Интервью с космонавтом антоном шкаплеровым. Космонавт-блогер: «Человек счастлив в невесомости, хотя она очень коварна. Есть ли ограничения по числу полетов на орбиту

Александр Мисуркин, летчик-инструктор первого класса, космонавт-испытатель второго класса, в свою первую экспедицию провел на орбите 166 суток, в том числе 20 часов 2 минуты – в открытом космосе. В данный момент Александр готовится в 2017 году во второй раз отправиться на МКС. О деталях подготовки и буднях космонавтов читайте в нашем специальном интервью.

— Расскажите, пожалуйста, как вы решили стать космонавтом? Кто-то повлиял на ваш выбор?

— Это была детская мечта, и я не думаю, что что-то повлияло на мой выбор. Я определился с профессией примерно к двенадцати годам. Огромная благодарность моей учительнице за то, что когда я подошел к ней и сказал: «Хочу быть космонавтом. Как вы думаете, что мне нужно для этого сделать?» — она посоветовала стать летчиком, а до этого пойти в аэроклуб, что я, собственно, и сделал. Сейчас работа мне по душе — я понимаю, что сделал правильный выбор.

— Расскажите, пожалуйста, о профессиональном пути.

— Сначала я отправился в аэроклуб, занимался там. В одиннадцатом классе уже знал, что поеду поступать в летное училище, хотя на всякий случай рассматривал варианты МГТУ им. Н. Э. Баумана и РВВДКУ в Рязани. В итоге я все-таки остановился на главном приоритете и ни капли не жалею. Сейчас ничего бы не менял.

— Каким образом из выпускников летных училищ отбирают будущих космонавтов?

— Из выпускников летных училищ космонавтов не отбирают. После выпуска из училища я занимался совершенствованием летной подготовки и учил летать других. Поэтому в космонавты я отбор проходил, будучи уже командиром авиационного звена 627-го гвардейского авиационного полка.

Мой отбор проходил в 2006 году. Я бы о нем даже и не узнал, если бы так сильно не хотел стать космонавтом. Когда объявляется отбор, по военно-воздушным силам проходит директива главнокомандующего, и желающие должны о ней узнать и написать рапорт об участии. Но директивы приходят в полки, а там, как правило, читает все документы и принимает решения командир. Именно он определяет: какая информация доводится до личного состава, а какая — нет. Если командиру важно сохранить личный состав на месте (ведь он его готовил, он его ценит), то такие директивы остаются незамеченными. Если ты сам не знаешь, когда она должна прийти, то никогда не познакомишься с ее содержанием.

Мой случай особенный. Я, будучи в отпуске (еще до выхода директивы), ехал с другом и сестрой в машине и услышал радиопрограмму, где в прямом эфире выступал руководитель Центра подготовки космонавтов. Мы с трех телефонов в течение всего прямого эфира пытались дозвониться, чтобы задать вопрос: «Как попасть в Центр подготовки?» К концу эфира мы все-таки дозвонились, мне дали контакты сотрудника в Центре подготовки, с которым я затем и общался. Благодаря этому я знал, когда будет директива, и сам ее нашел – в общем, проявлял активную жизненную позицию и добился своего.

Затем меня командировали в Центр подготовки космонавтов, где в течение месяца я проходил медицинский, психологический отборы, главную медицинскую комиссию, различные проверки согласующих органов. После всего этого, по результатам межведомственной комиссии, был принят в отряд космонавтов со всеми своими коллегами 14-го набора.

— Каким критериям, помимо абсолютного здоровья, должен соответствовать будущий космонавт?

— Сложный вопрос вы задаете. (Смеется) Примерно тот же вопрос мне задавал в конце отбора наш главный психолог: «Назови шесть основных качеств, которыми должен обладать космонавт». Тогда я начал перечислять качества былинных русских богатырей, а он мне: «Подожди-подожди. Назови одно». Он хотел услышать от меня самое важное – чувство юмора. И он абсолютно прав. Без развитого чувства юмора в замкнутом коллективе, когда ты по полгода видишь одно и то же лицо рядом с собой, выжить просто невозможно.

Какими качествами должен обладать космонавт? Во-первых, надо любить эту профессию, надо любить заниматься этим делом. Для любого профессионала это важно. Каждый день на работу ходить не потому, что надо, а потому, что ты любишь свое дело. Во-вторых, чувство юмора, мы уже говорили — оно должно быть. Достаточно высокий интеллект и хорошее образование — безусловно. При этом уровень твоих знаний и навыков должен быть широким, потому что на станции сталкиваешься с разными задачами: и гайки крутишь, и с новыми операционными системами работаешь.

Ты должен быть специалистом, с руками и головой, очень разнопрофильным. Космонавт должен быть, с одной стороны, сильным лидером. Иначе пройти все испытания, тренировки, виды подготовок, наверное, будет очень сложно. Но с другой стороны, ты должен уметь отлично ладить с людьми, уживаться в коллективе и быть хорошим командным игроком. Надо уметь в одних ситуациях пойти за коллегой, уступив пальму первенства, а в других – взять ее в руки самому.

Кроме того, как и в любой профессии, мужество, сила духа здесь тоже имеют принципиальное значение. Но я считаю, что всем этим вещам можно учиться. Надо только осознавать, что тебе это нужно, и целенаправленно стараться развивать эти качества в себе.

— Обычный рабочий день космонавта – он какой?

— Рабочий день космонавта ни на Земле, ни в космосе ему самому не принадлежит. И на Земле, и в космосе мы работаем по расписанию. Различие только в том, что на Земле это расписание с 9 до 18, а в космосе твои сутки расписаны по минутам. Жизнь очень насыщенная, свободного времени практически нет. Каждый день регламентируется планом работы на сутки, который называется «форма 24». В нем подробно расписано все: подъем, отбой, приемы пищи, время на гигиену, два с половиной часа обязательной физкультуры, запланированные Центром Управления Полетом работы (примерно с восьми утра до шести вечера) и пара часов свободного времени перед сном.

— На Земле ваш график тоже расписан?

— Скажем так: на работе я не принадлежу сам себе, а следую расписанию, которое составляется на неделю вперед. К примеру, моя подготовка к следующему полету уже идет четыре месяца, а до полета еще год и три месяца. Весь этот период моей жизни уже расписан, если не по минутам, то по дням точно. С вероятностью 98% можно сказать, где я буду 7 июня или 25 августа 2016 года.

— Что вы чувствовали, думали перед своим первым полетом?

— Я чувствовал, что еще на одну ступеньку становлюсь ближе к мечте. Конечно же, испытываешь от этого восторг, удовольствие. Счастье, наверное, одномоментное. Когда ракета оторвалась от стартового ствола, я подумал, что вот оно — счастье. В тот момент был огромный прилив эндорфинов.

Что я из этого полета вынес и запомнил? Безусловно, это прекрасные виды нашей Земли, это самое захватывающее путешествие в моей жизни. Еще теперь я знаю, что смог это сделать. Всю свою жизнь я стараюсь работать над собой, самосовершенствоваться, развивать себя как человека, как профессионала. Сам для себя я могу сказать, что я поднялся еще на одну ступеньку вверх и продолжаю расти.

— Что самое сложное в вашей работе?

— Не хочу показаться зазнайкой, но никогда об этом не задумывался и сейчас что-то особенно сложное выделить не могу. Сложно, наверное, то, что ты должен быть готов к выполнению своей работы в любой момент времени. Приходится держать себя в форме – физической, умственной, в плане знаний, умений, навыков, – на протяжении длительного периода. Например, физическая форма: я всю свою жизнь сознательно борюсь с лишним весом. Борюсь с периодическими успехами то в одну сторону, то в другую. Год назад мне удалось добиться лучшего результата, я сбросил больше десяти килограмм и был в том самом весе, о котором всегда мечтал. К сожалению, продержаться в нем я смог недолго, однако весь этот год оставался в неплохой форме. Прошли новогодние праздники, и на весы я без слез встать не могу. Так что с 11-го числа опять бой с самим собой.

Поэтому самое сложное, наверное, быть в форме, во всех смыслах этого слова. На протяжении всей профессиональной деятельности нельзя расслабляться – потом быстро не соберешься.

— А что самое приятное?

— Приятного много. Во-первых, то, с чего мы начали разговор: свою профессию надо любить, и тогда вопрос, как ею заниматься, прикладывать усилия или нет, у тебя не возникнет. В моей работе мне нравится все. Я могу осуществить мечту о далеких путешествиях туда, где практически никто до меня не был. Во-вторых, это великолепнейший способ испытать себя. В-третьих, работа позволяет путешествовать по Земле: мы тренируемся не только в Центре подготовки космонавтов в Звездном городке, но и в Америке, в Европе, в Японии, раньше в Канаде. Путешествуем по свету достаточно много. У нас очень большой круг общения с людьми разных профессий – это тоже может быть для многих интересным. Так что плюсов много.

— Чем вы больше всего гордитесь?

— Стараюсь вообще ничем не гордиться.

— Может быть, то, что вы считаете своим главным достижением в профессиональной деятельности…

— Так как все-таки мое первое образование летное и по духу я летчик… Для любого летчика самый важный критерий достижений – это знак летной квалификации. Все те летчики, которых я знаю и уважаю, всегда стремились к повышению летного мастерства. Пожалуй, это показывает уровень профессионализма.

Мне приятно вспомнить, что на тот момент, когда я непосредственно занимался летной подготовкой, я успел подготовиться до уровня летчика первого класса. На сегодняшний день я инструктор, космонавт-испытатель второго класса – и для меня это одно из важнейших моих достижений.

— Одну свою мечту вы уже исполнили: стали космонавтом, слетали в космос и собираетесь еще. Есть ли новая профессиональная мечта, которую хотелось бы осуществить?

— Нет, новой нет, есть старая: хотелось бы осуществить космический полет не только на орбите, но и за ее пределы. Я не хотел бы особенно распространяться, вроде как о мечте рассказывать нельзя. Я бы хотел слетать на Марс или на Луну. Не знаю, удастся ли это — в обозримом будущем подобные полеты не планируются.

— Как вам кажется, когда этот полет станет возможным?

— Вы знаете, подобные прогнозы – дело неблагодарное. Если бы космические агентства сегодня задались этой целью, то смогли бы осуществить экспедицию. Вопрос в том, что на сегодняшний момент этот полет потребует значительных финансовых затрат. Нужно подтягивать множество технологий: они не соответствуют требованиям.

Космические агентства пока не видят большой необходимости вкладывать огромные деньги в этот проект. Когда увидят — сказать сложно. Но уже сейчас понятно, что раньше 2035 года полета не будет. Но я себя со счетов к тому времени не списываю!

— Вы провели достаточно большой срок в космосе – повлияло ли на вашу личность, характер?

— Я думаю, что изменения в личности, которые происходят, человек изнутри никогда не замечает. Субъективно человек считает себя таким же, каким он и был, даже если люди со стороны говорят, что он изменился. Можно провести аналогию: когда в семье растут дети, родителям кажется, что они не меняются. Особенно первые годы жизни. Люди, которые видят их со стороны, удивляются, как сильно дети изменились и подросли. В себе я особых изменений не вижу. Как я уже говорил, я понял, что могу, и, конечно же, чувствую себя более уверенно. Как мужчина, как человек, как профессионал.

— Из каких этапов состоит подготовка к вашему следующему полету?

— Они называются не этапами, а тренировочными сессиями. Они проходят на базе Центра Подготовки Космонавтов в Звездном городке, Космического центра Джонсона в Хьюстоне, Европейского космического агентства в Кельне и в японском Цукубе. У нас международная станция – там не только российский, но и американский сегмент, в который входят европейский и японский модули. И мы обязаны уметь работать с оборудованием партнеров.

Подготовка к полету длится чуть менее двух лет. Сначала мы готовимся как дублирующий экипаж экспедиции, которая стартует на полгода раньше нас. В качестве дублеров мы провожаем ребят на Байконур, до самой ракеты. После их взлета у нас остается примерно шесть месяцев для окончательной подготовки уже по нашей собственной программе.

— Сталкивались ли вы с какими-то экстремальными ситуациями?

— Слава Богу, нет. Таких ситуаций пока не было. Будем надеяться, что и не будет. Хотя мы, конечно же, готовимся к действиям в аварийных ситуациях: пожарам, разгерметизации станции. Пока их не возникало.

— Как проходит выход в открытый космос, и что ощущает человек, покидающий станцию?

— В процессе нашей экспедиции перед моим первым выходом выполнял свой первый выход в открытый космос Роман Романенко. Он выполнил его блестяще. Я для себя тогда это отметил и решил, что должен сделать не хуже. Для любого космонавта выход в открытый космос – это проверка на прочность, профессионализм. Я чувствовал: приближается момент, когда на меня посмотрят, чтобы оценить мои личные и профессиональные качества.

Я понимал, что хочу выполнить эту работу с максимальным качеством, поэтому серьезно готовился, физически и психологически. Хотя сложно готовиться к тому, чего не знаешь. Это заняло у меня большое количество времени. Поэтому весь первый выход я был сосредоточен не на том, что чувствую: «Дай-ка я подумаю, что ощущаю, я же в открытом космосе!». У нас была расписанная циклограмма на шесть часов, и мы должны были сделать ее вовремя, поэтому я думал только о работе.

Плюс ко всему в первом выходе… Вы знаете, как ребенок, который учится ходить, — ты оказываешься в непривычной обстановке и даже не понимаешь, как совершать простейшие движения. В один момент мне нужно было перейти по телескопической грузовой стреле. Если читатели будут себе представлять, это такая большая модель телескопической удочки, на которой есть металлическое кольцо. Ты фиксируешь свои страховочные карабины на него и можешь передвигаться вдоль удилища. В первый раз, когда я к нему подошел, карабины застраховал, то с удивлением обнаружил, что телескопическая грузовая стрела гибкая и совершает колебательные движения в перпендикулярном направлении к своей продольной оси. Само кольцо тоже не зафиксировано и свободно плавает.

Я нахожусь рядом со стрелой, держу это кольцо в руках, понимаю, что мне нужно перемещаться вдоль ее оси, а я не знаю, от чего мне оттолкнуться и как это сделать. Усилием воли заставлял себя двигаться вперед, при этом никакого движения не происходило. Пока нашел необходимые, правильные движения, понял, что делать, как себя зафиксировать в пространстве, контролировать свои перемещения, прошло немало времени.

В первый выход думать о том, что ты в космосе, вообще некогда. Пожалуй, при втором выходе у меня было минут пять, пока коллега заканчивал свой этап работ. Я мог постоять, посмотреть по сторонам, подумать о том, что я нахожусь в открытом космосе, посмотреть, где Земля… Первая ассоциация, которая в голову пришла, — что я, как барон Мюнхгаузен, только в XXI веке. Он летал на ядре, а я – сам по себе.

— Есть ли художественные фильмы, в которых жизнь, работа в космосе показана достаточно достоверно, чтобы обычный человек смог ее представить?

— Я очень люблю фильм «Аполлон-13». Естественно, я его смотрел еще до того, как закончил училище. Кроме того, что там играют уважаемые мной актеры, фильм снят очень реалистично. И даже сегодня, когда я его смотрю, у меня не возникает никакого диссонанса между моим профессиональным взглядом «изнутри» и восприятием зрителя. Все сделано на высоком уровне, это хороший фильм для тех, кто хочет погрузиться в жизнь настоящего космонавта. Или астронавта.

— Верите ли вы в существование внеземных цивилизаций и инопланетян?

— Я не могу сказать, что верю, но абсолютно не исключаю такой возможности. Сегодня известно большое количество экзопланет. Вероятно, что у некоторых есть атмосфера, поэтому я не исключаю возможности, что однажды мы познакомимся с внеземными цивилизациями. Ведь не обязательно пришельцы, если они существуют, похожи на нас. Их организм может быть построен по совершенно другим законам.

— Если ребенок хочет стать космонавтом – например, сейчас почитает ваше интервью – что стоит сделать, с чего начать?

— Я буду очень рад, если кто-то в детском возрасте сможет четко определиться с выбором профессии и через пять, десять лет своей жизни не разочаруется – это просто здорово! К сожалению, большинство молодых людей сейчас плывут по течению. Надо пойти в институт – «Да, пойду, друзья туда пошли – пойду и я». Или работает метод от противного: «Раз ничего другого нет — пойду сюда». Тех людей, которые ставят перед собой цель и упрямо движутся к ее достижению, я почему-то встречал не так много, как хотелось бы.

Что делать? Безусловно, у космонавта должно быть хорошее образование. Не обязательно, но все-таки желательно, чтобы оно было техническим, инженерным или научным. Образование военного летчика тоже будет приоритетным при прохождении отбора. Обязательно нужно иметь крепкое здоровье и хорошие отношения со спортом. Физкультура в космосе – не просто необходимость, чтобы вернуться из полета живым и здоровым, это еще и способ снять стресс. Если ты в принципе физкультуру не любишь, то для тебя это будет не снятием стресса, а дополнительным его источником. Спорт, здоровье, знания – все то, что нужно комбинировать в этой профессии. Также есть временное положение об отборе космонавтов , в котором расписаны все требования. После прочтения документа у большинства родителей, юношей, девушек многие вопросы снимутся.

— Если бы ваш ребенок пришел к вам и сказал, что мечтает стать космонавтом, как бы вы отреагировали?

— Мой сын Александр так и говорит, и я очень рад этому. Хотя если бы об этом мне сказала моя дочь, я не могу сказать, что обрадовался бы. Я бы не был против, но радости оно бы тоже не принесло. Во-первых, девочкам в бытовом плане жить в космосе сложнее, чем мальчикам. И мне субъективно кажется, что космос пагубно влияет на женское здоровье в вопросах красоты – как будто высасывает женскую красоту, как пылесос. Возможно, во мне говорит традиционный менталитет: женщина – это все-таки принцесса, хранительница домашнего уюта, семейный очага… Это нечто прекрасное и нежное. Мужчина – скала, крепость, которая это нежное и прекрасное оберегает, защищает. Такое видение, отношение к жизни, конечно, свойственно далеко не всем, особенно за пределами российского общества, но мне оно ближе. В общем, если бы моя дочь захотела стать космонавтом, я бы вряд ли порадовался, но мешать бы не стал.

— Есть ли у вас какие-то профессиональные страхи или опасения? Боитесь ли вы чего-нибудь?

— Да у нас вся жизнь – это испытания! И если кто-то скажет, что ему не страшно, – я не отнесусь к этим словам серьезно. Начиная с работы с выходным скафандром, – это снаружи он кажется комбинезончиком для маленького ребенка. На самом деле это металлическая труба, к которой пришиты мягкие штаны и рукава. Находясь внутри, ты не можешь ни развернуться, ни нос себе почесать — ничего не можешь!

В первый раз когда я зашел в скафандр и услышал переговоры инструкторов, мне стало не по себе. Во-первых, психологически в замкнутом пространстве, мягко говоря, некомфортно. Во-вторых, он настраивается так, чтобы, когда ты в него входишь без наддува давления, тебе в нем было тесно. Затем давление повышают, он немного растягивается, и ты занимаешь в нем штатное положение, комфортное для работы. В-третьих, в первый раз мне сильно не повезло: внутри скафандра было очень душно. При этом я слышал переговоры инструкторов: один сообщил, мне не подали кислород внутрь скафандра, второй его не слышал и переспрашивал раз пять. Я слушал эту беседу и думал: «Чем она закончится и когда?» Невыносимо хотелось выскочить из скафандра, но показать же это нельзя!

За что ни возьмись: парашютная подготовка, водолазная подготовка, сурдокамера – все эти испытания заставляют переступать через свои страхи. Твоя задача как раз заключается в том, чтобы, пройдя через все это – те же выживания на море, зимой в лесу, пустыне — учиться контролировать себя и оставаться работоспособным в психологически дискомфортных условиях. Наверное, за это я и люблю свою профессию. Она позволяет мне бороться с самим собой.

— Если бы существовала какая-нибудь параллельная вселенная, и вам дали бы возможность попробовать любую другую профессию, помимо космонавтики, — какую вы бы выбрали?

— Хм. Параллельная вселенная – это слишком круто. Если бы я родился в те времена, когда не было космонавтики? Я бы старался стать либо летчиком – если это был бы XX век — либо моряком – если раньше.

— Несколько слов на прощание всем тем, кто будет вас читать.

— Основная мысль, которую я стараюсь донести до молодого поколения – школьников, студентов — заключается в том, чтобы ребята старались ставить перед собой цели, а не плыли по течению. Осознайте свою цель в жизни, примите решение, чего вы хотите… Не обязательно быть космонавтом! Можно быть доктором, педагогом – очень уважаемые профессии – и при этом двигаться в заданном направлении, тогда в жизни достигнете огромных, колоссальных результатов. Лично для меня важно не просто существовать, а жить для достижения поставленных целей.

Я искренне, от души желаю читателям этого интервью читать его не просто как художественную или публицистическую книгу, а считать его примером. Задайтесь вопросом: чего я хочу в этой жизни? Найдите на него ответ и смело двигайтесь вперед к достижению поставленной цели, никогда не задумываясь: «Нет, это не для меня», «Это может кто-то другой, но только не я». Никто никогда не родился созданным или призванным для высоких достижений, это результат упорного, самоотверженного труда. Это под силу каждому человеку. Я искренне желаю всем достигать своих высот.

С Александром беседовала: Ирина Замотина

Фото: из личного архива Александра Мисуркина

Александр Иванович Лазуткин - летчик-космонавт России, Герой Российской Федерации, обладатель множества медалей и орденов Российской Федерации и Соединенных Штатов Америки, дал интервью информационному агентству «Новомосковск Сегодня».

Александр Иванович является неординарным, разносторонним и, в то же время, удивительно скромным человеком. В 1997 году он совершил полет по программе «Мир» продолжительностью 184 дня 22 часа. Он зарекомендовал себя не только как профессионал своего дела, достигший высоких результатов в космических исследованиях, но также сумел стать профессиональным спортсменом и получить разряд по спортивной гимнастике и парашютному спорту.

Александру Лазуткину еще в детстве пророчили успех в спортивной карьере, но он, вопреки всем ожиданиям, предпочел для себя другой путь.

- Александр Иванович, почему все же космонавтика? Откуда у Вас появилось желание стать космонавтом?

Потому что в детстве, во-первых, книжки читал. Мне нравилась фантастика. Раньше в фантастике описывали, как люди открывают другие миры. А где находятся другие миры? Они там - в космосе. Вот и я хотел открыть то, чего нет на Земле. Поэтому космонавтика прочно села с детства в моей голове.

- Обязан ли космонавт заниматься каким-либо видом спорта?

Космонавт не обязан быть профессиональным спортсменом. Он должен заниматься физической культурой для того, чтобы быть здоровым и полноценно развитым, иметь определенные параметры, чтобы спокойно переносить нагрузки, которые на него выпадут.

- Как проходит физическая подготовка космонавта? Какие ее основные элементы?

Вся физическая подготовка космонавта направлена на то, чтобы все факторы космического полета, которые воздействуют на человека, свести к минимуму. Есть специальные вестибулярные тренировки на «Центрифуге». Важен и общий тонус организма. Должны хорошо работать сердечнососудистая система, мозг. Этому способствуют кроссы, плавание, подвижные игры. Я предпочитал заниматься гимнастикой на спортивных снарядах, прыгать на батуте и т.д. Это доставляло мне удовольствие.

Есть еще интересные виды тренировок. Нас заставляют прыгать с парашютом. В профессиональной деятельности космонавта нет как таковой необходимости в спуске на парашюте. Эти тренировки направлены на то, чтобы укрепить нервную систему и подготовить к работе в стрессовых ситуациях. На Земле трудно самому создать стрессовую ситуацию. А с помощью парашютных прыжков - легко. Тебя выбрасывают из самолета на высоте 3 км, и ты летишь, не открывая парашюта, до 700 м. Пока ты летишь, тебе дают разные задания: описать то, что видишь, провести комментарий, решить арифметические задачки на сложение-вычитание. Когда ты приближаешься к земле, в голове срабатывает: «Тебе либо спасаться, либо задачки решать». Тем самым нас готовят к возможным непредвиденным ситуациям в космосе, чтобы мы не поддались панике, а могли собраться с мыслями, благополучно провести все необходимые операции и спастись.

- Как проходит психологическая подготовка? Что она в себя включает?

Любая подготовка космонавта направлена на то, чтобы психологически адаптировать его к трудностям. Мы сдаем экзамены. Это психологический стресс, потому что мы должны их сдать на «пятерку». Чем больше у тебя «пятерок», тем больше шансов полететь. Наличие «четверок» говорит о том, что ты что-то не доучил. Когда экипаж направляют в полет, люди должны быть уверены, что они посылают экипаж, который выполнит эту задачу. На экзаменах цель преподавателя, а их, как правило, несколько (бывало и десять человек), убедиться в том, что ты хорошо владеешь предметом, и найти те темы, которые ты не доучил. Таким образом, идет своеобразное соревнование.

Мы регулярно проходим медицинское обследование. Очень сложно быть все время здоровым, сложно психологически. Специалисты смотрят на все твои параметры. Ученые мужи должны тебя выпустить умным человеком, а врачи - здоровым. И ты живешь в этом мире между молотом и наковальней. Ты обязан усвоить огромное количество знаний за короткий промежуток времени, и при этом сохранить здоровье. При 18-часовой умственной нагрузке в день необходимо найти время, чтобы заняться физкультурой, именно в том объеме, который снимет психологическую и умственную усталость. А еще нужен полноценный сон.

- Сколько длится сон космонавта?

Составляется специальный план работы на день, чтобы соблюдались все нормы: девятичасовой сон с 23:00 до 8:00; время на завтрак, обед и ужин; время на физкультуру - час в первой половине дня, час - во второй; время на подготовку ко сну. Но могут сложиться разные ситуации. На протяжении нашего полета мы традиционно спали по четыре часа. Это было связано с большим объемом работы.

Как проходила ваша адаптация в космосе, ведь непросто находиться в изолированном космическом корабле столь длительное время?

Я думаю, что в качестве одного из примеров можно привести ощущения любого заключенного в камере. Когда летишь в космос, на самом деле, замкнутый объем не оказывает влияния, потому что нас к этому постоянно готовят. Адаптация происходит на уровне физиологии, потому что на Земле мы ходим, а там - летаем. Это две большие разницы для организма. Во-первых, раздувается голова, потому что кровь становится легкой и из ног идет в голову. Увеличивается не череп, а окружность головы, разглаживаются все морщинки. Люди становятся неузнаваемыми. У тебя развиваются сильные головные боли, с каждым днем все больше и больше болит поясница. Организм должен понять, что ему делать. Со временем он начинает привыкать. Такой период занял у меня около десяти дней. Были и вестибулярные расстройства, и приступы тошноты, которые все время усиливались. Я думал: «Господи, если бы я знал, что все так плохо, ни за чтобы не полетел. Я хочу домой». И это в голове у человека, который всю жизнь хотел полететь. Но видно, нас настолько хорошо подготовили, что я смог пережить адаптацию и полноценно погрузился в работу.

- Чего больше всего Вам недоставало в космосе?

На самом деле у меня не было как таковой грусти по Земле. Каждую неделю тебе устраивают видео-сеансы с родными и близкими. Сейчас со станции ты можешь позвонить куда угодно, на любой мобильный, любому человеку и разговаривать с ним, сколько угодно.

Пища, которую дают космонавтам, очень разнообразная. Мне надоело только одно - вскрывать упаковки. К концу полугодового полета я подумал: «Лучше одну банку открою и буду есть только эту пищу». Это был цыпленок с рисом, которым я питался в течение месяца.

Сейчас космонавты уже по-другому воспринимает полет в космос. Я восемьдесят шестой космонавт. Для тех, кто был до нас, это было впервые - каждый раз шаг в неизвестность. Сейчас мы летим в космическую экспедицию, как в командировку. Мы знаем, что нас там примут, что все дни расписаны. Ты знаешь, какую работу ты сделаешь и когда ты вернешься. Опыт и знания, полученные предыдущими космонавтами, закладываются в тебя на подсознательном уровне.

У меня был такой парадокс. Я очень боялся, что буду волноваться перед стартом: «Это же первый полет». Решил даже ночью не спать, но уснул. Когда проснулся, подумал: «Сейчас будет завтрак. Последний на Земле». Позавтракал, мы сели в автобус. Едем на старт. Даже сердце не дрогнуло от мысли: «А вдруг я уже не вернусь?». Надели скафандры. С нас снимают сапоги на входе в корабль. У меня только мысль такая: «Сапоги останутся здесь, а я улечу». Я залез в корабль. Спокойно сижу. Пульс стабильный - до 70 ударов. Страха не было совсем. И это меня поразило. А потом я нашел определение: я летел туда, куда знаю. Оказавшись в космосе, я не увидел ничего нового. Даже грустно от этого стало. С сожалением думаю: «Вот и Земля круглая и такая же красивая. И вообще все, что я вижу, уже в кино видел». А сейчас можно в интернете с помощью Google спуститься на Землю, походить по улицам любого города, над вулканом пролететь. Поэтому и воспринимается психологически все очень просто.

Когда пришло время нашего возвращения на Землю, я подумал: «Если ребята скажут, что одного из нас нужно оставить на второй срок - я знал, что командир очень хочет вернуться домой - то ответил бы: «Я остаюсь»

Даже если вы никогда не мечтали стать космонавтом и едва ли найдёте на ночном небе Полярную звезду, рассказы о полётах в космос могут оказывать волшебное действие. Во-первых, внимая тем, кто был в космосе, мы как будто сами приподнимаемся над ежедневной суетой, вглядываемся в горизонты научных открытий и смотрим на человечество немного со стороны, пытаясь представить, что будет с Homo sapiens в будущем. Во-вторых, понимая, что из 7 миллиардов населения Земли в космосе побывало менее 600 человек, сложно не задуматься об их уникальном опыте и не задаться вопросом: «А как там, в космосе?..»

Ответ на этот вопрос несложно найти в мемуарах космонавтов, а теперь ещё и на каналах YouTube, которые ведутся буквально с борта Международной космической станции. Поэтому, когда у нас появилась возможность взять интервью у Александра Мисуркина, мы удержались от расспросов: «А как там?..» - и поговорили с Александром о его образовательном опыте.

Александр Мисуркин

116-й космонавт России и 528-й космонавт мира. На сегодняшний день совершил один космический полёт, который продолжался 166 суток, с 29 марта по 11 сентября 2013 года. За время полёта три раза выходил в открытый космос. Александр Мисуркин состоит в отряде космонавтов Роскосмоса, регулярно принимает участие в научно-популяризаторских встречах, посвящённых космонавтике, лично ведёт группу «Вконтакте» «Космос: Начало пути!» и свой канал на YouTube .

Обычный среднестатистический… космонавт

Вы говорили в других интервью, что хотели быть космонавтом с детства. Что было самым сложным на каждом этапе движения к цели - в школе, авиаучилище, Центре подготовки космонавтов? Что приходилось преодолевать, учась?

Действительно, я с детства мечтал быть космонавтом, такую цель я себе поставил где-то лет в 11-12. Я учился в школе-лицее №1 им. М.В. Ломоносова в Орле. До старшей школы я был отличником, не прикладывая особых усилий. У меня были мысли уйти после девятого класса в училище, но мой классный руководитель Зоя Алексеевна убедила меня остаться в школе. Это был сильный лицей, и после девятого класса в нём собирали мотивированных старшеклассников из всех школ города. Требования там были очень высокие, и я с уровня отличника вдруг оказался в глубокой-глубокой серединке.

Так я впервые ощутил, что у меня есть самолюбие, и запомнил на всю жизнь, что мои собственные способности умеренно-средние, что я абсолютно среднестатистический человек.

Но при этом вся моя подготовка шла достаточно ровно, хотя на каждом этапе приходилось прикладывать усилия - ведь про рыбку, которая не ловится без труда, мы все знаем.

Вспоминаются моменты, когда я был в ожидании нового испытания, новой ступеньки, нового препятствия - и переживал за это. Например, в ожидании сурдокамеры в Центре подготовки космонавтов. Есть такая экспертиза, её цель - оценка нервно-психической устойчивости человека в условиях изоляции от внешнего мира, непрерывного бодрствования (в течение 64 часов) и выполнения заданной работы. Она проводится один раз, и по результатам её прохождения ты либо остаёшься в этой игре, либо нет.

Безусловно, я переживал перед тем, как её проходить. Тем более что рассказы тех, кто там уже был, не очень-то успокаивали. Но когда это осталось позади, я подумал: а зачем я, собственно, переживал? Оказалось - преодолимо.

- Есть ли у вас любимый «космический» предмет - учебная дисциплина, связанная с вашей профессией?

Если мы говорим о предмете в классическом понимании, «за партой», тогда это космическая навигация и баллистика, которые нам читал Алексей Тимофеевич Митин (дай Бог ему крепкого здоровья!) А если говорить в общем, то СППК (специальная парашютная подготовка космонавтов) - это мой любимый «урок» в принципе, так как он помогает развивать качества, необходимые любому мужчине: смелость, самообладание, высокий уровень работоспособности в стрессовой ситуации, в условиях острого дефицита времени.

В мемуарах многих космонавтов можно найти строчки о том, что им всю жизнь приходилось учиться новому. Сколько времени занимает учёба в вашей работе? И чему вам сейчас сложнее всего учиться?

Я не могу сейчас сказать, что каждый день учусь чему-то новому. В моём случае речь идёт о развитии и поддержании навыков: чтобы постоянно поддерживать квалификацию, нужны тренировки. Это навыки работы на различных тренажёрах - ручное управление космической техникой на разных этапах, работа в космической станции по обслуживанию систем, работа с полезной нагрузкой (выполнение научных задач).

Например, есть такая тренировка - ручное управление спуском (РУС). Оно предполагает решение непростых математических задач в реальном времени под воздействием перегрузок. В жизни такого не случалось никогда, но, если часть оборудования системы управления спуском откажет, экипаж может выполнить спуск в ручном режиме и точно произвести приземление. Выходя первый раз на экзамен перед первым полётом, я думал, что уже научился выполнять это задание, но благополучно получил «двойку». На следующий день я её пересдал, но именно благодаря двойке пришло осознание, что я не понимал до сих пор одного очень важного принципа.

Что касается второй части вопроса, то сейчас я тренируюсь как командир экипажа, это и большая ответственность, и высокое доверие. Именно этот аспект и является наиболее сложным на данный момент.

Тяжело в учении, легко в невесомости?

- Если говорить о тренировках на тренажёрах - бывает ли такое, что экипаж не выполняет задание и «погибает»?

Естественно, при работе на тренажёрах разыгрываются сценарии аварийных ситуаций. Если говорить о космической станции, то там наиболее опасными ситуациями являются разгерметизация, пожар и выброс аммиака из системы терморегулирования американского сегмента в атмосферу МКС (вероятность последнего мала, но всё же есть, поэтому мы уделяем много времени этой тренировке).

На корабле тоже всего хватает. Например, один из вариантов отрабатываемых ситуаций - пожар.

Вы втроём сидите в объёме телефонной будки в позе эмбрионов, и вдруг всё оставшееся пространство между тобой и пультом заполняется дымом…

Могут разыгрываться переходы между станцией и кораблём. Например, станция сгорела, и ты должен отстыковаться и улететь. При этом тебе нужно надеть скафандр в противогазе, потом снять противогаз, застегнуть скафандр… Ситуации, конечно, для первого раза непростые. Но таких случаев, чтобы экипаж «погибал», не припомню.

Думаю, это потому, что каждой тренировке предшествует этап подготовки: теоретические занятия, практическая работа с инструкторами. В результате мы в процессе тренировок на тренажёрах допускаем ошибки, которые сказываются на оптимальности. Например, спасаем меньший объём МКС от разгерметизации, чем могли бы. Или - станция сгорела, но ты в итоге улетел, а мог потушить пожар и остаться.

Но процесс обучения не бывает гладким. Я когда-то встретил интересный пример в одной статье. Там описывалось, как молодой человек брал яхту в аренду, а когда её возвращал, сказал, что не поставил на ней ни одной царапинки. На что ему хозяин яхты, бывалый моряк, ответил: «Да, у вас всё в порядке, но, думаю, вы мало чему научились. Чтобы стать настоящим моряком, капитан должен утопить хотя бы пару кораблей».

Полагаю, что теория и практика в вашей работе максимально близки. Но наверняка есть какой-то люфт между ними. Насколько то, чему вы учились в Центре подготовки космонавтов, отличалось от того, что ждало вас в космосе на самом деле?

Я глубоко благодарен моим инструкторам в Центре за то, что они дали достаточный уровень знаний, который позволил мне без проблем заниматься корабельной деятельностью, даже сталкиваясь с тем, чего не было на тренировках.

Небольшой люфт был с точки зрения наполненности тренажёров на тот момент - сейчас тренажёры МКС гораздо ближе к реальности по части компьютерной сети, например, чем было во время моей подготовки к первому полёту. Но уровень данных мне знаний позволил абсолютно комфортно справиться с этим на борту.

Самый серьёзный люфт, который я бы назвал - это факторы космического полёта, в первую очередь - невесомость. На Земле невозможно смоделировать её идеально. Мы отрабатываем выход в открытый космос на уникальном стенде, в гидролаборатории, и я не ожидал, что те операции, которые там вообще не представляли сложности, будут вызывать вопросы в космосе. А так случилось.

Например, перемещение по грузовой стреле - это такая телескопическая «удочка» для переноса грузов и космонавтов с одного места внешней поверхности станции на другое. По ней, как по мостику, можно пройти.

Если под водой это была сама собой разумеющаяся вещь, то в космосе задача оказалась нетривиальной. И я морщил все морщины на лбу, пытаясь понять: как передвигаться?

Вода стабилизирует твоё положение и положение грузовой балки в пространстве, она является дополнительной точкой опоры. А в космосе я понимаю, что стрела жёстко не зафиксирована, устройство, с помощью которого я должен перемещаться, имеет большой люфт, я тоже не зафиксирован. И не понимаю, как превратить все наши колебательные движения в поступательное в нужном мне направлении.

Через некоторое время я сообразил: обхватил эту стрелу ногами и пополз по ней «гусеницей». Не знаю, правда это или нет, но мне сказали, что я был вторым человеком, передвигавшимся по ней таким способом.

Тимбилдинг для космонавтов

Вы проходили подготовку не только в России, но и за рубежом, и, наверное, можете сравнивать разные подходы к обучению. В чём, по-вашему, разница?

Если бы вы спросили меня об этом лет пять назад, я бы сказал уверено, что разница есть, она чувствуется. Моя подготовка здесь, дома, кажется мне более фундаментальной: меня учили понимать принципы различных процессов, понимать, что и почему происходит, и на основании фундаментальной базы принимать решения. То, чему я учился в других космических агентствах, выглядело более формализованным и привязанным к пошаговым действиям согласно инструкции.

Но вот сейчас я бы не стал так категорично сравнивать эти виды подготовки, потому что у них разные задачи. У нас есть три уровня подготовки: «специалист», «оператор» и «пользователь». Если по российскому кораблю я специалист, то по большинству американских систем я только пользователь. Но объём информации и количество времени на подготовку, которые мне предоставлялись дома и в зарубежных центрах, несопоставимы.

Невозможно за маленький кусочек времени дать настолько широкий объём знаний, чтобы ты понял принцип построения системы, что, почему и как. А я люблю именно понимать, что происходит. Не люблю действовать по инструкции, не понимая, почему.

- Чувствуете ли вы, работая в международных командах, что все учились в разных школах?

Думаю, это очень субъективно, я разницы не чувствую. Мне комфортно работать с международным экипажем. Отчасти потому, что во время космического полёта ты можешь не пересекаться с коллегами сутками: один выполняет задачи в российском сегменте, другой в американском. Но мы много взаимодействуем на тренировках по выживанию на этапе подготовки, и никаких разногласий у нас не возникает. Да и подбирают в космонавты людей, достаточно гибких для работы в коллективе.

- А как космонавты учатся командной работе? Есть ли специальные программы тимбилдинга для космонавтов?

У меня нет большого опыта участия в подобных программах, чтобы сравнивать то, что проходит для космонавтов и для не-космонавтов. Но в рамках моей космической деятельности у нас проходила такая программа, и я уверен, что это самая уникальная программа данной направленности, которая только могла бы быть.

Она была организована специалистами Европейского космического агентства и проходила в пещерах Сардинии в сентябре 2014 года, в течение двух недель. По сути это была тренировка командной работы и лидерских навыков. Нас было 5 человек: два летавших космонавта, два не летавших и один представитель Европейского космического агентства. Мы должны были сами определить себе роли в команде, командир мог поменяться по желанию всей команды лишь единожды. Мы спустились в пещеру до того места, до которого дошли предыдущие экипажи, и дальше шли туда, куда до нас якобы никто не ходил. Перед нами стояли инженерные задачи - исследование пространства пещер и продвижение в её глубины, - и научные - исследование местной флоры и фауны.

Кроме того, это было сопряжено с риском. Это была абсолютно боевая обстановка с точки зрения спелеологии, которая требовала серьёзной подготовки и соблюдения техники безопасности.

Все психологические факторы сходятся - что в космосе, что в пещере. Присутствует фактор стресса - ты находишься в незнакомой среде и только-только учишься, как в ней жить, как себя вести. Есть плотный наполненный график работы, плюс замкнутый коллектив - в пещере далеко не убежишь.

С точки зрения психологии и тимбилдинга было крайне интересно. Там я единственный раз в жизни пытался вести дневник, чтобы анализировать происходящее.

До тренировки я даже не мог себе представить, что за две недели совершенно с другой стороны открою для себя человека, который до этого четыре месяца был со мной в космосе, и что мы станем настоящими друзьями. Я всегда считал, что дружба - это то, что закладывается с детства, в студенчестве, но никак не в зрелом возрасте. Это незабываемый, полезный опыт, за который я очень благодарен организаторам.

Вы не раз отмечали, как важно для космонавта обладать чувством юмора. Расскажите, пожалуйста, как космонавты шутят друг над другом?

Да, я думаю, чувство юмора - одно из важных качеств космонавта, с точки зрения психологии жизни маленькой группы людей в замкнутом объёме при воздействии постоянного стресса.

Мне больше нравятся примеры, когда космонавты шутят не друг над другом, а друг для друга. Это гораздо более дружеское проявление чувства юмора.

Например, случай из моего космического полёта. Наш экипаж - командир Павел Владимирович Виноградов, Крис Кессиди и я, - готовился к прибытию на МКС космонавтов Федора Николаевича Юрчихина, Луки Пармитано и Карен Найберг. Насколько мы знали, Лука всегда стрижётся налысо. Крис Кессиди в рамках подготовки к этой встрече взял и тоже обрил голову, чтобы показать, как он рад видеть Луку. Когда Лука открыл люк, увидел лысого Криса и понял, в чём дело - это было очень весело и мило. Потом на видеозаписи я отметил, что они похожи, как братья - разве что у Криса голова незагорелая. Это было по-дружески тепло.

Лучше быть на рубежах неизведанного, чем в архивах истории

Как, по-Вашему, нужно ли сейчас повышать престиж профессии космонавта? И что ждёт эту профессию в обозримом будущем?

Я вовсе не думаю, что все дети должны хотеть стать космонавтами. Но, как любой патриот своего дела, я считаю, что престиж нужно повышать: хочется иметь дело с лучшими из лучших. Я общаюсь с сотрудниками других космических агентств и вижу, как велико количество желающих стать астронавтами в Европе и Америке. Мне хочется, чтобы у нас их тоже было много.

Но при этом в своей популяризационной деятельности я делаю акцент на другом: ты должен стремиться реализоваться в том, к чему у тебя есть наибольшая склонность. Не обязательно всем мечтать о космосе. Я считаю, важно понять, почувствовать, к какой деятельности у тебя есть страсть, и развиваться в этой деятельности до «космических высот».

Мне недавно повезло побывать на конференции Russian-American Science Association (это сообщество русскоязычных учёных, проживающих в США), и я чувствовал себя так же, как, я вижу, чувствуют себя люди, когда космонавт приезжает в глубинку. Почему? Потому что я соприкоснулся с людьми, которые стоят на рубеже знаний человечества в своей области. Моя страсть - достичь рубежей, где человечество ещё не было физически. На Луне - было, на Марсе - пока нет.

Все мои воззвания в интернете направлены на то, чтобы люди не плыли просто по течению: не шли в школу только потому, что так надо, не поступали в институт потому, что такова система.

Делать это всё нужно с горением сердца в том направлении, которое тебе интересно. Быть доктором, учителем - не менее почётно, чем космонавтом.

Не берусь судить о перспективах профессии, но могу высказать свои пожелания. Я очень надеюсь, что мы перерастём в ближайшем будущем - пока я ещё буду активным космонавтом - низкую орбиту и начнём летать за её пределы. Я не сомневаюсь, что человечество освоится за пределами атмосферы.

Другой вопрос - где мы, я имею в виду Россию, хотим себя видеть в этом процессе? На рубеже космических знаний или в истории? Мне бы хотелось быть на рубеже.

Фотография в оформлении статьи: Александр Мисуркин

Во всем мире 12 апреля отмечается День авиации и космонавтики, посвященный первому полету человека в космос. Накануне праздника The Village пообщался с действующим российским космонавтом Олегом Артемьевым, который ведет с орбиты популярный инстаграм-блог под ником @olegmks . Интервью прошло в новой версии Direct Instagram, которая официально запустилась 11 апреля: теперь в личных сообщениях можно отправлять и видео, которые самоустранятся после просмотра.

- Как можно описать ощущение невесомости словами?

Это состояние свободного полета, парения. Оно очень тесно связано с романтикой и наслаждением. Человек счастлив в невесомости, хотя она очень коварна.

- Вы мечтали стать космонавтом в детстве?

Не мечтал. Мечтал быть моряком, но не получилось. Хотя космонавтика тоже своего рода плавание, только звездоплавание. Я захотел стать космонавтом, когда был студентом МГТУ имени Баумана, в котором проходила встреча с руководителем полета, летчиком-космонавтом Владимиром Соловьевым. После нее многие и заразились идеей стать космонавтами.

- Почему вы стали блогером, нравится ли вам это?

Идея делиться фотографиями пришла не мне. Это было обычное задание «Роскосмоса», от той команды, которая начала работать в 2014 году. По их заданию я начал вести и твиттер, и инстаграм. Но мне это понравилось. Когда я читаю комментарии, то чувствую, что ведение соцсетей очень полезно для тех людей, которые интересуются космонавтикой, это заряжает их идеей полета в космос. Чем больше таких людей, тем легче потом летать в космос. Показательный случай: мне написали читатели из одного отдаленного от столиц села, что, помимо газеты «СПИД Инфо», они теперь выписывают журнал «Новости космонавтики », потому что подписаны на мои аккаунты в Instagram и Twitter.

Пока ты в космосе, не всегда получается отвечать на все комментарии, потому что есть проблемы с интернетом. Но и после возвращения на Землю, на самом деле, времени тоже не хватает. Обычно я стараюсь выделять полчаса-час в пятницу на то, чтобы ответить на вопросы.

- Какие навыки, полученные на орбите, пригодились дома?

Здесь ровно наоборот: навыки, полученные на Земле, очень пригодятся в космосе. Тем, кто служил в армии, жил в общежитии, конечно, в космосе легче. Там приобретаются терпимость, доброжелательность, умение договориться с людьми - это очень сильно понадобится на орбите. Нужны, конечно, и навыки рабочих профессий: умение ремонтировать что-то, дружить с техникой, умение держать инструменты и работать с ними. Короче говоря, если человек самостоятельно может своими руками отремонтировать квартиру, ему и в космосе будет комфортно.

- Зачем сейчас вообще людям летать в космос?

Цель космических полетов - сделать нашу жизнь на Земле более мирной, уютной, комфортной, открыть новые планеты, запасные планеты для нашей Земли, открыть новые миры.

- Что страшнее - взлет или посадка?

И старт, и посадка - это одни из самых ответственных операций, или этапов, космического полета. Иногда считается, что посадка более опасна, чем старт. Но у всех космонавтов разные мнения на этот счет. Мне кажется, что старт и посадка равнозначны.

- Как вы относитесь к пустоте в космосе и что вас пугает?

К пустоте в космосе я отношусь с уважением. Пытаюсь вспомнить, что пугает, но так ничего и не вспомнил. На самом деле, страх у космонавтов выбивается еще до первого полета на этапах общекосмической подготовки и тренировок. У нас есть специальная парашютная подготовка, которая позволяет действовать хладнокровно в любой экстремальной и экстраэкстремальной ситуации.

- Снятся ли вам кошмары?

Кошмары как таковые в космосе не снились. Но есть повторяющийся сон, в котором ты летишь на побывку (недолгий отпуск. - Прим. ред.) на Землю, и потом получается так, что опаздываешь на свою ракету. Тогда, конечно, просыпаешься очень резво.

- В самолете томатный сок вкуснее, чем на земле. А есть еда, которая вкуснее в невесомости?

Да, есть такое явление и в космосе. Например, творог с орехами. На МКС это настоящая валюта. Все его очень любят: и россияне, и американцы. Еще в космосе очень вкусное какао. Оно быстрее всего заканчивается.

- Где лучше - в космосе или на Земле?

В космосе лучше работать, а жить - лучше на Земле. Идеально, если с утра улетать в космос на работу, а вечером возвращаться домой к семье.

- Как проходит ваше общение с семьей? Сколько времени вам дают на отдых?

Когда ты в космосе, можно позвонить раз-другой по IP-телефонии, раз в неделю у нас есть возможность видеоконференции на 15–20 минут, мы пользуемся программой наподобие скайпа. В это время можно пообщаться с женой и ребенком или с гостями, которые специально для этого приходят к нам домой. Такая видеоконференция бывает и с Центром управления полетами.

Режим отдыха у нас такой: восемь с половиной часов - сон, а личное время примерно полтора-два часа в день. Но это время мы обычно тратим на дополнительную работу: эксперименты, техобслуживание. Время в космосе очень дорого, поэтому стараешься использовать его по полной на пользу дела.

- По какому часовому поясу работает МКС?

Мы живем и работаем по Гринвичу, это сделано специально, чтобы было удобно и по справедливости для работы с ЦУПом в Королёве и в Хьюстоне в Америке. Утро и день определяется по часам. Глядя в иллюминатор, время не определишь: у нас 16 раз в сутки меняются день и тень.

В космосе ценишь каждую секунду, даже каждую миллисекунду. Оно летит очень быстро, если занят с утра до вечера. Как только есть время для того, чтобы ничего не делать, время тянется очень медленно.

- А какой самый удивительный предмет, который люди привозили на МКС?

Может быть, это музыкальные инструменты. Их было довольно-таки много: флейта, гитара, клавишные, губная гармошка. Это те самые удивительные вещи, которые помогают там жить.

- Как вы считаете, были ли американцы на Луне?

Конечно, американцы были на Луне - для меня в этом сомнений никаких нет.

- Назовите лучший фильм о космосе.

Один из самых достойных фильмов - это «Гаттака». Еще «Солярис» старый, «Одиссея» Кларка. На самом деле, все фильмы про космос надо смотреть. Все без исключения.

Фотографии: Олег Артемьев / «Роскосмос»

Если выбирать друга, то верного и надёжного. Ещё лучше смелого и решительного в ситуациях сложных — спокойного, порядочного человека. Тот, о ком бы я хотел рассказать, получил все почести, положенные космонавту и герою, но среди его наград ярче всех та, которую присуждает народ — она называется любовь…

Владимир Джанибеков

Уважаемый Владимир Александрович, здравствуйте! Любое интервью с Вами — «Повесть о настоящем человеке». Вы будете против, но факты достаточно очевидны. Вы участник шести полётов, в каждом из которых неизменно занимали командирское кресло — самый опытный космонавт СССР, которого кидали в самое пекло, единственный «Космонавт 1-го класса», награждённый соответствующим знаком. Только благодаря Вашему мужеству в экспедиции на умершую Станцию «Салют-7» не произошло падения её осколков в ту точку на «Глобусе», которую она сама выберет — на разрешение ситуации отводились считанные недели…
Есть такое понятие — человек, твёрдо стоящий на земле, но есть и аналогичное понятие — человек, твёрдо стоящий в Космосе. Его можно отнести только к небольшому числу космонавтов или учёных, успешно занимающихся полётами за пределы земной атмосферы. По мнению людей, с которыми нельзя не считаться, Вы один из лучших в этом ряду.

Сразу поправлю: Вы мне приписали один полёт.

Вероятно, последний — по сложности, его можно засчитать за два. Экспедиция спасения станции «Салют-7». Может быть, немножко поговорим о ней, или эта тема Вам надоела?

Если честно, то надоела и давно.

На «Салюте-7»

Обещаю, — учту. Но мимо всё равно не пройдёшь. Владимир Александрович, а так ли нужно было «вытаскивать» разваливающуюся «Салют-7», когда уже был почти готов первый модуль «МИРа». Или действительно боялись падения осколков на города, которое могли понять «по-другому» наши западные партнёры, ведь «холодную войну» никто не отменял? Все понимали, что это будет полёт повышенной опасности, и, всё-таки, Вас туда послали?

Сразу Вам говорю, что риска было ничуть не больше, чем в любом другом полёте. Единственное отличие: станция была неживая, и существовал риск не состыковаться.

-А ручная стыковка с каких у нас пор не риск?

Ручная стыковка это не очень просто, но у меня уже был опыт такого причаливания, и на земле мы её отрабатывали подетально. Вот и всё, и весь риск.

Да, ладно… Тогда скажите мне, а она, «Станция» эта – 20-и тонная космическая болванка, на самом деле, в непредсказуемом варианте, могла упасть с орбиты куда угодно?

А вот это вот истина! Действительно, народ беспокоился даже когда «управляемо» падал «Салют-6»! Нетрудно вообразить удивление всего мирового сообщества такою невесёлою перспективой. Нас и так-то не очень сильно любили, а тут Европа начала переживать — особенно французы, которые уже делали общеевропейскую ракету «Ариан» по своим чертежам, и побольше других понимали тогда в космонавтике. Первый «биокосмонавт — кошка», это же их.

На «Салюте»

Не убедили: я считаю, что риск был необычайно высок для Вас, не меньший, чем в первом полёте Леонова, когда он вышел из корабля в космос, а Вы говорите, что это был обыкновенный полёт?

А знаете, рискованным был третий полёт, с французом, Жан-Лу Кретьеном, вот там была серьёзная ситуация на сближении.

-Не сориентироваться было, или что-то другое?

Нет, срыв автоматического сближения уже недалеко от станции, и скорость большая была. Мы могли войти в «Салют», как болид в стенку. Наша трасса лежала — ровно в центр станции! И надо было в ситуации разобраться, чтобы увести корабль от столкновения, установить точку расхождения, вернуться…

-А как Вам удалось уровнять скорости, Вы ведь могли станцию на себя поймать?

В том то и дело. Решение нужно было принимать быстро, за полторы минуты до столкновения! Страшно было брать на себя управление, когда станция не скоррелирована с кораблём.

«Салют-6». Картина Владимира Джанибекова

-Простите, что она с кораблём?

Корреляция — статическая взаимосвязь двух или более случайных величин. Даже с Земли с интересом наблюдали, как мы пролетели мимо, между солнечными панелями, после этого все с облегчением выдохнули.

-Это уже из фильма о Валерии Чкалове, пролетающем под мостом?

Но всё ведь обошлось. Не знаю, что нам позволило это сделать, навык или везение?

Навык. Если Вы сомневаетесь, можете посмотреть в «википедии», там только не говорится, какой у космонавта Джанибекова был в это время пульс.
Владимир Александрович, давно хотел спросить у знающего человека о проблеме космического мусора. Вам известны какие-нибудь идеи на этот счёт, или космонавтике пока не до него?

В полёте через космическую свалку риск, конечно, есть. Мусор на орбите это большая опасность, только по счастливой случайности до сих пор как-то не закончившаяся трагедией. Круглосуточно народ думает, фантазирует, специалисты ломают головы, но пока реальных способов как его убирать придумать не смогли. Проблема всё ещё без решения. Китай, например, запускал ракету, дробившую спутники на мелкие части, но это полная глупость, лишь увеличившая вероятность столкновения с каким-то из его осколков. Есть идея посылать «мини-роботов», чтобы они спускали мусор на землю, но я, честно говоря, не уверен в её жизнеспособности. Вот, если бы весь этот хлам летал одним роем, можно бы было придумать «сеть», и, действительно, отловить эту неприятность сразу и всю.

-Я думаю, это проблема уже всего человечества, а не «NASA» или «Роскосмоса»?

Естественно: сто тысяч посторонних объектов, разбросанных по орбитам, достаточно сложно промониторить, а когда их число приблизится к полумиллиону, аварии на орбите станут неизбежны. Мне кажется, для своего решения проблема очистки околоземного пространства оставила нам всего лет десять. Если с этим протянем, столкнёмся с ситуацией, когда не только орбитальные пригороды Земли, но и ближний космос окажутся во власти консервных банок из отработанных ступеней, разгонных блоков, и выживших из ума спутников. Вся беда в том, что легче что-то космическое придумать, чем его потом утилизировать. Мусор — он, то приближается, то удаляется. Лазером его не возьмёшь, поскольку пока ещё не придумано, чем его накачивать там, где нет ничего. А самое главное — их питание требует такого количества энергии, что пришлось бы выводить в космос атомные электростанции. Нет, если Вы хотите знать моё видение, то это всё те же роботы, но специально заточенные на оптимизированную задачу не персонального уничтожения каких-то объектов, мешающих безопасности полётов, а их сортировке и сбору пока что в отдельные поля, которые гораздо легче отследить, чтобы с ними не сталкиваться. А уже потом, когда техника подрастёт, может быть, и придумается, как их блокировать, возможно, уничтожать без разлёта новых осколков, или собирать в контейнеры для какого-то будущего строительства на орбите. Собрать, по-хозяйски распорядиться, и теми же роботами, что хочешь потом изготовить из него, наверное, разумная мысль.

-Это очень интересно и неожиданно, но, мне кажется, только в качестве взгляда на проблему?

А Вы, Игорь, не верите в прогресс? Собрать и рационально распорядиться раскиданными по всему ближнему космосу не только опасными, но ещё и достаточно полезными «артефактами» — я думаю, это будет под силу уже следующему поколению техники и людей. Ну а десять ли лет пройдёт, или двадцать, наше мастерство уходить от ненужных встреч тоже ведь не стоит на месте.

-Прошу прощения, я в «прогресс» верю, но это самое сложное в наших с «прогрессом» отношениях.
Владимир Александрович, следующий мой вопрос не про технику, а о человеческих качествах космонавтов. Для ребят, которые сегодня в «Отряде», один из примеров Вы. А кто для Вас был примером мужества, чьё хладнокровие или умение позволило превратить неудачный полёт в удачный?

Весь «Первый отряд» космонавтов для меня сплошной пример, там в каждом полёте что-то происходило. Это было время, когда шла большая испытательная работа, и это всё вместе несло какой-то духовный оттенок, но даже одним словом «подвиг» это не объяснить.

-А когда сами поселились в Звёздном, Вы ещё из «Первого отряда» кого-то застали?

Что за вопрос, кроме тех, кого уже потеряли, самого Юрия Алексеевича и Владимира Михайловича, все остальные ещё служили — мы были в одном «Отряде». Нас, молодых, «живые легенды» приняли, в общем-то, серьёзно, и доброжелательно. Так что служить начинать пришлось среди неслабых ребят. Все они были нормальными людьми, естественно, каждый со своими особенностями, и нам пример брать было с кого. То, что они рассказывали, по кирпичику закладывало в нас в чувство долга, каким оно должно быть.

-Скажите, а… командовал отрядом Владимир Шаталов?

Что Вы, Шаталов, конечно, уже два раза слетал, и готовился к третьему полёту на «Союзе», но командовать он будет попозже, так же, как и я, а тогда командиром у нас был Борис Валентинович Волынов.

-Это тот самый, что на «Союзе-5» едва не повторил судьбу Комарова?

Да, это был его первый полёт, едва не ставший для него и последним. Отделался разбитой челюстью, но от полётов его на три года отстранили по медицине. Вот эти три года он и руководил космонавтами-слушателями, то бишь, нами, новобранцами, года, этак, начиная — с 70-го. И только после того, как под его руководством каждый из нас заканчивал «курс молодого космонавта», мы получали распределение по подразделениям, связанным с проектам, и продолжили службу в отряде уже каждый по своей теме.
Так что, пример у нас был каждодневный, постоянный, и, в общем-то, вполне достойный.

Вернуть бы то время, когда полёты равнялись подвигам… А сейчас в космос летают, как на работу — грустно немного. По-моему, пора опять поднимать престиж профессии космонавта, чтобы народ к вам пошёл. Вам такое в голову не приходит?

Это всё есть, народ к нам приходит, только «здоровеньких» мало. Скоро будут в очках принимать в отряд, — а где взять других? Сидя у компьютера здоровым не вырастешь, — вырастешь никаким. Вот, Скотт Келли, американец, он даже на «МКС» был в очках, значит и NASA уже опустила планку для астронавтов — в том веке это ещё было немыслимо!

-Какой ужас — Вы это вполне серьёзно?

А что, разве юмор и ирония это одно и то же?

Действительно… Нет, ну а с другой стороны, посмотрите — Михаил Корниенко шёл двадцать лет к своей мечте полететь, осознанно, шаг за шагом, и уже три раза слетал.

Значит, он был заточен на космос — правильное слово. Так иногда, я знаю, приходят в учителя, становятся врачами хорошими, если в человеке что-то заложено, то он непременно станет тем, кем он хочет. Но сегодняшняя реальность такова, что и тот, кто хочет, не всегда может. Надо себя делать, а вот это некоторая, даже и хорошая молодёжь, мне кажется, разучилась.

У меня к Вам предложение: давайте надеяться, что, всё-таки, не всё так мрачно — мусор на орбите, некоторое недоразвитие, и моральная неготовность целого поколения, полагающегося больше на гаджеты, чем на собственные силы, к общеполезной деятельности…

Давайте тут остановимся: люди, полагающиеся на гаджеты, а не на трезвость ума и собственные силы обречены когда-нибудь отдать власть над планетой роботам. Земле ведь всё равно, кто это будет, это для неё ровным счётом ничего не значит, её движение вокруг солнца не изменят ни человек, ни машина, но это важно для нас — верить, что на самом деле не всё так мрачно, не будет никаких терминаторов. В начале прошлого века многие очень боялись механизации, того же бунта машин, но она, в конечном итоге, не запахала нас, не затянула в свои шестерни… В этом контексте я соглашусь и с Вами, и с кем угодно. А что ещё остаётся — да, будет каждому по вере его!
Принято, как говорится.

-Значит дальше мы в одной лодке. Владимир Александрович, ответьте мне, пожалуйста, на вопрос: женщина за штурвалом космического корабля — это хорошо, плохо, или Вам всё равно? Почему Мишин, вопреки завещанию Сергея Павловича Королёва, снова набрал женщин в отряд? Это было так необходимо для медицины, может быть, было указание ЦК, или реверанс Западу, начавшему запускать дам чуть ни через одного с мужчинами-астронавтами?

Ну, начать с того, что про Терешкову каждый теперь считает, что знает — и что проспала, и что не поняла на какую штучку надо нажать, чтобы связь с ЦУП-ом, и всем было хорошо… Изначально, полёта женщины потребовала медицина. У женщин свои особенности, но что это даёт космонавтике, или, чем может ей грозить, необходимо было понять. Королёв без доктора догадался, что пускать в космический полёт даму без сопровождающего — равносильно убийству. Что же до Мишина, то Василий Павлович со мной такие темы не обсуждал, но, думаю, у него было одно мнение с Королёвым.

-И, всё-таки Светлана Евгеньевна полетела!

Да, но уже только при Валентине Павловиче Глушко, который, наверное, был иных взглядов, и пригласил «советскую женщину» не просто снова в космос, а в открытый — он дал ей выйти из «Станции». Что ни говорите, а ещё до прихода к нам, у Светланы Евгеньевны уже было имя: дочь, в общем-то, не хилого вождя, маршала авиации. Но не это в ней главное — к нам пришла не «Белка-Стрелка», и если бы её в отряд не пустили, однажды прилетев на Станцию, мы бы с удивлением обнаружили, что она уже там! Света, в прямом смысле, «девчонок», Сара Коннор без автомата, — она была просто помешана на скорости и высоте, её заслугам в спортивной авиации и парашютных прыжках не было в то время равных ни здесь, ни в мире. «Заслуженный мастер спорта», мировой рекордсмен, наконец, лётчик-испытатель. Одного этого набора хватило бы, чтобы перед ней открылись все двери, в том числе и в наш «Отряд». Начнём с того, что, когда она стала чемпионкой мира по пилотажу в Англии, папа с ней же не сидел в кабине, а она тогда стала рекордсменом на «сверхзвуке». У Светланы семь мировых рекордов сверхзвуковых, — папа как раз был против категорически! Однако, это только подогревало её упрямство. Папа не пускает, а она в окно, и на аэродром. Тут остаётся только руками развести, и проникнуться уважением. Светлана Евгениевна оказалась «наш человек».

-Наверное, это так. И, всё-таки, я думаю, Сергей Павлович всё равно остался бы верен своему принципу.

А Вы посмотрите на это вот с какой стороны: в космосе есть целый ряд работ, требующих, я бы сказал, такой затяжной аккуратности, которую я бы не стал искать у мужчин, у них её искать негде. Для нас это, что ни говори, несвойственный, нудный труд, а женщины с ним справляются с лёгкостью. Это, в первую очередь, эксперименты в области биологии, генетики, и так далее. К тому же на станциях каждый день, например, надо распутывать провода, в которых можно запутаться, как в сетях. Лучше женских рук эту работу никакие другие не сделают. А борьба с космической пылью, прекрасной почвой для микробов — иногда только прилёт на Станцию женщины, устраивающей периодические генеральные уборки, снижает её количество до минимума, хотя это и не решает проблемы в целом.
Есть ещё социальная черта вопроса: женщина просто заточена проводить на борту неизнурительную воспитательную работу. Попадая на «Станцию», она сразу берёт шефство над экипажем, не позволяя доблестным космонавтам, вплоть до командира, слишком уж расслабляться, и потому в любой сеанс связи мы уже не ловим носки или карандаши, чувствуется, что на борту порядок.
Как Вы понимаете, я немного юморю, но если обобщить сказанное, то женщина-космонавт прекрасно справляется со всем спектром задач на «Станции», за исключением выходов в открытый космос, как правило, связанных с тяжёлыми такелажными работами, ну и, если уже быть честным до конца, иногда впадает в панику.

-То есть, поступает честно, пусть и чисто по-своему в ситуациях нестандартных?

Мне кажется, это её право. Некоторые, летавшие с женщинами на «Шаттлах», сетовали, что навязанное соседство их отвлекает, хотя я не видел «астронавтш», извините, в мини-юбках.

Думаю, что и этому причина скорее в том, что на орбите их некогда поправлять, руки космонавта постоянно в работе, и одежда «унисекс» намного удобнее?

Чепуха всё это. Если программа полёта составлена грамотно, все астронавты её выполнят, не зависимо от собственного пола, или наличия противоположного рядом. У каждого хватает своих «заморочек» — кто занимается научной программой, кто заполняет дневники, кто ведёт непрерывные наблюдения — каждый при деле, и вместе они собираются только за столом.
Но, всё-таки, я, «старый космический волк», готов Вас заверить, что для женщины каждый полёт — ещё и спектакль, к которому она долго готовится, и для неё очень важно не просто отыграть его до конца, но и постараться это сделать, как истинная звезда. Я думаю, Вы понимаете, о чём я, а для нас полёт, как Вы сами выразились — «работа».

-Спасибо. Исчерпывающе. Владимир Александрович, Вы были задействованы в программе «Буран»?

По «Бурану» я, в принципе, работал.

-Готовились к полёту на нём, теперь об этом, я думаю, уже можно поговорить…

Хорошо бы… Но я не рассчитывал занять его командирское кресло — у руководства были другие планы.

-Это ещё секрет?

Теперь уже нет. Хотите, чтобы я рассказал?

-Настаивать не могу, но очень прошу…

Вы меня в такие воспоминания кидаете, что сердцу в самый раз разыграться. С чего начать? Буран планировался многоразовым и пилотируемым — это точно. А командиром группы пилотов нового корабля назначили Игоря Волка. Группу он набрал — восемь человек, все отборные асы! Но тут начинается самое странное: из восьми пилотов четверо загадочным образом погибают. Вчетвером не поднять «Буран» на орбиту, поэтому нужны новые пилоты. Причины гибели предыдущих вполне объективны, но занять их места в команде, которую уже назвали «волчьей стаей», никто не спешит…Игорю с трудом удалось найти всем замену, но загадочные смерти не прекратились.
Военные хотят запустить «Буран» как можно быстрее. Поэтому было решено приступить к следующей фазе испытаний. Прорепетировать посадку «Бурана» после настоящего космического полета. Руководство программы принимает беспрецедентное решение: отправить в космос членов «Волчьей стаи» на «обычных» кораблях «Союз». А после посадки провести эксперимент: посадить их в самолет за ручки управления, как в «Буране» , и заставить летать. С этого момента начинается мой непосредственный контакт с программой, я ещё не в ней, но уже с теми, кто за неё действительно отвечает.

В июле 1984 года Игорь Волк стартовал на «Союзе Т-12» вместе со мной, командиром экипажа, и бортинженером Светланой Савицкой. Через 12 суток полета мы возвращаемся на землю, где меня и Савицкую спасатели бережно на руках выносят из корабля — так положено по инструкции. После полета трудно не то, что ходить, а просто стоять на ногах. Волку же никто не помогает. Он выбирается из люка сам. Шатающейся походкой подходит к вертолету Ми-8, и управляет им. Затем, почти без задержки пересаживается на Ту-154, кабина которого переделана под кабину «Бурана». На «тушке» через всю страну Волк летит в Ахтубинск. Его пересаживают в сверхзвуковой истребитель МиГ-25. На МиГе он возвращается на Байконур. Медики разводят руками, но факт есть факт: в экстренном случае подготовленный пилот сможет выполнить посадку «Бурана», даже если откажет автоматика. После 12 суток без рук и ног на орбите, оказывается, космонавт ещё может не только ходить…

Посадка «Бурана»

Признайтесь, это было здорово неприятно, когда программу прикрыли, всё-таки, она интересный шаг в космос? Американцы его осуществили, а у нас это было внезапно прекращено, несмотря на блестящее, я бы сказал, многообещающее начало?

БЫЛ ШОК У НАС! Это не просто так…

-Простите, шок у космонавтов?

А что уж тут странного, — у всех: у нас, у конструкторов, у тех, кто этот проект делал. Сами понимаете — «Перестройка»… Программой расплатились за поражение в «холодной войне», и за сближение, со сразу появившимися, как теперь говорят, «партнёрами».

По аналогии, Алексей Архипович в редком своём интервью не сетует на закрытие Лунной программы СССР. Для него это была серьёзная неприятность, которую он очень трудно переживал.

Согласен, чувства были похожие, что «Лунный проект», что наш — это были просто изюминки космонавтики! Тем более, что «Буран», к в отличие от Лунной ракеты «Н-1», был готов «под ключ», и совершил бесподобный испытательный полёт. Как Вы помните, с самого начала запуск «Бурана» планировался как беспилотный — полностью автоматический. Обустройство автоматического полёта во много раз сложнее, чем полёт в ручном режиме. К слову, ни одного полёта «Шаттла» в автоматическом режиме НЕ БЫЛО!

Если Вы не против, я хотел бы обсудить управление «Бураном», его автоматику, как отдельную тему. Особенно посадку нашего «космолёта» при отсутствии погодных условий.

Кидает в пот, когда я вспоминаю этот момент. Утро старта «Бурана» было солнечным, сухим, и ясным. Стоял небольшой морозец, но погода начала портилась на глазах. Поступило штормовое предупреждение, однако, главные конструктора, посовещавшись, всё-таки дали добро на старт. Совершив запланированные два витка, корабль получил команду на спуск, при таких погодных условиях, при которых переносится всё на свете: сильнейшем боковом ветре, в порывах достигавшем двадцати метров в секунду — разрешено пятнадцать, если по расчёту! Но все ахнули, когда при посадке, его отклонение от оси посадочной полосы всего на пол метра подтвердило правильность находок наших конструкторов и учёных. Машина села изумительно — на две точки — чётко на заднее шасси, и только потом выпустила стабилизирующее переднее, а это уже МОЗГИ!
Потому что, автомат — автоматом, но лётчики-испытатели тоже его учили летать.

Загадками говорите. А как это было связано с электроникой, как разобрались со всеми сопутствующими в атмосферных полётах турбуленциями-кавитациями?

Во мне до сих пор жива гордость за ту машину, а дело было так: после упомянутой уже посадки на «Союзе Т-12» медики не дали мне долго прохлаждаться. Не говорили, что именно, но мне сообщили, что центр подготовки уже имеет для меня отдельное задание. Честно говоря, я не очень удивился, получив его: меня влили в группу, занимающуюся математическим обеспечением полёта и посадки нового корабля в режиме автоматики, то есть, фактически, беспилотном.
Лётчики-испытатели учили «Буран» всему, что сами умели, летая на обычных машинах, в том числе и заходу на второй круг. Я сам работал на стенде по ручному режиму стыковки, — «он» меня узнавал по связи, мы с ним общались: «он» меня понимал — я его понимал. Вообще, не касаясь руками никаких кнопок, я давал указания, которые «он» сразу выполнял.

-Это что-то по тем временам действительно было новенькое. Голосом или биотоками?

-Неожиданно…

Сначала здоровались, я с ним – «он» со мной. Представляюсь: такой-то. Потом беру управление, и начинаю работать – «он» отслеживает. Если я начинаю мудрить, намеренно совершаю грубые ошибки…

-Корректирует?

-«Он» не даст — «Буран» меня поправляет. Дальше, следующая тренировка: ты приходишь, за ручки взялся — по этому движению, по моему касанию «он» меня уже узнаёт.

-Интересно…

У каждого человека своя биометрия, свои мнемоника и моторика — вот он их и улавливает, он меня узнаёт просто по движению.

-Интересно рассказываете.

Более того, ему можно надиктовать задачу куда лететь, как, и что делать там.

-А послать за газетой?

Справился бы.

-Ну, хорошо, поулыбались, а если конкретно, что это были за задачи?

Как специалист по ручной стыковке, я его учил именно этому – «стыковке» со «Станцией». Называешь, или читаешь ему параметры орбиты, куда лететь. «Он» подумает, и предложит свой вариант программы полёта, чтобы через двенадцать часов быть там.

-Насколько же мощный у него был бортовой компьютер?

Суперкомпьютер!

Слушайте, то, что Вы рассказываете — это какая-то другая реальность. «Сверхпроводимость» и «интернет» отдыхают — такое загубить, такой навык утратить!

Если отбросить эмоции, всё-таки, наработки по «Бурану» впоследствии были использованы отраслью весьма широко, например, та же эпопея «спуска с орбиты». Но вернёмся к ней. Группа испытателей отрабатывала поэтапный спуск «Бурана» с орбиты. В неё вошли оба экипажа планировавшегося пилотируемого полёта космоплана: основного — Игорь Волк и Римантас Станкявичус, и дублирующего — Анатолий Левченко и Александр Щукин. Ребята обучали корабль спуску с орбиты и посадке его в плотных слоях, разбив траекторию на резко отличающиеся один от другого этапы, за который каждый отвечал персонально. Достаточно сравнить скорость корабля при посадке около 300 километров в час, и ту же при входе в плотные слои, но уже равняющуюся тридцати скоростям звука, что арифметически, в сто раз больше. Мне же, как специалисту по ручной стыковке, и вообще, по сложным стыковкам, было приказано научить «Буран» работе с нештатными ситуациями, основываясь на мой опыт. Для отработки режима всего заключительного этапа данные сшивались — режим дальнего спуска, связанный с погашением скорости при входе в атмосферу, режим, непосредственно, спуска. Группа имела приказ отработать спуск пооперационно, и эту задачу лётчики-испытатели, в принципе, решили. Но были всевозможные «взбрыкивания» где-то на подходе к Земле, на пятидесяти метрах и ниже — мы брали управление на себя, и он запоминал, как себя вести. Его учили по-настоящему. Весь мир стал свидетелем, что посадка «Бурана», 100-тонной громадины, была произведена в погодных условиях, при которых командир какого-нибудь лайнера ушёл бы на запасной аэродром, но наша автоматика приняла другое решение. Это очень сложная штука — столько там всего для этого правильно сработало!
Что же о подробностях, ощущения были — словами не выразить.

Да, это по-Гагарински, по-Королёвски. Здорово — не то слово… Но, что же вы «Фобос-Грунт»-то не научили ничему — так подвёл! Не успел взлететь, и уже с ним связь потеряли, как и когда-то «Марс-96», еле разогнавшийся до «первой космической» — оба жёстко посадили в Тихом Океане — упокоили…
Как за двадцать лет можно было растерять всю ту электронику, начинку компьютерную, программное обеспечение. Если темп сохранится, ещё через двадцать лет, нам и от земли будет не оторваться?

Электронику — да? А остального не помните, как «Всё» естественным путём превращали в «Ничто»… Естественно — нам надо всё было закрывать и разрушать. Главные капитаны дали приказ: «Буран» — уничтожить, «Энергию» — уничтожить, Космодромы – уничтожить…

-«Мир» — затопить!

Оставьте — всю отрасль космическую посадить на сухой паёк! «Марс-96» погиб, Вы не поверите, из-за постоянных перебоев с электроэнергией на Байконуре. В таких условиях монтажно-испытательный цех не смог обеспечить 100-процентную проверку систем изделия. А «Фобос» погубила жадность. Вы помните, чья электроника на нём стояла? Китайская прошивка — почти «Б/У», я бы сказал так.
Ещё одна загадка космонавтики: как видите, почему-то с Марсом, и с его спутниками нам не везёт фатально.

Как, всё-таки, глубоко мы тогда просели. Пока об этом открытым текстом не говорят, но когда-то всё всплывёт, все звенья некрасивой цепочки встанут на свои места!
Скажите, Владимир Александрович, как профессионал: сейчас, наконец, за «Космос» основательно взялись, по-настоящему? У нас почти достроен новый космодром на Дальнем Востоке, хорошие результаты на испытаниях показала ракета «Ангара», тот же «Фобос-Грунт», но уже под номером два, Лунные проекты. Кажется, на всё деньги есть?

Да, хватит за него уже браться основательно. Нам надо подтянуть хотя бы то, что у нас уже есть, этого вполне достаточно на какие-то ближайшие годы. И хорошо бы, в принципе, разобраться, — а чего мы хотим в космосе?

А мне казалось, в принципе, приоритеты уже поставлены: во-первых, продолжать орбитальные проекты, поскольку они единственно окупаемы, и в этом свете готовить новую «Станцию», не международную — для себя?

Я Вас перебью: с одной стороны, какой нам смысл новую «Станцию» делать, о которой все говорят, если эта «МКС» ещё живёт? – «Мир» затопили, когда он ещё лет семь мог работать! Своя отдельная станция в 20-м году, может быть, и логична, как вариант, но если посчитать деньги, то, может быть, не такой уж он и привлекательный, хотя у него и есть плюсы, тут нужно подумать. Действительно, нынешняя «МКС» — это пройденный этап возможностей — на «Салютах» мы летали на этом наклонении – 51!
Ну, а что такое наклонение в 51 градус? Это мы севернее и южнее 51-й параллели Земли уже не летаем. А теперь посмотрите на Глобус — что такое для России 51-я параллель? Ниже Воронежа мы не летаем, выше Кирова не поднимаемся. — Англию, и то не всю мы видим, — так?

-А то, что лежит за Полярным кругом для нас вообще закрыто?

От Воронежа — до Москвы, порядка 600 километров, наблюдаем, а по России, в целом, в поле зрения «МКС» не более 5-ти процентов её территории. Это всё, что мы видим от своей родной земли, всё остальное в ведомстве «ЦРУ», вот Вам и «Международная Станция». Ещё в девяностые, как только первый центральный модуль «Заря», а по существу, основа «МИР-2» был выведен ракетой «Протон», он стал первым кирпичиком будущей «МКС».
Но ещё до «МКС» нам интересна была программа «МИР-2», рассчитанная на устраивавшее нас более высокое наклонение — это приполярная орбита, во всяком случае, мы бы уже смотрели по широте Питера, а это половина нашей промышленности, лесов, и сельхозугодий.

-Понятно, что и спектр задач на таких орбитах для наших экипажей был бы уже гораздо шире?

Прямая логика говорит, что так бы и было, сейчас ведь нас больше интересуют наши ресурсы.
Хочу добавить, что параллельно с работой над проектом «МИР-2», была разработана программа «Глобальный экологический патруль», и сформирована группа специалистов в Центре подготовки космонавтов -космонавтов учили новой специальности инженеров-экологов.

-Чтобы они озоновый слой отслеживали очень тщательно?

Да, это было модное направление. И была надежда, что это будет интересно для мирового сообщества, потому что, мы, например, и над Канадой тоже летаем, а у них проблемы есть, как известно. Скандинавские страны, тоже взволнованы, в общем-то, своей экологией, и они бы тоже привносили свою лепту в портфель заказов. Красивая, возможная международная программа, и Академия Наук её очень хорошо, мощно поддержала, однако, мы, практически не имея денег, так поспешили влиться в мировое космическое сообщество, что всё быстро поменялось. «Глобальный патруль» свернули, а параметры орбиты нового «Космического Дома» быстренько переориентировали на более выгодные нашим партнёрам. Что оставалось поделать, кто платит, тот и музыку заказывает — космические проекты затратные.

Спасибо, а Вы не расскажете ещё об одном интересном проекте? Вы пришли в отряд космонавтов в 70-м. В 74-м были включены в программу «Союз-Апполлон», непосредственное участие в которой смогли принять только Алексей Леонов и Валерий Кубасов. Если я не ошибаюсь, Вы были дублёром Алексея Архиповича в том международном полёте 75-го года. А сколько предполагалось полётов по той программе, в одном из которых пост командира корабля, вероятно, должны были занять Вы, если бы программа не была свёрнута?

Программа «Союз-Аполлон» не была свёрнута. Она была и рассчитана на один полёт.

-То есть, как есть: испытали «стыковочно-переходный» модуль, и всё?

Ну, естественно. Это была проба варианта спасательных операций — что это такое вообще? С другой стороны, желание как-то укреплять сотрудничество в космосе, потому что, тогда мы работали на равных, в принципе…

75-й год, «разрядка» и всё такое. Политики договорились о сокращении ядерных арсеналов, и как следствие, снижения «порога холода» в «холодной войне»?

Космонавтика не могла этого не почувствовать, потому что, она была впрямую завязана на оборону. Программа была красивая, яркая, вызвала большой резонанс, но она не могла быть продолжена, поскольку, наши «партнёры» переключились с «Сатурнов» на «Шаттлы». А мы, априори, поставили в приоритеты «Салюты» и «Энергию-Буран».

Беседует журналист Игорь Киселёв