НЕТ - отказ, приглашение или вопрос? Палач в юбке
, РСФСР
Антони́на Мака́ровна Мака́рова (урождённая Парфёнова , по другим данным - Панфилова , в замужестве Ги́нзбург ; , Малая Волковка , Сычёвский уезд , Смоленская губерния (по другим данным, родилась в 1923 году в Москве ) - 11 августа , Брянск) - палач Локотского округа во время Великой Отечественной войны , расстрелявшая на службе у немецких оккупационных властей и русских коллаборационистов более 1500 человек .
В момент совершения расстрелов была также известна как «Тонька-пулемётчица» .
Биография
Ранняя жизнь
Антонина родилась в 1920 году, хотя в некоторых источниках указываются 1923 и 1922 года. Антонина была младшей из семи детей. При рождении Антонина была названа Антониной Макаровной Парфёновой, но когда девочка в 7 лет пошла в первый класс деревенской школы, с её именем произошёл казус - учительница, записывая имена детей в классный журнал, перепутала отчество Антонины с её фамилией и в итоге в школьных документах она значилась как Антонина Макарова. Эта путаница стала началом того, что во всех последующих документах, в том числе и в паспорте и комсомольском билете, имя Антонины было записано как Антонина Макаровна Макарова. Родители эту оплошность не исправили .
Особого рвения к точным наукам Антонина не проявляла, ей больше нравились история и география. В деревенской школе Антонина проучилась 8 лет, после чего её семья переехала в Москву, где Антонина закончила оставшиеся два класса. После школы она поступила в училище, а потом - в техникум, собираясь стать врачом .
Личность
В документальном сериале «Следствие вели… » ведущий Леонид Каневский высказал версию, что в 1941 году , когда началась Великая Отечественная война , 21-летняя Макарова отправилась на фронт, вдохновившись, как и многие советские девушки, образом Анки-пулемётчицы из фильма «Чапаев ». Это могло объяснить, почему в будущем она согласилась взять пулемёт в качестве орудия казни. Выступивший там же психиатр-криминалист Михаил Виноградов просто сказал: «Ей хотелось убивать … Для таких людей убийства - это норма жизни и никакого угрызения совести [у них] нет », и, по его мнению, если бы она попала на фронт солдатом, то стреляла бы в немцев так же не колеблясь, как в своих будущих жертв.
Действия на стороне «Локотского самоуправления»
В будущем, давая показания, Макарова заявила, что просто преследовала цель выжить и отогреться после долгих скитаний, а также очень боялась смерти, из-за чего, когда немцы стали её расспрашивать, стала ругать советскую власть. На свои страхи она списала и то, почему добровольно поступила на службу в локотскую вспомогательную полицию , где поначалу она избивала арестованных антифашистов , но обер-бургомистр Бронислав Каминский посчитал эту работу для неё неподходящей, и Макаровой выдали пулемёт «Максим» для исполнения смертных приговоров, к которым были приговорены советские партизаны и члены их семей. По словам Макаровой, немцам явно не хотелось марать руки, и они решили, что будет лучше, если советских партизан казнит именно советская девушка. За согласие участвовать в расстрелах немцы поселили Макарову в комнате на местном конезаводе, где она хранила и пулемёт.
На самой первой казни Макарова хоть и держалась стойко, но никак не могла выстрелить, из-за чего немцы напоили её алкоголем. При следующих расстрелах алкоголь ей уже не был нужен. На допросе следователей Макарова своё отношение к расстрелу объяснила так:
Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто ещё дёргается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключённых на груди был подвешен кусок фанеры с надписью «партизан». Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемёт в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке…
Она также заявила, что её никогда не мучили угрызения совести, и никто из убитых не являлся ей во снах, так как сами казни не воспринимались ею как что-то необычное. Тем не менее, на допросах позже она вспомнила обстоятельства одной из казней, где приговорённый к расстрелу парень перед смертью почему-то крикнул ей: «Больше не увидимся; прощай, сестра!» Заключённых на казнь к ней отправляли группами примерно по 27 человек. Бывали дни, когда она исполняла смертные приговоры по три раза в день. По официальным данным, она расстреляла около 1500 человек, но лишь у 168 человек удалось восстановить паспортные данные. За каждый расстрел Макарова получала по 30 рейхсмарок . После расстрелов Макарова снимала с трупов понравившуюся ей одежду, мотивируя это так: «Чего добру пропадать?» Часто она жаловалась на то, что на одеждах убитых остаются большие пятна крови и дыры от пуль. Очевидцы вспоминали, что часто по ночам Макарова приходила в местный конезавод, где немцы устроили тюрьму для приговорённых, и пристально рассматривала заключённых, словно заранее присматривала себе их вещи.
Макарова часто снимала напряжение в местном музыкальном клубе, где употребляла спиртное в больших количествах и наряду с несколькими другими местными девушками работала проституткой для немецких солдат. Такая разгульная жизнь привела к тому, что летом 1943 года Макарова была откомандирована в немецкий тыловой госпиталь на лечение от венерических болезней, и таким образом избежала захвата партизанами и Красной Армией, когда те освободили Локоть 5 сентября . В тылу Макарова завела роман с немецким поваром-ефрейтором, который тайно вывез её в своём обозе на Украину, а оттуда - в Польшу. Там ефрейтора убили, а Макарову немцы отправили в концлагерь в Кёнигсберге . Когда в 1945 году Красная Армия захватила город, Макарова выдала себя за советскую медсестру благодаря украденному военному билету, в котором указала, что с 1941 по 1944 год работала в 422-м санитарном батальоне, и устроилась работать медсестрой в советский передвижной госпиталь.
Здесь же в местном госпитале она познакомилась с раненным в ходе штурма города солдатом Виктором Гинзбургом. Через неделю они расписались, Макарова взяла фамилию мужа.
После войны
Антонина с мужем поселилась в Лепеле (Белорусская ССР) (это был родной город Виктора) и у них родилось две дочери. Антонина работала контролёром в швейном цехе на местной швейной фабрике, где проводила контроль качества продукции. Она считалась ответственным и добросовестным работником, её фотография часто оказывалась на местной доске почёта . Однако, проработав там много лет, Антонина не завела никаких друзей. Фаина Тарасик, которая в то время была инспектором отдела кадров фабрики, вспоминала, что Антонина была очень замкнутой, малоразговорчивой и во время коллективных праздников старалась как можно меньше употреблять алкоголя (вероятно, она боялась проговориться). Гинзбурги считались уважаемыми фронтовиками и получали все полагающиеся ветеранам льготы. О подлинной личности Антонины не знали ни муж, ни соседи, ни знакомые семьи.
Возмездие
Органы госбезопасности начали разыскивать Макарову сразу после того, как Локоть был освобождён от немцев. Однако уцелевшие жители посёлка могли сообщить следователям только скупые сведения, так как все они знали Макарову только как Тоньку-пулемётчицу. Поиски Макаровой растянулись на 30 лет, и лишь в 1976 году дело сдвинулось с мёртвой точки, когда в Брянске на городской площади один мужчина набросился с кулаками на некоего Николая Иванина, в котором узнал начальника локотской тюрьмы в период немецкой оккупации. Иванин, который, как и Макарова, всё это время прятался, не стал отпираться и подробно рассказал о своей тогдашней деятельности, заодно упомянув и Макарову (с которой у него был кратковременный роман). И хотя её полное имя следователям он по ошибке назвал как Антонина Анатольевна Макарова (а заодно ошибочно сообщил, что она была москвичкой), это была крупная зацепка, и КГБ начал разрабатывать список гражданок СССР с именем Антонины Макаровой. Однако нужной им Макаровой в нём не было, потому что список содержал только тех женщин, которые были под этим именем зарегистрированы при рождении. Нужная же им Макарова при рождении была зарегистрирована под фамилией Парфёнова.
Файл:Антонина Гинзбург-2.jpg
Антонина Гинзбург (крайняя справа из сидящих) во время предъявления для опознания
Изначально следователи ошибочно вышли на другую Макарову, которая жила в Серпухове . Иванин согласился провести опознание, и его привезли в Серпухов и поселили в местной гостинице. На следующий день Иванин покончил с собой в номере по невыясненным причинам. Тогда КГБ нашел других выживших свидетелей, которые знали Макарову в лицо, но все они не смогли её опознать, поэтому поиски начались заново.
Её настоящая фамилия стала известна, когда один из её братьев, проживавший в Тюмени , будучи сотрудником Министерства обороны, заполнил в 1976 году анкету для выезда за границу . В Лепеле за Макаровой была установлена слежка, но через неделю её пришлось прекратить, потому что Макарова начала что-то подозревать. После этого на целый год следователи оставили её в покое и всё это время собирали на неё материалы и улики. На одном из концертов, посвящённых Дню Победы , засланный чекист завёл с Макаровой разговор: Макарова не смогла ответить на его вопросы о местах дислокации воинских частей, где она служила, и об именах её командиров - она сослалась на плохую память и на давность событий.
В июле 1978 года следователи решили провести эксперимент: они привезли на фабрику одну из свидетельниц, в то время как Антонину, под выдуманным предлогом, вывели на улицу перед зданием. Свидетельница, наблюдая за ней из окна, опознала её, однако одного этого опознания было мало, и поэтому следователи устроили ещё один эксперимент. Они привезли в Лепель ещё двух свидетельниц, одна из которых сыграла работницу местного собеса , куда Макарову вызвали якобы для перерасчёта её пенсии. Та узнала Тоньку-пулемётчицу. Вторая свидетельница сидела снаружи здания со следователем КГБ и тоже узнала Антонину. В сентябре того же года Антонина была арестована по пути с места работы к начальнику отдела кадров. Следователь Леонид Савоськин, который присутствовал при её аресте, позже вспоминал, что Антонина вела себя очень спокойно и сразу всё поняла.
Антонина была доставлена в Брянск , где была помещена в местный СИЗО в 54-ю камеру. Поначалу следователи опасались, что она вздумает покончить с собой, поэтому посадили к ней в камеру женщину-«шептуна». Та вспоминала, что Макарова всё равно была очень хладнокровной и уверенной в том, что ей дадут максимум три года как из-за её возраста, так и из-за давности тех событий (она даже строила планы относительно её дальнейшей жизни после отсидки). На допрос она вызвалась сама, где демонстрировала всё то же хладнокровие, отвечая прямо на вопросы. Сергей Никоненко в документальном фильме «Возмездие. Две жизни Тоньки-пулемётчицы » сказал, что Антонина была искренне уверена, что её не за что наказывать, и всё списывала на войну. Не менее спокойно она вела себя и на следственных экспериментах, когда её привезли в Локоть. За время следствия она ни разу не вспомнила о своей семье. Виктор Гинзбург, не зная причин ареста жены, всё время пытался добиться её освобождения, после чего следователям пришлось сказать ему правду, из-за чего Гинзбург вместе с детьми уехал в неизвестном направлении из Лепеля (их дальнейшая судьба осталась неизвестна).
Суд
20 ноября 1978 года судья Брянского областного суда Иван Бобраков приговорил её к высшей мере наказания - смертной казни. Антонина восприняла это, как всегда, спокойно, но с того же дня стала подавать прошения о помиловании (хотя свою вину на суде она признала) в ЦК КПСС и другие инстанции, которые все были отклонены.
История Антонины Макаровой, советской девушки, лично казнившей полторы тысячи своих соотечественников.
Тонька-пулеметчица, как ее называли тогда, работала на оккупированной гитлеровскими войсками советской территории с 41-го по 43-й годы, приводя в исполнение массовые смертные приговоры фашистов партизанским семьям.
При рождении Макарова была названа Антониной Макаровной Панфиловой. Однако, когда девочка пошла в первый класс деревенской школы, с её именем произошёл казус — учительница, записывая имена детей в классный журнал, перепутала отчество Антонины с её фамилией и в итоге в школьных документах она значилась, как Антонина Макарова. Эта путаница стала началом того, что во всех последующих документах, в том числе и в паспорте, имя Антонины было записано, как Антонина Макаровна Макарова.
Личность
Когда началась Великая Отечественная война, 19-летняя Макарова отправилась на фронт, вдохновившись, как и многие советские девушки, образом Анки-пулемётчицы из фильма «Чапаев». Это могло объяснить, почему в будущем она согласилась взять пулемёт в качестве орудия казни. Психиатр-криминалист Михаил Виноградов, который много лет консультировал советские спецслужбы по кадровым вопросам, просто сказал, что «ей хотелось убивать» и, по его мнению, если бы она попала на фронт солдатом, то стреляла бы в немцев так же не колеблясь, как в своих будущих жертв.
В 1941 году, когда началась Великая Отечественная война, 19-летняя Макарова оказалась на фронте в качестве санитарки. Осенью того же года она оказалась в числе немногих, кто чудом выжил в Вяземской операции и, после разгрома её части, несколько дней скрывалась в лесу, но в конечном итоге была арестована немцами. Через некоторое время она и солдат Николай Федчук, улучив момент сбежали из плена. Несколько месяцев они скитались вдвоём по округе, пытаясь выбраться из немецкого окружения. Много позже на допросе Макарова сказала, что была слишком напугана и поэтому, фактически, сама увязалась за Федчуком, предложив ему себя в качестве, так называемой, «походной жены».
В январе 1942 года пара добралась до села Красный Колодец, где у Федчука жили жена и дети и он, не смотря на просьбы Макаровой, расстался с последней. Существует версия, что либо из-за предательства Федчука, либо из-за душевного упадка сил и психологических травм, полученных Макаровой от того, что она пережила в «Вяземском котле», девушка явно могла тронуться рассудком.
Макарова ещё какое-то время скиталась по деревням и сёлам, нигде не задерживаясь надолго, и в конечном итоге оказалась на территории новообразовавшейся Локотской республики в селе Локоть, где её снова задержали немцы.
В будущем, давая показания, Макарова заявила, что просто преследовала элементарные желания выжить и отогреться после долгих скитаний, а заодно очень боялась смерти, из-за чего, когда немцы стали её расспрашивать, стала ругать советскую власть. На свои страхи она списала и причину того, почему добровольно поступила на службу в локотскую вспомогательную полицию, где ей выдали пулемёт «Максим» для исполнения смертных приговоров, к которым были приговорены советские партизаны и члены их семей. По словам самой Макаровой, немцам явно не хотелось марать руки и они решили, что так будет даже лучше, если советских партизан казнит именно советская девушка. За согласие участвовать в расстрелах немцы поселили Макарову в комнате на местном конезаводе, где она хранила и сам пулемёт.
"Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек - столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все..."
"Cводить в крапиву" - на жаргоне Тони это означало повести на расстрел. Сама она умирала трижды. Первый раз осенью 41-го, в страшном "вяземском котле", молоденькой девчонкой-санинструкторшей. Гитлеровские войска тогда наступали на Москву в рамках операции "Тайфун". Советские полководцы бросали свои армии на смерть, и это не считалось преступлением - у войны другая мораль. Больше миллиона советских мальчишек и девчонок всего за шесть дней погибли в той вяземской мясорубке, пятьсот тысяч оказались в плену. Гибель простых солдат в тот момент ничего не решала и не приближала победу, она была просто бессмысленной. Так же как помощь медсестры мертвецам...
"Макарова-Гинзбург рассказывала на допросах, что первый раз ее вывели на расстрел партизан совершенно пьяной, она не понимала, что делала, - вспоминает следователь по ее делу Леонид Савоськин. - Но заплатили хорошо - 30 марок, и предложили сотрудничество на постоянной основе. Ведь никому из русских полицаев не хотелось мараться, они предпочли, чтобы казни партизан и членов их семей совершала женщина. Бездомной и одинокой Антонине дали койку в комнате на местном конезаводе, где можно было ночевать и хранить пулемет. Утром она добровольно вышла на работу".
"Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью "партизан". Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке..."
"Если мне вещи у приговоренных нравятся, так я снимаю потом с мертвых, чего добру пропадать, - объяснила Тоня. - Один раз учительницу расстреливала, так мне ее кофточка понравилась, розовая, шелковая, но уж больно вся в крови заляпана, побоялась, что не отстираю - пришлось ее в могиле оставить. Жалко... Так сколько тебе надо соли?"
Страшно убивать только первого, второго, потом, когда счет идет на сотни, это становится просто тяжелой работой.
"Мне казалось, что война спишет все. Я просто выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков. Об этом я старалась не вспоминать. Хотя обстоятельства одной казни помню - перед расстрелом парень, приговоренный к смерти, крикнул мне: "Больше не увидимся, прощай, сестра!.."
На допросе Макарова своё отношение к расстрелу объяснила так:
« Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто ещё дёргается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключённых на груди был подвешен кусок фанеры с надписью «партизан». Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке... »
Заключённых на казнь к ней отправляли группами примерно по 27 человек. По официальным данным она расстреляла около 1500 человек, но лишь примерно у 200 человек удалось восстановить паспортные данные.
Летом 1943 года Макарова была откомандирована в немецкий тыловой госпиталь на лечение от венерических болезней, и таким образом она избежала захвата партизанами и Красной Армией, когда те захватили Локоть в сентябре того же года. В 1945 году Макарова, оказавшись в Кёнигсберге, достала фальшивое удостоверение медсестры и устроилась на работу в советский военный госпиталь. Со временем она познакомилась и вышла замуж за ветерана войны белоруса Виктора С. Гинзбурга и взяла его фамилию. После войны молодожёны переехали на родину мужа в Лепель, где Антонина Гинзбург устроилась работать на местное предприятие. В браке у неё родилось две дочери, и она считалась одной из уважаемых жительниц Лепеля.
Длительное время органы КГБ не могли найти её ввиду того, что она была урождённой Панфиловой, но была по ошибке записана как Макарова. Её настоящая фамилия стала известна, когда проживавший в Тюмени один из её братьев заполнил в 1976 году анкету для выезда за границу. Макарова была арестована летом 1978 года в Лепеле (Белорусская ССР), осуждена как военная преступница и по приговору Брянского областного суда от 20 ноября 1978 года приговорена к высшей мере наказания — смертной казни. 11 августа 1979 года приговор был приведён в исполнение.
Антонина Макарова (или Антонина Гинзбург) – женщина, ставшая в годы войны палачом для многих советских партизан и получившая за это прозвище «Тонька-пулеметчица». Она привела в исполнение более 1,5 тысяч приговоров фашистов, навсегда покрыв свое имя несмываемым позором.
Родилась Тонька-пулеметчица в Смоленской области, в небольшой деревушке Малая Волковка в 1920-ом. При рождении у нее была фамилия Парфенова. Из-за неправильной записи в школьном журнале Антонина Макаровна Парфенова «потеряла» свою настоящую фамилию и превратилась в Антонину Макаровну Макарову. Эта фамилия использовалась ею и в дальнейшем.
Первый год войны
По окончании школы Антонина пошла учиться в техникум, намереваясь стать медиком. Когда началась война, девушке был 21 год. Вдохновившись образом Анки-пулеметчицы, Макарова пошла на фронт «бить врагов». Предположительно, именно это подвигло ее взять в руки такое оружие, как пулемет. Профессор психиатрии Александр Бухановский исследовал в свое время личность этой женщины. Он предположил, что у нее могло быть психическое отклонение.
В 1941-ом Макаровой удалось спастись в Вяземской операции, катастрофическом поражении советской армии под Москвой. Несколько дней она скрывалась в лесах. Затем попала в плен к фашистам. При помощи рядового Николая Федчука ей удалось сбежать. Снова начались скитания по лесам, которые плохо сказались на психологическом состоянии Антонины.
Через несколько месяцев такой жизни женщина оказалась в Локотской республике. Пожив какое-то время у местной крестьянки, Антонина заметила, что сотрудничавшие с немцами советские граждане здесь неплохо устроились. Тогда и она пошла работать на фашистов.
Палач в юбке
Позднее на суде Макарова объясняла этот поступок желанием выжить. Поначалу она служила во вспомогательной полиции и избивала пленных. Начальник полиции, оценив ее старания, приказал выдать рьяной Макаровой пулемет. С этого момента ее официально назначили палачом. Немцы посчитали: будет гораздо лучше, если расстреливать партизан станет советская девушка. И руки пачкать самим не надо, и врага это деморализует.
На новой должности Макарова получила не только более подходящее ей оружие, но и отдельную комнату. Чтобы сделать первый выстрел, Антонине пришлось изрядно выпить. Затем дело пошло «как по маслу». Все остальные расстрелы Тонька-пулеметчица производила на трезвую голову. Позднее на суде она объясняла, что не относилась к тем, кого расстреливала, как к обычным людям. Для нее они были чужими, а потому их не было жалко.
Антонина Макарова «работала» с редким цинизмом. Она всегда лично проверяла, качественно ли выполнена «работа». В случае промаха обязательно добивала раненых. В конце расстрела она снимала с трупов хорошие вещи. Дошло до того, что Макарова стала накануне расстрелов обходить бараки с пленными и выбирать тех, у кого была хорошая одежда.
После войны Тонька-пулеметчица рассказывала, что никогда не жалела ни о чем и ни о ком. Ей не снились кошмары, не являлись в видениях убитые ею люди. Никакого раскаяния она не ощущала, что свидетельствует о психопатическом типе личности.
«Заслуги» Тоньки-пулеметчицы
Антонина Макарова «работала» крайне усердно. Расстреливала советских партизан и их родных трижды в день. На ее счету более 1,5 тысяч загубленных душ. За каждую палач в юбке получала 30 немецких рейхсмарок. Помимо этого Тонька оказывала немецким солдатам интимные услуги. К 1943 году ей пришлось лечиться от целого букета венерических болезней в немецком тылу. Как раз в это время Локоть был отбит у фашистов.
Дальше Макарова стала скрываться и от русских, и от немцев. Она где-то украла военный билет и выдала себя за медсестру. В конце войны по этому билету она работала медицинской сестрой в одном из госпиталей для красноармейцев. Там же она познакомилась с рядовым Виктором Гинзбургом и вскоре стала его женой.
В мирное время
После войны Гинзбурги поселились в белорусском городе Лепель. Антонина родила 2-х дочерей и стала работать контролером качества на швейной фабрике. Она отличалась крайне замкнутым характером. Никогда не пила, вероятно, опасаясь проболтаться о своем прошлом. Долгое время о нем никто и не догадывался.
Органы безопасности искали Тоньку-пулеметчицу 30 лет. Только в 1976-ом смогли выйти на ее след. Спустя 2 года ее нашли и провели опознание. Сразу несколько свидетельниц подтвердили личность Макаровой, которая уже была на тот момент Гинзбург. Во время ареста, а затем следствия и суда она вела себя удивительно хладнокровно. Тонька-пулеметчица не могла понять, за что ее хотят наказать. Она считала свои действия в военное время вполне логичными.
Муж Антонины не знал, за что арестовали его жену. Когда следователи рассказали мужчине правду, он забрал детей и навсегда уехал из города. Где он стал жить впоследствии, не известно. В конце ноября 1978-го суд приговорил Антонину Гинзбург к смертной казни. Она восприняла приговор спокойно. Позднее написала несколько прошений о помиловании. 11 августа 1979-го была казнена.
Ее арестовали летом 1978-го года в белорусском городке Лепель. Совершенно обычная женщина в плаще песочного цвета с авоськой в руках шла по улице, когда рядом остановилась машина, из нее выскочили неприметные мужчины в штатском и со словами: «Вам необходимо срочно проехать с нами!» обступили ее, не давая возможности убежать.
«Вы догадываетесь, зачем вас сюда привезли?» — спросил следователь брянского КГБ, когда ее привели на первый допрос. «Ошибка какая-то», — усмехнулась женщина в ответ.
«Вы не Антонина Макаровна Гинзбург. Вы — Антонина Макарова, больше известная как Тонька-москвичка или Тонька-пулеметчица. Вы — карательница, работали на немцев, производили массовые расстрелы. О ваших зверствах в деревне Локоть, что под Брянском, до сих пор ходят легенды. Мы искали вас больше тридцати лет — теперь пришла пора отвечать за то, что совершили. Сроков давности ваши преступления не имеют».
«Значит, не зря последний год на сердце стало тревожно, будто чувствовала, что появитесь, — сказала женщина. — Как давно это было. Будто и не со мной вовсе. Практически вся жизнь уже прошла. Ну, записывайте…»
Юная Тоня ведь не была извергом от рождения. Наоборот, с детства мечтала быть храброй и отважной, как верная соратница Чапаева — Анка-пулеметчица. Правда, когда пришла в первый класс и учительница спросила ее фамилию, вдруг оробела. И пришлось смышленым сверстникам прокричать вместо нее: «Да Макарова она». В смысле, что дочка Макара по фамилии Панфилов. Учительница так и записала новенькую в журнал, узаконив неточность и в дальнейших документах. Эта путаница-то и позволила впоследствии страшной Тоньке-пулеметчице столь долго уходить от розыска. Ведь искали ее, известную со слов выживших жертв, как москвичку, медсестру, по родственным связям всех Макаровых Советского Союза, а не Панфиловых. Закончив школу, Антонина подалась в Москву, где и застало ее 22 июня 1941 года. Девушка, как и тысячи сверстниц, попросилась на фронт добровольцем-санинструктором, чтобы выносить с поля боя раненых. Кто ж знал, что ждут ее не романтично-киношные перестрелки с трусливо убегающим при первом залпе неприятелем, а кровопролитные изматывающие бои с превосходящими силами немцев. Газеты и репродукторы ведь уверяли в другом, совсем в другом… А тут — кровь и грязь страшного вяземского «котла», в котором буквально за считанные дни войны сложили головы более миллиона красноармейцев и еще полмиллиона попали в плен. Она оказалась в числе того полуживого, умирающего от холода и голода, брошенного на растерзание вермахту полумиллиона. Как она выбралась из окружения, что испытала при этом — известно было лишь ей и Богу. Впрочем, выбор у нее все же был. Правдами и неправдами вымаливая ночлег в деревнях, в которых уже стояли верные новому режиму полицаи, а в других, наоборот, тайно группировались готовящие дать бой немцам партизаны, в основном окруженцы из Красной Армии, она добралась до Брасовского района тогдашней Орловской области. Тоня выбрала не густой лес, где подобные ей спасшиеся бойцы создавали партизанские отряды, а ставший оплотом национал-социалистской идеологии и «нового порядка» поселок Локоть. Сегодня в литературе можно найти обнародованные историками факты об этой коллаборационистской структуре изменников, сформированной в поселке в ноябре 1941 года, — после того как Локоть вместе с соседними населенными пунктами (нынче Локоть входит в Брянскую область) был оккупирован вермахтом. Инициаторами подобного «самоуправления» со статусом, который Гиммлер определил как «экспериментальный», стали бывшие советские граждане: 46-летний Константин Воскобойник и 42-летний Бронислав Каминский (на тему «Локотского самоуправления» постараюсь сделать отдельный пост) …Вот в эту-то «Локотскую республику», где хватало патронов и хлеба, пушек и масла, и прибрела в конце 1941 года сделавшая свой окончательный выбор Тонька Макарова. Её принял лично Каминский. Разговор был коротким, почти как в «Тарасе Бульбе». «Веришь? Перекрестись. Хорошо. Как относишься к коммунистам?» «Ненавижу», — твердо ответила верующая комсомолка. «Стрелять можешь?» «Могу». «Рука не дрогнет?» «Нет». «Иди во взвод». Через день она присягнула «фюреру» и получила оружие — пулемет. Всё! Говорят, перед первым расстрелом Антонине Макаровой дали стакан водки. Для храбрости. После чего это стало ритуалом. Правда, с некоторым изменением — во все последующие разы выпивала она свою пайку уже после расстрела. Видимо, боялась на нетрезвую голову растерять в прицеле свои жертвы. А таких при каждом расстреле было не меньше 27 человек — ровно столько вмещалось в служившее тюремной камерой стойло конюшни. «Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек — столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все…» Из протокола допроса Антонины Макаровой-Гинзбург в июне 1978 года. Наверное, это прозвучит цинично и даже кощунственно, но детская мечта Тоньки исполнилась: она, почти как чапаевская Анка, стала пулеметчицей. И даже пулемет ей выдали — советский «максим». Нередко, для большего удобства, она основательно целилась в людей лежа. «Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь поближе, а кое-кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью «партизан». Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке…» Из протокола допроса Антонины Макаровой-Гинзбург в июне 1978 года. Символичное совпадение: назначенная ей за службу плата равнялась 30 маркам. Во всех смыслах Иудина награда, что поразило даже видавшего виды следователя КГБ Леонида Савоськина, который вел допросы арестованной «исполнительницы приговоров». Так Макарова официально именовалась в документах РОНА. «Не всем русским полицаям хотелось мараться, они предпочли, чтобы казни партизан и членов их семей совершала женщина. Макаровой дали койку в комнате на местном конезаводе, где можно было ночевать и хранить пулемет». Это из следственного дела. Там ее однажды и застала бывшая квартирная хозяйка из деревни Красный Колодец, у которой довелось ночевать выбирающей свою дорогу в жизни Антонине, — та как-то пришла в сытый Локоть за солью, едва не угодив здесь в тюрьму «республики». Испуганная женщина попросила заступничества у своей недавней постоялицы, которая и привела ее в свою каморку. В тесной комнатенке стоял до блеска начищенный пулемет. На полу — корыто для стирки. А рядом на стуле аккуратной горкой была сложена выстиранная одежда — с многочисленными дырками от пуль. Заметив замерший на них взгляд гостьи, Тоня пояснила: «Если мне вещи у убитых нравятся, так снимаю потом с мертвых, чего добру пропадать: один раз учительницу расстреливала, так мне ее кофточка понравилась, розовая, шелковая, но уж больно вся в крови заляпана, побоялась, что не отстираю — пришлось ее в могиле оставить. Жалко». Услышав такие речи, гостья, забыв о соли, попятилась к дверям, на ходу поминая Бога и призывая Тоньку окститься. Это вывело Макарову из себя. «Ну раз ты такая смелая, что же ты помощи-то у меня просила, когда тебя в тюрьму вели? — закричала она. — Вот и погибала бы по-геройски! Значит, когда шкуру надо спасти, то и Тонькина дружба годится?» «Мне казалось, что война спишет все. Я просто выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков. Об этом я старалась не вспоминать. Хотя обстоятельства одной казни помню — перед расстрелом парень, приговоренный к смерти, крикнул мне: «Больше не увидимся, прощай, сестра!..» Из протокола допроса Антонины Макаровой-Гинзбург в июне 1978 года. Она старалась не запоминать тех, кого убивала. Ну а все те, кто чудом уцелел после встречи с ней, на всю жизнь запомнили Антонину Макарову. Будучи уже 80-летней седенькой старушкой, жительница Локтя Елена Мостовая рассказывала журналистам, как полицейские схватили ее за то, что она рисовала тушью партизанские листовки. И бросили в конюшню неподалеку от карательницы с ее пулеметом. «Электричества не было, свет — только тот, что из окошка, почти полностью заложенного кирпичом. И только один просвет — если встать на подоконник, то можно заглянуть и увидеть мир божий». Страшные воспоминания навсегда врезались в память и другой местной жительницы — Лидии Бузниковой: «Стон стоял. Людей набивали в стойла так, что нельзя было не то что лечь, даже сесть…» Когда в Локоть вошли советские войска, Антонины Макаровой и след простыл. Расстрелянные ею жертвы лежали в ямах и уже ничего не могли сказать. Уцелевшие местные жители помнили только ее тяжелый взгляд, не менее страшный, чем прицел «максима», и скудные сведения о пришлой: примерно 21 год от роду, предположительно москвичка, темноволосая, с угрюмой складкой на лбу. Такие же данные приводили и проходящие по другим делам арестованные пособники немцев. Более детальных сведений о загадочной Тоньке не было. «Розыскное дело Антонины Макаровой наши сотрудники вели тридцать с лишним лет, передавая его друг другу по наследству, — ветеран КГБ Петр Головачев уже не боится раскрывать карты давнего дела перед журналистами и охотно вспоминает похожие на легенду подробности. — Периодически оно попадало в архив, потом, когда мы ловили и допрашивали очередного предателя Родины, оно опять всплывало на поверхность. Не могла же Тонька исчезнуть без следа?! За послевоенные годы сотрудники КГБ тайно и аккуратно проверили всех женщин Советского Союза, носивших это имя, отчество и фамилию и подходивших по возрасту, — таких Тонек Макаровых нашлось в СССР около 250 человек. Но — бесполезно. Настоящая Тонька-пулеметчица как в воду канула…» Но просто взять и забыть о ней было нельзя. «Слишком страшные были ее преступления, — говорит Головачев. — Это просто в голове не укладывалось, сколько жизней она унесла. Нескольким людям удалось спастись, они проходили главными свидетелями по делу. И вот, когда мы их допрашивали, они говорили о том, что Тонька до сих пор приходит к ним во снах. Молодая, с пулеметом, смотрит пристально — и не отводит глаза. Они были убеждены, что девушка-палач жива, и просили обязательно ее найти, чтобы прекратить эти ночные кошмары. Мы понимали, что она могла давно выйти замуж и поменять паспорт, поэтому досконально изучили жизненный путь всех ее возможных родственников по фамилии Макаровы…» А ей, как оказалось, просто везло. Хотя, что такое, по большому счету, везение?.. Нет, она не перебралась в конце 1943-го из Локтя в Лепель вместе с двинувшейся вслед за немцами «русской бригадой СС» во главе с Каминским. Еще ранее она умудрилась подхватить венерическую болезнь. Ведь не одним стаканом водки глушила она послерасстрельные будни. Сорокаградусного допинга оказывалось недостаточно. А потому в шелковых нарядах со следами от пуль она шла «после работы» на танцы, где плясала до упаду с меняющимися, как стекла в калейдоскопе, кавалерами — полицаями и офицерами-мародерами из РОНА. Странно, а может, и закономерно, но немцы решили поберечь свою соратницу и отправили подхватившую срамной недуг Тоньку на излечение в тыловой госпиталь. Так она оказалась в 1945 году под Кенигсбергом. …Уже доставленная под конвоем в Брянск после ареста в Лепеле Антонина Макарова-Гинзбург рассказала ведущим дела следователям, как ей удалось при приближении советских войск бежать из немецкого госпиталя и выправить чужие документы, по которым она и решила начать новую жизнь. Это — отдельная история из жизни хитрой и изворотливой бестии. В абсолютно новом обличье она и предстала в апреле 1945 года в советском госпитале в Кенигсберге перед раненым сержантом Виктором Гинзбургом. Ангельским видением, юной медсестричкой в белоснежном халате явилась в палату — и радующийся выздоровлению фронтовик влюбился в нее с первого взгляда. Через несколько дней они расписались, Тоня взяла фамилию мужа. Вначале молодожены жили в Калининградской области, а затем переехали в Лепель, поближе к родине мужа, ведь Виктор Семенович был родом из Полоцка, где от рук карателей погибла его семья. В тихом Лепеле, где почти все знают друг друга и здороваются при встречах, чета Гинзбургов и проживала благополучно до конца семидесятых. Настоящая образцово-показательная советская семья: оба ветераны Великой Отечественной, прекрасные труженики, растят двух дочерей. Льготы, стол заказов, орденские планки на груди в праздничные дни… Портрет Антонины Макаровны, как вспоминают старожилы Лепеля, украшал местную доску Почета. Да что там говорить — фотографии четы ветеранов даже были в здешнем музее. Это потом, когда все разъяснилось, один из снимков — женский — пришлось спешно изымать из музейных фондов и отправлять на списание с непривычными для музейщиков формулировками. Изобличению карательницы во многом поспособствовала случайность Московскому жителю по фамилии Панфилов в 1976 году пришлось срочно собираться в заграничный вояж. Будучи человеком дисциплинированным, он по всем тогдашним правилам заполнил полагавшуюся пространную анкету, не пропустив в перечислении ни одного из родственников. Вот тут-то и выплыла загадочная деталь: все братья-сестры его — Панфиловы, а одна почему-то Макарова. Каким, простите за каламбур, макаром так получилось? Гражданина Панфилова вызвали в ОВИР для дополнительных объяснений, при которых присутствовали и заинтересованные люди в штатском. Панфилов поведал о живущей в Белоруссии сестре Антонине. Как обстояло дело дальше,расскажет документ предоставленный Натальей Макаровой, референтом пресс-группы УКГБ по Витебской области. Итак, «Справка о мероприятиях по розыску «Садистки». Как видим из справки, время от времени руки опускались даже у самых неутомимых оперативников, ведущих поиск неуловимой Тоньки. Правда, он тут же возобновлялся, стоило лишь открыться новым фактам в затянувшейся на 33 года истории, что и позволяет говорить о непрерывности поиска. А странные факты по делу Макаровой в 1976 году уже начали сыпаться как из рога изобилия. Контекстуально, по совокупности, так сказать, странные. С учетом всех возникших в деле коллизий следователи решили провести с ней «зашифрованную беседу» в райвоенкомате. Вместе с Макаровой сюда же были приглашены и еще несколько женщин, участниц Великой Отечественной войны. Разговор был об участии в боевых действиях якобы для будущих наградных дел. Фронтовички охотно вспоминали. Макарова-Гинзбург при этой беседе явно растерялась: не могла вспомнить ни командира батальона, ни сослуживцев, хотя в ее военном билете указано, что в 422-м санитарном батальоне она провоевала с 1941 по 1944 год включительно. Далее в справке записано: Дальнейшая работа по делу, если говорить сухим языком все той же «Справки о мероприятиях по розыску «Садистки», проводилась в контакте с УКГБ по Брянской области. 24 августа 1977 года было проведено повторное опознание Гинзбург (Макаровой) прибывшими в Лепель из Брянской области Пелагеей Комаровой и Ольгой Паниной. У первой Тонька снимала осенью 1941 года в деревне Красный Колодец угол (помните, рассказ о походе в Локоть за солью?), а вторая в начале 1943 года была брошена немцами в Локотскую тюрьму. Обе женщины безоговорочно признали в Антонине Гинзбург Тоньку-пулеметчицу. «Мы ужасно боялись поставить под удар репутацию уважаемой всеми женщины, фронтовички, прекрасной матери и жены, — вспоминает Головачев. — Поэтому в белорусский Лепель наши сотрудники ездили тайно, целый год наблюдали за Антониной Гинзбург, привозили туда по одному выживших свидетелей, бывшего карателя, одного из ее любовников, для опознания. Только когда все до единого сказали одно и то же — это она, Тонька-пулеметчица, мы узнали ее по приметной складке на лбу, — сомнения отпали». 2 июня 1978 года Гинзбург (Макарову) в очередной раз опознала приехавшая из Ленинградской области женщина, бывшая сожительница начальника Локотской тюрьмы. После чего уважаемая гражданка Лепеля Антонина Макаровна и была остановлена на улице вежливыми людьми в штатском, у которых она, будто поняв, что затянувшаяся игра закончена, лишь тихим голосом попросила папиросу. Надо ли уточнять, что это был арест военной преступницы? На последующем кратком допросе она созналась в том, что и есть Тонька-пулеметчица. В тот же самый день сотрудники УКГБ по Брянской области увезли Макарову-Гинзбург в Брянск. Во время следственного эксперимента её отвезли в Локоть.Брянские следователи хорошо помнят, как узнававшие ее жители шарахались в сторону и плевали вслед. А она шла и обо всем вспоминала. Спокойно, как вспоминают о будничных делах. Муж Антонины, Виктор Гинзбург, ветеран войны и труда, после ее неожиданного ареста обещал пожаловаться в ООН. «Мы не признались ему, в чем обвиняют ту, с которой он прожил счастливо целую жизнь. Боялись, что мужик этого просто не переживет», — говорили следователи. Когда старику сказали правду, он поседел за одну ночь. И больше жалоб никаких не писал. «Арестованная мужу из СИЗО не передала ни строчки. И двум дочерям, которых родила после войны, кстати, тоже ничего не написала и свидания с ним не попросила, — рассказывает следователь Леонид Савоськин. — Когда с нашей обвиняемой удалось найти контакт, она начала обо всем рассказывать. О том, как спаслась, бежав из немецкого госпиталя и попав в наше окружение, выправила себе чужие ветеранские документы, по которым начала жить. Она ничего не скрывала, но это и было самым страшным. Создавалось ощущение, что она искренне недопонимает: за что ее посадили, что ТАКОГО ужасного она совершила? У нее как будто в голове блок какой-то с войны стоял, чтобы самой с ума, наверное, не сойти. Она все помнила, каждый свой расстрел, но ни о чем не сожалела. Мне она показалась очень жестокой женщиной. Я не знаю, какой она была в молодости. И что заставило ее совершать эти преступления. Желание выжить? Минутное помрачение? Ужасы войны? В любом случае это ее не оправдывает. Она погубила не только чужих людей, но и свою собственную семью. Она просто уничтожила их своим разоблачением. Психическая экспертиза показала, что Антонина Макаровна Макарова вменяема». Следователи очень боялись каких-то эксцессов со стороны обвиняемой: прежде бывали случаи, когда бывшие полицаи, здоровые мужики, вспомнив былые преступления, кончали с собой прямо в камере. Постаревшая Тоня приступами раскаяния не страдала. «Невозможно постоянно бояться, — говорила она. — Первые десять лет я ждала стука в дверь, а потом успокоилась. Нет таких грехов, чтобы всю жизнь человека мучили» «Опозорили меня на старости лет, — жаловалась она по вечерам, сидя в камере, своим тюремщицам. — Теперь после приговора придется из Лепеля уезжать, иначе каждый дурак станет в меня пальцем тыкать. Я думаю, что мне года три условно дадут. За что больше-то? Потом надо как-то заново жизнь устраивать. А сколько у вас в СИЗО зарплата, девчонки? Может, мне к вам устроиться — работа-то знакомая…» Её причастность к расстрелу 168 человек была официально доказана в ходе следствия. Антонине Макаровой был вынесен смертный приговор.Решение суда стало абсолютной неожиданностью даже для людей, которые вели расследование, не говоря уж о самой подсудимой. Все прошения 55-летней Антонины Макаровой-Гинзбург о помиловании в Москве были отклонены..Приговор преведён в исполнение 11 августа 1979 года. В Локте чекисты повели ее старым и хорошо известным ей путем — к яме, где она приводила в исполнение приговоры Каминского и его банды. Брянские следователи хорошо помнят, как узнававшие ее жители шарахались в сторону и плевали вслед. А она шла и обо всем вспоминала. Спокойно, как вспоминают о будничных делах. Говорят, даже удивлялась людской ненависти — ведь, по ее мнению, война должна была все списать. И свидания, говорят, тоже с родными не попросила. Или чтобы весточку им передать. А в Лепеле тут же пошли разговоры о взбудоражившем всех событии: оно не могло остаться незамеченным. Тем более что в Брянске, где в декабре 1978 года над Антониной Макаровой состоялся суд, нашлись у лепельчан знакомые — выслали тамошнюю газету «Брянский рабочий» с большой публикацией под заголовком «По ступеням предательства». Номер ходил по рукам среди местных жителей. А 31 мая 1979 года дала большую статью о процессе и газета «Правда» — под заголовком «Падение». В ней рассказывалось о предательстве Антонины Макаровой, 1920 года рождения, уроженки города Москвы (по другим данным, деревни Малая Волковка Сычевского района Смоленской области), работавшей до разоблачения старшим контролером ОТК пошивочного цеха Лепельского деревообрабатывающего объединения. Говорят, она писала апелляции о помиловании в ЦК КПСС, ведь наступающий 1979 год должен был стать Годом женщины. Но судьи отклонили прошения. Приговор был приведен в исполнение. Такого, пожалуй, не знала новейшая отечественная история. Ни общесоюзная, ни белорусская. Дело Антонины Макаровой оказалось громким. Можно сказать, даже уникальным. Впервые в послевоенные годы была по приговору суда расстреляна женщина-палач, чья причастность к расстрелу 168 человек была официально доказана в ходе следствия. Однако, если подходить к вопросу с четко по правовому, то есть мнение, что с чисто юридической точки зрения её не имели права приговаривать к смертной казни. Причин две. Первая — со дня совершения преступления и до ареста прошло более 15-ти лет, а УК советского времени не содержал нормы о преступлениях, за которые не применяюся сроки давности. Лицо же, совершившее преступление, караемое расстрелом, могло быть привлечено к уголовной ответственности и после истечения 15 лет, но в этом случае смертная казнь заменялась лишением свободы. Вторая — в СССР в 1947 году смертную казнь отменили, правда через три года восстановили. Как известно, законы, смягчающие наказание, имеют обратную силу, отягчающие — нет. Таким образом, раз осуждённая не была привлечена к ответственности до отмены смертной казни в СССР, закон об отмене на неё распространялся в полной мере. Закон же о восстановлении мог быть применён только к лицам, совершившим преступления после его вступления в силу. Спасибо
День за днем Тонька-пулеметчица продолжала регулярно выходить на расстрелы. Исполнять приговоры Каминского. Как на работу.
«Вы Тоньку слишком не ругайте, — говорит Головачев. — Знаете, мне ее даже жаль. Это все война, проклятая, виновата, она ее сломала… У нее не было выбора — она могла остаться человеком и сама тогда оказалась бы в числе расстрелянных. Но предпочла жить, став палачом. А ведь ей было в 41-м году всего 20 лет».
«В декабре 1976 года Гинзбург В.С. выезжал в г. Москву к брату жены полковнику Советской Армии Панфилову. Настораживало, что брат носил не одинаковую фамилию с женой Гинзбурга. Собранные данные послужили основанием к заведению в феврале 1977 года на Гинзбург (Макарову) А.М. дела проверки «Садистка». При проверке Панфилова было выяснено, что Гинзбург А.М., как указал ее брат в своей автобиографии, в период войны находилась в плену у немцев. Проверка показала также, что она имеет большое сходство с ранее разыскивавшейся УКГБ по Брянской области Макаровой Антониной Макаровной, 1920 — 1922 г.р., уроженкой Московской области, бывшей медсестрой Советской Армии, объявлявшейся во всесоюзный розыск. Розыск ее был прекращен УКГБ по Брянской области в связи с малым объемом необходимых для активных розыскных мероприятий данных и смертью (якобы расстреляна немцами в числе других женщин, больных венерической болезнью). Группа больных женщин действительно была расстреляна, но Гинзбург (А.Макарову. — Авт.) немцы увезли с собой в Калининградскую область, где она и осталась после бегства оккупантов».
«Проверка по учетам военно-медицинского музея в г. Ленинграде показала, что Гинзбург (Макарова) А.М. в 422-м санитарном батальоне не служила. Однако неполную пенсию, куда входила и служба в рядах Советской Армии в период войны, она получала, продолжая работать старшим контролером ОТК швейного цеха Лепельского деревообрабатывающего объединения».
Подобная «забывчивость» уже больше похожа не на странность, а, скорее, на реальную улику.
Но любая догадка требует подтверждения. Теперь следователям предстояло или получить такие подтверждения, или, наоборот, опровергнуть собственную версию. Для этого следовало показать свой объект интереса живым свидетелям преступлений Тоньки-пулеметчицы. Устроить, что называется, очную ставку — правда, в достаточно деликатном виде.
В Лепель стали тайком привозить тех, кто мог опознать женщину-палача из Локтя. Понятно, делать это приходилось очень осторожно — чтобы не поставить под удар в случае отрицательного результата репутацию уважаемой в городе «фронтовички и отличной труженицы». То есть знать о том, что идет процесс опознания, могла лишь одна сторона — опознающая. Подозреваемая же ни о чем не должна была догадываться.
Героиней предыдущей записи в моем блоге была девушка-танкист Мария Лагунова http://сайт/38643.html
Настоящий человек. Глядя на таких девушек, парни уже не могли отступать перед врагом, их сила увеличивалась тысячекратно, уверенность в победе становилась нерушима. Женщина-мать, женщина-воин, женщина-герой. Не это ли величие нашей славной Родины?
Но необходимо и важно помнить о врагах и предателях, которые живут среди нас. Антонина Макарова - алкоголичка, проститутка, палач. Палач Локотской республики. Сегодня этим административным образованием гордятся современные демократы. «При минимальном контроле со стороны немецкой администрации Локотское самоуправление добилось крупных успехов в социально-экономической жизни округа», так ныне описывают Локотскую республику в СМИ. О "грандиозных экономических успехах без большевиков" гавкают газеты, книги, "документальные" фильмы. Антонина Макарова работала в полиции Локтя. Палачом. На ее совести жизни полутора тысяч советских граждан.
Этого никогда забывать нельзя.
Осень 1941-го. Вяземский котел. Медсестра Тоня Макарова, очнулась после боя в лесу. В воздухе пахло горелой плотью. Рядом лежал незнакомый солдат. “Эй, ты цела еще? Меня Николаем Федчуком зовут”.
— А меня Тоней, — она ничего не чувствовала, не слышала, не понимала. Будто душу ее контузили. Осталась одна человеческая оболочка, а внутри — пустота.
Потянулась к нему, задрожав: “Ма-а-амочка, холодно-то как!”
— Ну что, красивая, не плачь. Будем вместе выбираться, — и Николай расстегнул верхнюю пуговицу ее гимнастерки. Чтобы уж точно проверить — живая ли, это самый надежный способ.
Три месяца потом, до первого снега, они вместе бродили по русским чащобам, выбираясь из окружения, не зная ни направления движения, ни своей конечной цели. Где наши? Где враги? Голодали, ломая на двоих, ворованные ломти хлеба. Днем шарахались от военных обозов. По ночам согревали друг друга, спичек-то не было.
— Я почти москвичка, — врала гордо Тонька. — В нашей семье много детей. И все мы Парфеновы. Я — старшая, как у Горького, рано вышла в люди. Такой букой росла, неразговорчивой. Пришла как-то в школу деревенскую, в первый класс, и фамилию свою позабыла. Учительница спрашивает: “Как тебя зовут, девочка?” А я знаю, что Парфенова, только сказать боюсь. Ребятишки с задней парты кричат: “Да Макарова она, у нее отец Макар”. Так меня одну во всех документах и записали. После школы в Москву уехала, тут война началась. Меня в медсестры призвали. А у меня мечта другая была — я хотела на пулемете строчить, как Анка-пулеметчица из “Чапаева”. Правда, я на нее похожа?
В январе, грязные и оборванные, Тоня с Николаем вышли, наконец, к деревне Красный Колодец. И тут им пришлось навсегда расстаться.
— Знаешь, моя родная деревня неподалеку. Я туда сейчас, у меня жена, дети, — сказал ей на прощание Николай. — Я не мог тебе раньше признаться, ты уж меня прости. Спасибо за компанию. Дальше сама как-нибудь выбирайся.
— Не бросай меня, Коля, — Тонька повисла на его гимнастерке.
Стряхнул — как пепел с сигареты. И все-таки ушел. А она — осталась.
Она очень хотела жить. В Красном Колодце ей нечем было даже платить квартирной хозяйке. У нее был выбор. В непроходимом Брянском лесу, подступавшем к деревушке, действовали партизаны. В Локте, совсем рядом, сыто жили русские фашисты. Ей было 19, и она знала, что будет жить. Что должна выжить. В форме советской военнослужащей, стройная и дерзкая, нервным запоминающимся жестом поправляя рукой темные волосы, она пошла к заставе локотской тюрьмы… Ее взяли на работу. За тридцать немецких марок. За тридцать немецких сребреников. Такой ее и запомнили — и местные, оставшиеся в живых жители, и тюремщики. Молодой, красивой, в гимнастерке. И даже когда ее, постаревшую, пополневшую, в очках в тяжелой оправе, спустя сорок лет привезли в Локоть — она была узнана. Следователи говорят, что опознавали ее по жестокому взгляду. И на очную ставку с ней шли как на смертную казнь. «Тонька-пулеметчица» — так ее звали в той жизни.
Перед первым расстрелом ей дали водки. Потом она пила сама — но уже после расстрелов. Может, чтобы забыть сегодняшний день, может, чтобы дожить до завтрашнего. Ведь патронов всегда было достаточно. Говорят, в свободное от работы время она обходила стойла, смотрела на людей — из любопытства. А может, от ужаса. Ни один человек не знает, что творилось у нее в душе.
Ей же нравилось быть Тонькой-пулеметчицей, нравилось выделяться, нравилась ее роль. Из конюшни вместе со стонами запертых в стойлах людей неслись звуки пьяных гулянок. Тонька плясала в новеньких сапогах с немцами на дощатом полу «клуба» после расстрелов. Они ее любили, и у нее было довольно всего — папирос, одеколона, мыла… Она была жива.
Через 2 месяца у нее был день рождения.В этот день немцы дали ей 2 банки тушенки и плитку шоколада.
По вечерам Антонина наряжалась и отправлялась в немецкий клуб на танцы. Другие девушки, подрабатывавшие у немцев проститутками, с ней не дружили. Тонька задирала нос, бахвалясь тем, что москвичка. С соседкой по комнате, машинисткой старосты, она тоже не откровенничала. Та ее боялась за какой-то порченый взгляд.
И еще — за рано прорезавшуюся складку на упрямом лбу — будто Тонька слишком много думает. Хотя о чем она, собственно, могла думать?
О розовой кофточке, проглядывавшей из-под комьев безымянной братской могилы?
На танцах Тонька напивалась допьяна. Меняла партнеров как перчатки, смеялась, чокалась, стреляла сигаретки у фашистских офицеров. И не думала, не думала, не думала — из последних сил не думала о тех 27, что ждут ее рано утром.
Жизнь — копейка. И чужая, и своя. Страшно убивать только первого, второго, потом, когда счет идет на сотни, это становится просто тяжелой работой.
Перед рассветом, когда после пыток затихали стоны приговоренных к казням партизан, Тонька вылезала тихонечко из своей постели и часами бродила по бывшей конюшне, переделанной наскоро в тюрьму, всматриваясь в лица тех, кого ей завтра предстояло убить.
Ей потрясающе везло. Летом 43-го, когда начались бои за освобождение Брянщины, у Тоньки и еще нескольких местных проституток обнаружилась постыдная венерическая болезнь. Немцы приказали девчонкам лечиться, отправив их в свой далекий тыл, в госпиталь.
Когда в село Локоть вошли советские войска, отправляя на виселицы предателей Родины и бывших полицаев, от злодеяний Тоньки-пулеметчицы остались одни только страшные легенды.
Из вещей материальных — наспех присыпанные кости в братских могилах на безымянном поле, где, по самым скромным подсчетам, покоились останки полутора тысяч человек.
Удалось восстановить паспортные данные лишь около двухсот человек, убитых Тонькой.
Смерть этих людей и легла в основу заочного обвинения Антонины Макаровны Макаровой, 21 года, предположительно жительницы Москвы.
Больше не знали о ней ничего…
Розыскное дело Антонины Макаровой КГБ вело тридцать с лишним лет. Периодически оно попадало в архив, потом, когда мы ловили и допрашивали очередного предателя Родины, оно опять всплывало на поверхность. Не могла же Тонька исчезнуть без следа?! Это сейчас можно обвинять органы в некомпетентности и безграмотности. Но работа шла ювелирная. За послевоенные годы сотрудники КГБ тайно и аккуратно проверили всех женщин Советского Союза, носивших это имя, отчество и фамилию и подходивших по возрасту, — таких Тонек Макаровых нашлось в СССР около 250 человек. Но — бесполезно. Настоящая Тонька-пулеметчица как в воду канула...
Вторая жизнь
Ей удалось раздобыть военный билет, который подтверждал, что в сорок первом — сорок третьем годах она служила санинструктором в Красной армии. В Кенигсберге, в военном госпитале, Антонина Макарова познакомилась со своим будущим мужем, фронтовиком, и взяла его фамилию. Жизнь началась с нового листа.
Почти сорок лет было ей отпущено на ее вторую жизнь. Никто не знал о ее прошлом. В маленьком белорусском городке они с мужем работали на швейном предприятии, ходили на демонстрации, рожали детей. «Семья фронтовиков», — с уважением говорили о них. Парадный портрет постаревшей Тоньки-пулеметчицы долгое время висел на Доске почета. В доме она была главной. Муж ее очень любил.
Она смогла забыть обо всем. И даже не могла бы найти на карте место такое — Локоть.
Но слишком страшные были ее преступления. Нескольким людям удалось спастись, они проходили главными свидетелями по делу. И вот, когда их допрашивали, они говорили о том, что Тонька до сих пор приходит к ним в снах. Молодая, с пулеметом, смотрит пристально — и не отводит глаза. Они были убеждены, что девушка-палач жива, и просили обязательно ее найти, чтобы прекратить эти ночные кошмары. Сотрудники КГБ понимали, что она могла давно выйти замуж и поменять паспорт, поэтому досконально изучили жизненный путь всех ее возможных родственников по фамилии Макаровы...
Но никто из следователей не догадывался, что начинать искать Антонину нужно было не с Макаровых, а с Парфеновых.
Да, именно случайная ошибка деревенской учительницы в первом классе, записавшей отчество Тоньки как ее фамилию, и позволила “пулеметчице” ускользать от возмездия столько лет. Ее настоящие родные, разумеется, никогда не попадали в круг интересов следствия по этому делу.
…Но в 76-м году один из московских чиновников по фамилии Парфенов собирался за границу. Заполняя анкету на загранпаспорт, он честно перечислил списком имена и фамилии своих родных братьев и сестер, семья была большая, целых пять человек детей.
Все как положено — Парфеновы. И только одна почему-то Антонина Макаровна Макарова, с 45-го года по мужу Гинзбург, живущая ныне в Белоруссии.
Мужчину вызвали в ОВИР для дополнительных объяснений. На судьбоносной встрече присутствовали, естественно, и люди в штатском.
Поставить под удар репутацию уважаемой всеми женщины, фронтовички, прекрасной матери и жены никто не хотел. Поэтому в белорусский Лепель наши сотрудники ездили тайно, целый год наблюдали за Антониной Гинзбург, привозили туда по одному выживших свидетелей, бывшего карателя, одного из ее любовников, для опознания. Только когда все до единого сказали одно и то же — это она, Тонька-пулеметчица — сомнения отпали…
Когда к ней подошли и пригласили сесть в машину для разговора, она попросила сигарету. Ни страха, ни волнения, ни слез — и так до последней минуты. Попрощаться она ни с кем не успела.
Муж Антонины, Виктор Гинзбург, ветеран войны и труда, после ее неожиданного ареста обещал нажаловаться в ООН. Ему не признавались, в чем обвиняют ту, с которой он прожил счастливо целую жизнь. Боялись, что онэтого просто не переживет.
Он закидывал жалобами организации, уверяя, что очень любит свою жену. И даже если она совершила какое-нибудь преступление — например, денежную растрату, — он все ей простит. Когда старику сказали правду, он поседел за одну ночь. И больше жалоб не писал.
Из допроса Антонины Макаровой-Гинзбург, июнь 78-го года:
— Мне казалось, что война спишет все. Я просто выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков. Об этом я старалась не вспоминать. Хотя обстоятельства одной казни помню — перед расстрелом парень, приговоренный к смерти, крикнул мне: “Больше не увидимся, прощай, сестра!..
- Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью “партизан”. Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке…
— Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек — столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все...
Во время следственного эксперимента ее отвезли в Локоть, на то самое поле, где она вела расстрелы. Деревенские жители плевали ей вслед как ожившему призраку, а Антонина лишь недоуменно косилась на них, скрупулезно объясняя, как, где, кого и чем убивала…
Для нее это было далекое прошлое, другая жизнь. Когда с нашей обвиняемой удалось найти контакт, она начала обо всем рассказывать. О том, как спаслась, бежав из немецкого госпиталя и попав в наше окружение, выправила себе чужие ветеранские документы, по которым начала жить. Она ничего не скрывала, но это и было самым страшным. Создавалось ощущение, что она искренне недопонимает: за что ее посадили, что ТАКОГО ужасного она совершила? Она все помнила, каждый свой расстрел, но ни о чем не сожалела.
“Опозорили меня на старости лет, — жаловалась она по вечерам, сидя в камере, своим тюремщицам. — Теперь после приговора придется из Лепеля уезжать, иначе каждый дурак станет в меня пальцем тыкать. Я думаю, что мне года три условно дадут. За что больше-то? Потом надо как-то заново жизнь устраивать. А сколько у вас в СИЗО зарплата, девчонки? Может, мне к вам устроиться — работа-то знакомая…”
Ее судили в Брянске и приговорили к расстрелу. Наступавший 1979 год был объявлен Годом женщины. Она ждала ответа на прошение о помиловании. Ей отказали. 11 августа 1978 она была расстреляна. Наверное, и самой Антонине тоже было интересно хоть раз в жизни посмотреть на казнь глазами жертвы, а не палача...
