Приключения тома сойера читать в планшете. Марк твенприключения тома сойера

ТОМ ИГРАЕТ, СРАЖАЕТСЯ, ПРЯЧЕТСЯ
- Том!
Нет ответа.
- Том!
Нет ответа.
- Куда же он запропастился, этот мальчишка?.. Том!
Нет ответа.
Старушка спустила очки на кончик носа и оглядела комнату поверх очков; потом вздернула очки на лоб и глянула из-под них: она редко смотрела сквозь очки, если ей приходилось искать такую мелочь, как мальчишка, потому что это были ее парадные очки, гордость ее сердца: она носила их только “для важности”; на самом же деле они были ей совсем не нужны; с таким же успехом она могла бы глядеть сквозь печные заслонки. В первую минуту она как будто растерялась и сказала не очень сердито, но все же довольно громко, чтобы мебель могла ее слышать:
- Ну, попадись только! Я тебя…
Не досказав своей мысли, старуха нагнулась и стала тыкать щеткой под кровать, всякий раз останавливаясь, так как у нее не хватало дыхания. Из-под кровати она не извлекла ничего, кроме кошки.
- В жизни своей не видела такого мальчишки!
Она подошла к открытой двери и, став на пороге, зорко вглядывалась в свой огород - заросшие сорняком помидоры. Тома не было и там. Тогда она возвысила голос, чтоб было слышно дальше, и крикнула:
- То-о-ом!
Позади послышался легкий шорох. Она оглянулась и в ту же секунду схватила за край куртки мальчишку, который собирался улизнуть.
- Ну конечно! И как это я могла забыть про чулан! Что ты там делал?
- Ничего.
- Ничего! Погляди на свои руки. И погляди на свой рот. Чем это ты выпачкал губы?
- Не знаю, тетя!
- А я знаю. Это - варенье, вот что это такое. Сорок раз я говорила тебе: не смей трогать варенье, не то я с тебя шкуру спущу! Дай-ка сюда этот прут.
Розга взметнулась в воздухе - опасность была неминуемая.
- Ай! Тетя! Что это у вас за спиной!
Старуха испуганно повернулась на каблуках и поспешила подобрать свои юбки, чтобы уберечь себя от грозной беды, а мальчик в ту же секунду пустился бежать, вскарабкался на высокий дощатый забор - и был таков!

Тетя Полли остолбенела на миг, а потом стала добродушно смеяться.
- Ну и мальчишка! Казалось бы, пора мне привыкнуть к его фокусам. Или мало он выкидывал со мной всяких штук? Могла бы на этот раз быть умнее. Но, видно, нет хуже дурака, чем старый дурень. Недаром говорится, что старого пса новым штукам не выучишь. Впрочем, господи боже ты мой, у этого мальчишки и штуки все разные: что ни день, то другая - разве тут догадаешься, что у него на уме? Он будто знает, сколько он может мучить меня, покуда я не выйду из терпения. Он знает, что стоит ему на минуту сбить меня с толку или рассмешить, и вот уж руки у меня опускаются, и я не в силах отхлестать его розгой. Не исполняю я своего долга, что верно, то верно, да простит меня бог. “Кто обходится без розги, тот губит ребенка”, говорит священное . Я же, грешная, балую его, и за это достанется нам на том свете - и мне, и ему. Знаю, что он сущий бесенок, но что же мне делать? Ведь он сын моей покойной сестры, бедный малый, и у меня духу не хватает пороть сироту. Всякий раз, как я дам ему увильнуть от побоев, меня так мучает совесть, что и оказать не умею, а выпорю - мое старое сердце прямо разрывается на части. Верно, верно оказано в писании: век человеческий краток и полон скорбей. Так оно и есть! Сегодня он не пошел в школу: будет лодырничать до самого вечера, и мой долг наказать его, и я выполню мой долг - заставлю его завтра работать. Это, конечно, жестоко, так как завтра у всех мальчиков праздник, но ничего не поделаешь, больше всего на свете он ненавидит трудиться. Опустить ему на этот раз я не вправе, не то я окончательно сгублю малыша.
Том и в самом деле не ходил нынче в школу и очень весело провел время. Он еле успел воротиться домой, чтобы до ужина помочь негритенку Джиму напилить на завтра дров и наколоть щепок или, говоря более точно, рассказать ему о своих приключениях, пока тот исполнял три четверти всей работы. Младший брат Тома, Сид (не родной брат, а сводный), к этому времени уже сделал все, что ему было приказано (собрал и отнес все щепки), потому что это был послушный тихоня: не проказничал и не доставлял неприятностей старшим.
Пока Том уплетал свой ужин, пользуясь всяким удобным случаем, чтобы стянуть кусок сахару, тетя Полли задавала ему разные вопросы, полные глубокого лукавства, надеясь, что он попадет в расставленные ею ловушки и проболтается. Как и все простодушные люди, она не без гордости считала себя тонким дипломатом и видела в своих наивнейших замыслах чудеса ехидного коварства.
- Том, - сказала она, - в школе сегодня небось было жарко?
- Да, .
- Очень жарко, не правда ли?
- Да, ’м.
- И неужто не захотелось тебе, Том, искупаться в реке?
Тому почудилось что-то недоброе - тень подозрения и страха коснулась его души. Он пытливо посмотрел в лицо тети Полли, но оно ничего не сказало ему. И он ответил:
- Нет, ’м… не особенно.
Тетя Полли протянула руку и потрогала у Тома рубашку.
- Даже не вспотел, - сказала она.
И она самодовольно подумала, как ловко удалось ей обнаружить, что рубашка у Тома сухая; никому и в голову не пришло, какая хитрость была у нее на уме. Том, однако, уже успел сообразить, куда ветер дует, и предупредил дальнейшие расспросы:
- Мы подставляли голову под насос - освежиться. У меня волосы до сих пор мокрые. Видите?
Тете Полли стало обидно: как могла она упустить такую важную косвенную улику! Но тотчас же новая мысль осенила ее.
- Том, ведь, чтобы подставить голову под насос, тебе не пришлось распарывать воротник рубашки в том месте, где я зашила его? Ну-ка, расстегни куртку!
Тревога сбежала у Тома с лица. Он распахнул куртку. Воротник рубашки был крепко зашит.
- Ну хорошо, хорошо. Тебя ведь никогда не поймешь. Я была уверена, что ты и в школу не ходил, и купался. Ладно, я не сержусь на тебя: ты хоть и порядочный плут, но все же оказался лучше, чем можно подумать.
Ей было немного досадно, что ее хитрость не привела ни к чему, и в то же время приятно, что Том хоть на этот раз оказался пай-мальчиком.
Но тут вмешался Сид.
- Что-то мне помнится, - сказал он, - будто вы зашивали ему воротник белой ниткой, а здесь, поглядите, черная!
- Да, конечно, я зашила белой!.. Том!..
Но Том не стал дожидаться продолжения беседы. Убегая из комнаты, он тихо оказал:
- Ну и вздую же я тебя, Сидди!
Укрывшись в надежном месте, он осмотрел две большие иголки, заткнутые за отворот куртки и обмотанные нитками. В одну была вдета белая нитка, а в другую - черная.
- Она и не заметила бы, если б не Сид. Черт возьми! То она зашивала белой ниткой, то черной. Уж шила бы какой-нибудь одной, а то поневоле собьешься… А Сида я все-таки вздую - будет ему хороший урок!
Том не был Примерным Мальчиком, каким мог бы гордиться весь город. Зато он отлично знал, кто был примерным мальчиком, и ненавидел его.
Впрочем, через две минуты - и даже скорее - он позабыл все невзгоды. Не потому, что они были для него менее тяжки и горьки, чем невзгоды, обычно мучающие взрослых людей, но потому, что в эту минуту им овладела новая могучая страсть и вытеснила у него из головы все тревоги. Точно так же и взрослые люди способны забывать свои горести, едва только их увлечет какое-нибудь новое дело. Том в настоящее время увлекся одной драгоценной новинкой: у знакомого негра он перенял особую манеру свистеть, и ему давно уже хотелось поупражняться в этом искусстве на воле, чтобы никто не мешал. Негр свистел по-птичьи. У него получалась певучая трель, прерываемая короткими паузами, для чего нужно было часто-часто дотрагиваться языком до неба. Читатель, вероятно, помнит, как это делается, - если только он когда-нибудь был мальчишкой. Настойчивость и усердие помогли Тому быстро овладеть всей техникой этого дела. Он весело зашагал по улице, и рот его был полон сладкой музыки, а душа была полна благодарности. Он чувствовал себя как астроном, открывший в небе новую планету, только радость его была непосредственнее, полнее и глубже.
Летом вечера долгие. Было еще светло. Вдруг Том перестал свистеть. Перед ним стоял незнакомец, мальчишка чуть побольше его. Всякое новое лицо любого пола и возраста всегда привлекало внимание жителей убогого городишки . К тому же на мальчике был нарядный костюм - нарядный костюм в будний день! Это было прямо поразительно. Очень изящная шляпа; аккуратно застегнутая синяя суконная куртка, новая и чистая, и точно такие же брюки. На ногах у него были башмаки, даром, что сегодня еще только пятница. У него был даже галстук - очень яркая лента. Вообще он имел вид городского щеголя, и это взбесило Тома. Чем больше Том глядел на это дивное диво, тем обтерханнее казался ему его собственный жалкий костюм и тем выше задирал он нос, показывая, как ему противны такие франтовские наряды. Оба мальчика встретились в полном молчании. Стоило одному сделать шаг, делал шаг и другой, - но только в сторону, вбок, по кругу. Лицо к лицу и глаза в глаза - так они передвигались очень долго. Наконец Том сказал:
- Хочешь, я тебя вздую!
- Попробуй!
- А вот и вздую!
- А вот и не вздуешь!
- Захочу и вздую!
- Нет, не вздуешь!
- Нет, вздую!
- Нет, не вздуешь!
- Вздую!
- Не вздуешь!
Тягостное молчание. Наконец Том говорит:
- Как тебя зовут?
- А тебе какое дело?
- Вот я покажу тебе, какое мне дело!
- Ну, покажи. Отчего не показываешь?
- Скажи еще два слава - и покажу.
- Два слова! Два слова! Два слова! Вот тебе! Ну!
- Ишь какой ловкий! Да если бы я захотел, я одною рукою мог бы задать тебе перцу, а другую пусть привяжут - мне за опишу.
- Почему ж не задашь? Ведь ты говоришь, что можешь.
- И задам, если будешь ко мне приставать!
- Ай-яй-яй! Видали мы таких!
- Думаешь, как расфуфырился, так уж и важная птица! Ой, какая шляпа!
- Не нравится? Сбей-ка ее у меня с головы, вот и получишь от меня на орехи.
- Врешь!
- Сам ты врешь!
- Только стращает, а сам трус!
- Ладно, проваливай!
- Эй ты, слушай: если ты не уймешься, я расшибу тебе голову!
- Как же, расшибешь! Ой-ой-ой!
- И расшибу!
- Чего же ты ждешь? Пугаешь, пугаешь, а на деле нет ничего? Боишься, значит?
- И не думаю.
- Нет, боишься!
- Нет, не боюсь!
- Нет, боишься!
Снова молчание. Пожирают друг друга глазами, топчутся на месте и делают новый круг. Наконец они стоят плечом к плечу. Том говорит:
- Убирайся отсюда!
- Сам убирайся!
- Не желаю.
- И я не желаю.
Так они стоят лицом к лицу, каждый выставил ногу вперед под одним и тем же углом. С ненавистью глядя друг на друга, они начинают что есть силы толкаться. Но победа не дается ни тому, ни другому. Толкаются они долго. Разгоряченные, красные, они понемногу ослабляют свой натиск, хотя каждый по-прежнему остается настороже… И тогда Том говорит:
- Ты трус и щенок! Вот я скажу моему старшему брату - он одним мизинцем отколотит тебя. Я ему скажу - он отколотит!
- Очень я боюсь твоего старшего брата! У меня у самого есть брат, еще старше, и он может швырнуть твоего вон через тот забор. (Оба брата - чистейшая выдумка).
- Врешь!
- Мало ли что ты скажешь!
Том большим пальцем ноги проводит в пыли черту и говорит:
- Посмей только переступить через эту черту! Я дам тебе такую взбучку, что ты с места не встанешь! Горе тому, кто перейдет за эту черту!
Чужой мальчик тотчас же спешит перейти за черту:
- Ну посмотрим, как ты вздуешь меня.
- Отстань! Говорю тебе: лучше отстань!
- Да ведь ты говорил, что поколотишь меня. Отчего ж не колотишь?
- Черт меня возьми, если не поколочу за два цента!
Чужой мальчик вынимает из кармана два больших медяка и с усмешкой протягивает Тому.
Том ударяет его по руке, и медяки летят на землю. Через минуту оба мальчика катаются в пыли, сцепившись, как два кота. Они дергают друг друга за волосы, за куртки, за штаны, они щиплют и царапают друг другу носы, покрывая себя пылью и славой. Наконец неопределенная масса принимает отчетливые очертания, и в дыму сражения становится видно, что Том сидит верхом на враге и молотит его кулаками.
- Проси пощады! - требует он.
Но мальчик старается высвободиться и громко ревет - больше от злости.
- Проси пощады! - И молотьба продолжается.
Наконец чужой мальчик невнятно бормочет: “Довольно!” - и Том, отпуская его, говорит:
- Это тебе наука. В другой раз гляди, с кем связываешься.
Чужой мальчик побрел прочь, стряхивая с костюмчика пыль, всхлипывая, шмыгая носом, время от времени оборачиваясь, качая головой и грозя жестоко разделаться с Томом “в следующий раз, когда поймает его”. Том отвечал насмешками и направился к дому, гордый своей победой. Но едва он повернулся спиной к незнакомцу, тот запустил в него камнем и угодил между лопатками, а сам кинулся бежать, как антилопа. Том гнался за предателем до самого дома и таким образом узнал, где тот живет. Он постоял немного у калитки, вызывая врага на бой, но враг только строил ему рожи в окне, а выйти не пожелал. Наконец появилась мамаша врага, обозвала Тома гадким, испорченным, грубым мальчишкой и велела убираться прочь.
Том ушел, но, уходя, пригрозил, что будет бродить поблизости и задаст ее сыночку как следует.
Домой он вернулся поздно и, осторожно влезая в окно, обнаружил, что попал в засаду: перед ним стояла тетка; и, когда она увидела, что сталось с его курткой и штанами, ее решимость превратить его праздник в каторжную работу стала тверда, как алмаз.

Рассказ «Приключения Тома Сойера» Марка Твена вышел в 1826 году. События повести происходят до Гражданской войны в США в городке Сент-Питерсберге. Как указывает сам автор в предисловии к произведению, главный герой – Том Сойер, является «комбинацией черт, взятых у трех мальчиков».

Главные герои

Том Сойер – мальчик около 12-ти лет, сирота, живет у своей тети Полли. Находчивый, веселый, озорной, но добрый, любит приключения.

Гекльберри Финн – «сын первого сент-питерсбергского пьяницы» , товарищ Тома.

Тетя Полли – тетя Тома Сойера, сестра его покойной матери; любила и жалела Тома.

Индеец Джо – преступник, которого боялись все в городе.

Бекки Тэтчер – девочка, в которую влюбился Том.

Другие персонажи

Сид – сводный брат Тома.

Джо Гарпер – закадычный школьный товарищ Тома.

Мэф Поттер – пьяница, которого по ложным показаниям обвиняли в убийстве.

Вдова Дуглас – женщина, приютившая Гекльберри Финна.

Судья Тэтчер – отец Бекки.

Глава I

Тетя Полли зовет Тома. Мальчик был в чулане, где втайне от тетки ел варенье. Женщина хотела выпороть племянника, но тот успел убежать. За ужином Сид заметил, что у Тома воротник пришит не белой, а черной ниткой. И тетя Полли поняла, что он вместо школы ходил на речку.

Том встретил незнакомого мальчика во франтовской шляпе и нарядном костюме. Сойеру не понравился внешний вид незнакомца, и он начал драку. Том победил и заставил незнакомца попросить пощады.

Увидев, как племянник испачкался после драки, тетя Полли твердо решила «заменить ему субботний отдых каторжной работой» .

Глава II

Тетя Полли заставила Тома белить забор. Больше всего Сойер боялся насмешек других мальчиков, но тут же придумал выход: Том делал вид, что побелка приносит ему настоящее удовольствие. Другие мальчики, увидев это, отдавали Сойеру свои «сокровища» (бумажного змея, дохлую крысу, шарики и т. д.), только бы он дал им тоже немного побелить. «К середине дня Том стал богачом». Забор был покрыт известкой в три слоя.

Глава III

Увидев готовую работу, Тетя Полли была удивлена и наградила Тома яблоком.

Проходя мимо дома Джефа Тэтчера, Том увидел в саду незнакомую девочку – «прелестное голубоглазое создание» . Он моментально забыл о своей предыдущей пассии Эми Лоуренс.

За ужином Сид разбивает сахарницу, но тетя Полли, не разобравшись, наказывает Тома. Сойер сильно обиделся и представлял, как женщина будет страдать, если он умрет.

Глава IV

Утром Том, Сид и их сестра Мэри пошли в воскресную школу, которую Сойер «ненавидел от всей души». В школе детей за выученные уроки награждали билетиками разных цветов, которые можно было в конце обменять на Библию.

В церкви появился адвокат Тэтчер в сопровождении своего брата – окружного судьи, и семьи. С ними была и та девочка, которая понравилась Тому. Учителю мистеру Уолтерсу, чтобы воспроизвести впечатление на господ, нужно было вручить наградную Библию, но достаточное количество билетиков оказалось только у Тома (он их выменял у других ребят). «Уолтерс никак не ожидал, что Том может потребовать Библию, - по крайней мере, в течение ближайших десяти лет» , но все же наградил мальчика.

Глава V

Началась утренняя проповедь, во время которой Том поймал прилетевшую муху, но тетя заставила ее выпустить. Затем Сойер достал свое сокровище – жука. В церковь забежал пудель. Увидев жука, пес начал с ним играться, чем развеселил не только Тома, но и остальных прихожан.

Глава VI

В понедельник утром, не желая идти в школу, Том пожаловался на больной зуб. Тетя Полли вырвала ему зуб и все равно отправила на уроки. Однако в школе все завидовали мальчику – через появившуюся дыру он мог плевать особенным способом.

Том встречается с Гекльберри Финном. Все матери города ненавидели Гека за то, что он был «лентяй, озорник» . Он был всегда одет в какие-то обноски, «делал, что хотел, никого не спрашиваясь» , поэтому ему завидовали все другие мальчики.

Гек рассказал Тому, что бородавки можно свести при помощи дохлой кошки: нужно прийти на кладбище, дождаться, пока придет черт забрать грешника и сказать специальные слова.

Учитель посадил Тома с новенькой девочкой Бекки Тэтчер. Том пообещал Бекки научить ее рисовать, после чего написал на грифельной доске: «Я вас люблю» .

Глава VII

После школы Том учил Бекки рисовать. Он признался ей в любви и, узнав, что это взаимно, поцеловал девочку. Однако когда Бекки узнала, что она у Тома не первая «невеста» , то сильно расстроилась, и они поссорились.

Глава VIII

Том решает стать пиратом. Гуляя по лесу, он услышал звук жестяной игрушечной трубы. Том быстро подбежал к тайнику, достал самодельный лук и стрелы, деревянный меч. Когда к нему навстречу вышел закадычный друг Джо Гарпер, они разыграли сцену из «Робин Гуда» , говоря «по книжке» наизусть.

Глава IX

Ночью, услышав сигнал Гека – мяуканье – Том тихо выбрался через окно из дома. Они пошли на кладбище, чтобы провести ритуал с дохлой кошкой. Неожиданно на кладбище появились Мэф Поттер, индеец Джо и молодой доктор Робинсон.

Поттер и индеец Джо раскопали могилу, вытащили из гроба труп и взвалили покойника на тачку. Джо начал требовать с Робинсона дополнительной платы, но тот отказывался. Индеец вспомнил, как когда-то доктор выгнал его из своего дома. Завязалась драка. Доктор оглушил Поттера надгробной доской. В это время индеец вонзил Робинсону нож в грудь.

Испуганные мальчики убежали прочь. Индеец вложил окровавленный нож в руку находившегося без сознания Поттера. Когда Мэф очнулся, Джо пообещал ему, что никому не расскажет о случившемся.

Глава X

Гек сказал, что им нельзя никому говорить об увиденном, иначе «индейский дьявол» утопит их, как котят. Мальчики дали клятву молчания и подписались под ней кровью.

Глава XI

Около полудня «городок взволновала страшная новость» об убийстве доктора. Возле убитого нашли окровавленный нож Поттера. Поттер пытался доказать свою невиновность, но индеец Джо под присягой дал показания, что убийца Мэф.

Том, ощущая вину, тайком начал носить Поттеру в тюрьму угощения.

Глава XII

Бекки перестала ходить в школу. Том чувствовал себя очень несчастным.

Тетя Полли решила, что Том болен. Женщина начала поить мальчика болеутолителем, который был как «жидкий огонь» . Перестала она это делать только тогда, когда увидела, что Том поит лекарством кота.

Наконец Бекки появилась в школе. Том, стараясь привлечь ее внимание, «бесновался, как индеец» , но девочка старательно делала вид, что не замечает его.

Глава XIII

Том решил, что его все бросили и никто не любит. Идя по улице, он встретил всхлипывающего Джо Гарпера. Мальчики решили сделаться пиратами, к ним присоединился Гекльберри Финн. В полночь, взяв все необходимое, они переправились на остров Джексона.

Сидя у костра на острове, «они решили больше не возвращаться к цивилизованной жизни» .

Глава XIV

Однако уже к обеду на мальчиков «какая-то смутная тоска напала» – они заскучали по дому.

Мальчики заметили проплывающий по реке пароходик и поняли, что ищут утопленника. Том догадался, что ищут их. «На минуту они почувствовали себя героями. Вот это было настоящее торжество: их ищут, о них горюют, из-за них убиваются».

Ночью, когда Гек и Джо уснули, Том покинул остров.

Глава XV

Том спрятался на пароходике, приплыл на нем к городу и побежал домой. У них дома была мать Джо Гарпера. Том подслушал, как тетя Полли и мама Джо обсуждали, что мальчики хотя и много озорничали, но на самом деле были хорошими. Когда все уснули, Сойер вернулся на остров.

Глава XVI

Мальчики начали еще сильнее скучать по дому. Тогда Сойер рассказал им «тайну» , чем привел их в оживление, и они решили остаться.

Глава XVII

«Семейство тети Полли и все Гарперы облачились в траур». В воскресенье горожане собрались в церкви, пастор говорил о достоинствах якобы погибших мальчиков. Неожиданно входная дверь церкви отворилась, и появились Том, Джо и Гек.

Глава XVIII

В этом и заключалась «тайна» Тома – он задумал вернуться на собственные похороны. В школе Том и Джо стали героями и «в самом скором времени заважничали невыносимо» .

Том решил, что теперь не будет обращать на Бекки внимания. Сойер снова начал ухаживать за Эми Лоуренс, но когда увидел Бекки с Альфредом Темплом (тот самый франтовато одетый мальчик, которого Том когда-то поколотил), «ревность огнем пробежала по жилам» .

Альфред понял, что Бекки общается с ним только для того, чтобы досадить Тому. Чтобы насолить Сойеру, Темпл залил учебник Тома чернилами (за что потом наказали Тома). Бекки это видела, но ничего не сказала.

Глава XIX

Джо рассказал, что Том приходил домой ночью, когда все думали, что мальчики утонули.

Глава XX

По дороге в школу Том встретил Бекки и извинился. Девочка сказала, чтобы он оставил ее в покое.

У учителя была «таинственная» книга, которую он не показывал ученикам и держал в закрытом ящике. Том застает Бекки, которая из любопытства достала книгу, когда обнаружила ящик открытым. Девочка от неожиданности случайно надорвала страницу.

Когда учитель заметил, что книга разорвана, Том взял вину на себя. «Восхищение и благодарность, светившиеся в глазах Бекки, вознаградили его сторицей».

Глава XXI

Приближались каникулы. Чтобы отомстить учителю, школьники позолотили ему лысину и, спустив сверху на веревке кошку, сняли с него парик во время экзамена.

Глава XXII

В город во время каникул приезжал негритянский оркестр, цирк, гипнотизер и френолог, но в остальном на каникулах было очень скучно. Бекки уехала с родителями в Константинополь. Потом Том заболел корью и проболел сначала две, а затем еще три недели.

Глава XXIII

«В суде начали разбирать дело об убийстве». Поттеру грозила смертная казнь. На суде Том рассказал, как все было на самом деле. Когда мальчик назвал настоящего убийцу, индеец Джо выпрыгнул через окно и сбежал.

Глава XXIV

«Том снова занял блестящее положение героя» , но по ночам сильно боялся мести индейца Джо, которого никак не могли отыскать.

Глава XXV

Том решает найти клад и берет с собой Гека. Они копали в нескольких местах, но безрезультатно. Мальчики решают перенести раскопки в «дом с привидениями» .

Глава XXVI

Когда мальчики забрались в старый дом, сюда неожиданно пришли индеец Джо, переодетый в глухонемого старика испанца, и его подельник – оборванец с седыми бакенбардами.

Мужчины планировали очередное злодейство и побег в Техас. Пытаясь закопать часть своих денег, они неожиданно нашли сундук с золотыми монетами. Индеец Джо хотел оставить его тут, но заметил оставленные мальчиками мотыгу и лопату. Мужчины решили забрать сундук с собой и спрятать его «в номер второй – под крестом» .

Глава XXVII

Гек и Том решают следить за индейцем, думая, что он спрятал сундук в комнате трактира.

Глава XXVIII

Мальчики караулили у трактира. Том раздобыл связку ключей. Забравшись в комнату трактира, он едва не наступил на руку спящему индейцу Джо. Мальчики решили забрать сундук в другой раз.

Глава ХХIX

В город вернулась Бекки. Школьники выбрались на пикник. Бекки предупредила родителей, что переночует у друзей. Во время прогулки ребята пошли в пещеру Мак-Дугала. Они бегали по многочисленным коридорам, а вечером пароход отвез их обратно в город.

После 11 часов ночи Гек заметил, что из трактира вышли индеец Джо и его подельник с сундуком. Мальчик следил за ними. Мужчины, дойдя к дому вдовы Дуглас, начали обсуждать свои планы – они хотели отомстить ей за все унижения, которые муж вдовы нанес индейцу Джо. Гек побежал к ближайшей ферме старика валлийца и рассказал обо всем.

Глава XXX

Утром старик валлиец накормил Гека и рассказал, что вчера с сыновьями не смог поймать преступников, а только спугнул их выстрелами.

В воскресенье утром мать Бекки и тетя Полли обнаружили, что Том и Бекки не ночевали у друзей и не вернулись с пикника. Тут же были организованы поиски детей в пещере.

Глава XXXI

В тот момент, когда ребята веселились в пещере, Том с Бекки отделились от остальных. Они долго блуждали по коридорам, пока не поняли, что заблудились. В одном из коридоров дети неожиданно столкнулись с индейцем Джо. Однако преступник сам испугался и убежал.

Тому казалось, что прошло уже несколько дней. Бекки очень ослабела без еды, но Сойер все еще пытался найти выход.

Глава XXXII

Неожиданно среди ночи в городе поднялся шум: дети вернулись. Тому удалось найти выход из пещеры.

Стало известно, что тело сообщника индейца Джо выловили из реки. Вход в пещеру оковали листовым железом. Том рассказал, что в пещере находился индеец Джо.

Глава XXXIII

Когда двери в пещеру отперли, то нашли мертвого индейца Джо, припавшего лицом к дверной щели.

Том рассказал Геку, что увидел в пещере знак, оставленный индейцем – тот самый «номер второй – под крестом» . Мальчики забрались в пещеру, нашли вещи индейца и сундук с монетами.

Глава XXXIV

Мальчики вернулись из пещеры как раз тогда, когда вдова устраивала праздничный ужин. Вдова решила взять Гека на воспитание, а, когда найдет денег, помочь завести свое дело. Тут Том сказал, что у Гека уже есть деньги, и поведал всем о случившемся. Всего денег было немного больше 12 000 долларов.

Глава XXXV

«Вдова Дуглас положила деньги Гека в банк, а судья Тэтчер по просьбе тети Полли сделал то же самое для Тома». Геку оказалось мучительно жить у вдовы Дуглас, каждый день умываться, причесываться, поэтому через три недели он сбежал. Через три дня Том нашел его и, пообещав принять в разбойники, попросил пожить у вдовы еще хотя бы месяц.

Заключение

В повести «Приключения Тома Сойера» Марк Твен раскрывает тему дружбы, основанной на искренности, взаимной помощи. Автор тонко изображает психологию мальчика-подростка, его переживания, желания, мечты. Особое внимание Марк Твен уделяет описанию «диких суеверий» , которые были распространены за тридцать-сорок лет до написания произведения на Западе Америки.

Тест по рассказу

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.2 . Всего получено оценок: 173.

Марк Твен

Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна

Большой сборник

Приключения Тома Сойера

Глава I

ТОМ ИГРАЕТ, СРАЖАЕТСЯ, ПРЯЧЕТСЯ

Нет ответа.

Нет ответа.

Куда же он запропастился, этот мальчишка?.. Том!

Нет ответа.

Старушка спустила очки на кончик носа и оглядела комнату поверх очков; потом вздернула очки на лоб и глянула из-под них: она редко смотрела сквозь очки, если ей приходилось искать такую мелочь, как мальчишка, потому что это были ее парадные очки, гордость ее сердца: она носила их только «для важности»; на самом же деле они были ей совсем не нужны; с таким же успехом она могла бы глядеть сквозь печные заслонки. В первую минуту она как будто растерялась и сказала не очень сердито, но все же довольно громко, чтобы мебель могла ее слышать:

Ну, попадись только! Я тебя…

Не досказав своей мысли, старуха нагнулась и стала тыкать щеткой под кровать, всякий раз останавливаясь, так как у нее не хватало дыхания. Из-под кровати она не извлекла ничего, кроме кошки.

В жизни своей не видела такого мальчишки!

Она подошла к открытой двери и, став на пороге, зорко вглядывалась в свой огород - заросшие сорняком помидоры. Тома не было и там. Тогда она возвысила голос, чтоб было слышно дальше, и крикнула:

Позади послышался легкий шорох. Она оглянулась и в ту же секунду схватила за край куртки мальчишку, который собирался улизнуть.

Ну конечно! И как это я могла забыть про чулан! Что ты там делал?

Ничего! Погляди на свои руки. И погляди на свой рот. Чем это ты выпачкал губы?

Не знаю, тетя!

А я знаю. Это - варенье, вот что это такое. Сорок раз я говорила тебе: не смей трогать варенье, не то я с тебя шкуру спущу! Дай-ка сюда этот прут.

Розга взметнулась в воздухе - опасность была неминуемая.

Ай! Тетя! Что это у вас за спиной!

Старуха испуганно повернулась на каблуках и поспешила подобрать свои юбки, чтобы уберечь себя от грозной беды, а мальчик в ту же секунду пустился бежать, вскарабкался на высокий дощатый забор - и был таков!

Тетя Полли остолбенела на миг, а потом стала добродушно смеяться.

Ну и мальчишка! Казалось бы, пора мне привыкнуть к его фокусам. Или мало он выкидывал со мной всяких штук? Могла бы на этот раз быть умнее. Но, видно, нет хуже дурака, чем старый дурень. Недаром говорится, что старого пса новым штукам не выучишь. Впрочем, господи боже ты мой, у этого мальчишки и штуки все разные: что ни день, то другая - разве тут догадаешься, что у него на уме? Он будто знает, сколько он может мучить меня, покуда я не выйду из терпения. Он знает, что стоит ему на минуту сбить меня с толку или рассмешить, и вот уж руки у меня опускаются, и я не в силах отхлестать его розгой. Не исполняю я своего долга, что верно, то верно, да простит меня бог. «Кто обходится без розги, тот губит ребенка», говорит священное писание. Я же, грешная, балую его, и за это достанется нам на том свете - и мне, и ему. Знаю, что он сущий бесенок, но что же мне делать? Ведь он сын моей покойной сестры, бедный малый, и у меня духу не хватает пороть сироту. Всякий раз, как я дам ему увильнуть от побоев, меня так мучает совесть, что и оказать не умею, а выпорю - мое старое сердце прямо разрывается на части. Верно, верно оказано в писании: век человеческий краток и полон скорбей. Так оно и есть! Сегодня он не пошел в школу: будет лодырничать до самого вечера, и мой долг наказать его, и я выполню мой долг - заставлю его завтра работать. Это, конечно, жестоко, так как завтра у всех мальчиков праздник, но ничего не поделаешь, больше всего на свете он ненавидит трудиться. Опустить ему на этот раз я не вправе, не то я окончательно сгублю малыша.

Том и в самом деле не ходил нынче в школу и очень весело провел время. Он еле успел воротиться домой, чтобы до ужина помочь негритенку Джиму напилить на завтра дров и наколоть щепок или, говоря более точно, рассказать ему о своих приключениях, пока тот исполнял три четверти всей работы. Младший брат Тома, Сид (не родной брат, а сводный), к этому времени уже сделал все, что ему было приказано (собрал и отнес все щепки), потому что это был послушный тихоня: не проказничал и не доставлял неприятностей старшим.

Пока Том уплетал свой ужин, пользуясь всяким удобным случаем, чтобы стянуть кусок сахару, тетя Полли задавала ему разные вопросы, полные глубокого лукавства, надеясь, что он попадет в расставленные ею ловушки и проболтается. Как и все простодушные люди, она не без гордости считала себя тонким дипломатом и видела в своих наивнейших замыслах чудеса ехидного коварства.

Том, - сказала она, - в школе сегодня небось было жарко?

Очень жарко, не правда ли?

И неужто не захотелось тебе, Том, искупаться в реке?

Тому почудилось что-то недоброе - тень подозрения и страха коснулась его души. Он пытливо посмотрел в лицо тети Полли, но оно ничего не сказало ему. И он ответил:

Нет, "м… не особенно.

Тетя Полли протянула руку и потрогала у Тома рубашку.

Даже не вспотел, - сказала она.

И она самодовольно подумала, как ловко удалось ей обнаружить, что рубашка у Тома сухая; никому и в голову не пришло, какая хитрость была у нее на уме. Том, однако, уже успел сообразить, куда ветер дует, и предупредил дальнейшие расспросы:

Мы подставляли голову под насос - освежиться. У меня волосы до сих пор мокрые. Видите?

Тете Полли стало обидно: как могла она упустить такую важную косвенную улику! Но тотчас же новая мысль осенила ее.

Том, ведь, чтобы подставить голову под насос, тебе не пришлось распарывать воротник рубашки в том месте, где я зашила его? Ну-ка, расстегни куртку!

Тревога сбежала у Тома с лица. Он распахнул куртку. Воротник рубашки был крепко зашит.

Ну хорошо, хорошо. Тебя ведь никогда не поймешь. Я была уверена, что ты и в школу не ходил, и купался. Ладно, я не сержусь на тебя: ты хоть и порядочный плут, но все же оказался лучше, чем можно подумать.

Ей было немного досадно, что ее хитрость не привела ни к чему, и в то же время приятно, что Том хоть на этот раз оказался пай-мальчиком.

Но тут вмешался Сид.

Что-то мне помнится, - сказал он, - будто вы зашивали ему воротник белой ниткой, а здесь, поглядите, черная!

Да, конечно, я зашила белой!.. Том!..

Но Том не стал дожидаться продолжения беседы. Убегая из комнаты, он тихо оказал:

Ну и вздую же я тебя, Сидди!

Укрывшись в надежном месте, он осмотрел две большие иголки, заткнутые за отворот куртки и обмотанные нитками. В одну была вдета белая нитка, а в другую - черная.

Она и не заметила бы, если б не Сид. Черт возьми! То она зашивала белой ниткой, то черной. Уж шила бы какой-нибудь одной, а то поневоле собьешься… А Сида я все-таки вздую - будет ему хороший урок!

Том не был Примерным Мальчиком, каким мог бы гордиться весь город. Зато он отлично знал, кто был примерным мальчиком, и ненавидел его.

Впрочем, через две минуты - и даже скорее - он позабыл все невзгоды. Не потому, что они были для него менее тяжки и горьки, чем невзгоды, обычно мучающие взрослых людей, но потому, что в эту минуту им овладела новая могучая страсть и вытеснила у него из головы все тревоги. Точно так же и взрослые люди способны забывать свои горести, едва только их увлечет какое-нибудь новое дело. Том в настоящее время увлекся одной драгоценной новинкой: у знакомого негра он перенял особую манеру свистеть, и ему давно уже хотелось поупражняться в этом искусстве на воле, чтобы никто не мешал. Негр свистел по-птичьи. У него получалась певучая трель, прерываемая короткими паузами, для чего нужно было часто-часто дотрагиваться языком до неба. Читатель, вероятно, помнит, как это делается, - если только он когда-нибудь был мальчишкой. Настойчивость и усердие помогли Тому быстро овладеть всей техникой этого дела. Он весело зашагал по улице, и рот его был полон сладкой музыки, а душа была полна благодарности. Он чувствовал себя как астроном, открывший в небе новую планету, только радость его была непосредственнее, полнее и глубже.

Предостережение

За покушение отыскать побудительную причину появления на свет этого рассказа возбуждено будет судебное преследование. Попытка извлечь из романа какую-нибудь мораль наказуется ссылкой, а за посягательство отыскать в нем затаенный смысл виновные будут расстреляны по приказу автора начальником его артиллерии.

Глава I

Цивилизуют Гека. – Моисей и камыши. – Мисс Ватсон. – Том Сойер ждет.

Если вы не прочли книгу, озаглавленную «Похождения Тома Сойера», то вы обо мне ровнехонько ничего не знаете. Тут, впрочем, нет ничего особенно законопреступного. Книга была написана Марком Твеном, во обще говоря, довольно правдиво. Понятно, что дело не обошлось без кое-каких прикрас, но ведь на этом, как говорится, свет стоит. Почти все, с кем мне до водилось встречаться, лгали малую толику в тех или других случаях. Исключение из общего правила составляют лишь: тетушка Полли, да вдовушка, да еще, может быть, рыжеволосая красавица Мэри. Тетушка Полли – та самая, что приходится теткой Тому. Про нее и вдову Дуглас рассказывается в упомянутой уже книжке, вообще говоря, правдивой, если не обращать внимания на некоторые в ней прикрасы. Что касается до Мэри, то о ней будет речь впереди.

Обо мне самом кое-что сообщается в «Похождениях Тома Сойера». Там рассказывается, как мы с Томом нашли деньги, спрятанные разбойниками в пещере, и таким образом разбогатели. На долю каждого из нас пришлось по шесть тысяч долларов чистым золотом. Странно было даже смотреть на такую уйму де нег, сложенную правильными столбиками. Судья Тэтчер забрал все эти деньги и отдал их на проценты, вследствие чего они приносили каждому из нас по доллару в день, в продолжение целого года, то есть гораздо больше, чем мы в состоянии были тратить. Вдовушка Дуглас взяла меня к себе в дом, смотрела на вашего покорного слугу как на родного сына и задалась намерением его цивилизовать. Принимая во внимание убийственно правильный и приличный образ жизни вдовушки, мне было у нее до крайности тяжело, и, когда пришлось совсем уж невтерпеж, я от нее сбежал. Очутившись снова в лохмотьях и в большой бочке из-под сахарного песка, я было почувствовал себя опять свободным и довольным, но Том Сойер меня разыскал. Он уговорил меня вернуться к вдовушке и держать себя благопристойно, обещав в награду за это принять меня в шайку разбойников, которую собирался организовать. Ввиду такого заманчивого обещания, я немедленно же вернулся к вдовушке.

Увидев меня, она расплакалась, назвала меня бедным заблудшим ягненком и надавала мне множество других подобных же прозвищ, не имея, впрочем, ни малейшего желания меня оскорбить. На меня опять надели новое платье, в котором я все время обливался потом и чувствовал себя так, как будто все мое тело сведено судорогами. Все вошло опять в прежнюю ко лею. Вдовушка созывала всю семью к ужину по колоколу. Заслышав звонок, надлежало тотчас же явиться в столовую, а между тем, добравшись туда, все-таки нельзя было заручиться немедленно чем-нибудь съестным: приходилось ждать, пока вдовушка, склонив голову, пробормочет малую толику над блюдами, хотя с ними и без того все, по-видимому, обстояло благополучно. Все было сжарено и сварено в меру. Иное дело, если бы подали на стол бочонок какой-нибудь мешанины; тогда заклинания могли бы, пожалуй, оказаться кстати: содержимое лучше бы перемешалось, выпустило бы из себя сок и стало бы вкуснее.

После ужина вдовушка доставала большую книгу и принималась меня учить про Моисея и тростники. Я выбивался из сил, чтобы узнать про него всю подноготную, и с течением времени добился от вдовушки объяснения, что этот самый Моисей давным-давно уже умер. Тогда я совершенно перестал им интересоваться, потому что не спекулирую такими товарами, как мертвецы.

Через весьма непродолжительное время я ощутил желание курить и попросил вдовушку дозволить мне это; она не согласилась – объявила курение нечисто плотной, грязной привычкой и потребовала, чтобы я совсем от него отказался. Люди сплошь и рядом во обще таковы – они увлекаются вещами, о которых ровнехонько ничего не знают. Вот хоть бы госпожа Дуглас: увлекалась Моисеем и постоянно твердила про него, хотя он, сколько мне известно, не доводился ей родней. К тому же от него не могло получиться ни малейшего прока для кого-либо, так как он ведь давно уже умер. При всем том, госпожа Дуглас страшно набрасывалась на меня за курение, в котором все-таки был некоторый прок. А между тем, сама вдовушка нюхала табак и не находила в этом ничего дурного, без сомнения, потому, что делала это сама.

К госпоже Дуглас только что приехала и поселилась на жительство мисс Ватсон, довольно худощавая старая дева в очках. Вооружась азбукой, она напустилась на меня и беспощадно обрабатывала чуть не целый час, пока вдовушка не упросила ее отпустить мою душу на покаяние. Я и в самом деле не мог бы выносить долее такую пытку. Затем, приблизительно с час, стояла смертная скука. Я то и дело ерзал на стуле, а мисс Ват сон ежеминутно меня останавливала. «Сидите смирно, Гекльберри! – Не болтайте ногами! – К чему вы так скрючиваетесь?! – Держитесь прямее! – Не зевайте и не потягивайтесь, Гекльберри! – Неужели вы не можете вести себя благопристойнее?» – говорила она мне, а затем принялась объяснять, что при таком дурном поведении не мудрено угодить в очень нехорошее место, именуемое адом. Я по простоте души решил, что мне не мешало бы там побывать, и откровенно сообщил ей об этом. Она ужасно взбесилась, хотя с моей стороны не было тут ни малейшего дурного умысла. Мне вообще хотелось уйти куда-нибудь; куда именно – было для меня совершенно безразлично, так как я жаждал, в сущности, только перемены. Старая дева объявила, что с моей стороны было очень дурно говорить такие вещи, что сама она ни за что на свете не скажет ничего подобного и намерена жить так, чтобы попасть в место злачное, «идеже праведные упокоиваются». Я лично не видел для себя ни малейшей выгоды находиться в одном месте с нею, а потому решил в уме своем не делать ни малейших к тому попыток. Впрочем, я не стал ей рассказывать о своем решении, так как это могло бы ее только рассердить и не принесло бы мне никакой пользы.

Мисс Ватсон, почувствовав себя пущенной в ход, не могла скоро остановиться и продолжала мне рас сказывать про место злачное. Она уверяла, будто по павшему туда человеку живется прекрасно: он целый день до скончания веков только и делает, что расхаживает себе с арфой и поет. Меня эта перспектива особенно не прельщала, но я не высказал ей своего мнения, а только спросил, как она думает: попадет ли Том Сойер в место злачное или нет? Она тяжело вздохнула и, помолчав немного, ответила в отрицательном смысле. Я этому очень обрадовался, так как мне до чрезвычайности хотелось с ним не разлучаться.

Мисс Ватсон продолжала меня шпиговать; мне это очень надоело и наскучило. Под конец, однако, при звали в комнату негров, принялись читать молитвы и разошлись по спальням. Я ушел в свою комнатку со свечою, которую и поставил на стол, а затем, усевшись возле окна на стул, пробовал думать о чем-нибудь позабавнее, но у меня не выходило ничего путного. Мне стало так грустно, что в эту минуту хотелось даже умереть. Звезды блестели, казалось, как-то печально; из леса доносился грустный шелест листвы; где-то вдалеке кричала сова, разумеется, над покой ником; слышалось завывание собаки и жалобный крик «уйв-поор-вилль», предвещавший чью-то смерть; ветер принимался что-то нашептывать, чего я не мог разо брать, но отчего у меня выступил по всему телу холодный пот. Затем я услышал из леса глухой голос мертвеца, которому надо, но не удается высказать то, что лежит у него на душе. Бедняга не может спокойно лежать в своей могиле и должен бродить по ночам в ненадлежащих местах. Я совершенно упал духом и огорчился особенно тем, что у меня не было под рукой никакого товарища. Вскоре, однако, спустился на меня паук и пополз по моему плечу.

Я поспешно стряхнул его с себя, а он упал прямо на свечу и, прежде чем я успел пошевельнуться, весь сморщился и обгорел. Я знал и сам, что это было страшно дурное предзнаменование и что гибель паука принесет мне несчастье. Это меня до такой степени расстроило, что я чуть не разодрал на себе одежду. Правда, что я тотчас же встал и трижды обошел вокруг комнаты по одним и тем же следам, каждый раз осеняя себя крестом, а затем перевязал клок своих волос ниточкой, чтобы обезопасить себя таким образом от ведьм. Тем не менее я все-таки не мог чувствовать себя совершенно спокойным. Это помогает, когда вместо того, чтобы приколотить найденную лошадиную подкову над дверьми, ее потеряешь, но я никогда не слышал, чтобы можно было подобным же образом предотвратить несчастье после того, как случится убить паука.

Дрожа всем телом, я уселся опять на стул и достал себе трубку, собираясь курить. В доме теперь стояла мертвая тишина, и вдовушка никоим образом не могла узнать о моей проделке. Но вот, по истечении долгого времени, я услышал, как часы где-то далеко в городе начали бить: бум, бум, бум… Они пробили двенадцать раз, и затем все опять стихло и даже стало как будто тише, чем прежде. Вскоре после того я услышал, как внизу, в темноте, в чаще деревьев хрустнула ветка, и, затаив дыхание, стал прислушиваться. Тотчас же после того раздалось оттуда кошачье мяуканье: «Мяу-мяу!..» «Ну, это ладно», – сказал я сам себе и тотчас же ответил в свою очередь: «Мяу-мяу!..» – по возможности мягким и нежным тоном, потушил свечу, вылез из окна на крышу сарая, потихоньку скатился по ней, спрыгнул наземь и пробрался в чащу деревьев. Там, действительно, я увидел поджидавшего меня Тома Сойера.

Глава II

Мы с Томом счастливо спасаемся от Джима. – Джим. – Шайка Тома Сойера. – Глубокомысленные планы.

Мы шли на цыпочках между деревьями, направляясь к дальнему концу сада и пригибаясь так, чтобы ветки не цеплялись нам за головы. Проходя мимо кухни, я споткнулся о корень какого-то дерева и упал, причем наделал, разумеется, малую толику шума. Мы прилегли к земле и лежали совершенно неподвижно. Джим, рослый негр девицы Ватсон, сидел как раз в дверях, на пороге. Мы различали его совершенно явственно, так как в кухне горела свеча. Он встал, вытянул шею, молча прислушивался с минуту и затем спросил:

– Кто там?!

Не получая ответа, он снова начал прислушиваться, а потом вышел на цыпочках из кухни и остановился как раз в промежутке между мною и Томом. Мы были от него так близко, что чуть не дотрагивались до него. В течение нескольких минут, показавшихся мне очень долгими, не слышно было ни одного звука, а между тем мы все трое почти касались друг друга. Как раз в это время у меня зачесалось возле щиколотки, но я не осмелился почесаться. Вслед за тем у меня страшно засвербило возле уха, а потом на спине, как раз между плечами. Мне казалось, что я просто-напросто умру, если вздумаю удержаться дольше. Кстати, мне доводилось замечать не раз впоследствии за собою это свойство: как толь ко находишься в приличном обществе или на похоронах, пытаешься уснуть, не чувствуя к этому особенной охоты, – короче говоря, каждый раз, когда чесаться совсем некстати, непременно ощущается позыв к этому чуть ли не в тысяче местах. Вскоре, однако, Джим прервал молчание и спросил:

– Кто же ты такой? Где вы?! Разорви пес моих кошек, если я не слышал здесь что-то такое! Ну, ладно! Я уже знаю, что сделаю! Я сяду вот здесь и стану слушать, пока не услышу что-нибудь опять.

Усевшись на тропинке так, что приходился как раз между мною и Томом, он прислонился к дереву и широко раскинул ноги, вследствие чего одна из них чуть не задела за мою ногу. Тогда у меня начал чесаться нос до того, что слезы выступили на глазах, но я все-таки не смел чесаться; затем что-то принялось меня щекотать внутри носа и, наконец, прямо под носом над губою. Не знаю, право, как мне удалось сдержаться и лежать смирно. Такое злополучное со стояние длилось минут шесть или семь, но эти минуты казались мне вечностью. У меня чесалось в одиннадцати разных местах; я чувствовал, что не в силах выдержать ни одной минуты более, а потому стиснул зубы и решился попытать счастья. Как раз в это мгновение Джим принялся тяжело дышать и тотчас же после того захрапел. Я не замедлил тогда успокоиться и прийти в нормальное состояние. Том подал мне сигнал, легонько зачавкав губами, и мы поползли далее на четвереньках. Когда мы отползли футов на десять, Том шепнул мне, что недурно было бы при вязать Джима шутки ради к дереву, но я категорически отказался, объяснив, что негр может проснуться и поднять такой крик, что разбудит весь дом, а тогда откроется мое отсутствие. То́му пришло тут неожиданно в голову, что он захватил с собой слишком мало свечей, а потому он изъявил желание зайти на кухню и позаимствовать там. Я советовал ему воздержаться от подобной попытки, так как Джим мог тем временем проснуться и отправиться туда тоже. То́му хотелось, однако, совершить во что бы то ни стало какой-нибудь рискованный подвиг. Мы вдвоем с ним поэтому пробрались тихонько на кухню и раздобыли там три свечи, в уплату за которые Том положил на стол пять центов. Затем мы вышли из кухни, и мне страшно хотелось убраться оттуда подальше, но я ни как не мог совладать со своим товарищем. Он пополз опять на четвереньках к тому месту, где спал Джим, чтобы сыграть с негром какую-нибудь шутку. Я ждал его с нетерпением, и мне казалось, что он очень медлит, так как всюду кругом стояла мертвая тишина.

Тотчас же по возвращении Тома мы продолжали свой путь по тропинке, обогнули садовый забор и постепенно взобрались по крутому склону холма на самую вершину. Том рассказал мне при этом, что снял с головы Джима шляпу и повесил ее на сучке того самого дерева, под которым спал негр. Джим при этом слегка зашевелился, но не проснулся. Впоследствии Джим уверял, что ведьмы его околдовали, при вели его в состояние невменяемости и разъезжали на нем по всему штату, а затем снова усадили под де ревом и, чтобы устранить все сомнения, повесили его шляпу на сук. На другой день, повторяя этот рассказ, Джим добавил, что ведьмы съездили на нем в Новый Орлеан, и после того, с каждым новым пересказом, все более расширял область своих странствований. Под конец выяснилось, что ведьмы ездили на нем по всему свету, замучили его чуть не до смерти, жесточайше намяли ему спину. Понятное дело, что Джим ужасно этим возгордился. Дело дошло до того, что он почти не удостаивал других негров своим вниманием. Они приходили иногда за несколько верст по слушать его похождения, и он стал пользоваться в их среде необыкновенным уважением и почетом. Совершенно чужие негры стояли иной раз возле забора, разинув рты, и глядели на Джима, словно на какое-то чудо. Когда стемнеет, негры, сидя возле огонька на кухне, всегда толкуют между собой про колдунов и ведьм. Если кто-нибудь заводил такой разговор и пытался выказать себя по этой части сведущим человеком, Джиму стоило только войти и сказать: «Гм, разве вы знаете что-нибудь о волшебстве?» – и словоохотливый негр, словно кто-нибудь закупорил ему горло пробкой, тотчас же умолкал, а затем потихоньку стушевывался в задние ряды. Джим просверлил дырочку в пятицентовой монете и, продев в нее шнурок, носил монету постоянно на шее, объясняя, что это талисман, собственноручно переданный чертом, объявившим, что можно лечить им от всех болезней и, в случае надобности, вызывать колдунов и ведьм. Для этого следовало произнести только маленькое заклинание, которое он держал, разумеется, в секрете. Негры собирались к Джиму со всей округи и отдавали ему все, что у них имелось, только для того, чтобы поглядеть на эту пятицентовую монету, но ни под каким видом не соглашались до нее дотронуться, зная, что она побывала в руках у самого дьявола. Джим, в качестве слуги, пришел в полную негодность: до такой степени он сделался надменным и тщеславным после того, как лично повидался с чертом и возил на своей спине ведьм.

Взобравшись на самую вершину холма, находившегося позади дома госпожи Дуглас, мы окинули взглядом деревушку, лежавшую внизу, и заметили три или четыре огонька, мерцавших в окнах домов, где, вероятно, имелись больные. Звезды над нами сияли еще ярче этих огоньков, а внизу, за деревней, протекала река, шириной в целую милю, величественная и спокойная. Спустившись с холма, мы разыскали Джо Гарпера, Бена Роджерса и еще двух или трех мальчиков, поджидавших нас в старой заброшенной кожемятне. Отвязав лодку, мы сели в нее и спустились вниз по реке, приблизительно на две с половиной английских мили, до глубокой впадины нагорного берега.

Причалив там, мы сошли на берег и дошли до места, поросшего кустарником. Том взял со всех мальчиков клятву не выдавать его тайны, а затем провел нас сквозь самую густую чащу к пещере, находившейся в холме. Там мы зажгли свечи и про ползли на руках и коленях приблизительно шагов с полтораста сквозь низенький узенький проход. Затем этот подземный коридор сделался выше, так что можно было идти уже стоя. Том принялся заглядывать в разные боковые его ходы. Вскоре он нагнулся и исчез в стене, где никто посторонний и не заметил бы существования отверстия. Пришлось пробираться несколько десятков шагов опять по узкому коридору, а затем мы вошли в довольно обширное помещение, мглистое, сырое и холодное. Там мы остановились, и Том обратился к нам со следующим заявлением: «Теперь мы составим шайку разбойников, которая будет именоваться шайкой Тома Сойера. Каждый, кто хочет присоединиться к ней, должен присягнуть на верность товарищам и подписаться под этой присягой собственной своей кровью!» Том вытащил из кармана лист бумаги, на котором была написана присяга, и прочел ее нам вслух. Каждый мальчик принимал на себя клятвенное обещание стоять за шайку и не выдавать никогда ее тайн. Если кто-нибудь нанесет оскорбление мальчику, принадлежащему к шайке, обидчик и его семья немедленно должны быть умерщвлены тем из разбойников, кому это будет предписано атаманом. Получившему такое предписание воспрещается есть и спать до тех пор, пока он не умертвит намеченных жертв и не вырежет у них на груди крест, долженствовавший служить условным отличительным знаком шайки Тома Сойера. Лицам, не принадлежавшим к шайке, запрещалось пользоваться этим клеймом. Против виновного возбуждалось на первый раз судебное преследование, а в случае повторения он приговаривался к смерти. Если бы кто-либо из членов шайки осмелился раз гласить ее тайны, его ожидала страшная участь. Клятвопреступнику сперва перерезали бы горло, а затем сожгли его труп и рассеяли его пепел по ветру, вычеркнули бы его имя собственной кровью из списка разбойников и никогда больше о нем не вспоминали, иначе как с самыми ужасными проклятиями. Лучше же всего признавалось не вспоминать вовсе об изменнике и предать его имя вечному забвению.

Нам всем эта формула присяги очень понравилась, и мы расспрашивали Тома, неужели он сам придумал такую чудную вещь? Он чистосердечно сознался, что кое-что принадлежало ему лично, но большая часть была заимствована из книг, где описывались подвиги сухопутных и морских разбойников. По его словам, каждая порядочная разбойничья шайка непременно имела свою собственную присягу.

Некоторым из нас пришло на ум, что было бы недурно вырезать всю семью мальчика, изменившего шайке. Том признал эту идею блестящей и сделал тут же карандашом соответствующее добавление в присяжном листе. Тогда Бен Роджерс заметил:

– Ну, а вот, например, Гек Финн, у которого нет семьи! Как же мы применили бы к нему этот пункт?

– Да ведь у него есть отец, – возразил Том Сойер.

– Положим, что так, но его отца и с собаками теперь не разыщешь. Прежде, бывало, он пьяный валялся со свиньями в кожемятне, но вот уже около года, как о нем нет ни слуху ни духу.

По этому спорному вопросу возгорелись жаркие прения. Меня хотели было исключить из числа кандидатов в разбойники, ссылаясь на отсутствие семьи или вообще человека, которого в случае моей измены можно было бы зарезать, вследствие чего я оказывался будто бы в более выгодном положении, чем остальные члены шайки. Никто не мог придумать выход из этой ситуации, все мы находились в недоумении и молчали. Я готов был уже расплакаться, как вдруг у меня блеснула счастливая мысль: я предложил за себя в поручительницы мисс Ватсон.

– Если я вздумаю изменить, можно ведь будет ее зарезать!

Все тотчас же радостно воскликнули:

– Понятное дело, можно! Все, значит, теперь в порядке! Гек может поступить в шайку!

Каждый из нас уколол палец булавкой, чтобы до быть для подписи кровь, а я по неграмотности по ставил на присяжном листе крест.

– Ну, чем же будет промышлять наша шайка? – спросил Бен Роджерс.

– Единственно лишь разбоем и убийством, – отвечал Том Сойер.

– Что же будем разбивать? Дома, скотные дворы или…

– Нам неприлично заниматься такими делами! Это было бы не разбоем, а просто грабежом; мы же не грабители, а настоящие разбойники, рыцари большой дороги. Мы будем надевать на себя маски, останавливать дилижансы и кареты, убивать прохожих и отбирать у них деньги и часы.

– А разве непременно надо убивать?

– Разумеется, надо. Это считается лучшим способом разделываться с проезжими. Некоторые авторитеты держатся на этот счет другого мнения, но большинство находит всего уместнее убить, и концы в воду. Впрочем, можно будет приводить некоторых путешественников сюда, в пещеру и держать их здесь, пока они не откупятся.

– Как же они откупятся, когда мы все от них отберем?

– Не знаю, но только так уж принято у разбой ников. Я вычитал про выкуп в книгах, и нам следует принять это к руководству.

– Чем же мы станем руководствоваться, когда не понимаем, в чем дело?

– Мало ли что не понимаем, а все-таки должны руководствоваться. Ведь я же вам говорил, что это написано в книгах. Неужели вам бы хотелось отступить от печатного текста и заварить такую кашу, что потом даже не расхлебаешь?

– Все это тебе хорошо говорить, Том Сойер, но все-таки непонятно, каким образом станут откупаться у нас пленники, когда у них за душой не останется ни гроша? Что мы вообще станем с ними делать? В каком смысле, желал бы я знать, надо понимать слово «откупаться»?

– Должно быть, в иносказательном смысле. Вероятно, мы будем держать их у себя в пещере до тех пор, пока они не умрут своей смертью.

– Ну, вот это я понимаю! Так будет, пожалуй, ладно. Так можно было бы объявить с самого начала, что мы будем держать их здесь, пока не откупятся смертью. Нечего сказать, горькая будет их участь, когда у них кончится все съестное и они убедятся в тщетности попыток убежать отсюда!

– Странные вещи говоришь ты, Бен Роджерс! Разве можно убежать, когда здесь будет находиться часовой, готовый пристрелить их, как только они шевельнут пальцем.

– Часовой!!! Этого еще только не хватало! Неужели кому-нибудь из нас придется сидеть целую ночь без сна для того только, чтобы их караулить! Это было бы уже чистой глупостью! Отчего не взять добрую дубинку и не заставить их ею откупиться сейчас же, как только они сюда попадут?

– Нельзя, потому что в книгах ничего про это не написано! Весь вопрос Бена Роджерса заключается в том, следует ли нам поступать по правилам или же попросту действовать наобум. Ведь те, кто писал книги, знали, надеюсь, как именно следовало поступать? Мы с вами не могли бы их, разумеется, ничему на учить, напротив того, нам следует учиться у них. Поэтому, сударь, мы станем обращаться с пленными, как подобает, – по-печатному.

– Ну, ладно, я согласен на все, но только, без шуток, мне это кажется немного несообразным. Что же, будем мы убивать также и женщин?

– Ах, Бен Роджерс, если бы я был таким невежественным человеком, я все-таки не стал бы задавать столь диких вопросов! Разве можно убивать женщин?! Нет, извините, ни в какой книге не встречается ничего подобного. Женщин приводят сюда, в пещеру, и обращаются с ними до гадости вежливо, так что под конец они влюбляются в нас и не выказывают больше ни малейшего желания вернуться домой.

– Ну, что ж, пусть себе живут! Но только я такими делами заниматься не намерен. В нашу пещеру наберется такая уйма всякого бабья и молодцов, ожидающих выкупа, что в ней не останется места для самих разбойников. Впрочем, продолжайте, господин атаман, я не намерен вам возражать.

Малолетний Томми Барнс к тому времени уснул. Когда мы его разбудили, он пришел в очень дурное расположение духа, расплакался, объявил, что хочет идти домой к мамаше и не желает больше состоять в разбойниках.

Вся шайка принялась над ним смеяться и называть его плаксой. Это его рассердило, и он объявил, что по возвращении домой первым делом выдаст все тайны нашей шайки. Том Смарт дал малютке пять центов для того, чтобы его успокоить, и сообщил, что теперь все мы разойдемся по домам, а на следующей неделе соберемся, чтобы поразбойничать на славу и, без сомнения, убьем тогда немало народу.

Бен Роджерс объяснил, что ему можно отлучаться из дома только по воскресеньям, и выразил желание, чтобы шайка отправилась на добычу в ближайшее первое воскресение. Все прочие разбойники признали, однако, что по праздникам грех заниматься такими делами. Таким образом вопрос этот был улажен. Мы согласились собраться еще раз и назначить в самом непродолжительном времени день первого нашего выхода на большую дорогу. Затем, с соблюдением всех требуемых формальностей, мы выбрали Тома Сойера старшим атаманом и Джо Гарпера – его заместителем нашей шайки и вернулись восвояси.

Как раз перед рассветом я взобрался на крышу сарайчика и влез оттуда обратно в окно своей комнаты. Новое мое платье было все перепачкано и вымазано глиной, а сам я устал, как последняя собака.

Марк Твен

Приключения Тома Сойера

Предисловие

Большая часть приключений, о которых рассказано в этой книге, взяты из жизни: одно-два пережиты мною самим, остальные мальчиками, учившимися вместе со мной в школе. Гек Финн списан с натуры, Том Сойер также, но не с одного оригинала – он представляет собой комбинацию черт, взятых у трех мальчиков, которых я знал, и потому принадлежит к смешанному архитектурному ордеру.

Дикие суеверия, описанные ниже, были распространены среди детей и негров Запада в те времена, то есть тридцать – сорок лет тому назад.

Хотя моя книга предназначена главным образом для развлечения мальчиков и девочек, я надеюсь, что ею не побрезгуют и взрослые мужчины и женщины, ибо в мои планы входило напомнить им, какими были они сами когда-то, что чувствовали, думали, как разговаривали и в какие странные авантюры иногда ввязывались.

Ответа нет.

Ответа нет.

– Удивительно, куда мог деваться этот мальчишка! Том, где ты?

Ответа нет.

Тетя Полли спустила очки на нос и оглядела комнату поверх очков, затем подняла их на лоб и оглядела комнату изпод очков. Она очень редко, почти никогда не глядела сквозь очки на такую мелочь, как мальчишка; это были парадные очки, ее гордость, приобретенные для красоты, а не для пользы, и что-нибудь разглядеть сквозь них ей было так же трудно, как сквозь пару печных заслонок. На минуту она растерялась, потом сказала – не очень громко, но так, что мебель в комнате могла ее слышать:

– Ну погоди, дай только до тебя добраться…

Не договорив, она нагнулась и стала тыкать щеткой под кровать, переводя дыхание после каждого тычка. Она не извлекла оттуда ничего, кроме кошки.

– Что за ребенок, в жизни такого не видывала!

Подойдя к открытой настежь двери, она остановилась на пороге и обвела взглядом свой огород – грядки помидоров, заросшие дурманом. Тома не было и здесь. Тогда, возвысив голос, чтобы ее было слышно как можно дальше, она крикнула:

– То-о-ом, где ты?

За ее спиной послышался легкий шорох, и она оглянулась – как раз вовремя, чтобы ухватить за помочи мальчишку, прежде чем он прошмыгнул в дверь.

– Ну так и есть! Я и позабыла про чулан. Ты что там делал?

– Ничего.

– Ничего? Посмотри, в чем у тебя руки. И рот тоже. Это что такое?

– Не знаю, тетя.

– А я знаю. Это варенье – вот что это такое! Сорок раз я тебе говорила: не смей трогать варенье – выдеру! Подай сюда розгу.

Розга засвистела в воздухе, – казалось, беды не миновать.

– Ой, тетя, что это у вас за спиной?!

Старушка обернулась, подхватив юбки, чтобы уберечь себя от опасности. Мальчик в один миг перемахнул через высокий забор и был таков.

Тетя Полли в первую минуту опешила, а потом добродушно рассмеялась:

– Вот и поди с ним! Неужели я так ничему и не научусь? Мало ли он со мной выкидывает фокусов? Пора бы мне, кажется, поумнеть. Но нет хуже дурака, чем старый дурак. Недаром говорится: «Старую собаку не выучишь новым фокусам». Но ведь, господи ты боже мой, он каждый день что-нибудь да придумает, где же тут угадать. И как будто знает, сколько времени можно меня изводить; знает, что стоит ему меня рассмешить или хоть на минуту сбить с толку, у меня уж и руки опускаются, я даже шлепнуть его не могу. Не выполняю я своего долга, что греха таить! Ведь сказано в Писании: кто щадит младенца, тот губит его. Ничего хорошего из этого не выйдет, грех один. Он сущий чертенок, знаю, но ведь он, бедняжка, сын моей покойной сестры, у меня как-то духу не хватает наказывать его. Потакать ему – совесть замучит, а накажешь – сердце разрывается. Недаром ведь сказано в Писании: век человеческий краток и полон скорбей; думаю, что это правда. Нынче он отлынивает от школы; придется мне завтра наказать его – засажу за работу. Жалко заставлять мальчика работать, когда у всех детей праздник, но работать ему всего тяжелей, а мне надо исполнить свой долг – иначе я погублю ребенка.

Том не пошел в школу и отлично провел время. Он еле успел вернуться домой, чтобы до ужина помочь негритенку Джиму напилить на завтра дров и наколоть щепок для растопки. Во всяком случае, он успел рассказать Джиму о своих похождениях, пока тот сделал три четверти работы. Младший (или, скорее, сводный) брат Тома, Сид, уже сделал все, что ему полагалось (он подбирал и носил щепки): это был послушный мальчик, не склонный к шалостям и проказам.

Покуда Том ужинал, при всяком удобном случае таская из сахарницы куски сахару, тетя Полли задавала ему разные каверзные вопросы, очень хитрые и мудреные, – ей хотелось поймать Тома врасплох, чтобы он проговорился. Как и многие простодушные люди, она считала себя большим дипломатом, способным на самые тонкие и таинственные уловки, и полагала, что все ее невинные хитрости – чудо изворотливости и лукавства. Она спросила:

– Том, в школе было не очень жарко?

– Нет, тетя.

– А может быть, очень жарко?

– Да, тетя.

– Что ж, неужели тебе не захотелось выкупаться, Том?

У Тома душа ушла в пятки – он почуял опасность.

Он недоверчиво посмотрел в лицо тете Полли, но ничего особенного не увидел и потому сказал:

– Нет, тетя, не очень.

Она протянула руку и, пощупав рубашку Тома, сказала:

– Да, пожалуй, ты нисколько не вспотел. – Ей приятно было думать, что она сумела проверить, сухая ли у Тома рубашка, так, что никто не понял, к чему она клонит.

Однако Том сразу почуял, куда ветер дует, и предупредил следующий ход:

– У нас в школе мальчики обливали голову из колодца. У меня она и сейчас еще мокрая, поглядите!

Тетя Полли очень огорчилась, что упустила из виду такую важную улику. Но тут же вдохновилась опять.

– Том, ведь тебе не надо было распарывать воротник, чтобы окатить голову, верно? Расстегни куртку!

Лицо Тома просияло. Он распахнул куртку – воротник был крепко зашит.

– А ну тебя! Убирайся вон! Я, признаться, думала, что ты сбежишь с уроков купаться. Так и быть, на этот раз я тебя прощаю. Не так ты плох, как кажешься.

Она и огорчилась, что проницательность обманула ее на этот раз, и обрадовалась, что Том хоть случайно вел себя хорошо.

Тут вмешался Сид:

– Мне показалось, будто вы зашили ему воротник белой ниткой, а теперь у него черная.

– Ну да, я зашивала белой! Том!

Но Том не стал дожидаться продолжения. Выбегая за дверь, он крикнул:

– Я это тебе припомню, Сидди!

В укромном месте Том осмотрел две толстые иголки, вколотые в лацканы его куртки и обмотанные ниткой: в одну иголку была вдета белая нитка, в другую – черная.

– Она бы ничего не заметила, если бы не Сид. Вот черт! То она зашивает белой ниткой, то черной. Хоть бы одно чтонибудь, а то никак не уследишь. Ну и отлуплю же я Сида. Будет помнить!