О так называемом феодализме. Социализм, как высшая стадия феодализма

Двери настежь у вас, а душа взаперти.

Кто хозяином здесь?- напоил бы вином".

А в ответ мне: "Видать, был ты долго в пути -

И людей позабыл,- мы давно так живём!

(С) Владимир Высоцкий «Чужой дом»

В предыдущих статьях я говорил о том, какие теоретические ошибки совершили Маркс и Энгельс, почему Ленин ненавидел царскую семью, какие теоретические ошибки совершил Владимир Ульянов/Ленин, как в результате февральской революции феодализм должен был закончиться, и о том как октябрь вернул феодализм в Россию.

В этой статье мы поговорим о состоянии феодализма в России.

Феодальная Россия в 21-ом веке

Сегодня можно часто услышать термин «феодал» или «феодальный» в отношении представителей действующей власти.

Когда мимо проезжает эскорт губернатора или президента, мы говорим: «поехал феодал со свитой», «феодальная процессия», «вон барин поехал».

Когда мы повсеместно сталкиваемся с феодальной системой «кормлений» - это нас не удивляет.

Когда власть в России передается по какому-то мало кому понятному принципу (кому-то из своих приближенных), мы иногда говорим, что это - феодальная раздача хлебных мест по наследству.

Когда мы видим, что представитель власти или его родственник грубо попирает законы, когда ему торжественно вручают огнестрельное оружие, когда ему дается заведомо избыточная охрана - мы говорим, что это - нормальные «феодальные привилегии» представителя действующей власти.

Когда представители органов исполнительной власти (полиция, суды, прокуратура, ОМОН, различные инспекции) приходят к нам в дом или в организацию, мы забываем о законах и невольно вспоминаем «нашествие татаро-монголов» или «царских опричников».

Когда у граждан отбирают их собственность, когда беззаконно вырубаются леса, когда ведется охота на редких животных в заповедниках, когда у нас беззастенчиво требуют взяток - мы говорим, что «эти гады ведут себя, как феодалы».

Когда находящиеся у власти сами назначают себе подчиненных, а те думают не о народе, а только о своем кармане и своем начальнике - мы понимаем, что это нормальные феодальные отношения.

Когда правитель Московской области регулярно устраивает «стрелки» с правителем Москвы с целью объяснения несправедливости того, когда финансовые потоки с «областных людей» работающих в Москве, «осваиваются» московским правителем - мы считаем это нормальным.

Когда жизнь не по закону, а по средневековым понятиям все больше проникает в нашу культуру - мы также спокойно воспринимаем это.

Когда в суде все оказываются равны перед законом, но кто-то, имеющий власть или деньги оказывается несколько равнее - это нас тоже почти не удивляет. Мы давно так живем.

Отношения в российской армии давно считаются крепостническими со своими вариантами барщины и оброка.

Отношения гастарбайтера и нанимателя - тоже обычные крепостнические отношения.

Отношения в криминальных структурах и в местах отбытия наказаний - тоже обычные крепостнические отношения.

И все эти отношения мы ощущаем в повседневной жизни.

Нас редко удивляет, когда различные чиновники, силовики, бандиты и их прислуга обращаются с простыми гражданами России как с холопами или крепостными. Мы знаем, что им за это ничего не будет, а нам за попытки возмущаться будет очень плохо.

Когда представители феодальных государств являются лучшими друзьями России - это мы считаем нормальным.

Когда крепостные из феодальных государств приезжают к нам и прекрасно вписываются в нашу действительность, нас это не удивляет. Мало кто задумывается на тем, почему человек, привыкший жить в условиях феодальных отношений, так хорошо осваивается в России.

А, может быть, мы и живем при феодализме?

Попробую рассмотреть этот вопрос подробно.

Что такое феодализм?

Фео́д (также — фьеф , лен , лат. feudum , от древненемец. fe - "верность" и od - "владение") — земли (реже - фиксированный доход или право на получение дохода), пожалованные сеньором вассалу в наследственное владение, пользование и распоряжение на условиях несения вассалом военной, административной или придворной службы в пользу сеньора. Этот вид земельного держания практиковался во времена Средневековья в Европе .

При передаче сеньором вассалу права владения феодом сеньор не терял аналогичного права владеть этим же феодом. В результате один и тот же феод одновременно находился в собственности двух и более лиц.

Феодальная собственность носила условный и сословный характер. Условность феодальной собственности состояла в том, что право вассала владеть, пользоваться и распоряжаться феодом оставалось за ним только при условии несения вассалом службы в пользу сеньора. Если вассал по тем или иным причинам прекращал исполнять свои обязательства перед сеньором, сеньор имел право отобрать у вассала феод и передать его другому лицу либо оставить феод у себя. Сословность феодальной собственности заключалась в том, что правом владения феодами обладали только лица, принадлежавшие к благородному (дворянскому ) сословию . Крестьяне и горожане, даже богатые, не могли стать владельцами феода, предварительно не получив дворянства.

Когда Маркс говорил о феодализме как экономической формации, он подразумевал не только то, что при этой экономической формации существуют крепостные крестьяне и класс феодалов - людей получивших в распоряжение определенные территории, а вместе с ними и права на получение дохода.

Хочу привести некоторые иные определения феодализма:

Политологический словарь:

ФЕОДАЛИЗМ

(feudalism) Общественный строй, при котором вассалы признают власть сеньора и участвуют на его стороне в войнах в обмен на личную защиту и защиту права собственности на землю. Сеньор, в свою очередь, присягает на верность королю, получая взамен свой статус

Толковый словарь Ушакова:

ФЕОДАЛИ́ЗМ , феодализма, мн. нет, муж. (см. феод ) (ист. , социол.). Сменяющая рабовладельческий строй и предшествующая капитализму социально-экономическая формация, в основе которой лежит собственность феодала на средства производства и неполная собственность его на производителей-крестьян, находящихся в крепостной зависимости от землевладельцев, которые являются в своих землях государями, соподчиненными друг другу, с монархом во главе.

Юридический словарь 2000г.:

ФЕОДАЛИЗМ (нем. Feudalismus, фр. feodalite, от позднелат. feodum, feudum -феод) - специфическая система экономических, социальных и политико-правовых отношений, характеризующаяся: а) условным правом собственности на землю; б) принадлежностью власти (суверенной или хотя бы административно-полицейской) землевладельцам-помещикам; в) наличием феодальной иерархии, юридически неравных и социально замкнутых сословий. Общепринятое определение Ф. в исторической науке отсутствует (не в последнюю очередь из-за значительных цивилизационно-исторических отличий от "классического" западноевропейского образца, наблюдающихся не только в азиатских обществах, но и в Восточной Европе).

Определение, данное Белашовым С.И.:

«Феодализм есть форма управления обществом, основанная на эксплуатации мелких собственников-крестьян, которым феодал выделил землю и получает с них за нее арендную плату в натуральном в виде барщины и в виде оброка (феодальная рента)».

Ленинский поверхностный критерий отличия феодализма от капитализма до сих пор используется некоторыми авторами. При этом авторами полагается, что феодализм в России закончился в 1861-ом году. Такие авторы утверждают, что с 1861-го года по 1917-ый год в России уже был капитализм, но с при частичным сохранением крепостнических форм эксплуатации крестьянства, и с сохранившимся феодальными пережитками в виде самодержавия, сословных привилегий, феодальной собственности на землю, огосударствления религии, коллективной собственности на землю.

Главные отличия феодализма от капитализма

При феодализме правящий класс отличается от других классов не только своим финансовым положением, но и особыми, часто неписаными правами, которые делают его стоящим выше других классов. Такие права получили название «феодальных привилегий», от слова «феод» - пожалованное право.

Эти привилегии в любых видах отношений (в суде, в СМИ, на улице) делают правящий класс обладающим заведомо большими правами, чем окружающие.

Наличие феодальных привилегий почти всегда сопровождается иерархической структурой распределения «феодальных прав», и системой построения отношений по типу вассал - сеньор (я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак).

Как правило, система имеет обязательными следующие правила: «каждый барон - суверен в своем баронстве». И «вассал моего вассала - не мой вассал». Но возможны и исключения.

Такие иерархии привилегий в феодальном обществе имеют разные названия: «феодальная иерархия», «табель о рангах», ««вертикаль власти».

В основе таких отношений лежат отношения собственности, когда главный феодал является главным землевладельцем и раздает своим подчиненным (баронам и дворянам) феоды и иммунные грамоты за определенные обязательства по службе. Те, в свою очередь собирают дань и налоги с подчиненных, но могут сами передавать феод нижестоящим по вертикали власти.

На нижней ступени феодальной иерархии находятся феодалы, которые не имеют подчиненных феодалов и вынуждены собирать дань в виде барщины и оброка с простых граждан или крестьян.

Крестьяне, которые приписаны к определенному феодалу, обязаны какое-то время работать на феодала или обязаны платить дань (оброк).

Рассмотрим некоторые особенности феодального строя, отличающие его от капитализма.

Феодальная собственность на землю

В феодальном государстве, как правило, вся доступная для коммерческого использования земля и объекты частной собственности являются или государственной собственностью, или разделены между несколькими крупными феодалами. Остальные граждане страны из-за этого не могут в полной мере пользоваться частной собственностью и являются зависимыми от правящего класса.

Из отношений феодальной собственности вытекает "право" правящего класса на безвозмездное присвоение прибавочного продукта рабочих и крестьян.

Система «кормлений»

Система организована таким образом, что делает неизбежной содержание чиновников за счет подданных на определенной территории.

Внезаконные структуры

Для поддержания феодальных иерархий в феодальных государствах создаются специальные внезаконные организации для поддержания иерархий. Выход из такой организации часто составляет большую трудность по сравнению с вступлением в нее. Это связано с тем, что разглашение сведений о структурах, поддерживающих власть, представляет большую опасность для действующей власти.

Такими структурами могут быть инквизиция и рыцари в Европе, мафия в Италии, КГБ и организованные преступные сообщества в СССР. Эти структуры, с одной стороны как бы независимы от власти, с другой стороны, полностью зависящие от власти используются правящим классом для незаконных операций внутри страны. Российские и советские сотрудники спецслужб главным своим отличием от сотрудников МВД видят в том, что МВД вынуждены работать в рамках закона «в правовом поле», а сотрудники спецслужб этим полем не ограничены.

Гражданские права

Гражданские свободы являются фикцией, и на практике не соблюдаются.

При феодализме часть граждан страны или все граждане страны лишены основных гражданских прав. Труд, как правило, является не правом, а обязанностью. Так в России до 1991-го года существовала статья 209 УК РСФСР, предусматривающая наказание за тунеядство. Надо отметить, что статья эта применялась выборочно - наказывались только те, кого власть хотела наказать.

Зависимость суда

Наличие иерархии (вертикали) в феодальном государстве встраивает судебную власть в эту же иерархию и делает ее зависимой. В этом случае судья не столько следует закону, сколько старается угодить той иерархической структуре, которая его контролирует (назначает, снимает, продвигает или наказывает).

Суд может принимать независимое решение только тогда, когда не затрагиваются интересы власти.

Там, где включаются интересы власти, там суд никогда не бывает объективным и справедливым.

Примеры того, как к суды относятся к простым гражданам и как относятся к представителям номенклатуры можно посмотреть < a href = http://naganoff.livejournal.com/65182.html >здесь.

Более подробный анализ состояния российских судов можно увидеть < a href = http://www.novayagazeta.ru/politics/51767.html >здесь и < a href = http://www.ng.ru/politics/2012-07-27/1_sudy.html >здесь.

Отсутствие презумпции невиновности

Феодал не может допустить, чтобы вопрос о виновности или невиновности решался без его вмешательства или без его соизволения простыми судьями. Судьи регулярно посещают вышестоящие инстанции и выслушивают указания по телефону - кого и как судить.

Вассальная подсудность

Всем известна практика, когда жалоба из вышестоящей инстанции возвращается в ту же инстанцию, на которую написана, для «разбора и принятия мер». Это не просто леность и нежелание работать, а феодальный принцип «Вассал моего вассала не мой вассал». То есть вышестоящая власть обычно не вмешивается в дела нижестоящей, если та выполняет оговорённые «правила игры» по отношению к ней. Если же власть вмешивается и спускает сверху вниз требование конкретного приговора, то этот приговор является окончательным.

Особое отбытие наказания

Преступники из номенклатуры или их слуг (члены силовых структур, руководители избирательных комиссий, прокуроры, судьи) редко получают приговоры, связанные с лишением свободы. Но если такое и произошло, то они содержатся в отдельных специальных тюрьмах.

Отсутствие независимых СМИ, партий, движений, идеологий

Иерархия власти позволяет правящему классу ликвидировать с помощью подвластных силовых структур любые оппозиционные СМИ, партии, движения. Суд в этом случае является орудием не восстановления прав, а орудием закрепления бесправия.

Внеэкономическое принуждение

Отсутствие или серьезное ограничение гражданских свобод при феодализме, отсутствие независимых СМИ и суда, дает правящему классу возможность внеэкономического принуждения. Таким принуждением может оказаться служба в армии, участие в государственных мероприятиях.

Еще одним методом внеэкономического принуждения является обязанность работать в местах лишения свободы. Осужденный, отказывающийся работать в местах отбывания наказания, автоматически попадает в число нарушителей внутреннего распорядка и теряет право на досрочное освобождение.

Отсутствие верховенства закона ( Rule of law )

Иерархия власти приводит к тому, что перед законом равны не все. Тот, кто расположен выше по иерархической лестнице имеет больше прав на нарушение закона.

Несколько примеров того, как выборочно закон применяется по отношению к преступлениям простых людей и преступлениям чиновников можно найти .

Отсутствие свободных рынков

Феодал никогда не потерпит в своей вотчине чужака, торгующего без поклона и подношения феодалу, или стихийного рынка, на котором что-то продается бесконтрольно. Феодал скорее ликвидирует любые денежные отношения, чем позволит кому-то торговать, поскольку разбогатевший человек может посчитать, что он уже не должен кланяться и подчиняться феодалу.

Идеологизация жизни общества на основе религиозной или коммунистической идеологии

Феодализму для сохранения своей иерархической структуры необходима идеология, которая бы подтверждала особое иерархическое мировоззрение в стране. Такими идеологиями являются или религия или теория о скором пришествии коммунизма.

Общинная связанность сознания

Социально психологический склад сознания большинства населения должен поддерживаться с одной стороны как общинный, с другой стороны - как патриархальный (подчиненный). Любое самостоятельное суждение, относящееся к экономической или идеологической самостоятельности, представляет опасность для феодального (патриархального) уклада жизни.

Стоимость, остающаяся в распоряжении работника

Не буду сочинять ничего нового. Только приведу абзац из работы Герберта Спенсера «Личность и Государство», написанной в 1886 году:

«…в некоторых случаях, как, напр., в России до сравнительно недавнего еще времени, крепостной получал позволение оставить имение своего владельца и работать или торговать в другом месте под условием уплаты ежегодной подати (оброка). Почему же мы называем в этих случаях рабство более или мене суровым? Очевидно, наше мнение определяется степенью принуждения, при которой человек работает в пользу другого, вместо того, чтобы работать в свою собственную пользу. Если вся работа раба отдается господину, рабство тяжелее, а если отдается лишь небольшая доля его, то оно легче. Пойдем дальше. Предположим, что владелец умирает, и что имение его, вместе с рабами, переходит в руки душеприказчиков, или же предположим, что имение и все, что оно содержит, куплено компанией - разве судьба раба улучшится, если количество обязательного труда останется тем же? Предположим, что вместо компании мы имеем общину - разве это составит какую-нибудь разницу для раба, если время, которое он должен отдавать чужой работе так же длинно, а время, которым он может располагать для себя так же мало, как и прежде. Главный вопрос состоит вот в чем: сколько времени он должен работать для других и сколько времени он может работать для себя? Степень его рабства колеблется сообразно с отношением между тем, что он должен дать и что он может оставить для себя; а кто его господин: личность или общество? - это не имеет значения. Если он должен отдавать весь свой труд обществу и получает из общего достояния ту часть, которую общество ему назначает - он раб общества».

Не денежные (натуральные) расчеты в сельском хозяйстве

Продукция сельского хозяйства крестьяне вынуждены сдавать закупщикам по цене в несколько раз ниже рыночной.

Крестьяне, работающие в колхозах и совхозах, основной доход от работы в сельском хозяйстве получают не в денежном выражении, а в натуральном (кормами, дровами, навозом, удобрениями и т.д.).

Передача власти по наследству

Дети чиновников обязательно получают «денежные»должности в России, если они не решат уехать за границу.

Неисполнение судебных решений

В России исполняется только 20% судебных решений.

Почему это происходит? Потому что для судебного пристава легче не исполнить судебное решение в отношении феодала, чем исполнить.

Представим какой-нибудь дачный кооператив «Озеро» или «Речник» с 200 членами, построенный у воды с нарушением водоохранных законов. Даже если суд и вынесет 200 решений о сносе 200 незаконных строений, достаточно будет найтись среди собственников незаконных дачных строений хотя бы одному российскому феодалу, как это автоматически приведет к приостановке всех вынесенных решений.

Торговля регионами

В СССР власть над регионами передавалась только проверенным людям, доказавшим свою преданность верховной власти. Сейчас все чаще можно встретить случаи, когда денежные мешки выкупают землю с находящимися на ней жилыми домами или целыми посёлками, жители которых попадают зависимость от воли нового помещика. Быстро находя общий язык с представителями местной власти, тем или иным способом убирая несогласных, они становятся полноправными вершителями судьбы местных жителей.

По вышеперечисленным пунктам «социализм» не является особой формацией (коммунизмом) или капитализмом, а является феодализмом

У В.А.Восленского в его книге «Номенклатура» внятно изложено - если рабочий работает на капиталиста, то капиталист присваивает прибавочную стоимость. Случается коммунистическая революция, капиталиста выгнали, рабочий сидит на том же месте, работать приходится даже больше, а платят еще меньше. Куда делась прибавочная стоимость?

Как это можно объяснить при помощи передовой науки марксизма-ленинизма?

Власти просто объявляют, что нужно потерпеть, и через 20 лет станет хорошо и догоним Португалию.

Сейчас это в России (в правительстве) никого не интересует - работаешь ты или не работаешь до тех пор, пока ты не пошел регистрироваться безработным и портить государственную статистику.

Чтобы понять, как в России работает феодализм - достаточно вспомнить, как власть может одним щелчком пальцев отправить людей определенного класса (рабочих и интеллигенцию) на сельхозработы.

Почему в России не капитализм?

Общественно-экономическую формацию, которая установилась в России, Ленин назвал сначала коммунизмом, но потом решил назвать социализмом.

За прошедшие 95 лет, эту формацию пытались называть по-разному.

Например, часто использовалось название «Государственный капитализм».

Акцент делался на то, что правящий российский класс присваивает себе прибавочную стоимость, но при этом все источники богатства (средства производства и природные богатства) формально считаются собственностью народа.

Иногда используется термин «Рентный капитализм». В этом случае акцент делается на то, что находящийся у власти класс получает определенную ренту от того, что находится и власти.

Дело в том, что очень многие люди попались на удочку Марксизма-Ленинизма, решив, что уж после октябрьского переворота в России наступил если не коммунизм, то хотя бы капитализм.

Но капитализм в России не наступил:

1. Эксплуатируемые классы (рабочие, крестьяне и интеллигенция) в результате событий 17-го года ни на йоту не приблизились к распределению прибавочной стоимости. В результате нового передела прибавочной стоимости они получили только жилье. Но это нельзя считать серьезным завоеванием, поскольку и при рабовладельческом строе рабовладелец обеспечивал раба жильем, и при феодальном строе феодал обеспечивал феодального крестьянина жильем и наделом.


2. Отношения между эксплуатирующим классом (номенклатурой), и эксплуатируемыми классами (рабочие, крестьяне, интеллигенция) так и не стали контрактными отношениями продавца и покупателя на рынке труда. Рынок рабочей силы остался привязанным к месту прописки/регистрации. Он до сих пор жестко контролируется органами правопорядка и судами.


3. Класс пролетариев отсутствует. Рабочие и крестьяне прикреплены к своему жилью, а крестьяне прикреплены к земельному участку. Ставший пролетарием рабочий или крестьянин, лишившийся жилья, решивший жить в доме на колесах или начавший «бичевать» - снимать жилье по месту работы, теряет феодальную принадлежность (прописку). Такой человек автоматически попадает под контроль органов правопорядка как нарушающий административные нормы.


4. Правящий класс (номенклатура) не только получает во владение и распоряжение средства производства, но он также получает и определенные права по их владению, и распоряжению, которые может в определенных пределах передавать подчиненным (феод - определенные средства производства и права на нарушение закона, остающиеся формально в собственности сеньора и поступающие в распоряжение вассалу с возможностью дальнейшего перераспределения).


5. Правящий класс во многом находится вне рамок закона, т.е. имеет так называемые «иммунные грамоты» - право оставаться вне закона. И это право может передавать по феодальным правилам.

Монополистический феодализм - плюсы и минусы

Особенности монополистического феодализма:

1. Максимальная концентрация средств производства и природных богатств в руках правящего класса (номенклатуры),

2. Все трудоспособные граждане страны, не являющиеся членами правящего класса, становятся феодально-зависимыми от правящего класса,

3. Все граждане становятся обязанными трудиться, получая при этом больше, чем при раннем капитализме, но меньше, чем при капитализме.

4. Современные феодалы пользуются не трудом конкретного крепостного крестьянина или рабочего, но трудом определенного количества людей, приписанных к переданной современному феодалу земле или предприятию.

Эти особенности приводят к тому, что монополистический феодализм является более прогрессивным состоянием производительных сил, чем был феодализм 18-19 веков:

Централизация и плановость позволяют быстрее и мощнее концентрировать силы в выбранном направлении (как правило - милитаристском),

Жесткая централизация позволяет увеличить норму прибавочной стоимости за счет низких доходы крестьян и несколько более высоких зарплат рабочих (но также низких),

Переход крестьян из земледелия в промышленность не сопровождается увеличением заработной платы работника, что позволяет сделать большой рывок и извлечь огромные доходы в результате дешевой силы рабочих и интеллигенции (индустриализация),

Транзакционные издержки управления снижаются в начальной стадии монополистического феодализма (бесконечно возрастая в последующем).

Индустриализация, как лебединая песня феодализма

Монопольное состояние экономики приводит к возможности организовать индустриализацию, когда часть крестьян переходит в город, становясь рабочими, интеллигентами и учеными. Рабочие в городе производят продукцию, необходимую армии и сельскому хозяйству. Высвобождающиеся в сельском хозяйстве крестьяне становятся огромной почти бесплатной армией труда, способной совершить резкий рывок в производстве и науке (как правило, копируя и тиражируя в огромном количестве достижения капиталистической мысли).

При этом индустриализация приводит одновременно к появлению капиталистических производительных сил и производственных отношений. Тем самым подготавливается окончательный переход к капиталистической общественной формации.

Такой индустриальный рывок совершала Россия в середине 20-го века. Такой же индустриальный рывок мы видим в начале 21-го века в современном Китае и современной Северной Корее.

От феодализма к капитализму

Падение крепостного права открыло шлагбаум перед российской экономикой на пути развития более прогрессивного, чем феодализм, капиталистического способа производства. Теперь Россия смогла устремиться в погоню за другими великими державами мира, которые к тому времени далеко ушли вперед. Старт в этой погоне Россия приняла с позиции, почти безнадежно отсталой. Ее удельный вес в мировом производстве к 1861 г. составлял всего 1,72 %, уступая удельному весу Франции в 7,2 раза, Германии – в 9 раз, Англии – в 18 раз. Однако еще до конца века Россия смогла заметно сократить свое отставание от ведущих государств в промышленном отношении. Могучими стимуляторами ее индустриального рывка 60-90-х годов стали, во-первых, отмена крепостного права и, во-вторых, промышленный переворот, или, как теперь чаще говорят, промышленная революция, которая осуществилась только благодаря падению крепостного права.

Вопрос о хронологии промышленной революции в России дискутируется между нашими историками уже три четверти века. Н.А. Рожков относил ее исходный пункт к началу XIX в., ряд исследователей, от М.Н. Покровского до В.К. Яцунского, – к 30-м годам, большинство современных авторов – к 50-м. Академик С.Г. Струмилин считал, что промышленная революция, начавшаяся в 30-х годах XIX в., завершилась в основном еще до реформы 1861 г. Исходя из ортодоксально-марксистской посылки о том, что промышленная революция изменила экономический базис общества и лишь вслед за изменением базиса соответственно изменилась в результате реформ 60-х годов надстройка, Струмилин рассуждал так: всякая причина предшествует следствию, поэтому «не крестьянская реформа обусловила собою промышленный переворот в России, а как раз наоборот, – этот переворот подготовлял собою неизбежность реформы». Иронизируя над своими оппонентами, Струмилин добавлял к сказанному: «Говорят, что «причина» не предшествует, а меланхолически идет за своим «следствием» только в единственном случае, когда /217/ неудачливый врач провожает угробленного им пациента на кладбище».

Оппоненты Струмилина относят завершение промышленной революции либо к 70-80-м годам (В.К. Яцунский, П.Г. Рын-дзюнский, Л.М. Иванов), либо даже к 90-м (П.И. Лященко, A.M. Панкратова, A.M. Соловьева), резонно ссылаясь на то, что само понятие «промышленная революция» включает в себя две стороны – техническую (т.е. замену ручного производства машинным) и социальную (замену принудительного труда вольнонаемным и формирование на этой основе новых классов: буржуазии и пролетариата). Если можно допустить, что технический переворот осуществился, хотя бы в общих чертах, еще до 1861 г., то переворот социальный мог быть завершен только после отмены крепостного права.

Результаты новейших исследований показывают, что даже о технической стороне промышленной революции можно говорить лишь применительно к 50-м годам xix в. Именно в эти годы нарастает и в основном завершается переход от ручного, мануфактурного производства к машинному, фабрично-заводскому. Число механических заводов с 1850 по 1860 г. выросло с 25 до 99 (т.е. почти в 4 раза), а сумма их производства – с 423,4 тыс. до 7,9 млн. руб. (почти в 19 раз). Поскольку же этот сравнительно быстрый для феодальной страны рост отечественного машиностроения не мог удовлетворить растущего спроса на машины со стороны промышленности и транспорта, приходилось увеличивать импорт машин из-за границы: если в 1850-1853 гг. Россия производила в среднем за год 1387 машин и ввозила 3042, то в 1857-1860 гг.– соответственно 5054 и 7243.

Внедрение машин требовало определенной квалификации рабочего и заинтересованности его в совершенствовании производственных навыков. Поэтому оно давало эффект только там, где использовался вольнонаемный труд и не могло быть эффективным в условиях принудительного крепостного труда. Число вольнонаемных рабочих на промышленных предприятиях росло еще до реформы с постоянным ускорением. Вот данные по российской промышленности – без горных заводов (первая цифра означает: всего рабочих; вторая в скобках: из них вольнонаемных):

1804 г. - 224882(61 600)

1825 г - 340568 (114515)

1860 г. - 859 950 (528 650)

Однако «вольнонаемные рабочие» в крепостной России не были (за редким исключением) лично свободными людьми. Чаще всего это были оброчные крестьяне, которые уходили из деревни с /218/ разрешения помещика на заработки и платили ему денежный оброк из своей заработной платы. Помещик, отпустивший крестьян, мог в любое время отозвать их обратно в деревню. Таким образом, эти рабочие находились социально в двусмысленном положении: по отношению к фабриканту – вольнонаемные, а по отношению к помещику – крепостные. Только отмена крепостного права позволила создать в национальном масштабе столь необходимый для капиталистической промышленности подлинно свободный рынок наемной рабочей силы.

«Великие реформы» 60-х годов открыли простор для промышленной революции, которая из начальной, стесненной фазы переходит в следующую, свободную. Уже в 1861 г. были утверждены «Правила для поощрения машиностроительного дела в России». Они предоставили фабрикантам право «на беспошлинный пропуск им из-за границы чугуна и железа в количестве, необходимом для выделывания на их заведениях машин и фабричных принадлежностей». Отечественное машиностроение получило мощный импульс. За 1861-1879 гг. число машиностроительных заводов выросло с 99 до 187, а суммарная ценность их производства – с 7,9 до 51,9 млн. руб. Так закладывалась база для индустриализации страны. В то же время создавались все необходимые условия, при которых только и возможно свободное развитие капиталистического производства, а именно рынок вольнонаемной рабочей силы, накопление стартового капитала, рынок сбыта промышленной продукции.

Главным источником формирования армии наемных рабочих стало освобождение от крепостной зависимости многомиллионной массы крестьянства. Меньшая часть ее (примерно 4 млн. безземельных и малоземельных крестьян) была выброшена на рынок свободной рабочей силы сразу, а большая часть поступала туда постепенно, по мере расслоения и разорения крестьянства. Другими источниками пополнения рабочего класса служили мастеровые крепостных мануфактур, разорившиеся кустари и ремесленники, дворовые слуги. Уже к началу 80-х годов рабочий класс в России как таковой сформировался. Численность его достигала тогда 7,35 млн. человек. За 1861-1900 гг., по подсчетам А.Г. Рашина, он вырос численно с 3,2 до 14 млн. человек (индустриальные рабочие – с 720 тыс. до 2,8 млн.), т.е. в 4,4 раза, тогда как все население страны увеличилось с 70 до 132,9 млн. человек (примерно на 90 %).

Что касается накопления капитала, то пореформенная Россия могла использовать очень выигрышные, специфически присущие ей источники. Первым из них стала операция по выкупу крестьянских земель, в ходе которой помещики за 30 лет получили 2 млрд. руб. (из них 750 млн.– за первые 10 лет). Второй источник составил приток иностранного капитала (с 60-х годов главным образом в железнодорожное строительство, а с 70-х – и /219/ в промышленность). Иностранные капиталисты, конечно же, содействовали промышленному развитию России, но и прибирали к своим рукам сначала отдельные предприятия, а со временем и целые отрасли производства. Англичанин Джон Юз в 1869-1872 гг. построил в с. Юзовка (ныне Донецк, на Украине) Юзовский металлургический завод, который вскоре «оброс» собственными железными рудниками и угольными шахтами. Немец Ф.Л. Кнопп уже в 70-е годы был совладельцем 122 фабрик, включая крупнейшую в Европе Кренгольмскую мануфактуру. О нем говорили:

Что ни церковь, то поп, Что

ни фабрика, то Кнопп.

Швед Людвиг Нобель в 60-х годах владел крупным машиностроительным заводом в Петербурге, а в 1876 г. вместе с братьями Робертом и Альфредом (изобретателем динамита и учредителем Нобелевских премий) основал в Баку знаменитую на весь мир нефтефирму.

Невиданными для России темпами начал расти с 60-х годов рынок сбыта промышленной продукции. Этот процесс был стимулирован развитием капитализма в сельском хозяйстве, что повышало спрос села на промышленные товары от сельскохозяйственных машин до хлопчатобумажных тканей, а также бурным ростом строительства железных дорог. Начавшийся в стране после отмены крепостного права железнодорожный бум, в свою очередь, имел двоякое назначение – экономическое (вовлечь в торговый оборот земледельческие районы) и стратегическое. К 1861 г. общая протяженность железных дорог в России составляла 1492 версты, тогда как Англия, которая в 90 раз меньше России, имела 15 тыс., а США – 49 тыс. км. Но уже в 1871 г. железнодорожная сеть России протянулась на 10090 верст, а в 1885 г.– на 22 865. Железнодорожное строительство не только содействовало сбыту промышленной продукции, но и стимулировало ее производство, предъявляя огромный спрос на металл, уголь, нефть и пр. (только на постройку одной версты железной дороги требовалось больше 5 тыс. пудов металла).

Рост городов и городского торгово-промышленного населения тоже содействовал расширению внутреннего рынка. С 60-х годов городское население росло вдвое быстрее сельского: за 1863-1897 гг.– на 97 % против 48 % у сельского. Правда, удельный вес горожан среди всего населения до конца века оставался малым: в 1863 г.– 8 % , в 1897 – 13,4%. Тем не менее города росли впечатляюще. В 1863 г. только три города в империи имели больше 100 тыс. человек: Петербург, Москва и Одесса. В 1897 г. таких городов /220/ стало 17 (из них 9 – за пределами сегодняшней России): Петербург (1267 тыс. жителей), Москва (1036"тыс.), Одесса (405 тыс.), Рига (282 тыс.), Киев (247 тыс.), Харьков (174 тыс.), Тифлис (160 тыс.), Ташкент (156 тыс.), Вильна (155 тыс.), Саратов (137 тыс.), Казань (130 тыс.), Ростов-на-Дону (120 тыс.), Тула (115 тыс.), Баку (112 тыс.), Кишинев (109 тыс.). Всего к 1897 г. в России было 932 города.

Города не только росли, но и благоустраивались. Улучшалась их планировка, возникали новые застройки, выпрямлялись, озеленялись, мостились и асфальтировались улицы. Водопровод, который до 1861 г. существовал только в Москве, Саратове, Вильне, Ставрополе и… Торжке, начал строиться во всех крупных городах. С 1879 г. на улицах российских городов появился электрический свет, а с 1882 г. в городских квартирах – телефон.

В социальной структуре города выдвигалась на первый план буржуазия – сначала преимущественно торговая, затем промышленная. Она формировалась как класс из дореформенного купечества, мануфактуристов, мещан, а после 1861 г. главным образом за счет расслоения крестьянства, из деревенских «хозяев», кулаков, вроде щедринских Колупаева и Разуваева, которые держались по отношению к своему же брату-мужику такого правила: «В ем только и прок будет, коли ежели его с утра до ночи на работе морить». Выходцы из крепостных крестьян Подмосковья Савва Морозов с четырьмя сыновьями, рязанские крестьяне отец и сыновья Хлудовы, московские мещане Прохоровы (владельцы Трехгорной мануфактуры), как и новгородский дворянин Н.И. Путилов, который в 1868 г. купил в Петербурге сталелитейный завод, названный позднее Путиловским (ныне Кировский),– все они и многие им подобные стали фабрикантами-миллионерами, экономически самыми влиятельными людьми в стране. Уже в 1887 г. остроумец Д.Д. Минаев вопрошал:

Ныне властные хозяева

Кто, скажи-ка, на Руси?

Ты об этом Разуваева,

Колупаева спроси.

Главная особенность перехода России от феодализма к капитализму (не в результате революции, а посредством реформы, при сохранении самодержавия как феодального института власти) наложила свою печать и на происхождение, и на все последующее поведение российской торгово-промышленной буржуазии. Поскольку буржуазия формировалась под покровительством царизма, она и в деятельности своей рассчитывала на его покровительство, льнула к нему под крыло, ибо он давал ей многое: обеспечивал правительственными заказами, ограждал от иностранной конкуренции, /221/ своей завоевательной политикой помогал ей осваивать внешний рынок, защищал ее от пролетарского гнева. «Европейской буржуазии самодержавие – помеха, нашей буржуазии оно – опора»,– точно определил в 1879 г. Н.К. Михайловский.

Таким образом, все необходимые условия для свободного развития капитализма в промышленности после 1861 г. были в России (одни в большей, другие в меньшей мере) налицо. К тому же Россия могла использовать опыт и достижения передовых стран Запада, которые раньше нее встали на путь капитализма и ушли вперед по этому пути. В результате российская промышленность в течение почти всех 60-х годов переживала подъем (за 1860-1872 гг. продукция машиностроения выросла в 2,5 раза), а с конца десятилетия вступила в полосу так называемого грюндерства, которое было характерно тогда и для других стран капитала. Грюндерство, т.е. «учредительная горячка» (от нем. Grunder – основатель, учредитель), – это ажиотажное учредительство всевозможных (промышленных, торговых, банковских, железнодорожных) акционерных компаний. Если за 1861-1865 гг. их было основано в России 44 с капиталом в 99,4 млн. руб., то за 1869-1873 гг.– 281 с капиталом в 697 млн. руб. По масштабам грюндерства Россия не уступала развитым странам Запада, а по уровню концентрации промышленности даже превзошла их. В.И. Ленин подсчитал, что в 1890 г. почти половина индустриальных рабочих была сосредоточена на крупных предприятиях с числом рабочих более 500, тогда как даже в США на таких предприятиях сосредоточивались 33 % рабочих.

Включившись в мировой цикл капиталистического производства, Россия пережила вместе с другими странами экономические кризисы 1873-1875 и 1881-1883 гг., длительную депрессию второй половины 80-х годов, а в 90-е годы – крутой промышленный подъем. Промышленное производство в России за последнее десятилетие века выросло в 2 раза, тогда как в Германии – на 62 %, в США – на 38 %, в Англии – на 27 %. Однако стартовые позиции держав перед таким рывком были настолько разными, что Россия даже с ее «сверхамериканскими» темпами развития промышленности в 90-е годы оставалась далеко позади Запада.

Ряд причин, производных от крепостного строя, мешал российской промышленности максимально использовать открывшиеся перед ней в 1861 г. возможности для развития капиталистического производства: слабость технической (отчасти еще дореформенной) базы, низкая производительность труда, тоже унаследованная от крепостничества, чрезмерный ввоз машин и капиталов из-за границы, что приводило к росту экономической зависимости России от Запада, и, наконец, хозяйственная политика царизма. Разумеется, царизм учитывал силу экономической /222/ необходимости, понимая, как говорил граф П.А. Валуев Александру II, «что росчерка пера Его Величества достаточно, чтобы отменить весь Свод законов Российской Империи, но никакое высочайшее повеление не может поднять на одну копейку курс рубля на петербургской бирже». Поэтому царское правительство и покровительствовало отечественной буржуазии. Но само это покровительство оборачивалось во вред собственной промышленности, ибо «свои» капиталисты, ограждаемые от конкуренции со стороны «чужих», приучались не слишком беспокоиться о техническом совершенствовании производства.

Развитие капитализма вширь , столь характерное для России с ее далеко разбросанными и отсталыми окраинами, хотя и было полезным, втягивая эти окраины в общероссийский процесс, все же мешало развитию капитализма вглубь . Имея возможность искать и находить выгодные рынки сбыта даже для низкосортной продукции на окраинах, русские промышленники не проявляли должного интереса к интенсификации и совершенствованию производства в центре страны.

Как бы то ни было, к 1870 г. Россия вышла на 5-е место в мире по объему промышленного производства и в 1900 г., удерживая за собой то же место, сократила отставание от четырех самых развитых стран. Если в 1870 г. доля России в мировой промышленности составляла 4 % –после Франции (10 %), Германии (13 %), США (23 %) и Англии (32 %), то к 1900 г. Россия давала уже 6 % мировой промышленной продукции, Франция – 8 %, Германия –14%, Англия – 22 %, США – 31 %. Зато российская экономика в целом (особенно в исчислении продукции на душу 130-миллионного населения) была даже по сравнению с Францией крайне отсталой, ибо промышленность в России к концу XIX в. развивалась в 8 раз быстрее сельского хозяйства.

Падение крепостного права освободило путь для развития капитализма и в сельском хозяйстве. Оно тоже, хотя и гораздо медленнее, чем промышленность, обретало все более торговый, предпринимательский характер. Это проявлялось прежде всего в растущем производстве хлеба на продажу – и внутри страны, и за границу. С 1861 по 1896 г. объем перевозок зерна по железным дорогам России вырос в 2 раза, а вывоз его за рубеж – в 5 раз. Впрочем, хлеб вывозили даже в голодные годы. «Не доедим, а вывезем!» – хвастался министр финансов И.А. Вышнеградский.

Развитие капитализма в сельском хозяйстве проявлялось и в усиленном потреблении сельскохозяйственных машин (с 1871 по 1896 г. спрос на них вырос в 3,5 раза), и в специализации сельскохозяйственного производства по районам страны. Так, уже /223/ к 80-м годам определились районы преимущественно зернового хозяйства (губернии Черноземного центра, Нижней Волги и степного Юга), торгового скотоводства (Прибалтика, северные, западные и центральные промышленные губернии, юго-восток), льноводства (19 губерний нечерноземной полосы). Главным же признаком капитализма в сельском хозяйстве был рост применения вольнонаемного труда. Число наемных сельскохозяйственных рабочих за 1865-1890 гг. выросло в 5 раз и достигло 3,5 млн., тогда как фабрично-заводских, горных и железнодорожных рабочих, вместе взятых, было в 1890 г. 1432 тыс.

Итак, характерной особенностью развития сельского хозяйства в пореформенной России была буржуазная аграрная эволюция. Общая картина этой эволюции складывалась, однако, из разных ее черт в крестьянском и помещичьем хозяйствах.

Определяющей чертой крестьянского хозяйства был процесс социального расслоения крестьянства, его «раскрестьянивания». Уже к началу 80-х годов безлошадные и однолошадные дворы составляли в неземледельческой полосе около 70 %, в земледельческой – до 55 %, в Приуралье – от 59 до 63 % общего количества дворов. Зажиточные крестьяне, кулаки, нанимали деревенскую бедноту к себе на работу. По подсчетам В.И. Ленина, к 90-м годам из 3,5 млн. сельскохозяйственных наемных рабочих примерно 1,5 млн. были заняты в кулацких хозяйствах. Кулаки использовали наемную силу для выполнения от 48 до 78 % хозяйственных работ.

Все это показывает, что капитал, проникая в деревню, перестраивал самый способ производства. Зажиточные хозяйства становились капиталистическими, с наемной рабочей силой, беднейшие – разорялись. Формировались новые категории сельского населения – деревенская буржуазия и сельскохозяйственный пролетариат, который составлял резерв промышленного пролетариата. Словом, крестьянское хозяйство после 1861 г. в процессе развития товарно-денежных отношений переходило от старых, феодальных приемов хозяйствования непосредственно к новым, капиталистическим.

Иначе развивалось помещичье хозяйство. Здесь до реформы господствовала барщинная система. Реформа 1861 г. подорвала все ее основания: натуральность хозяйства, прикрепление крестьян к земле, внеэкономическую, т.е. юридическую, зависимость их от помещика. Крестьянское хозяйство перестало быть составной частью помещичьего. Теперь помещик терял прямую власть над крестьянами и вынужден был перестраивать свое хозяйство на капиталистических началах. Но переход от барщинной системы к капиталистической не мог быть скорым. С одной стороны, недоставало условий, необходимых для капиталистического производства (класса людей, привыкших к работе по найму, замены крестьянского инвентаря помещичьим, рациональной, /224/ торгово-промышленной организации земледелия); с другой – барщинная система, хотя и была подорвана, еще сохраняла жизнеспособность: помещики прибрали к рукам 1/5 часть крестьянских земель в виде «отрезков» и могли использовать такие рудименты внеэкономического принуждения, как временнообязанное состояние крестьян, телесные и прочие их наказания, сохранение общины и круговой поруки. Все это позволило помещикам внедрить переходную, так называемую отработочную систему хозяйствования, соединившую в себе черты барщинной и капиталистической систем.

Отработочная система заключалась в том, что крестьяне обрабатывали помещичью землю своим инвентарем и скотом либо за денежную ренту, либо в счет погашения долга (хлебом и деньгами), либо в уплату штрафа за потравы, порубки и пр., но чаще всего за землю, арендованную у помещика. От барщины эта система отличалась прежде всего тем, что отбывать барщину помещик заставлял юридически зависимых от него крестьян, а к отработкам крестьяне прибегали добровольно, из-за экономической необходимости выжить, не умереть с голоду. По существу, отработки представляли собой пережиток барщины с ее крайне низкой производительностью труда и примитивными методами хозяйствования. Оплачивались они гораздо ниже, чем при вольном найме. Впрочем, после 1861 г. даже отработки стали обретать капиталистические черты, а именно заинтересованность работника в производительности труда (особенно при главном виде отработок – издольщине, когда работник вносит арендную плату собственнику за землю долей полученного урожая).

В капиталистической же системе хозяйства помещик заводил собственный скот и сельскохозяйственный инвентарь, нанимал рабочих и платил им за то, что они обрабатывали его землю его же инвентарем и скотом. При этом помещик, заинтересованный в увеличении своих доходов, заботился о качественной стороне производства: приобретал сельскохозяйственные машины, внедрял агрономические новшества. Будучи, вне сравнения, более прогрессивной, капиталистическая система сельского хозяйства в целом по стране преобладала над отработочной: по данным 80-х годов, из 43 губерний Европейской России она была самой распространенной в 19, тогда как отработочная – в 17 (еще в 7 губерниях преобладала смешанная система). Но в черноземных губерниях капиталистическая система уступала отработочной (9 губерний против 12). Здесь барщинные, т.е. крепостнические, способы сельскохозяйственного производства оказались очень живучими. Лишь на рубеже веков, по мере наступления капитализма, роль отработок в помещичьем хозяйстве резко упала.

Анализируя аграрную эволюцию в России после 1861 г., В.И. Ленин обоснованно заключил, что сосуществуют и противоборствуют два пути развития капитализма в сельском хозяйстве: /225/ прусский (юнкерский, помещичий) и американский (фермерский, крестьянский). Первый путь отвечал интересам помещиков: на этом пути помещичье землевладение сохранялось и постепенно перерастало из феодального в капиталистическое при разорении основной массы крестьянства. Второй путь отвечал интересам крестьян, ибо предполагал отсутствие (как, например, в Сибири или Новороссии) либо уничтожение помещичьего землевладения и свободное развитие крестьянских хозяйств по типу фермерских. Поскольку крестьянскую реформу в России провели помещики, сохранившие в своих руках мощное землевладение, они как бы сориентировали капиталистическую эволюцию сельского хозяйства по прусскому пути, тем самым определив его приоритетность. Однако потребности экономического развития толкали Россию на американский путь, что придавало проблеме «двух путей» общенациональное значение. Эта экономическая проблема обретала и социальную, и политическую остроту. Она была чревата, революционными потрясениями, а самым взрывоопасным был в ней аграрный вопрос .

Суть аграрного вопроса в России к концу XIX в. раскрывают следующие цифры, иллюстрирующие два полюса российского землевладения: 10,5 млн. бедных крестьянских хозяйств (примерно 50 млн. человек) имели 75 млн. десятин земли и почти столько же (70 млн. десятин) приходилось на 30 тыс. крупных помещичьих латифундий (примерно 150 тыс. человек). Иначе говоря, крестьянский двор располагал в среднем 7 десятинами (тогда как для нормального хозяйствования требовалось не менее 15 десятин), а помещичья латифундия – 2333 десятинами. Этот расклад земель был прямым следствием реформы 1861 г., концентрированным выражением и экономической основой сохранившихся после реформы пережитков крепостничества.

Крепостнические пережитки (прежде всего, помещичье землевладение и отработочная система) тормозили развитие капитализма в сельском хозяйстве, с одной стороны, разоряя крестьянскую бедноту, а с другой – ограничивая, стесняя крестьянское предпринимательство. В результате сельское хозяйства пореформенной России прогрессировало вяло, с вопиющим (8-кратным) отставанием от промышленности. Академик Н.М. Дружинин подсчитал, что урожаи хлеба на крестьянских надельных землях по 30 губерниям Европейской России составляли в 1861-1870 гг. сам-3,3, в 1871-1880 гг. – сам-3,5, а урожаи картофеля соответственно – сам-3,8 и сам-4,7. Поголовье лошадей и крупного рогатого скота за 1870-1880 гг. выросло с 9013 тыс. до 9207 тыс. (лошади) и с 10 828 тыс. до 11 458 тыс. (крупный /226/ рогатый скот), но в среднем на двор даже несколько сократилось ввиду опережающего прироста населения.

К концу века для здравомыслящих россиян становилось все более очевидным, что пережитки крепостничества – это чудовищный тормоз на пути сельского хозяйства (главным образом) и всей отечественной экономики к прогрессу. Весь ход экономического развития страны неумолимо ставил царизм перед выбором: либо пойти на устранение крепостнических пережитков посредством радикальной реформы, либо стать жертвой грандиозной и разрушительной революции.

Примечания

1. См.: Переход от феодализма к капитализму в России. Материалы Всесоюзной дискуссии. М., 1969. С. 79-80.

2. См.: в особенности: Соловьева А.М. Промышленная революция в России в XIX в М., 1990.

3. См.: Исторический очерк развития железных дорог в России с их основания по 1897 г. СПб., 1898. Вып. 2. Прил. Табл. 1.

4. Петербург еще в 1890 г. стал первым в России городом-миллионером и вошел в десятку крупнейших городов мира.

5. Валуев П.А Дневник 1877-1884гг. Пг., 1919. С. 195.

6. См.: Кучинский Ю. Очерки по истории мирового хозяйства. М., 1954 С. 27, 31.

7. К концу XIX в. все крестьянство России имело 138,8 млн. десятин, помещики - 101,7 млн. (как правило, лучших земель).

8. См.: Дружинин Н.М.. Русская деревня на переломе (1861-1880). М., 1978. С. 157 - 158 , 175, 179.

Народ и реформы

Многомиллионное крестьянство России встретило великую реформу 1861 г. взрывом негодования. Получив волю почти без земли, крестьяне отказывались верить случившемуся, говорили: «Нас надули! Воли без земли не бывает!» «Минута разочарования», которую предвидел Александр II, растянулась на годы и вылилась в небывалый подъем крестьянского движения.

Формы протеста крестьян были различными. Очень многие не верили в подлинность царских «Положений 19 февраля», полагая, что они подложны, подменены барами, которые-де настоящую царскую грамоту утаили. Иные толмачи из крестьян доказывали, что в царских «Положениях» есть статья, предписывающая пороть всякого, кто прочтет помещичью фальшивку и поверит ей. В качестве же истинных, «взаправских» «Положений» ходили по рукам поддельные манифесты с такими пунктами: «Во время жатвы на работу к помещику не ходите, пусть убирает хлеб со своим семейством» – и даже: «Помещику оставляется земли пахотной участок на его семью такой же, как и мужику, а больше ничего».

Пока шли толки о настоящих и фальшивых «Положениях», крестьяне почти повсеместно отказывались работать на помещиков и повиноваться властям, а местами, особенно в первые месяцы после 19 февраля, когда еще свежо было разочарование в реформе, поднимались на восстания. Самые сильные из них вспыхнули в Пензенской и Казанской губерниях. В апреле 1861 г. взбунтовались крестьяне Чембарского и Керенского уездов Пензенской губернии. Центр, «самый корень бунта», ло словам губернатора, был в деревне Кандеевка. Бунт охватил до 14 тыс. бывших крепостных и вошел в историю под названием «Кандеевское восстание» как самый громкий протест крестьян против реформы 1861 г. /227/ Многотысячные толпы кандеевских бунтарей с красным знаменем разъезжали тогда на телегах по деревням Пензенской и соседней Тамбовской губерний, всюду провозглашая: «Земля вся наша! На оброк не хотим, работать на помещика не станем!» Крестьянский вожак Леонтий Егорцев не уставал повторять, что царь направил крестьянам «взаправскую» грамоту с полным освобождением их от помещиков, но помещики ее перехватили, после чего царь через него, Егорцева, приказал: «Всем крестьянам выбиваться от помещиков на волю силою, и если кто до Святой Пасхи не отобьется, тот будет, анафема, проклят».

Бывалый, испытавший все тяготы крепостной жизни, розги, тюрьму и бега, 65-летний Егорцев еще до появления в Кандеевке, по розыскным данным, «назвался великим князем Константином Павловичем (давно, за 30 лет до того, умершим.– Н.Т. ) и возмутил крестьян разных имений» на границе Пензенщины и Тамбовщины. Восставшие крестьяне боготворили Егорцева. Все окрестные села присылали за ним тройки, а наиболее восторженные почитатели водили его под руки и носили за ним скамейку.

Кандеевское восстание было разгромлено 18 апреля (как раз под «Святую Пасху») регулярными войсками под командованием флигель-адъютанта царской свиты А.М. Дренякина. Десятки крестьян были убиты и ранены, сотни – выпороты и отправлены в Сибирь на каторгу и поселение. Самому Егорцеву удалось скрыться (крестьяне бесстрашно шли под пули и на дыбу, но его не выдавали). Впрочем, через месяц, в мае 1861 г., этот колоритный вожак крестьянской вольницы умер.

Одновременно с Кандеевским разгорелось другое восстание крестьян – в Спасском уезде Казанской губернии. Оно охватило до 90 деревень с центром в селе Бездна. Здесь тоже выдвинулся авторитетный вожак, своеобразный идеолог восстания – молодой бездненский крестьянин Антон Петрович Сидоров, вошедший в историю как Антон Петров. Он толковал «Положения 19 февраля» желательно для крестьянства, т.е. вкладывал в них смысл, противоположный тому, который они в себе заключали: не нужно повиноваться властям, платить оброк и ходить на барщину, а надо гнать помещиков с крестьянской земли; «помещику земля – горы да долы, овраги да дороги и песок да камни, лесу ему ни прута; переступит он шаг со своей земли – гони его добрым словом, не послушался – секи ему голову, получишь от царя награду».

Крестьяне стекались к Петрову толпами и приступили даже по его указанию к смене местных властей. Когда в Бездну прибыли карательные войска под командованием флигель-адъютанта графа А.С. Апраксина, крестьяне, предусмотрительно удалив /228/ из села женщин, горой встали на защиту Петрова и не хотели его выдавать. Казанское дворянство, напуганное восстанием, объявило Антона Петрова «вторым Пугачевым» и требовало от Апраксина решительных мер. Апраксин пустил в ход оружие. Больше 350 крестьян были убиты и ранены. Антон Петров вышел к солдатам с текстом «Положений 19 февраля» над головой.

Александр II на донесении Апраксина о расстреле бездненских крестьян пометил: «Не могу не одобрить действий гр. Апраксина». Антона Петрова царь повелел «судить по полевому уголовному уложению и привести приговор в исполнение немедленно», предрешив тем самым осуждение Петрова на смертную казнь. 17 апреля Петров был приговорен к расстрелу и 19-го казнен.

Менее значительные, чем Кандеевское и Бездненское, но тоже многолюдные и упорные выступления крестьян против реформы 1861 г. прошли во многих великорусских, а также украинских и белорусских губерниях. Иные из них властям удалось подавить только силами войск. Так, 15 мая в с. Самуйлове Гжатского уезда на Смоленщине войска атаковали двухтысячную толпу крестьянских бунтарей, которые, как это засвидетельствовано в официальном акте, «с неистовым энтузиазмом бросились на солдат, обнаружив намерение отнять у них ружья», причем погибли 22 крестьянина. Железом и кровью усмирили каратели и крестьян с. Рудни Камышинского уезда Саратовской губернии, где в роли главного усмирителя выступил еще один флигель-адъютант – Янковский.

1861 год дал невиданное в России число крестьянских протестов. Но и в 1862-1863 гг. борьба крестьян развертывалась с огромной силой, хотя и меньшей, чем в 1861 г. Вот сравнительные данные о количестве крестьянских волнений:

Показательно, что до объявления реформы, с 1 января по 5 марта 1861 г., было всего 11 волнений, а с 5 марта до конца года – 1848. Большую цифру даст только 1905 год.

Небывалый за все XIX столетие размах крестьянского движения 1861-1863 гг. обнаружил его слабости, очевидные даже для современников. Оно было стихийным, без четкого руководства и организации (такие вожаки и даже «идеологи», как Леонтий Егорцев и Антон Петров, являлись исключениями). Крестьяне руководствовались наивными (зачастую царистскими) иллюзиями. Наконец, движение было локальным, захватив спорадически /229/ тысячи деревень, тогда как сотни тысяч других (иногда соседних) оставались покорными.

Тем не менее царизм с немалым трудом подавил сопротивление крестьян, отрядив против них кроме войск внутренней стражи еще 64 пехотных и 16 кавалерийских полков регулярной армии. Александр II явно обременял карательными функциями своих флигель-адъютантов. Герцен поэтому иронически предложил ему выбить по случаю освобождения крестьян от крепостного права такую медаль: с одной стороны венок из розог, связанных флигель-адъютантским аксельбантом, а с другой – надпись: «Сим освобождаю!» Лишь с конца 1863 г. крестьянское движение резко пошло на убыль:

1864 г. - 156 волнений

«Гидра мятежа», как говорили при царском дворе, была раздавлена.

Это вовсе не означало, что российское крестьянство примирилось с реформой 1861 г. Либеральный публицист Ф.П. Еленев (Скалдин) и в конце 60-х годов свидетельствовал о «всеобщем между крестьянами ожидании новой или чистой воли», Крестьянская масса полнилась слухами о грядущем переделе земель и продолжала борьбу за свое право на жизнь хотя бы с минимальным достатком. Крестьяне разных губерний в жалостливых прошениях к министру юстиции К.И. Палену, министру внутренних дел А.Е. Тимашеву и к самому царю взывали о наделении «где-либо землею», о замене неудобных земель удобными, об ограждении от произвола властей. Губернаторы доносили министру внутренних дел, а министр – царю о все новых формах протеста крестьян против их экономического удушения. Почти повсеместно крестьяне отказывались вносить непосильные выкупные платежи, многочисленные – оброчные, подушные, земские, мирские, штрафные и прочие – сборы. С 1870 г. они стали отказываться даже от наделов из-за несоответствия между их доходностью и установленными за них платежами. Пермские крестьяне образовали особую «секту неплательщиков», которая объявила греховным взыскание с трудящегося люда непомерных налогов. Все это держало российскую деревню пореформенных лет в состоянии хронической напряженности, чреватой новыми бунтами.

Хотя материальное (как и правовое) положение российского крестьянства после 1861 г. стало лучше, чем до реформы, оно оставалось еще для цивилизованной страны, великой державы нетерпимым. Достаточно сказать, что крестьяне и после освобождения большей частью жили в «курных» (или «черных») избах. Колоритно описал их крестьянский сын, народник Е.Е. Лазарев /230/ (прототип Набатова в романе Л.Н. Толстого «Воскресение»). Дым в такой избе «из печного чела должен был валить прямо вверх к потолку, наполняя собою всю избу чуть не до самого пола, и выходить в отворенную дверь (а летом и в окна) наружу. Так было летом, так было и зимой. Вследствие этого по утрам, во время топки печи, обитатели этих жилищ ходили обыкновенно согнувшись, со слезами на глазах, кряхтели, пыхтели и откашливались, глотая время от времени чистый воздух близ самого пола». Это называлось «топить по-черному». В таких избах крестьяне жили многолюдными семьями, а зимой «к двуногому населению приобщалось население четвероногое – телята и ягнята, к которым по утрам и вечерам приходили их матери покормить молоком. Коровы-новотелы морозной зимой по утрам сами являлись в избу доиться, протискиваясь сквозь узкие сенные и избные двери с бесцеремонностью исконных членов семьи…».

Тем временем формировался и вступал в борьбу за свои права рабочий класс. В условиях его жизни и даже в характере и способах борьбы было много общего с положением крестьянства. Рабочие 60-х годов еще сохраняли тесные связи с деревней. Статистические обследования трех промышленных уездов Московской губернии показали, что 14,1 % рабочих с 18 лет и 11,9 % в возрасте с 14 до 18 лет уходили сезонно на полевые работы. Так называемые сельские работники, выполнявшие на фабриках и заводах подсобные операции, стремились к тому, чтобы получить достаточный для пропитания надел и уйти с предприятия.

Бедствовали рабочие не меньше (если не больше), чем крестьяне. До 1897 г. рабочий день в промышленности не был нормирован и, как правило, составлял 13-15 часов, а порой доходил и до 19-ти (как на машиностроительном заводе Струве в Москве). При этом рабочие трудились в антисанитарных условиях, без элементарной техники безопасности. «Как-то мои друзья ткачи повели меня на фабрику во время работы. Боже мой! Какой это ад! – вспоминал очевидец об одной из петербургских фабрик.– В ткацкой с непривычки нет возможности за грохотом машины слышать в двух шагах от человека не только то, что он говорит, но и кричит. Воздух невозможный, жара и духота, вонь от людского пота и от масла, которым смазывают станки; от хлопковой пыли, носящейся в воздухе, получается своеобразный вид мглы Стоять приходится неизбежно, так как сидеть не полагается, да и сесть, кроме подоконника, негде, а на подоконнике сидеть нельзя – «свет застишь» – не дозволяется. Я пробыл на фабрике не более двух часов и вышел оттуда очумелый, с головной болью».

Ткачи этой фабрики работали, стоя, по крайней мере, на обеих ногах. А вот свидетельство рабочего Кренгольмской мануфактуры в Нарве В.Г. Герасимова: «На работу нас поднимали в 4 часа утра. Я работал на ватерных машинах, и мне приходилось /231/ стоять все время на одной ноге, что было очень утомительно. Этот адский труд продолжался до 8 часов вечера». Труд в таких условиях был тем более «адским», что рабочих заставляли выполнять запредельные нормы выработки. Так, мастеровые железнодорожных депо в Калуге жаловались, что хозяева задавали им такие «уроки», каких «не в состоянии выработать лошадь».

Тяжкими «уроками» молодые российские капиталисты душили не только взрослых мужчин, но и детей, и женщин. Женский труд широко эксплуатировался в легкой промышленности (в Петербурге 70-х годов женщины составляли 42,6 % рабочих, занятых на обработке волокнистых веществ) и применялся даже в металлургии. Дети же и подростки с 10-12 лет (иногда и с 8-ми) работали буквально всюду. По данным 70-х годов, на Ижевском оружейном заводе несовершеннолетние в возрасте от 10 до 18 лет составляли 25 % всех рабочих, а на тверской фабрике Морозова – 43 %. Газета «Русские ведомости» в 1879 г. так писала о труде малолетних на фабриках г. Серпухова Московской губернии: «Положение детей, из-за 4-5-рублевого жалованья обреченных на изнурительную 12-часовую работу, в высшей степени печальное. К сожалению, эти изможденные, бледные, с воспаленными глазами существа, погибающие физически и нравственно, до сих пор еще не пользуются в надлежащей степени защитой со стороны закона. А между тем эта юная рабочая сила представляет весьма солидный процент всех сил, занятых на местных фабриках; так, на одной фабрике г. Коншина работают до 400 детей».

Оплата столь тяжкого труда рабочих в первые десятилетия после «великих реформ» была грошовой. Спорадическое повышение заработной платы далеко отставало от роста цен. М.И. Туган-Барановский приводил такие данные по одному из крупнейших в России Иваново-Вознесенскому промышленному району: зарплата за все виды труда повысилась к началу 80-х годов сравнительно с концом 50-х на 15-50 %, а цена ржаного хлеба – на 100%, масла – на 83%, мяса –почти на 220%.

Мало того, существенную часть (до половины!) и без того жалкой заработной платы хозяин отбирал у рабочего в виде штрафов. До того как был принят в 1886 г. закон о штрафах, предприниматели штрафовали рабочих безудержно и цинично. Например, «Общие условия найма» в «расчетной книжке», которую выдавала своим рабочим контора ситценабивной мануфактуры Лопатина во Владимирской губернии, гласили: «На работу фабричные и мастеровые обоего пола и всякого возраста должны являться не позже десяти минут после звонка под опасением записи в сей расчетной книжке взыскания с них той /232/ платы, которая причитается им за целый рабочий день». Итак, за 11 минут опоздания полагалось отработать бесплатно весь день! Из других пунктов тех же «условий» явствует, что хозяин мог штрафовать рабочего по всякому поводу, а за «дурное поведение» в любое время уволить. Разумеется, под мотивировку «дурное поведение» хозяин мог подвести любого из неугодных ему работников.

Адский труд при грошовой оплате не позволял рабочим обеспечить себе хотя бы элементарное человеческое существование. Жили они со своими семьями нищенски, большей частью в бараках и казармах, мало подходивших «даже для стойла коровы или лошади, не только для человеческого жилища», или в подвалах вроде того, который описан инспектором земской управы Петербургского уезда, обследовавшей жилищные условия столичного пролетариата за 1878 г.: «Представляя из себя углубление в землю не менее 2 аршин, он (подвал.– Н.Т. ) постоянно заливается если не водою, то жидкостью из расположенного по соседству отхожего места, так что сгнившие доски, составляющие пол, буквально плавают, несмотря на то что жильцы его усердно занимаются осушением своей квартиры, ежедневно вычерпывая по нескольку ведер. В таком-то помещении при содержании 5 1/3 куб. сажен убийственного самого по себе воздуха я нашел до 10 жильцов, из которых 6 малолетних». В.В. Берви-Флеровский, досконально изучивший положение российских рабочих 60-х годов, пришел к выводу: условия жизни рабочего «таковы, что он должен отказаться или от существования, или от достоинства человеческого».

Все это заставляло рабочих критически размышлять о своем положении. Василий Герасимов свидетельствовал: «Я часто задумывался над этими фактами, проводя параллель между условиями, окружавшими нас, и условиями, при которых жили наши хозяева-фабриканты, питающиеся нашей кровью, заедающие нашу жизнь в буквальном смысле этого слова. Я сознавал ненормальность, несправедливость этого порядка вещей Я только не знал, как выйти из этого положения».

Первые шаги рабочего движения в России после 1861 г. были сравнительно робкими (жалобы, «покорнейшие прошения», побеги, иногда бунты и стачки), но отличались пролетарской направленностью – против штрафов и непосильных «уроков», за сокращение рабочего дня и увеличение зарплаты. Некоторые из них заключали в себе уже и симптомы политического протеста. Так, рабочие Людиновского завода Мальцева в Калужской губернии говорили на дознании, что заводовладелец мстил им за то, что они не ходили к нему с хлебом-солью в честь объявления реформы 1861 г. По мере того как рабочие все сильнее разочаровывались в /233/ последствиях «великих реформ», их борьба нарастала: если за 60-е годы подсчитано 51 выступление рабочих (стачек и волнений), то за 70-е – уже 329.

Царское правительство с тревогой следило за протестами рабочих и пыталось успокоить их видимостью попечительства, не обижая при этом, однако, и фабрикантов. Характерен такой пример: в июле 1869 г. московские власти запретили работы на фабриках и заводах в праздничные дни, передав окончательное решение по этому вопросу фабрикантам, а те решили все оставить по-старому.

В тех же случаях, когда рабочие прибегали к «беспорядкам», к стачке или бунту, царизм помогал хозяевам давить недовольных беспощадно. «Зачинщики» и «вожаки» заковывались в кандалы и отправлялись в остроги (как на Людиновском заводе Мальцева в апреле 1861 г.), приговаривались к наказанию плетьми и ссылке в каторжные работы (как на Лысвенском заводе Пермской губернии той же весною). Трудового законодательства до середины 80-х годов в России вообще не было, а существующие законы ограждали права не рабочих, а их хозяев. Стачка, как и «бунт против власти верховной», считалась государственным преступлением, и за участие в ней рабочие подлежали уголовному и административному преследованию. Символичным для 70-х годов было заявление начальника полиции рабочим петербургских мастерских Главного общества российских железных дорог в ответ на их экономические требования: «У всех своя должность: поп служит обедню, доктор лечит, а я приехал вас душить Я знаю, что у вас есть человек десять или двадцать зачинщиков. Я их вырву у вас, вырву – в Сибирь сошлю. А захочу – 100 человек пошлю в Сибирь!»

Таково было отношение властей к рабочим в их борьбе с капиталистами. Неудивительно, что рабочее движение в России обретало все больший размах и все более острые формы. В 1871 г. московский губернатор князь А.А. Ливен резонно, даже с некоторым опозданием, заключил: «Можно сказать, что и на наших часах подходит стрелка к тому моменту, который может прозвучать над нами рабочим вопросом , вопросом антагонизма между трудом и капиталом».

Примечания

1. Крестьянское движение в 1861 г. после отмены крепостного права. М.; Л., 1949. Ч. 1.С. 63.

2. См.: Крестьянское движение в России в 1857 - мае 1861 гг. Сб. документов. М., 1963. С. 736; Крестьянское движение в России в 1861-1869 гг. Сб. документов. М., 1964. С. 798-800.

3. См.: Туган-Барановкий М.И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1938. Т. 1.С. 349.

4. Берви-Флеровский В.В. Положение рабочего класса в России. М., 1938. С. 442.

5. Община. 1878. N° 3-4. С. 27, 28.

6. Рабочее движение в России в XIX в. Сб. док. и мат-лов. М., 1950. Т. 2 Ч. 1. С.

Мы живем в настоящее время при капитализме, который возвращается в феодализм. Это военно-феодальный, полицейский капитализм. Весьма цивилизованный, потому что существуют законы, формально равные для всех, официального кастового права нет. Что будет через 30 лет… Есть глобальная тенденция возвращения в ранний феодализм, когда господствовали бароны-разбойники, к которым жались запуганные, находящиеся в растительном состоянии смерды. И не факт, что этот феодализм будет компьютерным - достаточно посмотреть, что происходит в образовании. Я не очень понимаю, кто через 30 лет будет работать на атомных станциях. Если мы в предстоящий нам системный кризис пройдем «точку перелома» без разрушения российской цивилизации, то у нас будет что-то вроде социализма, тоже не очень привлекательного.

Что касается протестов, то какие могут быть протесты в такую хорошую погоду? Страна уходит на летние каникулы. То, что мы видели 6 мая, было провокацией, которую устроили некоторые - вероятно, либеральные - представители нашего государства, чтобы испортить Владимиру путину инаугурацию. Надо было умудриться искусственно сократить площадь для митинга в пять раз и устроить давку...

Но уже в ходе летних каникул начнется реализация объявленной заранее государственной политики. Россия присоединится к ВТО, осенью это ощутит на себе вся промышленная - и, в частности, агропромышленная часть страны. Кстати, как только правительство объявило о присоединении к ВТО, АвтоВАЗ объявил о переходе на импортное железо для машин, а государственные банки - о прекращении кредитования российского животноводства. И то верно: зачем кредиты покойнику, пусть даже и будущему?

С 1 июля начнет реализовываться реформа бюджетных организаций, которая официально призвана повысить платность бюджетных услуг. Это означает снижение доступности здравоохранения, образования, культуры. Господин Авдеев, как мне помнится, против этого не возражал. Этот же закон создает предпосылки для ползучей приватизации объектов бюджетной сферы. Если в «дикие 90-е» директора могли приватизировать свои предприятия единолично, то теперь в бюджетной сфере это может делаться на паях с чиновниками. Разница непринципиальна для нас, но принципиальна для чиновника.

Опасаюсь, что к 1 сентября будет введен стандарт среднего образования, что вызовет негодование у значительной части родителей, даже недостаточно образованной. Уже сейчас у нас во многих местах осуществлена реформа оплаты труда сотрудников бюджетных организаций, по которой директор зачастую практически единолично определяет, кто сколько будет получать. Поэтому уже сейчас увеличение ассигнований на оплату труда порой поразительным образом сочетается со снижением зарплаты работников. Потому что, получив бюджет на оплату труда, директор первым делом себе выделяет самую большую зарплату, затем платит тем, кого он видит каждый день, а потом уже всем остальным, которые, собственно, и делают непосредственно основную работу.

Все это вызовет возмущение в отдельных местах в промышленной части России уже этой осенью, которое весной распространится по всей стране. Россией одно удовольствие управлять, когда власти не подчиняются только мегаполисы (в стиле «сейчас на танках приедут рабочие с «Уралвагонзавода» и с вами разберутся»), но когда с площади какого-нибудь Междуреченска хотя бы одну неделю не уходят шахтеры, управлять страной становится невозможно.

«Человек- творец истории, и потому, он может и должен быть прогрессором, продвигающим всех нас хотя бы на шаг вперед по пути социального освобождения»

А.В. Бузгалин,
(российский экономист

Проблема взаимодействия теории и социальной практики всегда была и остается одной из ключевых проблем всех наук об обществе. Эта проблема во время переломных, переходных эпох имеет особую актуальность. Поскольку от ее успешного решения зависят не просто жизни отдельных людей в трансформирующихся обществах, но часто на кону стоит и сам успех или не успех выбранной модели общественного развития. Что ярко проявилось в советский исторический период в нашей стране.

О диалектике теории исследователей и исторической практики

Теория и социальная практика всегда пребывают друг с другом в сложном, порой доходящим до полного разрыва друг с другом - взаимодействии. Тем нее менее, всегда были историки, философы, особенно, такие великаны как Гегель, которые конструировали свои теории общественного развития из практики (так как они ее понимали), уверенные при этом, что их концепции исключительно полно отражает социальное бытие, а потому не изменится никогда. Отсюда появлялась такая вера в теорию, сродни религиозной вере. Типа если я верю в Бога, то значит, Он есть.

Излишне самоуверенных философов, историков (типа Г. Бокля утверждавшего, что выводит теорию из истории) сменяли другие (критично настроенные к предыдущим) и предлагали свои, казалось бы, безошибочные концепции осмысления прошлого, настоящего и даже будущего (как во времена советского марксизма), но и их время часто срамило, или существенно корректировало.

Суть этой проблемы была в том, что господствовал внеисторический подход к общественной жизни. Когда сложившееся общество, в котором проживали мыслители, казалось им постоянным и неизменным. Отсюда многие социальные философы, философствующие историки изучали не столько живую и конкретную историю, во всем ее многообразии и постоянном развитии, а историю «вообще», общество «вообще» и человека «вообще». А таких нет в природе любого исторического социума! Зато есть индейцы майя, русские, китайцы, турки- мусульмане, кочевники-джунгары, атеисты, каннибалы и т.д., причем сильно отличающиеся друг от друга в каждую эпоху. Достаточно сравнить русского крестьянина до 1917 г. и русского колхозника, скажем, в году так в 1975.

На деле нет никакого тождества теории и практики. Поскольку любая теория исходит от анализа существующей практики, а не наоборот. Быстро меняющуюся практику- жизнь во всем ее многообразии- ни одна теория не успевает отобразить. А авторский анализ, даже у самых маститых ученых ограничен их умственным и культурным кругозором, но также еще и неизбежной субъективностью автора.

Нельзя заигрываться модной теорией, концепцией (даже авторитетного в своей области ученого) в ущерб «неудобным» историческим фактам, событиям, чье колоссальное и противоречивое множество может привести любого мыслителя в тупик. В науке служить «верно» одной теории неблагодарное занятие – практика всегда подведет. Вернее быстро меняющаяся жизнь. И даже когда мыслителю думается, что он ухватил «за хвост» общезначимую истину, с помощью своей, казалось бы, стройной и непротиворечивой теории, то на деле, это оказывается, всего лишь еще одной пройденной ступенью приближения к истине, а сама истина всегда окажется выше и вновь будет недоступна.

На сегодня уже ни у кого нет былой уверенности, что пользуясь некой крупной концепцией общественного развития, можно открыть исследовательским «ключом» любые темные лабиринты и закоулки исторической памяти, исторических объектов. Вот почему у крупных философов, историков, социологов в чести междисциплинарный подход. И больше критического анализа ко всем историософским и метаисторическим концепциям. Это еще потому, что историческое знание всегда было и остается политизированным. По словам Мишель Фуко знание является всего лишь властью. Неслучайно, философ Эдвард Саид в своем знаменитом исследовании «Ориентализм» хорошо показал неразрывную взаимосвязь между европейской наукой востоковедения и европейским империализмом. Во многом политизированная исследовательская оптика присутствует у всех исследователей, как бы они это не отрицали.

Вдобавок, мы привыкли мерить прошлое, исходя из устоявшихся современных представлений о нем. То есть современными мерками. Но даже современные мерки являются культуроцентричными. И потому они не совсем подходят для разных народов и культур. К тому же, за устоявшимися терминами («феодализм», «капитализм», «социализм») порой скрывается много идеологического и пропагандистского клише (со знаком минус или со знаком плюс), мало связанного с содержанием данного термина -понятия. Эту порой неявную политическую ангажированность исследователя политолог А. Матюхин называет «идеологической субъективностью».

То, что так просто сделать в точных науках, например, провести научную верификацию по- разному трактуемых терминов –понятий и привести к одному результату, совсем не получится в общественных науках. Как точно заметил современный французский мыслитель Томас Пикетти: «Исследования в области общественных наук не преследуют цель установить математически точные истины и заменить собой демократические и состязательные общественные дебаты». Вот почему здесь будет обычно царить настоящий пир разных точек зрения и истолкований (особенно это касается исторического прошлого). Причем все они будут в той или иной мере аргументированы.

И дело здесь будет заключаться далеко не в разнице научных школ и научных методик (хотя это также будет влиять). А в силу родовой неизживаемой субъективности исследователя, в силу присущей тому или иному исследователю идеологии (консерватизм, либерализм, социализм, национализм) или мировоззрения. А также еще и в силу неизбежного культуроцентризма исследователя. Поскольку любое истолкование общественно-исторических процессов всегда несет печать того культурного мировоззрения ученого, в рамках той культурной среды и общества, в которой он сам и воспитан. Любой крупный историк, политолог искренне стремящейся к объективности и «беспристрастности», живет в конкретном историко-культурном обществе с его ценностями и не может быть от него абсолютно свободным, как бы он это не пытался. И это надо помнить всегда, знакомясь с тем или иным научным историческим (и не только) текстом.

По словам отечественного культуролога В.Н. Романова: «В гуманитарных науках социально-культурная включенность исследователя играет иную, более существенную роль: из внешней предпосылки научного знания она превращается здесь в фактор, определяющий саму структуру опыта». Далее он пишет, что зачастую «значение субъекта опыта как носителя культурных доминант начинает в данном случае пересекаться с «объектом». Другими словами культурные взгляды исследователя часто накладываются на изучаемый объект, неизбежно ограничивая тем самым его научную объективность.

Таким образом, появление любой теории и концепции общественного развития следует выводить из той конкретно-исторической обстановки, времени, жизненного уклада, всей суммы культурных ценностей в котором заключен и «варится» тот или иной историк, философ. Все это относится к «идолам пещеры»- так их когда-то называл английский философ Френсис Бекон.

Если отбросить теологическую версию, то нельзя не признать, что всемирно-исторический процесс тысячелетиями и веками формировался стихийно эволюционно, с разными скоростями у разных народов и культур. Порой непрямыми, а окольными путями, с регрессивными откатами (даже на целое тысячелетие, как после падение Рима в V веке), хотя и при активном стремлении масс и особенно властвующей элиты- вождей, королей, ханов, султанов, императоров, - этот процесс подчинить себе, своим целям и задачам. А их цели и задачи пусть и не всегда были адекватными времени, существующей морали, но вполне себе оказались жизнеспособными.

Как тут не вспомнить роль личности в истории, при достижении определенного общественного результата, например создания великого государства!? Неудивительно, еще недавно (в XIX столетии) исторический процесс рассматривали через призму деяний великих личностей и супергероев (религиозных деятелей, монархов, полководцев и т.д.).

А завоеватели уходили и приходили новые, исчезали прежние империи, возникали новые, но история как отдельно взятого народа, так и всемирная история, всякий раз плели свои новые культурные узоры и геоисторические комбинации, зачеркивая старые. Но далеко не полностью. Бессистемного хаоса, как и всякий раз появления новой культуры вышедшей из старой культуры никогда не было. Каждый народ и каждая вполне себе сложившаяся культура развивалась пусть и не в жестких культурных рамках, но все равно с некой культурной заданностью. В соответствии со своей этнокультурной матрицей, ядром (например, таким культурным ядром русской цивилизации и по сей день выступает православие). Пусть и постоянно меняющимся в силу изменения основ социально-экономической жизни.

Сама же эволюция общества делает его со временем более сложным и развитым, в полном соответствии с гегелевской трактовкой итогового «разумного смысла действительности», исходящего из стихийных путей «исторической бессмыслицы». Не только у исследователей, но и у людей, живущих в далекие от нас эпохи, возникало ощущение некого сложившегося социального порядка, целостной системы, независимой от этноса и языка, характерной для большинства народов и культур, даже разделенных географией.

Тем не менее проблема объективного отображения сути действительности, общества целостного, а не отдельных его частей, все равно стоит перед любым исследователем. Умение видеть сам лес, а не только все деревья в лесу. А еще видеть общество не в статике, а в его постоянном движении и изменении. И надо признать, что не у всех это получается. Чаще наблюдается количественное описание всех сторон общества (позитивизм), без выявления его качественных характеристик и понимания сути. А еще чаще - моральное осуждение общественного прошлого.

Однако, по словам выдающегося советского историка А. Гуревича, задача историка-исследователя заключается не в том, чтобы выносить приговоры историческому прошлому, а прежде всего в том, «чтобы понимать ход истории, обнаруживать те силы, которые определяют ее развитие». Под этими силами в разные века были: Бог; выдающиеся монархи; этнос; класс; государство- древнее, средневековое, капиталистическое и т.д... А сегодня либеральные мыслители главным субъектом истории называют Человека. Звучит упрощенно и довольно абстрактно. Что же, вполне допустима такая точка зрения, но она, как и все другие, ярко иллюстрирует господствующие ценности той культуры, в которой живут исследователи ее разделяющие.

О глобально-стадиальном подходе в осмыслении мировой истории

На сегодня всемирно-исторический процесс принято исследовать в рамках двух парадигм: глобально-стадиальной и цивилизационной. Очевидно, что выбранные универсальные концепты «феодализм», «капитализм» и «социализм», отражающие устойчивые и глобальные социальные порядки не могут быть рассмотрены в рамках теории локальных цивилизаций- цивилизациологии. Чего не скажешь о более универсальной глобально-стадиальной концепции истории.

Ясно, что для исследовательского анализа выбранные универсальные концепты «феодализм», «капитализм» и «социализм», в рамках цивилизационной парадигмы будут неуместны. По справедливому замечанию немецкого историка Эдуарда Мейера,- нельзя рассматривать национальную историю изолированно, без связи с целым - всеобщей историей. «Никакой замкнутой в себе национальной истории вообще нет: все народы, вступившие между собой в продолжительное политическое и культурное единение, представляют для истории единство…и, в конце концов, истории отдельных народов, государств, наций являются лишь частями единой, всеобщей истории».

Отсюда в дальнейшем в этой статье будут использоваться глобально-стадиальный, или формационный подходы, изучающий мир как единое целое, где все общества, несмотря на свою этнокультурную специфику, проходят через довольно однотипные стадии своего развития, которые как раз и укладываются в целостные социально-экономические системы. По Марксу, эти целостные и однотипные системы названы «общественно-экономическими формациями». Советский историк Ю. И. Семенов предложил термин «социально- исторический организм», а сокращенно – «социор».

Как известно, Маркс и Энгельс из всех социальных отношений отдавали первенство материальным, а внутри их- экономическим. Согласно их теории истории фундаментом, определяющим базисом любого конкретного общества (социально-экономической формации), является определенная система социально-экономических (производственных) отношений. В базис входят и так называемые производительные силы- сложная совокупность людей, занятых в производстве и так называемые средства производства- своего рода технологический комплекс. На этом базисе вырастает все здание общественно-экономической формации. Поскольку именно базис - производственные отношения- определяют возвышающуюся над ними надстройку в виде совокупности политических, правовых, философских, религиозных и художественных взглядов общества.

Главным социальным противоречием любой общественно-экономической формации является классовый антагонизм между эксплуатируемыми классами и их эксплуататорами. Например, при феодализме (между крестьянами и феодалами), при капитализме (между рабочими и буржуазией). Тут, важно выявить социально-классовые формы эксплуатации (в любой формации) и присвоение прибавочного продукта правящим классом. А затем и объяснить неизбежность классовой борьбы как движущей силы всемирной истории.

Смена общественно-экономических формаций происходит, как считал Маркс, с естественно-исторической необходимостью. Классовая борьба при этом эту необходимость как бы «подгоняет». При этом, ни одна из них (феодализм, капитализм) не сходит с исторической арены, прежде, чем разовьются (и будут исчерпаны) все сущностные производительные силы. Общество, в понимании Маркса, «не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами». К примеру, если в недрах традиционного общества в странах Востока, России, уже появились и стали вовсю развиваться буржуазные производственные отношения, то все попытки их «отменить» силой, отгородиться от развития капиталистического рынка уже не получится. Как не получится и легко «перепрыгнуть» из одной формации в другую, если старая формация себя не изжила.

Однако именно последний постулат Маркса подвергся существенной ревизии. И причем со стороны «правоверных» российских марксистов- большевиков. В то время как их оппоненты- другие российские марксисты- меньшевики во главе с Г. Плехановым считали, что нужно строго придерживаться теории Маркса и не пытаться «перепрыгивать» революционным путем в социализм, до тех пор, пока капитализм в России не станет зрелым и сам не изживет себя. Но большевики во главе с Лениным, используя удачный политический момент, посчитали возможным начать социалистическую революцию в условиях недостаточной зрелости капитализма в России. Получается, что Ленин нарушил строгую марксистскую догму? Можно сказать и так. Все дело оказалось во взаимоотношениях надстройки и базиса- так, как это было выражено в теории Маркса.

Следует отметить, что даже по Марксу, надстройка не всегда пассивна по отношению к материальному базису. Он допускал возможность обратного влияния надстройки на базис- например, через воздействие политической власти на экономику. Впоследствии Ленин, этот марксистский тезис еще больше обосновал и усилил. История не раз свидетельствовала, что особенно в переходные межформационные периоды (от феодализма к капитализму и т.д.), надстройка (в виде идейно-политических, социокультурных факторов и т.д.) может оказывать решающее воздействие на весь ход общественного развития. В этом и есть суть марксистской диалектики (как единство противоположных сторон предмета), как в общественной практике, так и в его теоретическом осмыслении.

Несмотря на всю справедливую критику почти провиденциалистской (слишком много детерминизма и предопределенности у Маркса) марксистской теории всемирно-исторического процесса, как поступательного прогресса от низших и «простых» общественно-экономических формаций (античный способ производства, феодализм), к более сложным и развитым (капитализм), она является до сих пор функциональной и применимой в научном анализе обществ многих стран. Однако эту поступательность не следует понимать упрощенно - линейно.

Исторический процесс идет нелинейно, разными дорогами, часто со срывами, откатами, длительной реакцией. А порой и циклично, но все же поступательно. Плодотворной для исследователя этого направления является ряд существенных коррекций со стороны наработок школ современного зарубежного неомарксизма, постсоветского критического марксизма и мир-системного подхода- А.Г. Франк, И. Валлерстайн, С. Амин, Дж. Арриги и др. Например, в мир-системном подходе общее развитие общества (включая и ВВП на душу населения) в странах капиталистического центра будет разительно отличаться от аналогичного состояния общества в странах капиталистической периферии. Причина- неэквивалентный обмен (а точнее эксплуатация) между центром и периферией капиталистической мир-экономики. Эксплуатация центром периферии, в свою очередь, вызывает у слаборазвитых ее стран желание сбросить господство центра - высокоразвитых капиталистических стран.

Сторонники мир-системного подхода обратили внимание на постоянные подвижки в лидерстве капиталистической мир-системы. Когда-то это была Великобритания, теперь США. Но все эти страны- западные. Но если ведущие страны западного капитализма (центра) абсолютно доминировали 100 лет назад, то сегодня баланс сил стремительно меняется в пользу Азии, с ее гигантами- Индией, Китаем и т.д. Поэтому некоторые отечественные авторы (Лунев С.И., Любимов Ю.В.) утверждают, что современный западноцентричный капитализм с господством Запада явление временное. И что в будущем в мир-системе возможна глобальная смена лидера: Восток, как и до XVII века, вновь может сменить Запад в качестве мирового центра. Впрочем, последнее вовсе не будет означать кардинальную смену общественно-экономической формации в рамках капитализма. Поменяется лишь ее цивилизационный и геополитический центр.

Феодализм- который поздно «обнаружили»!

Начнем с феодализма исходя из анализа наиболее распространенных его черт и характеристик, существующих в научной литературе. Для классического западноевропейского феодализма характерно соединение власти и земельной собственности в руках так называемых «феодалов». Причем социальный порядок при феодализме неизбежно был децентрализован, и предельно иерархичен. Сословный статус человека в социальной иерархии закреплялся строго наследственно и практически был не изменяем.

Феодализм формировался в Западной Европе веками стихийно, его никто сознательно не строил. При этом в Восточной Европе, и особенно на Руси, процессы феодализации запаздывали. В целом, в Восточной Европе феодальные модели были весьма далеки от классической модели феодализма, обычно отождествляемой с Францией. А на Востоке феодализма в западном его понимании и вовсе не было. Там феодализм наблюдался лишь в виде отдельных хозяйственных укладов, но никак не системы, в виде децентрализованной государственной власти и частной феодальной земельной собственности. Впрочем, впоследствии это не помешало ряду исследователям утверждать, об особом «государственном феодализме» на Востоке (Л. Алаев).

Любопытно, что термин «феодализм» стал применяться во французской научно-просветительской литературе только в XVIII веке, а закрепился историками в XIX в. Причем сразу же феодализм, по словам историка П. Уварова, «… осмыслялся как нечто качественно отличное от той современности, представая своеобразным «антимиром», от наследия которого просвещенные европейцы хотели поскорее избавиться». Вот только уже в XVIII веке, тот описываемый в литературе феодализм (в классическом научном понимании) почти весь исчез. А просвещенный абсолютизм в Западной Европе в XVIII веке, со стремительно развивающимися буржуазными отношениями уже мало походил на классический феодальный порядок, характерный для средних веков. По сути, в той же Франции наблюдался предбуржуазный порядок, но с сословным неравенством и политическим господством аристократии.

Другими словами, люди в Европе целое тысячелетие жили при полном феодализме (VI -XVI вв.), но даже об этом не догадывались! А догадались лишь тогда, когда он (феодализм) почти исчез и наступал новый порядок - капиталистический или буржуазный. Во многом это произошло потому, что наука вообще и науки об обществе в Средние века были в зачаточном состоянии. Ведь невозможно было, исходя из господствовавшего тогда иррационального (религиозно-церковного) сознания и мышления, раскрыть и объяснить всю сложность и динамику развития социально-экономических и политических институтов феодального Средневековья. Зато это стало возможным в эпоху Нового времени. XVIII век - век особый в развитии Европы, в этот последний для Европы предбуржуазный век источником прямого влияния на умы и души людей (в основном элиты) стала не церковь, а интеллектуальное общественное мнение сложившееся в научно-культурных центрах Европы, в первую очередь во Франции.

Знаменитые французские просветители- Вольтер, Монтескье, Руссо и мн. другие, позволили себе не только яростно критиковать, но и «судить» оставшиеся пережитки феодализма (в виде абсолютной монархии, церковной собственности и сеньоральной системы), предлагая его заменить на более совершенный порядок на основе общесословного и равного доступа людей ко всем достижениям политической, социально-экономической и культурной сфер. Их критика «старого порядка» (другое обозначение феодализма) звучала как вынесенный «приговор» авторитетного общественного мнения, что американский историк К. Бейкер удачно назвал «политическим изобретением общественного мнения».

Знаменитая фраза философа Жан Жака Руссо: «Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах» - воспринималась, как призыв немедленно сбросить эти «оковы», даже путем революции. Отныне золотой век просветители видели только в будущем, в «новом порядке», построенном на царстве разума, гуманизма и человеческой солидарности - «братства». То, что этот порядок потом назовут «буржуазным», со всеми его негативными оценочными коннотациями, конечно французские просветители не могли четко осознавать. На тот момент в их задачу входило убрать все еще неразрушенные бастионы для нового более прогрессивного строя. И они (просветители) свою лепту в разрушение старого строя и появления нового внесли.

Без масштабной критики (только французами в дореволюционный период были опубликованы несколько десятков тысяч критических статей и памфлетов!) просветителями «старого порядка», без их альтернативных концепций и идей (включая и раннюю европейскую утопическую литературу), вероятно бастионы феодализма удерживались еще дольше. Теоретизирование и рождение новой буржуазной (либеральной) идеологии, безусловно, оказало определенное влияние на окончательную победу капитализма – как более динамичного и демократичного общественного строя. Новые идеи могут изменять мир, если они охватывают массы и их вождей, как это произошло в годы Французской буржуазной революции.

К критическому осмыслению раннего капитализма

Но все-таки, следует отметить, что капитализм, как ранее и феодализм, никто сознательно не строил. Хотя капитализму кроме передовых идей (включая и идеологию Реформации) помогали также усилия государственных властей (особенно в передовых тогда Голландии, Англии, но и Франции и т.д.), которые в XV-XVII вв. волей-неволей выстраивали политические и социально-экономические институты (хитрости «мирового разума» по Гегелю), благоприятствующие окончательной победе капитализма.

А в свою очередь, победа капитализма, с его устремленностью к научно-техническому прогрессу привела к геополитическому и цивилизационному триумфу Европы над всем миром. Через колониальное освоение европейцами всего мира, навязывание ему (где силой, где через рынок) новых социо-экономических отношений и началась неуклонное и победное шествие капитализма по планете. Таким образом, капитализм в незападном мире был связан с колониальным угнетением, что не прибавило ему сторонников там.

«Капитализму» в отличие от «феодализма» повезло больше с изучением его как социального явления. Капиталистическую структуру формации, в виде взаимосвязанных социально-экономических укладов, форм, политической надстройки (в виде политической системы и режима) стали изучать европейские мыслители (а не только Маркс и Энгельс) еще при его становлении и начале его «жизни». Основные черты капитализма: господство в жизни общества капитала и рыночная экономика – все это формировалось на глазах ученых, писателей, которые пытались это осмыслить, как всемирно-историческое явление, применимое к историческим условиям той или иной страны.

Капитализм еще при начале своего становления вызвал не только попытки его осмыслить, но и категорически отвергнуть. Как всегда, критическое осмысление нового строя возникло не в среде проигравших сословий, или вновь угнетенных (пролетариата), а в лице интеллектуального меньшинства. Которые еще полвека назад готовы были приветствовать буржуазный порядок, но столкнувшись с его реалиями (чудовищным неравенством, аморальным культом «золотого тельца») - перешли в лагерь оппонентов. В результате чего, капитализм только-только стал вступать в силу в Европе, как тут же появилась его контридеология - в виде политической теории социализма, во всем противостоящей капитализму.

Некоторые из исследователей, из числа критически настроенных социалистов (многие европейские социалисты-утописты- Сен- Симон, Фурье, а также революционные мыслители- тот же Маркс и Энгельс), исходя из своих идеологических программ, сразу же попытались предложить обществу проект более справедливого общества - «социализм». В знаменитом «Манифесте Коммунистической партии» Маркса и Энгельса (1848 г.), была предложена программа построения социализма- через всемирную пролетарскую революцию, выдвинуты цели, задачи и методы борьбы коммунистических партий и организаций по свержению буржуазного порядка.

Попутно со своими революционно-идеологическими памфлетами, Маркс, затем всю свою жизнь занимался исследованием капитализма. Что привело его к написанию самой знаменитой книге «Капитал» в 3-х томах. В ней Маркс исследовал исторические аспекты первоначального накопления капитала; выявил сущность капитала, порядок его формирования, движения по возрастанию его стоимости и проявления капитала в экономической жизни общества. Производство прибавочной стоимости - через эксплуатацию неоплаченного труда наемных рабочих- из-за чего и образуется прибыль капиталиста, явилось главным теоретическим обоснованием Маркса по необходимости ликвидации капитализма, как несправедливой общественно-экономической системы. Маркс был убежден, что постоянное возрастание эксплуатации рабочих капиталистами, колоссальный разрыв в доходах между нищими рабочими и праздными верхами, политика государства – исключительно в интересах буржуазии: все это вместе взятое неизбежно ведет к непримиримой и острой классовой борьбе, которая должна закончиться победой пролетариата.

Вначале казалось, что анализ Маркса об эксплуататорской сущности капитализма подкрепляется острой революционной борьбой европейского пролетариата- причем почти во всех европейских странах. Одна общеевропейская революция 1848 г. чего только стоила. Но как только первый этап европейского революционного движения «бури и натиска» спал, после поражения Парижской Коммуны (1871), то в западном социалистическом и рабочем движении наметился и реформистский (ревизионистский) путь (у его истоков стоял Э. Бернштейн) от капитализма к социализму. Впоследствии этот путь оказался для западного социалистического и рабочего движения основным, в отличие от радикального- марксистского пути, по которому пошли Россия и другие слаборазвитые страны Востока и ряда стран Восточной Европы.

Быстроразвивающийся, хотя еще находящийся на ранней стадии своего развития капиталистический Запад столкнувшись с постоянными кризисами, яростной борьбой рабочих за свои права, уже на рубеже XIX-XX веков стал медленно трансформироваться в сторону социального государства, что положительно сказалось на материальном положении квалифицированного рабочего класса. Как пишет британский историк Норман Девис в своей работе «История Европы»: «В целом материальные условия рабочих в начале века (XX в. – В.Б.) определенно улучшились. Материально европейское общество преуспевало, но психологически европейцы были весьма обеспокоены». Ключевое слово - «психологически». Важная поправка. Революции случаются никогда все живут плохо, а когда они свое «плохо» ощущают психологически. К тому же когда сравнение скромной жизни тогдашних рабочих резко контрастировало с кричащей роскошью буржуазных верхов.

Разумеется все указанные термины- «феодализм», «капитализм», как и производные от них понятия «феодалы», «буржуазия», «наемные рабочие» и т.д., являются во многом слишком расплывчатыми, собирательными терминами, которые должны конкретизироваться исследователями применимо к конкретно изучаемой эпохе, к конкретно изучаемой стране. И, тем не менее, это вовсе не означает, что все указанные понятия «феодализм», «капитализм» - «не работают», или являются чистым домыслом чересчур абстрагирующихся от действительности мыслителей. Вовсе нет. Накопленный зарубежной и отечественной историографией аналитический багаж различных социальных явлений, демонстрирует нам, что генеральная линия истории многих регионов (всего еврохристианского мира, включая и Россию), отдельных стран, имеет все основания считать, что многие общества, так или иначе, проходят через однотипные стадии- формации (но с рядом важных этно-культурных и цивилизационных оговорок) своего развития.

И если феодализм как поземельная система власти и собственности господствовал больше в Европе, меньше на Руси или почти совсем отсутствовал на Востоке, то капитализм с его рыночной экономикой и господством капитала, в XIX-XX веках сломав традиционные жизненные уклады многих обществ, охватил их всех, и связал собой весь мир. Принципиальное отличие «социализма» от феодализма и капитализма заключается в том, что «социализм», сразу возник как некий мыслительный «проект», как долженствование и предполагаемая цель человечества - который нужно строить сознательно. В его эскизном проекте, представленным многими социалистами- утопистами значится высокопроизводительное и бесклассовое общество с общественной собственностью, управляемое сознательно, научно и в интересах абсолютного большинства населения, которые обязаны трудится не по принуждению, а исходя из развитых у них альтруистических побуждений.

Маркс, как известно, предложил, выделять две фазы вырастающего из недр капитализма социалистического общества, причем вторую, более совершенную фазу назвал «коммунизмом» (в «Критике Готской программы»). Но это было возможно лишь в далекой и далекой перспективе, за горизонтом подлинно научного анализа общества, которое может быть изучаемо в его наличии, а не в его в далеком будущем, то есть прогнозировании - утопии. А мог ли Маркс хорошо описать социалистическое общество, которого он так и не увидел (исключая кратковременный и локальный опыт Парижской Коммуны)? Нет. И он как ученый этого не сделал, за что ему потом пеняли русские марксисты.

Но что было ясно тогда, что социализм может быть построен, только лишь когда будет устранен старый капиталистический порядок, который многими его критиками был объявлен как «реакционный» и «несправедливый». Но это, скорее всего, было идеологическим неприятием капитализма вообще, чем попыткой осмыслить все его, безусловно, прогрессивные стороны. Впрочем, о прогрессивном характере капитализма по сравнению с предыдущими формациями, Маркс, в своих работах на это указывал, что не помешало ему объявить о необходимости подготовки к пролетарской революции для свержения капитализма, как антагонистической формации.

Правда среди европейских и русских марксистов сразу возникла теоретическая дискуссия, напрямую имевшая отношение к социальной практике: нужно ли ждать когда капитализм сам отомрет, или его к этому следует подтолкнуть - через пролетарскую революцию? Но в любом случае, строить по плану социализм приходилось, имея в наличии совершенно разный «строительный» материально-технический и культурно-человеческий «материал». Другими словами, исходя из разного уровня развития стран, в том числе и в уровне самого капитализма.

Ведь капитализм в начале XX века победил далеко не во всех странах мира. Лишь на Западе, но никак не на Востоке, тем более Африке. Ведь даже в России в начале XX столетия капитализм сосуществовал с целым рядом неизжитых докапиталистических укладов и отношений. А значит, капитализм в России и во всем незападном мире объективно имел еще долгую будущую историю развития. Естественно капиталистический порядок, поддерживаемый государственной властью капиталистических стран, не хотел исчезать раньше времени, несмотря на все негодования европейских социалистов, особенно из числа их русских «нетерпеливцев».

К тому же слишком явственно демонстрировал капитализм свои очевидные преимущества перед всеми его формационными предшественниками- докапиталистическими обществами. Это касалось и увеличение материального благосостояния населения, приобщения ими к достижениям науки и техники, да и возможностей повысить свой социальный статус представителям ранее безродных и бесправных слоев населения. Неудивительно, что среди интеллектуалов того времени появилось довольно много людей, которые сознательно или бессознательно стали защищать существующий порядок (но в России таковых было мало), рассчитывая что капитализм в недалеком будущем сможет успешно разрешить текущие социальные проблемы.

Действительно, капитализм, как, безусловно, более прогрессивная тогда мировая социо-экономическая система, все время развивался и научился отвечать на многие вызовы современности, в том числе и на вызовы со стороны ущемленного рабочего класса, самих социалистических (коммунистических) партий, движений. Формируемые в капиталистическом обществе зажиточные средние слои населения, а также идеология буржуазного национализма- как солидарности всех членов данного сообщества- стали важнейшим препятствием на пути перехода западных стран к пролетарскому интернациональному социализму, путем социальных революций. Ошибкой Маркса и Энгельса было в том, что они острые кризисы юного и быстрорастущего капитализма приняли за фазу его болезненной старости и скорого конца. А еще недооценили силу буржуазного национализма- ставшего препятствием на пути к всемирной пролетарской революции.

А капитализм в развитых странах на рубеже XIX- XX вв. вступил в монополистическую стадию своего развития и за счет империалистическо-колониальной политики на периферии мог обеспечивать довольно сносную жизнь для своих низших классов. Но относительное благополучие в центре мир-капиталистической системы (стран Запада) оборачивалось низким уровнем жизни и более высокой степенью эксплуатации в странах капиталистической периферии, к которым частично относилась Российская империя. Правда, с целым рядом оговорок - Россия была великой военной державой и имела свои колонии и полуколонии.

Слабое развитие зажиточных средних слоев населения, на фоне имущественной и правовой поляризации российского общества, а также слабое чувство общенациональной солидарности (по сравнению с европейскими странами), как раз и подтолкнули общественные низы в объятия русских революционных радикалов. Они мастерски использовали текущий момент 1917 г.- развал государственности, при ведении мировой войны- и пришли к власти. А затем стали строить социализм, где капитализм еще покоился на базе феодальных и других докапиталистических производительных сил и отношений.

Но это русских большевиков не остановило. Как не остановило их то, что согласно Марксу и Энгельсу социализм может победить в мировом масштабе, а не в отдельной взятой стране. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что начиная революцию, большевики во главе с Лениным и рассчитывали на мировую антикапиталистическую революцию. Но жизнь теорию в очередной раз посрамила.

Когда ошибки в теории- ведут к ошибкам на практике

Большевики впервые в мировой истории попытались построить новое общество, основанное на умозрительных теоретических представлениях о идеальном должном. Но все последующие, очень настойчивые попытки большевиков- коммунистов подтолкнуть исторический процесс и привести его к «царству человеческой свободы» - к Коммунизму, в одной отдельно взятой стране, так и не привели к успеху. О чем свидетельствует и трагический, но и одновременно величественный (по многим положительным его результатам) опыт СССР и других стран, строивших социализм. Почему? Причин много. Немалую роль в этом сыграл и «макиавеллизм» самого Ленина и особенно Сталина. А именно увлечение в 30-е годы варварски репрессивной политикой, как универсальной формой по «перековке» советских людей в строителей «нового мира».

Насколько это могло быть связано с представлением о гуманном и демократическом социализме его классиков - вопрос остается без ответа. Вернее ответ есть - никак не связано. Зато «социализмом» было названо общество, построенное на подневольном труде и насилии над личностью, хотя и с правом предоставления, бывшим бесправным многомиллионным низам (крестьянам и рабочим) невиданных ранее политических и социально-культурных прав. Это, по мнению Сталина должно стать сверхкомпенсацией за террор и репрессии в отношении инакомыслящих.

Но для части советской интеллигенции, и европейских левых – такая практика невиданного насилия лишь отвращала их от такой сталинско-советской модели «социализма», даже несмотря на все его социальные и технические достижения. Тоталитарная модель сталинского «социализма» осуждалась европейскими левыми, наряду с тоталитаризмом нацистского типа, хотя европейские социалисты все равно делали выбор в пользу советского социального строя. Здесь можно провести некую параллель, между критиками юного капитализма в первой половине XIX века и критиками сталинской модели социализма в первой половине XX века. И в том и в другом случае, наблюдалась открытое неприятие нового строя.

Все 70 лет коммунисты с завидным упорством уничтожали, вытесняли старые капиталистические отношения и строили новые- социалистические. Но победа политической формы еще не означало победу в области экономики и культуре. Все время избиваемый и всемерно уничтожаемый капитализм никогда не умирал (все годы советской власти частнособственническая психология и буржуазные уклады сохранялись), более того, он абсолютно победил советский «развитой социализм», причем тогда когда в период перестройки Горбачевым была объявлена задача: впустить в страну «больше социализма» - «демократического» и «гуманного», которого никогда в стране не было. Результат известен. В годы перестройки- «последней схватки» между ними, капитализм «вчистую» поборол социализм и победно вступил в свои права и был полностью реставрирован в России. Так буржуазный август-декабрь 1991 года перечеркнул все семидесятилетние достижения победоносного октября 1917 года.

Помимо ошибок в управлении обществом, были ошибки в его изучении, что напрямую влияло на принятие неверных управленческих решений. Одной из самых больших ошибок коммунистическо-советских властей заключалось в том, что вместо изучения и осмысливания реального советского общества, с целью его более эффективного управления, они все время пытались подогнать советскую реальность (далекую от написанного классиками марксизма-ленинизма) под теоретическо-утопический стандарт мыслителей XIX века.

Злую шутку сыграла марксистская теоретическая ловушка, а вернее некритичная вера советских «марксоведов» и партийного руководства, во всесилие марксистской теории. Их бездумная вера в то, что можно не через изучение живой и формирующейся социальной практики, ради достижения поставленных стратегических целей развития общества, а наоборот, идти исключительно от «единственно верной» марксистско-ленинской теории к практике и преобразовывать ее - практику. Другими словами совершать теоретическое насилие над реальностью. Идеологизированное бумаготворчество победило реальную советскую жизнь. Но жизнь этого не простила…

В позднем СССР, пропагандисты и «теоретики» «научного коммунизма» увлеклись беспочвенным теоретизированием будущего коммунистического общества, которое в действительности даже не проглядывалось на горизонте. В результате этой бесплодной словесно-бумажной работы, напрочь оторванной от реальной советской жизни, мало похожей на умозрительные идеалы марксистских теоретиков, они по факту занимались «изобретением вечного двигателя». Зато целый вал беспощадной критической рефлексии (на всех интеллектуальных и информационных площадках страны) по отношению к «реальному социализму», в годы перестройки, оказался просто гибельным для него.

Информационная дискредитация советского общества стало одной из главных причин его крушения- помимо давно запущенного механизма разложения самой системы. Вот только на его смену пришло общество, которое по большинству параметров (социально-экономических, научно-технологических, культурно-духовных) оказалось просто ниже, и ущербнее чем было в годы СССР. Бездумный демонтаж многих социальных завоеваний, индустриальных и научно-технологических достижений советского периода, обессмысливал в результате ту колоссальную цену, что было заплачено советским обществом в строительстве «реального социализма». Неудивительно, что почти сразу же возникла ностальгия по потерянному обществу, даже со стороны тех, кто считал ранее, что советская система нежизнеспособна.

Исходя из сегодняшнего времени хорошо видно, что строительство социализма в России и еще в ряде стран, в то время, было во многом вынужденным (в силу чрезвычайных политических обстоятельств в 1917-1918 гг.) забеганием вперед, при этом оказавшим колоссальное и во многом положительное влияние на весь мир - в деле расширения политических и социально-экономических прав, ранее угнетенных классов и народов.

О современной критике позднего капитализма

Сегодня ясно одно, что классики марксизма-ленинизма поторопились хоронить якобы уже обреченный капитализм, и его структурный кризис (в начале XX века) был принят ими за полное исчерпание всех его созидательных возможностей и способностей к обновлению. Но оказалось, что капитализм как мировая система, еще не только не исчерпал всех своих преимуществ, он – капитализм, даже тогда еще не победил в абсолютном масштабе.

Советская антикапиталистическая альтернатива и успехи СССР в индустриализации страны, а также в расширении социально-экономических прав трудящимся, оказало самое прямое и положительное влияние на страны западного капитализма, которые были вынуждены социально реформировать в 30-40-50-х гг. свои государства - создав основы так называемого «социального государства», или, как называл его автор послевоенного «немецкого чуда» Л. Эрхард, - «социальное рыночное хозяйство». На практике это означало социализацию уже государственно-монополистического капитализма, встреченное трудящимися с одобрением.

Дальше всех в социализации капиталистического государства ушла Франция. Франция, по словам известного экономиста Т. Пикетти, «на протяжении всего «славного тридцатилетия» (1950-1970-е гг.)…жила в смешанной экономической системе, при капитализме, без капиталистов или, по крайней мере, при государственном капитализме, в котором частные собственники не обладали контролем над крупными предприятиями». Казалось, что и в дальнейшем капитализм сам стихийно эволюционирует к более демократическому, и справедливому обществу. Но на деле этого не произошло. Реально произошел регрессивный откат.

Начавшаяся в странах капиталистического ядра неоконсервативная волна 80-х гг. Рейгана-Тэтчер, привела к постепенному отказу, от многих принципов социального государства на Западе, как раз в то время, когда в СССР начавшаяся перестройка разрушительной волной уничтожала все завоевания красного Октября. Лавинообразное крушение всей мировой «социалистической системы» во главе с СССР привело на Западе к абсолютной уверенности в непобедимости и «вечности» свободного рынка и буржуазной демократии. Капитализм стал по-настоящему глобальным, распространившейся на все регионы планеты и фактически безальтернативным.

О наступлении свершившегося либерально-рыночного «конца истории», возвестил Френсис Фукуяма. Что выглядело явно антиисторично для исследователя такого уровня. А другой апостол неолиберализма, известный экономист Ф. Хайек, с уверенностью утверждал, что выражение «социальная справедливость» - «лишено смысла» и «не применимо к цивилизованному типу общества». Рыночные фундаменталисты - неолибералы призвали свести к минимуму государственное вмешательство в экономические и финансовые процессы, ради торжества «свободы и прогресса». По сути это выглядело как явное торжество реакции, сдобренной модной постмодернистской фразеологией.

С крахом красной угрозы и перспективной левой советской альтернативы, не только во всем мире, но и на самом богатом Западе, отпала нужда в необходимость заигрывания с миром труда и предоставления трудящимся всяких там социальных поблажек. В главном «офисе» капиталистической империи- США сразу же стало отменяться дифференцированное налогообложение и вводится другое - в интересах богатых налогоплательшиков. Так, в США налог на наследство (унаследованное богатство) сведен к минимуму, максимальный налог на прибыль уменьшился с 70 до 28%, в то время как налогообложение заработной платы остается неизменным (по А. Толмачеву). Подобные меры принимались в Англии и других европейских странах.

Это сразу привело к уменьшению доли среднего класса в странах Запада. Начиная с 80-х, а затем еще больше в 90- е гг. XX в. началось неуклонное наступление на социальные и гуманитарные завоевания 60-х годов XX в. Вновь возобладали нецивилизованные и архаичные формы эксплуатации, характерные для начала XX века. Западная элита все больше утрачивала свою солидарность со средними американцами, англичанами, французами и т.д.

О деградации американской элиты во всеуслышание заявил лауреат Нобелевской премии Д. Стиглиц: «После краха Советского Союза права корпораций стали приоритетными по сравнению с базовыми экономическими правами граждан…» А после мирового экономического кризиса 2008 г. Стиглиц сделал вывод о том, «что в США в последние 25 лет шло создание государство корпоративного благосостояния».

Но Стиглиц оказался не одинок в критике идей неолиберализма и свободного рынка. Пикетти в своей работе «Капитал в ХХI веке» отлично показал, что начавшийся с 1980-х гг. разрыв в благосостоянии между 10% населения и всеми остальными жителями в США и Европы будет только расти вплоть до конца XXI столетия. Вот почему, по словам известного интеллектуала Дэвида Харви, все «кто раньше был энтузиастом неолиберализма (экономисты Джеффри Сакс, Джозеф Стиглиц, Пол Кругман и активными участниками рынка (Джордж Сорос), встали на позиции его критики». Много левых и в бюрократическо-капиталистической России.

При этом триумфальное шествие зрелого капитализма по планете уже на рубеже XX -XXI вв., явственно высветило не только его старые структурные проблемы - неравный доступ к получению материальных и интеллектуально- духовных благ, но и породило новые. Среди которых следует, особо отметить, экологическую проблему, практически неразрешимую в условиях частно-эгоистического, рыночно-потребительского хозяйствования экономики.

По словам Бориса Кагарлицкого, «к началу XXI века развитие человеческой цивилизации поставило на повестку дня необходимость вести непосредственно скоординированные действия в глобальном масштабе, однако парадоксальным образом именно в этот момент капитализм, достигший своего высшего триумфа в качестве глобальной системы- не только на экономическом, но и на политическом уровне,- оказался не способен к решению этой задачи, став главным препятствием для ее осуществления».

Действительно, поздний капитализм, который ранее демонстрировал свою эффективность по преодолению дикости и варварства предыдущих формаций (социоров), сегодня все больше превращается в главный социальный тормоз. Даже на Западе, где сформировалась устойчивая социальная демократия и солидарность, капитализм последовательно избавляется от целого ряда социальных обязательств, при этом всячески консервирует антиобщественный индивидуализм и гедонизм, выражаемый в безудержном потребительстве, когда человек в вечной гонке за вещами теряет самое главное- свою субъектную личность, превращаясь лишь в придаток рыночно-технологичной культуры необходимой капиталу.

Развитие информационных технологий и постиндустриального уклада в странах Запада, не только ослабило, но и укрепило гегемонию транснационального капитализма, который, по мнению многих зарубежных (Г. Шиллера) и отечественных мыслителей (А.В. Бузгалин, А.И. Колганов) вступил в новый этап своего развития- глобального корпоративного капитала. Но этот этап во многом является закатным и реакционным для существования самой капиталистической системы. Впрочем, это не означает, что капитализм как система полностью себя изжил. Пока крупному капиталу удается успешно приватизировать и капитализировать многие научные открытия и новейшие социальные и технические достижения, что всегда являлось признаком силы и могущества того или иного общества.

Да и сам переход от капитализма к более творчески-свободному и гуманному обществу (без оценочных определений- социализм, солидаризм, постиндустриализм и т.д.), может занять протяженный по времени и далеко нелинейный переходный период. Если вспомнить, то и сам процесс перехода от феодализма к капитализму растянулся на несколько веков. Впрочем, в условиях социально-технологического сжатия исторического времени - этот процесс по времени может быть значительно сокращен и может быть уже хорошо себя проявить в этом веке. Причем проявить себя через череду крупных социальных катаклизмов.

По мнению Б. Кагарлицкого, «капиталистическая система вступила в фазу своего упадка и неуправляемого разрушения». Отсюда изживание капитализма как глобальной системы, вероятно, «будет сопровождаться войнами и революциями. Но революциям антибуржуазными». Однако не стоит уподобляться мифологической Сивилле и строить далеко идущие прогнозы. Автор понятия «философии истории» Франсуа Вольтер указывал в таких случаях, что задача историка не столько собирать и описывать факты, сколько уметь их «объяснять, как каждое событие в настоящем рождается из прошлого и является отцом будущего».

Отмечу, что пока еще не наблюдается того критического интеллектуального вала осмысления в мире и у нас в стране по поводу кардинального изменения существующего строя, как это было в предреволюционной Франции в XVIII в., и в СССР в годы горбачевской перестройки. Но еще необходимо, чтобы это количество перешло в интеллектуальное качество- по целенаправленной реализации четко спроектированной цели.

А пока сошлюсь на верное замечание современных российских исследователей: А.В. Бузгалина и А.И. Колганова,- «теоретическая критика практики была и остается неотъемлемой частью и мощным предвестником грядущих изменений социальной жизни: качественные изменения социумов не происходили в истории последних столетий- от Ренессанса и Просвещения до перестройки- без предшествующего теоретико-культурного ниспровержения основ их существования как экономически, социально, политически, нравственно регрессивных».

Проанализировав развитие глобальных сообществ в их постоянном развитии, противоречивой, зигзагообразной, но поступательной смене одних социальных порядков (или формаций) другими, можно подвести некоторые итоги. Следует заметить, что в настоящее время человечество вплотную подошло к историческому рубежу, когда в условиях существующей экономической и информационной глобализации, наличия сотен международных институтов и организаций, множества мирохозяйственных и межкультурных связей, гораздо легче осуществлять планомерные усилия по конструированию будущего общества в мире и в отдельно взятой стране, в интересах абсолютного большинства людей, а не верхушки глобального капитала и других «хозяев мира сего».

Но для этого, во-первых, нужно массовое критическое осмысление существующего строя интеллектуалами отдельных стран, так и всего мира. Во-вторых, нужны создание организаций и практические действия людей по реализации настоящей социальной революции по претворению в жизнь гуманного и справедливого общества, построенного на основе последних достижений научно-технической мысли, с обязательным соблюдением морально-этические кодексов и практик духовной жизни всех мировых религий и человеческого общежития.