Счастье и смысл жизни как этические категории. Универсальные понятия и категории этики
Проблема смысла жизни одна из важнейших этических и моральных проблем. Проблема смысла жизни была рассмотрена во многих философских, этических и психологических учениях. Этические направления раскрывают смысл жизни исходя из сложившихся представлений. Гедонизм - наслаждений. Утилитаризм - личной выгоде и пользе. Третий вариант - человек желает быть счастливым - эвдемонизм. Натурализм предлагает искать смысл жизни в самой жизни. Религиозная концепция рассматривает смысл жизни в соответствии с божественными заповедями и ценностями.
Краткий анализ этических учений позволяет сделать вывод, что смысл жизни связан с идеалами и целями человеческого существования. Цели определяются интересами и потребностями человека. Достижение цели требует активной деятельности, мобилизации сил и воли, сознательного отношения к выбору средств ее достижения. Это является одной стороной решения проблемы.
Вторая сторона решения проблемы смысла жизни гласит, что нельзя смысл жизни отождествлять ни с одной конкретной целью. Ведь достигнув цели, мы всякий раз бы теряли смысложизненные ориентиры. Следовательно, нужно еще что-то для определения смысла жизни.
Очевидно, что надо не столько получить информацию о смысле жизни, сколько пережить смысл, почувствовать, что это именно то, чего всегда жаждал. Значит, суть бытия надо постигать не умозрительно, а реально живя, т.е. практически. Знание это нигде не лежит, нигде не записано, чтобы можно было найти смысл жизни. Смысл жизни надо пережить, т.е. создать своей жизнью, добиться его. И на деле утвердить свой способ жизни как имеющий смысл. В этом и состоит главный смысл человеческого бытия: это путь создания смысла, осмысливание того, что без нашего усилия осталось бы бессмыслицей.
Смысл жизни человека задает система высших ценностей, куда относят: трансцендентные, социально-культурные, ценности личной жизни человека.
Обретая смысл жизни человек, получает положительное эмоциональное состояние, которое сопровождается:
- - целеустремленностью;
- - сознанием своей значимости в отношениях с другими людьми;
- - интересом к другим людям, чувством единения с ними;
- - принятием существующего миропорядка, признанием его как блага;
- - осознанием своего места в мире, своего призвания.
Одной из важнейших категорий этики является категория счастья. Теоретики морали с различных позиций пытались определить счастье, и именно в этике сформировалось направление эвдемония, представление о единстве счастья и правильного отношения к жизни. Представители эвдемонистического направления этики утверждали, что счастье есть высшее благо, и предлагали условия счастья: добродетель, руководящая роль разума в деятельности человека, приоритет духовного фактора, умеренность.
- - оценочный;
- - мотивирующий;
- - императивный.
Каково же их взаимоотношение в категории счастья?
Любая нравственная ценность выражает отношение субъекта к объекту, т.е. оценку субъекта объектом. Применительно к категории счастья следует отметить, что субъект в данном случае выступает в своей личностной модальности, а объектом оценки является жизнь этой личности. Счастье выражает положительную и интегрирующую оценку жизни, в роли оценки оно вторично по отношению к жизнедеятельности, отражает ее.
Счастье можно рассматривать и как своеобразный мотив деятельности. В качестве мотива счастье существует как само собой разумеющееся, в той или иной степени определяющее жизненную стратегию.
Что касается императивной характеристики счастья, то она весьма условна. Стремление к счастью - естественное желание, определяемое природой человека; внешнее повеление здесь, по существу, отсутствует, детерминация представлена как самодетерминация.
Счастье является эмоциональным переживанием, основано на положительной оценке человеком своей жизни и включает в себя различные эмоциональные состояния, в том числе и негативные, например переживание, страдание и т.д. Негативное состояние может быть:
- -конструктивным (обогащающим эмоциональные переживания счастья);
- -деструктивным (разрушающим ценностную систему человека, снижающими оценку жизни).
Счастье связано с возможностью самореализации личности в различных сферах ее бытия, поэтому спектр условий счастливой жизни широк. Преодоление себя, своей негативной природы - способ самореализации личности. Этическая традиция выделяла в качестве условий счастья наиболее существенные его основания, носящих: сущностный, вечный, индивидуальный характер.
Смысл - это объективная наполненность, содержательный критерий жизни; осмысленность - это субъективное отношение к жизни, осознание ее смысла. Жизнь индивида может иметь смысл, независимо от ее осмысления.
Смысл жизни - это личностная характеристика отношения к жизни, включающая в себя как непосредственное бытие индивида, так и его деятельное включение в социальную жизнь, соотнесенное с системой ценностей и детерминированное внутренней личностной мотивацией поступка.
Смысл жизни может пониматься: с рациональных позиций; с позиций иррациональных религиозных традиций; как сугубо нравственная проблема (И. Кант); проблема реализации содержания некоего мирового духа, абсолютной идеи (Гегель); как психологическое состояние индивида и как деятельное осуществление себя личностью; миром жизненных смыслов могут быть глубины человеческого Я, в том числе и бессознательного (К. Юнг); смысл жизни могут искать в монологах с самим собой (С. Кьеркегор). Смысл жизни неотделим от понимания жизни как ее личностной характеристики.
Один из коренных вопросов, с которыми сталкивается личность в стремлении осознать свое Я - это вопрос о смысле жизни, «зачем я живу». Можно видеть смысл жизни в том, чтобы просто жить - есть, спать, работать, растить детей, радоваться всему, что приносит удовольствие и стремиться избегать неприятностей. В рассмотрении смысла бытия мы столкнемся с разнообразными подходами. Тогда получается, что смысл жизни сводится к решению текущих жизненных задач. Но бесконечная погоня за удовольствиями и благами угнетает личность, лишает его свободы. Так, подлинное Я подавляется и заменяется «маской». Поэтому тот, кто поглощен суетой жизни, утрачивает индивидуальное своеобразие личности. Жизнь перестает быть для него самоценностью - человек хочет подчинить ее движению к намеченной цели. Ради своей цели человек может даже пожертвовать жизнью, если он готов скорее не жить, чем жить без смысла. Смысл жизни оказывается для человека стержнем, на котором держится Я и без которого он не может существовать. Всю трудность смысла жизни человек начинает осознавать тогда, когда
задумывается о смерти. Чтобы найти смысл жизни, человек должен быть личностью, способной найти смысл жизни. Личность, умеющая наполнить свою жизнь смыслом - это личность, несущая любовь к людям в своем сердце. Такая личность находит смысл жизни в деятельности, которая доставляет радость и ей самой, и другим. Смысл жизни не преподносится нам готовым, ему нельзя научиться. Этическая теория дает нам лишь ориентацию. Человеку, предстоит не узнать смысл жизни, а обрести его в опыте своего бытия, выстрадать в процессе самоутверждения и сложных нравственных исканий. Обретение подлинного, а не ложного смысла - чрезвычайно сложный процесс, предполагающий заблуждения и ошибки, искаженное или неполное воплощение замыслов, несовпадение смысла жизни в общечеловеческом аспекте с индивидуальной его интерпретацией. Сложность проблемы состоит в том, что знать что -то о смысле жизни, определить его для себя и прожить свою жизнь со смыслом - далеко не одно и то же.
Религия о жизни и смерти.
Это вопрос является одним из главных в любой из существующих религий. Именно религия помогает преодолеть страх смерти, обещая бессмертие на том свете. Но надо прожить жизнь так, как того требует воля Божья, чтобы заслужить блаженство. Таким образом, жизнь приобретает смысл, предопределенный Богом. Безбожие это источник безнравственности. А вера в Бога - нравственная опора для постижения смысла жизни. Удерживая верующих от греха и наставляя их на «праведный путь», связывая смысл жизни со стремлением к добру и борьбой против зла. Высший смысл жизни выносится за рамки: жизнь оказывается лишь средством для достижения потусторонней по отношению к ней цели, лишь временным этапом на пути к загробному миру.
Материалистическое понимание смысла жизни.
Не страшится признать трагизм смерти, он не утешает нас никакими надеждами на спасение души в потустороннем мире. Уход человека из жизни невосполнимая утрата. Нельзя устранить трагизм смерти, смириться с нею. Переживания, связанные со смертью - столь же необходимый элемент нашей жизни, как и многое другое. Но мы не должны доводить себя до отрицания ценностей жизни. Каждый должен самостоятельно искать смысл своей жизни и никому другому его поручить нельзя. Смысл нельзя дать, его нужно найти. Таким образом, к определению смысла жизни существуют различные подходы.
Гедонизм, жить значит наслаждаться; эвдемонизм, жизнь - стремление к счастью как подлинному назначению человека; аскетизм, жизнь - это отречение от мира, умерщвление плоти ради искупления грехов; этика долга, жизнь - это самопожертвование; альтруизм, служение идеалу; утилитаризм, жить значит извлекать пользу; прагматизм, цель жизни оправдывает любые средства ее достижения.
Смысл жизни:
Индивидуален; субъективен. Он создается человеком благодаря его собственным усилиям. Жизнь должна иметь смысл в себе, а не за своими пределами. Индивидуальная жизнь получает смысл как частица совместной общей жизни людей.
Человек живущий только для себя, теряет смысл жизни потому, что отрывает свою индивидуальную жизнь от общей жизни. Для него смерть представляется жестоким и бессмысленным концом всего, так как все, чем он живет и что делает служит не только его собственному благополучию, но и благополучию других людей, смерть неспособна уничтожить смысл его жизни. Этот смысл воплощается в том, что он сделал для сохранения и улучшения общей жизни людей.
Чтобы найти смысл жизни, человек должен быть личностью, способной найти смысл жизни. Личность, умеющая наполнить свою жизнь смыслом, - это личность, несущая любовь к людям в своем сердце. Такая личность находит смысл жизни в деятельности, которая доставляет радость и ей самой, и другим.
Иными словами, смысл жизни человека - в самореализации личности, в потребности человека творить, отдавать, делиться с другими, жертвовать собой ради других. Конечность человеческого бытия - естественный закон природы. Боязнь смерти приближает смерть. Эпикур призывал не бояться смерти: если человек живет, то смерти нет, если смерть наступила, то его уже нет. А Спиноза советовал лучше думать о жизни, чем о смерти.
Счастье как этическая категория
С категорией «смысл жизни» тесно связано понятие «счастье». Если смысл жизни - это как бы объективная оценка значимости существования человека, то счастье - это сопровождающееся чувством глубокой моральной удовлетворенности личностное переживание полноты своего бытия, результатов своей жизнедеятельности. Вопрос об этической категории «счастье» принадлежит к коренным вопросам человеческого существования. Ибо каждый стремится стать счастливым и, естественно, данная проблема исследуется давно. Она составляет одну из самых постоянных и, в то же время, динамичных установок морального сознания. И попытки решить данный вопрос сопровождают всю историю человечества. В этической науке проблема счастья всегда занимала очень большое место. Исследованию этой проблемы уделяли много внимания мыслители прошлого и современности. Трактатов о счастье, действительно, много. В истории философии можно выделить пять основных концепций понимания счастья:
счастье как наслаждение, сильная положительная эмоция (гедонизм);
счастье как преобладание положительных эмоциональных состояний над отрицательными, как разумные наслаждения (эвдемонизм);
счастье как спокойное состояние духа, граничащее с безразличием (атараксия);
счастье как обладание благом;
счастье как общая позитивная оценка жизнедеятельности.
К этому можно добавить еще шестое, обыденное представление - счастье как удача, счастливый случай. Это обыденное понимание, однако, также
получает определенное философское осмысление. Например, Аристотель полагал, что для счастья нужна и добродетель, и удача, ведь мы живем в несовершенном, становящемся мире, где не все зависит только от добродетели. Концепции, связанные с пониманием счастья как напряжения эмоций, В. Татаркевич называет психологическими, а концепции, в которых счастье понимается в смысле обладания благом - онтологическими.Но большинство из них посвящено не проблеме счастья, а способам его достижения. В практическом отношении это самый важный аспект, но в теоретическом плане он является только одним из многих аспектов проблемы счастья. Такой интерес понятен и объясним: ведь этика - это практическая философия, она не может абстрагироваться от реальных стремлений, тревог и нужд человека. Несмотря на то, что проблема счастья исследуется давно, каждый раз находятся новые ракурсы ее познания. С исследуемой проблемой счастья тесно связан вопрос о смысле жизни. Меняется ли он в течение жизни или остается неизменным? Может ли счастье быть смыслом жизни или только средством для осуществления последнего? Поэтому счастье всегда связано с ощущением необыкновенного подъема духовных и физических сил, стремлением к переживанию всей многомерности бытия, а состояние счастья прямо противоположно состоянию пассивности, равнодушия, инертности. Правда, если понимать счастье лишь как чувство удовлетворения, то придется признать равноценность любых переживаний удовлетворенности, а значит, и счастья: и в случае совершения добра, и в случае совершения зла. Поэтому существует множество «моделей» счастья - общепризнанных и личных, в рамках которых счастье соотносится с благом - с обладанием им или созиданием его. Однако и здесь «возможны варианты». В гуманистической этике существует мнение: для того чтобы человек был счастлив, он должен не иметь, а быть (Э. Фромм)- быть нравственно автономной, самодостаточной личностью, отличающейся определенными моральными качествами. Поэтому счастье - это осуществление внутренней свободы, процесс реализации глубочайшего личного «хотения».
Необходимые условия счастья Объективные - удовлетворение основных жизненных потребностей человека. Поэтому материальное благополучие и жизненный комфорт - еще не счастье, а лишь норма человеческого существования, условие счастья.
Субъективное - внутренняя готовность и способность личности к счастью - своего рода талант, в котором проявляется глубина и яркость личности, ее внутренняя энергия. В конечном счете это - нормальное состояние человека. И поэтому отказ от счастья есть предательство личности, подавление в себе собственной индивидуальности, а утрата способности к счастью показатель деградации личности, душевного хаоса, неспособности найти главную линию в жизни.
Некоторые особенности и «законы» счастья Счастье можно обрести только в процессе самоосуществления, самореализации личности. Оно невозможно при пассивном образе жизни
Счастье не есть непрерывное состояние радости. В нем нельзя пребывать, как в некоей «зоне непрекращающихся удовольствий». Это миг, «звездный час» человека, наиболее яркие моменты его жизни.
Предчувствие, предвкушение счастья, его ожидание часто значительнее, острее и ярче, чем его осуществление.
Счастье существует только во взаимном общении, во взаимодействии людей. Им нельзя владеть, обособившись ото всех. Для счастья всегда нужны другие: только тогда, когда другие приобщены к «моему» счастью, а я к счастью других - только тогда счастье сохраняет свою полноценность, наполненность.
Счастье не может быть абсолютным. Оно - не полное отсутствие несчастий, но способность преодолевать невзгоды и неудачи
Счастье временно, преходяще. Когда мы счастливы, мы всегда испытываем неосознанный страх: страх потерять счастье, страх, что оно пройдет, кончится. Это, с одной стороны, омрачает счастье, придает ему привкус горечи, а с другой - ориентирует нас на бережное отношение к счастью.
Счастье не есть безмятежность и спокойствие, оно всегда сопряжено с борьбой - преодолением тех или иных обстоятельств. Переживание полноты бытия, достижение глубокого внутреннего удовлетворения невозможно без преодоления собственной, наконец, без преодоления «самого себя».
Счастье может базироваться не только на высоких моральных ценностях, в его основе могут лежать и антиценности, ради которых человек иногда сознательно идет на саморазрушение личности, будучи не в состоянии отказаться от мгновения, пусть призрачного, но счастья.
Мера счастья зависит от степени нравственности индивида: удовольствие в жизни может испытать каждый, счастье - только по-настоящему нравственный человек.
Таким образом, счастье не в богатстве, почете, не в других людях, а в каждом из нас. Обращаясь к себе, человек осознает это. Счастье зависит от нас. Единственное благо - это жизнь в любви. А осуществить это - под силу каждому.
Таким образом, счастье - самое нужное для человека, оказывается легче всего достижимым, так как оно - в сердце, в котором царит любовь.
Счастье не дается отдельной стране, времени и т.д. Оно дано всем, кто ведет добрую жизнь, а это во власти каждого. Отнять счастье никто не может. Человек сам может потерять его, если будет желать то, что вне его власти. То есть несчастным человек делает себя сам, также как и счастливым - когда желает того, что может иметь. Несчастный человек может изменить свое положение. Есть два способа:
улучшить условия своей жизни (что не всегда помогает);
улучшить душевное состояние (это всегда в нашей власти; достигается через воцарение любви в наших сердцах).
Нельзя быть недовольным жизнью - это есть благо, данное нам. А все живое хочет и может быть счастливым, ведь это зависит только от нас самих. Любить (а это, значит, исполнять закон Бога) «возможно во всяком положении», в богатстве или бедности, в высоком или низком ранге и т.д. Причем счастье - это исполнение не своей воли, но воли Бога, только когда человек забывает про свою волю и подчиняет ее высшей - только тогда находит благо. А воля Бога свершится в любом случае.
Как бы плохо ни было человеку, стоит ему только понять и принять жизнь и ее благо в соединении с душами других людей и Бога, сразу исчезнет зло (которое является лишь кажущимся); как только мы начнем осознавать свою жизнь как соединение любовью со всем живым и с Богом, так станем счастливыми.
Современный контекст смерти
Смерть всегда была чем-то таинственным и непонятным. Если в средневековье «смерть не осознавали как личную драму и вообще не воспринимали в качестве индивидуального по преимуществу акта» , то Кант считал, что человеку не положено думать о смерти. Но уже Шопенгауэр, фиксирует факт осознания человеком своей смертности в качестве исходного пункта в своей антропологической концепции.
Сегодняшнее отношение к смерти включает в себя следующие черты- установки:
Терпимость. Смерть притерпелась, стала заурядным и обыденным явлением в играх политиков (Чечня), у криминалитета (заказные убийства) и «отморозков» (убить бабушку из-за того, что та не дала на дозу внуку- наркоману). Смерть, таким образом, выходит на периферию сознания, делается незаметной, подсознательной, вытесненной. Причем это происходит не только в сознании вышеназванных «представителей» человеческого рода, но и в обыденном сознании среднего обывателя.
Технологичность. Толерантно-личное отношение к смерти отодвигает на задний план собственную смерть как таковую, но выносит вперед вопросы технологии после-смертия: похороны, денежные траты на них, надгробия, памятники, некрологи и т.п. - факторы престижа родственников. Эти технологии не утрачивают свое значение после похорон и поминок: надгробные камни, плиты, памятники изготавливают несколько месяцев, иногда даже лет.
Феномен бессмертия. «Вокруг умирают, умирают другие, но не я, до моей смерти еще далеко. Смерть - выдумка фантастов». Эта бессмертная установка находится в подсознании современного человека. Слова Фомы Аквинского: «Живем для других, а каждый умирает сам за себя персонально», - приобретают зловещий смысл, все время отодвигаемый «на потом».Видели Вы когда-нибудь, чтобы люди трезво размышляли о собственной смерти перед
лицом смерти другого? Этого нет - потому, как нет осознания собственной смерти.
Театральность. Смерти нет как события, сопереживания. Как сказал Эпикур: «Пока мы есть, нет смерти, а когда есть смерть, то нет нас». Таким образом, смерть разыгрывается по литературным сценариям и обставляется согласно сценариям (Зилов в «Утиной охоте» А. Вампилова). Вследствие этого смерть предстает перед нами в виде спектакля в театре. Театральность смерти и саму жизнь делает театральной.
Игровой характер. Игры, в которые играют люди: бизнес, политика, машины, оружие, женщины, наркотики, деньги - все это работает на выигрыш- победу или самоубийство. Любая игра, направленная на победу любой ценой «репетирует» смерть. Т.е. либо выигрыш, как репетиция смерти, либо проигрыш, как «маленькая смерть» (Ж. Батай), падение по социальной лестнице. Таким образом, смерть человека становится ставкой в его «игре».
Никто не равен перед лицом смерти. Неравенство в умирании обусловлено наличием капиталов - социальных, экономических политических. Смерть одинокого бомжа в теплотрассе и смерть первого Президента России - разные смерти. Люди умирают в соответствии с теми капиталами и иерархией, какие имелись до смерти.
Проблемы клинической смерти
Сегодня появилось много научных трудов, посвященных теме умирания и оживления мозга. Эти процессы нередко сопровождаются (при агонии и в раннем постреанимационном периоде) некоторыми явлениями, сущность которых пока еще не достаточно выявлена («видения», галлюцинаторная деятельность и др.). Однако в ряде стран (в частности, в США) появилась тенденция своеобразно толковать указанные явления как доказательства существования потустороннего мира. Исследователи главным образом на рассказы больных об их переживаниях в предсмертном состоянии (near-death). В качестве довода в пользу загробной жизни ученые используют содержание рассказов больных. Данный довод крайне несостоятельный: патологическая продукция умирающего или оживающего мозга в основном однотипна и не может быть иной у людей разных стран и народов. Ведь речь идет о мозге человека. Уровень эволюционной зрелости этого органа примерно одинаков везде. Структура мозга человека - едина. Это означает, что закономерности его умирания и оживления также однотипны. В этой связи приведем примеры высказываний зарубежных авторов по поводу реальности «загробной жизни». Профессор психиатрии и психологии Э. Кюблер-Росс рассказывает со слов своего пациента, как он шел по тоннелю навстречу яркому свету и слышал какие-то голоса. Другой больной так вспоминал о своих переживаниях во время «смерти»: у него было какое-то раздвоение личности, он переживал реальные события и в то же время как бы со стороны видел, как покидает свое тело и парит в воздухе. Значительно осторожнее относится к результатам своих исследований в области near-death широко известный в США врач-психиатр, доктор философии Р. Моуди, работы которого пользовались особым успехом одно время. В них обобщил рассказы о переживаниях 250 умиравших и
оживленных больных. При этом Моуди опирался исключительно на воспоминания этих людей о том, как они в момент умирания сначала слышали неприятный шум, громкий звон, затем передвигались по длинному темному тоннелю, в конце которого сиял свет; встречались с ранее умершими родственниками и друзьями. Все это время они ощущали, что находятся вне своего тела. Затем наступало чувство умиротворения и радости от воссоединения со своей телесной оболочкой. Он не утверждает категорично реальность своей концепции о потустороннем мире, но настаивает на необходимости дальнейших исследований в этой области, основанных на чисто научных экспериментах. Вместе с тем он рекомендует прислушиваться и к некоторым повествованиям тех, кто возвращается к жизни и чьи рассказы, по его мнению, были вполне искренними.
В книге «Размышления о жизни после жизни» Моуди высказывает предположение, что нельзя считать незыблемым и строго ограниченным перечень элементов, из которых состоит или должен состоять феномен предсмертного состояния. По его мнению, существует огромный спектр различных его проявлений, о которых мы еще не знаем. Они не ограничиваются видениями черного тоннеля, ослепительного света, музыки и пр. У некоторых людей, перенесших near-death, остаются в памяти один или два элемента, у других - немного больше. В 1980 г. в США в одном из научных журналов появилась статья под названием «Реальность переживаний при умирании». Ее автор Е. Роудин утверждает, что рассказы больных об ощущениях, пережитых ими якобы уже вне тела (out-of-the-body), являются одной из форм токсического психоза, а не воспоминаниями о пребывании в потустороннем мире. Не соглашаясь с некоторыми выводами Роудина, Моуди настаивает на необходимости чисто научного подхода со стороны медиков, психологов, философов к дилемме жизни и смерти. «Я, - пишет он, - сохраняя уважение и сочувствие к тем больным, которые вдумчиво перебирают в памяти все, что с ними происходило, буду сопоставлять это с основами нейрофизиологии, нейрохимии, психологии». Следует отметить, что среди сторонников концепции о «жизни», продолжающейся после смерти человека, встречаются имена некоторых зарубежных ученых, которые приводят «теоретические» доказательства существования потустороннего мира якобы с позиции науки нашей космической эры. К ним, в частности, относится один из известных американских нейрофизиологов Дж. Экклз, который заявляет, что есть немало оснований полагать, что после смерти человека его сознание может существовать самостоятельно: «Компонент нашего бытия в мире, - провозглашает он, - нематериален и, следовательно, не подвержен после смерти дезинтеграции».
В Англии в 1976 г. вышел в свет сборник «Жизнь после жизни». Вот некоторые высказывания авторов этой книги. А. Тойнби пишет: «...тело человека не исчезает, составляющие его материальные компоненты распадаются и как бы абсорбируются окружающей средой...», «...телесная
оболочка переходит в неодушевленный компонент биосферы. Если биосфера имеет неодушевленный компонент, значит можно предположить и существование одушевленного компонента - духовного. Можно предположить, что «жизнь» и сознание, присутствующие в биосфере Земли, присущи не только этой бесконечно малой частице звездного космоса, но могут также существовать независимо от материи». «После смерти этот дух возвращается во все сущий мир сознания (духовный мир) и в нем растворяется». Гипотеза о существовании космического психологического поля, по мнению другого автора Д. Уиллера, не более фантастична, чем «суперкосмос» физиков, заполненный «квантовой пеной». А. Форд в своей монографии «Жизнь после смерти» описывает ощущения, пережитые им, когда он «умер» (был в коматозном состоянии в течение 14 дней). Он слышал, как врач говорил, что ему не дожить до утра, потом парил в воздухе, не чувствуя своего тела, не осознавая свое Я, видел ярко освещенные долины, встречался с людьми, давно умершими. Затем почувствовал, что уносится в некое пространство и пришел в сознание. Наличие большого количества подобных рассказов оживленных больных, по мнению А. Форда, может служить основанием для подтверждения реальности загробной жизни. Вот так наукообразно некоторые авторы пытаются утвердить тезис о наличии сознания вне тела и существовании потустороннего мира. Справедливости ради следует сказать, что, безусловно, далеко не все ученые, интересующиеся проблемами умирания и оживления, признают доктрину «жизни после смерти». Так, например, К. Дюкасс утверждает, что поскольку люди, пережившие предсмертное состояние, избежали смерти, значит, они не существовали независимо от своего тела. Даже если сознание, казалось бы, покинуло тело, фактически оно могло бы еще зависеть от жизни продолжающего существовать тела. В статье Я. Стивенсона и В. Грейсон мы читаем: «Люди, сообщая о своих переживаниях вне тела, утверждают, что испытывали при этом то, что никак не могли бы испытать в нормальных условиях. Некоторые из них вспоминают, о чем говорили врачи во время реанимации». Такие заявления не всегда могут служить свидетельством экстрасенсорной перцепции. Больные, находящиеся под наркозом или в бессознательном состоянии по другим причинам, могут иногда как бы «ассимилироваться» и воспринимать происходящее вокруг них, например, слышать чей-то разговор.
Интересны высказывания известного американского ученого Э. Шнейдмана в его книге «Смерть человека», где он излагает свое мировоззрение в отношении этой извечной темы. Каждый человек, по его словам, какой-то отрезок времени продолжает жить в памяти некоторых людей или целых поколений. «Тема переживания - беспредельная и интересная, - говорит он, - включает в себя ряд самых различных, построенных на эмоциях представлений и убеждений». Далее он говорит, что хотя из числа авторов, составивших литературный обзор на тему смерти (имеются в виду западные страны и США) якобы 43% склонны верить в загробную жизнь, лично он отнюдь не разделяет их мнение: «... я не верю в возможность жизни после смерти, за исключением той жизни, которой я дал свое собственное
определение: «survival as postself» (выжить в памяти как личность). «...Это включает в себя жизнь определенного образа, индивидуальность, свершения, которые хранятся в памяти тех, кто остался...». «...То, что осталось после меня, - пишет Э. Шнейдман, - это и есть «посмертная жизнь». Не лишены интереса некоторые высказывания современных психиатров, которые в последние годы явно в связи с развитием реаниматологии уделяют значительно больше внимания психике больных, выживших после тяжелейших заболеваний и травм и даже «возродившихся» после остановки сердца. В статье «Психология жизни
70
после смерти» Р. Сигел приводит материалы обследования больных с учетом экологических, антропологических и психологических данных. Сходство между «потусторонними» видениями и галлюцинациями, вызванными наркотиками, создает возможность точного анализа сути этих явлений. Современными исследованиями установлено, что ощущения near-death носят, так сказать, универсальный характер, и основаны на фактах, поддающихся объяснению: единая у людей всех стран мира структура мозга и принципы его функционирования и раздражители (о чем уже шла речь вначале). Конечно, считает автор статьи, можно интерпретировать результат исследования как свидетельство наличия жизни после смерти, однако гораздо проще рассматривать его как выявление диссоциативной галлюцинаторной деятельности мозга. В одной из работ, посвященных теме near-death, отмечается, что в некоторых рассказах об ощущениях, переживаемых больными на пороге смерти, эти экзосоматические явления во многом сходны с теми, которые наблюдаются при психических заболеваниях на различных
71
стадиях изменения структуры сознания. Обычно исследования проводились путем личных собеседований с больными или изучения материалов, освещавших их психическое состояние до наступления критического, терминального состояния и после его восстановления. В большинстве своем изучались случаи возникновения предсмертного состояния после автомобильных катастроф, падения с высоты, неизлечимых болезней и т.п. Врачей интересовали не только переживания больных до появления угрозы смерти (страх, угнетенное состояние и др.), но главным образом их реакция, их психологическая позиция по отношению к жизни после выздоровления, их психическое самочувствие.
Особенно в рассказах выживших больных впечатлял тот факт, что многие из них не испытывали, как прежде, большого страха перед смертью, другие, пережившие остановку сердца, утверждали, что их «возрождение» способствовало укреплению чувства особой уникальности и ценности человеческой жизни. Американский психиатр Р. Ноеш рассказал о проведенном им обследовании 215 пациентов, переживших предсмертное состояние, и прокомментировал результаты своих разнородных контактов с больными. Картина изменения отношения к вопросу о смерти у большинства людей, переживших near-death, выглядит, по мнению автора, примерно следующим
Amer. J. Psychol., 1980, vol. 35, No 10, p. 911.
Salladay S.A. In the Event of Death. - Omega, 1982-1983, vol. 13, No 1, p. 1.
образом: имеет место значительное снижение страха перед лицом смерти; ощущение относительной неуязвимости; вера в то, что спасение - дар Бога или судьба; вера в долгую жизнь; осознание огромной ценности жизни. Некоторые религиозные больные говорили, что пережитое ими состояние укрепило их веру в существование загробной жизни. Воспоминаниями о своих переживаниях на этапах умирания и оживления делятся далеко не многие из оживленных людей. Между тем, с точки зрения нейрофизиологического анализа распадающихся и восстанавливающихся функций мозга, эти рассказы, безусловно, могут представлять интерес. Большинство людей, перенесших клиническую смерть, воспринимают ее как сон.
Как объяснить все эти явления, наличие которых при недостаточной осведомленности в этом вопросе может привести к ложным и носящим мистический характер выводам? Прежде всего, следует помнить: когда речь идет о клинической смерти, никаких элементов восприятия внешнего мира не существует. Кора мозга в это время «молчит». На электрокардиограмме - прямая линия. Упоминавшиеся выше разрозненные восприятия внешнего мира имеют место лишь в периодах умирания, распада функций мозга и центральной нервной системы (ЦНС). Эти впечатления хаотичны, они извращенно отражают реакцию человека на воздействие окружающей среды, будучи, как мы упоминали ранее, продукцией функционально больного мозга. Дольше всего сохраняются слуховые восприятия, тогда как участки коры головного мозга, связанные со зрением, уже погибли и полностью отсутствует двигательная активность. Таким образом, свидетельства оживленных людей говорят лишь об одном: в ряде случаев в процессе умирания (и ни в коем случае не во время клинической смерти, когда мозг «молчит») больной способен воспринимать некоторые явления внешнего мира. Отсюда становится понятным, почему находившийся на пороге смерти и спасенный человек рассказывает о том, что он слышал голоса врачей, но не мог на них реагировать. Понятны и явления деперсонализации, когда больному кажется, что он «и я и не я», что существует его реальный двойник. Подобные явления, наблюдающиеся при некоторых психических заболеваниях, иногда возникают и при умирании или оживлении. Можно предположить, что в процессе оживления после клинической смерти, когда восстанавливающийся мозг проходит в обратном порядке основные стадии, пережитые им во время умирания, на определенном этапе могут возникнуть впечатления, имевшие место при агонии. Это может быть и проявлением как бы самостоятельного творчества (т.е. ранее не имевшего места) оживающего мозга. Однако больше оснований полагать, что эти впечатления формируются во время агонии на фоне бурного, хаотического и кратковременного пробуждения мозга, порой включающего даже пробуждение коры. Не случайно в этот период, искусственно «подстегнув» работу угасающего, но стремящегося самостоятельно восстановить свою деятельность сердца, можно сравнительно легко добиться временного восстановления сознания у умирающего человека. Ясно, что это еще далеко не решает всех проблем, необходимых для стойкого и полноценного оживления человека даже в условиях агонии, не говоря уже о клинической смерти, когда сам организм
делает последнюю попытку восстановить угасающую жизнь. Поскольку в процессе оживления после клинической смерти кора долго «молчит», восстановление всех функций мозга происходит более медленно и постепенно, без резких вспышек. Корковый анализатор слуха - один из наиболее стойких, что наблюдается в реанимационной практике. Волокна слухового нерва разветвляются достаточно широко, поэтому выключение одного или даже нескольких пучков этих волокон не обязательно приводит к полной потере слуха. Этот факт наталкивает, кстати, на важное соображение: нельзя в присутствии умирающего высказывать суждение о его безнадежном состоянии. Больной уже не может реагировать, но в какой-то мере еще воспринимает сказанное. Зрительный анализатор (по сравнению со слуховым) филогенетически более новый. Он более чувствителен к повышению внутричерепного давления и к различным формам гипоксии, что связано также со спецификой кровоснабжения. Ввиду большой ранимости зрительного коркового анализатора даже при обычных массивных (но не смертельных) кровопотерях иногда наблюдаются те или иные расстройства зрения, вплоть до временной слепоты. Восприятие света иногда даже не доходит до коры, замыкаясь в стволовой части мозга, а если и доходит, то свет воспринимается первое время не дифференцированно, без четкой фиксации форм предмета. Можно предполагать, что при усилении кровоснабжения мозга в период агонии (как, по-видимому, и в постреанимационном периоде после клинической смерти) может восстановиться и та часть ствола, где происходит замыкание рефлекса на свет, и у погибающего больного фиксируется эта световая реакция. При более высоком подъеме артериального давления усиленное кровоснабжение зрительной доли коры может сделать зрительное восприятие еще более ярким. Однако, как и в случаях восстановления зрения у людей, ранее его потерявших, более тонкая дифференцировка зрительного восприятия (различные формы предметов, восприятие образов), как более сложный нервный акт, еще отсутствует или существенно нарушена. Именно поэтому умирающий или оживающий человек нередко воспринимает лишь ощущение света и не может определить точный вид предмета. Почему оживленные люди говорят о тоннеле и ослепительном свете в конце его? Это также находит объяснение с точки зрения физиологии. Кора затылочных долей мозга - довольно обширный участок. Полюс обеих затылочных долей получает кровоснабжение из системы средней и задней мозговых артерий. Этим объясняется то, что в то время как вся кора затылочных долей уже пострадала от гипоксии в процессе умирания, полюс затылочных долей (где имелась зона перекрытия) еще живет, но поле зрения резко сужается. Остается узкая полоса, обеспечивающая лишь центральное или, как его называют, «трубчатое» зрение. Отсюда и создается впечатление тоннеля. Вспомним, как описал ощущения умирающего человека великий русский писатель Лев Николаевич Толстой: «... провалился в дыру, и там, в конце дыры засветилось что-то... Смерти не
72
было. Вместо смерти был свет...» . Наконец, как следует толковать еще одно
72 Толстой Л.Н. Смерть Ивана Ильича. Соч. Т. XII. - М., 1996.
65
явление, о котором говорят больные, перенесшие терминальные состояния: с молниеносной быстротой перед ними проносится вся прожитая жизнь. Сущность его выявляется следующими факторами. Процесс угасания функций ЦНС в основном (хотя бывают исключения) начинается с угасания более молодых структур мозга, тогда как их восстановление происходит в обратном порядке: в первую очередь восстанавливаются более древние функции и позднее всех наиболее молодые в филогенетическом отношении функции ЦНС. Надо полагать, что в процессе оживления в определенной последовательности соответственно жизненному пути человека у умирающего больного в первую очередь всплывают в памяти наиболее эмоциональные и стойко закрепившиеся в мозге события в его жизни. Пока еще трудно сказать с точки зрения реанимации, вредят подобные «видения» больным, пережившим предсмертное состояние, или же они безвредны, безобидны и в известной мере даже служат признаком наличия какой-то деятельности мозга, хотя бы и хаотической, и разрозненной. Известно, что любая деятельность, как при агонии, так и в восстановительном периоде, по многим причинам, и, прежде всего ввиду необеспеченности энергетическим субстратом, может еще более истощить умирающий или оживающий мозг. Дальнейшие исследования внесут ясность в изучаемую нами проблему. Так или иначе, анализ видений, о которых рассказывают оживленные больные, как мы уже говорили, несомненно представляет интерес для реаниматологов. Изучение этих явлений - еще один из путей познания такого сложного и всеобъемлющего процесса, как умирание и оживление мозга человека. При этом мы глубоко убеждены, что дальнейший поиск в этом направлении следует проводить в тесном контакте с философами, занимающимися проблемами естествознания, а также с психиатрами и психологами. Так, С. Лем пишет о месте смерти: «Предвидеть, как оно будет
73
меняться в дальнейшем и к чему такие изменения приведут, труднее всего» . Можно сказать, что в данное время толерантное отношение к смерти оборачивается не толерантным отношением к людям и их разнообразию (полисубъектности), вследствие чего человек деперсонализируется, нивелируется до простого представителя общества потребления, безличного агента массовой культуры.
В конце позволим себе привести следующую цитату: «Жизнь так скверна, что если постучаться в гробы и спросить мертвецов, не хотят ли они
74
воскреснуть, то они отрицательно покачают головами» . («Одичание» смерти, сверхтерпимое отношение к ней людей - причина, на наш взгляд, отсутствия центрально-ценностной вертикали в жизни, собирающей существование персоны в мыслящее бытие Человека, способного оценивать повседневность с пьедестала смерти как смыслового критерия жизни.
Lem S. Prowokacja. Krakow-Wroklaw: Wydawnictwo Literackie. 1984.
Чупров А. С. Родовая сущность человека в философии Шопенгауэра и Фейербаха. Екатеринбург, 1996. - С. 37.
С категорией «смысл жизни» тесно связано понятие «счастье». Если смысл жизни - это как бы объективная оценка значимости существования человека, то счастье - это сопровождающееся чувство глубокой моральной удовлетворенности личностное переживание полноты своего бытия, результатов своей жизнедеятельности. Поэтому счастье всегда связано с ощущением необыкновенного подъема духовных и физических сил, стремлением к переживанию всей многомерности бытия, а состояние счастья прямо противоположно состоянию пассивности, равнодушия, инертности.
Правда если понимать счастье лишь как чувство удовлетворения, то придется признать равноценность любых переживаний удовлетворенности, а значит, и счастья: и в случае совершения добра, и в случае совершения зла. Поэтому существует множество «моделей» счастья - общепризнанных и личных, в рамках которых счастье соотносится с благом - с обладанием им или созиданием его. Однако и здесь «возможны варианты».
В гуманистической этике существует мнение: для того чтобы человек был счастлив, он должен не иметь, а быть (Э. Фромм) - быть нравственно автономной, самодостаточной личностью, отличающейся определенными моральными качествами. Поэтому счастье - это осуществление внутренней свободы, процесс реализации глубочайшего личного «хотения». Необходимые условия счастья:
Объективные - удовлетворение основных жизненных потребностей человека. Поэтому материальное благополучие и жизненный комфорт - еще не счастье, а лишь норма человеческого существования, условие счастья.
Субъективны - внутренняя готовность и способность личности к счастью - своего рода талант, в котором проявляется глубина и яркость личности, ее внутренняя энергия. В конечном счете это - нормальное состояние человека. И поэтому отказ от счастья есть предательство личности, подавление в себе собственной индивидуальности, а утрата способности к счастью – показатель деградации личности, душевного хаоса, неспособности найти главную линию в жизни.
Итак, для счастья необходимы следующие условия:
оптимальное удовлетворение материальных потребностей;
самореализация личности через профессиональную деятельность и бескорыстное общение. Некоторые особенности и «законы» счастья
- Счастье можно обрести только в процессе самоосуществления, самореализации личности. Оно невозможно при пассивном образе жизни.
- Счастье не есть непрерывное состояние радости. В нем нельзя пребывать, как в некой «зоне непрекращающихся удовольствий». Это - миг, «звездный час» человека, наиболее яркие точки его жизни.
- Предчувствие, предвкушение счастья, его ожидание часто значительнее, острее и ярче, чем его осуществление.
- Счастье существует только во взаимном общении, во взаимодействии людей. Им нельзя владеть, обособившись ото всех. Для счастья всегда нужны другие: только тогда, когда другие приобщены к «моему» счастью, а я к счастью других - только тогда счастье сохраняет свою полноценность, наполненность.
Счастье не может быть абсолютным. Оно - не полное отсутствие несчастий, но способность преодолевать невзгоды и неудачи. Счастье временно, преходяще. Когда мы счастливы, мы всегда испытываем неосознанный страх: страх потерять счастье, страх, что оно пройдет, кончится. Это, с одной стороны, омрачает счастье, придает ему привкус горечи, а с другой - ориентирует нас на бережное отношение к счастью.
Счастье не есть безмятежность и спокойствие, оно всегда сопряжено с борьбой - преодолением тех или иных обстоятельств. Переживание полноты бытия, достижение глубокого внутреннего удовлетворения невозможно без преодоления собственной инертности, пассивности, внешних обстоятельств, наконец, без преодоления «самого себя».
Счастье может базироваться не только на высоких моральных ценностях, в его основе могут лежать и антиценности ради которых человек иногда сознательно идет на саморазрушение личности, будучи не в состоянии отказаться от мгновений пусть призрачного, но счастья.
Мера счастья зависит от степени нравственности индивида: удовольствие в жизни может испытать каждый, счастье - только по-настоящему нравственный человек.
Смысл и цель жизни
Смысл жизни, в качестве этической категории, обозначает высшую, стратегическую нравственную ценность (или их целостную совокупность), которая личностью выбирается, представляется как социально значимая.
Одной из центральных проблем этики является определение места человека в жизни, смысла его бытия. Существовали различные исторические концепции – от Древней Греции до наших дней, – которые предлагали различные модели смысла жизни исходя из содержания общечеловеческих ценностей:
гедонизм (от. греч. наслаждение) – смысл жизни получить максимум наслаждений;
эвдемонизм (от. греч. счастье) – смысл жизни в том, чтобы быть счастливым;
утилитаризм (от. лат. польза) – смысл жизни в стремлении к личной выгоде и пользе;
прагматизм (от. греч. действие, практика) – смысл жизни связывается с богатством, стремлением к обладанию вещами, комфортом, престижем;
корпоративизм (от. лат. объединение, сообщество) – смысл жизни связывается с общностью интересов ограниченной группы людей, преследующей частные интересы;
перфекционизм (от. лат совершенство) – смысл жизни связывается с личным самосовершенством; гуманизм (от. лат человечный) – смысл жизни связывается со служением другим людям, проникнут любовью к ним, уважением к человеческому достоинству и с заботой о благе людей.
Смысл - это объективная наполненность, содержательный критерий жизни; осмысленность - это субъективное отношение к жизни, осознание ее смысла. Жизнь индивида может иметь смысл, независимо от осмысления.
Объективно смысл жизни человека реализуется в процессе его жизнедеятельности, протекающей в разных сферах. Поэтому он может выступать как спектр смыслов и целей. Но в любом случае человек должен состояться, иметь возможность представить себя миру, выразить свою сущность. Жизнь наполняется смыслом, когда она полезна другим, когда человек с удовлетворением и полной самоотдачей занимается своим делом, когда существование его проникнуто нравственным добром и справедливостью. Тогда объективная значимость, смысл его жизни совпадают с его личными, субъективными стремлениями и целями. Наилучший вариант - ситуация, когда смысл и осмысленность образуют гармоничное единство. Ведь осознать смысл своей жизни - значит, найти свое «место под солнцем».
С осознанием смысла жизни тесно связано понятие цели. В сознании человека цель выступает образом того будущего состояния действительности, которое отвечает его представлениям, потребностям и идеалам. Цель не тождественна смыслу жизни.
Цель – это определенный рубеж, а смысл жизни - генеральная линия, определяющая цели, та общая направленность, которая сказывается на всем поведении человека, на всей его жизни. Цель жизни - впереди, это субъективное представление о будущем. Смысл жизни – это объективное содержание самой жизни и одновременно - стремление к высшей цели.
Смысл жизни не преподносится нам готовым, ему нельзя научиться. Этическая теория дает нам лишь ориентацию. Человеку предстоит не узнать смысл жизни, а обрести его в опыте своего бытия, выстрадать в процессе самоутверждения и сложных нравственных исканий. Обретение подлинного, а не ложного смысла – чрезвычайно сложный процесс, предполагающий заблуждения и ошибки, искаженное или неполное воплощение замыслов, несовпадение смысла жизни в общечеловеческом аспекте с индивидуальной интерпретацией.
Сложность проблемы состоит в том, что знать что-то о смысле жизни, определить его для себя и прожить свою жизнь со смыслом далеко не одно и то же.
Таким образом, ответ на вопрос "есть ли смысл в жизни?" в значительной степени зависит от самого человека от того, захочет и сможет ли он отыскать высшую нравственную ценность, способную придать смысл его существованию. Если мы не способны сами наполнить свою жизнь смыслом, то за нас этого не сделает никто.
Пока мы определяем смысл жизни натуралистически, мы вращаемся в замкнутом круге произвольно принятых yтверждений. С одной стороны, утверждается, что смысл жизни - это счастье или наслаждение, но при этом бессознательно подразумевайся, что быть счастливым и наслаждаться имеет смысл (а это, весьма проблематично). Полезно искать смысл жизни в самой жизни, но не стоит, наверное, приравнивать проявления жизни и ее смысл.
Земная жизнь должна получить нравственный смысл из авторитетного источника. Ведь она не так уж хороша, и ценность ее весьма сомнительна. Во-первых, в ней слишком много зла, страдания. За короткий человеческий век не удается достичь сколько-нибудь серьезных целей: ни материальных, ни, тем более, духовных. Во-вторых, какой смысл имеет бытие, в конце которого ничего нет, "бытие к смерти". Трудности натуралистического подхода тоже склоняют к мысли, что за повседневными проявлениями жизни надо открыть ее идеальную суть, иначе жизненная суета не получит морального оправдания.
Для религии поиск такого "высшего" не составляет особого труда: наше существование имеет смысл постольку, поскольку оно ориентируется на божественные заповеди и ценности. Смысл жизни нельзя отождествлять ни с какой конкретной целью. Ведь тогда, достигнув цели, мы всякий раз теряли бы смысложизненный ориентир. Не только материальная, но и духовная цель, самая возвышенная, не образует смысла. Смысл нашей жизни условный, бытие человека само по себе не важно, важно его соотнесение с абсолютной ценностью. Очевидно, что надо не столько получить "информацию о смысле жизни", сколько пережить смысл, почувствовать, что это именно то, чего всегда жаждал. Значит, суть бытия надо постигать не умозрительно, а реально живя, т.е. практически и на деле утвердить свой способ жизни как имеющий смысл. В этом-то, наверное, и состоит главный смысл человеческое бытия: это путь созидания смысла, осмысливания того, что без нашего усилия осталось бы слепой необходимостью, бессмыслицей. Смысл жизни не дан, не задан, его надо утвердить и доказать, если хочешь, чтобы он был. Этим самым мы утверждаем самих себя как людей, заслуживающих бессмертия. Смысл нужно пережить, т.е. не найти, а проложить свой путь.
Нравственная культура
Понятие нравственной культуры общения относится собственно к его первому виду, в котором имеет место непосредственное обращение к морали, и которое определяется только ее категориями. Гуманистическая этика общения отличается также доверием, доброжелательностью и уважением, причем не только к другому субъекту, но и ко всему, что с ним связано (его друзьям, интересам, даже его одежде и вещам).
Признание ценности человека тесным образом связано с конкретными оценками людей, вступающих в общение. Многие сложности, возникающие в процессе общения, порождаются несоответствием самооценки личности и ее оценки окружающими. Как правило, самооценка всегда выше, чем оценка окружающих (хотя она бывает и заниженной).
Нравственная культура общения включает в себя ряд необходимых элементов:
постановку цели общения;
выбор партнера;
побудительные мотивы и настроения;
формы и способы общения;
конечные результаты и их оценку.
Нравственная культура общения предполагает наличие моральных убеждений, знаний моральных норм, готовность к моральной деятельности, здравый смысл, особенно в условиях конфликтных ситуаций.
Моральное общение – это выражение содержания и уровня духовного облика личности. Нравственная культура общения представляет собой единство нравственного сознания и поведения. Это нередко требует от человека самоотверженности и самообладания. А когда речь идет о Родине, патриотизме, чувстве долга, то и способности самопожертвования.
Нравственная культура общения подразделяется на: 1) внутреннюю и 2) внешнюю. Внутренняя культура - это нравственные идеалы и установки, нормы и принципы поведения, являющиеся фундаментом духовного облика личности. Это те духовные основания, на которых человек строит свои отношения с другими людьми во всех сферах общественной жизни. Внутренняя культура личности играет ведущую, определяющую роль в формировании внешней культуры общения, в которой она находит свое проявление. Способы такого проявления могут быть многообразными - обмен с другими людьми приветствиями, важной информацией, установление различных форм сотрудничества, отношения дружбы, любви и др. Внутренняя культура проявляется в манерах поведения, способах обращения к партнеру, в умении одеваться, не вызывая нареканий со стороны окружающих.
Внутренняя и внешняя культура нравственного общения всегда взаимосвязаны, дополняют друг друга и существуют в единстве. Однако такая их взаимосвязь не всегда очевидна. Есть немало людей, у которых за кажущейся необщительностью, некоторой скрытностью обнаруживается духовно богатая личность, готовая откликнуться на вашу просьбу, оказать, если нужно, помощь и т. д. В то же время существуют и такие индивиды, которые за внешним лоском скрывают свою убогую и непорядочную сущность.
В жизни встречается немало примеров, когда для некоторых людей внешняя сторона общения становится самоцелью и фактически является прикрытием для достижения эгоистических и корыстных целей. Разновидностью такого поведения являются лицемерие, ханжество, сознательный обман.
Вопросы единства внутренней и внешней культуры нравственного общения, определение их объективных критериев весьма актуальны в современном обществе, когда резко обозначилась нивелировка в иерархии моральных ценностей, происходит разрушение нравственных устоев личности и общества, а место устранившегося из воспитательной сферы государства занимают СМИ и различного рода самозваные учреждения, выступающие зачастую с сомнительной моральной продукцией. Культура нравственного общения, взятая в единстве ее внутренних и внешних характеристик, является важнейшим способом социального бытия, показателем духовного здоровья и благополучия личности и общества.
Что мы подразумеваем под этикетом? Сам термин «этикет» происходит от французского etiquette - ярлык, этикетка, которые прилагались к тому или иному товару и нередко содержали некоторые рекомендации.
> Этикет - это свод правил поведения человека в обществе, нормы взаимоотношений людей различного правового, социального, интеллектуального статуса.
Этикет - часть нравственной культуры и ассоциируется с категорией прекрасного, а также связан с понятиями вежливости, культуры, интеллигентности. Нравственные ценности - главное содержание сферы действия этикета. Выбор же «этикетного знака» - тактические приемы реализации этих ценностей.
Этикет соединяет внутренний мир человека с его внешним проявлением. Иначе говоря, этикет есть просто знание приличий, умение держать себя в обществе так, чтобы заслужить одобрение и никаким из своих действий не оскорбить людской слабости. В основе этикета лежит уважение к людям. Если этого нет, то этикетные знаки не более чем фарисейство.
Так ли необходимы обществу правила этикета? Человечество предрасположено к чести и добру, люди стремятся жить удобнее, красивее, не метттая друг другу. Правила этикета (почитание старших, любовь к родителям, уважение к женщине, следование чести и достоинству, скромность, благожелательность, толерантность (терпимость к иным взглядам) необходимы, чтобы:
Приглушить «животные начала», заложенные в каждом индивидууме;
Противопоставить нормы сдержанности и приличия инстинктам и эмоциям;
Поддерживать относительное равенство и уважение в обществе, полном «объективного неравенства».
Ведь не одинаков же общественно-правовой статус мужчины и женщины, старого и молодого, младшего и старшего, начальника и подчиненного, родителей и детей, знакомого и незнакомого? И каждый «должен знать свое место, свои права, обязанности. Если бы модистка вздумала считать себя равной своим заказчикам, служащий не признавал бы первенство своего начальника, солдат - офицеров, ребенок - родителей. Что вышло бы? Пусть каждый знает свое место, и общественные отношения перестанут запутываться и портиться завистью, тщеславием и самолюбием».
Кроме того, этикет имеет и специфические стороны:
Этикет конкретного сословия, или «титулованный»;
Этикет - нормы поведения королей, графов, князей;
Ранговый этикет - сановников и чиновников на различных ступенях иерархической лестницы;
Этикет определенных социальных слоев - дворян, купечества, предпринимателей;
Национальный (этнический) этикет;
Религиозный этикет;
Профессиональный этикет - военный, дипломатический, врачебный;
Семейно-бытовой этикет - взаимоотношения родителей, супругов, детей, соседей.
Существует также градация видов этикета:
Придворный этикет - строго регламентированный порядок и формы обращения, установленные при дворах монархов;
Дипломатический этикет - правила поведения дипломатов и других официальных лиц при контактах друг с другом на различных дипломатических приемах, визитах, переговорах;
Воинский этикет - свод общепринятых в армии правил и норм поведения военнослужащих во всех сферах их деятельности;
Общегражданский этикет - совокупность правил, традиций и условностей, соблюдаемых гражданами при общении друг с другом.
Мало того, этикет охватывает две сферы взаимоотношений людей в обществе: правовую (уважение законов государства) и нравственную (следование нормам морали и обычаям).
Современный этикет наследует обычаи практически всех народов от самой древности до наших дней. В основе своей эти правила поведения являются всеобщими, так как они соблюдаются представителями не только какого-то данного общества, но и субъектами самых различных социально-политических систем, существующих в современном мире. Народы каждой страны вносят в этикет свои поправки и дополнения, обусловленные общественным строем страны, спецификой ее исторического строения, национальными традициями и обычаями.
Вместе с тем требования этикета не являются абсолютными: соблюдение их зависит от места, времени и обстоятельств. Поведение, недопустимое в одном месте и при одних обстоятельствах, может быть уместным в другом месте и при других обстоятельствах.
Счастье является одной из глобальных, бесспорных для любого человека нравственных ценностей. В истории философии (как и в житейской практике) можно найти множество толкований счастья.
Еще в древнегреческой этике возникло учение о стремлении человека к счастью – эвдемонизм . Древнегреческий философ Демокрит понимал счастье как особое благостное состояние души, заключающееся в уравновешенности, гармонии, размеренности, невозмутимости, бесстрастии. В более поздней этике киников встречается подобное понимание: быть счастливым – значит не знать страстей, быть безразличным ко всем ценностям, «жить по природе», сохранять независимость и спокойствие. Для Эпикура счастье – в наслаждении (особом состоянии души, благородном спокойствии, безмятежности, невозмутимости духа).
В христианском вероучении понятие счастья обретает сугубо духовный смысл, связанный с Божественным откровением и не имеющий отношения к радостям земного бытия.
В эпоху Возрождения законным нравственным принципом поведения вновь провозглашается стремление к земному счастью. Но особенно большое значение принцип эвдемонизма приобретает в этике французских материалистов XVIII века. Счастье человека они объявляют конечной целью всякого общества и всякой полезной деятельности людей. Стремление к счастью трактовалось ими как данное человеку от природы, а достижение счастья – как осуществление подлинного назначения человека.
Таким образом, чаще всего встречается модель, в рамках которой счастье соотносится с неким благом, с его обладанием или созиданием.
Существует и другое мнение: чтобы человек был счастлив, он должен не иметь, а быть (Э. Фромм) – быть нравственной, самодостаточной личностью, отличающейся определенными моральными качествами. Поэтому счастливый человек никогда не будет совершать заведомо злых поступков, иначе он утратит ощущение счастья. Еще Аристотель говорил, что добро – это путь к счастью и одновременно его составной элемент.
Русское слово «счастье» можно понять как «соучастие», т. е. причастность данного индивида высшей мироуправляющей силе, как божественное участие в его судьбе. Счастье – это благоприятное течение человеческой жизни и глубокое субъективное удовлетворение этим течением.
Поскольку счастье характеризует качество и отношение к жизни в целом, то его можно определить как сложную гамму чувств, в которой положительные переживания каким-то образом преобладают над отрицательными. Отдельными элементами этой сложной гаммы будут удовольствия. Удовольствие, или наслаждение, - это элементарное психическое переживание, в котором осуществляется непосредственная положительная оценка какого-либо действия, явления или ситуации.
Но совершать действия исключительно ради удовольствия способны и животные. В человеческой же психике над переживаниями удовольствия надстраиваются более сложные системы. Ближайшей из них является чувство радости. Радость можно определить как душевное состояние промежуточное между удовольствием и счастьем. Существует несколько отличий радости от удовольствия.
Во-первых , они различаются по длительности переживания. Радость обычно более продолжительна, чем удовольствие, так как она является положительной оценкой не только актуального воздействия, которое происходит в настоящем, но также сохранением прошлых и предвосхищением будущих положительных воздействий.
Во-вторых , радость отличается от удовольствия степенью вовлеченности сознания или, шире, души. Поле человеческого сознания обладает известной широтой, и то, что находится в его центре, может быть по качеству противоположным находящемуся на периферии и блокировать эту противоположность. Например, можно сохранять радостное состояние души, испытывая одновременно какое-то незначительное неудовольствие, например, легкую боль от царапины.
В-третьих , радость возвышается над удовольствием степенью активности субъекта. Удовольствие является чисто пассивным переживанием, даже если оно возникает как результат активной деятельности человека. Состояние радости не может исключить определенной активности субъекта, потому что оно не является мгновенным точечным переживанием, а затрагивает прошлое и будущее, распространяется на многие участки сознания.
Итак, радость, в отличие от удовольствия, предполагает образование в сознании человека более сложной и совершенной оценочной системы, а именно, отнесения к ценностям. Жизненными ценностями называются те внутренние и внешние стороны человеческой активности, наличие которых дает чувство радости. К основным жизненным ценностям традиционно относят: здоровье, имущественный достаток (богатство), свободу, социальный престиж (уважение окружающих). Эти жизненные ценности принято называть привативными . Под этим имеется в виду, что их значимость осознается скорее через их отсутствие, чем присутствие.
Чтобы картина была более полной, к этому перечню следует добавить непривативные ценности: любовь, творчество, благоговение.
Счастье – это состояние, возникающее в процессе обретения непривативных ценностей и сохранения привативных жизненных ценностей.
Рассуждение о счастье – это попытка нарисовать идеал наилучшего состояния человека. Счастье – это интегральный результат нравственной жизни. Оно базируется на признании приоритета как общественных, так и личных интересов. Поэтому счастье становится доступным тому, кто занят полезной деятельностью, ведет добродетельную жизнь.
Необходимо отметить, что счастье не статично, а динамично, оно не столько в достигнутых рубежах, сколько в самом движении к цели, в борьбе с трудностями, встречающимися на пути (К. Маркс утверждал, что «счастье – это борьба»). Отсутствие проблем вызывает скуку, пресыщенность. Однако для достижения счастья немаловажно умение человека довольствоваться тем, чего он достиг на текущий момент. Поэтому справедливы и слова К. Пруткова: «Хочешь быть счастливым – будь им».
Счастье – не где-то за горизонтом, оно внутри человека: в его отношении к миру, к своей способности воспринимать и переживать действительность. Можно сделать себя счастливым. Для этого надо научиться радоваться чужой радости и смягчать чужую боль.
СЧАСТЬЕ – понятие, обозначающее высшее благо как завершенное, самоценное, самодостаточное состояние жизни; общепризнанная конечная субъективная цель деятельности человека. Как слово живого языка и феномен культуры счастье многоаспектно. Польский исследователь В. Татаркевич выделил четыре основных значения понятия счастья: 1) благосклонность судьбы, удача, удавшаяся жизнь, везенье; первоначально, по-видимому, такое понимание превалировало над другими смыслами, что отразилось в этимологии слова (праславянское sъčęstь̂j восходит к древнеиндийскому su «хороший» и čęstь «часть», что означало «хороший удел», по другой версии – «совместная часть, доля»; древнегреческое εὐδαιμονία буквально означало покровительство доброго гения); 2) состояние интенсивной радости; 3) обладание наивысшими благами, общий несомненно положительный баланс жизни; 4) чувство удовлетворенности жизнью.
Философско-этический анализ счастья начинается с разграничения в его содержании двух принципиально различных по происхождению компонентов: а) того, что зависит от самого субъекта, определяется мерой его собственной активности и б) того, что от него не зависит, предзадано внешними условиями (обстоятельствами, судьбой). То в счастье, что зависит от человека, получило название добродетели. Именно в связи с понятием счастья формировались человеческие представления о добродетели и осуществлялось ее философско-этическое осмысление. В ходе ответа на вопрос, в чем заключается совершенство человека, которое ведет к его счастью, было выработано понятие морального совершенства и нравственных (этических) добродетелей.
Соотношение добродетели и счастья, точнее, роль и место нравственных добродетелей в составе факторов, образующих счастье, стало центральной проблемой этики. Различные решения этой проблемы в истории европейской этики могут быть сведены к трем основным традициям.
Первая традиция видит в нравственных добродетелях средство по отношению к счастью, которое выступает в качестве цели. Счастье, отождествляемое в одном случае с удовольствием (трактовка, развиваемая в гедонизме), в другом – с пользой, успехом (утилитаризм), в третьем – с отсутствием страданий и безмятежностью души (Эпикур), становится критерием и высшей санкцией индивидуальной человеческой морали. Эта традиция получила название эпикурейской или собственно евдемонистической (см. Евдемонизм).
Вторая традиция, получившая название стоической, рассматривает счастье как следствие добродетели. По мнению стоиков, нравственное совершенство человека не зависит от его судьбы, конкретных обстоятельств жизни и совпадает с проистекающей из разума внутренней стойкостью; т.к. индивид через разум связан с космосом в целом, нравственное совершенство само по себе оказывается счастьем. Согласно такому пониманию, человек счастлив не в индивидуальных и особенных проявлениях своей жизни, а в ее родовой сущности, совпадающей с разумом.
Третья традиция, по отношению к которой первые две могут считаться маргинальными, является синтетической. Она заложена Аристотелем и может быть названа его именем – аристотелевской; в Новое время наиболее ярко представлена Гегелем. Согласно этому пониманию, нравственные добродетели – это и путь к счастью, и самый существенный его элемент. Если в эпикурейской традиции счастье совпадает с природностью (в совершенстве ее индивидуально выраженной человеческой конкретности), а в стоической оно отождествляется с возвышением до разумно-невозмутимого отношения к природной эмпирии индивидуальной жизни, то аристотелизм трактует счастье как вторую природу, выступающую как совершенная деятельность, деятельный разум. Разумно преобразованной природе свойственны свои собственные удовольствия. Такой подход связывает проблему счастья с конкретным анализом видов человеческой деятельности, открывая тем самым возможность создания теории счастья. Существенными при этом являются вопросы о счастье индивида и счастье общества (государства), а также о собственно человеческом и высшем (божественном) уровнях счастья.
Этические учения античности, Средневековья, эпохи Просвещения исходили из образа человека, основным стремлением которого является стремление к счастью. В этом общем смысле все они были евдемонистическими. Различия начинались при конкретизации того, что такое счастье и как оно достигается. Согласно евдемонистическим учениям (в собственном смысле слова), человек достигает счастливого состояния непосредственно – в той мере, в какой он руководствуется своим желанием счастья и старается наиболее полно его удовлетворить. По мнению представителей других этических школ, ни в понимании счастья, ни в стремлении к нему нельзя руководствоваться чувством удовольствия, путь к счастью может даже предполагать отказ от него. Эту вторую традицию, к которой относятся киники, стоики, скептики, многие религиозные мыслители, нельзя, однако, считать антиевдемонистической. Она также признает первичность и существенность желания счастья, но при этом полагает, что в действительности счастьем является нечто иное, чем обычно принято считать. Следует поэтому от евдемонизма в узком понимании (как этической традиции, по преимуществу связанной с именем Эпикура) отличать евдемонизм в широком смысле слова как некую исходно-аксиоматическую установку этической теории. Это различение, в частности, выделение евдемонизма в широком смысле слова, важно для осмысления основополагающего значения категории счастья в системе моральных понятий. Счастье – фундаментальная категория человеческого бытия. В известном смысле самого человека можно определить как существо, предназначение которого состоит в том, чтобы быть счастливым.
В философско-этическом анализе счастья наряду с проблемой его соотношения с добродетелью важное значение имели вопросы о том, 1) относится ли счастье к сфере целей или является сверхцелью, императивом, и 2) может ли быть счастливым человек, если несчастны его окружающие. Счастье – цель деятельности, оно находится в пределах возможностей человека. Но стоит представить себе это состояние достигнутым, как жизнь в форме сознательно-целесообразной деятельности оказывается исчерпанной. Получается парадоксальная ситуация: счастье нельзя не мыслить в качестве достижимой цели, но и нельзя помыслить таковой. Выход из нее чаще всего усматривают в разграничении различных форм и уровней счастья – прежде всего речь идет о разграничении счастья человеческого и сверхчеловеческого. Уже Аристотель выделял первую (высшую) евдемонию, связанную с созерцательной деятельностью, дианоэтическими добродетелями (добродетелями разума) и представляющую собой нечто редкое, божественное, и вторую евдемонию, которая доступна всем свободным людям (гражданам) и связана с этическими добродетелями. Он же пользуется двумя словами – εὐδαιμονία и μακαρίτας, различие между которыми в последующем приобрело терминологический смысл (счастье и блаженство).
Счастье заключается в чувстве удовлетворенности индивида тем, как в целом складывается его жизнь. Из этого, однако, не следует, что счастье субъективно. Оно не сводится к отдельным удовольствиям, а представляет собой их гармоничное сочетание, синтез. Даже как эмоциональное состояние счастье, по крайней мере отчасти, имеет вторичную природу и обусловлено определенными представлениями о нем, претендующими на общезначимость. Тем более это относится к оценкам в терминах счастья и несчастья. За субъективным чувством и представлением о счастье всегда стоит какой-то канон, образец того, что такое счастье и счастливый человек сами по себе. Говоря по-другому, в своем желании счастья человек всегда исходит из того, что такое же желание присуще и другим людям. Более того: счастье одних индивидов прямо зависит от счастья других. Весь вопрос в том, как широк этот круг обратных связей счастья. По Л.Фейербаху, евдемонизм становится этическим принципом как желание счастья другому. Это значит, что счастье одних индивидов связано со счастьем других через нравственные отношения между ними, через посредство счастливого общества. Счастливый человек в счастливом обществе – такова одна из типичных и центральных тем философских трактатов о счастье.
Философия древности и Средних веков в целом этизировала проблему счастья или, что то же самое, рассматривала этические проблемы в связи со стремлением человека к счастью. В Новое время ситуация меняется, и этика уже не направлена на осмысление человеческой жизни в терминах счастья, что получило обоснование у Канта. Он развел понятия морали (добродетели, долга) и счастья, выдвинув два основных аргумента: а) хотя счастье в качестве высшего блага признают все, тем не менее понимают его по-разному, оно предстает как субъективное чувство и не может стать основой общезначимости (всеобщности) как специфического признака нравственности; б) соединение морали со счастьем создает иллюзию, будто добродетельность человека гарантированно дополняется его жизненным благополучием. Позицию Канта нельзя понимать как этическую дискредитацию счастья. Последнее признается в качестве фокуса всех эмпирических целей человека, императивов благоразумия, но имеет иной источник и иную природу, чем нравственный долг.
В современной этике проблематика счастья растворена в разнообразных натуралистических теориях морали, в ней нет акцентированных евдемонистических моральных учений, проблема счастья не является центральной в этических дискуссиях, что, видимо, отражает трагизм мироощущения и общественного существования современного человека.
А.А. Гусейнов
Новая философская энциклопедия. В четырех томах. / Ин-т философии РАН. Научно-ред. совет: В.С. Степин, А.А. Гусейнов, Г.Ю. Семигин. М., Мысль, 2010, т. III, Н – С, с. 686-688.
Литература:
Аристотель. Никомахова этика, кн. 1. Соч. в 4 т., т. 4. М., 1983;
Эпикур. Письмо Менекею.– В кн.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, кн. 10. М, 1986;
Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека, пер. А.В. Коноваловой. М., 1981.
