Блок А. Земля в снегу. Анализ стихотворений блока нечаянная радость, земля в снегу

Третий сборник стихов «Земля в снегу» Александра Блока, вышедший в издательстве «Золотое руно» (1908 год), создавался в сложную пору мучительных размышлений поэта о назначении Искусства, Поэзии. В пору «переплетения самых разнообразных чувств и событий в жизни Блока, в жизни потрясенной революцией России».

Жизнь меняется, меняются настроения и помыслы. «Земля в снегу» — «плод горестных восторгов», в котором заключены «пожар смеха, отчаяния и страсти».

Душевное состояние поэта в 1907-1908 годах, «накал его ищущей мысли раскрываются в поэзии и в статьях этого периода».

Поэт остро реагировал на происходящее в стране, на реакцию, на непростые события, имевшие место в его семейной жизни. Проходит время и всё уже чувствуется по-другому. Небедная квартира отчима, в которой Блок жил со своей супругой Любовью Дмитриевной (дочерью учёного Дмитрия Менделеева), становилась для него чужой. Блоку, вероятно, претила мысль, что отчим Ф.Ф.Кублицкий-Пиоттух, ретивый верноподданный офицер, принимал участие в карательных экспедициях. Вместе с женой они меняют место жительства. Перебираются в рабочий район Петербурга, на Лахтинскую улицу, в дом с окнами, выходящими во двор. То, что происходит вокруг поэта, быт этой улицы, нашли отражение в его стихах, вошедших в раздел «Мещанское житьё».

Третий сборник стихов «Земля в снегу» двадцативосьмилетний Блок рассматривает уже как определённый творческий итог. Именно поэтому в предисловии к книге, он очерчивает этапы своего творческого Пути.

Чтобы до конца понять, какой смысл вкладывает в стихотворные строчки этого сборника автор, желательно знать содержание переписки Блока тех лет, особенно с Андреем Белым, в некоторые периоды жизни его другом, критиком, главным оппонентом.

Открывает книгу (и первый раздел) стихотворение «Ангел-Хранитель», написанное 17 августа 1906 года, в день третьей годовщины свадьбы поэта. Его появление вызвало резкий политический резонанс в стране. Считалось, что в нем присутствуют революционные нотки. Впервые «Ангел-Хранитель» был напечатан в июльском номере журнала «Трудовой путь» (1907 год). Весь июльский тираж был подвергнут конфискации. Против редакции журнала было развёрнуто судебное дело за «возбуждение к тяжким и преступным деяниям». Особенно провокационными считались строфы 7-8, строка: «за то, что хочу и не смею убить…». В период формирования сборника «Земля в снегу» «Блок подверг стихотворение «Ангел-Хранитель» жесткой автоцензуре, изменив 4-ю и 7-11-ю строфы».

Первый раздел «Подруга светлая» резко контрастирует с последним разделом сборника «Снежная маска». В первом «Тишина цветёт и движет тяжелым кораблём души», а в «Снежной маске» чувства иные, всё пронизано стихией страсти, снегами и вьюгой, непокорённым ветром.

Петербургская зима 1906-1907 гг. была особенно пушистой и мягкой. То тут, то там снежные лапы обнимали город. Петербург казался сказочным и нереальным. Именно в этот период актриса Н.Н.Волохова познакомилась с Александром Блоком. Стихи, вошедшие в цикл «Снежная маска» «были вдохновлены страстной увлечённостью поэтом актрисы».

«Земля в снегу» — творческий сборник, который был дорог поэту. Н.Н.Волоховой он писал: «Позвольте поднести Вам эту книгу – очень несовершенную, тяжкую и сомнительную для меня. Что в ней правда и что ложь, покажет только будущее. Я знаю только, что она не случайна, и то, что в ней не случайно, люблю».

Третий сборник “Земля в снегу” (1908) был принят критиками в штыки. Критики не захотели или не сумели понять логику новой книги Блока.

НА ЗОВ МЕТЕЛЕЙ

Белоснежней не было зим
И перистей тучек.
Ты дала мне в руки
Серебряный ключик,
И владел я сердцем твоим.
Тихо всходил над городом дым,
Умирали звуки.

Белые встали сугробы,
И мраки открылись.
Выплыл серебряный серп.
И мы уносились,
Обреченные оба
На ущерб.

Ветер взвихрил снега.
Закатился серп луны.
И пронзительным взором
Ты измерила даль страны,
Откуда звучали рога
Снежным, метельным хором.

И мгла заломила руки,
Заломила руки в высь.
Ты опустила очи,
И мы понеслись.
И навстречу вставали новые звуки:
Летели снега,
Звенели рога
Налетающей ночи.

И.Машбиц-Веров. "Русский символизм и путь Александра Блока"
Куйбышевское книжное издательство, 1969 г.
OCR сайт

Продолжение книги...

Лирика любви. Тема "страшного мира"

Вслед за «Стихами о Прекрасной Даме» появились «Нечаянная радость» (1906) и «Земля в снегу» (1908). Суть этих книг Блок объяснил в предисловиях к ним.
«Нечаянная радость» - это мой образ грядущего мира... пробудившаяся земля». «Мир - балаган, позорище», пишет Блок, и поэта влекут «добродушные и бессловесные твари», высокое небо, широкая земля, глубокие моря: «Нечаянная радость близка» (II, 369).
Во вступлении к «Земле в снегу» Блок устанавливает единство, «драматическую последовательность» своих книг. «Стихи о Прекрасной Даме», - объявляет поэт, - «ранняя утренняя заря, сны и туманы, с которыми борется душа, чтоб получить право на жизнь, закрытая книга бытия».
«Нечаянная радость» - «первые жгучие и горестные восторги - первые страницы книги бытия. Чаша отравленного вина, полувоплощенныe сны... В буйном восторге поет душа славу новым чарам и новым разуверениям».
Вместе с тем, и в этих книгах, уверяет поэт, есть и добро, и красота, и нежность: это протест против мира, где «слишком много слез»:
Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?
«Земля в снегу» в этой последовательности, - дальнейший «плод горестных восторгов, чаша горького вина». Это «судьба» ударом бича хлестнула клоуна, и «в душе у него - пожар смеха, отчаяния и страсти...» «Так развертывается жизнь», и такова «неумолимая логика» книг поэта. В конце же этого пути, «исполненного падений, противоречий, горестных восторгов, тоски, расстилается бескрайняя равнина, изначальная Родина, Россия».
Таким образом, книги Блока, последовавшие за «Прекрасной Дамой», как он сам их осмысливает,- лирическая повесть «неуравновешенного», смятенного сознания поэта, обратившегося к земле, нашедшего здесь «балаган», отдавшегося отраве хмеля и страстей, но за всем тем ищущего выхода к Родине.
Правда, еще подчас слышатся в этих книгах отзвуки раннего творчества: еще встречается образ «Единственной», «Звезды»; поэту провидится «Она» и в образе «цирковой наездницы» или «наглой цыганки, переходящей от одной страстной ночи к другой» (II, 373, 374).
А. Белый и его друзья враждебно встретили новые книги Блока. Белый говорил о «Нечаянной Радости» как об «отчаянном горе, душном угаре». Это, утверждает он, «из розы вылезла гусеница, Прекрасная Дама перелицована в служанку пивной»; позднее она «выйдет на Невский проспект, предлагая услуги ночным проходимцам». В «Кубке метелей» (1909) Белый обвиняет Блока в эротоманстве и издевается над «Снежной маской» как над «изменой» мистике. В «Весах» за 1909 г. он писал, что в книгах Блока - «пустота мысли, что он талантливый представитель пустоты». «Рыцарь «Прекрасной Дамы» превратился в модернизированного народника, темно и вяло толкующего о народной стихии», - писал в это же время Б. Садовский. Им поддакивал Эллис: «стихи А. Блока банальны»; после «Стихов о Прекрасной Даме» Блок «изменил новым заветам, грубо и цинично стал глумиться над культом Вечной Женственности».
Из символистов только Брюсов приветствовал «Нечаянную радость», как переход от мистической лирики к реальной жизни и как свидетельство роста художника. Блока считали поэтом мистическим, заявляет Брюсов, это неверно. Он - «поэт дня, а не ночи, поэт красок, а не оттенков. Он только там глубок и истинно прекрасен, где стремится быть простым и ясным». В «Нечаянной радости», считает Брюсов, «Блок, по-видимому, понял всю обманчивость прежних чар своей поэзии», и в его новой книге «радует ясный свет высоко поднявшегося солнца, уверенность речи, все яснее встает новый, просветленный образ поэта».
Общую направленность поэзии Блока после «Прекрасной Дамы» и в самом деле можно охарактеризовать как все более осознаваемую «обманчивость прежних чар» и выход из искусственного мира мистики в жизнь. Об этом хорошо рассказано в автобиографической драме «Песня Судьбы» (1908), где «Друг» главного героя Германа (не А. Белый ли?) советует ему наблюдать жизнь, как «гость случайный в этом мире», чуждаясь гуманных чувств: «Разжалобитесь вы, что люди гибнут, - тогда я сам над вами посмеюсь». Герман же - alter ego поэта - объявляет, что хочет узнать «многообразие живого мира: «Я трезвым быть хочу!» Для этого он уходит из «тихого дома, безысходного счастья», готов «разрушить все самое заветное». И только с уходом от старого, говорит Герман, «начинается жизнь, начинается долг», только теперь он чувствует «муки своей родины». Метельная любовь Фаины, ее песни, - «точно костры, которые дотла выжигают пустынную, дряблую душу». И это «песня Судьбы, вольная русская песнь», Россия.
Вместе с тем, уход к Фаине не разрешает задачи: «Что мне делать, я не знаю... Я ничтожный, чужой, слабый. Душа, как земля, в снегу... Все бело. Одно осталось: чистая совесть. И нет дороги».
К концу драмы Герман встречает Коробейника, символизирующего народное начало, и просит его: «Выведи, прохожий» (IV,121,122, 148, 134, 160,166, 167).
В «Песне судьбы» - ключ к лирике Блока чрезвычайно сложного периода. В этой лирике нашли свое выражение переживания «детей страшных лет России», воспитанных уходящей культурой, но оказавшихся современниками революции, услышавших ее голос и подвергшихся влиянию культуры демократической. Отсюда резкие противоречия и постоянные колебания поэта меж двух миров. Поэтически это воплощено в сложно реализованных метафорических конструкциях, с неожиданными переходами от снежных метелей, сметающих уюты, к шири России; от любовных, хмельных страстей и песен Фаины к сознанию своего долга перед людьми, перед Родиной. Эти страсти одновременно и влекут к себе поэта, и отталкивают. Сам Блок так охарактеризовал смысл своего творчества тех лет: это - «борьба старого, неврастенического, самолюбивого, узкого, декадентского - с новым - здоровым», мужественным, почувствовавшим, наконец, что мир безмерно больше и прекраснее, чем каждый из нас» (VII, 412).
Блока называют иногда «тюэтом любви». Это в известной мере верно, но при этом необходимо учесть, что поэт воплотил в своей любовной лирике очень сложный и разнообразный мир чувств, говоря его собственными словами, - «необычайные по остроте, яркости и разнообразию переживания» (V, 429). Недаром он писал о противоречивом «строе русской души, которая спутана и темна иногда», о «дьявольском сплаве многих миров», составляющих его душу, его искусство (V, 430). Попытаемся выяснить единство этой противоречивой лирики, «прямую» этой сложной кривой.
И прежде всего выделим стихи, где изображена любовь-стихия: разгул страстей, бессонные ночи, отрава вина. Маяковский назвал такое направление «любовно-пьяной линией литературы, поэтической цыганщиной», связывая ее, в частности, с лирикой С. Есенина. Маяковский рассказывает: «Это было в Нижнем. Пришло ко мне человек шестнадцать поэтов, многие есенинцы. Я рассыпался: де я очень и очень рад видеть такое сочувствие поэзии С. Есенина и могу вам прочесть последнее его сочинение. Читаю. Аудитория радовалась и говорила: да, это хорошо, это по-есенински. И только потом я открыл, что это стих Александра Блока. У него про вино и про Россию лучше, чем у Есенина». И далее Маяковский замечает, что вообще «по любовно-пьяной литературной линии наша российская литература дала во много раз лучшие образцы, чем мы находим у Есенина».
О самом же Блоке Маяковский вспоминает: «Я слушал его в мае этого года (1921) в Москве: в полупустом зале, молчавшем кладбище, он тихо и грустно читал о цыганском пении, о любви... -дальше дороги не было. Дальше смерть».
Эти замечания Маяковского лишь частично верны. Смысл стихов Блока о любви гораздо шире и значительней.
На Блока оказала известное влияние цыганско-любовная романтика Ап. Григорьева: его темы «буйного похмелья, горького веселья», растраты души в удали «Цыганской венгерки», особой роли врывающихся в людскую жизнь «беззаконных комет»: женщин с «пылающей душой и бурными страстями». При этом у Ап. Григорьева образ этой «кометы» (метафорически развертываемый в космическом плане) получает два противоположных смысла.
С одной стороны она - положительное начало:
Из лона отчего, из родника творенья
В созданья стройный круг борьбою послана,
Да совершит путем борьбы и испытанья
Цель очищения и цель самосозданья.
С другой же стороны, комета - разрушительная сила, «роковая звезда»:
И сама ли нечистым огнем сожжена,
Или, звездному кругу чужда,
Серафимами свержена с неба она...

И дано, говорят, той печальной звезде
Искушенье посеять одно,
Да лукавые сны, да страданье везде,
Где рассыпаться ей суждено».
У Блока мы тоже встречаемся с образом «кометы», воплощенном в женщине бурных страстей, невзнузданных стихий, ассоциирующейся с мировой метелью, врывающейся в жизнь, взметающей душу поэта. Это органическая часть образной системы таких лирических циклов, как «Снежная Дева», «Фаина»... Не случайно эпиграфами к книге «Земля в снегу» взяты слова: «Зачем в наш стройный круг ты ворвалась, комета?» и стихотворение Ап. Григорьева «Комета».
У Блока, как и у Григорьева, этот образ воплощает два начала: то разрушительное, то очищающее. И естественно поэтому, что блоковокая лирика любви-стихии открывает в каждом отдельном стихотворении, «в каждый момент», по слову поэта, не всю, а лишь «какую-нибудь часть души» (V,429).
Страсть, возникающая как разрушительная сила, особенно ярко воплощена в стихотворениях «Песня Фаины» и «Гармоника, гармоника».
В «Песне Фаины» возлюбленная - это искусительная, капризно-изменчивая «змея», женщина, издевающаяся над всем святым, открыто продающаяся. Это бич людей, губительная, сжигающая страсть. И такой облик создается ее собственной песней, видится ее глазами:
Когда гляжу в глаза твои
Глазами узкими змеи
И руку жму, любя,
Эй, берегись! Я вся - змея!
Смотри: я миг была твоя
И бросила тебя!..

Попробуй кто, приди в мой сад,
Взгляни в мой черный, узкий взгляд,
Сгоришь в моем саду!..

Кто стар и сед и в цвете лет,
Кто больше звонких даст монет,
Приди на звонкий клич!

Над красотой, над сединой,
Над вашей глупой головой -
Свисти, мой тонкий бич!
(1907, II, 284)
В «Гармонике...» образ такой женщины видится глазами поэта. И хотя она тоже - «тьма, ночь», несет отраву, «растрату души», но поэт находит в ней «горестный восторг». Поэтически это подчеркивается, в частности, тем, что женщина дана на фоне великолепного пейзажа, хоровода, песни, удалой русской пляски под гармонику
Гармоника, гармоника!
Эй, пой, гори и жги!
Эй, желтенькие лютики.
Весенние цветки!
Там с посвистом да с присвистом
Гуляют до зари,
Кусточки тихим шелестом
Кивают мне: смотри.

Смотрю я - руки вскинула,
В широкий пляс пошла,
Цветами всех осыпала
И в песне изошла...
Неверная, лукавая,
Коварная - пляши!
И будь навек отравою
Растраченной души!
С ума сойду, сойду с ума,
Безумствуя, люблю,
Что вся ты - ночь, и вся ты - тьма,
И вся ты - во хмелю...
Что душу отняла мою,
Отравой извела,
Что о тебе, тебе пою,
И песням нет числа!..
(1907, II, 281)
Таково одно из воплощений любовной стихии, открывающее какую-то «часть души» поэта.
Другая «часть души», другой «момент» стихийно-любовных страстей воплощен в стихах, где они возникают как сила позитивная. И это уже связано с другой темой - «страшного мира».
Некоторые последователи сводят эту тему к социальной сатире. Действительно, острая социальная сатира есть в этом цикле стихов, особенно в разделах «Пляска смерти» и «Жизнь моего приятеля».
Окружающий мир - это мир мертвецов, бродящих теней. У людей «нет лица», они «потеряли душу». Вольно живут здесь «проститутка и развратник», «добродетель - в гульбе». В суде, в сенате, в банках, в гостиных дураки и мертвецы во фраках делают карьеру. И повсюду «вновь богатый зол и рад, вновь унижен бедный». А «блюститель закона», царь возникает в этом мире как жалкий шут:
Он - с далеких пустырей
В свете редких фонарей
Появляется.
Шея скручена платком,
Под дырявым козырьком
Улыбается.
(III, 39, 40)
Однако «страшный мир» для Блока - не только и даже не столько уродливые социальные отношения, сколько мир метафизически бессмысленный. Страшно само существование человека, обреченного вращаться в безысходном кругу:
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века -
Все будет так. Исхода нет.
Умрешь - начнешь опять сначала,
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
(1912, III, 37)
Бессмысленна, страшна вся вселенная, где для самоутешения «придуманы причины, пространство, время»:
Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз....
Запущенный куда-то как попало,
Летит, жужжит, торопится волчок!
Вот откуда возникает у Блока мотив забвения жизни, сказавшийся в лирике страстей и вина:
Как страшно все! Как дико! - Дай мне руку,
Товарищ, друг! Забудемся опять.
(1912, III, 41)
Но особенно горестно для Блока то, что, по существу, нет для него забвения ни в «восторге хмеля», ни в любовных страстях. Остаться и в этом мире он не может. Даже в те минуты когда он провозглашает: «Я знаю: истина в вине», - вино это для него «терпко». В глубине же души он сознает себя носителем скрытого «сокровища» («мне чье-то солнце вручено»), и сквозь окружающий разгульный и хмельной мир он провидит «берег очарованный и очарованную даль» (1906, III, 185).
Не случайно горестное сожаление: «Давно звезда в стакан мой канула - ужели навсегда?.. А все хочу свободной волею свободного житья» (II, 193, 194).
Так поэт оказывается жертвой страстей, так возникает мысль, что «нет исхода» (название стихотворения): «О, твои, Незнакомая, снежные жертвы!» (II, 250). И здесь - апогей трагических переживаний. Поэт - «обреченный»:
Тайно сердце просит гибели...
Вот меня из жизни вывели
Снежным серебром стези.
Стихотворения «Приявший мир, как звонкий дар» и «По улицам метель метет» с предельной силой раскрывают это душевное состояние.
Первое стихотворение - развернутая метафора о любви - пожаре. Поэту кажется, что страсть - радостный дар:
Приявший мир, как звонкий дар,
Как злата горсть, я стал богат.
Смотри: растет, шумит пожар -
Глаза твои горят.
Но это - пожар губительный. Он уничтожает человека:
«Я - распят... нет меня», он все сжигает:
Мы все сгорим:
Весь город мой, река и я.
(1907, II, 273)
Во втором стихотворении тот же мир трагических страстей - Снежная Дева - приводит уже поэта к мысли о самоубийстве. И это она ведет его к холодной воде канала:
Ведет - и вижу: глубина,
Гранитом темным сжатая.
Течет она, поет она,
Зовет она, проклятая.
Я подхожу и отхожу,
И замер в смутном трепете:
Вот только перейду межу
И буду в струйном лепете.
И шепчет он - не отогнать
(И воля уничтожена):
«Пойми: уменьем умирать
Душа облагорожена.
Пойми, пойми, ты одинок,
Как сладки тайны холода...
Взгляни, взгляни в холодный ток,
Где все навеки молодо...»
Но поэт не принимает, не хочет принять такой выход:
Бегу. Пусти, проклятый, прочь,
Не мучь ты, не испытывай!
Уйду я в поле, в снег и ночь,
Забьюсь под куст ракитовый!
Там воля всех вольнее воль
Не приневолит вольного,
И болей всех больнее боль
Вернет с пути окольного.
(1907, II, 278).
Так в самый острый момент трагических переживаний, вызванных губительной силой страстей, обращается поэт к «вольной воле», к образу Родины, которая должна вернуть с «пути окольного».
Характерно, что еще в «Осенней воле» (1905) Блок в тех же просторах Родины искал спасения от «гибели во хмелю»:
Выхожу я в путь, открытый взорам,
Ветер гнет упругие кусты,
Битый камень лег по косогорам,
Желтой глины скудные пласты...
Запою ли про свою удачу,
Как я молодость сгубил в хмелю...
Над печалью нив твоих заплачу,
Твой простор навеки полюблю-
Приюти ты в далях необъятных!
Как и жить и плакать без тебя!
(II, 75)
Еще, может быть, характерней, что в «Записных книжках» (1908, X) Блок в один день и рядом записывает: «И вот поднимается тихий занавес наших сомнений, противоречий, падений и безумств: слышите ли вы задыхающийся гон тройки?.. Это - Россия летит неведомо куда на разубранной и разукрашенной тройке... Кто же проберется навстречу летящей тройке тропами тайными и мудрыми, кротким словом остановит взмыленных коней, смелой рукой опрокинет демонского ямщика?..» И здесь же: «Надо признаться, что мысль о самоубийстве - бывает баюкальная, ярче всех. Тихо. Пропасть, потеряться...» (3. К., 117, 118).
Осмысливая любовную лирику Блока только в той части, о которой говорилось выше, можно заключить, как это делали символисты, что здесь его стихами «говорит смерть». Но ведь это лишь известная «часть души» Блока, некоторые «моменты переживаний». Да и здесь, как мы видели, поэт говорит о стремлении к иной жизни, отвергает смерть, ищет выхода в «вольной воле» Родины.
Такой вывод становится тем более убедителен, когда восстанавливается время создания этих произведений и трактовка темы «любви и вина» собственно декадентской литературой.
Циклы «Снежная Дева», «Фаина» и другие стихи в этом духе созданы в годы жесточайшей реакции (1907-1910). Даже Демьян Бедный, поэт, воспитанный непосредственно революционно-демократической культурой, находился тогда, по его собственным словам, «в раздорожье», и не видел выхода. Вот характерные строки из его стихов 1909 года:
Ликует злобный враг. Кровавой жатве рады,
Клубятся в черной мгле, шипя победно, гады.
Бой кончен. Нет бойцов. Призыва гневный клич
Напрасен: из живых никто не отзовется,
А мертвые из гроба не встают...
И я молчу. Молчу.
Запел бы - не поется!
Заплакал бы- но слезы не текут.
Естественно, что Блоку было еще труднее. Его мечты о «вольной воле» были абстрактны, неубедительны, в сущности, для самого поэта. Недаром он писал тогда К. Станиславскому, что, чувствуя Россию, как начало «жизни или смерти, счастья или погибели», он еще «только внешне наивно, внешне бессвязно произносит имя: Россия» (1908, VIII, 266). Господство самодержавно-столыпинских порядков он воспринимал как величайшее зло, как господство преступников. Плеве, Трепов, царедворцы и министры - это для Блока «государственные животные», а «современная русская государственная машина есть гнусная, вонючая старость, семидесятилетний сифилитик» (1909, VIII, 278).
Не зная, как преодолеть эту гнусную действительность, Блок искал подчас забвения в страстях, «топя отчаянье в вине». От того же «незнания о будущем, окруженности неизвестным, - писал Блок Белому, - я последователен и в своей любви к «гибели» (1910, VIII, 318). «Все так ужасно - писал Блок в другом месте, - что личная гибель, зарывание своей души в землю - есть право каждого. Это - возмездие той кучке олигархии, которая угнетает мир» (1911, III, 465).
Как протест против враждебной действительности и осмысливает Блок свою поэзию того времени. Он противопоставляет ее не только господствующей олигархии, но и литераторам - проповедникам религиозно-мистических учений: Мережковскому, Розанову, Волынскому... Маяковский как-то иронически заметил, что «лучше уж от водки умереть, чем от скуки». Блок заявляет, что «ненужные и безобразные» религиозно-философские собрания, доклады, прения - это «словесный кафешантан, которому не я один предпочитаю кафешантан обыкновенный... Там будут фонари, кокотки, друзья и враги, одинаково подпускающие шпильки, шабли и ликер. А на религиозных собраниях шабли не дают». И далее Блок так рисует действие своих тогдашних стихов: «Мы, подняв кубок лирики, выплеснем на ваши лысины пенистое и опасное вино... Захмелеете... Вино отяжелит вас... свалит с ног. И на здоровье» (1907, V, 212).
Б. Соловьев в книге «Поэт и его подвиг» пишет: «В глазах Блока пьянство не было «слабостью»; нет, он «водил» пьянствовать, усматривал в таком образе жизни особый и значительный смысл - и не только не порицал пьянства и «запоя», а порою даже гордился ими... У поэта само собой напрашивалась философия пьянства, забвения, «опускания рук», как якобы единственно достойного выхода для любого честного человека»
В этом высказывании верно то, что для Блока вино, действительно, было подчас средством «забвения», а поэзия «гибели» (в частности, от вина) - формой протеста против враждебной действительности. Но неверно, что Блок якобы видел во всем этом «единственно достойный выход для честного человека» и «порою гордился пьянством». Напротив: у Блока образ поэта, отдавшегося запою, это, прежде всего, образ человека опустившегося и глубоко страдающего. Такая жизнь, рисует поэт, - «безумная и глухая», таящая «гибель» и «отраву». К трактирной стойке поэта «пригвождает... пьяным пьяная душа глухая». И вообще свою поэзию «гибели» Блок определял как бред и мрак:
Ты, знающая дальней цели
Путеводительный маяк,
Простишь ли мне мои метели,
Мой бред, поэзию и мрак?
Сказанным и определяется то, что решительно отличает Блока от современной ему собственно декадентской поэзии. В самом деле: как рисует любовь, винный разгул и прочее в этом духе декадентская литература того времени?
Это прежде всего - литература цинично эротическая, насыщенная грубыми, часто - противоестественными сексуальными эпизодами. Женщина трактовалась по Ницше, как предмет физического наслаждения, отдыха и развлечения. Уже Бальмонт объявлял великой «смелостью» «срывание одежд» и «упоение роскошным телом» («Хочу быть дерзким, хочу быть смелым»). Игорь Северянин, продолжая эту линию и соединяя любовные развлечения с винными, провозглашал:
Вонзите штопор в упругость пробки, -
И взоры женщин не будут робки!..
Да, взоры женщин не будут робки,
И к знойной страсти завьются тропки...
Плесните в чаши янтарь муската
И созерцайте цвета заката...
Раскрасьте мысли в цвета заката
И ждите, ждите любви раската!..
Ловите женщин, теряйте мысли...
Счет поцелуям - пойди, исчисли!..
А к поцелуям финал причисли, -
И будет счастье в удобном смысле!...
Певцом жизнелюбивого дворянства, «моряков старинных фамилий, пьющих вино в темных портах, обнимая веселых иностранок», женщин «нежно развратных, чисто порочных» гордо объявлял себя модный М. Кузмин, заодно благословляя педерастию.
В декадентской прозе того времени еще более обнажался этот закопченный индивидуализм, соединенный с грубой эротикой. Тот же М. Кузмин в повести «Крылья» воспевал мужеложство как «крылья» культуры и мудрости, а Зиновьева-Аннибал упоенно возносила лесбийскую любовь. Знаменем этой прозы стал Санин, которого Арцыбашев рисовал как человека высокого сознания, как подлинную «свободную личность». М. Ольминский тогда же заметил, что этот «герой» знает в жизни лишь две вещи: «Водку и девку».
Именно здесь, в этой подлинно декадентской литературе и можно найти, говоря словами Б. Соловьева, «гордость пьянством» и «философию забвения, как единственно достойного выхода для честного человека» (если, разумеется, учитывать, что Северянин, Кузмин, Арцыбашев видели в своих героях «честных людей»). Но ведь литература эта сознательно отгораживалась от социально-политической жизни своего времени, утверждая мир личных наслаждений, как мир самоцельный.
Лирика Блока никогда не имела ни такой направленности, ни такого смысла. Она с самого начала, даже в мистический период, была облагорожена стремлением ко благу людей. А по мере ухода от мистики и обращения к реальной жизни Блок все более осознавал, что судьбы России - это его собственные судьбы: «...жизнь или смерть, счастье или погибель». И об этом своем неизменном пути к Родине и к социальной теме, об этой неизменной направленности своего творчества Блок с исчерпывающей ясностью рассказал в письме к К. Станиславскому (1908): «Теме о России я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь. Все ярче сознаю, что это - первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный. К нему-то я подхожу давно, с начала моей сознательной жизни и знаю, что путь мой в основном своем устремлении, как стрела, прямой... Несмотря иа все мои уклонения, падения, сомнения покаяния, - я иду» (VIII, 265, 266).
Несомненно, «уклонения, падения, сомнения» Блока в известной мере выразились и в лирике страстей и вина. Но даже здесь любовь и вино не были для поэта самоцелью. За ними возникал второй план: социальный, путь к Родине. В двух стихотворениях, непосредственно посвященных теме «запоя» и любви-стихии, это сказалось с особой отчетливостью.
Вот первое стихотворение:
Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне все - равно.
Вон счастие мое - на тройке
В сребристый дым унесено...

Летит на тройке, потонуло
В снегу времен, в дали веков...
И только душу захлестнуло
Сребристой мглой из-под подков...

В глухую темень искры мечет,
От искр всю ночь, всю ночь светло...
Бубенчик под дугой лепечет
О том, что счастие прошло...

И только сбруя золотая
Всю ночь видна... Всю ночь слышна...
А ты, душа... душа глухая...
Пьяным пьяна... Пьяным пьяна...
(1908, III, 168)
Казалось бы, поэт здесь дошел до крайней черты: «душа глухая пьяным пьяна». И все-таки не покидает его образ иного «счастья» - мчащаяся тройка, мечущая светоносные искры «в глухую темень». А ведь мчащаяся тройка для Блока - образ России, и это проходит во многих его стихах, в «Песне судьбы», в статьях. В частности, в «Записных книжках» читаем: «И вот поднимается тихий занавес наших сомнений, противоречий, падений и безумств: слышите ли вы задыхающийся гон тройки? Видите ли ее, ныряющую по сугробам мертвой и пустынной равнины? Это - Россия, летит неведомо куда... Кто же проберется навстречу летящей тройке, тропами тайными и мудрыми, кротким словом остановит взмыленных коней, смелой рукой опрокинет демонского ямщика?.. (3. К. 1908, 117,118).
Так, даже «пригвожденный к трактирной стойке» и сквозь «занавес падений и безумств», поэт страстно устремляется к Родине. Даже в этом состоянии «сбруя золотая всю ночь видна...»
Другое стихотворение обнаруживает социальный план лирики любовных страстей. И здесь еще конкретнее выражено стремление поэта к Родине, ее народу и его труду:
Хорошо в лугу широким кругом
В хороводе пламенном пройти,
Пить вино, смеяться с милым другом
И венки узорные плести,
Раздарить цветы чужим подругам,
Страстью, грустью, счастьем изойти, -
Но достойней за тяжелым плугом
В свежих росах поутру идти.
(1908,III, 161)
В черновых набросках к стихотворению эта тема раскрыта еще шире:
И над этим плугом - все мечтанья,
И под этим плугом - вся земля,
И душа - как в первый миг свиданья,
И душа - как парус корабля.
(III, 556)
Л. И. Тимофеев так определяет значение лирики страстей и вина Блока: «Романтический облик поэта своим прожиганием жизни, безрадостной любовью, трагическим пьянством бросает вызов окружающей жизни, обличает ее своей гибелью». Справедливые слова. Но можно сказать и решительнее. Этой лирикой Блок не только обличает гибельность окружающего его мира; не только обнажает трагедию «детей страшных лет России», жизнь которых, по слову поэта, была «втоптана в землю» Треповыми, Столыпиными, «сытыми» и чудовищно искажена «ненужной и безобразной» лжекультурой мистиков, декадентов, «старой веры». В этой лирике намечается также путь в будущее: к Родине, к людям труда, к достойной человеческой жизни. Об этом Блок писал одному своему корреспонденту: «Если вы любите мои стихи, преодолейте их яд, прочтите в них о будущем» (1912, VIII, 386).
Да, Блок был несомненно подвержен влияниям декадентской культуры. Но ведь Блок испытывал влияние и другой культуры: демократической культуры гуманизма, оптимистического приятия жизни, веры в силу разума, в красоту человека, веры в революцию.
«Для меня, - писал он А. Белому, - и место-то, может быть, совсем не с Тобой, Провидцем и знающим пути, а с Горьким» (1905, VII, 138). А через два года в статье «О реалистах»: «...Если и есть реальное понятие «Россия»... - то выразителем его приходится считать в громадной степени Горького» (V,103).
И по мере того как Блок освобождался от «тонких, сладких своих, любимых, медленно действующих ядов, возвращаясь к более простой, демократической пище», его любовная лирика все более и более расширяла свои положительные начала и обретала новые мотивы.
Уже в момент напряженного звучания трагических мотивов «Снежной Девы» (1906) Блок создает замечательные стихи о простой и здоровой любви, пробуждающей человека к жизни и творчеству. Таковы два стихотворения «Сольвейг»:
Ты пришла - и светло,
Зимний сон разнесло,
И весна загудела в лесу!..
Это небо - твое!
Это небо - мое!
Пусть недаром я гордым слыву!..
(II, 98)
Сольвейг! О, Сольвейг! О, Солнечный путь!
Дай мне вздохнуть, освежить мою грудь!..
Чтоб над омытой душой в вышине
День золотой был всерадостен мне!
(II, 126)
В том же году Блок пишет стихотворение «Холодный день», где любимая ведет поэта к людям труда - разделить их тяжелую жизнь:
И вот пошли туда, где будем
Мы жить под низким потолком,
Где прокляли друг друга люди,
Убитые своим трудом...
Нет! Счастье - праздная забота,
Ведь молодость давно прошла.
Нам скоротает век работа,
Мне - молоток, тебе - игла.
Я близ тебя работать стану,
Авось, ты не припомнишь мне,
Что я увидел дно стакана,
Топя отчаянье в вине.
(II, 191)
Показательны и другие стихотворения.
В «Сыром лете» дается образ женщины, как бы объединившей в себе все стихии: «огонь, ветер, скорбь, страсть». Поэт рисует ее как великую силу, в двойственных потенциальных возможяостях «кометы»: «Она могла убить - могла и воскресить». И это, очевидно, не ново для Блока.
Но зато новым оказывается сопоставление силы этой женщины с другой великой силой, которая тоже может «убить и воскресить», - с силой рабочего-революционера.
Весной я видел смельчака,
Рабочего, который смело на смерть
Пойдет, и с ним - друзья. И горны замолчат,
И остановятся работы разом
На фабриках. И жирный фабрикант
Поклонится рабочим в ноги.
Здесь впервые связывается у Блока тема женщины стихийных страстей с темой реальной России и темой революции. Выход к «вольной воле» начинает принимать конкретно-исторические формы.
И еще один существенный и новый для Блока мотив намечается в этом стихотворении. «Женщина с рабочим» как силы, способные творить великие дела, противопоставляются окружающей поэта нетворческой, бессильной жизни:
И мeж своих - я сам не свой. Меж кровных
бескровен - и не знаю чувств родства.
(1907, II, 334)
Так возникают у поэта два чужих и враждебных друг другу мира: ненавистный мир комнатной ограниченности, бессилия и большой мир активных дел.
В стихотворении «Меня пытали» чужой поэту мир, в котором он живет, возникает в ином аспекте. Это не только мир бессилия, как в «Сыром лете», но и мир страшной «старой веры», - инквизиторской пытки, требующей возмездия:
Меня пытали в старой вере.
В кровавый просвет колеса
Гляжу на вас. Что взяли, звери?
Что стали дыбом волоса?
Глаза уж не глядят - клоками
Кровавой кожи я покрыт.
Но за ослепшими глазами
На вас иное поглядит.
(1907, II, 336)
Конечно, Блок, несмотря на все сказанное, остается двойственным. Он еще продолжает видеть в Снежной Деве потенциальные возможности воскрешающей человека силы: недаром он ставит ее рядом с революционным рабочим. Во вступительном стихотворении к циклу «Заклятие огнем и мраком», где тема страстей дана наиболее развернуто, поэт находит в Снежной Деве и «буйный ветер в змеиных кудрях», и «неразгаданное имя бога». Но за всем тем в его поэзии все более проходит уже не метафизический безысходный «страшный мир», а сложная реальная жизнь с ее «удачами и неудачами», плачем и смехом, колодцами городов, трудом, пьянящими веснами... И Блок принимает эту жизнь, как боец, не «бросая щита» перед «враждующей силой».
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
(1907, II, 272)
Вместе с тем переход от метафизического «страшного мира» к миру реальных отношений существенно меняет любовную лирику Блока. В одном из стихов цикла «Фаина», обращаясь к девушке, замученной печальными мыслями «о смерти», о «концах и началах» - в духе модного тогда декадентства, - Блок советует:
Я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо.
(1908, II, 288)
О том же пишет Блок в письме к Белому: «Никакого «оргиазма» не понимаю и желаю трезвого и простого отношения к действительности» (1907, VIII, 190).
Наиболее художественно сильные и зрелые стихи о любви Блок и создает, когда переходит к трезвому и простому отношению к действительности, осознав, что «мир бесконечно больше и прекрасней, чем каждый из нас».
В стихотворении «Унижение» Блок рисует публичный дом: пропыленные портьеры, полинялые диваны, ковры, циничные журнальные иллюстрации, звон стаканов... Купчики, шулера, студенты, офицеры... Женщины здесь превращаются в садисток, вонзающих «острый французский каблук» в сердца мужчин - «не мужа, не жениха, не друга»; их красивые лица искажены мукой:
Только губы с запекшейся кровью
На иконе твоей золотой
Преломились безумной чертой...
А мужчины здесь и вовсе не люди:
Этих голых рисунков журнала
Не людская касалась рука...
И рука подлеца нажимала
Эту грязную кнопку звонка...
Вся образная структура стихотворения обнажает бесчестие, ужас этой жизни. Шелест платья женщин ползет «словно тяжкий сытый, пыльный змей», их зазывания - «свист замогильный», а вечерний закат, на фоне которого изображен дом, ассоциируется с убийством:
К эшафоту на казнь осужденных
Поведут на закате таком...
Так в мире, где все продается, самые прекрасные чувства, жизнь человека превращаются в казнь и унижение:
Разве дом этот - дом в самом деле?
Разве так суждено меж людьми?
Разве это мы звали любовью?
(1911, III, 31)
Теме изуродованной любви посвящен и ряд других стихотворений, волнующих страшными человеческими судьбами.
Это девушка, изнемогающая от бессилия своей чистой, юной мечты, жадно ищущая людской отзывчивости и раздавленная равнодушием («На железной дороге»):
Не подходите к ней с вопросами,
Вам все равно, а ей - довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена - все больно.
Это женщина, «изведавшая все муки», оставшаяся «одна на свете» («Тот разлюбил и бросил, этот... просто дикий зверь»), но сохранившая чуткость к людям, высокое сознание человеческого достоинства («Женщина», 1914, III, 149).
Это и женщина, отдавшаяся, подобно самому поэту, «погибельным страстям», - «безбожная, пустая, незабвенная», вставшая «перед судом... в униженье, в резком, неподкупном свете дня». И поэт не может, не смеет ее осудить. Он знает, чем вызывается «унижение» человека и как неимоверно труден жизненный путь:
Я не только не имею права,
Я тебя не в силах упрекнуть
За мучительный твой, за лукавый,
Многим женщинам сужденный путь...
(1915, III, 151)
Теме губительности жизни в страстях и хмелю посвящено также стихотворение «О доблестях, о подвигах, о славе». Но здесь обнаженнее вина обоих любящих: его, ушедшего в мир вина и страстей, и ее, «отдавшей судьбу другому». В сущности, это новый вариант мотива «разве так суждено меж людьми?» И важно подчеркнуть, что нет в стихотворении метафизического «страшного мира» и его «метелей»: перед нами - реальная, психологически правдивая повесть об утерянной жизни. И с какой же удивительной и глубокой человечностью, как «просто и трезво» рассказана эта печальная повесть (где звучат отклики семейной трагедии самих Блоков):
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле.
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому.
И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем...
Вино и страсть терзали жизнь мою...
И вспомнил я тебя пред аналоем.
И звал тебя, как молодость свою...

Я звал тебя, но ты не оглянулась.
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась.
В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла...
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий.
В котором ты в сырую ночь ушла...

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
(1908, III, 64)
Наряду со стихами о трагической любви, об униженных и оскорбленных чувствах, о разрушенной жизни, Блок, пишет в эти годы и стихи о большой любви, возрождающей человека. Таково, например, стихотворение «Мой милый, будь смелым». Композиционно оно построено по тому же принципу, что и стихотворение «Мой любимый, мой князь, мой жених» («Стихи о Прекрасной Даме»), но не имеет уже теургического смысла. И вот почему развернутые (как и в названном стихотворении) метафорические параллели, передающие неизменность чувства, связываются уже не с церковным окружением, не с символами слабости, покорности (восковой огонек, бледно-белый цветок), а с началами силы, расцвета жизни. И такая любовь - сильнее смерти, побеждает страх смерти:
Мой милый, будь смелым
И будешь со мной.
Я вишеньем белым
Качнусь над тобой.
Звездою зеленой
С востока блесну.
Студеной волною
На панцирь плесну...
(1909, III, 177)
Да, нельзя свести тему любви у Блока к мистическому постижению «божественной тайны бытия», к «богопознанию». Изъятая из реальной жизни и переведенная в пустоту «небес» или в «голос смерти», лирика эта теряет богатство действительного жизненного содержания.
Блок был в высшей степени прав, когда писал своим корреспондентам, что при всех сомнениях, отклонениях, падениях его поэзия, в частности поэзия любви, была по-своему «прямой как стрела». Она раскрывала подлинные человеческие чувства, реальные трагедии любви, была глубоко гуманистической лирикой, по-своему связывалась им с темой Родины.

Символический и реалистический пласты стихотворения перепле­таются: конкретные детали (соседний дом, “собравшийся народ”;) ок­ружены символическими образами (“недвижный кто-то, черный кто – то”;, смех “в желтых окнах”;). В 1910 году А. Блок, написав несколько поэтических циклов: “Нечаянная радость”; (1907), “Земля в снегу”; (1908), готовит к печати собрание своих стихотворений в трех томах, соответствующие, по мысли поэта, трем частям его духовного и поэти­ческого развития. Во втором томе (1904-1908) по-другому начинают звучать старые темы: А. А. Блок уходит от поиска мировой гармонии, изображая повседневность, различные стороны русской жизни.

Любовь к России носит в поэтических произведениях А. А. Блока личностный, интимный характер, поэтому в стихотворении “Осен­няя воля”; (1905) поэт пишет:

Над печалью нив твоих заплачу,

Твой простор навеки полюблю…

Лирический герой – не случайный прохожий, а один из сыновей своей страны, идущий “знакомым”; путем и сопричастный печальной судьбе тех, кто “умирает, не любя”;, но все равно стремится

к слиянию с родиной. Образ России здесь, как и во многих последующих стихо­творениях, переплетается с образом русской женщины:

И вдали, вдали призывно машет Твой узорный, твой цветной рукав…

Родина в стихотворении “Русь”; (1906) воспринимается поэтом через “преданья старины”;,

Где ведуны с ворожеями Чаруют злаки на полях,

И ведьмы тешатся с чертями В дорожных снеговых столбах.

Важное место в стихотворении занимает мотив пути, распутья, который характеризует родину. Образ Руси является лирическому герою во сне, “опоясана реками и дебрями окружена, с болотами и журавлями”;. Русь притягивает языческой красотой: “мутным взором колдуна”;, “ворожеями”;, ведьмами. Значимым в стихотворении явля­ется образ вьюги, вихря. Разгадка тайны древней Руси – в “живой душе”; народа, и чтобы ее постичь, надо иметь общую душу с народом:

…где разноликие народы Из края в край, из дола в дол Ведут ночные хороводы Под заревом горящих сел.

Во втором томе А. Блок раскрывает интересующую его проблему народа и интеллигенции. Лирический герой многих стихотворений второго тома (“Окна во двор”;, “Улица, улица… Тени беззвучно спе­шащих…”;, “На чердаке”;, “Холодный день”; и др.) – представитель городских низов, житель подвалов и чердаков.

Особое место среди поэтических произведений о любви во втором томе занимает стихотворение “Незнакомка”; (1906), основу компо­зиции которого составляет контраст. Первая часть произведения – изображение пошлой жизни, которую ведут обычные обыватели: пьянство, скука, грязь. Сама природа с осуждением взирает на та­кую жизнь:

А в небе, ко всему приученный,

Бессмысленно кривится диск.

Обывательской пошлости, безнравственности противопоставлен образ таинственной незнакомки, которая появляется “каждый ве­чер, в час назначенный”;. Образ лирической героини, имеющей конкретные черты (“девичий стан, шелками схваченный”;, “шляпа с траурными перьями”;, “в кольцах узкая рука”;) Символичен:

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный И очарованную даль.

Поэтом дан идеал красоты, но в реальной жизни часто

…право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

Финал стихотворения трагичен: очарованность красотой оказа­лась недостижимой мечтой поэта. Во второй том вошли также поэти­ческие циклы “Фаина”; (1906-1908) и “Снежная маска”; (1907), напи­санные А. А. Блоком под влиянием особого чувства поэта к актрисе Н. Н. Волоховой. Лирический герой находится под воздействием все­поглощающей страсти. Отвлеченно-мистический образ Прекрасной Дамы отвергается ради земной женщины “с живым огнем крылатых глаз”; – воплощение подлинной любви-страсти. В стихотворениях данных поэтических циклов появляются символы “метель”;, “ветер”;, “вихрь”;, которые станут лейтмотивами творчества А. Блока, олице­творяя собой постоянно изменяющуюся жизнь. В словах Снежной маски, Незнакомки, встретившейся лирическому герою, слышится голос новой жизни, открывающей неведомые дали:

Довольно жить, оставь слова,

Я, как метель, звонка,

Иною жизнию жива,

Иным огнем ярка.

Все соединилось в загадочном, влекущем образе женщины с душой-бурей, необыкновенной страстностью.

В третьем томе А. А. Блок собрал лучшие свои произведения, в ко­торых отражены все темы, интересующие поэта: тема “страшного мира”;, предназначение собственного поэтического творчества, тема всепоглощающей любви и, конечно, тема родины, России. Открыва­ют том стихотворения, посвященные “страшному миру”;. Лирический герой – человек, утративший душу, забывший о любви, сострада­нии, милосердии. Широко известно стихотворение “Ночь, улица, фо­нарь, аптека…”; (1912), кольцевая композиция которого раскрывает проблематику произведения: бессмысленность и тусклость существо­вания, невозможность найти выход из создавшегося положения:

Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века –

Все будет так. Исхода нет.

В двух небольших циклах “Возмездие”; (1908-1913) и “Ямбы”; (1907-1914), вошедших в третий том, звучит тема собственной от­

ветственности человека за свои поступки. В стихотворении “О, я хо­чу безумно жить…” (1914) А. А. Блок объясняет роль творчества в жизни поэта, который понимает значение художественного слова. Поэт желает:

… Все сущее - увековечить

Безличное - вочеловечить

Несбывшееся - воплотить!

Лирический герой мечтает о памяти грядущих поколений, о юноше веселом, который найдет в поэзии А. Блока истинное, ради чего творец жил, создавал свои произведения. Поэт подчеркивает гуманистическую направленность своего творчества: именно любовь к человеку, к добрым и светлым сторонам человеческой натуры от­личает его лирику. Олицетворяя свое время, поэт не зависит от су­ществующих предрассудков, не имеет кумиров, не раболепствует:

Он весь - дитя добра и света,

Он весь - свободы торжество!

Используемые в стихотворении художественно-выразительные средства помогают передать чувства и мысли автора: эпитеты: “жизни сон тяжелый”, “юноша веселый”; метафоры: “задыхаюсь в этом сне”, “дитя добра и света”. Неологизм “вочеловечить” объясня­ет заветное желание А. А. Блока сделать мир личностным, уйти от безликой массы в поисках индивидуальности. Первое четверости­шие стихотворения построено на инверсии: настолько сильно же­лание поэта воплотить в своем поэтическом творчестве весь мир, всю вселенную, объять необъятное. “Страшный мир” стремится обольстить поэта своими соблазнами:

…забудь поэт,

Вернись в красивые уюты… -

Ответ на эти призывы всегда одинаков, благополучие “сытых” полностью отвергается:

Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!

Уюта - нет. Покоя - нет.

Глоссарий:

– нечаянная радость блок

– земля в снегу блок

– блок нечаянная радость стихи

– анализ стихотворения блока снежное вино

– блок Земля в снегу

(Пока оценок нет)

Прижизненное издание.
Москва, 1908 год. Издание журнала "Золотое руно".
Типографская обложка.
Сохранность хорошая.
Третий сборник стихов «Земля в снегу» Александра Блока, вышедший в издательстве «Золотое руно» (1908 год), создавался в сложную пору мучительных размышлений поэта о назначении Искусства, Поэзии. В пору «переплетения самых разнообразных чувств и событий в жизни Блока, в жизни потрясенной революцией России».
Жизнь меняется, меняются настроения и помыслы. «Земля в снегу» - «плод горестных восторгов», в котором заключены «пожар смеха, отчаяния и страсти». Душевное состояние поэта в 1907-1908 годах, накал его ищущей мысли раскрываются в поэзии и в статьях этого периода. Поэт остро реагировал на происходящее в стране, на реакцию, на непростые события, имевшие место в его семейной жизни.
Открывает книгу (и первый раздел) стихотворение «Ангел-Хранитель», написанное 17 августа 1906 года, в день третьей годовщины свадьбы поэта. Его появление вызвало резкий политический резонанс в стране. Считалось, что в нем присутствуют революционные нотки. Впервые «Ангел-Хранитель» был напечатан в июльском номере журнала «Трудовой путь» (1907 год). Весь июльский тираж был подвергнут конфискации. Против редакции журнала было развёрнуто судебное дело за «возбуждение к тяжким и преступным деяниям». Особенно провокационными считались строфы 7-8, строка: «за то, что хочу и не смею убить…». В период формирования сборника «Земля в снегу» «Блок подверг стихотворение «Ангел-Хранитель» жесткой автоцензуре, изменив 4-ю и 7-11-ю строфы».
Первый раздел «Подруга светлая» резко контрастирует с последним разделом сборника «Снежная маска». В первом «Тишина цветёт и движет тяжелым кораблём души», а в «Снежной маске» чувства иные, всё пронизано стихией страсти, снегами и вьюгой, непокорённым ветром.
Петербургская зима 1906-1907 гг. была особенно пушистой и мягкой. То тут, то там снежные лапы обнимали город. Петербург казался сказочным и нереальным. Именно в этот период актриса Н. Н. Волохова познакомилась с Александром Блоком. Стихи, вошедшие в цикл «Снежная маска» «были вдохновлены страстной увлечённостью поэтом актрисы». Обо всём этом и не только в книге Земля в снегу. Третий сборник стихов (Александр Блок)

"Земля в снегу"
Александр Блок

Москва, Издательство журнала " Золотое Руно ", 1908 г.

Большой формат: 17 * 24,6см.; 194, стр.
Экземпляр в старинном полукожаном переплёте с четырьмя бинтами и золотым тиснением на корешке. Крышки оклеены зелёным коленкором. Цветные форзацы. Тонкое шёлковое ляссе.
Под переплётом сохранены оригинальные издательские литографированные обложки работы художника Е.Лансере.
Сборник напечатан на великолепной вержированной бумаге и включает авторское вступление (" Вместо предисловия ") и 96-ть стихотворений. Третья книга поэта (после " Стихов о прекрасной даме " и " Нечаянной радости ").

Третий сборник стихов " Земля в снегу " Александра Блока, вышедший в издательстве " Золотое Руно ", создавался в сложную пору мучительных размышлений поэта о назначении Искусства, Поэзии. В пору " переплетения самых разнообразных чувств и событий в жизни Блока, в жизни потрясённой революцией России ".
" Земля в снегу " - " плод горестных восторгов ", в котором заключены " пожар смеха, отчаяния и страсти ". Душевное состояние поэта в 1907-1908 годах, накал его ищущей мысли раскрываются в поэзии и в статьях этого периода. Поэт остро реагирует на происходящее в стране, на реакцию, на непростые события, имевшие место в его семейной жизни.

Открывает книгу (и первый раздел) стихотворение " Ангел-Хранитель ", написанное 17 августа 1906 года, в день третьей годовщины свадьбы поэта. Его появление вызвало резкий политический резонанс в стране. Считалось, что в нём присутствуют революционные нотки. Впервые " Ангел-Хранитель " был напечатан в июльском номере журнала " Трудовой путь " (1907 год). Весь июльский тираж был подвергнут конфискации. Против редакции журнала было развёрнуто судебное дело за " возбуждение к тяжким и преступным деяниям ". Особенно провокационными считались строфы 7-8, строка: " за то, что хочу и не смею убить… ". В период формирования сборника " Земля в снегу " Блок подверг стихотворение " Ангел-Хранитель " жесткой автоцензуре, изменив 4-ю и 7-11-ю строфы.

Первый раздел " Подруга светлая " резко контрастирует с последним разделом сборника " Снежная маска ". В первом " Тишина цветёт и движет тяжёлым кораблём души ", а в " Снежной маске " чувства иные, " всё пронизано стихией страсти, снегами и вьюгой, непокорённым ветром ". Третий сборник стихов " Земля в снегу " двадцативосьмилетний Александр Блок рассматривает уже как определённый творческий итог. Именно поэтому в предисловии к книге, он очерчивает этапы своего творческого Пути.

" Земля в снегу " - творческий сборник, который был дорог поэту. Именно в этот период Блок познакомился с актрисой Натальей Николаевной Волоховой. Стихи, вошедшие в цикл " Снежная маска ", " были вдохновлены страстной увлечённостью поэтом актрисы ". Волоховой он писал: " Позвольте поднести Вам эту книгу - очень несовершенную, тяжкую и сомнительную для меня. Что в ней правда и что ложь, покажет только будущее. Я знаю только, что она не случайна, и то, что в ней не случайно, люблю ".
Сборник " Земля в снегу " был принят критиками в штыки; они не захотели или не сумели понять логику новой книги Александра Блока.

Один из самых редких и красивых прижизненных сборников Александра Блока. Отличная сохранность.

PS: Чтобы продать подобное антикварное издание