Вар верни мне мои легионы кто сказал. Известные высказывания – “Вар, верни мне мои легионы!”
Две тысячи лет назад римская держава приближалась к зениту своего могущества. Ее полководцы шли от победы к победе. Казалось, еще немного — и Германия вслед за другими соседями Вечного города склонится перед его мощью. Однако битва в Тевтобургской долине все изменила: германские племена сумели отстоять свою свободу, а триумфальное шествие римских
Осенью 9 года н. э. (762-го от основания Рима) столица Октавиана Августа жила радостным предвкушением триумфа. Прочно обосновавшись на Рейне, римские войска захватывали внутренние германские земли. После блестящих кампаний, проведенных пасынками императора Тиберием и Друзом, большинство варварских племен к западу от Эльбы признали над собой власть Рима. Сопротивлялись лишь свевы вождя Маробода.
Казалось, что окончательный успех уже близок, и вдруг, словно гром среди ясного неба, по столице разнеслись мрачные вести: Публий Квинтилий Вар, наместник Германии, окружен и разгромлен на лесной дороге восставшими варварами. В битве полегли три легиона тяжелой пехоты, вся кавалерия и шесть когорт местных вспомогательных войск — на бумаге около 22 500 человек, а на деле разве что немногим меньше. Три орла (значки, заменявшие знамена) попали в руки врагов. И самое ужасное: удар исподтишка вероломно нанесли ближайшие союзники империи — херуски во главе с римским гражданином, вождем Арминием. А лояльность к Риму по иронии судьбы проявили строптивые свевы. Когда победитель прислал Марободу отрезанную голову наместника, чтобы побудить его присоединиться к восстанию, тот отправил страшный дар Августу, чтобы Вар нашел покой в фамильном склепе Квинтилиев.
Таких серьезных поражений римляне не знали последние 60 лет, с тех пор как парфяне при Каррах в далеких краях за Евфратом уничтожили экспедиционный корпус Марка Лициния Красса. А за 36 лет единоличного правления Августа Рим и вовсе привык к одним лишь победам, покоряя новые земли — Египет, северо-запад Испании, Аквитанию, Альпы, Далмацию, Среднее Подунавье и вот, наконец, Германию. В полной победе римлян над соседями никто теперь не сомневался. Вергилий уже вложил в уста Юпитера обещание потомкам Энея: «Могуществу их не кладу ни предела, ни срока».
Потрясение было огромным. Август, выслушав вестника, разодрал на себе тогу и стал биться головой о притолоку двери, восклицая: «Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!» До конца дней своих он облачался в траур в годовщину поражения. Иностранные послы были отосланы из Рима, а германские телохранители императора отправлены служить на удаленных островах (впрочем, как это обычно бывает в подобных случаях, не прошло и пяти лет, как они вернулись в императорский дворец). Тиберию, только что подавившему бунт в Паннонии и готовившемуся праздновать триумф, пришлось вместо этого поспешить на Рейн — защищать границу от воспрянувших духом варваров. Туда же отправился и Германик, племянник Тиберия, получивший имя в честь побед своего отца Друза над германцами.
Как же это могло случиться? Почему высокопрофессиональная римская армия, привыкшая к победам над варварами, потерпела столь сокрушительное поражение?
В начале нашей эры германские племена занимали обширные территории к северу и востоку от земель, попавших под влияние Вечного города. После того как галлы покорились Цезарю и его наследникам, казалось, что пришел черед германцев, а междуречье Рейна и Эльбы станет новой римской провинцией. Однако Тевтобургская битва все изменила. Выйдя из летнего лагеря около Миндена, римская армия должна была направиться на зимние квартиры в Кастра Ветере, но по совету Арминия пошла обходным путем, который ее и привел к холму Калькризе. Благодаря произошедшему здесь сражению германцы сохранили свою независимость. Интересно, что битва при Идиставизо, в которой Германик, желавший реванша, разгромил войска Арминия, состоялась неподалеку от Тевтобургской долины. Но никакие победы не могли возместить ущерб от Тевтобургской битвы. Провинция под названием Германия в самом деле была создана, но лишь на левом берегу Рейна (именно римляне заложили такие города, как Кёльн, Трир и Майнц). Германцы, жившие к востоку от великой реки, сумели сохранить свою независимость. Впоследствии эти люди, переселившись на юг и запад, сыграют решающую роль в разгроме Западной Римской империи и завладеют ее наследством.
Наместник Германии
Публий Квинтилий Вар стал в глазах римлян главным виновником поражения, этаким образцом бездарного и продажного чиновника, чуть ли не простолюдина, волею судеб оказавшегося наместником Германии. На самом деле он занял высокий пост по воле императора, который имел основания для такого решения. Вар происходил из знатного рода и состоял в близком родстве и с Августом, и с его наследником Тиберием. Он рано вошел в состав сената и уже в 27 лет ездил вместе с императором на восток — участвовать в переговорах с парфянами. А 13 год до н. э. он встретил консулом, то есть номинально одним из двух главных людей в Риме. В 6—4 годах до н. э. Вар был наместником Сирии, и если и расхищал местную казну, как, впрочем, и многие его предшественники, то управлял весьма эффективно. Он сумел удержать порядок в зависимой от Рима Иудее после смерти Ирода Великого, оставившего многочисленное и спорящее друг с другом потомство. Когда же по вине другого римского чиновника в этом царстве разгорелось восстание, Вар, решительный и в то же время гибкий политик, сумел подавить его с минимальными потерями. В общем, Октавиан имел основания думать, что и в Германии его давний выдвиженец справится с местным недовольством. Видимо, главной ошибкой Вара было то, что он слишком доверился Арминию. Впоследствии тесть Арминия, Сегест, рассказывал, что в середине лета 9 года н. э. он являлся с доносом на зятя, но наместник его не послушал. Впрочем, даже если Сегест не приврал постфактум, пользуясь тем, что Вар уже не мог его опровергнуть, недоверие наместника легко понять. Как и всякий чиновник в покоренной стране, он привык, что местные вожди чернят и подставляют друг друга, чтобы отделаться от конкурентов. Точно так же и в Сирии к нему постоянно являлись претенденты на иудейский престол с поклепами друг на друга. В римской административной традиции считалось правильным держаться равнодушно к таким дрязгам. К несчастью для Квинтилия Вара, на этот раз к доносу стоило прислушаться.
Иллюзия мира
Официальная точка зрения быстро свела все к личным качествам полководцев: бездарный и продажный Вар не мог не уступить коварному и талантливому Арминию. Наместника обвиняли в том, что он слишком доверял германцам: как писал римский историк Гай Веллей Патеркул, «он вообразил людьми тех, кто не имел с людьми ничего общего, кроме голоса и облика». Говорили, что он спокойно выслушивал судебные тяжбы, словно находился в мирной провинции, и не понимал, что варвары просто успокаивают его бдительность, задерживают подольше в глуши своих лесов.
Конечно, теперь было выгодно заявлять, что Германию еще не успели как следует покорить и замирить. Что, мол, за Рейном новая власть воздвигла маленькие военные аванпосты, и только глупец вроде Вара мог спокойно сидеть там, занимаясь повседневными делами. Но новейшие открытия показывают: дела обстояли совсем не так.
В 1993 году Германский археологический институт впервые начал раскопки близ деревни Вальдгирмес под городом Вецларом в федеральной земле Гессен, где незадолго до того было случайно обнаружено несколько предметов римской эпохи. Работы там продолжаются и поныне, но научную сенсацию они уже несомненно породили. Ученые обнаружили: тут располагался не полевой легионный лагерь, не жалкий лесной форт, а большой римский город. Центр занят форумом, от него расходятся по сторонам света под прямыми углами классические магистрали — кардо и декуманус — все как в бесчисленных латинских колониях от Атлантики до Леванта. На форуме, очевидно, возвышалась конная статуя Августа из позолоченной бронзы — было обнаружено около 200 ее обломков, а с северной его стороны стояла каменная базилика, где, судя по всему, заседали муниципальный совет и суд. Кроме того, к нынешнему моменту локализованы и расчищены два десятка больших частных домов. Их обитатели пользовались керамикой из Италии, а некоторые даже выкладывали полы дорогой мозаикой. В общем, город явно строился с расчетом на долгую мирную жизнь и торговлю. Поселенцы, как, очевидно, и губернатор, считали, что большие войны закончились и римская власть в Германии утвердилась надолго. Восстание Арминия разразилось внезапно для всех.
Вождь херусков
Будущий победитель Вара в течение долгого времени был верным слугой римлян. Сын Сигимера, правителя одного из сильнейших германских народов — херусков, он унаследовал власть над ними в 7 году н. э. К 25 годам он успел отличиться на римской службе и получить не только гражданство, но и почетный статус всадника. Веллей Патеркул, который одно время служил вместе с этим юношей, вспоминает его как офицера усердного, физически сильного, как бык, а также с «необычайной для варвара быстротой соображения». Даже имя молодой вождь получил от новых хозяев, хотя его точное происхождение и неизвестно. Есть версия, что в 1 году н. э. Арминий сопровождал внука Августа в походе в Армению, и новое прозвание получил за успешные действия там. Почему и как вождь херусков решил изменить Риму — остается неизвестным. Причинами могло быть как нежелание подчиняться римским методам управления, так и внутриполитическая борьба в самом Риме (внук Августа, с которым путешествовал Арминий, был конкурентом Тиберия в борьбе за наследство). Как бы то ни было, большинство родных Арминия остались верны империи даже после его восстания, а родство с мятежником не повредило им в глазах Рима. Брат Арминия, Флав, на службе «сената и народа Рима» потерял глаз, а тесть, Сегест, служил главным жрецом при алтаре Божественного Августа в Колонии Агриппине (Кёльне). Вокруг этого культа римляне желали сплотить всю покоренную провинцию Германию, и они не ошиблись. Италик, племянник Арминия, вырос в Вечном городе и спустя много лет с подачи императора Клавдия боролся за верховную власть над херусками. Сам же Арминий после своего триумфа провел еще 10 лет во внутригерманских усобицах и погиб в 19 году н. э., сражаясь против вождя свевов Маробода. Он стал легендой в своем народе. Спустя 100 лет Тацит напишет, что «и доныне о нем поют у варварских племен».
По болотам и по взгорьям
К началу осени в долину реки Везер, где стоял лагерем наместник, пришли тревожные известия. На северо-западе восстал один из признавших ранее римскую власть народов (по-видимому, это были ангриварии). И Вар — весьма возможно, что по лукавому совету Арминия, которому он всецело доверял, — решил возвращаться на зимние квартиры не по проверенной военной дороге, а сделав крюк для подавления мятежа. Наверняка это предприятие не казалось римским командирам особенно опасным — идти предстояло по землям верных херусков…
Так три легиона двинулись в ловушку, которой стала Тевтобургская долина близ холма Калькризе. Владеющий римской тактикой Арминий умело выбрал место для засады. Холм Калькризе возвышается на 157 метров, и даже в наши дни — хотя деревьев на нем гораздо меньше — подняться на его северную сторону не так просто. А уж сделать это, сохраняя сомкнутый строй, вовсе невозможно. Дальше к северу начинаются топи. Ширина прохода между ними и хребтом — только 220 метров.
Римляне не опасались нападения, поэтому колонны следовали не в боевом порядке, а разведка не высылалась. Более того, шли зимовать, и рядом с обозом двигались слуги полководца, толпы женщин и детей. В довершение всего, как раз когда римляне подошли к Калькризской гряде, пошел проливной дождь и поднялся ветер, ломавший верхушки деревьев. Дорогу развезло, для повозок пришлось делать гати, и 20 000 солдат растянулись на многие километры извилистой тропы. В этот-то момент люди Арминия и обрушились на них. Германцы, естественно, прекрасно ориентировались в своей местности и, даже не будучи слишком многочисленными, без труда обеспечивали себе численный перевес в точках столкновения с римлянами. К тому же херуски имели возможность, оставаясь неуязвимыми, метать легкие копья из густых зарослей, а их противники никак не могли обрести свое главное боевое преимущество — сомкнуть грозный пехотный строй: их резали и разили поодиночке, как оленей на охоте.
Только к вечеру легионерам кое-как удалось сосредоточиться и, несмотря на трудности ландшафта, даже возвести лагерь. Прекрасная выучка сделала свое дело. Каждый знал свою роль, каждый был привычен к «нештатным ситуациям», да и командующий, насколько можно судить, не потерял присутствия духа. Германцы же еще не настолько осмелели, чтобы идти на приступ полноценного вала, и первая ночь в осаде прошла относительно спокойно.
Наутро Вар все же решил двигаться дальше. Редкий военный историк не ругал его потом за это — больше римлянам ни разу не удастся укрепиться. Но ведь выбор был небогат: до места передислокации еще очень далеко, на войске «висит» множество лишних ртов, позиция прямо под склоном холма, на вершине которого враги, очень опасна. Продержаться до подхода подкреплений с Рейна было невозможно.
В общем, чтобы не тащить повозки по размокшей дороге, но и не отдавать их германцам, Квинтилий велел сжечь весь обоз и с рассветом выступил в путь налегке все по той же роковой дороге между холмами и болотом. По-видимому, его бойцы получили приказ идти без лишнего шума, насколько это возможно для большой армии. Археологи нашли на этом участке два скелета мулов, на которых, видимо, везли минимальные остатки багажа, так вот, колокольчики на их шеях были снабжены заглушками. Их обмотали тряпками, предварительно набив овсом, что, кстати, позволило палеоботаникам установить время сбора этого зерна и подтвердить: мулы погибли в сентябре.
Еще два дня римлянам удавалось медленно продвигаться вперед, хотя дорога еще больше сужалась, холмы слева вырастали все выше, а вековые деревья мешали боевому порядку. К Арминию между тем стекались все новые люди, поверившие в скорую славу и добычу. Наконец на четвертый день после первой атаки легионы наткнулись на непреодолимую преграду.
Арминий, воспользовавшись уроками римской тактики, закрыл дорогу мощными валами. Бойцы Вара попытались взять их приступом, но когда атака захлебнулась, стало ясно, что это конец. Войско распалось: кто-то бежал лесом, где становился легкой добычей противника, кто-то — назад по дороге, кто-то (немногие) сдавался в плен, а наместник Германии со штабом и «свитой» покончил с собой, чтобы не опозорить себя капитуляцией перед варварами. Между прочим, просивших пощады тоже не пощадили — казнили всех поголовно. Тело же Публия Квинтилия Вара иссекли мечами, а потом отрубили ему голову и, как уже говорилось, отослали свеву Марободу. Все трупы тщательно обобрали — кроме отдельных мелких предметов, ученым ХХ века осталось только то, что не имело особой ценности в I веке — снаряды для пращей, сломанные наконечники копий, отвалившиеся маски шлемов.
В поисках Тевтобургского Леса
Тацит называет место, где Вар и его легионеры попали в засаду, — Teutoburgiensis saltus. Веками это выражение переводилось как «Тевтобургский лес», и даже сейчас отказываться от него в статье, обращенной к широкому читателю, было бы неуместным педантизмом. В одном из мест, где пытались найти поле битвы Вара с Арминием, на картах современной Германии можно даже найти горную гряду Тевтобургский Лес (до XIX века известную как Лес Оснинг), которая тянется на юг от Оснабрюка к истокам реки Эмс. Однако латинское слово saltus точнее переводится как «проход», «лесная долина», что прекрасно соответствует топографии окрестностей Калькризе. В древности же никакого Тевтобургского леса не существовало. И это стало ясно опять-таки благодаря успешным раскопкам конца ХХ века. К этому времени умозрительные споры о точном месте битвы не стихали уже 200 лет, и надежда что-то выяснить почти улетучилась. В 1986 году престарелый сэр Рональд Сайм, оксфордский профессор и крупнейший в мире авторитет по римской военной истории, в своей новой книге об эпохе Августа прямо призвал коллег наконец «оставить в покое» неразрешимый вопрос. Думали, что так и произойдет, но словно в насмешку над стариком всего несколько месяцев спустя место боя обнаружил археолог-любитель. Звали его Тони Кланн и был он майором медицинской службы британских оккупационных войск в Западной Германии. Кланн с юности носился с идеей, что войска Вара погибли в лесистых краях к северу от Оснабрюка и проводил все свободное время в странствиях с металлоискателем. Однажды, отправившись к высокому холму Калькризе в окрестностях города Брамше, британец выкопал на его склоне несколько монет-денариев. Следующий год принес лучший улов: свинцовые «пули» для пращей римского времени и еще один денарий, но с важнейшим штампом VAR на реверсе — такими деньгами с именем наместника выдавали жалованье римским солдатам в Германии. Стало ясно, что энтузиаст, скорее всего, напал на верный след. В сентябре 1989 года Оснабрюкский музей в местах его находок начал полномасштабные раскопки, которые в сочетании со свидетельствами древних авторов теперь позволяют в основных чертах восстановить ход сражения. Были найдены и братские могилы воинов Вара, и валы, которыми германцы преградили им путь, и многочисленные мелкие предметы, выроненные в ходе сражения и так и не подобранные мародерами. Результаты этих раскопок с 21 июня 2002 года выставлены в Музее Калькризе (Веннерштрассе, 69, Брамше), созданном на выделенные Евросоюзом 14 миллионов евро. С 7 января 2009 года в нем наконец открылась постоянная экспозиция.
В зеркале столетий
Как и поражение при Каррах, остановившее римскую экспансию на востоке по линии реки Евфрат, разгром войск Вара сыграл роковую роль в римской истории. Продвижение римской власти все дальше вглубь Центральной Европы было навсегда остановлено. Никогда больше римляне всерьез не пытались подчинить себе германские племена между Рейном и Эльбой. Замена трем погибшим легионам была набрана лишь спустя многие десятилетия. Не зря всякая книга о «самых знаменитых битвах истории», начиная еще с «Пятнадцати решающих битв мировой истории» Эдварда Шеперда Кризи (1852), включает в себя рассказ о Тевтобургском сражении.
Еще семь лет римские войска под командованием сначала Тиберия, а потом его племянника Германика совершали походы на правый берег Рейна, чтобы отомстить за поражение Вара. Наконец в 15 году н. э. останки воинов Вара были найдены людьми Германика и с возможными в походных условиях почестями погребены в пяти больших братских могилах, найденных в наши дни. Практически все тела принадлежат мужчинам в возрасте примерно от 20 до 40 лет, достаточно здоровым при жизни, судя по зубам и костям, и состояние скелетов позволяет подтвердить, что вначале они несколько лет лежали непогребенными. На некоторых черепах есть травмы от мечей и палиц, но, впрочем, на немногих. Как и писали древние авторы, германцы были вооружены в основном легкими копьями, которые метали из-за деревьев или использовали в ближнем бою. Мечей у них было немного, в основном их носили вожди и особо отмеченные за доблесть дружинники.
Арминий был разбит Германиком в нескольких сражениях (помните битву при Идиставизо, где был окружен германцами булгаковский центурион Марк Крысобой?), не сломивших, впрочем, его силы, а два из трех легионных орлов Вара были отбиты у германцев. Но как только это случилось и стало возможным говорить, что тевтобургский разгром отомщен, Тиберий, сменивший к тому времени Августа на римском престоле, отозвал Германика на римский берег Рейна, не дожидаясь даже, пока будет обнаружен третий легионный орел. В этом Тиберий следовал политическому завещанию, оставленному ему Августом: «не раздвигать границ империи». Последний из штандартов Вара был возвращен в Рим только дипломатами императора Клавдия несколько десятилетий спустя. С завоеваниями было покончено. Германик же, справив 26 мая 17 года н. э. триумф над непобежденной Германией, был отослан на восток, где спустя два года умер при загадочных обстоятельствах. И хотя сам Арминий в том же году погиб в сражении с Марободом, у которого он попытался отнять власть над свевами, результаты его победы так никогда и не были пересмотрены.
 Римская защитная маска, найденная на месте битвы. Фото: AKG/EAST NEWS |
Эхо славы: рождение германского духа
В Средние века об Арминии нечасто вспоминали: сказители-скальды славили других героев викингского цикла, а античные рукописи на тысячелетие потеряли известность за пределами монастырей. Но в XV веке, когда гуманисты заинтересовались античными документами, они в числе прочего нашли рукопись тацитовой «Германии». Книга, где автор критиковал своих сограждан за развращенность нравов и ставил им в пример добродетельных бесхитростных варваров, стала, по словам историка Арнальдо Момильяно, «одной из самых опасных в истории мира». Написанная некогда в назидание римским властям, она превратилась в настольное сочинение для тех, кто хотел управлять миром из Германии — вначале для императоров Священной Римской империи, претендующих на особую роль в Италии, потом для лютеран и, в конце концов, для нацистов. В 1936-м стены зала в Нюрнберге, где проходил съезд НСДАП, были испещрены цитатами из Тацита.
Проследим развитие мифа: в эпоху немецкой Реформации яростный ее сторонник и ненавистник Рима, франконский рыцарь Ульрих фон Гуттен пишет текст под названием «Арминий, или Диалог, в коем любимейший сын отечества возносит отечеству хвалу». В нем один из авторов «Писем темных людей» как бы продолжает философическую «пьесу» греческого сатирика Лукиана, в которой полководцы древности обсуждают на том свете, кто же из них был величайшим. И вот, в тот момент, когда они уже почти пришли к соглашению, у Гуттена появляется Арминий и заявляет о своих правах, которые подтверждает явившийся кстати Тацит.
Написанный по-латыни «Диалог», правда, был доступен только образованным людям, но благодаря им слава нового героя быстро проникла в простой народ. Сам Лютер предположил, что Арминий — это римское искажение старинного готского имени Герман (вероятно, от Heer Mann — «муж из воинства»). Вскоре образ древнего херуска проник даже в религиозную протестантскую скульптуру — в городской церкви Миндена на Везере, как раз рядом с тем местом, где располагался последний летний лагерь Вара, его изобразили в числе «праведных язычников» (Цезаря, Сократа, Александра Македонского и прочих). Арминий превратился из исторической фигуры в символ — героя, который смог противостоять непобедимым римлянам.
С тех пор стихи, песни и трактаты посыпались как из рога изобилия. В XVII веке Даниэль Каспар фон Лоденштейн, «немецкий Сенека», пишет о нем роман «Великодушный полководец Арминий» — опус, не оконченный автором из-за смерти, занимает 3076 страниц! С 1676 по 1910 год в театрах ставится 75 опер на ту же тему, причем самую знаменитую пишет Гендель.
Ближе к концу XVIII века Фридрих Готлиб Клопшток, знаменитый поэт-националист, посвящает Арминию драматическую трилогию, которая имеет огромный успех. Именно Клопшток, кстати, «присвоил» полководцу персональный символ — дуб. Мощным образом Арминия, в свою очередь, вдохновились романтики начала XIX века. После наполеоновского нашествия на немецкие земли, которое с легкостью отождествлялось с римским, имя Арминия-Германа появилось на знаменах народного сопротивления. Когда в 1807-м, после разгрома пруссаков под Йеной, Иоганн Фихте, отец германского национализма выступил в оккупированном Берлине с «Обращениями к нации» — главным их героем стал именно Арминий. Лекции философа имели такой успех, что мифологический прием скоро переняли даже другие народы: французы стали гордиться своим Верцингеторигом, талантливым врагом Цезаря, а англичане — легендарной королевой Боудиккой, тоже восставшей против Рима. Последние, между прочим, пытались присвоить даже самого Арминия, объявив его своим предком, но из этого ничего не вышло, хотя по крови херуск Арминий был явно ближе англосаксам, чем немцам — потомкам восточногерманских народов.
Кроме того, романтики поспешили связать нового героя со старыми, о которых рассказывалось в эпосах — от «Старшей Эдды» до «Песни о нибелунгах». Зигфрида стали ассоциировать, соответственно, с Германом. Кстати, с точки зрения гуманитарной науки теория эта хотя и очень натянута (например, один ученый доказывал, что Туснельда, жена херуска, — это ошибочное написание имени Кримхильды, Зигфридовой супруги), но не бессмысленна. Скажем, имена многих родственников Арминия заключали в себе корень Sieg («победа»), значит, его германское имя вполне могло быть таким же, как у главного героя «Песни о нибелунгах». Как бы там ни было, в тождество воителей верил, к примеру, Рихард Вагнер, сочиняя «Кольцо нибелунга», верили и все его слушатели…
При жизни Вагнера, в 1838 году, скульптор Эрнст фон Бандель начал на собственные средства возводить грандиозный памятник Арминию на вершине холма возле Детмольда, в дубовом лесу, который как раз тогда и окрестили Тевтобургским. Как мы знаем сейчас, сражение произошло в 75 километрах к северу от этого места. Монумент, от основания до крылатого шлема, возвышается примерно на 50 метров. Вождь простирает на запад, к Рейну, огромный меч, на котором написано: «Немецкое единство — моя сила. Моя сила — мощь Германии». Громоздкое сооружение было закончено лишь к 1875 году, когда Германия уже объединилась во Второй рейх, и проект Банделя стал столь популярен, что сам кайзер Вильгельм I приехал на открытие монумента.
В XX веке Гитлер еще до прихода к власти провозгласил Арминия «первым архитектором нашей свободы». В это же время (1922 год) по экранам триумфально прокатывается фильм «Герман». Единственную его копию, пережившую войну, найдут в 1992 году в трофейном фильмофонде Москвы. Сразу же после основания Третьего рейха один из официальных его художников, Вернер Пайнер (после Второй мировой забытый на родине и выполнявший заказы эфиопского негуса Хайле Селассие I), изображает Арминия на гобелене для рейхсканцелярии, а когда в июле 1937-го в Мюнхене проходила грандиозная выставка «расово правильного» арийского искусства, открывал ее парад ряженых в «херусских костюмах».
Так дело и продолжалось до самого 1945-го, а после разгрома Германии, естественно, начался обратный процесс. К образу Арминия стали относиться с большой опаской. Хотя у монумента в Детмольде по-прежнему собираются люди и лежат цветы, а фразеология некоторых туристических буклетов все еще дышит национальным чувством. Характерно, что, например, единственный кинофильм, снятый про Тевтобург после войны, — «Битва Германа» Христиана Декерта и Хартмута Кизеля (1996) — это пародия. А сугубо научный всплеск интереса к битве, вызванный 2000-летним юбилеем и находками под Калькризе, постарались увести в сторону от какой-либо идеологии.
Рим шумел и бурлил вокруг Публия Квинтилия Вара, когда полдюжины крепких лектиариев несли его паланкин к дому Августа на Палатинском холме. Рабы, облаченные в одинаковые красные туники, шагали по неровной булыжной мостовой умело, плавно и размеренно, не давая Вару ощутить ни малейшего толчка.
Разумеется, Вар мог бы опустить занавески паланкина и тем самым отгородиться от многотысячной уличной толпы, но сегодня он не возражал, чтобы на него смотрели: с первого взгляда было заметно, что несут важную особу.
Путь ему преградила старая повозка, запряженная парой медлительных быков, доверху набитая мешками с зерном; ее несмазанные оси поскрипывали и стонали. Застряв позади такой повозки, человек мог умереть от старости, дожидаясь, пока она проедет.
Рабы Вара не собирались мириться с задержкой. Один из следовавших за носилками педисеквиев (римский аристократ, как избранный, не носил сам свои вещи, за него это делали сопровождающие) тут же выкрикнул с сильным греческим акцентом:
Эй, там, дорогу! Пропустите паланкин Публия Квинтилия Вара!
На узких, извилистых улочках, забитых пешеходами, вьючными ослами и повозками, освободить путь было нелегко. Седовласый человек, управлявший повозкой, даже не попытался это сделать, гаркнув в ответ:
Пропади он пропадом, кем бы он ни был!
Судя по акценту, возница был самнитом или осканцем.
Кем бы он ни был? Да как ты смеешь, деревенщина!
Педисеквий не знал более страшного оскорбления и вознегодовал так, словно возница задел его самого. И неудивительно: если господин был солнцем, то раб луной и светился отраженным светом.
Да будет тебе известно, что Публий Квинтилий Вар двадцать лет назад был консулом! Консулом, говорю тебе! А потом управлял провинцией - Сирией и только что вернулся в Рим. Он женат на внучатой племяннице Августа. Да помогут тебе боги, несчастный, если Вар спросит твое имя!
Возница стегнул быков и прошелся кнутом по двум пожилым женщинам, чтобы те убрались с дороги. Женщины завопили, но посторонились. Повозка откатилась на освободившееся место, дав дорогу носилкам и свите.
Молодец, Аристокл! - похвалил раба Вар.
Педисеквий задрал подбородок, выпятил грудь и двинулся дальше такой походкой, словно был гигантом десяти локтей ростом и восьми локтей в плечах, а не лысеющим, худосочным маленьким греком.
Квинтилий Вар спрятал улыбку. В управлении рабами, как, впрочем, и в управлении любыми другими людьми, имелись свои хитрости, позволяющие добиться максимального послушания и усердия. Разумная похвала, произнесенная в нужный момент, могла принести больше пользы, чем динарий.
По пути к Палатину Аристоклу еще не раз приходилось повышать голос. Что поделать, таков Рим: народу здесь слишком много, а места слишком мало.
Уличные музыканты бренчали на кифарах и играли на флейтах в надежде, что брошенных прохожими монет хватит на еду. Чуть ли не на каждом углу торчали писцы, предлагавшие услуги неграмотным, а торговцы наперебой расхваливали свой товар:
Фиги в меду!
Бусы! Прекрасные стеклянные бусы из Египта!
Хлеб, сыр и масло!
Краска для век, она сделает ваши глаза прекрасными!
Жареные певчие птички! Кто хочет жареных певчих птичек?
Амулеты, они принесут вам удачу!
Вино! Настоящее фалернское!
Вар захохотал. Лектиарии тоже. Педисеквий, старавшиеся сохранять важный вид, лишь покачали головами. Только круглый дурак поверил бы, что тощий уличный торговец с амфорой на плече и впрямь может предложить вино, достойное самого Августа. То, что находилось в этом сосуде, наверняка отдавало уксусом, если не мочой.
Когда носилки наконец добрались до Палатинского холма, уличный поток поредел. На протяжении многих лет Палатинский холм оставался процветающей частью города, и проживали здесь важные люди - истинные римляне. На Палатине не встречались одетые в штаны галлы, смуглые евреи и пылкие нумидийцы, зато остальной Рим кишмя кишел варварами, стекавшимися сюда со всей империи в надежде разбогатеть. До сих пор никто не нашел способа не впустить их сюда или выставить тех, что уже явились.
«А жаль, что не нашел», - подумал Вар.
Роль Палатина, как места для избранных, особенно возросла после того, как на склоне этого холма поселился Август, владыка Римского мира. Август управлял империей более трети века, и, хотя некоторые сенаторы тосковали по Республике, при которой они были самой крупной рыбой в пруду, большинство простых людей уже не помнили той поры. Если кому-то и вспоминалась Республика, то в основном как время почти непрерывных кровавых гражданских войн. Вряд ли кто-нибудь, кроме упомянутых выше сенаторов, променял бы мир и благоденствие эпохи Августа на хаос, царивший до нее.
И уж точно ни на что не променял бы нынешнюю эпоху Квинтилий Вар, неразрывно связанный с новым порядком. Он принадлежал к тем многочисленным личностям, которые вовремя приняли сторону человека, достигшего вершин власти, и возвысились вместе с ним. Вряд ли Вар добился бы большего при Республике. Возможно, и Рим не добился бы большего при Республике, однако Рим значил для Вара меньше, чем значил Вар для Рима.
Его отец, Секст Квинтилий Вар, думал иначе. Он покончил с собой при Филиппах вместе с Брутом и Кассием, потерпев поражение в битве с Антонием и Октавианом, тогда еще не называвшим себя Августом. В ту пору, почти пятьдесят лет назад, Публий был еще мальчиком, и ему очень повезло, что победители не подвергли гонениям семьи побежденных.
Подумав об этом, Вар серьезно кивнул. Да, ему во многом везло.
Резиденцию Августа охраняли воины. Августа можно было упрекнуть в чем угодно, только не в глупости. Он прекрасно знал, что в Риме до сих пор есть люди, которых возмущает его правление, поэтому о безопасности императора заботились три когорты преторианцев, расквартированных в городе, - тысяча пятьсот воинов. Еще шесть когорт были размещены в ближайших городах. По вооруженному караулу перед входом можно было безошибочно отличить дом Августа от всех остальных домов на Палатине.
Некоторые из преторианцев явно были италиками, но другие, рослые и светловолосые, не иначе как галлами или германцами. Такой подбор воинов был разумным: Рим ничего не значил для варваров, зато Август, их наниматель и командующий, значил очень много.
Когда паланкин Вара поравнялся со стражей, самый рослый и самый белокурый из воинов вопросил с гортанным акцентом:
Кто вы такие? Что вам здесь нужно?
За Вара ответил Аристокл:
Мой господин Публий Квинтилий Вар - бывший консул. Сегодня у него назначена встреча с Августом.
Грек благоразумно не стал слишком кичиться важностью своего господина перед германцем, ведь командир стражи при резиденции императора - не какой-то там возница, а человек, охраняющий самую важную особу в Риме. Но с другой стороны, тот, кого пригласили повидаться с Августом, уже благодаря одному этому - значительное лицо… Следовательно, сопровождающий его раб - тоже не пустое место.
Подожди здесь. Мы проверим, - ответил страж и заговорил с остальными воинами на звучном родном языке.
Один из караульных нырнул в дом.
Все будет в порядке, мальчики, - сказал Вар лектиариям. - Можете меня высадить.
Рабы бережно поставили носилки, Вар ступил на землю и потянулся. В отличие от своих рабов он был одет не в одну лишь тунику и расправил складки просторного одеяния так, чтобы говорившая о его ранге пурпурная кайма не осталась незамеченной.
Вернувшийся воин что-то сказал начальнику стражи на языке варваров, и исполненный достоинства командир слегка склонил голову перед Варом.
И что он теперь будет делать?
Не знаю.
Такое признание одного из приближенных к Августу людей значило немало.
Боюсь, придется изменить нашу политику, хоть это и не принято делать. Да покарают боги непокорных варваров!
Курьер кивнул, а по анфиладе залов, будя эхо, снова разнесся голос Августа:
Сердито нахмурившись, Арминий всматривался в противоположный берег Рейна. Сейчас он не мог вторгнуться в Галлию, он это понимал. Стоило ему взять Алисо в кольцо, как римляне прорвали окружение и ушли на запад, к Рейну. Большинству из них удалось переправиться на ту сторону. Ушли и гарнизоны крепостей на Люпии, расположенных ближе к большой реке.
Как только стало известно, что случилось с римлянами в Германии, с юга выступили два полностью укомплектованных римских легиона. Один из них шел по западному берегу Рейна параллельно войску Арминия, двигавшемуся по восточному берегу. Арминию не удавалось оторваться от легионеров даже с помощью форсированных ночных маршей - значит, если бы он попытался переправиться через реку, ему пришлось бы делать это под обстрелом и штурмовать прямо с воды занятый врагами берег. Тогда легионеры оказались бы в самой выгодной позиции в отличие от тех, которых он заманил в засаду.
Кто-то окликнул Арминия, и тот, помахав, отозвался:
Я здесь!
Он был рад любой возможности отвлечься от невеселых дум о западном береге Рейна.
К нему приблизился воин из родного клана и с ходу возгласил:
Добрые вести! Твоя жена родила сына. И она, и дитя в добром здравии.
Хвала богам! Воистину добрая весть!
Арминий снял золотое кольцо - один из множества захваченных трофеев - и вручил воину.
Это тебе за то, что порадовал меня.
Благодарю.
Воин не сразу подобрал палец, на который налезло бы кольцо.
Как назовешь ребенка?
Зигфрид, - не задумываясь, ответил Арминий, - в память о победе, одержанной мною над римлянами.
Но эта победа, хоть и была огромной, все же оказалась меньше, чем надеялся Арминий. Его отец с горькой мудростью пожилого человека говорил, что чаще всего так и бывает. Сперва Арминий надеялся, что Зигимер просто ворчит, как все старики, но, увидев на противоположном берегу Рейна римских воинов, понял: отец знает, что говорит.
Я посетил священную рощу, - сказал доставивший вести соплеменник Арминия. - С сотворения мира боги не пировали так, как нынче! Сколько вражьих голов нанизано на сучья и развешано по ветвям священных дубов!
Глаза его вспыхнули.
И три орла. Три! Со времен основания Римской державы случалось когда-нибудь, чтобы римляне теряли трех орлов зараз?
Чего не знаю, того не знаю, - отозвался Арминий.
Он прослужил у римлян достаточно долго, чтобы знать: им и в прошлом доводилось терпеть поражения, но рассказывали они об этом нехотя и скупо. Само собой, какой воин в здравом уме станет похваляться проигранными битвами?
Собеседник Арминия не очень-то старался отвечать толково, просто поддерживал разговор.
Однако среди всех этих голов я не видел головы Вара, - сказал он. - Хотя искал.
Ее там и нет, - ответил Арминий. - Я забрал ее с собой, когда мы двинулись к Рейну. Хотел устрашить ею римлян, но все пошло не так, как я рассчитывал.
Он вздохнул.
Боюсь, получить все просто невозможно.
А ведь не так давно Арминию казалось - он все может. Казалось, он должен все получить. Может, он расплачивается за то, что метил так высоко?
И что ты теперь собираешься делать с головой? Бросить в реку?
Ну, когда она попала мне в руки, она уже частично обгорела. Я ее засолил, но это мало помогает.
Арминий поморщился.
Но выбрасывать ее я не стану. Я отошлю голову на юго-восток, Марободу и маркоманам, в знак того, на что способны германцы, когда они сплочены и полны решимости.
О, способны не только на это! - воскликнул воин. Глаза его сияли. - Не только на это!
До стремительного взлета Арминия царь Маробод был, несомненно, самым могущественным из германских вождей. Разумеется, он не мог не привлечь внимания Августа, и, не случись бунта в Паннонии, в землях маркоманов наверняка появились бы римские легионы. Маробод громогласно уверял, что никогда не собирался выступать против римлян и никого не подбивал на такое, но Арминий не верил ни единому его слову. Несомненно, не верил и Август. Однако владыка Рима еще не отыскал возможности напасть на Маробода, а теперь такой возможности ему, скорее всего, уже никогда не представится.
«И все благодаря мне», - с гордостью подумал Арминий.
Может, Маробод и подстрекал кого-то против Рима, но он, Арминий, сам повел войну против врага, вторгшегося на его землю. И если народ Германии не сможет понять, кто на самом деле совершил великое деяние… Нет, Арминий не хотел верить, что его соотечественники могут быть настолько слепы.
Этот римлянин мечтал править нами, - молвил воин из клана Арминия. - И что от него осталось? Всего лишь вонючий обрубок.
Вонючий обрубок, - эхом повторил Арминий.
По лицу молодого вождя медленно расплылась улыбка. Он кивнул - то ли собеседнику, то ли самому себе. Да, ему нравились эти слова, нравилось их значение. Ибо умер не только Квинтилий Вар, вместе с ним умерли и надежды Рима на покорение Германии.
И надеждам этим уже не воскреснуть.
Сегест сидел в своей усадьбе тихо, не высовываясь. Многие из его воинов остались с ним, но иные - по большей части пылкая молодежь - отправились с Арминием воевать против римлян, хотя их вождь и не любил человека, похитившего его дочь. Что ж, если бы Арминий вздумал покарать тестя за его верность Римской империи, за Сегеста было бы кому вступиться и без этих юнцов.
Правда, до сих пор Арминий ничем не угрожал Сегесту, и тот невольно был ему за это благодарен. Хотя, возможно, за своими великими делами Арминий просто позабыл про отца жены.
Стоя напротив своего крытого соломой дома, Сегест вздохнул. Он привык думать о себе как о значительном человеке, но не мог не признать, что события последних нескольких месяцев сбили с него спесь.
Этого бы не случилось, если бы он меня послушал, - пробормотал Сегест себе под нос.
Ты о чем? - переспросил один из его воинов.
О Варе. Если бы только он меня послушал! Есть ли слова горше, чем «я ведь тебе говорил»? Всякий раз их произносят тогда, когда уже слишком поздно.
Никогда об этом не думал.
По растерянной физиономии воина сразу было видно, что он вообще не склонен отягощать себя раздумьями. Ну и ладно, главное, что он хороший боец и знает, за какой конец держать копье. У каждого свои достоинства и свои недостатки.
Сегест снова вздохнул. Его недостатком являлось то, что он родился германцем, а не римлянином.
Он знал, что думают римляне о его народе. Он сознавал, что в глазах Вара является таким же варваром, как и Арминий. Но со временем это бы прошло. Если бы Германия стала римской провинцией, внуки внуков Сегеста уже считались бы римлянами, как ныне считаются римлянами детишки, рождающиеся в Галлии.
Но этого не случится. Во всяком случае, теперь случится не скоро. Можно спорить, к добру ли, ко злу ли содеянное Арминием. Но нет сомнений, что он свершил великое деяние.
Германия не стала римской провинцией. Сколько полегло - три легиона? Всего в империи легионов тридцать. Иными словами, в здешних лесах и болотах, недалеко от того места, где сейчас стоит Сегест, Рим потерял каждого десятого воина.
Август - человек осмотрительный и вряд ли станет рисковать вторым подобным разгромом. Он не стал бы рисковать и один раз, зато Вар решил, что может доверять Арминию и…
После битвы трое или четверо римских беглецов забрели во владения Сегеста; тот накормил их, некоторое время укрывал, дал с собой еды и однажды ночью отправил восвояси. Он был бы рад сделать для них больше, но это могло стоить ему жизни, если бы поползли слухи… А такого рода слухи распространяются очень быстро. Человек делает не все, что хочет, а все, что может.
Если только этот человек - не Арминий.
Сегест сжал кулаки.
Арминий сделал то, что, возможно, хотел бы сделать каждый.
Только сделал ли? Говорят, будто он вознамерился переправиться через Рейн и разграбить Галлию, может, даже попытаться отбить ее у римлян. Но, добравшись до реки, его войско встало. Переправятся они или нет? А пока такую прорву воинов надо чем-то кормить. Чем? И сколько времени пройдет, прежде чем из-за скученности и грязи в войске начнутся повальные болезни?
Сегест хрипло рассмеялся.
Конечно, Арминий служил у римлян, изучил их способы ведения войны, поэтому и победил их. (Сегест сам служил в римском войске, но уже давно.) Арминий видел, как снабжаются римские легионы, как поддерживаются в чистоте их лагеря.
Только много ли ему от этого проку? Теперь он имеет дело с германцами, а не с римлянами. Есть у него обозные подводы? Плоты, на которых переправляют через реки зерно? Да, обо всем этом германцы и не мечтают. Их лагеря - кучи отбросов и нечистот. А ведь римляне утверждают, что грязь порождает болезни, и, насколько мог судить Сегест, они знают, что говорят. И что делают.
Что смешного, вождь? - спросил воин.
Смешного? Да все в этом мире смешно… А может, и ничего, - отозвался Сегест.
Воин почесал голову и раздавил что-то между ногтями. При виде этого Сегесту самому захотелось чесаться.
Не уверен, что понял, - пробормотал воин.
Ну и не забивай себе голову, - посоветовал Сегест. - Я и сам не уверен, что понимаю.
Спустя несколько дней возле усадьбы появился одинокий путник, и воины Сегеста привели его под охраной к своему вождю. Потом трое с оружием в руках встали между Сегестом и гостем. Если чужак пожаловал со злым умыслом, они не дадут ему наброситься на хозяина.
Не слишком радушный прием, - заметил незнакомец.
Да, и мне жаль, что это так, - промолвил Сегест. - Но времена нынче суровые, а у меня есть сильный враг. Можно ли винить моих людей за то, что они всегда настороже?
Коли ты так ставишь вопрос, пожалуй, не стоит, - промолвил чужак. - Тем паче что я и вправду прибыл из владений твоего врага. Тебе известно, что дочь твоя родила?
Да, я это знаю, - кивнул Сегест.
В один прекрасный день внук должен был примирить его с Арминием. Когда-нибудь, со временем…
Ну, незнакомец, в чем дело?
Меня зовут Алк, - сказал тот. - Вынужден сообщить тебе печальную весть: ребенок умер. Понос, как я слышал. Скоротечный, дитя почти не мучилось.
Горе! - вскричали слуги и закрыли лица плащами.
Горе! - повторил за ними Сегест и тоже закрыл лицо.
Он мог бы и не делать этого: слезы текли по его щекам, и никто не обвинил бы его в черствости. Но на самом деле Сегест и сам не знал, какие чувства испытывает.
Ты уверен? - спросил он.
Уверен. Сомнений нет, - заявил Алк. - Мои поля находятся по соседству с землями Арминия, и мне рассказали обо всем его слуги.
Значит, так оно и есть, - согласился Сегест. - Горе! Вот горе! Есть ли большее горе, чем безвременная кончина ребенка?
Есть, если этот ребенок - твой родной внук. Молю, Сегест, не гневайся на меня за то, что я доставил печальную весть, - промолвил Алк. - Мне известно, что между тобой и Арминием… размолвка. Если бы я не пришел, ты, может, еще не скоро узнал бы о случившемся.
Правда. Я бы мог и вообще ни о чем не узнать, - признал Сегест.
Он подумал - а не лучше ли ему было оставаться в неведении, но потом нехотя покачал головой. Рано или поздно весть все равно добралась бы до него, и ему пришлось бы пережить это горе. Раньше, может, не лучше, чем позже, но уж всяко не хуже.
Я не гневаюсь на тебя, Алк. Ты поступил, как считал нужным, и кто может сказать, что ты поступил неправильно?
Спасибо, господин. Хорошо сказано.
Я окажу тебе радушный прием, - заявил Сегест, хорошо знавший, что нужно делать в таких случаях. - Угощайся вволю моим хлебом и мясом. Пей вволю мое пиво и вино из-за Рейна. Отоспись нынче ночью на моих мягких перинах, прежде чем вернешься на свое поле.
Алк поклонился.
Ты милосерден и добр.
Да, я таков, - холодно промолвил Сегест. - И за мою доброту мне воздается добром.
Рим поливали дожди. Зима - обычное время дождей, с чем согласились бы жители всех земель, лежащих вокруг Средиземного моря. Август, несмотря на свое могущество, столкнулся с той же бедой, что и многие из его подданных, - с протекающей кровлей. У входа в большой зал стояла лохань, в нее с потолка капала вода.
Глядя на эту лохань, император поморщился: с протекающей крышей приходилось иметь дело каждую зиму. Всякий раз кровельщики уверяли, что теперь-то уж точно все будет в порядке, но на следующий год протекало в другом месте.
Август покачал головой, поджав губы: это, конечно, была далеко не худшая из неприятностей. Уж ему ли этого не знать!
Он открыл дверь и выглянул наружу. Воины, стоявшие на страже, вытянулись в струнку.
Вольно, - поспешно сказал император, и стражи слегка расслабились.
Какие будут приказания? - спросил один из них.
Никаких. Просто интересуюсь, какая погода.
Как тебе будет угодно.
Страж осклабился. У него были резкие черты лица, большой нос и высокие, выступающие скулы. По-латыни он говорил чисто, потому что являлся уроженцем Италии… Как и все его нынешние товарищи.
В полные ужаса дни, после того как Рим узнал о разгроме Вара, Август убрал из своей личной охраны всех германцев и на всякий случай всех галлов. Большинство из них - а может, и все - были верны императору, но он не смел рисковать. Август не оставил при себе никого из тех, кто мог оказаться сторонником Арминия и воодушевиться его примером. Правда, со службы никого не уволил, лишь перевел этих воинов в отдаленные гарнизоны за пределами Рима, в основном на острова Средиземного моря.
От кого должны были защищать гарнизоны эти острова? От пиратов? От пьяных рыбаков? От крикливых чаек? Этого Август не знал и знать не желал, но отослал воинов туда, пытаясь не оскорбить галлов и германцев и оставить их на своей службе, чтобы в случае необходимости призвать обратно.
Кроме того, он начал восстанавливать истерзанную римскую армию. Легионы, сформированные после катастрофы в Германии, разумеется, не могли сравниться с теми, что погубил Арминий, это Август прекрасно понимал. В них набрали слишком много перестарков, слишком много косоглазых ремесленников и пузатых лавочников. Для пополнения рядов приходилось призывать всех подряд, что вызывало нескончаемый ропот.
И все же Август сделал все это и, оглядываясь назад, не считал, что совершил ошибку. Да, он знал: случись новоиспеченным легионерам встретиться лицом к лицу с германцами на поле боя, варвары изрубят их на куски. Знали это и командиры, под началом которых служили новички, вовсе не жаждавшие воинской славы. И все-таки новобранцы могли заменить погибших, пополнить гарнизоны, прикрыть рубежи - лишь демонстрируя, что готовы к отпору. И тем самым высвобождали войска получше для решения более серьезных проблем.
Август вздохнул.
Приободрись, господин, - промолвил один из стражей. - Дождь помогает урожаю расти.
Этот коренастый малый казался совсем коротышкой, стоило вспомнить о белокурых гигантах, охранявших императора совсем недавно. Но если ты не можешь доверять собственной охране, чего она тогда стоит? Не больше кусочка свинца.
Знаю, Секст, знаю, - отозвался Антоний.
Если Сексту угодно думать, что император не в духе из-за погоды, пусть себе так и думает. Август и сам хотел бы, чтобы его огорчало только ненастье.
Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!
Сколько раз Август выкрикивал в муке эти слова? Больше, чем хотелось бы помнить. И нельзя поручиться, что император не закричит опять, когда его захлестнет новая черная волна отчаяния.
Он справлялся со всем так долго и так успешно, что, похоже, уверовал в собственную непогрешимость. И вот теперь получил напоминание о том, что он всего лишь человек, а человеку свойственно ошибаться. Только не слишком ли отвратительным получилось это напоминание, хуже вонючего дерьма в его ночном горшке?
Сорок лет. Именно столько Август властвовал над Римом, над всем Средиземноморским миром, и за все эти долгие годы ему нечасто приходилось отступать. О да, конечно, смерть не единожды принуждала его менять планы в отношении наследника. Ирония заключалась в том, что, болезненный в юности и уж тем более хворый нынче, Август надолго пережил почти всех молодых и крепких людей, которым хотел доверить империю после своего ухода. Что ж, перехитрить смерть не дано никому из смертных.
Поскольку у него не было родного сына, Август надеялся, что его власть унаследует приемный сын Тиберий, отпрыск его жены от предыдущего брака. Во всяком случае, Тиберий был превосходным воином, что доказал в Паннонии. И, не будь он так занят подавлением этого мятежа, наверное, доказал бы и в Германии.
Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!
Вновь и вновь при одной только мысли о Германии в сознании Августа звучал этот невольный вопль отчаяния, хотя теперь ему удавалось не кричать вслух. Легионы были потеряны, потеряны навсегда.
Тиберий - отличный воин, этого у него не отнять, но сможет ли он стать продолжателем тонкой политики, которую долгие годы проводил Август по отношению к сенату? Сосредоточив в своих руках всю реальную власть, император формально никогда не претендовал ни на что, кроме права называться магистратом республики. Это было одной из причин (и, скорее всего, далеко не последней) того, что ему так долго удавалось избегать покушений. Люди боялись, что великий двоюродный дядя Августа провозгласит себя единовластным правителем - и вот Юлий Цезарь пал под ударами ножей тех, кого считал друзьями.
Августа мало заботила показная сторона власти, его интересовала лишь реальная. А как отнесется к власти Тиберий? Он на дух не переносит глупцов и, если сенаторы поведут себя нагло, сделает все от него зависящее, чтобы те поняли, в чьих руках на самом деле находится власть. Пусть даже им это не понравится, Тиберию плевать, он не допустит раздоров между римскими органами власти.
Августу оставалось надеяться, что раздоров не будет. Кроме Тиберия, он не видел никого, кому мог бы передать бразды правления. Все остальные возможности отобрала у него смерть. А когда уйдет он сам, все проблемы станут заботой его приемного сына.
В том числе и Германия. Включенная в состав империи, как включил Галлию Юлий Цезарь, она должна была стать важнейшей частью наследия Августа. Должна была, но не стала. Август с горечью сознавал, что он не может - и уже не сможет - провести новую кампанию для покорения Германии. Рубежами Римской империи останутся Рейн и Дунай.
«Возможно, по прошествии времени Тиберий сможет отомстить за это поражение», - подумал Август, но тут же покачал головой. Некоторые раны бывают столь глубоки, что их ничем не залечить.
Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!
И снова Август удержал крик в себе, а ведь в первые несколько недель после катастрофы ему этого не удавалось. Все слуги вздрагивали, слыша его вопли. Дрожал бы и Вар, если бы не находился теперь вне досягаемости кого-либо, кроме богов.
Народы Travian оставили след в нашей цивилизации.
“Quintili Vare, legiones redde“ – “Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!“ – так писатель Светоний передает слова императора Августа. Однако этот крик отчаяния не достиг ушей Вара, погибшего вместе с 20 000 легионеров в болотах и лесах северной Германии. Три легиона, что составляло примерно 1/8 всей армии римлян того времени, были уничтожены войском, состоящим из различных германских племен в трехдневной битве в 9 году нашей эры.
Губернатор
В то время Германия считалась дружелюбно настроенной по отношению к Риму. После завоевания Галлии римляне продвинули свои границы на восток в сторону Рейна и возвели укрепленные лагеря к востоку от реки. В 5 году военачальник и будущий император Тиберий продвинулся еще дальше к реке Эльба. Германцы были вовлечены в оживленную торговлю с римлянами, продавали им еду и одежду, и, тем самым, впервые прикоснулись к римской культуре. Высший класс в особенности был впечатлен римским стилем жизни. Некоторые германские князья посылали своих детей в Рим, где те получали образование, и даже служили в римских легионах.
В 7 году Квинтилий Вар стал губернатором императора Августа в Германии. Сенатор, принадлежавший к римскому аристократическому роду, до этого был легатом Сирии, где достиг большого успеха в подавлении мятежей. Полагают, что его задачей в Германии являлось усмирение северных территорий между Рейном и Эльбой и установление там власти римлян. Задачи также включали в себя введение римского права и сбор налогов.
Согласно преданиям, Вар был не слишком высокого мнения о германцах. Историк того времени Гай Веллей Патеркул передает высказывание Вара о германцах, что “кроме голоса, а также рук и ног, в них нет ничего от людей”. Его роль судьи также привела к прямому конфликту с германцами, поскольку их традиции права базировались на родстве и уважении, в то время как римские законы во главу угла ставили право собственности. Историки также подозревают, что Вар излишне ретиво подошел к сборам налогов, что позволяло ему поправить и свое материальное положение.
Офицер
Недовольство римской политикой среди германцев было настолько сильно, что начались волнения, и мятежники начали планировать атаку на римскую армию. В 9 году для усиления римского влияния в регионе Вар разместил летние лагеря с 17м, 18м и 19м легионами на территории племени херусков возле реки Везер. Возвращаясь назад в зимние лагеря, расположенные на Рейне, Вар выбрал неразведанный римлянами маршрут по труднопроходимой местности – возможно, по настоянию своего офицера, германца Арминия, который хорошо знал места и командовал римскими обозами.
Сын князя херусков жил в Риме много лет, служил в легионе и в итоге стал гражданином Рима. Это значило, что он знал римские способы ведения войны и все их слабости. В качестве офицера и советника при командующем Варе он также имел возможность получать незамедлительную информацию о планах римлян и мог оказывать влияние на эти планы для своей пользы.
Долгий путь через лесистую местность, перемежаемую болотистыми низинами, стал тяжелым испытанием. Римляне страдали от затяжного сильного дождя, из-за которого вынуждены были рубить деревья и сооружать плотины, чтобы расчистить дорогу. Когда войска поддержки дезертировали, и Арминий тоже исчез, начались атаки.
Поражение Вара
Это была битва в одну сторону: пехота в тяжелых доспехах сражалась против легковооруженных, проворных атакующих, которые наносили удар и моментально растворялись в туманной дымке сразу же после атаки. Хорошо организованная, великолепно обученная римская армия, обладающая железной дисциплиной, противостояла стихийному сборищу германских бойцов, которые оставили свои фермы и деревни на время этой кампании.
Римские легионеры маршировали длинной колонной, и вся их замечательная строевая подготовка оказалась бесполезной в условиях влажной гористой местности. Германцы, с их легким вооружением, напротив, могли выбирать время и место для своих внезапных появлений и отступлений при необходимости. Таким образом, они избегали атаковать на открытых пространствах, когда римляне ставили лагерь, и просто ждали, когда легионеры снова двинутся в путь.
В течение трех дней германцы неустанно атаковали и наносили сокрушительный урон легионам, до тех пор, пока, наконец, римский губернатор и оставшиеся офицеры не совершили самоубийство. Для Вара это был последний и единственный выход из ужасающей ситуации, при котором он мог по меньшей мере сохранить остатки чести в Риме после этого унизительного поражения. Оставшаяся без командования армия была сокрушена, и германцы не проявили жалости к своим врагам. Солдат, найденных живыми, приносили в жертву богам. Пленных не брали.
Где они сражались?
До сих пор не очень ясно, где происходила битва. Отчетливые следы были найдены в Калкризе возле германского города Оснабрюк. Там были обнаружены и исследованы могилы, найдены части оружия и римские монеты. Самые поздние монеты были отчеканены в 9 году. Совершенно определенно, что римляне сражались здесь, и что битва происходила в 9 году или позднее. Однако кости, которые были найдены там, принадлежали всего 17 разным людям – слишком мало для величайшей битвы легионов. Так что до сих пор есть сомнения, что там произошло: бой, закончившийся крушением трех легионов Вара или просто стычка во время более поздних экспедиций в эту местность.
Последствия
Римляне назвали эту битву “Clades Varii”, или “Поражение Вара”. Своей знаменитой фразой “Вар, верни мне мои легионы” император Август оплакивал существенное ослабление своего влияния. Впоследствии германцы атаковали укрепленные лагеря на востоке и юге, и отбросили римлян назад на другую сторону Рейна. Таким образом они восстановили статус кво, то положение дел, которое существовало до римского продвижения на северо-восток.
Однако римляне не прекращали попытки экспансии и переходили Рейн снова и снова. Всего четыре года спустя после поражения Вара римлянин Германик провел несколько экспедиций против германцев. Среди германских племен тогда отсутствовало единство, поэтому между римлянами и некоторыми из племен были установлены добрососедские отношения. Торговые связи были восстановлены, и в то же время набеги и атаки на римские лагеря, расположенные в деревнях, поддерживающих римлян в пограничных регионах, стали частью рутины. Только 100 лет спустя римляне возвели постоянное укрепление – пограничный вал в северной Германии для отражения атак варваров и отказались от планов дальнейшей экспансии на север.
Подводя итог, “Битва в Тевтобургском лесу” или “Битва Германцев”, как ее называют в Германии, по общему признанию стала решающим поражением Рима, но не может считаться поворотной точкой в истории, в чем пытались нас убедить некоторые германские политики и историки 19 века.
Более полный и правильный вариант этой фразы звучит следующим образом:
«Квинтилий Вар, верни мне легионы!» (лат. «Quinctili Vare, legiones redde!».
Фраза стала крылатой в искажённом виде, то есть без упоминания самого полководца.
Самая частая ошибка - употребление в значении "Пиррова Победа", то есть победа, равносильная поражению, ибо досталась она слишком дорогой ценой. Мол, зачем же ты так, Варус, а ну вертай взад древесину и кристаллы мою армию - не нужен мне такой "зерлинг-раш"...
На самом деле разрушение колонны Варуса - полное поражение римского корпуса, состоявшего из трёх легионов (17, 18 и 19 легионы) и вспомогательных войск, включающих кроме всего прочего три конные алы.
Вар не был глупцом или трусом - он стал жертвой обмана. Дело в том, что колонна Варуса выдвинулась на подавление восстания якобы вспыхнувшего в отдалённом за-рейнском племени марсов, не зная что восстал целый союз германских племён.
А поскольку дело было к зиме, то Вар вёл легионы в зимние лагеря поближе к Рейну, чтобы если уж не успеть до холодов, то сразу с наступлением весны усмирить восставшие отдалённые племена.
На самом же деле восстание германских племён возглавил "римский гражданин" Арминий. Сын вождя германского племени херусков, формально подчинённых и покорных Риму, он уже в 20 лет становится начальником вспомогательных войск, состоявших из херусков, руководит алой всадников, изучает латинский язык и римское военное дело... При этом ему удалось весьма быстро дослужиться до звания всадника и стать гражданином Рима. Формально - за героизм и храбрость при командовании всё той же алой. По сути же это была политика приближения к Риму варварских лидеров, потому что даже примипилы (Примипил - самый высокий по рангу центурион легиона, стоящий во главе первой двойной центурии) входили в сословия всадников лишь после пенсии и увольнения с военной службы.
Арминий был ближайшим соратником Варуса и одновременно - руководителем восстания германских племён. Ему долго удавалось пудрить мозги римским властям, успешно притворяясь лояльным. Ставка римских легионов была перенесена в земли херусков, римские войска были распылены по значительной территории "для борьбы с разбойниками". Арминий же в это время сколачивал союз вождей для восстания, собрав вместе племена херусков, бруктеров, марсов и хавков. Само собой были и утечки информации, в частности один из знатных херусков Сегест (по совместительству - тесть Арминия, видимо не всё у них там в семейно жизни было гладко) донёс на зятя, но Вар полностью доверял Арминию во всём. За что и поплатился.
В начале по сигналу "из центра" подняли бунт самые отдалённые племена. Ввиду приближающейся зимы Арминий не будь дураком советует Вару переместиться ближе к Рейну, чтобы по весне, когда откроются дороги, кааааак прыгнуть сразу усмирить восставших и добыть победу. И заради сокращения сроков перехода советует вести легионы напрямик, короткой дорогой через Тевтобургский лес: места то сплошь знакомые, да и сам Арминий со своими лояльными варварами прикроет. Вар соглашается и в итоге в этот пресловутый лес въезжает огромная колонна из трёх легионов, различных вспомогательных войск и огромного обоза с д етьми и бабами семьями легионеров. Арминий вскоре технично отстаёт завязать шнурки а ля "вы идите, я догоню" якобы чтобы встретить отставшие части, а на самом деле - чтобы сгруппировать германцев и ударить с флангов по колонне Вара. Римская колонна попадает в ловушку: узкая дорога, обоз с детьми и бабами, увязший в осенней грязи, сплошной лес вокруг, скрывающий передвижение врага и сковывающий действия конницы, плюс "варвары на службе Рима" открыто переходят на сторону восставших.
И разразилась знаменитая "Битва в Тевтобургском лесу" длившаяся три дня, закончившаяся полным уничтожением всего римского корпуса (потерей орлов с последующим расформированием легионов) и положившая конец попыткам Римской империи распространить свою власть на "за-рейновые территории".
Вот такая вот предыстория у этой фразы;)
По легенде император Август узнав о случившемся (и позже получив от другого, лояльного вождя германских племён голову самого Варуса как знак лояльности Риму) не находил себе места от горя: «Он до того был сокрушен, что несколько месяцев подряд не стриг волос и бороды и не раз бился головою о косяк, восклицая: "Квинтилий Вар, верни легионы!"» (с) биограф Светоний
