Однажды весной проезжая по васильевскому. Глава семнадцатая. дуб уединенный. Сочинение в формате ЕГЭ по тексту Д.Гранина

Русский язык

12 из 24

(1) Однажды весной, проезжая по Васильевскому острову, Петр I увидел в саду, за оградой, несколько цветущих молодых дубков. (2) Остановился, постучал в дом, позвал хозяина.(3)Вышел мужик, мастер канатной фабрики Адмиралтейства. (4)Петр спросил про дубки - откуда выросли такие?(5) Мастер испуганно объяснил, что, зная про заботу государя о сохранении старого дуба в Кронштадте, задумал посадить дубки на смену.(6) Выслушав, Петр растрогался, поцеловал мастера в лоб за старание.(7) Назавтра по дороге на Петергоф царь выбрал участок земли, шагами отмерил его, велел засадить дубками, обнести оградой, повесить строгое предупреждение - не обрывать, не портить молодые посадки.
(8)Приехав в Кронштадт, вокруг старого дуба заказал сделать стол, лавки.(9) Ему нравилось там сиживать с моряками.(10) Нравилась раскидистость дуба, он любовался коричневыми, литыми, как пули, желудями,тем, как плотно сидели они в шершавых чашечках.(11) Найти бы в окрестностях столько дубов, сколько здесь желудей, вслух мечтал он, показывая красоту и совершенство желудя.(12) Эти создания природы казались ему чудом.
(13) Царь не был сентиментален, дубы нужны были корабелам.(14) Дубы и сосны.(15) На один корабль шло три тысячи отборных деревьев.(16) Двадцать пять верфей ежедневно требовали качественного леса.(17) Надо было подвозить и подвозить бревна. (18) Значит, вырубать леса, рощи, дубравы. (19)Военные нужды не желали ни с чем считаться.(20) Все для армии, все для флота! (21)Рубить и возить, сотни возов, тысячи...
(22)Кораблестроители считали, что Петр на все готов ради флота.(23) На самом деле массовые порубки его тревожили все больше.(24) Не в пример своим генералам и адмиралам, он держал себя в ответе за всю страну с ее богатствами.(25) Первым делом он остановил вырубки лесов вдоль рек, понимая, что леса защищают реки, торопыгам заготовителям легче рубить прибрежные леса, тут же спуская их на сплав.
(26)Второе - запретил сводить на местные нужды качественные породы - дуб, клен, вяз, лиственницу, большие сосны. (27)Запретил рубить на дрова строевой лес, годный под корабельное дело.
(28)Такой запрет был непривычен.(29) Подумаешь, дерево. (30)Лес по дереву не плачет.(31) Лесов в России хватало. (32)Бережливость Петра всех удивляла.(33) То ли он увидел, как на голландских и английских верфях каждое бревнышко считают, то ли это была хозяйская забота, потому как леса были казенные, значит, его собственные, а свое беречь надо.
- (34)Почему у нас такого сознания нет? - спрашивал меня один профессор.- (35) Цари, выходит, были сознательней нас с вами. (36) Монарх заботился, чтобы леса сохранить и передать своим детям в полном порядке. (37) Он знал, что всё, что он делает, говорит, - всё войдет в историю. (38) У него совсем другое чувство ответственности, чем, допустим, у сегодняшнего министра лесного хозяйства. (39) Министр смотрит на нас, учёных, как на врагов, мешающих лесозаготовкам; царь, он бы нас привечал, потому что мы о его сокровище заботимся. (40) При Петре к лесу и уважение, и страх появились.
(по Д. А. Гранину)

Показать текст целиком

Во все времена люди использовали природу в своих целях. И чем больше развивался человек, тем больше природных ресурсов он использовал. Сегодня мы, можно сказать, овладели всеми богатствами планеты, нанеся Земле большой ущерб. Люди вырубают леса, портят реки,моря,океаны,загрязняют воздух.

Автор концентрирует внимание читателя на деятельности русского царя, Петра1. Императора, несмотря на любовь к кораблям и заботу о военно-морском флоте, очень волновала массовая вырубка лесов. Петр1 знал,что такое обильное уничтожение деревьев может привести к серьезным последствиям, поэтому призывал беречь и восполнять лес. Наш царь много лет назад видел,то чего не видят современные чиновники. В наше время люди заботятся о своем комфорте и уюте, не думая о состоянии окружающей среды . Автор восхищается царем, понимающим важность живой природы, и огорчается потому что современные жители Земли не понимают этой важности. Возможно, ответив на эти вопросы , мы научимся жить в гармонии с окружающей средой, уберегая себя и природу от бед. Так как же человеку научиться беречь Землю?

Позиция автора ясна и раскрывается достаточно четко: нужно понимать, какие последствия будут после сильного влияния на мир и предотвращать тем самым экологические катастрофы.

Критерии

  • 1 из 1 К1 Формулировка проблем исходного текста
  • 3 из 3 К2

Проблема сохранения лесов, заботы об окружающей среде остро стоит в наше время. Волнует она и автора текста, который говорит сначала о том, какое внимание уделял этому Петр Первый, а затем сетует, что современные власть имущие почему-то предпочитают не решать этот вопрос. Автор рассказывает историю из жизни императора и сообщает о том, что же Петр делал для того, чтобы сохранить леса и реки - а ведь в далеком 18 веке еще и тени не было экологической катастрофы, на пороге которой мы оказались сейчас, в 21.
Автор считает, что относиться к природным богатствам надо не потребительски, а бережливо и ответственно, даже если эти богатства кажутся неисчерпаемыми. Надо думать о том, что мы передадим нашим детям и внукам, ведь мы не последние люди на Земле. Автор предлагает брать пример с Петра Великого, который относился к деревьям по-хозяйски: осознавая, как много прекрасного леса идет на строительство кораблей, царь стремился свести к минимуму вред, нанесенный природе: не вырубать леса вдоль рек, не рубить строевой лес зря, высаживать молодые деревья.
Я, разумеется, полностью согласен с автором. Невнимательное, наплевательское отношение к природным ресурсам представителей власти за последние сто лет обескровили нашу страну. Пересохли реки, уничтожены леса, почти исчезли многие виды животных и растений. Все потому, что человек в какой-то момент вообразил себя царем природы. Причем не рачительным и бережливым хозяином, каким был Петр Первый, а вздорным и недальновидным: что хочу, то и ворочу, мне никто не указ. Захотел - рощу вырубил, захотел - реку перекрыл.
В повести В. Распутина «Прощание с Матёрой» автор показывает пример такого недальновидного хозяйствования. Ради дешевой электроэнергии затопляют острова с плодородной почвой, с лесами и деревнями. Все кажется неважным перед лицом прогресса: в России еще столько земли, деревьев и деревень! А ведь все когда-то заканчивается. Безумная расточительность - сметать целый остров с лица земли. И это даже не задумываясь о том, что изменение уровня воды в реке, затопление островов и прибрежной полосы приведут к изменению экосистемы. Где уж тут задумываться, когда «природы много», а электростанцию очень хочется!
В рассказе Е. Носова «Кукла» также говорится о непоправимых ударах по природе. Удастся ли залечить эти раны, нанесенные безумными «царями природы» реке, лесу, человеческим душам? «Всего не закопаешь», - говорит герой рассказа. И, увы, это правда. Нам еще не раз аукнется бездумная вырубка деревьев и прочие «подвиги» народного хозяйствования.
Стыдно думать о будущем меньше, чем царь, живший в экологически благополучном 18 веке. Давно пора брать пример с великих людей, которые могли смотреть вдаль и понимали, что каждый поступок будет иметь последствия через сотни лет.

Сочинение в формате ЕГЭ по тексту Д.Гранина

(пособие И.Цыбулько, 2017, вариант 11).

Трудно представить территорию России без леса. Он – украшение и гордость нашей страны, ее бесценное богатство. К сожалению, некоторые люди считают, что леса очень много, поэтому ничего не случится, если его безжалостно уничтожать. Но совершенно неправильно думать, что лесной фонд России неисчерпаем.

В поднимается очень важная проблема, волнующая всех неравнодушных людей, — проблема сохранения главного национального богатства страны – леса. Автор убеждает нас в том, что мы должны разумно пользоваться лесными ресурсами, быть заботливыми хозяевами богатства, которым одарила нас природа, такими же бережливыми, как Петр I.

Писатель отмечает, что «царь не был сентиментален», но он «держал себя в ответе за всю страну». Петр понимал: для создания мощного русского флота приходится постоянно вырубать огромное количество строевого леса. Но благоразумного хозяйственного правителя сильно беспокоили «массовые порубки». Защищая реки, русский царь запретил вырубку леса вдоль них. Запретил использовать «на местные нужды качественные породы» деревьев, «рубить на дрова строевой лес». «Не обрывать, не портить молодые посадки» — такое предупреждение велел поместить Петр на засаженном дубками участке. А мастера канатной фабрики Адмиралтейства, выращивавшего у себя молодые дубки, даже «поцеловал … за старание».

Дальновидный русский царь хотел «сохранить и передать своим детям в полном порядке» леса. Печально, но сегодняшнее состояние лесного фонда нашей страны свидетельствует о том, что потомки Петра мало задумываются над этим. Беспощадные нелегальные рубки, огромный ущерб от пожаров, нередко возникающих по вине людей… Уничтожаются леса – сокращается видовое разнообразие животных и растений, высыхают водоемы.

Проблемы русского леса серьезно волновали и советского писателя Л. Леонова. В романе «Русский лес» автор показал отношение к природе поколения середины 20 столетия. Герои произведения, ученые лесоводы Иван Вихров и Александр Грацианский, на вопрос использования человеком леса смотрят по-разному.

С раннего детства Вихров не мог равнодушно наблюдать за варварским истреблением лесных чащ. По его мнению, нельзя бездумно пользоваться лесом: это приводит к оскудению природных богатств Родины. Как и Петр Великий, Иван Вихров чувствовал себя ответственным за судьбу потомков. Ученый считал, что будущим поколениям необходимо оставить не меньше, чем получили от своих предшественников сами.

Невозможно согласиться с точкой зрения лесовода Александра Грацианского, который считал взгляды Вихрова не соответствующими требованиям современной жизни. Мечтающий о славе, он писал критические статьи на опубликованные труды своего оппонента, отрицал идеи защитника русского леса, искренне любящего свою страну.

Мы должны не только пользоваться богатством, щедро предоставленным нам природой, но обязаны его охранять, заботиться о восстановлении. Каждый человек должен в полной мере осознать: сохраняя природу, мы думаем о себе и своих детях.

Глава семнадцатая

ДУБ УЕДИНЕННЫЙ

Однажды весной, проезжая по Васильевскому острову, Петр увидел в саду, за оградой, несколько цветущих молодых дубков. Остановился полюбоваться, постучал в дом, позвал хозяина. Вышел мужик, мастер канатной фабрики Адмиралтейства. Петр спросил про дубки - откуда выросли такие? Мастер испуганно объяснил, что, зная про заботу государя о бережении старого дуба на острове Котлине, задумал посадить дубки на смену. Выслушав, Петр растрогался, поцеловал мастера в лоб за старание. Назавтра по дороге на Петергоф он выбрал участок земли, шагами отмерил его, велел засадить дубками, обнести оградой, повесить строгое предупреждение - не обрывать, не портить молодые посадки.

Приехав на Котлин, будущий Кронштадт, вокруг старого дуба заказал сделать стол, лавки. Ему нравилось там сиживать с моряками. Нравилась раскидистость дуба, он любовался коричневыми, литыми, как пули, желудями, как плотно сидели они в шершавых чашечках. Найти бы в окрестностях столько дубов, сколько здесь желудей, вслух мечтал он, показывая красоту и совершенство желудя. Эти создания природы казались ему чудом.

Он не был сентиментален, дубы нужны были корабелам. Дубы и сосны. На один корабль шло три тысячи отборных деревьев. Двадцать пять верфей ежедневно требовали качественного леса. Надо было подвозить и подвозить бревна. Значит, вырубать леса, рощи, дубравы. Военные нужды не желали ни с чем считаться. Все для армии, все для флота! Рубить и возить, сотни возов, тысячи…

Кораблестроители считали, что Петр на все готов ради флота. На самом деле массовые порубки его тревожили все больше. Не в пример своим генералам и адмиралам, он держал себя в ответе за всю страну с ее богатствами. Первым делом он остановил вырубки лесов вдоль рек, понимая, что леса защищают реки, торопыгам заготовителям легче рубить прибрежные леса, тут же спуская их на сплав.

Второе - запретил сводить на местные нужды качественные породы - дуб, клен, вяз, лиственницу, большие сосны. Запретил рубить на дрова строевой лес, годный под корабельное дело.

Такой запрет был непривычен. Подумаешь, дерево. Лес по дереву не плачет. Лесов в России хватало, не то что теперь; бережливость Петра всех удивляла. То ли он увидел, как на голландских и английских верфях каждое бревнышко считают, то ли это была хозяйская забота, потому как леса были казенные, значит, его собственные, а свое беречь надо.

Почему у нас такого сознания нет? - спрашивал Антон Осипович. - Цари, выходит, были сознательней нас с вами.

Монархия была самым лучшим строем для нашего леса, - заявил профессор. - Я из-за этого стал ее сторонником! Монарх заботится, чтобы леса сохранить своим детям в полном порядке. Монархическое сознание - историческое, царь все время имеет в виду, каким он останется в памяти народа, он постоянно оглядывается на отца, на деда, хочет быть не хуже, перещеголять их, для наследника старается, чтобы он не отрекался от деяний отца. Он знает, что все, что он делает, говорит, все войдет в историю. У него совсем другое чувство ответственности, чем, допустим, у какого-нибудь министра лесного хозяйства. Министр смотрит на нас, ученых, как на врагов, мешающих лесозаготовкам; царь, он бы нас привечал, потому что мы о его сокровище заботимся. Просвещенный монарх - самый полезный для русских лесов! При Петре к лесу и уважение, и страх появились. Он наказывать не стеснялся.

Петра как ученого профессор не воспринимал. Но Петра как истинного лесовода он признавал. Про лес Петр понимал то, что специалисты до сих пор не понимают. Профессор не упускал случая пройтись в адрес министров, академиков, лесозаготовителей. В свое время это доставило ему немало неприятностей. За острый язык его перевели в Карелию. Там он столкнулся с тем, как лютуют леспромхозы, сплошь истребляют леса, продают, жгут. Пытался остановить их, пока ему ночью не намяли бока. Поехал в Москву, в министерство, добился приема, ему предъявили заключение экспертов - они по-новому определили запасы леса и снизили возраст порубки, так что не придерешься. Первой стояла подпись его шефа. В Питере он спросил шефа - как вы могли такое подписать? Шеф, не стесняясь, объяснил - написал то, что просили, за это получил институт - и тут же предложил ему, профессору Челюкину, лабораторию, которую тот много лет добивался, хороший оклад. Пришлось заткнуться, жить-то надо. И жить, и продвигаться. Не он, так другой бы нашелся. Все очень просто. Шеф считал свою сделку оправданной. Правда, сам он еще получил лауреата. С тех пор профессор утихомирился, усвоил, что стучать кулаком не может, не академик, время от времени надо гнуться, поддакивать, иначе дела не сделать. А лес по-прежнему рубят как хотят.

Поймите, лес - это не деревья, не толпа, это живое существо, - говорил профессор совершенно серьезно. - Теперь, когда я бываю в лесу, я чувствую, что он перестал мне доверять. То, что растения чувствуют человека, факт давно известный. Они, может, знают про нас то, что мы не знаем. Все живое - тайна. Некоторые ученые уверены, что, изучив ДНК, они столько надээнкакали, что могут учить Господа Бога. Не надейтесь!

Он воодушевился, выпятил нижнюю челюсть, призывно простер руку.

Саженый лес! Это же казарма! - он оглядел нас с отвращением. - Выставки бессилия! Чему учат детей: лес - арена жестокой борьбы за существование. Бедный Дарвин! Знаете, какое самое прекрасное из доступных нам чувств? Какое? - настаивал он.

Любовь, - определил Серега.

Нет и нет! Самое прекрасное - это ощущение тайны. Что такое любовь? Она жива тайной. Она и рождается тайной. А источник науки? Говорят - любопытство. Но откуда берется любопытство? Потому что сталкиваешься с неизвестным. Появляется неясный, туманный лик тайны, черты ее скрыты, она молчит, но дыхание ее слышно. Прикосновение к ней - счастье. Я помню, как волновало меня поведение раненого дерева, почему оно сильнее цветет, почему на раненом дубе в пять раз больше желудей?..

Лесные истории хлестали из него сплошным потоком, он не обращал внимания, что его перестали слушать.

Нам было интересно про самого Петра, а не то, что домик его на Петербургской стороне Меншиков хотел ставить из дубового бруса, а Петр не разрешил. Трогательно, но, как сказал Серега Дремов, - мелковато.

Про лесные реформы Петра профессор знал досконально. Больше, чем Молочков, который слушал как завороженный о разведении дубов под Таганрогом, Воронежем.

Они бы вдвоем остались - Молочков с профессором, как вдруг Серега Дремов ополчился на лесные страдания профессора, на всю его древесную идеологию, идиллию деревянной Руси.

Мысль у Сереги Дремова работала стихийно, никогда нельзя было предвидеть, куда она завернет. Ему не истина была нужна, ему сомнения интересны были. Он двинул их, как бульдозер, на профессорские леса, доказывая, что лесные угодья России не богатство ее, а несчастье, из-за них она застряла в своем развитии, превратилась в иждивенку, приживалку при лесах. Никакого почтения к русскому деревянному зодчеству он не испытывал, деревянные деревни, дощатые тротуары, рубленые церкви - все это не от ума, а оттого, что лес под рукой был, дешевка.

Пожар за пожаром уничтожали города, поселки. Да еще войны. Пз века в век огонь пожирал нажитое, и опять ставили те же срубы, ладили те же деревянные мосты, склады, колодцы, скотные дворы, гумна. Леса-то немереные. В тех же Швеции, Финляндии все строили из камня. Вся Европа камнем обустраивалась. А у нас не сгорит, так сгниет. Нашли чем хвалиться - топором! И мы могли бы чудеса показать. Возьмите церкви новгородские, хоть XII века, хоть XV. Умели же делать красоту неписаную. Каменную, между прочим. Озеро, холм травяной, и вдруг посреди наших избушек почернелых бриллиант граненый сверкает. Храм, и такие пропорции, такая стройность, каменные чудеса. На Западе каменные симфонии, а у нас ноктюрны, еще слаще. А если бы дома каменные строили, Россия дошла бы к нам из тех веков в самом волшебном виде, мы и вообразить не в силах красоту наших уездных городков.

Все дерево ваше виновато, из-за него обленились, чего стараться-корячиться, бери - не хочу… Не везет России, лесов видимо-невидимо, земли девать некуда, всего невпроворот, от богатства обленились, а тут еще победы военные. От побед и чванство, и пьянство, и отрезветь неохота. Несчастная страна, - рассуждал Дремов. - Интересно, Россия при Петре чувствовала себя несчастной?

Нет, не замечал, - улыбаясь, сказал Молочков. - Страна уже давно томилась своею отсталостью от европейских народов. Петр не насильничал, Россия сама хотела стать другой. Что мешало после смерти государя вернуться к прежним порядкам, влезть в старые одежды? Нет, не захотели.

Не похоже, чтобы профессор соглашался, он нежно гладил свою бородку и незаметно передвинулся на более выгодные позиции, откуда можно было доказывать ненаучность истории, ибо у нее нет законов, на нее нельзя опереться, она в этом смысле бесполезна.

Вашему брату историку, - сочувственно приговаривал он, - хочешь не хочешь…

Я не историк, - немедленно поправлял Молочков.

Пусть вашему двоюродному брату, - соглашался профессор, - ему всегда известно, что случится дальше. Вы не можете избавиться от этого знания, и это накладывает свой отпечаток на ваши суждения. Вы невольно видите, правильно или неправильно поступает человек, а ведь люди того времени понятия не имели о результатах своих действий. В наших естественных науках мы разве знаем, что нам откроется? Наш поиск может завести в тупик, теория может оказаться ошибочной, истина прячется от нас.

Поиски ее были у Челюкина исполнены романтики и трагических заблуждений.

Молочков кивал, поддакивал, можно было подумать, что он отступал, затем, признавая все преимущества биологии, он начинал с того, как история обрастает мифами, иногда, если удается их снять, открывается совершенно непредвиденное. Привел несколько забавных примеров. На нас произвел впечатление, наверное, не самый значительный - про дубинку Петра, знаменитую, известную всем, которой он часто лупцевал нерадивых. Петровская дубинка стала чуть ли не символической для Петра. Но вот однажды морские историки показали Молочкову нечто иное - петровскую трость. Легкая, из пальмового дерева, Петр ходил с ней чаще, чем с дубинкой. На гранях трости сохранились надписи и блестели медные шляпки гвоздей, расположенные в каком-то сложном порядке. Оказывается, они отмечали разные меры, надписи поясняли: аршин русский, английский, страсбургский, датский, шведский, римский…

Она служила Петру для замеров на верфях и на стройках. Вот ее назначение. Попутно он, конечно, мог лупануть ею какого-нибудь растяпу, причинив прежде всего унижение.

А считалось - дубинка!

И следом Молочков рассказал про то, как Петр расправился с одним мифом.

Однажды весной, проезжая по Васильевскому острову, Петр увидел в саду, за оградой, несколько цветущих молодых дубков. Остановился полюбоваться, постучал в дом, позвал хозяина. Вышел мужик, мастер канатной фабрики Адмиралтейства. Петр спросил про дубки - откуда выросли такие? Мастер испуганно объяснил, что, зная про заботу государя о бережении старого дуба на острове Котлине, задумал посадить дубки на смену. Выслушав, Петр растрогался, поцеловал мастера в лоб за старание. Назавтра по дороге на Петергоф он выбрал участок земли, шагами отмерил его, велел засадить дубками, обнести оградой, повесить строгое предупреждение - не обрывать, не портить молодые посадки.

Приехав на Котлин, будущий Кронштадт, вокруг старого дуба заказал сделать стол, лавки. Ему нравилось там сиживать с моряками. Нравилась раскидистость дуба, он любовался коричневыми, литыми, как пули, желудями, как плотно сидели они в шершавых чашечках. Найти бы в окрестностях столько дубов, сколько здесь желудей, вслух мечтал он, показывая красоту и совершенство желудя. Эти создания природы казались ему чудом.

Он не был сентиментален, дубы нужны были корабелам. Дубы и сосны. На один корабль шло три тысячи отборных деревьев. Двадцать пять верфей ежедневно требовали качественного леса. Надо было подвозить и подвозить бревна. Значит, вырубать леса, рощи, дубравы. Военные нужды не желали ни с чем считаться. Все для армии, все для флота! Рубить и возить, сотни возов, тысячи…

Кораблестроители считали, что Петр на все готов ради флота. На самом деле массовые порубки его тревожили все больше. Не в пример своим генералам и адмиралам, он держал себя в ответе за всю страну с ее богатствами. Первым делом он остановил вырубки лесов вдоль рек, понимая, что леса защищают реки, торопыгам заготовителям легче рубить прибрежные леса, тут же спуская их на сплав.

Второе - запретил сводить на местные нужды качественные породы - дуб, клен, вяз, лиственницу, большие сосны. Запретил рубить на дрова строевой лес, годный под корабельное дело.

Такой запрет был непривычен. Подумаешь, дерево. Лес по дереву не плачет. Лесов в России хватало, не то что теперь; бережливость Петра всех удивляла. То ли он увидел, как на голландских и английских верфях каждое бревнышко считают, то ли это была хозяйская забота, потому как леса были казенные, значит, его собственные, а свое беречь надо.

Почему у нас такого сознания нет? - спрашивал Антон Осипович. - Цари, выходит, были сознательней нас с вами.

Монархия была самым лучшим строем для нашего леса, - заявил профессор. - Я из-за этого стал ее сторонником! Монарх заботится, чтобы леса сохранить своим детям в полном порядке. Монархическое сознание - историческое, царь все время имеет в виду, каким он останется в памяти народа, он постоянно оглядывается на отца, на деда, хочет быть не хуже, перещеголять их, для наследника старается, чтобы он не отрекался от деяний отца. Он знает, что все, что он делает, говорит, все войдет в историю. У него совсем другое чувство ответственности, чем, допустим, у какого-нибудь министра лесного хозяйства. Министр смотрит на нас, ученых, как на врагов, мешающих лесозаготовкам; царь, он бы нас привечал, потому что мы о его сокровище заботимся. Просвещенный монарх - самый полезный для русских лесов! При Петре к лесу и уважение, и страх появились. Он наказывать не стеснялся.

Петра как ученого профессор не воспринимал. Но Петра как истинного лесовода он признавал. Про лес Петр понимал то, что специалисты до сих пор не понимают. Профессор не упускал случая пройтись в адрес министров, академиков, лесозаготовителей. В свое время это доставило ему немало неприятностей. За острый язык его перевели в Карелию. Там он столкнулся с тем, как лютуют леспромхозы, сплошь истребляют леса, продают, жгут. Пытался остановить их, пока ему ночью не намяли бока. Поехал в Москву, в министерство, добился приема, ему предъявили заключение экспертов - они по-новому определили запасы леса и снизили возраст порубки, так что не придерешься. Первой стояла подпись его шефа. В Питере он спросил шефа - как вы могли такое подписать? Шеф, не стесняясь, объяснил - написал то, что просили, за это получил институт - и тут же предложил ему, профессору Челюкину, лабораторию, которую тот много лет добивался, хороший оклад. Пришлось заткнуться, жить-то надо. И жить, и продвигаться. Не он, так другой бы нашелся. Все очень просто. Шеф считал свою сделку оправданной. Правда, сам он еще получил лауреата. С тех пор профессор утихомирился, усвоил, что стучать кулаком не может, не академик, время от времени надо гнуться, поддакивать, иначе дела не сделать. А лес по-прежнему рубят как хотят.

Поймите, лес - это не деревья, не толпа, это живое существо, - говорил профессор совершенно серьезно. - Теперь, когда я бываю в лесу, я чувствую, что он перестал мне доверять. То, что растения чувствуют человека, факт давно известный. Они, может, знают про нас то, что мы не знаем. Все живое - тайна. Некоторые ученые уверены, что, изучив ДНК, они столько надээнкакали, что могут учить Господа Бога. Не надейтесь!

Он воодушевился, выпятил нижнюю челюсть, призывно простер руку.

Саженый лес! Это же казарма! - он оглядел нас с отвращением. - Выставки бессилия! Чему учат детей: лес - арена жестокой борьбы за существование. Бедный Дарвин! Знаете, какое самое прекрасное из доступных нам чувств? Какое? - настаивал он.

Любовь, - определил Серега.

Нет и нет! Самое прекрасное - это ощущение тайны. Что такое любовь? Она жива тайной. Она и рождается тайной. А источник науки? Говорят - любопытство. Но откуда берется любопытство? Потому что сталкиваешься с неизвестным. Появляется неясный, туманный лик тайны, черты ее скрыты, она молчит, но дыхание ее слышно. Прикосновение к ней - счастье. Я помню, как волновало меня поведение раненого дерева, почему оно сильнее цветет, почему на раненом дубе в пять раз больше желудей?..

Лесные истории хлестали из него сплошным потоком, он не обращал внимания, что его перестали слушать.

Нам было интересно про самого Петра, а не то, что домик его на Петербургской стороне Меншиков хотел ставить из дубового бруса, а Петр не разрешил. Трогательно, но, как сказал Серега Дремов, - мелковато.

Про лесные реформы Петра профессор знал досконально. Больше, чем Молочков, который слушал как завороженный о разведении дубов под Таганрогом, Воронежем.

Они бы вдвоем остались - Молочков с профессором, как вдруг Серега Дремов ополчился на лесные страдания профессора, на всю его древесную идеологию, идиллию деревянной Руси.

Мысль у Сереги Дремова работала стихийно, никогда нельзя было предвидеть, куда она завернет. Ему не истина была нужна, ему сомнения интересны были. Он двинул их, как бульдозер, на профессорские леса, доказывая, что лесные угодья России не богатство ее, а несчастье, из-за них она застряла в своем развитии, превратилась в иждивенку, приживалку при лесах. Никакого почтения к русскому деревянному зодчеству он не испытывал, деревянные деревни, дощатые тротуары, рубленые церкви - все это не от ума, а оттого, что лес под рукой был, дешевка.

Пожар за пожаром уничтожали города, поселки. Да еще войны. Пз века в век огонь пожирал нажитое, и опять ставили те же срубы, ладили те же деревянные мосты, склады, колодцы, скотные дворы, гумна. Леса-то немереные. В тех же Швеции, Финляндии все строили из камня. Вся Европа камнем обустраивалась. А у нас не сгорит, так сгниет. Нашли чем хвалиться - топором! И мы могли бы чудеса показать. Возьмите церкви новгородские, хоть XII века, хоть XV. Умели же делать красоту неписаную. Каменную, между прочим. Озеро, холм травяной, и вдруг посреди наших избушек почернелых бриллиант граненый сверкает. Храм, и такие пропорции, такая стройность, каменные чудеса. На Западе каменные симфонии, а у нас ноктюрны, еще слаще. А если бы дома каменные строили, Россия дошла бы к нам из тех веков в самом волшебном виде, мы и вообразить не в силах красоту наших уездных городков.

Все дерево ваше виновато, из-за него обленились, чего стараться-корячиться, бери - не хочу… Не везет России, лесов видимо-невидимо, земли девать некуда, всего невпроворот, от богатства обленились, а тут еще победы военные. От побед и чванство, и пьянство, и отрезветь неохота. Несчастная страна, - рассуждал Дремов. - Интересно, Россия при Петре чувствовала себя несчастной?

Нет, не замечал, - улыбаясь, сказал Молочков. - Страна уже давно томилась своею отсталостью от европейских народов. Петр не насильничал, Россия сама хотела стать другой. Что мешало после смерти государя вернуться к прежним порядкам, влезть в старые одежды? Нет, не захотели.

Не похоже, чтобы профессор соглашался, он нежно гладил свою бородку и незаметно передвинулся на более выгодные позиции, откуда можно было доказывать ненаучность истории, ибо у нее нет законов, на нее нельзя опереться, она в этом смысле бесполезна.

Вашему брату историку, - сочувственно приговаривал он, - хочешь не хочешь…

Я не историк, - немедленно поправлял Молочков.

Пусть вашему двоюродному брату, - соглашался профессор, - ему всегда известно, что случится дальше. Вы не можете избавиться от этого знания, и это накладывает свой отпечаток на ваши суждения. Вы невольно видите, правильно или неправильно поступает человек, а ведь люди того времени понятия не имели о результатах своих действий. В наших естественных науках мы разве знаем, что нам откроется? Наш поиск может завести в тупик, теория может оказаться ошибочной, истина прячется от нас.

Поиски ее были у Челюкина исполнены романтики и трагических заблуждений.

Молочков кивал, поддакивал, можно было подумать, что он отступал, затем, признавая все преимущества биологии, он начинал с того, как история обрастает мифами, иногда, если удается их снять, открывается совершенно непредвиденное. Привел несколько забавных примеров. На нас произвел впечатление, наверное, не самый значительный - про дубинку Петра, знаменитую, известную всем, которой он часто лупцевал нерадивых. Петровская дубинка стала чуть ли не символической для Петра. Но вот однажды морские историки показали Молочкову нечто иное - петровскую трость. Легкая, из пальмового дерева, Петр ходил с ней чаще, чем с дубинкой. На гранях трости сохранились надписи и блестели медные шляпки гвоздей, расположенные в каком-то сложном порядке. Оказывается, они отмечали разные меры, надписи поясняли: аршин русский, английский, страсбургский, датский, шведский, римский…

Она служила Петру для замеров на верфях и на стройках. Вот ее назначение. Попутно он, конечно, мог лупануть ею какого-нибудь растяпу, причинив прежде всего унижение.

А считалось - дубинка!

И следом Молочков рассказал про то, как Петр расправился с одним мифом.