышались стоны и барахтанье в воде, когда более сильные отбирали у слабых и раненых, изможденных долгим нахождением в холодной морской воде тех, кто не мог оказать сопротивление, спасательные жилеты… А с воздуха лился «горячий дождь пуль» из фашистских пулеметов, которые не переставая били с самолетов. Я видела весь ужас этой трагедии, видела, но не дрогнула, не спасовала. Я очень хотела жить, я хотела домой к маме. Я ощущала ее теплые руки на моих холодных негнущихся руках, а она меня все гладила и гладила, и просила только все стерпеть и выжить. А бурные воды холодной Балтики смыкались над головами моряков – героев, которые находили на морском дне свою последнюю обитель.

Моя соседка и спасительница Катя взяла командование нашим передвижением в свои руки и сказала:
- Мы должны как можно дальше отплыть от других людей, иначе нам не выжить. Мы не будем плыть к кораблям, а наоборот будем от них отплывать в море…
Мне оставалось только подчиниться, да я и не могла тогда принимать никаких решений.
А немцы все бомбили и бомбили, с наших кораблей били зенитные орудия. Под воду шли наши военные корабли и мирные суда, наши транспорты. Падая с бортов, кричали солдаты, а с тонущих и горящих кораблей били по самолетам наши зенитчики и пулеметчики. А мы все плыли и плыли в сторону от всего этого. Это было плавание в неизвестность. И доберемся ли мы теперь до Кронштадта - это бабушка надвое сказала…

Война запала в мою память на всю жизнь, и хотя она давно уже закончилась, но я помню все до мельчайших моментов, да и разве можно забыть тех людей, с которыми я вместе ходила в гости к смерти. Я всегда считала, что если с нами что-то происходит – это результат нашей деятельности, и мы этого заслуживаем. Просто так Бог не может наказать своего ребенка. У меня было такое восприятие судьбы. Да, конечно, что-то предрешено, какой-то путь, но, однако, теперь я уверена, что человек может изменить свою судьбу, перебороть все лишения.

Мне казалось, что это длится вечно: я держалась за капковый жилет своей спасительницы, отдыхала и снова плыла. Она несколько раз пыталась надуть мой спасательный жилет, но было очень холодно, ни руки, ни губы не слушались. Мы уже далеко отплыли от основной массы людей и я видела на воде только черные точки- это то тут, то там выныривали из воды головы…

Боль и холод во мне переплавились в нечто более ценное: в опыт. Именно тогда, в холодной балтийской воде, когда будущее казалось уж слишком ужасающим, чтобы я могла вглядываться в него, а прошлое казалось слишком мучительным и страшным, чтобы стоило мне вглядываться в него, в тот момент я выработала в себе способность радоваться и быть очень внимательной к настоящему. Пусть маленькому, но настоящему, сегодняшнему счастью. Теперь я чувствовала себя в относительной безопасности. Каждый миг моей жизни был уже более терпимым. Я вдыхаю и выдыхаю - это значит, что я живу, я должна жить и должна выжить. И сжав зубы, я продолжала плыть и плыть, все вперед и вперед.

Уже не различались крики и стоны, явно слышался на воде только шум удаляющихся от нас кораблей. И тут мы увидели шхуны, которые шли рядом с нами. У нас появилась надежда, что нас услышат или увидят. Но, увы, они прошли мимо, а мы настолько ослабли, что не могли не только кричать, но даже и шептать… Я видела, как часть голов на воде, вдалеке от нас, устремилась к этим эсминцам, но они только попали в водоворот, и на воде стало меньше точек. Наше спасение, которое было так близко, прошло мимо нас…

И снова наступило оцепенение: я одна, одна в море, мы никому не нужны, нам никто не поможет. Все, кто пережил морскую катастрофу, знают, что холодная купель примиряет с гибелью. После нескольких часов плавания конец кажется освобождением. Смерть наступает, когда истощаются силы, а истощение сил наступает безболезненно и сопровождается полным безразличием. Но еще на что-то надеясь, я плыла и плыла. В моем положении главное было – это двигаться. Вода, много воды, кругом до горизонта одна вода и темнота. Очень хотелось пить. Кругом была вода, а горло сводило от жажды. В какой-то момент, как будто мираж в пустыне, всплывали в памяти фонтанчики свежей холодной воды, что били у нас в цехе, где я когда-то работала в начале своей юности. Нужно думать о спасении, искать в море спасительный катер, а я почему-то думаю об этих фонтанчиках.

И вдруг в этой темноте появилась эстонская шхуна, которая медленно стала двигаться возле нас. Я собрала все оставшиеся силы и стала приближаться к ней. Со шхуны бросили тонкие канаты, за которые нужно было уцепиться, чтобы тебя втащили наверх. Я несколько раз попыталась уцепиться за них руками, но сил не было. И тогда мне бросили канат с петлей, в какой-то момент я изогнулась и влезла в эту петлю всем телом. Как у меня это получилось и сама теперь не представляю, но меня стали тащить и подняли на шхуну. Слез не было. Я лежала на палубе и молчала, радоваться спасению не было сил, эмоций тоже не было, наступил какой-то ступор. Глаза закрывались, но кругом были в основном одни мужчины, а я в море растеряла всю свою одежду и на мне осталась одна тельняшка, которая накрепко облепила мое тело. Хозяин шхуны эстонец дал мне свою рубашку. Ее с трудом натянули на меня: у меня не осталось сил даже на то, чтобы самой одеться, принесли стакан горячего чая. Всех кого вытащили из воды, теперь везли на шхуне в Кронштадт. Итак, второе мое рождение состоялось.

Когда мы прибыли в Кронштадт, то среди спасенных на этой шхуне Кати не было. Я до сих пор не знаю: спаслась она или нет.

Намного позже мы узнали, что наш пароход КАЛПАКС» (KALPAKS), ВТ-524 (Капитан - Э. Вейнберге был очень тяжело ранен) потоплен в результате 47 атак немецких бомбардировщиков. Погибло более 1100 человек, в том числе 700 раненых бойцов. Значительная часть людей, державшихся на воде после гибели судна, была расстреляна фашистскими летчиками из пулеметов, что увеличило общее число жертв. Катера подобрали из воды 70 человек, в том числе 16 членов экипажа судна. Дата и место гибели транспорта № 524 – 29 августа 1941 года, Финский залив, восточнее острова Гогланд. Корабли, они как и люди, каждый оставляет в жизни свой след. У одних он маленький, незаметный, а у других - большой и глубокий.

Эпилог.
И хотя официальные источники до сих пор продолжают утверждать, что «весь гарнизон Таллинна был организованно отведен с рубежей обороны и посажен на суда», все это было далеко не так. Отход проходил под сильнейшим огневым обстрелом противника, в большой спешке, с неоправданными потерями личного состава и военного имущества. Приблизительно так же, с огромными жертвами и потерями, проходил и вывод из Таллинна морских сил. В нем принимало участие, по данным Военной энциклопедии, 100 военных кораблей и 67 транспортных и вспомогательных судов с войсками (свыше 20 тыс. человек).

Потом мы узнали, что всего в Кронштадт прибыло 112 кораблей, 23 транспорта и вспомогательных судна. На кораблях и транспортах из Таллинна было перевезено более 18 тысяч человек. Во время Таллиннского перехода погибло 15 кораблей (5 эсминцев, 2 подлодки, 2 СКР, 3 тральщика, канонерская лодка и 2 катера), 31 транспорт и вспомогательное судно, более 15 тысяч человек.

Балтийское море, море, в котором я погибала, было и осталось для меня не символом смерти, а символом жизни, символом стремления в лучшее будущее, символом надежды.

Наше поколение уже уходит, но пока мы еще живы, и пока мы еще не ушли, наша память еще открыта для молодых. Мы помним всех своих боевых друзей и подруг, и называем их только по имени, несмотря на то, что им уже лет под девяносто.

Санкт-Петербург,
Июнь 2007 года