Стихотворение "след" муса джалиль. По следам песен мусы джалиля
Пламя жадно полыхает.
Сожжено дотла село.
Детский трупик у дороги
Черным пеплом занесло.
И солдат глядит, и скупо
Катится его слеза,
Поднял девочку, целует
Несмотрящие глаза.
Вот он выпрямился тихо,
Тронул орден на груди,
Стиснул зубы: — Ладно, сволочь!
Все припомним, погоди!
И по следу крови детской,
Сквозь туманы и снега
Он уносит гнев народа,
Он спешит догнать врага.
(No Ratings Yet)
Еще стихотворения:
- Я люблю далекий след — от весла, Мне отрадно подойти — вплоть до зла, И его не совершив — посмотреть, Как костер, вдали за мной — будет тлеть. Если я...
- Погоди! Для чего торопиться? Ведь и так жизнь несется стрелой. Погоди! Мы успеем проститься, Как лучами восток загорится, — Но дождемся ль мы ночи такой? Посмотри, посмотри, как чудесно Убран...
- Ах, Гордин, Игорь Гордин — Чегетское дитя, Наверное на орден Потянет не шутя, А орден тот за спуски По белым простыням Снегов, где каждый мускул Стоит, как у коня. Что...
- Смотрел я старый фронтовой журнал на маленьком экране в нашем клубе. И вдруг в атаке сам себя узнал. И онемел, и стиснул зубы. По льду, согнувшись, я вперед бежал. И...
- Покров, упитанный язвительною кровью, Кентавра мстящий дар, ревнивою любовью Алкиду передан. Алкид его приял. В божественной крови яд быстрый побежал. Се — ярый мученик, в ночи скитаясь, воет; Стопами тяжкими...
- А ты? Входя в дома любые — И в серые, И в голубые, Всходя на лестницы крутые, В квартиры, светом залитые, Прислушиваясь к звону клавиш И на вопрос даря ответ,...
- И снова лыжная стезя Как рельсы, врезанные в снег. Отталкиваясь и скользя, Бегу, не отстаю от всех. Пусть мой последний лыжный след Растаял столько лет назад, Но память детства шепчет:...
- В том городе мне было двадцать лет. Там снег лежал с краев, а грязь — в середке. Мы на отшибе жили. Жидкий свет Сочился в окна. Веял день короткий. И...
- Затерян след в степи солончаковой, Но приглядись — на шее скакуна В тугой и тонкой кладнице шевровой Старинные зашиты письмена. Звенит печаль под острою подковой, Резьба стремян узорна и темна…...
- Война! Твой страшный след Живет в архивах пыльных, В полотнищах побед И в нашумевших фильмах. Война! Твой горький след — И в книгах, что на полке… Я сорок с лишним...
- Как след весла, от берега ушедший, Как телеграфной рокоты струны, Как птичий крик, гортанный, сумашедший, Прощающийся с нами до весны, Как радио, которых не услышат, Как дальний путь почтовых голубей,...
ПО СЛЕДАМ ПЕСЕН МУСЫ ДЖАЛИЛЯ
Песня меня научила свободе,
Песня борцом умереть мне велит.
Жизнь моя песней звенела в народе,
Смерть моя песней борьбы прозвучит.
В этом году исполняется 108 лет со дня рождения татарского поэта Мусы Джалиля.
В просторах оренбургских степей затерялась небольшая татарская деревня Мустафино. Зимой её чуть не до крыш заносит сугробами. Летом немилосердно палит солнце, а по большаку, который проходит через деревню, вздымая шлейф пыли, одна за другой проносятся машины с хлебом. В этой деревне родился известный татарский поэт Муса Джалиль.
Родился он в 1906 году в семье крестьянина, а позднее владельца маленькой бакалейной лавки Мустафы Залилова. Муса был шестым ребёнком в семье. Как и все крестьянские дети, он бегал босиком по росистой траве, пас гусей, ходил в ночное, купался в мелководной и извилистой речушке Неть, протекавшей неподалёку от деревни. Слушал протяжные татарские песни, которые пела его мать Рахима. Он очень любит сказки бабушки Галимы.
Рано проснулась у будущего поэта тяга к знаниям С тринадцати лет начинает писать стихи Первое его стихотворение было опубликовано в 1919 году в газете "Кызыл юлдуз" ("Красная звезда") Потом он учился на рабфаке в Казани, работал в редакциях различных газет и журналов. В 1931 году окончил 1-й МГУ.
Джалиль был профессиональным писателем, до войны вышло двенадцать его
сборников.
Я ПОМНЮ
Как нежно при первом свиданье
Ты мне улыбнулась, я помню.
И как ты в ответ на признанье,
Смутясъ, отвернулась, я помню.
Меня ты покинула вскоре.
Отчаянье сердце прожгло мне.
Как часто я плакал от горя
В бессонные ночи -- я помню.
Как сон, пронеслись те печали,
По давним приметам я помню:
Любовь -- холодна, горяча ли --
Не гаснет. Об этом я помню.
Но вот началась Великая Отечественная война.
Жена поэта Амина-ханум так писала:
"В июле 1941 года мой муж Муса Джалиль вступил в ряды Советской Армии.
Поначалу он был рядовым, затем окончил курсы политработников в Мензелинске и
был направлен на Волховский фронт...
С июля 1942 года от Мусы Джалиля перестали приходить письма. Долго
ждала я, и вот наконец пришло самое худшее известие: Джалиль без вести
пропал. Многие годы я не знала о его судьбе.
Убит в бою? Ранен? Находится у партизан? Или же попал в руки врага?
Однако я ни на минуту не теряла веры в него, веры в его благородство и
ПЛАТОЧЕК
Простились мы, и с вышитой каймою
Платок родные руки дали мне.
Подарок милой! Он всегда со мною.
Ведь им закрыл я рану на войне.
Окрасился платочек теплой кровью,
Поведав мне о чем-то о родном.
Как будто наклонилась к изголовью
Моя подруга в поле под огнем.
Перед врагом колен не преклонял я.
Не отступил в сраженьях ни на пядь.
О том, как наше счастье отстоял я,
Платочек этот вправе рассказать.
26 июня 1942 года старший политрук М.М.Залилов с группой солдат и офицеров, пробиваясь из окружения, попал в засаду гитлеровцев. В завязавшемся бою был тяжело ранен в грудь и в бессознательном состоянии попал в плен.
Находясь в концлагере Шпандау, он организовал группу, которая должна была готовить побег. Одновременно вёл политическую работу среди пленных, выпускал листовки, распространял свои стихи, призывающие к сопротивлению и борьбе.
Поднял руки он, бросив винтовку,
В смертном ужасе перед врагом.
Враг скрутил ему руки веревкой
И погнал его в тыл под бичом,
Нагрузив его груза горою,
И -- зачеркнут он с этой поры.
Над его головой молодою
Палачи занесли топоры.
Словно рабским клеймом ненавистным
Он отмечен ударом бича,
И согнулось уже коромыслом
Тело, стройное, как свеча.
Разве в скрюченном этом бедняге
Сходство с воином в чем-нибудь есть?
У него ни души, ни отваги.
Он во власти хозяина весь.
Поднял руки ты перед врагами --
И закрыл себе жизненный путь,
Оказавшись навек под бичами,
И что ты человек -- позабудь!
Только раз поднял руки ты вверх --
И навек себя в рабство ты вверг.
Смело бейся за правое дело,
В битве жизни своей не жалей.
Быть героем -- нет выше удела!
Быть рабом -- нет позора черней!
По доносу провокатора он был схвачен гестаповцами и заключён в одиночную камеру берлинской тюрьмы Моабит. Ни жестокие пытки, ни посулы свободы, жизни и благополучия не сломили его воли и преданности Родине:
ПРОСТИ, РОДИНА!
Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою.
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.
Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?
Волхов -- свидетель: я не струсил,
Пылинку жизни моей не берег.
В содрогающемся под бомбами,
Обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице.
Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны. Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.
Я не ждал ни спасенья, ни чуда.
К смерти взывал: -- Приди! Добей!..--
Просил: -- Избавь от жестокого рабства! --
Молил медлительную: -- Скорей!..
Не я ли писал спутнику жизни:
"Не беспокойся,-- писал,-- жена.
Последняя капля крови капнет --
На клятве моей не будет пятна".
Не я ли стихом присягал и клялся,
Идя на кровавую войну:
"Смерть улыбку мою увидит,
Когда последним дыханьем вздохну".
О том, что твоя любовь, подруга,
Смертный огонь гасила во мне,
Что родину и тебя люблю я,
Кровью моей напишу на земле.
Еще о том, что буду спокоен,
Если за родину смерть приму.
Живой водой эта клятва будет
Сердцу смолкающему моему.
Судьба посмеялась надо мной:
Смерть обошла -- прошла стороной.
Последний миг -- и выстрела нет!
Мне изменил мой пистолет...
Скорпион себя убивает жалом,
Орел разбивается о скалу.
Разве орлом я не был, чтобы
Умереть, как подобает орлу?
Поверь мне, родина, был орлом я,
Горела во мне орлиная страсть!
Уж я и крылья сложил, готовый
Камнем в бездну смерти упасть.
Что делать?
Отказался от слова,
От последнего слова друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след...
Я вижу зарю над колючим забором.
Я жив, и поэзия не умерла:
Пламенем ненависти исходит
Раненое сердце орла.
Вновь заря над колючим забором,
Будто подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью рдеет
Душа полоненная моя!
Только одна у меня надежда:
Будет август. Во мгле ночной
Гнев мой к врагу и любовь к отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.
Есть одна у меня надежда --
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву.
Дайте, товарищи, место ему
Джалиль всем своим существом ненавидел фашизм. Почти все его стихи пронизаны лютой ненавистью к ним:
ВАРВАРСТВО
ВОЛКИ
Люди кровь проливают в боях:
Сколько тысяч за сутки умрет!
Чуя запах добычи, вблизи
Разгораются волчьи глаза:
Сколько мяса людей и коней!
Вот одной перестрелки цена!
Вот ночной урожай батарей!
Волчьей стаи вожак матерой,
Предвкушением пира хмелен,
Так и замер: его пригвоздил
Чуть не рядом раздавшийся стон.
То, к березе припав головой,
Бредил раненый, болью томим,
И береза качалась над ним,
Словно мать убивалась над ним.
Все, жалеючи, плачет вокруг,
И со всех стебельков и листков
Оседает в траве не роса,
А невинные слезы цветов.
Старый волк постоял над бойцом.
Осмотрел и обнюхал его,
Для чего-то в глаза заглянул,
Но не сделал ему ничего...
На рассвете и люди пришли.
Видят: раненый дышит чуть-чуть.
А надежда-то все-таки есть
Эту искорку жизни раздуть.
Люди в тело загнали сперва
Раскаленные шомпола,
А потом на березе, в петле,
Эта слабая жизнь умерла...
Люди кровь проливают в боях:
Сколько тысяч за сутки умрет!
Чуя запах добычи вблизи,
Рыщут волки всю ночь напролет.
Что там волки! Ужасней и злей
Стаи хищных двуногих зверей.
СЛЕД
Пламя жадно полыхает.
Сожжено дотла село.
Детский трупик у дороги
Черным пеплом занесло.
И солдат глядит, и скупо
Катится его слеза,
Поднял девочку, целует
Несмотрящие глаза.
Вот он выпрямился тихо,
Тронул орден на груди,
Стиснул зубы: -- Ладно, сволочь!
Все припомним, погоди!
И по следу крови детской,
Сквозь туманы и снега
Он уносит гнев народа,
Он спешит догнать врага.
Его стихи это символом несгибаемой воли, страстной любви к своему народу:
МОЛОДАЯ МАТЬ
Горит деревня. Как в часы заката,
Густой багрянец по небу разлит.
Раскинув руки, на пороге хаты
Расстрелянная женщина лежит.
Малыш озябший, полугодовалый,
Прижался к ней, чтоб грудь ее достать.
То плачет он надрывно и устало,
То смотрит с удивлением на мать.
А сам палач при зареве пожара,
Губя живое на своем пути,
Спешит на запад, чтоб спастись от кары,
Хотя ему, конечно, не уйти!
Сарвар украдкой вышла из подвала,
Поблизости услышав детский крик,
К крыльцу своих соседей подбежала --
И замерла от ужаса на миг.
Ребенка подняла: "Не плачь, мой милый,
Не плачь, тебя я унесу в наш дом".
Она его согрела, и умыла,
И теплым напоила молоком.
Сарвар ласкала малыша впервые,
Впервые в ней заговорила мать.
А он к ней руки протянул худые
И начал слово "мама" лепетать.
Всего семнадцать ей, скажи на милость!
Еще вся жизнь, все счастье впереди.
Но радость материнства засветилась
Уже сейчас у девушки в груди.
Родные звуки песенки знакомой
Польются в предвечерней тишине...
Мне в этот час пройти бы мимо дома,
И заглянуть бы в то окошко мне!
Сарвар малышку вырастит, я знаю,
В ее упорство верю до конца.
Ведь дочерям страна моя родная
Дарует материнские сердца.
Находясь в гестаповских застенках, поэт постоянно думал о Родине, о доме, о том, как бы вырваться на свободу, но только для того,чтобы продолжить борьбу с фашистскими захватчиками:
ВОЛЯ
И в час, когда мне сон глаза смыкает,
И в час, когда зовет меня восход,
Мне кажется, чего-то не хватает,
Чего-то остро мне недостает.
Есть руки, ноги -- все как будто цело,
Есть у меня и тело и душа.
И только нет свободы! Вот в чем дело!
Мне тяжко жить, неволею дыша.
Когда в темнице речь твоя немеет,
Нет жизни в теле -- отняли ее,
Какое там значение имеет
Небытие твое иль бытие?
Что мне с того, что не без ног я вроде:
Они -- что есть, что нету у меня,
Ведь не ступить мне шагу на свободе,
Раскованными песнями звеня.
Я вырос без родителей. И все же
Не чувствовал себя я сиротой.
Но то, что было для меня дороже,
Я потерял: отчизну, край родной!
В стране врагов я раб, тут я невольник,
Без родины, без воли -- сирота.
Но для врагов я все равно -- крамольник,
И жизнь моя в бетоне заперта.
Моя свобода, воля золотая,
Ты птицей улетела навсегда.
Взяла б меня с собою, улетая,
Зачем я сразу не погиб тогда?
Не передать, не высказать всей боли,
Свобода невозвратная моя.
Я разве знал на воле цену воле!
Узнал в неволе цену воли я!
Но коль судьба разрушит эти своды
И здесь найдет меня еще в живых,--
Святой борьбе за волю, за свободу
Я посвящу остаток дней своих
Тянулись долгие месяцы следствия, допросов, пыток. Но ничто не могло
сломить воли поэта и его сподвижников. Суд над группой Джалиля состоялся в
марте 1944 года. Однако почти полгода томились они еще в камерах смертников,
с часу на час ожидая казни. Все, кто видал их в эти дни в тюрьме, поражались
их стойкости и презрению к палачам.
ПАЛАЧУ
Не преклоню колен, палач, перед тобою,
Хотя я узник твой, я раб в тюрьме твоей.
Придет мой час -- умру. Но знай: умру я стоя,
Хотя ты голову отрубишь мне, злодей.
Увы, не тысячу, а только сто в сраженье
Я уничтожить смог подобных палачей.
За это, возвратясь, я попрошу прощенья,
Колена преклонив, у родины моей.
115 стихов было написано поэтом в гестаповских застенках. Благодаря другу поэта бельгийскому антифашисту Андре Тиммерманс, которому Муса, уходя на казнь, доверил самое дорогое -свои стихи, и который доставил в советское консульство самодельный блокнот Джалиля, до нас дошли эти стихи, которые вошли в сборник под названием «Моабитская тетрадь». В этот же сборник вошли и стихи из другого блокнота, который привез в Казань солдат Терегулов, возвратившийся из плена.
На одном из блокнотов со стихами Джалиля обнаружили надпись,
сделанную его рукой:
написал известный татарскому народу поэт Муса Джалиль. Испытав все ужасы
фашистского концлагеря, не покорившись страху сорока смертей, был привезен в
Берлин. Здесь он был обвинен в участии в подпольной организации, в
распространении советской пропаганды... и заключен в тюрьму. Его присудят к
смертной казни. Он умрет. Но у него останется 115 стихов, написанных в
заточении. Он беспокоится за них... Если эта книжка попадет в твои руки,
аккуратно, внимательно перепиши их набело, сбереги их и после войны сообщи в
Казань, выпусти в свет как стихи погибшего поэта татарского народа. Это мое
Родился Муса Джалиль в 1906 году в семье Мустафы, сына Габдельджалила, в деревне Мустафино бывшей Оренбургской губернии. С тринадцати лет стал принимать активное участие в работе комсомола. Первое его стихотворение было опубликовано в 1919 году в газете "Кызыл юлдуз" ("Красная звезда") - органе большевиков Туркестанского фронта. Потом он учился на рабфаке в Казани, работал в редакциях различных газет и журналов. В 1931 году окончил 1-й МГУ.
В коммунистическую партию Муса Джалиль вступил еще в 1929 году.
Джалиль был профессиональным писателем, до войны вышло двенадцать его сборников.
Но вот началась Великая Отечественная война.
Жена поэта Амина-ханум так писала в предисловии к одному из первых посмертных изданий стихов Джалиля:
"В июле 1941 года мой муж Муса Джалиль вступил в ряды Советской Армии. Поначалу он был рядовым, затем окончил курсы политработников в Мензелинске и был направлен на Волховский фронт...
С июля 1942 года от Мусы Джалиля перестали приходить письма. Долго ждала я, и вот наконец пришло самое худшее известие: Джалиль без вести пропал. Многие годы я не знала о его судьбе.
Убит в бою? Ранен? Находится у партизан? Или же попал в руки врага? Однако я ни на минуту не теряла веры в него, веры в его благородство и честь".
Героическая и трагедийная судьба поэта сложилась так, что ему не суждено было "в отчизну попасть", как мечтал он в стихотворении "Дороги", написанном в фашистском застенке. Но стихи Джалиля, уже после его смерти, вернулись на родину, нашли дорогу к людским сердцам. Они рассказали нам о высоком подвиге поэта, о накале его чувств, о его стойкости и неукротимой воле к борьбе.
История стихов Мусы Джалиля, составивших так называемые "Моабитские тетради", общеизвестна. Мы знаем, как друг поэта, бельгийский антифашист Андре Тиммерманс, которому Муса, уходя на казнь, доверил самое дорогое - свои стихи, доставил в советское консульство самодельный блокнот Джалиля. Знаем, что солдат Терегулов, возвратившийся из плена, привез в Казань еще один блокнот со стихотворениями Мусы Джалиля.
Но тюремные блокноты Джалиля были только собранием мужественных, глубоко волнующих произведений поэта-патриота. О последних днях его жизни мы поначалу ничего не знали.
Первую весть о поэте нам принесли советские солдаты, штурмовавшие Берлин и захватившие тюрьму Моабит. Во дворе, среди разных бумаг, они нашли вырванную из какой-то книги страницу, на которой было написано:
"Я, татарский поэт Муса Джалиль, заключен в Моабитскую тюрьму за политическую работу против фашистов и приговорен к смертной казни..."
Сама по себе эта записка уже служила свидетельством того, что поэт и в плену не сложил оружия, остался верен своему воинскому долгу.
Затем на одном из блокнотов со стихами Джалиля обнаружили надпись, сделанную его рукой:
"Другу, который умеет читать по-татарски и прочтет эту тетрадку. Это написал известный татарскому народу поэт Муса Джалиль. Испытав все ужасы фашистского концлагеря, не покорившись страху сорока смертей, был привезен в Берлин. Здесь он был обвинен в участии в подпольной организации, в распространении советской пропаганды... и заключен в тюрьму. Его присудят к смертной казни. Он умрет. Но у него останется 115 стихов, написанных в заточении. Он беспокоится за них... Если эта книжка попадет в твои руки, аккуратно, внимательно перепиши их набело, сбереги их и после войны сообщи в Казань, выпусти в свет как стихи погибшего поэта татарского народа. Это мое завещание. Муса Джалиль. 1943. Декабрь".
Вот те немногие сведения, которыми мы располагали. Но у нас имелись стихи - поэзия потрясающей человеческой силы и патриотической страстности. В стихотворении "Волшебный клубок", написанном за несколько месяцев до казни, Джалиль говорил:
Как волшебный клубок из сказки, Песни - на всем моем пути... Идите по следу до самой последней, Коль захотите меня найти!
И тогда мы пошли по следам его песен, его стихов, чтобы найти в них подробности героической жизни поэта, расшифровать последние страницы биографии.
Что делать? Отказался от слова, От последнего слова друг-пистолет. Враг мне сковал полумертвые руки, Пыль занесла мой кровавый след...
Так писал Джалиль в июле 1942 года. Значит, Муса был тяжело ранен и его, обессиленного, захватили враги. Действительно, именно в это время на Волховском фронте шли неудачные для нас бои.
А потом были такие стихи:
Бараков цепи и песок сыпучий Колючкой огорожены кругом. Как будто мы жуки в навозной куче: Здесь копошимся. Здесь мы и живем.
Это описан лагерь для военнопленных, в котором томился Джалиль, откуда с надеждой глядел на далекий лес, где, он знал, скрываются партизаны.
Там на ночь, может быть, товарищ "Т" Большое дело замышляет, И чудится - я слышу в темноте, Как храбрый саблю направляет. В стихах высказываются затаенные мысли: Только одна у меня надежда: Будет август. Во мгле ночной Гнев мой к врагу и любовь к отчизне Выйдут из плена вместе со мной.
Теперь нам известно, что в августе рассчитывал Джалиль поднять восстание в лагере. Осуществить это, к сожалению, не удалось.
Строка за строкой повествовали стихи Джалиля о его мечтах, о его делах, о его борьбе в те годы, когда он считался "без вести пропавшим".
Сейчас коллективными усилиями разных людей, друзей Мусы, его товарищей по перу и оружию удалось узнать многое из того, что до последнего времени оставалось неразгаданной тайной. В поиск включились бельгиец Андре Тиммерманс и товарищ поэта - татарский писатель Гази Кашшаф, московские поэты Илья Френкель и Константин Симонов, столяр из Стерлитамака Талгат Гимранов и архангельский учитель Михаил Иконников, итальянский служащий из Мантуи Рениеро Ланфредини и немецкий литератор Леон Небенцаль. Принимал в нем участие и автор этих строк. Мы идем уже не только по следам песен и стихов Джалиля. Нашлись живые свидетели, встречавшиеся с Джалилем в плену, работавшие с ним в подполье, обнаружены документы, восстанавливающие события тех дней.
И, по мере того как золотыми крупинками, будто мозаику, приходилось воссоздавать героическую биографию поэта, все больше раскрывалось перед нами величие жизни, борьбы и творчества Мусы Джалиля. Он принадлежит нашему поколению, и наш долг рассказать все, что мы знаем о нем сегодня.
Теперь мы можем довольно точно проследить путь Джалиля с того момента, когда он, попав в окружение на Волховском фронте, казалось бы, надолго был вычеркнут из списков активных борцов с фашизмом. Но на деле все произошло не так. Муса был жив и, значит, не покорен.
Раненого поэта бросили в Холмский лагерь. Оттуда его перевели в Демблин, потом в лагерь под Вустрау, а весной 1943 года Джалиль попал в Радомский лагерь. Здесь он вошел в подпольную организацию советских военнопленных.
Примерно за год до этого фашистское командование, обеспокоенное тяжелыми потерями на Восточном фронте, начало искать дополнительные источники для создания новых резервов. Было решено сформировать так называемые "легионы" из пленных нерусских национальностей. В Берлине существовал некий комитет "Идель-Урал", созданный татарскими эмигрантами-националистами. Главари комитета пытались оказать влияние на военнопленных, использовать их в своих целях. Советские патриоты проникли в комитет, с тем чтобы иметь возможность сколачивать силы сопротивления в тылу врага.
Муса Джалиль в плену числился как Гумеров. Товарищам, знавшим, что под этой фамилией скрывается автор национальной татарской оперы "Алтын-чеч", удалось перевести Джалиля из лагеря в комитет. Здесь ему поручили заниматься "культурным обслуживанием" военнопленных. Но для Мусы это был только повод связаться с людьми, вести агитационную работу, поддерживать боевой дух в советских воинах, попавших в неволю. Главным оружием подпольщиков в то время было слово, был гневный, зовущий к борьбе стих поэта.
Сначала Джалиля послали в Свинемюнде, где в лагере находилась большая группа пленных татар и башкир. Там он установил первые связи. А затем Муса отправился на самый опасный и ответственный участок подпольной работы - в Едлино, где располагался штаб формирования национальных "легионов".
Деятельность подпольщиков скоро дала свои результаты. Первый же батальон "легионеров", посланный на фронт, еще по дороге восстал и перешел к партизанам. И это не единственный случай вооруженного сопротивления, которое оказывали советские люди, силой загнанные в "легионы".
Гестаповцы долго охотились за подпольщиками. В ночь на двенадцатое августа 1943 года гитлеровские солдаты окружили барак культвзвода и сделали обыск. Были найдены листовки, только что присланные из Берлина. Джалиля и его товарищей арестовали. Провал, начавшийся в лагере по доносу провокатора, затронул и берлинскую часть организации. Подпольщики оказались в тюрьме. Но не прекратившиеся восстания в батальонах, побеги из лагеря, листовки, распространяемые в "легионах", - все это заставило фашистское командование отказаться от затеи использовать пленных в войне с Советским Союзом.
Муса Джалиль писал в тюремной камере:
Не преклоню колен, палач, перед тобою, Хотя я узник твой, я раб в тюрьме твоей. Придет мой час - умру. Но знай: умру я стоя, Хотя ты голову отрубишь мне, злодей. Тянулись долгие месяцы следствия, допросов, пыток. Но ничто не могло сломить воли поэта и его сподвижников. Суд над группой Джалиля состоялся в марте 1944 года. Однако почти полгода томились они еще в камерах смертников, с часу на час ожидая казни. Все, кто видал их в эти дни в тюрьме, поражались их стойкости и презрению к палачам.
Джалиль всем своим существом ненавидел фашизм. С горьким упреком писал он о стране Алман - о гитлеровской Германии.
И это страна великого Маркса?! Это бурного Шиллера дом?! Это сюда меня под конвоем Пригнал фашист и назвал рабом?! И стенам не вздрогнуть от "Рот фронта"? И стягу спартаковцев не зардеть? Ты ударил меня, германский парень, И еще раз ударил... За что? Ответь!
Но Муса Джалиль видел и другую Германию - родину Тельмана, Либкнехта и Люксембург. Из каменного мешка Моабита поэт-интернационалист обращается к своим друзьям-единомышленникам:
Солнцем Германию осветите! Солнцу откройте в Германию путь!
Муса не дожил до тех дней, когда немецкому народу вернули Маркса и Гейне, когда были распахнуты ворота фашистских тюрем. Но в красном флаге, который взвился над поверженным Рейхстагом, была частица горячей крови Мусы Джалиля, пламенного патриота, замечательного поэта, своей смертью приблизившего нашу победу.
Джалиль ушел из жизни слишком рано, но все же он успел сказать многое из того, что хотел сказать, что подсказывало ему его неукротимое сердце. Его подвиг стал символом несгибаемой воли, страстной любви к своему народу. Имя поэта известно теперь далеко за пределами нашей страны. Нет, не затерялись его следы на дорогах большой войны. Он вернулся на родину. Мужество и талант как бы переплелись, слились в едином стремлении отдать все народу, отчизне. И не случайно Муса Джалиль удостоен высокого звания Героя Советского Союза, а творчество его отмечено Ленинской премией. Он живет в своих стихах, живет в благодарной памяти современников.
Из статьи Юрия Королькова "По следам песен Мусы Джалиля" в книге "Муса Джалиль. Избранное" (Составитель В. Ганиев, издательство "Художественная литература", Москва, 1966).
