Воспоминания участников вов. Воспоминания ветеранов - нежелание рассказывать про войну

Алтай – благодатный край. Одни называют его золотым, от алтайского слова “алтын”, что в переводе “золото”. Другие зовут его превосходным от тюркского корня “Ал”. В переводе “превосходный” или “лучший”. Это лазурный край, неслучайно художники, видят его голубым. На территории Алтая смогли бы разместиться Московская, Ленинградская, Тверская и Тульская области, и еще бы осталось место для средних европейских государств. Этот благодатный край еще с давних пор называли Российской Швейцарией. На Алтае есть все: и горные луга с зачаровывающим разнообразием, и черноземы, ни в чем не уступающие украинским, и особые леса (два ленточных бора, простирающиеся с Юга на Север более чем на 400 км.), и реки. О реках нужно сказать особо. Обь – одна из самых больших рек Сибири, берет свое начало на Алтае от слияния двух рек, Бии и Катуни, которые в свою очередь спускаются с ледников Алтайских гор. Катунь не только катит воду, но и валуны до полтонны. Гудит так, что никакой шум морского прибоя с ним не сравнится. Дикая первозданная природа. На левом берегу можно видеть на водопое и оленей, и косуль, и баловство медведей. “Жемчужина, гордость Сибири, сказочный край” – так отзываются об Алтае те, кто хоть раз побывал и почуствовал его притягательную силу. Расстался я с моей малой Родиной более 60 лет назад, но несмотря на столь продолжительный срок, душевные чувства к родному краю не только не уменьшаются, а наоборот, приобретают весомые качества. Эти строки подчеркивают то, кто ты есть, кто в тебя заложил те моральные и физические силы для служения Отечеству. Алтай – моя Родина.

ВОЙНА

В конце первого полугодия 3–го курса Барнаульского педучилища я перевелся на заочное отделение и пошел работать в школу учителем. Заключительную экзаменационную сессию и экзамены сдавал индивидуально. Причина состояла в том, что в конце июня должно было состоятся совещание – встреча молодых учителей. В районе я оказался самым молодым по возрасту и должен был поехать на это мероприятие. Сдав все экзамены, я вернулся в отчий дом на станцию Калманка 22 июня 1941 года. Утро было теплым, солнечным, безветренным. Люди отдыхали. Ничего, кажется, не предвещало беды. Но примерно с 12 часов (по московскому 8 утра) у начальников и их окружения сменилось настроение, и это бросалось в глаза. Власти уже знали о начале войны. Стали оповещать население о том, чтобы к 16 часам (12 часов по московскому времени) собирались у сквера вокзала на очень важное сообщение правительства. В 16 часов из установленных радиоприемников прозвучала речь Молотова (министра иностранных дел) о том, что Германия внезапно, без объявления войны напала на Советский Союз. Страшное известие. На лицах страх, озабоченность и даже удивление. Как же так, ведь есть же договор? Если 22 июня после сообщения было удивление, непредсказуемость, страх, то 23 июня на площади около школы с утра уже было множество людей. Первый мобилизационный призыв военнообязанных первой очереди. Такое продолжалось несколько дней. Потом отправлялись в Армию уже партии поменьше.

Проводы вообще тягостное зрелище. Проводы же на войну — зрелище жуткое. Успокаивающие речи мужчин и плач женщин. У нас, молодежи, которая была воспитана чувством высокого патриотизма и лозунгами “врага разобьем на чужой земле, малой кровью, мощным ударом” уныния было вначале мало. Но на уме было: а вдруг война закончится без нас?! Почему не призывают нас? С этим вопросом нас несколько человек обратились к работнику военкомата. Ответ был категоричным: «Не мешайте работать. Когда надо будет – вызовем». Время шло, а повестки все не было. Начали приезжать эвакуированные женщины, дети. Их рассказы о пережитом, о том, что творили фашисты, вызывало возмущение, но в большей степени был гнев и ненависть к врагу. Среди эвакуированных оказалась одна учительница. И это вызвало радость среди учителей. Хоть немножко, но уменьшалась нагрузка.

Вести с фронта продолжали поступать нерадостные. Фашисты продолжали захватывать все новые и новые территории. Пришли первые похоронки (извещения о гибели в боях за Родину). Изменялись отношения между людьми. Прекратились всякие ссоры и склоки. Работа, работа и работа. В работе находили и выполнение долга, и удовлетворение. Радость была лишь тогда, когда приходили сводки об успехах на том или ином участке фронта. Шел третий месяц войны. Вести приходили все хуже и хуже. В августе пришла повестка отцу. Его напутствие: “Пока тебя не призвали — на тебе семья. Остаются мать и трое детей, младшему 4 года”. Отцу шел пятый десяток лет. Мужчин почти не осталось – все призваны в армию. На хозяйстве женщины, старики и негодные к службе мужчины.

УЧЕБА

Ленинградское военно-медицинское училище им. Щорса эвакуировано было в г. Омск из Ленинграда. Это училище было самым старым в России. Создано указом Петра I как школа лекарских помощников. Училище выпускало фельдшеров для военно-морского флота и для сухопутных войск. В Омске училище располагалось в старой крепости, построенной в середине XIX века. Училище было под патронажем Военно-медицинской академии. Училищу было присвоено имя героя гражданской войны, легендарного начдива, фельдшера по образованию Н.А.Щорса. При эвакуации из Ленинграда вместе с личным составом и профессорско-преподавательскими кадрами, были вывезены материально-техническая и учебная базы. Училище располагало всем необходимым для подготовки высококвалифицированных специалистов. Оно имело право пользоваться всем необходимым, что было в Омском медицинском институте, особенно анатомическим центром, которого не было в училище. В целом же учебная база училища была на порядок выше институтской, и студенты института периодически пользовались ею. При распределении по подразделениям, я оказался в первом взводе. В роте было четыре взвода по сорок человек. Состав курсантов был неоднороден. По возрасту от 18 до 30 лет. Со средним образованием были единицы. В основном с неполным средним, т.е. с 7 классами школы. В роте были и те, кто уже участвовал в боях. Командиры отделений. Помощники командиров взводов были назначены из курсантов. Командиром первого отделения был назначен курсант Азаров, а помошником командира взвода курсант Соколов, который был переведен в наше училище из авиационного. Курсовым командиром 1 и 2 взводов был лейтенант Коварский – выпускник училища. Начальником училища был подполковник медицинской службы Георгиевский, который в последствии стал генералом и начальником военно-медицинской академии. Высококвалифицированными специалистами были преподаватели. Кандидатов и докторов медицинских наук в училище было больше, чем в медицинском институте. Доброжелательность преподавателей, прекрасная учебная база обеспечивали усвоение материала. Учебная нагрузка была очень большой. По 8-10 часов специальной подготовки, четыре часа самоподготовки, плюс несение внутренней и гарнизонной службы. Учеба увлекла. Я успешно осваивал учебный материал. Особое внимание уделялось военно-полевой хирургии. Практику проходили в военных госпиталях и гражданских поликлиниках. Врачи этих лечебных учреждений высоко оценивали знания и прилежность курсантов при выполнении тех или иных процедур. Курсантам доверяли ассистирование при операциях, дачи наркоза, перевязки при сложных ранениях и многое другое. Конечно, не всем курсантам была под силу учебная нагрузка. Некоторым присваивались сержантские звания, и они отправлялись в части на должности санинструкторов. Немало времени занимала общевойсковая подготовка и медикосанитарная тактика.

В декабре 1942г. пять наиболее успевающих курсантов откомандировали на фронт в качестве стажеров. В их числе оказался и я. Предписание гласило: убыть в распоряжение отдела кадров Главного медикосанитарного управления. В Москву прибыли без приключений. В отделе кадров нас направили на разные фронты. Мне выпала доля убыть на Сталинградский фронт. Добрался туда с большими трудностями. Сначала пристроился в воинский эшелон, идущий на юг. Потом на перекладных. Я потерял счет, сколько раз у меня проверяли документы. Медико-санитарное управление нашел в небольшом селении — какой-то Яр. В отделе кадров встретили неприветливо. Майор (кто он по должности — не знаю) после кратковременного раздумья, сказал: «Прибыла отдельная рота морской пехоты, пойдете туда фельдшером», рассказал, как добраться до станции Гнилоаксайская, где находился медсанбат. Перед этим долго водил пальцем по карте. Вручил предписание. В бланк вписал звание и фамилию. При этом сказал: в медсанбате Вам скажут, где рота. От этой встречи осталось тягостное впечатление. Добрался до медсанбата. После проверки документов сказали, что с роты есть раненые, они расскажут, как добраться до роты. Один матрос с легким ранением вызвался проводить меня в роту. Пришли в роту уже под вечер. Рота занимала оборону недалеко от станции Заря. Доложил командиру роты. При докладе один из присутствующих изрек, что нам еще пацанов не хватало. Командир роты его оборвал, а я стоял как в воду опущенный. Я спросил, где медпункт. Медпункта как такового не было. Командир роты одному из присутствующих сказал, чтобы взял людей для оборудования медпункта и указал место. Пока матросы оборудовали медпункт (землянку), я с одним матросом вернулся в медсанбат, чтобы что-то взять для медпункта. В медсанбате с проволочками ходил от одного начальника к другому, получил перевязочный материал, несколько шин, некоторые медикаменты, необходимые для оказания первой помощи при ранениях. Получилась приличная ноша. Нам с матросом повезло: нас догнала повозка, которая ехала как раз на станцию Заря. Вернулись в роту уже затемно. Командир роты распорядился провести меня по взводам роты. Знакомство было коротким. Матрос говорил: “Это наш доктор”. Рота располагалась в траншеях, периодически была стрельба. При взрывах я кланялся. Матрос подбадривал, мол, привыкай. Вернулись к командиру роты. Матрос доложил, упомянув, что я кланялся от стрельбы. Мне было сказано, что у нас не прячутся и спину не показывают. Я как-то быстро среагировал и сказал: “а если Вас заденет, мне Вас тащить задом наперед?”. Смех присутствующих. Командир роты сказал: “Посмотрим”. В общем, встреча настороженная: чужой человек — как он поведет себя. В роте все друг друга знали. Сформирована рота была в Хабаровске и срочно переброшена под Сталинград. Рота большая. Около 200 человек. Уже несколько дней участвовала в боях, понесла потери. Матроса оставили со мной в качестве санитара. На второй день дали еще одного. Под медпункт приспособили воронку от снаряда, углубили и сделали небольшое перекрытие. Медсанбат был недалеко. Это меня радовало. В восемь утра немцы начали с артиллерийского налета по переднему краю, а потом перенесли огонь в глубину обороны. Было, конечно, страшновато. Но я старался держаться и не показывать виду. Немцы пошли в атаку: танки, бронетранспортеры, а за ними пехота. Наша артиллерия стала вести огонь. Несколько немецких танков загорелись. Матросы, несмотря на холод, снимали шапки и надевали бескозырки. Каски были, но не на головах. Командиры взводов ругались. Бесполезно. Появились раненые. Первый раненый – рана пулевая в плечо. Раздел, перевязал, показал куда идти. Другому раненому то же. Раненых было немало, и в ходе боя их число росло. Робость сама собой прошла. Началась работа. Атаку отбили. Началась эвакуация тяжелораненых. Дали несколько матросов, чтобы уносили раненых в санчасть, а оттуда то повозка, то машина. В основном повозки. Принесли пищу в термосах. Для меня все было ново. Через пару часов вновь атака немцев. Старый сценарий. Артналет, танки и пехота. В мозгу мысль: “Как бы не опозориться”. Опять раненые. По траншее от одного к другому. О ходе боя задумываться было некогда. Главное помощь раненым и их эвакуация. Такая интенсивность боев была еще несколько дней. Командир роты после первых дней моего участия в боях сказал: “Так держать, курсант!”. Интенсивность боев постепенно угасала. Немцы выдохлись.

Потери в роте были большими. В роте осталось меньше ста бойцов. Меня в роте уже считали своим. Роту сменила мотопехота, и нас отвели в тыл. Так состоялось мое боевое крещение. Рота перешла в подчинение мотострелковой бригады. 20.01.1943 года меня откомандировали назад в училище. Получил письменный отзыв. Проводы были теплыми, не обошлось и без выпивки. Так я почувствовал, что значит фронтовая дружба, братство, взаимопомощь и сердечность. В медсануправлении принимал меня уже другой офицер. Поблагодарил за службу. Посоветовал вернуться на этот фронт. Уже в вагоне по пути в г. Омск стал осмысливать весь период стажировки. Начали вырисовываться все плюсы и минусы. Мало уметь оказывать первую помощь раненым, надо еще и решить много организационных вопросов, таких как оборудование медпункта, пополнение медимущества, иметь четкое представление о расположении медчастей, быть в курсе хода боя, путях, методах эвакувации раненых и многое другое. Но окончательное осмысливание пришло уже в училище. Вернулось нас в училище четверо. Один курсант погиб. На стажировке из взвода я был один и с остальными курсантами, что были на стажировке, встречались мимоходом. После того как вручил пакет начальнику учебной части (пакет мне был вручен в отделе кадров медсануправления фронта), я доложил, вернее, рассказал о своей стажировке перед группой начальников и преподавателей училища. При докладе присутствовал и начальник училища. Такие доклады делались и всеми остальными курсантами, кто был на стажировке. Оказалось, что отзыв о моей стажировке был очень положительным. Стажировка курсантов на фронте училищу нужна была для того, чтобы на базе результатов стажировки скорректировать некоторые учебные программы. Особенно это касалось вопросов организации медицинской службы. После доклада начальнику мне предложили написать подробный рапорт о стажировке. Написал. Потом начались доклады о стажировке в каждой роте. Стажировка стажировкой, а учебный процесс-то шел. Пришлось нагонять упущенное. Приходилось догонять не только в часы самоподготовки, но и по ночам. Сейчас, когда прошли годы, трудно себе представить, как за такой короткий срок можно было усвоить такую массу учебного материала.

На госэкзаменах по всем ведущим предметам присутствовали, кроме преподавателей, и старшие товарищи из управления училища. Я окончил училище по первому разряду, т.е. красный диплом, с одной хорошей оценкой по латинскому языку, остальные “отлично”. На митинге всего состава училища зачитали приказ наркома, вручали погоны. Я получил звание лейтенанта медицинской службы и ценный подарок – медицинский диагностический набор.

На следующий день торжественное построение роты. Напутствие начальника училища и команда: “На фронт шагом марш!”. Прощальная песня роты. В одном из корпусов на лекции была рота девчат. Общаться с ними было запрещено. Но молодость брала свое. Девчата спонтанно ушли с лекции, выскочили на плац вместе с нами, несмотря на приказы вернуться на лекцию. Они сопровождали нас до железнодорожного вокзала. По тротуарам на нашем пути собралось много жителей Омска. Впечатление неизгладимое. Так все уговоры были безрезультатны о возвращении в училище. Девичья рота была с нами на вокзале до тех пор, пока не отправился наш эшелон. Вагоны пассажирские. Все привыкли к теплушкам. Удивление и повышенное настроение, но, конечно, каждый про себя думал: а что же дальше? Путь до Москвы занял немного времени. Эйфория в связи с окончанием училища постепенно улеглась. Каждый постепенно начал ощущать себя уже в новом качестве, в качестве офицера. Если раньше мы бы именовались “военфельдшер второго ранга”, то сейчас – офицер. После столь длительной враждебности к этому слову, теперь мы его примеряли к себе.

В училище на занятиях по огневой подготовке нас настраивали на то, чтобы мы в совершенстве освоили все, что будет на вооружении части. Кроме сугубо медико-санитарной работы, я начал осваивать танк, особенно танковое вооружение, обязанности заряжающего и командира танка. Дело дошло до того, что мне разрешили на стрельбище стрелять в роли командира танка. Хочу поведать и о своем первом взыскании. В полк прибыла с курсов медсестра Шпер Светлана Исааковна. Ее определили в роту противотанковых ружей, но размещалась она в санчасти. Экипировали ее и в том числе выдали пистолет. Она за палаткой санчасти к стволу сосны прикрепила лист бумаги и начала стрелять. Дежурный по полку быстро среагировал на стрельбу в расположении части. Разобрался. Стрельбу запретил. Доложил начальнику штаба капитану Ходоричу о ЧП. Меня вызвали в штаб, где не только прочитали нотацию о том, что надо требовать соблюдения дисциплины от своих подчиненных, но и начальник штаба капитан Ходорыч объявил мне устный выговор. Взыскание небольшое, но это первое взыскание за действие подчиненных. В последствии за период службы было немало взысканий за проступки подчиненных, но это было первым, поэтому и запечатлелось в памяти. Пистолет, конечно, я у медсестры отобрал.

Эпизод первый. Танковая армия в Орловской операции выполняла несвойственную ей роль. Мы прогрызали оборону противника. В бою за село Борилово наши атаки не увенчались успехом. В конце дня мы отошли на исходные позиции. У танкистов был неписаный закон — идти на выручку друг к другу. Замечали, если подбили соседнюю машину, выпрыгнул ли экипаж. После боя выясняли по каждому экипажу, кто погиб, кто ранен. Из экипажа лейтенанта Маркова никого не было. Танкисты же видели, что из подбитого танка экипаж выскакивал. Вывод: возможно среди них есть раненые. Ко мне обратились танкисты с вопросом, что делать, и с предложением сходить в тыл к немцам и все выяснить. Танк лейтенанта Маркова был подбит за 2-й траншеей немцев. Сам я ничего решить не мог. Целой гурьбой пошли в штаб полка. Я доложил начальнику штаба капитану Ходорычу о сути просьбы танкистов. Он пригласил командира танка, который видел, что экипаж покидал танк. Точно выяснили место подбитого танка. Начальник штаба некоторое время сомневался, говоря: “Узнать, что с экипажем, узнаем, а скольких из-за этого можем потерять людей”. Решающую роль сыграла его душа танкиста. Разрешил. Местность мы знали. На этой местности провели две неудачные атаки. Тем не менее, распланировали все до мелочей. Пошли я, командир танка — младший лейтенант (к сожалению, не смогу вспомнить его фамилию) и два разведчика из полкового взвода разведки с опытом ведения разведки. Первую траншею немцев прошли удачно. Немцы были в блиндажах, а по траншее патрулировал часовой. В момент, когда он прошел мимо нас, мы затаились около траншеи и перебрались. Вторая траншея вообще не была противником занята: немцы еще вели себя беспечно до нахальства. Мы нашли танк и разошлись по сторонам. Обнаружили рядом с танком трех погибших. Забрали документы у них. Разведчик просигналил:“Ко мне!”. Он в воронке метрах 10-15 от танка нашел раненого лейтенанта Маркова, который был без сознания. Я на быструю руку перевязал. Раненого на плащ-палатку и назад. 2-ю траншею прошли спокойно. Перебраться через первую спокойно не удалось. Так же дождались, когда отойдет часовой. Начали перетаскивать раненого через траншею. В это время лейтенант Марков застонал. Через траншею его все же перетащили. Немец – часовой, наверно, почувствовал что-то неладное и дал очередь из автомата. Сержант-разведчик дал нам с младшим лейтенантом команду: “Тащите! Мы прикроем!”. Было уже не до маскировки. Мы старались изо всех сил как можно дальше удалиться от траншеи немцев. Немцы всполошились. Началась стрельба, к счастью, беспорядочная. Нам повезло и в том, что немцы с запозданием стали пускать осветительные ракеты. Это нас спасло. Наши открыли огонь на флангах от нас, чтобы сбить немцев с панталыку. Это удалось. Этот вариант был предусмотрен майором Ходорычем. На нейтральной полосе нас уже поджидали. Забрали у нас лейтенанта Маркова. Разведчики тоже вернулись. Один был легко ранен. Пока мы не вернулись, весь полк и мотострелки, которые действовали с нами, были на ногах. Боженко занялся раненым и его эвакуацией. Я подробно доложил командиру полка, который был очень недоволен нашей вылазкой. Моральное состояние после этого хождения в тыл к немцам было настолько высоким, что никакими политзанятиями, беседами достичь такого результата было бы невозможно. Каждый внутри себя уяснил, что в трудную минуту никто брошен не будет. Начальник штаба капитан Ходорыч, разрешая вылазки, как раз на это и надеялся. И, конечно, авторитет медиков неизмеримо возрос. Под Киевом, на станции Ворзель мы получали пополнение танков с экипажами. Какая была радость, когда в числе прибывших был и лейтенант Марков.

Эпизод второй. Полк сосредоточился для очередной атаки. Я уже говорил, что мы буквально прогрызали оборону противника. Немцы упорно сопротивлялись днем, а ночью поджигали и отступали на заранее подготовленные позиции. В занятых у немцев траншеях были наши мотострелки. Батальон из нашей бригады. Танкисты располагались метрах в 800 позади от пехоты. Я пошел в траншею на передний край. Добирался по ходам сообщения, по отсечным траншеям. Шел с целью подобрать блиндаж, где бы мог разместиться медпункт при наступлении. Меня всегда сопровождал ординарец Коля Петров, 18-летний паренек. Его мне дали из роты автоматчиков. По штату мне ординарец положен не был. Попали под бомбежку. Немецкие Ю-87 пикировали с таким жутким воем, что очень сильно давило на психику. Кроме бомб сбрасывали пустые бочки, обрезки рельс и др. Все это создавало неимоверный шум. Одна из тяжелых бомб разорвалась недалеко. Меня засыпало. Я очнулся, когда Коля приводил меня в чувство. Оказалось, он находился метрах в 15 от меня. Его то же засыпало, но немного. Он откопался и откопал меня. Я был без сознания. Я очнулся тогда, когда он колдовал надо мной. Взвалил меня на плечи и отнес в ближайшую санчасть. Меня там осмотрели. На затылке слева ранка. Обработали. Вкололи морфий. Я спал. Коля будил меня для того, чтоб я поел. Ребята с батальонного медпункта (нашей бригады) почему-то не сообщили в полк. Несколько дней я у них спал. Морфий делал свое дело. С полка кто-то видел, как меня засыпало, и сообщили в штаб. Писари постарались и отправили извещение на Родину о том, что погиб смертью храбрых. В народе такие извещения окрестили похоронками. Пришли мы в полк. Там великое удивление — ведь они меня похоронили. Потом был смех. Заместитель по политчасти сказал: “Ничего. Будешь жить долго”. Ссадина на затылке заросла. Шрам-рубец остался. Через много лет потребовалось сделать рентген черепа. Обнаружилось, что был перелом левой теменной кости. Это оказалось мое первое ранение. В 1985 году на встрече ветеранов 4 танковой армии в честь 40-летия Победы мы с Колей Петровым встретились. Радость и слезы. Воспоминания. Он после демобилизации обосновался в Средней Азии. Мы долго переписывались. Развал СССР прекратил нашу переписку.

Эпизод третий. После освобождения одного из больших сел, кажется Мощеное, полк сосредоточился на окраине села на скошенном пшеничном поле. Хлеб был собран в копны. Танки и наши санмашины замаскировали снопами пшеницы. На первый взгляд все нормально: то же поле и те же копны. Немецкие самолеты внесли свои коррективы. После первой бомбежки от взрывных волн все снопы разлетелись, и наши танки стали голенькими, т.е. открытыми мишенями. Бомбежка длилась с 8 утра до пяти вечера, с перерывом с 12 до часу дня. Как после выяснилось, мы испытали на себе 1,5 тысячи самолетовылетов. Одна волна самолетов уходила, другая заходила. Пережить бомбежку самое безопасное это в танке. Я тоже забрался в танк, но после следующей серии бомб выскочил из танка и скорее в щель. В щели уже было трое. Практически мы были друг на друге. В одном из перерывов – одни самолеты отбомбились, другая волна была на подходе – перебрался в кювет у грунтовой дороги. Ощущение жуткое. Бомбу видно, как она летит, и кажется, что это твоя. В танке выдержать бомбежку трудно: закрытое пространство, осколки бомб, ударяясь о броню, создают в танке искры от окалины (они, как шмели), танк качает, как на волнах. Танкисты часто прячутся под танк. Это было серьезной ошибкой. Осколки, пробивая катки, или попадают между катков, поражая сразу людей, или, ударяясь о днище, поражают рикошетом. Санитарные машины тоже были взрывами освобождены от маскировки. Недалеко от специализированной нашей санитарки разорвалась бомба. Машина разлетелась как карточный домик. Но удивительно: в машине лежал на носилках тяжело раненый. Его не эвакуировали, потому что медсанбат передислоцировался, и мы пока не знали где он. Раненый вместе с носилками был выброшен. Но не получил ни одной дополнительной царапины. Бывают чудеса. В санитарке было почти все наше медимущество. Все погибло. Когда узнали, где медсанбат, пришлось ехать и выколачивать все необходимое. Медицинские снабженцы, как и все снабженцы, когда что-то выдают, то впечатление такое, что ты залазишь к ним в карман. Тут нужна напористость и нахрапистость. На удивление — ни один танк не был выведен из строя. Вообще-то прямое попадание бомбы в танк явление чересчур редкое. Я такого случая в полку не помню. Среди танкистов было несколько раненых и всё. Ранения под танками. Впоследствии на это явление (ранения под танками) мы обращали внимание на медицинских занятиях.

В один из дней мне доложили, что в полку начальник медицинской службы армии полковник медицинской службы Васильев. Навести марафет не успели. Минут через десять группа офицеров во главе с полковником медицинской службы пришла в санчасть. Как положено, отдал рапорт. Поздоровался и сказал: “Так вот ты какой вояка, расскажи о бое у Хотынца, хочу послушать”. Я сказал, что там воевал не я, а солдаты. Я присутствовал. “Скромность это хорошо. Показывай санчасть” сказал полковник. Он осмотрел амбулатории, там ему представился Боженко, посмотрел землянку. Остался доволен. Спросил, а где живут медсестры. Я показал на землянку. Она была несколько в стороне. Полковник заглянул туда. Там было грязно, неубрано. Остался недоволен. Обращаясь ко мне сказал: “Почему допустили до такого безобразия?”. Я вздумал обратится к нему с просьбой, чтоб двух медсестер убрали с санчасти. В боях я их не видел, да и сейчас редко вижу. Полковник, обращаясь к начальнику медсанслужбы корпуса, сказал чтобы разобрались, так как положение явно не нормально. Полковник ответил, что разберусь, и тут же доложил, что в полку израсходовано более 2-х комплектов индивидуальных перевязочных пакетов. Полковник обратился ко мне. В чем причина? Я доложил, что ранения танкистов, как правило, множественные, обширные ожоги. Одного пакета не хватает на перевязку. Поэтому танкисты имеют, как правило, два пакета. Санинструктору таскать большое количество пакетов невозможно. Полковник Васильев выслушал и сказал, что доводы лейтенанта имеют под собой почву. Начальство уехало.

ЛЬВОВСКО – САНДОМИРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

Полк сосредоточился у села Великий Гай на опушке леса. Офицеры получили топокарты района предстоящих действий. Загружены боеприпасы, на кормах танков бочки с соляркой, бревна для самовытаскивания, в общем, все необходимое. Проведены комсомольские и партийные собрания. Они были открытыми, т.е. на них присутствовал почти весь личный состав. На собраниях были поставлены вопросы: о задачах на предстоящие бои и о приеме в партию на партсобраниях, приеме в комсомол на комсомольских. Если прием в партию был многочисленным, то прием в комсомол единичным. Молодежь и в полку и вновь прибывшие в большинстве своем были уже комсомольцами. К коммунистам молодежь относилась с большим уважением. Подчас слово коммуниста было не менее значимым, чем командирское. В партию шли не ради карьеры, а по зову сердца. Молодежь видела, как воюют коммунисты, и стремилась быть похожей на них. Нам была поставлена задача войти в прорыв, который сделает пехота. На нашем направлении стрелковые части прорвать оборону не смогли. Прорыв был сделан у соседей, где должна войти 3-я танковая армия. Коридор был сделан в 8-12 км шириной. 3-я танковая армия вошла в оперативную глубину. Нас тоже решили пустить по этому коридору. Путаницы было много. Тылы 3-й танковой армии, наши части сгрудились у г. Золочев. Пехота занималась ликвидацией окруженной бродовской группировки. Немцы и эсесовцы дивизии “Галичина” отчаянно сопротивлялись. Немцы стремились во что бы то ни стало закрыть коридор. Наш полк в составе бригады сразу не смог войти в прорыв. Пришлось отбивать контратаки противника, который стремился закрыть коридор. Заместитель по политчасти майор Терновский сказал, что в РТО два танка на ремонте. Командиры танков не обстрелянные. Младшие лейтенанты только с училища. Мне было поручено после ремонта взять их под свою опеку и догнать полк. Полк в это время, отбив контратаки, ушел в оперативную глубину. Наш маршрут проходил по направлению Львова с юга. К утру танки были на ходу и под моим началом стали догонять полк. На окраине Золочева танк нашего полка ремонтировался ремонтной бригадой нашей роты техобслуживания. Автоматчики, которые были на танке, грелись на солнышке. Остановились и общими усилиями неисправность устранили, и уже три машины продолжили путь. Дорога по условиям местности метров на 200-300 простреливалась противником. Мы на больших скоростях проскочили поворот на г. Перемышляны градусов под девяносто. Это был поворот на маршрут полка. Последняя машина на повороте остановилась. Порвалась гусеница. Оставив машины, я бегом к третьей машине, чтоб выяснить, что произошло. Подходя к танку, увидел два виллиса и узнал в выходящем из одного командующего нашей армии генерала Лелюшенко. Доложил, кто я и какая у меня задача. Генерал был рассержен. Их машины тоже обстреляли, а тут дорогу загородил танк. Он потребовал у меня карту и на ней собственноручно нанес маршрут и поставил задачу. Первое: как можно скорее освободить дорогу. Второе: двигаться по намеченному маршруту. Обходить населенные пункты и узлы сопротивления. Перерезать шоссейную дорогу Львов-Самбор и держаться до подхода главных сил. С первым заданием справились быстро. Заменили траки-гусеницы, и освободили проезд. Командующий уехал, а мы еще до нормы довели гусеницы и продолжили путь к г. Перемышляны, обходя его стороной: там шел бой. Двигались ускоренно. В населенные пункты не входили. Но Старое Село, которое находилось на нашем маршруте, обойти было нельзя. Маленькая речушка, а мост через нее только в селе. Тут на грех в одной машине забарахлил мотор. Ремонтники стали исправлять неполадку. В одном из домов шла свадьба. К нам подошел пожилой мужчина – жених и совсем молоденькая невеста. Мужчина был со стаканом самогонки. Предложил мне выпить за новобрачных. Я сказал, что одному пить нельзя. Он отдал стакан невесте, а сам пошел за вторым стаканом. Невеста с дрожью в голосе сказала: “Уезжайте скорее, они из УПА (Украинская Повстанческая Армия)”. Я вылил стакан самогона на землю. Нас из дома видно не было. Нас прикрывал танк. Пришел жених со стаканом. Я сказал, что уже выпил. Он покосился на невесту. Я перед его приходом успел дать команду: “К бою”. Танкисты помаленьку стали поворачивать башни. Ремонтники доложили, что неисправность устранена и мы двинулись дальше. Благодаря девушке – невесте мы избежали возможных эксцессов.

В скорости мы вышли к дороге, к нашему конечному пункту. По дороге двигалась большая колонна машин. В голове колонны танк. Мы сразу развернулись и открыли огонь. Головной танк мы подбили сразу. Он задымил. Еще один танк замыкал колонну. Его мы не заметили. Он поджег танк младшего лейтенанта Мещерского. Экипаж погиб. Обнаружив замыкающий танк, мы с двух танковых орудий подбили его. С открытого места отошли метров на 200-300 на опушку леса и начали расстреливать колонну. На опушке была небольшая насыпь, вроде бруствера. На этом бруствере поставили пулеметы, снятые с танков (лобовые). Откуда-то появился бронетранспортер и два взвода автоматчиков-немцев. Двинулись на нас в атаку, непрерывно строчили из автоматов. Я был за пулеметом. Крик о помощи. Кто-то ранен. Оставив стрелка за пулеметом, побежал на зов — в это время обожгло левую ногу. Добежал до раненого. Там не было ничего страшного. Перевязал себя. Пуля прошла навылет в нижней части бедра, не задев кость. В общем, мы эту атаку отразили и продолжали жечь машины в колонне. Колонна немецких машин была примерно до километра в длину. Дорога была забита горящими машинами. Мы ползадачи выполнили. Теперь осталось держаться и ждать подхода своих. Знали бы немцы, что нас горсточка, наверняка бы смяли. Мы слышали западнее за лесом непрерывный гул машин. Это, возможно, немцы отходили на юг со Львова, боясь окружения. Нас больше немцы не тревожили. Занялся своей раной. Обработал, засыпал стрептоцидом. Забинтовал. Я уже говорил, что помимо сумки с комсомольскими бумагами, носил медицинскую сумку со всем необходимым для оказания помощи при ранениях. Поэтому в полку меня продолжали звать комсомольским доктором. И так – третье ранение.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Заканчивая свои записи, невольно возвращаешься к прожитому и пережитому. Закончилась победоностно война. Позади 1408 дней и ночей неимоверных трудностей и героизма. С гордо поднятой головой фронтовики возвращались домой. С присущим им патриотизмом и великой ответственностью за судьбу Родины. Восстанавливали разрушенное войной народное хозяйство. Возродили и приумножили мощь страны в период сложных послевоенных лет холодной войны. Многие продолжали службу в Вооруженных Силах, передавая молодежи свой огромный фронтовой опыт. Главнокомандующим бронетанковыми войсками Советской Армии стал бывший командир 114 гвардейского танкового полка Курцев Б. В., генералами стали начальник штаба 16 гвардейской пяти орденоносной механизированной бригады Щербак, командир взвода разведки Радугин М.Я., начальник штаба 114 гвардейского танкового полка Меркулов Н.С., полковниками стали связист Скляров А.Г., разведчик Петров В.И., начальник штаба артиллерийского дивизиона Зайцев К.С., командир артиллерийского дивизиона Рубленко М.А., помощник начальника политотдела Иванов М.К. и другие. Помощник начальника политотдела 6 гвардейского механизированного корпуса полковник Дементьев В.Д. стал профессором, доцентами стали полковник Потапов, майор Лившиц Я.С., старший лейтенант Подкин В.А. Все однополчане вели и ведут работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи. Я упомянул только тех, о ком говорится в моих записках. Проходят годы, стареют убеленные сединами ветераны. Но боевая дружба не стареет. Достаточно посмотреть на ветеранов в период встреч на дни Победы, на юбилеи 4 гвардейской танковой армии, на их молодецкий задор, на их крепкую фронтовую солдатскую дружбу. Нужно отдать должное, большую благодарность и признательность Якову Лазаревичу Лившицу за создание Совета ветеранов 4 гвардейской танковой армии и многолетнюю работу в нем. Только благодаря его усилиям ветераны армии узнавали адреса однополчан, их дни рождения. Только его усилиями организовывались встречи ветеранов Армии. На встречах с теплотой вспоминали павших товарищей, кто ушел из жизни уже после войны. Вспоминалась и вспоминается наша комсомольская героическая юность, как бы не излагали историю комсомола современные историки. Комсомол был организацией, воспитывающей патриотизм, гордость за свой народ, интернационализм, организованность и высокие моральные качества у молодежи. С этой организацией связана часть нашей жизни. В комсомоле мы повзрослели, ощутили себя, познали, что значит быть патриотом Родины, что такое войсковое товарищество. Комсомол периода Великой Отечественной войны это многомиллионная армия молодых воинов. Только за годы войны в комсомол вступило десять с половиной миллионов молодых людей. Молодежь с именем Родины шла в атаку и с этим именем погибали. Молодежь периода Великой Отечественной войны — поистине героическое племя. За годы войны 3,5 миллиона комсомольцев награждены орденами и медалями. Более 7 тысяч комсомольцев стали Героями Советского Союза из 11 тысяч, получивших это высокое звание за все годы войны. Из 104 воинов, удостоенных этого звания дважды, 60 комсомольцев. Это героическое племя вписало в нашу историю незабываемые страницы. Память о героических защитниках Родины вечна. Главная цель этих записок состоит в том, чтобы показать как 17-18 летние юноши и девушки, придя в Армию, на фронт, быстро взрослели, мужали и становились закаленными воинами. Это особенно относится к воинам 1923 г. рождения. Этот год по статистике и по истории стал называться “погибшим годом”. Из ста юношей и девушек, участвующих в боях, в живых остался один. Страшная цифра. Я не собираюсь умалить воинов других годов рождения. Останавливаюсь на этом годе рождения только потому, что родился в этом году и оказался по счастливой случайности в числе этого одного процента оставшихся в живых.

Я безмерно благодарен моим однополчанам, которые поделились со мной своими воспоминаниями, которые запечатлелись в их памяти. Их фамилии следует назвать: Ривж В.Е., Барабанов П.И., Радугин М.Я., Ходжаян А.А., Васин И.В., Седов Г.И., Халезин П.И., Крохмаль А.П., Деревянко И.Х., Серовский Н.Д., Александров М.М., Сметанин М.В., Миронов Ф.И., Зайцев К.С., Полташевский Ю.В., Пельц С.Г.

Время неумолимо. Нас – фронтовиков осталось не много. Эти записки предназначены потомкам, чтобы, читая их, они прониклись гордостью своих предков и стали бы такими патриотами и так же любили и защищали свою Родину, как это делали мы.

Прислал: Святослав Денисенко

С чего бы Вы хотели начать рассказ о своей войне?

И.З.Ф.- А почему вы решили, что я вообще хочу рассказывать о войне?
Вот вы хотите слышать солдатскую правду, но… Кому это сейчас нужно?
Для меня это серьезная диллема. Если говорить о войне всю правду, с предельной честностью и искренностью, то сразу десятки голосов «ура-патриотов» начнут орать – очерняет, клевещет, кощунствует, насмехается, заляпывает грязью, глумится над памятью и светлым образом, и так далее…
Если рассказывать в стиле «а-ля политрук из ГлавПУРа », мол - «стойко и героически, малой кровью, могучим ударом, под руководством умных и подготовленных командиров…» - то меня от таких лицемерных и фальшивых речей и от чванливого советского офизиоза всегда тошнило…
Ведь ваше интервью будут читать люди, войны не видевшие и незнакомые с реалиями того времени, и вообще незнающие подлинную цену войны. Я не хочу, чтобы кто-то, не имеющий малейшего понятия какой на самом деле была война, заявил, что я рассказываю «байки» или излишне трагедизирую прошлое.
Вот вы с моим соседом по улице, бывшим « штрафником» Ефимом Гольбрайхом опубликовали интервью. На днях посмотрел в Интернете обсуждения прочитанного текста. И меня взбесило следующее. Молодые люди обвиняют ветерана в том, что он честно рассказал, что в середине октября сорок первого в Москве была дикая паника и было немало таких, с позволения сказать, «граждан», которые со спокойной душой ждали немцев. Мол, как он смеет, и т. д.
А откуда эти молодые люди могут знать, что там творилось на самом деле?
Они там были? А Гольбрайх был и видел.
Но когда начинают дисскутировать, преувеличивает ветеран или нет….
Гольбрайх своими руками в боях не одну сотню врагов нашей Родины на тот свет отправил, и имеет полное право на свою истину и свое видение войны.
У всех фронтовиков- окопников общее прошлое.
Но это прошлое действительно было трагическим.
Вся моя война - это сплошной сгусток крови, грязи, это голод и злоба на судьбу, постоянное дыхание смерти и ощущение собственной обреченности… Я радости на войне не видел и в теплых штабных землянках пьяным на гармошке не наяривал.
Большинство из той информации, которую я могу вам рассказать, попадает под определение – «негативная»… И это не грязная изнанка войны, это ее лицо…
И надо это вам? Я не хочу рассказывать вам всей ужасной правды о войне.

Г.К.- Для начала попрошу Вас посмотреть текст интервью с дивизионным разведчиком Генрихом Кацем, пришедшим в разведку в январе 1944 года. Хотелось бы услышать Ваш рассказ о разведке, проводя параллели и сравнения между разведчиками начала войны и теми, кто заканчивал войну в сорок пятом, служа в разведротах и разведвзводах. Сейчас Кац живет здесь, от Вас в десяти километрах.

И.З.Ф.- Интервью хорошее, правдивое.
Сразу чувствуется, что он достойный человек и настоящий разведчик.
Немного трудно будет проводить сравнения по простой причине – Кац служил в дивизионной разведроте, а я - в полковом разведвзводе. Эти подразделения с разной организационной структурой, а главное, с разными боевыми задачами. Честно мне скажите, Кац скорее всего, многое из рассказанного им не разрешил к публикации по той же причине, которую я упомянул в начале беседы.

Г.З.К. – Мое личное мнение - правда о войне нужна. Настоящая правда, окопная, честная. Какой бы страшной, жестокой и дикой она бы вам не показалась…Без прикрас и комментариев.
Ветераны и так стараются почти не говорить о подлости или трусости на войне, о тупости начальников, о том, что творилось в тылах… А если и рассказывают о чем- то подобном, то как правило не называют фамилий. Никто из нас не заинтересован смаковать «жареные» факты или выпячивать свое участие в войне. Наша цель – дать возможность узнать людям о тех испытаниях, которые выпали на фронте на долю моего поколения.
Сейчас основной источник информации о войне – кинематограф, телесериалы.
Снимают такое!.. что на середине просмотра фильма у настоящих фронтовиков возникает только одно желание – плюнуть и выматериться…
По передовой траншее бродят в полный рост сытые и бритые солдаты в новенькой форме и добротных сапогах, в орденах и исключительно с ППШ, каждой автоматной очередью убивая, как минимум, десять немцев, и каждым броском гранаты подбивая немецкий танк. И каждый полковник там – как батя родной…И полевая кухня всегда под боком… Кино, да и только… Вы можете себе представить как выглядит боец пехоты, выживший после танковой атаки или после бомбежки?! Или что остается от экипажа сгоревшей «тридцатьчетверки»?! Знаете какие лица у бойцов перед атакой?.. Кто-нибудь знает как неимоверно тяжело немецкий танк связкой гранат подбить?
Настоящая правда о войне почти вся уже ушла в землю с погибшими на войне или умершими после нее… Пройдет еще лет пять и вам не с кем будет разговаривать, нас, фронтовиков, уже не останется.
Вот тогда, новое поколение «политруков» отретуширует по третьему или пятому разу историю войны, сделает ее «чистой как слеза», и снова палачей объявят ангелами, бездарей – полководцами. Все это мы уже проходили…

Живет рядом со мной бывший диверсант НКВД Лазарь Файнштейн. Уже в сорок третьем году имел орден Ленина, два БКЗ и две «За Отвагу», за спецзадания в немецком тылу. Все документы подлинные в руках. Говорить о войне отказывается. Еще один бывший разведчик –пограничник, с орденом Ленина за Халхин-Гол, и наверное единственный живущий сейчас на свете командир отдельного диверсионного отряда Западного Фронта в 1941 году. Никакой информации не дает, говорит - время еще не пришло про войну рассказать правду. А когда оно придет это время? Так и будем знать историю ВОВ по книжкам ГлавПура? или по современным изыскам «псевдоисториков».

Для тех кто служил в диверсантах, в их личном восприятии - срока давности не существует. Слишком война там была особая. Да и простой армейский разведчик тоже не будет светиться от счастья, рассказывая, как он врагу глотку финкой пластал.
Война штука грязная и вонючая, ничего светлого и романтичного на войне нет.
Я скажу вам честно, почему я согласился на беседу с вами. С местными газетчиками я бы даже минуту на разговор не потратил. Просто, вы сказали, что интервью для российского интернета. Одинадцать лет тому назад я переехал жить в эту страну. В силу обстоятельств, я за последние годы потерял связь со многими боевыми товарищами. Вот и затеплилась надежда, что кто-нибудь из родных моих разведчиков прочтет текст беседы и удаться найти кого-то из моей роты. Хотелось бы верить, что так и будет...

Е.Н.Б. – Приказ был жестокий, но необходимый. Я лично этот приказ одобрял. Поймите, страна действительно стояла на краю могилы. И этот чувствовал каждый солдат и командир на передовой. Ведь в том же летнем сражении под Ржевом, кроме массового героизма и самопожертвования, мы насмотрелись и на «самострелов», и на трусов. Если все без обиняков рассказывать… Но лучше не надо об этом…

Настоящее издание представляет собой перевод с немецкого оригинального издания «Stalins Vernichtungskrieg 1941–1945», опубликованного в 1999 г. F.A. Verlagsbuchhandlung GmbH, München. Работа Гофмана - взгляд крупного западногерманского историка на политику Советского Союза накануне и во время Второй мировой войны. В центре книги находится Сталин. На основе неизвестных документов и результатов новейших исследований автор приводит доказательства того, что Сталин готовил наступательную войну против Германии при подавляющем превосходстве сил, которую лишь ненамного опередило…

Война. 1941-1945 Илья Эренбург

Книга Ильи Эренбурга «Война 1941–1945» - первое за последние 60 лет издание избранных статей самого популярного военного публициста СССР. В сборник включены двести статей из полутора тысяч, написанных Эренбургом за четыре года войны - с 22 июня 1941 года по 9 мая 1945 года (некоторые из них публикуются впервые по рукописям). Памфлеты, репортажи, листовки, фельетоны, обзоры, вошедшие в сборник, писались в основном для бойцов фронта и тыла. Они печатались в центральных и местных, фронтовых, армейских и партизанских газетах, звучали по радио, выходили брошюрами…

Огненный шторм. Стратегические бомбардировки… Ганс Румпф

Гамбург, Любек, Дрезден и многие другие населенные пункты, попавшие в зону действия огненного шторма, пережили страшные бомбардировки. Обширные территории Германии были опустошены. Свыше 600 тысяч гражданских лиц погибли, вдвое больше - ранены или искалечены, 13 миллионов остались без крова. Уничтожению подверглись бесценные произведения искусства, памятники старины, библиотеки и научные центры. Вопрос, каковы же цели и истинные результаты бомбовой войны 1941–1945 гг., исследует генерал-инспектор пожарной службы Германии Ганс Румпф. Автор анализирует…

«Второй войны я не выдержу...» Тайный дневник… Сергей Кремлёв

Этот дневник никогда не предназначался для публикации. О его существовании знали единицы. Его оригинал подлежал уничтожению по личному приказу Хрущева, но фотокопии были спасены тайными сторонниками Берии, чтобы увидеть свет через полвека после его убийства. Очень личные, предельно откровенные (не секрет, что даже крайне осторожные и «закрытые» люди порой доверяют дневнику мысли, которые ни в коем случае не решились бы высказать вслух), записи Л.П. Берии за 1941–1945 гг. позволяют заглянуть «за кулисы» Великой Отечественной, раскрывая подоплеку…

Война в белом аду Немецкие парашютисты на… Жак Мабир

Книга французского историка Жана Мабира рассказывает об одном из элитных формирований германского Вермахта - парашютно-десантных войсках и их действиях на Восточном фронте в ходе зимних кампаний с 1941 по 1945 г Основываясь на документах и свидетельствах непосредственных участников событий, автор показывает войну такой, какой ее видели солдаты с «той стороны» фронта Подробно освещая ход боевых операций, он передает при этом всю тяжесть нечеловеческих условии, в которых они велись, жестокость противостояния и трагизм потерь Книга рассчитана…

ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ. НЕМЕЦКИЕ ИСТРЕБИТЕЛИ… Адольф Галланд

Воспоминания Адольфа Галланда. командующего истребительной авиацией люфтваффе с 1941-го по 1945 год, воссоздают достоверную картину боевых действий на Западном фронте. Автор анализирует состояние авиации воюющих сторон, делится профессиональными суждениями о технических качествах известных типов самолетов, стратегических и тактических просчетах в ходе военной кампании. Книга одного из самых талантливых немецких летчиков существенно дополняет представление о роли истребительной авиации во Второй мировой войне.

Стальные гробы. Немецкие подводные лодки:… Герберт Вернер

Бывший командир подводного флота нацистской Германии Вернер знакомит читателя в своих мемуарах с действиями немецких подводных лодок в акватории. Атлантического океана, в Бискайском заливе и Ла-Манше против английского и американского флота во время Второй мировой войны.

Дневник немецкого солдата. Военные будни… Гельмут Пабст

Дневник Гельмута Пабста повествует о трех зимних и двух летних периодах жестоких боев группы армий «Центр», продвигавшейся на восток в направлении Белосток – Минск – Смоленск – Москва. Вы узнаете, как воспринималась война не только солдатом, исполняющим свой долг, но человеком искренне симпатизировавшим русским и проявившим полное отвращение к нацистской идеологии.

В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть… Сергей Михеенков

Книга историка и писателя С. Е. Михеенкова представляет собой уникальный сборник солдатских рассказов о войне, над которым автор работал более тридцати лет. Наиболее яркие эпизоды, скомпонованные тематически, сложились в цельное, захватывающее повествование о войне Русского Солдата. Эта, говоря словами поэта, «с боем добытая суровая правда солдат» поразит читателя предельной откровенностью, обнаженностью души и нервов воина Великой Отечественной.

Записки командира штрафбата. Воспоминания… Сукнев Михаил

Воспоминания М. И. Сукнева, наверно, единственные в нашей военной литературе мемуары, написанные офицером, который командовал штрафбатом. Более трёх лет М. И. Сукнев воевал на передовой, несколько раз был ранен. Среди немногих дважды награждён орденом Александра Ленского, а также рядом других боевых орденов и медалей. Автор писал книгу в 2000 году, на закате жизни, предельно откровенно. Поэтому его воспоминания являются исключительно ценным свидетельством о войне 1911–1945 гг.

Кадры решают все: суровая правда о войне 1941-1945… Владимир Бешанов

Несмотря на десятки тысяч публикаций о советско-германской войне, ее подлинная история все еще отсутствует. Во множестве «идеологически выдержанных» сочинений политработников, генералов, партийных историков бесполезно искать ответы на вопросы о том, как и почему Красная Армия откатилась до Волги, как и почему были потеряны на войне 27 миллионов человек. Правда о войне даже через 60 лет после ее окончания, по-прежнему с огромным трудом пробивается через горы лжи. Одним из немногих отечественных авторов, пытающихся по крупицам воссоздать истинную…

От Заполярья до Венгрии. Записки двадцатичетырехлетнего… Петр Боград

Генерал-майор Петр Львович Боград относится к тем фронтовикам, которые прошли Великую Отечественную войну от первого до последнего дня. Юношей, в начале жизненного пути, П.Л. Боград оказался в эпицентре жестокого противостояния. Удивительно сложилась судьба молодого лейтенанта, выпускника военного училища, 21 июня 1941 г. прибывшего по распределению в Прибалтийский особый военный округ. Вместе со всеми он сполна испытал горечь первых поражений: отступление, окружение, ранение. Уже в 1942 г., благодаря незаурядным способностям, П.Л. Боград был выдвинут…

Переписка Председателя Совета Министров… Уинстон Черчилль

В настоящем издании публикуется переписка Председателя Совета Министров СССР И. В. Сталина с Президентом США Ф. Рузвельтом, Президентом США Г. Трумэном, с Премьер-Министром Великобритании У. Черчиллем и Премьер-Министром Великобритании К. Эттли в годы Великой Отечественной войны и в первые месяцы после победы - до конца 1945 г. За пределами Советского Союза в разное время были опубликованы тенденциозно подобранные части вышеназванной переписки, в результате чего позиция СССР в годы войны изображалась в искаженном виде. Цель настоящей публикации…

Зеро! История боев военно-воздушных сил Японии… Масатаке Окумия

Масатаке Окумия, начинавший карьеру офицером штаба при адмирале Ямамото, и Дзиро Хорикоси, ведущий японский авиаконструктор, рисуют захватывающую картину действий японских военно-воздушных сил во время Второй мировой войны на Тихом океане. В повествовании приведены воспоминания и многочисленные свидетельства прославленных очевидцев о нападении японцев на Пёрл-Харбор, мемуары воздушного аса Сабуро Сакаи, вице-адмирала Угаки и дневники Дзиро Хорикоси о последних днях войны.

Легион под знаком Погони. Белорусские коллаборационистские… Олег Романько

В монографии рассматривается комплекс вопросов, связанных с историей создания и деятельности белорусских коллаборационистских формирований в силовых структурах гитлеровской Германии. На базе обширного исторического материала из архивов Украины, Белоруссии, России, Германии и США прослеживается процесс организации, подготовки и боевого применения белорусских частей и подразделений в составе полиции, Вермахта и войск СС. Книга рассчитана на специалистов-историков, преподавателей ВУЗов, студентов и всех, кто интересуется историей Второй…

Рассказы пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков и многих других советских воинов разных родов войск. Просто рассказы, десятки рассказов о войне - какой они ее запомнили. Один абзац - одна чья-то история.

Мои солдаты всегда получали сапоги, но в один раз вдруг выдали ботинки с обмотками, и ребята забастовали: "Мы не пехота, не будем в ботинках ходить". А это было как раз после Курской дуги. Тяжелые бои прошли, и мы быстро двигались вперед, почти не останавливаясь. И в одном месте оказалось столько перебитых немцев, что все мои солдаты поснимали с них для себя сапоги. Я даже технику подглядел, которой их научила трофейная команда. Между ног для упора вставлялась палка, и одновременно сдирали сапоги с трупа. Так потом я прямо не знал, куда деваться от этого позора. Например, как-то мы двигались походной колонной, и вдруг меня догоняет один из знакомых офицеров: "Ты не чувствуешь трупного запаха?" - "Вроде нет". - "А вот ты знаешь, я как мимо твоей батареи прохожу, так сразу чувствую", вроде как от этих немецких сапог. Но вообще, немецкие сапоги мы почти не брали, и вот почему. Я обратил внимание на то, что почти у всех наших солдат был высокий подъем ноги, а у немцев почему-то почти все сапоги были рассчитаны на низкий подъем, и именно поэтому они нам и не подходили. Когда под Сталинградом мы захватили немецкий аэродром, то на складе нашли большой запас шикарных хромовых сапог. Но сколько я их там не перемерил, и даже на размер больше, но ни одна пара мне так и не подошла. Одеть-то я их еще как-то мог, но уж очень сильно они жали в подъеме.

Почему люди очень боялись попасть в плен и готовы были сражаться до последнего, и даже покончить с собой? Потому что плен - это позор, к тому же родственники помимо позора могли подвергнуться еще и репрессиям - это был тоже очень весомый фактор. Патриотизм, вера в победу, романтика - это все, конечно, хорошо, и так оно на самом деле и было. Мы готовы были умереть ради спасения Родины, но и фактор страха не учитывать тоже нельзя...

И вдруг с удивлением вижу, что в нашу сторону во весь рост идут командир полка, за ним начальник артиллерии полка, ПНШ - 2, комендант штаба полка, в общем, человек семь всего, наверное. И я когда это все увидел, то мне аж не по себе стало. Потому что там нам постоянно досаждал снайпер. И после этого я вдруг вижу, что наш командир полка, правда, я потом понял, что все они были подвыпившие, идет в полный рост. И я еще в недоумении его спросил: "Товарищ подполковник, вы куда?" - "Ааа, такой сякой. Трех паршивых фрицев боитесь", и пошел вперед, через нашу траншею прямо в сторону немцев... Но я же им крикнул: "Там же немцы!" Но нет, он все равно пошел на нейтральную полосу в полный рост, а за ним и все остальные. И на нейтралке их всех из пулемета и положили...

У русских самый лучший пароль - это мат. Тебе дают пароль, когда идешь на задание, а если задержался, пароль поменяли. Ты возвращаешься и начинают свои обстреливать. Единственное, что помогало - это мат. Как начнешь его крыть, так сразу огонь прекращается.

В отношении тех наших людей, что попали в плен, я и тогда считал, и сейчас считаю, что в каждом случае нужно было разбираться отдельно. Выяснять, как попал, при каких обстоятельствах, как проявил себя в плену. У меня ведь был один одноклассник, который прошел плен, и на примере его трагической истории я видел всю несправедливость такого общего отношения к нашим пленным. Его звали Анвар Нигматулин, до войны он был студентом политехничекого института, но в начале войны его призвали в армию, он попал на фронт, и уже летом 1941 года был ранен в живот и попал в плен. И когда я после ярославского госпиталя вернулся домой, то мы с приятелем пошли к нему в гости, и у нас состоялась очень тяжелая встреча... Он жил в какой-то халупе, и во время нашего разговора я заметил, что он очень грустный, и даже наше появление его не особо обрадовало. Но потом мы понемногу разговорились, он нам рассказал ужасные вещи, что ему довелось пережить в плену, а потом и говорит: "Вот я по вам вижу, что Родина вас наградила и относится к вам как к родным детям, зато ко мне отнеслась, как мачеха... Вы знаете, что мне каждую неделю приходится отмечаться в МГБ? А о том, что я в плену заработал чахотку и едва живу им вообще до лампочки... Ну, вы же меня знаете, разве я предатель? И потом у меня ведь два побега, и есть люди, которые могут это все подтвердить, но нет, там даже не хотят разбираться..." Он чуть не плакал, когда все это рассказывал... Эта печальная встреча оставила у меня на душе очень тяжелый осадок... А вскоре я узнал, что он умер...

В первый раз это было, когда я еще служил в трибунале 175-й дивизии. Ночью случилась какая-то тревога, то ли разведка немцев действовала, то ли что-то еще, но в общем одна стрелковая рота покинула свои позиции. Естественно, стали искать виновника, кто поднял панику. В конце концов, указали на одного парня, но даже тогда было понятно, что его просто назначили стрелочником, ведь все побежали и он тоже. К тому же я помню, выяснилось, что он был комсомолец, но... Зачитали приговор, там это было очень быстро... И вот когда он уже стоял перед автоматчиками, то вдруг крикнул: "Да здравствует Сталин, да здравствует Родина!" Но его все равно расстреляли...

На Кубани сделали для танков проход в минном поле, и был получен приказ не останавливаясь войти в прорыв. Перед нами, через этот проход под сильным немецким огнем прошли кавалеристы. Весь проход был завален трупами людей и лошадей. Да и раненых вынести еще не успели, а тут приказ –«Вперед!»...Мы и прошли по этому месиву. После боя, когда вместе с механиком. монтировкой с траков счищали уже не поймешь чье мясо. я думал. что мои нервы не выдержат этого. Понимаете, по раненым шли...

Обычно в пехоте кормили стандартно - суп гороховый или из пшенки, гороховая каша из концентрата, перепадала нам и американская тушенка. Другие бывшие офицеры рассказывают, что получали положенный офицерам доппаек, так я за всю войну ни разу никакого доппайка в глаза не видел и не получал. Питался, как и мои бойцы, с батальонного котла, но может ротный старшина в котелок мне гущи побольше подкидывал, как офицеру и своему командиру, и не более того. Трофеи выручали, "подножный корм". Шли маршем, и батальонный повар накопал в поле картошки, закинул ее в мундире в котел, хотял бойцов накормить, ничего другого не было. Но марш шел без остановок, на ходу он не доглядел, вся картошка разварилась и превратилась в кашу, пополам с песком. На привале он начал раздавать картошку, а есть ее уже было невозможно, бойцы стали возмущаться, и как раз мимо шел комполка. Ему пожаловались, мол, на обед помои какие-то дали. Он подошел к полевой кухне, взял в руки котелок с картошкой, попробовал, и... стал горячую картошку рукой размазывать по лицу несчастного, ни в чем не виноватого повара... Чему удивляться, наш комполка был человеком крутого нрава, иногда в атаку комбатов палкой гнал, мог и ударить своей "дубиной" или кулаком любого офицера... В то время мордобой со стороны старших командиров и постоянный грубый мат на подчиненных ни у кого удивления не вызывали, таких, с позволения сказать, "офицеров с высокой личной культурой" было немало...

Приказ передали, когда рассвело, и мы уже были на виду. При отходе у нас был один убитый и трое раненых. Из-за дурости начальства потеряли людей. Но так редко бывало. Потому я и полюбил разведку, что там сам думаешь, а не пьяный дядя за тебя.

Подползаю к дому, слышу немецкую речь, пьяный немецкий галдеж, возле дома сидит женщина и плачет. Я на нее наставляю револьвер и говорю: "Ползи ко мне" - "Да откуда ты на мою голову взялся?! Да немцы в доме, дети в лесу, что я делать-то с тобой буду?" - "Ползи говорю, а то убью". Она была где-то моей матери ровесница 37-38 лет. Она подползла, я ее обнял "Ползи - говорю - к нашим". Она знала куда ползти и уже наутро мы вышли к переднему краю, услышали русскую речь."Ну - говорю - оставайся или поползешь обратно?" - "Обратно, у меня дети там". И по сей день жалею, что не сказал ей спасибо.

С немцами переругивались. Можно было увидеть и такое - Валентин Буц вылезает на бруствер, садится возле пулемета, закуривает самокрутку, и разговаривает с немецким пулеметчиком! Говорю ему – « Буц, немедленно спустись в траншею! Тебя же сейчас немцы «снимут»! Он отвечает – «Все в порядке, командир, я тут с одним немцем познакомился – и, сложив ладони рупором, кричит – Карл! Карл!». С немецкой стороны доносится – «Момент, нихт шпрехен! Фельдфебель комт!». А бывало и так - Валентин стреляет из пулемета по противнику, оттуда отвечают огнем, но показалось ему, что эта пулеметная дуэль - пустая, только зря патроны тратят. Валентин кричит немцам – Эй! Фриц! Какого черта стреляешь!? Неожиданно оттуда отчетливо доноситься – Я не Фриц, я Карл! – Давай не будем стрелять!- Гут!- согласился Карл. Но война есть война. Я быстро Буца в сторону отодвинул, мол, ты здесь еще натуральное братание, прямо на глазах у «особиста» устрой, и дал длинную очередь по немецким позициям. Карл орет со своей стороны – Нит гут! Мы же договорились!

Помню, что колонна идет, а солдаты прямо на ходу спят и храпят. И если вдруг неожиданно останавливались, то задние наскакивали на впереди идущих.

Уже где-то в Белоруссии пехота взяла в плен пять немцев, но их передали мне, потому что у них совершенно негде было их держать. А там как раз была такая обстановка, что я не мог отправить их в тыл. Поэтому недели две они прожили в расположении моего учебного дивизиона. И что вы думаете? Они с моими солдатами вроде даже как подружились, и никто к ним никакой агрессии не проявлял... А уж как они были рады тому, что война для них уже закончилась.

На железнодорожной станции стояли цистерны со спиртом, вся дивизия перепилась. Потом надо было дальше атаковать, так немцы в узком проходе между двух озер поставили два пулемета и всю дивизию на месте больше суток держали, отражая атаки нашей пьяной пехоты... Народу там положили... лучше не вспоминать...

В нашем 3-ем танковом полку был капитан – политрук, вроде на должности парторга или полкового агитатора, который своим мужеством и самоотверженностью заставил меня в корне поменять свое мнение о комиссарах. Этот капитан, мог спокойно не ходить в бой, он не был включен в состав какого-либо экипажа, но сам, по своей личной инициативе, залезал в «шерман» шестым, и хоть, скрючившись в три погибели в неописуемой тесноте, он не мог нам ничем в бою помочь, но сам факт, что политрук с нами, идет навстречу смерти, вызывал наше неподдельное восхищение.

С нами медсестра в разведку ходила, москвичка Валя, девка была огонь, попробуй не взять раненого. Она сразу пистолет вытаскивает: "Я тебя пристрелю!" Но Валя, медсестра, несчастливая была, что ни познакомится с офицером, его убьет.

Как-то я находился на своем НП на передовой, было затишье, поэтому мы с командиром роты прямо в окопе решили сыграть в шахматы. Прямо там в окопе положили доску на ящик из под патронов, играем, и вдруг внезапный артналет, немцы такое часто практиковали, да и мы потом тоже. И этому парню осколком срезало верхнюю часть головы, причем, вся это масса мозга упала прямо на шахматную доску... С тех пор я в шахматы не играл ни разу, потому что когда вижу шахматную доску, то у меня перед глазами сразу всплывает эта ужасная картина...

Когда говорят, что на передовую приезжали фронтовые бригады, то у меня это всегда вызывает улыбку. Вот сколько я не был на фронте, но ни разу и близко не видел ни одной бригады артистов, дальше КП дивизии они ни-ни.

У меня была одна знакомая связистка. Она была совсем молодая девушка, 24-го года, сталинградка. И вдруг за что-то на нее взъелся ее командир взвода. Наверное, все-таки она не оправдала каких-то его определенных надежд, потому что потом я про него как о человеке слышал плохие отзывы. И когда у нас однажды запланировали разведку боем, то пойти с наступающими он назначил именно ее... Но получилось так, что этот разговор состоялся при мне, и я видел, как она чуть не плача пыталась объяснить, что ей будет тяжело выполнить такое задание. А он ей говорил: "Ничего, ничего, голубушка. Привыкай, ты же солдат, а у меня других людей нет..."

Уже после завершения боев я лежал в блиндаже, но все никак не мог заснуть. Стояла настолько непривычная для фронта, какая-то гнетущая тишина, от которой действительно можно было оглохнуть. Буквально ни единого выстрела, ни разрыва снаряда или мины. И вдруг раздалась автоматная очередь, одна, вторая, и я мгновенно заснул. А утром мне рассказали, что один из моих солдат измученный вшами, скинул нижнюю рубаху и стал ее расстреливать из автомата... Все, конечно, посмеялись, а я его даже поблагодарил: "Спасибо, браток, а то бы я так и не заснул".

Два раза в день, утром рано и вечером поздно дядя Володя и дядя Андрюша привезут кухню. По-разному бывало, когда хорошо кормили, а когда по восемь дней ничего нет. Жрать было нечего. А с минами и патронами проблем не было, можно набирать в округе, сколько хочешь, и из немецких пулеметов стреляли, а мы мины немецкие использовали, даже немецкие минометы захваченные. Но оружие у них лучше было, прицельнее, оптика хорошая.

Выгрузили меня и одного раненого солдата, нацмена, занесли в какое-то здание, и положили на нары. А на грудь нам положили по бутерброду с маслом, и что-то еще. А мне и так плохо, есть не могу и не хочу, к тому же и рука еще не действовала, как и нога, она была недвижима. И вот так я лежал и наблюдал за ним. Он то украдкой посмотрит на мой паек, то отвернется. Опять посмотрит, отвернется. А потом вдруг взял его резко и съел. И я его за это не осуждаю, он видно очень голодный был.

Я понимал важность образования, и именно поэтому всегда старался подбирать себе пополнение из молодых ребят с образованием. Например, на Курской дуге нам прислали много узбеков, но мне удалось выбрать человек десять, восемь из которых были молодые ребята, окончившие десять классов. Все они были грамотные ребята, которыми я был доволен. Недаром говорят, что войну выиграла молодежь и десятиклассники, в частности, все-таки образование очень многое значит.

Военкову было 35-40 лет. У него был свой портной, парикмахер, фаэтон, ездовой. Как барин жил. Начальство у него было куплено дорогими трофеями. На задания он не ходил. Как-то раз на этом Гроне раздухарился и решил пойти в поиск. Я с ребятами договорился: "Плывем на лодке. Я на середине лодку переворачиваю. Вы выплываете, а его топлю." Он уже в лодку вступил, а потом передумал и на берег.... А схлестнулись мы с ним из-за медсестры Нины. Я однажды полез к ней. Она говорит: "Я еще девушка". Я знал, что меня все равно убьют и связывать свою судьбу с ней не собирался, но решил ее сохранить. Она приходила ко мне, мы спали вместе. Никто к ней не лез - с разведкой никто связываться не хотел. А командир роты положил на нее глаз.

Один раз на наш дозор из четырех человек выскочил немецкий бронетранспортер. Солдаты, что сидели в нем, бросили ребятам пачку папирос и поехали дальше. Ни они, ни мы не стреляли.

Я всю войну «отбрыкивался» от предложений вступить в партию. Но вскоре после войны в армии появились «новые правила игры». У меня, усиленно отмечая нашу Победу, ушел в глубокий запой командир батареи, и из этого запоя он не вернулся. Мне какое-то время пришлось командовать батареей вместо него. Замполит полка поднял шум – «Почему батареей руководит беспартийный? Как такое может произойти?».И меня в приказном порядке отправили «поступать в большевики».

В запасной полк приехали "покупатели", проводить курсантский набор в Ташкентское пехотное училище имени Ленина. Я со своими 7-ю классами школы считался образованным, подходящим кандидатом на учебу, и меня вместе с другими "грамотными" привели на "отборочную комиссию". В комнате висела школьная доска и два подполковника проводили набор. Я зашел, мне дают в руки мел и говорят - "Напиши Н2О", написал, - "Что это?", я усмехнулся - "Вода" - "Молодец, ты принят в училище".

За «стрельбу по своим» в бою, всех поголовно под трибунал не отдавали. Так бы в артиллерийских частях офицеров бы не осталось. Покажите мне хоть одного человека провоевавшего в пехоте хотя бы полгода, который скажет, что никогда не получал «огневого гостинца» от своих артиллеристов, «катюш» или штурмовиков с ИЛ-2. Ведь на поле боя зачастую невозможно ничего понять.

31/12/1944 дивизион взял с боем польское село. Мы, управленцы, немного задержались, пока связь смотали и так далее. Подъезжаем к селу, а там все пьяные «в стельку», даже часовых не выставили… В деревне бойцы захватили немецкие грузовые машины набитые доверху рождественскими подарками для солдат вермахта. А в каждом подарочном ящике была чекушка рома. Ну, и тут началось, сами понимаете. Новый Год все-таки. А то был у меня на памяти случай, еще в моем «первом» полку. Весь полк напился, а немцы, перешли в контратаку…

Дают тебе приказ, допустим – « К 12-00 выдвинуться к деревне такой-то, занять и оборудовать НП и начать корректировку», и при этом тебе говорят, что наш пехота уже взяла этот населенный пункт и твердо в нем закрепилась. Но ты уже «тертый калач», и прекрасно знаешь, что такое на фронте – «фальшивый доклад», и как это нередко уже было, нашей пехоты нет в этой деревне и в помине, и никогда не было.

Его угораздило попасть в танкисты. Но он откровенно боялся залезать в танк, опасался сгореть заживо. Дело доходило до смешной, но абсурдной ситуации. Он в атаку бежал за своим танком, сзади. Его почти силой затащили в танк. Через метров двести в танк прямое попадание. Этому старшему лейтенанту оторвало голову, но в последней предсмертной конвульсии, его руки намертво схватили за ногу раненого механика - водителя танка. Механик с трудом вырвал свою ногу из рук уже обезглавленного трупа офицера.

Боли я не почувствовал, но понял, что ранен в поясничную область, как потом оказалось, был задет и позвоночник. Пытаюсь встать, а ноги не действуют. Лежу, как говорится «скучаю», и ясно понимаю, что мне «конец»: двигаться я не могу, и помочь мне абсолютно некому, вокруг ни души…. А в таких ситуациях только в кино кричат: «Санитары!» У нас в батальоне, например, была только одна девушка-санинструктор, два пожилых санитара, и всего одна санитарная повозка. Ну, сколько человек они могли спасти? Поэтому выживали, в основном, те раненые, которые сами могли добраться до медсанбата…. Но мне крупно повезло! Вдруг вылетает из-за поворота открытый «Виллис». В нем были водитель и два офицера с рацией. Они меня спрашивают: «Солдат, где тут немцы контратакуют?» Я как смог показал направление, они передали это по рации и…. развернулись, чтобы уехать… Я закричал: «Ребята, заберите меня отсюда!» Они посмотрели на меня как-бы решая, стоит ли…. Один из них говорит: «Х.. с ним», и правда, что тогда стоила солдатская жизнь? Ничего! Но второй сказал: «Давай возьмем его». И они меня все-таки подобрали, и отвезли в тыл. Но медсанбат, в который меня привезли, уже почти был готов к эвакуации, и меня не хотели принимать…. А мне было уже очень плохо, и, набравшись последних сил, я заявил тому санитару: «Сейчас пристрелю тебя, и мне за это ничего не будет», у меня еще была с собой винтовка. Угроза подействовала, и меня отправили в прифронтовой госпиталь.

Шли уличные бои во Львове. Не самые жестокие бои, а так, терпимо. Стояла ясная погода, и тут, вдруг, по городу текут ручьи. Да не простые, а пивные...В центре города стоял пивной завод, в его больших подвалах, в огромных дубовых чанах, хранилось пиво. Бойцы, узнав об этом, спускались в подвалы, автоматными очередями простреливали чаны и пили пиво, хлеставшее струей, из пулевых отверстий, доходя до бессознательного состояния. Когда пиво залило подвал, там немало народу просто захлебнулось...

Мне запомнилось, эпизод, как раз под Москвой было, уже не в моготу было мне, физически не в моготу. Уже искать и копать могилы некогда, всех своих уложишь. Но эта яма. В ней еще шевелились. Еще живые. Вот так было. И Сталинград еще. Еще шевелились в яме. А других ям мы не заготавливали. Чтобы выкопать яму, подготовка нужна соответствующая. Вот эта мне запомнилась штука. Потом ездил под Сталинград посмотреть, как там. По три человека на полк оставалось. В полку по три, четыре, пять человек – а так-то три тысячи! В общем, когда заткнули эти ямы, столько было людей… Неприятно это. Я сейчас думаю, может быть, эти ямы-то и сыграли роль. Мы брали масштабом, по счету, количеством мы брали. Не честно. Потому, что техники мало было. Это ужас. В училище еще учили: «Вперед», да «Вперед».

У меня был ординарец, пожилой мужик в возрасте 55 лет, отец 4-х детей. Я перед самой переправой прогнал его из нашей лодки, мне очень не хотелось, чтобы его дети стали сиротами. Так он мне несколько раз передал на плацдарм котелок с жареными грибами. Как он их умудрился без масла пожарить, не знаю… Но это была самая вкусная вещь, которую я когда-то в жизни ел.

И добыл я себе в этот день с одного немца очень красивый никелированный «мадьярский» пистолет. Слава об этом пистолете быстро разнеслась среди наших офицеров. Вдруг приходит ко мне сам комиссар полка и спрашивает – «Что у тебя там за пистолет такой особенный? Подари мне его». Нет, думаю, хоть и не жалко мне было этой «мадьярской игрушки», но лучше немцам этот пистолет отдам, чем замполиту. Не любил я комиссаров… К этому времени, все мои былые восторги в адрес коммунистической партии безвестно канули в Лету. А этот замполит уж больно паршивым человеком был. Говорю ему – «Да нет у меня уже этого «трофея». Я его на «наган» обменял». Он нахмурился, ушел. Но кто-то видимо «доложил» комиссару, что пистолет по - прежнему у меня… Началось награждение за днепровский плацдарм. Всех моих ребят наградили орденами или медалями «За Отвагу», а я все жду, вроде и мне положено. В соседнем полку капитану- связисту за то, что просто починил перебитую связь, дали Героя Союза, а я то два раза связь через реку на плацдарм проложил. На Героя не рассчитывал, но ордена ждал. Вдруг вызывает меня сам командир полка и интересуется – «Что там у тебя за история с замполитом? Он твой наградной лист в клочья порвал». Показываю ему трофейный пистолет, и рассказываю в чем дело. Командир полка сразу меня предупредил, что зря я с этим комиссаром связался. А вскоре меня начал замполит давить со всем усердием, что в полку офицеры уже спорили, что произойдет раньше – или немцы Борока убьют, или его замполит в штрафбат быстрее определит. Комиссар у нас был активный, он и командира полка «подсидел», без зазрения совести, «подставил его по полной программе». И когда после Житомира, командир полка уходил из нашей части, то забрал меня с собой в армейский резерв, прекрасно понимая, какие неприятности меня ждут впереди, если я останусь воевать в полку рядом с этим комиссаром. Спас, одним словом.

Там был еще один эпизод, который породил во мне желание жить. Когда нас только привезли в Уфимский госпиталь, то раненых сначала мыли. Происходила эта процедура так: в одной хорошо протопленной комнате десяток молодых здоровых девушек, совершенно обнаженных, только в небольших клеенчатых передничках, отмывали раненых от окопной грязи, срезали старые повязки и промывали раны. Я достался молодой чернявой украинке Оксане, вижу ее как сейчас. До сих пор не знаю, с умыслом или нет, была продумана эта процедура, но молодые, горячие тела этих девушек, их ласковые руки, вернули многим раненым желание жить…

У нас никого не награждали, только братскими могилами. Собирали всех погибших, давали троекратный залп, и идем дальше…. Ведь кого тогда могли наградить? Того, кто в течение долгого времени мог остаться в живых, т.е. штабисты, артиллеристы. А мы, пехота, были хворостом, который подбрасывали в огонь войны.

Большая группа офицеров встречала вместе Новый 1945 й год, с нами были девушки-связистки из штаба полка. Все знали, что у Иосифа прекрасный голос, он великолепно пел, и после войны все прочили ему карьеру оперного певца. Выпили несколько тостов. Стали просить Каплан чтобы он спел, Иосиф не был против. Одна сержантка, к которой комбат Дмитриев был неравнодушен, подсела к Каплану и приобняла его за плечи, слушая песню. А Дмитриев уже был "готов", как говорится, лыка не вязал. И посередине песни прозвучал выстрел. Комбат, сидевший напротив Каплана, вытащил пистолет из кобуры и в упор застрелил ротного выстрелом в голову... Приревновал... Дмитриева обезоружили, с него сорвали погоны, и... оставили служить рядовым в штабе полка. Не судили!.. Начальники пытались все списать на "случайный выстрел". Я несколько раз подходил к начштаба, подполковнику Шутову и спрашивал -"Почему Дмитриев ходит свободным, а не находится в штрафбате? Он же, гнида, своего офицера убил!", на что Шутов мне неизменно отвечал - "Мы его после войны судить будем".

Где-то в районе Полтавы мы двигались походной колонной и вдруг нас остановили, и построили в каре. Смотрим, выносят на носилках парня лет восемнадцати, щупленького такого. Оказывается, он был самострел, и прострелил себе ногу. Испугался видно войны. И его прямо лежачего, он ведь ни встать, ни повернуться не мог, громко стонал, смершевец в затылок и застрелил... Но и этот случай на всех нас тоже произвел не воспитательное, а скорее отрицательное впечатление... Даже жалость к нему была, хоть он и был самострел.

Помню, что мы залегли в небольшом садике, и тут прибежал посыльный от командира батальона с приказом атаковать. В этот момент раздался взрыв, посыльного убило, а мне несколько осколков пробило левую руку и попали в грудь... Подскочила медсестра, перевязала, но в медсанбат у Волги я шел уже сам. Переправа осуществлялась только в темноте, и пока мы ее ждали я удивленно спросил откуда столько бревен плавает в Волге... А мне отвечают: «Да какие бревна, это же люди...»

В боевой обстановке, когда из-за больших потерь очень сильно менялся состав, люди просто не успевали хорошо познакомиться, не то что подружиться. Мы, одесситы, естественно, старались держаться вместе, поддерживали друг друга. Но и нашу компанию постепенно выбили…. Я оставался последним.

Как-то раз мне пришлось присутствовать при допросе сбитого немецкого летчика. Ему задавали вопросы, но он все время молчал, и ничего не говорил. Тогда ему переводчик говорит: "Это же серьезное дело, вас же могут и расстрелять". А он в ответ только процедил пренебрежительно: "Мне наплевать на смерть..."

У нас хороший парень был татарин. Переправлялись в лодке по тросу. Она перевернулась. Он выбрался на немецкий берег, а мы выплыли на наш. Он решил перебраться обратно пристегнувшись ремнем к тросу. Его течением завертело. То голова появится, то ноги. Он кричал: "Пристрелите меня!" На следующую ночь, когда поплыли на тот берег, то его тело не могли от троса отстегнуть, так его закрутило. Пришлось ремень отрезать...

Офицеры за мной не ухаживали – как они могли за мной ухаживать, если у меня взвод солдат? Ко мне не подступишься. В нашей дивизии я не знаю и не помню женщин, которые бы крутили романы с офицерами. Не знаю, может быть, что-то такое было в санроте, но я же с ними не общалась. Я все время со своими ребятами была. Это мои солдаты от меня бегали. Иногда бывало так, что рядом был банно-прачечный отряд, и солдаты туда бегали. Я ругала их за это.

В то утро 12 октября 44-го, когда разбомбили нашу роту, мы увидели, что один наш боец, парень с Украины, Вася его звали, а фамилия, кажется Ивасюк, встал на колени и молится. Мы его спрашиваем, что случилось, все-таки эта была необычная картина. А он говорит: «Приснилось, что сегодня меня убьют». И точно, в тот день при налете он погиб….

Вася взял троих «корешей», которым терять было нечего, и в «бл...ход». Получаем приказ срочно выйти из города. Побежал в немецкий дом искать своего заряжающего, а там «картина»...Вася «на немке пыхтит», а штрафники, где-то нашли опахала и машут ими над Васей, при этом - «ржут как кони». Говорю им – «Приказ на движение дали, сворачивайтесь». Иванов мне в ответ –« Не лишай радости, может, через час сгорю в танке!». Сидим в танке, я ему начинаю «пропаганду пропихивать и мораль читать», мол нельзя так, мы же советские люди, солдаты-освободители, если поймают - под трибунал пойдешь, зачем тебе бесславно «пропадать ни за грош». А он мне – «Вспомни концлагерь, который мы освободили». В Польше ворвались в лагерь смерти, а там уже живых не было, только на земле лежали обтянутые кожей скелеты, с желтой шестиконечной звездой на лагерной робе. Больше я не пытался найти аргументы в защиту немцев.

май 2016 года

Поздравляем всех с Днём Победы!

Просим ваших молитв обо всех Победы ради потрудившихся вождях и воинах наших, на поле брани жизнь свою положивших, от ран и глада скончавшихся, в пленении и горьких работах невинно умученных и убиенных.

В начале мая активные православные снежинцы – наши добровольцы, поздравили с 71-летием Великой Победы и днем памяти святого Георгия Победоносца ветеранов и детей войны. «Дети войны» – это те, кто в те страшные годы были детьми и чьи отцы, возможно, и матери, не вернулись с полей сражений.

Радостно, что в этом году нам удалось посетить еще больше этих замечательных людей. Кто-то ходил уже второй, третий год, а для кого-то это был первый подобный опыт.

Было очень интересно пообщаться с детьми войны и ветеранами, послушать их рассказы о том, как они жили во время войны, что ели, что пили, видно, как эти люди переживают за то время. Дети войны со слезами на глазах рассказывали о том времени… Нашей миссией было донести до них то, что их никто не забудет, мы сохраним память навечно!

Великая Отечественная война – одно из самых ужасных испытаний, выпавших на долю русского народа. Ее тяжести и кровопролитие оставили огромный отпечаток в сознании людей и имели тяжелые последствия для жизни целого поколения. «Дети» и «война» – два несовместимых понятия. Война ломает и калечит судьбы детей. Но дети жили и работали рядом со взрослыми, своим посильным трудом старались приблизить победу… Война унесла миллионы жизней, погубила миллионы талантов, разрушила миллионы человеческих судеб. В нынешнее время многие люди, в частности, молодежь мало знают об истории своей страны, а ведь свидетелей событий Великой Отечественной войны с каждым годом становится все меньше и меньше, и, если сейчас не записать их воспоминания, то они просто исчезнут вместе с людьми, не оставив заслуженного следа в истории… Не зная прошлого, невозможно осмыслить и понять настоящее.

Вот некоторые истории, записанные нашими добровольцами.

Пискарёва Любовь Сергеевна

Пискарёва Любовь Сергеевна рассказала нам, что её деда – Балуева Сергея Павловича призвали на фронт 28.02.1941 г. из села Быньги Невьянского района Свердловской обл. Он был рядовым, воевал под Смоленской обл. Когда её маме было 5 месяцев, он кричал бабушке: «Лиза, береги Любку (маму), Любку береги!» «В одной руке он держал мою мать, а в другой ладонью вытирал слёзы, которые бежали у него без остановки. Бабушка говорила, что он чувствовал, что больше увидеться им не суждено». Сергей Павлович погиб в сентябре 1943 г. в селе Стригино Смоленской обл., похоронен в братской могиле.

Иванова Лидия Александровна рассказала о своих отце и матери. В мае 1941 г. отца призвали в ряды Советской Армии и он служил в г. Мурманске. Но 22 июня 1941 г. началась Великая Отечественная война. Германия нарушила условия договора о ненападении и вероломно напала на нашу Родину. Отца вместе с другими солдатами этой воинской части подняли по тревоге и отправили на фронт. Воевал Александр Степанович на Карельском фронте. 6 июля 1941 г. он уже участвовал в первом бою.

Иванова Лидия Александровна

Из писем видно, как тяжело приходилось нашим солдатам во время войны. Воинская часть отца находилась в тяжелых климатических условиях. Кругом сопки, жили все время в окопах, не раздевались по нескольку месяцев. От нехватки продуктов потерял несколько зубов, т.к. переболел цингой. В письме есть такие слова: «пишу письмо, а над головой свистят пули, а я выбрал минутку, чтобы сообщить о себе».

Долгое время Лидия Александровна не знала, где воюет отец, жив ли он, а он также ничего не знал о своей семье. Из газет Александр Степанович узнал, что Смоленская область, где жила его семья была оккупирована немцами, поэтому письма не доходили. Связь с семьей у него восстановилась только в 1943 г.

В феврале 1945 г. отец написал, что находится в Польше, что пришлось пережить много трудностей, очень надеялся, что они скоро перешагнут границу с Германией. Но, видимо, это было не суждено. 23 марта 1945 г. гвардии старший сержант Николаев Александр Степанович погиб верный присяге, проявив героизм и мужество. Позднее, Лидия Александровна и ее мама узнали, что в своем последнем бою он под обстрелами восстановил 15 метров телефонной линии, застрелив при этом 5 немцев. Он не дожил до Великой победы всего 1,5 месяца.

Александр Степанович награжден медалью « За отвагу». Мать все это время была труженицей тыла.

Дубовкина Валентина Васильевна

На всю жизнь отложился в памяти Дубовкиной Валентины Васильевны (хотя тогда ей было всего 3 года) тот момент, когда её маме принесли похоронку на её отца. «Мама тогда была охвачена горем от потери любимого мужа».

Военная и послевоенная жизнь была трудной, приходилось очень много работать и даже просить милостыню. Да и всю свою жизнь эта милая маленькая женщина была труженицей, и сейчас в свои 76 лет она выращивает в своём саду овощи, фрукты, цветы, радует своих внуков и правнука домашней выпечкой. Она молодец, не смотря на нелёгкую жизнь, потери, осталась очень жизнерадостной, полной оптимизма и надежды в светлое будущее!

У нашего добровольца Людмилы сложилось очень теплое впечатление. «Меня ждали, приготовили угощение к чаю. Мы мило пообщались».

Кожевникова Валентина Григорьевна родилась в Смоленской области, в семье было трое детей, она и еще две сестры. В 15 лет уже пошла на работу. В 1943 г. семья Валентины Григорьевны получила последнее письмо от отца, в котором было написано: «Выходим в бой», а через месяц пришла похоронка. Отца подорвало на мине.

Кожевникова Валентина Григорьевна

Лобажевич Валентина Васильевна

Лобажевич Валентине Васильевне во время войны была ребенком. По словам добровольца Юлии: «Это удивительный человек! Хоть наша встреча была недолгой, однако, очень емкой. Мы узнали, что когда её отца призвали на фронт, их у матери было пятеро! Как мужественно они переносили трудности военной и послевоенной жизни. Удивило и порадовало, что у человека такое доброе и открытое сердце! Мне казалось, что это она приходила к нам в гости, при этом одарила нас разными подарками! Дай Бог ей и её близким здоровья!»

Доброволец Анна с дочкой Вероникой: «Мы посетили Иванушкину Светлану Александровну и Каменева Ивана Алексеевича . Было приятно видеть их счастливые глаза, полные благодарности!»

Замечательный человек – Доманина Муза Александровна , в прошлом голу ей исполнилось 90 лет. Муза Александровна продолжает писать стихи о своих родных и близких, об уральской природе, о православных и светских праздниках. Ее произведения разнообразны, как и вся жизнь Музы Александровны: в них есть тепло и доброта, тревоги и печали, вера и патриотизм, романтика и юмор, … Выросла Муза Александровна в многодетной семье в к. Касли. Жизнь была и голодной и трудной. С самых первых дней 15-летней Музе вместе другими юношами и девушками пришлось встречать с поезда и доставлять раненых до госпиталя. В любую погоду, зимой на лошадях и летом на лодках перевозили их через озеро Сунгуль. В феврале 1942 г. семья получила извещение о гибели отца. Строки, написанные в 2011 г.:

Хлебнули горя мы не мало,
И голода хватило всем до слез.
Водичка с солью – заменяли сало,
Уж не до сладких было грез.

Мы всё перенесли, мы всё перетерпели,
И рваные платки нам были не в укор.
Мы – дети войны, мира, труда,
Отцов мы не забыли до сих пор!

Не смотря на то, что сейчас Муза Александровна по состоянию здоровья уже не выходит из дома, она – не отчаивается! И каждый раз встреча с ней оставляет в душе светлые и трогательные воспоминания.

Среди наших дорогих ветеранов и детей войны есть не мало тех, чья жизнь ограничена «четырьмя стенами», но удивительно – сколько в них жизнелюбия и оптимизма, стремления узнавать что-то новое, быть полезными своим родным, они читают книги, пишут мемуары, выполняют посильную работу по дому. Остальных же дома застать оказывается очень сложно: они ездят в сады, помогают воспитывать внуков и правнуков, принимают активное участие в жизни города, … И, конечно же, на параде Победы они идут во главе колонны Бессмертного полка, неся портреты своих невернувшихся отцов…

Накануне Дня Победы в Снежинской газете «Метро» опубликовали заметку Балашовой Зои Дмитриевны . В ней Зоя Дмитриевна рассказывает о своей судьбе, как в те военные годы их отец «пропал без вести», а мама одна воспитала четырех дочерей. От имени организации «Память сердца», созданной в нашем городе «детьми войны», Зоя Дмитриевна обращается к молодому поколению: «Друзья, будьте достойны тех, кто погиб защищая нашу Родину. Будьте внимательны к старшему поколению, к родителям, не забывайте их, помогайте им, не жалейте для них тепла своего сердца. Они так нуждаются в этом! ».

Неслучайные даты:

• 22 июня 1941 г. Русская Православная Церковь отмечала день всех святых, в земле Российской просиявших;
• 6 декабря 1941 г. в день памяти Александра Невского наши войска начали успешное контрнаступление и отбросили немцев от Москвы;
• 12 июля 1943 г. в день апостолов Петра и Павла начались бои под Прохоровкой на Курской дуге;
• на празднование Казанской иконы Божией Матери 4 ноября 1943 г. советскими войсками был взят Киев;
• Пасха 1945 г. совпала с днем памяти великомученика Георгия Победоносца, отмечаемым Церковью 6 мая. 9 мая – на Светлой седмице – к возгласам «Христос Воскресе!» добавился долгожданный «С днем победы!»;
• Парад Победы на Красной площади был назначен на 24 июня – День Святой Троицы.

Люди разных поколений должны помнить, что наши деды и прадеды ценой своих жизней отстояли нашу свободу.

Мы знаем, мы помним! Гордимся безмерно.
Ваш подвиг забыть невозможно в веках.
Спасибо большое за силу и веру,
За нашу свободу на ваших плечах.

За чистое небо, родные просторы,
За радость и гордость в сердцах и душе.
Живите вы долго, пусть Бог даст здоровья.
Пусть память живет о победной весне.

С Праздником вас, дорогие друзья! С Великой Победой!

Надеемся, что это добрая традиция из года в год будет привлекать больше добровольцев, особенно юношей и девушек, молодых родителей с детьми. Ведь дети нашего времени – наше будущее!

Кристина Клищенко