Плановое переселение западногрузинских крестьян в аб. Эмиграция: кто и когда в XX веке покидал Россию
Советские власти охотно, «без всяких затруднительных формальностей» принимали иностранцев, «проживающих в РСФСР для трудовых занятий» и «принадлежащих к рабочему классу или к не пользующемуся чужим трудом крестьянству», как это было прописано в Конституции 1918 года…
Натурализация шла довольно бойко. К примеру, горисполком Саратова в 1918 году за восемь месяцев сделал гражданами СССР 297 иностранцев. По мере развития советской системы управления темпы приема в гражданство замедлялись, а иммиграция становилась делом все большей государственной важности.
В Конституции СССР 1924 года право натурализации было перенесено под юрисдикцию ЦИКов союзных республик.
К 1930 году все вопросы, связанные с гражданством, находились уже исключительно в ведении президиума ЦИКа СССР. Каждое дело было на контроле в нескольких наркоматах и ОГПУ. Формально на протяжении 1920-х годов иностранцы, желавшие стать гражданами СССР, имели примерно такие же возможности для этого, как и в 1918 году.
Во всяком случае, в декрете 1927 года говорилось, что «все прибывшие в СССР в порядке сельскохозяйственной и промышленной иммиграции, реэмигранты из Америки должны административными органами рассматриваться как советские граждане, каковые документы им надлежит выдать».
Но воспользоваться этим законом зарубежным фермерам с каждым годом было все сложнее. Сельскохозяйственная иммиграция, и так довольно слабая, к концу 1920-х прекратилась вовсе.
Вход рупь, выход – два
Внедрение западными земледельцами фермерских хозяйств в корне расходилось с политикой коллективизации. Сильно уменьшился приток промышленных специалистов, хотя они и должны были в значительной степени обеспечить индустриализацию страны. Как и во времена Ивана Грозного, обратной дороги у людей, поменявших гражданство, уже не было.
Долгое время не существовало даже декрета, предусматривающего выход из российского (с 1924 года - советского) гражданства. Исключение делалось только для оптантов - уроженцев территорий, отошедших от России к Литве, Латвии, Польше, Эстонии, но проживающих в РСФСР и УССР.
Но и для них существовало серьезное препятствие: правом оптации нужно было успеть воспользоваться для Эстонии до 1921 года, для Латвии - до 1922-го, для Литвы и Польши - до 1923-го. Из-за бюрократических проволочек многие просто не успевали оформить документы.
Но даже когда президиум ЦИКа начал рассматривать вопросы о выходе из гражданства, шансы на успех для иностранца, желающего вернуть себе прежнее гражданство, были невелики. В 1930-х годах куда больше была вероятность того, что его объявят вредителем или шпионом и отправят в лагеря.
В этом отношении показательна судьба итальянцев, приехавших в СССР в 1920-х годах. Одни ехали на Восток, спасаясь от фашистского преследования, другие горели желанием принять участие в строительстве социалистического общества, третьих гнал мировой экономический кризис.
Вернуться на родину удалось только единицам. В 1930-х годах было репрессировано более тысячи итальянцев. Обычно они обвинялись в контрреволюционном шпионаже.
Именно по такой статье в 1937-м проходил режиссер Джино де Марки, близкий друг одного из основателей итальянского коммунистического движения Антонио Грамши.
Он приехал в СССР в 1921 году, работал на «Мосфильме». Гражданство принял, женившись на советской девушке. Знакомство с Грамши не спасло де Марки от расправы: в 1938 году он был расстрелян. Другой итальянец, повар Бертаццони, был репрессирован за приготовление сыра горгонцола с плесенью. Его обвинили в попытке отравить советских граждан.
Во второй половине 1930-х поток идеалистов, искавших в СССР лучшей жизни, почти иссяк. В мире уже знали, какая участь может постигнуть иностранцев в Стране Советов. Если и ехали, то от полной безысходности.
Американская Эмиграция
Пик эмиграции из США в СССР пришелся на 1931 год. Тогда «Амторг» - советское торговое представительство в Нью-Йорке - опубликовал рекламу, в которой сообщалось, что СССР нуждается в 6 тысячах американских специалистов. В ответ, «Амторг» получил более 100 тысяч заявлений. Известна фотография где изображены американские команды, играющие в бейсбол в Парке Горького.
В Советской России американские колонии возникли не только в Москве, но и в Горьком [современный Нижний Новгород], в Карелии, в Нижнем Тагиле, Магнитогорске, Украине…
И везде, где поселялись американцы, они создавали бейсбольные команды и обучали этой игре своих советских коллег. В результате, была создана бейсбольная лига - сперва эта идея была поддержана советскими властями, которые тогда собирались сделать бейсбол новым национальным видом спорта.
Несколько американцев создали газету Moscow Daily News, в которой еженедельно публиковались результаты бейсбольных матчей в СССР и в США. И, естественно, как только началась компания Большого Террора, все бейсболисты были арестованы. А из советской истории исчез факт, что некогда была предпринята попытка сделать американский вид спорта - советским.
Различные источники дают разные данные. От 6 тыс. до 10 тыс. человек переехали в СССР в начале 1930-х годов. Пик этого процесса пришелся на 1931 год. Тогда «Амторг» - советское торговое представительство в Нью-Йорке - опубликовал рекламу, в которой сообщалось, что СССР нуждается в 6 тыс. американских специалистов.
В ответ, «Амторг» получил более 100 тыс. заявлений. Однако никто - ни в США, ни в СССР - не анализировал этой статистики. Было много американцев, которые не попадали в официальные отчеты. Им говорилось, что для того, чтобы переехать в СССР, требуется только туристическая виза, а по приезде в Москву они немедленно получат работу. То есть, «Амторг» официально не приглашал их, они приезжали на свой страх и риск.
На 1931 год пришелся пик Великой Депрессии, уровень бедности в США был ужасающим. Четверть трудоспособных жителей страны сидела без работы. Я не знаю, сколько американцев работали в сельском хозяйстве, представляется, что их было 20-25%.
Во время Депрессии фермеры оказались в абсолютно катастрофическим положении, они практически не могли прокормиться за счет обработки земли. Тогда закрывались не только заводы, но и фермы. В каждом американском городе возникли районы трущоб. Тогда было широко распространено мнение, его разделяли многие мыслящие люди, что на их глазах происходит коллапс капитализма, и что социализм придет ему на смену.
Почему люди уезжали в СССР? Потому что им предоставлялся шанс получить работу, которую невозможно потерять; их дети могли получить бесплатное образование; их семьи могли бесплатно пользоваться медицинской помощью - то есть, уровень социальной безопасности, обещанный им, просто поражал воображение. Более того, многие из них получили бесплатные билеты в Россию.
Были интеллектуалы, наподобие Бернарда Шоу, которые побывали в России и выступали по американскому радио, рассказывая, что будущее - за Советским Союзом.
Уолтер Дюранти (Walter Duranty) московский корреспондент газеты New York Times, публиковал статьи аналогичного содержания. Он работал в Москве с 1922 по 1936 год, В своих публикациях он постоянно проводил просоветскую линию, в частности, отрицал реальность Голодомора.
В 2003 году его посмертно попытались лишить Пулитцеровской премии - самой престижной награды, которую может получить американский журналист. Некоторые люди очень хотели верить, что в мире существует страна, где человек способен честно трудиться. Они были ослеплены собственными мечтами.
В те времена число иммигрантов, перебиравшихся в США, уступало числу людей, покидавших Соединенные Штаты - подобное произошло впервые за всю американскую историю.
Многие из эмигрантов обладали ценными навыками и умениями, например, они работали на заводах Детройта. Сталин проводил индустриализацию Советского Союза. В эпоху первых пятилеток были колоссальные планы покупки целых заводов у таких людей, как Генри Форд, чтобы создать советскую автомобильную промышленность.
По моим оценкам, в период с 1929 по 1936 год СССР затратил около $40 млн. на закупку американских технологий. Форд, ставший иконой американской индустриализации, сыграл примерно такую же роль и для индустриализации СССР.
И, естественно, СССР нуждался в американских специалистах, обладавших знаниями о том, как делать автомобили.
Примерно 700-800 американцев работали на автозаводе в Нижнем Новгороде, то же самое происходило на тракторном заводе в Сталинграде. Их приглашали, потому что они умели делать то, что требовалось для строительства социализма.
Разумеется, после того, как американцы передавали свои знания советским специалистам, они становились менее ценными и легко заменяемыми.
У иностранцев, переехавших в СССР, часто отбирали их иностранные паспорта. Американские паспорта использовались советскими властями, иногда в целях шпионажа - какие-то люди могли выдавать себя за этих американцев и посещать США.
Некоторые из американцев, кто приехал в начале 1930-х годов, вернулись в США - если, конечно, они действовали достаточно быстро, громко протестовали и если у них были деньги на покупку обратного билета.
Дело в том, что многие из них - если не большинство - прибывали в СССР без гроша в кармане. Им было обещано, что в России они получат работу и жилье, так что им не понадобятся никакие сбережения - поэтому они покупали билет в один конец.
Однако, когда они выражали желание вернуться, выяснялось, что для покупки билета на пароход требуется от $60 до $150, которых у них просто не было.
В 1934 году первый посол США в СССР Уильям Буллит отправил запрос в Госдепартамент, в котором он рассказывал о таких нищих американцах и спрашивал, как возможно им помочь? Его письмо было передано в Общество Красного Креста, которое заявило, что не обязано заниматься возвращением американцев на родину.
Если человек не мог вернуться в начале 1930-х, когда репрессии были относительно мягкими, то к концу 1930-х его ожидала печальная судьба.
В 1937-1938-е годы был пик террора, и многие американцы были арестованы. Достаточно часто происходило это по следующему сценарию: они заходили в посольство США, а по выходе оттуда - немедленно арестовывались агентами НКВД, поскольку параноидальный режим считал иностранные посольства центрами шпионажа.
У арестованных было два варианта судьбы. Одну группу допрашивали и казнили в течение месяцев и даже недель после ареста. Сумевших избежать казни загоняли в железнодорожный вагон и отправляли в какую-нибудь отдаленную часть СССР.
Томас Сговио был отправлен из Москвы в Магадан, его поездка заняла 28 дней. Сговио послали в шахту добывать золото. Зимой температура в Магадане опускалась ниже минус сорока градусов, что вкупе с плохой одеждой и питанием приводило к тому, что заключенные быстро умирали.
Сговио чудом выжил: в один из периодов своего заключения он весил менее 50 кг - он вытатуировал на своей коже свое имя, чтобы его смогли опознать после смерти. Его спасло то, что он смог найти себе работу вне шахты - Сговио был художником и рисовал пропагандистские плакаты.
Виктор Херман также выжил - он был невероятно силен и страстно жаждал жизни. Однако это были лишь исключения - большинство американцев погибли в советских концлагерях.
Безусловно, московское руководство ГУЛАГа прекрасно знало о невероятно высокой смертности заключенных и о том, что система нуждается в постоянном пополнении. Это было одной из причин раскручивания маховика террора: заключенные постоянно умирали, а другие люди арестовывались и занимали их место.
Один из бухгалтеров, работавший на Лубянке, сам был арестован - он рассказал другому заключенному, которому удалось уцелеть, что зеков считали лишь одним из видов промышленного сырья.
Из всех аспектов истории об американцах в Советском Союзе в 1930-е годы именно это оказалось для меня одним из наиболее шокирующих открытий. На Западе принято считать, что события в России не были геноцидом, однако, с моей точки зрения, это, безусловно, была политика геноцида.
Советские власти прекрасно знали, что миллионы людей умирают в этих лагерях. Эти смерти организовывались высшими властями НКВД и контролировались Сталиным.
Еще один интересный факт. Во время Второй Мировой войны, когда СССР и США были союзниками, корабли, используемые НКВД, часто пересекали Тихий океан для ремонта на американских верфях. Часто, после возвращения в СССР, их первым грузом становились заключенные.
Золото, добытое заключенными на Колыме, поставлялось в Соединенные Штаты. Тогдашний министр финансов США Генри Моргентау проводил эти переговоры и решал, что делать с советским золотом. Из тысяч уехавших только немногие вернулись в 1970-е годы. Некоторые вернулись в США уже в эпоху гласности, после 1985 года.
В одном случае, очень пожилой американец через полвека вернулся в Чикаго и обнаружил, что в его родном городе все изменилось. Его судьба напоминала историю Рипа ван Винкля (Rip Van Winkle), главный герой одноименной повести американского писателя Вашингтона Ирвинга, опубликованной в 1819 году.
Деревенский житель Рип ушел на охоту и проспал 20 лет. Вернувшись домой он обнаружил, что все вокруг невероятно изменилось. Этот литературный персонаж стал символом человека, отставшего от своего времени]. Этот человек говорил, используя речевые обороты и сленг 1930-х годов.
Иммигранты, которые покинули США в 1930-е годы, и американцы, попавшие в ГУЛАГ после Второй Мировой и Корейской войн, были в равной степени жертвами советской системы и жертвами американо-советского противостояния. Очень мало было сделано в интересах этих людей, слишком часто их судьбами пренебрегали.
Госдепартамент был склонен считать их людьми, выбравшими свою судьбу. Они покинули США по политическим или экономическим мотивам, поэтому их воспринимали как подозрительных личностей, леваков или радикалов. Поэтому им казалось, что уехавшие не заслуживали политического вмешательства. Эти взгляды были особо распространены в начале 1930-х годов.
В архивах сохранилось письмо, написанное Джорджем Кеннаном. Кеннан писал, что американские коммунисты отказываются от своего американского происхождения в тот момент, когда их нога касается советской территории.
Сотрудники Госдепартамента прекрасно знали, что часто этих людей арестовывают прямо после того, как они покидают американское посольство, но ничего не предпринимали по этому поводу. Иногда новоприбывшие дипломаты - часто занимавшие низшие посты в служебной иерархии - пытались что-то изменить.
Когда Уильям Буллит прибыл в Москву в 1934 году, он в значительной степени симпатизировал большевистскому эксперименту. Он считал, что он лишь немногим отличается от «Нового Курса» реформ, проводимого президентом Франклином Рузвельтом. Однако к моменту, когда Буллит готовился оставить свой пост, он был полностью разочарован. Он даже пытался собирать деньги для американских иммигрантов чтобы они могли покинуть СССР - то есть, хотел сделать хоть что-нибудь.
В 1937 году Буллита заменил Джозеф Дэвис, чьей важнейшей задачей было установление политических связей с Иосифом Сталиным. Поэтому посол не пытался делать ничего, что могло бы осложнить его контакты и повредить советско-американским отношениям.
Он не хотел рисковать и попросить Сталина сохранить жизни американских иммигрантов, которые иногда останавливали машину посла, передвигавшуюся по Москве с американским флажком; которые приходили в посольство, прося о выдаче паспорта и у которых не было никаких политических возможностей напомнить о себе.
У Дэвиса сложилось впечатление, что он обязан выбирать между дружбой со Сталиным и этими иммигрантами. И он принял решение, с моей точки зрения, порочное решение, потому что в результате большинство иммигрантов погибли.
Если бы кто-то на высшем уровне власти в США попытался бы спасти этих людей, то достаточно вероятно, что это бы удалось сделать. Посол Австрии в то время предпринимал колоссальные усилия для спасения австрийских иммигрантов, оказавшихся в Москве. На пике Большого Террора он спрятал два десятка человек в подвале австрийского посольства. Дэвис не пытался делать ничего подобного.
Позднее, когда был создан советско-американский альянс, шанс на успешное вмешательство Вашингтона представился в июле 1941 года, когда в Москву прибыл Гарри Гопкинс. В то время, было бы крайне легко заключить сделку со Сталиным. Однако спасение этих людей не входило в число главных приоритетов внешней политики США. А после окончания Второй Мировой и начала Холодной войны заключить соответствующее соглашение стало абсолютно невозможно.
Интересно отметить, что американцев арестовывали не только во время Большого Террора, но и тогда, когда отношения между двумя странами находились на пике.
Аверелл Гарриман был послом США в Москве во время войны. При нем в посольстве работала семья американских иммигрантов. Эти люди были внезапно арестованы и обвинены в шпионаже. Гарриман немедленно написал в Вашингтон, спрашивая, что возможно сделать, чтобы попытаться спасти их. Ему ответили, что вмешательство США не будет иметь перспективы.
Помимо американской были еще несколько волн эмиграции в СССР
В 1937 году испанских детей так радушно приняли в СССР, что не хотели отпускать до 1956 года: «Должны рассматриваться как советские граждане».
После войны советские власти не стали возвращать их на родину, мотивируя это тем, что в Испании господствует фашистский режим. Испанцы росли в детских домах, лагерях.
Во время войны те, кто постарше, ушли на фронт, остальные работали на заводах. Отпускать «испанских детей» домой советское правительство начало только в 1956 году. Но границу открывали далеко не для всех.
Невыездными оказывались те, кому удалось устроиться в советском обществе: окончить институт, получить работу, вступить в КПСС. Прошедший такой путь Альфонсо Гонсалес смог уехать только в 1986 году, хотя его возвращения лично требовал испанский король.
Еще одна крупная волна эмиграции в СССР - армянская - произошла вскоре после войны. У нее была конкретная политическая цель. Москва собиралась присоединить к СССР армянские территории, отошедшие Турции после революции 1921 года.
На международной конференции в Потсдаме в 1945 году Молотов мотивировал это тем, что, лишившись своих земель, «армяне в Советском Союзе чувствуют себя обиженными». Новые земли нужно было кем-то заселять, и в 1946 году СНК СССР принял решение «О мероприятиях по вопросу возвращения зарубежных армян в Советскую Армению».
О своем желании вернуться заявило более 350 тыс. армян из 12 стран. Но в 1948 году репатриация была остановлена: вернуть отошедшие к Турции территории так и не удалось, а на приехавших армян уже не хватало жилья и работы. Если к рядовым эмигрантам советские власти в разное время относились по-разному, то когда речь шла о заметных фигурах или видных коммунистах, у них проблем ни с получением гражданства, ни с обустройством в СССР обычно не возникало.
В 1934 году гражданство получил болгарский коммунист Георгий Димитров. Он руководил Коминтерном с 1935 года вплоть до его роспуска в 1943 году.
Гражданство также получил сбежавший из Японии во время войны коммунист Муцуо Хакамада, отец Ирины Хакамады. В СССР он работал политруком среди военнопленных, которые, по словам его сына Сигеки, называли его «сибирский император».
Неоднозначность в политике предоставления гражданства иностранцам и их обустройстве сохранялась вплоть до развала СССР. Охотно его давали только людям, которые могли оказаться полезными власти, например шпионам.
После войны приют в СССР нашли несколько бывших сотрудников спецслужб США: шифровальщики Бернор Митчел и Уильям Мартин, агенты Виктор Гамильтон, Эдвард Ли Ховард…
В 1963 году получил советское гражданство англичанин Ким Филби из «кембриджской четверки», завербованный спецслужбами СССР еще в 1929 году. На радушный прием в Советском Союзе по-прежнему могли рассчитывать и перебежчики, ехавшие по идейным соображениям. Таких, правда, были единицы.
Одним из последних идейных эмигрантов стал американский врач Арнольд Локшин, который в 1986 году вместе с женой попросил в СССР политического убежища. По его словам, спецслужбы США завербовали всех его родственников и знакомых для слежки за ним, на их адрес приходили письма с угрозами.
Личность Локшина открывала перед пропагандистской машиной СССР широчайшие возможности, и она не преминула ими воспользоваться. Чета Локшиных дала несколько пресс-конференций, в которых изобличала американские спецслужбы в политических преследованиях. В 1989 году вышла книга Локшиных «Безмолвный террор: История политического преследования семьи в Соединенных Штатах».
Кульминацией стали телемосты СССР--США, которые вели Фил Донахью и Владимир Познер. На них Арнольд Локшин, как говорят, с пеной у рта доказывал преимущества советской власти.
Советское гражданство Локшиным дать не успели. В статусе политэмигранта он оставался до 1992 года, пока Борис Ельцин не предоставил ему российское гражданство.
В России он некоторое время заведовал лабораторией Института экспериментальной диагностики и терапии опухолей. Правда теперь он добивается от Америки Пенсии…
В ДВИЖЕНИИ:
РУССКИЕ ЕВРЕИ-ЭМИГРАНТЫ
В 1930-е – НАЧАЛЕ 1940-х ГОДОВ
Весной 1933 года численность русских эмигрантов в Берлине снизилась до 10 тысяч человек904. Нам неизвестно, сколько среди них было русских евреев, так же как неизвестна общая численность русских евреев, находившихся в тот момент в Германии. Если предположить, что пропорции 1925 года сохранялись, то речь, видимо, может идти о нескольких тысячах человек. Ясно одно: они должны были покинуть Германию «в первых рядах». Или, во всяком случае, стремиться уехать из страны, к власти в которой пришла партия, открыто исповедовавшая антисемитизм. В тот момент мало кто мог представить, сколь далеко готовы зайти нацисты в своей борьбе с «мировым еврейством», однако в направленности их политики сомневаться не приходилось. Что подтвердили последовавшие очень скоро меры, направленные на ограничение – поначалу! – участия евреев в экономической, политической и культурной жизни страны.
Для евреев – выходцев из России начинается новый период скитаний по миру, вторая, а то и третья эмиграция. В то же время, как мы показали в предыдущей главе, далеко не все сумели (или захотели) уехать из Германии сразу после прихода Гитлера к власти. «Еврейская жизнь» не прекращалась в Германии вплоть до конца 1930-х – начала 1940-х годов. История русско-еврейской эмиграции в 1930-е годы изучена, на наш взгляд, явно недостаточно. Между тем это был чрезвычайно важный период: «кочевье», завершившееся в начале 1940-х годов возникновением новой «столицы» русско-еврейской эмиграции – Нью-Йорка, сменившего в этом качестве Берлин и Париж; канун Катастрофы, в которой погибли тысячи евреев-эмигрантов, бежавших некогда от большевиков. Как сложились судьбы всех евреев-эмигрантов, мы, увы, вряд ли когда-нибудь установим. Однако сохранившиеся источники позволяют проследить судьбы и размышления некоторых русских евреев, принадлежавших к интеллектуальной и профессиональной элите русского зарубежья, в конце 1930-х – начале 1940-х годов, накануне и во время величайшего катаклизма в истории Европы ХХ века. Как они жили, о чем думали, как оценивали ситуацию в Европе, позволяет проследить в значительной степени все тот же уникальный источник – обширная переписка А.А. Гольденвейзера с его друзьями и коллегами за 1938 – 1941 годы.
По прибытии в США Гольденвейзер обосновался в Вашингтоне, затем перебрался в Нью-Йорк. Несмотря на интенсивную работу по самообразованию и усилиям интегрироваться в новую для него жизнь, он находил время для поддержания активной переписки с Европой. Точнее, со своими друзьями, коллегами и клиентами. Душой он был по-прежнему там, в Старом Свете. Среди его корреспондентов – М.А. Алданов, И.В. Гессен, О.О. Грузенберг, Я.Л. Тейтель, Б.Л. Гершун, М.Л. Кантор, Л.М. Зайцев, В.В. Набоков, Г.А. Ландау, Б.И. Элькин. Нетрудно заметить, что это преимущественно юристы, общественные деятели, литераторы. В общем, интеллектуальная и профессиональная элита русской и русско-еврейской эмиграции. Большинство его корреспондентов – бывшие берлинцы, вынужденные, как и он, покинуть Германию. Все они находились в движении – из Германии во Францию, в Бельгию, Латвию, оттуда в Ирландию, Великобританию, Португалию, потом в США. Некоторые двигались на запад, другим предстояло отправиться на восток. Одни нашли убежище за океаном, другие закончили свою жизнь в нацистских лагерях смерти, некоторые – в ГУЛАГе.
Обширная переписка Гольденвейзера позволяет нам составить представление о жизни и размышлениях этих людей накануне Катастрофы. Катастрофы европейского еврейства и катастрофы европейской цивилизации. Письма позволяют судить о быте, размышлениях, представлениях, заблуждениях этих людей. А поскольку все они были наделены умом и талантом, эта переписка, на наш взгляд, заслуживает публикации в полном объеме.
Обосновавшись в США, Гольденвейзер продолжил сотрудничество в рижской газете «Сегодня»905. Уже в начале января 1938 года редактор газеты М.С. Мильруд информировал его о том, какие темы интересуют газету, и снабдил Гольденвейзера (по его просьбе) рекомендательным письмом к латвийскому посланнику в Вашингтоне Альфреду Бильману. Посланника Мильруд характеризовал как прекрасного журналиста, который всегда сможет подсказать, что интересует публику в Латвии. Самого редактора интересовало отношение американского общественного мнения к вопросу о вступлении США в будущую войну, а также все, что касалось балтийских государств. Гольденвейзер оперативно откликнулся на сигнал о продолжении сотрудничества. На письме содержится его карандашная пометка от 26 января: «Послал статью “Американская журналистка о трагедии беженства”»906.
Статья была опубликована. Журналисткой, статью которой комментировал Гольденвейзер, была Дороти Томпсон, жена нобелевского лауреата по литературе Синклера Льюиса. Но Дороти Томпсон была не только женой своего мужа: она была чрезвычайно популярной журналисткой, статьи которой перепечатывали сотни американских газет. Томпсон, известная своими антинацистскими взглядами и, что более существенно, антинацистскими публикациями, стала первой журналисткой, высланной из Германии в 1934 году907. Томпсон старалась привлечь внимание американцев к проблеме беженцев, «устыдить» своих сограждан, пробить кору равнодушия. «Мне кажется, – писала Томпсон, – что мы весьма озабочены тем, как бы беречь свое спокойствие, не давая воли своей чувствительности. Мы подавляем наше воображение, вместо того, чтобы им пользоваться. Мы очень боимся, что ежедневные известия о бедствиях, постигающих миллионы людей, могут повергнуть нас в дурное настроение. Между тем, вопрос об их спасении хотя и труден, но не неразрешим. Печально, что громадность задачи парализует волю к ее разрешению, вместо того, чтобы укреплять и усиливать эту волю»908.
Собственно, целью статьи Томпсон было не только привлечь внимание американцев к проблеме беженцев, пробудить их совесть, но и обратить внимание на недопустимость намеченной ликвидации Нансеновского комитета в то время, когда в мире насчитывалось около 4 миллионов беженцев и политических эмигрантов. Это – «целая нация бездомных, хотя в ее состав входят представители различных наций». Томпсон считала, что Соединенные Штаты должны делегировать в Нансеновский комитет своего представителя, и даже выдвигала конкретную кандидатуру, по-видимому, без его ведома – знаменитого летчика и всеобщего любимца Чарльза Линдберга. Тем более что тот перенес личное горе – похищение и убийство сына – и был вынужден временно покинуть родину. Добавим от себя, что ни Томпсон, ни сочувственно излагавший ее мысли Гольденвейзер, видимо, не подозревали о нацистских симпатиях мировой знаменитости.
Гольденвейзер счел, что идея «втянуть» Соединенные Штаты в дело помощи беженцам «чрезвычайно умна и, быть может, не лишена шансов на реальное осуществление». Тем паче что денежная помощь беженцам в послевоенную эпоху производилась в основном за счет Америки. «Так что интерес и сочувствие в Америке есть, – заключал Гольденвейзер. – Вопрос в том, как получше использовать этот интерес и все те “неограниченные возможности”, которыми все еще обладает Америка»909.
Оптимизм, который чувствуется в этой статье Гольденвейзера, оказался преждевременным. Несмотря на то что Соединенные Штаты сделали больше, чем любая другая страна в деле помощи беженцам, это было очень далеко от их возможностей и лишь в ничтожной степени помогло разрешить проблемы беженцев, для которых – чего еще, правда, не могли представить самые закоренелые пессимисты в январе 1938 года – вопрос об убежище за океаном был вопросом жизни и смерти. В настроениях американцев все еще господствовал изоляционизм, и даже статьи Дороти Томпсон, признанной в следующем году одной из двух самых влиятельных женщин Америки (другой была первая леди страны Элеонора Рузвельт), не могли пробить кору равнодушия к европейским делам. Окончательно «разбудили» американцев не статьи, а взрывы бомб в Перл-Харборе. Но до этого было еще далеко.
Оптимизм Гольденвейзера быстро иссяк, и уже в апреле 1938 года он более чем скептически оценивал перспективы вмешательства американцев в европейские дела: «Здесь относятся к жертвам гитлеризма с симпатией и менее опасливо, чем в европейских странах, – писал он И.В. Гессену. – Но Европа и все европейские дела для американцев – нечто хотя и не безразличное, но совершенно постороннее. Поэтому всякие “акции” в пользу беженцев возможны здесь, пока соблюдена эта дистанцированность. В тот момент, когда с какой-либо стороны будет затронут национальный эгоизм американского обывателя, все это полетит вверх тормашками и может разбушевать[ся] самая звериная ксенофобия»910.
Гольденвейзер – благо он еще не слишком «врос» в американскую жизнь и время ему это позволяло – и далее продолжал посылать статьи в «Сегодня». Правда, теперь гонорары, в отличие от берлинских лет, трудно было счесть источником дохода. Благодаря Мильруда за аккуратную присылку номеров газеты с его статьями и «гонорарных чеков», Гольденвейзер замечал: «От литературных заработков по европейским ставкам здесь не разбогатеешь; например, билет на представление, которое я сегодня описываю, стоил мне 2,75 долл. (лучшее место стоит даже 4,40 долл.). Не сочтите это, пожалуйста, за выражение какой-либо претензии. Я знаю, что каждая газета имеет свой бюджет, да и не смотрю на свои писания как на источник заработка»911.
Чем же были для него «писания»? Возможностью «влиять»? Вряд ли. Скорее многолетней привычкой и, я бы сказал, рефлексом «просветительства». Впрочем, и гонорары, более чем скромные по американским меркам, были для не имевшего регулярного заработка Гольденвейзера не лишними.
Кроме «Сегодня» Гольденвейзер печатался в наиболее распространенной и респектабельной газете русского зарубежья – парижских «Последних новостях». Нетрудно заметить, что его статьи посвящены преимущественно проблеме, в наибольшей степени волновавшей русских эмигрантов, – проблеме беженцев, каковыми они, собственно, и являлись, и возможности для эмигрантов получить убежище в США. В связи с этим проблемы внутренней американской политики вызывали у русских эмигрантов самый живой интерес. Ибо отношение к эмиграции было одним из краеугольных камней американской внутренней политики. Так, весной и летом 1938 года в «Последних новостях» были напечатаны следующие корреспонденции Гольденвейзера: «Изоляция от войны» (24 мая), «Открыть ли двери беженцам?» (30 июня), «Америка готовится к выборам» (17 августа). Основные вопросы, которые волновали автора и многих европейцев, сводились к тому, будут ли США по-прежнему придерживаться политики изоляционизма и невмешательства в европейские дела и каким образом будут решаться вопросы о квотах на право иммиграции. Можно не боясь ошибиться утверждать, что в переписке русских эмигрантов в Европе и США наиболее употребительными словами во второй половине 1930-х годов были «квота», «виза» и «аффидевит».
Первые полгода пребывания в Америке Гольденвейзер работал над завершением исследования о положении беженцев в Европе, которое он делал для лондонского Королевского института по иностранным делам. Исследование Гольденвейзера охватывало 22 страны (20 европейских, а также Турцию и Египет). Работа была написана по-немецки. Объем ее составил около 400 машинописных страниц. Не видя особых перспектив для получения статуса адвоката и, соответственно, юридической практики в США, Гольденвейзер всерьез подумывал о том, чтобы заняться наукой. Однако перспективы и здесь были туманны, в особенности учитывая его пока еще ограниченное владение английским языком912.
После семи месяцев пребывания в США Гольденвейзер делился своим первоначальным американским опытом и надеждами на будущее (впрочем, не слишком радужными) с Георгием Гурвичем, известным социологом, сделавшим более чем успешную академическую карьеру во Франции. Судя по переписке, они были довольно близки в берлинский период жизни Гурвича. Будущее светило французской (да и мировой) социологии, прежде чем обосноваться во Франции, немало «гастролировал» по различным научным и учебным заведениям разных стран.
«Мы приехали на Рождество, – сообщал Гольденвейзер Гурвичу. – Провели неделю в Нью-Йорке, затем приехали в Вашингтон, где прожили до 8 июля. Я в промежутке два раза ездил в Нью-Йорк. Последние три недели живем на даче: воспользовались свободой “меблированных жильцов”, ликвидировали свою вашингтонскую квартирку и сбежали от невыносимой духоты, которая царит там летом. Здесь живем в “коттедже”, Евгения Львовна хозяйничает, получаем продукты от соседей-фермеров. Останемся здесь до конца августа, затем вернемся в Вашингтон, а на зиму, вероятно, переедем в Нью-Йорк»913.
К лету подготовку докладов для Королевского института он завершил (надежды издать книгу оказались несбыточными) и пытался получить научную работу при каком-нибудь фонде или институте, однако тоже безуспешно.
«Я не теряю надежду в конце концов получить возможность работать, но дело это затяжное, а средств выждать нет, – не слишком оптимистично писал он своему благополучному приятелю. – Поэтому настроение у нас неважное. Впрочем, так и полагается свежеприбывшим иммигрантам. Я весьма ощущаю дефекты своей подготовки: в результате разбросанной деятельности в течение 16-ти лет в Берлине, я чувствую себя в данную минуту разносторонним дилетантом. Чтобы стать настоящим работником, мне нужна возможность сосредоточиться и заниматься, не спеша. Можно ли рассчитывать на столь благоприятную обстановку? Сюда понаехало достаточно первостатейных специалистов по всем специальностям, да и сами американцы отнюдь не страдают от недостатка интеллигентных сил… По всем видимостям, мои шансы невелики и нужна большая удача, чтобы вышло что-либо путное. Но я все же надеюсь, что не пропаду»914.
Как бы туго ни приходилось на первых порах в Америке Гольденвейзеру, это были, конечно, мелочи по сравнению с проблемами, с которыми сталкивались его друзья и коллеги, перебравшиеся из Германии в другие страны. Даже в сравнительно благополучную на первый взгляд Францию.
«Как Вам должны казаться теперь далекими наши европейские дела! Рад за Вас, что вы из этой трясины выбрались. По-моему, еще немало пройдет времени, пока здесь наладятся дела. Еще много волнений и потрясений придется пережить европейцам», – пророчески писал из Парижа в мае 1938 года Б.Л. Гершун915. Впрочем, чтобы предсказать европейцам потрясения, не надо было быть пророком.
Уехавшим во Францию «берлинцам» приходилось не слишком сладко: там началась «чистка» среди иностранцев, и, по свидетельству И.В. Гессена, «отношение к ним заметно ухудшилось». «А против евреев ведется усиленная агитация: на улицах, в вагонах метро расклеиваются “папийон” с враждебными призывами, и на домах можно встретить объявления, что евреям квартиры не сдаются»916. Более всего Гессен был озабочен получением рабочей карточки младшим сыном, что затягивалось и не давало тому возможности устроиться. Сам Гессен «через пень колоду» работал над вторым томом своих воспоминаний и интересовался, не знает ли Гольденвейзер богатых соотечественников в Америке, которые купили бы первый том его мемуаров за 4 – 5 долларов917. Видимо, дела бывшего редактора «Руля» обстояли не блестяще.
Гольденвейзер не видел перспектив широкого распространения книги Гессена в США: «Русской колонии в самом Вашингтоне почти не существует. Кроме Марголина и Войтинских, мы никого из русских не встречали. В Нью-Йорке и других больших городах (напр., в Чикаго и Детройте) есть порядочно русских… распространение Вашей книги я буду иметь в виду, но, как я уже упомянул, мы здесь совсем не встречаемся с русскими»918.
В марте 1938 года из Берлина в Париж перебрался С.Л. Франк с семьей919. Его православное вероисповедание никак не помогло ему в нацистской Германии. Приехал нелегально в Париж И.А. Британ, так и не сумевший получить французскую визу920.
В начале 1939 года Гольденвейзер получил письмо от Григория Ландау, сообщавшего среди прочего подробности своего спешного отъезда из Берлина: «…получил распоряжение о выезде в три дня – под угрозой концентрационного лагеря и пр.». Ландау удалось добиться двухнедельной отсрочки, «а тем временем пришла спасительная виза из Риги, что было особой удачей». Ландау не мог предполагать, что эта удача обернется лагерем – правда, советским. И пока что радовался доброжелательному отношению «многих местных людей», хотя и сетовал, что «это второе бегство от наци – после исходного бегства от большевиков – было уже излишней роскошью», и жаловался: «Тяжело ощущение соседства с востока большевиков, а с запада – наци»921.
В письме – без чего не обходилось практически ни одно письмо к Гольденвейзеру из Европы – содержалась просьба: на сей раз не о возможности перебраться за океан, а о перспективах перевода и публикации в США рукописей Ландау. Одна, уже давно лежавшая в столе, называлась «Типология свобод», другая была посвящена «основным вопросам» большевизма.
Гольденвейзер оперативно отправил Ландау ответ – на трех машинописных страницах через один интервал! Он писал и об особенностях американской политики, и об особенностях газетно-журнальной индустрии, практически исключавшей для Ландау возможность сотрудничества в каком-либо американском издании, и о состоянии и запросах книжного рынка. «Думаю, что для всякой заслуживающей внимания работы здесь можно найти возможность публикации», – как будто оптимистично писал Гольденвейзер. Однако тут же давал пояснение, фактически сводившее это утверждение на нет: «Я опасаюсь, однако, что Ваш слог и стиль был бы признан в Америке “highbrow”, т.е. слишком “образованным”. Здесь пишут по-простецки, как впрочем пишут и в Англии. Во всяком случае, Вам нужно было бы иметь переводчика, который умел бы приспособить Ваш, воспитанный на германской научной и философской литературе, язык ко вкусам и привычкам англосаксонских читателей»922.
Тем не менее Гольденвейзер брался прощупать почву через своего брата-профессора в Гуверовской военной библиотеке (так тогда назывался Гуверовский архив) на предмет возможного спонсирования издания. Именно Гуверовская военная библиотека финансировала американское издание воспоминаний И.В. Гессена, что и вдохновило Ландау на поиск издателя за океаном. Проблема, однако, была в том, что библиотека поддерживала издания и приобретала рукописи, содержавшие исторические материалы, а не историософские труды. Так что идея об издании в США работ Ландау умерла, едва родившись. Очевидно, рукописи его трудов сгинули впоследствии где-то в недрах советских спецслужб.
Радуясь тому, что Ландау удалось выбраться из нацистской Германии, Гольденвейзер замечал: «с индивидуальной катастрофой всегда легче бороться, чем с коллективной, и положение всех, застрявших в Германии до настоящего момента, стало уже совершенно невыносимым»923.
Вопросы о возможности эмигрировать в США, так же как и просьбы помочь с получением виз и аффидевитов, стали поступать Гольденвейзеру в первые же недели его пребывания в Америке: «Очень интересовало бы меня узнать о Ваших разговорах с представителями Гиас (так!), свидание с которыми, судя по Вашему письму, тем временем, очевидно, состоялось, – писал в начале февраля 1938 года из Берлина Я.Г. Фрумкин. – Ежедневно приходится сталкиваться с людьми, рвущимися в Соединенные Штаты, имеющими все шансы там устроиться и не могущими попасть туда из-за невозможности получить аффидавит вообще или от лица достаточно богатого. Лица эти, несомненно, не пали бы в тягость государству, и, в сущности говоря, выдача аффидавита за них не подвергает выдающего сколько-нибудь серьезному риску… Но, в особенности, когда речь идет о нансенистах или бесподданных, это все чрезвычайно трудно. Кроме Уругвая, для очень небольшой категории Австралии и для людей с некоторыми средствами – Аргентины, сейчас вообще никуда попасть нельзя, а попасть в одну из этих стран так приблизительно легко, как выиграть в лотерею…»924
Оба корреспондента еще не знали, что в «лотерею» разыгрывается жизнь.
Бывшие берлинцы пристально следили за происходящим в Германии. Гершун, упоминая об изменении германских законов, иронически замечал: «…там идет усердный пересмотр гражданских законов: искоренение либеральных иудо-масонских правовых идей»925.
Гольденвейзер, несомненно, был близок с Гершуном, вполне ему доверял и поэтому мог позволить себе высказать в частной переписке достаточно еретические мысли. Он как будто не слишком верил в ужасы, которые рассказывались в газетах о положении евреев в нацистской Германии. Точнее, он, уехавший из страны в декабре 1937 года, видимо, не мог себе представить, что экстремизм нацистского режима растет столь стремительно. «За европейскими делами слежу по газетам, которые держат в непрерывном напряжении и тревоге, – писал он Гершуну в августе 1938 года. – Весь мир в положении “неустойчивого равновесия” и каждую минуту может грохнуться. Со всех сторон страсти, нетерпимость и отсутствие положительной программы. Я не согласен с вами, что газеты не преувеличивают в своих сообщениях из Германии. То, что там происходит, достаточно мерзко, но сообщения, печатаемые из дня в день хотя бы “Посл[едними] Нов[остями]”, состоят по крайней мере в 25 % из пошлых репортерских выдумок. Надлежащей информации даже о русской колонии в Берлине не дается, зато сообщается о том, как у евреев “попросту забирают” имущество и как из концентрационных лагерей (где заключенные неизменно работают в каменоломнях) родные получают наложенным платежом урны с пеплом, и т.п. Да и редакционные статьи по германским, испанским и японским вопросам дышат пристрастием. Читая эти статьи, мне всегда кажется, что я вижу перед собой А.М. Кулишера, с его жестикуляцией и пеной у рта. Он превратился в какого-то анти-Гитлера и мыслит о немцах приблизительно тем же методом, каким Гитлер мыслит о евреях. Немцы для него “расовые предатели”, они во времена австрийского владычества “испортили итальянскую расу” и т.д. Так и чувствуется, что дай таким господам возможность, они бы с наслаждением побросали бомбы над Берлином, а затем заключили бы новый Версальский мир, – который неизбежно через 20 лет привел бы к появлению нового Гитлера»926.
Реагируя на высказывания их общего приятеля и коллеги Б.И. Элькина, также сменившего Берлин на Париж и не скрывавшего своей германофобии, Гольденвейзер замечал:
Я боюсь прогневить Бориса Исааковича, но имею дерзость думать, что для человечества было бы лучше, если бы Соед[иненные] Штаты не вмешались в мировую войну, и если бы мир был заключен в 1917 году на началах ничьей в отношении Запада и с присоединением к Германии, в форме держав под ее протекторатом, Польши и рандштатов. Думаю, что Германия все равно демократизировала бы свой внутренней строй, а будучи «насыщенной» она бы перестала быть угрозой миру. Смешно, когда Англия и Франция со своими колониальными империями упрекают немцев в преступном стремлении к мировой гегемонии.
А нынешнее положение в центральной Европе закончится либо дипломатической победой Германии, либо всеобщей войной, которая неминуемо должна повести к всеобщему поражению, обнищанию и вырождению.
Если бы А.М. Кулишер знал, что я пишу такие еретические вещи, то он бы меня собственноручно четвертовал. Но, слава Богу, между нами океан, так что географическое положение защищает меня от его гнева927.
Нетрудно заметить, что это – «мюнхенская» психология. В то же время нельзя отказать Гольденвейзеру в проницательности в оценке ближайших перспектив Европы. Вот только сбылись оба его прогноза – и о дипломатической победе Германии, и о войне. Дипломатическая победа Германии, получившей по мюнхенскому соглашению Судетскую область, оказалась не альтернативой, а ступенькой к войне. Сомнения Гольденвейзера в точности газетных репортажей о нацистском терроре (при том что какие-то детали в самом деле могли «не иметь места» в действительности) были в целом напрасными: до «хрустальной ночи» оставалось три месяца, до начала мировой войны – чуть больше года. «Бомбы над Берлином», казавшиеся Гольденвейзеру проявлением оголтелости его сверстника Кулишера (погибшего через четыре года в нацистском концлагере), оказались на самом деле единственным лекарством против коричневой заразы.
Александр Михайлович Кулишер (1890 – 1942), по поводу которого иронизировал Гольденвейзер, правовед, социолог и историк, сотрудник «Последних новостей», кадет и сионист, по словам Дон-Аминадо «талантливый и неуравновешенный петербургский доцент», был известен также под прозвищем «сумасшедший мулла». «Сумасшедший мулла, – писал все тот же ядовитый Дон-Аминадо, – был человеком в высоком смысле образованным, написал немало объемистых томов по социологии, государствоведению и философии истории. Но, как говорили многочисленные завистники и недоброжелатели, был он не столько историк, сколько истерик… Конец его был страшен: во время немецкого владычества, за какую-то провинность, а может быть и просто нелепость, сумасшедшего муллу забили лагерной плетью, и забили насмерть»928.
Гольденвейзер не встретил никакого понимания и у рассудительного и скептичного Гершуна. Более того, тот был настроен не менее радикально, нежели Элькин или Кулишер: «По поводу “Последних Новостей”. Из того, что рассказывают приезжающие “оттуда”… видно, что действительность куда более мерзка, чем Вы думаете, и чем изображают “П[оследние] Н[овости]”»929.
Газеты сообщали о принятии административных и законодательных актов, касающихся ограничения прав евреев. «Но я и другие имеют сведения о практическом применении этих мер и других, никакими актами не предписанных», – писал Гершун. Он приводил в качестве примера случай с одним евреем-предпринимателем, который предпочел немедленно уехать в Париж (благо и у него, и у жены были французские визы), когда нацисты начали у него выяснять, является ли его дело «арийским», что означало прелюдию к захвату бизнеса и, вполне вероятно, к преследованию его владельца. Поскольку предприниматель получил одновременно вызов в полицию, куда ему предложили явиться с женой и принести паспорта, то он, «понимая лицемерный язык этих негодяев, предпочел в тот же вечер сесть в поезд и приехать с женой в Париж, чтобы никогда при этом режиме не вернуться в Германию. И таких историй сколько угодно», – заключал Гершун. Однако далеко не все из них заканчивались сравнительно благополучно. Ибо потеря имущества или значительной его части, как показало близкое будущее (и как показывало настоящее), была малой бедой.
У знакомых Гершуна арестовали свояченицу, вдову, немолодую женщину-врача, и увезли в гестапо. «Через два дня рано утром сообщили по телефону, что она лишила себя жизни в камере, и просили забрать тело. Ужас в том, что, когда арестовали женщину, ни она, ни ее родные не смели [выделено Гершуном. – О.Б .] спросить, в чем дело, и до сих пор не знают, за что она погибла»930.
Общая знакомая Гершуна и Гольденвейзера, бывшая проездом в Берлине, стала свидетелем еврейского погрома. Евреев еще не убивали, но избивали на улицах, при полном попустительстве полиции.
Наша знакомая сама видела на Курфюрстендамм, как группы молодежи красками писали Jude, Itzik и т.п. на еврейских магазинах. От моего клиента я знаю, что затем самих евреев заставляли смывать эти надписи (после возмущения в европейской прессе).
А то, что происходит в Австрии? Неужели всего этого мало, чтобы стать анти-Гитлером? Газеты слишком мало и бледно пишут о том, что происходит. Я бы мог Вам исписать целую тетрадь. С каждым годом положение евреев становится в Германии все более и более ужасным. И куда бежать? Ведь теперь из Германии не выпускают! И никуда не впускают. Никто не спорит, что для Германии Гитлер во внешнеполитическом отношении сделал очень многое, и пусть немцы его за это обожают. Но если еврей или культурный европеец становится анти-Гитлером, то это совершенно нормально. О том, что Версальский мир был ошибкой, тоже мало кто спорит. Быть может, стоило расчленить Германию и вернуть ее в то состояние, в котором она была в 18-м столетии, балканизировать ее. Прошло бы еще столетие, пока она бы опять сконцентрировалась в один организм, а пока Европа пользовалась бы миром. Впрочем, загадывать трудно, что было бы, если бы… И теперешние успехи Гитлера – большие ошибки Франции и Англии931.
Позднее Гершун писал о Париже в дни чехословацкого (мюнхенского) кризиса:
Париж в эти дни опустел. В доме, где мы жили, остались только некоторые мужчины и прислуга. На улице видны были такси и частные автомобили, нагруженные людьми и вещами: все бежало из Парижа. Деловая жизнь остановилась. Картина незабываемая: предвкушение будущей войны. Мобилизация проходила здесь – в Париже – не особенно гладко. Люди оставались кое-где по три дня без крова и пищи. И вдруг… мир. Истерическая радость населения, считавшего войну неизбежной, в сущности начавшейся – благословения, посылаемые Чемберлену, который на несколько дней стал героем. Затем… похмелье. Сознание, что и Франция, и Англия и главным образом Чехословакия стали жертвами блефа и шантажа. И радость омрачилась сознанием стыда и обиды. Теперь Франция не поддастся блефу, вооружается вовсю, но к войне еще далеко не готова. Политика Чемберлена была, конечно, мудра, но есть моменты, когда ум ценнее мудрости. Во Франции молодежь была за войну… А победителем вышел Гитлер, воссоздатель Великой Германии, и это так, как бы англичане и французы ни кусали бы себе пальцы.
А то, что теперь рассказывают беженцы из Германии и Австрии, так ужасно, так невероятно, что не допускаешь мысли, что это возможно. Французские газеты все это замалчивают: роман или [слово нрзб.] флирт с Германией. Английские газеты и общественное мнение не стесняясь резко высказывают свое возмущение. Шахт натолкнулся в Лондоне на такое презрение, какого не ожидал. Чемберлен отказался его принять.
Вот Вам бледная картина тех переживаний, которые нам выпали и выпадают на долю. И каждый день приносит какую-нибудь новую гадость с той стороны Рейна932.
Знаменитый адвокат Оскар Грузенберг относительно европейских лидеров был настроен не менее критически, чем Гершун. Он писал Гольденвейзеру из Ниццы:
Как хорошо, что Вы порвали с Европою! Здесь все обнелепилось и охвачено параличом воли, которыми отлично пользуется незанумерованный в списках судимости убийца Гитлер. Когда «дядька Савельич» убеждает Гринева «поцеловать ручку у злодея» (Пугачева), он все же, добавляет: «поцелуй и плюнь!» А тут все целуют взапуски, и никто не сплевывает… Непритязательны стали руководители мировой политики. Ходить за примерами недалеко: гордый лорд едет в стан разбойников молить о мире всего мира, а такой умница, как Рузвельт, шлет пастырское послание: «чада мои! Облобызайте друг друга, а я за благонравие открою всем кредит золотом».
А Гитлер в ответ: «я конфеток не клюю, не люблю я чаю, – в поле мошек я ловлю, зернышки сбираю».
А между тем, стоило бы Рузвельту заговорить грудным голосом «к чорту splendid isolation933! Если разгорится мировой пожар, Америке, все равно, не избежать участия в побоище; я заявляю, что становлюсь на сторону демократий всей нашей мощью». Такой язык для Гитлера понятнее всякого другого, а оробевшим народам он вернул бы мужество934.
«Оробевшие народы» в лице Невилла Чемберлена и Жоржа Даладье, однако же, через три дня подписали в Мюнхене соглашение с Гитлером, которое, по их мнению, должно было умиротворить фюрера и предотвратить войну. Это был один из крупнейших просчетов в мировой истории.
Через одиннадцать месяцев началась война.
Гольденвейзера волновало, что происходит во Франции, что с его друзьями, родственниками, коллегами. Война войной, но почта работает, и связь пока не нарушена. «Как Вам живется посреди происшедших катастроф?» – спрашивает он друга и коллегу Михаила Львовича Кантора, обосновавшегося в Виши. И сетует: «Как невыразимо ужасно, что всем приходится опять перестраиваться и начинать жизнь сначала, да еще в таких неблагоприятных условиях. Нужно только надеяться, что здоровый и богато одаренный французский народ скоро найдет себя и наладит новую жизнь, в которой будет место и для сжившихся с ним гостей»935.
Вскоре часть «богато одаренного» народа с энтузиазмом примет участие в преследовании евреев, как «своих», так и эмигрантов, а слово «депортация» – эвфемизм уничтожения – станет обиходным. Но этого все еще не представляют не только успевшие перебраться за океан, но и живущие (пока живущие!) в «прекрасной Франции».
В этом же письме – драгоценные сведения о первых «шагах» на американской почве человека, чье творчество уже оправдывало существование русской эмиграции: «Здесь находится Сирин с семьей. Они были у нас. Хотя он прекрасно знает английский, но пока еще не мог сговориться с издательствами, которые пытаются диктовать автору размер, тему и даже содержание его произведений. С Сириным этот номер не может пройти»936.
Более всего Гольденвейзера, как и многих других, беспокоила судьба евреев в оккупированной нацистами Польше: «Есть ли какая-либо возможность снестись с Варшавой и узнать о судьбе людей, там живущих (или живших)? – спрашивал он Фрумкина. – У нас в Варшаве и других польских городах есть много близких людей, и мы в большой тревоге за их судьбу»937. Однако из Польши, вскоре ставшей страной гетто, а затем и лагерей смерти, несмотря на отдельные исключения, выбраться было практически невозможно.
В январе 1939 года старый приятель, бывший глава Нансеновского офиса в Берлине Е.А. Фальковский писал из Парижа: «Да, – и в Париже все кишит старыми знакомыми из Берлина, а в Консульстве ежедневно кишит отъезжающими в Америку… доколе же, Господи? Опасаюсь, что сия тяга и из Германии и из Франции est bien fond?e, но сам уж никуда не тронусь, и часто переживаю ночные ощущения чувство зайца, – сидит заяц под кустом, смерти ждет»938.
Однако не все «сидели под кустом». Несмотря на различные препятствия и ограничения, в США продолжали прибывать эмигранты. За две недели в конце ноября – начале декабря 1939 года приехали 3500 эмигрантов из Германии, «особенно много» приехало из Латвии. Очевидно, что рост эмиграции из прибалтийских государств был связан с другой угрозой: введением частей Красной армии на их территорию (хотя и по согласованию с правительствами соответствующих стран), что было ясным сигналом приближающейся советизации региона. Этим объяснялась и метаморфоза, происшедшая с газетой «Сегодня». Не всем прибывшим удавалось сойти на американский берег без проблем. Так, Гольденвейзеру пришлось ездить в Вашингтон и отстаивать в апелляционной инстанции при Министерстве труда интересы «одного виленского врача», застрявшего в эмигрантском «чистилище» – на острове Эллис-Айленд939.
Жизнь в Америке разительно отличалась от европейской и продолжала поражать даже повидавшего американские виды Гольденвейзера:
Приезжали в США, разумеется, не только русские евреи. «Вы спрашиваете, есть ли у нас знакомые, – писал Гольденвейзер Я.Л. Тейтелю в начале 1939 года. – Боюсь, что становится слишком много. Каждую неделю появляется кто-нибудь новый. На днях объявилась, напр[имер], сестра моего товарища по гимназии Лопухина (сына прокурора Киевской Суд[ебной]Палаты). Она замужем за кн. Трубецким – сыном московского предводителя дворянства Петра Ник[олаевича] Трубецкого. Ни в Киеве, ни в Париже я с ней не встречался, а здесь она пожелала познакомиться с товарищем брата (он расстрелян большевиками), была у нас и пригласила к себе (вернее, к живущей здесь дочери, Татищевой, у которой она гостит). Очень милая дама. И Лопухины, и Трубецкие (сын Евг[ения] Ник[олаевича] Трубецкого также был моим товарищем) – подлинные представители лучшей русской аристократии, из среды которой вышли декабристы и их жены, воспетые Некрасовым»941.
«Дважды земляк» – по Киеву и по Берлину, однокашник по гимназии старшего брата Алексея Гольденвейзера, Александра, Лев Моисеевич Зайцев успел перебраться из Берлина в Брюссель до начала войны. Две недели спустя после нападения Германии на Польшу он задумался о дальнейшем маршруте:
Наша страна нейтральна – сегодня. Визави нашего дома городской плац, где обычно резвятся дети и занимаются спортом молодые люди. Сегодня приехала землечерпалка и начала рыть траншеи – пожалуй, возникнет убежище от воздушных сюрпризов. Рекомендуют также запасаться масками. Тут я решил – если на всем континенте – маски, то надо запасаться визой на такой континент, где еще масок не надо (?)942. Перед моим отъездом из Берлина, один знакомый врач, родом из Каменца, Иосиф Ефимович Шмидт, готовившийся к отъезду в Нью-Йорк, говорил мне, что в августе или сентябре он меня тоже туда «выпишет». Если Вам не трудно, справьтесь, пожалуйста, приехал ли он и если да, то как обстоит с возможностью осуществления «угрозы» о визе. Для Вашего «успокоения» – я предполагаю этой возможностью воспользоваться лишь в крайнем случае, правда, по нынешним временам этот крайний случай может наступить довольно скоро943.
Л.М. Зайцев как будто никогда не терял чувства юмора и присутствия духа. Весной следующего, 1940 года он писал, все еще из Брюсселя: «Слышали ли Вы что-нибудь о Шмидте (не черноморском, а каменец-подольском), которого ждал в Америке г. Нидельбом? Мне было бы приятно слышать, что он в числе прочих “жаргонавтов со Шнормандии944” благополучно причалил к американским берегам». Зайцев интересовался различными людьми и институциями в Америке, завершая свое письмо следующим пассажем: «Засыпал уже Вас вопросами, а вот неизбежен еще один: при каких обстоятельствах может до меня дойти Ваш ответ? Будем все же надеяться, что в этом лучшем из миров все всегда к наилучшему»945.
В Брюсселе, несмотря на сравнительно скромные масштабы русско-еврейской колонии, действовал еврейский клуб и, несмотря на войну (правда, пока не затронувшую Бельгию непосредственно), продолжалась культурная жизнь. Так, в апреле 1940 года в еврейском клубе был прочитан доклад о поэзии Саула Черниховского, собравший человек пятнадцать слушателей946.
Зайцев сообщал о настроениях своих родственников в Латвии, собравшихся уезжать в США: «Наши все еще сидят на месте и вопят о всяческого рода интервенциях. Сейчас задержка с номерами русской квоты, ожидаемыми из Риги. Надеюсь, что в скорости удастся и с этим препятствием справиться и что они в недалеком будущем уплывут в Новый Свет, усердно пополняемый старыми евреями. … Что нам принесет наступивший на днях “старорежимный” русский Новый год? Будет ли нам от него какой-нибудь толк? С тех пор, что мы с Вами не виделись, я потерял значительную долю моего, казалось, неизбывно-легкомысленного оптимизма»947. Родственники «вопили» об интервенциях не зря. В июне 1940 года Латвия вошла в состав СССР. Неизвестно, успели ли они уехать.
Сам Зайцев успел избежать встречи с германскими войсками, растоптавшими нейтралитет Бельгии; он уехал во Францию, армия которой вскоре также была разгромлена, и обосновался в свободной зоне на юге. В декабре 1940 года он писал Гольденвейзеру из Ниццы в своем «фирменном» ироничном стиле: «Занимаясь исследованиями в области исторических событий нового времени, я пришел к заключению, что 10 декабря Вам исполняется пятьдесят лет. Памятуя, что много, много лет тому назад Вы не упустили оказии, при аналогичном случае, напомнить мне о таком же возрасте, беру “реванш” и на сей раз шлю к Вашему приближающемуся полувековому юбилею мои сердечные приветствия и задушевные благопожелания»948.
Американскую визу Зайцев, благодаря хлопотам Гольденвейзера, получил ранней весной 1941 года949. А 3 октября того же года Гольденвейзер сообщал их общему знакомому Б.И. Элькину: «На днях появился на нашем горизонте Л.М. Зайцев – как всегда, невозмутимый и скептически настроенный»950.
Хлопоты о визах, об устройстве жизни и быта сопровождались обсуждением происходящего, оценками перспектив развития современного мира. Если бы эмигранты перестали обсуждать политические вопросы – они перестали бы быть политическими эмигрантами. И хотя эмигрантская «политика» была чаще всего платонической – в том смысле, что ни на что их рассуждения, заявления или протесты, как правило, не влияли, – все же они не переставали следить за тем, что происходило в Европе, и пытались понять, что будет происходить в России.
Весьма интересна оценка эмигрантами международного положения и перспектив, ожидающих Европу, в особенности Германию и Советский Союз. Гольденвейзер был сторонником скорейшего заключения мира, в чем не было особой оригинальности, но в отличие от большинства русско-еврейских эмигрантов не считал необходимым уничтожение гитлеризма силовым путем. «Победить гитлеризм насилием, т.е. тем же гитлеризмом, невозможно, – писал он в начале декабря 1939 года А.Д. Марголину, бывшему петлюровскому дипломату, в ответ на его записку о перспективах. – Я говорю это не по толстовству, а по совершенно трезвым и реальным соображениям, отчасти основанным на опыте прошлой войны и прошлого мира»951.
Гольденвейзер считал опасным лозунг «война до победного конца», ссылаясь на опыт франко-прусской (1870 – 1871) и Первой мировой войн (1914 – 1918). Франкфуртский мир (1871), так же как и Версальский (1919), несли в себе зерна будущей войны. В общем, это была вариация на тему высказывания Жоржа Клемансо о том, что победители всегда свою победу проигрывают. Правда, это не помешало автору приведенного афоризма сделать максимум возможного для ослабления и унижения Германии в Версале. Идеальным решением Гольденвейзеру казалось завершение войны «вничью» при посредничестве нейтральных государств, в чем он сходился с Марголиным. Соглашался он с Марголиным и в том, что «продолжение нынешней войны поведет лишь к усилению коммунизма».
Совершенно точными оказались прогнозы Марголина и Гольденвейзера относительно ближайших событий. Они были согласны в том, что Гитлер и Муссолини столкуются в разделе Балканских стран, а Сталин «не пошлет войска в глубину Балканского полуострова и удовлетворится участием в разделе Румынии». Любопытно, что Гольденвейзер считал «возвращение Бессарабии, Трансильвании и Добруджи прежним хозяевам… во всех отношениях желательным и оправданным. Эти области были присоединены к Румынии без тени основания – исключительно в награду за то, что она в 1916 году объявила Германии войну и была немедленно самым позорным образом разбита»952.
Не вдаваясь в подробности спора между Марголиным и Гольденвейзером, остановимся на некоторых наиболее интересных моментах. Во-первых, Гольденвейзер не верил в скорое крушение советского строя: «В России пока незаметно никаких признаков, которые давали бы основание ожидать этого. Ни опасного для режима напряжения, ни, тем менее, истощения ресурсов – материальных и нервных – там не видно. Сталин осторожен и беспринципен и, надо полагать, сумеет вовремя остановиться, если бы такие признаки начали обнаруживаться»953.
Во-вторых, Гольденвейзер не сочувствовал плану Марголина передать на рассмотрение будущей мирной конференции вопрос о национально-территориальном устройстве России. Согласно плану Марголина, конференция или специально уполномоченный ею орган («международный трибунал») должны были заслушать представителей народов России (т.е. Советского Союза) и принять соответствующие решения. «В переводе на язык трезвой действительности, – писал Гольденвейзер, принимавший участие в работе или наблюдавший работу международных организаций по беженскому вопросу и потому представлявший, какой характер может носить работа проектируемого «международного трибунала», – это значит, что более или менее самозваные делегаты от неопределенного количества этнических групп будут хватать за фалды влиятельных членов конференции, не имеющих ни малейшего представления о вопросе, и что решение будет принято под влиянием торговли, интриг и пристрастий. Национальный вопрос в России должен быть разрешен в порядке внутреннего сговора, а не состязательного процесса пред некомпетентным трибуналом, состоящим из иностранцев»954.
Из книги Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945 автора Деметр КарлГлава 29 Евреи Рассмотрим, каким же на самом деле было отношение офицерского корпуса к людям другой национальности, и в особенности к евреям. В XIX веке такие вещи не были вопросом принципа ни для общественности в целом, ни для офицерского корпуса в частности. И только ближе
Из книги Вавилон [Расцвет и гибель города Чудес] автора Веллард Джеймс Из книги Отражения автора Ступников Александр ЮрьевичПочему русские евреи поехали в израиль? Яков Кедми - личность легендарная и многосторонняя. Один из лучших сегодня аналитиков и знатоков израильско-российских отношений, Кедми, некогда носивший фамилию Казаков, еще в 1967 году, до начала Шестидневной войны, дважды пытался
Из книги Ленин во Франции автора Каганова Раиса ЮльевнаГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ПРОТИВ ОППОРТУНИЗМА В МЕЖДУНАРОДНОМ РАБОЧЕМ ДВИЖЕНИИ Ленин ценил заслуги II Интернационала в деле собирания сил и организации пролетариата, высоко оценивал, в частности, проявления международной пролетарской солидарности с первой русской революцией.
Из книги Афганская война Сталина. Битва за Центральную Азию автора Тихонов Юрий НиколаевичДокумент № 1: Краткая справка о деятельности немцев в афганистане. 1930–1940 гг. СОВ. СЕКРЕТНОПроникновению немцев в Афганистане предшествовала их большая деятельность, направленная к созданию прочной экономической базы в Афганистане.В 1937 г. немцы представили афганцам
Из книги Шотландия. Автобиография автора Грэм КеннетИзнасилование, конец 1930-х годов Айса Порт Айса Порт осиротела, когда ей было семь лет, и ее воспитывал в Глазго жестокий и грубый дядя. Когда ей, преданному члену Молодежной коммунистической лиги, предложили работу в комитете Объединенного союза шахтеров, она отправилась
Из книги Фашистская Европа автора Шамбаров Валерий Евгеньевич15. Русские эмигранты Повальные увлечения фашистскими идеями (а особенно внешней атрибутикой) не обошли и русских. Правда, в Советском Союзе создавать какие-либо партии, кроме коммунистической, было вредно для здоровья. А слова «фашист» и «фашистский» употреблялись в
Из книги Премия Оскар. Все звезды Голливуда автора Ричардс Тимоти12. Русские эмигранты Впечатление от стремительного взлета Гитлера захватило и часть русских эмигрантов, особенно молодых. В идеалах «старой» России, которые пытались уберечь их родители, они разуверились. «Новая», коммунистическая, была их врагом. Спорили о «третьем
Из книги Русско-еврейский Берлин (1920-1941) автора Будницкий Олег Витальевич10. Русские эмигранты Соратников Родзаевского из Российского фашистского союза чрезвычайно возмутило заключение пакта Молотова – Риббентропа. Они-то рассчитывали в союзе с немцами и японцами очистить Россию от коммунистов. Разумеется, и самим занять хорошее положение
Из книги Смерть в Берлине. От Веймарской республики до разделенной Германии автора Блэк МоникаГлава 3: Актеры 50–80 годов Берт Ланкастер Знаменитый американский актер Берт Ланкастер (1913–1994) был четвертым ребенком в семье. Его отец работал на почте в Нью-Йорке. Берт рос спортивным парнем, даже поступил в спортивный колледж, но был отчислен, после чего стал работать
Из книги Острова утопии [Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940-1980-е)] автора Коллектив авторовГлава 7 РУССКИЕ ЕВРЕИ В НАЦИСТСКОЙ ГЕРМАНИИ (1933 – 1941) В биографических справках о русских эмигрантах в Германии, в особенности эмигрантах еврейского происхождения, часто встречается формула – «после 1933». Что-нибудь вроде – «с 1933 года» или «после 1933 года» – во Франции,
Из книги автора1. СМЕРТЬ В БЕРЛИНЕ НА РУБЕЖЕ 1920 – 1930-Х ГОДОВ В1923 г. австрийско-еврейский романист и фельетонист Джозеф Рот выразил весьма мрачный взгляд на общественное положение берлинских «безымянных мертвецов». В своеобразном некрологе, им посвященном, он описал витрину в здании
Из книги автора«Воспитание воли» в советской психологии и детская литература конца 1940-х – начала 1950-х годов Эту главу можно было бы назвать «Шекспировская травести вырабатывает характер» или «Краткая, но поучительная баллада о том, как советский пропагандист Виталий Губарев нечаянно
Из книги автораНеофициальные группы советских школьников 1940 – 1960-х годов: типология, идеология, практики В своем классическом эссе «60-е. Мир советского человека» Петр Вайль и Александр Генис остроумно заметили, что советские диссиденты действовали так, «как если бы Тимур и его команда
ВТОРАЯ ВОЛНА ЭМИГРАЦИИ (1940-е – 1950-е годы)
Вторая волна эмиграции, порожденная второй мировой войной, не отличалась таким массовым характером, как эмиграция из большевистской России. Со второй волной СССР покидают военнопленные, перемещенные лица – граждане, угнанные немцами на работы в Германию. Большинство эмигрантов второй волны селились в Германии (преимущественно в Мюнхене, имевшем многочисленные эмигрантские организации) и в Америке. К 1952 в Европе насчитывалось 452 тысячи бывших граждан СССР. 548 тысяч русских эмигрантов к 1950 прибыло в Америку.
Среди писателей, вынесенных со второй волной эмиграции за пределы родины оказались И.Елагин, Д.Кленовский, Ю.Иваск, Б.Нарциссов, И.Чиннов, В.Синкевич, Н.Нароков, Н.Моршен, С.Максимов, В.Марков, Б.Ширяев, Л.Ржевский, В.Юрасов и др. На долю выехавших из СССР в 1940-е выпали тяжелые испытания. Это не могло не сказаться на мироощущении литераторов: самыми распространенными темами в творчестве писателей второй волны становятся лишения войны, плен, ужасы большевистского террора.
В эмигрантской поэзии 1940–1950-х преобладает политическая тематика: Елагин пишет Политические фельетоны в стихах, антитоталитарные стихи публикует Моршен (Тюлень, Вечером 7 ноября). Виднейшим поэтом второй волны критика наиболее часто называет Елагина. Основными «узлами» своего творчества он называл гражданственность, беженскую и лагерную темы, ужас перед машинной цивилизацией, урбанистическую фантастику. По социальной заостренности, политическому и гражданскому пафосу стихи Елагина оказывались ближе советской поэзии военного времени, нежели «парижской ноте».
К философской, медитативной лирике обратились Иваск, Кленовский, Синкевич. Религиозные мотивы звучат в стихах Иваска. Принятие мира – в сборниках Синкевич Наступление дня, Цветение трав, Здесь я живу. Оптимизмом и гармоничной ясностью отмечена лирика Д.Кленовского (книги Палитра, След жизни, Навстречу небу, Прикосновение, Уходящие паруса, Певучая ноша, Теплый вечер, Последнее). Значителен вклад в эмигрантскую поэзию и Чиннова, Т.Фесенко, В.Завалишина, И.Буркина.
Герои, не сжившиеся с советской действительностью, изображены в книгах прозаиков второй волны. Трагична судьба Федора Панина в романе Юрасова Параллакс . С.Марков полемизирует с шолоховской Поднятой целиной в романе Денис Бушуев . К лагерной теме обращаются Б.Филиппов (рассказы Счастье, Человеки, В тайге, Любовь, Мотив из «Баядерки»), Л.Ржевский (повесть Девушка из бункера (Между двух звезд)). Сцены из жизни блокадного Ленинграда изображает А.Даров в книге Блокада , об истории Соловков пишет Ширяев (Неугасимая лампада). Выделяются книги Ржевского Дина и Две строчки времени , в которых повествуется о любви пожилого человека и девушки, о преодолении непонимания, жизненного трагизма, барьеров в общении.
Большинство писателей второй волны эмиграции печатались в выходившем в Америке «Новом журнале» и в журнале «Грани»
ТРЕТЬЯ ВОЛНА ЭМИГРАЦИИ (1960–1980-е годы)
С третьей волной эмиграции из СССР преимущественно выезжали представители творческой интеллигенции. Писатели-эмигранты третьей волны, как правило, принадлежали к поколению «шестидесятников», немаловажную роль для этого поколения сыграл факт его формирования в военное и послевоенное время. «Дети войны», выросшие в атмосфере духовного подъема, возлагали надежды на хрущевскую «оттепель», однако вскоре стало очевидно, что коренных перемен в жизни советского общества «оттепель» не сулит. Началом свертывания свободы в стране принято считать 1963, когда состоялось посещение Н.С.Хрущевым выставки художников-авангардистов в Манеже. Середина 1960-х – период новых гонений на творческую интеллигенцию и, в первую очередь, на писателей. Первым писателем, высланным за границу, становится в 1966 В.Тарсис.
В начале 1970-х СССР начинает покидать интеллигенция, деятели культуры и науки, в том числе, писатели. Из них многие были лишены советского гражданства (А.Солженицын, В.Аксенов, В.Максимов, В.Войнович и др.). С третьей волной эмиграции за границу выезжают: Аксенов, Ю.Алешковский, Бродский, Г.Владимов, В.Войнович, Ф.Горенштейн, И.Губерман, С.Довлатов, А.Галич, Л.Копелев, Н.Коржавин, Ю.Кублановский, Э.Лимонов, В.Максимов, Ю.Мамлеев, В.Некрасов, С.Соколов, А.Синявский, А.Солженицын, Д.Рубина и др. Большинство писателей эмигрирует в США, где формируется мощная русская диаспора (Бродский, Коржавин, Аксенов, Довлатов, Алешковский и др.), во Францию (Синявский, Розанова, Некрасов, Лимонов, Максимов, Н.Горбаневская), в Германию (Войнович, Горенштейн).
Писатели третьей волны оказались в эмиграции в совершенно новых условиях, они во многом были не приняты своими предшественниками, чужды «старой эмиграции». В отличие от эмигрантов первой и второй волн, они не ставили перед собой задачи «сохранения культуры» или запечатления лишений, пережитых на родине. Совершенно разный опыт, мировоззрение, даже разный язык мешали возникновению связей между поколениями. Русский язык в СССР и за границей за 50 лет претерпел значительные изменения, творчество представителей третьей волны складывалось не столько под воздействием русской классики, сколько под влиянием популярной в 1960-е американской и латиноамериканской литературы, а также поэзии М.Цветаевой, Б.Пастернака, прозы А.Платонова. Одной из основных черт русской эмигрантской литературы третьей волны станет ее тяготение к авангарду, постмодернизму. Вместе с тем, третья волна была достаточно разнородна: в эмиграции оказались писатели реалистического направления (Солженицын, Владимов), постмодернисты (Соколов, Мамлеев, Лимонов), антиформалист Коржавин. Русская литература третьей волны в эмиграции, по словам Коржавина, это «клубок конфликтов»: «Мы уехали для того, чтобы иметь возможность драться друг с другом».
Два крупнейших писателя реалистического направления, работавшие в эмиграции – Солженицын и Владимов . Солженицын создает в изгнании роман-эпопею Красное колесо , в котором обращается к ключевым событиям русской истории 20 в. Владимов публикует роман Генерал и его армия , в котором также касается исторической темы: в центре романа события Великой Отечественной войны, отменившие идейное и классовое противостояние внутри советского общества. Судьбе крестьянского рода посвящает свой роман Семь дней творенья В.Максимов. В.Некрасов, получивший Сталинскую премию за роман В окопах Сталинграда , после выезда публикует Записки зеваки, Маленькую печальную повесть .
Творчество Аксенова, лишенного советского гражданства в 1980, отражает советскую действительность 1950–1970-х, эволюцию его поколения. Роман Ожог дает панораму послевоенной московской жизни, выводит на авансцену героев 1960-х – хирурга, писателя, саксофониста, скульптора и физика. В роли летописца поколения Аксенов выступает и в Московской саге .
В творчестве Довлатова – редкое, не характерное для русской словесности соединение гротескового мироощущения с отказом от моральных инвектив, выводов. Его рассказы и повести продолжают традицию изображения «маленького человека». В своих новеллах он передает стиль жизни и мироощущение поколения 1960-х, атмосферу богемных собраний на ленинградских и московских кухнях, советскую действительность, мытарства русских эмигрантов в Америке. В написанной в эмиграции Иностранке Довлатов иронически изображает эмигрантское существование. 108-я улица Квинса, изображенная в Иностранке , – галерея шаржей на русских эмигрантов.
Войнович за рубежом пробует себя в жанре антиутопии – в романе Москва 2042 , в котором дана пародия на Солженицына и изображена агония советского общества.
Синявский публикует в эмиграции Прогулки с Пушкиным, В тени Гоголя .
К постмодернистской традиции относят свое творчество Соколов, Мамлеев, Лимонов. Романы Соколова Школа для дураков, Между собакой и волком, Палисандрия являются изощренными словесными структурами, в них отразилась постмодернистская установка на игру с читателем, смещение временных планов. Маргинальность текста – в прозе Мамлеева, в настоящий момент вернувшего себе российское гражданство. Наиболее известные произведения Мамлеева – Крылья ужаса, Утопи мою голову, Вечный дом, Голос из ничто . Лимонов имитирует соцреализм в повести У нас была прекрасная эпоха , отрицает истэблишмент в книгах Это я – Эдичка, Дневник неудачника, Подросток Савенко, Молодой негодяй.
Видное место в истории русской поэзии принадлежит Бродскому, получившему в 1987 Нобелевскую премию за «развитие и модернизацию классических форм». В эмиграции он публикует стихотворные сборники и поэмы.
Оказавшиеся в изоляции от «старой эмиграции» представители третьей волны открыли свои издательства, создали альманахи и журналы. Один из известнейших журналов третьей волны, «Континент», был создан Максимовым и выходил в Париже. В Париже также издавался журнал «Синтаксис» (М.Розанова, Синявский). Наиболее известные американские издания – газеты «Новый американец» и «Панорама», журнал «Калейдоскоп». В Израиле был основан журнал «Время и мы», в Мюнхене – «Форум». В 1972 в США начинает работать издательство «Ардис», И.Ефимов основывает издательство «Эрмитаж». Вместе с этим, свои позиции сохраняют такие издания, как «Новое русское слово» (Нью-Йорк), «Новый журнал» (Нью-Йорк), «Русская мысль» (Париж), «Грани» (Франкфурт-на-Майне).
4(20). Антитоталитарная тема в современной литературе.
В 20-е г. возникли и функционировали жестокие идеологические ограничения, превращавшие худ. лит. в «винтик» тоталитарного государства и лишавшего её статуса искусства. Некоторые писатели в своих произведениях противостояли этому. Замятин в своей антиутопии под знаменательным названием «Мы» (1920) предостерегал от посягательств на право отдельного человека, от попыток противопоставления коллектива индивидууму. Это сатирическая антиутопия, разоблачающая сладкие иллюзии, которые сознательно вводили человека и общество в опасные заблуждения относительно завтрашнего дня. Последователем Замятина в жанре антиутопии стал Платонов,который в романе «Чевенгур» показал, как в сознании чел. повсеместно и настойчиво внедрялись готовые стереотипы о классовой непримиримости, коллективизме, оптимизме и др. , девальвирующие ценность слова.В этих условиях личность теряет свою индивидуальность, растворяется в толпе. В повести «Котлован» выражена сущность-эпоха великого перелома. Отразились коллективизация и индустриализация. Символом осуществляемых в стране преобразований Платонов изобразил проектирование и строительство «общепролетарского Дома». В 1-й ч. Пов. Рассказано о бригаде землекопов, кот. роют котлован под фундамент «вечного дома», предназначенного для переселения трудящихся целого города из частных домов. Во 2-й ч. Действие переносится в деревню,подвергнутую сплошной коллективизации. Здесь аналогом общего дома является «Оргдвор» , где собираются лишённые имущества, вступившие в колхоз крестьяне. В 1943 г. Шварц написал пьесу «Дракон» , где изобразил тоталитарное общ-во в кот. долгое время правил дракон, люди так привыкли к насилию, что оно стало казаться нормой жизни. Поэтому, когда странствующий рыцарь Санселот сразил дракона, народ оказался не готов к свободе. С ром. «Новое назначение» А. Бек замахнулся на основу основ тоталитарного Государства-административно-командную систему. Много писал на антитоталитарную Тему Солженицын («Один день Ивана Денисовича», «В круге первом» , «Архипелаг ГУЛАГ») В 30-ег. ,когда репрессии обрели массовый характер, были арестованы муж и сын Ахматовой.Это вылилось в поэму «Реквием» --страдание матери. Так же на эту тему писал А.
Рыбаков «Дети Арбата» , Д. Гранин «Зубр».
5(7). Литературное движение 1920-30-хгг: феномен соц.реализма.
В 1932 г. возникло понятие «основного метода советской литературы» - «социалистического реализма». Задним числом, но небезосновательно к нему были отнесены и многие более ранние произведения начиная с «Матери» Горького. Первоначально некоторые критики стремились сделать это понятие предельно широким и как бы адогматичным, отнюдь не сводимым к одному методу и стилю. А. Луначарский (доклад «Социалистический реализм», 1933): «Социалистический реализм есть широкая программа, она включает много различных методов, которые у нас есть, и такие, которые мы еще приобретаем...» А. Лежнев (из книги «Об искусстве», 1936): «Социалистический реализм не является стилем в том ограниченном смысле, в каком является им символизм или футуризм. Это - не школа с разработанным до мелочей художественным кредо, обладательница чудодейственного секрета, исключительная и нетерпимая по своей природе. Это широкая, открытая в большую даль времени установка, способная совместить в себе целую радугу школ и оттенков. Ее следует сравнить скорее с искусством Ренессанса, которое, при общности основных устремлений, являло огромное разнообразие манер и направлений». Но этих критиков не послушались. Опальный Луначарский умер в том же году, а Лежнева через два года после выхода его книги «Об искусстве» расстреляли.
Социалистический реализм - не выдумка Сталина. Он действительно существовал и действительно был реализмом, основанным на социально-историческом детерминировании развития всего общества, а не только судеб отдельных людей или даже больших социальных групп и народов. Это более детерминистское искусство, чем классический реализм, а не менее (как полагали теоретики, выводившие соцреализм из скрещения реализма и «революционного романтизма»), человек в нем активен и порой даже могуч, но постольку, поскольку этот человек выражает то, что считалось общественно-историческими закономерностями, и ими направляется . В соцреализме изначально был немалый элемент утопизма . Но свои элементы утопизма были и в реализме XIX века. Соцреализм оставался реализмом, пока идеализировал несуществующее будущее (это по-своему делали и «критические» реалисты от Гоголя до Чехова), но с 30-х годов стал превращаться в откровенный нормативизм и иллюстрирование политических лозунгов, сталинского заявления о том, что «жить стало лучше, жить стало веселей». Идеализация далеко не идеальной реальности не могла быть реализмом, но соответствующая литература сохранила прежнее наименование - литературы социалистического реализма.
Иногда так же назывались произведения, чья принадлежность к соцреализму даже в его собственно реалистической ипостаси довольно сомнительна, например «Тихий Дон» и «Василий Теркин». Но к нему относятся «Жизнь Клима Самгина» и уж во всяком случае «Дело Артамоновых» М. Горького, ранние произведения А. Фадеева, Л. Леонова и др., «Петр Первый» А.Н. Толстого, первая книга «Поднятой целины» (хотя и сочетающая реализм характеров и частных обстоятельств с нормативным утверждением обстоятельств глобально-исторических) и «Судьба человека» М. Шолохова, «За далью - даль» и даже «задержанная» поэма «По праву памяти» А. Твардовского.
Выродившийся же соцреализм, т.е. нормативизм и идеологизированная иллюстративность, дал в основном антиискусство. От него серьезная литература фактически отказалась «на рубеже 60-х годов. Отказалась дружно и резко, потому что резко изменилась жизнь...» Но Е. Сидоров справедливо назвал позднейшие романы П. Проскурина и А.Н. Иванова «агонией соцреализма». Его «эстетические нормы уцелели и после краха «единственно верной» идеологии, например, в одном из романов П. Алешкина - о восстании антоновцев на Тамбовщине: «Написано, как положено, в пользу белых, а не красных, но качество текста - самое соцреалистическое. Жестокий Тухачевский изготовлен тем же способом, каким раньше изображались враги советской республики, со всей классовой ненавистью автора к образованности, вымытости, к игре на скрипке». Традиционность реалистической манеры А. Солженицына побудила современного эмигрантского писателя Б. Хазанова объявить представителем социалистического реализма того, кто более других способствовал краху псевдореализма, а заодно Г. Владимова, В. Максимова и, с оговоркой, В. Гроссмана - автора романа «Жизнь и судьба».
6(11). Литература периода Великой Отечественной войны.
Поэзия. Тематика лирики резко изменилась с первых же дней войны. Ответственность за судьбу родины, горечь поражений, ненависть к врагу, стойкость, верность Отчизне, вера в победу отлились в неповторимые стихотворения, баллады, поэмы, песни.
Лейтмотивом поэзии стали строки из стихотворения А.Твардовского «Партизанам Смоленщины»: «Встань, весь мой край поруганный, на врага!». Одические стихи, выразившие гнев и ненависть народа. Были присягой верности отчизне («Присягаем победой» А.Суркова). Поэты глубже постигают образ матери-Родины. Они обращаются к ее героическому прошлому, проводят большие исторические параллели: «Слово о России» М.Исаковского, «Русь» Д.Бедного. В ряде стихов передается чувство любви солдата к своей «малой родине», где он оставил часть своей души, свою боль и радость («Родина» К.Симонова). Проникновенные строки посвящались женщине-матери.
Проза. Крупнейшие мастера слова – А.Толстой, Л.Леонов, М.Шолохов – стали и выдающимися публицистами. Важный вклад в публицистику внесли А.Фадеев, В.Вишневский, Н.Тихонов. Глубочайший оптимизм, несокрушимая вера в победу.
Проза первоначально освещалась в очерковом, нередко информативно-описательном батальном варианте (1942). Позже фронтовая действительность постигается писателями в сложной диалектике героического и повседневного. Среди жанров особой популярностью пользовалась повесть, в частности героическая и романтическая («Русская повесть» П.Павленко, «Народ бессмертен» В.Гроссмана). В 1942-43 гг. появляются новеллы, циклы рассказов («Рассказы Ивана Сударева» А.Толстого, «Март-апрель» В.Кожевникова, «Морская душа» Л.Соболева). Первое крупное произведение – «Дни и ночи» К.Симонова. В 1943-44 гг. происходит углубление историзма, расширение временных и пространственных горизонтов. Одновременно шло и укрупнение характеров («Оборона Семидворья» А. Платонова, «взятие Великошумска» Л.Леонова). К концу войны ощутимо тяготение прозы к широкому эпическому осмыслению действительности («Они сражались за Родину» М.Шолохова, «Молодая гвардия» А.Фадеева).
7(14). Литература в годы «оттепели»
8(16). Литература в 60-80-егг.
Та фаза в развитии литературы, которая охватывает более полутора десятков лет (с конца 1960-х до середины 1980-х) представляет собой относительно целостный историко-литературный период, который мы условно называем "семидесятые годы". В семидесятые годы литература поднялась на новый качественный уровень - в ней уже стали обретать зрелость те художественные тенденции, которые только пускали робкие ростки в годы "оттепели". В этот период создали свои наиболее совершенные произведения Юрий Трифонов и Чингиз Айтматов, Василь Быков и Виктор Астафьев. В это
время выросли и утвердились дарования Василия Шукшина, Александра Вампилова, Василия Белова, Валентина Распутина.
При всем значительном многообразии литературных явлений - при почти демонстративном разномыслии художников и активнейшем поиске новых художественных путей была некая общая, базовая основа, которая питала это разномыслие и эти поиски. Углубляющийся с каждым годом тотальный духовный кризис определил одно общее качество художественного сознания семидесятых -
драматизм: драматизм как сознание того, что так дальше жить нельзя, драматизм как ситуация выбора, драматизм как мучительное состояние принятия решений.
Не случайно на 1970-е годы приходится явный подъем драматургии. Показателен такой факт. Ленинская тема, входившая в обязательный "ассортимент" советской литературы, стала теперь значительно реже привлекать писателей (и это несмотря на столетний юбилей вождя, который с огромным размахом отмечался в 1970 году). Однако то, что все-таки было создано, приобрело, в отличие от периода "оттепели", не лирический, а драматургический вид.
В 1970-е годы публицистическая мысль, которая стремилась найти легальные пути к своему читателю, облачилась в театральные одежды. Родилось целое явление - так называемая "производственная драма". Это были пьесы-диспуты. Нередко само сюжетное действие строилось как сцена дискуссии - например, заседания парткома (А. Гельман "Протокол одного заседания"). Часто динамика сюжетного действия и его разрешение являлись иллюстрацией к полемике, которую ведут между собой герои (И. Дворецкий "Человек со стороны"). Случалось, что одна "производственная пьеса" воспринималась как ответ на другую - например, в пьесе Г. Бокарева "Сталевары" видели полемику
с "Человеком со стороны". Спор шел, казалось бы, о сугубо производственных проблемах (как добиться плановой себестоимости, как заставить людей работать на совесть и т. п.), но всегда у этих проблем обнаруживалась нравственная составляющая - либо как причина, либо как следствие.
Авторы "производственных пьес", независимо друг от друга, вскрыли новое драматическое противоречие - они обнаружили, что сложившиеся в социалистическом производстве (хозяйстве в целом) правила, критерии, нормы, традиции вступили в острейшее противоречие с нравственными законами, с правдой, с достоинством человека.
Остросоциальная "производственная драма" с обличением социального абсурда и поиском рецептов исправления жизни вернула зрителей в театральные залы. Потом в ней стал глуше первоначальный публицистический пафос, зато усилился анализ психологических аспектов отношений человека с социальным абсурдом. Пример тому - эволюция А. Гельмана от пьесы-диспута "Протокол
одного заседания" к остросюжетной социально-психологической драме "Мы - нижеподписавшиеся" и к чистому психологическому эксперименту ("Скамейка"). А рядом набирала силу собственно "интеллектуальная" драма (Г. Горин, Э. Радзинский, Ю. Эдлис). В таком пестром переплетении разнородных влияний и формировался дар Вампилова.
В этой ситуации обнаружилось, что соцреалистическая парадигма слабо конкурентоспособна. Она еще держится, но явно теряет былую силу. И вырождается - то в претендующую на монументальную величественность "народную эпопею" (А. Иванов "Вечный зов", П. Проскурин "Судьба", Г. Марков "Строговы", Г. Коновалов "Истоки"), то сползает в масскульт, превращая историю народа и трагические события эпохального значения в беллетристическую интригу или детективные сюжеты (исторические романы В. Пикуля, политические детективы Ю. Семенова).
Зато оказались востребованными художественные системы, более тяготеющие к модернистской парадигме. Видимо, нарастающее осознание социального (и метафизического) хаоса находило в них более адекватные формы выражения. Как раз на семидесятые годы приходится рождение русского
постмодернизма. Активизируются процессы взаимопроникновения разных художественных парадигм. В высшей степени показательны для этого времени "мовистские" эксперименты Валентина Катаева, соединяющего опыт реалистического проникновения в "диалектику души" с модернистским ощущением онтологического хаоса и постмодернистским скепсисом.
Данная диссертационная работа должна поступить в библиотеки в ближайшее время
480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация, - 480 руб., доставка 1-3 часа, с 10-19 (Московское время), кроме воскресенья
Дель, Олег Анатольевич. Немецкие эмигранты в СССР в 1930-е годы: автореферат дис. ... кандидата исторических наук: 07.00.02 / Рос. академия гос. службы.- Москва, 1995.- 22 с.: ил. РГБ ОД, 9 96-1/3729-5
Введение к работе
Актуальность исследования обусловлена тем, что в современных условиях, когда реформируемая Россия и объединенная Германия вступили в новый период своей истории, обеим странам предстоит переосмыслить многое из своего недавнего прошлого. А 30-е годы, пожалуй, - наиболее сложный и трагический период, принесший народам обоих государств диктаторские режимы и их негативные последствия особенно требуют всестороннего научного изучения и осмысления, дабы избежать односторонней исторической оценки.
Революционные изменения в истории человечества, связанные с событиями 1917 г. в России и появлением на карте первого государства рабочих и крестьян, вызвали в числе других мощные миграционные процессы. Из-за границы возвращались тысячи вынужденных эмигрантов - революционеров, скрывающихся от преследований царского режима, религиозных сектантов, русских военнопленных времен I мировой войны. Одновременно Россия потеряла многих представителей интеллектуальной элиты, не принявших нового режима или не вынесших гражданской войны в обществе.
Несомненный факт: по крайней мере на несколько десятилетий после Октября 1917 г. Россия и затем СССР оказались в центре мировой политики. Одни сочувствовали и помогали, другие ненавидели и боролись, но равнодушных не было.Напротив, было нескрываемое любопытство, неподдельный интерес к начавшемуся в России невиданному социальному эксперименту. Провозглашение целью достижения блестящих человеческих идеалов - построение общества равенства и справедливости, очевидные успехи НЭПа в 20-е годы и особенно -индустриализации конца 20-30-х годов, поиск и реализация новаторских идей в области экономического планирования, культуры, образова- -, ния и просвещения, социального обеспечения, молодой дух и энергия созидания находились в явном противоречии с атмосферой застоя и кризиса в капиталистическом мире. Многим казалось, что рушатся основы «старой цивилизации» и будущее человечества - за «новой цивилизацией», которую олицетворяла собой Россия.
СССР стал привлекательным и желанным не только для профессиональных революционеров, преследуемых за политические убеждения и доиствия, но и для миллионов безработных, выброшенных на улицы в одночасьз; сюда ехали за приключениями и надеждой реализовать свои способности и замыслы.
Уникальность избранного для исследования периода заключается в том, что именно в конце 20-х - середине 30-х годов наблюдалась одна
из самых мощных по численности и национальному разнообразию волн эмиграции в СССР из других стран за всю российскую историю. Десятки тысяч человек избирали СССР своей второй родиной и направлялись туда, часто вместе с семьями.
Несмотря на то, что в литературе фигурируют разные количественные данные об эмиграции в СССР, все исследователи сходятся во мнении, что эмиграция из Германия в эти годы была самой многочисленной и немецкие колонии в крупных городах и промышленных центрах не только во многом определяли лицо иностранной колонии в СССР в целом, но и являлись своеобразным центром притяжения других эмигрантских групп. Весьма показателен, например, тот факт, что немецкоговорящие эмигранты из Австрии, Чехословакии, Венгрии, США, Швейцарии и других стран настолько тесно общались на работе и в быту с выходцами из Германии, что в глазах русского населения, как свидетельствуют многочисленные источники, все они ассоциировались именно с «немецкой эмиграцией» как единым целым.
Наряду с самостоятельным научным значением, эта тема представляет безусловный интерес для исследования социально-политической истории советского общества 30-х годов, особенно в плане выработки и реализации национальной и интернациональной политики, изучения социальных элит, общественного сознания. Несмотря на очевидную специфику, иностранная - в том числе немецкая - колония активно приспосабливалась к советской действительности и безусловно являлась своеобразным звеном внутри советского общества, неся на себе многие его «родимые пятна», которые еще предстоит внимательно изучать. Все это, на наш взгляд, обусловливает важность исследования проблем немецкой эмиграции в СССР в 30-е годы.
Степень научной разработанности проблемы. Первые публикации о жизни немецких эмигрантов в СССР стали появляться как у нас, так и за рубежом еще в 30-е годы. Они представляли из себя прежде всего заметки самих эмигрантов в газетах, журналах, сборниках статей о своих впечатлениях о СССР, условиях жизни иностранцев, причинах отъезда из Германии и носили во многом пропагандистский характер. Акценты в этих работах расставлялись в зависимости от политических взглядов издателей, поэтому и относиться к фактам, изложенным в них, следует с большой осторожностью, тем более, что многие из статей были «инициированы» сверху. Публикации в советской России преследовали цель доказать торжество идеи пролетарского интернационализма, показать преимущества жизни в стране Советов рабочих и служащих, в том числе и иностранных, окруженных заботой партии и между-
народных коммунистических организаций - Коминтерна, МОПРа, Меж-рабпома и других. В числе подобных изданий можно назвать такие, как: Виттенберг Э., Матте Э., Позе Ф. Берлинские пролетарии рассказывают (Профиздат, 1933), Иностранные рабочие на стройке СССР (Профиз-дат, 1932), Апрелев В., Левин Г. Крепка как сталь пролетарская солидарность (Профиздат, 1934), Урин С.Г. Что такое МОПР (М., 1936), Капель Б. 15 лет МОПР СССР (М., 1937) и т.д. К ним можно отнести также многочисленные публикации в периодической печати тех лет, и особенно в газетах «Deutsche Zentral-Zeitung» и «Rote Zeitung» 1 , издававшихся на немецком языке преимущественно для немецких эмигрантов, живших в СССР. Будучи важной частью историографии проблемы, эти статьи одновременно являются сегодня неоценимым источником информации по истории немецкой эмиграции в СССР, так как содержат множество ранее неизвестных фактов и имен, проливающих свет на малоизученные события этого периода истории.
Безусловно представляют интерес в изучении проблем немецкой эмиграции и публикации в Германии тех лет, отражавшие широкий спектр взглядов на жизнь в советской России - от явно антисоветских до умеренных и просоветских (число таких книг, выходивших до 1933 года, правда, незначительно) 2 . Несмотря на субъективный характер приведенных в них впечатлений вернувшихся в Германию или еще остававшихся в России немецких эмигрантов (в основном рабочих и специалистов), исследователь обнаружит здесь данные о бытовых условиях жизни иностранцев в СССР: их материальном снабжении, обеспечении жильем, продуктами, зарплате и т.д. Представляют интерес и.содержащиеся в письмах родственникам и опубликованные заметки о взаимоотношениях с русскими коллегами, партийными органами, о настроениях в среде иностранцев.
1 «Дойче централь-цайгунг» (DZZ) - издавалась в Москве с 16 мая 1926 года по 13 июля
1939 года. С момента основания до 10 мая 1930 года она являлась органом централь
ного бюро немецкой секции ВКП(б). До 1930 года обслуживала исключительно
немецких колонистов Поволжья, Крыма, Северного Кавказа, была чисто крестьянской
газетой. Позже ее содержание кардинально меняется, газета в сущности превращается
s центральный орган для немецких трудящихся в Советском Союзе.
«Роте цайтунг» с 1931 по 1932 год являлась органом Ленинградского областного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, с 1932 по 1936 годы -органом Ленинградского облпрофсовета.
2
См. например: Ludwig Renn. Russlandlahrten. - Lasso-Verlag, Berlin, 1932; Mathias Reitz.
2 ,/2 Jahre als Speziallst kreuz und quer durch Sowjet-Russland. - Verlag Eberhard Kalt-
Tehnder, Berlin, 1932; Franz Kramer. Das rote Imperium. Verlag Josel Rosel & Friedrich Putlet,
Miinchen, 1933; Fritz Funk. 3 Jahre unter Hammer und Slchel. Tagesbuch eines Ingenieurs. -
Volk und Reich Verlag, 1933; Walter Muntz. Vom Kommunismus geheilt. Ein Jahr beim sowjet-
russischen «Aufbau». - Verlag Meyer & MOIIer, Berlin, 1933; A. Laubenheimer. Die Sowjetunion
am Abgrundl Verlag Volkswirtschaftsdienst, Berlin, 1933.
Таким образом, первый этап историографического изучения истории немецкой эмиграции в СССР характеризует целый ряд общих (как для выходивших в СССР, так и в Германии) особенностей - яркая политизированность, популярный стиль изложения, рассчитанный на массового читателя, автобиографичность большинства статей. Практически всегда авторами выступают современники и очевидцы описываемых событий, что позволяет говорить о высокой степени информационной ценности источника, достоверности сообщаемых в работах фактов и имен. Другое дело - их интерпретация, зависящая от политических взглядов и симпатий авторов и издателей, а также от «социального заказа».
Научное исследование проблем немецкой эмиграции в СССР началось уже в послевоенные годы, но рассматривались они не самостоятельно, а в контексте изучения более широкого спектра проблем этого периода отечественной истории. Связано это было не только с глобальностью задач, которые ставились в те годы перед историками, но и с определенной недооценкой важности данной темы и закрытостью большинства архивных источников, имевших гриф секретности. Тем не менее во многих работах тех лет содержатся попытки осветить проблемы функционирования немецкой иностранной колонии в СССР, рассказать о вкладе иностранцев в социалистическое строительство, показать, как реализовывалось на практике закрепленное в советской Конституции право на убежище. К числу работ, так или иначе затрагивавших данные проблемы, можно отнести: Лукьянов К.Т. Интернациональные связи между трудящимися СССР и Германии в годы социалистического строительства 1926-1932 {Л., 1968), Тарле Г.Я. Друзья страны Советов (Наука, 1968), Иоффе А.Е. Интернациональные научные и культурные связи Советского Союза 1928-1932 (Наука, 1969),АврусА.И. Пролетарский интернационализм в действии (Издательство Саратовского университета, 1971), Озеров Л.С. Строительство социализма в СССР и международная пролетарская солидарность 1921-1937 (Мысль, 1972), Мичев Д. Межрабпом и организация пролетарской солидарности 1921-1935 (Мысль, 1971), Москва интернациональная (Московский рабочий, 1977). Все эти книги по понятным причинам написаны в исторйко-партийном русле, им присущи политизированность и тенденциозность, упрощенческий подход. Характерный для них тщательный подбор фактов призван был подкрепить торжество социалистических идей и затушевать или «замолчать» негативные моменты, которые не вписывались в устоявшуюся общепризнанную схему.
Исследования немецкой эмиграции велись в послевоенные годы it в Западной Германии. Там вышел целый ряд трудов по истории немецкой эмиграции 30-х годов (не только в СССР, но и в другие
страны), таких как: Kurt R. Grossmann. Emigration. Geschichte der Hitler -Fluchtlinge 1933-1945 (Stuttgart, 1969), Hans Albert Walter. Asylpraxis und Lebensbedingungen in Europa. Deutsche Exilliteratur 1933-1950 (Darmstadt/ Neuwied, 1972), Herbert Tutas. NS-Propaganda und deutsches Exil 1933-
1939 (Hain, 1973), Heinz Kuhn. Widerstand und Emigration (Hamburg, 1980),
Leben in Exil: Probleme der Integration deutscher Fluchtlinge (Hamburg,
1981), Widerstand und Exil der deutschen Arbeiterbewegung 1933-1945
(Bonn, 1981), Renate Schafft-Kulas. Emigrationsverhalten: Untersuchung
der deutschsprachigen Emigration (Mainz, 1984). Все эти работы не
претендовали на всеобъемлющее исследование немецкой эмиграции и
затрагивали лишь отдельные аспекты этой проблемы, что было связано
не в последнюю очередь с невозможностью доступа к источникам,
хранящимся в советских архивах. Кроме того большинство исследова
ний в этот период велось с антикоммунистических позиций, что ставит
под сомнение их объективность и научность. Наиболее полно в запад
но-германской исторической литературе были разработаны сюжеты,
связанные с жизнью и деятельностью эмигрировавших в СССР предста
вителей творческой интеллигенции Германии 1 . В ней достаточно под
робно рассказано о бежавших от фашизма представителях немецкой
интеллигенции в советской России - архитекторах, писателях, актерах.
Разумеется, нельзя не упомянуть, что книги на эту тему выходили и в ГДР. Стоит назвать, например, такие достаточно серьёзные работы, как Exil in der UdSSR (Leipzig, 1989) - результат коллективного труда ряда сотрудников академии искусств и института литературы АН ГДР; Karl Grunberg. Wie ich zu "Tausend Zungen" kam / Deutsche Schriftsteller aus ihrem Leben und Schaffen (Berlin, 1955); Horst Halfmann. Bibliographien und Verlage der deutschsprachigen Exil-Literatur 1933-1945 (Leipzig, 1969); Wieland Herzfelde. Die deutsche Literatur im Exil (Berlin, 1976); Peter Diezel. ^ Exiltheater in der Sowjetunion 1932-1937 (Berlin, 1978). В ГДР выходила и обширная литература мемуарного характера по истории немецкой эмиграции. Большими тиражами издавались книги, содержащие воспоминания бывших эмигрантов - членов СЕПГ, живших в 30-е годы в СССР, в частности: Alfred Kurella. Zwischendurch. Verstreute Essays 1934-
1940 (Berlin, 1961); Hans Klering. Meine Universitat: Das Leben (Berlin,
1967); Bernhard Reich. Im Wettlaut mit der Zeit (Berlin, 1970);Trude Richter.
Die Plakette vom grofien und vom kleinen Werden (Halle, 1972); Franz
1 См. например: Hans Albert Walter. Deutsche Exilliteratur. - Bd.2, Stuttgart 1984; Bd.31988; Bd.4 1978; David Pike. Deutsche Schriftsteller im sowjetischen Exil 1933-1945. - Frankfurt a.M., 1981; Haarmann H., Schirmer L, Walach D. Das «Engels»-Projekt. Ein antifaschistischer Theater deutscher Emigranten in der UdSSR (1936-1941). - Worms: Heinz, 1975.
Dahlem. Am Vorabend des zweiten Weltkrieges. Erinnerungen (Berlin, 1977); Hugo Huppert. Wanduhr mit Vordergrund. Stationen eines Lebens (Halle, 1977); Heinz Willmann. Steine klopft man mit dem Kopf. Lebenserin-nerungen (Berlin, 1977); Markus Wolf. Die Troika (Berlin-Weimar.1989). Особое внимание восточно-германские историки естественно уделяли вопросам деятельности КПГ в 30-40-е годы. Наиболее известной работой, затрагивающей в том числе и аспекты жизни и работы функционеров КПГ в СССР, в частности, в Коминтерне, является исследование Хайнца Кюнриха "КПГ в борьбе против фашистской диктатуры 1933-1945" (М., 1986). Безусловно и проблемы немецких экономических эмигрантов тоже находили свое отражение в научных статьях историков ГДР 1 . Вместе с тем, характеризуя в целом восточногерманскую литературу, нельзя не отметить, что она не свободна от влияния политических установок СЕПГ, касавшихся в том числе и вопросов истории КПГ. Написанные под давлением партийного руководства и жестких идеологических схем, работы восточно-германских исследователей не лишены тенденциозности и субъективизма, их отличает односторонний подход к проблеме, стремление затушевать или "замолчать" наиболее острые моменты истории.
Новая волна интереса к судьбам немецких эмигрантов пришлась на период горбачевской перестройки и снятия железного занавеса в Европе. Это время (конец 80-х - начало 90-х годов) сопровождалось открытием бывших секретных советских архивов, материалы которых по-новому проливали свет на события 30-х годов. На страницах отечественных и зарубежных изданий появилась целая серия скандальных материалов, разоблачительных статей: многие торопились сделать на истории политический каптал. Повышенное внимание зарубежных, прежде всего германских, историков вызвала тема репрессий в отношении немецких граждан на территории СССР в 30-е годы и, прежде всего, репрессий против известных функционерог КПГ 2 . Перед исследователями стояла задача выяснения судеб пропавших в ГУЛАГе немецких эмигрантов, составление списков репрессированных, а в перспективе - выявление мест захоронений. Такая работа была проведена коллективом Института истории рабочего движения в Берлине
1 См. например: Die Taiigkeit deutscher Architekten und Spezialisten des Bauwesens in der
Sowjetunion 1930-1937. In: Wissenschaftliche Zeitschrift der Humboldt-Universitat zu Berlin.
Gesellschafts- und Sprachwissenschaftliche Reihe 3/1967. S.383-399
2 См. например: Kommunisten verfolgen Kommunisten. StalinistiscberTerror und Sauberun-
gen in den kommunistischen Parteien Europas seit den dreiBiger Jahren. Hg. von Hermann
Weber und Dietrich Staritz. - Berlin, 1993
(ГДР), результатом чего стало издание в 1991 году книги In den Fangen des NKWD. Deutsche Opfer des stalinistischen Terrors in der UdSSR (Dietz Verlag, Berlin, 1991). Большое значение этой публикации заключалось в том, что книга содержала 555 имен и кратких биографий эмигрировавших в СССР и репрессированных здесь немцев, а также давала импульс и исходные данные для дальнейшей реконструкции и выяснения их судеб.
Другой крупной работой по данной теме стала книга западногерманского историка Германа Вебера «WeiBe Flecken» in der Geschichte. Die KPD-Opfer der Stalinschen Sauberungen und ihre Rehabilitierung (Frankfurt, 1989 und Berlin, 1990). Она выдержала 2 издания и содержит список имен 305 немецких эмигрантов - исключительно коммунистов (в отличие от вышеупомянутого сборника), ставших жертвами террора 30-х годов.
Несмотря на большое значение выхода этих книг в деле реабилитации бывших репрессированных и восстановлении исторической правды, приходится признать, что в целом исследования германских историков 80-х годов носили несколько односторонний характер. Во-первых, изучались преимущественно материалы, связанные с именами известных деятелей КПГ. Во-вторых, односторонность проявилась в увлечении количественными показателями репрессивной политики в СССР, что отодвинуло на второй план объективный научный анализ и качественные оценки этого периода истории. Недостаточное внимание уделялось на наш взгляд и бытовой стороне жизни эмигрантов, особенностям восприятия ими советской действительности, процессу трансформации взглядов и крушения иллюзий.
Исследование проблем эмиграции 30-х годов проводились не только в Германии, но и в Австрии (особенно в 70-е - начале 90-х годов)". -Разумеется, большее внимание здесь уделялось судьбам австрийских граждан, поскольку австрийские эмигранты - хотя они и составляли значительно менее многочисленную группу - заслуживают самостоятельного изучения. Вместе с тем в работах, вышедших в Австрии, можно обнаружить немало интересных с исторической точки зрения фактов, характеризующих особенности функционирования иностранной колонии в СССР в целом. (Кроме того, благодаря общности языка, немецкие
1 См. например: Karl R. Stadler. Opfer verlorener Zeiten. Die Geschichte der Schutzbund -Emigration 1934. - Wien, 1974; Barry McLoughlin u. Walter Szevera. Posthum rehabilitiert. Daten zu 150 osterreichischen Stalin-Opfern. - Wien, 1991; Hans Schafranek. Zwischen NKWD und Gestapo. Die Auslieferung deutscher und osterreichischer Antifaschisten aus der Sowjetunion an Nazideutschland 1937-1941 (ISP-Verlag Frankfurt a.M, 1990).
и австрийские эмигранты в СССР очень тесно общались.)
Если говорить об отечественных работах по данной теме, то в последние годы появился ряд научных и публицистических статей, открывающих новую страницу в изучении истории иностранной колонии в СССР в 30-е годы. Их написание связано прежде всего с открытием бывших секретных советских архивов. Статьи С.В.Журавлева и В.С.Тяжельниковой 1 носят главным образом постановочный характер и обращают особое внимание на продуктивность использования компьютерных методов для изучения макро- и микроуровневых процессов внутри иностранной колонии в СССР в 20-30-е годы. В новаторском исследовании Е.А.Осокиной, посвященном анализу существовавшей в 30-е годы в СССР системы снабжения, специальный раздел раскрывает вопрос о снабжении продуктами питания и промтоварами иностранных рабочих, политэмигрантов и т.д. 2 Л.Г.Бабиченко опубликовал ряд некогда секретных документов, проливающих свет на политику руководства ВКП(б) и ИККИ по отношению к немецким эмигрантам 3 . Статьи в российской и зарубежной прессе И.Щербаковой посвящены проблемам репрессирования немецких граждан органами НКВД в 30-е годы 4 . Н.С.Мусиенко в соавторстве с автором данной диссертации исследовала инспирированное НКВД дело о якобы существовавшей в СССР в 30-е годы немецкой молодежной организации «Гитлер-Югенд» 5 .
Таким образом, анализ историографии показывает, что как в России, так и за рубежом отсутствуют специальные исследования, посвященные изучению немецкой колонии в СССР в 30-е годы. Кроме того,
1 Журавлев СВ., Тяжельникова B.C. Иностранная колония в
Советской России в 1920-
1930-е годы (Постановка проблемы и методы исследования). - Отечественная история,
1994, N1. С.179-189; Они же. Die Auslander in der UdSSR (20-30er Jahre). Zum Aufbau der
Datenbasis. - Max-Planck-lnstitut fur Geschichte/History and Computing in Eastern Europe.
Gottingen, Germany, 1993, N21.
2
Осокина E.A. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского
снабжения. 1928-1935 гг. - М., 1993.
3 См. например: Бабиченко Л.Г. «Если аресты будут продолжаться, то... не останется
«ни одного немца - члена партии». Сталинские «чистки» немецкой политэмиграции в
1937-1938 годах. - Исторический архив, 1992, N1; Он же. Кто вершил судьбы людей.
- Neues Leben, 1993, N28.
« Щербакова И. Один из ста, из пятисот, из тысячи... - Московские новости, 1988, N44. Schtscherbakowa I. Das Schicksal der vom NKWD zwischen 1936-1941 an Deutschland ausgelieferten deutschen Emigranten, rekonstruiert anhand von Akten aus dem Moskauer KGB-Archiv. - In: Kommunisten verfolgen Kommunisten. Berlin, 1993. S. 265-274.
5 Dehl O. u. Mussijenko N. «Hitler-Jugend» in der UdSSR? Zur Geschichte einer Falschung. -Neues Leben, 1994, N29, 30, 31
анализ историографии привел нас к нескольким другим важным выводам:
до недавнего времени отечественная и немецкая историография данной темы не только существовали абсолютно автономно, но и явно противостояли друг другу по известным политическим причинам. Между тем, каждая из сторон активно занималась накоплением фактов, возведением теоретических построений, требующих тщательной критической проверки, втом числе с помощью материалов противоположной стороны;
целый ряд важнейших аспектов темы остались вне поля зрения ученых. Многие другие вопросы, некогда затронутые либо поставленные историками остаются неразработанными. Это касается изучения причинно-следственных связей немецкой эмиграции, глубокого анализа всех аспектов экономической эмиграции в СССР, объективного изучения политэмигрантов. Анализ историографии свидетельствует, что при явном предпочтении «партийной» и «производственной» истории иностранной колонии вне поля зрения историков остались социально-бытовые, культурные, психологические аспекты, что привело к игнорированию специфики функционирования этого общественного организма в рамках советской системы.
Причины недостаточной разработанности данной темы безусловно связаны с ограниченностью источниковой базы (хотя сейчас доступ в архивы значительно шире, чем раньше), все еще не преодоленными идеологическими стереотипами, сложностью исследования проблемы.
Очевидно, решить вопрос наиболее полного освещения жизни иностранцев в советской России позволил бы междисциплинарный, комплексный подход к изучению данной темы, находящейся на стыке истории политической (в частности, истории международных отноше % ний и мирового коммунистического движения), истории народов, миграционных процессов, культуры, истории международных организаций (Коминтерна, МОПРа), а также общественного сознания и социальной психологии различных групп советского общества 30-х годов.
Предметом данного исследования является изучение немецкой иностранной колонии в СССР в 1930-е годы, проблем ее формирования и развития, а также изучение различных сторон жизни и быта немецких эмигрантов в СССР.
Исходя из состояния разработанности данной темы, нами определены следующие основные цели и задачи исследования. Главная цель диссертационной работы - на основе введения в научный оборот новых источников (в основном, из бывших секретных советских архивов) проана-
лизировать основные проблемы истории немецкой эмиграции в СССР в 30-е годы. При этом задачи поставлены таким образом, чтобы рассмотреть в качестве приоритетных наиболее малоизученные темы:
изучить механизм идеологического воздействия на иностранцев, особенности восприятия немцами советской действительности, адаптации к стандартам поведения и интеграции в общество;
рассмотреть приоритеты политики и ход репрессий в отношении немецких эмигрантов в СССР в 30-е годы.
Хронологические рамки исследования охватывают 30-е годы 20 века, то есть период приезда в СССР основной массы немецких экономических и политических эмигрантов.
Методологической базой исследования явились принципы научности, историзма и объективности, основанные на критическом анализе источников, их взаимопроверке, учете степени достоверности и полноты сообщаемых данных.В работе использованы такие методы исторического анализа, как сравнительно-исторический, ретроспективный, проблемный, что позволило автору реализовать поставленные цели и задачи.
Источники исследования. Наиболее важными для раскрытия темы являются материалы Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). В фонде 17 (ЦК ВКП(б)) находятся разнообразные документы, показывающие политику высшего руководства страны по отношению к разным категориям иностранцев. Несомненный интерес представляют хозяйственные планы и задания ЦК по приему иностранных рабочих, обеспечению их обслуживания на местах, контролю за реэмиграцией, принятию репрессивных мер в отношении иностранцев и бывших иностранных подданных. В описи 120 данного фонда среди переписки ЦК ВКП(б) с различными организациями и лицами имеются письма самих инорабочих, докладные записки о ходе вербовки и найме иноспециалистов, другие материалы. С точки зрения информационной ценности выделяется переписка с ИККИ, ЦК МОПР (Оп.130), НКВД - организациями, активно занимавшимися осуществлением политики и контролем за иностранцами. В бывшем секретном отделе ЦК (оп.85) сохранились инструктивные и иные письма отделов ЦК различным учреждениям и организациям, касающиеся вопросов перевода иностранных коммунистов в ВКП(б). Неоценимый источник - протоколы заседаний Оргбюро ЦК ВКП(б) с материалами к ним (On. 114). Они дают представление о конкретных решениях и ходе
обсуждения вопросов, существовании различных точек зрения в отношении ключевых и текущих проблем жизнедеятельности немецкой иностранной колонии в СССР. Эти материалы особенно важны для анализа национальной политики партии, изучения кадровых вопросов, статистического исследования немецких эмигрантов.
Нами были привлечены также перечни повесток дня заседания Политбюро ЦК ВКП(б) (Оп.З). По заголовкам постановлений и обсуждавшихся вопросов (сами материалы Политбюро оказались недоступными) можно судить о характере решений в отношении эмигрантов (например, о приеме беженцев с германской стороны, о въезде в СССР группы австрийских и немецких социал-демократов, об иностранных рабочих на военных заводах и др.)
Если документы фонда 17 РЦХИДНИ важны прежде всего с точки зрения изучения общей политики партии в отношении немецких эмигрантов, то материалы фонда Коминтерна (495) этого архива богаты источниками о повседневной жизни немецких эмигрантов в СССР, их отношении к советской действительности. Пожалуй, наибольшую ценность имеют хранящиеся здесь многочисленные письма иностранцев в ИККИ, редакции газет, различные советские инстанции, а также перлюстрация корреспонденции немецких эмигрантов, предназначенной родственникам за границей.
Материалы секретариатов Генерального секретаря Коминтерна Г-Димитрова (оп.73-74) и секретаря ИККИ Д.З. Мануильского (оп.10) содержат в числе прочего многочисленные письма из регионов о положении немецких рабочих, ходатайства о конкретных членах КПГ, арестованных органами НКВД. Докладные записки отдела кадров ИККИ на имя Мануильского дают представление о ситуации в среде эмигрантов в период арестов, об их настроениях, о сложностях устройства на работу, уцелевших в эти годы немцев. Опись важна для осмысления проблем интеграции иностранцев, их отношения к проводимой в СССР репрессивной политике, а также роли Коминтерна в подготовке арестов и сотрудничестве с НКВД. Наравне с данной описью безусловный интерес для нас представляет и секретариат представительства ЦК КПГ при ИККИ (оп.292). В материалах этой описи находятся сводные информационные записки о настроениях в среде немецких эмигрантов, о числе арестованных, о ситуации в немецкой секции клуба иностранных рабочих, а также критические письма о работе инобюро ВЦСПС в Берлине. В целом знакомство с этой описью позволяет нам лучше понять политику КПГ по-отношению к эмигрантам, проанализировать роль ее руководства в осуществлении репрессивных мер против немецких коммунистов.
Третий по важности для данной работы фонд - это фонд ИК МОПРа (539). Здесь автор диссертации обнаружил ценнейшие материалы, касающиеся политэмигрантов, их строгой проверки, отсева «нежелательных элементов» и, напротив, въезда конкретных особо важных для руководства ИККИ и МОПРа лиц. В фонде содержатся также решения легитимационной комиссии МОПРа, переписка зам. секретаря ИК МОПР Е.Стасовой с ЦК ВКП(б) и НКВД, дающая наглядное представление о применявшихся на практике МОПР критериях приема в СССР и отказа в получении статуса политэмигранта. Данный фонд важен и тем, что позволяет судить о положении немцев в регионах, решении вопросов их трудоустройства, бытового обслуживания.
Кроме упомянутых фондов, нами использованы материалы фондов Профинтерна (534), Международной организации революционных писателей - МОРПа (541), Коммунистического университета национальных меньшинств Запада - КУНМЗа (529). В фонде Профинтерна можно почерпнуть важную информацию о проблемах устройства эмигрантов на местах, их взаимоотношениях с русскими рабочими, а также найти письма исполкома Профинтерна в ВЦСПС и письма самих немцев, проливающих свет на особенности процесса их интеграции в общество, фонд МОРПа и, в частности, документы его немецкой секции (оп.1) содержат сведения о ситуации в группе немецких писателей, живших в России в 30-е годы; они позволяют судить о настроениях эмигрантской интеллигенции, а также проследить ход идеологической подготовки «чистки» в среде немцев-писателей и журналистов. Полезные данные о некоторых эмигрантах, учившихся в КУНМЗе, были обнаружены нами в фонде этого учебного заведения.
Таким образом, несмотря на то, что в работе в качестве источников упоминаются и другие архивы (Архив внешней политики - АВП РФ, Центральный государственный архив общественных движений города Москвы - ЦГАОДМ, Российский государственный архив экономики - РГАЭ, Государственный архив Российской Федерации - ГА РФ - обращение к ним носит эпизодический характер), важнейшие материалы, на основе которых и подготовлена данная диссертация и которые дают наибольшее представление о немецкой эмиграции в СССР в 30-е годы, находятся в РЦХИДНИ.
Немаловажное значение для осмысления жизни немецких эмигрантов в советской России имеют и публикации в DZZ и других немецких газетах. И хотя острые письма и жалобы немцев, как правило, не попадали на страницы печати и отсеивались, даже то, что публиковалось, дает нам возможность судить о производственных отношениях, в которые были втянуты эмигранты, о внедрении их рацпредложений, освоении новой
техники, соцсоревновании в среде немцев, организации их быта и т.п. Безусловно, все статьи, написанные активистами - рабкорами, подвергались в редакциях газет тщательной обработке и редактировались не только стилистически, но и идеологически. Между тем, этот материал следует рассматривать, как самостоятельный "источник по истории немецкой иностранной колонии в СССР, тем более что многие данные из периодической печати тех лет уникальны - в архивных документах они отсутствуют.
Особый интерес представляют также следственные дела репрессированных, хранящиеся в архиве ФСБ по Москве и Московской области. Различные справки из этих дел, протоколы допросов позволяют получить информацию о причинах эмиграции в СССР, местах работы, круге общения, политической деятельности эмигрантов в прошлом.
Следует отметить, что, на наш взгляд, выбранная нами источниковая база в достаточной степени репрезентативна для изучения поставленных выше проблем и решения задач исследования.
Научная новизна диссертации заключается, прежде всего, в том, что она представляет собой первую работу, где на основе критического анализа архивных материалов исследуется история немецкой эмиграции в СССР в 1930-е годы, а также в том, что в ней привлекается и анализируется как отечественная, так и впервые - германская литература по данной теме. В диссертации также впервые предпринята попытка рассмотреть процесс формирования немецкой иностранной колонии в советской России, определить ее состав и каналы эмиграции, проанализировать влияние политики партии и государства на условия приема и ход интеграции немцев в советское общество; впервые раскрывается механизм идеологического воздействия на иностранцев, выявляются особенности восприятия ими советской действительности, адаптации к стандартам поведения на новой родине, причины реэмиграции, выясняется суть так называемой "особой линии" в отношении немецких эмигрантов, приведшей к трагическим последствиям.
Автор стремился к объективному анализу исследуемых вопросов, преодолению односторонности и заданности в оценках рассматриваемых событий, а также упрощенческого подхода к ним, присущего некоторым работам прежних лет.
Практическое значение. Анализ проблем, поставленных нами в диссертации, имеет самостоятелоное значение не только в контексте изучение истории немецкой иностранной колонии., но и функционирования всей советской системы в 30-е годы. Оно дает представление об особенностях производственных отношений на предприятиях чертах обшествен-
ной жизни в стране, о национальной и международной политике СССР. Также данная работа может служить импульсом для определения основных направлений дальнейших исследований в этой области, постановки новых проблем, выявления и анализа новых источников.
Сегодня, когда Россия и Германия находятся на новом этапе своего развития и сотрудничества друг с другом, задача историков состоит в том, чтобы изучая этот трагический для обеих стран период тоталитаризма -период 30-х годов - и извлекая из него необходимые уроки, предупреждать от повторения ошибок прошлого, способствовать еще большему сближению наших народов, некогда рука об руку строивших заводы и фабрики на «родине всех трудящихся». В этом мы видим особое практическое значение работы.
Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации обсуждены на заседаниях проблемной группы и кафедры Истории Российского Государства РАГС, по теме опубликованы научные статьи.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения.
г> - г п Г" 1 1) ^
РОССИЙСГАКАДЕМИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЫ прк ПРЕЗИДЕНТЕ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
На правах рукописи
ДЕЛЬ Олег Анатольевич
НЕМЕЦКИЕ ЭМИГРАНТЫ 3 СССР В 1930-е ГОДЫ
Специальность 07.00.02 - Отечественная история
Москва - 1995
Работа выполнена на кафедре истории Российского государства Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации.
Научный руководитель - доктор исторических наук, профессор Тимофеев П.Т.
доктор исторических наук, профессор -Чеботарева В.Г.
кандидат исторических наук -Швецов В.В.
Ведущая организация - Институт Российской истории Российской Академии Наук
заседании диссертационного совета Д-151.04.09 в Российской академии государственной службы при Президенте РФ по адресу: 117606, Москва, пр. Вернадского, 84,1 уч. корп., ауд. 2245.
С диссертацией можно ознакомиться на кафедре истории Российского государства РАГС.
Ученый секретарь диссертационного совета, доктор исторических наук, профессор
КОЖУРИН В.С.
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность исследования обусловлена тем, что в современных условиях, когда реформируемая Россия и объединенная Германия вступили в новый период своей истории, обеим странам предстоит переосмыслить многое из своего недавнего прошлого. А 30-е годы, пожалуй, - наиболее сложный и трагический период, принесший народам обоих государств диктаторские режимы и их негативные последствия особенно требуют всестороннего научного изучения и осмысления, дабы избежать односторонней исторической оценки.
Революционные изменения в истории человечества, связанные с событиями 1917 г. в России и появлением на карте первого государства рабочих и крестьян, вызвали в числе других мощные миграционные процессы. Из-за границы возвращались тысячи вынужденных эмигрантов - революционеров, скрывающихся от преследований царского режима, религиозных сектантов, русских военнопленных времен I мировой войны. Одновременно Россия потеряла многих представителей интеллектуальной элиты, не принявших нового режима или не вынесших гражданской войны в обществе.
Несомненный факт: по крайней мере на несколько десятилетий после Октября 1917 г. Россия и затем СССР оказались в центре мировой политики. Одни сочувствовали и помогали, другие ненавидели и боролись, но равнодушных не было.Напротив, было нескрываемое любопытство, неподдельный интерес к начавшемуся в России невиданному социальному эксперименту. Провозглашение целью достижения блестящих человеческих идеалов - построение общества равенства и справедливости, очевидные успехи НЭПа в 20-е годы и особенно -индустриализации конца 20-30-х годов, поиск и реализация новаторских идей в области экономического планирования, культуры, образования и просвещения, социального обеспечения, молодой дух и энергия созидания находились в явном противоречии с атмосферой застоя и кризиса в капиталистическом мире. Многим казалось, что рушатся основы «старой цивилизации» и будущее человечества - за «новой цивилизацией», которую олицетворяла собой Россия.
СССР стал привлекательным и желанным не только для профессиональных революционеров, преследуемых за политические убеждения и действия, но и для миллионов безработных, выброшенных на улицы в одночасьз; сюда ехали за приключениями и надеждой реализовать свои способности и замыслы.
Уникальность избранного для исследования периода заключается в том, что именно в конце 20-х - середине 30-х годов наблюдалась одна
из самых мощных по численности и национальному разнообразию волн эмиграции в СССР из других стран за всю российскую историю. Десятки тысяч человек избирали СССР своей второй родиной и направлялись туда, часто вместе с семьями.
Несмотря на то, что в литературе фигурируют разные количественные данные об эмиграции в СССР, все исследователи сходятся во мнении, что эмиграция из Германия в эти годы была самой многочисленной и немецкие колонии в крупных городах и промышленных центрах не только во многом определяли лицо иностранной колонии в СССР в целом, но и являлись своеобразным центром притяжения других эмигрантских групп. Весьма показателен, например, тот факт, что немецкоговорящие эмигранты из Австрии, Чехословакии, Венгрии, США, Швейцарии и других стран настолько тесно общались На работе и в быту с выходц&ми из Германии, что в глазах русского населения, как свидетельствуют многочисленные источники, все они ассоциировались именно с «немецкой эмиграцией» как единым целым.
Наряду с самостоятельным научным значением, эта тема представляет безусловный интерес для исследования социально-политической истории советского общества 30-х годов, особенно в плане выработки и реализации национальной и интернациональной политики, изучения социальных элит, общественного сознания. Несмотря на очевидную специфику, иностранная - в том числе немецкая - колония активно приспосабливалась к советской действительности и безусловно являлась своеобразным звеном внутри советского общества, неся на себе многие его «родимые пятна», которые еще предстоит внимательно изучать. Все это, на наш взгляд, обусловливает важность исследования проблем немецкой эмиграции в СССР в 30-е годы.
Степень научной разработанности проблемы. Первые публикации о жизни немецких эмигрантов в СССР стали появляться как у нас, так и за рубежом еще в 30-е годы. Они представляли из себя прежде всего заметки самих эмигрантов в газетах, журналах, сборниках статей о своих впечатлениях о СССР, условиях жизни иностранце^, причинах отъезда из Германии и носили во многом пропагандистский характер. Акценты в этих работах расставлялись в зависимости от политических взглядов издателей, поэтому и относиться к фактам, изложенным в них, следует с большой осторожностью, тем более, что многие из статей были «инициированы» сверху. Публикации в советской России преследовали цель доказать торжество идеи пролетарского интернационализма, показать преимущества жизни в стране Советов рабочих и служащих, в том числе и иностранных, окруженных заботой партии и между-
народных коммунистических организаций - Коминтерна, МОПРа, Меж-рабпома и других. В числе подобных изданий можно назвать такие, как: Виттенберг Э., Матте Э., Позе Ф. Берлинские пролетарии рассказывают (Профиздат, 1933), Иностранные рабочие на стройке СССР (Профиз-дат, 1932), Апрелев В., Левин Г. Крепка как сталь пролетарская солидарность (Профиздат, 1934), Урин С.Г. Что такое МОПР (М., 1936), Каттель Б. 15 лет МОПР СССР (М., 1937) и т.д. К ним можно отнести также многочисленные публикации в периодической печати тех лет, и особенно в газетах «Deutsche Zentral-Zeitung» и «Rote Zeitung»1, издававшихся на немецком языке преимущественно для немецких эмигрантов, живших в СССР. Будучи важной частью историографии проблемы, эти статьи одновременно являются сегодня неоценимым источником информации по истории немецкой эмиграции в СССР, так как содержат множество ранее неизвестных фактов и имен, проливающих свет на малоизученные события этого периода истории.
Безусловно представляют интерес в изучении проблем немецкой эмиграции и публикации в Германии тех лет, отражавшие широкий спектр взглядов на жизнь в советской России - от явно антисоветских до умеренных и просоветских (число таких книг, выходивших до 1933 года, правда, незначительно)2. Несмотря на субъективный характер приведенных в них впечатлений вернувшихся в Германию или еще остававшихся в России немецких эмигрантов (в основном рабочих и специалистов), исследователь обнаружит здесь данные о бытовых условиях жизни иностранцев в СССР: их материальном снабжении, обеспечении жильем, продуктами, зарплате и т.д. Представляют интерес и.содержащиеся в письмах родственникам и опубликованные заметки о взаимоотношениях с русскими коллегами, партийными органами, о настроениях в среде иностранцев.
1 «Дойче централь-цайгунг» (DZZ) - издавалась в Москве с 16 мая 1926 года по 13 июля 1939 года. С момента основания до 10 мая 1930 года она являлась органом центрального бюро немецкой секции ВКП(б). До 1930 года обслуживала исключительно немецких колонистов Поволжья, Крыма, Северного Кавказа, была чисто крестьянской газетой. Позже ее содержание кардинально меняется, газета в сущности превращается s центральный орган для немецких трудящихся в Советском Союзе.
«Роте цайтунг» с 1931 по 1932 год являлась органом Ленинградского областного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, с 1932 по 1936 годы -органом Ленинградского облпрофсовета.
2 См. например: Ludwig Renn. Russlandfahrten. - Lasso-Verlag, Berlin, 1932; Mathias Reitz. 2,/2 Jahre als Spezialist kreuz und quer durch Sowjet-Russland. - Verlag Eberhard Kalt-Tehnder, Berlin, 1932; Franz Kramer. Das rote Imperium. Verlag Josel Rösel & Friedrich Puftet, München, 1933; Fritz Funk. 3 Jahre unter Hammer und Sichel. Tagesbuch eines Ingenieurs. -Volk und Reich Verlag, 1933; Walter Müntz. Vom Kommunismus geheilt. Ein Jahr beim sowjetrussischen «Aufbau». - Vertag Meyer & Müller, Berlin, 1933; A. Laubenheimer. Die Sowjetunion am Abgrundl Verlag Volkswirtschaftsdienst, Berlin, 1933.
Таким образом, первый этап историографического изучения истории немецкой эмиграции в СССР характеризует целый ряд общих (как для выходивших в СССР, так и в Германии) особенностей - яркая политизированность, популярный стиль изложения, рассчитанный на массового читателя, автобиографичность большинства статей. Практически всегда авторами выступают современники и очевидцы описываемых событий, что позволяет говорить о высокой степени информационной ценности источника, достоверности сообщаемых в работах фактов и имен. Другое дело - их интерпретация, зависящая от политических взглядов и симпатий авторов и издателей, а также от «социального заказа».
Научное исследование проблем немецкой эмиграции в СССР началось уже в послевоенные годы, но рассматривались они не самостоятельно, а в контексте изучений более широкого спектра проблем этого периода отечественной истории. Связано это было не только с глобальностью задач, которые ставились в те годы перед историками, но и с определенной недооценкой важности данной темы и закрытостью большинства архивных источников, имевших гриф секретности. Тем не менее во многих работах тех лет содержатся попытки осветить проблемы функционирования немецкой иностранной колонии в СССР, рассказать о вкладе иностранцев в социалистическое строительство, показать, как реализовывалось на практике закрепленное в советской Конституции право на убежище. К числу работ, так или иначе затрагивавших данные проблемы, можно отнести: Лукьянов К.Т. Интернациональные связи между трудящимися СССР и Германии в годы социалистического строительства 1926-1932 {Л., 1968), Тарле Г.Я. Друзья страны Советов (Наука, 1968), Иоффе А.Е. Интернациональные научные и культурные связи Советского Союза 1928-1932 (Наука, 1969), АврусА.И. Пролетарский интернационализм в действии (Издательство Саратовского университета, 1971), Озеров Л.С. Строительство социализма в СССР и международ ная пролетарская солидарность 1921-1937 (Мысль, 1972), Мичев Д. Межрабпом и организация пролетарской солидарности 1921-1935 (Мысль, 1971), Москва интернациональная (Московский рабочий, 1977). Все эти книги по понятным причинам написаны в исторйко-партайном русле, им присущи политизированность и тенденциозность, упрощенческий подход. Характерный для них тщательный подбор фактов призван был подкрепить торжество социалистических идей и затушевать или «замолчать» негативные моменты, которые не вписывались в устоявшуюся общепризнанную схему.
Исследования немецкой эмиграции велись в послевоенные годы ¡1 в Западной Германии. Там вышел целый ряд трудов по истории немецкой эмиграции 30-х годов (не только в СССР, но и в другие
страны), таких как: Kurt R. Grossmann. Emigration. Geschichte der Hitler -Flüchtlinge 1933-1945 (Stuttgart, 1969), Hans Albert Walter. Asylpraxis und Lebensbedingungen in Europa. Deutsche Exilliteratur 1933-1950 (Darmstadt/ Neuwied, 1972), Herbert Tutas. NS-Propaganda und deutsches Exil 19331939 (Hain, 1973), Heinz Kühn. Widerstand und Emigration (Hamburg, 1980), Leben in Exil: Probleme der Integration deutscher Flüchtlinge (Hamburg, 1981), Widerstand und Exil der deutschen Arbeiterbewegung 1933-1945 (Bonn, 1981), Renate Schafft-Kulas. Emigrationsverhalten: Untersuchung der deutschsprachigen Emigration (Mainz, 1984). Все эти работы не претендовали на всеобъемлющее исследование немецкой эмиграции и затрагивали лишь отдельные аспекты этой проблемы, что было связано не в последнюю очередь с невозможностью доступа к источникам, хранящимся в советских архивах. Кроме того большинство исследований в этот период велось с антикоммунистических позиций, что ставит под сомнение их объективность и научность. Наиболее полно в западно-германской исторической литературе были разработаны сюжеты, связанные с жизнью и деятельностью эмигрировавших в СССР представителей творческой интеллигенции Германии1. В ней достаточно подробно рассказано о бежавших от фашизма представителях немецкой интеллигенции в советской России - архитекторах, писателях, актерах.
Разумеется, нельзя не упомянуть, что книги на эту тему выходили и в ГДР. Стоит назвать, например, такие достаточно серьёзные работы, как Exil in der UdSSR (Leipzig, 1989) - результат коллективного труда ряда сотрудников академии искусств и института литературы АН ГДР; Karl Grünberg. Wie ich zu "Tausend Zungen" kam / Deutsche Schriftsteller aus ihrem Leben und Schaffen (Berlin, 1955); Horst Halfmann. Bibliographien und Verlage der deutschsprachigen Exil-Literatur 1933-1945 (Leipzig, 1969); Wieland Herzfelde. Die deutsche Literatur im Exil (Berlin, 1976); Peter Diezel. ^ Exiltheater in der Sowjetunion 1932-1937 (Berlin, 1978). В ГДР выходила и обширная литература мемуарного характера по истории немецкой эмиграции. Большими тиражами издавались книги, содержащие воспоминания бывших эмигрантов - членов СЕПГ, живших в 30-е годы в СССР, в частности: Alfred Kurella. Zwischendurch. Verstreute Essays 19341940 (Berlin, 1961); Hans Klering. Meine Universität: Das Leben (Berlin, 1967); Bernhard Reich. Im Wettlaut mit der Zeit (Berlin, 1970);Trude Richter. Die Plakette vom großen und vom kleinen Werden (Halle, 1972); Franz
1 См. например: Hans Albert Walter. Deutsche Exilliteratur. - Bd.2, Stuttgart 1984; Bd.31988;
Bd.4 1 978; David Pike. Deutsche Schriftsteller im sowjetischen Exil 1933-1945. - Frankfurt
a.M., 1981; Haarmann H., Schirmer L., Walach D. Das «Engels»-Projekt. Ein antifaschistischer
Theater deutscher Emigranten in der UdSSR (1936-1941). - Worms: Heinz, 1975.
Dahlem. Am Vorabend des zweiten Weltkrieges. Erinnerungen (Berlin, 1977); Hugo Huppert. Wanduhr mit Vordergrund. Stationen eines Lebens (Halle, 1977); Heinz Willmann. Steine klopft man mit dem Kopf. Lebenserinnerungen (Berlin, 1977); Markus Wolf. Die Troika (Berlin-Weimar,1989). Особое внимание восточно-германские историки естественно уделяли вопросам деятельности КПГ в 30-40-е годы. Наиболее известной работой, затрагивающей в том числе и аспекты жизни и работы функционеров КПГ в СССР, в частности, в Коминтерне, является исследование Хайнца Кюнриха "КПГ в борьбе против фашистской диктатуры 1933-1945" (М., 1986). Безусловно и проблемы немецких экономических эмигрантов тоже находили свое отражение в научных статьях историков ГДР1. Вместе с тем, характеризуя в целом восточногерманскую литературу, нельзя не отметить, что она не свободна от влияния политичёских установок СЕПГ, касавшихся в том числе и вопросов истории КПГ. Написанные под давлением партийного руководства и жестких идеологических схем, работы восточно-германских исследователей не лишены тенденциозности и субъективизма, их отличает односторонний подход к проблеме, стремление затушевать или "замолчать" наиболее острые моменты истории.
Новая волна интереса к судьбам немецких эмигрантов пришлась на период горбачевской перестройки и снятия железного занавеса в Европе. Это время (конец 80-х - начало 90-х годов) сопровождалось открытием бывших секретных советских архивов, материалы которых по-новому проливали свет на события 30-х годов. На страницах отечественных и зарубежных изданий появилась целая серия скандальных материалов, разоблачительных статей: многие торопились сделать на истории политический капитал. Повышенное внимание зарубежных, прежде всего германских, историков вызвала тема репрессий в отношении немецких граждан на территории СССР в 30-е годы и, прежде всего, репрессий против известных функционерог КПГ2. Перед исследователями стояла задача выяснения судеб пропавших в ГУЛАГе немецких эмигрантов, составление списков репрессированных, а в перспективе - выявление мест захоронений. Такая работа была проведена коллективом Института истории рабочего движения в Берлине
1 См. например: Die Tätigkeit deutscher Architekten und Spezialisten des Bauwesens in der Sowjetunion 1930-1937. In: Wissenschaftliche Zeitschrift der Humboldt-Universität zu Berlin. Gesellschafts- und Sprachwissenschaftliche Reihe 3/1967. S.383-399
2 См. например: Kommunisten verfolgen Kommunisten. StalinistischerTerror und Säuberungen in den kommunistischen Parteien Europas seit den dreißiger Jahren. Hg. von Hermann Weber und Dietrich Staritz. - Berlin, 1993
(ГДР), результатом чего стало издание в 1991 году книги In den Fängen des NKWD. Deutsche Opfer des stalinistischen Terrors in der UdSSR (Dietz Verlag, Berlin, 1991). Большое значение этой публикации заключалось в том, что книга содержала 555 имен и кратких биографий эмигрировавших в СССР и репрессированных здесь немцев, а также давала импульс и исходные данные для дальнейшей реконструкции и выяснения их судеб.
Другой крупной работой по данной теме стала книга западногерманского историка Германа Вебера «Weiße Flecken» in der Geschichte. Die KPD-Opfer der Stalinschen Säuberungen und ihre Rehabilitierung (Frankfurt, 1989 und Berlin, 1990). Она выдержала 2 издания и содержит список имен 305 немецких эмигрантов - исключительно коммунистов (в отличие от вышеупомянутого сборника), ставших жертвами террора 30-х годов.
Несмотря на большое значение выхода этих книг в деле реабилитации бывших репрессированных и восстановлении исторической правды, приходится признать, что в целом исследования германских историков 80-х годов носили несколько односторонний характер. Во-первых, изучались преимущественно материалы, связанные с именами известных деятелей КПГ. Во-вторых, односторонность проявилась в увлечении количественными показателями репрессивной политики в СССР, что отодвинуло на второй план объективный научный анализ и качественные оценки этого периода истории. Недостаточное внимание уделялось на наш взгляд и бытовой стороне жизни эмигрантов, особенностям восприятия ими советской действительности, процессу трансформации взглядов и крушения иллюзий.
Исследование проблем эмиграции 30-х годов проводились не только в Германии, но и в Австрии (особенно в 70-е - начале 90-х годов)". Разумеется, большее внимание здесь уделялось судьбам австрийских граждан, поскольку австрийские эмигранты - хотя они и составляли значительно менее многочисленную группу - заслуживают самостоятельного изучения. Вместе с тем в работах, вышедших в Австрии, можно обнаружить немало интересных с исторической точки зрения фактов, характеризующих особенности функционирования иностранной колонии в СССР в целом. (Кроме того, благодаря общности языка, немецкие
" См. например: Karl R. Stadler. Opfer verlorener Zelten. Die Geschichte der Schutzbund -
Emigration 1934. - Wien, 1974; Barry McLoughlin u. Walter Szevera. Posthum rehabilitiert.
Daten zu 150 österreichischen Stalin-Opfern. - Wien, 1991; Hans Schafranek. Zwischen
NKWD und Gestapo. Die Auslieferung deutscher und österreichischer Antifaschisten aus der
Sowjetunion an Nazideutschland 1937-1941 (ISP-Verlag Frankfurt a.M, 1990).
и австрийские эмигранты в СССР очень тесно общались.)
Если говорить об отечественных работах по данной теме, то в последние годы появился ряд научных и публицистических статей, открывающих новую страницу в изучении истории иностранной колонии в СССР в 30-е годы. Их написание связано прежде всего с открытием бывших секретных советских архивов. Статьи С.В.Журавлева и В.С.Тяжельниковой1 носят главным образом постановочный характер и обращают особое внимание на продуктивность использования компьютерных методов для изучения макро- и микроуровневых процессов внутри иностранной колонии в СССР в 20-30-е годы. В новаторском исследовании Е.А.Осокиной, посвященном анализу существовавшей в 30-е годы в СССР системы снабжения, специальный раздел раскрывает вопрос о снабжении продуктами питания и промтоварами иностранных рабочих, политэмигрантов и т.д.2 Л.Г.Бабиченко опубликовал ряд некогда секретных документов, проливающих свет на политику руководства ВКП(б) и ИККИ по отношению к немецким эмигрантам3. Статьи в российской и зарубежной прессе И.Щербаковой посвящены проблемам репрессирования немецких граждан органами НКВД в 30-е годы4. Н.С.Мусиенко в соавторстве с автором данной диссертации исследовала инспирированное НКВД дело о якобы существовавшей в СССР в 30-е годы немецкой молодежной организации «Гитлер-Югенд»5.
Таким образом, анализ историографии показывает, что как в России, так и за рубежом отсутствуют специальные исследования, посвященные изучению немецкой колонии в СССР в 30-е годы. Кроме того,
" Журавлев С.В., Тяжельникова B.C. Иностранная колония в Советской России в 19201930-е годы (Постановка проблемы и методы исследования). - Отечественная история, 1994, N1. С. 179-189; Они же. Die Ausländer in der UdSSR (20-30er Jahre). Zum Aufbau der Datenbasis. - Max-Planck-Institut für Geschichte/History and Computing in Eastern Europe. Göttingen, Germany, 1993, N21.
2 Осокина E.A. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1928-1935 гг. - М., 1993.
3 См. например: Бабиченко Л.Г. «Если аресты будут продолжаться, то... не останется «ни одного немца - члена партии». Сталинские «чистки» немецкой политэмиграции в 1937-1938 годах. - Исторический архив, 1992, N1; Он же. Кто вершил судьбы людей. - Neues Leben, 1993, N28.
" Щербакова И. Один из ста, из пятисот, из тысячи... - Московские новости, 1988, N44. Schtscherbakowa I. Das Schicksal der vom NKWD zwischen 1936-1941 an Deutschland ausgelieferten deutschen Emigranten, rekonstruiert anhand von Akten aus dem Moskauer KGB-Archiv. - In: Kommunisten verfolgen Kommunisten. Berlin, 1993. S. 265-274.
5 Dehl O. u. Mussijenko N. «Hitler-Jugend» in der UdSSR? Zur Geschichte einer Fälschung. -Neues Leben, 1994, N29, 30, 31
анализ историографии привел нас к нескольким другим важным выводам:
До недавнего времени отечественная и немецкая историография данной темы не только существовали абсолютно автономно, но и явно противостояли друг другу по известным политическим причинам. Между тем, каждая из сторон активно занималась накоплением фактов, возведением теоретических построений, требующих тщательной критической проверки, в том числе с помощью материалов противоположной стороны;
Целый ряд важнейших аспектов темы остались вне поля зрения ученых. Многие другие вопросы, некогда затронутые либо поставленные историками остаются неразработанными. Это касается изучения причинно-следственных связей немецкой эмиграции, глубокого анализа всех аспектов экономической эмиграции в СССР, объективного изучения политэмигрантов. Анализ историографии свидетельствует, что при явном предпочтении «партийной» и «производственной» истории иностранной колонии вне поля зрения историков остались социально-бытовые, культурные, психологические аспекты, что привело к игнорированию специфики функционирования этого общественного организма в рамках советской системы.
Причины недостаточной разработанности данной темы безусловно связаны с ограниченностью источниковой базы (хотя сейчас доступ в архивы значительно шире, чем раньше), все еще не преодоленными идеологическими стереотипами, сложностью исследования проблемы.
Очевидно, решить вопрос наиболее полного освещения жизни иностранцев в советской России позволил бы междисциплинарный, комплексный подход к изучению данной темы, находящейся на стыке истории политической (в частности, истории международных отноше% ний и мирового коммунистического движения), истории народов, миграционных процессов, культуры, истории международных организаций (Коминтерна, МОПРа), а также общественного сознания и социальной психологии различных групп советского общества 30-х годов.
Предметом данного исследования является изучение немецкой иностранной колонии в СССР в 1930-е годы, проблем ее формирования и развития, а также изучение различных сторон жизни и быта немецких эмигрантов в СССР.
Исходя из состояния разработанности данной темы, нами определены следующие основные цели и задачи исследования. Главная цель диссертационной работы - на основе введения в научный оборот новых источников (в основном, из бывших секретных советских архивов) проана-
лизировать основные проблемы истории немецкой эмиграции в СССР в 30-е годы. При этом задачи поставлены таким образом, чтобы рассмотреть в качестве приоритетных наиболее малоизученные темы:
Определить основные категории эмигрантов, их специфику, количественные и качественные характеристики, юридический статус;
Изучить механизм идеологического воздействия на иностранцев, особенности восприятия немцами советской действительности, адаптации к стандартам поведения и интеграции в общество;
Рассмотреть приоритеты политики и ход репрессий в отношении немецких эмигрантов в СССР в 30-е годы.
Хронологические рамки исследования охватывают 30-е годы 20 века, то есть период приезда в СССР основной массы немецких экономических и политических эмигрантов.
Методологической базой исследования явились принципы научности, историзма и объективности, основанные на критическом анализе источников, их взаимопроверке, учете степени достоверности и полноты сообщаемых данных.В работе использованы такие методы исторического анализа, как сравнительно-исторический, ретроспективный, проблемный, что позволило автору реализовать поставленные цели и задачи.
Источники исследования. Наиболее важными для раскрытия темы являются материалы Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). В фонде 17 (ЦК ВКП(б)) находятся разнообразные документы, показывающие политику высшего руководства страны по отношению к разным категориям иностранцев. Несомненный интерес представляют хозяйственные планы и задания ЦК по приему иностранных рабочих, обеспечению их обслуживания на местах, контролю за реэмиграцией, принятию репрессивных мер в отношении иностранцев и бывших иностранных подданных. В описи 120 данного фонда среди переписки ЦК ВКП(б) с различными организациями и лицами имеются письма самих инорабочих, докладные записки о ходе вербовки и найме иноспециалистов, другие материалы. С точки зрения информационной ценности выделяется переписка с ИККИ, ЦК МОПР (0п.130), НКВД - организациями, активно занимавшимися осуществлением политики и контролем за иностранцами. В бывшем секретном отделе ЦК (оп.85) сохранились инструктивные и иные письма отделов ЦК различным учреждениям и организациям, касающиеся вопросов перевода иностранных коммунистов в ВКП(б). Неоценимый источник - протоколы заседаний Оргбюро ЦК ВКП(б) с материалами к ним (Оп.114). Они дают представление о конкретных решениях и ходе
обсуждения вопросов, существовании различных точек зрения в отношении ключевых и текущих проблем жизнедеятельности немецкой иностранной колонии в СССР. Эти материалы особенно важны для анализа национальной политики партии, изучения кадровых вопросов, статистического исследования немецких эмигрантов.
Нами были привлечены также перечни повесток дня заседания Политбюро ЦК ВКП(б) (Оп.З). По заголовкам постановлений и обсуждавшихся вопросов (сами материалы Политбюро оказались недоступными) можно судить о характере решений в отношении эмигрантов (например, о приеме беженцев с германской стороны, о въезде в СССР группы австрийских и немецких социал-демократов, об иностранных рабочих на военных заводах и др.)
Если документы фонда 17 РЦХИДНИ важны прежде всего с точки зрения изучения общей политики партии в отношении немецких эмигрантов, то материалы фонда Коминтерна (495) этого архива богаты источниками о повседневной жизни немецких эмигрантов в СССР, их отношении к советской действительности. Пожалуй, наибольшую ценность имеют хранящиеся здесь многочисленные письма иностранцев в ИККИ, редакции газет, различные советские инстанции, а также перлюстрация корреспонденции немецких эмигрантов, предназначенной родственникам за границей.
Материалы секретариатов Генерального секретаря Коминтерна Г.Димитрова (оп.73-74) и секретаря ИККИ Д.З. Мануильского (оп.Ю) содержат в числе прочего многочисленные письма из регионов о положении немецких рабочих, ходатайства о конкретных членах КПГ, арестованных органами НКВД. Докладные записки отдела кадров ИККИ на имя Мануильского дают представление о ситуации в среде эмигрантов в период арестов, об их настроениях, о сложностях устройства на работу уцелевших в эти годы немцев. Опись важна для осмысления проблем интеграции иностранцев, их отношения к проводимой в СССР репрессивной политике, а также роли Коминтерна в подготовке арестов и сотрудничестве с НКВД. Наравне с данной описью безусловный интерес для нас представляет и секретариат представительства ЦК КПГ при ИККИ (оп.292). В материалах этой описи находятся сводные информационные записки о настроениях в среде немецких эмигрантов, о числе арестованных, о ситуации в немецкой секции клуба иностранных рабочих, а также критические письма о работе инобюро ВЦСПС в Берлине. В целом знакомство с этой описью позволяет нам лучше понять политику КПГ по-отношению к эмигрантам, проанализировать роль ее руководства в осуществлении репрессивных мер против немецких коммунистов.
Третий по важности для данной работы фонд - это фонд ИК МОПРа (539). Здесь автор диссертации обнаружил ценнейшие материалы, касающиеся политэмигрантов, их строгой проверки, отсева «нежелательных элементов» и, напротив, въезда конкретных особо важных для руководства ИККИ и МОПРа лиц. В фонде содержатся также решения легитимационной комиссии МОПРа, переписка зам. секретаря ИК МОПР Е.Стасовой с ЦК ВКП(б) и НКВД, дающая наглядное представление о применявшихся на практике МОПР критериях приема в СССР и отказа в получении статуса политэмигранта. Данный фонд важен и тем, что позволяет судить о положении немцев в регионах, решении вопросов их трудоустройства, бытового обслуживания.
Кроме упомянутых фондов, нами использованы материалы фондов Профинтерна (534), Международной организации революционных писателей - МОРПа (541), Коммунистического университета национальных меньшинств Запада - КУНМЗа (529). В фонде Профинтерна можно почерпнуть важную информацию о проблемах устройства эмигрантов на местах, их взаимоотношениях с русскими рабочими, а также найти письма исполкома Профинтерна в ВЦСПС и письма самих немцев, проливающих свет на особенности процесса их интеграции в общество, фонд МОРПа и, в частности, документы его немецкой секции (оп.1) содержат сведения о ситуации в группе немецких писателей, живших в России в 30-е годы; они позволяют судить о настроениях эмигрантской интеллигенции, а также проследить ход идеологической подготовки «чистки» в среде немцев-писателей и журналистов. Полезные данные о некоторых эмигрантах, учившихся в КУНМЗе, были обнаружены нами в фонде этого учебного заведения.
Таким образом, несмотря на то, что в работе в качестве источников упоминаются и другие архивы (Архив внешней политики - АВП РФ, Центральный государственный архив общественных движений города Москвы - ЦГАОДМ, Российский государственный архив экономики - РГАЭ, Государственный архив Российской Федерации - ГА РФ - обращение к ним носит эпизодический характер), важнейшие материалы, на основе которых и подготовлена данная диссертация и которые дают наибольшее представление о немецкой эмиграции в СССР в 30-е годы, находятся в РЦХИДНИ.
Немаловажное значение для осмысления жизни немецких эмигрантов в советской России имеют и публикации в ОН и других немецких газетах. И хотя острые письма и жалобы немцев, как правило, не попадали на страницы печати и отсеивались, даже то, что публиковалось, дает нам возможность судить о производственных отношениях, в которые были втянуты эмигранты, о внедрении их рацпредложений, освоении новой
техники, соцсоревновании в среде немцев, организации их быта и т.п. Безусловно, все статьи, написанные активистами - рабкорами, подвергались в редакциях газет тщательной обработке и редактировались не только стилистически, но и идеологически. Между тем, этот материал следует рассматривать, как самостоятельный "источник по истории немецкой иностранной колонии в СССР, тем более что многие данные из периодической печати тех лет уникальны - в архивных документах они отсутствуют.
Особый интерес представляют также следственные дела репрессированных, хранящиеся в архиве ФСБ по Москве и Московской области. Различные справки из этих дел, протоколы допросов позволяют получить информацию о причинах эмиграции в СССР, местах работы, круге общения, политической деятельности эмигрантов в прошлом.
Следует отметить, что, на наш взгляд, выбранная нами источниковая база в достаточной степени репрезентативна для изучения поставленных выше проблем и решения задач исследования.
Научная новизна диссертации заключается, прежде всего, в том, что она представляет собой первую работу, где на основе критического анализа архивных материалов исследуется история немецкой эмиграции в СССР в 1930-е годы, а также в том, что в ней привлекается и анализируется как отечественная, так и впервые - германская литература по данной теме. В диссертации также впервые предпринята попытка рассмотреть процесс формирования немецкой иностранной колонии в советской России, определить ее состав и каналы эмиграции, проанализировать влияние политики партии и государства на условия приема и ход интеграции немцев в советское общество; впервые раскрывается механизм идеологического воздействия на иностранцев, выявляются особенности восприятия ими советской действительности, адаптации к стандартам поведения на новой родине, причины реэмиграции, выясняется суть так называемой "особой линии" в отношении немецких эмигрантов, приведшей к трагическим последствиям.
Автор стремился к объективному анализу исследуемых вопросов, преодолению односторонности и заданности в оценках рассматриваемых событий, а также упрощенческого подхода к ним, присущего некоторым работам прежних лет.
Практическое значение. Анализ проблем, поставленных нами в диссертации, имеет самостоятелоное значение не только в контексте изучение истории немецкой иностранной колонии., но и функционирования всей советской системы в 30-е годы. Оно дает представление об особенностях производственных отношений на предприятиях чертах обшествен-
ной жизни в стране, о национальной и международной политике СССР. Также данная работа может служить импульсом для определения основных направлений дальнейших исследований в этой области, постановки новых проблем, выявления и анализа новых источников.
Сегодня, когда Россия и Германия находятся на новом этапе своего развития и сотрудничества друг с другом, задача историков состоит в том, чтобы изучая этот трагический для обеих стран период тоталитаризма -период 30-х годов - и извлекая из него необходимые уроки, предупреждать от повторения ошибок прошлого, способствовать еще большему сближению наших народов, некогда рука об руку строивших заводы и фабрики на «родине всех трудящихся». В этом мы видим особое практическое значение работы.
Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации обсуждены на заседаниях проблемной группы и кафедры Истории Российского Государства РАГС, по теме опубликованы научные статьи.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения.
Во введении определены значение и актуальность темы, охарактеризована методологическая основа работы, обоснована проблематика исследования и сформулированы его основные задачи, дан историографический обзор и характеристика привлекаемых источников.
Первая глава диссертации - «Формирование немецкой иностранной колонии в СССР в 1930-е годы». В первом разделе главы рассматриваются основы иммиграционной политики Советского государства в 1920-1930-е годы, анализируются исторические предпосылки и условия приема эмигрантов, особенности формирования и развития немецкой иностранной колонии.
Термин иностранная колония в СССР применительно к 30-м годам стал появляться в отечественной историографии только в последнее время1. При этом имеются в виду не компактные поселения иностранных колонистов (например, российских немцев), а контингент инос-
1 См. напр.: Журавлев C.B., Тяжельникова B.C. Иностранная колония в Советской
России в 1920-1930-е годы (Постановка проблемы и методы исследования). - Отечественная история, 1994, N1. С. 179-189.
транцев, живущих распыленно, но тем не менее сохраняющих признаки колонии (такие, как общая историческая родина, язык, национальные, культурные особенности, условия жизни и быта, юридический статус).
Процесс формирования немецкой иностранной колонии в СССР в 20-30-е годы, как показывают документы, имел в основном направленный характер со стороны партийно-государственных органов. Этот процесс отличался динамизмом и безусловной зависимостью от ситуации как внутри СССР, так и на международной арене. Источники свидетельствуют о значительном количестве различных категорий эмигрантов, различных каналах, которыми пользовались желающие приехать в СССР, а также большом разнообразии причин и обстоятельств приезда в СССР в 30-е годы.
Поскольку состав проживавших в СССР эмигрантов по различным признакам был весьма неоднороден, перед нами неизбежно возник вопрос: кого считать немецким эмигрантом? Немцев по национальности, граждан Германии, эмигрировавших в СССР, или всех, кто приехал из Германии? Так как многие немцы приехали через третьи страны, критерий приезда в СССР непосредственно из Германии нами не учитывается. Вместе с тем, из Германии эмигрировали не только немцы по национальности. Поэтому в первой главе нами сформулировано следующее определение: немецкими эмигрантами мы считаем, как правило, лиц, до момента эмиграции постоянно проживавших в Германии и имевших германское гражданство, приехавших по экономическим, политическим или иным мотивам на жительство в СССР и сохранивших здесь свое прежнее либо принявших советское гражданство. (Сюда следует отнести и тех, кто был лишен германского гражданства и так и не принят в советское.)
Исследовав состав немецкой эмиграции в 30-е годы, мы установили, что основными категориями эмигрантов являлись экономические (рабочие и техники) и политические (как правило, партфункционеры). Ведущий критерий, положенный в основу такого деления, заключается в мотивации причин въезда в СССР. В зависимости от их характера -экономического или политического - мы и относим немецких эмигрантов к той или другой группе. Однако границы между этими двумя группами бывали порой весьма прозрачными, так как рабочие, к примеру, решившие остаться после 1933 года в СССР навсегда, автоматически попадали в разряд политических эмигрантов. Поэтому и количественный показатель каждой из групп тоже менялся. Внешние факторы, как то политическая и экономическая ситуация в Германии, усиление экономического кризиса на Западе в целом, а также внутрен-
ние причины - плохие бытовые условия, вызвавшие реэмиграцию из СССР, репрессивная политика, ограничения в приеме эмигрантов не могли не сказаться на числе проживавших в СССР немцев. То количественно преобладали политические (20-е годы), то экономические (19291933 годы), то снова политические эмигранты (после 1933 года).
Говоря о качественном составе эмиграции, можно сказать, что в числе экономических беженцев большинство составляли, как правило, беспартийные рабочие, искавшие в СССР хорошо оплачиваемую работу и сносные бытовые условия. Можно, тем не менее, с уверенностью говорить о том, что большинство из них имели левые убеждения и симпатизировали СССР. (Однако, это не помешало им, столкнувшись с серьезными проблемами в бытовом обслуживании на местах, разочарованными вернуться в Германию).
Как показывают документы, среди политических эмигрантов в конце 20-х годов преобладали молодые члены коммунистических боевых групп, участвовавших в Германии в столкновениях с фашистскими организациями. Они не были профессиональными революционерами и никоим образом не связаны с партноменклатурой. Их приезд в СССР носил вынужденный характер. После 1933 года число членов КПГ в составе политэмиграции резко увеличивается и достигает по данным отдела кадров ИККИ 97%. В основном в этот период, как указывалось выше, эмигрируют партфункционеры, так как въезд остальных групп политэмигрантов жестко регулируется МОПРом.
Различались немецкие эмигранты не только по причинам въезда в СССР, но и по каналам эмиграции (легальный и нелегальный), а также по юридическому статусу. Среди них были те, кто имел советское гражданство либо вид на жительство, оставаясь иностранным гражданином, и те, кто был лишен гражданства и числился лицом без гражданства. Юридический статус вытекал не только из наличия или отсутствия гражданства, но и определялся получением статуса политэмигранта. Члены семьи эмигранта не имели этого статуса и, соответственно, на них не распространялись а полном объеме льготы, предусмотренные для самого политэмигранта.
Глава вторая «Экономические эмигранты из Германии в СССР» полностью посвящена немецким рабочим и техникам, приехавшим в СССР по договорам с советскими предприятиями, преимущественно до 1933 года. Большое внимание в главе уделено вербовке немецких рабочих в Германии, проблемам, которые возникали у советских органов и самих рабочих при их переезде в СССР и в первое время после этого.
С 1929 года советские наркоматы и ведомства приступили к проведению активной кампании по привлечению иностранной рабочей силы на свои предприятия. Для этих целей во многих городах мира, в том числе в Берлине, были организованы иностранные бюро ВСНХ, в функции которых входило рассмотрение заявлений иностранных рабочих о приеме в СССР, проверка их технической квалификации, а также партийной принадлежности и политических убеждений. С этого момента начинается период активной экономической эмиграции немецких рабочих в СССР.
Приглашение иностранных рабочих в СССР, как мы указываем в диссертации, диктовалось рядом причин как сугубо производственных, так и политических. Прежде всего страна остро нуждалась в квалифицированной рабочей силе, в частности, требовались сборщики станков и специалисты в области новейших технологий. Кроме этого, из-за рубежа активно приглашались инструкторы для обучения русских рабочих передовым методам труда на западном оборудовании. Среди политических причин следует отметить стремление советского руководства доказать на основе тех преимуществ социализма, которые были достигнуты в 30-е годы, необходимость социалистической революции в других странах мира. В связи с этим, государство расходовало огромные средства на организацию вербовки, проезд и зарплату инорабочих, обеспечение им лучших по сравнению с русскими рабочими условий труда и быта. Однако, как показывают факты, приведенные во II главе, этих средств явно не хватало для полноценной организации жизни и обслуживания прибывающих специалистов, что, в свою очередь, закономерно рождало определенные проблемы.
Анализируя документы из архива Коминтерна, Профинтерна, ЦК ВКП(б), мы показываем в этой главе, с какими трудностями проходил процесс вербовки иноспециалистов, какие ошибки были допущены представителями советских наркоматов, дававших рабочим нереальные или трудновыполнимые обещания, каковой была реакция и действия германских властей на массовый переезд немецких рабочих в СССР. В качестве примера мы рассматриваем ситуацию, сложившуюся с приемом немецких экономических эмигрантов в Донбассе, где находились в 1930 году 499 рабочих из Германии. Эту ситуацию можно охарактеризовать как очень тяжелую - в Донбассе находились больные люди, с большими семьями, которые ютились первое время в нежилых постройках. Не выдерживал критики и подбор претендентов на работу по их технической квалификации.
Вопрос о недостатках в деле вербовки ы обслуживания немецких рабочих и специалистов неоднократно поднимался различными орга-
низаниями - ВСНХ, Профинтерном, НК РКИ, этой проблеме уделялось внимание и в решениях ЦК ВКП(б) - все эти документы, их влияние на реальную ситуацию с вербовкой и приемом инорабочих анализируются нами в данном разделе диссертации.
Однако несмотря на серию постановлений, вербовка продолжала носить недостаточно упорядочный характер, что порождало серьезные проблемы с кадрами инорабочих на заводах. В частности, ряд условий договора в силу объективных и субъективных причин не выполнялся, что вызвало отток части рабочих в Германию или осложнило процесс интеграции тех, кто решил связать свою судьбу с советской Россией.
Приему в СССР и чертам интеграции рабочих в советской общество в диссертации уделяется особое внимание. На основе архивных документов мы рассматриваем весь спектр проблем - от психологических до бытовых - с которыми сталкивались немецкие рабочие на местах, их отношения с русскими рабочими, заводской администрацией и т.п. Чтобы лучше понять настроения рабочих, в главе анализируются их письма на родину, перлюстрированные в ИККИ. К сожалению, эти письма нередко свидетельствовали о состоянии разочарованности или даже отчаяния, в котором находились некоторые наиболее неустроенные и брошенные на произвол судьбы немецкие рабочие.
Рассмотрев материалы и проанализировав факты, характеризующие положение немецких экономических эмигрантов в СССР в 30-е годы, мы вынуждены констатировать, что их прием и процесс интеграции проходил довольно сложно. Кроме множества бытовых проблем, немецкие рабочие столкнулись с рядом трудностей морального плана - особые, отчасти привилегированные условия жизни иностранцев способствовали разжиганию неприязни по отношению к ним местных рабочих. Но усилия ответственных за обслуживание рабочих организаций постепенно сглаживали эти противоречия, напряженность в общении иностранцев с советскими рабочими и администрацией заводов снималась, также решались жилищные и прочие проблемы, поначалу испугавшие некоторых немцев. Они все больше включались в социалистическое строительство, тем более что в целом налицо было желание немецких эмигрантов помочь в выполнении пятилетки и быстрее влиться в советское общество. Мы рассмотрели различные формы их адаптации к новым условиям жизни - от участия в соцсоревновании до сотрудничества в газетах в качестве рабкоров и даже работы в выборных органах, таких как Моссовет. Все это подтверждает вывод о том, что и сами рабочие и советские органы были поначалу обоюдно заинтересованы в скорейшей и успешной интеграции иностранцев. Различные
партийные и профсоюзные организации проводили политику, направленную на улучшение положения инорабочих на предприятиях. Однако, принимаемые меры часто не выходили за рамки агитационной идеологической работы и не касались существа проблем, связанных с неустроенным бытом и другими конкретными трудностями. Вместо того, чтобы основные усилия в своей деятельности направить на искоренение причин, порождающих их, в качестве приоритетной соответствующие органы ставили перед собой цель во что бы то ни стало предупредить утечку информации о бедственном положении рабочих в СССР, противостоять реэмиграции (ее причинам, характеру и обстоятельствам посвящен отдельный раздел главы). Но, конечно, основной смысл принимаемых в те годы ЦК и ВЦСПС постановлений был заключен в наиболее целесообразном использовании технической квалификации иностранных специалистов, максимальном обеспечении эффективной передачи их опыта и знаний русским рабочим.
Однако, ситуция в среде немецких эмигрантов к 1936-1937 годам изменилась, в отношении их стали приниматься все более жесткие меры, что было вызвано политикой недоверия к иностранцам и нагнетанием массового психоза поиска врагов народа. Процесс интеграции немцев в советское общество был насильственно приостановлен, результаты успешной адаптации - сведены к нулю. Если до середины 30-х годов реэмиграция носила чисто экономический характер, так как была обусловлена хозяйственной неразберихой и бытовыми трудностями, то во второй половине 30-х годов мотивом отъезда из СССР служили большей частью политические причины, в частности, политика репрессий, различных административных мер против иностранцев. Таким образом, многие из них, активно включившись в социалистическое строительство, оказались в итоге вне общества, лишенные порой работы, гражданства и, даже, нередко свободы, если не самой жизни. Трагичность судеб немецких рабочих, попавших в 30-е годы в водоворот истории, не носила более исключительный характер и воспринималась современниками скорее как правило. К таким выводам мы приходим в конце второй главы, завершая рассмотрение проблем немецких экономических эмигрантов.
Третья глава посвящена изучению проблем приема и интеграции немецких политэмигрантов, а также политики властей по отношению к ним. Исследование этих вопросов проводилось нами прежде всего на основе материалов МОПРа, также были привлечены документы из архива ВКП(б), ИККИ и др.
Прием немецких политэмигрантов с середины 1933 года перестал на короткое время носить эпизодический характер (нами приводятся
примеры въезда в СССР целыми группами), что было связано прежде всего с политическими целями и международной политикой советского государства в условиях усиления фашистского террора в Германии. Однако, как показывают документы, уже к 1936 году ситуация резко меняется и принимаются меры для ограничения потока эмигрантов, желающих попасть в советскую Россию. Решающим критерием отбора становится зачастую личное знакомство потенциальных эмигрантов с кем-либо из руководства КПГ, ВКП(б) и МОПРа. Таким образом, в СССР попадают преимущественно партийные функционеры, несмотря на декларированное в Конституции право на убежище для всех, кто преследуется за свои коммунистические убеждения или революционную деятельность. На основе конкретных фактов, статистических данных и переписки МОПР с различными организациями, нами делается вывод о том, что СССР проводило в середине 30-х годов селективную иммиграционную политику. В главе мы выделяем следующие основные причины селективной иммиграционной политики СССР:
Недоверие к эмигрантам, подозрение в вербовке их со стороны гестапо;
Стремление использовать иностранных коммунистов для революционной борьбы в капиталистических странах;
Нежелание обременять себя заботами о беженцах (ограниченные материальные ресурсы, неподготовленные условия для массового приема беженцев);
Стремление сохранить дипломатические отношения с Германией на том уровне, который позволял бы использовать немецкие технологии и оборудование, необходимое для осуществления индустриализации. В этой связи проведение активной иммиграционной политики противоречило реальным политико-экономическим интересам советской России.
Итак, МОПР, одной из задач которой было обеспечивать прием эмигрантов в СССР и заботиться здесь о них, стала реализовывать политику, согласно которой право на убежище в СССР предоставлялось скорее в виде исключения. Основная же деятельность была направлена на то, чтобы оставлять беженцев в других страна;; Европы, куда они бежали из Германии (Чехословакия, Франция, Венгрия и т.д.) Вместе с тем нельзя забывать, что выбоиочная практика предоставления статуса политэмигранта, лишавшая многих людей возможности найти убежище в СССР, была вызвана не только рядом причин политического характера, но и серьезными материальными проблемами. Однако, несмотря на экономические трудности, которые испытывала страна в те годы, приехавшие в СССР политэмигранты получали ряд материальных льгот,
им в первую очередь предоставлялись квартиры, работа и т.д. В главе показано, что все это предельно облегчало процесс их интеграции в общество, к тому же огромную роль здесь играло стремление самих политэмигрантов максимально адаптироваться к новым условиям жизни, найти свое место в обществе, быть полезными для новой родины. Материалы, свидетельствующие об отношении партийных и советских структур к политэмигрантам, а также о реальном участии политэмигрантов в общественной жизни (как то участие в работе руководящих органов, различных международных и советских организаций - ИККИ, МОПРа, МОРПа, Профинтерна, немецкой секции ССП, Моссовета, а также редакций центральных газет) и даже определенном воздействии их на проводимую в стране политику позволяют нам говорить о том, что политэмигранты в первой половине 30-х годов относились к элитарному слою советского общества.
Однако нагнетаемая сверху шпиономания - процесс развития которой прослеживается нами в главе - с 1935-1936 годов меняет в корне отношение «компетентных» органов и отчасти населения к данной категории людей, на которых начинает оказываться давление с целью принятия советского гражданства. Задача ясна - упростить процедуру контроля и слежки за их поведением, работой и даже мыслями. Объяснением репрессивных мер по отношению к немецким политэмигрантам, пик которых пришелся на 1937-1938 годы, как правило, служила ссылка на иностранное происхождение этих - уже ставших советскими -граждан, являвшихся, по логике властей, германскими агентами. Разумеется, в период массовых арестов и увольнений с работы вера немцев в правильность линии партии не могла не пошатнуться (об этом говорится в секретной информационной записке ИККИ), в том числе и у тех, кого лично репрессии не коснулись. Приведенные же в архивных документах цифры показывают, что число оставшихся на свободе эмигрантов было весьма незначительным. Те, кто не принял советского гражданства и не был репрессирован в СССР, подвергся принудительной высылке из Советской России и попал таким образом в руки гестапо.
Рассмотрев основные этапы и особенности репрессий против немецких политэмигрантов, мы вынуждены констатировать, что сложившаяся и окрепнувшая к 1934-1935 годам немецкая иностранная колония в СССР была фактически уничтожена в результате той политики, которая с середины 30-х годов целенаправленно проводилась в отношении иностранцев. Лучшие представители эмиграции были репрессированы, а их оставшиеся в живых соотечественники и родственники
рассеяны по территории СССР и лишены работы, а значит средств существования. Лишь немногим из них после окончания войны удалось вернуться в ГДР.
В заключении подведены основные итоги исследования и охарактеризовано его значение, предпринята попытка выделить ряд общих и, напротив, различных черт, отличающих экономических и политических эмигрантов.
Обобщая результаты политики по отношению к эмигрантам на протяжении 30-х годов в целом, в заключении подчеркнуто, что, к сожалению, опыт немецких рабочих и специалистов, их технический и духовный потенциал был использован не в полной мере. Недоверие к иностранцам, подогреваемая сверху шпиономания с середины 30-х годов сыграли здесь роковую роль. Хотя безусловно в некоторых областях деятельность немецких эмигрантов была весьма приметным явлением.
Процесс интеграции, проходивший болезненно, но все же постепенно принесший свои положительные результаты, когда многие эмигранты решили навсегда связать свою судьбу с советской родиной, был искусственно остановлен.
1. Немецкая иностранная колония в СССР в 1930-е годы: особенности формирования//Проблемы отечественной истории.- М., 1995.-Вып.З. (В печати).- 1 п.л.
2. Немецкая школа им. К.Либкнехта в Москве 1932-1937 //Люнебур-гер Остдойче Документационен.- Люнебург, 1991. - Том 14. (На нем. яз.) - 1,5 п.л.
3. Титлер-Югенд" в СССР? Из истории одной фальсификации// Утопи креатив.- Берлин,1995. (На нем. яз.) - 1 п.л.
Зак.У У/З Тир. ДО экз.
ПНБ РА ГС 117606 Москва,пр.Веонадского,34
