Все приобретенное отпадает от души. Михаил юрьевич лермонтов. Пыль всех дорог

В новой рубрике мы будем публиковать афоризмы известных людей, которые внесли уникальный вклад в мировую культуру - о христианстве, истории, любви, свободе, труде, вере, культуре и о многом другом. Открывают проект “Мысли великих” афоризмы Гилберта Кийта Честертона , английского мыслителя и писателя конца XIX-начала XX вв.

Бог, личность:

Мало найти богов - они очевидны. Надо найти Бога, подлинного главу всех богов.

…у мира есть цель, а раз есть цель - есть личность. Мир всегда казался мне сказкой, а где сказка, там и рассказчик.

Космос бесконечен, но в самом причудливом созвездии нет ничего интересного, вроде милосердия или свободы воли.

Пантеизм не пробуждает к нравственному выбору, ибо все вещи для него одинаковы, а для выбора необходимо предпочесть одно другому.

Если Бог заключен в человеке, человек заключен в себе. Если Бог выше человека, человек выше себя самого.

Г. К. Честертон за работой. 1920-е гг.

Христос:

…в самом свободном, самом глубоком смысле лишь один Человек в Ветхом Завете - Личность; и предвосхищен раб Ягве язвами Иова.

Однажды небеса сошли на землю, даруя власть или печать образа Божьего, благодаря которой человек стал владыкой Природы; и вновь (когда во всех империях люди были взвешены и найдены очень легкими), чтобы спасти человечество, небеса сошли на землю в потрясающем облике Человека.

Человек:

Беда не в том, что машин всё больше, а в том, что люди стали машинами.

Вера и идеалы, атеизм и свободомыслие:

Таково свойство материализма и скептицизма, ибо если разум механичен, думать неинтересно, а если мир нереален, думать не о чем.

Детерминист создает четкую теорию причинности и не может сказать служанке «пожалуйста».

Сомнения агностика - это всего-навсего догмы материалиста.

…материалистическая философия (верна она или нет), несомненно, стесняет больше, чем любая религия.

Христианин вправе верить, что в мире достаточно упорядоченности и направленного развития; материалист не вправе добавить к своему безупречному механизму ни крупицы духа или чуда…

Христианин признает, что мир многообразен и даже запутан, - так здоровый человек знает, что сам он сложен… Но мир материалиста монолитен и прост… Вера не ограничивает разум так, как материалистические отрицания.

Секуляристам не удалось сокрушить небесное, но прекрасно удалось сокрушить все земное… Сторонники эволюции не убедят нас, что Бога нет, - Бог может действовать и постепенно. Но себя они убедили в том, что нет человека.

Напрасно речистые атеисты говорят о великих истинах, которые нам откроются, когда мы увидим начало свободной мысли, - мы видели ее конец. У нее не осталось сомнения, и она усомнилась в самой себе.

Чудо и духовность:

Жизнь прекрасна, ибо она - приключение; жизнь - приключение, ибо она - шанс.

Чем отчетливей видим мы, как похожа жизнь на волшебную сказку, тем ясней, что эта сказка - о битве с драконом, опустошающим сказочное царство.

Их неверие в чудеса было верой в неподвижную безбожную судьбу, глубокой искренней верой, что мир неисцелимо скучен…

Чудо - мгновенная власть духа над материей.

Чудо - свобода Бога…

Человек чудесней и удивительней, чем все люди. Чудо человека должно поражать сильнее, чем все чудеса разума, мощи, искусства и цивилизации.

Для закона недостаточно, как воображал Гексли, что мы рассчитываем на обычный порядок вещей. Мы не рассчитываем, мы делаем на это ставку. Мы рискуем столкнуться с чудом…

Мы не учитываем чудо не потому, что оно исключено, но потому, что оно - исключение.

Не мистики недостает нам, а здоровой мистики; не чудес, а чуда исцеления.

Мы, западные люди, «пошли туда, куда нас поведет разум», и он привел нас к вещам, в которые ни за что не поверили бы поборники разума.

Вера и истина:

Что я отвечу, если нет мерила, стоящего вне времени?

Вера зависит от взглядов, а не от века и часа.

Проще всего - идти на поводу у века, труднее всего - идти, как шел… Легко упасть; падают под многими углами, стоят - только под одним.

…некоторые ученые заботятся об истине, и истина их безжалостна; а многие гуманисты заботятся только о жалости. И жалость их (мне горько об этом говорить) часто лжива.

Как опишу я такие горы истины? Трудно защищать то, во что веришь полностью… убежден не тот, для которого что-то подтверждает его веру. Убежден тот, для кого все ее подтверждает, а все на свете перечислить трудно.

Религии не очень отличаются обрядами, они страшно различны в учении.

Апология христианства:

…в истории христианства присутствует какая-то неестественная жизнь, - можно считать, что жизнь сверхъестественная.

…христианская Церковь - живая, а не умершая наставница моей души. Она не только учила меня вчера, но и почти наверняка будет учить завтра…

Одни и те же люди обличали кроткое непротивление монахов и кровавое насилие крестоносцев…

Люди, начинающие борьбу против Церкви во имя свободы и гуманности, губят свободу и гуманность, лишь бы биться с Церковью… Секуляристы не уничтожили божественных ценностей, но (если это может их утешить) поколебали ценности земные. Титаны не разрушили небес - они разорили землю.

Радость и простота:

Бог ненасытен, как ребенок, ибо мы грешили и состарились, и Отец наш моложе нас.

Человек больше похож на себя, человек более человечен, когда радость в нем - основное, скорбь - второстепенное… Радость - великий труд, которым мы живы.

Люди способны к радости до тех пор, пока они воспринимают что-нибудь, кроме себя, и удивляются, и благодарят… Но стоит им решить, будто они сами выше всего, что может предложить им жизнь, всеразъедающая скука овладеет ими, разочарование их поглотит, и все танталовы муки ждут их.

Альтруизм и эгоизм:

Счастье проверяется благодарностью…

Вот лучшее правило жизни и лучший врачебный совет. Здоровье - как и сила, и красота, и благодать - даётся тому, кто думает о другом.

…Ницше отрицает эгоизм тем, что его проповедует: проповедовать учение - значит делиться им. Эгоист называет жизнь войной без пощады и не жалеет усилий, чтобы уговорить своих врагов воевать. Проповедник эгоизма поступает весьма альтруистично.

Каждый, кто не желает смягчить свое сердце, кончит размягчением мозга.

Гордыня и смирение:

Снобы - простые души, вроде дикарей.

Из всех страшных вер самая страшная - поклонение богу, сидящему внутри тебя.

Безусловная вера в себя - чувство истерическое и суеверное.

…худшее в мире зло воплощено не в рюмке, а в зеркале, не в кабаке, а в той уединенной комнате, где человек рассматривает себя.

…«я сам» - очень мелкая мера и в высшей степени случайная. Так возникает типичная для нашего времени мелочность, особенно свойственная тем, кто кичится широтой взглядов.

Человек, не доверяющий своим ощущениям, и человек, доверяющий только им, равно безумны…

… править должен тот, кто чувствует, что править не может. Герой Карлейля говорит: «Я буду королем»; христианский святой - «Nolo episcopari». Если великий парадокс христианства вообще что-нибудь значит, он значит вот что: возьмите корону и обыщите всю землю, пока не найдете человека, который скажет, что недостоин ее.

Выполняя обряд, люди обретали нравственную ценность. Они не воспитывали храбрости - они сражались за святыню и вдруг замечали, что храбры. Они не воспитывали чистоплотности - они омывались для алтаря и замечали, что чисты.

Неважно, кто сильней, - важно, кто прав.

Гордый примеряет все на свете к себе, а не к истине.

Грех, покаяние, прощение:

Где чистый ужас перед неправдой, который так прекрасен в детях? Где чистая жалость к человеку, которая так прекрасна в добрых? Христианство нашло выход и здесь. Оно взмахнуло мечом - и отсекло преступление от преступника. Преступника нужно прощать до семижды семидесяти. Преступление прощать не нужно.

Наше время подвело подкоп не под христианскую демонологию, не под христианскую теологию, а под ту самую христианскую этику, которая великому агностику казалась незыблемой, как звезды.

Любовь и верность, дающие силу:

Верность одной женщине – недорогая плата за то, чтобы увидеть хоть одну женщину… Полигамия – недостаток любви, словно ты рассеянно перебираешь десяток бесценных жемчужин.

Я принимаю мир не как оптимист, а как патриот. Мир - не пансион в Брайтоне, откуда мы можем уехать, если он нам не нравится. Он - наша фамильная крепость с флагом на башне, и чем хуже в нем дела, тем меньше у нас прав уйти…

Рим полюбили не за величие - Рим стал великим, ибо его полюбили.

…необходима извечная верность бытию.

…надо любить мир, не полагаясь на него; радоваться миру, не сливаясь с ним.

Идеалы и свобода:

Мы не стали менять реальность в угоду идеалу. Мы меняем идеал; оно и легче…

Если вы хотите, чтобы все оставалось как есть, меняйте почаще веры и моды…

Бунт современного бунтаря стал бессмысленен: восставая против всего, он утратил право восстать против чего-либо.

Мой идеал устойчив - он встал вместе с этим миром. Мою утопию не изменишь, ибо имя ее - рай. Можно переменить место назначения, но не место, из которого ты вышел.

У того, кто верит, всегда есть повод к мятежу: ведь Бог в сердцах человеческих под пятой сатаны. В мире невидимом ад восстал против неба. Здесь, в мире видимом, небо восстает против ада. Верующий всегда готов восстать; ведь восстание - это восстановление.

Современный молодой человек не изменит мира - он занят тем, что меняет убеждения… идеал должен быть устойчивым… Твердое правило нужно не только правителю, но и мятежнику. Устойчивый идеал нужен любому мятежу.

Свободомыслие - лучшее средство против свободы. Освободите разум раба в самом современном стиле, и он останется рабом. Научите его сомневаться в том, хочет ли он свободы, - и он ее не захочет…

Перемены:

Ницше высказал бессмысленную идею, будто люди некогда видели добро в том, что мы ныне зовем злом. Будь это так, мы не могли бы говорить, что превзошли предков или хотя бы отстали от них.

Изменение - чуть ли не самая узкая и жесткая колея, в какую только может попасть человек.

Фанатизм как сумасшествие:

Однородность его мышления делает его скучным, она же делает его сумасшедшим.

Если б сумасшедший мог на секунду стать беззаботным, он бы выздоровел… Ему не мешает ни чувство юмора, ни милосердие, ни скромная достоверность опыта.

Сумасшедший заключен в чистую, хорошо освещенную тюрьму одной идеи, у него нет здорового сомнения, здоровой сложности.

Демократия:

…первый принцип демократии: главное в людях то, что присуще им всем, а не кому-то в отдельности.

…газетчикам незачем сражаться против цензоров. Прошли те времена. Теперь сама газета - цензор.

Труд:

Я всегда доверял массе тяжко работающих людей больше, чем беспокойной породе литераторов, к которой принадлежу. Даже фантазии и предрассудки тех, кто видит жизнь изнутри, я предпочту яснейшим доводам тех, кто видит жизнь снаружи.

Творчество:

Картина или книга удалась, если, встретив после нее облако, дерево, характер, мы скажем: “Я это видел сотни раз и ни разу не увидел”.

Переворот в искусстве - одно, в нравственности - другое…

…приедается только изображение; чувства остаются чувствами, люди - людьми…

Тех, кого заботит правда, а не мода, не собьет с толку чушь, которой окутывают теперь всякое проявление раздражительности или распущенности. Те же, кто видит не правду и ложь, а модное и немодное, -несчастные жертвы слов и пустой формы.

Где-то в другой вселенной.

Честертон смог удивить. Его небольшой роман необычен и разобраться, о чем он похоже нет никакой возможности, потому что даже переводчик в своем послесловии смогла внести лишь смуту говоря о том, что все, что ты предполагаешь - это совсем не то, что имел ввиду автор, но вот что точно он имел ввиду, Трауберг нам тоже не говорит, только сильно отстаивает, что Честертон не любил умников-заучек, а любил простых людей и писал для них. И очень хочется увидеть мне тех простых людей с какими встречался автор, чтобы понять кто они эти люди, для которых он писал и что в головах этих людей, что легко поняли "Человека, который был Четвергом". Для меня не было и спасением то, что Трауберг заявляла как помощь от Честертон в подмогу читателю - приписку к названию романа (страшный сон).

Поэтому я пошла простым путем, (что собственно и ожидается от простого человека). Если есть эпиграф к роману, значит он зачем-то нужен. С него и начнем. Честно скажу - эпиграф прекрасен! Когда ты знаешь все сноски и читаешь его, не отвлекаясь и после романа, потому что ты забыл уже о чем эпиграф, то картина начинает постепенно выстраиваться. Я не говорю, что я права относительно того, про что книга, я лишь нашла выход понять ее опираясь на слова автора, потому что без этого можно порваться на части предполагая смысл и послание)

Если вы не читали романа, то кратко расскажу происходящее. Все начинается невероятно красиво и даже чуточку предсказуемо. Встречаются два молодых человека и один оказывается полицейским под прикрытием, а второй анархистом... ну будем считать тоже под прикрытием, а прикрытие было простое, чтобы скрыться - оставайся на виду. Их знакомство приводит к тому, что полицейский попадает к анархистам и умудряется получить место в верхушке террористической организации. Ты еще думаешь, что все выглядит довольно прилично, но ты просто упустил момент, когда реальность стала изменяться и начался маскарад. Люди перестают быть людьми, а оказываются масками, сама природа то яркая, как летний день, то становится темной зимой, то пробудившейся весной, ночь наступает быстро, неожиданно меняются декорации, возникает немного алисовщины. И конец истории после громогласной философской идеи превращается в обыденную реальность, хоть и не совсем ту, с какой мы начинали.

Если читать эпиграф и следить за превращениями в романе, то можно проследить и возникновение песчаных башен, и борьбу с сатаной, и синичью трель, и возникновение семьи и веры. И возникает жизнь, которую описал и прожил Честертон. Его дни недели теперь уже больше похожи на периоды времени в его жизни, они не важны как отдельные личности, они поветрие, мысли, слова, идеи, они то, что происходит, точней происходило, они повод:

Нам есть о чем потолковать,
но спорить нет нужды.

И вот тогда роман становится простым, он как разговор двух приятелей, только мы не слышим конкретные слова, вопросов или воспоминаний, мы присутствуем при том, как разговор обретает человеческие черты, как начинается с самого простого, со слов приветствия и дальше развивается, затрагивает важные темы, вспыхивает противоречие, непонимание, разбирательство, установление словаря, чтобы понимать друг друга, переход на философскую тему и снова возвращение к простому, реальному, но окруженному отношением к этому, к любимому, словно разговор был прерван тем, что в гостиную, где сидели два друга, вошла любимая женщина, сколько ей лет на самом деле не важно, как не важно жена она или дочь, ведь она любима и значима и с ней начнется совсем другой разговор, другая история:

"Повинуясь чутью, он направился к белой дороге, на которой прыгали и пели ранние птицы, и очутился у окруженного решеткою сада. Здесь он увидел рыжую девушку, нарезавшую к завтраку сирень с бессознательным величием юности."

Я не настаиваю на том, что поняла роман верно, возможно он действительно о боге или о власти, а может о том, что левые это зло. Я вижу темы, которые можно развить, обсуждая этот роман. Вижу явное, могу найти скрытое, но мне приятнее думать, что это разговор двух друзей, который в иной реальности имеет жизнь.

Будьте осторожны с этим романом, он необычен. Возможно он в чем-то испытание для вас) Но разве это не прекрасно в книгах?

Писатель или журналист? Святой или антисемит? Автор детективов или философ? Один из самых популярных английских писателей - живое воплощение столь любимых им парадоксов. В новом выпуске о британской литературе рассказывает о жизни и творчестве Гилберта Честертона

Гилберт Кит Честертон — явление, с трудом укладывающееся в привычные определения. Его детективы часто представляют собой замаскированные нравственные притчи; биографии других писателей содержат наблюдения о жизни самого автора; трактаты, призванные апеллировать к логике и здравому смыслу, субъективны и предвзяты. Сам Честертон, будучи одним из самых популярных авторов Британии, не считал себя писа-телем — «Я никогда не относился всерьез к моим романам и рассказам и не счи-таю себя, в сущности, писате-лем» Из «Автобиографии» (перевод Натальи Трауберг). — и предпочитал слово «журналист». Тем не менее Честертон оказал значительное влияние на К. С. Льюиса и Махатму Ганди, Маршалла Маклюэна и Хорхе Луиса Борхеса, Нила Геймана и папу Франциска. Кем же был этот человек и как читать его тексты?

Биография

Аттилио Баккани. Портрет Гилберта Кита Честертона в детстве The British Library

Члены «Клуба начинающих спорщиков». Г. К. Честертон в центре снимка. 1890 или 1891 год Честертон. ру

Гилберт Кит Честертон родился в 1874 году в семье представителей лондон-ского среднего класса. Его отец с братьями управляли большой компанией, торговавшей недвижимостью Сегодня компания Chestertons, основанная прадедом писателя, входит в число круп-нейших мировых агентств недвижимости. . Гилберт учился в школе Св. Павла — одной из старейших лондонских частных школ — и в 1890 году основал «Клуб начинающих спор-щиков». Спорщики выпускали самодельный журнал The Debater, в котором были опубликованы первые сочинения Честертона. Атмосферу тех лет лучше всего передает шуточный роман «Наши перспек-тивы» (1894), написанный членами клуба: в нем Честертон и его друзья бьются на дуэли, высаживаются на необитаемом острове, громят полицейский участок в Петербурге, странствуют по Сибири и Гималаям, сражаются с бедуинами.

Окончив школу, Гилберт решает стать художником и год изучает искусство в школе Слейд при лондонском Университетском колледже. Следующий год он проведет там же, занимаясь английской и французской литературой. Бросив колледж в 1895-м, Честертон начинает писать для различных изданий и вскоре становится известен как критик и эссеист. Летом 1901 года он женится на Фрэн--сис Блогг, и тогда же выходят первые сборники его газетных эссе. С 1905-го и до самой смерти в 1936 году Честертон пишет по колонке в неделю для газеты The Illustrated London News: 7 тысяч газетных эссе занимают 10 томов из 37-томного собрания сочинений.

Гилберт Кит Честертон со своей невестой Фрэнсис Блогг. Около 1900 года Club Chesterton de Granada

Рисунок Честертона «Понятное раздражение Уильяма Шекспира (погруженного в сочинение „Макбета“) в ответ на просьбу журналиста из Биконсфилда дать ссылку на номер строки в одном из его сонетов» Chesterton and Friends

Нравы английских литераторов того времени хорошо иллюстрирует следую-щий эпизод. В 1914 году Джеймс Мэтью Барри, автор « », в числе прочего увлекавшийся экспериментами на стыке кино, театра и жизни, пригласил Честертона, Бернарда Шоу, театрального критика Уильяма Арчера и филантропа лорда Ховарда де Уолдена сняться в фильме про ковбоев. Он нарядил всех в соответствующие костюмы, вывез на натуру в Эссекс и там целый день заставлял гоняться за дикими пони и карабкаться по скалам, изображая ковбоев. Другой частью замысла был своего рода перформанс. Барри устроил ужин в лондонском «Савое» и пригласил туда весь высший свет — от литераторов до премьер-министра и министра юстиции. Приглашен-ные (за исключением участников съемок) не знали, что их снимают нанятые Барри операторы. Атмосфера была непринужденная, высокопоставленные гости вели себя расслабленно: Честертон вспоминал, что « кое-кто швырялся хлеб-цами, забыв о государственных заботах». После ужина все перешли в зал, где собравшихся развлекали скетчами актеры. Затем слово взял Шоу. Он объявил присутствующим, что «шотландец не станет просто так угощать кого попало бесплатным ужином» и что все они участвуют в некоем невиданном начи-нании. Выхватив бутафорский меч, писатель бросился за сцену, призвав следовать за ним. Честертон, Арчер и лорд Уолден, также вооруженные мечами, последовали его примеру и скрылись от публики. По замыслу Барри, сцена в «Савое» символизировала уход участников «проекта» из реального мира в мир кино. Однако гости ничего не поняли, а премьер-министр написал Барри письмо с запретом демонстрировать запись. Фильм про ковбоев публично показывали один или два раза, а в 1940-х годах его следы теряются. Зато сохранилась фотография, сделанная во время съемок.

Слева направо: лорд Ховард де Уолден, Уильям Арчер, Джеймс Мэтью Барри, Гилберт Кит Честертон, Бернард Шоу. 1914 год The British Library

Рисунок Честертона с лозунгом дистрибутизма «Три акра и корова» The Society of Gilbert Keith Chesterton

А в 1917 году в одном из лондонских литературных салонов Честертон встретился с неким «русским в военной форме», чей проект передачи власти поэтам потряс его своим масштабом и поэтической смелостью. «Говорил он по-французски, совершенно не умолкая, и мы притихли, — вспоминает Честер-тон в автобиографии, — а то, что он говорил, довольно характерно для его народа. Многие пытались определить это, но проще всего сказать, что у рус-ских есть все дарования, кроме здравого смысла. Он был аристократ, помещик, офицер царской гвардии, полностью преданный старому режиму. Но что-то роднило его с любым большевиком, мало того — с каждым встречавшимся мне русским» Продолжение приведенной цитаты выглядит так: «Скажу одно: когда он вышел в дверь, казалось, что точно так же он мог выйти в окно. Коммунистом он не был, утопистом — был, и утопия его была намного безумней коммунизма. Он предложил, чтобы миром правили поэты. Как он важно пояснил нам, он и сам был поэт. А кроме того, он был так учтив и великодушен, что предложил мне, тоже поэту, стать полноправным правителем Англии. Италию он отвел д’Аннунцио, Фран-цию — Анатолю Франсу. Я заметил, на таком французском, какой мог противопоставить потоку его слов, что правителю нужна какая-то общая идея, идеи же Франса и д’Аннунцио скорее — к несчастью патриотов — прямо противоположны». Перевод Натальи Трауберг. . Этим русским в военной форме был поэт , который в свою очередь писал о Честертоне в июне 1917 года в письме Анне Ахматовой: «Его здесь очень любят или очень ненавидят — но все считаются. Он пишет также и стихи, совсем хорошие» М. Баскер, Ю. Зобнин, Т. Вахтинова, А. Михайлов, Е. Степанов. Комментарии. Н. С. Гумилев. Полное собрание сочинений. Т. 8. Письма. М., 2007. .

К концу 1910-х Честертон уже входит в число известнейших литераторов Британии, к концу 1920-х его хорошо знают за границей. Он ездит с публич-ными выступлениями по Европе, во время путешествия в США в 1930-1931 годах выступает с многочисленными лекциями, на которые стекается масса слушателей. «В Америке я прочитал не меньше 90 лекций людям, не сделав-шим мне ничего плохого», — напишет он потом в «Автобиографии».

Уже в 1900-е Честертон становится борцом с безверием и защитником христианства. В 1908 году выходит его сборник «Ортодоксия», и он все чаще выступает с христианских позиций. Но особенно отчетливым апологетический пафос Честертона становится после принятия католичества в 1922 году До этого Честертон принадлежал к англокатоликам, ветви англиканства, наиболее близкой к католичеству. : в 1920-е годы выходит его книга о Франциске Ассизском (1923) и «Вечный человек» (1925) — очерк истории человечества с христианской точки зрения. В 1933-м — биография Фомы Аквинского. Выражая соболезнования по случаю смерти Честертона в 1936 году, папа Пий XI назвал его защитником католиче-ской веры.

Спорщик и мастер парадокса

Карикатура Джеймса Монтгомери Флэгга «Г. К. Честертон всегда говорит неправильные вещи в правильном месте». 1914 год The Library of Congress

Статья о диспуте Честертона и Бернарда Шоу на тему «Есть ли у животных душа?» в Manchester Guardian от 15 апреля 1925 года Guardian News & Media Limited or its affiliated companies

Бернард Шоу, Хилэр Беллок и Гилберт Кит Честертон на публичном диспуте. 1927 год Wikimedia Commons

Честертон был яростным и виртуозным спорщиком. Это был его любимый способ рассуждения: он постоянно участвовал в публичных диспутах, неве-роятно распространенных в Британии, спорил в газетных колонках и даже превратил в полемику с воображаемыми оппонентами собственную биогра-фию. В семье Честертон рассказывали историю, как Гилберт и его младший брат Сесил как-то спорили 18 часов без перерыва. Потом был «Клуб начинающих спорщиков». Честертон спорил всю жизнь — с самыми разными людьми и на самые разные темы. С философом Бертраном Расселом — о вос-питании детей, с писателем Гербертом Уэллсом — о евгенике Евгеника — учение о наследственном здо-ровье человека и путях его улучшения, о методах влияния на наследственные качества будущих поколений с целью их совершенствования. , с американ-ским юристом Клэренсом Дэрроу — о религии. Но его самым известным оппонентом, диспуты с которым даже издавались отдельными книгами , был Бернард Шоу.

Самый характерный прием Честертона, отличающий все его тексты — от игри-вых эссе и детективных рассказов до трактатов в защиту христианской веры, — парадокс. В этом смысле он преемник традиции, к которой принадлежали и , но если для первого важен слом логики как таковой, а для второго — доведенное до совершенства острословие, честерто-новский парадокс — инструмент возвращения к здравому смыслу. Честертон превозносит чудаков и чудачества вовсе не из стремления к экстравагантности: он видит, что современный мир перевернулся вверх ногами и сохранить в нем равновесие можно, лишь встав на голову.

Болтливость Честертона, его неуемную любовь к парадоксам, стремление кстати и некстати затевать спор много и жестоко ругали. Поэт Томас Элиот, непримиримый противник Честертона, оценивший его только к концу жизни, писал: его ум «роится идеями, но не мыслит», стиль «раздражающ до невыно-симости», а готовность спорить со всеми и обо всем производит впечатление, что «убеждения читателя всегда прямо противоположны тому, что мистер Честертон почитает истиной».

Сборники статей Честертона против евгеники или разводов дают представле-ние о том, насколько унылым и предвзятым может выглядеть его полемиче-ский задор, будучи направленным на конкретную социальную язву. Но это скорее исключение. Лучшие образцы честертоновской полемики заворажи-вают, как блестяще выстроенная батальная сцена. Об этом хорошо пишет Льюис в автобиографии «Настигнут радостью»:

«Мне не было нужды соглашаться с Честертоном, чтобы получать от него радость. Его юмор такого рода, который нравится мне больше всего. Это не „остроты“, распределенные по странице, как изюминки по тесту булочки, и уж вовсе не заданный заранее тон небрежного пошучивания, который нет сил переносить; юмор тут неотделим от самой сути спора, диалектика спора им „зацветает“, как сказал бы Аристотель. Шпага играет в лучах солнца не оттого, что фехтовальщик об этом заботится, просто бой идет не на шутку и движения очень проворны» Льюис К. С. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 7. М, 2000. .

Честертон-поэт

Гилберт Кит Честертон в возрасте 13 лет. 1887 или 1888 год University of California

Честертон начал писать стихи еще в школе Св. Павла и даже получил премию Мильтона за поэму о святом Франциске Ксаверии. Правда, он был так рассеян, что забыл премию на сцене О рассеянности Честертона ходили легенды: он пытался открыть дверь штопором вместо ключа, купить кофе в билетной кассе и би-леты в кафе, а во время одной из поездок якобы прислал жене телеграмму с вопросом: «Нахожусь Маркет Харборо. Где должен быть?» . Технически его стихи так и остались школь-ными: в век, когда английская поэзия в основном ушла от регулярного размера и рифмы в эксперименты со свободным стихом и игру аллюзий, Честертон сочинял очень традиционные по форме поэмы с простыми рифмами.

Полное собрание стихов Честертона составляет два тома по 500 страниц; многое было опубликовано уже после смерти автора. Самые значительные из его поэм — «Баллада о белом коне» и «Лепанто». Первая посвящена битве Альфреда Великого, первого англосаксонского короля Британии с язычниками-данами, вторая — битве дона Хуана Австрийского с турками. Оба события Честертон рассматривает как аллегорию противостояния цивилизации и варварства, веры и неверия, жизни и смерти. Образ белого коня, древнего рисунка на меловых холмах Оксфордшира, Честертон превращает в символ европейской христианской традиции: этот силуэт сохранился до наших дней, потому что поколение за поколением расчищали его очертания, не давая зарасти дерном, — так наши представления о добре и зле, долге, святыне, верности и праведности что-то значат лишь постольку, поскольку поколение за поколением ведет работу по их расчистке, защите от стремящихся забить их «новых веяний».

Одно из самых пронзительных стихотворений Честертона вложено в уста главного героя романа «Перелетный кабак» капитана Дэлроя. Оно посвящено важному для Честертона образу возвращения домой как метафоре прихода в себя заблудившегося и сошедшего с ума мирозда-ния, че-ловеческого общества и отдельного человекаЧестертон обыгрывает действительно существующую в английском парламенте традицию, согласно которой в конце заседания служители спрашивают собрав-шихся: «Кто идет домой?» У Честертона эта вполне банальная публицистическая шпилька в адрес политиков («Почему же их сейчас не бьют?» — спрашивает один из героев «Перелетного кабака», и другой ему отвечает: «Это великая тайна») при помощи поэтической гиперболы превраща-ется в пронзительное философское и бого-словское обобщение. :

В городе, огороженном непроходимой тьмой,
Спрашивают в парламенте, кто собрался домой.
Никто не отвечает, дом не по пути,
Да все перемерли, и домой некому идти.

Но люди еще проснутся, они искупят вину,
Ибо жалеет наш Господь свою больную страну.
Умерший и воскресший, хочешь домой?
Душу свою вознесший, хочешь домой?

Ноги изранишь, силы истратишь, сердце разобьешь,
И тело твое будет в крови, когда до дома дойдешь.
Но голос зовет сквозь годы: «Кто еще хочет свободы?
Кто еще хочет победы? Идите домой!» 

Автор биографий

Гилберт Кит Честертон. Карикатура Марка Вейнера. 1931 год National Portrait Gallery, London

Первую биографическую книгу о поэте и драматурге Роберте Браунинге Честертон написал в 1903 году. Как и другие тексты, она субъективна и полемична. Автор честно признавался, что написанное едва ли можно назвать книгой о Браунинге: «Я написал книгу о свободе, поэзии, любви, моих мнениях о Боге и религии (исключительно незрелых), где время от времени встречалось слово „Браунинг“, которое я вводил вполне искусно, во всяком случае — с пристойной регулярностью. Были там кое-какие факты, почти все — неверные. Но что-то в этой книге есть, скорей — моя юность, чем жизнь Браунинга».

Такая характеристика во многом применима ко всем биографиям, написанным Честертоном. В этой саморецензии есть характерный для автора гротеск: конечно, он не перевирал факты намеренно и не пытался выдать собственные домыслы за биографическое исследование. Но все-таки героями своих книг он выбирал тех, с кем так или иначе чувствовал родство и потому умел сделать их ближе читателю. Биографию Диккенса критик и священник Рональд Нокс называл «честертоновской философией, проиллюстрированной примерами из жизни Диккенса», книга о Фоме Аквинском в огромной степени получилась объяснением в любви к латинскому Средневековью, а о Чосере — к англий-скому XIV столетию.

Сам Честертон честно признавался в ограниченности своих познаний, уточняя, что его книга — для тех, «кто знает о Чосере еще меньше, чем он сам». Действительно, с одной стороны, эти тексты доступно рассказывают об эпохе или конкретном писателе широкому читателю. С другой — такой строгий ценитель, как Томас Элиот, назвал честертоновского «Чарльза Диккенса» лучшим из написанного о Диккенсе, французский философ и богослов Этьен Жильсон, главный знаток Фомы и томизма, также высоко оценил биографию Фомы Аквинского, а строгий критик Гарольд Блум — книгу о Чосере.

Отсутствие дистанции между автором и предметом исследования, которую многие считают столь необходимой, — самая яркая черта исследовательского метода Честертона, одинаково привлекающая одних читателей и отталкиваю-щая других. Лучше всего это сформулировал все тот же Рональд Нокс в сонете, написанном на смерть писателя:

«Со мной он плакал», — Браунинг сказал,
«Со мной смеялся», — Диккенс подхватил,
«Со мною, — Блейк заметил, — он играл»,
«Со мной, — признался Чосер, — пиво пил»,

«Со мной, — воскликнул Коббет, — бунтовал»,
«Со мною, — Стивенсон проговорил, — Он в сердце человеческом читал»,
«Со мною, — молвил Джонсон, — суд вершил».

А он, едва явившийся с земли,
У врат небесных терпеливо ждал,
Как ожидает истина сама,

Пока мудрейших двое не пришли.
«Он бедных возлюбил», — Франциск сказал,
«Он правде послужил», — сказал Фома Перевод Анатолия Якобсона. .

В конце жизни Честертон собирался написать книгу о Шекспире — но так и не успел.

Романист

Гилберт Кит Честертон за работой. 1905 год University of California

До 1989 года считалось, что Честертон написал шесть романов. Однако после смерти его секретарши Дороти Коллинз среди бумаг писателя обнаружили седьмой и самый ранний роман, написанный, когда автору было 19 лет. Издатели назвали этот текст «Бэзил Хоу »: он рассказывает историю любви двух молодых людей, и, хотя главный герой сыпет уже вполне узнаваемо честерто-новскими парадоксами, в целом это скорее подражание викторианским романам, чем самостоятельное произведение.

Первый и вполне оригинальный роман Честертона «Наполеон Ноттингхилль-ский» (1904) проникнут характерной для автора любовью к Средним векам и лондонским предместьям. В Англии альтернативной реальности (где королей выбирают жеребьевкой) новоназначенный король-чудак решает вернуть лондонским районам средневековое право самоуправления, и город погружа-ется в междоусобные войны, возрождающие рыцарские добродетели.

В «Человеке, который был Четвергом» (1908) попытка раскрыть заговор терро-ристов-подпольщиков оборачивается прикосновением к тайне мироздания. «Шар и крест» (1909) — повесть о непримиримых противниках, которых неравнодушие к истине среди торжествующего безразличия делает лучшими друзьями, а «Жив-человек» (1912) — история возвращения домой как опасного и авантюрного предприятия. В «Перелетном кабаке» (1914) в Англии объяв-ляют сухой закон, и любители рома ведут народ на штурм парламента, а в «Возвращении Дон Кихота» (1927) постановка любительского спектакля о временах Ричарда Львиное Сердце приводит к смене политического строя, библиотекарь становится королем и, проникшись истинным духом Средне-вековья, решает отдать фабрики рабочим, а шахты шахтерам.

Специфика честертоновского романа виднее всего в романе «Человек, который был Четвергом». Герой, поэт и полицейский, борющийся с анархистами, внедряется в тайную организацию, планирующую покушение на трех мировых лидеров. Постепенно выясняется, что ее члены, называющие себя в целях конспирации по дням недели, в действительности — тайные агенты из отдела по борьбе с анархистами, а предводитель Воскресенье — одновременно поли-цей-ский и анархист — воплощает в себе порядок и хаос, созидание и разруше-ние. Поэтическая гипербола, представляющая кучку заговорщиков таинствен-ным мировым злом, грозящим гибелью самой человеческой цивилизации, а полицию — последней силой, оберегающей мир от краха, позволяет автору одновременно восстать против буржуазного спокойствия (анархисты и полицейские — единственные по-настоящему живые силы мира) и поставить диагноз романтизму разрушения.

В своих странных и нелепых на первый взгляд фантазиях Честертон предвос-хищает таких важных для XX века авторов, как Франц Кафка и Хорхе Луис Борхес (оба высоко ценили «Человека, который был Четвергом»). Но если для них переворачивающийся вверх ногами мир только страшен или абсурден, то Честертон смотрит на этот абсурд с любовью.

Автор детективов

Иллюстрация Сиднея Сеймура Лукаса к рассказу «Неведение отца Брауна». 1911 год Project Gutenberg

Больше всего Честертон известен своими детективными рассказами, хотя сам никогда не относился к ним всерьез и считал это занятие глубоко вторичным (как это довольно часто бывает в истории литературы). Еще интереснее то, что, хотя многие считают детективные рассказы лучшим из написанного Честерто-ном, а сами эти рассказы давно стали классикой жанра, это не столько детек-тивы, сколько облаченные в детективную форму нравственные притчи.

Впрочем, известность Честертона как детективного автора также довольно своеобразна. Популярные рассказы об отце Брауне — примерно половина текстов, написанных в этом жанре. Другая половина известна куда мень-ше. Кроме сборника «Человек, ко-торый знал слишком много» (1922) Главный герой Хорн Фишер, детектив-любитель, принадлежащий к высшему свету и лучше других знающий его нравы, раскрывает преступления, но не может призвать преступников к ответу. , Честертон написал сборники рассказов «Клуб удивительных промыслов» (1905) и «Поэт и безумцы» (1929). Ранний сборник «Охотничьи рассказы» (1905) и особенно ценившийся Борхесом поздний «Парадоксы мистера Понда» (1936) — это стихия парадокса в чистом виде, детективный сюжет тут либо вторичен, либо попросту отсутствует. Сам Честертон лучшим своим детективным рассказом считал «Пятерку шпаг» (1919), не входящую ни в одну из серий.

Отец Браун, списанный с реального католического священника, друга Честер-тона Джона О’Коннора, раскрывает преступления не потому, что увлекается криминалистикой, а потому что лучше любого детектива знает греховность человеческой природы. Кроме того (и это один из главных тезисов Честерто-на), вера — последнее прибежище разума в современном мире. «Вы нападали на разум, — говорит отец Браун выдающемуся и впоследствии раскаявшемуся преступнику Фламбо в рассказе „Сапфировый крест“. — Это дурное богосло-вие».

Блестящими же именно с детективной точки зрения эти рассказы делает фирменная честертоновская парадоксальность. Сюжет, построенный на пара-доксе, требует куда более логичной и рациональной конструкции, чем обычная история. В рассказе «Лицо на мишени» феноменально меткий стрелок, тонкий и хитрый человек, прячется под личиной нелепого выскочки и знаменитого на всю округу мазилы. В рассказе «Исчезновение мистера Водри» милейший пожилой джентльмен, которого, по-видимому, шантажирует некий мрачный субъект, оказывается исчадием ада, а его жестокое убийство — результатом защиты отчаявшейся жертвы. Именно здесь Честертон открытым текстом проговаривает этот свой принцип: «Художники часто переворачивают рисунки, чтобы проверить их точность. Иногда, если трудно перевернуть сам объект (скажем, гору), они даже становятся на голову».

Лучшие из рассказов Честертона соединяют свойственную только ему пара-доксальность с достойной Эдгара По атмосферой тайны, диккенсовским колоритом («Летучие звезды») и социальной заостренностью («Странные шаги»).

Христианский апологет, антисемит, святой

Карикатура Дж. Коэна на Гилберта Кита Честертона. 1912 год Getty Images

Многочисленные выступления Честертона в защиту христианства и Католи-ческой церкви сделали его одним из заметнейших христианских апологетов XX века. Его роль в своем обращении к вере отмечали К. С. Льюис и канадский теоретик медиа Маршалл Маклюэн, особую роль он играл для верующей интел-лигенции в СССР в 1960-е и 1970-е годы. Честертона называют одним из любимых авторов папы римского Франциска (по некоторым версиям , в выборе им именно этого имени есть заслуга честертоновской биографии Франциска Ассизского).

В 2013 году католический епископ Нортгемптона Питер Дойл поручил отцу Джону Удрису поиск оснований для причисления Честертона к лику святых. Это исследование, первый этап процесса канонизации, завершилось летом 2018 года, его результаты были переданы в Ватикан. И в связи с этим обострился интерес к проблематичным сторонам наследия Честертона, главной из которых остается обвинение в антисемитизме.

Честертон не считал евреев ниже других из-за их национальности. Но он раз-делял, особенно в молодости, существовавшее в среде английских либералов предубеждение против еврейской плутократии Плутократия (от греч «богатство» и «власть») — режим, при котором поли-тическая власть узурпирована богатым меньшинством. как финансовой силы, вредящей экономике и особенно бедным. В 1912 году Честертон активно выступал на стороне своего брата Сесила в так называемом деле Маркони — коррупционном скандале вокруг финансовых злоупотреблений высокопостав-ленных членов парламента, в котором были замешаны еврейские финансисты. «Еврейской проблемой» Честертон называл то, что евреи — народ, лишенный родины, который повсюду чувствует себя на чужбине: «иностранцы, только такие, которых иностранцами не признают». Отсюда его выступления в защиту еврейского государства В 1919 году он побывал в Палестине по приглашению британской сионистской ассоциации. и против участия высокопоставленных евреев в переговорах о мире с Германией в конце Первой мировой войны. Отсюда же так страшно звучащие в свете позднейших событий предложения обязать евреев носить восточную одежду в книге «Новый Иерусалим» (1920).

С другой стороны, учитывая количество текстов, написанных Честертоном, и его страсть к полемике, трудно найти общность, которая избежала бы критики с его стороны — от мусульман и буддистов до различных христиан-ских конфессий и английских либералов. Кроме того, он много выступал в защиту евреев — защищая своих друзей (евреями были несколько его ближайших друзей) от школьного буллинга, возвышая голос против погромов в России и Польше; он путешествовал в Палестину, а будучи в Польше, посетил синагогу. Наконец, в интервью 1933 года Честертон, признавая наличие «еврейской проблемы», в то же время решительно осуждает «зверства Гитлера» и говорит, что «готов умереть, защищая последнего еврея Европы».

Честертон в России

Спектакль Камерного театра по роману Г. К. Честертона «Человек, который был Четвергом». Режиссер Александр Таиров. 1923 год Московский драматический театр имени А. С. Пушкина

Председатель Честертоновского общества кот Натальи Трауберг Инносент Коттон Грэй. Конец 1970-х годов © Наталья Трауберг / trauberg.com

Обложка сборника статей Г. К. Честертона «Писатель в газете». Москва, 1984 год Издательство «Прогресс»

История Честертона в России — отдельный и важный сюжет. В 1910-20-х годах им зачитывалась прогрессивная молодежь, его эксцентричность и левизна рифмовались с послереволюционной российской действительностью. В 1923 году Александр Таиров поставил на сцене московского Камерного театра переработку «Человека, который был Четвергом», сделанную драматургом Сигизмундом Кржижановским. Спектакль воспевал энергию переустройства мира, анархизм торжествовал, но детали сюжета терялись за массивными конструктивистскими декорациями. Узнав об этом, Честертон был глубоко возмущен.

Но уже к концу 1930-х эксцентрика Честертона стала выглядеть опасной, и в СССР его перестали переводить и издавать. Он вернулся в самом начале 1960-х благодаря Наталье Трауберг, которая переводила его эссе и трактаты для самиздата. «Честертон был для нас противоядием в 1950-е и 1960-е годы, — писала она в „Воспоминаниях об отце Александре Мене “. — Прежде всего, конечно, его апология радости противостояла неизжитому горю. Такое редкое в нашем веке соединение дома и свободы, центростремительного и центро-бежного, эсхатологической легкости и космической обстоятельности учило нас не кинуться ни „влево“ (что было бы вполне естественным), ни „вправо“, за пределы христианства».

Советская действительность была достаточно абсурдной (и ее сравнения с Кафкой стали вполне обычными), чтобы честертоновское стояние на голове во имя здравого смысла снова оказалось самой адекватной формой сохранения себя и противостояния этой действительности. Сегодня трудно представить себе, как читались в те годы строки «жалеет наш Господь свою больную страну» (тут не обошлось без хулиганства: в оригинале в этом месте «For God has pity on this great land»). Постепенно Честертон становился не только и не столько автором, пишущим о проблемах своего времени, сколько симво-лом и паролем читателей самиздата. В мае 1974 года, в столетнюю годовщину Честертона, в одной московской квартире было основано Честер-тоновское общество. Его председателем стал кот Натальи Трауберг по имени Инносент Коттон Грэй (серый кот Кеша), среди первых членов были сама Трауберг, филолог и будущий академик Сергей Аверинцев, поэт , литературовед и переводчик Владимир Муравьев.

В 1970-х годах, когда цензура постепенно ослабевает, в печати начинают выходить отредактированные самиздатские переводы — сначала рассказы и эссе, а потом романы и апологетические трактаты. Первым и, возможно, до сих пор лучшим собранием разных образцов творчества писателя в одном небольшом томе стал сборник «Писатель в газете», вышедший в 1984 году.

С переводами Честертона, в том числе в формате аудиокниг, можно ознакомиться совершенно бесплатно и совершенно легально на сайте благотворительного фонда «Предание».

Изображения: Гилберт Кит Честертон. 1933 год
© Keystone / Hulton Archive / Getty Images

Источники

• Аверинцев С. Честертон, или Неожиданность здравомыслия.

  Г. К. Честертон. Писатель в газете: художественная публицистика. М., 1984.

• Честертон Г. К. Автобиография.
• Неожиданный Честертон: Рассказы. Эссе. Сказки. Сост. Наталья Трауберг.
• Ahlquist D. G. K. Chesterton: Apostle of Common Sense.

  San Francisco, 2003.

• Chesterton G. K. Basil Howe: A Story of Young Love.
• Conlon Denis J. G. K. Chesterton: A Reappraisal.
• Ker I. G. K. Chesterton: A Biography.
• Ward M. Gilbert Keith Chesterton.

«Ни насыщение, ни голод и ничто другое не хорошо, если преступить меру природы»

«Лечит болезни врач, но излечивает природа»

Гиппократ (род. около 460 года до н. э) – древнегреческий врач

«Вся природа стремится к самосохранению»

«Главная склонность человека направлена на то, что соответствует природе»

«Ежедневно сама природа напоминает нам, в сколь немногих, в сколь малых вещах она нуждается»

«Земля никогда не возвращает без излишка то, что получила»

«Нет ничего более изобретательного, чем природа»

Цицерон Марк Ту́ллий - древнеримский политик и философ

«Природа всегда имела больше силы, чем воспитания»

Вольтер (1694 -1778) – французский писатель, философ, историк

«Природа покоряется лишь тому, кто сам подчиняется ей»

«Природу побеждают, только повинуясь ее законам»

Бэкон, Френсис (1561 – 1626) – английский философ

«Природа всегда возьмет свое»

«Есть у природы и мука, и мякина, и гнусное, и прелестное»

«Природа-мать мудра, да сын безмозглый.»

Шекспир Уильям (1564 – 1616)- английский поэт, драматург

«Природа так обо всем позаботилась, что повсюду ты находишь чему учиться»

«В природе все мудро продумано и устроено, всяк должен заниматься своим делом, и в этой мудрости - высшая справедливость жизни»

Леонардо да Винчи (1452-1519)- итальянский художник (живописец, скульптор, архитектор)

«Природой брак не предусмотрен»

Наполеон Бонапарт (1769-1821) – великий полководец и государственный деятель, император французов в 1804 – 1815 гг.

«Познать природу родного края можно либо своими глазами, либо с помощью книги»

Ломоносов Михаил Васильевич (1711-1765) – русский учёный-естествоиспытатель, поэт, историк

«Природа сказала женщине: будь прекрасной, если можешь, мудрой, если хочешь, но благоразумной ты должна быть непременно»

Бомарше Пьер (1739-1799) – французский драматург, публицист

«Как великий художник, природа умеет и с небольшими средствами достигать великих эффектов»

Гейне Генрих (1797 – 1856)-немецкий поэт, публицист, критик

«Природа - творец всех творцов»

«Природа не имеет органов речи, но создает языки и сердца, при посредстве которых говорит и чувствует»

«Природа - единственная книга, на всех своих страницах заключающая глубокое содержание»

«Природа всегда права; ошибки же и заблуждения исходят от людей»

«Пьесы природы всегда новы, потому что каждый раз появляются новые зрители»

«Бог прощает и люди прощают. Природа не прощает никогда»

Гёте Иоганн Вольфганг (1749-1832)- немецкий поэт, мыслитель и естествоиспытатель

«Удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми: все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какою была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять»

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814-1841) – русский поэт

«Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик -
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...»

Тютчев Федор Иванович (1803 -1873)- русский поэт

«Грандиозные вещи делаются грандиозными средствами. Одна природа делает великое даром»

«Все стремления и усилия природы завершаются человеком; к нему они стремятся, в него впадают, как в океан»

«В природе ничто не возникает мгновенно и ничто не появляется в свет в совершенно готовом виде»

Герцен Александр Иванович (1812-1870) – русский писатель, публицист, философ

«Болезнь есть целебное средство самой природы с целью устранить расстройство в организме; следовательно, лекарство приходит лишь на помощь целительной силе природы»

Шопенгауэр Артур (1788 -1860) - немецкий философ

«Великая книга природы открыта перед всеми, и в этой великой книге до сих пор... прочтены только первые страницы»

Писарев Дмитрий Иванович (1840 – 1868) – литературный критик, публицист

«Бог хитёр, но не злонамерен. Природа скрывает свои секреты за счёт присущей ей высоты, а не путём уловок»

«Радость видеть и понимать есть самый прекрасный дар природы»

Эйнштейн Альберт (1879 – 1955) - физик-теоретик, один из основателей современной теоретической физики...

«Природа никогда не ошибается; если она порождает дурака, значит, она этого хочет»

Шоу Генри (1818 - 1885) – американский писатель

«Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее - наша задача»

Мичурин Иван Владимирович (1855 – 1935) – биолог, селекционер

«Предзнаменований не существует. Природа не посылает нам вестников - для этого она слишком мудра или слишком безжалостна»

«Природа - отнюдь не выпестовавшая нас мать. Она есть наша творение».

«Если природа - это материя, стремящаяся стать душой, то искусство - это душа, выражающая себя в материальном»

«Главное назначение природы, видимо, в том, чтобы иллюстрировать строки поэтов»

Уайльд Оскар (1854-1900)- английский философ, эстет, писатель, поэт ирландского происхождения.

«Человечество на Земле и окружающая его живая и неживая природа составляют нечто единое, живущее по общим законам природы»

«Человек совершил огромную ошибку, когда возомнил, что может отделить себя от природы и не считаться с её законами»

Вернадский Владимир Иванович (1863-1945) – русский учёный, естествоиспытатель, основатель геохимии, биогеохимии, радиогеологии, общественный деятель.

«Первая и несомненная обязанность человека есть участие в борьбе с природой за свою жизнь и жизнь других людей»

Толстой Лев Николаевич (1828-1910) – русский писатель

«Соприкосновение с природой есть самое последнее слово всякого прогресса, науки, рассудка, здравого смысла, вкуса и отличной манеры»

Достоевский Федор Михайлович (1821-1881) – русский писатель

«Любовь к родной стране начинается с любви к природе»

«Понимание природы, гуманное, бережное отношение к ней – один из элементов нравственности, частица мировоззрения»

Паустовский Константин Георгиевич (1892-1968) – русский писатель.

«Все мы рано или поздно приходим к выводу, что если в природе и есть что-то естественное и рациональное, то придумали это мы сами»

«Природа чудовищно несправедлива. Талант - тому свидетельство»

Хаксли Олдос (1894-1963) – английский писатель

«Человек, не будучи одеян благодетельною природою, получил свыше дар портного искусства»

«Человек! Возведи взор свой от земли к небу, - какой, удивления достойный, является там порядок!»

«Ветер есть дыхание природы»

Козьма Прутков - коллективный псевдоним Алексея Толстого и братьев Алексея, Владимира и Александра Жемчужниковы