Визит кеннеди в ссср. Как Хрущев и Кеннеди мир спасли. "Карибский кризис. Непонятая история" (док. фильм). Закрыто "открытое небо"

Встреча Президента США Дж.Ф. Кеннеди и Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущёва, во время которой обсуждались многие актуальные международные проблемы, состоялась в Вене 4 июня 1961 г.

Уже вскоре после избрания Дж.Ф. Кеннеди в качестве Президента США, из Москвы в Вашингтон стали приходить сигналы о желании начать диалог с ним. В феврале 1961 г. Дж.Ф. Кеннеди организовал три обсуждения перспектив взаимоотношений США и СССР. 22 февраля 1961 г. Дж.Ф. Кеннеди подписал письмо Н.С. Хрущёву с предложением о встрече. 27 марта 1961 г. посол США в СССР Томпсон вернулся с письмом в Москву, но, ввиду того, что первый секретарь находился в длительной поездке по стране, оно было передано ему позже. В качестве возможного срока встречи называлось начало мая, а места – Вена либо Стокгольм. Советский руководитель высказался за проведение встречи в столице Австрии.

В США и СССР началась подготовка к встрече глав двух государств. В середине апреля 1961 г. она временно была прекращена в связи с организованным спецслужбами США проваленным вторжением антикастровских формирований на Кубу. Тем не менее, уже к концу апреля 1961 г. подготовка возобновилась. 4 мая 1961 г. министр иностранных дел СССР А.А. Громыко официально подтвердил, что встреча всё же состоится, а 16 мая 1961 г. Дж.Ф. Кеннеди получил письмо Н.С. Хрущёва, в котором последний соглашался на встречу. В конечном итоге встреча в Вене была назначена на начало июня 1961 г.

Не все лица в окружении Дж.Ф. Кеннеди считали момент подходящим для встречи с Н.С. Хрущёвым, в частности, среди таких лиц были вице-президент Линдон Джонсон и государственный секретарь США Дин Раск, которые опасались того, что руководитель СССР начнёт после провала вторжения на Кубу говорить с «позиции силы». Целью проведения встречи были разрешение вопросов, связанных с Берлинским кризисом, гражданской войной в Лаосе, запрещением испытаний ядерного оружия.

Встреча состоялась 4 июня 1961 г. В начале первой же беседы Дж.Ф. Кеннеди сказал Н.С. Хрущёву, что его интерес – обеспечение такого положения, при котором США и СССР могли бы жить в мире. Всю первую беседу заняли беседы о формах соревнования между капитализмом и социализмом, и об историческом процессе мирового развития. Немалую часть своих бесед они посвятили таким же философским вопросам.

Дж.Ф. Кеннеди убеждал Н.С. Хрущёва, что в мире сложился баланс сил, и что попытка нарушить статус-кво может стоить очень дорого. Он признал ошибкой подготовку вторжения на Кубу, сказав вместе с тем: «Ведь Фидель Кастро не коммунист. Но вы своими действиями можете так вышколить его, что он в конечном счете действительно станет коммунистом, и тогда это уже будет ваша заслуга».

Также он говорил, что верит в возможность мирного сосуществования СССР и США при условии проведения независимой друг от друга политике. Вместе с тем Дж.Ф. Кеннеди не разделял убеждённости Н.С. Хрущёва в обречённости капиталистической системы и неизбежности торжества коммунизма.

Н.С. Хрущёв приехал в Вену с твёрдым решением решить берлинский вопрос, или, во всяком случае, начать переговоры по нему. Он угрожал заключить мирный договор с ГДР, что означало бы прекращение оккупационного режима и объявление всего Берлина территорией этого государства. Дж.Ф. Кеннеди же считал, что малейшие уступки по этому поводу будут восприняты как проявление слабости и спровоцируют негативную реакцию правых кругов США и американских союзников. Таким образом, его позиция сводилась к оставлению статуса-кво. Кульминации обсуждение берлинского вопроса достигло, когда Н.С. Хрущёв усмотрел в реплике Дж.Ф. Кеннеди намёк на возможность начала войны из-за Берлина. Он резко ответил, что СССР войны не начнёт, и что «если вы развяжете войну из-за Берлина, то уж лучше пусть сейчас будет война, чем потом, когда появятся еще более страшные виды оружия».

Последние переговоры Н.С. Хрущёва и Дж.Ф. Кеннеди состоялись наедине. Последний выразил надежду, что со временем появится возможность обеспечить более удовлетворительное положение в Берлине, чем оно было на тот момент. Н.С. Хрущёв же объявил Дж.Ф. Кеннеди о намерении подписать мирный договор с ГДР не позже декабря 1961 г., сказав, что «мы войны не хотим, но если вы её навяжете, то она будет». Его оппонент ответил: «Да, кажется, холодная зима будет в этом году».

(Н.С. Хрущев, «Время. Люди. Власть. Воспоминания»)

Отношения с Западом. Холодная война

ДЖОН КЕННЕДИ И БЕРЛИНСКАЯ СТЕНА

…Общественное мнение США в пользу улучшения наших отношений звучало все громче и громче. Такие голоса раздавались и в демократических, и в деловых кругах. Кеннеди лучше, чем Эйзенхауэр, понимал необходимость и разумность таких шагов, и не только по деловым соображениям, а главным образом потому, что холодная война, которая в то время велась, могла привести к горячей. Он этого не хотел. Не хотел этого, конечно, и Эйзенхауэр, который мне неоднократно говорил, что боится мировой войны. Кеннеди не говорил мне, что боится новой мировой войны, но понимал, что она не окажется прогулкой, а будет кровопролитной и обязательно коснется территории США. В прежних мировых войнах, в которых они участвовали, их солдаты действовали на европейской и азиатской территориях, поэтому экономический потенциал страны не только не разрушался, а, наоборот, возрастал и росло ее могущество в целом. Монополисты зарабатывали на тех войнах, но в будущей войне они могут многое потерять, потому что война эта будет ракетно-ядерной. Все это Кеннеди отлично понимал. Он умел анализировать события и не боялся называть вещи своими именами. Поэтому он и начал свою международную деятельность с установления более тесных контактов с СССР. Он тоже хотел договориться о разоружении, с тем чтобы прекратить дальнейший рост напряженности и получить уверенность в том, что никакая случайность не сможет вызвать военные столкновения.

Кеннеди сообщил нам, что хотел бы встретиться с главой правительства Советского Союза. Мы тоже стояли на близкой позиции. Когда он пришел в Белый дом, мы хотели установить с ним контакт и попытаться договориться о том же на разумной основе.

Мы тоже боялись войны, потому что не боится войны только дурак. Я не страшусь этой фразы. Да, мы боялись войны, потому что она приносит разорение стране, бедствия – народу и требует жертв. Это не значит, что можно откупиться от войны любой ценой, в ущерб своему престижу. Думаю, что умный человек поймет разницу. Когда я стоял во главе правительства, возникало много случаев, когда СССР очень ревностно становился на защиту своего престижа, давая отпор агрессивным силам и одерживая моральную победу без войны.

Кеннеди был эластичным человеком. Он сам определял внешнюю политику США. Он взял к себе много молодых умных и образованных советников. В вопросах международной политики они тоже были гибки, поэтому и советы давали ему в этом же направлении. Определяя политическую линию, Кеннеди подбирал себе таких помощников на все посты, которые импонировали бы ему и понимали его цели. Американская печать, соответственно, высказывалась за личную встречу Кеннеди с Хрущевым. Наконец, мы получили официальное предложение встретиться на нейтральной почве, то есть не в СССР и не в США. В Париже встреча состояться не могла, так как недавно попытка лидеров четырех держав договориться закончилась там провалом. О месте проведения новой встречи у нас состоялись предварительные переговоры. Она могла произойти в Вене, в Женеве или же в Хельсинки. Кеннеди предложил Вену. Мы считали, и я лично тоже, что лучше в Хельсинки, ибо полагали, что Финляндия с большим пониманием относится к нашей политике. Но Австрия нас тоже устраивала. Ее правительство придерживалось взятых на себя обязательств проводить политику нейтралитета. Да Вена и сама по себе мирный город. И мы согласились встретиться в Вене. Получили доверительное сообщение о том, кто будет сопровождать президента из официальных лиц и из членов его семейства. С ним должны были приехать жена и мать.

Так как президент брал с собой свою мать и жену, то я тоже решил взять Нину Петровну, чтобы на приемах женщины могли вести между собой беседы. Я лично не был сторонником этого. У меня, признаюсь, такой аскетизм, видимо, остался от времен Сталина. На официальных приемах, которые проводил Сталин, я никогда не видел жен. Единственное исключение он делал в свое время для жены Молотова. Очень редко в театре, в его правительственной ложе, появлялась жена Ворошилова, а так всегда налицо было только мужское общество. Микоян, который слыл у нас человеком, наиболее сведущим в контактах и толкователем этикета, сказал, что за рубежом наличие жены будет хорошо расценено и нам следует придерживаться международного этикета. Я согласился с ним.

Формируя свою официальную группу, мы пригласили министра иностранных дел и других работников МИД, которые нужны были для подготовки справок и советов. Они могли помочь правильно разобраться в том или другом вопросе, возникающем при переговорах по военным, экономическим и дипломатическим проблемам, которые требовали улучшения дела. Проблема ленд-лиза была довольно затаскана, поэтому мы не надеялись, что она может быть разрешена, но все же приготовились обменяться мнениями и по ней.

В Вене была организована положенная по рангу официальная встреча. Венцы встретили нас очень хорошо, никаких выпадов не наблюдалось, проявлялись внимание и приветливость. Венцы говорили, что они очень довольны тем, что их город стал местом встречи двух лидеров. Отношение к нам было теплое, потому что мы в 1955 году заключили мирный договор и вывели войска из Австрии. Наши войска 10 лет находились на территории Австрии, а их вывод приписывали персонально мне. Это сделало, конечно, наше правительство, но я не отказываюсь от своей инициативы. Немногие знают, какая внутренняя борьба шла у нас по вопросу заключения мирного договора с Австрией. Я доволен тем, что было принято правильное решение и мы заключили такой договор. Австрийских премьера и вице-премьера я знал лично. Был знаком и с министром иностранных дел Крайским. У меня с этим человеком вообще сложились добрые отношения. Он с пониманием относился к необходимости иметь дружбу между нашими странами. Конечно, как социал-демократ он не симпатизировал нашему общественному строю, как вся социал-демократия Запада, стоял на буржуазных позициях. Но все-таки среди реакционеров числился либералом.

В Вену я прибыл в сопровождении министра иностранных дел Громыко, а президента Кеннеди сопровождал государственный секретарь США Раск. Сначала мы нанесли положенные визиты президенту и премьер-министру Австрии. Наша делегация была очень хорошо размещена. Затем назначили час первой встречи. Сейчас не помню, сколько их состоялось: две или больше. Начались двусторонние беседы. Мы повели обмен мнениями по тем же вопросам, по которым не могли достичь соглашения с Эйзенхауэром: Германия, Западный Берлин, разоружение, взаимовыгодные экономические связи, торговля – вот затронутые нами вопросы, которые должны были нормализовать отношения между странами при благополучном их решении. Самым острым вопросом оставалась судьба Германии, хотя разоружение не менее важно. Оно всегда будет вопросом вопросов, но решить дело разоружения без договоренности о Германии невозможно. Западный Берлин – тоже загвоздка, как опухоль на здоровом теле. Чтобы оздоровить тело, надо удалить опухоль. Поэтому мы и нажимали на решение в первую очередь вопроса о Берлине. Не решив судьбу Берлина, нельзя решить судьбу Германии и вопрос о мирном договоре. Это все взаимосвязано.

Пошел обмен мнениями. Кеннеди занимал те же позиции, что и Эйзенхауэр. Политика, которую проводил представитель республиканской партии Эйзенхауэр, и политика Кеннеди, представлявшего демократическую партию, одна и та же. Лишь персонально она несколько изменилась. Видоизменился и способ ее проведения. Но суть, на которой она основывалась, та же: в первую очередь соблюдаются интересы крупного капитала, сохраняются и агрессивные устремления США. В этом - главное: непризнание ими никого; делаю то, что моя, дяди Сэма, левая нога захочет. Каковы наши контраргументы? Конечно, те же, что мы приводили во время переговоров с Эйзенхауэром. Но время работало в нашу пользу. С каждым годом росла наша экономическая мощь, усиливалось наше вооружение. Мы все больше и больше продвигались в освоении космоса, наращивали и совершенствовали ракетно-ядерное оружие. Его ассортимент стал более широким, от тактических до стратегических ракет. Это придавало нам другой вес и звучность голоса, хотя мы и сдерживали себя. Наш партнер не должен был заметить, что мы тоже начинаем говорить с ним с позиции силы. Мы не хотели скатиться на позицию Даллеса, против которой раньше боролись. Пока США общались с нами на почве нажима, они сами уже ослабли, а мы росли, как богатырское дитя в сказке: не по дням, а по часам.

Мы упирали, главным образом, на решение германского вопроса. Что же нового выдвинул тут Кеннеди? Да ничего нового, только собеседник более эластично подбирался к сути дела. Кеннеди признавал формулу мирного сосуществования, и это меняло обстановку. Во время разговора с Эйзенхауэром о погашении нашей задолженности по ленд-лизу присутствовавший там заместитель госсекретаря США Диллон на мой вопрос о мирном сосуществовании спросил: "А что это значит?". Таких глупых вопросов Кеннеди, конечно, не задавал. Наоборот, он сам признавал, что надо обеспечить мирное сосуществование, и заявлял это в своих публичных выступлениях. Это было шагом вперед, появилась основа для толкового разговора: раз мирное сосуществование, значит, надо решать все то, что обеспечивает его. И одна из реальностей – признание двух Германий: Германской Демократической Республики и Федеративной Республики Германии. Без признания двух существующих государств Германии и при особом статусе Западного Берлина не могло быть и речи о том, что наши отношения нормализуются, а значит, будет расчищен путь к мирному сосуществованию и к нормализации контактов по всем направлениям.

Кеннеди это все понимал, но внутренне не был готов к переменам, как не было к ним готово общественное мнение США, и не соглашался с нашими доводами. Грубо говоря, на ноге Соединенных Штатов в Европе имелась болезненная мозоль, на которую мы всегда могли наступить в зависимости от своих потребностей и оказать нажим: связь западных держав, наших бывших союзников, через территорию ГДР с Западным Берлином. Этой больной мозолью Сталин пользовался не раз. Объявив блокаду Западного Берлина(6), он потерпел, однако, крушение и вынужден был снять ее. В дополнение к Потсдамскому соглашению, с западными державами был подписан дополнительный договор, который ухудшал наше положение в Западном Берлине. После смерти Сталина мы стояли на тех же позициях. ГДР стала нашим союзником, поэтому мы делали все именно в ее интересах. Да ведь наши интересы вообще совпадали. У нас были единый подход к делу и единая заинтересованность, как и у других социалистических стран, особенно тех, кто входил в Варшавский пакт. Но Кеннеди в вопросе о Западном Берлине не соглашался с нами. Мы официально обратились с предложением о подписании мирного договора с Германией и заявили: если Запад не согласится, мы будем вынуждены подписать отдельно мирный договор с ГДР. Тогда на ее территорию не будут распространяться положения Потсдамского соглашения, а будут действовать статьи мирного договора, который подпишут СССР и те страны, кто захочет.

Кеннеди реагировал очень болезненно. Он чувствовал, что мы можем это сделать. Я видел, что Кеннеди понимает наши рассуждения в буквальном смысле слова: он считал, что мы, подписав мирный договор, тем самым решим и вопрос о Западном Берлине и оккупируем его. Естественно, мы таких намерений не имели, а хотели, чтобы он официально стал вольным городом, иначе произошло бы столкновение. Конечно, в случае столкновения сначала мы решили бы дело очень быстро в свою пользу, потому что в Западном Берлине находились небольшие вооруженные силы западных стран. Но большие или малые, а это уже стрельба, могла разразиться и война. Поэтому мы не преследовали подобной цели и не хотели военного конфликта. Конкретно же мы стремились передать ГДР все функции, которыми пользовались по обеспечению связей через ее территорию западные страны с Западным Берлином. Она как суверенное государство сама решала бы это и, естественно, поставила бы вопрос более жестко, как это свойственно каждому суверенному государству. Западные державы вынуждены были бы считаться с правительством ГДР, которого они не признавали, как не признают и сейчас. Таким образом, возник бы какой-то конфликт военного порядка с непредсказуемыми последствиями.

Кеннеди сопротивлялся и доказывал, что Запад на это пойти не может; что Потсдамское соглашение определяет существование одной Германии и мирный договор может быть подписан только при условии создания единой Германии. Такие доводы Запад приводил все время. Сейчас, видимо, ситуация изменилась. Сам Брандт, премьер-министр Западной Германии, вынужден был признать де-факто, что существуют две Германии. Беседы по германскому вопросу протекали у нас очень обостренно. Мы решительно защищали свое право заключить мирный договор со всеми последствиями, вытекавшими из этого, и рассматривали Западный Берлин как территорию ГДР, а пребывание там западных войск считали незаконным. Кеннеди доказывал обратное...

Что говорил он о мирном сосуществовании? Это очень интересно: он признавал необходимость строить наши отношения с целью обеспечения мирного сосуществования, исключить войну и военные столкновения, но понимал это по-своему. Согласно его пониманию дела, мы должны будем договориться и документально оформить это каким-то договором о том, что стоим на позициях мирного сосуществования, которое он толковал как фиксацию сложившегося во всех странах социально-политического строя, не допуская его изменений. Эта позиция для нас совершенно неприемлема. Я ему так и заявил. Мы согласны строго придерживаться условий мирного сосуществования, в спорных вопросах не должны ни прибегать к силе, ни вмешиваться во внутренние дела других государств. Однако и эти государства не должны вмешиваться во внутренние дела нашего государства. Вопросы политического устройства каждой страны должны решаться самими народами, и даже если будет изменяться общественный строй по решению самого народа, мы не должны вмешиваться в это. Вот как мы понимаем дело. "Нет, – отвечал Кеннеди, – должны вмешиваться, потому что могут быть засланы агенты другой державы". То есть он навязывал нам свое понимание мирного сосуществования как обеспечения безопасности не только границ, но и внутреннего устройства государств, вечного статус-кво. Первую половину дела, гарантию безопасности границ, мы принимали. Вмешательство же во внутреннее устройство других государств для нас немыслимо и невозможно. Я предложил ему маленький экскурс в историю США: "Когда-то США были колонией Англии, а потом народ восстал и начал войну, в которой одержал победу. Так США стали независимым государством. История подтверждает, что существуют внутренние вопросы, которые решает сам народ, и надо обеспечить невмешательство во внутренние события".

Народы России тоже совершили революцию. И это тоже внутренний вопрос. "По-вашему, – говорю, – другие страны имели право вмешаться, вот они и вмешались: США, Англия, Франция навязали интервенцию молодому советскому государству, но чем это кончилось, вы отлично знаете. Царь Николай I на практике проводил ту политику, которую сейчас проповедуете вы, помог Австрийской монархии подавить Венгерскую революцию(9). Это было позорное вмешательство во внутренние дела, но там один император помогал другому сохранить реакционный режим. Чем это кончилось, вы тоже отлично знаете. История доказала несостоятельность такой политики, Австро-Венгрия потом развалилась. Сейчас вообще все резко изменилось, а вы хотите, чтобы мы с вами вернулись к тем временам, когда заключались договоры между монархами для обеспечения устойчивости тронов и объединения усилий ради подавления народов, если они проявят желание изменить внутреннее положение в своей стране? Мы на это никогда не пойдем и всеми средствами будем бороться против такой политики".

Кеннеди – умный человек, но защищал интересы своего класса. Я же был несколько удивлен и поэтому во время переговоров немного иронизировал над ним, высмеивая его позицию как несовременную и устарелую. Наконец, он признал, что для смягчения напряженности требуется сохранять мир между СССР и США. Но это только одна, низшая ступень мирного сосуществования. Если бы Кеннеди признал всю глубину формулы мирного сосуществования и постарался бы ее раскрыть, то с его стороны исключалось бы предложение, которое он внес, предлагая зафиксировать в застывшем положении как границы между государствами, так и их внутреннее социально-политическое устройство. А как быть со странами, остававшимися в положении колоний? Что же, мы должны помогать колонизаторам? Это реакционное предложение, и мы старались раскрыть его реакционность, доказать его несостоятельность, сочувствуя силам, которые стремились изменить существующие порядки, но не вмешиваясь во внутренние дела этих стран, а лишь сочувствуя их народам.

Относительно ленд-лиза мы тоже обменялись мнениями, но остались при старых взглядах. Я повторил то, что в свое время говорил Эйзенхауэру: "Вы нам помогали, мы за это вам благодарны. Но мы вместе с вами вели войну против общего врага и ваши материалы оплатили нашей кровью. Кровь дороже любых материалов, которые мы от вас получали. Поэтому мы считаем, что уже давно и с лихвой оплатили стоимость ваших поставок по ленд-лизу". Кеннеди твердил свое. Наши встречи проходили днем, а вечером австрийское правительство устраивало в нашу честь роскошные приемы. Посетили мы оперу. Потом нам показали цирковое представление с лошадьми, очень красивое зрелище. Вена гордилась тем, что была родоначальницей использования лошадей в цирке. Дрессированные лошади используются во всех цирках, но у них в театрализованном представлении участвует масса наездников. Нас познакомили также с достопримечательностями, которыми богата Вена.

На приеме Кеннеди познакомил меня со своей женой и матерью. Его мать произвела на меня хорошее впечатление: приятная женщина! Супруга же его Жаклин - молодая женщина, о которой я много читал в газетах. Журналисты всегда выставляли ее красавицей, завораживающей своей красотою мужчин, но на меня она не произвела подобного впечатления. Да, молодая, энергичная, приятная, но без особого блеска... Об этом я говорю здесь лишь потому, что в печати как раз о ней писали другое. Видимо, она бойка на язык, как украинцы говорят – языкастая; и в разговоре находчива. С ней не связывайся – обрежет! Встретился я с ней в театре, во время перерыва пошли в буфет. Какие там могли у нас быть разговоры? Перебрасывались обычными фразами. Однако и тут она показала остроту своего языка. Меня как главу делегации советского государства совершенно не трогало, какова она. Это дело мужа. Если она ему нравится, на здоровье и ему, и ей. То же самое и в отношении матери. Мы помнили, что она миллионерша, и, следовательно, должны были знать, с кем имеем дело, не забываться. Могли улыбаться, жать любезно друг другу руки, но мы люди разных полюсов.

Во время переговоров в комнате с нами находились только переводчики, а также Раск и Громыко. Наши беседы проходили в виде диспута. Не помню, чтобы Кеннеди обращался с каким-либо вопросом к Раску или чтобы Раск подавал реплики. Этого не было. Поэтому у меня создалось впечатление, что Кеннеди сам очень хорошо разбирался в международных вопросах и был подготовлен к переговорам. Все, о чем нужно было обменяться мнениями, он изучил заранее и совершенно свободно владел материалами. Это было абсолютно не похоже на то, что я наблюдал, встречаясь с Эйзенхауэром. Это, конечно, говорило в пользу Кеннеди, и он вырастал в моих глазах. Тут был партнер, к которому я относился с огромным уважением, хотя мы стояли на разных позициях и были как бы противниками. Я ценил его качества. Если президент сам разбирается в деталях политики, значит, он и определяет ее. А так как президент заявил, что с пониманием относится к мирному сосуществованию, следовательно, зарождалась какая-то уверенность в том, что он не станет опрометчиво принимать решения, которые привели бы к военному конфликту; С каждой встречей он вырастал в моих глазах.

Мы постоянно прощупывали возможность найти какие-то соглашения по острым вопросам для обеспечения взаимной безопасности. Беседы подходили к концу, но уже было видно, что конкретных соглашений мы достичь не сможем, потому что наши понимания дела слишком противоположны. Ни та, ни другая сторона не могли найти приемлемых условий для соглашений. То, что приемлемо для одной стороны, оказывалось неприемлемым для другой. Собственно говоря, на этом и основывались холодная война и состояние напряженности. Каждая сторона хотела бы обеспечить мир, но обеспечение мира трактовала по-своему, так, что это противоречило интересам контрпартнера. Вот такую позицию занимал Запад. Да он и сегодня занимает эту же позицию, с тою лишь разницей, что сейчас не может отрицать возросшей военной мощи Советского Союза. Поэтому противная сторона уже приспосабливает к нам свою политику. Наша встреча уже тогда была обусловлена тем же: США потеряли уверенность в том, что могут достичь своих целей при проведении политики с позиции силы, как было во времена Трумэна и Даллеса. Соотношение сил стало иным, поэтому Кеннеди вынужден был искать возможность договориться на новой основе, которая, однако, устраивала бы Соединенные Штаты. Мы-то хотели договориться на такой основе, которая устраивала бы и нас, и США, а они о нас не думали. Поэтому реальных возможностей прийти к какому-то соглашению не возникло.

Я был благодарен правительству Австрии, ее премьер-министру и президенту за то, что они со своей стороны сделали все, чтобы наши встречи не были ничем омрачены. Венцы отнеслись к нам очень дружелюбно, и я не припоминаю никакого инцидента, который омрачил бы мое пребывание в Вене. Действительно, правительство Австрии выполняло обязательство соблюдать нейтралитет. У меня остались самые теплые чувства в отношении политики правительства Австрии. Президентом тогда был социал-демократ. Он тоже со своей стороны ничем не омрачал нашего пребывания. Я не знаю, был ли еще жив Рааб, с которым мы подписывали мирный договор, но его преемник проводил ту же линию.

Последняя наша встреча с Кеннеди произошла на приеме или в театре. Кеннеди был очень мрачен. Не только озабочен, но и мрачен. Когда я смотрел на его лицо, он у меня вызывал сочувствие, сожаление. Я хотел, чтобы мы расстались с другим настроением, но помочь ему ничем не мог. Политика неумолима, а наше классовое положение не дало возможности, несмотря на усилия с моей стороны, прийти к соглашению. Как политик я это понимал, а как человек сочувствовал Кеннеди. Он был разочарован, а его внутренние противники в США, особенно агрессивно настроенные деятели, получили удовлетворение: "Вот, ты надеялся, что сможешь при встрече с Хрущевым добиться каких-то соглашений, а теперь сам убедился, что мы были правы, проводя политику с позиции силы. У нас и выхода другого не было, потому что коммунисты признают только силу, а иного языка не понимают. Ты хотел с ними разговаривать языком соглашений и в ответ получил щелчок по носу, возвращаешься опозоренным. Объявил всем, что едешь с уверенностью найти возможность договориться, а вернулся к разбитому корыту, приехал ни с чем. Следовательно, наша политика была правильной, а ты заблуждался".

Примерно так я представлял себе переживания президента и сочувствовал ему, но вида не подавал. А сочувствовал ему, потому что не создавалось предпосылок к лучшему, и мы опять отбрасывались назад, возможно, к еще большему обострению, к продолжению холодной войны. За это мы должны были платить, потому что опять начиналась гонка вооружений. Потребуются еще большие ассигнования средств на оружие. Сначала в США. Это заставит нас последовать за ними. Такие события нам известны, они обременяют бюджет и снижают экономический потенциал гражданской жизни. Это-то меня, главным образом, и заставляло сочувствовать президенту, я понимал причины его огорчения: неудача его внешней политики отразится на наших бюджетах, а следовательно, на жизненном уровне народов. Но я нагнетал обстановку не ради этого, а чтобы поставить президента в безвыходное положение, заставив его признать необходимость пойти нам навстречу, иначе будет возможность конфликта. Кеннеди же не захотел под нажимом пойти на соглашение. Мои призывы осознать реалистичность наших доводов повисли в воздухе. Мы оба остались на старых позициях…

В середине октября, когда Хрущев вернулся из Америки, до президентских выборов оставался всего месяц. Хрущев ждал их с нетерпением, полагая, что с новым президентом сможет «все начать сначала». А тем временем ему пришлось столкнуться с разразившимся на родине сельскохозяйственным кризисом.

В августе Хрущев докладывал Президиуму о результатах своей инспекционной поездки по Астраханской области. Несмотря на жалобы народа на нехватку мяса, которые он приписал «преступной некомпетентности» местного руководства, перспективы урожая, по его словам, были самыми благоприятными - как и в Калиновке, где он в том же месяце провел два дня. Как отличался от этого бодрого рапорта тон его записки, направленной в Президиум 29 октября! Нынешний год оказался для сельского хозяйства худшим со времени смерти Сталина. Особенно горькое разочарование принесло любимое детище - целина, которую во время пребывания Хрущева в Америке инспектировал его помощник Андрей Шевченко. Мясо, молоко и масло повсюду были в дефиците. Все настолько худо, писал Хрущев, что «если мы не примем необходимых мер, то окажемся отброшены к ситуации 1953 года». После всех ожиданий, возбужденных и поддерживаемых Хрущевым, это вызвало бы не только экономический, но и политический кризис. «Думаю, все мы понимаем важность проблемы», - обращался он к коллегам. Однако предлагаемые им «необходимые меры» не представляли собой ничего нового: все те же бюрократические перетасовки (реорганизация партийной структуры на целинных землях), все та же кукуруза (а кроме того, новая порода уток, с которой он познакомился в Индонезии и теперь собирался разводить в дельте Волги), давление на крестьян с тем, чтобы они сдавали своих коров в колхозные стада, - и, разумеется, выставление в качестве примерного хозяйства, на которое должны равняться все колхозы его родной Калиновки1.

За октябрьской запиской последовали пять месяцев лихорадочной кампании по оживлению сельского хозяйства. Хрущев назначил на январь специальный пленум ЦК и конец осени провел, диктуя пространный доклад. После пленума началась двухмесячная поездка, точнее, серия поездок: Хрущев метался по стране, словно по фронтам войны, стараясь мобилизовать советских крестьян и надзирающих за ними функционеров2. Украина (28 января), Ростов (2 февраля), Тбилиси (7 февраля), Воронеж (11 февраля), Свердловск (2 марта), Новосибирск (8 марта), Акмолинск (14 марта), Целиноград (18 марта), Алма-Ата (31 марта): на каждой остановке он произносил пламенные речи, полные негодования в адрес никчемных и коррумпированных функционеров.

На пленуме ЦК в январе 1961 года он говорил, что Министерство сельского хозяйства позволяет «играть роль экспертов кому угодно. Картошку есть ему случалось - и уже воображает, что в сельском хозяйстве разбирается…». Кого же, по мнению Хрущева, можно было назвать настоящим экспертом? Трофима Денисовича Лысенко, сногсшибательным успехам которого была отведена немалая часть доклада3. Это не кукуруза у вас «на стебле гниет», бушевал Хрущев на Украине, - это «руководство ваше гниет, а на кукурузу сваливает». Вот сидит товарищ Кальченко, член ЦК и заместитель председателя Совета министров Украины: «Ему плевать, что он допустил ошибку - все как с гуся вода»4. Вдруг Хрущев припомнил, что пастухов и свинопасов прежде «считали людьми совсем никчемными… я это говорю, - продолжал он со смесью гордости и стыда, - потому что… и сам был пастухом, а теперь народ и партия сделали меня первым секретарем Центрального Комитета партии и Председателем Совета Министров СССР. Как видите, и среди пастухов есть стоящие люди. (Продолжительные аплодисменты.) Поймите меня правильно, товарищи, не вините меня, что я будто бы себя расхваливаю. (Оживление, аплодисменты.) В конце концов, я ведь не сам себя назначил - это вы меня выбрали, а вы бы не выбрали человека, не заслуживающего доверия. Я к вашему решению отношусь с уважением. Если вы меня выбрали, значит, я чего-то стою»5.

В той же речи Хрущев сравнил нынешний урожай с урожаем 1949 года - не в пользу нынешнего. Еще один скрытый удар по его самолюбию: слушателям не нужно было напоминать, кто довел Украину до голода в 1949 году. По дороге в Воронеж Хрущев и его свита должны были проезжать мимо четверти гектара несжатой кукурузы: узнав об этом, местное начальство распорядилось привезти с близлежащей железной дороги рельс, прикрепить его к трактору и примять им кукурузу, чтобы она издали казалась убранной. «Ну-ну, товарищи, - прорычал, узнав об этом, Хрущев. - Какое новшество в сельскохозяйственной технике! Может быть, вам стоит запатентовать свое изобретение, товарищ Хитров?»6

В Казахстане Хрущеву преподнесли национальное угощение - баранью голову - и предложили разделить ее между гостями. «Я отрезал ухо и глаз», - рассказывал он журналистам 4 июля на приеме в американском посольстве. То и другое передал казахскому руководству, а затем спросил: «А кто возьмет мозги?» Когда за мозгами потянулся один академик, Хрущев пошутил: «Академику действительно нужны мозги. А я работаю Председателем Совета Министров, я и без мозгов обойдусь»7.

«Почему же вы не аплодируете? - спрашивал Хрущев весной на встрече в Москве. - Я не прошу, чтобы вы мне аплодировали. Нет, я уже не в таком возрасте, чтобы мое настроение определялось только тем, аплодируют мне или не аплодируют. В данном случае я хотел бы рассматривать, как ваше согласие с Центральным Комитетом партии в критике руководителей ваших областей, а также и вас самих за снижение производства зерна… Как, - изложив слушателям меры, необходимые для решения проблемы, - вы согласны с этим? (Бурные аплодисменты.) Значит, можно считать ваши аплодисменты как одобрение… (Бурные аплодисменты.)»8.

31 марта 1961 года Хрущев отправил в Президиум еще одну записку, уже куда более оптимистическую, включавшую в себя программу по оживлению сельского хозяйства в пятнадцати пунктах. В длинном списке не хватало лишь одного - попытки анализа структурных недочетов, свойственных самой системе коллективных хозяйств. Вместо этого Хрущев, по обыкновению, полагался на энергию и трудолюбие «героического советского народа» и гневно клеймил тех, кто не желал поверить в чудеса.

Как до, так и после выборов в США Хрущев не переставал обдумывать германскую проблему. «Я много времени проводил в мыслях об этом», - вспоминал он позже. По словам его сына, это еще мягко сказано: «Вопрос о Германии не давал ему покоя. Его даже кошмары мучили из-за этого»9.

Одной из основных целей Хрущева было стабилизировать положение в ГДР (как и в Восточной Европе в целом), заставив западные державы признать режим Ульбрихта. Но вместо этого кризис привел к дальнейшей дестабилизации ситуации. Все больше немцев бежали из Восточной Германии в Западную, что приводило к тяжелой нехватке рабочих рук. Ульбрихт просил прислать ему советских рабочих, но это предложение привело Хрущева в негодование, напомнив ему Гитлера, использовавшего рабский труд «перемещенных лиц». «В тот день он вернулся домой, кипя от негодования, - вспоминает Сергей Хрущев. - Несколько раз повторил: „Как только ему [Ульбрихту] такое в голову взбрело?“»10

Усугубляло ситуацию и то, что восточногерманские товары, производимые с помощью дотаций от СССР и продаваемые по низким ценам, скупали процветающие западные немцы, тем самым увеличивая и дефицит в хозяйстве ГДР, и огромный долг Ульбрихта СССР. В довершение к этому, вместо того чтобы подождать, пока Хрущев осуществит свои берлинские угрозы, Ульбрихт начал односторонние действия. В сентябре и октябре 1960 года ГДР преподнесла Москве неприятный сюрприз, приняв решение подвергать западных послов паспортному контролю. 30 ноября на встрече с Хрущевым Ульбрихт заявил: «Сейчас нельзя повторять кампанию в защиту мирного договора, которую мы проводили перед парижским саммитом. Если мы хотим чего-то добиться, надо просто подписать договор». Жители Восточной Германии, добавил он, уже говорят: «Вы только говорите о мирном договоре, но ничего не делаете».

«Я думал, что после Парижа… вы согласились с нами, что мирный договор пока подписывать не следует, - возразил Хрущев. - Два года, прошедшие со времени нашего предложения, не потеряны даром: мы ослабили их позицию». Однако он признал, что «мы оба виноваты в том, что не обдумали все как следует и не разработали экономические меры».

Хрущев убедил Ульбрихта, что в 1961 году подписывать мирный договор преждевременно: сначала Москва должна предоставить ГДР помощь, достаточную для того, чтобы выстоять в неизбежно последующей за договором экономической блокаде со стороны Западной Германии. Однако это было слабое утешение - СССР мог предложить своему союзнику не так уж много. И сам Хрущев не мог не признать, что «если мы не подпишем мирный договор, то что же это получится? Если мы не подпишем его в 1961 году, наш престиж потерпит урон, а позиция Запада, особенно Западной Германии, усилится».

И так плохо, и этак нехорошо - вот в какой капкан завела Хрущева его тактика. «Надо хорошенько все обдумать», - поучал он Ульбрихта - однако сам, как видно, оказался на это неспособен. Восточная Германия, заявил он, должна научиться сама себя обеспечивать. Когда он призвал Ульбрихта полагаться на себя, тот в ответ упрекнул Советский Союз в нерешительности: «Если мы не подпишем мирный договор, а вместо этого опять вернемся к пропаганде, это дискредитирует нашу политику, и после этого мы не сможем восстановить наш престиж в течение одного-двух лет. Мы не можем действовать как в 1960 году»11.

Это был не последний случай, когда восточногерманский «хвост» вилял - или, по крайней мере, пытался вилять - советской «собакой». 18 января 1961 года Ульбрихт вновь посетовал на то, как мало продвинулось дело со времени ультиматума 1958 года12. Затем, внезапно и без предупреждения, восточногерманская делегация объявилась в Москве, заехав туда по дороге на переговоры с Китаем, и здесь продолжила давление13.

Оказавшись в ловушке, Хрущев возлагал большие надежды на нового американского президента. «Мы сейчас начинаем деловое обсуждение этих вопросов с Кеннеди», - сообщил он Ульбрихту 30 января. Дипломатическая разведка показала, что новому президенту нужно время, чтобы разработать свою позицию. Однако «если мы с Кеннеди не придем к взаимопониманию, - продолжал Хрущев, - то, как и договаривались, вместе с вами выберем время для выполнения назначенных мероприятий», в том числе и для подписания мирного договора14.

Во время предвыборной кампании в США Хрущев на публике тщательно соблюдал нейтралитет: на вопрос, кого он предпочитает, Кеннеди или Никсона, отвечал: «Рузвельта!» В действительности Хрущеву чрезвычайно не нравился Никсон: он считал его маккартистом, сторонником холодной войны, показавшим свое истинное лицо во время визита Хрущева в США в 1959 году. Поэтому, хотя с Кеннеди он встречался всего однажды, все в том же 1959-м, во время своего кратковременного появления в сенате (причем заметил ему, что для сенатора тот чересчур молодо выглядит), Хрущев предпочитал «болеть» за демократов. В феврале 1960-го, на встрече в Москве с Генри Кэботом Лоджем он сперва с явным недоверием встретил утверждение, что Никсон - не такой уж пламенный антикоммунист, каким предстает в своих предвыборных речах, а затем отверг просьбу освободить до выборов американских разведчиков, задержанных тем летом на территории СССР15.

Победа Кеннеди 4 ноября, вспоминал Сергей, очень обрадовала Хрущева; он буквально «сиял от радости и шутил, что победа Кеннеди - лучший подарок ему к годовщине революции». И позже он настаивал на том, что никогда не жалел о победе Кеннеди. «Кеннеди лучше, чем Эйзенхауэр, понимал необходимость и разумность улучшения отношений между нашими странами»16. Однако отношения Хрущева и Кеннеди не были однозначными - ни в личном плане, ни в политическом.

В августе 1960 года Громыко передал своему боссу досье, подготовленное Министерством иностранных дел. В нем Джей Эф Кей описывался как прагматичный политик, выступающий за переговоры с Советским Союзом; отмечалось, что на месте Эйзенхауэра он, несомненно, извинился бы за полет У-2. Однако тот же Кеннеди поощрял военную промышленность и занимал «агрессивную» позицию по берлинскому вопросу. Многие детали его личной биографии также содержали в себе скрытый вызов Хрущеву: семья Джей Эф Кей принадлежала к «семидесяти пяти самым богатым семьям в США», сам он учился в Гарварде, Принстоне, Стэнфорде и Лондонской экономической школе, а кроме того, обладал «острым, проницательным умом, способностью к быстрому пониманию и анализу ситуации…»17.

Со временем Хрущев получил от советского посла в Вашингтоне Меньшикова и от своего зятя Алексея Аджубея иные, не столь лестные характеристики кандидата в президенты. В Министерстве иностранных дел ни для кого не было секретом, что Аджубей называл Джона и Роберта Кеннеди «мальчиками в коротких штанишках». Посол Меньшиков сообщал Хрущеву, что Кеннеди - «неопытный новичок», из которого едва ли получится хороший президент18. Эти уничижительные отзывы, должно быть, подогревали желание Хрущева схлестнуться с новым президентом: гордый своей способностью брать верх над более образованными и культурными лидерами западных держав, он, несомненно, с нетерпением ждал возможности поучить уму-разуму богатенького мальчишку, который «моложе моего собственного сына»19. Однако, если бы даже Кеннеди в самом деле оказался слаб и неопытен, - не следовало забывать, что за ним стояли «правящие круги» Америки, в том числе Уолл-стрит и военно-промышленный комплекс, которых Хрущев считал заклятыми врагами СССР. Возможно, именно эта мысль вызвала у него в последнюю минуту сомнения, которыми он перед самыми выборами поделился с послом Томпсоном: «Я бы предпочел, чтобы выиграл Никсон. С ним-то я знаю, как сладить. А вот Кеннеди для меня - неизвестная величина»20.

Для Кеннеди Хрущев также был чрезвычайно значимой фигурой. Новый президент понимал: на суде истории его роль будет оцениваться прежде всего по тому, как он вел себя с лидером коммунистического мира. В дело могли вмешиваться и личные факторы: можно предположить, что Хрущев напоминал Кеннеди отца. Джон рос слабым, болезненным мальчиком; однако его отец требовал, чтобы сын во всем превосходил сверстников, а когда у него что-то не получалось, жестоко высмеивал. В конце концов Джон Кеннеди превзошел своего отца по всем статьям - не только как политик, но и как донжуан, светский лев и кумир публики. Однако необходимость напрягать все силы, чтобы оправдать ожидания отца, не могла не оставить в его душе серьезной травмы - тем важнее для него было успешное противостояние Хрущеву, тем сильнее он должен был переживать, когда поначалу потерпел поражение, и тем больше гордиться собой - когда победил (по крайней мере с точки зрения очевидцев) в последовавшем затем кризисе21.

Немедленно после выборов Хрущев принялся осаждать Кеннеди пробными заходами и предложениями. 11 ноября друг и прихлебатель Хрущева, украинский писатель Александр Корнейчук, сообщил Авереллу Гарриману, что советский руководитель хочет «начать все сначала, забыв инцидент с У-2 и все, что за ним последовало»22. Три дня спустя посол Меньшиков в беседе с тем же Гарриманом сказал: Хрущев надеется, что его отношения с Кеннеди «сложатся так же, как наши отношения с Рузвельтом в то время, когда господин Гарриман представлял США в России»23. 16 ноября Меньшиков сообщил Эдлаю Стивенсону, что вскоре после инаугурации Хрущев хотел бы провести «здесь или там» «дискуссию без стенографов и отчетов», «неформальные переговоры» по вопросу о запрете ядерных испытаний. Что касается Китая - хотя Москва не может заставить Пекин согласиться на признание «двух Китаев», но, когда речь идет о «китайской экспансии» [!], СССР «будет рад вам помочь»24. Стивенсон выслушал наши предложения с интересом, докладывал 21 ноября Меньшиков, и есть надежда, что «взгляды самого президента Кеннеди» будут для нас еще более благоприятны25. Но, к сожалению, вновь избранный президент «не может вести никаких переговоров до официального вступления в должность»26.

«Что мы можем сделать, чтобы помочь новой администрации?» - спрашивал заместитель министра иностранных дел Василий Кузнецов советников Кеннеди Уолта Ростоу и Джерома Уайзнера, прибывших в Москву в конце ноября на встречу по вопросу разоружения. Ростоу предположил, что саммит в Нью-Йорке вполне возможен, если русские освободят захваченных летом американских пилотов, если будет достигнуто соглашение по запрету ядерных испытаний и если в Манхэттене Хрущев «не станет снимать ботинки»27. 12 декабря Меньшиков пригласил Роберта Кеннеди на обед. Два дня спустя он просил Гарримана «как можно скорее» организовать секретные неофициальные переговоры28. «Нельзя терять времени, - несколько раз повторил посол. - Мы и так потеряли уже год», и теперь Хрущев и Кеннеди должны встретиться «перед тем, как у тех, кто не хотел бы нашего соглашения, появится возможность действовать и помешать ему»29. 5 января дипломат Дэвид К. Э. Брюс получил от Меньшикова аналогичное послание вместе с подарками - русской водкой и икрой - и предложением о встрече: на встрече Меньшиков повторил то же, что и в письме30.

Стоит вспомнить, как не терпел Хрущев выглядеть просителем, чтобы понять: происходило нечто экстраординарное. Настойчивые просьбы о переговорах выдавали крайнее нетерпение Хрущева, усиленное затяжным германским кризисом и сельскохозяйственными проблемами на родине. Однако в американской политике он разбирался не лучше, чем в советском сельском хозяйстве. Очевидно было, что до формального вступления президента в должность никакие переговоры невозможны. И даже после этого новому главе государства требовалось определенное время, чтобы выработать свою позицию и подготовиться к грядущим испытаниям.

В день, когда Кеннеди принес присягу, Хрущев (в первый раз за все время) позвонил в американское посольство и попросил посла Томпсона зайти к нему. Он принял посла в своем кабинете на втором этаже Кремля, за длинным столом, покрытым зеленым сукном. Советский руководитель выглядел усталым, голос его звучал хрипло. Он сказал, что прочел инаугурационную речь Кеннеди, увидел в ней «конструктивные моменты» и принял решение в знак уважения к новому президенту освободить американских летчиков31.

Кеннеди ответил несколькими жестами доброй воли: прекратил государственный контроль за получаемыми в Америке советскими периодическими изданиями, приветствовал возобновление переговоров по вопросу о гражданской авиации, прерванных в 1960 году, приказал генералитету снизить тон и умерить антисоветские выпады в своих речах и отменил запрет на импорт советских крабов. Однако эти знаки благорасположения были омрачены зловещими предзнаменованиями с той и с другой стороны.

6 января на закрытой конференции идеологов и пропагандистов Хрущев делал доклад о Совещании коммунистических и рабочих партий, проходившем в Москве в ноябре 1960 года. Как и компромиссная декларация, завершившая совещание, его нынешняя речь была составлена тщательно и обдуманно. С одной стороны, в ней слышались отзвуки китайской позиции: мир идет по пути социализма, империализм слабеет как у себя на родине, так и за рубежом, страны третьего мира встают на путь революции. С другой стороны, противореча Мао, Хрущев заявил, что ядерная война принесет «неисчислимый ущерб» миру и «гибель миллионов». «Локальных войн» допускать тоже нельзя, поскольку они неизбежно будут перерастать в глобальные. Единственные войны, которые готов поддерживать Советский Союз, - это (кивок в сторону как маоистского, так и его собственного марксизма-ленинизма) «войны за национальное освобождение». Такие войны, как, например, борьба алжирского народа против французского колониализма, «неизбежны» и «священны»32.

Для советского внешнеполитического курса такие речи были типичны. Это понимал Эйзенхауэр, заметивший в частном разговоре, что для Хрущева решительные разговоры - не прелюдия к решительным действиям, а, скорее, их замена. Но не так смотрел на это Кеннеди. Согласно Артуру М. Шлезингеру-младшему, «агрессивная самоуверенность, пронизывающая остальную часть речи [кроме отказа от ядерной войны], и особенно прозвучавшая в ней вера в победу социализма благодаря мятежам, диверсиям и партизанским войнам, встревожила Кеннеди, несмотря на поступающие из Москвы знаки, свидетельствующие о дружелюбии». Проигнорировав предупреждение Томпсона о том, что эта речь представляет лишь одну сторону сложной личности Хрущева, Кеннеди воспринял ее как «серьезное изложение советских намерений», приказал своим помощникам «внимательно изучить» ее текст и сам в своей речи 30 января заявил: «Не следует убаюкивать себя уверенностью, что обе державы [СССР и Китай] отказались от планов мирового господства - планов, которые они обе совсем недавно подтвердили. Напротив, наша задача - убедить их, что агрессия и диверсия не станут выгодными путями к исполнению их планов»33.

Два дня спустя США провели испытательный запуск первой межконтинентальной ракеты «Минитмен»; пресса назвала это прелюдией к серьезным испытаниям, которые будут проведены в середине 1962 года. 6 февраля секретарь по обороне Роберт С. Макнамара заявил, что пресловутая уязвимость США для советских ракет, на которой так настаивает Хрущев, - миф34. Между тем на просьбы Хрущева о саммите по-прежнему не поступало официального ответа, что вовсе не было напрямую направлено против Хрущева, - но он-то об этом не знал35.

В частных беседах Кеннеди не проявлял особого беспокойства по поводу планов Хрущева - настолько, что после его встречи 11 февраля с советниками по советским делам Чарльз Болен встревожился: ему показалось, что президент недооценивает стремление Хрущева к мировому экспорту коммунизма. Или, возможно, тревога Кеннеди трансформировалась в то, что госсекретарь Дин Раск определил как чрезмерную готовность к переговорам с Хрущевым? «У Кеннеди создалось впечатление, - рассказывал позже Раск, - что, стоит ему сесть с Хрущевым за стол переговоров, из этого обязательно что-нибудь получится - наладится взаимопонимание и сблизятся позиции по различным вопросам». Сам Кеннеди говорил своему помощнику Кеннету О"Доннелу: «Я хочу показать ему, что мы не слабее его. Через обмен посланиями это показать невозможно. Я хочу сесть с ним за один стол и показать ему, с кем он имеет дело»36.

21 февраля, проведя еще одну встречу со своими советниками по советскому вопросу - Томпсоном, Гарриманом, Кеннаном и Боленом, - президент одобрил «неофициальный обмен взглядами» с Хрущевым и предложил провести его, как только позволит международное положение и расписание обоих лидеров. 27 февраля, вернувшись в Москву, посол Томпсон должен был передать Хрущеву письмо от Кеннеди и обговорить детали встречи. А тем временем, по словам Трояновского, надежды Хрущева на Кеннеди начали «таять» и он «занял выжидательную позицию», «не торопясь с ответом» на предложение президента о встрече и обмене мнениями37.

Не помогало делу и развитие событий в Конго, откуда 13 февраля пришло известие об убийстве Патриса Лумумбы, ответственность за которое советский руководитель возложил на «западных колониалистов» и поддерживающего их Генерального секретаря ООН Хаммаршельда. Кроме того, западные страны продолжали упорствовать в вопросе о Германии и Берлине. 17 февраля СССР направил в Бонн меморандум, в котором указывалось, что прежде западные лидеры говорили: «„Подождем немного, сейчас не время. В США идет подготовка к президентским выборам. Подождем, пока там все закончится“. А после выборов они говорят: „Президент и новое правительство США только-только вступили в свои должности и еще не освоились со своими новыми обязанностями…“ Если позволить делу идти таким чередом, это может продолжаться до бесконечности»38.

27 февраля Томпсон вернулся в Москву - а на следующий день Хрущев отправился в очередное сельскохозяйственное турне, не потрудившись перед этим его принять. Томпсон сумел передать письмо президента только 9 марта, поймав Хрущева в Новосибирске. Советский руководитель остановился в Академгородке, возведенном не так давно по его приказу. Академики, члены Сибирского отделения Академии наук, заметили, что председатель Совета министров чем-то недоволен. Томпсон пишет, что Хрущев «выглядел безмерно усталым, его вид поразил даже моих советских спутников»; и когда советский лидер узнал, что в письме Кеннеди нет ни слова о Берлине, его настроение, разумеется, не улучшилось39.

С самой инаугурации Кеннеди старался избегать этой темы. Еще в феврале Томпсон предупреждал, что, если по германскому вопросу «не будет достигнут прогресс», Хрущев, весьма вероятно, «пойдет на подписание сепаратного мирного договора», после чего, вполне возможно, ГДР попытается «затянуть удавку на шее» у Западного Берлина. Чтобы избежать этого, необходимо «проявить активность по германскому вопросу, дав понять, что реальный прогресс может быть достигнут после выборов в Германии»40. Однако президент отказался от этого плана и проинструктировал Томпсона не упоминать о Берлине в Новосибирске. Хрущев, сухо замечает Томпсон, сумел сдержаться лишь потому, что к этому времени уже потерял надежду выдоить молоко из камня: «…Хрущев заметил, что я не упомянул германский вопрос, который он хотел бы обсудить. Он сказал, что СССР высказал свою позицию в меморандуме к Аденауэру… Сказал, что детально объяснил свою позицию президенту Эйзенхауэру… Сказал, что ему очень хотелось бы, чтобы президент Кеннеди с пониманием отнесся к советской позиции по германскому вопросу»41.

На это Томпсон смог ответить лишь, что президент «пересматривает нашу политику в Германии и хотел бы обсудить ее с Аденауэром и другими союзниками, прежде чем приходить к каким-то выводам». Однако он не предвидит «больших перемен» с американской стороны. Он предупредил Хрущева, что, «если что-либо способно заставить нас увеличить расходы на вооружение в той мере, как это было во время Корейской войны, - это убежденность, что Советы хотят выдавить нас из Берлина…»42.

Несколько дней спустя Томпсон предупреждал своих боссов: «Все мои коллеги-дипломаты… полагают, что, если не начать переговоры, Хрущев подпишет сепаратный мирный договор с Восточной Германией, что вызовет кризис в вопросе о Берлине»43. Он предположил даже, что Восточный Берлин будет отгорожен стеной, «дабы прекратить поток беженцев, с которым они не могут мириться». Но обе стороны не обращали внимания на его предупреждения. Заботясь о своем престиже, Хрущев не думал о престиже Кеннеди. Кеннеди же полагал, что раз Хрущев ждет уже три года - может подождать еще.

В середине апреля на даче в Пицунде Хрущева посетили американский журналист Уолтер Липман и его жена Хелен. Чередуя разговоры с прогулками, партиями в бадминтон (во время которых пожилой и грузный, но энергичный Хрущев разбил Липманов в пух и прах) и двумя роскошными обедами, Хрущев указывал на сепаратный мирный договор с Германией как на единственный выход для себя. «Я не хочу напряженности, - повторил он несколько раз. - Я знаю, что это создаст напряженность, и хочу ее избежать. Но, в конце концов, ничего другого мне не остается». Когда Липман заговорил об опасности войны, Хрущев заявил: «Нет на Западе таких глупых политиков, которые могли бы развязать войну, где погибнут миллионы людей, из-за мирного договора с ГДР… Не родился еще такой идиот». Следуя подсказке из Вашингтона, Липман предложил пятилетний мораторий по берлинской проблеме. Хрущев посмотрел на него как на ненормального44. Месяц спустя, когда Томпсон предложил оставить Берлин «как есть», Хрущев резко ответил, что «ждать можно до осени-зимы нынешнего года, а потом будет поздно. Он напомнил мне, что первоначально пытался решить проблему за шесть месяцев - а прошло уже тридцать»45.

После Новосибирска казалось, что саммит Хрущева и Кеннеди откладывается на неопределенный срок: однако не прошло и двух месяцев, как они встретились в Вене. За это время произошли еще два события, которые сделали еще менее вероятной возможность взаимопонимания. Полет в космос Юрия Гагарина и неудавшаяся интервенция США на Кубу укрепили уверенность Хрущева в том, что он сможет добиться от Соединенных Штатов всего, что ему нужно.

В те несколько месяцев, что предшествовали полету Гагарина, Хрущев очень переживал из-за крушений советских ракет. Еще в октябре 1960 года, сразу после его возвращения из Нью-Йорка, ракета Р-16 взорвалась на испытательном полигоне в Тюратаме, причем погибла почти сотня человек, включая и главнокомандующего ракетными войсками стратегического назначения Митрофана Неделина: от него остались только один маршальский погон и полурасплавленные ключи от кабинета. Хрущев, вспоминает его сын, был в отчаянии46. Но вскоре после этого успех Гагарина поразил мир - поразил тем сильнее, что произошел незадолго до дня Первого мая. Сергей Хрущев, сам участвовавший в разработке советской космической программы, уверяет, что его отец не стремился подгадать даты запусков к «красным дням календаря» - однако никто из связанных с программой освоения космоса не сомневался, что она имеет прежде всего политическое значение47.

О полете Гагарина было объявлено только после того, как первопроходец космоса успешно приземлился. Хрущев нервно расхаживал по своему кабинету, когда к нему вбежал с новостями Сергей Королев. «Просто скажите, он жив?!» - воскликнул Хрущев. Едва Гагарин оказался на земле, Хрущев бросился к телефону: «Пусть весь мир смотрит и видит, на что способна наша страна, что могут сделать наш великий народ, наша советская наука»48.

Когда Сергей вечером позвонил отцу, тот был «в восторге». Он уже повысил Гагарина в звании со старшего лейтенанта до майора (пропустив звание капитана, которое предложил министр обороны Малиновский), наградил его звездой Героя Советского Союза, решил лететь в Москву, чтобы поздравить его лично, приказал объявить 12 апреля национальным праздником, организовать парад на Красной площади и грандиозный банкет в Кремле, чтобы отпраздновать это событие. Сергей беспокоился о здоровье отца: «Предыдущие месяцы сильно его утомили, он наконец вырвался отдохнуть на две-три недели - и вот всего через два-три дня собирается вернуться в Москву». Однако Хрущев не слушал никаких возражений и «рвался в Москву»49.

Когда самолет с Гагариным в сопровождении четырех истребителей приземлился на аэродроме во Внукове, его уже ждал там Хрущев - вместе со всей партийной верхушкой, избранными министрами и маршалами, а также семьей космонавта. Гагарин сошел с самолета по красной ковровой дорожке, отрапортовал Хрущеву («задание выполнено», «отличные условия», «готов к любому новому заданию» и т. п.) и получил в ответ горячее объятие лидера страны50. В кинохронике, посвященной этому событию, мы видим, как Хрущев утирает белым платком выступившие слезы. После отставки Хрущева кадры с его изображением из фильма вырезали, оставив Гагарина рапортовать куда-то в пустоту.

Поначалу Хрущев хотел, чтобы во главе процессии, следующей по Ленинскому проспекту на Красную площадь, ехали только Гагарин с женой, - однако не смог удержаться от искушения покрасоваться рядом с ними в обвитом цветочными гирляндами открытом лимузине. Затем - ликующие толпы, безоблачные небеса, развевающиеся знамена, речи с трибуны Мавзолея, а в завершение дня - дипломатический гала-прием, на котором Хрущев снова обнимал Гагарина и радовался тому, каких успехов достигла страна. Прежде «мы ходили голые и босые», - ораторствовал Хрущев. - Высокомерные «теоретики» предсказывали, что «лапотная Россия» никогда не станет великой державой. И вот эта «когда-то безграмотная Россия», которую многие считали «варварской страной», первой проторила дорогу в космос!51 «Вот так, Юрка! - восклицал Хрущев, - Пусть знают все, кто точит когти против нас. Пусть знают, что Юрка был в космосе, все видел, все знает…»52

Четыре дня спустя Соединенные Штаты предприняли вторжение на Кубу. До сих пор победа в 1959 году Фиделя Кастро над диктатором Фульхенсио Батистой не привлекала особого внимания Хрущева. О бородатом революционере советская интеллигенция знала только то, что рассказывали кубинские коммунисты, а они называли Кастро агентом ЦРУ. Однако, после того как высокопоставленные советские эмиссары, включая Микояна, установили, что Фидель - марксист, Хрущев загорелся идеей создать блокпост социализма под самым носом у дяди Сэма. Поначалу Москва действовала осторожно, опасаясь спровоцировать американцев. Но к концу 1960 года, вспоминает Сергей Хрущев, его отец не только пришел к мысли о необходимости помощи Кубе, но и «буквально влюбился» в самого Кастро, которого ласково называл «бородачом»53.

В марте 1961 года советская разведка сообщила о подготовке американцами интервенции на Кубу. Это, согласно Трояновскому, была вторая причина, по которой Хрущев не спешил назначать дату двустороннего советско-американского саммита54; в то же время Кеннеди колебался с назначением даты высадки на Кубу, опасаясь, что вторжение кубинских эмигрантов развяжет Хрущеву руки в берлинском вопросе55. Наконец президент отдал приказ, однако отказался предоставить прикрытие с воздуха. В результате пехотинцы, высадившиеся на Кубе, были просто сметены с лица земли.

В первой публичной реакции Хрущева, переданной Кеннеди еще до того, как исход военных действий стал вполне ясен, слышатся нотки искренней тревоги: «Сейчас еще не поздно предотвратить непоправимое». Однако несколько дней спустя, когда опасность миновала, Хрущев перешел к своим обычным гневным штампам: «Агрессивные разбойничьи действия не могут спасти вашу систему. В историческом процессе развития человеческого общества каждый народ сам решает и будет решать судьбы своей страны»56. В частных разговорах настроение Хрущева «скакало» от радости к глубокому неудовольствию. Поначалу его поразило и разъярило то, что высадка на Кубу совпала с днем его рождения - 17 апреля. Кроме того, он был убежден, что американцы закончат начатое появлением флота и бомбежкой острова с воздуха. «Я не понимаю Кеннеди, - заметил он сыну, когда президент не сумел добиться победы. - Что с ним такое? Как можно быть таким нерешительным?»57 По словам Трояновского, подумав, Хрущев пришел к двум умозаключениям: во-первых, между президентом-республиканцем и президентом-демократом нет ровно никакой разницы (что он мог бы почерпнуть и из трудов классиков марксизма-ленинизма), а во-вторых, теперь, когда Кеннеди проявил слабость, самое время с ним встретиться. Следуя той же логике, он полагал, что президент постарается избежать встречи. Однако Кеннеди его удивил58.

Сразу после кубинской катастрофы Кеннеди был подавлен и удручен. По словам его друга Лемойна Биллингса, президент «постоянно винил в кубинском фиаско себя». Другой его друг, Чарльз Сполдинг, замечает: «Он не мог думать ни о чем другом, и все мы старались его отвлечь». Кеннеди боялся, что его «кубинская ошибка» поощрит коммунистов действовать «все смелее и смелее», вступая с ним в конфронтацию «во всех частях света»59. Особенно беспокоили его сообщения о том, что после кубинского поражения американцев Хрущев сделался смелее и задиристее, чем когда-либо ранее60. Вот почему Кеннеди чувствовал настоятельную необходимость встретиться с советским лидером, хотя внутренне и не был готов к этой встрече. «Ввязываться в драку между коммунистами и антикоммунистами на Кубе или в Лаосе - одно дело, - говорил он О"Доннелу. - Но сейчас настало время дать ему [Хрущеву] понять, что отношения между США и Россией - это нечто совсем иное»61.

12 мая Хрущев принял долгожданное предложение Кеннеди: переговоры были назначены на 3–4 июня в Вене. Желая до саммита продемонстрировать свою силу, 25 мая Кеннеди обратился к нации, потребовав увеличения расходов на оборону, включая трехкратное увеличение расходов на ракетные вооружения. Так же вел себя и Хрущев: незадолго до саммита он предупредил посла Томпсона, что заключение договора с Германией - вопрос почти решенный62.

Назначив саммит, Кеннеди начал к нему готовиться: изучал стенограммы предыдущих саммитов, беседовал с теми, кому уже доводилось общаться с Хрущевым. «Он вовсе не глуп, - заключил президент. - Он умный человек. Он… - Тут, не находя подходящего слова, президент взмахнул кулаком в воздухе… - Он крепкий орешек!»63 Гарриман с этим согласился, но предупредил Кеннеди, что хвастовство и угрозы Хрущева не стоит воспринимать слишком серьезно: «Не позволяйте ему вас уболтать. Он постарается вас запугать и запутать, но не обращайте на это внимания… Его стиль - сперва ввязываться в драку, а потом смотреть, что из этого выйдет. А вы не ввязывайтесь туда, куда он вас втягивает, а вместо этого посмейтесь над ним».

По дороге в Вену, когда Кеннеди и его команда остановились в Париже, де Голль дал президенту тот же совет: «Если бы Хрущев хотел войны из-за Берлина, он бы ее уже начал». Французский лидер предупредил также, что Хрущев попытается проверить Кеннеди на прочность («Ваша задача, господин президент, - заставить Хрущева поверить, что перед ним человек, готовый к драке. Держитесь стойко… будьте жестким, проявляйте силу»), поскольку у него есть причины в этом сомневаться: после поражения на Кубе де Голль и сам обеспокоен тем, что Кеннеди «в некотором смысле проявил слабость», и опасается, что «столь молодой человек» не сможет противостоять Хрущеву по берлинскому вопросу64.

Советники Кеннеди предупреждали его также, что в идеологические споры с Хрущевым ввязываться не стоит. Все эти советы усиливали нервозность и напряжение президента накануне саммита. В довершение всего, ему не давали покоя тщательно скрывавшиеся от американской публики проблемы со здоровьем. На людях Кеннеди старался производить впечатление сильного, здорового, энергичного человека; в действительности же он был так слаб, что часто по полдня проводил в постели. Кроме того, он страдал от болезни Аддисона и болей в спине, из-за которых временами мог передвигаться только на костылях. Во время пребывания в Вене 3 июня он принимал кортизон, от которого у него опухло лицо; с этим же лекарством были связаны резкие колебания настроения. Кроме того, он пил прокаин - анальгетик от болей в спине, - а также таинственную смесь амфетаминов, витаминов, энзимов и бог знает чего еще, назначенную ему (в последние минуты перед первым заседанием саммита) эксцентричным нью-йорским врачом Максом Джейкобсоном, которого его пациенты из высшего общества прозвали доктором Айболитом65.

Хрущев прибыл в Вену поездом на день раньше. Среди встречавших был его старый враг Молотов, теперь представлявший СССР в Международном агентстве по атомной энергии. Молотов к саммиту не имел никакого отношения, однако его присутствие напомнило Хрущеву, сколь многое зависит от этой встречи не только в международных отношениях, но и в вопросе его престижа. 3 июня, вскоре после полудня, Хрущев и Кеннеди пожали друг другу руки на ступенях американского посольства. Стройный Кеннеди возвышался над приземистым Хрущевым почти на полголовы.

От последовавших затем двухдневных переговоров волосы вставали дыбом. По крайней мере, так оценивал их сам Кеннеди. «Самое тяжелое испытание в моей жизни, - рассказывал он немедленно по возвращении домой корреспонденту „Нью-Йорк таймс“ Джеймсу Рестону. - Думаю, он так себя вел из-за нашей неудачи на Кубе. Видимо, решил, что с человеком, ухитрившимся ввязаться в такую историю, легко будет справиться. Решил, что я молод, неопытен и слаб духом. Он меня просто отколошматил… У нас серьезнейшая проблема. Если он считает, что я неопытен и слаб - я обязан его в этом разубедить, иначе мы так никуда и не двинемся. Так что мы должны действовать»66.

После саммита, в Лондоне, где Кеннеди имел долгий приватный разговор с Макмилланом, британский премьер заметил, что его собеседник «совершенно подавлен грубостью и безжалостностью» Хрущева. Он, писал Макмиллан у себя в дневнике, производил впечатление человека, «впервые встретившегося с Наполеоном в расцвете его могущества и славы». Или «лорда Галифакса или Невилла Чемберлена, пытающихся вести переговоры с господином Гитлером»67. Дин Раск позже писал об этом так: «Кеннеди был очень расстроен. Он оказался не готов к лобовому столкновению с Хрущевым…» Гарриман нашел президента «потрясенным». Линдон Джонсон хмуро заметил друзьям: «Хрущев до смерти напугал мальчишку»68.

Видел ли Хрущев в своем партнере слабого и неподготовленного юнца, которого можно безнаказанно запугивать? Сергей Хрущев утверждает, что нет, что Хрущев рассматривал Кеннеди как «серьезного партнера»69. На первый взгляд это подтверждается и воспоминаниями самого Хрущева. Кеннеди произвел на него впечатление «лучшего политика, чем Эйзенхауэр», пишет он. Как и его предшественник, Кеннеди «не хотел войны»; но он был «эластичным человеком» и, «кажется, лучше Эйзенхауэра понимал идею мирного сосуществования». Кеннеди, продолжает Хрущев, был «умным человеком», из тех, кто «не станет принимать поспешных решений, способных привести к военному конфликту»70.

Разумный, гибкий, страшащийся войны, готовый избегать конфликтов… К сожалению, все эти качества предполагали, что президент готов пойти на многое, лишь бы избежать конфронтации - особенно если Хрущев на него надавит. Позитивный тон отзыва о Кеннеди в мемуарах Хрущева отражает умозаключения, к которым автор пришел позже. До Вены - и некоторое время после - он был убежден, что сможет вертеть Кеннеди, как захочет. На заседании Президиума за десять дней до начала саммита Хрущев объявил, что намерен надавить на президента в берлинском вопросе. В ответ на просьбу Микояна быть поосторожнее Хрущев с улыбкой заметил, что на Кубе Кеннеди проявил слабость, которую просто грех не использовать71. Вернувшись в советское посольство после первого дня саммита, он выглядел еще более уверенным в себе. «Ну что вам сказать? - обратился он к Трояновскому и другим советским дипломатам, ждавшим его возвращения. - Это очень неопытный, может быть, даже незрелый человек. По сравнению с ним Эйзенхауэр - это глубоко мыслящий деятель, с серьезными взглядами на действительность»72.

Были минуты, особенно к концу второго дня встречи, когда Кеннеди собирался с силами и противостоял Хрущеву на равных. Однако перед этим президент упрямо и необъяснимо цеплялся за те самые идеологические аргументы, которых ему советовали избегать, поскольку Хрущев любит идеологические споры и умеет брать в них верх. Президенту рекомендовали не углубляться в идеологию, не обращать внимания на угрозы и хвастовство, предложить перейти прямо к обсуждению германских проблем, а если Хрущев откажется, холодно распрощаться, добавив, что переговоры возобновятся, когда Хрущев будет к ним готов73. Однако именно этого он и не сделал.

На бесплодные перепалки такого рода ушло почти все первое заседание. После обеда (на котором Хрущев заметил, что завидует молодости президента, но и в свои шестьдесят семь лет «соревнования не боится») и прогулки вместо того чтобы перейти к обсуждению заранее подготовленного списка вопросов - Лаос, Берлин и запрет ядерных испытаний, - Кеннеди снова начал спор о коммунизме и капитализме. Это привело к долгим бесплодным дебатам о том, за кем же в конечном счете будущее.

Нельзя сказать, что этот разговор был вовсе лишен практического значения. Кеннеди старался показать, как опасно может быть идеологическое соперничество в ядерный век. Однако его предупреждение против дальнейшей экспансии коммунизма подразумевало, что со всеми уже существующими коммунистическими режимами Америка смирилась. Советский дипломат Георгий Корниенко, прочтя стенограмму заседания, был изумлен уступчивостью президента. Кеннеди не только неимоверно затянул «философскую часть» переговоров, но и говорил так, «будто целиком согласен с тем, что капитализм идет к закату и будущее принадлежит социализму». Позиция Кеннеди удивила Корниенко; он даже заподозрил, что приспешники Хрущева подредактировали стенограмму ему в угоду75.

Позже Кеннеди прояснил свою позицию: он не возражает против социальных перемен как таковых, однако протестует, если такие перемены угрожают нарушить геополитическое равновесие, втягивая нейтральные государства в советский блок. Однако такую позицию Хрущев не принял. Когда американцы попытались раздавить Фиделя Кастро - разве это не была попытка нарушить сложившееся положение? Не говоря уж о том, что сам он приложил немало усилий, чтобы вытащить из западного блока Западный Берлин. Более того, Кеннеди высказал свои опасения в такой форме, какую Хрущев счел не только политически неприемлемой, но и лично для него оскорбительной76. Президент предупредил, что нерасчетливость с обеих сторон может привести к самым печальным последствиям. Хрущев в ответ заявил, что нерасчетливость - «очень неудачный термин». У него складывается впечатление, что Соединенные Штаты «хотели бы поучать СССР, как школьника». Однако Советский Союз не позволит отговорить себя от защиты своих интересов77.

Звучит достаточно сильно, однако дипломатичный американский стенограф смягчил истинные выражения Хрущева. В тот же вечер в американском посольстве, прогревая в ванне больную спину, Кеннеди рассказывал Кеннету О"Доннелу: «Хрущев просто взбесился. Начал орать: „Нерасчетливость! Нерасчетливость! Нерасчетливость! Только это и слышно от вас, и от ваших журналистов, и от ваших друзей в Европе и повсюду - везде это проклятое слово, нерасчетливость! Засуньте его в морозилку и никогда больше не употребляйте! Меня тошнит от него!“»78

Внезапная вспышка гнева советского лидера была вызвана не только тем, что именно в нерасчетливости обвинял его в свое время Молотов, но и тем, что это обвинение было справедливо. В конце концов, как иначе можно назвать его политику по германскому вопросу? Однако Кеннеди, пораженный гневом Хрущева, поспешил признать, что и Америка порой проявляла нерасчетливость (например, в Корейской войне, когда американцы не подумали о возможности китайской интервенции, или в недавней истории с Кубой), и Хрущев воспринял это как знак слабости - ибо сильный человек, по его мнению, не стал бы признавать свои ошибки в разговоре с противником.

Впрочем, на прогулке, последовавшей за ланчем, Кеннеди проявил уже вполне однозначную слабость. Он признал, что его положение в родной стране довольно шатко (что, как он объяснил, связано с победой небольшим числом голосов и недостатком поддержки в конгрессе), и попросил Хрущева не требовать уступок, способных еще сильнее подорвать его позицию. Хрущев ответил на это пространной речью о Берлине, в которой чувствовалось и желание надавить на президента, и опасение, что американские реакционеры, в свое время заставившие Эйзенхауэра свернуть разрядку, теперь проделают то же с его наследником79.

Вечернее заседание прошло ненамного лучше, однако Хрущев остался доволен. Кеннеди признал, что Соединенные Штаты рассматривают «существующий баланс между советско-китайскими [!] силами и силами США и западноевропейских стран как более или менее равновесный». Хрущев воспринял это как подтверждение того, на чем так долго настаивал: что СССР достиг примерного паритета в вооружениях с США и новая мировая война теперь немыслима80.

В 18.45 договаривающиеся стороны распрощались. Корреспонденту «Санди таймс» Генри Брэндону, хорошо знавшему президента, Кеннеди показался «ошеломленным». «Это всегда так?» - спросил Кеннеди посла Томпсона. «Зависит от обстоятельств», - отвечал посол, «очень расстроенный» тем, что президент не внял его совету не затрагивать идеологические вопросы.

Возможно, среди прочих советов Кеннеди следовало послушать и совета своей жены. Проведя с Хрущевыми вечер (ужин в Шенбруннском дворце и посещение оперного театра), Жаклин Кеннеди верно заключила, что госпожа Хрущева - «крепкий орешек» и что хотя и говорят, что Аджубей имеет на своего тестя большое влияние, Хрущеву тот «по-настоящему не нравится» и он «не особенно с ним близок»81. Миссис Кеннеди, с которой Хрущев сидел рядом за столом, показалась ему «языкастой». Когда он начал хвастать, что на Украине сейчас больше учителей, чем было до 1917 года, она прервала его: «О, господин председатель, давайте не будем о статистике - это так скучно!» «В разговоре находчива: с ней не связывайся - обрежет!» - вспоминал позже Хрущев. Ах, если бы можно было сказать то же самое и о ее муже!82

4 июня, в воскресенье, в 10.15 в советском посольстве продолжились переговоры. Кеннеди наконец перешел к делу. Обе стороны согласились, что в Лаосе необходимо прекратить огонь и сформировать нейтральное правительство. Однако замечание Кеннеди об интересах США в Азии вызвало со стороны Хрущева новый взрыв гнева. Соединенные Штаты, заявил он, «так богаты и могущественны, что приписывают себе какие-то особые права и не считают нужным признавать права других». Пусть президент извинит Хрущева за прямоту, но это «мегаломания» и «бред величия». СССР не позволит, чтобы ему указывали: «Не суй нос туда, не суй нос сюда», - особенно в то время, когда Соединенные Штаты «распространяют свое влияние повсюду». Конечно, западные люди «искуснее восточных умеют бросаться тонко замаскированными угрозами»; но, когда американцы говорят о приверженности определенным установкам, это значит, что они «и Крым готовы захватить - ведь это тоже улучшит их положение»!83

Обмен мнениями о запрете ядерных испытаний также ни к чему не привел. Хрущев все еще предпочитал всеобщее и полное разоружение (которое, легковесно заметил он, «при наличии доброй воли» можно провести за два года). Высказываясь по вопросу о Берлине и Германии, он начал вежливо, но твердо. То, что он хочет сделать, «повлияет на отношения между нашими двумя странами», особенно «если США неверно поймут советскую позицию». Он хочет достигнуть соглашения с президентом (он подчеркнул слова «с вами»), однако, если Соединенные Штаты не ответят взаимностью, СССР «подпишет мирный договор» с Восточной Германией, положив тем самым конец всем оккупационным договоренностям, в том числе и о доступе западных держав к Берлину. Это утверждение Хрущев повторил раз десять, словно стараясь убедить не только Кеннеди, но и самого себя. «Никакая сила в мире» его не остановит. Сколько еще можно ждать? Еще шестнадцать лет? Или еще тридцать?

На этот раз президент, собравшись с силами, отвечал холодно и по делу. Берлин - не Лаос. Это «одна из основных проблем, волнующих США». Соединенные Штаты пришли туда «не по чьей-то милости. Мы прорвались туда с боем… Западная Европа необходима нам для обеспечения нашей национальной безопасности, и мы поддерживали ее в двух мировых войнах». Господин Хрущев, продолжал президент, назвал его «молодым человеком», «но он не так молод, чтобы принимать предложения, явно враждебные интересам США».

В ответ на столь резкий отпор Хрущев поначалу проявил раздражение: судя по тому расширенному толкованию, которое Кеннеди придает понятию национальной безопасности, «США могут и Москву оккупировать - ведь это улучшит их позиции!». Однако затем, смягчившись, начал заверять Кеннеди, что «престиж США не пострадает и все это поймут». В конце концов он снова «завелся» и заметил, что, если Соединенные Штаты хотят начать войну за Берлин - «пусть начинают сейчас», пока не изобретены какие-нибудь еще более ужасные средства массового уничтожения. Эти слова так напугали стенографов, что советский заменил их на «пусть Соединенные Штаты примут на себя полную ответственность за это», а американский - просто на «пусть так и будет»84.

Обед превратился в затишье перед новым штормом. Хрущев пообещал не возобновлять ядерные испытания, пока этого не сделают Соединенные Штаты (это обещание он тем же летом нарушил), похвалил саммиты, на которых каждый «может выслушать позицию другого», и с улыбкой заверил Кеннеди, что, хотя мирный договор с Восточной Германией и может вызвать «большую напряженность», в конце концов «облака рассеются и снова выглянет солнышко».

В 15.15 лидеры двух стран встретились в последний раз: на этом заседании присутствовали только переводчики. Кеннеди предупредил, что не следует втягивать Соединенные Штаты в ситуацию, «глубоко затрагивающую наши национальные интересы». Хрущев понял это так, что «США хотят унизить СССР, а это неприемлемо». Он предложил заключить по Берлину промежуточное соглашение, защищающее «престиж и интересы обеих стран», однако дал понять, что рано или поздно со своими правами в Берлине американцам придется распрощаться. Когда Кеннеди заметил, что СССР предлагает выбор между отступлением и конфронтацией, Хрущев ответил: «Если США хотят войны - это их проблема». Советское решение подписать мирный договор «твердо и непоколебимо, и, если Соединенные Штаты откажутся от промежуточного соглашения, Советский Союз подпишет договор в декабре».

Если это правда, - проговорил Кеннеди, заканчивая саммит, - нас ждет холодная зима85.

«Никогда еще не встречал такого человека, - рассказывал Кеннеди после возвращения из Вены корреспонденту «Тайм» Хью Сайди. - Я ему говорю, что ядерная война убьет семьдесят миллионов человек за десять минут, а он смотрит на меня и отвечает: „Ну и что?“» Роберт Кеннеди никогда не видел брата «таким расстроенным». Президент снова и снова перечитывал стенограммы саммита, в особенности диалогов по берлинскому вопросу86. В меморандуме, переданном президенту в Вене, Хрущев назначил новый шестимесячный срок. Надеясь, что меморандум не будет предан огласке, Кеннеди не упоминал о нем в телевизионном выступлении перед народом, заявив, что, хотя «эти два дня стали серьезным испытанием», «никаких угроз или ультиматумов ни с той, ни с другой стороны не было»87.

Однако 11 июня Хрущев опубликовал меморандум, а 15 июня в телевизионном обращении к советскому народу повторил заявление о шестимесячном сроке. Несколько дней спустя, на церемонии в Кремле, посвященной двадцатилетию вторжения фашистских захватчиков, Хрущев (одетый ни больше ни меньше, как в форму генерал-лейтенанта) произнес еще одну суровую речь. Западных лидеров, стремящихся «проверить силу» СССР на почве германского вопроса, «постигнет судьба Гитлера», - заявил он, впрочем, поспешив добавить: «Пожалуйста, не воспринимайте эти слова как угрозу. Это призыв к здравому смыслу»88. А неделю спустя воскликнул: «Не пытайтесь нас запугать, господа, в любом случае договор будет подписан!»89

Кеннеди не дал на ультиматум Хрущева немедленного ответа: он попросту не знал, что сказать. Он спросил совета у бывшего госсекретаря Дина Ачесона, и тот порекомендовал публично объявить об увеличении как ядерных, так и обычных вооружений, перебросить в Западную Германию две-три дивизии и ввести в стране чрезвычайное положение. Если Хрущев не поймет намека и блокирует Берлин, Вашингтон сможет прорвать блокаду, одновременно продемонстрировав свою готовность к применению в случае необходимости ядерного оружия. Другие советники, в том числе и посол Томпсон, рекомендовали наращивать вооружения, не объявляя об этом на весь свет, и готовиться к возобновлению переговоров после выборов в Западной Германии, назначенных на сентябрь.

Президент решил оставить открытыми все возможности: он приказал готовиться к неядерной защите Берлина, но и от переговоров не отказывался. Роберт Кеннеди предупреждал советского разведчика Георгия Большакова, с которым вел секретные переговоры с мая, что его брат умрет, но не покорится; то же передавали Меньшикову Пол Нитце и Уолт Ростоу. Однако посол, думавший только о том, как угодить Хрущеву, передал в Кремль, что братья Кеннеди «петушатся», однако, когда дойдет до подписания договора с Восточной Германией, они «первые наложат в штаны»90.

19 июля Кеннеди одобрил увеличение расходов на вооружение на 3,5 миллиарда долларов, однако чрезвычайное положение объявлять не стал. Он обратился к конгрессу с предложением утроить регулярный призыв в армию, объявить о призыве запаса и подготовить бомбоубежища на случай ядерной войны. Все эти меры наряду с мрачной речью, произнесенной 25 июля, превзошли ожидания Хрущева. В Большом театре на выступлении Марго Фонтейн советский руководитель подошел к британскому послу сэру Фрэнку Робертсу и предупредил его, что может разместить в Германии в сто раз больше войск, чем западные державы, и что, если начнется ядерная война, шести водородных бомб для Англии и девяти для Франции будет «вполне достаточно»91.

В конце июля Хрущева навестил на черноморской даче Джон Дж. Макклой. Макклой, основной «переговорщик» Кеннеди по вопросам разоружения, был с женой и дочерью в Москве, когда их внезапно вызвали в Пицунду. Очевидно, Хрущев узнал, что 25 июля Кеннеди произносит речь, и хотел иметь возможность дать на нее немедленный и прямой ответ. До того, как прочесть ее, он был в прекрасном расположении духа, предложил Макклою поплавать, одолжив ему купальный костюм, фотографировался с ним в обнимку, играл в бадминтон и шутливо сравнивал дипломатию с перекидыванием мяча туда-сюда92.

Однако на следующее утро, прочтя и обдумав речь Кеннеди, Хрущев «просто взбесился» и «начал выражаться воинственно и грубо». Назвав речь, «по сути, объявлением войны», поскольку в ней ему выносится «ультиматум», Хрущев разразился уже известными угрозами: он подпишет мирный договор, несмотря ни на что; он перережет западные коммуникации с Западным Берлином; если Запад применит силу, война будет термоядерной; Соединенные Штаты и СССР, возможно, выживут, но европейские союзники США будут уничтожены полностью93. О Кеннеди Хрущев отзывался так, что Эйзенхауэр в сравнении с ним казался ангелом. Во время переговоров Хрущев с похвалой отозвался о бывшем президенте и намекнул, что готов возобновить приглашение в СССР, которое столь бесцеремонно отменил в разгар «самолетного» кризиса. «Разумеется, я не поеду, - заметил потом Эйзенхауэр сыну, - но то, что Хрущев об этом заговорил, меня, можно сказать, ошеломило меня»94.

Через неделю Хрущев подытожил разговоры с Макклоем в длинной сумбурной речи в Москве, на секретном саммите стран Варшавского договора: «Пожалуйста, передайте вашему президенту, что мы принимаем его ультиматум и его условия и ответим соответствующим образом… На войну мы ответим войной». Дальше Хрущев заявил: «Я - командующий Вооруженными силами, и, если начнется война, я сам отдам приказ». Если Кеннеди начнет войну - он станет «последним президентом Соединенных Штатов»95.

Речь Хрущева, обращенная к Макклою, знаменовала собой кульминацию кампании по запугиванию Кеннеди. Однако в ней отразилась и трудность его собственного положения. Неожиданная твердость, проявленная Кеннеди, не поколебала убеждения Хрущева, что американским президентом можно управлять. Напротив, он опасался, что президент по слабости позволит американским реакционерам втянуть себя в войну. «Что я могу сказать? Ультиматум принимаем. Прошу передать вашему президенту: если вы объявляете нам войну, принимаем и эти условия, отвечаем вам войной… Мы встретим вашу войну войной со своей стороны». Дальше Хрущев заявил: «Я главнокомандующий, и если начнется война, я отдам приказ войскам, и мы встретим вас». Если Кеннеди начнет войну - он станет «последним президентом Соединенных Штатов».

Соединенные штаты - «это плохо управляемое государство», сообщил Хрущев своим союзникам по Варшавскому договору. «Кеннеди сам очень мало влияет на ход и развитие политики США… Американский сенат или другие органы очень похожи на наше древнее новгородское вече. Когда собирались бояре, они кричали, орали, за бороды друг друга таскали и таким способом решали, кто прав». Учитывая нестабильность американской политики, «от США всего можно ожидать. Может быть и война. Они могут развязать ее». Даже Даллес боялся войны, но если об этом скажет Кеннеди, «его могут обвинить в трусости». Кеннеди - «неизвестный человек в политике, [и я выражаю ему сочувствие, потому что он] слишком легок и для республиканцев, и для демократов, а государство слишком большое, сильное государство, и поэтому это представляет известную опасность»96.

Лучший способ урезонить Америку, по-видимому, полагал Хрущев - запутать ее. Для этого он решил нарушить свое обещание не проводить ядерных испытаний, пока их не возобновят американцы. Публичное заявление об этом появилось в конце августа, однако Хрущев сообщил о своих намерениях еще в июле на секретном совещании в Кремле. Разумеется, не предполагалось, что приглашенные туда ученые начнут протестовать: однако один из них, Андрей Сахаров, осмелился возвысить голос - сперва устно, а затем написав Хрущеву записку, где указывал, что одностороннее нарушение моратория «сыграет на руку США», поскольку «нарушит переговоры о запрете испытаний, помешает делу разоружения и мира во всем мире». Хрущев не отвечал вплоть до ужина, последовавшего за встречей. Там, подняв бокал за ученых, он разразился получасовой лекцией - «поначалу спокойной», вспоминал Сахаров, «но затем - с нарастающим волнением, покраснев и повысив голос».

«Он сует свой нос в то, что его не касается… Политика - это как старый анекдот о двух евреях, которые едут в поезде. Один спрашивает другого: „Ты куда едешь?“ - „В Житомир“. „Вот хитрая лиса, - думает первый еврей. - На самом деле он едет в Житомир, но мне сказал, что едет в Житомир, чтобы я подумал, будто он едет в Жмеринку“. Оставьте политику нам - специалистам… Нам приходится вести политику с позиции силы… Другого языка наши противники не понимают. Смотрите, мы помогли Кеннеди выиграть выборы в прошлом году. Потом встретились с ним в Вене - эта встреча могла бы стать поворотным пунктом… А он что говорит? „Не просите у меня слишком многого. Не загоняйте меня в ловушку. Если я уступлю слишком много, меня выставят из Белого дома“. Вот так история! Явился на встречу, которую не может провести! На кой черт он такой нам нужен? Зачем тратить время на переговоры с ним? Сахаров, не пытайтесь нам указывать, как нам себя вести и что делать. В политике мы разбираемся. Я был бы размазней, а не Председателем Совета Министров, если бы прислушивался к таким, как Сахаров!»

Гневная тирада Хрущева вызвала замешательство. «В комнате царила тишина, - вспоминал Сахаров. - Все словно приросли к месту: одни отводили взгляд, другие сидели с каменными лицами»97. Однако этот словесный поток отразил смятение и самого Хрущева. Если он такой умный - зачем же «помог выбрать» Кеннеди? Если американского президента контролируют враждебные силы - почему Хрущев поначалу на него рассчитывал?

Направление, в котором развивались события, тревожило не только самого Хрущева, но и - еще более - тех, кому приходилось воплощать его непредсказуемые решения в жизнь. 19 мая советский посол в Восточной Германии Михаил Первухин (тот самый, что поддерживал Молотова, Маленкова и Кагановича в 1957 году) направил Громыко письмо, в котором указывал на риск заключения мирного договора с Ульбрихтом. Чтобы избежать весьма вероятной экономической блокады со стороны Запада, Первухин предлагал заключить промежуточное соглашение, срок истечения которого не приведет к автоматической отмене прав западных держав в Берлине, - то есть нечто вроде того, что отверг Хрущев в Вене. 4 июля Первухин описывал «самые серьезные последствия, которые возникнут после подписания мирного договора» (то есть установление контроля ГДР над воздушными и наземными сообщениями с Западной Германией и Западным Берлином), в таком ключе, что из его изложения становилось очевидно: заключать договор нельзя98.

По словам Юрия Квицинского, дипатташе в Восточной Германии, «мы в посольстве и Третий Европейский отдел [Министерства иностранных дел] чувствовали и повторяли немцам снова и снова, что нам необходимо проявлять больше сдержанности…». Корниенко и других русских в Вашингтоне больше всего беспокоило, что сам Хрущев сдержанность проявлять не будет99.

Было встревожено и советское военное командование, отвечавшее за возможное выполнение угроз Хрущева. В результате его похвальбы западные расходы на вооружение росли, а поражающая способность межконтинентальных ракет СССР, в сущности, равнялась нулю. «Как бы мы ни уважали межконтинентальные ракеты, - жаловался маршал Сергей Варенцов полковнику Олегу Пеньковскому, - у нас по-прежнему ни черта нет. Все только на бумаге, а в реальности - ничего». Самое печальное, что Пеньковский был уже завербован американцами и, разумеется, немедленно передал сказанное Варенцовым своим западным хозяевам. Зимой 1961 года, пока Хрущев носился по стране, пытаясь наладить дела в сельском хозяйстве, его маршалы встретились с членами Президиума Микояном и Сусловым, у которых просили увеличить расходы на вооружение. «Сталин просто стукнул бы кулаком по столу - и все было бы сделано!» - говорил Варенцов Пеньковскому. Однако ничего сделано не было.

25 июня Варенцов пригласил нескольких близких друзей к себе на дачу отпраздновать свое повышение по службе. В частной беседе с Пеньковским он заметил, что намерение советского руководства поддержать ГДР в вопросе перегораживания основных шоссейных дорог, соединяющих две части Берлина и две части Германии, рискованно. Оно основано на предположении, что Запад не осмелится начать войну - а если и начнет, то война будет локальной. К масштабной войне, как слишком хорошо знали маршалы, Советский Союз был не готов100.

Ни недовольные дипломаты, ни недовольные военные не составляли открытой оппозиции: однако их недовольство, несомненно, в какой-то форме доходило до Хрущева. Сомнения других, прибавляя веса собственным колебаниям, увеличивали его стремление разрешить берлинский вопрос - любым способом, только быстрее! В конце июля Хрущев выделил время для отпуска в Крыму, как обычно, превратившегося в серию неформальных встреч и бесед с различными лоббистами и функционерами, прежде всего с конструкторами ракет. Новости были в основном хорошими: работы над созданием орбитальной бомбы и самолета с атомным мотором шли полным ходом. Однако, по словам Сергея Хрущева, «отец не переставал думать о Германии. В Вене он сделал последнюю отчаянную попытку запугать Кеннеди и надавить на него: однако его угрозы лишь побудили Кеннеди к ответным действиям»101. Тем временем поток беженцев из Восточной Германии все увеличивался. Только за первую половину 1961 года сбежали более сотни тысяч человек - на шестнадцать тысяч больше, чем в первую половину 1960-го. За один июнь 1961 года в Западный Берлин перебежали почти двадцать тысяч, а в июле, когда Хрущев объявил, что повышает советский оборонный бюджет на одну треть, число беглецов достигло двадцати шести тысяч102.

Уже в марте 1961 года Ульбрихт предложил разгородить два Берлина стеной. Сперва Хрущев отверг эту идею как чересчур опасную, но затем передумал. Несколько сигналов из Вашингтона (в том числе повторяющиеся призывы Кеннеди защитить Западный Берлин и заявление сенатора Дж. У. Фулбрайта от 30 июня, в котором тот, по сути, публично примирился с существованием внутригерманской границы) убеждали его, что американцы особенно протестовать не будут, однако полной уверенности в этом не было. Нервозность Хрущева проявилась в строгой секретности, которой были окружены приготовления к постройке стены: даже в секретных советских стенограммах саммита стран Варшавского договора, где обсуждается во всех подробностях заключение мирного договора и его последствия, о стене нет ни слова. Перед тем как подписать проект, Хрущев даже посетил инкогнито и Восточный, и Западный Берлин. «Поездил с советским комендантом города по Западному Берлину, не выходя из машины, - вспоминает он. - Просто ездил, чтобы составить себе какое-то представление»103.

Волнение Хрущева отразилось и в публичных заявлениях, в которых воинственность странно сочеталась со страстными призывами к спокойствию. «Наш народ не дрогнет перед испытаниями, - заявил он в телевизионном выступлении 7 августа. - На силу мы сможем ответить силой и отразим натиск любого агрессора». Однако в той же речи он призывал западных лидеров «сесть, как честные люди, за стол переговоров, не нагнетать атмосферу, не создавать военного психоза, положиться на разум, а не на термоядерное оружие». Четыре дня спустя, на встрече с румынской делегацией, Хрущев предупредил, что в ядерной войне «могут погибнуть сотни миллионов». В Италии могут погибнуть «не только апельсиновые рощи, но и культурные ценности, и люди, которые их создали, возвеличили культуру и искусство Италии». То же может случиться с «Акрополем и другами историческими памятниками Греции». Что же касается Западной Германии - «возможно, объединять будет уже нечего». Однако не стоит терять надежду: «Я обращаюсь к тем, кто не утратил способности спокойно и здраво мыслить и от кого зависит развитие международной обстановки… Давайте не пугать друг друга; не будем выискивать то, что нас разделяет, углублять и без того достаточно глубокие разногласия… Ведь есть же у нас общие потребности и интересы, раз нам приходится жить на одной планете!»104

Сергей Хрущев подтверждает, что «дома отец был настроен далеко не так решительно, как казалось по телепередачам». В разговорах с сыном Хрущев выражал опасение, что «у Кеннеди сдадут нервы и он наделает глупостей».

В качестве особой меры предосторожности Хрущев потребовал, чтобы стену возводили поэтапно: сперва - изгородь с колючей проволокой и лишь затем, если Запад промолчит, - бетон. 13 августа СССР затаил дыхание, ожидая реакции американцев. В Министерстве иностранных дел царили напряжение и тревога105. Когда стало ясно, что стену не снесут, писал позднее Сергей Хрущев, «отец вздохнул с облегчением: обошлось». Хрущеву пришлось понервничать немного позднее, когда Кеннеди направил в Западный Берлин полторы тысячи американских морских пехотинцев в полной боевой выкладке. «Нервозность отца передалась и мне», - пишет Сергей. Вечером, когда отец с сыном прогуливались в окрестностях резиденции Хрущева, вдруг появился запыхавшийся охранник с сообщением - ситуация не совсем обычная. Хрущев, рассказывает его сын, застыл на месте; однако тревога оказалась ложной. Кеннеди не стал сражаться за свободу восточных немцев: в сущности, он никогда этого и не обещал.

«Отец был очень доволен, - вспоминает Сергей. - Он полагал, что от установления контроля над границами ГДР выиграла даже более, чем от подписания мирного договора»106. Однако помощник Хрущева по внешнеполитическим делам Трояновский считал иначе. По его словам, возведение стены стало «спасением лица» Хрущева, «молчаливым признанием того, что ему не удалось достичь своей цели», которой он добивался уже несколько лет - «заставить западные державы пойти на выгодный для ГДР компромисс»107.

Уступчивость Кеннеди в вопросе со стеной имела и другое следствие: Хрущев уверился, что на американского президента можно и нужно давить - и вскоре эта его уверенность привела к Карибскому кризису, поставившему мир на грань уничтожения.

В связи с 50-летием Карибского кризиса. Еще в октябре меня попросили написать два политических портрета двух исторических персонажей, двух главных политических деятелей планеты Земля в 1962 году. Думаю, так можно сказать без преувеличения.
Обе заметки опубликованы в журнале VIP-Premier, в номере, который только недавно вышел (поэтому я только сейчас об этом пишу), где у меня оказались замечательные, прекрасные "соседи" - Юра Гиренко и Саид Гафуров, которым я передаю привет.
Вот весь номер

А вот и сами заметки. Хочу сразу сказать, что меня попросили написать не политические портреты воопче, а исключительно применительно к Карибскому кризису.
Джон Ф. Кеннеди

По печальному своему опыту знаю, что сайтам свойственно исчезать, они не живут вечно. В связи с чем я решил сохранить тексты обоих портретов еще и здесь. Для себя. Читать не обязательно

Никита Сергеевич Хрущев был последним верующим коммунистом из числа советских руководителей.
Он не просто мечтал закопать американских капиталистов-империалистов вместе с их строем и системой, он на самом деле искренне верил в грядущее торжество социализма на всей планете. И со всей возможной искренностью и горячностью стремился донести свою убежденность до «капиталистов-империалистов» и прочих супостатов. Действовал импульсивно и с размахом.
Импульсивной была и вся международная деятельность Хрущева, которую даже трудно назвать «дипломатией».

Слишком уж недипломатические выражения он употреблял в своих официальных выступлениях. Причем, в отличие от всех остальных советских вождей, он почти никогда не читал по бумажке, так как обладал своеобразным ораторским даром. Зато и в словах не стеснялся.
Мог заявить Ричарду Никсону, тогда – вице-президенту, прибывшему в Москву с визитом, что от американских предложений «воняет конским навозом». Или объявить западным дипломатам: «Мы вас закопаем!». Или пообещать показать США «Кузькину мать», что опять-таки вызвало трудности с переводом.

Хрущев действительно полагал, что его поколение будет жить при коммунизме. Но в то же время стремился к мирному сосуществованию с капиталистами.
В Хрущеве занятным образом совмещалась удивительная наивность с нутряной крестьянской хитростью и сметкой, доходящей иной раз до мудрости, а в другой раз – до явной дурости.
Понимая, что в США или Великобритания социализм восторжествует не скоро, он обратил внимание на так называемые «страны третьего мира» и активно помогал им двигаться в сторону «социалистического пути развития».

Эта активность вызывала острую реакцию у западных лидеров, которым тоже не хотелось терять влияние в бывших своих колониях, занимающих важные стратегические позиции и богатых полезными ископаемыми. В результате по всему миру развернулась яростная холодная война, которая на местах оборачивались очень даже горячими и кровавыми схватками. Ответственность за эту кровь лежит именно на Хрущеве, потому что Сталин «третьим миром» вовсе не интересовался и о мировой революции не помышлял

Но гораздо более опасной была другая тенденция в международной политике. Хрущев с удивительным безрассудством блефовал перед Западом, преувеличивая ядерный потенциал и военные возможности СССР. Более того, он сознательно шантажировал Америку и Западную Европу ядерной угрозой.
Хотя Хрущев, по свидетельствам людей из его ближайшего окружения, на самом деле воевать не собирался и не желал, он буквально играл с огнем, и дело закончилось Карибским кризисом, когда мир оказался на грани настоящей ядерной войны. В конце концов у него хватило здравого смысла, чтобы отступить. Но, наверное, можно было не доводить ситуацию до такой крайности. Правда, тогда это был бы не Хрущев.

Автор одной из лучших книг об этом политике, американский историк Уильям Таубмен (к сожалению, у нас пока не нашлось таких же объективных исследователей) очень верно заметил, что для Хрущева «внешний мир представлял собой и смертельную угрозу, и неодолимый соблазн мирового господства».
Тем не менее нельзя не признать и заслуг Никиты Хрущева. Благодаря своей безудержной активности на просторах международной политики он если и не разрушил «железный занавес», то сделал его прозрачным. Открыл Советский Союз для внешнего мира, запустил свежий воздух в страну. Даже хрущевские чудовищные внешнеполитические ошибки послужили уроком для его преемников. И, возможно, без авантюр неисправимого волюнтариста не началась бы разрядка напряженности. Такова диалектика истории

Джон Фицджералд Кеннеди был первым католиком среди президентов США и самым молодым главой североамериканского государства. Но отнюдь не эти протокольные данные определяли специфику его правления, досрочно прерванного пулей убийцы.
Джону Кеннеди первому было суждено изведать меру и испытать тщету американского мессианства. Как любой президент США, он не мог не стремиться к глобальному лидерству своей страны, которое многие другие политики воспринимают, как желание добиться мирового господства.

Внешняя политика государства под руководством самого знаменитого из представителей клана Кеннеди вовсе не отличалась чрезмерным миролюбием и мягкотелым пацифизмом. Как раз начиналась эскалация вьетнамской войны, да и в так называемых странах третьего мира американцы действовали агрессивно и активно боролись с коммунистической угрозой.

Однако в одной из этих стран, расположившейся непосредственно в американском карибском «подбрюшье», на острове Куба, нашла коса на камень. И Джон Кеннеди нашел в себе силы решиться на глобальный компромисс в отношениях с главным стратегическим противником – Советским Союзом.
45-летний президент-католик оказался на грани пропасти, на пороге ядерного апокалипсиса. Но, как и противостоявший ему 68-летний коммунист, не стал делать последнего шага и отдавать рокового приказа.

Недальновидные ястребы из ближайшего окружения президента обвиняли босса в соглашательстве с идеологическим врагом, советским лидером, а отказ от вторжения и бомбардировки Кубы называли «наихудшим поражением в истории США». Но сам президент, скорее всего, так не думал, а напротив, считал мирный выход из Карибского кризиса своей победой и победой здравого смысла.
Так получилось, что именно Кеннеди довел глобальное противостояние двух держав, двух систем, двух миров до крайней степени, до пика напряженности. И дело было, пожалуй, вовсе не в американских ракетах в Турции, которые имели только символическое значение.

Для политической элиты США немыслимо и невыносимо было само существование коммунистической Кубы в непосредственной близости от южных берегов их страны. Ведь американцы старались давать немедленный отпор любым просоветским поползновениям даже за многие тысячи километров от своей территории, например, в далеком Вьетнаме. А тут – «коммунизм у берегов Америки», как расшифровывали слово Куба отчаянные шутники.

Желание уничтожить этот досадный анклав социализма было вполне естественным. Сам Кеннеди был не меньшим антикоммунистом, чем любой другой американский политик. И если бы на «остров свободы» не были отправлены советские ядерные ракеты, он бы бестрепетно и без колебаний отдал бы самый суровый приказ.
Но Джону Кеннеди хватило ума и ответственности не развязывать страшную войну на самоуничтожение, которая могла бы стать одновременно первой и последней.
Не исключено, что исторический компромисс по итогам Карибского кризиса стал одной из причин убийства Джона Кеннеди. Надо сказать, что вскоре после этого с политической арены были устранены оба творца компромисса. Только Хрущеву повезло больше, его всего лишь силой отправили на пенсию. А Кеннеди для пенсии был еще слишком молод…

Если эта версия имеет право на существование, то получается, что Джон Кеннеди пожертвовал жизнью во имя мира во всем мире и грядущей разрядки напряженности. Во всяком случае, после его гибели более никому из президентов США, даже самым воинственным и ретивым антикоммунистам, не приходило в голову пытаться возродить хотя бы призрак угрозы третьей мировой войны

Н. С. Хрущёв и дж. Кеннеди: подготовка и проведение встречи в вене в 1961 году. По - страница №2/22

Н. С. ХРУЩЁВ И Дж. КЕННЕДИ: ПОДГОТОВКА И ПРОВЕДЕНИЕ ВСТРЕЧИ В ВЕНЕ В 1961 году. ПО ДОКУМЕНТАМ РОССИЙСКИХ АРХИВОВ, В. С. ХРИСТОФОРОВ

50 лет назад 3 - 4 июня 1961 г. в Вене на нейтральной территории состоялась встреча Председателя Совета Министров СССР и Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева и президента США Дж. Кеннеди. Она проходила в разгар "холодной войны" и поэтому привлекала к себе внимание широкого круга политиков и политологов. Несмотря на то, что на Венском саммите не было подписано ни договоров, ни соглашений, тем не менее, встреча имела важное значение для развития отношений между СССР и США. Почему местом переговоров была избрана Вена, как проходила подготовка к встрече лидеров СССР и США, как развивались советско-американские отношения в начале 1960-х годов, почему не были достигнуты договоренности? Ответить на эти и другие вопросы, а также реконструировать происходившие события, во многом нам помогут документы российских архивов.

Н. С. ХРУЩЕВ РАЗВИВАЕТ КОНТАКТЫ С ЛИДЕРАМИ ЗАПАДНЫХ СТРАН

Австрия в середине 1950-х годов занимала особое место в мировой политике и борьбе секретных служб Запада и Востока. В отличие от Германии, на территории которой вскоре после войны образовались два государства, отличавшиеся друг от друга общественно-политическим строем и принадлежностью к противостоявшим блокам, Австрия избежала деления на четыре зоны оккупации. Не было и ограничений для передвижения по секторам. В этой связи в Австрии создавалось как бы свободное для инициатив противоборствующих сторон пространство. И это противоборство приобретало порой острые формы, хотя и не достигало такой напряженности, как это было в Берлине, у которого был особый статус и где периодически возникали фазы напряженности, близкие к серьезным международным кризисам. Вместе с тем, Вена стала важным центром международной политики. Она соперничала с Берлином как в силу своего среднеевропейского положения, традиционно посреднической роли между Востоком и Западом, наличию здесь ряда международных организаций, так и в силу близости к некоторым странам, входящим в Австро-Венгерскую империю, таким, как та же Венгрия и ставшая внеблоковой Югославия.

В 1955 г. СССР, США, Англия и Франция заключили с Австрией государственный договор о восстановлении независимой и демократической Австрии. После 17 лет оккупации, сначала германскими, а после разгрома Германии - союзными (СССР, США, Англии и Франции) войсками, эта страна обрела независимость и суверенитет, утраченные в 1938 г. в результате насильственного присоединения к Германии.

После смерти И. В. Сталина в 1953 г. Первым секретарем ЦК КПСС стал победивший во внутрипартийной борьбе Н. С. Хрущев, а Председателем Совета министров СССР - Н. А. Булганин.

Христофоров Василий Степанович - доктор юридических наук, начальник Управления регистрации и архивных фондов ФСБ России.

В этот же период была проведена реорганизация советской разведки и контрразведки. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 марта 1954 г. был образован Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР (КГБ при СМ СССР). Его председателем был назначен бывший первый заместитель министра внутренних дел И. А. Серов, остававшийся на этой должности до 1958 г. Основными задачами, которые решал КГБ СССР, являлись ведение разведывательной работы в капиталистических странах, борьба со шпионской, диверсионной, террористической и иной подрывной деятельностью иностранных разведок внутри СССР, а также охрана руководителей партии и правительства.

Новый советский лидер не был широко известен за рубежом. Поэтому первая поездка Хрущева за границу в 1955 г. вызвала интерес у политиков, общественных деятелей, политологов и журналистов. Во время поездки Хрущев продемонстрировал свою политическую гибкость и дерзкий, экстравагантный стиль поведения, который стал его отличительной чертой. В этом же 1955 г. он встречался в Женеве с президентом США Д. Эйзенхауэром. Главной проблемой переговоров был германский вопрос. Хотя соглашения достигнуть не удалось, тем не менее, обе стороны молчаливо исходили из реальности существования двух Германий. Ни США, ни Англия, Франция и другие страны Европы не были заинтересованы в восстановлении мощной Германии с непредсказуемой в будущем политикой. Постепенно у Хрущева стали развиваться активные контакты с лидерами западных стран. В 1956 г. он вместе с Булганиным посетил Англию.

На закрытом заседании XX съезда КПСС в 1956 г. Н. С. Хрущев выступил с докладом "О культе личности и его последствиях", с которого начался процесс разоблачения культа личности Сталина. Были реабилитированы десятки тысяч политических заключенных. В 1958 г. Хрущев, заручившись поддержкой большинства членов ЦК КПСС, занял пост Председателя Совета министров СССР.

В 1958 г. начался международный кризис вокруг проблемы Западного Берлина, после того как Запад отклонил требование советского руководства изменить его статус и превратить Западный Берлин в "свободный демилитаризованный" город. В условиях международных кризисов существенно возрастала роль советской внешней разведки по добыванию политической информации.

8 декабря 1958 г. И. А. Серов Указом Президиума Верховного Совета СССР был освобожден от обязанностей Председателя КГБ при СМ СССР. Два дня спустя в связи с необходимостью "укрепления руководства" он был назначен начальником Главного разведывательного управления и заместителем начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР по разведке. 25 декабря 1958 г. на должность Председателя КГБ при СМ СССР назначили А. Н. Шелепина, до этого возглавлявшего Отдел партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам.

На протяжении 1950 - 1960-х годов сущность внешнеполитического курса США и европейских стран в оценках западных политологов получила название доктрины "гибкого реагирования", а затем ее сменила политика "наведения мостов", предусматривавшая отказ от попыток военного свержения коммунистических режимов при максимальном использовании для этих целей мирных методов.

Основу внешней политики СССР в этот период составляла доктрина мирного сосуществования между социализмом и капитализмом. На внеочередном XXI съезде КПСС было объявлено о полной и окончательной победе социализма в СССР и начале строительства коммунизма. Отстаивая принцип мирного сосуществования государств с различным общественно-политическим строем, Хрущев вместе с делегацией с 15 по 27 сентября 1959 г. посетил США и провел переговоры с президентом США Д. Эйзенхауэром. С 28 сентября по 4 октября Хрущев находился в КНР и попытался убедить Мао Цзэдуна в необходимости признания принципа мирного сосуществования стран с различным политическим строем.

Накануне поездки в США Хрущев по дипломатическим каналам вступил в переговоры с американской администрацией, настаивая на том, чтобы его принимали

как руководителя партии и государства. Он дал понять, что процедура его приема должна быть такой же, как процедура предполагавшегося приема Эйзенхауэра в Москве 1 . Хрущев придавал особое значение этому вопросу, он не просто связывал его со своей персоной, а считал это символом признания США политического паритета с СССР. Накануне визита Хрущева беспокоило, как будет проходить беседа один на один с Эйзенхауэром. Он ждал спора при обсуждении сложных вопросов, думал, как аргументировано и достойно защитить советскую позицию, чтобы "не унизиться и не позволить лишнего". Хрущев испытывал беспокойство, полагая, что Кэмп-Дэвид второстепенное, малоизвестное место, и президент США приглашает его туда на несколько дней с целью унизить.

Побывав в США, Хрущев убедился в престижности встречи. Поездка в США произвела на него огромное впечатление, в первую очередь технологические и экономические успехи США. Особый интерес вызвали фермерские хозяйства, методы их работы, высокоэффективный скот, предприятия по переработке сельскохозяйственных продуктов. Тем не менее, несмотря на положительные впечатления, он оставался ярым сторонником колхозного и совхозного хозяйства, считая его более продуктивным в силу своего индустриального характера. Особое место в его заграничных поездках заняли встречи с представителями прессы. Журналисты поджидали Хрущева возле резиденции. Его откровенность, грубоватая манера шутить, эмоциональность очень понравились американцам.

С 23 марта по 3 апреля 1960 г. Н. С. Хрущев находился во Франции с государственным визитом по приглашению президента Франции Шарля де Голля. Его сопровождали первый заместитель Председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгин, министр иностранных дел СССР А. А. Громыко, Г. А. Жуков 2 , В. С. Емельянов 3 и др. На переговорах советского лидера с президентом Франции обсуждались актуальные международные проблемы в связи с предстоявшей 16 мая встречей глав государств и правительств СССР, США, Великобритании и Франции.

Накануне поездки Хрущева во Францию аналитики из КГБ СССР подготовили обзор 4 , в котором отмечали, что "взгляды де Голля по внутриполитическим вопросам в значительной мере отвечают интересам крупного монополистического капитала, заинтересованного в сильной исполнительной власти для укрепления своего классового господства и ослабления влияния демократических сил. Де Голль является сторонником установления в стране режима личной власти, который, по его словам, необходим для разрешения внутриполитических трудностей Франции и проведения "политики величия Франции"... Де Голль оказывает решающее влияние на разработку важнейших вопросов внешней и внутренней политики. Он лично руководит работой основных министерств. Де Голль провел реорганизацию секретариата президента республики, значительно расширив его и увеличив количество своих советников, которым поручено наблюдение за важнейшими органами государственного аппарата. Он назначил своих доверенных лиц на ключевые посты в правительстве, министерствах, армии и службах безопасности, и стремится превратить их в простых исполнителей своей воли. Де Голль не терпит возражений и требует от своих подчиненных беспрекословного выполнения приказаний". Одной из своих основных задач в области внутренней политики, по мнению аналитиков из КГБ, де Голль считал борьбу против демократи-

1 В 1958 г. Н. С. Хрущев был Председателем Совета министров СССР, а не Президиума Верховного Совета СССР, т.е. руководителем правительства, а не главой государства, следовательно, процедура встречи могла быть иной, чем, если бы в Америку поехал Председатель Президиума Верховного Совета СССР.

2 Жуков Георгий (Юрий) Александрович (1908 - 1991) - журналист и общественный деятель. В 1957 - 1962 гг. - председатель Государственного комитета Совета министров СССР по культурным связям с зарубежными странами.

3 Емельянов Василий Семенович (1901 - 1988) в 1957 - 1960 гг. - начальник Главного управления по использованию атомной энергии при Совете министров СССР.

ческих сил. Он полагал, что существовала возможность "серьезно подорвать влияние демократических сил, особенно Французской коммунистической партии, не прибегая к формальной ликвидации буржуазно-демократических свобод".

Авторы обзора подчеркивали, что де Голль в целом враждебно относился к Советскому Союзу как к социалистической державе. Он надеялся на ослабление социалистического лагеря и даже на изменение социального строя СССР в результате внутренней эволюции. Де Голль считал советский строй явлением исторически временным и полагал, что установление советской власти вызвано лишь необходимостью проводить индустриализацию страны более эффективными средствами, чем это делали в свое время капиталистические страны. В то же время де Голль понимал, что национальные интересы Франции диктуют необходимость сближения с СССР. В частных беседах де Голль отмечал, что по географическому положению СССР является естественным союзником Франции, а по характеру и темпераменту французский и славянский народы близки друг к другу. Вместе с тем де Голль полагал, что еще не созрели условия для сближения Франции с Советским Союзом, а политическая обстановка во Франции затрудняла проведение политики сближения. Поэтому он предлагал отложить проведение совещания в верхах, по крайней мере, до тех пор, пока Франции не создаст своей атомной бомбы и добьется успехов в разрешении алжирского вопроса 5 .

Приглашая Хрущева приехать во Францию, де Голль руководствовался желанием, с одной стороны, оттянуть созыв совещания в верхах, а с другой - поставить себя на один уровень с Д. Эйзенхауэром и Г. Макмилланом, которые уже встречались с Хрущевым, и укрепить свой авторитет в стране. Вместе с тем де Голль не исключал возможности использовать эти переговоры для выяснения вопросов, по которым может быть достигнута договоренность с Советским Союзом. В частных беседах он давал понять, что существуют возможности достижения соглашения с СССР по конкретным вопросам. Де Голль весьма тщательно готовился к предстоящим переговорам. Он расспрашивал министра просвещения Л. Жокса, бывшего французского посла в СССР в 1952 - 1955 гг., о личных качествах Хрущева как политического деятеля и человека.

В 1960 г. в Париже планировалась одна из самых важных встреч на высшем уровне - между главами четырех держав СССР, США, Великобритании и Франции, предусматривались и переговоры Хрущева с Эйзенхауэром. Как отмечает известный ученый Ф. М. Бурлацкий, накануне встречи Хрущева с Эйзенхауэром был подготовлен пакет важных предложений, проектов и соглашений, содержание которых до сих пор служит предметом невероятных предположений и сомнительных догадок. Планировалось, что лидеры двух держав обсудят германскую проблему, поскольку Хрущев считал главным дипломатическое признание ГДР западными державами. Это было важно для самой Германской Демократической Республики и служило залогом стабилизации в Европе на основе признания статус-кво. На встрече намечалось обсудить вопрос о советско-американских отношениях и ограничении гонки вооружений 6 .

Подготовка к встрече вызвала дискуссии среди советского руководства. Существовал целый ряд вопросов, тесно сплетенных между собой в один узел, решение каждого из которых требовало больших усилий и взаимной увязки. Во-первых, это было ограничение вооружений. В Советском Союзе активно работала программа ядерного и ракетного вооружения, но до паритета с США в этих областях было еще далеко. Трудно было ожидать, что в момент парижской встречи американцы пойдут на неадекватное сокращение своих ядерных и ракетных вооружений. Вторым сложным вопросом оставалось отношение американской администрации к ГДР (дипломатическое признание ГДР, закрепление границ между ГДР и Польшей). Третьим, пожалуй, наиболее сложным вопросом, являлась позиция Мао Цзэдуна, который был решительным

5 Там же, л. 37 - 39.

6 Бурлацкий Ф. М. Вожди и советники: о Хрущеве, Андропове и не только о них. М., 1990, с. 211.

противником советско-американского сближения. По мнению Мао, такое сближение могло нанести ущерб китайским интересам.

В конце февраля 1960 г. КГБ СССР сообщил политическому руководству Советского Союза о ходе подготовки западных держав к совещанию на высшем уровне, работе экспертов пяти западных держав по вопросам разоружения, позиции западных держав по берлинскому вопросу 7 . По имеющимся в КГБ СССР сведениям, министерство иностранных дел Франции было обеспокоено заявлениями Хрущева по берлинскому вопросу, свидетельствовавшими "о возросшей непримиримости" советской позиции по этой проблеме. В документе отмечалось, что "в кругах МИД Франции выражалось опасение, что на предстоящих переговорах в верхах берлинская проблема может вопреки желанию западных держав стать центральным вопросом. США, Франция и Англия вели переговоры относительно того, чтобы каждая из этих трех стран, несущих прямую ответственность за положение в Берлине, выступила на самом высоком уровне с заявлением о том, что никакое давление со стороны СССР, направленное на изменение статуса бывшей столицы Германии, не вынудит Запад пойти на уступки" 8 .

ЗАКРЫТО "ОТКРЫТОЕ НЕБО"

10 мая 1960 г., за несколько дней до начала встречи в Париже глав четырех держав, советское правительство вручило правительству США официальную ноту 9 по поводу агрессивного вторжения 1 мая американского военного самолета в пределы Советского Союза на расстояние более 2000 км. В воздушном пространстве в районе Свердловска на высоте 22 км советской ракетой класса "земля-воздух" был сбит американский разведывательный самолет U-2, пилотировавшийся летчиком ВВС США Ф. Пауэрсом 10 . Самолет был специально оборудован для полета над территорией СССР и сбора разведывательной информации. После признательных показаний американского пилота госдепартамент США перед лицом неопровержимых фактов признал, что самолет U-2 выполнял разведывательный полет над территорией Советского Союза.

16 мая 1960 г. в Париже открылась конференция глав четырех держав (СССР, США, Великобритании и Франции) по Западному Берлину. Как пишет Ф. М. Бурлацкий, перед вылетом в Париж Хрущев собрал заседание Президиума ЦК КПСС и предложил отменить все подготовленные ранее предложения и документы, мотивируя тем, что обстановка для соглашения неблагоприятна со всех точек зрения. Приехав в Париж, он, прежде всего, потребовал прекращения разведывательных полетов над территорией СССР и извинений от Эйзенхауэра за полет самолета U-2, и когда тот отказался это сделать, встреча была сорвана.

Администрация Эйзенхауэра настаивала на праве принятия принципа "открытого неба", позволяющего беспрепятственно вести аэрофоторазведку по всему миру. СССР, не располагавший в тот период необходимой авиационной техникой, отвергал этот принцип и заявлял о своем праве сбивать самолеты-разведчики других стран в советском воздушном пространстве. Результатом неуступчивости обеих сторон стало заявление Хрущева об отказе участвовать в совещании глав государств и правительств четырех великих держав в Париже.

Подчеркивая свою приверженность в разрешении Берлинского кризиса и намерения заключить мирный договор с ГДР, Хрущев с 19 по 21 мая 1960 г. совершил поездку в ГДР. Напряжение между СССР и США продолжало нарастать. 1 июля 1960 г. в воздушном пространстве СССР над Баренцевым морем советский истребитель сбил

7 ЦА ФСБ России, ф. КПИ, д. 5 - 7-16, л. 101 - 113.

8 Там же, л. 106.

9 За мир, разоружение и безопасность народов: летопись внешней политики СССР. М., 1984, с. 183.

10 Пауэре Фрэнсис Гарри (1929 - 1977) - летчик ВВС США, был направлен с разведывательной миссией на самолете У-2 и 1 мая 1960 г. сбит советской ракетой под Свердловском, катапультировался. В 1961 г. обменен на советского разведчика Рудольфа Абеля.

американский самолет-разведчик RB-47. Из шести членов экипажа четверо погибли в море, двоих задержали и отправили в Москву.

Раздражение Хрущева американской неуступчивостью проявилось во время его поездки в Нью-Йорк в сентябре 1960 г. для участия в XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН, где он выступил с речью, призвав обеспечить "свободу и независимость всем колониальным народам", а также "решить проблему всеобщего разоружения".

В конце октября - ноябре 1960 г. эксперты из различных стран, входящих в НАТО, провели анализ политики Советского Союза после провала совещания в верхах в мае 1960 г. Они подготовили совместный доклад, который был обсужден 16 - 18 декабря 1960 г. на сессии Совета Североатлантического союза в Париже.

Аналитики из НАТО сделали вывод, что с момента провала совещания в верхах в мае 1960 г. политика Советского Союза в отношении Запада приняла более воинственный характер. Они считали, что за периодом советско-американских отношений, ознаменовавшимся "духом Кэмп-Дэвида", настало время "ультиматумов" Хрущева в отношении Берлина. Эти колебания советской внешней политики они объясняли несколькими причинами. Во-первых, тем, что Хрущев в своей политике "стремился открыть новые районы экспансии (Азия, Африка, Латинская Америка) и разнообразить средства борьбы с Западом, не прибегая, однако, ко всеобщей войне. Поэтому отношения СССР с внешним миром, характеризовавшиеся в период с 1945 г. до смерти Сталина принципиальной враждебностью в отношении некоммунистических правительств, принимают более сложную форму". Во-вторых, Хрущев, как во внутренней, так и во внешней политике "вынужден был считаться с расхождениями теории с практикой. Ему постоянно приходится маневрировать между рифами "ревизионизма" и "догматизма"". Кроме того, Хрущеву необходимо было учитывать интересы советского государства и задачи, вытекавшие из его роли как лидера международного коммунистического движения в случаях, когда они противоречили друг другу. В-третьих, Хрущеву было гораздо труднее проводить многие мероприятия внешней политики, так как международное коммунистическое движение уже было не столь монолитным. Например, между двумя великими державами - СССР и Китаем - имелись существенные разногласия. Это вело к тому, что в социалистической системе возникали внутренние противоречия, давление одних стран на другие, что вынуждает Советский Союз изменять свою ориентацию.

Западные эксперты считали маловероятным, чтобы даже в периоды напряженности советские руководители всерьез рассматривали возможность ведения ядерной войны, ибо они хотели во что бы то ни стало избежать такой войны. Опасность ядерной войны стала одной из основных причин объявления политики "мирного сосуществования" наряду с верой СССР "в торжество коммунизма". Поэтому советские руководители могли лишь частично воспользоваться военной мощью для того, чтобы добиться победы коммунизма. С другой стороны, отмечали натовцы, советские руководители в своей политике "ослабления напряженности" не могли идти дальше той точки, которая ставила под угрозу единство советско-китайского блока или преобладающую роль СССР в этом блоке. Они подчеркивали, что Хрущев не намерен превращать политику "ослабления напряженности" в политику "союза с Западом". Западные эксперты допускали возможность некоторых компромиссов в политике "мирного сосуществования", но оно, по их мнению, подразумевает продолжение борьбы с Западом и "коммунистическую экспансию в новых формах".

Не берясь предсказать, сколько времени продлится напряженность, существующая с мая 1960 г., и возможны ли новые периоды "ослабления напряженности", представители НАТО сделали предположение, что Советский Союз предпримет новые усилия с целью создания условий для возобновления переговоров между Востоком и Западом. Они утверждали, что нет никаких оснований думать, что СССР пойдет на уступки по основным спорным вопросам.

ПРОБЛЕМА БЕРЛИНА ДОЛЖНА БЫТЬ РЕШЕНА В 1961 г.

Советские намерения в отношении Германии и Берлина, по мнению западных аналитиков, осложнялись тем, что если СССР не изменит своей позиции, то в вопросе о Берлине не удастся добиться никакого компромиссного решения, приемлемого для Запада. Эксперты НАТО утверждали, что советские руководители не заинтересованы в решении проблемы Берлина, они намереваются сохранять до бесконечности состояние нависшего над Западом "дамоклова меча", с помощью которого можно провоцировать один за другим кризисы. Они предполагали, СССР возможно попытается принудить Запад признать ГДР хотя бы де-факто и порвать узы, связывающие Федеративную Республику Германии с Западом.

Натовские эксперты предупреждали, чтобы Запад был готов к постоянному давлению в вопросе о Берлине в виде критики отношений, установившихся между Западным Берлином и ФРГ. Они считали, что следует серьезно относиться к заявлению Хрущева о решении проблемы Берлина в 1961 г. Натовские эксперты сделали вывод, что, говоря о Германии и Берлине, Запад не должен забывать о необходимости отстаивать право на самоопределение. Тем самым он может снова взять инициативу в свои руки и заставить русских перейти к обороне. Аналитики из НАТО, рассматривая вопрос о переговорах между Востоком и Западом, оценивали заявления Хрущева как его готовность к обсуждению вопроса о проведении нового совещания в верхах после вступления в должность вновь избранного президента США 11 .

Западные эксперты внимательно следили за выступлениями советского лидера и считали, что Хрущев "как будто сводил задачу совещания в верхах к обсуждению вопроса о мирном договоре с Германией и статуте Западного Берлина". По-прежнему, вопросы разоружения занимали видное место в советских заявлениях. Хрущев предлагал несколько вариантов - проведение в апреле 1961 г. специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН с участием глав правительств, расширение Комитета десяти стран по разоружению.

Ряд фактов, по мнению аналитиков НАТО, давал основание полагать, что Хрущев начинает готовить свой маневр к предполагаемому совещанию в верхах, чередуя, как обычно, заигрывание с угрозами. С одной стороны, Хрущев направил Кеннеди поздравительную телеграмму, в которой выразил надежду на установление между СССР и США столь же теплых отношений, как во времена Ф. Рузвельта. Кроме того, он в своих публичных выступлениях временно прекратил нападки на канцлера ФРГ К. Аденауэра. Но, с другой стороны, Хрущев еще раз заявил, что, если западные державы откажутся вести переговоры по проблеме Германии и Берлина, он созовет конференцию для заключения сепаратного мирного договора. Его угроза приобретала реальность, поскольку он дал право властям ГДР принять ограничительные меры в отношении торговли с Берлином.

Анализируя политику Советского Союза после провала совещания в верхах в мае 1960 г., натовцы сделали вывод, что в ближайшем будущем Запад должен сформулировать для себя свою позицию по вопросу о новых переговорах с СССР и определить, на какой основе он согласен на переговоры, ему не следует занимать слишком негативную позицию, однако проведению любого совещания в верхах, по мнению натовских аналитиков, должна предшествовать подготовка, ибо только таким образом можно выяснить, есть ли серьезные основания рассчитывать на успех совещания 12 .

Советское политическое руководство неоднократно заявляло протесты по поводу того, что американские разведывательные службы вели широкомасштабный сбор информации о СССР. Однако это были не более чем политические демарши, так как и советская внешняя разведка - Первое (разведывательное) управление КГБ - занималась сбором политической информации за рубежом. Разведывательные резидентуры,

11 ЦА ФСБ России, ф. КПИ, д. 4164, л. 52.

12 Там же, л. 54.

созданные при советских представительствах за границей, добывали документальные материалы политического характера о наиболее важных событиях. Информацию по внешнеполитическим вопросам иностранных государств, собирало также 2-е (контрразведывательное) управление КГБ через посольства и иные представительства иностранных государств на территории СССР.

Еще в 1945 г. посол США в СССР А. Гарриман получил в подарок вырезанный из дуба герб Соединенных Штатов. Герб украшал стену кабинета при четырех послах, и только в начале 1950-х годов специалисты американского посольства по обнаружению скрытых электронных средств увидели в нем подслушивающее устройство. "Мы нашли его, но не знали принцип его действия, - вспоминал С. Питер Карлоу, начальник службы специального оборудования ЦРУ. - В гербе находилось устройство похожее на головастика с маленьким хвостом. У Советов имелся источник микроволнового сигнала, который заставлял рецепторы внутри герба резонировать". Голос человека, по всей видимости, влиял на характер резонансных колебаний устройства, позволяя осуществлять перехват слов на расстоянии по организованному радиоканалу. "С технической точки зрения это устройство пассивного типа: ни тока, ни элементов питания, одно лишь пожизненное ожидание". После этой находки специалисты ЦРУ занялись воспроизведением подслушивающего устройства, основанного на совершенно новом для них принципе. США молчали про герб почти 10 лет и лишь в конце мая 1960 г., после шпионского полета Пауэрса, сделали факт использования этого подслушивающего устройства достоянием гласности. На заседании Совета Безопасности представитель США в ООН Г. К. Лодж заявил, что Советский Союз имеет на своем содержании "сотни шпионов и других подрывных элементов" по всему миру. В качестве доказательства он продемонстрировал вырезанный из дерева государственный герб США - подарок американскому народу от имени советского, который висел в кабинете американского посла в Москве, а потом вдруг выяснилось, что внутри сувенира покоится оригинальное подслушивающее устройство. По словам Лоджа, это устройство было одним из более 100 ему подобных, найденных в дипломатических представительствах США в странах-союзницах СССР 13 .

На рубеже 1960-х годов специалисты из КГБ СССР сумели расшифровать американскую шифрпереписку, что позволило советскому руководству быть хорошо осведомленным в секретах американской внешней политики.

ВИЗИТ Н. С. ХРУЩЕВА В АВСТРИЮ

Добывавшиеся советской разведкой документы представляли интерес для подготовки и принятия решений по вопросам внешней политики СССР. Среди документов, полученных советской разведкой и представлявших важное значение при подготовке встречи Хрущева и Кеннеди, были материалы итальянского министерства иностранных дел, содержавших оценки и комментарии визита Хрущева в Австрию летом 1960 г. Ориентировка МИД Италии от 28 июля 1960 г. о 10-ти дневном визите Хрущева в Австрию была направлена во все итальянские дипломатические представительства за границей. 30 ноября 1960 г. А. Н. Шелепин направил копию этого документа А. А. Громыко. В нем содержались оценки руководителя советского государства и КПСС, а также некоторые прогнозы внешнеполитических шагов Хрущева, которых ждала от него зарубежная политическая элита и дипломаты 14 .

В ориентировке итальянского МИД отмечалось, что, находясь в Австрии, Хрущев держался в своей обычной манере: "лез во все дыры, по-хозяйски раздавал указания, как будто находился не на территории суверенного государства, а где-нибудь в Орловской области". Итальянцы указывали, что Хрущева повсюду сопровождали несколько сот западных журналистов, распространявших его заявления по всему миру с соответ-

13 Анин Б., Петрович А. Радиошпионаж. М., 1996, с. 121, 328.

14 ЦА ФСБ России, ф. КПИ, д. 4164, л. 1 - 15.

ствующими комментариями. Приводился один из таких комментариев: "Визит Хрущева закончился в субботу только для австрийского населения, но не для правительства, которому в эти дни после затраты огромных усилий предстоит сбросить с себя бремя тяжелых последствий этого визита и уяснить некоторые его аспекты". "Во время пребывания Хрущева страна целыми днями должна была слушать нескончаемый поток речей, - говорилось в ориентировке. - Австрийское агентство печати составило сборник публичных заявлений и речей на 270 страницах".

По мнению МИД Италии, "австрийцы ожидали и предвидели, что Хрущев будет расхваливать политику нейтралитета, будет указывать на нее, как на пример "политической мудрости" тех деятелей, которые избрали такую политику". Однако, как отмечалось в документе, "австрийцев шокировали неуместные толкования Хрущевым австрийского нейтралитета, в соответствии с которыми австрийскому нейтралитету не противоречит неучастие Австрии в ЕЭС, но несовместимы с ним ее вступление в ЕАСТ, отсутствие в Вене лица, занимающегося выдачей лицензий в торговле с восточными странами, полеты американских самолетов в австрийском воздушном пространстве, намерения ФРГ осуществить новый аншлюс и даже ракетные базы в Италии. Австрийцев обескуражили также неоднократные высказывания Хрущева о защите и охране австрийского нейтралитета, хотя этого никто не просил".

Итальянцы отметили, что во время визита Хрущев несколько раз указывал на советско-австрийские отношения как на один из конкретных и наиболее убедительных примеров мирного сосуществования. Он очень часто говорил о разоружении, чтобы подчеркнуть добрые намерения, конструктивные предложения СССР по этому вопросу и возложить на враждебный и агрессивный Запад всю вину за провал предпринимавшихся до сих пор попыток к достижению соглашения по вопросу о разоружении.

В документе подчеркивалось, что Хрущев сравнивал Аденауэра с Гитлером, критиковал западногерманский реваншизм и планы пангерманского ревизионизма, высказывался за необходимость покончить с остатками Второй мировой войны и призывал в интересах безопасности народов наращивать усилия для скорейшего заключения мирного договора с Германией и разрешения на этой основе берлинского вопроса.

Как отмечали итальянцы, на последней пресс-конференции Хрущев заявил, что Советский Союз располагает информацией, поступившей из ФРГ, о том, что там вынашивается идея провести заседание бундестага в Западном Берлине. Может быть, указал в связи с этим Хрущев, "нам следует подумать с товарищами Гротеволем, Ульбрихтом и представителями других социалистических стран, участвовавших в войне, и приурочить к созыву бундестага в Западном Берлине подписание мирного договора с ГДР". И тогда, по его словам, депутатам бундестага пришлось бы получить визу у Гротеволя для того, чтобы они смогли уехать из Берлина к себе в Бонн.

МИД Италии подчеркнул, что США были объектом самых резких нападок Хрущева, обвинявшего американцев в преследовании агрессивных целей, в осуществлении пиратских действий и в лживости; на них была возложена вина за срыв совещания на высшем уровне и за ведение "холодной войны". Находясь в Клагенфурте, Хрущев сказал, между прочим, что он "не выдаст военной тайны, если скажет, что с некоторых пор в непосредственной близости от Австрии находятся американские военные базы с установками для запуска реактивных снарядов, предназначенных для использования против СССР и его соседей". По словам Хрущева, нельзя не отдавать себе отчета в том, что присутствие американских пусковых установок в Северной Италии может привести к нарушению австрийского нейтралитета, если они будут использованы против социалистических стран. По мнению Хрущева, в этом случае необходимо не стесняясь дать совет соседу не начинать игру с огнем и быть настороже. Хрущев заявил, что он не хочет испортить отношения Австрии с Италией и даже желает улучшения отношений с австрийскими южными соседями, но Австрия, по его словам, не должна оставаться безразличной, когда на ее границах создаются иностранные военные базы и размещаются установки для запуска ракет.

Из заявлений Хрущева правящие круги западных стран могли сделать вывод о том, какие проблемы волнуют больше всего советского лидера, и в соответствии с этим вырабатывать свою позицию на возможных переговорах с представителями СССР. Эти проблемы сводились к запрещению испытаний ядерного оружия в контексте всеобщего разоружения, определению статуса Западного Берлина, заключению мирного договора с ФРГ, защите кубинской революции и национально-освободительного движения в Лаосе. Знание этих проблем помогало и советским дипломатам более тщательно прорабатывать различные вопросы и аргументированно отстаивать свою позицию 15 .

НЕСОСТОЯВШИЕСЯ НАДЕЖДЫ

К концу 1960 г. советско-американские отношения зашли в тупик, требовались новые подходы для его преодоления. В Москве придавали большое значение очередным президентским выборам в США. Наряду с решением обычных задач по выявлению главных тенденций во внешней и внутренней политике США, планов американской администрации в отношении СССР, перед советской внешней разведкой была поставлена задача - информировать Кремль о ходе предвыборной кампании в США. В Москве пытались выработать такие внешнеполитические мероприятия, которые могли бы способствовать победе кандидата в президенты от демократической партии Дж. Кеннеди.

Как пишет в книге воспоминаний бывший в то время резидентом советской внешней разведки в США полковник, Герой России А. С. Феклисов, резидентуре удалось установить контакт с братом будущего президента США Р. Кеннеди, который рекомендовал Кремлю занять нейтральную позицию в отношении предвыборной кампании в США. Резидентура советской внешней разведки в США с тех пор регулярно освещала ход предвыборных кампаний в США и других ведущих странах, и ее прогнозы в отношении будущего хозяина Белого дома всегда сбывались.

3 декабря 1960 г. КГБ проинформировал Хрущева о некоторых намерениях в области внешней политики вновь избранного президента США. В документе отмечалось, что избранный президент США уделит большое внимание "улучшению американо-советских отношений, особенно в области разоружения. Уже в 1961 г. можно будет заключить соответствующее соглашение, если обе стороны сделают дальнейшие шаги навстречу друг другу. Несмотря на противодействие оппозиционных кругов, Дж. Кеннеди не намерен возобновлять подземных ядерных испытаний. У него есть желание лично встретиться с Хрущевым и надежда на то, что его отношения с советским руководителем сложатся более удачно, чем у действующего президента США Д. Эйзенхауэра" 16 .

Эксперты считали, что Дж. Кеннеди не согласится на созыв совещания в верхах, если не будет серьезных свидетельств того, что оно даст положительные результаты. Кроме того, в течение первых трех - четырех месяцев пребывания на посту президента США, пока через конгресс не будет проведена его внутриполитическая программа, он не сможет принять участия в совещании на высшем уровне. Делался прогноз, что "Дж. Кеннеди стремится найти пути решения берлинской проблемы, однако если Советский Союз будет оказывать давление в этом вопросе, он будет защищать позиции Запада. Признавая важность развития советско-американской торговли, Дж. Кеннеди не считает этот вопрос первостепенным и полагает, что он будет легко решен после урегулирования более важных международных проблем. Избранный президент США будет продолжать и расширять культурный обмен между США и СССР".

Как полагали политологи, эти же проблемы волновали и Хрущева. Поэтому встреча двух руководителей на нейтральной территории, а именно, в Вене (в качестве

15 Там же, л. 14.

16 Там же, л. 16 - 17.

вариантов предлагались также Женева и Хельсинки), в июне 1961 г. стала вполне закономерной.

В декабре 1960 г. Шелепин направил еще одну записку в ЦК КПСС, в которой сообщил о том, что заявление недавно прошедшего Совещания представителей коммунистических и рабочих партий "сильно обескуражило посольство США, так как в нем содержится большое количество очень серьезных и резких нападок на США, которых не было даже в самое напряженное время "холодной войны"" 17 . По мнению сотрудников американского посольства, это было тем более печально, что Советский Союз выступил с нападками до того, как избранный президент Кеннеди выступил со своей внешнеполитической программой, в частности, официально высказался о перспективах развития отношений между нашими странами. Эта программа будет сформулирована правительством Кеннеди только после инаугурации 20 января 1961 г.

Как отмечал Шелепин, сотрудники посольства США договорились "не допускать ничего такого, что могло бы ухудшить советско-американские отношения, во всяком случае, до прихода Кеннеди к власти, в то время как советская сторона не желает проявлять терпения". Они считали, что "с приходом Кеннеди к власти СССР будет иметь то, о чем постоянно говорит, т. е. экономическое соревнование двух систем, и очень скоро почувствует это в слаборазвитых странах. Кеннеди - это не старик Эйзенхауэр, который ничего не делал".

Многие американские союзники также интересовались тем, какой внешнеполитический курс предпочтет избранный президент США. 13 декабря 1960 г. Шелепин проинформировал ЦК КПСС и МИД СССР о позиции ФРГ в свете будущей внешней политики Дж. Кеннеди 18 . Источниками послужили два документа: записка Аденауэра статс-секретарю ведомства федерального канцлера X. Глобке в связи с избранием Кеннеди президентом США 19 и докладная записка ведомства федерального канцлера Аденауэру о будущем внешнеполитическом курсе правительства США, составленная на основе донесений представительств ФРГ за границей 20 . Записки были датированы 14 - 15 ноября 1960 г.

В первой записке федеральный канцлер ФРГ в связи с избранием президентом США Дж. Кеннеди делал вывод о том, что необходимо срочно изыскать финансовые возможности для усиленного оснащения ФРГ ракетами и "добиваться предельной мощи для того, чтобы было удобнее вести переговоры с русскими".

Во второй записке федеральный министр ФРГ Генрих фон Брентано давал прогноз относительно будущей внешней политики США. В частности, по его мнению, основные принципы этой политики теперь будут определяться не государственным секретарем США, а президентом Кеннеди. После сформирования нового состава аппарата государственного секретаря следует считаться с большими перемещениями в американской дипломатической службе. США будут вначале добиваться улучшения отношений с СССР и "восточным блоком" с тем, чтобы со временем форсировать свое вооружение; США потребуют от своих партнеров по НАТО, и в особенности от ФРГ, значительно больших финансовых расходов на вооружение и оказание помощи слаборазвитым странам; основными объектами будущей внешней политики США будут Азия и Африка, интересы США в Европе отступят на второй план. Следует ожидать изменения позиций в отношении Китая: развитие тезиса о двух Китаях. Будет усиливаться влияние на Индию, на африканский континент в целом, будут улучшаться отношения с Польшей.

Исходя из новых реалий, фон Брентано считал, что избрание Кеннеди не упростило, а скорее усложнило проблемы западногерманской внешней политики, и поэтому поддерживал инициативу Аденауэра, целью которой являлось улучшение, по возмож-

17 Там же, л. 18.

18 Там же, л. 20 - 21.

19 Там же, л. 23.

20 Там же, л. 24 - 26.

ности, взаимоотношений между ФРГ и СССР, не порождая при этом недоверия со стороны США.

В марте 1961 г. в КГБ СССР были изучены материалы, поступившие из заграничных резидентур, и подготовлена аналитическая записка, в которой излагалось мнение дипломатических представителей ведущих стран Запада по вопросу о политике нового правительства США 21 . Западные дипломаты считали, что к власти в США пришли более молодые и энергичные политические деятели и что лично Кеннеди может внести много нового в осуществление внешней политики США. В частности, бельгийский посол в США в одном из своих донесений в МИД Бельгии в конце ноября 1960 г. отмечал, что Кеннеди, являясь человеком действия, будет широко использовать предоставленные ему конституцией полномочия в области внешней политики. Итальянский посол в США в середине декабря 1960 г. писал в МИД Италии: "Нет никакого сомнения в том, что новый президент США примет активнейшее и непосредственное участие в выработке нового внешнеполитического курса в отличие от Эйзенхауэра, который передавал все полномочия своим министрам и помощникам".

Иностранные дипломаты считали, что Кеннеди ввел в правительство много компетентных и энергичных людей. В то же время, по их мнению, "новый государственный секретарь США Д. Раск не будет играть активной самостоятельной роли". Например, итальянское посольство в Париже в конце декабря 1960 г. сообщало в МИД Италии, что во французских политических кругах считают Раска "чиновником с ограниченными способностями, который был выбран лишь потому, что нужно было удовлетворить требованиям правого крыла демократической партии. Раск больше чем кто-либо должен будет выполнять политические директивы, разработанные более квалифицированными в политическом отношении людьми, например, [Ч.] Боулсом, [Э.]. Стивенсоном и, конечно, самим Кеннеди".

Большинство западных дипломатов отмечало, что при новом правительстве США будут проводить активную и гибкую политику, стремясь перехватить инициативу у Советского Союза. В первую очередь они относят это к проблемам советско-американских отношений.

Ввиду того, что США вновь обрели превосходство над СССР, прежде всего, в области атомных подводных лодок, вооруженных ракетами "Поларис", они будут вести переговоры с СССР с позиции силы, в чем западные страны должны оказать США полную поддержку. В то же время, на Западе считали, что политика США в отношении Советского Союза будет более гибкой. Сам Кеннеди считал крупной ошибкой республиканского правительства создание баз вокруг СССР при отсутствии инициативы в деле улучшения отношений с Советским Союзом.

К актуальным вопросам, которые могли бы затрагиваться в советско-американских переговорах, французские дипломаты, например, относили проблемы разоружения, в частности, прекращение испытаний ядерного оружия. Проблемы же Германии и Берлина, по их мнению, будут отодвинуты на второй план. Что касается вопроса об отношениях США с другими социалистическими странами, посол Бельгии в США указывал, что от Кеннеди следовало "ждать примирительной политики, направленной на то, чтобы ослабить зависимость этих стран от СССР, в частности, путем предоставления им различных экономических льгот". Итальянский посол в США сообщал о том, что США будут всемерно стараться усугубить советско-китайские отношения.

Итак, в ноябре 1960 г., как и прогнозировала советская внешняя разведка, Дж. Кеннеди победил на очередных выборах президента США. Эта победа вызвала полное одобрение у Хрущева, который, как и многие советские руководители и общественные деятели, больше симпатизировал демократам, чем республиканцам. Эта традиция шла еще от симпатий к Ф. Рузвельту, который не только первым осуществил дипломатическое признание Советского Союза в 1933 г., но и выступил как надежный союзник во время Второй мировой войны. Было известно также, что за демократов обычно голо-

21 Там же, л. 29 - 38.

суют негры и другие низкооплачиваемые слои населения, а это рассматривалось как положительный фактор с точки зрения традиционного "классового подхода" к оценке зарубежных событий. Кроме того, Дж. Кеннеди лично вызывал больше симпатий у Хрущева, чем Никсон, особенно после известной дискуссии с последним, которая получила название "кухонных дебатов" 22 .

Хрущев с самого начала ставил Дж. Кеннеди выше и Эйзенхауэра. Он признавал большие военные заслуги генерала во время Второй мировой войны, но скептически оценивал его политическую деятельность. Молодой энергичный, незаурядный новый президент Дж. Кеннеди - внушал Хрущеву надежду на возможность радикального улучшения советско-американских отношений. Возможно, Хрущев рассчитывал, что со своим огромным политическим и жизненным опытом он сможет оказать большее влияние и давление на Дж. Кеннеди, чем, если бы ему пришлось иметь дело с опытным политическим деятелем. Однако улучшения двусторонних отношений, на которое рассчитывал Хрущев, не произошло. Первые шаги нового американского президента свидетельствовали о продолжении им прежнего внешнеполитического курса Вашингтона.

США и СССР активно продолжали разработки ракетной техники, которые чередовались успехами и неудачами. 24 октября 1960 г. в СССР на космодроме Байконур произошла катастрофа с ракетой Р-16, в результате взрыва которой погибло 92 человека, в том числе главнокомандующий Ракетных войск стратегического назначения Главный маршал артиллерии М. И. Неделин. 2 февраля 1961 г. был осуществлен успешный запуск межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 с дальностью полета 13 тыс. км, разработанной под руководством конструктора ракетно-космической техники академика М. К. Янгеля. 12 апреля 1961 г. был совершен первый в истории человека полет в космос. Ю. А. Гагарин на космическом корабле "Восток" совершил полет вокруг Земли, что свидетельствовало о несомненных успехах советской науки. Успехи СССР в деле освоения космоса не оставляли равнодушными американских политиков. Дж. Кеннеди заявил о "ракетном отставании" США от СССР, что привело к новому витку гонки вооружений.

Антибатистовская революция на Кубе в 1959 г. и приход к власти прогрессивного режима во главе с Ф. Кастро вызывали негативное отношение со стороны США, которые привыкли рассматривать Латинскую Америку как свои задворки, а Кубу - как наиболее близкую к метрополии вотчину. По указанию президента США Д. Эйзенхауэра 17 марта 1960 г. ЦРУ создало и вооружило бригаду из кубинских эмигрантов для вторжения в эту страну и свержения режима Кастро. Этим ведомством была сформирована политическая коалиция эмигрантских групп, которая, по замыслам США, должна была стать "демократическим правительством" Кубы.

В связи с экономической блокадой Кубы, объявленной США, Хрущев в июле 1960 г. объявил о закупках СССР кубинского сахара и предостерег США от вооруженной агрессии против Кубы. Перед резидентурой советской внешней разведки в 1960 г. стояли задачи получения достоверной политической информации, раскрывающей тайные планы США в отношении Кубы. Выполняя задание Центра, резидентура советской внешней разведки в США приобрела источники секретной информации, позволяющие получать надежные данные о деятельности Организации американских государств, планах США по свержению кубинского правительства. Разведка, в частности, установила и сообщила в Центр точную дату вторжения наемников ЦРУ на Кубу. Кубинская разведка также располагала аналогичными сведениями, что позволило заблаговременно принять меры по разгрому интервентов в районе залива Кочинос.

Спланированная ЦРУ США еще при Эйзенхауэре и проведенная 17 - 19 апреля 1961 г. операция по высадке кубинских контрреволюционеров - "гусанос" на Плайя-Хирон, имевшая целью свержение революционного режима Кастро, закончилась

22 Подробнее см.: Бурлацкий Ф. М. Указ. соч., с. 218 - 219.

полным провалом. Все наемники ЦРУ либо погибли, либо попали в плен. 18 апреля 1961 г. СССР направил протест США против высадки антикастровских сил на Кубе. Более того, по данным советской разведки, США готовили новое вторжение на Кубу.

ПОДГОТОВКА К ВСТРЕЧЕ В ВЕНЕ

В большой войне, тем более ядерной, никто не был заинтересован; в правящих кругах США и СССР росло понимание того, что сложившуюся накаленную атмосферу следует разрядить, поэтому возникла необходимость в личной встрече руководителей двух государств, олицетворявших две противоположные социально-политические системы. Начались консультации между внешнеполитическими ведомствами СССР и США о времени и месте проведения встречи Н. С. Хрущева и Дж. Кеннеди.

В соответствии с существующей практикой МИД СССР 8 и 13 мая представил в ЦК КПСС две памятные записки о позиции СССР по широкому кругу вопросов для обмена мнениями между Хрущевым и Кеннеди в ходе их встречи, запланированной на начало июня в Вене (советско-американские отношения, разоружение, запрещение испытаний ядерного оружия, германский вопрос, положение на Ближнем Востоке и в Алжире, неудавшаяся в апреле 1961 г. попытка свержения Ф. Кастро на Кубе).

В СССР все решения о подготовке и проведении встречи принимались коллегиально на заседании Президиума ЦК КПСС. За девять дней с 17 по 26 мая 1961 г. этот вопрос трижды обсуждался на заседаниях Президиума ЦК КПСС. Так, 17 мая члены Президиума ЦК и кандидаты в члены Президиума ЦК под председательством Хрущева рассмотрели подготовленные МИД СССР "Материалы к беседам тов. Хрущева Н. С. во время предстоящей встречи с президентом США Кеннеди". Представленные материалы были названы "бюрократическими", их предложили "не утверждать, а составить памятку" 23 .

18 мая 1961 г. Президиум ЦК КПСС принял постановление "О мероприятиях в связи с предстоящей встречей т. Хрущева с Кеннеди". Был утвержден проект сообщения для печати о предстоящей встрече, текст которого предлагалось передать по радио 19 мая в 6 часов вечера по московскому времени, а затем опубликовать в печати. МИД СССР поручалось сообщить послу США Л. Томпсону о согласии правительства СССР на публикацию 19 мая предложенного американской стороной сообщения для печати. Был утвержден проект указаний послу СССР в Австрии. Ему поручалось посетить федерального канцлера Австрии А. Горбаха (или Б. Крайского) и проинформировать его о том, что "между правительствами СССР и США достигнута договоренность о проведении 3 - 4 июня встречи Председателя Совета Министров СССР Н. Хрущева и президента США Д. Кеннеди. От имени Советского правительства обратитесь с просьбой к правительству Австрии оказать необходимое содействие в проведении указанной встречи в Вене. Можете сговориться с послом США о совместном посещении Горбаха (или Крайского) по этому вопросу" 24 .

Предпочтительным местом считалось проведение встреч, поочередно, в помещениях посольств СССР и США.

26 мая на заседании Президиума ЦК КПСС состоялся "обмен мнениями к встрече тов. Хрущева Н. С. с Кеннеди в Вене", в котором приняли участие Хрущев, Микоян, Фурцева и В. В. Кузнецов - первый заместитель министра иностранных дел СССР. Было решено твердо идти на заключение мирного договора с ГДР. При этом учитывалось, что США могут пойти на развязывание войны. В то же время, исходя из анализа имевшейся разведывательной информации и международной обстановки, советские руководители считали, что Англия, Франция и ФРГ не будут поддерживать США. Рас-

23 Президиум ЦК КПСС. 1954 - 1964. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. Постановления. Т. 1. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. М., 2003, с. 498.

24 Российский государственный архив новейшей истории (далее - РГАНИ), ф. 3, оп. 14, д. 476, л. 12, 45 - 46.

чет также делался на то, что против войны поднимутся общественные силы. Обсуждая вопрос о возможности воздушного моста западных стран с Западным Берлином, Хрущев предлагал не показывать свою слабость, а "проявить твердость и, если надо будет пойти на сбитие самолетов" 25 .

Решение берлинской проблемы советским руководством рассматривалось, в то время как ключ к улучшению советско-американских отношений. Хрущев говорил об этом во время беседы с послом США в СССР Л. Томпсоном. Хрущев высказался в довольно жестких выражениях, чтобы дать понять Томпсону, что Москва не остановится перед заключением в конце 1961 г. сепаратного мирного договора с ГДР, если с Кеннеди не удастся найти взаимоприемлемого решения 26 .

На этапе подготовки встречи лидеров двух ведущих держав мира советские органы государственной безопасности собирали разностороннюю информацию, готовили и направляли записки в ЦК КПСС и МИД СССР о международном положении, основных направлениях внешней политики новой американской администрации, отношениях между членами НАТО.

Для советских руководителей представляла интерес и официальная внешнеполитическая информация о советско-американских отношениях, и мнение лиц, близких к правительственным кругам. 31 мая 1961 г. Шелепин направил Хрущеву документ, один из разделов которого назывался "К предстоящим переговорам между Н. С. Хрущевым и Кеннеди".

"По имеющимся сведениям, - говорилось в документе, - Кеннеди намерен в основном ограничиться обменом мнениями об общем состоянии международных отношений. Он не имеет конкретных предложений по урегулированию спорных международных проблем и рассчитывает, что, заняв в ходе переговоров жесткую, но внешне миролюбивую позицию, он сможет не только повлиять на политику СССР, но и укрепить положение США среди своих союзников" 27 . Предполагалось, что Кеннеди при обсуждении вопроса о запрещении испытаний ядерного оружия, попытается навязать советской стороне англо-американскую точку зрения, а при неуступчивости - свалить на СССР вину за возможный срыв переговоров.

Аналитики из КГБ СССР предполагали, что наиболее сложным вопросом на предстоящих переговорах в Вене будет германский вопрос, которому американцы намерены уделить большое внимание. "Правящие круги США и других западных держав в настоящее время, особенно после беседы Хрущева с [послом ФРГ в СССР Г. А.] Кроллем, убедились в решимости советского правительства заключить в этом году мирный договор с ГДР и направляют свои усилия на то, чтобы в возможно большей мере сохранить свои позиции в Западном Берлине. Основная цель Кеннеди при обсуждении берлинского вопроса будет заключаться в том, чтобы продемонстрировать решимость отстаивать права западных держав в Западном Берлине. В то же время на сессии НАТО в Осло была достигнута договоренность о продолжении разработки планов "на случай непредвиденных обстоятельств". На сессии Совета НАТО в Осло никаких конкретных решений относительно Западного Берлина принято не было, однако, как говорится в одном сообщении американской делегации, все участники сессии согласились, что было бы "крайне опасным" неправильное представление СССР о твердости намерений западных держав в этом вопросе, поэтому "следует серьезно рассмотреть вопрос о средствах для исправления этого положения". Участники сессии договорились продолжать разработку планов "на случай непредвиденных обстоятельств". В качестве одной из мер рассматривалась возможность обращения в ООН с жалобой на СССР.

Одним из важных вопросов американцы считали ситуацию в Лаосе. Они предполагали, что Кеннеди на переговорах будет подчеркивать недопустимость превращения Лаоса в "коммунистическую страну", западные державы не могут допустить этого.

25 Там же, оп. 12, д. 1011, л. 43 - 44.

26 Президиум ЦК КПСС. 1954 - 1964, т. 1, с. 1089.

27 ЦА ФСБ России, ф. КПИ, д. 4164, л. 58 - 63.

Основная цель американцев состоит в том, чтобы добиться разоружения войск Патет-Лао 28 и предотвратить вооруженную борьбу до тех пор, пока им не удастся укрепить позиции своих сторонников и обеспечить их необходимым вооружением.

Советскими экспертами был сделан вывод, что при обсуждении вопроса о Кубе Кеннеди будет делать упор на то, что США ни под каким видом не согласятся на превращение этого острова в "коммунистическую базу" в Западном полушарии. Если президент-демократ займет жесткую позицию в вопросе о советской помощи Кубе, его поддержат даже конкуренты из республиканской партии. По имевшимся данным, Никсон "посоветовал Кеннеди ясно указать, что всякие поставки оружия коммунистическими странами на Кубу будут сочтены агрессией и их не потерпят".

Кроме того, в КГБ не исключался вариант, что Кеннеди будет пытаться прозондировать отношение советского правительства к вопросу о восстановлении Китайской Народной Республики (КНР) в ООН. Смысл, как считали аналитики из госбезопасности, сводился к тому, что КНР вступит в ООН и станет членом Совета Безопасности, но при условии согласия китайского правительства с тем, что Тайвань останется в ООН хотя бы на некоторое время.

Накануне встречи от советской внешней разведки поступили данные о договоренности между Дж. Кеннеди и Аденауэром о необходимости проведения западными державами "соответствующей подготовки" на случай "осложнения" обстановки в Берлине. Кеннеди и Аденауэр считали, что у Советского Союза в ближайшие 4 - 5 месяцев имеется возможность создать "кризис" в берлинском вопросе путем постепенной передачи советскими властями своих функций в Германии правительству ГДР. Аналитики из разведки полагали, что у США и ФРГ совпадают точки зрения о нецелесообразности ведения с СССР переговоров о разоружении до всестороннего укрепления НАТО. Кеннеди и Аденауэр пришли к единому мнению, что переговоры о разоружении с СССР могут быть эффективными лишь тогда, когда Североатлантический союз будет "в достаточной степени" укреплен. В то же время в КГБ выявили некоторые разногласия в оценке Аденауэром и Дж. Кеннеди советской позиции на переговорах о прекращении испытаний ядерного оружия в Женеве. По мнению Аденауэра, Советский Союз не намерен вести серьезные переговоры и хочет лишь выяснить позицию нового правительства США в этом вопросе. Кеннеди был не согласен с этой оценкой, считая, что советское правительство, избегая взятия на себя обязательств в отношении контроля, стремится связать заключение соглашения о запрещении испытаний ядерного оружия с общими переговорами по разоружению.

2 июня 1961 г. КГБ СССР проинформировал ЦК КПСС и МИД СССР о настроениях членов американской делегации, высказанных на встрече представителей общественности СССР и США в Крыму по вопросу о предстоящих переговорах между Хрущевым и Кеннеди. Американские представители заявили, что "Дж. Кеннеди рассматривает предстоящую встречу в Вене как возможность прозондировать позицию главы советского правительства по основным вопросам и ознакомиться с позицией СССР "из первых рук", поскольку после кубинской авантюры он склонен не доверять выводам своих советников. Кроме того, Кеннеди хочет произвести впечатление на американское общественное мнение тем, что он сумел установить личный контакт с Н. С. Хрущевым и теперь знает, "как с ним вести дело"" 29 .

Одним из главных вопросов, которые могут быть затронуты во время встречи Хрущева с Кеннеди, по мнению американских представителей, будет вопрос о разоружении. По их словам, "правительство США считает, что проблему всеобщего и полно-

28 Патет-Лао (на языке лао - страна Лао), название, данное Лаосу движением Лао Иссара после провозглашения независимости Лаоса в октябре 1945 г. Возникший в 1950 г. Единый национальный фронт Лаоса (Нео Лао Итсала) часто также назывался Патет-Лао. В более широком смысле Патет-Лао называлось национально-освободительное движение, которым руководил этот фронт. Термин "Патет-Лао" употреблялся также как другое название Патриотического фронта Лаоса, основанного в 1956 г.

29 ЦА ФСБ России, ф. КПП, д. 4164, л. 64 - 67.

го разоружения нельзя решить без предварительного урегулирования международной обстановки при сохранении статус-кво". В связи с этим Советский Союз "должен воздержаться от вмешательства в таких районах, как Юго-Восточная Азия, Латинская Америка, а также не предпринимать попыток к изменению статуса Западного Берлина". Как отмечали американцы, "конкретная позиция американского правительства в вопросе о разоружении заключается в намерении Дж. Кеннеди заявить, что улучшение международной обстановки при сохранении статус-кво и создание атмосферы доверия - это сложный и длительный процесс. США в принципе не возражают против осуществления всеобщего и полного разоружения, но не могут принять этот план при отсутствии механизма сохранения "международного порядка", который должен, в конечном счете, заменить вооруженные силы отдельных стран".

По мнению членов американской делегации, "Дж. Кеннеди при обсуждении с Н. С. Хрущевым других вопросов выскажется в пользу осуществления некоторых мер по улучшению советско-американских отношений. Он заявит о заинтересованности США в совместных мероприятиях по борьбе с болезнями, осуществлению небольших объединенных проектов помощи слаборазвитым странам, проведению различных конференций и встреч ученых, юристов, общественных деятелей и т.д. Дж. Кеннеди может поднять вопросы о совместном сотрудничестве в области мирного использования космоса, например, в осуществлении полетов на Луну, применении спутников для ретрансляции радио- и телепрограмм, а также об освобождении летчика Пауэрса".

Американцы считали, что Кеннеди во время встречи с Хрущевым не будет активно выдвигать для обсуждения вопрос о Берлине, ожидая, что это сделает советская сторона. Однако он попытается выяснить возможные шаги и действия СССР в этом вопросе, а также заявит, что попытки изменить нынешний статус Западного Берлина односторонними мерами могут обострить международное положение и будут рассматриваться США как противоречащие позиции "доброй воли".

ВЕНСКИЙ САММИТ

Н. С. Хрущев ехал в Вену уже с другим настроением, чем в Кемп-Девид. Располагая достаточной информацией, подготовленной разведкой накануне встречи, он чувствовал себя уверенно, даже проявляя элементы некоторой самоуверенности. Если перед встречей с Эйзенхауэром он был озабочен тем, чтобы не ударить в грязь лицом, то сейчас его больше занимало, как бы "поставить на место" молодого президента и добиться от него уступок. В поездке в Вену Хрущева сопровождала большая группа высокопоставленных руководителей (А. А. Громыко, М. А. Меньшиков 30 , А. Ф. Добрынин 31); советников (помощники Хрущева Г. Т. Шуйский, В. С. Лебедев и О. А. Трояновский); экспертов МИД (М. А. Харламов 32 , Ф. Ф. Молочков, В. Ф. Грубяков, В. М. Фалин, И. Г. Усачев).

Встреча в Вене проходила 3 - 4 июня 1961 г. Первая беседа между Хрущевым и Кеннеди состоялась в резиденции посла США в Вене и началась в 12 час. 45 мин. 3 июня. На беседе присутствовали с советской стороны А. А. Громыко, М. А. Меньшиков, А. Ф. Добрынин, В. М. Суходрев 33 ; с американской стороны - госсекретарь Д. Раск, помощник госсекретаря по европейским делам Ф. Д. Колер, специальный советник госсекретаря по делам СССР Ч. Ю. Болен, посол США в СССР Л. Томпсон, А. Акаловский. В этот же день после завтрака Кеннеди предложил Хрущеву провести дальнейшую часть беседы наедине.

30 Меньшиков Михаил Алексеевич - советский посол в США в 1957 - 1962 гг.

31 Добрынин Анатолий Федорович - заведующий отделом Северной Америки, член коллегии МИД СССР, посол СССР в США в 1962 - 1986 гг.

32 Харламов Михаил Аверкиевич - заведующий отделом печати МИД СССР в 1958 - 1962 гг.

33 Суходрев Виктор Михайлович - личный переводчик Н. С. Хрущева, Л. И. Брежнева и других советских лидеров.

Третья беседа Хрущева и Кеннеди началась в 10 час. 30 мин. в помещении советского посольства в Вене. После завтрака, пока готовился проект сообщения для печати, Кеннеди снова предложил Хрущеву побеседовать наедине.

Стенограмма бесед между советским и американским лидерами, которую вел В. М. Суходрев, свидетельствует, что главное место заняло выяснение политических и идеологических вопросов - о капитализме, социализме, о признании двух различных систем и принципах отношений между ними, жизненных интересах обеих стран, об отношении к различным видам войн и другие.

Кеннеди предлагал вести обсуждение общего положения в мире, применительно к отношениям между США и СССР. По мнению Хрущева, у СССР и США "во многом существует разное понимание положения в мире". В качестве примера он привел Иран, американская "поддержка прогнившего режима в Иране лишь вызывает среди народа недовольство политикой США". Хрущев отметил, что американская политика в Иране приводит к тому, что народ с еще большей симпатией относится к СССР. Другим примером советско-американских разногласий Хрущев назвал Кубу и подверг критике действия США по высадке десанта на Кубу и поддержку режима Батисты, "по существу США показывают, что в случае если соседние с ними страны будут проводить политику, отличающуюся от американской, то Америка может напасть на них" 34 .

Обсуждая положение в Лаосе, Хрущев призвал быть откровенными и признать, что и Советский Союз, и США направляют в Лаос оружие различным группировкам. Кеннеди, согласившись, что политика США в отношении Лаоса "была не всегда мудрой", отметил, что "главная проблема заключается в том, чтобы попытаться найти решение лаосской проблемы, которое было бы приемлемо для обеих наших стран и не нанесло бы ущерба нашему престижу". Он добавил, что необходимо обеспечить мир в Лаосе без военных действий со стороны Вьетнама, Таиланда, Америки или кого-либо другого. Независимо от прошлых событий надо добиться полного прекращения военных действий в Лаосе и приступить к разработке плана создания нейтрального и независимого государства.

Кеннеди заявил, что его волнуют три момента. "Во-первых, необходимость того, чтобы все народы имели возможность свободно избирать себе форму правления на основе тех законодательных процессов, с которыми мы все знакомы. Во-вторых, необходимо учитывать соображения стратегического характера". В-третьих, не предсказывая в каком направлении будут развиваться те или иные страны, Кеннеди отметил, что в США "обеспокоены, когда в какой-либо стране, например, в Китае, происходит сдвиг, который ухудшает наше положение". Кеннеди высказал также обеспокоенность тем, как Н. С. Хрущев относится к разным видам войн, в частности, его поддержкой национально-освободительных войн. "Часто в тех или иных странах власть военным путем, без поддержки со стороны народа, захватывает незначительные группы лиц" 35 .

В ответ на утверждение Хрущева о странах и правительствах, которые поддерживали США, но не пользовались поддержкой народа, Кеннеди заявил, что "если бы народ Польши получил право сделать свободный выбор, то нынешнее правительство, возможно, не было бы избрано". Тем не менее, президент США отметил, что нынешнее правительство Польши находится у власти, и это факт, с которым считается администрация США, хотя, как сказал Кеннеди, ему кажется, что оно не пользуется поддержкой большинства народа 36 .

В процессе заключительной беседы, которая проходила между Кеннеди и Хрущевым наедине, американский президент признал, что по вопросу о Берлине стороны

34 РГАНИ, ф. 52, оп. 1, д. 468, л. 15 - 25. О встрече Н. С. Хрущева с Дж. Кеннеди см. также: Веттиг Г. Берлинский кризис 1958 - 1963 гг. Политика угроз и возведение Берлинской стены. М., 2007, с. 149 - 152; Корниенко Г. М. Упущенная возможность. Встреча Н. С. Хрущева и Дж. Кеннеди в Вене в 1961 г. - Новая и новейшая история, 1992, N 2.

35 Президиум ЦК КПСС. 1954 - 1964. Т. 3. Постановления. 1959 - 1964. М., 2008, с. 183.

36 Там же, с. 190.

придерживаются различных точек зрения. Однако поскольку этот вопрос имел столь большое значение для обеих стран, Кеннеди выразил надежду, что в интересах улучшения взаимоотношений Хрущев не будет предпринимать таких действий, в результате которых "наши страны окажутся перед лицом непосредственного столкновения друг с другом" 37 .

Если говорить о практических результатах длительного обсуждения рассматриваемых вопросов, то Хрущеву и Кеннеди не удалось достигнуть по ним взаимопонимания. Отчасти это объяснялось тем, что Кеннеди рассматривал встречу, прежде всего, как ознакомительную. Отчасти, наверное, потому, что Хрущев выдвигал нереалистические цели, полагая их достижимыми. Его по-прежнему больше всего заботила германская проблема. Он добивался политического признания ГДР США и другими странами Запада, узаконения раскола Германии на два государства. Он ставил вопрос об удалении западных держав из Западного Берлина и даже снова говорил о необходимости поставить во главе ООН трех генеральных секретарей. Кеннеди не согласился ни с одним из этих требований 38 .

Несмотря на то, что на Венском саммите не было подписано ни договоров, ни соглашений, встреча, тем не менее, имела важное значение в развитии отношений между СССР и США. Два лидера вынесли из этой встречи смешанные чувства. Кеннеди убедился в том, что в лице Хрущева он имеет умного и здравомыслящего партнера. Однако ему оставались совершенно неясными подлинные мотивы и цели советской внешней политики. Хрущев после возвращения признавался, что Кеннеди произвел на него более благоприятное впечатление, чем Эйзенхауэр, как человек, способный по-новому взглянуть на отношения с Советским Союзом. Молодой президент, безусловно, внушил ему чувство уважения, однако показался "чересчур интеллигентным", т.е. не способным принимать твердые решения в критических ситуациях. Это была серьезная ошибка, в чем Хрущеву пришлось убедиться во время берлинского 39 и, особенно, в период карибского кризиса 40 .

37 РГАНИ, ф. 52, оп. 1, д. 468, л. 76 - 80.

38 Бурлацкий Ф. М. Указ. соч., с. 219.

39 Новое обострение кризиса вокруг статуса Западного Берлина произошло в августе 1961 г. На заседании Политического консультативного комитета государств - участников Варшавского договора 5 августа 1961 г. было одобрено предложение ГДР принять меры против подрывной деятельности Западного Берлина. 13 августа по инициативе руководителя ГДР В. Ульбрихта из бетонных плит и колючей проволоки была сооружена Берлинская стена, разделившая западную и восточную части Берлина.

40 Карибский кризис разразился в 1962 г., когда Советский Союз, решив оградить Кубу от экспансии США, разместил на ее территории советские ядерные ракеты средней дальности. Блокада Кубы и приведение в боевую готовность войск США поставили мир перед угрозой начала третьей мировой войны.

Первая встреча между Хрущевым и Кеннеди состоялась в американском посольстве. С самого начала была достигнута договоренность, если не ошибаюсь, по инициативе Хрущева, чтобы переговоры велись с глазу на глаз, только в присутствии переводчиков. Так оно и было.

У Кеннеди после полученного им во время войны ранения болела спина. Поэтому у него в кабинете в Белом доме в течение всего срока пребывания его там стояло знаменитое кресло-качалка с прямой жесткой спинкой. Здесь ему тоже поставили кресло с похожей спинкой. Хрущев сидел примерно в таком же кресле, а между ними стоял низкий столик.

Не буду пересказывать весь ход переговоров. Их основные темы - положение в Лаосе, где тогда шла гражданская война, и проблема ядерных испытаний. Обе стороны признавали, что и войну, и испытания надо прекратить. Но при обсуждении встал вопрос об инспекции и проверке. При слове «инспекция» наших всегда просто оторопь брала. Допустить кого-то в засекреченные районы, а тем более на военные базы? Да еще иностранцев, врагов, шпионов?!

Однако беседа началась издалека: с разговора о семьях, детях. В ходе него Хрущев задал вопрос:

Господин президент, а сколько вам лет?

Кеннеди ответил. Хрущев сказал:

Да, моему сыну сейчас было бы столько же или даже больше.

Потом многие утверждали, что таким образом Хрущев уже в первой беседе хотел этими словами поставить на место «мальчишку». Он, дескать, задал Кеннеди такой вопрос и затем сравнил его со своим сыном Леонидом, летчиком, погибшим во время войны, для того, чтобы подчеркнуть молодость президента.

Могу сказать, как единственный свидетель, который не только слышал вопрос Хрущева, но и видел выражение его лица в тот момент: это не так. Я убежден, что Хрущев вложил в свои слова совершенно иной смысл. Я видел неизбывную грусть в его глазах, слышал тон его голоса и поэтому могу утверждать, что никакой попытки унизить Кеннеди у Хрущева не было. Он как бы на секунду отвлекся от официального момента, вспомнил сына, потому и вырвались у него такие «непротокольные» слова. И на лице Кеннеди было полное понимание.

Потом они стали вспоминать о своей мимолетной встрече в 1959 году. Кеннеди сказал:

С тех пор я, кажется, постарел.

Хрущев улыбнулся и ответил:

Так всегда бывает, молодой человек хочет казаться постарше, вроде как и помудрее, ну а человеку пожилому всегда хочется выглядеть помоложе. У меня то же самое было, когда я был юношей.

В таком ключе шла у них беседа.

Все перипетии тех переговоров изложены довольно подробно в мемуарной и политической литературе. Я же излагаю собственные впечатления. Хрущев напирал на необходимость встреч на высшем уровне, выдвигал свой любимый тезис: «Если мы с вами не договоримся, то как можно ожидать, что договорятся наши подчиненные». Как я уже отмечал, это был конек Хрущева. Он вообще был импульсивным человеком, говорил ярко, искренно, иногда пускался в длинные рассуждения. Кеннеди выглядел на фоне Хрущева более четким, корректным.

Н. С. Хрущев, в. М. Суходрев, Дж. Кеннеди Вена, 1961 год

Спустя некоторое время шеф американского протокола напомнил, что наступает обеденный перерыв. Это был не просто обеденный перерыв, а один из запланированных официальных завтраков. В первый день - от имени президента США, в приемном зале американского посольства.

Объявили перерыв. Все перешли в соседний зал, где был накрыт стол. Там уже находились остальные участники переговоров с обеих сторон. Вначале, как это принято в американских домах, всех угостили коктейлями. Потом гости сели за стол. После завтрака - небольшой перерыв, и снова приступили к официальному разговору. Он продолжался еще часа два-три.

Хрущев все то время, что я его знал, не курил, а Кеннеди, как известно, любил выкурить сигару после обеда. Прошло часа два после перерыва, смотрю, Кеннеди начал ерзать в своем специальном кресле. Я знал, что у него периодически болит спина. Надо сказать, что в один из перерывов мы с Александром Акаловским, американским переводчиком Кеннеди, как люди курящие, договорились - если уж будет невмоготу, то закурим и в присутствии лидеров. Хрущев никогда не возражал, если рядом с ним курили. Пепельница на столе была, и в начале беседы мы с Акаловским выложили на стол свои пачки сигарет, но к самим сигаретам не притрагивались. Вдруг Кеннеди, обратившись к Акаловскому, попросил у него сигарету. Затем спросил Хрущева, не возражает ли тот, если он закурит. Никита Сергеевич, естественно, не был против. Тут мы с Александром тоже взяли по сигарете и закурили. Потом Кеннеди еще несколько раз стрелял сигареты у Акаловского.

Таким был первый день переговоров. Диалог лидеров был ровным, уважительным. Говорили о праве народов на самоопределение, о колониальной политике. К чести Хрущева скажу, что он держался дружелюбно. Подробно, как всегда, разъяснял Кеннеди свою точку зрения: так же как феодализм неизбежно заменил собой рабовладельческий строй, благодаря незыблемым законам общественного развития, а капитализм пришел на смену феодализму, так и социализм придет на смену капитализму. Кеннеди возражал, говорил о свободе выбора.

А что если, к примеру, в Польше, - спросил он, - в результате свободных выборов к власти придет какая-то другая партия, а не ПОРП?

Хрущев в ответ доказывал, что такого никогда быть не может. Теодор Соренсен, ближайший помощник Кеннеди, в своих мемуарах пишет, как велико было искушение президента возразить Хрущеву, приведя в качестве примера события в Венгрии, но он все-таки решил этого не делать.

Вечером, гуляя по саду вокруг резиденции советского посла в сопровождении своих помощников, Хрущев начал пересказывать содержание беседы с Кеннеди, делиться впечатлениями. В какой-то момент он обратился ко мне:

Я понимаю, если ты сейчас будешь делать запись; то завтра на переговорах просто заснешь. Так что сделаешь ее по возращении в Москву.

Наконец Хрущев закончил свой рассказ, и я с недоумением услышал его итоговое мнение о Кеннеди. Он сказал:

Да, если сейчас у американцев такой президент, то мне жаль американский народ.

Я с этим согласиться, конечно, не мог. К тому времени я успел поучаствовать во многих переговорах и повидал немало государственных деятелей. Кеннеди произвел на меня очень хорошее впечатление, хотя я обратил внимание на то, что при встрече с Хрущевым он был несколько напряжен. Может быть, он чувствовал, что находится в обществе человека значительно более опытного. Но я ни разу не заметил, чтобы Кеннеди не мог сразу найти достойный ответ на то или иное высказывание Хрущева. В общем, мне показалось, что американский народ вовсе не вызывает жалости в связи со сделанным им выбором.

Отличительной чертой Джона Кеннеди я бы назвал его несравненное обаяние. В нем всегда чувствовалось отменное воспитание. В США не любят слова «аристократ». Там есть старые, славные семьи, которые, переехав в Новый Свет, и сделали из Америки то, чем она стала. Кеннеди - отпрыск одной из таких семей. Даже его одежда отличалась особым стилем - он носил однобортные пиджаки на двух пуговицах и, не следуя тенденциям классической моды, застегивал их на обе. Из-за ранения, часто его беспокоившего, он немного сутулился, и пиджак на нем слегка обвисал, но это придавало ему какую-то особую элегантность. Раскованная манера держаться также шла Кеннеди.

Недели через две Громыко выступил в МИДе на так называемом партактиве. Андрей Андреевич рассказывал о встрече Хрущева и Кеннеди в Вене. Говорил довольно долго. Приведу лишь одну его фразу:

Словом, если попытаться образно выразиться, то это была встреча гиганта и пигмея.

Думаю, мне не надо уточнять, кто подразумевался под гигантом, а кто под пигмеем. Мне, честно говоря, было очень стыдно за такие слова своего шефа. Но, к сожалению, он так сказал… Громыко выражал мнение самого Хрущева. Потом эта оценка изменилась. Но тогда, увы…

На следующий день лидеры встретились уже в здании советского посольства. Опять беседы, потом ланч. Хрущев тогда привез в Вену все, чем только может гордиться русская кухня.

Во время переговоров самым трудным оказалось обсуждение германской проблемы. Хрущев жестко говорил о том, что до конца года он подпишет мирный договор с ГДР. Это означало, что ГДР станет полноправной хозяйкой Восточного Берлина и, соответственно, границ вокруг Западного Берлина, который, согласно решениям Ялтинской и Потсдамской конференций, имел особый статус. Кеннеди ни на йоту не отступал от мнения, что такой ход со стороны Советского Союза противоречит всем послевоенным договоренностям и может привести только к серьезнейшему обострению отношений. Но никакие аргументы на Хрущева не действовали. Когда обоим стало окончательно ясно, что каждый остается при своем мнении, было решено завершить встречу. Не прощались, потому что вечером предстоял большой государственный обед от имени президента Австрии. Хрущев еще раз повторил, что намерен до конца года заключить мирный договор с ГДР. Кеннеди, уже стоявший в дверях, грустно улыбнувшись, пожал плечами и сказал:

Ну что ж, видимо, будет холодная зима…

На этом переговоры закончились.

Вечером два лидера встретились на обеде и концерте. Оба были воплощением доброжелательности по отношению друг к другу. Хрущев оживленно рассказывал Жаклин Кеннеди, которая сидела рядом с ним, о наших собачках, Белке и Стрелке, побывавших в космосе. Сообщил ей, что у одной из них появилось потомство. И пообещал Жаклин подарить щенка.

Забегая вперед, скажу, что, когда я вернулся в Москву, мне напомнили об этом обещании. Я сидел в кабинете, диктовал запись переговоров, вдруг меня вызвали к телефону. Звонил председатель КГБ. Естественно, волнуясь, я взял трубку. Это был Семичастный. Он строго спросил:

Что, действительно Хрущев что-то обещал насчет собак?

Я подтвердил, что это так - Хрущев обещал подарить Жаклин Кеннеди щенка.

Спасибо, - сухо сказал чекист и положил трубку.

В итоге Жаклин получила щенка по имени Пушинка.

Попрощались Хрущев с Кеннеди очень любезно. И мы улетели в Москву.

Вернувшись, я сразу засел за диктовку своих записей. Это заняло у меня целые сутки. Громыко поручил заведующему отделом США Добрынину, будущему послу СССР в США, сразу же, по мере готовности, просматривать машинописные листы и править возможные шероховатости. Потом текст поступал Громыко, а далее - прямиком Хрущеву. Надиктовал я тогда сто двадцать машинописных страниц.

На следующий год, встретив своего американского коллегу Александра Акаловского, я спросил у него: а он сколько тогда надиктовал страниц? Тот ответил, что не меньше ста двадцати пяти. Я заинтересовался, почему у него получилось больше, чем у меня. Он объяснил:

Помнишь, ты отлучился в туалет, когда они по саду гуляли? Так вот, они в это время кое о чем поговорили - о цветах, о газоне… Я поначалу и записывать не стал. А потом позвонил помощник Кеннеди и спросил, о чем они беседовали. Я сказал: да ни о чем. А он заявил, что они «ни о чем» беседовать не могут. Пришлось мне сделать дословную запись. Поэтому у меня получилось на пять страниц больше.