Панин советник екатерины. Графы панины
Шурин дипломатов И. И. Неплюева и А. Б. Куракина .
За время своего пребывания в Швеции Панин, по отзывам современников, проникся симпатиями к конституционному строю . Он был креатурой Бестужева , а потому положение его с падением последнего и с переворотом, происшедшим в половине 1750-х гг. в русской политике (сближение России с Францией , англо-прусская конвенция), стало очень трудным.
Имея могущественного врага в лице графа Воронцова , заменившего Бестужева, Панин неоднократно просился в отставку, когда неожиданно был назначен (29 июня 1760 г.), вместо Бехтеева , воспитателем Павла Петровича. Панин сблизился с Екатериной, в особенности по смерти Елизаветы.
Во введении к проекту Панин, по мнению историка, давал резкую критику господствовавшего в управлении произвола («в производстве дел всегда действовала более сила персон, чем власть местъ государственных») и предложил учреждение Совета из 6-8 членов-министров; все бумаги, который требуют подписи государя, должны были проходить через этот совет и быть заверены кем-либо из министров. Сенату проект представлял право «иметь свободность представлять на Высочайшие повеления, если они… могут утеснить законы или благосостояние народа ».
Этот проект был отклонён императрицей. В письме к Вяземскому она писала: «иной думает для того, что он был долго в той или другой земле, то везде по политике той или другой его любимой земли все учреждать должно ». Несмотря на это, Панин не потерял своего положения, скорее всего, благодаря исключительным обстоятельствам вступления Екатерины на престол и своему влиянию на Павла, воспитателем которого он был; Екатерина, по её собственным словам, опасалась удалить его. Более осторожное мнение по вопросу отклонения проекта Панина высказывал Н. Д. Чечулин. .
Этой ролью Панина объясняется и положение его во все последующее время среди борющихся придворных партий (он всегда должен был бороться против Орловых) и отношения его к императрице, которые никогда не были искренни и хороши. Его до самого последнего времени обвиняли, между прочим, в том, что он намеренно развращал Павла и из своих личных целей содействовал разладу между императрицей и её сыном; но из записок Порошина видно, что он очень серьёзно относился к своей задаче в качестве воспитателя.
Внешнеполитическая деятельность
С именем Панина связаны все вопросы внешней политики русского правительства за время от до гг. Будучи сначала неофициальным советником императрицы, он в 1763 г., по увольнении в отпуск Воронцова, сделан старшим членом иностранной коллегии. Вскоре затем, по удалении Бестужева, ему было поручено заведывание всеми делами коллегии, хотя канцлером он никогда не был.
Разрешение вопросов об отношениях России к государствам Северной Европы привело Панина к созданию системы так называемого «Северного Союза», или «Северного Аккорда », навлекшей на него обвинение в доктринерстве. Этой системой Панин хотел, для возвеличения престижа и значения России, создать вокруг неё союз всех северных держав, для противодействия стремлениям Бурбонской и Габсбургской династий; с этой целью он старался - в общем безуспешно - соединить государства, интересы которых были совершенно противоположны, как, например, Пруссию с Англией и Саксонией.
Оценка деятельности
Увековечить свою признательность Панину Павел мог лишь по смерти Екатерины, воздвигнув ему в 1797 г. памятник в церкви св. Магдалины в Павловске . Екатерина, сравнивая в письме к Гримму Панина с Орловым, ставит последнего гораздо выше и говорит, что у Панина было много крупных недостатков, но он умел их скрывать.
Граф Панин был одним из образованнейших русских людей своего времени, так что, по отзывам иностранных послов, «походил скорее на немца»; Екатерина называла его энциклопедией . Он интересовался самыми разнообразными вопросами из области государственных знаний и знаком был со многими классическими произведениями философской литературы . На гуманный образ мыслей и строгое чувство законности указывает в красноречивых словах один из наиболее близких к нему людей, знаменитый Фонвизин ; о некотором свободомыслии в вопросах веры свидетельствует то, что, при приглашении в законоучители к Павлу Петровичу Платона Левшина , Панин больше всего интересовался тем, не суеверен ли он, а в письме к Воронцову, который заболел от постной пищи, говорил, что закон требует не разорения здоровья, а разорения страстей, «еже одними грибами и репою едва ли учинить можно».
Он очень любил еду, женщин и игру; от постоянной еды и сна его тело представляло одну массу жира. Он вставал в полдень; его приближенные рассказывали ему смешные вещи до часу; тогда он пил шоколад и принимался за туалет, продолжавшийся до трех часов. Около половины четвёртого подавался обед, затягивавшийся до пяти часов. В шесть министр ложился отдохнуть и спал до восьми. Его лакеям стоило большого труда разбудить его, поднять и заставить держаться на ногах. По окончании второго туалета начиналась игра, оканчивавшаяся около одиннадцати. За игрой следовал ужин, а после ужина опять начиналась игра. Около трех часов ночи министр уходил к себе и работал с Бакуниным , главным чиновником его департамента. Спать он ложился обыкновенно в пять часов утра.
Панин не был женат, но увлечение женщинами часто ставилось ему в вину. Невестой его была умершая от оспы в 1768 году графиня Анна Шереметева . На склоне лет молва называла его «интимной приятельницей» Марию Талызину , женщину чудовищно толстую. Доподлинно известно то, что они сообща занимались воспитанием своих племянников князей Куракиных (Александра и Алексея), когда те лишились родителей.
При всей разносторонней деятельности, которую Панину приходилось проявлять, он был очень ленив и медлителен. Екатерина говорила, что он умрёт когда-нибудь от того, что поторопится.
Переводчик Коллегии иностранных дел Иван Пакарин выдавал себя за сына Екатерины II и Никиты Панина .
Киновоплощения
- Емельян Пугачёв - Игорь Горбачёв
- Великая - Владимир Крылов
Напишите отзыв о статье "Панин, Никита Иванович"
Примечания
Источник
- Браудо А. И. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
Ссылки
- Гаврюшкин А. В. . - М .: Международные отношения , 1989. - 176, с. - (Из истории дипломатии). - 50 000 экз. - ISBN 5-7133-0261-7 .
|
||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Панин, Никита Иванович
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.
Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет, радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C"est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d"etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l"honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l"honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l"honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Н. И. Панин (1718-1783) – был одним из выдающихся дипломатов екатерининской эпохи. Его авторству принадлежит геополитическая концепция «Северного аккорда», определявшая некоторое время внешнюю политику Империи.
Н. И. Панин (1718-1783) – был одним из выдающихся дипломатов екатерининской эпохи. Его авторству принадлежит геополитическая концепция «Северного аккорда», определявшая некоторое время внешнюю политику Империи.
Преемником М.И.Воронцова на посту руководителя внешнеполитического ведомства Российской империи стал граф Н.И.Панин (18 сентября 1718 г. - 31 марта 1783 г.). Никита Иванович родился в Данциге, детство провел в Пернове, где отец его, петровский генерал, был комендантом города. В 1740 году из вахмистров конной гвардии молодой Панин был переведен в корнеты. Основным поприщем его деятельности стала дипломатия. Дипломатическая служба началась в 1747 году, когда он был направлен в качестве посланника в Данию и затем в Швецию. Панин сумел предотвратить назревавший разрыв дипломатических отношений с последней, подписав русско-шведскую декларацию (1758 г.) о готовности обеих держав охранять торговое мореплавание в Балтийском море и препятствовать появлению британского военного флота на Балтике. В Швеции Панин должен был бороться против усиления королевской власти (при слабости которой русское правительство надеялось иметь больше влияния), а, следовательно, против представителей Франции. За время своего пребывания в этой стране русский представитель, по отзывам современников, проникся симпатиями к конституционному строю.
Н.И.Панину покровительствовал А.П.Бестужев-Рюмин, а потому положение его с падением последнего и с изменениями, имевшими место во второй половине 1750-х годов в русской политике (сближение с Францией, англопрусская конвенция), стало очень трудным. Имея могущественного врага в лице заменившего Бестужева М.И.Воронцова, Панин неоднократно просился в отставку, но неожиданно для себя был назначен (в 1760 г.) воспитателем великого князя Павла Петровича. В период недолгого правления Петра III Панин выступал за отстранение императора от власти, имея в виду регентство Екатерины Алексеевны до совершеннолетия своего воспитанника, и за ограничение монаршей власти. Петр III не доверял Никите Ивановичу (даже держал при нем своего флигель-адъютанта), хотя и пожаловал чином действительного тайного советника и орденом Андрея Первозванного.
В июньском перевороте 1762 года Н.И.Панин принял деятельное участие и в “Известии” о награжденных после переворота упоминается вслед за “первым номером” - К.Г.Разумовским: “Ее Императорское Величество... денежною суммою наградить соизволила... действительному тайному советнику, сенатору и Его Императорского Высочества обергофмейстеру, Никите Ивановичу Панину... по пяти тысяч рублей” ежегодно.
По воцарении Екатерины Алексеевны первое время Н.И.Панин был лишь неофициальным советником императрицы по вопросам внешней политики, и ему пришлось выдержать сильную борьбу со своим старым другом Алексеем Петровичем Бестужевым-Рюминым, с которым он совершенно разошелся во взглядах. Иностранные послы сообщали своим правительствам об интригах А.П.Бестужева-Рюмина и Г.Г.Орлова против Панина, высказывавшего поэтому желание отойти от дел.
Тем не менее 4 октября 1763 г., по увольнении в отпуск за границу графа М.И.Воронцова, Н.И.Панин был сделан старшим членом Иностранной коллегии; в октябре же, после окончательного удаления от дел А.П.Бестужева, Панину поручено было, “по теперешним небеструдным обстоятельствам”, заведование делами коллегии. Не будучи официально назначен канцлером, он был поставлен, по сути, выше вице-канцлера князя Д.М.Голицына и в течение почти двух десятков лет оставался главным советником Екатерины II и руководителем русской внешней политики.
“Н.И.Панин не был “в случае”, т. е. не был фаворитом Екатерины, - он был просто человеком, без которого она не могла обойтись в силу его искусства и знаний. По словам одного посла, речь Панина была очень медленна, объяснения подробны и предложения настойчивы, хотя он обладал достаточным самообладанием, чтобы вести спор и выслушивать противоположные мнения”. О честности и доброте Никиты Ивановича и в его время не было двух разных мнений; даже недоброжелатели уважали его как личность гордую, честную и вместе с тем тонкую. “Величавый по манерам, ласковый, честный противу иностранцев, которых очаровывал при первом знакомстве, он не знал слова: нет; но исполнение редко следовало за его обещаниями; и если, по-видимому, сопротивление с его стороны - редкость, то и надежды, на него возлагаемые, ничтожны. В характере его замечательна тонкость... соединенная с тысячью приятных особенностей, она заставляет говорящего с ним о делах забывать, что он находится перед первым министром государыни: она может также заставить потерять из виду предмет посольства и осторожность, которую следует наблюдать в этом увлекательном и опасном разговоре” - так характеризовал Панина в 1778 году французский агент Кальберон.
Трудно определить точно степень влияния Панина на ход событий. Это влияние, как и вообще вся дипломатическая деятельность Н.И.Панина, находилось в неразрывной связи с борьбой придворных партий и с положением его при дворе. В течение первых лет царствования Екатерины П влияние это было сильнее ввиду неопытности в делах “политических” императрицы, которая позднее вырабатывала все более определенное и самостоятельное отношение к отдельным вопросам.
В момент вступления на престол Екатерины II русской дипломатии предстояло в первую очередь принять меры к восстановлению международного престижа России, расшатанного во время правления Петра III выходом из Семилетней войны и резким переходом от союза с Францией и Австрией к союзу с Пруссией. Правительство Екатерины разорвало военный союз с Фридрихом II. Однако оно не нарушило с ним мирного договора. Эта осторожная политика не удовлетворила ни одну из воюющих сторон, тогда царица предложила свое посредничество; оно было отклонено (и Губертсбургский мир 1763 г. был заключен без какого бы то ни было участия России).
Начинает проявляться новое направление русской внешней политики (новой - по сравнению с временем Петра III, а отчасти и Анны Иоанновны). Новый внешнеполитический курс заключался в том, что Россия могла “следовать своей собственной системе, согласной с ее истинными интересами, не находясь постоянно в зависимости от желаний иностранного двора”. Правительство Екатерины II было убеждено, что его престижу и интересам наносится ущерб “от сопряжения дел политической системы нашей империи с другими посторонними державами”, которые только хотели “пользоваться нами”. “Мы системы зависимости нашей от них (австрийского и французского дворов) переменим и вместо того установим другую беспрепятственного нашего собою в делах действования”, - заявлял Панин. “Время всем покажет, - писала в начале своего царствования Екатерина Алексеевна, - что мы ни за кем хвостом не тащимся”.
Центральными задачами внешней политики страны в царствование Екатерины были: обеспечение выхода к Черному морю; воссоединение с Россией находившихся под властью Польши украинских и белорусских земель; укрепление позиций в Прибалтике. Препятствовали решению этих задач в первую очередь Франция, которую теперь поддерживала Австрия, а затем еще Турция и Польша.
Никита Иванович Панин
Панин Никита Иванович (1718-1783) - государственный деятель и дипломат, посланник в Дании и Швеции. Воспитатель Павла I. Участник переворота 1762 г. Руководил русской дипломатией. Как дипломат не знал слова «нет», но свои обещания исполнял редко. Автор конституционных проектов, в которых рекомендовал следовать законам.
Орлов А.С., Георгиева Н.Г., Георгиев В.А. Исторический словарь. 2-е изд. М., 2012, с. 380.
Панин Никита Иванович (18.IX.1718 - 31.III.1783), граф, - русский государственный деятель. Дипломатическая деятельность начал в 1747 году (посланник в Дании, затем в Швеции). В 1760-1773 годы - воспитатель цесаревича Павла. В 1762 году принимал активное участие в дворцовом перевороте, возведшем на престол Екатерину II. После воцарения Екатерины II стал ее ближайшим советником по внешнеполитическим делам, возглавлял в 1763-1781 годы Коллегию иностранных дел. Стремился к укреплению внешнеполитических позиций России, созданию союза держав Северной Европы - "Северного аккорда". Наметившаяся вскоре ориентация Екатерины II на сближение с Австрией привела к отказу от реализации планов "Северного аккорда", к падению влияния Панина. Представляя немногочисленную группировку крупной аристократии, стремившейся к некоторому ограничению монаршего произвола, Панин находился в скрытной, но постоянной оппозиции к Екатерине II. Это позволило дворцовым группировкам подорвать позиции Панина и заставить его отойти от дел (1781).
Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. - М.: Советская энциклопедия. 1973-1982. Том 10. НАХИМСОН - ПЕРГАМ. 1967.
Литература: Лебедев П. С., Графы Н. и П. Панины, СПБ, 1863; Чечулин Н. Д., Внеш. политика России в начале царствования Екатерины II, 1762-1774, СПБ, 1896; Дружинина Е. И., Кючук-Кайнарджийский мир 1774 г., М., 1955.
Панин Никита Иванович (18.09.1718-31.03.1783), дипломат, воспитатель цесаревича Павла (будущего имп. Павла I), видный масонский функционер, член разных масонских лож, великий наместный мастер Великой ложи Англии в России. Служил в конной гвардии. В 1747 занял пост посланника в Дании, затем - в Швеции (до 1760). Назначенный в 1760 воспитателем к вел. кн. Павлу Петровичу, находился в этом звании до 1773. С воспитанником своим до известной степени сблизился и оказывал на него влияние всю жизнь. В те же годы (с 1763) был старшим членом Коллегии иностранных дел, вскоре после удаления Бестужева заведовал ее делами. Стремился утвердить в России масонские конституционные принципы шведского типа и после восшествия на престол Екатерины II представил проект Императорского совета и реформы Сената. Известно также, что он придерживался мнения о необходимости после переворота 1762 ограничиться регентством Екатерины II. Все эти проекты потерпели неудачу. Во внешней политике Панин был сторонником сближения с Пруссией. Известен как один из наиболее видных создателей Северного союза, т. н. «Северного аккорда». Основная мысль этой дипломатической комбинации заключалась в том, чтобы северные державы - Россия, Пруссия, Дания, Швеция, Польша и даже Англия - заключили наступательный и оборонительный союз против притязаний Франции и Австрии. Пока он готовился к осуществлению своей идеи, разразилась война с Турцией (в 1768). Панина справедливо обвинили в дипломатических просчетах, а также в масонской интриге, направленной на утверждение в России конституционной монархии. Последовавший первый раздел Польши, совершившийся вопреки расчетам Панина, еще более подорвал его авторитет. К 1780 назрела необходимость в политическом союзе России с Австрией. Противодействие Панина государственным интересам России на Востоке, вражда с Г. А. Потемкиным и вмешательство в вопрос «о декларации вооруженного нейтралитета» повлекли за собой его опалу. В 1781 он удалился в свои поместья.
Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа .
Панин Никита Иванович (18.9.1718-31.3.1783), граф, государственный деятель и дипломат, почетный член Санкт-Петербургский АН (1776). Брат П.И. Панина. Детство провел в Пернове, где его отец Иван Васильевич Панин (1673-1736) был комендантом. В 1740 из вахмистров Конной гвардии произведен в корнеты; по некоторым известиям, он был при дворе Елизаветы Петровны опасным соперником К.Г. Разумовского и И.И. Шувалова. В 1747 назначен послом в Данию, но уже через несколько месяцев перемещен в Стокгольм, где и пробыл 12 лет. В задачи Панина входило противодействие усилению королевской власти, при слабости которой русское правительство надеялось иметь больше влияния. За время пребывания в Швеции Панин, по отзывам современников, проникся симпатиями к конституционному строю. С изменением в направлении внешней политики России со 2-й половины 1750-х гг. (сближение России с Францией, англо-прусская конвенция), положение Панина заметно осложнилось; неоднократно просился в отставку. 29 июня 1760 внезапно назначен воспитателем великого князя Павла Петровича. Произошло сближение Панина с великой княгиней Екатериной Алексеевной, в особенности после смерти императрицы Елизаветы Петровны. Петр III не доверял Панину, хотя и пожаловал его чином действительного тайного советника и орденом Св. Андрея Первозванного. Принимал деятельное участие в подготовке и проведении переворота, приведшего к власти Екатерину П. Панин предпринял попытку ограничить произвол самодержавной власти, представив императрице проект учреждения императорского Совета и реформы Сената. В введении к проекту Панин дал резкую критику господствовавшего в управлении произвола («в производстве дел всегда действовала более сила персон, чем власть мест государственных»), и предложил учредить Совет из 6-8 членов-министров; все бумаги, которые требуют подписи государя, должны были проходить через этот Совет. Согласно проекту, Сенату представлялось право «иметь свободность представлять на Высочайшие повеления, если они... могут утеснить законы или благосостояние народа». Проект вызвал опасение, что в нем скрыто стремление к ограничению самодержавной власти; императрица отвергла его. В письме к А.А. Вяземскому она, подразумевая, вероятно, Панина и подозревая его в симпатиях к конституционным формам правления, писала: «...иной думает для того, что он был долго в той или другой земле, то везде по политике той или другой его любимой земли все учреждать должно». Однако Панин не утратил своего положения; Екатерина II, по ее собственным словам, опасалась удалить Панина, пользовавшимся большим влиянием на Павла. Этой ролью Панина объясняется и положение его во все последующее время среди борющихся придворных партий, и отношения его к императрице, которые никогда не были искренними. С именем Панина связаны все вопросы внешней политики русского правительства в 1762-1783. Будучи сначала неофициальным советником императрицы, в 1763-81 он руководил Коллегией иностранных дел. Стремился к укреплению внешнеполитических позиций России, созданию союза держав Северной Европы - «Северного аккорда», навлекшего на него обвинение в доктринерстве. Системой этой Панин стремился создать вокруг России союз всех северных держав для противодействия стремлениям Франции и Германии. С этой целью он старался (хотя и безуспешно) соединить государства, интересы которых были совершенно противоположны, как, например, Пруссию с Англией и Саксонией. Фридрих II, которому нужен был союз только с Россией, мешал осуществлению этого проекта. Главное внимание Панин обратил на отношения к Швеции, причем политика его в этом направлении была очень неудачна: его попытка подчинить Швецию исключительно русскому влиянию и устранить французское стоила России громадных денег и не привела к желанному результату. Одновременно с вопросом о «Северном аккорде» должны были быть разрешены вопросы об отношениях к Польше и Пруссии. С Пруссией был заключен союз, давший России возможность расширить свое влияние в Польше. Польшу он стремился включить в сферу влияния России и не был склонен делить это влияние, а тем более - саму территорию Польши. Его энергии до известной степени русская политика обязана была возведением на престол Станислава Понятовского. Война с Турцией (1768-1774) весьма неблагоприятно отразилась на положении Панина; во всех неудачах обвиняли его: и в разрыве отношений с Турцией, и в том, что Россия осталась в этой борьбе без союзников. В то же время этой войной воспользовался Фридрих II, чтобы привести к осуществлению проект раздела Польши между Австрией, Россией и Пруссией. После принятия решения о женитьбе Павла Петровича Панин сумел обеспечить за собой влияние на будущую его супругу. Екатерина II была очень недовольна этим вмешательством Панина в ее семейные дела и воспользовалась женитьбой Павла, чтобы удалить Панина от должности воспитателя. Она щедро наградила Панина, но с радостью писала (октябрь 1773), что «дом ее очищен». После смерти первой жены Павла и после женитьбы его на Марии Федоровне Панин сумел сохранить свое влияние на молодой двор. Воспитанный Паниным, Павел был страстным поклонником Фридриха П. Когда после Те-шенского мира Екатерина II окончательно склонилась на сторону Австрии, Панину пришлось вступить в борьбу с влиянием Иосифа II, который в конце концов успел сблизиться с великокняжеской четой, предложив выдать сестру Марии Федоровны за своего племянника, наследника австрийского престола. Екатерина была очень недовольна происками Панина против этого брака; об опале его ходили слухи уже в начале 1781. В мае 1781 Панин взял отпуск и удалился в пожалованное ему имение Ду-гино, но в сентябре того же года вернулся в Санкт-Петербург. В то же время разыгралось «бибиковское дело»; в перлюстрированных письмах А.А. Бибикова к А.Б. Куракину (близкому родственнику и другу Панина), сопровождавшему Павла Петровича во время его заграничной поездки, Екатерина прочла жалобы на страдания отечества и «грустное положение всех добромыслящих». Екатерина придавала этому делу большое значение и искала за Бибиковым и Куракиным более важных лиц. Панин был одним из образованнейших русских людей своего времени, так что, по отзывам иностранных послов, «походил скорее на немца». Панин принадлежал к масонам. О честности и доброте Панина и в его время не было двух разных мнений, даже враги уважали его как личность гордую и честную. Из полученных им при вступлении Павла в брак 9 тыс. душ он половину роздал своим секретарям. Современники отмечали, что при всей разносторонней деятельности, которую Панину приходилось проявлять, он был очень ленив и медлителен.
Использованы материалы книги: Сухарева О.В. Кто был кто в России от Петра I до Павла I, Москва, 2005.
Панин Никита Иванович (1718-1783), граф - видный русский дипломат. Панин начал дипломатическую деятельность в 1747 году на посту посланника в Дании. В начале 1748 года он был назначен на более ответственный пост посланника в Швеции. Под влиянием прусской и французской дипломатии Швеция готовилась разорвать отношения с Россией. Перед Паниным стояла задача предотвратить конфликт. С этой задачей он блестяще справился, использовав влияние прорусской партии в шведском парламенте. В 1756 году в связи с началом Семилетней войны Панин было поручено уже не только удержать Швецию от выступления на стороне Пруссии, но и склонить её к войне на стороне России. П. выполнил и это поручение: в 1757 году Швеция вступила в войну на стороне России, Австрии и Франции. В апреле 1758 года Панин подписал русско-шведскую декларацию о готовности обеих держав охранять торговое мореплавание в Балтийском море и не позволять Англии держать военную эскадру на Балтике. После падения канцлера А. П. Бестужева-Рюмина (...), поддержкой и покровительством которого пользовался Панин, его положение сильно поколебалось. Новый канцлер М. И. Воронцов (...) видел в Панине своего политического противника и конкурента и добился в 1760 году его отозвания из Стокгольма.
По возвращении в Петербург Панин некоторое время был воспитателем будущего императора Павла. Это сыграло большую роль в судьбе Панина, сблизив его с Екатериной II.
После воцарения Екатерины II Панин стал одним из ближайших её советников по внешнеполитическим делам. Панин провозгласил новое направление русской внешней политики. Россия должна вести вполне независимую внешнюю политику, не допуская вмешательства в неё иностранных держав, - так определял Панин основной принцип этого направления.
В октябре 1763 года, после отставки М. Воронцова, Панин был назначен старшим членом, а в 1764 году "первоприсутствующим" в коллегии иностранных дел.
Первым крупным внешнеполитическим актом Панина было заключение в апреле 1764 года Петербургского союзного договора (...) с Пруссией. В 1765 году Панин разработал и заключил договор с Данией, а в 1766 году - торговый договор с Англией. Все эти договоры с отдельными государствами Панин намеревался объединить в целую систему - "Северный аккорд" (...), которая должна была дать России первенствующее положение в Европе и составить противовес франко-австрийскому блоку. Кроме основных членов "аккорда" - России, Пруссии, Дании и Англии - к нему предполагалось привлечь Швецию и Польшу в качестве держав "пассивных", т. е. соблюдающих благожелательный нейтралитет в случае войны между членами союза с их противниками. Однако Панину не удалось осуществить этот широкий проект. Пруссия была вполне удовлетворена возможностями, которые открывал перед ней союзный договор с Россией, и отнюдь не желала связывать себя таким союзом, который мешал бы её действиям в Польше и усиливал бы позиции России. Английское же правительство, принципиально не возражая против идеи "Северного аккорда", не хотело нести связанные с ним тяготы. Все попытки Панина заключить союзный договор с Англией и тем самым вовлечь её в "аккорд" не имели успеха, и он должен был удовлетвориться торговым договором. Благожелательного же отношения Дании было далеко не достаточно для осуществления системы в целом.
Несмотря на неудачу в деле создания "Северного аккорда", политика Панина способствовала усилению России. В начавшейся в 1768 году войне с Турцией Пруссия в соответствии с союзным договором субсидировала Россию деньгами. Благожелательный нейтралитет Англии облегчил проход в Средиземное море русской эскадры, разгромившей затем турецкий флот в Чесменском сражении.
Последовавший в ходе русско-турецкой войны раздел Речи Посполитой был совершён вопреки мнению Панина, который видел в ней возможного члена "Северного аккорда". Вынужденный согласиться с Екатериной II, высказывавшейся за раздел, Панин принял участие в практической его подготовке. Политические противники Панина не замедлили поставить ему в вину раздел Речи Посполитой, который принёс больше выгод Австрии и Пруссии, чем России. Григорий Орлов, бывший одним из самых ярых врагов Панина, открыто заявлял, что Панин заслуживает смертной казни.
Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 года (...) и первый раздел Речи Посполитой значительно изменили международную обстановку. Екатерина II постепенно начинает отходить от ориентации на Пруссию и сближается с Австрией. Отказ Екатерины от выдвинутой Паниным системы внешнеполитических отношений сказался на его авторитете и влиянии и привёл к постепенному отстранению Панина от дел.
В 1778 году в связи с англо-американской войной Панин выступил с предложением послать в Северное море эскадру для охраны русских торговых судов, подвергавшихся нападениям английских каперов, а также привлечь к охране торгового мореплавания Швецию и Данию. Предложения Панина легли в основу декларации Екатерины II о вооружённом нейтралитете (...).
В 1780 году Панин окончательно отошёл от дел и в мае 1781 года был уволен в заграничный отпуск. Однако за границу Панин не поехал, а отправился в своё имение Дугино, где и провёл последние годы своей жизни.
Дипломатический словарь. Гл. ред. А. Я. Вышинский и С. А. Лозовский. М., 1948.
Панин Никита Иванович (1718, Данциг - 1783, Петербург) -- гос. деятель. Род. в семье небогатого генерала. В 1740 был зачислен в привилегированный Конногвардейский полк. В 1741 принял участие в дворцовом перевороте, возведшем на престол Елизавету Петровну, и был пожалован в камер-юнкеры, затем в камергеры. И.И. Шувалов испугался растущего влияния Панин на императрицу и в 1747 отправил его посланником в Данию, затем в Швецию. В Стокгольме Панин проявил недюжинные дипломатические способности и проникся симпатией к конституционному строю. В 1760 был назначен воспитателем вел. князя, в будущем Павла 1, на которого оказал огромное влияние. Петр III не любил Панин и боялся его, потому и пожаловал чин действительного тайного советника и высший орден св. Андрея Первозванного. Способствуя дворцовому перевороту 1762 в пользу Екатерины II, Панин подал императрице проект учреждения Императорского совета из 6-8 чел. и реформы Сената, попытавшись ограничить самодержавие. Екатерина П отвергла проект, но не решилась отстранить Панин, который стал ее ближайшим советником по внешнеполитическим вопросам и в 1763- 1781 возглавлял Коллегию иностранных дел. Действуя целенаправленно и методично, Панин стремился свою внешнеполитическую деятельность свести в единую систему создания "Северного аккорда" - союза России, Англии, Пруссии, Швеции, Дании, Речи Посполитой против Франции и Австрии. Хотя эта идея в ее полном объеме потерпела неудачу, однако отдельные договоры с рядом гос-в дали положительный результат и способствовали усилению России. В 1773, воспользовавшись женитьбой Павла, Панин чрезвычайно богато наградили и отстранили от должности воспитателя к нескрываемой радости Екатерины II. В нач. 70-х гг. возглавил заговор (Д.И. Фонвизин, секретарь Панин Я.Я. Убри и др.) против Екатерины II в пользу Павла, закончившийся без шума неудачей. В 1781 отправлен в отставку. На его похороны в Александро-Невскую лавру Екатерина II не пришла.
Использованы материалы кн.: Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. Москва, 1997.
Литература:
Гаврюшкин А.В. Граф Никита Панин. Из истории русской дипломатии XVIII века. М., 1989.
Лебедев П. С., Графы Н. и П. Панины, СПБ, 1863;
Чечулин Н. Д., Внеш. политика России в начале царствования Екатерины II, 1762-1774, СПБ, 1896;
Дружинина Е. И., Кючук-Кайнарджийский мир 1774 г., М., 1955.
Панин (Никита Иванович) - знаменитый дипломат, родился 18 сентября 1718 года в Данциге, детство провел в Пернове, где отец его был комендантом; в 1740 году из вахмистров конной гвардии произведен в корнеты; по некоторым известиям, он был при дворе Елизаветы опасным соперником Разумовского и Шувалова.
В 1747 году назначен послом в Данию, но уже через несколько месяцев перемещен в Стокгольм, где и пробыл 12 лет; здесь он должен был бороться против усиления королевской власти (при слабости которой русское правительство надеялось иметь больше влияния), а, следовательно, против представителей Франции. За время своего пребывания в Швеции П., по отзывам современников, проникся симпатиями к конституционному строю. П. был креатурой Бестужева, а потому положение его с падением последнего и с переворотом, происшедшим в половине 50-х годов в русской политике (сближение России с Францией, Англо-Прусская конвенция), стало очень трудным. Имея могущественного врага в лице графа Воронцова, заменившего Бестужева, П. просился неоднократно в отставку, когда неожиданно был назначен (29 июня 1760 года), вместо Бехтеева, воспитателем Павла Петровича. П. сблизился с Екатериной, в особенности по смерти Елизаветы. Петр III , хотя и пожаловал его чином ДТС и орденом Андрея Первозванного, однако же, не доверял ему и всегда держал при нем одного из своих флигель-адъютантов. П. понимал необходимость переворота, но, по словам самой Екатерины, желал его в пользу Павла Петровича. Когда после переворота, в котором П., вместе с Дашковой, очень с ним близкой, принимал живое участие, власть осталась за Екатериной, П. сделал попытку ограничить произвол этой власти, представив императрице проект учреждения императорского совета и реформы Сената. В введении к проекту П. дает резкую критику господствовавшего в управлении произвола ("в производстве дел всегда действовала более сила персон, чем власть мест государственных"), и предлагает учреждение Совета из 6-8 членов - министров; все бумаги, которые требуют подписи государя, должны пройти через этот совет и быть контрасигнированы кем-либо из министров. - Сенату проект представляет право "иметь свободность представлять на Высочайшие повеления, если они... могут утеснить законы или благосостояние народа". Проект вызвал со стороны всех лиц, от которых Екатерина потребовала отзывов, опасения, что в нем скрыто стремление к ограничению самодержавной власти - и императрица, сначала колебавшаяся, отвергла его. В письме к Вяземскому она, подразумевая несомненно П. и подозревая его в симпатиях к конституционному правлению, писала: "иной думает для того, что он был долго в той или другой земле, то везде по политике той или другой его любимой земли все учреждать должно". Несмотря на эту неудачу, П. не потерял своего положения, благодаря исключительным обстоятельствам вступления Екатерины на престол и своему влиянию на Павла. Всем своим значением П. обязан тому, что он был при наследнике воспитателем; Екатерина, по ее собственным словам, опасалась удалить его. Этой ролью П. объясняется и положение его во все последующее время среди борющихся придворных партий (он всегда должен был бороться против Орловых) и отношения его к императрице, которые никогда не были искренни и хороши. П. до самого последнего времени обвиняли, между прочим, в том, что он намеренно развращал Павла и из своих личных целей содействовал разладу между императрицей и ее сыном, но из записок Порошина видно, что он очень серьезно относился к своей задаче в качестве воспитателя. С именем П. связаны все вопросы внешней политики русского правительства за время от 1762 до 1783 годов. Будучи сначала неофициальным советником императрицы, он в 1763 году, по увольнении в отпуск Воронцова, сделан старшим членом иностранной коллегии. Вскоре за тем, по удалении Бестужева, ему было поручено заведывание всеми делами коллегии, хотя канцлером он никогда не был. Разрешение вопросов об отношениях России к государствам Северной Европы привело П. к созданию системы так называемого "Северного Союза" или "Северного Аккорда", навлекшей на него обвинение в доктринерстве. Системой этой П. хотел, для возвеличения престижа и значения России, создать вокруг нее союз всех северных держав для противодействия стремлениям Бурбонской и Габсбургской династий: с этой целью он старался - в общем безуспешно - соединить государства, интересы которых были совершенно противоположны
Как, например, Пруссию с Англией и Саксонией. Фридрих II, которому нужен был союз только с Россией, мешал осуществлению панинского проекта. При реализации этой системы П. главное свое внимание обратил на отношения к Швеции, причем политика его в этом направлении была очень неудачна: его попытка подчинить Швецию исключительно русскому влиянию и устранить французское стоила России громадных денег и не привела к желанному результату. Как бы ища предлога к вооруженному вмешательству, П. малейшее изменение шведской конституции объявлял предлогом к разрыву; но когда, в 1772 году, Густав III восстановил самодержавие, Россия, занятая турецкой войной, должна была с этим примириться, и дело обошлось без войны с Швецией, особенно благодаря вмешательству Фридриха II. Одновременно с вопросом о "Северном Аккорде" должны были быть разрешены вопросы об отношениях к Польше и Пруссии. С Пруссией П. заключил союз, давший России возможность расширить свое влияние в Польше. До 1772 года П. не был, кажется, столь слепым сторонником Пруссии, каким его выставляли. Польшу он стремился включить, во всем ее объеме, в сферу влияния России и не был склонен делить это влияние, а тем более - саму территорию Польши. Его энергии до известной степени русская политика обязана была возведением на престол Станислава Понятовского; не менее энергично и вполне в согласии с Екатериной П. действовал в диссидентском вопросе, видя в расширении прав диссидентов усиление русского влияния; всех своих требований в этом направлении он не мог, однако, провести. В вопросе об уничтожении liberum veto, П. некоторое время расходился как с Екатериной, так и с Фридрихом, полагая, что усиление Польши может быть только выгодно для России, которая будет иметь в ней полезную союзницу. Но П. не предусмотрел тех осложнений, которыми грозило вмешательство во внутренние дела Польши, и был совершенно неподготовлен к вспыхнувшей в 1768 году войне с Турцией. Эта война весьма неблагоприятно отразилась на его положении; во всех неудачах обвиняли его; он был виновен и в разрыве с Турцией, и в том, что Россия осталась в этой борьбе без союзников. В то же время этой войной воспользовался Фридрих II, чтобы привести к осуществлению давно уже висевший в воздухе проект разделения Польши между Австрией, Россией и Пруссией. Соглашение по этому поводу приводило к концу войну с Турцией, так как устраняло вмешательство Австрии; Турция одна бороться долго не могла. На приобретение части Польши нельзя было смотреть как на победу, так как Австрия и Пруссия получили лучшие части даром. П. упрекали за усиление Пруссии; граф Орлов говорил, что люди, составлявшие раздельный договор, заслуживают смертной казни. С этого времени положение П. становится особенно тяжелым, он оставался сторонником союза с Пруссией, а императрица все более склонялась к Австрии; вместе с тем все более усиливался разлад между ней и Павлом, ближайшим другом и советником которого был П. В 1771 - 72 годах особенно сильна была борьба между партиями П. и Орловых. Когда было решено вступление Павла в брак, П. сумел обеспечить за собой влияние на будущую его супругу. Екатерина была очень недовольна этим вмешательством П. в ее семейные дела и воспользовалась женитьбой Павла, чтобы удалить его от должности воспитателя. Она богато одарила П., но с радостью писала (октябрь 1773 года) госпоже Бьелке, что "дом ее очищен". Отношения между Екатериной и обоими братьями Паниными (см. Петр Иванович П.) были очень натянутые; с крайним неудовольствием назначила она Петра П. главнокомандующим против Пугачева. К этому времени относится записанный декабристом М.И. Фонвизиным рассказ о составленном, будто бы Д.И. Фонвизиным, который состоял секретарем П., под руководством самого П., проекте конституции и о заговоре против Екатерины (до нас дошло любопытное введение к этому проекту). После смерти первой жены Павла и после женитьбы его на Марии Феодоровне П. сумел сохранить свое влияние на молодой двор, так что даже родители последней действовали согласно его указаниям; этим влиянием П. пользовался, чтобы сохранить за собой прежнее положение и отстоя
ть союз с Пруссией, срок которому истекал в 1777 году. Воспитанный П., Павел был страстным поклонником Фридриха II. Когда после тешенского мира Екатерина окончательно склонилась на сторону Австрии, П. пришлось вступить в борьбу с влиянием Иосифа II, который в конце концов успел сблизиться с великокняжеской четой, предложив выдать сестру Марии Феодоровны за своего племянника, наследника австрийского престола. Екатерина была очень недовольна происками П. против этого брака; об опале его ходили слухи уже в начале 1781 года. В некоторой, мало разъясненной связи находится опала П. и с деятельностью его по вопросу о декларации "вооруженного нейтралитета" (VII, 186) и с отношениями его к Потемкину, который, вместе с английским послом Гаррисом, действовал против него. Вопрос о том, кому принадлежит инициатива декларации 1780 года, т. е. П. или Екатерине, остается открытым. В мае 1781 года П. взял отпуск и удалился в пожалованное ему имение Дугино, но в сентябре того же года вернулся в Санкт-Петербург и старался задержать заграничную поездку Павла, которая должна была повлечь за собой еще большее сближение "молодого двора" с Иосифом II. Во время этого заграничного путешествия П. поддерживал переписку с Павлом. В то же время разыгралось известное Бибиковское дело; в перлюстрированных письмах Бибикова к Куракину (близкому родственнику и другу П.), сопровождавшему Павла Петровича, Екатерина прочла жалобы на страдания отечества и "грустное положение всех добромыслящих". Екатерина придавала этому делу большое значение и искала за Бибиковым и Куракиным более важных лиц. По возвращении молодой четы из-за границы, отношения Павла к П. несколько изменились к худшему. 31 марта 1783 года П. умер. Увековечить свою признательность П. Павел мог лишь по смерти Екатерины, воздвигнув ему в 1797 году памятник в церкви Св. Магдалины в Павловске. Екатерина, сравнивая в письме к Гримму П. с Орловым, ставит последнего гораздо выше и говорит, что у П. было много крупных недостатков, но он умел их скрывать. П. был одним из образованнейших русских людей своего времени, так что, по отзывам иностранных послов, "походил скорее на немца"; Екатерина называла его энциклопедией. Он интересовался самыми разнообразными вопросами из области государственных знаний и знаком был со многими классическими произведениями философской литературы. На гуманный образ мыслей и строгое чувство законности указывает в красноречивых словах один из наиболее близких к нему людей, знаменитый Фонвизин; о некотором свободомыслии в вопросах веры свидетельствует то, что при приглашении в законоучители к Павлу Петровичу Платона, Панин больше всего интересовался тем, не суеверен ли он, а в письме к Воронцову, который заболел от постной пищи, говорил, что закон требует не разорения здоровья, а разорения страстей, "еже одними грибами и репой едва ли учинить можно". Панин принадлежал к масонам. О честности и доброте П. и в его время не было двух разных мнений, даже враги уважали его как личность гордую и честную. Из полученных им при вступлении Павла в брак 9000 душ он половину роздал своим секретарям, Фонвизину, Убри и Бакунину. П. по натуре был сибарит, любил хорошо пожить; по словам Безбородко, у него была лучшая поварня в городе; он не был женат, но увлечение женщинами часто ставилось ему в вину (невестой его была умершая от оспы графиня Шереметева). При всей разносторонней деятельности, которую П. приходилось проявлять, он был очень ленив и медлителен: Екатерина говорила, что он умрет когда-нибудь от того, что поторопится. Дипломатическая и частная переписка П. напечатана в "Сборнике Императорского Русского Исторического Общества". Проект Императорского Совета напечатан там же, т. VII. О Фонвизинском проекте см. "Русскую Старину" (1884, № 12), "Архив князя Воронцова", "Русский Архив". Ср. Лебедев "Графы Панины" (Санкт-Петербург, 1864); Кобеко "Цесаревич Павел Петрович" (Санкт-Петербург, 1883) и рецензия Иконникова на эти сочинения в 28-м присуждении Уваровских наград; Шумигорский "Биография Марии Феодоровны" (т. I); Чечулин "Проект Императорского Совета" ("Журнал Министерства На
родного Просвещения", 1894, № 3); его же "Внешняя политика России вначале царствования Екатерины II" (Санкт-Петербург, 1896); Arnheim "Beitrage zur Geschichte der Nordischen Frage" ("Deutshe Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft", т. II, III, IV, V и VII, 1889 - 1892). Затем общие сочинения (Соловьев "История России"; Бильбасов "История Екатерины II") и всю литературу по истории русско-польских и русско-прусских отношений. А. Браудо.
