Досматривать кино не очень хочется. Стихи на магию похожи…

Алекса́ндр Я́ковлевич Аро́нов (30 августа (19340830 ) , Москва - 19 октября , Москва) - русский поэт, журналист.

Биография

Также его стихи публиковались в ряде журналов, например, «Огонёк » (№ 32 1988 г.) и «Знамя » (№ 3, 1997 г.) .

Наиболее известен своими стихотворениями «Остановиться, оглянуться» (название стало расхожей фразой, многократно использованной в качестве, например, заголовков газетных и журнальных статей) и «Если у вас нету тёти» (положено на музыку Микаэлом Таривердиевым и стало популярным как песня в фильме «Ирония судьбы, или С лёгким паром! »). Также известность получило стихотворение «Гетто. 1943 год» («Когда горело гетто»), посвящённое сложным взаимоотношениям русского, польского и еврейского народов во время и после Второй мировой войны . Виктор Берковский написал музыку на эти стихи, создав песню «Варшавское гетто. 1943 г.» .

При жизни поэта вышли три сборника его стихов: «Островок безопасности» (1987 г.), «Тексты» (1989 г.), «Первая жизнь» (1989 г.).

Семья

• Жена - Татьяна Аронова-Суханова.
• Приёмный сын - Максим Суханов .

Отношение современников

Книги стихов

Память

А. Я. Аронов скончался 19 октября 2001 года. Похоронен 22 октября в Москве на кладбище ЗАО «Горбрус» (участок № 19), находящемся напротив Митинского кладбища .

Напишите отзыв о статье "Аронов, Александр Яковлевич"

Примечания

Литература

• на сайте «Неофициальная поэзия»

Отрывок, характеризующий Аронов, Александр Яковлевич

Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.

Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.

Из книги судеб. Александр Яковлевич Аронов (30 августа 1934, Москва - 19 октября 2001, Москва) - русский советский поэт, журналист.

Родился в еврейской семье. Коренной москвич. Учился в эвакуации в Казахстане, позже в Самарканде, Иркутске и Москве. В 1956 году закончил Московский городской педагогический институт им. В. П. Потёмкина, а затем аспирантуру Института художественного воспитания при Академии Педагогических Наук РСФСР. Работал учителем литературы в школах Подмосковья и Москвы, в начале 60-х занимался математической лингвистикой в Центральном экономико-математическом институте АН СССР. В 1966-м перешёл в «Московский комсомолец» и тридцать пять лет тут проработал, вёл постоянную колонку и печатался в различных рубриках газеты.

Кроме «Московского комсомольца», печатал свои стихи также журналах «Огонёк» (№ 32, 1988) и «Знамя» (№ 3, 1997). При жизни поэта вышли три сборника его стихов: «Островок безопасности» («Советский писатель», 1987), «Тексты» («Книжная палата», 1989), «Первая жизнь» (библиотека «Огонёк», 1989). После смерти поэта вышли «Туннель» («Голос-Пресс», 2003), «Избранное» («Московский Комсомолец», 2014), «Обычный текст» (Сетиздат, 2014).

Жена — Татьяна Аронова-Суханова, приёмный сын — Максим Суханов.

Написанное им на рубеже 50-х и 60-х стихотворение «Остановиться, оглянуться...» стало классическим, а попавшую в рязановскую «Иронию судьбы» песенку «Если у вас нет собаки...» (в оригинале «Когда у вас нет собаки...») пела вся страна. Определённую известность получило также стихотворение «Гетто. 1943 год», посвящённое сложным взаимоотношениям русского, польского и еврейского народов по итогам Второй мировой войны.

…Когда юные, неискушённые поэты спрашивают совета, кого из классиков читать, чтобы, перенимая опыт, добиться максимальной самореализации, я отвечаю: Александра Аронова. И вижу удивлённые лица. Его не знают, не помнят. Не чтут. Может ли случиться так, что и вовсе забудут? Не хочется, невыносимо с этим согласиться и примириться. Но, по-видимому, это может произойти, когда те немногие, кто видел и слышал его, исчезнут.

…Не достаёт его голоса. Его живого. Его неожиданных парадоксальных суждений, его шуток и резкостей. Я общаюсь с Сашиными книгами. За строками текста вижу его курносое, бородатое, улыбающееся лицо... Счастье, что бумага хранит мысли, рифмы, мудрость, доброту…

Андрей Яхонтов, из эссе «В меня стреляйте дважды»,

...Шолом-Алейхем заметил: «Талант, как деньги: или есть, или нет». Аронов поправил: «Талант, как деньги: то есть, то нет».

И он же, Аронов, говорил: «Поэтом нельзя быть. Поэтом можно бывать».

Андрей Чернов, из эссе «Прозёванная классика» (послесловие к книге «Обычный текст», 2014).

Остановиться, оглянуться

Призвал Аронов наш народ,

Что в вихре войн и революций

Всё время двигался вперёд.

Остановились. Оглянулись.

Перепугались. Отшатнулись.

И бодро двинулись назад

С орлом двуглавым на штандарте,

С другой границею на карте.

А всё Аронов виноват!

А ведь начальство понимало,

Когда поэтов зажимало,

Что стихотворная строка

Сильнее лозунгов ЦК.

Недоглядело. Не поймало.

Сочло, видать, за дурака.

Остановившийся, оглянувшийся…

Из антологии «Десять веков русской поэзии»

О н был похож на правнука Пушкина - этакий московский пушкинёнок, вечный мальчишка, правда, без малейшей смуглинки, но с чуть вывороченными губами и приплюснутым носом, с озорной курчавостью и неиссякаемым любопытством к жизни и никогда не проходящей влюблённостью в стихи, преимущественно чужие, которые так и сыпались из него. Он был в постоянной готовности к восторгу от чего-нибудь или кого-нибудь.

Такие люди сейчас почти перестали водиться, исчезло цеховое братство - особенно в литературной среде - после распада единого Союза писателей на отдельные союзики и тусовки, ревниво клацающие друг на друга зубами. А вот белоснежные пушкинско-робсоновские зубы Саши Аронова, как у его великого тезки, сверкали, будто клавиши свадебного аккордеона от радости за чужие хорошие стихи - благо, их было тогда навалом. Куда она подевалась, чудесная традиция шестидесятников обчитывать друг друга стихами - опять же не только своими! - в любой час по телефону, в любой забегаловке, кафешке, шашлычной, столовке?

Что объединяло всех нас, шестидесятников, которые были такими разными?

Мы первыми победили в себе страх и не хотели, чтобы к нам въехало на танках что-нибудь похожее на сталинизм под каким бы то ни было именем. Нас подозревали в том, что мы подпали под влияние западной пропаганды, но всё было наоборот - мы подпали под негативное влияние пропаганды собственной, которую уже физически не могли переносить без отвращения и брезгливости, потому что она всё время нам лгала. Советская власть сама производила антисоветчиков. Но были и те среди нас, кто, как я сам в своей «Преждевременной автобиографии», хотел «стереть все следы грязных рук на древке нашего красного знамени», и за такие невинные слова мне измочалили душу. Очевидно, мы спасали неспасаемое...

Русский поэт Александр Аронов

Т аланта Бог дал ему много, а славы судьба дала ему мало. Он чувствовал свою силу настолько, что решился - после Пушкина и Лермонтова - написать третьего «Пророка»; прямое продолжение двух первых.

Форму он нашёл гениальную. Видать, озарило. Первые шесть строк отражаются в центральной нейтральной строке, как в зеркале. И смысл слов - тех же самых! - меняется на противоположный! Это волшебство. А «зеркальная строка» - единственная бесчувственная во всём стихотворении. Холодная, настоящее зеркало.

Пророк

Он жил без хлеба и пощады.

Но, в наше заходя село,

Встречал он, как само тепло,

Улыбки добрые и взгляды,

И много легче время шло;

А мы и вправду были рады…

Но вот - зеркальное стекло:

А мы и вправду были рады,

И много легче время шло;

Улыбки добрые и взгляды

Встречал он, как само тепло,

Но, в наше заходя село,

Он жил без хлеба и пощады.

Ароновский «Пророк» радикально отличается от пушкинского и лермонтовского не только формой, но и смыслом.

Теснее сошлись мы с Сашей в 1965-м, когда оба участвовали в подписной компании в составе журналистской группы, которая отправилась в автобусе по городам Поволжья агитировать за издания «Молодой гвардии». Сашу назначили командиром нашего десанта. Я должна была рекламировать журнал «Весёлые картинки». Саша, наверно, газету «Московский комсомолец», где начинал работать с будущего года. Какие ещё издания были представлены в этой поездке, не помню.

Обшарпанный автобус чавкал и подпрыгивал в осеннем бездорожье, заснуть не было никакой возможности. Мы постоянно буксовали, часами ждали, когда нас извлечёт из очередной хлюпающей ямы очередной матюкающийся трактор. По дороге из Саранска в Куйбышев автобус на сутки увяз в грязи, но пока мои коллеги носились по ближайшей деревне в поисках помощи, мимо автобуса, вставшего на закорки, проехал трактор, направлявшийся «к тёще», он-то нас и вытащил. Заночевали в автобусе, тем временем наши места в куйбышевской гостинице заплыли…

Возвращаясь к ночёвке в Куйбышеве, не могу умолчать о пикантной детали. Нас, беспризорных, отправили в мужскую ночлежку на дебаркадере на незаплывшие (буквально) места. В огромном сарае храпели, разметавшись, тридцать полуголых мужиков. Сашина и моя койка соседствовали, и Саша привязал к своей ноге веревочку, за которую я в случае опасности могла дернуть…

Судьба Александра Аронова трагична. Надо было зарабатывать на жизнь, а значит, писать всякое. Не всякое - были стихи. Поэт победил газетчика. В лучших стихах Аронова, даже в шуточных, даже в экспромтах, всегда изящных и наполненных смыслом, присутствуют неизбежность конца, «полной гибели всерьёз».

Вот гражданин, в трамвае едущий.

Наверно, он сойдёт на следующей.

А тот, по улице идущий,

Уже сошёл. На предыдущей.

Незадолго до моего отъезда в Израиль мы после долгого перерыва встретились с Сашей, и я поразилась переменам в его внешности: детское широконосое лицо сплошь в мелких морщинах, жидкая серая бородёнка казалась приклеенной. Я вижу его, такого, когда читаю стихи:

Почти нигде меня и не осталось.

Там кончился, там выбыл, там забыт.

Весь город одолел мою усталость,

И только эта комната болит.

Диван и стол ещё устали очень,

Двум полкам с книжками невмоготу.

Спокойной ночи всем, спокойной ночи!

Где этот шнур? Включаем темноту.

Посредине дня

Мне могилу выроют.

А потом меня

Реабилитируют.

Пряжкой от ремня,

Апперкотом валящим

Будут бить меня

По лицу товарищи.

Спляшут на костях,

Бабу изнасилуют,

А потом — простят,

А потом — помилуют.

Скажут: срок ваш весь,

Что-нибудь подарят...

Может быть, и здесь

Кто-нибудь ударит.

Будет плакать следователь

На моем плече.

Я забыл последовательность:

Что у нас за чем.

А мне бы почта полевая...

А мне бы почта полевая

Опять письма не принесла,

Меня б измена тыловая,

Помимо прочего, ждала.

Одних чего-то ранят часто,

К другим цепляется сержант...

И к пуле, и к грызне начальства —

И к этому есть свой талант.

Ну что измена? Плакать, что ли?

Ведь тоже следствие войны.

Мне б никакой отдельной боли

Не полагалось от страны.

А нонимное завещание

Отсвет имени на строчке

В сотни раз прекрасней слова.

Я ничем вам не помог, мои слова,

Чтобы вам не сгинуть снова.

Не пропасть поодиночке,

Друг за друга вы держитесь, как трава.

Антитолкучка

Андрею Вознесенскому

Что продаёшь? Отсутствие ноги?

Так поживее! Циник и пролаза,

Соперник твой, - уже стоит без глаза,

И без голов сбегаются враги.

Да, выдался у нас базарный день!

Тут, видно, все: раб притащил свободу,

Кукушка - материнскую заботу,

Столица - тишину, пустыня - тень.

А вот и я в сторонке достаю

И предлагаю вашему вниманью

Нехитрые товары: пониманье,

Её любовь, весёлую семью...

Ну что ж, добавим молодость мою.

Середина 1970-х

Ах, можно обойтись и без любви…

Ах, можно обойтись и без любви.

Совсем не то влечет, что любо-дорого.

Вот я земные странствия свои

Вогнал в нутро единственного города.

В его толпе почти что сбитый с ног,

Исчезнувший почти в его сиянии,

Любил ли я его? Терпеть не мог.

Я просто подыхал на расстоянии.

И ничего не стоили слова,

Они следа на ветре не оставили,

Но жизнь моя, пока была жива,

Так и кружила с этими вот стаями.

И видя все нелепости твои,

При злобе всей, при всей несовместимости,

Я понимаю: мне не до любви.

Судьбы не выбирают. Эту б вынести.

В Марьине тоже расцветают вишни…

Андрею Чернову

В Марьине тоже

расцветают вишни.

Бабочка села на мою собачку.

Как это случилось,

что я тут лишний?

Как это вышло,

что вот я сейчас заплачу?

Не в Палестине. Не в Риме.

И не в Египте -

В Марьине мне помирать придётся,

Тоже неплохо. В Небесном лифте

Место и для меня найдётся.

Я стою на балконе.

Одет не слишком.

Не снедаемый горечью и тоскою.

А вокруг пруда

бегут и бегут мальчишки.

А я им машу и машу рукою.

Вторая попытка

Лёне Жуховицкому

Хоть в бурной молодости нам,

Носящимся по всем волнам

Не без угрозы захлебнуться,

Закрыв глаза, летящим вниз,

И стоит выслушать девиз

«Остановиться, оглянуться», -

А всё-таки, мой друг, теперь,

Когда, казалось бы, потерь

Подходят тягостные сроки,

И даже на крыле волны

Мы тайно обременены,

Таща с собой судьбы уроки,

Так всё-таки теперь, когда

Смирна коварная вода

И столь её покровы гладки, -

Мы станем жить наоборот,

Как, в сущности, и жизнь идёт:

Без остановки,

без оглядки!

Выход

Где-то здесь. На полслова правей,

На полстрочки левее и выше

Должен быть этот выход. Я слышу

Холодок меж камней и ветвей.

Понимаю, никто никогда

В этот лаз не пролез ниоткуда,

Сквозь него не проник никуда

И назад не вернулся оттуда -

Что с того? Там, где нынче нас нет,

Завтра будет свободно и людно.

Есть такое явление - свет,

На словах объяснить это трудно.

Среди этих камней и ветвей

Дуновение свежести слышу.

Это здесь. На полслова правей,

На полстрочки левее и выше.

Гетто. 1943 год

Когда горело гетто,

Когда горело гетто,

Варшава изумлялась

Четыре дня подряд.

И было столько треска,

И было столько света,

И люди говорили:

Клопы горят.

А через четверть века

Два мудрых человека

Сидели за бутылкой

Хорошего вина,

И говорил мне Януш,

Мыслитель и коллега:

У русских перед Польшей

Есть своя вина.

Зачем вы в 45-м

Стояли перед Вислой?

Варшава погибает!

Кто даст ей жить?

А я ему: - Сначала

Силёнок было мало,

И выходило, с помощью

Нельзя спешить.

Варшавское восстание

Подавлено и смято,

Варшавское восстание

Потоплено в крови.

Пусть лучше я погибну,

Чем дам погибнуть брату, -

Сказал мой визави.

А я ему на это:

Когда горело гетто,

Когда горело гетто

Четыре дня подряд,

И было столько треска,

И было столько света,

И все вы говорили:

«Клопы горят».

Исходит в мир из губ моих,

Но всех богов в Египте много.

Бог Чибис, бог Шакал, бог Мошка,

Бог Нил, бог Тьма, бог Небосвод,

Бог Жук, бог Бык, богиня Кошка,

Бог Крокодил, бог Бегемот.

Бог может ржать и прясть ушами,

Потеть, мочиться на порог,

Чесаться, покрываться вшами,

Мычать и дохнуть может бог.

И, ощущая, как тупею

В глубоком многобожьем сне,

Религию второй ступени

Я ввел в доверенной стране.

Войдя во тьму, я не погиб там,

И состоялось торжество:

Стояло солнце над Египтом,

И были мы детьми его!

А боги в зажиревшей силе

Таскали воду на горбах,

Пахали землю, кладь носили,

Мышей ловили в погребах.

Исходит в мир из губ моих.

Богов в Египте было много,

Я Нефертити. Вам, конечно,

Известна красота моя.

Мисс Человечество, мисс Вечность,

По-видимому, это я.

Но вы не знаете о танце

Змеи, Родившейся в Огне.

Он неизвестен, не остался,

А был он - лучшее во мне.

Усовершенствованье строя,

Желанье пробудить народ

Мне представляются игрою,

Почти не стоящей хлопот.

Меня покачивают ритмы,

И флейта возвышает тон,

Когда усталый и небритый

Домой приходит Эхнатон.

Не существуют злость и тупость,

Интриги, мелкая грызня,

А существует верный Тутмос,

Пытавшийся ваять меня.

Когда серьезные, как дети,

С доверчивостью на лице

Идем в туннель тысячелетий -

Чуть виден свет в другом конце.

Но будет хорошо иль плохо -

Все будут знать, что я была.

И так останутся эпоха,

И муж, и все его дела.

Поэт, других познаменитей,

Напишет, рифмой утомлен:

«Как ни крутите ни вертите,

Жила на свете Нефертити

И жил когда-то фараон...»

Я Эхнатон. В стране до срока

Единобожие вводя,

Я знал, что милая эпоха

Ничуть не пощадит вождя.

Египет било бунтов двадцать.

Жрецы вопили. Выл народ.

Но был не в силах я не рваться

Хоть на две тыщи лет вперед.

Меня не сравнивайте с теми,

Кто был потом и жил как царь;

Я, просветитель и бунтарь,

Хочу пройти в другой системе.

Меня мой раб приказом строгим

Был принужден изобразить

Отвислобрюхим, кривоногим,

Не смея правду исказить!

Все перенапрягая нити,

История берет свое.

Вот вы, наверно, говорите:

О, как прекрасна Нефертити! -

А мне порой не до нее...

Я Кийа, младшая царица,

Далекий, отлетевший стон.

Не понимаю, как жениться

На мне решился Эхнатон.

Я фивская девчонка Кийа,

Забытая в моей стране.

Я появляюсь здесь впервые,

Но все сказанье - обо мне.

Когда-то, перед сбродом нильских

Девчонок, солнцем озарен,

Проплыл, недостижимо-близкий,

На царской лодке фараон.

Ну кто б вообразить пытался,

Когда все уши сожжены

Легендами о страстных танцах

Его таинственной жены?

Кто б и помыслить мог про это

Соперничать с его женой?

Кто знал, что горькая победа

За мной останется, за мной...

Уж я была женой второю.

Остаться ею бы навек!

Но чем-то большим, чем игрою,

Был занят этот человек.

Как тащат баб на сеновал,

Не глядя, заглушая стоны,

Так, нарушая все законы,

Меня мой муж короновал.

Из дел своей падучей выбит,

Он мне одно велел: «Сумей!»

И управляется Египет

Рукою маленькой моей.

Когда с парадов и пожаров

Я возвращаюсь во дворец,

Уж я не женщина по жанру.

Я - фараон, я царь-отец.

В короне я. И муж увенчан.

Мы отдыхаем после дня,

И пляшет лучшая из женщин

И для него, и для меня.

5. Молчание

Жива твоя гробница!

Задеть ее - не сметь!

Предшествовали лица,

Сотни раз

Убита даже смерть.

Вырывали их имена из картушей, с камня сбивали память,

Чтобы и звука страшного - «Атон» - не слыхало эхо,

Опрастывали саркофаги, превращали мумии в падаль

И при тебе, наследник, творили это.

За то, что предшественник твой номенклатуру богов Египта

Разогнал во имя единого солнечного диска,

Мстили ему, мертвому, старательно, всесторонне, гибко,

Говорили, что так повелел твой тонкий мальчишеский дискант.

Все-таки оставалось что-то. Не тень, так отзвук.

И раз убивали смерть, то, значит, вставали живые

И собирали в себя невидимый, прозрачный воздух

Две жены, два мужа - Фараон, Нефертити, Кийа.

И тогда на них набрасывались и опять убивали, сначала.

И вторую эпоху подряд не спали люди.

Писцы, землемеры, чиновники не гасили плошек ночами:

Приснится слово «Атон», и человека не будет.

А ты, в золотом обруче, такой тогдашней короне,

Над страхом, над смертью, над жизнью мелкой и неугомонной

И не снимаешь его, в нем тебя и похоронят,

На нем твое имя - царя-победителя, вечного бога Амона

Но вот придут археологи через пару-тройку тысячелет

Отыщут гробницу, раскопают, заберутся в нее и на-

снимут со лба твой обруч - любопытные, чужие дети

И внутри прочитают настоящее имя, запретное -

Тут-Анх-Атон

Ты куклой был пред ними.

Ни проклят, ни прощен.

Всегда язвило имя

Не чье-нибудь еще.

Середина 1970-х

Гость

Мне нравится ваша планета

И воздух ее голубой.

И многое, в частности это,

Как вы говорите, «любовь».

Вы все объяснили искусно,

И я разобрался вполне.

Мне очень понравилось «грустно»

И «весело» нравится мне.

Я понял «скучать» и упорно

Я стану стремиться сюда.

А ваше «целую» и «помню»

Нам надо ввести у себя.

Ваш «труд» - это правильный метод.

И мудрая выдумка - «смех».

Одно мне не нравится, это -

Что вы называете «смерть».

Гуляю по морю пешком…

Гуляю по морю пешком,

Стучу о море посошком.

Вокруг стихия с трех сторон,

А с берега кричат: “Силён!”

Они завидуют тому,

Что я иду и не тону,

А я зато на берегу

Сидеть, как люди, не могу.

Для того с такою яростью…

Для того с такою яростью

Терзала и рвала,

Вот только-только перед старостью

Едва опомниться дала.

Чтоб никому не позавидовал,

Кого ни назови -

Тюрьмы не знал,

Войны не видывал,

Зато попробовал любви.

До голубой звезды

сгустится синева,

Как я пишу сейчас в своей тетрадке,

И женщина произнесёт слова

Вот эти самые

и вот в таком порядке.

Она войдёт и встанет среди вас,

Ни перед кем ни в чём не виновата.

Я буду далеко в тот поздний час,

В таких краях, откуда нет возврата.

А чуть поздней

Утихнут песни и устанут споры.

Один из вас остаться должен с ней,

Кто тайно и недавно стал ей дорог.

Пока и день, и все его труды

Отхлынули и помнятся так смутно,

Сгустилась ночь до голубой звезды

И за Уралом затерялось утро.

Досматривать кино не очень хочется...

Досматривать кино не очень хочется.

И я не знаю, стану или нет.

Давно понятно, чем все это кончится,

И денег мне не жалко на билет.

А в зале нашем тесном стулья заняты.

Я сам себе шепчу из темноты:

Сидят же люди, знают все что знаешь ты,

А раз они глядят, гляди и ты.

Отсюда ведь не выберешься, кроме как

Других толкая, близких - побольней.

Там про любовь прошло, теперь там хроника -

Немало любопытного и в ней.

Кто победит в Америке на выборах?

В хоккей кому взять кубок суждено?

Смотри кино, какое есть, сиди, дурак,

Второго не покажут все равно.

Начало 1970-х

Если б ты на этом свете...

Тебе лично

Если б ты на этом свете

Был один подвластен смерти,

А другие, то есть мы,

Жить все время оставались,

Тут ни с чем не расставались,

Избежав предвечной тьмы, —

Как бы мы тебя любили!

Что попросишь, раздобыли.

Сострадая и скорбя,

Начиная сразу с детства,

Не могли б мы наглядеться,

Наглядеться на тебя!

Но ведь так и происходит:

Человек один проходит,

Мы, другие, — это род,

Род ведет свою дорогу,

И пока что, слава богу,

Он живет, живет, живет.

Так что в полночи и в полдни

Понимай, и знай, и помни:

Ты у нас любимый гость.

Все тебе — привет и ласка.

Остальное — только маска:

Равнодушье, скука, злость.

Заклинание

Не стань бедой,

Не стань бедой,

Не стань отравленной водой,

Трамвайным поручнем гнилым,

И поездом, который - дым,

Машиною из-за угла,

Занудою из-за стола,

Ночною комнатой пустой,

Чужою, гаснущей звездой,

Не стань бедой.

Я заклинал тебя сто лет.

Но ты была права:

Ведь ничего на свете нет

Слабее, чем слова.

Сильнее, чем слова.

Когда сомкнутся хляби надо мной...

Когда сомкнутся хляби надо мной,

Что станет с Таней, Катькой, Тошкой, Богом?

Не следует заботиться о многом,

Но список открывается женой.

Мы с нею вышли в здешние места,

Где царствует бездомная тревога.

Она мне помогла придумать Бога

И завела собачку и кота.

Когда я прихожу навеселе,

Меня встречают всей семьей: видали?!

Они со мной грызутся и скандалят -

И держат, держат, держат на Земле.

Таня — жена, Катя — собачка, Тошка — рыжий кот. (Прим. Татьяны Сухановой)

Кьеркегор1 и Бог

Кьеркегор говорит: - Бога нет!

Это очень обидело Бога.

Ну, пошло, надоело, привет!

Это как это так - меня нет?

Докажи! Но, пожалуйста, строго.

Кьеркегор говорит: - Посмотрю,

Для начала задачку подкину.

Ты верни-ка мне Ольсен Регину,

Молодую невесту мою.

А вокруг все народы стоят,

Возле Господа и Кьеркегора,

И следят за течением спора,

Затаивши дыханье следят.

Напрягает все силы Господь,

Тьму проблем на ходу разрешает

И без времени падшую плоть

Поднимает со дна, воскрешает.

Рукоплещут насельники кущ,

Нет у свиты небесной вопросов:

Видишь, наш Господин всемогущ!

Значит, Бог он, ты видишь, философ.

Смотрят люди с деревьев и с гор,

С перекрёстка и с крыши вокзала...

Но ещё, - говорит Кьеркегор, -

Нам Регина своё не сказала.

Тут Регина, восстав среди дня,

Потянулась, в томленье ли, в неге ль:

Если вы воскресили меня,

Где же муж мой, где добрый мой Шлегель?

Так-так-так, ты меня обманул, -

Кьеркегор констатирует сухо. -

Ты не Бог. Это всё показуха.

Воскресив, ты её не вернул!

Бог опять поднапрягся в тиши.

Он на лбу собирает морщины

И у женщины той из души

Изымает он облик мужчины.

Где была я, мой друг, до сих пор?

Как жила без тебя - неизвестно.

Кьеркегор, это ты, Кьеркегор? -

Говорит Кьеркегору невеста.

И притихли народы вокруг.

Человечество пот отирает.

Овладел им ужасный испуг:

Неужели мудрец проиграет?

Кьеркегор говорит:

Болтовня.

Это снова не хлеб, а мякина.

Если любит Регина меня -

То какая же это Регина?

И вздохнули народы. В свой срок

Их война или труд призывает.

И печально задумался Бог:

«Да, пожалуй, меня не бывает».

1 Кьеркегор - датский философ XIX века.

Легенда

Когда мы уточним язык

И камень назовём, как надо,

Он сам расскажет, как возник,

В чем цель его и где награда

Когда звезде подыщем мы

Её единственное имя -

Она, с планетами своими,

Шагнет из немоты и тьмы.

Тогда не удивитесь вы,

Что детский лепет у травы,

Застенчив город, тих завод,

А птицы хрипнут от забот.

Приблизится, что вдалеке.

Слабейшее - восторжествует.

Молчания не существует

На настоящем языке.

Напутствие

А когда овладеет

прямая тобой досада

И потщишься ты

ныне исправить земное зло,

Трёх святых,

Михаила, Василия, Александра, *

принимайся за ремесло.

Сам насмешничал ты над ними,

забудь про это,

Всё простили они, блаженные, -

ты не враг:

Плоский век париков, камзолов и силуэтов

Не давал тебе заглянуть

в их горестный зрак.

И что слово у них не всегда -

ты забудь - звучало,

Что кривой сползала строка,

не сладили с ней,

А зато у них там виднее

твоё начало,

А когда виднее начало,

то суть ясней.

А работа твоя всё та же -

и вдох, и выдох,

Поднимай, не должен сей втуне

валяться крест.

И уж коли Господь, которого нет,

не выдаст,

То и чудище,

обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй -

не съест.

—————-

* Михаил Ломоносов (1711-1765),

Василий Тредиаковский (1703-1769),

Александр Сумароков (1717-1777)

О дальнейшем течении лет ...

Вадиму Черняку

О дальнейшем течении лет,

О почти различимом грядущем

По любови гадает поэт,

Как старуха по картам и гуще -

Всем доступен обыденный факт,

Пред которым стоим, как разини:

Если что-то у Блока не так,

Значит, что-то не так у России.

И не ради пустой суеты,

А на всякий решительный случай

Я спрошу тебя утром: как ты?

Все в порядке? Не хуже? Не лучше?

Остановиться, оглянуться…

Леониду Жуховицкому

Остановиться, оглянуться

Внезапно, вдруг, на вираже,

На том случайном этаже,

Где вам доводится проснуться.

Ботинком по снегу скребя,

Остановиться, оглянуться,

Увидеть день, дома, себя

И тихо-тихо улыбнуться...

Ведь уходя, чтоб не вернуться,

Не я ль хотел переиграть,

Остановиться, оглянуться

И никогда не умирать!

Согласен в даль, согласен в степь,

Скользнуть, исчезнуть, не проснуться -

Но дай хоть раз ещё успеть

Остановиться, оглянуться.

Первый закон Мальбека

Ни на кого нельзя смотреть снаружи —

Единственный закон земли Мальбек.

Базар, толпа, случайный человек —

Ни ты ему, ни он тебе не нужен.

На тамошних калек и не калек

Поднять глаза — нет оскорбленья хуже.

Ты кто, чтобы оценивать людей

И подвергаться их оценке темной?

Согни свой взгляд, ленивый и нескромный,

Подсмотренным не хвастай, а владей.

Есть где нам разойтись меж площадей,

На местности пустынной и огромной.

Горбатый только третий год горбат,

Красавица сегодня лишь красива,

Они идут, вперед или назад,

Их останавливать — несправедливо.

Один индюк чужому взгляду рад,

Да он и без тебя живет счастливо.

И оборванец — кандидат в цари,

И мудреца не украшает старость.

Вот если ты готов, что б с ним ни сталось,

Приблизиться к нему, понять хоть малость,

Каким себя он видит изнутри, —

Тогда обид не нанесешь. Смотри.

Песенка Менелая

Закончилась Троянская война,

Вернулась в дом усталая жена.

Ей больше, может, нравился Парис -

Но победили греки, покорись.

Ахилл, Аякс, и Гектор, и Приам

По Елисейским разбрелись полям,

Сгорела Троя, ужас затая.

И обеднела Греция моя.

В моей квадратной комнате живёт,

Обед готовит, стелет, ест и пьёт

Семи царей неслыханный каприз,

На десять лет состарившийся приз.

Я в каждый из имеющихся дней

Обязан быть счастливей всех мужей.

Ведь если ты обычная жена -

Зачем была Троянская война?

Начало 1970-х

Песенка на прощанье

Здесь жить, конечно, можно.

Здесь можно всё исправить.

Все наши прегрешенья

Назвать до одного.

Но вот настанет время

Нас в прошлое отправить -

А там нельзя поправить,

К несчастью, ничего.

Она сбежит за нами,

Придурочная слава.

Уж так распорядились

Своею мы судьбой.

Один начальник слева,

Один начальник справа,

А строго посредине

Шагаем мы с тобой.

Для нас готова вечность

За мелкими морями,

И мы рядами входим

В свой бесконечный час.

Непойманные воры

Научат нас морали,

И крысы тыловые

В строю удержат нас.

Песенка о собаке

Когда у вас нет собаки,

Её не отравит сосед,

И с другом не будет драки,

Когда у вас друга нет.

А ударник гремит басами,

А трубач выжимает медь -

Думайте сами, решайте сами,

Иметь или не иметь.

Когда у вас нету дома,

Пожары вам не страшны,

И жена не уйдёт к другому,

Когда у вас нет жены.

Когда у вас нету тёти,

Вам тёти не потерять.

И раз уж вы не живёте,

То можно не умирать.

А ударник гремит басами,

А трубач выжимает медь -

Думайте сами, решайте сами,

Иметь или не иметь.

Начало 1970-х

Почти нигде меня и не осталось…

Почти нигде меня и не осталось -

Там кончился, там выбыл, там забыт, -

Весь город одолел мою усталость,

И только эта комната болит.

Диван и стол ещё устали очень,

Двум полкам с книжками невмоготу.

Спокойной ночи всем, спокойной ночи.

Где этот шнур? Включаем темноту.

1975 или 1976

Поэты...

На свете есть одни поэты.

На свете есть одни поэты.

Кого-кого за сорок лет

Ни повидав, дарю советом:

Готовьте лучше сани летом!

Рожденный вырастет поэтом.

Других путей на свете нет.

Ну вот прозаик, выйдя в свет,

Стоит без рифм, полураздетый,

Строки дыханьем не согретый, -

Какой он жалостный поэт!

По Бессарабии кочуют,

В шатрах изодранных ночуют

Творцов сплошные племена.

А персонажей нет в природе -

Не зря ж даются их породе

Придуманные имена.

А если вдруг нужны тупицы,

Бездельники и винопийцы,

Завистники и виршеписцы,

Ночных девиц лихая рать,

Своих предатели обетов,

Чужих издатели секретов -

Все надо брать среди поэтов,

Их больше неоткуда брать.

Постылый маленький чиновник,

Всех ваших сложностей виновник,

Следит, препоны создает

Затем, что лирика нагая,

Смирясь и изнемогая,

Отверстых уст не достигая,

В немой душе его гниет.

Лишь смутно ведают народы,

Что ужас миры, стыд природы,

Упрек богам, Земли злодей,

Тиран, гнетущий треть планеты,

Однажды не прошел в поэты,

С того и мучает людей.

Ты видишь, слушатели в зале.

Спроси любого, все б сказали:

«На сцене длинная скамья...

Тот, что там плачет и смеется,

Пускай уж, ладно, остается,

Но рядом с ним хочу и я!»

И ели только в самом деле,

Друг другу мы не надоели,

Давайте поровну поделим

Весь этот глупый наш успех.

Мы все уйдем, молва не лжива.

Ну, а пока - мы с вами живы,

Ну, а пока мы с вами живы,

Стиха должно хватить на всех.

Предсказание

Они владеют таинством двери,

Колдовством пищи, искусством игры.

Но мы все равно не особенно верим,

Когда они с нами нежны и добры.

Он счастлив, когда он приходит вечером

И видит, что меня не украл никто.

И прижимает меня, и шепчет,

Когда я спрыгну к нему на пальто.

Но если я соскочу с подоконника,

И убегу, и меня убьют,

Он себе подберет другого котенка,

Чтобы опять создавал уют.

Пророк

Он жил без хлеба и пощады.

Но, в наше заходя село,

Встречал он, как само тепло,

Улыбки добрые и взгляды,

И много легче время шло,

А мы и вправду были рады -

Но вот зеркальное стекло:

А мы и вправду были рады,

И много легче время шло,

Улыбки добрые и взгляды

Встречал он, как само тепло,

Но в наше заходя село,

Он жил без хлеба и пощады

Сен-Симон

С утра мороз не крут,

Земля белым-бела.

Вставайте, граф, вас ждут

Великие дела!

Анри де Сен-Симон

С утра побрит, одет

От белых панталон

До кружевных манжет.

Анри де Сен-Симон

Уже подсел к делам.

Да будет мир спасён

К 17 часам.

Проект почти готов:

Отныне и навек

Отнюдь не будет вдов,

Голодных и калек.

На солнце и в тени

Снежок - не описать.

Как раз в такие дни

Приятно мир спасать.

И, поглядев на снег,

Всё пишет, пишет он...

Великий человек

Анри де Сен-Симон.

Мы знаем наперёд,

Что крив его маршрут,

До срока он умрёт

За несколько минут.

И будет снег лежать,

И будет даль бела,

И долго будут ждать

Великие дела.

Стихи на магию похожи…

Стихи на магию похожи.

Ну чем ты только занят, друг?

Сейчас в строку слова уложишь -

И всё изменится вокруг?

И любопытно: нет поэта -

Ни мудрого, ни дурака, -

Чтоб он не верил: будет это!

Хотя и не было пока.

Стихи со сносками

Но сознАюсь, что применила

Симпатические чернила...

Я зеркальным письмом пишу.

А. Ахматова

Город серый, прозрачный, синий.

Конской бронзой надышанный иней.

Легендарные всё места.

Марсианская сухость зданий.

От предательства до преданий

Расстояние в полмоста.

(Ладно, я гляжу исподлобья

На надтреснутое надгробье,

К небу взлезшее по трубе, -

Воротясь в палату с парада,

Здесь поёживался император -

Тоже было не по себе.)

И, панорамируя вправо, 1

Нарочито, но величаво

Через это река течёт.

Расправляет плечи расправа, 2

Неотрывна от срама слава, 3

Высоки позор и почёт. 4

Здесь стреляли. 5 А там вон били. 6

Здесь упрятали и забыли, 7

Втихомолку потом гордясь.

Не обида тут, не мученье -

Для меня это смысл, значенье,

Отстояний простая связь.

Так вот этим городом, годом,

Открывающимся проходом

(Грибоедов, Спас на Крови),

Бледной ночью на лицах башен

И семейным преданием нашим 8

Заклинаю тебя - живи...

——————

1 Вид на Неву из окна Эрмитажа.

2 Арка Генерального штаба.

3 Ну хоть Суворов и Орлов в памятнике Екатерине.

4 Александрийский столп.

5 Сенатская площадь.

6 Сенная. (Н. А. Некрасов:

“Вчерашний день часу в шестом / зашёл я на Сенную. /

Там били женщину кнутом, / крестьянку молодую”.)

7 Петропавловская крепость.

8 Не стану объяснять.

Строчки помогают нам не часто...

Александру Межирову

Строчки помогают нам не часто.

Так они ослабить не вольны

Грубые житейские несчастья:

Голод, смерть отца, уход жены.

Если нам такого слишком много,

Строчкам не поделать ничего.

Тут уже искусство не подмога.

Даже и совсем не до него.

Слово не удар, не страх, не похоть.

Слово — это буквы или шум.

В предложенье: «Я пишу, что плохо»,

Главное не «плохо», а «пишу».

Если над обрывом я рисую

Пропасть, подступившую, как весть,

Это значит, там, где я рискую,

Место для мольберта все же есть.

Время есть. Годится настроенье.

Холст и краски. Тишина в семье.

Потому-то каждое творенье

Есть хвала порядку на Земле.

У края земли...

У края земли,

За последним селом

Крыло подстели

И укройся крылом.

По нижней природе

Из речек и трав

Пускай он приходит -

Он будет не прав.

К молчанью ль, к ответу

Он вскинет ладонь,

Присядет и ветку

Подбросит в огонь.

На срезе дождя

Обозначен предел.

И ветер, дойдя,

В двух шагах отвердел.

В кругу темноты,

Друг о друге скорбя,

Вернувшийся ты

И пославший тебя.

Хайфа. Лагерь для переселенцев

О чем ты там, польская, плачешь еврейка,

В приюте, под пальмой, где стол и скамейка,

Дареный букварь и очки, и оправа,

И буквы, в тетрадку входящие справа?

Студентик, учитель, пан будущий ребе

Так громко толкует о хляби и хлебе,

О том, как скиталась ты в странах нежарких

Две тысячи трудных и семьдесят жалких.

Что мавры, знаете, фигня.

А простолюдины Испании?

Наполеона лихо сплавили.

Но только он пропал вдали,

Под благодарные моления

Спустились с гор и в умилении

Себя Бурбонам поднесли.

И вот сидят они в Испании.

Им без холуйства, как без памяти,

И неуютно без оков,

И раздражает независимость,

И дохлый их генералиссимус -

На стеклах всех грузовиков.

Чистопрудный вальс

Все вокруг развернет.

И отпрянет от стекол примет нищета —

Этот снег, этот лед,

Промелькнут апельсины

в усталой руке,

А на том вираже

Тонкий девочкин шарф

на наклонном катке,

Улетевший уже.

Вся картинка, что названа этой зимой,

Так ясна, так резка —

И присевший щенок,

и мгновенной семьей

Мне без тебя не вынести, конечно.

Как эти две звезды соединить -

Пятиконечную с шестиконечной?

Две боли. Два призванья. Жизнь идёт,

И это всё становится неважно.

Жиды и коммунисты, шаг вперёд!

Я выхожу. В меня стреляйте дважды.

Я королем был довольно славным...

Я королем был довольно славным,

Мне подходила моя земля.

Но население, как ни странно,

Предпочитало - без короля.

Мне фонари, будто многоточье,

Кричали что-то наперерыв.

Вот и ушел я однажды ночью,

Дверь за собою не притворив.

Служа в газете для пропитанья,

Я потихоньку вжимаюсь в рол,

И забывается эта тайна -

То, что когда-то я был король.

Быть журналистом совсем не скучно,

Свободы много в такой судьбе.

Но по ночам ты лежишь беззвучно

И улыбаешься сам себе.

На снимке в центре стоит Александр Аронов. Справа сидит писатель Л.Жуховицкий.
Каминный зал. ЦДРИ.

Александр Яковлевич Аронов, 1934-2001

Я не помню, как родилась мысль пригласить на встречу с читателями малоизвестного поэта Александра Аронова. Вечер вёл его друг писатель Леонид Жуховицкий - автор книги, появившейся в середине 70-х годов прошлого века. Книга сразу привлекла внимание читателей. Её названием была строка стихотворения Александра Аронова «Остановиться, оглянуться».
Про поэта Александра Аронова всерьез не писали критики, его имя ни разу не фигурировало ни в каких long-short-листах ни одной премии, его авторские вечера не проходили ни в Политехе, ни в ЦДЛ. Хотя начинал он вместе с Беллой Ахмадулиной и Андреем Вознесенским. Он сам написал:

Отсвет имени на строчке
В сотни раз прекрасней слова.
Я ничем вам не помог, мои слова.
Чтобы вам не сгинуть снова,
Не пропасть поодиночке,
Друг за друга вы держитесь,
как трава.

Поэт читал стихи и забавные и серьёзные. Доверительно рассказывал о себе. Впечатление от встречи было памятным, хотя главные его стихи ещё не были написаны. Только теперь, читая всё написанное им, я могу оценить глубину и значительность поэта.

Родился 30.8.1934, умер 19.10.2001, - русский советский поэт, журналист; москвич.

В 1956 году окончил Московский городской педагогический институт им. В. П. Потёмкина, а затем аспирантуру Института художественного воспитания при Академии Педагогических Наук РСФСР. Работал школьным учителем в Подмосковье и в Москве, занимался математической лингвистикой в ЦЭМИ АН СССР.

А первая его должность называлась очень смешно: "запасной учитель Московской области".

Более 30 лет был обозревателем газеты «Московский комсомолец», вёл постоянную колонку и печатался в различных рубриках газеты.

Печатал свои стихи в газете «Московский комсомолец», а также журналах «Огонёк» (№ 32 1988 г.) и «Знамя» (№ 3, 1997 г.).

Наиболее известен своими стихотворениями «Остановиться, оглянуться» (название стало расхожей фразой, многократно использованной в качестве, например, заголовков газетных и журнальных статей) и «Если у вас нету тёти» (положено на музыку Микаэлом Таривердиевым и стало популярным как и песня в фильме «Ирония судьбы, или С лёгким паром!»). Определённую скандальную известность получило также стихотворение «Гетто. 1943 год» («Когда горело гетто»), посвященное сложным взаимоотношениям русского, польского и еврейского народов по итогам Второй мировой войны.

Известный журналист Александр Минкин в своей статье «Три пророка» поставил стихотворение Аронова «Пророк» в один ряд с одноименными произведениями Пушкина и Лермонтова.

Событиями жизнь поэта небогата. Стихами и друзьями богата.

Предлагаю прочесть стихи Александра Аронова.

Закон.
Долг.
Власть.
Ты куклой был пред ними.
Ты жил.
Ушел.
Ни проклят, ни прощен.
Твой лоб
Во тьме
Всегда язвило имя
Твое,
Твое,
Не чье-нибудь еще.
________________________________________
А это стихотворение, пожалуйста, прочтите очень медленно.

Он жил без хлеба и пощады.
Но, в наше заходя село,
Встречал он, как само тепло,
Улыбки добрые и взгляды,
И много легче время шло,
А мы и вправду были рады –

Но вот зеркальное стекло:
А мы и вправду были рады,
И много легче время шло,
Улыбки добрые и взгляды
Встречал он, как само тепло,
Но в наше заходя село,
Он жил без хлеба и пощады

Прочтите вслух, и вы увидите, как стихи - не меняя ни одной буквы! - повернутся вокруг "зеркальной строчки", и смысл слов - тех же самых! - изменится на противоположный. Это волшебство. Он мог бы погнаться за славой в Лужники, в Политехнический - туда, где в те годы стихи собирали больше народу, чем сегодня знаменитые рок-, поп- и прочие группы.

ГЕТТО. 1943 ГОД.

Когда горело гетто,
Варшава изумлялась
Четыре дня подряд.
И было столько треска,
И было столько света,
И люди говорили:
- Клопы горят.

А через четверть века
Два мудрых человека
Сидели за бутылкой
Хорошего вина,
И говорил мне Януш,
Мыслитель и коллега:
- У русских перед Польшей
Есть своя вина.

Зачем вы в 45-м
Стояли перед Вислой?
Варшава погибает!
Кто даст ей жить?
А я ему: - Сначала
Силенок было мало,
И выходило, с помощью
Нельзя спешить.

Варшавское восстание
Подавлено и смято,
Варшавское восстание
Потоплено в крови.
Пусть лучше я погибну,
Чем дам погибнуть брату, -
С отличной дрожью в голосе
Сказал мой визави.

А я ему на это:
- Когда горело гетто,
Когда горело гетто
Четыре дня подряд,
И было столько треска,
И было столько света,
И все вы говорили:
"Клопы горят".
1991

ХАЙФА. ЛАГЕРЬ ДЛЯ ПЕРЕСЕЛННЦЕВ.

О чем ты там, польская, плачешь еврейка,
В приюте, под пальмой, где стол и скамейка,
Дареный букварь и очки, и оправа,
И буквы, в тетрадку входящие справа?

Студентик, учитель, пан будущий ребе
Так громко толкует о хляби и хлебе,
О том, как скиталась ты в странах нежарких
Две тысячи трудных и семьдесят жалких.

Прошло две войны. Унесло два семейства.
Каникулы. Кончились оба семестра.
Ты выучишь иврит и столько увидишь,
Забудешь и польский, и нищий свой идиш,

И ешь ты, и пьешь, и ни гроша не платишь,
Читаешь и пишешь – и что же ты плачешь?
По мебели, на шести метрах в избытке,
По старой соседке, антисемитке.

ПЕРВЫЙ ЗАКОН МАЛЬБЕКА.

Ни на кого нельзя смотреть снаружи -
Единственный закон земли Мальбек.
Базар, толпа, случайный человек -
Ни ты ему, ни он тебе не нужен.
На тамошних калек и не калек
Поднять глаза - нет оскорбленья хуже.

Ты кто, чтобы оценивать людей
И подвергаться их оценке темной?
Согни свой взгляд, ленивый и нескромный,
Подсмотренным не хвастай, а владей.
Есть где нам разойтись меж площадей,
На местности пустынной и огромной.

Горбатый только третий год горбат,
Красавица сегодня лишь красива,
Они идут, вперед или назад,
Их останавливать - несправедливо.
Один индюк чужому взгляду рад,
Да он и без тебя живет счастливо.

И оборванец - кандидат в цари,
И мудреца не украшает старость.
Вот если ты готов, что б с ним ни сталось,
Приблизиться к нему, понять хоть малость,
Каким себя он видит изнутри, -
Тогда обид не нанесешь. Смотри.

19 октября, в день лицеистов, года 2001 не стало САШИ АРОНОВА.
В день смерти мы прочли скорбные слова прощания с Александром Яковлевичем Ароновым.

Письмо написали Белла Ахмадулина, Евгений Рейн, Вадим Черняк, Сергей Ниточкин, Игорь Губерман, Александр Еременко, Александр Минкин, Сергей Аман, Геннадий Айги, Иван Жданов, Леонид Жуховицкий, Татьяна Бек, Сергей Мнацаканян, Олег Хлебников, Андрей Чернов, Андрей Яхонтов.

Назвали они своё письмо «СТАЛО ОГЛУШИТЕЛЬНО ТИХО».

«Умер поэт Александр Аронов.
Таланта Бог дал ему много, а славы судьба дала ему мало. Он чувствовал свою силу настолько, что решился - после Пушкина, Лермонтова - написать третьего "Пророка"; прямое продолжение двух первых. ..

Умер Саша Аронов - наш друг, веселый, добрый, радостный и отзывчивый человек, а самое главное - большой русский поэт. Увы, об этом не всегда вспоминали, но всегда помнили.

Присутствие поэзии Александра Аронова в нашей жизни ощущалось в течение десятилетий. Ощущалось тогда, когда повторяли его строку "Остановиться, оглянуться", даже не зная имени автора, когда пели его песню "Если у вас нету тети, ее вам не потерять..." Он никогда не терял своего прекрасного мироощущения. Он талантливо жил в этом мире. Правда, иногда в нем возникало и чувство печали, присущее большим дарованиям, но и тогда он отшучивался в стихах. Это он про себя? :

Он не то что решительней тигра,
И, пожалуй, внушительней слон.
Но зато оглушительно тихо
В тех местах, где отсутствует он.

Сегодня стало оглушительно тихо. Саши нет с нами. Но остались его прекрасные, умные и выразительные стихи. Мы скорбим».

«Умер Саша Аронов. Я узнал об этом случайно, в субботу. Я виноват, что не был у него в его последний день.
Когда мне было семнадцать лет, я, мальчик из окраинного района Москвы Очакова, сказал: «Что мне делать? Меня не приняли на факультет журналистики». Аронов сказал: «Иди к нам, в «Московский комсомолец».

Это была газета молодежной интеллигенции. Я видел в коридорах Анатолия Гладилина, Николая Глазкова, Бориса Слуцкого. Я очень виноват перед Сашей, что не смог ему помочь.

Только во все наши времена нашей юности я читал его стихи:

Остановиться, оглянуться,
Внезапно вдруг на вираже,
На том случайном этаже,
Где нам доводится проснуться,
Ботинком по снегу скребя,
Остановиться, оглянуться,
Увидеть день, дома, себя,
И тихо-тихо улыбнуться.
Ведь уходя, чтоб не вернуться,
Не я ль хотел переиграть:
Остановиться, оглянуться,
И никогда не умирать...

Саша! Прости, что ты умер.
Юрий ЩЕКОЧИХИН, ученик Александра Аронова

Библиография:

«Островок безопасности» М.,»Сов. Писатель»1987. (предисловие С.Чупринина)

«Первая жизнь». М., “Правда”, 1989.

«Тексты» М., "Книжная палата", 1989 (предисловие С.Чупринина);.

Все стихи Александра Аронова:

А мне бы почта полевая...
Досматривать кино не очень хочется...
Если б ты на этом свете... - Тебе лично
Если у вас нету тети (Музыка М.Таривердиева)
Когда горело гетто... - Гетто. 1943 год
Когда мы уточним язык... - Легенда
Когда сомкнутся хляби надо мной...
Мне нравится ваша планета... - Гость
На свете есть одни поэты... - Поэты
Ни на кого нельзя смотреть снаружи... - Первый закон Мальбека
О чем ты там, польская, плачешь еврейка... - Хайфа. Лагерь для переселенцев
Он жил без хлеба и пощады... - Пророк
Они владеют таинством двери... - Ох, люди, люди...
Остановиться, оглянуться...
Посредине дня...
Развернется трамвай или, можно считать... - Чистопрудный вальс
Строчки помогают нам не часто... - А. Межирову
У края земли... - Колыбельная
Черт подери их там, в Испании! Нежелание быть испанцем.
Я королём был довольно славным.

Примечания
А. Я. Аронов в «Журнальном зале»
Александр Минкин «Три пророка» Вот эту заметку я бы перепечатала. Но правила сайта запрещают. Дорогие читатели, по этой ссылке Вы можете прочесть великолепную, совсем небольшую заметку Александра Минкина «Три пророка». Статья раскрывает скрытые смыслы трех стихов о пророке великих поэтов Пушкина, Лермонтова и Аронова. Спасибо за внимание.

Рецензии

Стихи у Александра Аронова прекрасные. И душевной щедрости его на всех сполна хватило. Вчера я общался по телефону с Олегом Григорьевичем Чухонцевым: он познакомился с Александром Ароновым ещё в 1957 году. Есть и в моей творческой биографии примечательный факт: своей первой публикацией в "МК" стихотворения "Во всём живёт твоя душа" в 1976 году я обязан именно Александру Яковлевичу Аронову. 16 октября в 18.30 в Москве, в ЦДЛ, пройдёт вечер памяти Александра Аронова. Почтить его память придут его друзья...
P.S. А это моё стихотворение, посвящённое ему:http://www.stihi.ru/2013/11/22/3680

Спасибо,НИКОЛАЙ! Я перепечатала на свою страницу Ваше стихоторение:
Застало оно меня сонного...
Кружков Николай Николаевич
***

Памяти Александра Аронова

Застало оно меня, сонного,
И я не поверил всерьёз:
Письмо мне от Саши Аронова
С оказией кто-то привёз.

Писал он, что многое здорово,
Потом рассуждал не спеша,
Что сразу не плавится олово,
Где мечется в муках душа.

Что выстрадать слово приходится,
Строфе обеспечить овал,
И мне, молодому, как водится,
Простые советы давал.

Карета, мол, белая катится*
У вас на какой-то закат,
Какое-то белое платьице
Невеста взяла напрокат.

Всё верно. Но вы, тем не менее,
Покрепче держите штурвал,
А ваше я стихотворение
Сегодня опубликовал**.

Душа наша молится, кается,
Простите. Пишу впопыхах...

Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.