Главная » Отделочные материалы » Заключенные колымага в 1937 году. Колымский ад. В.Шаламов - заключенный колымских лагерей. Лагеря Дальстроя в «Колымских рассказах»

Заключенные колымага в 1937 году. Колымский ад. В.Шаламов - заключенный колымских лагерей. Лагеря Дальстроя в «Колымских рассказах»

В начале февраля 1932 года в бухту Нагаева прибыло руководство Дальстроя во главе с Эдуардом Берзиным, а в июне-июле пароходы в массовом порядке стали доставлять заключенных.

В начале июля 32-го рядом с речкой Магаданкой (на месте нынешней улицы Пролетарской) появился "ситцевый городок" и впоследствии стал прообразом строящегося города. В 60-ти палатках расположились тогда добровольцы… Но именно в это время Берзин, создав основу Дальстроя, отправился в Москву со своим планом колонизации Колымы и строительства Магадана.
По его распоряжению в районе Дукчи появились первые лагерные пункты. Они-то и стали началом УСВИТЛа - Управления Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей.

В блогтуре на руднике "Днепровском". Фото Дмитрия dimabalakirev Балакирева

На этот раз я не стану говорить о причинах создания в СССР ГУЛАГа и количестве заключенных, погибших на Колыме. Скажу только, что имя им - легион. И, чтобы представить, по какой земле мы ходим, предлагаю читателям отправиться в путешествие по… лагерным местам. В описание не вошли Чукотка и Усть-Нера, приводятся данные по наиболее крупным лагерям.

Берлаг
Организован 28.02.48, закрыт 25.06.54 - все лагерные подразделения переданы УСВИТЛу.
Административный центр - Пестрая Дресва в заливе Шелихова, название - "Береговой лагерь".

Производство: подземные и поверхностные работы на предприятиях горнопромышленных управлений, в том числе обслуживание Янского ГПУ; горнорудных комбинатов с одноименными рудниками и обогатительными фабриками при них (им. Белова, "Бутугычаг", "Хениканджа", № 2 Тенькинского ГПУ, им. Лазо, "Аляскитовый" Индигирского ГПУ), Омсукчанского горнорудного комбината с рудником "Галимый" и обогатительной ф-кой, Утинского золоторудного комбината с приисками "Холодный", "Кварцевый" и участком "Петрович"; кобальтового комбината "Каньон", рудников и приисков с обогатительными фабриками ("Днепровский" и им. Чапаева, им. Матросова (в 1949-1950 г.г. - им. Берия), приисков: им. Горького и "Челбанья".
Заключенные Берлага обслуживали также объекты Первого управления Дальстроя в Магадане; строит. объекты Гостреста "Колымснаб", "Промжилстроя", управления местных стройматериалов, СМУ и управления связи, вели ремонтные, лесозаготовительные работы, строили жилье в Магадане.

Численность:
1948 - 20 758;
1949 - 15 3787;
1950 - 23 906;
1951 - 28 716;
1952 - 31 489;
1953 - 24 431;
1954 - 20 508.

Обогатительна фабрика имени Чапаева.

Заплаг
Организован 20.09.49, закрыт 30.12.56.
Административный центр - п. Сусуман.

Производство: работа на золоторудных приисках "Комсомолец", "Стахановец", "Фролыч", "Отпорный", "Скрытый", "Большевик", "Центральный", "Широкий", "Беличан" (б. "Куронах"), им. Чкалова, "Перспективный", "Ленковый", на оловянных рудниках "Курбеллях" и "Барыллыэллах", на обогатительной фабрике месторождения "Курбеллях", расширение рудников и обогатительных фабрик на месторождениях "Курбеллях" и "Барыллыэллах", добыча оловянной руды на приисках "Надежда", "Центральный" и "Отпорный", работа на золоторудных приисках им. Чкалова, "Контрандья", "Ударник", "Челбанья", с/х работы в совхозе "Сусуман", обслуживание Сусуманского рем. завода и автобазы, строит. и дорожно-строительные работы, лесозаготовки, строительство и обслуживание кирпичного завода в Сусумане.

Численность:
1951 - 16 585;
1952 - 14 471;
1953 - 9708.

ИТЛ "Промжилстрой"
Организован между 01.09.51 и 20.05.52, закрыт после 01.01.54. Реорганизован не ранее 20.05.52 - из ЛО в ИТЛ;

Производство: промышленное, жилищное и дорожное строительство, работа на лесозаводе, кирпичном заводе, каменном карьере.

Численность:
1952 - 31644.

Маглаг
Организован не позднее 01.02.51, закрыт 13.06.56.

Производство: сельскохозяйственные работы, дрово- и лесозаготовки, выработка кирпича, обслуживание городского хозяйства, промкомбината, пищекомбината, авторемонтные работы, обслуживание Магаданской железной дороги, Дома младенца. В 1951 г. в Магадане з/к работали на более чем 200-х объектах, в том числе на строительстве горкома партии, редакции газеты "Советская Колыма", Дома пионеров и т. д.

Численность:
1951 - 13 6042;
1952 - 9401;
1953 - 4756.

Севлаг
Организован 20.09.49, закрыт 16.04.57.
Административный центр - пос. Ягодный (ныне Ягодное).

Производство: работы на приисках "Бурхала", "Спокойный", "Штурмовой","Туманный", "Хатыннах", "Верхний Ат-Урях", "Дебин", "Верхний Дебин", "Тангара", "Горный", "Мякит".

Численность:
1951 - 15 802;
1952 - 11 683;
1953 - 9071;
1954 - 8430.

Поселок Мальдяк . Фото Евгения drs_radchenko

Севвостлаг
Организован 01.04.32, закрыт не ранее 20.09.49 и не позднее 20.05.52.
Административный центр - сначала, с 01.04.32 г., пос. Средникан (ныне Усть-Среднекан), затем - г. Магадан.
Самый большой и самый главный лагерь Колымы. Несколько раз реорганизовывался. В него "вливались" и уже перечисленные выше ИТЛ.

Производство: обслуживание работ треста "Дальстрой": разработка, поиски и разведка золоторудных месторождений на территории Ольско-Сеймчанского района, строительство Колымской трассы, добыча золота в бассейнах Колымы и Индигирки; разработка нескольких десятков приисков и рудников - "Штурмовой", "Пятилетка", "Ударник", "Мальдяк", "Чай-Урья", "Юбилейный", им. Тимошенко… Поисковые и разведочные работы в Колымо-Тенькинском, Кулинском, Суксуканском, Дерас-Юнегинском и Верхне-Оротуканском оловоносных р-нах (в том числе с попутной добычей на коренных месторождениях "Бутугычаг", "Кинжал", "Пасмурный" и на россыпных - "Бутугычаг" и "Таежный"). Продолжать можно до бесконечности. Вся Колыма и Чукотка находились во власти Севвостлага.
Кроме этого - строительство и обслуживание ряда тепловых электростанций (Аркагалинских, Магаданских, Певекской, Иультинской, Тенькинской, Хандыгской и др.), строительство гидроэлектростанции на озере Джека Лондона, автодороги на Теньку. узкоколейной ж.д. Магадан-Палатка, работа во ВНИИ-1 МВД, строительство аэродромов, судостроительных и судоремонтных заводов на Колыме и в бух. Нагаева, жилищное и коммунально-бытовое стр-во в Магадане…

Численность:
1932 - 11 100;
1934 - 29 659;
1938 - 90 741;
1939 - 138170;
1940 - 190 309;
1945 - 87 3358;
1948 - 106 893;
1950 - 131 773;
1951 - 157 001;
1952 -170 557.

Теньлаг
Организован 20.09.49, закрыт 29.06.56. Административный центр - пос. Усть-Омчуг.

Производство: работа на приисках "Гвардеец", им. Гастелло, им. Ворошилова, геологосъемочные и геологоразведочные работы (в том числе подземные) Арманского, Бутугычагского, Хениканджинского, Кандычанского, Урчанского и Порожистого месторождений, геологоразведочные работы на Инском и Маралинском месторождениях, добыча золота на приисках "Лесной" и "Золотой", работа на руднике и обогатительной фабрике "Урчан", горнодобывающие работы на приисках "Дусканья", "Пионер", им. Буденного, "Ветренный", "Бодрый", им. Тимошенко, руднике "Хениканджа", лесоразработки.

Численность:
1951 - 17990;
1952 - 15517;
1953 - 8863.

Юзлаг
Организован 20.09.49, закрыт между 01.01.54 и 17.03.55. Реорганизован:между 22.05.51 и 20.05.52 – из ЛО в ИТЛ3. Административный центр - пос. Нижний Сеймчан.

Производство: работа на прииске им. 3-й Пятилетки, добыча олова на руднике "Верхне-Сеймчанский", расширение обогатительной ф-ки на руднике "Днепровский", добыча золота на прииске "Ороек", разведка на месторождениях им. Лазо, им. Чапаева, им. 3-й Пятилетки, "Суксукан", "Днепровское", в том числе подземные горные работы, строительство Днепровской ЦЭС, ЛЭП Днепровский-Хета, автодороги от 286-го км Колымской трассы до Днепровского комбината, добыча олова на руднике "Суксукан", лесозаготовки, сенозаготовки, обслуживание автотракторного парка.

Численность:
1951 - 5238;
1953 - 2247.

Омсукчанлаг
Организован не позднее 01.02.51, закрыт 13.06.56. Реорганизован между 22.05.51 и 20.05.52 - из ЛО в ИТЛ. Административный центр - п. Омсукчан.

Производство: работа на рудниках "Верхний Сеймчан", "Хатарен", "Галимый", строительство автодорог Герба-Омсукчан, Пестрая Дресва-Омсукчан, ЛЭП Омсукчан-Останцовый, обогатительных фабрик № 7, 14, 14-бис, добыча олова и строительство обогатительной ф-ки на руднике "Останцовый", ЛЭП Галимый-Останцовый, работа на угольной шахте.

Численность:
1951 - 8181;
1953 - 4571.

Подготовил Анатолий Смирнов.
По материалам Мюнхенского института по изучению истории и культуры СССР,
приказам и распоряжениям ОГПУ, НКВД, МВД, исследованиям С. Сигачева,
материалам Гос. архива РФ, ГИЦ МВД, ИЦ УВД Магаданской области.

В тридцатые годы на Колыме основали полсотни исправительных лагерей. В пятидесятые они стали обычными поселками, в которых еще полвека жили потомки бывших заключенных. Сейчас они прекращают свое существование. О том, как родился и умер один из таких поселков, нам рассказали сыновья узниц женского лагеря «Эльген».

Пятнадцать лет назад в поселке Эльген Магаданской области закрыли школу. Лика Тимофеевич Морозов, проходя по улице, увидел остатки костра. Подошел поближе и узнал в обожженных обрывках бумаги школьные журналы. Прикинул, где могут быть оставшиеся, побежал туда и успел забрать 150 журналов с личными делами и фотографиями. В 2008 году поселок заморозили. Он, как бывший председатель исполкома, а потом глава администрации, уезжал последним.

Сейчас на Колыме почти не осталось поселков, история этого места рассеивается по стране вместе с людьми. Но местным важно сохранить хотя бы что-то, собрать, придать истории форму и передать поколениям. Виктор Садилов написал более 30 повестей о жизни Эльгена и его жителей. Лика Тимофеевич последние десять лет восстанавливает фамилии из спасенных в пожаре документов, собирает фотографии, находит этих людей и отсылает им: от Сахалина до Уссурийска, чтобы помнили.

И Виктор, и Лика родились в Эльгене — одном из самых крупных женских лагерей, где отбывали срок их матери.

Поселки Колымы / Фото Сергей Филинин

«Эльген»: женский лагерь на краю света

Осваивать Колыму начали в 30-е годы прошлого века. Основной задачей «Дальстроя» было получить как можно больше золота и других полезных ископаемых. Также планировалось использовать лагеря для дальнейшего заселения и использования ранее необжитых территорий СССР. Всего на Колыме было пятьдесят населенных пунктов, и все — лагеря.

Женский лагерь «Эльген» появился в 1934 году. Решали сразу две задачи: открывали совхоз, чтобы кормить постоянно прибывающих заключенных, и изолировали женщин от мужчин.

Сыновья заключенных женщин пишут в своих воспоминаниях, что изолировать действительно надо было, потому что «любовь пробивалась неистребимыми ростками даже на суровой северной земле», «возникали неординарные ситуации», «вплоть до вспышек венерических заболеваний». У самих заключенных другие воспоминания.

Писательница Ольга Адамова-Слиозберг в книге «Путь» описывала и домогательства от начальства, и шантаж, когда за отношения или секс предлагали более легкие условия, и групповые изнасилования. Например, она писала о бригадире Сашке Соколове, который отбирал молодых женщин в отдельную «веселую» палатку и продавал их охране и заключенным. Одну из отказавшихся он обманул: сказал, что ее парень устроил ей сюрприз. Вместо него в доме ее поджидала толпа заключенных, которым ее продал Сашка. Она вернулась в лагерь через три дня, за прогулы ее наказало начальство, в итоге она ушла в «веселую» палатку. Слиозберг как-то попыталась пожаловаться на бригадира, но «бизнесом» он занимался вместе с начальником охраны. Она в итоге радовалась, что дело хотя бы осталось без движения, а не обернулось для нее продлением срока или убийством.

Групповые изнасилования были настолько распространены, что для них придумали и термин: «А женщина на Колыме? Ведь там она и вовсе редкость, там она и вовсе нарасхват и наразрыв. Там не попадайся женщина на трассе — хоть конвоиру, хоть вольному, хоть заключенному. На Колыме родилось выражение „трамвай“ для группового изнасилования. К. О. рассказывает, как шофер проиграл в карты их — целую грузовую машину женщин, этапируемых в Эльген — и, свернув с дороги, завёз на ночь расконвоированным, стройрабочим».

При этом Эльген все равно был «курортом» для многих заключенных, потому что работа на агробазе означала работу в тепле. К тому же лагерь располагался практически на болоте , так что долгое время в нем не было ограждений и колючей проволоки — бежать-то некуда.

Правда, когда совхоз разросся вглубь неосвоенных территорий, женщинам пришлось приспосабливаться к новой проблеме: к медведям. В глуши ниже по течению Таскана построили молочную ферму и птичник. Так к нему каждую ночь приходили медведи: их привлекал запах туш тюленей, которыми подкармливали птиц. Виктор Садилов рассказывает, что на ночь женщинам приходилось задраивать все входы и выходы, как в подводной лодке, и пережидать до утра.

Рудник Днепровский / Фото Сергей Филинин

Попасть в Эльген и выжить

Отец Виктора Садилова — Александр родился в селе Чуфарово Нижегородской губернии в июле 1904 года. Закончил четыре класса церковно-приходской школы и сразу окунулся в сельские трудовые будни, «не жалуясь на судьбу и не строя себе сладких иллюзий на будущее». В семнадцать лет его женили. Сам он жениться не хотел: под венец вели два дюжих молодца, чтобы не сбежал. Так родители хотели удержать сына от побега на войну, потому что старший уже сбежал.

В армию Александр вступил, но позже, уже в относительно мирное время. Службу закончил командиром пулеметного взвода с кучей благодарностей и наград и вернулся домой в деревню к жене героем.

За творческий подход к работе в 1935 году Александра отправили в Москву на Всесоюзный Съезд колхозников-ударников. «Торжественная обстановка съезда, помпезность убранства и величие кремлевских интерьеров сразили наповал. Масштаб события сулил какой-то перелом в жизни, грезились новые вершины карьеры и великие дела. Недавно принятому в партию председателю колхоза явилась воочию вся мощь и сила страны. Когда он увидел в первый раз самого Сталина, перехватило дыхание от восторга и волнения. Происходящее почти лишилось реальности. Вот она! Сама история дышит в лицо простого мужика!», — пишет Виктор в повести об отце. В 1937 году Александр на одном из собраний, критикуя начальство из района, скажет: «Рыба гниет с головы». Его обвинителям покажется, что при этом он указывал на портрет вождя. Ему дадут 9 лет лагерей с последующим поражением в правах на 5 лет.

Александр добрался до Колымы в октябре 1938 года. Либеральное правление Эдуарда Берзина в «Дальстрое» к этому времени уже закончилось, и Александру рассказы о новых распорядках радости не прибавляли. Больше всего людей, помимо холода, на Колыме погубила тогда образованная система пайков — сколько отработал, столько и получаешь. Например, Ольга Адамова-Слиозберг писала потом, что первого рабочего дня на Колыме после пяти лет почти без движения в тюрьме они с другими «новичками» ждали как праздника. Но когда их отправили копать траншею, за весь день они выполнили только 3% от нормы на человека.

Сама Слиозберг отбывала наказание в другом лагере, в «Эльген» попасть не смогла: туда отбирали здоровых и сильных, а она к этому времени уже посадила здоровье настолько, что сил не хватало притвориться бодрой даже на пару минут, пока на нее смотрел начальник.

Страшнее всего для заключенных было попасть на добычу извести или золота. Слиозберг как-то мыла посуду в реке, и в тарелке осело золото. Она позвала всех посмотреть, но единственный мужчина в компании — огромный Прохоров с руками «размером с комод» — резко прервал их радости, громко сказал, что это не золото, и выплеснул все обратно. Позже подошел и сказал ей: «Ну, значит, ты дура. Образованная, а дура. Ну зачем тебе золото? Живем тут, сено косим. А найдут золото — знаешь, сколько людей покалечат? Ты видела, как на прииске работают? А мужик твой не там? Не знаешь? Может, давно за это золото в шурфе лежит. Один сезон человек на золоте может отработать и — конец».

Лагерное подразделение на руднике / Фото Сергей Филинин

Александр попал на деревообрабатывающий комбинат. В самом Эльгене мужчин не размещали. Комбинат находился ниже по течению, у него был свой барачный городок. Только что прибывший Александр стал свидетелем жуткой ситуации:

«Комсомольцы соседнего с Эльгеном поселка устроили лыжный пробег, который они посвящали очередной годовщине Великого Октября. Не то связь не работала, не то оплошность допустили организаторы, только на нашем КПП забыли предупредить охрану о мероприятии. Вот бдительные бойцы заметили приближающийся отряд лыжников в сумеречном освещении и, под впечатлением строгих инструкций и сами одержимые «пролетарской бдительностью», решили принять бой с «беглецами». Финал был ужасный и трагический. Комсомольцы из соседнего поселка Мылги полегли под свинцовым дождем бдительной охраны».

Смерть вообще не была редким явлением на Колыме. Тела как дрова складывали друг на друга в течение зимы на территории женского лагеря. Ранней весной их грузили на тракторные сани и везли на другой берег Таскана хоронить: сбрасывали в канаву и прикрывали подручным мусором, лишь бы не торчали конечности. Александр рассказывал сыну, что однажды ему тоже пришлось полежать в одном штабеле с телами: «Шел по дороге в Эльген, расстояние верст двадцать, не рассчитал силы и упал обессиленный посреди пути. Командировок было много в долине, и начальство после объезда возвращалось в лагерь. Подобрали тело, привезли на вахту и сбросили в общую кучу. Долго он лежал или нет, только на его счастье проходил старлей Луговской мимо и удивился, что свежий труп откинул в проход руку. Человек привыкший, он не потерял самообладания и, зайдя на вахту, грозно спросил, почему живого человека выкинули к мертвецам. Оплошность немедленно исправили, перетащив тело в санчасть. С той поры у отца остались изуродованными ногти на пальцах ног — приморозил», — передал Виктор историю отца.

Его мама загремела в лагеря в 1948 году. За год до этого она везла на телеге 15 мешков с зерном, один незаметно сбросила в кусты, чтобы потом вернутся и забрать: в большой крестьянской семье от голода умирал младший брат. Когда его нашли и арест уже был неизбежен, она не стала молчать. За фразу «вы тут машинами воруете, а мы с голоду подыхаем» ей припаяли и кражу, и покушение на советскую власть. Дали пять лет. Ей было 24 года, меньше года назад у нее родилась дочь.

Виктора она родила в 1950 году: судя по общему количеству беременностей в женском лагере, его изоляционная функция не работала.

В 1939 году этот вопрос уже требовал немедленного решения, и начальство велело строить «детский комбинат». Проработал он почти шестьдесят лет, пока не сгорел.

По-другому комбинат называли еще домом малютки, и дети там находились лет до трех. Если к этому времени у матерей не заканчивался срок — детей отправляли в интернат.

Лика Тимофеевич и Виктор Садилов остались с мамами только потому, что те успели освободиться раньше, чем их отослали в интернаты.

Жилой поселок на Колыме / Фото Сергей Филинин

Лика Тимофеевич Морозов родился в 1950 году. Об отце своем он ничего не знает. За что попала в лагеря его мама-молдаванка, он тоже не знает. Говорит, что она очень не любила об этом рассказывать.

Фамилию и отчество Лика получил от отчима. Тот попал на Колыму в 1938 году «за троцкистскую деятельность», ему тогда было 23. Через десять лет освободился, остался работать, познакомился с мамой Лики и усыновил его. Он уже помнит Эльген обычным советским поселком с молодежным клубом, в котором они на проекторе смотрели фильмы.

Виктор Садилов в повестях описывает этот период так:

«И перемены последовали, сначала нехотя, как бы со скрипом, но набирая обороты год от года. Заметно стало меняться отношение охранников к заключенным, стали обращать внимание на нужды и требования. Вспомнили, что женщина с ребенком имеет особые права и льготы, и не по-человечески разделять мать и дитя. Да и подпитка женского лагеря новыми кадрами стала заметно иссякать.

И через четыре года после смерти Сталина само существование этого печального учреждения потеряло смысл и актуальность. Так в 1957 году в Эльгене прекратил свое существование ОЛП — особый лагерный пункт. Ликвидация прошла спокойно, без торжеств и фейерверков. Памятуя мрачные годы лагерного устройства, Эльген приспосабливался к новым условиям существования. Освободившиеся объекты стали приспосабливать для нужд производства и быта. Сократился целый ряд подразделений и командировок.

В начале пятидесятых административно-хозяйственный уклад всего края претерпел грандиозные изменения. Родилась Магаданская область, отделившись от гиганта — Хабаровского края. Область обрела районы, в каждом районе — свой административный центр.

«Деткомбинат» уже давно ушел в прошлое, и здание отдали под квартиры. Детский сад, находившийся у «директорского» дома, уже не вмещал наплыв малышей, и поэтому построили новый комплекс из трех зданий. Так возник целый микрорайон под названием «Детский городок». Потом открыли новую школу, и вопрос с молодым поколением был решен на долгие годы».

Заброшенный поселок Кармакен / Фото Сергей Филинин

Смерть Эльгена: «Я понял, что нам каюк»

Лика как раз закончил в этой школе восемь классов. Больше там не было, так что в девятый он поехал в интернат в село Ягодное. Ему там не понравилось, он вернулся в Эльген и пошел на работу — в совхоз автослесарем. Ему было 17.

«Уже в 1968 у нас появился первый девятый класс. И нас, ребят постарше, сняли всех с работы и отправили в этот же класс, чтобы заполнить необходимое количество учеников, — рассказывает Лика. — Девятый класс я закончил в Эльгене, в десятый ездили в соседний поселок Усть-Таскан».

Дальше все тоже шло по плану: вечерняя школа, институт, второй брак, пока в один из отпусков в 1982 году Лика не столкнулся в дверях с инструктором райкома партии. Тот предложил ему должность председателя исполкома.

Первый раз Лика Морозов отработал три года, потом не выдержал. Не смог смириться с новым стилем работы: «Как можно сделать любой отчет на любую тему, не вставая со стула?». Ушел в 1985 и 7 лет проработал мастером производственного оборудования. Но, кажется, в верхах ему не простили такой уход, так что в 1992 он получил приказ, в котором уже значился главой администрации села Эльген. А наказание это потому, что сразу стало понятна его задача — расселить три поселка и закрыть. В том же году только из Эльгена за одно лето уехало 265 человек, оставалось еще полторы тысячи.

«С 1992 года, как пришел главой администрации, я понял, что нам каюк. Потому что в том году закрыли соседний поселок Энергетиков, а в нем находилась огромная угольная станция, которая нас обеспечивала. Затем ко мне в 1997 году приехал Владимир Пехтин. Он тогда был начальник "КолымаЭнерго". Пришел с предложением передать совхоз как подсобное хозяйство "КолымаЭнерго". Естественно, они пришли и забрали все, что можно было забрать: технику, скот. А потом сказали: “Вы нам не нужны”. И мы начали разваливаться: техники не было, поля зарастали, и люди стали уезжать. В 1999 закрыли детский сад и 10-11 классы в школе, окончательно ее закрыли в 2003. Тогда же нам отключили свет. А нет света — котельная не работает, водозабор не работает. И до 2008 года мы носили воду за несколько километров с речки, — вспоминает Морозов. — Мне больше всего жалко было первых уезжающих — они уезжали за свои деньги. С 1993 года глава администрации сделал материальную помощь, но тоже копейки. Только с 2006 года можно было 2 миллиона получить на приобретение жилья, но туда уже попало человек, может быть, сто».

Семья Морозовых уехала последней, в 2008 году. Сейчас в поселке Эльген живет несколько семей, которые отказались уезжать, и пара командировочных на метеостанции.

По словам Лики Тимофеевича, люди с Колымы уезжать не хотели: когда закрывался один поселок, они переезжали в соседний. Так из поселка Энергетиков уехала Анна Павловна 1914 года рождения и позже сменила не один поселок. Ее уже уговаривали уехать: мол, воды же нет, ничего нет, сколько можно! Она отвечала: «Вот до 90 лет доживу и уеду». Дожила и уехала. Умерла в 2007 году. Когда-то она водила пароходы, возила на ту станцию уголь.

Заброшенный лагерь Развилочный / Фото Сергей Филинин

Память Колымы

Сейчас Лика Тимофеевич Морозов живет на родине жены, в Сызрани. Наше с ним интервью сразу идет не по плану: я не задала ни одного вопроса, а первую паузу он сделал через сорок минут. Перечислял, кого он из Эльгена нашел и с кем общается, с помощью одного только телефона и электронной почты, которую контролирует дочь в Ульяновске.

«По каждому классу стараюсь собрать фотографии. У меня у моего класса ни одной фотографии не сохранилось, но я нашел десять одноклассников, и вот я им звоню, спрашиваю, у кого что есть — они мне высылают.

Восстановил учащихся нашей школы, начиная с тех, кто пошел в школу в 1949 году. Это у меня получилось 2000 человек. Восстановил список учителей, почти всех: 70 человек. Всех директоров школы и вообще большинство жителей поселка Эльген до 1963 года. Я знаю каждого: кто когда приехал, кто откуда приехал, кем работал, где жил и т.д. Отдельно в списке те, кто родился в Эльгене.

За год до того, как я уехал из поселка, у меня побывало телевидение из Чехии. Ваня Паникаров звонит и говорит, что едет в Эльген чех, он там родился. Не знаю, как его мама попала туда. Один из лагерных корпусов тогда еще стоял: мы походили, повспоминали. Ничего он там, конечно, не нашел. Когда мне сказали его фамилию, я быстренько съездил в ЗАГС, нашел его справку о рождении и ждал его в гости. А чуть попозже ко мне приезжала приемная дочь Евгении Гинзбург — Антонина Аксенова. С ней тоже гуляли по Эльгену, разговаривали, я рассказывал, что мог. Ваня Паникаров кого только ко мне не возит. Не знаю, где он их берет».

Ваня Паникаров — это бывший слесарь-сантехник, который позже стал главным летописцем Колымы. Он инициировал создание общества «Поиск незаконно репрессированных», руководит музеем «Память Колымы», издает книжную серию «Архивы памяти», в которой публикует воспоминания и произведения узников ГУЛАГа.

Мы связались с ним в неудобное время — сейчас он в очередной экспедиции в Магадане, но смог отправить нам материалы, которые мы использовали в этой статье.

Вместе с Ликой Морозовым и Виктором Садиловым они, каждый по-своему, занимаются восстановлением и сохранением информации о колымских лагерях, его заключенных и жителях поселков уже после ликвидации ГУЛАГа.

В прошлом году Паникаров выиграл президентский грант на проект «Память Колымы». Вот что он писал в заявке:

«Я не руководитель, не профессор, не учёный, однако, занимаясь историей региона на протяжении более 30 лет, кое-что знаю о земле колымской, и всячески, зачастую вопреки районной власти, делаю то, что нужно людям, колымчанам. И удавалось многое делать — объявлять в СМИ конкурсы по историко-краеведческой тематике, выпускать газету "Чудная планета", издавать книги об истории региона и воспоминания о Колыме бывших заключённых, осуществлять экспедиции по остаткам лагерей, в т. ч. и со школьниками… И всё это делалось за… иностранные гранты… Теперь другие времена: выигрывать иностранные гранты "опасно", так как сразу же становишься «агентом иностранного государства», т. е. — шпионом, а российских грантодателей не так уж и много. Да и годы уже не те, хотя я по-прежнему называю вещи своими именами и пытаюсь приносить пользу региону и людям. И даже если гранта не будет, все запланированные в заявке мероприятия всё равно будут выполнены, правда не в течение года, а в более продолжительный отрезок времени».

У Колымы богатая история, связанная с мрачными страницами ГУЛАГа. Сюда ссылали репрессированных, изменников Родины, уголовников, военнопленных. В тяжелых климатических условиях они в ручную добывали золото, олово и другие металлы. Многие из них так и не вернулись из этих замерзших земель. ГУЛАГа давно нет, но останки лагерей сохранились. Мой сегодняшний пост посвящен руднику «Днепровский», где я побывал во время экспедиции по Колыме.

01. «Днепровский» - ближайший к Магадану рудник. От города его отделяют примерно 300 километров относительно нормальной дороги, которая из-за кочек и бугров периодически напоминала стиральную доску. Наша блоггерская команда отправилась к месту на арендованной «Вахтовке» - сверхпроходимом «Камазе». Мы устроились внутри специальной «платформы», оборудованной креслами, печкой и рацией для общения с кабиной. Ехать в ней относительно комфортно, хотя трясло ужасно.

02. В прошлом от Магадана до рудника заключенные частенько добирались на телегах и лошадях.

03. Наткнуться на пустынной магаданской дороге на встречный автомобиль – большая редкость. Напугали водителя летающим в небе квадрокоптером. Надеюсь, он не принял его за спутник-шпион или еще чего похуже…

04. В конце двадцатых годов прошлого века на Колыме обнаружили богатые месторождения золота. Осваивать его решили силами заключенных. Ссылали на рудники предателей родины, «власовцев», диссидентов, изменников, налетчиков, воров и убийц.

«Днепровский» заработал в 1941-ом году и просуществовал до 55-го. Он был одним из лагерей, где добывали олово. В основном с помощью кирки, лома и лопаты. Руду возили на тачках. Вверх и вниз. Дневная норма – 80 тачек. Работали круглый год. Послабление давалось лишь, когда зимой столбик термометра опускался ниже отметки в «-50» градусов.

Зона раскинулась у подножья заснеженной сопки. Она насчитывала кучу деревянных строений – бараки, цеха, административные здания, бани, пулеметные вышки, чуть дальше - избы для геологов и вольнонаемных рабочих.

Рудник оставил на сопке множество геологоразведочных борозд, напоминающих шрамы.

05. Для начала давайте разберемся с понятийным аппаратом. ГУЛАГом в Советском Союзе называли главное управление лагерей и мест заключения. Через его систему прошли 18 миллионов человек. За пайку хлеба они заготавливали лес, добывали драгоценные металлы в условиях вечной мерзлоты, участвовали в разработке гидротехнических сооружений. Условия труда были нереально тяжелыми, а порой и нечеловеческими. Из-за голода и отсутствия медикаментов из лагерей ГУЛАГа не вернулись больше полутора миллионов человек.

06. Жертвы ГУЛАГа использовались, как бесплатная рабсила. Но некоторые лагеря все равно были экономически неэффективны. На каждого зека полагалась дневная норма в 2000 калорий. Заключенные недоедали и, как следствие, их показатели за смену были ниже, чем у вольнонаемных рабочих.

После смерти Сталина половина заключенных Союза попала под амнистию. Система ГАЛАГа начала сворачиваться и постепенно прекратила свое существование.

07. Заключенные, работавшие на прииске «Днепровский», трудились в две смены – ночные и дневные. Без выходных. По 12 часов. Дневной паек выглядел скупо – 300 граммов хлеба, немного овсяной каши и черпак жиденького супа.

Условия труда были тяжелыми и многие попадали в санчасть. Кто-то получал травмы на производстве, кто-то умирал от желтухи и цинги без нужных лекарств. Вот что вспоминал в своих рассказах об этом писатель Семен Виленский , который провел на прииске «Днепровский» пять лет:

«Заключенным нашего лагеря повезло потому, что заведовала медицинской частью жена начальника лагеря, майора Федько, а она была женщина добрая. Сам же майор был фантазер, идеалист и пьяница. Летчик, после войны в Германии проштрафился и, уж не знаю, как это получилось, оказался на Колыме начальником большого лагеря.

Рассказывали, что его жена в 1955 году встретила на Колыме своего первого мужа, отбывавшего там в лагере срок, и бросила моего бывшего начальника. Говорили даже, что она специально приехала с Федько на Колыму, чтобы быть недалеко от человека, которого любила. Как бы то ни было, но в то время ее присутствие в лагере спасло жизнь многим».

08. Лагерь был интернациональным. В нем сидели русские, венгры, японцы, прибалты, греки, финны, украинцы и сербы. Общались на русском языке, который учили в зоне.

09. Небольшое отступление, связанное с локальной гордостью. Платформу сделало предприятие «УралСпецТранс», базирующееся в городе Миасс, что в Челябинской области.

10. alexcheban сделал отличные кадры из кабины грузовика.

11. Говорят, на Колыме есть и другие хорошо сохранившиеся лагеря, до которых можно добраться лишь на вертолете.

12. Неподалеку от зоны жили геологи. Они делали свои прогнозы на участки, которые необходимо разрабатывать, но время от времени попадали впросак. При этом бывало так, что сами заключенные случайно натыкались на богатые места.

13. Рудник «Днепровский» неплохо сохранился. Остались фундаменты домов, останки дробильной фабрики, фонари, колючая проволока, которой был опоясан лагерь. Я, кстати, наткнулся на нее и порвал ботинок.

14. Мой квадрокоптер «увидел» мрачную картинку, которую создавали серые облака и снег. Наша компания – я, vasya.online И nasedkin – немного диссонировала с окружающей действительностью.

Кстати, если вы не видели мой ролик, то обязательно посмотрите. Душевно получилось:

И на всякий случай, просто ссылки: Vimeo: https://vimeo.com/108819596 , и YouTube: http://www.youtube.com/watch?v=6DvCIGvtpjk

15. Из рассказа Виленского можно сделать вывод, что были на руднике и те, кто получал послабление от тюремного начальства. Они попадали в 30-ю бригаду.

«Здесь был очень пестрый народ, в основном люди, оказавшие начальству какие-либо услуги. Были художники, которые в свободное от работы время рисовали «Трех богатырей» для офицеров и надзирателей. Гуцулы, делавшие очень красивые табакерки, мундштуки с инкрустацией из перламутровых пуговиц. Люди из Прибалтики, получавшие от своих родных деньги. Заключенные в ту пору денег не получали. Деньги, которые находили в посылках, или просто отбирали, делая вид, что их в посылках не было, либо, если это происходило при начальстве, записывали на лицевой счет заключенного. Деньги оказывались и в консервных банках, и в колбасах. За эти деньги тоже зачисляли в 30-ю бригаду. Но больше здесь было просто осведомителей».

16. Пили на Колыме особенный чай. О том, как его готовили я прочитал в воспоминаниях Семена Виленского:

«Заключенные брали закопченную банку из-под консервов, высыпали туда пачку чая и кипятили на костре. Как только чай к верху поднимется («посмотреть, какой дурак его варит»), значит «чифир» готов. Это первак. Остающуюся гущу снова заливают водой и кипятят. Это уже вторяк, дальше третяк... Когда же при кипячении вода уже не закрашивается, ее сливают, а оставшуюся чайную гущу – «эфеля» – едят доходяги».

17. На руднике стабильно добывали больше сотни тонн олова в год. Иногда после изнурительной смены людей посылали на дополнительные работы. «Отказников» могли запросто отправить в БУР (барак усиленного режима), которым командовал бывший начальник полиции в оккупированном немцами городе. Бывшие заключенные вспоминали, что попавшие в БУР – долго не жили.

18. Колыма воспета в песнях. Ее называли краем, где зима растягивается на 8 месяцев, где закон – тайга, а прокурор – медведь. Где до Бога высоко, а до Москвы – далеко.

Некоторые начальники старались облегчить жизнь заключенных, пытаясь отвлечь их от жутких будней. Кто-то строил просторные бани-прачечные, кто-то организовывал кружки самодеятельности, которые давали концерты.

19. Перемены на руднике начались уже после смерти Сталина. С окон сняли решетки, бараки перестали запирать, зеков начали нормально кормить, и на зоне даже появились пончики. Со временем рудник законсервировали, а всех заключенных перевезли в другие места.

20. От «Днепровского» остались лишь следы былого кошмара. Они спрятаны в воспоминаниях его узников и покосившихся деревянных строениях. И, знаете, их обязательно нужно сохранить. Чтобы страшные страницы ГУЛАГа не повторились вновь.

Другие посты из экспедиции по

Бутугычаг - исправительно-трудовой лагерь, входил в Теньлаг, подразделение ГУЛАГа.

Лагерь существовал в 1937-1956 годах на территории современной Магаданской области. Лагерь известен своими смертельными урановыми и оловянными рудниками. Tак как здесь они добывали олово и уран вручную, без защитных средств. Он являлся одним из немногих лагерей, где после Великой Отечественной войны заключённые добывали уран. В состав Бутугычага входило несколько отдельных лагерных пунктов (ОЛП): «п/я № 14», «Дизельная», «Центральный», «Коцуган», «Сопка», «Вакханка».

В местном фольклоре район известен как Долина Смерти. Это название было дано этому району кочевым племенем, разводившим оленей в этом районе. Двигаясь вдоль реки Детрин, они наткнулись на огромное поле, заполненное человеческими черепами и костями. Вскоре после этого их олени заболели загадочной болезнью, первым симптомом которой была потеря меха на ногах, за которой следовал отказ ходить. Механически это название перешло к бериевскому лагерю 14-го отдела ГУЛАГа.

На 222км Тенькинской трассы на Колыме есть яркий знак предупреждающей об опасности. Да, тут есть радиация. 70 лет назад муравейником трудились тысячи заключенных. Об этом расскажу подробно. В тех местах берут свое начало ручьи «Черт», «Шайтан», «Коцуган» (черт -якут.). Неспроста давалось такое название этим местам.

На сколько все серьезно можно видеть на этой карте-схеме созданной Областной санэпидемстанцией.

Здание электростанции.

Идущий по дороге ручей постепенно превращается в глубокую реку.

Хвостохранилище перемытой породы.

Здание фабрики, как и все сохранившиеся постройки лагерей, выполнено из природного камня.

Огромную территорию ограждал забор колючей проволоки.

Все склоны близлежащих сопок изрыты разведочными траншеями.

Там где проходила дорога на Верхний Бутугычаг теперь течет ручей, в дождливые месяцы превращаясь в полноводную реку.

Развалины обогатительной фабрики.

«ОЛП № I» означало: «Отдельный лагерный пункт № I». ОЛП № 1 Центральный был не просто большим лагерем. Это был лагерь огромный, с населением из заключенных в 25-30 тысяч человек, самый крупный на Бутугычаге»
-Жигулин А.В. «Черные камни»

«Сомнений уже не было - этап собрали на Колыму.
Даже в лагерях Колыма была символом чего-то особенно грозного и гибельного. На побывавших там смотрели как на чудом вырвавшихся из самой преисподней. Таких было так мало, что их прозывали по кличке - Колыма, даже без прибавления имени. И все знали, кто это.»

В изобретательности ГУЛага мы еще раз убедились, когда с пересылки нас повезли на машинах. Обыкновенные открытые трехтонки с высокими бортами послушно выстроились вдоль трассы. Впереди у кабины отгорожена скамеечка для конвоя. А как же нас повезут - навалом? Приказали залезть в машины и выстроиться пятерками лицом к кабине. В каждой машине по десять пятерок. Набито плотно. Отсчитали первые три пятерки и скомандовали:
- Кругом!
Так стоя и поедем?.. Еще команда:
- Садиться!
С первого захода не получилось.
- Встать! Разом, разом надо садиться! Ну, сели!
Уселись, можно сказать, друг у друга на коленях, а те, что непосредственно лицом к лицу, образовали коленями между ног надежный замок, как у сруба. Мы все превратились в живые бревна. Кто и захотел бы подняться - не вскочишь, ноги даже не вытянешь. Вскоре почувствовали, как ноги стали затекать…
Горчаков Г. Н. Л- I -105: Воспоминания

Бутугычаг. Центральный лагпункт. Вот куда мы попали.
Не сразу прониклись мы угрюмостью тех мест - небольших долин, окруженных сопками, сопками, сопками без конца…
Помогая друг другу вылезти из машин, постепенно ощущая, что ноги наши все-таки живые, - мы и такой воле рады были. Тому современному читателю, которому хочется, сидя в мягком кресле, читать про то, как урки пиками выкалывали нам глаза, гвозди вбивали в ухо или как конвоиры устраивали на нас охоту, я бы посоветовал - подняться, вытянуть руки вверх и продержать их так минут хотя бы десять, не опуская. Вот после этого я могу продолжать для него свой рассказ.

Рудник, на который мы попали, принадлежал Тенькинскому горнопромышленному управлению. Вся Колыма делилась на пять районных ГПУ. Тенька находилась в стороне от главной трассы. Доезжаем до поселка Палатка на семьдесят первом километре трассы и сворачиваем влево. На сто восемьдесят первом километре от Магадана районный центр - поселок Усть-Омчуг, и от него еще северней километров пятьдесят - вот тут и будет Бутугычагское отделение Берлага.
Горчаков Г. Н. Л- I -105: Воспоминания

Колонну прибывших выстроили в зоне и с приветственной речью обратился нарядчик Бобровицкий, из каторжан. Это был блондин, с тонкими, злыми чертами лица, одетый в необычную лагерную телогрейку: повсюду пущены строчки, пришиты воротник и накладные карманы, все края окантованы кожей - это придавало телогрейке щегольской вид. Меня потом удивляло, что такие телогрейки носила вся Москва… На спине телогрейки пришит номер. Все зеки здесь носили номера.
Местные названия «Бутугычаг», «Коцуган», в переводе звучащие примерно как «Чертова долина», «Долина смерти»; прямые названия участков: Бес, Шайтан - сами по себе говорят, что это за места…
Горчаков Г. Н. Л- I -105: Воспоминания

БУР… Барак усиленного режима. Большая сложенная из дикого камня тюрьма в лагере.
Я описываю тюрьму (ее еще называли «хитрый домик») на главном лагпункте Бутугычага - Центральном. В БУРе было множество камер - и больших, и малых (одиночек) - и с цементными, и с деревянными полами. В коридоре - решетчатые перегородки, и двери камер были либо решетчатыми, либо глухими стальными.
БУР стоял в самом углу большой зоны, под вышкой с прожекторами и пулеметом. Население БУРа было разнообразным. В основном - отказчики от работы, а также нарушители лагерного режима. Нарушения тоже были разные - от хранения самодельных игральных карт до убийства.»

«Когда мороз не превышал 40 градусов, нас направляли в бригаду № 401. Такой номер имела бригада БУРа. Это были люди, отказывающиеся от работы в шахте. Не хотите работать под землей в тепле - пожалуйста, работайте на свежем воздухе. Нас - человек 15-20 выводили из зоны на место работы в конце развода. Место работы было видно издалека - склон противоположной поселку сопки. Все Бутугычагекие сопки, кроме некоторых скал, были по существу огромными горами, словно наваленными из гранитных разной формы и величины камней. Было два поста солдат: один внизу по склону, другой - вверху, метрах в ста.

Сущность работы заключалась в следующем: в переноске крупных камней. Снизу вверх. Работа была очень тяжелая - с большими камнями в руках, в потертых ватных рукавицах по обледенелым таким же камням надо было идти вверх. Мерзли руки и ноги, щеки жег морозный ветер. За день бригада № 401 перетаскивала вверх большую груду, пирамиду камней. Солдаты на обоих постах, естественно, грелись у смолистых костров. На следующий день работа шла в обратном порядке. Верхнюю кучу-пирамиду переносили вниз. А это нисколько не легче. Так в двадцатом веке оживала, реально воплощалась легенда о сизифовом труде.
Месяца за два такой работы мы жестоко обмораживались, слабели и …просились в шахту.»
-Жигулин А.В. «Урановая удочка»

Известно, что одну из решеток изъяли в местный краеведческий музей.

По всей видимости, самое теплое место БУРа, с двойной крышей и большой печью. Нары в караульном помещении отдыхающей смены.

С момента своей организации в 1937 году рудник «Бутугычаг» входил в состав ЮГПУ – Южного горнопромышленного управления и сначала являлся оловодобывающим рудником.
в феврале 1948 года на руднике «Бутугычаг» организовали лаготделение № 4 особого лагеря № 5 – Берлага «Берегового лагеря». Тогда же здесь начали добывать урановую руду. В связи с этим на базе уранового месторождения был организован комбинат № 1.

На «Бутугычаге» стал строиться гидрометаллургический завод мощностью 100 тонн урановой руды в сутки. На 1 января 1952 года численность работающих в Первом Управлении Дальстроя выросла до 14790 человек. Это было максимальное количество занятых на строительстве и горнопроходческих работах в данном управлении. Потом также начался спад в добыче урановой руды и к началу 1953 года в нем насчитывалось только 6130 человек. В 1954 году обеспеченность рабочими кадрами основных предприятий Первого Управления Дальстроя еще более упала и составила на «Бутугычаге» всего 840 человек. (Козлов А. Г. Дальстрой и Севвостлаг НКВД СССР… - Ч. 1… - С. 206.)

Тут же брусья. Их можно встретить возле казармы охраны в любом лагере Колымы.

Эта гора обуви служит визитной карточкой Бутугычага. Возможно она появилась из разрушенного здания склада. Подобные кучи есть на месте других лагерей.

В одной из камер на стене нацарапана эта табличка, возможно кому-то служила календарем.

Лагерь «Сопка» был, несомненно, самым страшным по метеорологическим условиям. Кроме того, там не было воды. И вода туда доставлялась, как многие грузы, по бремсбергу и узкоколейке, а зимой добывалась из снега. Но там и снега-то почти не было, его сдувало ветром. Этапы на «Сопку» следовали пешеходной дорогой по распадку и - выше - по людской тропе. Это был очень тяжелый подъем. Касситерит с рудника «Горняк» везли в вагонетках по узкоколейке, затем перегружали на платформы бремсберга. Этапы с «Сопки» были чрезвычайно редки.

ОЛП Центральный сегодня…

Фото 1950г.

Дадим стране угля, хоть мелкого, но до х…я! А «уголь» был разный - и чистый гранит (пустая порода), и руда самая разнообразная. Мы катали с Володей гранит в 23-ем квершлаге на 6-ом горизонте. Квершлаг били перпендикулярно предполагаемой девятой жиле. Однажды, разгазируя после взрыва забой, я увидел, кроме гранитных камней, что-то иное - серебристые тяжелые камни кристаллического типа. Явно металл! Добежал до телефона у клети и радостно позвонил в контору. Горный мастер пришел быстро. Грустно подержал в руках серебристые камни, по-черному выругался и сказал:
- Это не металл!
- А что же это, гражданин начальник?
- Это говно - серебро! Соберите образцы в мешок и отнесите в контору. Запомните: 23-й квершлаг, пикет 6-ой.
Если серебро- говно, то что же мы добывали? Вероятно, что-то очень важное, стратегическое.
А.В. Жигулин.

На «Сопке» ничего, кроме камня, - никакой растительности, ни кедрового стланика, который порою высоко забирается, ни даже лишайника - одни гольцы. Нигде земляной дорожки не обнаружишь. Без подъема или уклона десяти шагов не пройдешь. С пятачок ровного места во всем лагере нет. Да гулять, собственно, когда… С работы - на ужин, а потом - каменные мешки еще на запоры закрывают. По лагерю гуляет только ветер собачий. Дует беспрестанно, вся разница, что другим боком повернется, - ведь высота ничем не защищена…

Снаружи стены барака каменные. Камень темный, тяжелый, мрачный. Внутри - тоже такие, никакой штукатурки, никакой побелки. В секции вдоль стен нары двойные, посредине печка железная. Дров почти не было. Хорошо, резину старую раздобудут, печку до утра кормят, ну а смрад… так к нему привыкнуть можно. А то утром проснешься - вода в кружке синим кружочком затянулась - замерзла. Кому повезет в секцию над санчастью попасть - там тепло, труба проходит. Вот только духота донимает, и клопы со всей округи, видимо, собираются. Окон не было - круглосуточно горели лишь лампочки. В промышленных районах Колымы повсюду высоковольтки, так что электроэнергии - не в сильный накал - но хватало.

Над Центральным высоко вверх вздымалась конусовидная, но округлая, не острая и не скалистая сопка. На крутом (45-50 градусов) ее склоне был устроен бремсберг, рельсовая дорога, по которой вверх и вниз двигались две колесные платформы. Их тянули тросы, вращаемые сильной лебедкой, установленной и укрепленной на специально вырубленной в граните площадке.

Площадка эта находилась примерно в трех четвертях расстояния от подножия до вершины. Бремсберг был построен в середине 30-х годов. Он, несомненно, и сейчас может служить ориентиром для путешественника, даже если рельсы сняты, ибо подошва, на которой укреплялись шпалы бремсберга, представляла собой неглубокую, но все же заметную выемку на склоне сопки. Назовем эту сопку для простоты сопкой Бремсберга, хотя на геологических планах она имеет, вероятно, иное название или номер.

Чтобы с Центрального увидеть весь бремсберг и вершину сопки, надо было высоко задирать голову. С Дизельной наблюдать было удобнее («большое видится на расстояние»). От верхней площадки бремсберга горизонтальной ниточкой по склону сопки, длинной, примыкающей к сопке Бремсберга, шла вправо узкоколейная дорога к лагерю «Сопка» и его предприятию «Горняк». Якутское название места, где был расположен лагерь и рудник «Горняк»,- Шайтан. Это было наиболее «древнее» и самое высокое над уровнем моря горное предприятие Бутугычага.

Охрана быстро набирала в весе, жирела. Неподвижный образ жизни на свежем воздухе изобилие ленд-лизовской тушенки делали свое дело.

«Кресло» возле домика охраны.

Барак делился на две половины, в каждой по четыре жилых секции - как камеры; посредине, куда с улицы вели ступени, нечто вроде вестибюля, в котором застекленная будка для дежурного надзирателя и помещение для двух огромных деревянных бочек-параш, опущенных в помост.

Лагерь «Сопка», можно сказать, не имел зоны - все было так скученно… Шмыгнуть в столовую, шмыгнуть в санчасть - разгуляться негде. Были только проходы.

Воды в лагере никакой - ни водопроводной, ни колодезной. Даже грязи никогда не бывает: если дождь или снег тает - все моментально уходит под гору. Основной источник воды - топят снег. На кухню носит бригада водоносов. Бригада немногочисленная, потому что акцептов на нее не дают, и она натаскивает только на самые-самые нужды. По слабосилке я какое-то время поработал в этой бригаде.

По двое, с бочками на плечах, ведер на шесть-восемь, мы куда-то долго шли, спускались, поднимались, перетаскавались через огромные валуны, проползали сквозь низкие туннели, скользили по узким, обледенелым тропинкам теснины… Обходили по периметру открывшуюся вдруг страшную пропасть - шагни, и конец мучениям… (Но никогда и мысли об этом не было. Никогда я не слышал ни обходном случае самоубийства). Наконец, достигали источника, пробивающегося под сводом пещеры.

Бочки для воды тоже, верно, делал кто-то из породы того цыгана, который дружил с медведем и норовил весь лес опутать и вырвать с корнями или весь колодец выкопать, а не тащить шкуру воды. Ну, а мне - куда дружить с медведем! Я бы скорей попросился в компанию к мальчику-с-пальчику…
Можно было б и не доливать до верха, но злился напарник:
- Заругают! - боится он.
А главное, тревожит его - за недолив повар добавки не даст.
Под пригибающей тяжестью плечо горит. Одно желание - сбросить проклятую… Ноги дрожат, заплетаются, очки запотевают, замерзают, и идешь как вслепую…
Нет, не надо и лишней баланды… Недели через две сбежал я оттуда.

Голод человека трудиться заставляет, а здесь наоборот - труд голодным его делает. Прокоротаешь вечер за рукавицами допоздна, ляжешь на свои скорбные нары, голову бушлатом обернешь, чтобы своим паром согреваться, ватные брюки на себе приспустишь немного, чтобы и ступням теплее было, и впадаешь в недолгое забытье…

Окна из стеклянных банок.

Параши надо было относить в дальний угол и там выливать с обрывающегося склона. Идти приходилось спотыкаясь по неровному, и пусть на секунду, но твое плечо оказывалось выше других - вся громадная тяжесть ноши давила на тебя одного…
Можно представить, как носчики между собой цеплялись, какими проклятиями осыпали их попадавшиеся по пути…

Устроители этих параш, видно, руководствовались исправительным кодексом, где было сказано: «…не должно иметь целью причинение физических страданий и унижения человеческого достоинства».
Все лето бригады, помимо работы, таскали дрова. Ночные смены - после, а дневные до работы спускались вниз, где лежали завезенные бревна; каждый выбирал по бревешку и на собственном горбу пер его по всей крутизне прямо в лагерь. Если баланы казались жидковатыми, то тебя возвращали за другими- дрова служили пропуском в лагерь.

Останки столовой и пекарни.

Ясли-качели в вольной части.

Вольная часть вплотную находилась с зоной.

Рубильник на стене БУРа сделанный из подручных материалов.

Дрова служили пропуском в лагерь. Или другая картина: усталая бригада возвращается в зону, как вдруг дорогу перегораживает седой, с заросшим щетиной лицом лагерный староста Кифаренко, из каторжан, - значит, на бремсберге доставили продукты для лагеря: тяжелые мешки, ящики, бочки.
Хотя Кифаренко на вид лет под шестьдесят, но дуб он очень крепкий, и рука у него, все знают, тяжелая. У него всегда такое хмурое, свирепое выражение, что ни один бригадир против слова не скажет. Кифаренко боятся все.
Бригада покорно поворачивает и идет в сторону бремсберга.

В штрафную бригаду (БУР - бригада усиленного режима) меня взяли после работы. Камера находилась внизу двухэтажного корпуса, врезаясь в скалу. Первый засов висел на наружной двери здания, за ней шел небольшой коридорчик и вторая железная дверь на засове. Крепость! Двойные нары, железная печка, бадья-параша. В ту пору то была единственная бригада, где большинство составляли русские, в основном уголовники-рецидивисты. Уголовником был и бригадир Костя Бычков, крупный мужик лет под тридцать. Людей в бригаде было немного, человек семь.

Я стал умываться. Вытащил чудом сохранившееся вышитое полотенце, присланное из дома.
- Красивое, - заметил Бычков.
- Нравится? Возьми, - протянул я.
Все равно отберут. Бычков показал мне место на верхних нарах, недалеко от себя. На том блат и закончился. Штрафная (так буду называть для краткости) переживала трудную пору. На работу и с работы ходили под конвоем, иногда в наручниках (в остальных бригадах постепенно вводилось общее оцепление). В столовую не пускали - бандиты отбирали у каторжан еду, врывались в хлеборезку. Дежурные приносили пищу к нам в камеру. А на одной пайке долго не протянешь. Кое-кто из уголовников решил: если в штрафной останется человек пять, ее расформируют. Началась охота за людьми: одному на голову свалился камень, другого на выходе из штольни в темноте ударили ломом…

Бычков и те с ним, кто поумней, понимали: это не выход. Штрафная сохранится, если в ней останутся даже два человека. Она нужна для страха. И в самом аду должен быть котел, в котором смола чернее и горячей. Значит, выход один: надо работать. И превратить свои неудобства - в преимущества. Не пускают в столовую? Запугать поваров, чтобы в камеру приносили больше баланды и каши. Есть печь - значит, можно достать и дров, веток, и в камере всегда будет тепло. И еще одно - отдых и сон. Над головой у нас топот ног - бегут в столовую на вечернюю поверку, а мы уже давно спим и видим сны.
Так и вышло. Всеобщее пугало - режимная бригада помогла многим, среди них и мне, выжить. Хотя она и убивала, как в дни голодовки, о которых еще расскажу.

Тот самый БУР.

Крышка от железной бочки послужила материалом изготовления формы для выпечки хлеба.

В ту пору на Нижнем Бутугычаге горных разработок не было (имелись лишь дизельная, гараж, подсобные предприятия), на Среднем они лишь развертывались (штольня, поиск каких-то «секретных элементов»). Основное горное производство сосредоточилось на Верхнем Бутугычаге - на «Горняке». Там в штольнях и разрезах добывался кассетерит - «оловянный камень» - руда олова.
Разработка жил велась в открытых разрезах и штольнях. Бурение - взрыв - уборка породы и очистка забоя - и новый цикл. Мы, горные бригады, грузили породу в вагонетки и отправляли на обогатительные фабрики «Кармен» (женская) и «Шайтан». Там порода дробилась и промывалась.

«Горняк» убивал своим климатом. Представьте украинцев, привыкших к довольно теплому климату, и бросьте их в морозы, доходящие до 60 градусов, в беспощадные северные ветра, выдувающие последние остатки тепла из ватной одежонки. К тому же ее в первый год невозможно было просушить - украдут! Попробуй, найди потом портянки или рукавицы. Да их и искать никто не будет. А в мокрых чунях или портянках - верное обморожение, сгниешь заживо. Холод донимал и в камерах. Иван Голубев, простая русская душа, как-то уже в годы, когда на каторге смягчился режим, признался: «Впервые нынче отогрелся. А то, веришь, не мог ни кувалдой, ни баландой отогреться, дрожал весь».

Верно, изыскатели, проходившие здесь, были мрачные парни - они назвали обогатительную фабрику «Шайтан», речушки - Бес и Коцуган, что по-якутски тоже означает «черт». Даже ключ у подножия сопки наименовали далеко не эстетично - Сопливый.

А вот по долине по эту сторону сопки проходили, видно, романтики. Речушку, на которой стала обогатительная фабрика, назвали Кармен, лагерный женский пункт - «Вакханка» (не шибко грамотные каторжане называли ее для себя понятнее - Локханка), а саму долину - долиной Хозе.

Так мы разговаривали. Тут же крутился один шустрый мужичонка. Он спросил: «А где тут море? А материк - Якутия?» Я показал и еще подумал: «Какой любознательный!» Об этом «любознательном» вспомнил много позже в штрафной бригаде, когда размышлял - за что я попал сюда? Оказалось - «склонный к побегам». А заложил - вот тот шустрый мужичонка, любитель географии.

В ту зиму, как мы трое прибыли на Бутугычаг, на Сопке мерли каждый день. Мертвецов проволокой или веревкой цепляли за ноги и тащили по дороге. Кладбище было расположено за лагпунктом «Средний Бутугычаг», недалеко от аммонального склада. Удобно - не надо далеко носить взрывчатку. Сухие скелеты, обтянутые кожей, хоронили на «аммоналовке» голыми, в общей яме, сделанной взрывом. В нижнем белье и в ящиках с колышком стали хоронить уже много позже.

Гибли не только «доходяги». Вспоминается Олег, бывший, по его словам, в свое время чемпионом по боксу среди юношей в Киеве. Можно представить, как он был сложён, если и сейчас выглядел неплохо. Сломленный морально, чувствуя, как уходят силы, Олег вознамерился любой ценой попасть вниз, в стационар. Отлежаться, отдохнуть. Иные ели для того мыло, грызли снег и лед, чтобы опухло горло, делали другие мостырки.

Олег работал в соседней штольне откатчиком. Он лег на рельсы возле вагонетки, сказав, что нет сил двигаться. Его пытались поднять пинками и прикладами - бесполезно. Тогда, избив, вынесли и бросили в ледяную лужу у устья штольни. С карниза капали и лились струйки тающего снега и воды. Олег продолжал упорно лежать - полчаса, час. Он добился своего - ночью поднялась температура, и его свезли в больницу. Там он и умер от воспаления легких. «Перестарался, переиграл», - сказал со вздохом его приятель.

«Горняк» убивал тяжелейшей, изнуряющей душу и тело работой, вагонеткой и лопатой, кайлом и кувалдой. Ночи не хватало, чтоб отдохнули кости и мышцы. Кажется, только заснул - и слышатся удары о рельс и крики: «Подъем!». Убивал вечным недоеданием, когда кажется, что начинаешь есть себя, свои потроха, отощавшие мышцы.

«Горняк» убивал цингой и болезнями, разреженным воздухом. Говорили, что не хватает всего нескольких десятков метров высоты, чтобы вольнонаемным дополнительно к северным надбавкам платили еще высотные. Наконец, «Горняк» убивал побоями - прикладом винтовки, палкой надзирателя, лопатой и кайлом бригадира (иной бригадир уже не бил сам, заимев подручных - «спиногрызов» или «собак»).

Пронесся слух: готовится этап на «Горняк». Завтра комиссовка. О «Горняке» говорили со страхом и ужасом. Не только те, кто уже побывал на нем, но и те, кому еще предстоит испить сию горькую чашу. Неведомое всегда страшнее. Вечером я увидел странную картину. Трое земляков, спуская кальсоны, по очереди осматривали друг у друга задницы (простите, как приличнее - зады?). Слышалось то ободрительное: «Ще отдохнешь!», то со вздохом: «Пожалуй, на Сопку».

Назавтра утром я увидел вчерашнее в большем масштабе. Держа за пояс кальсоны, каторжанская очередь медленно двигалась вперед. Представ перед столом медицинской комиссии, поворачивались и обнажали задницы. По ним местные эскулапы определяли, кто чего стоит: «Гор.» или «стац.», в зависимости от того, насколько сини и тощи задницы. Так что от врачей требовался определенный навык, а если хотите, то и искусство диагностики. В институтах того не проходили.

Прошло еще недели две. Настал черед и мне показывать свой зад. Видно, он показался эскулапам достойным «Горняка», и я загремел в этап. Шли все вверх и вверх «по долине без ягеля», а потом и совсем круто - на сопку. Лагерь представлял из себя два больших двухэтажных здания, где нижний уходил в сопку, затем столовая, вышки… До конца рассмотреть не успел, так как получил сильный удар и свалился на камни. Над собой услышал: «Что головой крутишь? Бежать собрался?».

Оказывается, надзиратели и конвой здесь отрабатывали удар ребром ладони по шее. Надо было бить так, чтобы у каторжника сразу отбивало памороки и он валился наземь. К тому же на мне была совсем новая одежда, и надо было сразу дать понять новобранцу, куда он попал. Не к теще на блины. Казалось, надзиратели и охрана, все начальство люто ненавидят клейменных номерами людей. Били без повода, чем попало, сбивали с ног и пинали, хвалясь друг перед другом - мы патриоты! Вот только почему-то не рвались на фронт.

Но вот другой случай. В штрафной бригаде я познакомился с Уразбековым. Он был смугл и темноглаз, откуда-то из Средней Азии или с Кавказа. По-русски говорил хорошо, был начитан. Возможно, партийный или научный работник.

Не могу так жить! Не хочу превращаться в скота. Лучше наложить на себя руки, - как-то вырвалось у него.

Как? У нас нет веревки на штаны, не то, что повеситься.

Вот и я думаю: как?

У тебя есть близкие? - спросил я.

Мать. И еще жена, дети, если не забыли. Лучше бы забыли. Но все равно спасибо им за все на свете. Голос Уразбекова потеплел.

Ну вот, видишь. Надо жить. Сказать тебе одну мысль? Загадывать на год глупо. Но на месяц можно, пусть на день. Утром скажи себе: хватит у меня сил дожить до обеда? Дожил - и ставишь новую цель: дожить до вечера. А там - ужин, ночь, отдых, сон. И так - от этапа к этапу, ото дня ко дню.

Любопытная теория! - задумался Уразбеков. - В ней что-то есть.

Конечно, есть! Ты же не ставишь перед собой масштабную цель: допустим, пережить зиму. А вполне реальный рубеж - три-четыре часа. А там день и еще день! Надо только собраться.

Заманчиво! Такое может прийти в башку только бывшему смертнику.

Все мы смертники в отпуску. Попробуй! Прошло недели две. В тот день я не был на работе - зашиб руку. В полдень дневальный Шубин, отнеся бригаде обед, сообщил:

Уразбекова застрелили!

Поднялся на борт ущелья, шагнул за дощечку «Запретная зона», сказал: «Ну, я пошел, боец!» Тот вскинул винтовку: «Куда? Назад! Стой!» А Уразбеков идет. Ну, боец и выстрелил. Сперва вроде в воздух, а потом в него. А может, и наоборот.

Вздохнули: неплохой был парень. Безвредный. А вот боец за бдительность отпуск получит. И спирт.

На «Горняке» понадобилось восстановить заброшенную штольню. Устье ее и рельсовый путь были завалены обвалившейся породой - крупными глыбами и камнями. Механизмы из-за крутых подъемов и спусков подвезти к штольне не могли. Одна бригада, другая пробовали расчищать вручную - не хватило сноровки. Что делать? Горел план. Тогда наш бессменный надзиратель предложил горному начальству: «Попробуем моих бандитов, а?» Так нас запросто называли - не оскорбляя, а будто это само собой разумеется. Начальство засомневалось, потом махнуло рукой: «Давай».

Утром нас привели к штольне, расставили оцепление. Спросили:
- Ну, как, откроете штольню?
- Попробуем. Только охрану подальше уберите. И так насмотрелись. И еще одно условие: как расчистим завалы - так и пойдем в лагерь. Не дожидаясь конца смены.
- Лады.
Ох и вкалывали же мы в этот день! Даже сам Костя Бычков и его подручные Михайлов и Уркалыга не утерпели и брались за самые крупные глыбы. Их сталкивали с круч дрынами и ломами, разбивали кувалдами, грузили в вагонетки с помощью «живого крана». Последний был нашей выдумкой. Один или двое вставали на колени, и им на спины укладывался камень-негабарит. Затем людям, ухватив за руки и плечи, помогали встать и общими усилиями заваливали камень в вагонетку. Вот так!
Безудержный азарт овладел всеми. Было в том что-то буслаевское, раскрепощенное. Куда-то в сторону ушла каторга.

Все! Мы закончили расчистку на два часа раньше, чем прозвучит удар о рельс, возвещающий конец работы. Нагрузили пару вагонеток породы и выгрузили в отвал. Пробный рейс - в знак того, что штольня распечатана, готова к действию. Нам пообещали премию - по полбуханки хлеба на человека и пачка махорки. В лагерь мы не пошли. Попросили, чтобы хлеб и махорку принесли сюда. Потом стояли и курили, глядя вниз. С площадки открывался широкий обзор - лагерь, бремсберг и фабрика «Шайтан», долина к Среднему Бутугычагу. Два часа свободы!
Даже черт не нашел бы места лучше для каторги, чем Сопка. Безжизненно голые вершины, как на Луне. Жесточайшие морозы и ветер выжигали все живое - травы и людей. Деревья, даже кустарник, здесь не росли.