Беатриче, Лаура, Лара: прощание с проводницей. Образы муз выдающихся флорентийцев в русской литературе XIX-XX вв. (Беатриче, Лаура, Симонетта)
6 апреля в 1327 году состоялась первая встреча Франческо Петрарки с Лаурой . Замужняя женщина стала для великого поэта бессменной музой, возвышенной и недостижимой мечтой. При этом неизвестно, знала сама Лаура о его чувствах или нет.
366 сонетов
Благословляю день, минуту, доли
Минуты, время года, месяц, год,
И место, и придел чудесный тот,
Где светлый взгляд обрек меня неволе
Ей было двадцать лет, ему — двадцать три. Их встреча не могла стать началом счастливой истории любви: Лаура уже была замужем, а на Петрарке лежал обет безбрачия. Влюблённому оставалось лишь бросать томные взгляды на Прекрасную Даму и воспевать её в своих сонетах, канцонах, секстинах, балладах, мадригалах...
366 сонетов, посвящённых Лауре, поэт объединил в «Книгу песен», которая прославила не только его чувства, но и саму поэзию — воспевая любовь мужчины к женщине, а не раба к Богу, Петрарка положил начало эпохе Проторенессанса (этапу в истории итальянской культуры, предшествующему Ренессансу).
Альтикьеро да Дзевио, портрет Петрарки. Источник: Public Domain
Ангел во плоти
Ещё три года после судьбоносной встречи, поэт, предпочитавший вести скитальческую жизнь, провёл в Авиньоне. Исследователи не знают ответ на вопрос: обменялись ли они за это время хоть одним словом? Знала ли Лаура о пылких чувствах великого итальянца? Но в том, что Муза Петрарки была достойной супругой, сомнений нет, а в глазах влюблённого она и вовсе — настоящий ангел:
Средь тысяч женщин лишь одна была,
Мне сердце поразившая незримо.
Лишь с обликом благого серафима
Она сравниться красотой могла.
Историки склоняются к тому, что Музой Петрарки была Лаура Де Нов — златокудрая дочь синдика Авиньона Одибера де Нов , мать 11 детей. Однако любовь Петрарки во многом походит на историю Данте Алигьери и Беатриче — в обоих случаях скептики сомневаются в реальном существовании Муз. По их мнению, Прекрасные Дамы были всего лишь плодом воображения романтичных поэтов.
Лаура, рисунок XV века (?) Библиотека Лауренциана. Источник: Public Domain
Ни в одном письме Петрарки имя Лауры не упоминается (за исключением письма к потомкам, где он говорит о своей прошедшей любви, и письма, где опровергает обвинения в том, что она не реальна). Основную информацию о Лауре можно почерпнуть из собственноручных пометок Петрарки и его поэтических строк, где её имя обычно встречается в игре слов — золотой, лавр, воздух. Но достоверность образу Музы придаёт тот факт, что однажды поэт заказал камею с её портретом художнику из авиньонской курии:
Нам этот лик прекрасный говорит,
Что на Земле — небес она жилица,
Тех лучших мест, где плотью дух не скрыт,
И что такой портрет не мог родиться,
Когда Художник с неземных орбит
Сошел сюда — на смертных жён дивиться
Свою фанатичную платоническую любовь Петрарка оправдывал тем, что именно она помогала ему избавиться от земных слабостей, именно она возвышала его. Но даже это благородное чувство не помешало знаменитому поэту обзавестись двумя незаконнорожденными детьми от разных женщин (их имена история умалчивает).
Мэри Спартали Стилман. «Первая встреча Петрарки и Лауры».
История любви Петрарки к Лауре
Как свидетельствуют его собственные сочинения, 22-летний Петрарка впервые увидел Лауру 6 апреля (Великая пятница), 1327 года на пасхальной мессе в несохранившейся церкви Святой Клары в Авиньоне . Петрарка сообщает, что ровно через 21 год после их знакомства она скончалась, после чего он продолжал писать о ней. Главная информация о Лауре извлекается из его собственноручной пометки на миланском экземпляре рукописи Вергилия .
«Лаура, известная своими добродетелями и долго прославляемая моими песнями, впервые предстала моим глазам на заре моей юности, в лето Господне , утром 6 апреля, в соборе святой Клары, в Авиньоне. И в том же городе, также в апреле и также шестого дня того же месяца, в те же утренние часы в году покинул мир этот луч света, когда я случайно был в Вероне , увы! о судьбе своей не ведая. Горестная весть через письмо моего Людовико настигла меня в Парме того же года утром 19 мая. Это непорочное и прекрасное тело было погребено в монастыре францисканцев в тот же день вечером. Душа её, как о Сципионе Африканском говорит Сенека , возвратилась, в чем я уверен, на небо, откуда она и пришла. В память о скорбном событии, с каким-то горьким предчувствием, что не должно быть уже ничего, радующего меня в этой жизни, и что, после того как порваны эти крепчайшие сети, пора бежать из Вавилона , пишу об этом именно в том месте, которое часто стоит у меня перед глазами. И когда я взгляну на эти слова и вспомню быстро мчащиеся годы, мне будет легче, с божьей помощью, смелой и мужественной думою, покончить с тщетными заботами минувшего, с призрачными надеждами и с их неожиданным исходом» .
Судя по всему, она имела большую семью, была достойной супругой и рано умерла. Из описаний в стихах, обыгрывающих её имя (например, Laura - l’aurea , то есть «золотая»), известно, что она имела золотые локоны.
Петрарка смотрит на проходящую мимо Лауру
С момента своей первой встречи с Лаурой следующие три года Петрарка провел в Авиньоне, воспевая свою платоническую любовь к ней и пытаясь поймать её взгляд в церкви и в других местах, где она бывала. Затем, в 1330 году он покинул Авиньон и отправился в Ломбе (Франция), где находилось каноничество, предоставленное ему папой Бенедиктом XII . В 1337 году он вернулся и приобрел небольшое имение в Воклюзе , чтобы быть поблизости от неё. Петрарка принял духовный сан, и жениться не мог, но в плотской страсти себя не ограничивал, породив двух внебрачных детей от других женщин. Традиция гласит, что последний раз он её видел 27 сентября 1347 года.
Причину смерти Лауры установить трудно, многие историки предполагают, что это была чума, так как в том году Авиньон серьёзно пострадал от неё. Но никто, из присутствовавших при смерти Лауры не упоминает подходящие симптомы. Возможно, что она умерла от туберкулеза и истощения, вызванного деторождением 11 младенцев. Ей было 38 лет. Сам Петрарка накануне своей смерти, последовавшей много лет спустя, писал: «Уже ни о чем не помышляю я, кроме нее».
Вопрос, была ли петрарковская Лаура реальной, никогда не будет разрешён. Хотя он писал о ней в своей лирике, она ни разу не упоминается в его письмах, за несколькими исключениями: в письме, где он говорит о своей прошедшей любви (К потомкам ) и в письме, где он опровергает обвинения в том, что она - не реальна (Familiares II, IX). В её реальности сомневались даже друзья Петрарки. Если она и существовала, неизвестно, говорил ли он с ней хоть раз, и подозревала ли она о его чувствах - ситуация, практически повторяющая историю Данте и Беатриче . Вызывает вопрос её имя - в Вергилиевом кодексе она зовется Лауреа , всюду в других записях Лаура , в сонетах ее имя встречается в неустанной игре слов, в сочетании с золотом, лавром, воздухом: l’aureo crine - «золотые волосы», lauro - «лавр», l’aura soave - «приятное дуновение» , и даже бегом времени (ит. l’ora - «час»). Относительно своей жизни Петрарка писал, что у него было два главных желания - Лаура и лавр , то есть любовь и слава. Из других его эпитетов к ней - знаменитый введённый им оксиморон «dolce nemiса» (милый враг).
Благословляю день, минуту, доли
Минуты, время года, месяц, год,
И место, и придел чудесный тот,
Где светлый взгляд обрек меня неволе.
Благословляю сладость первой боли,
И стрел целенаправленный полет,
И лук, что эти стрелы в сердце шлет,
Искусного стрелка послушен воле.
Благословляю все мои творенья
Во славу ей, и каждый вздох, и стон,
И помыслы мои - её владенья.
Лаура в творчестве Петрарки
Вплоть до 1356 г. Петрарка ежегодно будет отмечать годовщину знакомства написанием сонета . После смерти Лауры он воспевал её ещё 10 лет. Сборник посвящённых ей сонетов и канцон (обычно называемый „Canzoniere“, Песни ) разбит издателями на 2 части:
- «На жизнь мадонны Лауры» (Rime in vita Laura) , 263 сонета;
- «На смерть мадонны Лауры» (Rime in morte Laura) , 103 сонета.
Любопытно, что, как отмечает переводчик поэта: «у Петрарки - в последнем кодексе этого [разбивки] нет, там просто вшиты чистые листы, как водораздел между Лаурой при жизни этой и Лаурой при жизни иной… Он общался с обеими, разницы большой между той и другой - старался не замечать. Похоже, что мертвой Лауры для него не было, не могло быть. Просто была какая-то другая, но опять-таки живая» .
Обе части несут в себе два разных лейтмотива: «в первом - тема Лауры-Дафны (нимфы лавра), во второй - Лаура - вожатый поэта по небесным сферам, Лаура - ангел-хранитель, направляющий помыслы поэта к высшим целям» .
Canzoniere представляют собой стихи в традиции трубадуров и куртуазной любви. Но, как отмечают исследователи, «новое у Петрарки по сравнению с куртуазной поэзией позднего Средневековья - полное слияние поэтической и жизненной позиции, превращение любви из условного поэтического приема в принцип самой жизни и чувства» . Как отмечает В. В. Бибихин, «обновляющая любовь, которая у провансальцев ещё казалась (хотя уже не была) только одной темой из многих возможных для человека и поэта, - ночные встречи, предрассветные расставания, клятвы в верности, муки покинутости предполагают ведь, что какая-то жизнь все-таки идет своим чередом, - теперь, пройдя через стильновистов с их „диктатом Амора“ и через Данте с небесным преображением его Беатриче , у Петрарки захватывает без остатка всего человека… Он не оставляет для себя почти никакой интимной жизни вне служения донне, служения славе, служения слову, которое буквально поглощало его с годами все больше - вплоть до последней минуты, заставшей его, согласно устойчивой легенде, над книгами и бумагами. Ему нет ни в чем готовой опоры; любовь, не благоразумная „любовь к Богу“ или холодная „любовь к человеку“, а захватывающая влюбленность, - единственный узел, на котором укреплена его душа» .
Здесь «нет речи о любовных отношениях. Есть лишь любовь как поклонение, мгновенно и навсегда возникшее. Поэт постоянно колеблется между надеждой и отчаянием. Это внутреннее противоречие рождает лучшие сонеты, где радость неотделима от муки, а любовь - от поэзии, ею вдохновлённой. Не во власти поэта что-либо изменить. Изменение наступает лишь со смертью Лауры. Стихи выражают отчаяние, а затем постепенное просветление печали по той, кому открылись блаженные небесные сени. Лаура во второй части сборника перестаёт быть недоступным земным божеством и превращается в небесную утешительницу поэта»
Cонеты Петрарки оказали большое влияние на рост значения итальянского языка в качестве литературного. Также они популяризовали эту форму сонетов, которая получила название петраркистского сонета .
Сонет CCLXIX
(На смерть Лауры)
Повержен Лавр зеленый. Столп мой стройный!
Обрушился. Дух обнищал и сир.
Чем он владел, вернуть не может мир
От Индии до Мавра. В полдень знойный
Где тень найду, скиталец беспокойный?
Отраду где? Где сердца гордый мир?
Все смерть взяла. Ни злато, ни сапфир,
Ни царский трон - мздой не были б достойной
За дар двойной былого. Рок постиг!
Что делать мне? Повить чело кручиной -
И так нести тягчайшее из иг.
Прекрасна жизнь - на вид. Но день единый, -
Что долгих лет усильем ты воздвиг, -
Вдруг по ветру развеет паутиной.
Воспринятый многими последующими поколениями поэтов канон петраркистского сонета включал: «все формы выражения любви a la Петрарка: многократное описание ставшего уже каноничным совершенства возлюбленной (золотых волос, глаз-звезд и т. п.), ее неприступности, фатальности любви с первого взгляда, благословенности мучений неразделенного чувства, бегства в природу (леса, скалы, гроты), в которой влюбленному видятся то соответствия, то контрасты своему душевному состоянию, непременное присутствие мук, слез, ревности, разлуки, ночей без сна или утешительных сновидений, молений о смерти, переходов от надежды к отчаянию и т. д.» .
Упоминается также, что несколькими десятилетиями позже королева Джованна I Неаполитанская заказала фрески в часовню Санта Мария Инкороната , построенную в 1360-73 гг. На сводах изображены 7 таинств и Триумф Церкви, эти росписи были осуществлены одним из учеников Амброджо Лоренцетти . Утверждают, что среди персонажей ученые смогли идентифицировать портреты короля Роберта Анжуйского, его внучки королевы Джованны, а также Петрарки и Лауры, помогающей ему в крещении его внебрачного сына Джованни. В следующем веке Джованни ди Сер Джованни (1406-1486) написал по сюжету «Триумфов » Петрарки темперой на дереве «Триумф Любви», представив там Лауру и Петрарку (Флоренция, Museo di Palazzo Davanzati). Франческо Лаурана (1430-1502) изготовил посмертную маску Лауры (Музей Гране, Экс-а-Прованс). Самый знаменитый портрет Лауры принадлежал семье де Сад, он стал основной обширной иконографической серии начиная с XVII века, после того как Ришар де Сад подарил копию Франческо Барберини в 1636 году. Вопреки своей славе, это изображение является ренессансной подделкой - воображаемым портретом.
Лаура де Нов, в супружестве де Сад
Хотя вопрос о том, была ли петрарковская Лаура реальной личностью, окончательно не решен, из нескольких исторических Лаур, предлагаемых в кандидатки, наиболее распространённым является отождествление с дамой из семьи де Нов. Реальная, по утверждению семьи, обнаружившей эту женщину в своей родословной, Лаура де Нов (прованский вариант её имени - Лор ) была супругой графа Гуго II де Сада (фр. Hugues II de Sade ), предка маркиза де Сада . Соответствие данной исторической личности персонажу лирики Петрарки окончательно до сих пор не доказано .
Chapelle des Cordeliers
Лаура де Нов была дочерью рыцаря Одибера де Нов, сына Павла (Audibert de Noves) , и его жены Эрмессенды де Реал (Ermessenda de Réal) . В семье было ещё двое детей - сын Жан и младшая сестра Маргарита. Одибер де Нов умер около 1320 года, оставив Лауре значительное приданое в 6000 турских ливров. Вышла замуж в возрасте 15 лет 16 января 1325 года, брачный контракт подписан нотариусом Раймоном Фогассе (Raymond Fogasse) . В браке она родила 11 детей. Известно, что Лаура, под влиянием своей тетки Эньенетты Гантельми де Романиль, заинтересовалась литературой и была участницей авиньонского «Двора любви», организованного графиней Этьенеттой Прованской и виконтессой Алази Авиньонской.
Будучи женой де Сада, Лаура похоронена была, скорее всего, в семейной капелле этого рода - Chapelle des Cordeliers (ул. Красильщиков - rue des Teinturiers ) - часовне Святого креста, расположенном при церкви братьев миноритов. Лионский гуманист и поэт Морис Сэв указывал, что в 1532 году он видел там надгробный камень, украшенный фамильным гербом с «двумя переплетёнными лавровыми ветвями над крестом и геральдической розой». Вскрыв могилу, он обнаружил там свинцовую коробку, в которой находилась медаль, изображающая женщину, раздирающую себе грудь, и сонет Петрарки. Несколько месяцев спустя, в августе 1533 года король Франциск I также посетил эту могилу, бдел в часовне и написал стихи , которые оставались над её могилой .
Через 7 месяцев после её смерти её муж женился на Верден де Трантливр (Verdaine de Trentelivres) , родившей ему ещё шестерых детей. Имена 11 детей Лауры: Paul, Audebert, Hugues III, Pierre, Jacques, Joannet, Philippe, Augière, Ermessende, Marguerite, Garsende. Маркиз де Сад считается потомком Лауры через её сына Гуго III.
Замок Ла-Косте, ныне разрушенный - фамильное владение де Садов и вероятное нынешнее пристанище останков Лауры де Нов
Семья де Садов довольно серьёзно занималась образом Лауры, иметь которую в предках было бы большой честью, искала её могилу и заказывала портреты . Биограф знаменитого маркиза пишет об этом: «В вопросе, действительно ли Лаура де Сад являлась Лаурой Петрарки, не обошлось без дебатов, хотя семья Садов никогда не сомневалась в этом. Дядя маркиза аббат де Сад, друг и корреспондент Вольтера , посвятил себя изучению жизни своей предшественницы и её поклонника. Результатом его литературного энтузиазма стали „Мемуары из жизни Франческо Петрарки“ , увидевшие свет в 1764-1767 году. Маркиз де Сад, утешением которому в его длительном заточении служили явления Лауры во сне, испытывал к ней аналогичную преданность. В 1792 году , когда повстанцы разрушили церковь в Авиньоне, он сумел распорядиться, чтобы ее останки перенесли к месту успокоения под замком в Ла-Косте» .
Влияние на культуру
Примечания
- У.Шекспир. Сонеты. Предисловие (В. Николаев, А. Шаракшанэ)
- Пергаментный кодекс, заключавший в себе, помимо разных мелочей, произведения Вергилия с комментариями Сервия, - рукопись XIII века, семейная реликвия Петрарки. Судя по записям Петрарки, кто-то его украл 1 ноября 1326 года, но потом, спустя много лет, 17 апреля 1338 года, каким-то чудом он снова его обрел. С этим кодексом Петрарка никогда не расставался и всюду возил с собой. Из заметок на полях с годами складывался как бы дневник, содержащий его наблюдения и размышления о Вергилии, о приобретенных знаниях, прочитанных книгах, в нем отмечены даже кое-какие факты из жизни. Важнейший из них, о Лауре, запечатлен на обороте первой страницы, приклеенной Петраркой к обложке. Другая вклейка - с миниатюрой Симоне Мартине, изображающей Петрарку.
- Ян Парандовский. «Петрарка» lib.rus.ec/b/41655/read
- Вариант перевода И. Бунина: Лаура, славная собственными добродетелями и воспетая мною, впервые предстала моим глазам в мою раннюю пору, в лето господне тысяча триста двадцать седьмое, в шестой день месяца апреля, в Авиньоне; и в том же Авиньоне в том же месяце апреле, в тот же шестой день, в тот же первый час, лето же тысяча триста сорок восьмое, угас чистый свет Ее жизни, когда я случайно пребывал в Вероне, увы, совсем не зная о судьбе, меня постигшей: только в Парме настигла меня роковая новость, в том же году, в девятнадцатый день мая, утром. Непорочное и прекрасное тело Ее было предано земле в усыпальнице Братьев Меноритов, вечером в день смерти; а душа Ее, верю, возвратилась в небо, свою отчизну. Дабы лучше сохранить память об этом часе, я нахожу горькую отраду записать о нем в книге, столь часто находящейся перед моими глазами; должно мне знать твердо, что отныне уже ничто не утешит меня в земном мире. Время покинуть мне его Вавилон. По милости божьей, это будет мне нетрудно, памятуя суетные заботы, тщетные надежды и печальные исходы моей протекшей жизни. («Прекраснейшая солнца»)
- Письмо к потомкам
- «Что же ты мне говоришь? Будто бы я придумал приятное имя Лауры, чтобы было мне о ком говорить и чтобы обо мне повсюду говорили, будто на самом деле Лаура была в душе моей всегда лишь тем поэтическим лавром, о котором я вздыхаю, чему свидетельством мой многолетний неутомимый труд. Выходит, в той, живой Лауре, чей образ будто бы так меня поразил, на самом деле все искусственно, все это только выдуманные песни и притворные вздохи? Если бы только так далеко заходила твоя шутка! Если б дело было только в притворстве, а не в безумии! Но поверь мне: никто не может долго притворяться без больших усилий, а прилагать усилия только для того, чтобы походить на безумца, - действительно верх безумия. Прибавь к этому, что, будучи в добром здравии, можно притворяться больным, но настоящей бледности изобразить невозможно. А тебе ведомы мои страдания и моя бледность. Смотри, как бы ты своей сократовской шуткой не оскорбил мою болезнь» (Письмо к епископу Ломбезскому Джакопо Колонна)
Лаура
Быть может, самой ценной вещью, которую Петрарка взял из отцовского дома, был прекрасный пергаментный кодекс, заключавший в себе, помимо разных мелочей, произведения Вергилия с комментариями Сервия, - рукопись XIII века, помнящая юность Данте, семейная реликвия. Но вскоре он его потерял. Судя по записям Петрарки, кто-то его украл 1 ноября 1326 года, но потом, спустя много лет, 17 апреля 1338 года, каким-то чудом он снова его обрел.
Эти даты Петрарка записал на странице, приклеенной к обложке. Кроме этой станицы, им приклеена еще и вторая - с миниатюрой Симоне Мартини. Маэстро из Сиены изобразил по его просьбе Вергилия в длинном белом одеянии, с бородой философа. Он сидит под пушистым фантастическим деревом, изображенным на темно-голубом фоне. К нему приближается ученый муж Сервий, он ведет за собой Энея, тот в полной экипировке, с длинным копьем в руке стоит у края страницы. Внизу, в другой части картины, виден человек, обрезающий ветку виноградной лозы, символ «Георгик», и пастух с овцами, символизирующий «Буколики».
С этим кодексом Петрарка никогда не расставался и, несмотря на его солидные размеры и увесистость, всюду возил с собой. Из разбросанных в изобилии на полях заметок с годами складывался как бы дневник, содержащий его наблюдения и размышления о Вергилии, о приобретенных знаниях, прочитанных книгах, в нем отмечены даже кое-какие факты из жизни. Важнейший из них запечатлен на обороте первой страницы, приклеенной Петраркой к обложке. Вот этот документ сердца:
«Лаура, известная своими добродетелями и долго прославляемая моими песнями, впервые предстала моим глазам на заре моей юности, в лето Господне 1327, утром 6 апреля, в соборе святой Клары, в Авиньоне. И в том же городе, также в апреле и также шестого дня того же месяца, в те же утренние часы в году 1348 покинул мир этот луч света, когда я случайно был в Вероне, увы! о судьбе своей не ведая. Горестная весть через письмо моего Людовико настигла меня в Парме того же года утром 19 мая. Это непорочное и прекрасное тело было погребено в монастыре францисканцев в тот же день вечером. Душа ее, как о Сципионе Африканском говорит Сенека, возвратилась, в чем я уверен, на небо, откуда она и пришла. В память о скорбном событии, с каким-то горьким предчувствием, что не должно быть уже ничего, радующего меня в этой жизни, и что, после того как порваны эти крепчайшие сети, пора бежать из Вавилона, пишу об этом именно в том месте, которое часто стоит у меня перед глазами. И когда я взгляну на эти слова и вспомню быстро мчащиеся годы, мне будет легче, с божьей помощью, смелой и мужественной думою, покончить с тщетными заботами минувшего, с призрачными надеждами и с их неожиданным исходом».
Между двумя апрельскими датами мелкими буквами в восьми строках латинского текста заключил Петрарка историю своей любви. Редко какой документ исследовался так часто и так внимательно. Разбиралось каждое слово, рассматривалась через лупу буквально каждая литера, ибо многие пропустили едва различимое «е» в имени Лаура. Но все это лишь шитье на портьере, заслоняющей скрытую за ней фигуру. Напрасно мы напрягаем взор, чтобы уловить образ молодой девушки, которая в тот апрельский день шествует под романским порталом собора, поднимает скромно опущенные глаза, встречает взгляд незнакомца и, ничего об этом не ведая, вступает на путь к бессмертию. При желании мы можем себе представить на ее головке огромную шляпу, украшенную шелками, перьями и цветами, или видоизмененный мавританский тюрбан, какие тогда носили, можно также представить руку в вышитой золотом перчатке, раскрывающую веер из страусовых или павлиньих перьев, но она сама вдруг отворачивается от пас и исчезает в толпе среди сотни других, столь похожих на нее девушек.
Шестое апреля 1327 года... В одном из сонетов, посвященных этому великому мгновению, поэт сообщает, что была как раз страстная пятница. Но исторический календарь противоречит этому свидетельству, ибо в 1327 году шестого апреля был страстной понедельник. Неужто память изменила Петрарке в столь важной для него дате?
Собор святой Клары... Нет ныне этого собора в Авиньоне, но нет его и в сонетах. Ни в одном из них мы не найдем Лауру в стенах собора, никогда мы не встретим ее и в городе. В сонетах она живет среди прекрасных холмов - dolci colli - на берегу реки, текущей среди ароматных лугов, неподалеку от старой дубравы. Ее всегда окружает открытое пространство, небо и солнце улыбаются ей, ветерок играет волосами, трава слегка примята ее стопами, с деревьев опадают на нее лепестки весенних цветов.
В Вергилиевом кодексе она зовется Лауреа, всюду в других записях - Лаура. А может быть, ее звали по-провансальски: Лауретта? В сонетах ее имя кружит в неустанной игре слов, в сочетании с золотом, лавром, воздухом: l"aureo crine - золотые волосы, lauro - лавр, l"aura soave - приятное дуновение. Эти загадки у многих вызывали сомнения в реальности ее существования.
Повторилась история дантовской Беатриче, которой точно так же отказали в реальном существовании и превратили в аллегорию. Первым, кто хотел выбить почву из-под ног Лауры, был друг Петрарки, епископ Ломбезский Джакопо Колонна. Им было написано шутливое письмо, о котором нам стало известно из ответа Петрарки:
«Что же ты мне говоришь? Будто бы я придумал приятное имя Лауры, чтобы было мне о ком говорить и чтобы обо мне повсюду говорили, будто на самом деле Лаура была в душе моей всегда лишь тем поэтическим лавром, о котором я вздыхаю, чему свидетельством мой многолетний неутомимый труд. Выходит, в той, живой Лауре, чей образ будто бы так меня поразил, на самом деле все искусственно, все это только выдуманные песни и притворные вздохи? Если бы только так далеко заходила твоя шутка! Если б дело было только в притворстве, а не в безумии! Но поверь мне: никто не может долго притворяться без больших усилий, а прилагать усилия только для того, чтобы походить на безумца, - действительно верх безумия. Прибавь к этому, что, будучи в добром здравии, можно притворяться больным, но настоящей бледности изобразить невозможно. А тебе ведомы мои страдания и моя бледность. Смотри, как бы ты своей сократовской шуткой не оскорбил мою болезнь».
Если такое предположение, пусть даже в шутку, мог высказать кто-то из ближайшего окружения Петрарки, превосходно знавший все авиньонское общество, то не удивительно, что Боккаччо, личное знакомство которого с Петраркой состоялось много лет спустя, мог сказать следующие слова: «Я убежден, что Лауру следует понимать аллегорически, как лавровый венок, которым Петрарка позднее был увенчан». Эти два голоса современников в значительной мере подорвали в последующие века веру в реальность существования Лауры, несмотря даже на то, что о ней свидетельствует запись в Вергилиевом кодексе. Но можно ли столь далеко зайти с мистификацией, чтобы следы ее сохранились и там, куда никто, кроме поэта, не имел возможности заглянуть? Впрочем, присутствие Лауры нигде не чувствуется столь зримо и живо, как в сонетах.
Их свыше трехсот. Из них можно составить дневник любви, пережившей любимое существо. Описания ее красоты, состоящие, по обычаю поэтов того времени, из сравнений, в которых цветы, звезды, жемчужины делают ее похожей на любую воспетую когда-либо в любовной песне девушку, утверждают нас лишь в одном предположении: у нее были светлые волосы и черные глаза. Любовь, охватившая Петрарку с первого взгляда, и в истории дальнейшего своего развития не вышла за пределы чисто зрительного образа. Единственными событиями всей истории этой любви были несколько мимолетных встреч и столь же мимолетных взглядов. А когда поэт однажды поднял перчатку, которую Лаура уронила, это было уже ошеломляющим событием. Если пересказать содержание сонетов, то пересказ прозвучит, как первая страница романа, которого никто не напишет.
Петрарка познакомился с Лаурой, когда она была совсем юной девушкой. Вскоре она вышла замуж и, став женой и матерью, подобно Беатриче, с негодованием относилась к неустанно оказываемым ей почестям. Немало сонетов запечатлело ее оскорбленную добродетель, высокомерное выражение ангельского лица, строгий взгляд.
Девяносто сонетов написал Петрарка после смерти Лауры. Возвращаясь в воспоминаниях к своей возлюбленной, Петрарка ищет ее в небесах, надеется получить от нее поддержку на пути к спасению. Тон их все более меланхоличен, затемнен, и теперь уже не Лаура, живое существо, навещает его по ночам, а лишь ее тень. То она является ему во сне, то во время работы, когда он сидит, склонившись над книгами, и вдруг чувствует прикосновение ее холодных ладоней. Только сейчас Лаура признается ему в своей любви. Она любила его всегда и будет любить вечно. Но не могла этого показать, ибо оба они были молоды, она должна была оберегать свою и его невинность во имя спасения их душ. «Ты упрекал меня в кокетстве и холодности, а все это было только для твоего блага».
Эта любовь пламенела в сердце Петрарки в течение двадцати лет, пока Лаура была жива, и, если верить стихам, никогда не угасала. Чуткая, стыдливая, полная смирения любовь к личности возвышенной, недостижимой, любовь, под пеплом надежды таящая жар, которому, однако, никогда не было суждено засиять ярким пламенем, любовь эта, раскрывшаяся в весну жизни и не увядшая ее осенью, казалась невероятной. Скорее творением искусства, а не жизни, скорее литературным приемом, а не реальностью. Кто разделяет эту точку зрения, должен мысленно обратиться к иному произведению, более близкому нашему времени, к «Воспитанию чувств», в котором реалист Флобер, описывая любовь Фредерика Моро к госпоже Арну, словно бы повторил историю Лауры и Петрарки, снабдив ее комментарием из собственной жизни, где за госпожой Арну угадывалась госпожа Шлезингер, неотступная любовная мечта этого полнокровного гиганта с галльскими усами.
Предпринималось немало попыток обнаружить документы, свидетельствующие о реальности существования Лауры. Наибольшую огласку приобрели те из них, в которых речь шла о некой Лауре де Нов, которую влиятельный род де Садов причислил к сонму своих предков. Лаура де Нов была матерью одиннадцати детей, а когда умерла, муж ее через семь месяцев после ее смерти, не переждав и положенного года траура, женился вторично. Семья де Садов довольно серьезно занималась образом Лауры и даже обнаружила в 1533 году ее могилу, показывала портреты, не вызывавшие ни у кого доверия. В этом соревновании историков и археологов были эпизоды, напоминавшие события из «Портрета мистера W. Н.» Оскара Уайльда, порою, думая о Лауре, мы невольно вспоминаем загадочную смуглую леди сонетов Шекспира.
Известно, что существовал портрет Лауры, написанный другом Петрарки, сиенским маэстро Симоне Мартини. Приглашенный к авиньонскому двору Бенедиктом XII, он расширил и великолепно украсил папский дворец и провел в Авиньоне последние годы своей жизни. Близко общаясь с Петраркой, он, вероятно, встречался с Лаурой, в то время, правда, уже немолодой. В своих сонетах поэт говорит, что портрет его работы был «райской красоты», но, по всей вероятности, художник рисовал не с натуры, а следуя своему воображению, вдохновленному Петраркой.
Можно предположить, что Мартини создал тот идеальный женский образ, который повторяется в его изображениях мадонн и ангелов. Вероятно, и у его Лауры были такие же узкие, продолговатые глаза, такие же белые, словно лилии, руки с длинными тонкими пальцами, такая же легкая фигура, словно бы таявшая на золотом фоне, предназначением которой было не ступать по земле, а парить в воздухе. Скорее всего, это была миниатюра, ибо Петрарка много раз упоминает, что никогда с портретом не расстается, всегда носит его с собой. Легенда связывает имя возлюбленной поэта с образом одной из женщин на фреске Симоне Мартини в часовне святого Иоанна: будто первая из идущих в процессии женщин, та, что в голубом одеянии, с алой лентой в золотистых волосах, и есть Лаура.
Лауры уже не удастся увидеть, но ее незримое присутствие останется навеки. Ее глаза рассеивают мрак, на щеках играет розовый свет зари, ангельские уста полны жемчуга, роз и сладостных слов. Склонив голову в поклоне, она ступает с улыбкой так легко, словно и не касается земли, на ресницах блестят слезы. Она плывет в лодке, едет в экипаже, стоит под деревом, с которого сыплются на нее весенние цветы. Купаясь в источнике, она обрызгивает водой очарованного ее красотой поэта, как Диана - Актеона. То она беспечна и весела, то слегка грустна и озабоченна. В каждое из этих мгновений она лишь мимолетное отражение в волшебном зеркале - в душе поэта.
Еще больше, нежели Лаура, он сам - герой сонетов. Это его порывы, восторги, тревоги, отчаяние и надежды составляют мозаический портрет изысканной расцветки, подсвеченной золотом, как на древних мозаиках романских базилик, - быть может, такие были в соборе святой Клары. Это он предстает перед нами человеком, одержимым противоположными желаниями: стремлением к светской жизни и одиночеству, неустанному движению и сосредоточенной тишине, так легко поддающимся соблазнам и оберегающий чистоту сердца. Если в сонетах, написанных при жизни Лауры, нередко чувствовался бунт скованных в неволе чувств, то сонеты, созданные после ее смерти, - олицетворение покоя и гармонии. Нет мыслей ни о грехе, ни об упреках совести, ни опасений, что «осудит нас святоша, развратник высмеет», а сама Лаура, более близкая, более человечная, принадлежит лишь только ему. В ее неземных признаниях появляются теперь овеянные нежностью все те взоры, улыбки, слова, жесты, которые, некогда превратно истолкованные, причиняли боль поэту.
Но если даже Лаура - только творение фантазии художника, если ни один описанный в стихах факт не соответствует реальной действительности, если даже чувства и состояния духа, отражением которых является его поэзия, порождены лишь иллюзиями, все равно сонеты от этого не теряют ни своей красоты, ни той особой ценности, которую несет в себе каждое художественное творение своего автора, даже если окажется, что форма, тон и общая их поэтическая концепция не принадлежат исключительно ему одному. Такого рода сомнения свойственны не только нашему времени, когда критики повсюду ищут образцов, влияний и заимствований. Видно, такое довелось слышать и самому Петрарке. Не случайно же в одном из писем к Боккаччо он уверяет друга, что в своей поэзии никогда никому не подражал, и дает понять, что даже не знает своих предшественников. Странно, неужели он забыл о собственной песне, чудесном «Trionfo d"amore» , в котором шествует великолепный кортеж не только итальянцев (Данте, Чино да Пистойя), но и французских трубадуров и труверов. Более того, Петрарка хотел бы утаить то, о чем свидетельствуют его собственноручные пометки в черновиках, где он цитирует стихотворение поэта Арно Даниэля, вдохновившего его на один из сонетов.
Конечно, он их знал, да и не мог не знать песни, звеневшие во всех дворцах и домах Авиньона. И Лаура могла вполне догадаться, какая судьба уготована ей в этих стихах, еще до того, как Петрарка ударил по струнам в честь своей Дамы. Первый трубадур, Гийом де Пуатье, еще за двести лет до Петрарки оповестил мир, что его Дама - это его свет и спасение, что любовь, которая освещает сердце, преображает его, придает новый смысл жизни. Это зародившееся в Провансе евангелие любви, словно на крыльях, перекинулось на север, и ему сдались без боя все феодальные замки. Рядом с политическим и общественным феодализмом появился своеобразный феодализм и в любви, где женщина была сюзереном, а мужчина - вассалом. Трубадуры появились в Каталонии, в Кастилии, в Арагоне. На испанской земле они встретились со своими предшественниками, которые уже давно настраивали свои лютни на мотивы грубоватых, дразнящих арабских мелодий. В одной испанской рукописи есть миниатюра, на которой арабский jongleur в бурнусе и тюрбане и такой же jongleur испанский, но в bliaut и шляпе, один смуглый, другой белый, играют на одинаковых лютнях, a"ud, и поют одну и ту же арабскую песню на андалузский лад.
Из северной Франции в Сицилию плыл этот поток поэзии, быстрый, обширный и всеобщий, как романтизм XIX века. Каждый странствующий jongleur, который на площади возле авиньонского собора пел по воскресеньям перед толпой горожан, в каждой строфе своей песни повторял заповедь смирения, преданности, верности и послушания женщине-ангелу. Девушка тех времен вместе с молитвою усваивала истину, что любовь - это награда, наивысшая ценность, проявление благородства души, источник добродетели и совершенства.
Именно такой любовью любил Петрарка Лауру. Свою любовь он воплотил в сонете, в утонченной форме стиха, который зародился еще в XIII веке; маловыразительный вначале по своей структуре и форме, туманный по настроению, скорее склонный к раздумью и созерцательности, сонет уже у Данте стал любовным посланием, а у Петрарки достиг бессмертной славы благодаря своему непревзойденному совершенству. И вот уже шесть столетий европейская поэзия слушает и взволнованно повторяет слова поэта:
Благословляю день, минуту, доли Минуты, время года, месяц, год, И место, и предел чудесный тот, Где светлый взгляд обрек меня неволе. Благословляю сладость первой боли, И стрел целенаправленный полет, И лук, что эти стрелы в сердце шлет, Искусного стрелка послушен воле. Благословляю имя из имен И голос мой, дрожавший от волненья, Когда к любимой обращался он. Благословляю все мои творенья Во славу ей, и каждый вздох, и стон, И помыслы мои - ее владенья .
В отличие от Беатриче и мадонн стильновистов Лаура в «Книге песен» изображена как живая реальная женщина. Однако реальность ее образу придают отнюдь не отдельные жизненные, житейские детали в ее внешнем облике: золотые волосы, эбеновые брови, красивая рука, зеленый цвет ее платьев и т.д., и вовсе не указания на ее взаимоотношения с поэтом: приветствие, которым она его одаряет или в котором она ему отказывает, ее болезнь и связанные с нею тревоги, похищение перчатки и т.п. Такого рода «реалии» в «Книге песен» скудны и сами по себе ничего новаторского не представляют. Они вполне традиционны и связывают «Книгу песен» c предшествовавшей ей средневековой литературой - с трубадурами, стильновистами, Данте, не говоря уж о «комическо-реалистической» поэзии Тосканы, в которой реальные предметы повседневного быта играли огромную роль. Новым в «Книге песен» была не проза быта, а внутренний мир поэта, восприятие поэтом окружающей его действительности. Лаура получает жизнь от того потока реальных человеческих воспоминаний, в котором она все время возникает как прекрасное видение и вне которого в «Книге песен» она никогда не существует. Вот почему между умершей и живой Лаурой не существует там принципиальных различий, и вот почему самые традиционные внешние черты оказываются пригодными для создания очень жизненного и принципиально новаторского образа. Реализм «Книги песен» - реализм психологический. Читатель видит Лауру такой, какой ее созерцает и какой ее воспринимает влюбленный поэт, для которой она не аллегория истины или веры, а земная, вполне реальная женщина и который сам, как автор и герой «Книги песен», тоже является реальным человеком только что начавшегося Возрождения.
Для «Книги песен» очень типичен образ Лауры, возникающий в канцоне «Chiare fresche e dolci acque», которая, в свою очередь, может рассматриваться как одно из самых характерных проявлений стиля раннего Ренессанса. канцоньере петрарка лирика лаура
Сладостное воспоминание воскрешает в сознании поэта не только красочную, но и живописную картину, причем движение воспоминаний вносит в нее оживляющую ее динамику: оно как бы воспроизводит поток цветов, падающих на прекрасную женщину, сидящую под весенним деревом.
Это просто прекрасная женщина в окружении прекрасной природы.
Воспоминания влюбленного поэта придают чертам Лауры некоторую идеальность и создают вокруг нее атмосферу легкой грусти,но не ставят под сомнение самую реальность ее существования. Малейшая попытка ее истолкования видения поэта как аллегории немедленно уничтожила бы стихи, лишила всю эту картину ее живописного и поэтического смысла. «Содержание красоты, некогда столь абстрактное и ученое, вернее, даже схоластическое,- писал Фр. Де Санктис, - здесь впервые выступает в своем чистом виде, как художественная реальность». У Данте красота была атрибутом бога, Петрарка делает ее принадлежностью человека. Поэзия «Книги песен» открывала и утверждала красоту земного мира.
Оттого, что мир этот существовал в «Книге песен» только в восприятии влюбленного «я» поэта, только в потоке его воспоминаний, он не становился чистой субъективностью. Воспринимающее «я» объектировано Петраркой в художественный образ. Несмотря на то что образ поэта обладает еще меньшим, чем Лаура, количеством черт, по которым можно было бы представить его внешний облик, он индивидуализирован достаточно четко.
Обратившись к теме любви, Петрарка следовал поэтическим традициям народного языка. Еще Данте писал: «Следует осудить тех, которые слагают на народном языке стихи с рифмами не на любовную, а на какую-нибудь иную тему, ибо поэзия на народном языке изначально была создана именно для любовных песен».
Так же как Данте, Петрарка возвращался к народным истокам поэзии, и, так же как для Данте, изображение любви не было для него самоцелью. Но шел он совсем иным путем. Его поэзия была еще ближе к наивной реалистичности средневековых народных песен (см. CCCLIII). Используя их язык, сравнения, метафоры и отдельные ситуации, Петрарка создавал художественный образ нового отношения человека не к трансцендентному, а к окружающему его посюстороннему, земному миру, к природе. Лаура почти никогда не вспоминается лирическим героем Петрарки в ее городской, авиньонской обстановке, и сам этот герой, как правило, рассматривается вне связей с окружающим его социальным миром. В «Книге песен» постоянно подчеркивается одиночество героя. Вот одна из самых типичных для «Книги песен» ситуаций:
От мысли к мысли, от горы к другой
нехожеными я иду путями:
душа когда-то отдохнуть должна
над тихою пустынною рекой
или в долине меж двумя горами,
где, безутешна и любви полна,
то весело она,
то в слезы, то бесстрашна, то страшится
и лик меняет мой, отобразив
на нем любой порыв,
так, что не скрыть того, что в ней творится.
Для глаз моих угла живого вид -
смертельный враг. Ищу отдохновенья
в горах высоких и в лесах глухих.
Иду - и мысль на месте не стоит,
о милой думаю и наслажденье
порой в страданьях нахожу своих.
(CXXIX, Перевод Е.Солоновича)
Канцона дает меру психологической реалистичности лирики Петрарки. Образы внешнего мира строят образ души, отражаясь в ней и отождествляясь с нею. Движение героя в пространстве («от горы к другой») совпадает с движением его раздумий («от мысли к мысли»), и это придает своего рода зрительную наглядность колеблющемуся потоку воспоминаний, в котором время от времени возникает образ любимой женщины:
Остановясь порой в тени холма
иль под сосной и выбрав наудачу
скалы обломок, я пишу на нем
прекрасный лик. Когда же от письма
вернусь к себе, замечу вдруг, что плачу;
и удивлюсь: «О чем же ты? О чем?»
Пусть о себе самом,
забыв, когда не отрываю взгляда
от милой, заблуждаюсь глубоко!
Мадонна далеко,
но собственной ошибке сердце радо.
Повсюду вижу я мою любовь,
готовой заблуждаться вновь и вновь.
Она не раз являлась предо мной
в траве зеленой и в воде прозрачной,
и в облаке не раз ее найду.
И Леда перед этой красотой
сочла бы дочь-красавицу невзрачной -
так затмевает солнца свет звезду.
чем глуше место, тем мою отраду
прекрасней нахожу.
(CXXIX, Перевод Е. Солоновича)
Лаура здесь не только воспоминание - она также часть природы. В «Книге песен» Лаура - женщина, которую любит поэт и которая волнует не только его дух, но и его плоть. Вместе с тем ее красота, подобно красоте Беатриче, больше чем просто красота любимой женщины: это уже красота всего реального мира. Радостное чувство любви, которое испытывает к Лауре поэт, перерастает у негов захлебывающуюся радость, приятие того самого земного мира, который отвергался, высмеивался и попирался всем официальным средневековьем.
Тем же настроением проникнуты сонеты XC и CXXXI. Последний заканчивается словами надежды на взаимность. Поэт верит в силу своего чувства и своей новой поэзии:
Я так могуче стану петь любовь,
Что в гордой груди тысячу желаний
Расшевелю и тысячью мечтаний
Воспламеню бездейственную кровь.
(CXXXI, Перевод А. Эфроса)
Это история любви, положившая начало итальянскому Возрождению.
Петрарка смотрит на проходящую мимо Лауру.
6 апреля в 1327 году состоялась первая встреча Франческо Петрарки с Лаурой. Замужняя женщина стала для великого поэта бессменной музой, возвышенной и недостижимой мечтой. При этом неизвестно, знала сама Лаура о его чувствах или нет.
366 сонетов
Благословляю день, минуту, доли
Минуты, время года, месяц, год,
И место, и придел чудесный тот,
Где светлый взгляд обрек меня неволе
Так вспоминал Петрарка о первой встрече со светловолосой красавицей Лаурой, которая раз и навсегда украла его покой. О том, что судьбоносная встреча произошла на пасхальной службе 6 апреля, мы знаем со слов самого поэта, который оставил об этом дне не только поэтические строки, но и подробные воспоминая: «Лаура, известная своими добродетелями и долго прославляемая моими песнями, впервые предстала моим глазам на заре моей юности, в лето Господне 1327, утром 6 апреля, в соборе святой Клары, в Авиньоне».
Ей было двадцать лет, ему - двадцать три. Их встреча не могла стать началом счастливой истории любви: Лаура уже была замужем, а на Петрарке лежал обет безбрачия. Влюблённому оставалось лишь бросать томные взгляды на Прекрасную Даму и воспевать её в своих сонетах, канцонах, секстинах, балладах, мадригалах...
366 сонетов, посвящённых Лауре, поэт объединил в «Книгу песен», которая прославила не только его чувства, но и саму поэзию - воспевая любовь мужчины к женщине, а не раба к Богу, Петрарка положил начало эпохе Проторенессанса (этапу в истории итальянской культуры, предшествующему Ренессансу).
Альтикьеро да Дзевио. Портрет Петрарки.
Ангел во плоти
Ещё три года после судьбоносной встречи, поэт, предпочитавший вести скитальческую жизнь, провёл в Авиньоне. Исследователи не знают ответ на вопрос: обменялись ли они за это время хоть одним словом? Знала ли Лаура о пылких чувствах великого итальянца?
Но в том, что Муза Петрарки была достойной супругой, сомнений нет, а в глазах влюблённого она и вовсе - настоящий ангел:
Средь тысяч женщин лишь одна была,
Мне сердце поразившая незримо.
Лишь с обликом благого серафима
Она сравниться красотой могла.
Историки склоняются к тому, что Музой Петрарки была Лаура Де Нов - златокудрая дочь синдика Авиньона Одибера де Нов, мать 11 детей. Однако любовь Петрарки во многом походит на историю Данте Алигьери и Беатриче - в обоих случаях скептики сомневаются в реальном существовании Муз. По их мнению, Прекрасные Дамы были всего лишь плодом воображения романтичных поэтов.
Лаура, рисунок XV века (?)
Ни в одном письме Петрарки имя Лауры не упоминается (за исключением письма к потомкам, где он говорит о своей прошедшей любви, и письма, где опровергает обвинения в том, что она не реальна). Основную информацию о Лауре можно почерпнуть из собственноручных пометок Петрарки и его поэтических строк, где её имя обычно встречается в игре слов - золотой, лавр, воздух. Но достоверность образу Музы придаёт тот факт, что однажды поэт заказал камею с её портретом художнику из авиньонской курии:
Нам этот лик прекрасный говорит,
Что на Земле - небес она жилица,
Тех лучших мест, где плотью дух не скрыт,
И что такой портрет не мог родиться,
Когда Художник с неземных орбит
Сошел сюда - на смертных жён дивиться
Свою фанатичную платоническую любовь Петрарка оправдывал тем, что именно она помогала ему избавиться от земных слабостей, именно она возвышала его. Но даже это благородное чувство не помешало знаменитому поэту обзавестись двумя незаконнорожденными детьми от разных женщин (их имена история умалчивает).
Мэри Спартали Стилман. «Первая встреча Петрарки и Лауры»
Бессмертная
Лаура и Петрарка виделись в последний раз 27 сентября 1347 года за полгода до смерти Прекрасной Дамы, которая по роковому стечению обстоятельств произошла спустя 21 год после их первой встречи, но в том же городе, в тот же день и месяц.
До сих пор точно неизвестно, от чего умерла возлюбленная поэта. Возможно, это была чума (свирепствовавшая в те годы в Авиньоне), а возможно, туберкулёз. Но для Петрарки смерть возлюбленной стала катастрофой:
Погас мой свет, и тьмою дух объят -
Так, солнце скрыв, луна вершит затменье,
И в горьком, роковом оцепененье
Я в смерть уйти от этой смерти рад.
Великий итальянец так и не смог смириться со смертью Лауры. Поэт ежегодно продолжал отмечать день их знакомства новым сонетом, обращаясь к своей возлюбленной как к живой. Русский переводчик Петрарки Алексей Бердников писал об этом так: «Похоже, что мертвой Лауры для него не было, не могло быть. Просто была какая-то другая, но опять-таки живая».
А незадолго до собственной смерти, которая произошла только 26 лет спустя, Петрарка признавался, что в жизни у него было лишь два желания - это Лаура и лавр (то есть слава). Слава настигла великого поэта ещё при жизни, с Лаурой же он надеялся воссоединиться в ином мире: «Уже ни о чем не помышляю я, кроме неё».
