Лучшие сонеты о любви франческо петрарка. Сонеты
Франческо Петрарка (1304-1374) был главой старшего поколения итальянских гуманистов. Сын флорентийского купца, он изучал юриспруденцию сначала в Монпелье, затем в Болонском университете. Возвратившись в Авиньон, Петрарка принял духовное звание, но был «светским» аббатом, который никогда не выполнял своих священнических обязанностей и интересовался исключительно мирскими делами.
Петрарка был, прежде всего, ученый - гуманист, он предпочитал писать на латинском языке, считая его подлинным литературным языком Италии.
Но главным произведением Петрарки стали «Canzoniere», созданные на итальянском языке (или, в просторечии, «вольгаре»).
Стихи на итальянском языке Петрарка начал писать смолоду, не придавая им особого значения. Первую попытку собрать лучшее из своей итальянской лирики поэт предпринял в 1336-1338 годах, а в 1342-1347 годах переписал двадцать пять стихотворений в новый свод и расположил их в определенном порядке. В сущности, это и была первая редакция будущей «Книги песен», целиком подчиненной теме возвышенной любви и жажды поэтического бессмертия. Затем следует еще несколько редакций. Окончательная редакция содержит так называемый Ватиканский кодекс, частично автобиографический.
«Canzoniere» («Книга песен») состоит из двух частей, разделенных биографическим событием: «На жизнь мадонны Лауры» и «На смерть мадонны Лауры». В первой части развивается тема Лауры - Дафны (лавра, венком из которого награждали прославившихся военачальников, общественных деятелей и поэтов), во второй части Лаура предстает как ангел-хранитель, направляющий помыслы поэта к вьющим целям. Лаура - фигура вполне реальная. Петрарка увидел ее впервые в авиньонской церкви в апреле 1327-го года; биографы Петрарки установили, что Лаура родилась около 1307-го года, в 1325-ом году вышла замуж, стала матерью одиннадцати детей и умерла в чумной 1348-й год.
Хотя по-итальянски сборник и называется «Канцоньере», канцон в нем немного, а большую часть (317 из 366 стихотворений) составляют сонеты, в которых отразились, по словам А.Н. Веселовского, «разбросанные жизненные моменты, схваченные художником, передуманные на пространстве лет» 6 .
Когда бы чувства, полнящие грудь,
Могли наполнить жизнью эти строки,
То, как бы люди не были жестоки,
Я мог бы жалость в каждого вдохнуть.
Пер. Е. Солоновича
Петрарка начинает книгу с самого начала - с возникновения чувства и надежды на то, что оно живо в стихах:
В собранье песен, верных юной страсти,
Щемящий отзвук вздохов не угас
С тех пор, как я ошибся в первый раз,
Не ведая своей грядущей части.
Пер. Е. Солоновича
Третий сонет посвящен первому дню любовного плена, начавшегося в Страстную пятницу 1327-го года:
Был день, в который,
по Творцу вселенной
Скорбя, померкло Солнце…
Луч огня из ваших глаз врасплох застал меня:
О, госпожа, я стал их узник пленный.
Пер. Вяч. Иванова
Вплоть до 1356-го года Петрарка ежегодно будет отмечать этот день написанием сонета.
Помимо любовных, в сборник вошло несколько стихотворений, обращенных к друзьям (сонеты XXV, XXVI, СХП, СХШ), к Дж. Колонна (сонеты XXIX, CCLXVI). Несколько сонетов направлены против папского двора в Авиньоне (сонеты CXIV, CXXXVII и др.).
И все же главной героиней сборника «Канцоньере» является донна Лаура - женщина, возлюбленная поэтом и любезная христианским небесам, на которые она взята во второй части книги. В «Книге песен» Петрарка рассказывает о «внутренней биографии» Лауры. Любовь к этой женщине, несколько сублимированная, к концу жизни поэта несколько приутихшая, едва ли не сливается с представлением о любви райской, идеальной.
Но есть еще одна любовь, за которую поэт порой себя бичевал: любовь к славе. Любовь к Славе и любовь к Лауре не враждовали между собой, а даже пребывали в тесном единении, как будто поэт чувствовал, что любовь к земной женщине принесет ему немеркнущую славу:
Когда бы мне листвою горделивой,
Которая для молний под запретом,
Днесь был венец дарован, как поэтам,
Увенчанным хвалою справедливой,
Я сам, хоть грешный век враждебен в этом,
Богинь почтил бы верностью счастливой,
Но мои недуг перечит всем заветам,
Запечатленным первою оливой…
Пер. В. Микушевича
«Поэтической исповедью» называет «Канцоньре» А.Н. Веселовский. 7 У средневековых поэтов есть серии любовных песен, слагающихся как бы в личный роман. «Книга песен» по своей сути такой же нереальный роман, как и любовные признания средневековых певцов, а Лаура - красавица, которая тонет в пышных сравнениях, поэтическое обобщение всего того, что пережил и способен был пережить поэт. Но в «Канцоньере» появляется то, что делает их тоньше, содержательнее, разнообразнее: это любовь, реальная, а не живущая только в воображении поэта. Высокая, чистая, но робкая и неразделенная, она является главной темой этого сборника. В ней нет покоя, нет гармонии. Любовь делает жизнь поэта исполненной страдания, которое в то же время небывало обостряет ощущение самой жизни, и менее всего Петрарка хотел бы излечиться от сердечной муки. От предшественников - как от трубадуров, так и от поэтов нового сладостного стиля, его отличает полнота личности, сказавшейся в любви. Петрарка выражает надежду, что его рассказ встретит сочувствие и понимание, надеется вызвать у читателя те самые чувства, которых он стыдится и которые вызывают у него боль раскаянья.
Налицо противоречие, которое формально реализуется в разделении лирического «я» книги на автора и героя. Чувство становится предметом рефлексии и созерцания. Поэт смотрит на себя как бы со стороны, делает себя объектом, анализирует и оценивает содержание своего внутреннего мира. Между автором и героем существует определенная дистанция.
В книге рассказывается об отвергнутой любви, но страсть никогда не вытаскивается на поверхность. Петрарка вспоминает о прошлом любви.
Зачем, зачем даешь себя увлечь
Тому, что миновало безвозвратно,
Скорбящая душа? Ужель приятно
Себя огнем воспоминаний жечь?
Пер. Е. Солоновича
Петрарка датирует свою великую любовь, впуская в сонеты реальное, историческое время.
Вот и шестнадцатый свершился год,
Как я вздыхаю. Жить осталось мало,
Но кажется - и дня не миновало
С тех пор, как сердце мне печаль гнетет.
Пер. Е. Солоновича
Петрарка придерживается хронологии жизненного романа, сравнивая себя с Гомером, Вергилием и называя себя историком Лауры.
Когда б Гомер великий и Вергилий
Узрели ту, что ярче всех светил,
Ее воспели б, не жалея сил,
В единый стиль, свои сливая стили.
Пер. А. Ревича
Время не побеждает любовь, а лишь подчеркивает ее реальность и необычность. Любовь в «Канцоньере» изображается не только как радость, но и как боль, потому что она реальна. Она печальна, потому что она - любовь отвергнутая. Петрарка преклоняется Лауре, что сразу же меняет форму его любви по сравнению с вассальным служением прекрасной даме, каким оно было у трубадуров. Возрастает недостижимость, мучительная для поэта, не владеющего теперь куртуазным искусством наслаждаться любовью издалека. Но в то же время он постоянно ощущает себя в присутствии божества, и это дарует ему неизъяснимое блаженство.
При этом ни Лаура, ни любовь не знают развития: время движется помимо них. Нет ни событий, ни фабулы. И через двадцать лет после знакомства Лаура так же прекрасна:
Меж стройных жен, сияющих красою,
Она царит - одна во всей вселенной,
И пред ее улыбкой несравненной
Бледнеют все, как звезды пред зарею.
Пер. Ю. Верховского
Даже умершая Лаура не менее прекрасна и любима не менее искренно.
Для поэта любовь - неизменная данность его существования, а то, что изменчиво, касается не любви, а собственной неустойчивой натуры, вечно колеблющейся между надеждой и отчаянием:
И мира нет - и нет нигде врагов;
Страшусь - надеюсь, стыну - и пылаю;
В пыли влачусь - и в небесах витаю;
Всем в мире чужд - и всех обнять готов.
Пер. Ю. Верховского
Не во власти поэта что-нибудь изменить. Изменение наступит со смертью Лауры. Смерть как бы смягчает образ Лауры, которая перестала быть недоступным живым существом и превратилась в небесную утешительницу.
Реальность образу Лауры придают не довольно традиционные детали ее образа («золотые кудри», «прекрасных глаз лучи», «цветущие ланиты»). Лаура получает жизнь как реальное человеческое воспоминание, вне которого она не существует и которое поэт не может не оплакивать Она не аллегория Истины или Веры, а реальная женщина, пусть и идеализированная. Петрарка делает красоту атрибутом человека, создавая образ Мадонны, словно сошедшей с полотен да Винчи, Боттичелли («литые нити пряжи золотой», «продолговато-нежные персты», «блаженство из очей лучистых», «невинностью и прелестью смиренной/ Пленителен красы унылой вид»). В образе Лауры для Петрарки сливаются вся красота, все совершенство мира, она становится символом женственности и символом славы, о которой поэт мечтает, и высочайшим выражением поэзии, которой он служит.
И вместе с тем это и образ реальной женщины - со своими привычками, характером, переменами настроений:
Здесь чуткою была, здесь ледяною,
Тут мягкой, тут надменною она;
То строгости, то благости полна,
То кроткая, то грозная со мною.
Здесь пела, здесь сидела, здесь прошла…
Пер. Е. Солоновича
А Красота Лауры - это красота естественного мира. Любовь к Лауре перерастает в радостное восприятие всего земного.
Благословен день, месяц, лето, час
И миг, когда мой взор те очи встретил!
Благословен тот край, и дол тот светел,
Где пленником я стал прекрасных глаз!
Пер. Вяч. Иванова
Лаура почти никогда не вспоминается поэтом в ее авиньонском окружении. Для Петрарки она скорее нимфа:
Она ступает мягко на траву -
И дружно лепестки цветов душистых,
Лиловых, желтых, алых, серебристых,
Спешат раскрыться, как по волшебству.
Пер. Е. Солоновича
Природа лирически противопоставлена городу - феодально-сословной действительности. Внутренний мир поэта становится частью природы.
Но гармония человека и природы у Петрарки скорее идеал, чем реальность. Герой «Канцоньере» помнит, что любовь почитается грехом. Безответность в любви мотивируется добродетельностью Лауры: «Взывая постоянно к вам, Донна, я охрип. А вам нет дела» (сонет ССХХШ, пер. 3. Морозкиной); «…та, что буйно вспыхнувшее пламя/ Терпеньем и стыдом унять страшиться…» (сонет CXL, пер. 3 Морозкиной); «В ней сочетал Господь любовь и честь…» (сонет CCXV, пер. Е. Солоновича). Чувственность подавляется, но реальные чувства выставляются напоказ как истинная человеческая ценность.
Всегда любил, теперь люблю душою
И с каждым днем готов сильней любить…
Пер. Ю. Верховского
Петрарка кается в греховности своей любви, но не отрекается от нее, не проповедует презрение к миру.
Покаяться бы вам в грехе злосчастном!
Вы первые виденья дорогого
Возжаждали в порыве самовластном.
Мы понимаем: ничего благого
Ждать не пристало на суде бесстрастном
Нам, осужденным за вину другого.
Пер. В. Микушевича
Поэт понимает, что Красоту нельзя удержать, она хрупка и преходяща; что за пределами смерти будто бы ничего не существует. Герой «Канцоньере» боится смерти и мучится мыслями о посмертной судьбе не только потому, что он верующий, но и потому, что он научился ценить природу, человека и земную любовь. Религиозное сознание получило в «Книге песен» новое направление - от Бога к человеку, стало шагом к утверждению ценностей реальной действительности.
Каждый сонет отражает какое-то реальное состояние жизни поэта, имеет свое собственное содержание, может восприниматься сам по себе. Но в то же время он включен в художественное целое книги, реализуется в единстве образной системы и поэтического языка.
Петрарка создает в «Канцоньере» особый художественный стиль - стиль ренессанс, приемы которого позволяют глубоко и многообразно выразить сложные душевные переживания, особенно в любви. Если на первых порах Петрарка стремился к формальной изощренности стиха, внешней элегантности, то впоследствии ему хотелось добиться возможно большей определенности, смысловой и образной точности, понятности и языковой гибкости. Единицей петрарковской поэзии является не слово, но ритмико-синтаксический отрезок, в котором отдельное слово растворяется, делается незаметным. Ритмико-синтаксическая единица заключает в себе какое-нибудь законченное суждение, целостный образ. Показательно, что отдельные стихи Петрарки стали пословицами.
Именно Петрарка произвел смену основной риторической фигуры мышления, перейдя от средневековой аллегории к метафоре. Сразу изменился механизм поэтического словообразования. Вещное, земное перестало служить знаком отвлеченного. Предметы, явления, события реального мира начинают стремиться друг к другу, требовать узнавания.
Имя Лауры становится для Петрарки средоточием метафорической переклички смыслов. Метафоры в данном случае подсказаны именем (звуковые метафоры): поэт обыгрывает имя своей возлюбленной. Лаура - возлюбленная Петрарки, реальная женщина и воплощение любви; одновременно это лавр - дерево славы; это Лaura - «ветерок» по-итальянски; в имени Лауры слышится и звук золота - aurum.
Любовь и славу, которая лишь «дуновение, ветерок», Петрарка соединяет в имени своей возлюбленной и делает поводом для поэтического вдохновения.
Метафора у Петрарки служит для создания новых смысловых связей. При этом метафора есть приглашение к взаимодействию. В имени Лауры земная любовь соседствует с земной славой (лавр), земным представлением о высшей ценности (золото) и природной прелестью (ветерок). Ветерок налетает воспоминанием о любви:
Я шаг шагну - и оглянусь назад.
И ветерок из милого предела
Напутственный ловлю…
Пер. Вяч. Иванова
Ветерок приносит напоминание о любимой, как самом ценном, что есть в мире:
В колечки золотые ветерок
Закручивал податливые пряди,
И несказанный свет сиял во взгляде
Прекрасных глаз…
Пер. Е. Солоновича
Образная система Петрарки живет узнаванием сходства, подобия. Метафорическое уподобление через сходство позволяет ощутить разницу: «податливые пряди» золотых волос - холод, твердость золота; прохладный ветерок - и женщина, от которой «исходят…солнце и огонь».
Петрарка определил внутреннюю форму сонета, в основу которой положил сравнение. Для каждой темы поэт находил свой образ или целую цепь их. Чем неожиданнее было уподобление, тем оно считалось лучше. Сравнение нередко доводилось до крайней степени гиперболизма.
Петрарка постоянно сравнивает. Для него гораздо важнее установить саму возможность нового поэтического мира, открыв состояние мира как великую аналогию, которая становится образом новой связи вещей. Поэтический слух обострен не только к звукам мира, но и звучанию слова, предполагающему в звуковом родстве смысловую близость понятий:
На что ропщу, коль сам вступил в сей круг?
Коль им пленен, напрасны стоны. То же,
Что в жизни смерть, - любовь. На боль похоже
Блаженство. «Страсть», «страданье» - тот же звук.
Пер. Вяч. Иванова
«Боль» по своему корневому звучанию рифмуется с «блаженством», «страсть» - со «страданием», а в их созвучии - определение любви, вырастающее из звуковой метафоры.
Мерой же зримой красоты мира признается взгляд, который одновременно и мера краткости человеческой жизни: «Промчались дни мои…поймав немного блага // На взмах ресницы» (сонет CCCXIX, пер. О. Мандельштама).
Так метафоризующее слово стало жаанрообразующей чертой сонета, и эту особенность уловили продолжатели и подражатели Петрарки во всех европейских странах.
Вестник Европы. 2004. №12
Григорий Анатольевич БЛОХ1
Из Петрарки
Rime in vita di Laura
Весною дней, в обманчивом Апреле,
Я выплакал в стихах свою беду -
Ошибки юной первый шаг к стыду…
Я был другим, чем стал теперь на деле!
Душой сгорал я в сладостном бреду,
Стремясь в пустых надеждах к лживой цели…
О, если в жизни вы любить умели, -
Я состраданья, не прощенья жду!
Я притчей для народа был родного,
И этой мыслью часто я и снова,
Как в первый раз, бываю потрясен!
Мечты мне стыд и угрызенья дали
И в сердце высекли резцом из стали:
Что мило на земле - лишь краткий сон!
Мне сразу отомстить за прегрешенья
Любовь с улыбкою решила вдруг
И тайно приготовила свой лук,
Как злой стрелок настороже мгновенья.
Ни сердце, ни глаза не знали мук
И прежде не страшились нападенья,
Но от стрелы я не нашел спасенья
И пал впервые жертвой метких рук.
Смущенный неожиданным ударом,
Я не успел ответить с равным жаром,
Не мог с оружьем равным выйти в бой
Иль в край хитро уйти суровый, дальный,
Где я бы избежал судьбы печальной,
Насильно ныне овладевшей мной.
Я сбит с дороги страстью безрассудной
В стремленьи к ней - но от любовных пут
Ее свободно крылья в даль несут,
А я бегу так медленно и трудно!
Желанью мирный дать хочу приют,
Но сердце для рассудка непробудно…
И нет руля, нет паруса для судна:
Любви упрямой путь тяжел и крут.
На поводу у страсти слабнут силы,
Подвластен ей, я вижу, как с собой
Она влечет меня на край могилы
И к Лавру, где смущенною душой
Я плод бы мог сорвать, на вид прекрасный,
Но, как отрава, - едкий и опасный!
Говорят птички, посланные поэтом
в дар Лауре
В тени холмов, где некогда в земной
Прекрасный образ душу ты одела,
О ком, прервав покой тревожный тела,
Пославший нас тоскует в тьме ночной,
Летали мы в свободе мирной смело
Всем смертным сладкой жизненной стезей,
Не мысля для себя судьбы иной
И нового жестокого удела.
Несчастны мы. Но все ж, хотя для нас
Привольной прежней жизни свет погас,
Теперь и смерть отрадной мыслью краше:
Свершилась месть над тем, кто нас сгубил,
И под ярмом иных могучих сил
Он связан цепью горшею, чем наша!
Появление Лауры
Промчится, мыслью быстрою гоним,
Твой нежный лик, любимый и желанный…
О, краткий отдых в муке неустанной!..
Но ты со мной - и я неуязвим!
У врат души твой образ, страстно жданный,
Предстал, и вновь страданием былым
Пред нежным взором - крест судьбой
мне данный!
Как госпожа в свой дом, приходишь ты,
И в скорбном сердце светом красоты
Твой ясный взор сменяет ужас ночи,
Душа потрясена, и слепнет глаз…
Вздыхаю я: "Благословен тот час,
Когда мне путь открыли эти очи!"
В душе моей, как в хижине царица,
Светилась ты живою красотой;
Но ты ушла в блаженный край иной,
И умер я, и надо мной гробница.
Исчезло счастье из души больной,
Любви погасла светлая денница…
От жалости гранит бы мог сломиться!
Но кто расскажет о тоске глухой?
Рыданья сердце недоступны слуху…
Оно рыдает… В тяжкой скорби духу
Возможно лишь стонать средь горькой тьмы!
Во-истину, мы прах, мелькнувший тенью,
Во-истину, слепые волей - мы,
Во-истину, надежда - заблужденье!
Один, в раздумье, средь пустых полей
Я тихими, усталыми шагами
Бреду, и цель одна перед глазами -
Как за щитом, я скроюсь за лесами
От любопытных взоров и речей:
Они в порывах горести моей
Прочтут с усмешкой страсти грозной пламя!..
Леса, холмы, овраги, ручейки!
Обнажены вам сердца тайники,
Покрытые для мира пеленою!
Взгляните, - в глушь, сюда, пришла ко мне
Любовь, и даже в этой тишине
Мы спор ведем, я с ней, она - со мною!
Благословенны месяц, день и год,
И час, и миг, и уголок прекрасный,
Где взор ее, ласкающий и властный,
Меня связал - и душу ныне жжет!
Благословен порыв нежданный, страстный,
Тех первых сладких, радостных забот,
Когда любовь открыла в сердце ход
Своей стреле для муки ежечасной!
Благословенны вы, дары судьбы, -
И к имени заветному мольбы,
И слезы, и томленье, и желанье,
И новой вольной песни трепетанье,
И помыслы о ней, о ней одной, -
Единый путь, открытый предо мной!
Прошли Любовь и Счастье предо мной,
И тщетно я гоню воспоминанья…
Блажен, кто, перейдя поток страданья,
Вступил на берег твердою ногой!
Любовь у сердца отняла покой,
От счастья в дар я взял лишь ожиданья
И нынче, как беглец в краю изгнанья,
Живу в борьбе с другими и собой.
Возврата нет моим надеждам милым,
Алмаз мечты - дешевое стекло,
Покрыто небо пологом унылым,
За мною полпути давно легло…
Вспорхнув, порывы, мысли вьются мимо,
И жизнь из рук скользит неудержимо!
Нет, не любовь!.. Но что тогда со мною?
Любовь?.. Мой Бог! Но что тогда она?
Не благо, нет! Я муки пью до дна!
Не зло: я счастлив сладкой мукой злою!
Я сам хотел? И плачу над собою?
А не хотел - тоска моя смешна!..
О жизнь и смерть, о яд и чары сна, -
Вы взяли верх над спорящей душою!
Не спорил я? - Так жалобы к чему?..
И без руля, в ладье, средь ветров встречных
Я по морю ношусь в сомненьях вечных,
В ошибок бурю, в легковерья тьму!
Слепою волей надвое расколот,
Я в зной дрожу, пылаю в зимний холод!..
Какой нетленной мысли образец
Природа обрела в краях небесных,
Когда нездешний мир в чертах прелестных
Явил ее божественный резец?
Дриады, нимфы! Золотой венец
Видали ль вы таких волос чудесных?
Кто сердцем чище в узах жизни тесных?
Но это все - мне гибель и конец!
Восторг небесных чар постигнет тот,
Кто взор ее увидит и поймет
Пленительный и сладко-безмятежный, -
Лишь он поймет и рай любви, и ад,
Когда в нем струны сердца зазвучат
От нежной речи и улыбки нежной!
О, путь блужданий! Мыслей бег туманный!
О, память цепкая! О, грозный пыл!
Желанье властное! Душа без сил!
Глаза - о, слез источник постоянный!
Венец лавровый - ты, славой мил
И мирной Музе и Беллоне бранной!..
О, жизни бремя! Бред благоуханный!
Я с вами горы, долы исходил!..
О, чудный лик! Любовью прихотливой
Тебе дано и влечь, и гнать меня,
И пред тобой бессилен дух строптивый!
О, души - где вы? - полные огня!
О, тени бледные! О, прах ничтожный!
Пред вами ужас муки безнадежной.
Земля и небо смолкли, ветер стих,
В лесу заснули крепко звери, птицы,
Струится ночь вкруг звездной колесницы,
Вдали не слышно плеска волн морских.
В душе - сомненья, пыл, тоска, зарницы
Мученья сладкого в тенях ночных!..
Война - удел смятенных чувств моих!
Лишь мысль о ней, как мирный луч, ложится…
Один источник светлый и живой
Поит так горько, сладко разум мой,
Одна рука меня живит и ранит,
И бесконечной пыткой дух объят,
Стократ я гибну в день, живу стократ…
Томлюсь… и жду… Нескоро свет проглянет…
Любовь сказала мне мечтою сладкой,
Давнишней вестницей меж мной и ней,
Что для надежды пламенной моей
Открыться должен путь к блаженству краткий.
То ложь, то правду чую я живей
В ее речи, пленяющей и гладкой…
Не знаю, верить ли душою шаткой?
Ни да, ни нет не прозвучат сильней!
Бегут года. И зеркало бесстрастно
Мне говорит, что близки времена,
Когда мечтать мне о любви напрасно…
Но будь, что будет! Старость суждена
Нам всем. Мое желанье не устало, -
Лишь страшно мне, что жить осталось мало!
[1920-е гг. ]
1 Г.А.Блох (1867-1927) закончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета и одновременно Санкт-Петербургскую консерваторию по классу виолончели. Еще студентом печатал стихи в журналах "Вестник Европы" и "Новости". В последнем, по окончании университета, стал музыкальным критиком, а затем фактическим редактором. В начале 1900-х гг. обратился к деятельности в области крупной промышленности, был членом правления Санкт-Петербургского Международного Коммерческого банка. Эмигрировал и вернулся к литературной работе. Печатался под псевдонимом Григорий Тюрсев. Его переводы из Петрарки включены в посмертный сборник "Стихотворения" (Париж: Родник, ). В России не публиковались.
2 Г.Л.Лозинский (1889-1942) - филолог, родной брат переводчика "Божественной Комедии" М.Л.Лозинского. В 1920 г. он уехал во Францию по состоянию здоровья, успев до этого перевести "Переписку Фрадике Мендеса" Ж.М.Эса ди Кейруша, а также "Дон Кихота" Сервантеса. В эмиграции он продолжал заниматься литературной работой, публиковал статьи по русской литературе и взаимосвязям литератур в парижском еженедельнике "Звено" ("В.А.Жуковский и Франция", "Сумароков и его школа" и др.). В юбилейный пушкинский 1937 г. опубликовал по-французски статью "Пушкин - читатель Бомарше".
3 Статья приурочена к 600-летию со дня встречи Петрарки с Лаурой.
?Когда делящая часы небес планета,
К нам возвращаяся, приходит жить с Тельцом, -
От пламенных рогов щедрота льется света,
Мир облекается и блеском и теплом.Не только лишь земля с наружности одета,
Цветами дол пестрит и кроет злаком холм,
Но и в безжизненной внутрь влажности нагрета,
Плодотворительным чреватеет лучомИ сими нас дарит, другими ли плодами.
Подобна солнцу ты меж красными женами,
Очей твоих лучом пронзая сердце мне,И помыслы родишь и словеса любовны, -
Но ах! они к тебе колико ни наклонны,
В цветущей не живал я никогда весне.
1808
Прогулка
?Находятся с таким в природе твари зреньем,
Что быстро свой взносить на солнце могут взор;
Но суть и те, кому луч вреден удареньем;
То под вечер они выходят лишь из нор.Иные ж некаким безумным вожделеньем
И на огонь летят, красот в нем зря собор;
Но лишь касаются, сгорают мановеньем.
И я, бедняк, сих толп и образ и позор!Бессилен будучи сносить лучи светила,
Которым я прельщен, ни тени, коя б скрыла
Меня где от него, ни места я не зрю, -Но с потупленными, слезящими очами
Влекусь чрез силу зреть на солнце меж женами,
Не мысля, ах! о том, хоть ею и сгорю.
Задумчивость
Задумчиво, один, широкими шагами
Хожу, и меряю пустых пространство мест;
Очами мрачными смотрю перед ногами,
Не зрится ль на песке где человечий след.Увы! я помощи себе между людями
Не вижу, не ищу, как лишь оставить свет;
Веселье коль прошло, грусть обладает нами,
Зол внутренних печать на взорах всякий чтет.И мнится мне, кричат долины, реки, холмы,
Каким огнем мой дух и чувствия жегомы
И от дражайших глаз что взор скрывает мой.Но нет пустынь таких, ни дебрей мрачных, дальных,
Куда любовь моя в мечтах моих печальных
Не приходила бы беседовать со мной.
1807(?)
* * *
Благословляю день, и месяц, и годину,
И час божественный, и чудное мгновенье,
И тот волшебный край, где зрел я, как виденье,
Прекрасные глаза, всех мук моих причину.Благословляю скорбь и первую кручину,
В какую вверг меня Амур в жестоком мщенье,
И страшный лук его, и стрел его язвленье,
И боль сердечных ран, с которой жизнь покину.Благословляю все те нежные названья,
Какими призывал её к себе, – все стоны,
Все вздохи, слёзы все и страстные желанья.Благословляю все сонеты и канцоны,
Ей в честь сложенные, и все мои мечтанья,
В каких явился мне прекрасный образ донны!
1888
* * *
Столь сладкой негой, что сказать не в силах,
В твоих чертах небесных всё дышало
В тот день, когда ослепнуть сердце ждало,
Других не видеть чтоб красот унылых.Где ж тот блаженный миг?! Но черт тех милых,
Небесных черт душа моя искала.
Всё, где тебя нет, тотчас принимало
Печали цвет явлений, мне постылых.В долине темной, что ряд гор обводит,
Найду ли вздохам я покой усталым?
Пойду туда искать я тень свободы,Где женщин нету, только лес да воды.
И всё же память мне тот день приводит,
Стремя мой дух к тем радостям бывалым.
На смерть Лауры
Колонна гордая! о лавр вечнозелёный!
Ты пал! – и я навек лишён твоих прохлад!
Ни там, где Инд живёт, лучами опалённый,
Ни в хладном Севере для сердца нет отрад!Всё смерть похитила, всё алчная пожрала -
Сокровище души, покой и радость с ним!
А ты, земля, вовек корысть не возвращала,
И мёртвый нем лежит под камнем гробовым!Всё тщетно пред тобой – и власть, и волхвованья…
Таков судьбы завет!..Почто ж мне доле жить?
Увы, чтоб повторять в час полночи рыданья
И слёзы вечные на хладный камень лить!Как сладко, жизнь, твоё для смертных обольщенье!
Я в будущем моё блаженство основал,
Там пристань видел я, покой и утешенье -
И всё с Лаурою в минуту потерял!
1810
* * *
В зеленых ветках лишь застонут птицы,
И ветер летний по листам забродит,
С глухим журчаньем так волна стремится
На берег пышный, там покой находит.Мне же стихи любовь на мысль приводит,
И та, которой выпал жребий скрыться
В сырой земле, как живая вновь ходит
И сердце убеждает не томиться.– Зачем же упреждать страданий сроки? -
Молвила кротко. – Зачем проливают
Устало очи слез горючих токи?Не плачь, мой друг, ведь те, кто умирают,
Как я, блаженна, – от скорбей далёки,
Сомкнула очи, как во сне смыкают.
* * *
Когда она вошла в небесные селенья,
Её со всех сторон собор небесных сил,
В благоговении и тихом изумленьи,
Из глубины небес слетевшись, окружил.«Кто это? – шёпотом друг друга вопрошали: -
Давно уж из страны порока и печали
Не восходило к нам в сияньи чистоты
Столь строго-девственной и светлой красоты».И, тихо радуясь, она в их сонм вступает,
Но, замедляя шаг, свой взор по временам
С заботой нежною на землю обращаетИ ждёт – иду ли я за нею по следам…
Я знаю, милая! Я день и ночь на страже!
Я господа молю! молю и жду – когда же?..
1860
* * *
О, если, Аполлон, в тебе еще живет
Любовь, что в сердце ты таил во дни былые,
И если помнишь ты изгибы золотые
Волос, распущенных близ фессалийских вод, -Храни любимый лавр от холода зимы,
Храни его от бурь и скучного ненастья!..
Заботиться о нем – ведь в этом наше счастье:
Ты первый, я потом – его любили мы…Во имя тех надежд, которыми ты жил,
Когда ты в первый раз томился и любил, -
Молю тебя, – рассей тяжелых туч громады…И в умилении увидим мы с тобой,
Как от твоих лучей лилейною рукой
Она закроется, ища на миг прохлады.
* * *
Когда тот лавр от нас сбирается в путь дальний,
Что Феба в первый раз теплом любви согрел, -
Вулкан Юпитеру не напасется стрел
И с молотом в руках стоит у наковальни…Будь лето, будь зима – с небесной высоты
Юпитер громы шлет, Юпитер тучи водит,
От плачущей земли влюбленный Феб уходит,
Чтоб видеть каждый день любимые черты…Тогда Сатурн и Марс глядят на нас с зенита,
И бурный Орион пугает рыбаков
И рвет их паруса… Эол кричит сердитоНад морем, над землей, в тумане облаков,
Что ангелов мечта от нас за далью скрыта,
Что лавра больше нет среди родных лугов…
* * *
Когда же вновь наш взор в чертах ее лица
Улыбку кроткую и ласковую ловит, -
Напрасно молнии хромой Вулкан готовит:
Не нужно в эти дни перунов кузнеца!Их некому метать. Юпитер отгремел,
Прозрачна и ясна сестра его Юнона,
И нежится земля под лаской Аполлона,
И кажется, что мир от счастья онемел.Рыбак пустил свой челн на прихоти волны,
Бесшумно и легко Зефира крылья веют,
Опять в цветах луга – в цветах, как в дни весны;Ни Марс, ни Орион на нас взглянуть не смеют
Пред ясным взором той, которою полны
Мои глаза от слез отвыкнуть не умеют…
Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя).
Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.
