Глуховский интервью. Дмитрий алексеевич глуховский: интервью. Это будет прямо Маркес-Маркес

КНИГИ - КАК ДУША В КОНСЕРВАХ
Писатель Дмитрий Глуховский - о планах на бессмертие

Интерес к романам популярного писателя Дмитрия Глуховского приобретает все новые масштабы и формы. Голливудская компания MGM уже купила права на экранизацию "Метро 2033", а антиутопией "Будущее" заинтересовались в Южной Корее. Автору не приходится жаловаться на тиражи, в России они огромны, - но еще больше его вдохновляют перспективы увидеть своих героев на большом экране.

- Насколько для вас важно увидеть экранизацию своего произведения?
- Любой писатель хочет быть услышанным. Лучшее, что может произойти с ним - присуждение Нобелевской премии. Экранизация книги - на втором месте. Экранизация хороша тем, что она упрощает роман, выжимает из него главные эмоции, обертывает историю в глянцевые постеры с загорелыми лицами актеров… И делает вашу историю доступной для масс. Книга - кокосовый орех, чтобы добраться до мякоти и сока, надо расколоть скорлупу; фильм - жвачка со вкусом кокоса. Химия, фейк - но продается на каждом углу; кроме того - вы лично готовы тратить силы на скорлупу? Но благодаря фильму о книге, о писателе узнают миллионы. И что еще он скажет этим вдруг прислушавшимся к нему миллионам - зависит только от него. Экранизация это шанс, какой не всем выпадает. Я хочу, чтобы меня слышали не только в России.

Вы явно амбициозны, но при этом в обычной жизни ведете себя довольно нетипично. Избегаете медийности, отказываетесь вести популярные теле- и радоэфиры. Вам не нужна узнаваемость?
- Мелькание на экране бесполезно. Русский писатель должен быть оракулом, а не телепузиком. От него ждут истин, знания того, как устроены мир и душа. Каждое высказывание писателя должно быть законченным постулатом. Он не имеет право на мычание и междометия. Если ты появляешься у Малахова в его ежевечернем цирке уродов с титром "писатель", это еще не делает тебя писателем. Мне не нужно, чтобы люди узнавали меня в лицо на улице, я неловко себя от этого чувствую. Мне нужно, чтобы люди читали то, что я пишу - и чтобы спорили о моих романах. Я пробовал вести программы по ТВ. Быть телеведущим одним хорошо: незнакомые женщины тебе улыбаются. Другого смысла тут нет. Как только ведущий пропадает из ящика, его тут же забывают. Он жив, пока балаболит, поэтому он вынужден трещать, не затыкаясь, даже если ему нечего сказать. А я хочу, чтобы меня помнили еще какое-то время. Книги - моя душа в консервах. Я книги со своего островка в океан небытия бросаю, как письма в бутылках. Они меня переживут. Я свою личность читателям подсаживаю, прививаю. А ведущие, напомните еще раз, чем там занимаются?

- Ваши амбиции ограничиваются литературной деятельностью?
- Литературная деятельность - не ограничение амбиций. В ней нет пределов. В ней приходится состязаться с классиками - с титанами, с гениями. Как мое "Будущее" смотрится на фоне Хаксли и Замятина, Брэдбери и Оруэлла? Это отчаянная борьба - и обреченная. Но я не написал ни одной книги, за которую мне было бы сейчас стыдно. "Метро 2033" было моим школьным романом, фактически. И на тот момент я не мог сделать лучше. "Сумерки" забрали у меня все, что скопилось во мне к тому моменту: силы, опыт, понимание жизни, владение языком. "Рассказы о Родине" тоже были новой ступенью. Теперь - "Будущее". Это не значит, что книга совершенна или даже просто хороша. Это значит - я сделал все, что мог.

- Настолько, что, оказывается, над вашими книгами девушки плачут...
- И сорокалетние мужчины. Мне тут некоторые исповедовались, что не могли сдержать слез в финальных сценах романа "Будущее".

- Сорокалетние мужчины - существа ранимые.
- Нужно только знать, в какую точку бить. Удивительно, но мужчин пронимает то, что связано с грудными младенцами. Как-то между пластинами их брони проникает, между ребрами - и прямо в сердце.

- Вы, с одной стороны, оберегаете свою личную жизнь, но при этом очень откровенны в своих текстах.
- Пускай телепузики торгуют своей личной жизнью. Бедняг можно понять: они ничего не создают, и им приходится продавать себя самих. Чем драматичней исповедь телепузика в "Семи днях", тем выше его ставка на корпоративе. Я не хочу, чтобы вся страна лезла ко мне под одеяло. Но я тоже ощущаю потребность в исповеди. Певицы раздеваются на обложках, писатели - под обложками. Я не религиозный человек, и мне не хватает такой кабинки, в которую можно прийти, чтобы рассказать зарешеченному пастору о своих грехах, мечтах и страхах. И я притворяюсь героем своих книг и исповедуюсь своему читателю. Признаться, в этом есть эксгибиционистское удовольствие, только ты не догола раздеваешься, а до мяса. Надо правду говорить. Надо стараться правду говорить хотя бы.

- Почему вам это необходимо?
- У меня не получается носить маски. Я от масок очень скоро устаю, они мне натирают. Я искренне завидую Пелевину, который как надел на себя двадцать лет назад карнавальную маску, так и не снимал ее ни разу. И другим авторам, которым удается создавать себе придуманный имидж, напяливать его и всю жизнь в нем ходить.

- А как вам кажется, читателю важна искренность автора?
- Несомненно. Фальшивка, выдумка - просто не задевают за живое.

В романе "Сумерки" мой герой по ночам во снах выгуливает собаку, которая была у него когда-то и умерла - но во снах она к нему возвращается и просится на прогулку. Это моя личная история. Это у меня была собака, и до сих пор, спустя много лет после ее смерти, мне часто снится, как я гуляю с ней. И эта короткое, на полстраницы, отступление, которое к сюжету книги никакого отношения не имеет, цепляет иных людей сильнее, чем весь остальной роман. Читатель идет в книгу за переживаниями, за эмоциями. Фальшь и общие места не цепляют и не запоминаются. А коммерческая литература вся собрана из фальши.

- Почему?
- Когда авторы выдают по книге в полгода, они вынуждены оперировать шаблонами. Им просто не хватает жизненного опыта на достоверные эмоциональные описания. Джеку Лондону было достаточно пережитого, чтобы написать несколько книг, а Варламу Шаламову всего его чудовищного опыта хватило на книгу рассказов. Но коммерческие авторы не идут в мир, они сидят дома и тасуют шаблоны, которые подбирают в чужих произведениях. Их книги - конструктор; вроде что-то новое, а все составлено из старых деталек.

- А что важно для вас?
- В 17 лет я хотел написать умную вещь. В 25 лет я хотел написать умную и красивую вещь. В 30 я хотел написать умную и спорную вещь. В 34 я понял, что абсолютное большинство читателей не интересуется ни твоими философствованиями, ни твоими стилистическими изысками. Они хотят чувствовать, переживать. Мы все сидим на эмоциях, как на наркотиках, и постоянно ищем, где бы ширнуться. Из ста читателей все сто способны получить удовольствие от эмоциональных приключений героя. Только десять оценят язык и метафорику. И всего один поймет, что текст сплетен из цитат классиков.

- Мне кажется, большинство идут в театр и кино ради развлечения. И книги читают ради того же самого.
- Комедии Рязанова и фильмы Захарова - на все времена. Они вечные, по сути. Они правдивы, в них есть эмоция, есть искра жизни. А иронические детективы сгниют вперед своих создательниц. Развлечение - это для однократного употребления. Использовал и выбросил. Ну а дальше - кто какие задачи перед собой ставит. Кому-то нужно на хлеб себе заработать. А я бессмертия хочу.

- Вы знаете, что именно и как надо делать, чтобы получилось?
- Надо самому чувствовать то, о чем пишешь. "Будущее", например, роман о том, как люди побеждают старение. Как научаются оставаться вечно юными. Но из-за этого мир оказывается перенаселен, и каждой паре предлагается выбор: хочешь завести ребенка, откажись от вечной юности, состарься и умри. Живи сам или дай жить другому. Идея у меня появилась лет пятнадцать назад, но пока не начали появляться седые волосы, я не понимал, как говорить о старости, а пока не стал отцом - не знал, что писать о маленьких детях.

- Для вас все еще существует риск остаться автором одного бестселлера?
- Массы способны удержать в голове одно произведение. Этот как с артистами, которым достается яркая роль. Тихонов - всегда Штирлиц. Глуховский - тот парень, который написал "Метро", и неважно, что я там написал после, что я там писал всю свою жизнь. Цена популярности: тебя знают все, но все тебя знают по одной твоей работе. По школьной работе в моем случае.

Первые страницы Метро были написаны, когда мне было 17-18 лет. Я года три писал "Будущее" и у меня было восемь вариантов первой главы. Масса идей приходила, что называется, опосля. Именно поэтому я не публиковал этот роман по мере написания он-лайн. И не было никаких черновиков. Я просто писал одну главу за другой и выкладывал на сайт. И с тех пор никогда не правил. И это принципиальная позиция. Книга была написана, когда была написана, тем языком и с теми метафорами, какими я владел в то время, и обращался я к тем темам, которые были для меня важны тогда. И, может быть, сегодня мне многое кажется неуклюжим в "Метро". Но книга - это слепок души автора, гипсовая маска. Душа растет, стареет, исчезает, а маска остается.

- В конечном счете, ради кого вы пишете?
- Если хочешь писать для других, надо писать для себя. Писать то, что думаешь. То, как чувствуешь. Писать так, как будто это никто никогда не прочтет - и можно не притворяться и не лгать. Тогда выйдет настоящая вещь, и люди будут читать про тебя - но и про себя. А если писать для других, для воображаемых других, напишешь слишком обще, напишешь ни для кого. Потому что мы все, по большому счету, одинаковы; но все напяливаем маски. И сами забываем, что надели маски, и верим, что чужие маски - это их лица. Это теория. А на практике так: читатель хочет, чтобы ты писал еще про метро, издатель хочет, чтобы ты писал то, что продавалось, а ты хочешь писать про то, что тебя сейчас жжет, но все время думаешь: а если не купят? Народная любовь - она такая. Измен не прощает.

- Не хочу считать ваши деньги, но скажите, писательские доходы позволяют вам существовать безбедно?
- Вполне. Ведь "Метро" - это не только книги, но и компьютерные игры, и права на экранизацию, и черт знает что еще. Это-то мне и дает свободу писать, о чем вздумается. Льву Толстому - имение, а мне - компьютерные игры. Куда катимся?

Ваши герои в Будущем обрели вечную жизнь, но они все же могут умереть, от катастрофы или несчастного случая. То есть, они все-таки не бессмертные.
- О бессмертии, о невозможности умереть, уже сто раз говорено. Это и история Вечного жида, и "Средство Макропулоса" Чапека, и "Перебои со смертью" Сарамаго. Меня интересовала победа над старостью и выбор между жизнью ради себя самого и жизнью ради ребенка. Кроме того, полное бессмертие - это фантастика, а продление жизни - дело обозримых перспектив. Сегодня биология и медицина полностью сосредоточены на поисках средств и возможностей борьбы с раком и старением. Очевидно, что в обозримом будущем произойдет прорыв. Сможем ли мы лет на десять-двадцать дольше жить или уже наши внуки будут освобождены от старости, это вопрос нашего везения. Но то, что это произойдет в течение 21 века, мне очевидно. По крайней мере, я этого прорыва очень жду. Жюль Верн потому предсказал многие изобретения, что читал научные журналы, анализировал происходящее и делал среднесрочные прогнозы.

Проблема в том, что в ситуации вероятности смерти при бесконечно длительной жизни, вопросы взаимоотношения с Богом только усложняются. А ваш герой и другие "бессмертные" предпочитают просто игнорировать его существование.
- Нельзя сказать, что главный герой "Будущего" не нуждается в Боге. Он его оскорбляет, богохульствует, посещает бордель, устроенный в храме. Он ищет его, но только ради мести. Для него Бог - предатель. Ожесточение и ненависть, которые он испытывает к Богу, происходят из его детской обиды. Мать обещала ему защиту, говорила, что Бог не оставит его - и оба его предали. Его одинокое жуткое детство - мясорубка, и то существо, что выходит из этой мясорубки, ненавидит и свою мать, и того, в кого она верила. Так что герой "Будущего" - не типичный представитель своего времени. Нужен ли будет бессмертным людям Бог? Мне думается, что большинство вспоминают о небесах, когда из под ног уходит земля. Потребность в душе возникает с распадом тела.

- Боюсь, это предмет большой дискуссии.
- Ну да, есть же еще и вопрос пустоты бытия. Мы не видим смысла в своей недолгой жизни, а заполнить смыслом жизнь бесконечную будет еще сложней, это вы имеете в виду? Но тот смысл, который предлагают нам религии, далеко не единственный. Идеологии давали нам смыслы, которых было вполне достаточно миллиардам человек, ради которых они жили и жертвовали собой. Кроме того, в "Будущем" вопрос бессмысленности существования никуда не девается: люди просто глушат себя антидепрессантами. Это верный способ: на антидепрессантах сегодня сидят все Штаты, Европа сидит на марихуане, а Россия на алкоголе.

Но, будучи, как вы говорите, человеком не религиозным, вы уже в двух романах так или иначе обращаетесь к теме Бога.
- Я понимаю, что есть вещи, которые нельзя объяснить.

- А вам как кажется?
- Мне хочется быть мистиком. Мне хочется верить. Но во все, что я слышу о вере и религии, здравому человеку верить нельзя. Убедите меня! Я хочу верить в душу. В реинкарнацию. Это очень романтично, а мне бы хотелось быть романтиком. Но у меня не получается. Конечно, верующему человеку спокойнее жить, чем неверующему. Мне неприятно думать, что я - кусок мяса, а что моя так называемая душа - набор электрических и химических реакций, и что, как только эти реакции остановятся, я сгину навек. Но для этого, согласитесь, нужно и некоторое мужество.

- Хорошо, скажите, вы готовы к работе над новой книгой?
- Да. Собираюсь исследовать тему рабства, тему подчинения и покорности, тему мракобесия и лжи, тему хозяев и слуг. Превращает ли власть народ в быдло или тот сам рад быть стадом, потому что так ему быть проще и уютнее? Почему все так и можно ли иначе? Называться роман будет "Метро 2035".

- Но новую книгу вы опять "заворачиваете" в бренд "Метро"?
- Опять - и в последний раз. Хочу вернуться в тот же мир убеленным сединами и умудренным опытом. В "Метро 2033" эти темы тоже поднимаются вскользь - там есть слой социальной критики, сатиры по поводу российской политической жизни. С тех пор, когда я писал первое "Метро", я кое-что узнал о людях и об устройстве общества. Нужно сделать апдейт моей истории. Нужно написать "Метро десять лет спустя".

Текст: Этери Чаландзия

Из интервью писателя Дмитрия Глуховского интернет-изданию Sobesednik.ru.

Известно, что прадед ваш дружил с личным врачом Сталина, а вы, отучившись на журналиста-международника в Израиле, работали на Russia Today, входили в кремлевский пул, а потом раз - и оппозиция. Почему такой поворот?

Ну это не мой поворот, а Путина. Вы, может, подзабыли, но в нулевые мы собирались становиться цивилизованным европейским государством, стремились в будущее, а не в прошлое. И RT изначально создавался, чтобы показать Западу, что со свободой слова у нас все в порядке. Так что за все годы работы на канале как-то особенно кривить душой мне не приходилось: достаточно было оставаться непредвзятым, уравновешивать прокремлевскую информацию антикремлевской. В пуле самое интересное заключалось в развенчании волшебства: ничего особенного в кремлевских обитателях нет. На трон, наверное, кого угодно можно посадить - и шестеренки продолжат крутиться. Боялись, что после смерти Сталина все рухнет - но не рухнуло ничего, и при Хрущеве жилось куда лучше. Что уж говорить про лидеров новой России. Что касается моей оппозиционности… Сегодня я стою на тех же рельсах, на которых стоял и десять лет назад, собственно. А вот перрон отъехал в неизвестном направлении. За это время мы превратились в авторитарное полицейское государство, у нас запретили общественно-политическую жизнь, душат интернет, посадили на строгий ошейник, прикормили или физически устранили всю оппозицию, телевизор взбесился и брызжет ядом, мы рассорились и с СНГ, и с Западом. Ехали в Европу, приехали на Колыму. Пора перестать притворяться.

Дмитрий Глуховский. Фото: Алена Позевалова, www.om1.ru

Вы стараетесь не оставлять следов? Или это уже бесполезно, потому что Большой Брат уже всех посчитал? Как Big Data меняет нас? Следует ли бояться поисковиков, соцсетей и собственных смартфонов?

Мне кажется, сопротивление бесполезно. Если спецслужбы заинтересуются кем-то всерьез, способа скрыть себя от них нет. Телефоны взламываются, компьютеры взламываются, в любой гаджет можно установить прослушку, можно подглядывать за человеком через веб-камеру, можно знать, какое порно он смотрит, с кем кому изменяет, узнать всю его деловую подноготную. Людей тревожит, что им теперь сложней лицемерить, но приводит это только к тому, что они перестают скрывать свою настоящую сущность. Когда сбора компромата нельзя избежать, нужно признать за собой человеческие слабости, и это сделает тебя неуязвимым. Думаешь, ты один смотришь порно? Да все девушки его сегодня смотрят. Думаешь, у одного тебя любовница? Да из мира вообще моногамия исчезла. Но это не значит, что исчезла любовь. Нам просто пора перестать притворяться кем-то еще, пора становиться самими собой. Во все времена государство и церковь старались взять под контроль нашу личную жизнь, ограничить ее множеством запретов, объявить извращением любые формы сексуального поведения, кроме направленных непосредственно на деторождение. Заставить людей чувствовать себя виноватыми. На ком вина - тот послушен, тот не спорит с властью, тот или подыгрывает ей, или сидит тихонечко и не вякает. Только в этом и заключается весь смысл так называемой борьбы за нравственность. Я вообще убежден, что чем яростней политик или религиозный деятель борется за нравственность, тем он сам порочней. Хотите оставаться у них под колпаком - сидите в шкафу, бойтесь разоблачения, которое в мире соцсетей и больших данных все равно неизбежно. Будьте собой и будьте свободны.

- Считаете ли вы Сноудена последним романтиком Земли?

Сноуден - романтик? Не знаю. Но дело он сделал большое и нужное, в интересах гражданского общества во всем мире. Трагично, конечно, что в итоге он оказался в наших когтистых лапах, из которых все, что он декламирует, звучит куда менее убедительно. Но это не так печально, как быть Ассанжем и куковать в посольстве Эквадора.

Знакомы ли вы с Павлом Дуровым? Говорят, его Telegram самый недоступный для спецслужб, которым Дуров после отъема «В контакте» отказывает во взаимности.

Мне случилось как-то раз с ним общаться лично. «В контакте» у него отобрали, потому что Дуров - джокер, непредсказуемый игрок, у которого к тому же слишком большие для менеджера амбиции и собственная идеология. Такому человеку нельзя оставлять контроль над самым мощным в стране СМИ, которым является «ВК». Дальше - дело техники. Что касается Telegram, мне приходилось слышать разные мнения насчет его надежности. Думаю, при большом желании переписку конкретного человека можно взломать. В любом случае он надежней, чем любой русский мессенджер и чем белорусский Viber, о котором знающие люди говорили мне, что у него сервера на Лубянке стоят.

Несмотря на тотальную прозрачность и систему распознавания лиц, людям запрещают собираться на улице. Чего боятся?

Власть эффективна в своей заботе о купировании угроз. Угроз себе в первую очередь. Сначала была кастрирована парламентская оппозиция, и теперь ЛДПР, «Справедливая Россия» и КПРФ - это просто подотделы партии власти, жирные сонные коты. Потом олигархов высекли и привели к присяге. У губернаторов зубы повырывали. Осталось зачистить улицу - воплощение кошмара со времен Майдана. Ради этого выдумали тьму бессмысленных пионерий, от «Молодой гвардии» до «Наших», и согнали туда бездельников и юных приспособленцев. Потом стали прикармливать футбольных фанатов и байкеров, казаков и просто каких-то головорезов, придумали Росгвардию и дали ей право стрелять в толпу, в женщин и в несовершеннолетних, напринимали тьму репрессивных законов, устроили показательные суды и начали атаку на интернет. Боятся люди во власти только одного: потерять ее. Нет ведь идиотов в нашей стране, которые считают, что выборы у нас настоящие? Ну вот и политики, которых мы якобы выбираем, прекрасно знают им цену. Несмотря на всю королевскую рать - ОМОН и Росгвардию, на непрекращающуюся пропаганду по ТВ, на батальоны политтехнологов, которые наняты, чтобы помогать власти дурить народ и держать его в узде, - эти люди чувствуют большую неуверенность в себе и не верят в искренность восьмидесяти шести процентов.

- Как думаете, результат выборов точно предопределен? Или все может вдруг встать на уши?

Путин будет избираться, Навального не пустят, коммунисты и жириновцы встанут на четвереньки в своем привычном ритуале покорности, Путина выберут открепленные таджики и кавказские бюджетники с результатом в 75%. Путин будет у власти, пока не умрет от старости. Мы превратимся в уютную среднеазиатскую монархию. Это и есть настоящая стабильность.

То есть всё по-старому, но с новыми технологиями? Стоит ли ждать в таком случае, что наш президент перед выборами заведет себе, к примеру, канал на YouTube?

Зачем YouTube человеку, который уже завел себе несколько каналов на центральном телевидении? Для школьников он все равно дед. За Путина будут голосовать телезрители.

Но телевизор-то вроде уже умер, закатанный в асфальт интернетом, - и нормального человека это должно радовать.

Телевизор никуда не умирал, он живее всех живых. Мы через телевизор возлюбили Крым, передумали осуждать власть за воровство, мы через него с Украиной три года воюем. Телевизор умеет нечто такое, чего интернет делать так и не научился: ковать мифологию, создавать целые воображаемые миры и переселять в них народы Российской Федерации. И народ можно понять: у нас такая страшная история и такая унылая реальность, что сбежать из них в миф о поднимающейся с колен великой империи нам сам бог велел.

Ну а блогеры, затмившие писателей в сердцах власть имущих - мы с этого начали, - это разве не принципиально новое?

Всем этим каналам уже несколько лет вообще-то. Это администрация президента их только что заметила - поскольку на митинге 26 марта была замечена какая-то школота. И вот теперь нужно срочно приручать школоту, потому что вдруг царя свергнет она. Давайте найдем школьного Мамонтова и школьного Соловьева, подкупим их, как взрослых Соловьева и Мамонтова, деньгами и ощущением избранности, помассируем им их чувство собственного величия - и пускай Саша Спилберг и Ивангай наденут футболочки с патриотическими принтами и сделают два разу «ку». Тогда, ясное дело, и школота следом за ними отречется от диавола и не вздумает больше шляться на митинги. И правильно - нечего Росгвардию искушать.

— Писателем я захотел стать немедленно, не откладывая на «вот когда я вырасту». Отец работал в Гостелерадио в редакции вещания на Югославию. Он был и репортером, и редактором, а параллельно подрабатывал переводом на русский язык сербской поэзии. Все вечера сидел на кухне, дымил и барабанил по своей «Олимпии». Я дожидался, когда папа уйдет на работу, и захватывал его пишущую машинку. Стоило ему выйти за порог, как я заправлял в «Олимпию» чистый лист бумаги и принимался изо всех сил лупить по клавишам: иначе буквы не отпечатывались. Иногда я промахивался с размаха — и мои детские пальчики проскальзывали между клавишами. Было больно, даже кожу сдирал. Но зато понял, что писательский труд неразрывно связан с мучением.

— А мама чем занималась?

— Моим питанием и воспитанием в основном. Родители вместе учились на журфаке МГУ, а потом мама пошла в фотохронику ТАСС фоторедактором и архивистом. Правда, недолго она там проработала. Забеременела, ушла в декрет, а я оказался довольно болезненным ребенком. Из-за бесконечных бронхитов почти не ходил в сад, а мама, соответственно, на работу. Для поправки здоровья меня часто отсылали к маминым родителям в Костромскую область, в город Мантурово. Райцентр на 33 тысячи жителей, полудеревенская полупастораль, свой дом, огород 20 соток. Я там не только дышал свежим воздухом — на меня распространялись все обязанности человека, живущего на земле. Я и колорадского жука с картошки собирал, и слизней с капусты. В доме была настоящая русская печь, и мы в ней готовили еду, пекли пироги — я тоже пек, между прочим. Когда стал постарше, начал воду из колодца носить.

— Довольно неожиданное для москвича погружение в традиционную русскую жизнь.

— Особенно если учесть, что отец у меня из профессорской медицинской династии. Представляете, два совершенно разных мира: у мантуровских бабушки и дедушки колодец и печь, а у московских — арбатская квартира с четырехметровыми потолками. Она принадлежала моему прадеду, профессору медицины, урологу, лечившему партийных бонз, даже Берию, кажется. Берия ведь злоупотреблял женщинами. Исходя из своих увлечений, он даже специально организовал всесоюзный конкурс гимнасток и стал его — и их — патроном. Прадед дружил с профессором Вовси, личным врачом Сталина, ставшим в 1953 году главным фигурантом «дела врачей» — последнего аккорда сталинских репрессий. Против ряда медицинских светил тогда было инспирировано дело. И самих врачей, и членов их семей арестовали. Мой прадед тоже непременно попал бы под этот маховик, не умри он от инсульта незадолго до начала репрессии. Таким образом, нашу семью никуда не сослали и все остались жить в своей арбатской квартире. При прадедушке она была, кажется, пятикомнатной, но когда дочери выросли, они разделили ее, и у моей бабушки Нины Яковлевны была уже двухкомнатная. Я ее описываю в романе «Сумерки» — старая, с высокими потолками и древней мебелью из карельской березы.

Сначала бабушка вышла замуж за геолога Марата Зиновьевича Глуховского. Он, кстати, тоже появляется в моих историях. Есть у меня книга «Рассказы о Родине», и один из ее персонажей — геолог, доктор наук, как и мой дед, — исследуя недра земли, открывает врата в ад. Это мой родной дед. Из-за постоянных экспедиций его отношения с бабушкой окончательно испортились, и она с ним развелась, еще когда мой отец был маленьким. Вышла замуж за главного художника журнала «Крокодил» Андрея Порфирьевича Крылова, сына живописца и карикатуриста, создавшего с друзьями Михаилом Куприяновым и Николаем Соколовым знаменитый коллектив «Кукрыниксы». Этот дед, отцовский отчим, мне тоже как родной, я его люблю очень и всегда слушал его рассказы раскрыв рот. Он весь ­Союз в свое время объездил — побывал и в Таджикистане, и в Туркменистане, на Чукотке и на Камчатке, во всех странах соцлагеря, на Кубу летал четыре раза. И из каждой поездки привозил впечатления, сувениры и этюды, которые он потом превращал в картины маслом, и по всему миру обзаводился друзьями. А мы с мамой и папой жили в Строгине в обычной панельной шестнадцатиэтажке, в квартире площадью тридцать с чем-то метров, с синтетическими коричневыми коврами и типовой румынской мебелью — такими сервантами, как у нас, вся страна была заставлена. Квартира на Кутузовском проспекте, в которой мы с вами сейчас разговариваем, — моя попытка реконструировать ту, арбатскую. Ремонтируя ее, я очень старался, чтобы она была такой же и по духу, и в деталях.

— Надо же. Я думала, что она примерно в таком виде досталась вам в наследство. Есть в ней ощущение родового гнезда, где все сохраняется десятилетиями.

— Переделывая ее, я только лишь на свою память не надеялся, а возил дедушку на строительный рынок подбирать цвета. В этом смысле главная гордость — прихожая: она точно такого же терракотового цвета, как была на Арбате. А мебель здесь прадедушкина — буфету, столу и стульям лет сто пятьдесят, зеркалу вообще больше двухсот.

В арбатскую квартиру я не только приходил в гости, но и прожил там три года, когда учился в младших классах. Меня отдали в расположенную поблизости французскую спецшколу — она была наша фамильная: до меня в нее ходил отец, а до него — бабушка, хотя в ее время это была еще не спецшкола, а женская гимназия. От родителей, из Строгина, туда было долго добираться, а от бабушки с дедушкой — только наискосок через Арбат перейти.

— Все-таки жалко, когда ребенок не с мамой живет. А мысли записать вас в школу по месту жительства не было?

— Меня записывали в школу в Строгине, я год отходил в нулевой класс, а потом учительница сказала родителям: «У мальчика способности, не калечьте его нашей школой». Я читать и писать начал в два с половиной года, к пяти годам трехзначные числа в уме складывал и вычитал, мне их программа действительно была не очень интересна. Вообще подавал надежды: бабушки и дедушки думали, что я вырасту большим ученым, Нобелевку получу. Эх, чувствую, подвожу я их, не видать им моей Нобелевской премии как своих ушей! На самом деле, я не считаю, что у меня какие-то выдающиеся способности — со мной просто много занимались, развивали. Моей дочке Эмилии четыре года, и она тоже читает и пишет с трех лет, даже раньше — потому что мы с ней тоже много занимаемся. Ведь совершенно ясно, что если развивать способности ребенка, то он к пяти годам довольно спокойно освоит школьную программу класса до третьего. Первые два года мне было в школе настолько легко, что я совершенно распоясался, только и делал, что болтал на уроках, и в средних классах пошли тройки. В старших стало получше, но в аттестат все равно два трояка мне залепили.

— Забавно, если по русскому и литературе.

— Нет, за них, ясное дело, пятерки. Не повезло с физикой и астрономией: я вошел в клинч с училкой. Она вроде была милая, а потом раз — и тройбан поставила, я даже не успел понять, что происходит. Но вообще учителя изначально не ждали от меня образцовой учебы и примерного поведения, потому что отлично помнили моего папу. Он хулиганил, занимался боксом, дрался, курил с шести лет в подворотнях, но при этом был, видимо, совершенно очаровательным ребенком, потому что его все любили, несмотря на непростой характер и длинный список прегрешений.

— И вы тоже с первого класса бегали на перемене курить в подворотню — в ту же самую, что и папа?

— Нет, я не курил, не занимался боксом, и вообще я совсем другой человек. С друзьями я два или три раза придумывал игры, в которые все потом играли по несколько лет. Сначала в игру втягивался весь наш класс, потом мода распространялась на параллельные классы и так далее. Когда я прочитал «Кондуит и Швамбранию» Льва Кассиля, мы с другом придумали свои государства с собственной монетарной системой, между которыми были сложные дипломатические отношения, вспыхивали войны. Вскоре разнообразные государства были основаны в каждом классе — и эта игра продолжалась и продолжалась! Еще я разработал модифицированную версию казаков-разбойников.

Во время развала Советского Союза началась дикая мода на мракобесие. Я прочитал в журнале «Знак вопроса» про биорамки — проволочки, с помощью которых искали подземные источники воды, отвечали на вопросы, — и мы сварганили такие биорамки и бегали с ними, искали друг друга по дворам, коды к чужим подъездам отгадывали. Кстати, работало. А потом мы все стали писать фантастические романы. Даже двоечники писали. Да что там, даже футболисты принялись что-то фантастическое сочинять!

— Я придумывал игры, в которые все потом играли по несколько лет. На фото — крайний слева. Фото: Из личного архива Дмитрия Глуховского

— А вы в том жанре начали работать уже в три года?

— Нет. В детстве я в основном писал про политику. Про Ленина — у меня были ремиксы из патриотической литературы, которую нам читали в садике и которую я изучал самостоятельно. Еще были публицистические очерки, как в Советском Союзе все колосится, зреет пшеница, ЭВМ занимаются вычислениями, дымят заводы-пароходы, а жизнь неуклонно налаживается. Не знаю, откуда я это взял — то ли папиных материалов перечитал, то ли телевизор пересмотрел. А фантастикой увлекся только в средних классах — сначала Булычевым, потом Стругацкими, — и вскоре пошли наши бесконечные фантастические романы в тетрадках на 48 листов в клеточку. Потому что в клеточку помещалось больше текста и она выглядела солиднее, взрослее, чем линеечка.

— А персональную печатную машинку вам к тому времени купили?

— Папа перешел на электрическую «Ятрань», а старую механическую отдал мне.

— Красиво и символично: от пишущего отца пишущему сыну переходит пишущая машинка. Кстати, родители серьезно относились к вашему творчеству?

— В школьные годы никто не верил, что я на самом деле настроен стать писателем. Старшие, особенно­ папа, склоняли пойти учиться на финансиста или экономиста, хотя у меня нет никаких способностей к точным наукам. Но сила отцовского убеждения была такова, что я все-таки год проучился на экономике. С каждым занятием там становилось все скучнее и непонятнее. Я всегда садился в первые ряды, чтобы строить глазки молодой красивой преподавательнице, но даже это у меня не получалось: глаза слипались, и я засыпал. А статистика вообще была для меня полным кошмаром! И мало того что предметы ужасные, так еще и на иврите — я же в Израиле учился.

— Почему там? Какой-то особый экономический факультет?

— Дело не в этом. У меня же был пример для подражания — дедушка, журналист и путешественник, объездивший кучу стран и чувствовавший себя гражданином мира. К тому же я окончил школу в 1996 году, когда Россия стала открываться миру, все начали намного больше ездить, и я очень хотел пожить и поучиться за границей. Но заграницы вроде Англии или США нам были не по карману, а год обучения в Иерусалимском университете стоил $3 тыс. — это был более приемлемый вариант. Я хотел заниматься журналистикой, но там нет отдельного журфака — только большой факультет общественных наук, а в нем разные направления, из которых я выбрал журналистику и экономику. А с журналистикой все чудесно складывалось, хотя преподавание совсем не такое, как у нас: без изучения языка и литературы, очень прикладное — работа со всеми массмедиа, психология, области права, связанные с журналистикой.

— И все тоже на иврите?

— Ну да. Я приехал за год до поступления, полгода просто учил язык, другие полгода занимался на подготовительных курсах, а потом учился наравне с местными.

— Все оказалось таким, как вы и мечтали?

— По родительским рассказам я представлял студенческую жизнь сумасшедше веселым и прекрасным временем, но для меня она оказалась больше школой жизни и закалкой. Я начал учиться в 17 лет, а израильтяне сначала служат в армии три года, демобилизуются в 21-22, после путешествуют по миру и работают и в 23-24 года поступают в университет. То есть все вокруг были лет на пять меня старше, гораздо опытнее и с абсолютно другим

менталитетом — средним между американским и арабским. Мне там очень нравилось, но я все равно чувствовал себя инопланетянином.

Работа во Франции на канале EuroNews была похожа на студенческую жизнь, воспетую родителями, гораздо больше. Я туда приехал в 22 года, окончив универ, начинал как редактор, а в конце переключился на корреспондентскую работу. Чему там можно и нужно было научиться, я научился за несколько дней, и дальше было очень легко. Я к тому моменту говорил на четырех иностранных языках, и все они пригождались, поскольку там международный коллектив. Первые год-полтора было ужасно интересно, но у меня есть одна беда: однообразный труд мне приедается. Проработав три года на EuroNews, я вернулся в Россию и устроился на телеканал Russia Today.

— И работать и жить стало интереснее?

— Веселее. Я где только не побывал — и на Северном полюсе, и в Чернобыле, и в горячей точке был разок. На ливано-израильской границе, когда Израиль воевал с «Хезболлой». Две недели просидел под минометными обстрелами, делая репортажи. Но военкором это меня, конечно, не делает — так, единичный интересный опыт. Некоторые ребята, бывшие мои коллеги, с войны вообще не вылезают, сейчас вот в Донбассе сидят репортерами. Такая работа меняет человека: он ожесточается, какие-то чувства притупляются, и он становится зависим от адреналина. Израильские знакомые, служившие в армии, рассказывали: «Ползаешь пять дней по Ливану, сидишь с пулеметом в засаде, готовый к тому, что в любой момент тебя снимут снайперы, а потом возвращаешься на два дня домой в Тель-Авив и как через пыльный пакет на все смотришь, будто во сне. Настоящая жизнь на войне, а в мирном городе нет ощущения реальности происходящего».

— То была самая опасная командировка?

— Если судить по последствиям, самой опасной оказалась невинная поездка в Гватемалу в составе президентского пула. Когда мы приехали, нас в гостинице по случаю прибытия угостили коктейлем — а он оказался с желтухой! Слегло семь человек журналистов и семь человек из пресс-службы президента. Причем в состав коктейльчика входило два разных штамма гепатита — у первого покороче инкубационный период, у второго — подлиннее, так что мы сначала одной разновидностью переболели, а потом другой. Но, к счастью, пищевые гепатиты излечимы, в отличие от тех, которыми через кровь заражаются. Так что я вылечился, только с жирной и жареной пищей завязать пришлось. И с алкоголем. Зато именно в Гватемале — после полугодового ступора — мне удалось завершить роман «Сумерки». Знаете, ведь почти половина населения Гватемалы — индейцы майя, а «Сумерки» — это история переводчика, которому поручают заказ на расшифровку дневника испанского­ ­конкистадора, отправленного с секретной миссией в дебри джунглей — в самое сердце земель майя, чтобы разыскать и уничтожить все майяские манускрипты, один из которых содержит пророчества Судного дня. Вся книга была готова, а с финалом я застрял на многие месяцы. И вот в той поездке в Гватемалу словно чакры открылись. Но и цену за это пришлось заплатить — полтора месяца на больничной койке.

— Не возникало желание откосить от заведомо опасных поездок типа Чернобыля?

— В Чернобыль я, наоборот, рвался: очень хотел живьем увидеть, как выглядит заброшенный город, отравленный радиацией, — это же моя тема. «Метро 2033», самая известная моя книга, «Метро 2034» и вот «Метро 2035», которое вышло только что, — это ведь романы о том, как люди в Москве выживают два десятилетия спустя после третьей мировой войны, после ядерных бомбардировок. В «Метро 2035» очень важны описания пустой мертвой Москвы: все радиацией заражено, вокруг заброшенные дома, ржавые машины в бесконечных пробках, пустые почтовые ящики жестяными крышками на ветру хлопают. А жизнь и цивилизация остались только в московском метро, которое построено как самое большое в мире противоатомное бомбоубежище. Главный герой не теряет надежды найти других выживших где-то еще на Земле и вывести туда людей из метро, из подземелья. Так что Чернобыль мне изучить сам Бог велел.

И это место меня очень удивило: обычно оно представляется вымершей зоной, где бродят лоси-мутанты, и кажется, что оно расположено в дикой глуши. Но АЭС всего в часе езды от Киева, города, где живет несколько миллионов человек, — это было первое открытие. Второе открытие заключалось в том, что там совершенно цветущая природа. Все-таки без человека она хорошеет. Но сам город был строго таким, каким его описывали: ржавое колесо обозрения, пустые дома, из которых то ли мародеры, то ли хозяева вынесли абсолютно всю мебель, не побоявшись радиации. Стекла пыльные, детский сад с брошенными игрушками.

Так что репортерская работа многое в моей жизни определила. Да и своей женитьбой я тоже обязан работе. С Леной мы познакомились именно на Russia Today: она была моим продюсером и помогала мне пробивать самые интересные командировки.

— А вы тогда верили, надеялись, что будете издаваться и ваши книги станут бестселлерами?

— Я не надеялся, что получится стать даже просто публикуемым автором. Была мечта, светлая, но ­робкая. И в свободное от учебы, а потом от журналистики время я продолжал делать то, чем занимался в старших классах. Я ведь историю «Метро 2033» — про то, как люди живут в метро после ядерной войны, — придумал в 15 лет, а потом много лет потихоньку ее писал. Мне очень хотелось, чтобы ее прочитал кто-то, кроме друзей, и когда в 22 года дописал первый вариант, то разослал его всем издателям, каким только можно, но был всеми проигнорирован. Я упрямый — по несколько месяцев им потом названивал: «А вы еще не прочитали случайно? Вы не слышали, не вернулся из отпуска человек, который обещал посмотреть?» И каждый раз сердцебиение, испарина и не на те кнопки телефона нажимаешь, потому что ручонки трясутся. И однажды в издательстве, которое в итоге меня выпустило, сказали: «Знаете, в таком виде сыровато, и, главное, концовка неформатная. В жанровых романах не бывает такого, чтобы герой шел-шел к цели и, не дойдя до полпути, был убит. Допишите, концовку поменяйте, и мы, возможно, рассмотрим ваше предложение». Но я уже не верил, что кто-то согласится мое «Метро» напечатать — решил, что меня никто не понял и все отвергли. А на дворе стоял 2002 год, Интернет уже вовсю развивался, люди скачивали и читали книги в пиратских библиотеках, и я подумал: если можно выкладывать чужие книги, то почему бы не вывесить свою? Сделал сайт, выложил там роман бесплатно и стал писать на всех форумах, посвященных метро и фантастике: мол, есть такой роман-антиутопия, пожалуйста, почитайте его и скажите, что о нем думаете. И машинисты метро, инженеры, путеобходчики — люди, которые, в отличие от меня, прекрасно знали метро с изнаночной стороны, говорили, что я описываю возникающие там чувства очень верно. Находились, конечно, зануды, которые придирались: «Не может гореть костер на станции, потому что нет вентиляции, станцию заволочет дымом, и все задохнутся». Но я и не справочник ТТХ писал же, а книгу о человеческой душе. Главное в этом было не ошибиться, а не в описании инженерных премудростей «Метростроя».

В «Метро 2033», кстати, есть и тайный, личный слой, который понятен только мне и моим школьным друзьям. Путешествие главного героя, Артема, — от «ВДНХ» до «Арбатской» — проходит по маршруту, по которому я ездил из дома в школу (мы тогда уже переехали из Строгина). Или, например, после некоторых напряженных сцен идет эпизод на станции «Полянка» — там сидят два немолодых человека, курят кальян, жгут книги, чтобы согреть руки, и ведут пространные разговоры. Так вот, это мои ближайшие друзья. Зовут героев так же, как моих друзей, — Сергей Андреевич и Евгений Дмитриевич, и рассказывают они о том, что реально было с моими друзьями. Один вспоминает, что у него был зеленого цвета «Москвич-2141» и он на нем гонял по ночной Москве, установив кустарный ускоритель на закиси азота. Другой — что у метро «Смоленская» был «штаб» проституток, которые там и вправду в девяностые вечно околачивались. Так я спас любимых товарищей в третьей мировой.

— В «Метро 2033» есть тайный, личный слой, который понятен только мне и моим школьным друзьям. С прототипами героев романа — одноклассниками Сергеем и Евгением. Дмитрий — на фото слева (середина 1990-х). Фото: Из личного архива Дмитрия Глуховского

— Вы часто описываете в книгах реальных людей и события?

— Я все же стараюсь героев придумывать, создавать — хотя, конечно, наделяю их чертами и речью и своих родных, и незнакомых людей, которых доводится подслушать где-нибудь в электричке или в магазине. А что касается событий, то есть такие, без которых написание иного романа и вовсе было бы невозможно. Вот у меня есть книга «Будущее», к примеру. Идея ее пришла в голову, когда мне было лет 19: а что будет с нами, с человечеством, когда мы победим старость, старение и больше не будем умирать? Ведь это совершенно другое общество будет, чем наше сегодня, — людям Бог не потребуется, наверное: кому нужна душа, если тело бессмертно? Созидания в нем не будет, потому что, созидая, люди стараются что-то после себя оставить. Но главное — планета окажется­ перенаселена, а значит, рождаемость ограничат. И вот, допустим, заставят выбирать этих бессмертных людей: жить бесконечно, оставаясь вечно молодыми, или заводить потомство. И если какая-то пара решает завести ребенка, то один из них — мужчина или женщина — должен отказаться от вечной молодости и жизни, получить инъекцию, которая его состарит, и через десять лет умереть, прежде чем ребенок достигнет подросткового возраста и сможет сам продолжать род. Придумался у меня

этот сюжет целых 17 лет назад, но, пока я не женился и у меня не появился собственный ребенок, я просто не смог за него взяться.

Знаете, ведь мало кто говорит правду об этом, на других полагаться нельзя: когда девушка признается впервые своему молодому человеку, что беременна, а он отвечает, что очень рад, он врет ведь. На самом деле ему страшно — страшно от того, как его жизнь теперь переменится, от ответственности, страшно потерять свободу. Ребенок — ведь это нечто бесповоротное, что тебя с твоей женщиной навсегда связывает. Когда молодые парни у окон роддома пишут мелками «Спасибо за сына!», это просто подхалимаж. Отцовская любовь — не как материнская. Она со временем приходит. Первое чувство — снова страх, беспокойство — даже не за ребенка, за жену. А когда тебе вручают в роддоме крохотного краснолицего гнома, дико страшно не сломать его случайно и не уронить. Любовь позже приходит, медленно: вот когда жена, умаявшись за день, ночью уснула, и ты ночь напролет сидишь с дочкой, которой от роду три дня, спящей у тебя на животе. Когда она впервые тебе — а не жене! — улыбается в ответ на твою улыбку. Это до дрожи, до озноба пробирает. Когда радуется тебе и без тебя скучает. И чем больше времени проводишь с ребенком, тем крепче ­влюбляешься в него.­ А год ­назад родился сын, Теодор. Так что у меня полный комплект. С каждым свое развлечение. С дочкой, к примеру, всю зиму играли в «Чука и Гека», специально купил набор конструктора лего «Полярная база». Читаю ей много: познакомил с Муми-троллями и с Карлсоном, а теперь она уже читает сама. С сыном Тео играю в машинки, он их обожает просто. И еще он фанат коров. Очень потешно показывает, как корова мычит, — таким сиплым басом, который этот пупс непонятно как издает вообще. И вот недавно было радостное событие: на даче нашли место, где пасутся настоящие черно-белые пятнистые коровы, как на картинках в его книжках. Он выпал в астрал от удивления, а потом не хотел уходить и рвался к своим коровам еще битый час. Вот пока не пройдешь через это, не поймешь, как можно между вечной юностью и ребенком выбирать ребенка. Так что за роман «Будущее» я взялся уже после того, как Эмилия появилась на свет. Пришлось обнажиться перед читателем, о чувствах честно рассказывать — и оно того стоит: сорокалетние мужики мне признавались, как плакали над некоторыми страницами. Писать надо о том, что самим тобой прожито, и тогда будет выходить правдиво. Каждая книга — шаг вперед, итог прожитых лет.

— Но ваш новый роман — «Метро 2035» — это ведь продолжение самой первой вашей книги, которой уже десять лет.

— Да. И главный герой тот же самый, хоть и повзрослевший — опаливший крылья и несколько разочаровавшийся. И книга, конечно, более взрослая вышла: и я сам на десять лет старше стал, и страна наша, и все мои читатели. Первый роман был о том, как молодой человек ищет свое место в мире, в жизни, пытается понять, во что ему верить, а во что не верить, каково его предназначение и миссия, и заодно защитить родную станцию метро от страшной угрозы с радиоактивной поверхности. А в «Метро 2035» у Артема другая мечта и цель: вывести людей из подземелья наверх, к Солнцу и небу. Да только есть ли куда вести и пойдут ли за ним люди? Конечно, события последних лет в жизни

страны тут очень на меня повлияли, заставили о многом задуматься. И хотя я долго отказывался от предложений написать продолжение, в конце концов почувствовал, что сам хочу этого.

Знаете, «Метро 2033» все-таки принесло мне популярность, изменило мою жизнь и остается самым известным моим романом, хотя это и юношеская, наивная во многом вещь. Когда возвращаешься к истокам, боишься испортить что-то, разочаровать читателей, поломать легенду. Такое точно не стоит делать ради денег — а ведь многих авторов деньги соблазняют написать или снять скверное продолжение удачной первой вещи! Так что у меня, признаться, был мандраж, когда я писал «Метро 2035». Книга, правда, получилась другой: более жесткой, реалистичной, заплетающей сразу две любовные линии — и не обязательно приторно-романтичные. И кстати, начинать читать «Метро» можно сразу с нее — герой-то тот же, а сюжет отдельный, независимый, так что обращаться к первоисточнику необходимости нет. Насчет новых читателей я был спокоен. А по поводу старых волновался: поймут ли они отступление от канонов? Но вот я встречался с ними — с теми, кто уже прочел. И удивился: какие они разные — много девушек, люди среднего возраста, семьи целые приходят. Спрашиваю: не разочаровал вас новой книгой? Они мне: «Проглотили за ночь. Когда следущая?» А я и не знаю. Чтобы следующую написать, мне еще надо жить и жить…

Семья: жена — Елена, дочь — Эмилия (4 года), сын — Теодор (1 год)

Образование: окончил факультет общественных наук Иерусалимского университета по специальностям «журналистика» и «международные отношения»

Карьера: с 2002 года работал на канале EuroNews во Франции, в 2005 году вернулся в Россию и стал работать корреспондентом телеканала Russia Today. В 2002 году выложил в Интернете свой первый роман, «Метро 2033», — напечатан он был только в 2005 году. Сейчас книга переведена на 37 языков и легла в основу двух видеоигр. Автор книг «Сумерки», «Метро 2034», «Рассказы о Родине», «Будущее» и др. 12 июня 2015 года у Дмитрия вышел новый роман — «Метро 2035»

Главный герой «Текста» Илья - недоучившийся филолог. Почему вы дали своему протагонисту именно такое - отчетливо литературное - образование?

Кто меньше подготовлен к реальности, чем филолог? Есть ли образование, больше дезориентирующее в русской жизни, чем образование литературное и языковое? Где русская классика - и где наша сегодняшняя жизнь? Вот такого человека - воспитанного в гуманистической традиции, в представлениях о том, что преступление и наказание спаяны всегда, - и интересно посадить на семь лет за то, чего он не совершал. Причем по самому простому и популярному обвинению, по двести двадцать восьмой (статья 228 Уголовного кодекса РФ «Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств». - Прим. ред. ). И пускай он приложит литературу Серебряного века, пускай приложит романо-германскую группу к зоне и жизни после зоны. Из горнил в ледяную воду. Так закалялась сталь? И выходит такой человек-Россия: наполовину думающий на фене, наполовину - бабелевским языком.

- Значительная часть романа - переписка в мессенджерах и по почте - оформлена как обычные диалоги. Вы специально не стали как-то графически ее выделять - как это зачастую делают современные западные писатели?

- На бумаге смайлики выглядят убого, эмодзи - ублюдочно. Не приживаются. Зачем? Чтобы выросший на смартфонах читатель смелей брал бумагу в руки? Да ну. Куда интересней отшелушить их и дать простым диалогом: получится?

В связи с «Текстом» многие вспоминают «маленького человека» русской литературы и чувствительных убийц Достоевского. Насколько важна для вас эта традиция, восходящая к Самсону Вырину и Родиону Раскольникову?

Я никогда не считал себя русским писателем: хотел быть гражданином мира, рос на западной прозе, а нашу классику получал рыбьим жиром в школе, как все. Но вот европейцы, азиаты читают в переводах мои книжки и говорят - типичная русская литература, продолжение традиций. Может, это в крови где-то. Антитела, которые образуются от такой этой нашей жизни. Как сказал : «Немцы делают вещи - мы … [фигачим] трагизм».

- Ваш роман написан сухим, поджарым языком несколько лимоновского извода. Можно ли сказать, что щи, остывающие на лобненской кухне Ильи, разлиты из той же кастрюли, что стоит на нью-йоркской плите у Эдички?

Лимонова читал в школе, как только его выпустили у нас: мои родители дружили с первым его российским издателем. Порно ему дается хорошо - ради этого и читал. Лучше, чем политика. Он вообще фальшивомонетчик. Им вдохновляться? Нет, спасибо. Я - Бабелем, Платоновым. Теми, кто ковал новояз. Вдохновляться надо недостижимым. Нынешнее время тоже новояза требует: наше сегодняшнее вписывать в наше извечное. Англицизмы и мемы скрещивать с лагерным жаргоном и ранней советской прозой. Кому это еще доверить как не филологу?

- «Текст» среди прочего - роман о технозависимости. Как строятся ваши собственные отношения с электроникой? Делаете ли вы наброски в телефоне или пользуетесь записной книжкой?

Ну я, конечно, совершенно зависим. У меня два телефона, залипаю в них по-македонски. Карусель из фейсбука, почты и инстаграма, вечно в ожидании сообщений. Свои соцсети веду сам и сам везде заводил себе аккаунт. Когда полковнику никто не пишет, читаю новости. Фокус внимания сократился до одной минуты. Писать на бумаге разучился. Рука устает от ручки уже к концу предложения, буквы в пляс, зато владею слепой машинописью и не глядя набираю сообщения на айфоне, не отрываясь от руля. Все время пытаюсь сфотографировать счастье или хотя бы восторг. Вместо воспоминаний держу в голове альбомы из айфона. Отказался от эрудиции в пользу «Википедии». Типичный представитель.

Первый (2005) роман Глуховского: пережившие ядерную войну земляне ютятся в московском метрополитене. Переведен на 37 языков, совокупный тираж -  1 000  000 экземпляров.

1 из 7

Продолжение постапокалиптической саги. Самая популярная русская книга 2009 года, обошедшая по тиражам Акунина, Улицкую и Минаева.

3 из 7

Собрание (2010) короткой, «реалистичной», прозы Глуховского - про водку с нанороботами, коррупцию и поиски национальной идеи.

4 из 7

В Европе XXV века изобретают вакцину от старения: человечество может позволить ее себе, если откажется от деторождения. Изначально «Будущее» (2013) публиковалось во ВКонтакте.

5 из 7

Финал (2015) подземного цикла, выросший из работы Глуховского над компьютерной игрой «Metro: Last Light». Лауреат премии «Ozon.ru Online Awards» в номинации «Лучшая художественная книга».

6 из 7

Свежий (2017) роман Глуховского, обласканный ведущими литературными критиками страны.

7 из 7

Ваша книга маркирована сегодняшним днем: роман фонит Трампом, Росгвардией и другими приметами времени. Насколько универсальна рассказанная вами история о произволе и унижении? Это неизбывные черты русской жизни?

Мне нужен был текст о сегодняшнем дне. Городской роман. Мне казалось, что все, что я читаю из русского, совершенно несовременно. Хотелось такую коробку с гвоздями сделать: чтобы в каждую из главных сегодняшних тем забить по гвоздю.

Некоторые сегодняшние темы - это темы извечные. Бесправие обычного человека перед системой. Система правления и управления, построенная на оболванивании и запугивании. Умение власти вовлекать в себя, магнитить к себе самых беспринципных. И ее способность прокажать оказавшихся в ней идеалистов, заражать их цинизмом и лицемерием.

Но есть и кое-что свежее. Распад правды. Развал системы координат, в которой есть добро и зло. Гниение христианской этики, основанной на смирении. Обуяние церкви бесами власти. Торжество силы. Кто нами сегодня правит, кто главный ньюсмейкер в политике и в бизнесе, а теперь еще и в искусстве, и в духовности? Прокуратура. Следственный комитет. ФСБ. Силовики. Люди, наделенные силой и, кроме силы, ни во что не верящие.

Хотя, может, и это извечное, а просто кажется новым. Просто каждому поколению приходится самому пробираться через вранье, самому развенчивать мифы. Самому покушаться на тех, кто эти мифы охраняет, потому что через них охраняет свою власть.

Существенную роль в романе играет «народная» 228-я статья, которую инкриминируют ни в чем не повинному главному герою и по которой в стране сидят почти 150 тысяч человек. Вам близка идея легализации наркотиков - частичной или полной?

Я за легализацию легких наркотиков, проституции и игорного бизнеса. Все равно все виды человеческих пороков крышуют спецслужбы. Просто вместо нормальных налогов, на которые мы могли бы переложить наконец плитку на Тверской, маржа идет на строительство частных замков в Крыму.

В интервью вы говорили о том, что ваш самый известный цикл «Метро» не в последнюю очередь разоблачение совка, человека советской формации, не желающего выходить на поверхность. Видите ли вы в современной России другие - в первую очередь типологически - фигуры, которые стремятся, фигурально выражаясь, сойти с кольцевой?

Мне кажется, все поколение тридцатилетних уже другое. Двадцатилетние - вообще инопланетяне. Все, кто занимается своим делом, - другие. Они хотели бы в будущее, но в будущее их не пустят. Власть стареет, седеет, лысеет. Власть хочет назад, в совок, во времена своей юности. Будущее страшит ее: как любой пенсионер, президент не хочет приспосабливаться к изменяющемуся миру, он требует, чтобы мир вернулся в привычное ему состояние, и обижается, когда мир отказывается. Почему тогда среди молодежи много сталинистов, спросите? Сталин для них - символ империи. Образ империи - компенсация возрастных комплексов. Они хотят почувствовать уважение к себе. В нынешней России это невозможно. В Америке подростки, мечтая о сверхспособностях, которые заставили бы сверстников их уважать, а хулиганов - бояться, дрочат на супергероев, а у нас в стране - на Сталина. Сталин - это русский Человек-паук.

Политические пертурбации 2010-х затронули большинство российских писателей: одни стали видными оппозиционерами, другие формируют собственные боевые подразделения, а третьи предпочитают находиться над схваткой. Какое место в этой общественно-литературной диспозиции занимаете вы?

Политика растлевает. Власть - дыхание Сатаны. Писатели, которые идут к власти, чтобы предложить ей свое умение заговаривать народ ради денег, продают душу. Писатели, которые думают, что смогут заговорить саму власть, воспитать ее своими нравоучениями - и для этого подбирающиеся к ней поближе, - идиоты. Как только они там откроют рот, им сразу вложат туда хлеб и причастят их. Посмотрите-ка на режиссеров, которые стали депутатами: все пустоглазые. Какая, казалось бы, у депутатов власть? А душу - вынь да положь. Не, в политику лезть - гиблое дело. Писатель в России должен просто говорить правду, называть вещи своими именами. Больше некому.

В числе повлиявших на вас отечественных прозаиков - носители очень разных взглядов: Бабель и Булгаков, Платонов и Шаламов. Важно ли для вас, какую политическую позицию занимает автор? Может ли вам понравиться книга, написанная с не близких вам позиций?

Тут немного другое скорее. Важно, искренен ли автор. Если человек - убежденный коммунист, настоящий, идеалистического толка, - интересно послушать и почитать. Если истовый имперец - тоже послушаем. А если ты просто оппортунист и фальшивомонетчик, который сам не верит в то, что говорит, кривляка, пропагандист - мне брезгливо. Тут и силой таланта восхищаться нельзя - лицемерие все заслоняет.

После выхода нового романа о вас - с некоторой оторопью - стали писать как о серьезном авторе, «преодолевшем» свои ранние жанровые вещи. Верите ли вы в эту будто бы неразрешимую дихотомию - «развлекательная беллетристика» против «серьезной литературы»?

Ну «Текст» на самом деле кардинально ничем от «Будущего» или «Метро 2035» не отличается. Оторопь у тех, кто просто фантастикой брезгует. Да кто вообще придумал жанры? В них дико тесно. Хочется смешивать их, нарушать, не хочется делать никаких судьбоносных выборов раз и навсегда: или ты в фантастике, или в триллере, или в «настоящей литературе». Почему нельзя писать триллер как серьезную прозу? Кто сказал, что фантастика должна развлекать и отвлекать? Почему современная проза должна быть бессюжетной и скучной? Литература, вообще-то, может давать совершенную свободу - у литературы нулевой бюджет, на книгу не надо просить денег у Минкульта, не надо утверждать сюжет у продюсеров, не надо переживать из-за рейтингов. Надо этим пользоваться! Но нет. Писатели боятся издателей, издатели боятся читателей. Читатель, если писателя за какую-то книгу полюбит, дальше просит только добавки. Его удивлять нельзя - у него несварение может случиться. Так считают издатели. Я вот решил проверить на своей шкуре.

В начале 2000-х вы были одним из пионеров онлайн-самиздата: «Метро 2033» читали в первую очередь в интернете. Как вы оцениваете перспективы сетевой литературы сегодня? Может ли «новый самиздат» всерьез соперничать с более традиционными издательскими институциями?

Может, конечно. Он только страдает от отсутствия редактуры. Редактура и маркетинг - вот две единственные полезные функции издательства. Самому себя продавать неловко, а править - рука не поднимается.

В марте прошлого года вы подтвердили, что экранизацией «Метро» займутся в Голливуде: к проекту прикреплены продюсеры «Социальной сети» и «Города грехов». Что происходит с картиной сейчас?

Сейчас режиссера ищут. Вот Дарабонту показывали, ему все понравилось, книгу прочел, игру прошел, но не смог придумать режиссерский take и плюнул.

Еще один международный проект, в котором вы участвовали, - создание либретто к опере «Три астронавта» по рассказу Умберто Эко. Закончена ли она? Когда ее можно будет услышать?

Либретто закончено, но музыка еще не готова. Затянулась работа композиторов, а пока их ждали, скончались оба автора изначального произведения - и , и Эудженио Карми. С Карми я успел познакомиться, был у него на семейном ужине в Милане, а Эко, поклонником которого я всегда был, оказался тогда в больнице - и не сложилось. Теперь создателям оперы надо выяснять отношения с его наследниками, агентами. Хочется верить в лучшее, в общем.

Ваши читатели отметили переход к условно «реалистическому» письму еще на сборнике «Рассказы о родине». Не хотите ли вы в будущем вернуться к малой форме? Что вообще более чутко к быстро меняющимся временам - написанный по случаю рассказ или веский, фундаментальный роман?

Мне нравилось писать рассказы. Роман, конечно, чугунная вещь, тяжелая, литая, пушечное ядро, может голову оторвать. В роман больше времени помещается. А рассказ - дробинка. Но если в сборнике их правильно друг к другу подобрать, мозаикой, тоже можно хорошей убойной силы добиться. И потом, рассказ всегда миниатюрная работа, художественная резка по рисовому зерну. В нем лишнему нет места, он в свои несколько страниц должен поместить целый мир с живыми людьми. Я до «Метро 2033» писал рассказы - на первом курсе, на втором. Такие, в духе Кортасара. Где-то они болтаются в сети. Так что, может, и снова рассказы будут. И романы: магический реализм на русской почве и заполярный хоррор. И пьесы. И киносценарии. Все будет. Просьба пристегнуть ремни.

Редакция сайт пообщалась с российским писателем Дмитрием Глуховским , который известен игровой аудитории в качестве автора постапокалиптических романов во вселенной "Метро", о его новых проектах, подходе к работе, играх и Анджее Сапковском.

22 февраля 2019 года в продажу поступит шутер Metro Exodus ("Метро: Исход "), для которого Глуховский написал сценарий .

Добрый день! Расскажите о последних новостях. Что у вас было интересного и какие планы на ближайшее будущее?

Из самого свежего - в прошлом году выходила книга “Текст”, первое реалистическое произведение у меня. История парня, студента филфака из Лобни. Решил отпраздновать успешно сданный экзамен второго курса. Отправился на Красный октябрь, в клуб, а там наркоконтроль, рейд. Пристали к его девушке, начали обыскивать, а он за нее заступился, после чего ему подкинули пакетики и посадили на семь лет. Он вышел из тюрьмы и сходу в состоянии аффекта в алкогольном опьянении убил человека, упрятавшего его за решетку. Это был молодой офицер-наркоконтрольщик, к телефону которого главный герой получает доступ.

На следующий день он приходит к себя и понимает, что его сейчас могут вычислить по камерам, по трекингу, биллингу и так далее. И чтобы избежать наказания, он решает притворяться, что тот парень все еще жив. Изучает и использует его телефон, пишет с него, перевоплощаясь в этого человека. История называется “Текст”, потому что главный герой все делает текстом, голосом говорить не может. Книжка вышла в прошлом году. Сейчас она поставлена как спектакль в театре Ермоловой. Еще фильм будет скоро.

А игру по этой книге не думали сделать?

Да я даже не знаю, какая из этого может получиться игра. Лобня, Красный Октябрь, электричка… Сеттинг немного странный и сюжет тоже не очень понятный.

Возвращаясь к предыдущему вопросу, это вот из того, что было последнее.

Следующий большой проект, который будет выходить, - аудиосериал, готовящийся для платформы Storytel. Приложение такое есть с аудиокнигами в Google Play и iTunes. Аудиосериал структурирован как обычный телевизионный сериал, то есть это 10 эпизодов продолжительностью по 50 минут в сезоне. Несколько актов, клиффхэнгер в конце. Как настоящий сериал, но без картинки, а просто со звуком. Называется “Пост”. Можно послушать, когда ведешь машину, едешь в метро, находишься на пробежке или гладишь носки, например.

Мы завели недавно паблик во ВКонтакте , который станет главным нашим медиа по данному проекту.

“Пост” - история про то, как на руинах развалившейся России последняя скрепа - это Транссиб ржавый. И вот на этом Транссибе насажены, как на шампуре, удельные княжества. И одно из них в центре внимания оказывается. Это не Москва, а как бы один город-крепость, который сидит на этой железной дороге. Собственно, Пост. Где-то на берегу реки. И он находится в эпицентре всех событий.

Такой вот ожидается аудиосериал на “Сторителе”. В виде книги “Поста” не будет вообще - только аудио. Должен выйти в начале зимы. Может, январь-февраль.

А вы не думали расширить этот проект до фильма или даже игры, если станет популярным?

Это вообще изначально был проект телевизионного сериала, но пока я его придумывал, он немного стал как бы политическим. Потому что про развалившуюся Россию. Потом стало нельзя говорить о том, что что-то от нас отвалится, потому что это что-то - Крым. А Крым отваливается - это 282-я сразу. Поэтому телик немножко зассал. Ну и ладно.

За это время ситуация опять уже поменялась. Уже не так страшно, уже про Крым все забыли, как бы проехали. Но идея все еще остается, и она классная, с моей точки зрения. Моя собственная идея, с которой я несколько лет уже живу. И вот сейчас нашел партнера подходящего для того, чтобы это все “забомбить”.

Идея может перерасти еще в нечто большее?

Может перерасти, конечно. Мне кажется, это такой формат, который в принципе подходит и для игры какой-нибудь. Оборона крепости - понятная концепция. С какими-то вылазками, дипломатией и так далее. Вполне может быть. Хозяйке на заметку: если нас читают разработчики - передаю привет. Вот есть отличная идея для игры.

Ну и в будущем может какая-нибудь другая книжная серия будет, например. Давно вынашивал идею с понятными мне героями, драмой, дилеммой. Аудиосериалов у нас никто не делал, в принципе, и вот можно опять как бы создать что-то новое, необычное и интересное, реализовав идею, которая давно мне жжет душу.

Какие еще идеи сейчас прорабатываете?

Еще много всякого другого. То, что я перечислил, - ближайшее вот уже. Есть идеи нескольких книг, спектаклей, телевизионных сценариев. Много всего, и в разных жанрах.

Упоминавшийся выше “Текст” - реалистическое произведение, дальше антиутопическая история, за ними идет семейная драма жесткая про взаимоотношения людей в браке, и после этого, возможно, книга про искусственный интеллект, а может и нет. Все подряд. Ну, то есть, разные вещи.

Откуда вы черпаете идеи? Чем вдохновляетесь? Бывает такое, что вы специально прорабатываете идею книги под определенную аудиторию?

Нет, нет… Делать книгу под аудиторию - это у**ищность. Идиотизм. Нельзя делать книгу под конкретную аудиторию. Этим пусть занимаются маркетологи сериалов телеканала “СТС”. “Кто наша аудитория? Бабульки. Давайте сделаем что-то интересное для бабулек”. Соответственно, про молодость - красавец и доярка. Whatever. Они вынуждены это делать, потому что им отвечать за чужие деньги. Мне же вообще ни за что не нужно отвечать. Я совершенно безответственный чувак, делаю что хочу, и в этом магия.

Когда ты делаешь то, что интересно тебе, а не то, что, как ты думаешь, интересно другим. Когда не пытаешься представить какую-то целевую аудиторию, которую должны интересовать в определенной пропорции сиськи и экшен.

Мы проживаем все более-менее стандартные жизни. И дилемма, через которую мы проходим, и какие-то коллизии, в той или иной степени типичные. Сначала ты задроченный подросток, потом у тебя первая любовь, потом ты женился, появились какие-то соблазны, вы расстались, у вас остались дети, родители стареют, ты уже перестал против них бунтовать и начинаешь их жалеть, на работе с кем-то посрался… Это все достаточно стандартные вещи. Слава Богу, что мы не живем во времена Второй мировой войны, потому что тогда стандартные вещи были другого характера. Сейчас же они у нас такие более “софт”. Но тем не менее. Ты это прожил, как-то для себя сформулировал, и если сформулировал честно и точно, то можешь этим заражать других.

Есть масса попсы, где это формулируется нечестно и неточно, потому что это сделано с расчетом на “предположительные вкусовые ориентиры аудитории”. А ты просто делаешь все честно, как есть. Не продалось и не продалось. Другое что-нибудь получится. Не нужно слишком сильно оглядываться на аудиторию. Надо делать все так, как ты чувствуешь. Писать то, что тебе хочется писать сейчас.

У меня было семь книг, и ни одна из них не стала настолько успешной, как “Метро 2033”. Ну и ладно. И что теперь, слишком расстраиваться? Есть трилогия, мы эту тему закрыли. Или мне надо было как Лукьяненко, Перумову, Роулинг или Акунину клепать бесконечно продолжения? Ты теряешь свободу. Не занимаешься тем, чем хочешь. Это становится для тебя работой. Физической такой, тяжелой, изнурительной скучной и неприятной работой.

Огромное суперлакшери - это когда ты можешь делать что хочешь, а теперь еще за это что-то платят. Но кто вообще таким роскошеством в нашей жизни обладает? Обычно работа - это нудятина, ты ее пересиживаешь, а потом идешь ловить на мотыля кильку, потому что там отдыхаешь душой... Нахрена? Тут есть уникальная возможность заниматься тем, чем тебе хочется заниматься, и каким-то образом на этом еще зарабатывать. Иногда хорошо, иногда не очень.

У меня есть книжки, которые как бы никому особо не были интересны, хотя я считаю, что все равно супер, и какую-то свою аудиторию нашли. Например, у моей книги “Рассказы о Родине” тираж, наверное, 50 тысяч, и она никогда не допечатывалась. Вышла десять лет назад, и вот. А у “Метро 2033” тираж - миллионы, и она каждый год печатается 50-100 тысяч еще. Я вообще не жалею, что написал “Рассказы о Родине”. Мне кажется, это была отличная вещь по тому времени, дух времени, десятый год. Не продалась, ну и не продалась. Нельзя об этом переживать. Это путь в никуда. Ты тогда будешь фабриковать продукт и все закончится тем, что тебя разоблачат твои читатели. Скажут: “Ну вот, спекся. Х**ню какую-то делает”.

Понимаю и поддерживаю вас. Главное - самореализация и мысли, но что насчет ответственности перед аудиторией?

Безответственность перед аудиторией. Ответственность перед аудиторией есть у продюсеров “Звездных войн”.

Если ты думаешь, что ответственность - это сделать точно так же, как было, потому что люди привыкли именно к этому, им это нравится и они хотят еще, то ты ошибаешься.

Если ты к этому охладел и делаешь как было, потому что они этого ждут, они все равно разочаруются. Если ты будешь бесконечно, как Пелевин, делать одно и то же, потому что у тебя какая-то своя армия типа фанатов, они все равно разочаруются, потому что им это надоест. Мне вот надоело. Я был диким фанатом Пелевина, но уже просто не могу. 25-ю книгу одинаковую читать - ну сколько можно-то?

Я лучше буду экспериментировать, потому что меня, по крайней мере, будет “штырить”. А если меня будет “штырить”, то и кого-то еще. Конечно, часть людей принципиально хотят мутантов в метро, и с ними ничего не поделать. Ну, пожалуйста, это их право. Есть компьютерные игры про мутантов в метро и есть книжная серия. Но можно я сохраню за собой свободу делать то, что мне нравится сейчас? Я как бы вырос уже из коротких штанишек. Не сказал бы, что сильно усовершенствовался, но мне просто темы другие теперь интересны.

Получается, после того, как вы реализовались в одной теме, вам хочется переходить к чему-то другому?

Да, я хочу, чтобы мне это доставляло удовольствие в процессе. Я хочу, чтобы меня “штырило” от работы над новой вещью. Я хочу, чтобы это было на ту тему, которая для меня сейчас актуальна. И чтобы был челлендж определенный. Потому что я про это еще не писал, и языком этим не писал, и героев у меня таких еще не было, я не отваживался на какую-то тему писать. Будь там про про любовь или про политику или еще что-то. То есть я боялся это делать. Например, боялся в книжках матом ругаться до определенного момента, про женские чувства с точки зрения женщины писать. Есть масса вещей, в которых ты не уверен.

Ты исследуешь мир вокруг себя, равно как и себя исследуешь, раскомплексовываешься, может быть, расточаешься или даже разочаровываешься. Узнаешь и понимаешь какие-то новые вещи.

И с моей точки зрения, каждая новая вещь, книга или еще что-то, должна быть подведением промежуточного итога. То есть ты что-то понял про жизнь, про себя и людей, значит вложить это должен в новую вещь. И тогда это будет какой-то шаг вперед.

Если же ты опять, просто, чтобы заработать деньги, повторил еще раз старый фокус, то ни сам не получил удовольствия…

Но есть люди, которые получают удовольствие от этого старого фокуса…

Недавно появилась новость об Анджее Сапковском, который говорит, что ему недоплатили за “Ведьмака”, хотя был понятный договор. Как вы к этому относитесь?

Ну, старикан про**ал. И теперь жалеет, конечно. Смотрит, как это превращается в глобальную франшизу и понимает, что его пенсия могла быть больше. Очень простая история.

Жалко его. Но, видимо, он какой-то нормальный жанровый писатель, у него куча поклонников, и я думаю, что если бы он был плохим автором, не было бы такого количества преданных фанатов. Я сам не читал.

Игра для него очень много сделала. И если бы не было игры, он бы остался безвестным польским автором однозначно.

Он не понял потенциал, потому что старый просто. Ну и наверное размышлял про игры в духе “Что это там… Шутеры... Школьники убивают подростков в школах…”. Я так себе это представляю. Поэтому он не оценил потенциал.

А я просто на 30 лет младше его, я там рос, поэтому понимал “масштаб бедствия”, понимал, что это такое и что нужно быть максимально частью этого. И мы нормально, по-человечески, договорились с разработчиками и создателями, и я доволен в гораздо большей степени своей жизнью, чем Анджей Сапковский. И меня не исключали из процесса разработки, а наоборот у нас был с ними вполне себе симбиоз, и все довольны. А старика жалко.

А сколько вы времени уделяете игре?

Это процесс, который идет годы. Я набросал какую-то идею, над которой думал три недели или месяц, отправил. Они думали над ней полгода, отправили назад. Я высказал свои замечания, снова отправил. Потом прилетел к ним на Мальту, потом в Киев, потом куда-то еще, или они приехали в какое-то место, мы с ними поговорили… Потом я начал писать диалоги, они говорят, что тут слишком много, здесь подрежь… Потом они присылают свои диалоги, я отвечаю, что как-то не очень, персонажи говорят словно на рынке в Киеве что-то покупают, давайте-ка переделаем… Переписал. Ну и так далее. Обсуждаем, что-то я предлагаю изменить, что-то они просят, вносим правки и все такое. Это долгий процесс, который длится годы. Чистое время невозможно подсчитать. Симбиотическая история. Понятно, что моя нагрузка здесь в большей степени - нагрузка как драматурга. Ну и обеспечение целостности вселенной “Метро”.

“Метро: Исход” продолжает историю “Метро 2035”. То есть там, где заканчивается история “2035” и книжной трилогии (а книг больше не будет), там историю подхватывает “Исход”. Если хочешь понять, чего тебе ждать в “Исходе”, значит надо читать книги. Интересуешься тем, а что же дальше - это только в игре. Мозаический такой сторителлинг, тоже достаточно инновационный. Это не “Игра престолов”, где книга - сезон, книга - сезон, сезон, сезон, ой, а где книга? В какой-то момент они начинают расходиться, потому что продюсер уже знает лучше.

У нас мастерение вручную. Это не конвейерное производство на блестящих заводах компании Tesla в Калифорнии. Это сидят люди и ножичком вырезают что-то. И я так сижу. И именно за счет того, что это все хендмейд, получается вещь с определенным вкусом. И ты понимаешь, что это не замылено, что такого ты не видел и что это в достаточной степени уникально.

Выходит, и вы вдохновляете разработчиков, и они вас?

Безусловно. Они меня очень вдохновляют вообще, в принципе, не только играми, но и каким-то своим драйвом и упертостью. Я считаю, что их самоотверженность и преданность своему делу уникальна совершенно.

А вы сейчас играете в игры? Раньше увлекались же.

У меня есть PlayStation, на которую я качаю для себя всякие игры смотреть. Но не сказать, что я бы сейчас взял и какую-то игру прошел до конца. Например, я поиграл в Wolfenstein новый, поиграл с большим удовольствием в Limbo. Такие вещи. Аркады разные. В трехмерные шутеры мне трудно играть. Это надо как-то в компании делать. Ну как бы одному сидеть, вникать… Просто когда подрастаешь, меньше становится свободного времени, и с большим удовольствием ты уже смотришь Netflix или HBO.

Или стрим на YouTube.

Может быть, но я больше сажусь на эмоции, которые хороший сериал может дать. Садишься на определенный драйв эмоциональный. Игры интересны как подсматривание чужих снов, мне кажется. Я люблю красивые, зрелищные игры. Какой-нибудь BioShock новый, хотя он уже не новый, куда ты попадаешь и удивляешься, оглядывая какие-то вещи. Особенно на большом экране - вообще красота.

Видели трейлер Death Stranding? Там Норман Ридус в главной роли.

Надо посмотреть. Я не буду притворяться, что я такой классный, молодежный и всегда за всем слежу, потому что это уже давно не так. Мне 85, и я не торт. Но за какими-то вещами смотрю. Включаешь трейлер по своей игре, потом переходишь на другой, и так можно залипнуть на полдня. Думаешь, классно, вот в это надо поиграть-посмотреть. Но не могу сказать, что я сейчас какой-то супергеймер. Было бы нечестно, если бы я вам такое сказал, чтобы просто показаться классным. Я не классный.

Не устали ли вы еще от “Метро”?

Я устал от “Метро”, конечно, и про него больше не пишу. Но мир продолжает жить своей жизнью. Игровая серия - это слишком важно, чтобы пустить ее на самотек. Поэтому, конечно, я во все это вник, все придумал, но какие-то вещи, например, касающиеся борьбы с медведями-мутантами, люди делают сами. Я никогда в этом не был силен - в героической части, стрельбе и так далее.

Но то, что касается переживаний, драм, отношений между героями, превращения NPC в живых людей - вот это была моя специализация всегда. И это то, что мне интересно. Получается у меня или нет - это другой вопрос, но мне это прямо вот нравится. И я старался это все привнести. Ну и наделение игры какими-то смыслами, подтекстами, аллюзиями и так далее.

Очень важно, чтобы игра не превратилась в какой-то обычный шутер, где главная эмоция, которую ты получаешь, - адреналин. Эта вещь должна продолжать оставаться сентиментальной, возможно с философскими подтекстами, очень эмоционально заряженной. С тоской, ностальгией, мечтами несбывшимися и так далее. В игре должно быть все то, что есть в книгах и составляет важную часть атмосферы.

В какую офигенную игру с реалистичной графикой ты бы ни сел играть, это как прийти в консерваторию послушать симфонический оркестр. И то, что люди играют здесь на высочайшем академическом уровне, а не тренькают на балалайке, для тебя не новость - ты к этому готов, поэтому не очень-то и удивляет.

Точно так же с потрясающей графикой, созданной передовыми студиями за 200 миллионов долларов. Ты знал, что там будет эта графика. Да, они теперь выглядят совсем как живые, бегают, стреляют, все взрывается… Но удиви меня? И вдруг ты получаешь нечто, чего совершенно не ждал - какую-то человеческую историю совершенно пронзительную там. Западные разработчики годы спустя тоже к этому приходят и нанимают оскароносных сценаристов, потому что понимают, что ничего так человека не прошибает, как история. Мы-то это понимали еще тогда, когда денег на графику не было. Делали ставку на атмосферу и человеческую историю, и это сработало.

Что бы вы хотели сказать нашим читателям? У нас много фанатов “Метро”!

Дорогие ребята и девчонки, посетители сайта сайт! Спасибо вам за то, что вы есть. За то, что вы интересуетесь играми. Я надеюсь, что новая игра по “Метро” вас не разочарует и вам будет кому перемыть кости на форумах этого замечательного сайта. Вообще, играйте в игры. Это лучше, чем пить коньяк по подъездам и ширяться ржавыми шприцами. Спасибо вам! Это Дмитрий Глуховский. Пока!

Материал подготовили: ACE , Azzy , SkyerIst