Конфликт культур. Межэтнические конфликты

(англ. conflict, cultural; нем. Konflikt, kultureller)

1. Конфликт, возникающий в сознании индивида (или группы индивидов), находящегося на стыке двух культур, обладающих противоречащими друг другу нормами, стандартами, требованиями.

2. Критическая стадия противоречий в ценностно-нормативных установках, ориентациях, позициях, суждениях между отдельными личностями, их группами, личностью и группой, личностью и обществом, группой и обществом, между разными сообществами или их коалициями.

Пояснения:

В отличие от большинства иных видов конфликтов, в основании которых лежат, как правило, противоречия в более или менее прагматических и утилитарных интересах сторон (экономических, политических и других властно-собственнических, статусно-ролевых, гендерных, кровно-родственных и пр.), Конфликт культурный специфичен своей идеологической обусловленностью, несовместимостью оценочных позиций, мировоззренческих или/и религиозных установок, традиционных норм и правил осуществления той или иной социально значимой деятельности и т.п., т.е. в конечном счете различием в социальных опытах конфликтующих сторон, закрепленных в параметрах их идеологии (индивидуальной или групповой).

Практические формы Конфликта культурного могут иметь различные масштаб и характер: от ссоры в межличностных отношениях до межгосударственных и коалиционных войн. Типичными примерами наиболее масштабных и жестоких Конфликтов культурных являются крестовые походы, религиозные, гражданские, революционные и отчасти национально-освободительные войны, деяния церковной инквизиции, геноцид, насильственное обращение в насаждаемую веру, в значит, мере политические репрессии и т.п. Существенное место элементы Конфликта культурного, как конфликта ценностных установок занимали в причинах возникновения Второй мировой войны (в отличие от Первой, преследовавшей преимущественно политико-экономические цели).

Конфликты культурные отличаются особенной ожесточенностью, бескомпромиссностью, а в случае применения силы преследуют цели не столько покорения, сколько практического уничтожения носителей чуждых ценностей. С этой спецификой связана и особенная сложность нахождения компромисса и примирения конфликтующих сторон, стремящихся отстоять свои принципы "до победного конца". Компромиссы легче достигаются между соперничающими интересами, нежели между несовместимыми ценностными и идеологическими установками.

Проблема Конфликтов культурных неразрывно связана с проблемами культурной толерантности и комплементарности, с интересом к иной культуре (в ее групповом или персонифицированном воплощении) и поиском точек ценностных совпадений или пересечений.
Поскольку антропологические и социальные основания интересов и потребностей, а отсюда и базовые ценностные установки у всех людей и их сообществ в силу единства физической и психической природы человечества более или менее однотипны, это открывает большие возможности для поиска и манифестации совпадающих ценностных парадигм в культурах разных сообществ и их социальных групп в качестве профилактики Конфликтов культурных.
В конечном счете, поиск такого рода оснований для согласования интересов и общих ценностных ориентиров между субъектами противоречий и понижения уровня напряженности этих противоречий является одной из главных задач всякой политики.

Особым типом Конфликта культурного является творческий конфликт между направлениями, школами, группировками или отдельными корифеями науки, философии, художественной культуры. Здесь прежде всего имеет место соперничество между различными методами познания и отражения действительности, конфликт в определении критериев истинности того или иного метода.
Близким к этому типу является и конфликт интерпретаций (преимущественно культурных текстов), свойственный как перечисленным областям интеллектуально-творческой деятельности, так и сферам религии, права, образования и т.п., в котором также значимую роль играет вопрос о критериях истинности той или иной интерпретации того или иного текста.
Разрешение такого рода Конфликтов культурных связано с достижением конвенций, признающих равноправие и взаимодополнительность различных позиций, методов, интерпретаций и пр.
В отличие от существующих теорий социального конфликта, рассматривающих это явление как в основном положительное, способствующее поступательному развитию общества, анализ Конфликта культурного не выявляет в нем никаких явных развивающих потенций. Ведь здесь имеет место противоречие не между более и менее эффективными способами удовлетворения объективных интересов и потребностей людей, а между различными оценками и интерпретациями тех или иных культурных текстов, единственное объективное преимущество которых заключается в том, что они "наши" или "не наши", т.е. речь идет о конфликте не столько интересов, сколько амбиций личностей, групп, сообществ. Может быть, именно поэтому Конфликт культурный отличаются такой бескомпромиссностью.

Одной из особенностей мировой культурной среды является ее многооб­разие. В различных частях света стихийно формировались различные культуры. И даже в рамках одной общины могли сформироваться различные потребностные и поведенческие стандарты, которые подчас оказываются в со­стоянии конфликта.

В основе конфликта культур лежат особенности психической деятельно­сти людей:

Человек с трудом меняет привычки и традиции (а иногда он вообще не способен на это);

То, что человеку непонятно, то, что трудно воспринимается, чаще все­го оценивается им отрицательно (Л.Н. Гумилев называет этот феномен «принципом отрицания права на несходство»).

Одной из первых попыток проанализировать данный феномен была вы­шедшая в 1938 году работа Торстона Селлина «Конфликт культур и преступ­ность».* Т. Селлин рассмотрел в качестве криминогенного фактора конфликт между культурными ценностями различных сообществ. Основой его гипоте­зы стали результаты чикагских исследователей, установивших повышенный уровень преступности в кварталах некоренных американцев (негров, пуэрториканцев, итальянцев). Т. Селлин своей теорией конфликта культур попы­тался объяснить этот феномен. Однако его теория оказалась более значимой и позволила объяснить не только преступность эмигрантов, но и раскрыла криминогенность противоречий между различными социальными группами. По существу, Т. Селлин трансформировал марксистскую теорию классовых противоречий, устранив ее наиболее острые и революционные аспекты, не­сколько уменьшив ее масштаб, что позволило применять ее не только к ана­лизу противостояния двух частей общества, но и к противоречиям более мел­ких социальных формирований.

* См.: Sellin Т. Culture Conflict and Crime. N.Y., 1938.

Сущность конфликта культур заключается в том, что различные воззре­ния на жизнь, привычки, стереотипы мышления и поведения, различные ценности затрудняют взаимопонимание людей, затрудняют сочувствие и со­переживание, могут вызывать озлобление в отношении представителей иных культур. В отдельных случаях правовые и моральные нормы, господствую­щие в обществе, могут оцениваться как выгодные лишь определенным соци­альным группам, поэтому их отрицание не вступает в противоречие с поня­тиями о нравственности, распространенными на других этажах общества.

Американский социолог А. Коэн в 1955 году разработал концепцию суб­культур.* А. Коэн еще более уменьшил масштаб социальных групп и рассмо­трел особенности культурных ценностей криминальных объединений (банд, сообществ, группировок). В этих микрогруппах могут формироваться свои миникультуры (взгляды, привычки, умения, стереотипы поведения, нормы общения, права и обязанности, меры наказания нарушителей норм, вырабо­танных такой микрогруппой) - этот феномен получил название субкульту­ры. Как правило, криминальная субкультура находится в противоречии с господствующими в обществе ценностями. Попадая в преступную группу, восприняв ее субкультуру, человек как бы освобождается от иных социаль­ных запретов, более того, их нарушение нередко бывает одной из норм кри­минальной субкультуры.

* См.: Cohen A. Delinqent Boys, The Culture of the Gang Glencoe. N.Y., 1955.

Практические выводы из теории конфликта культур заключались в необ­ходимости контролировать процессы эмиграции, принятия мер по сближе­нию культур различных социальных слоев и групп, устранение элементов, вызывающих их противоречия. Эта теория показывает, насколько глубоки корни преступности. Изменение культуры - процесс достаточно длитель­ный, поэтому и процесс воздействия на преступность не может носить моментный характер. Коррекция криминогенных качеств правонарушителей подчас невозможна без разрушения криминальной субкультуры, которая, по­добно стенам средневекового замка, защищает криминальное сознание от воспитательных воздействий общества. Ряд криминологов провели ориги­нальное исследование субкультуры заключенных методом включенного наблюдения. Ученые жили в тюрьмах вместе с заключенными. Их наблюде­ния и личный опыт показали, насколько сильное парализующее воздействие, с точки зрения перевоспитания осужденных преступников, оказывает суще­ствование особой субкультуры заключенных.*

* См.: Mathiesen Т. The Defences of the Weak. L., 1965.

В основе конфликта культур могут быть как сущностные противоречия, так и формальные (или даже мнимые). Сущностными являются противоре­чия при подавлении одной культурой другой, при навязывании носителям одной культуры иного образа жизни. Наиболее ярким проявлением такой культурной экспансии были захватнические войны, когда побежденных за­ставляли отказаться от родной культуры. По мере развития цивилизации фе­номен культурной экспансии приобретает все более утонченный и изощрен­ный характер. Культурная экспансия может осуществляться замаскированно. В 90-х годах мы стали очевидцами двух негативных явлений в культурной среде России: 1) экспансии худших вариантов западной культуры; 2) завоевания все новых и новых позиций криминальной культурой. Второй про­цесс имеет специфическую природу - он результат внутрикультурных проти­воречий.

Министерство Образования Российской Федерации

Реферат по дисциплине:

«Межкультурная коммуникация»

по специальности "Лингвист-переводчик"

"Конфликт культур"

Выполнил: студент Емельянова О.А.

Руководитель: Белова И.О.

Москва, 2011

Введение

1. Конфликты. Возникновение и развитие.

2. Межкультурные конфликты и причины их возникновения.

3. Четыре элемента культуры.

4. Типы восприятия межкультурных развитий.

5. Особенности конфликтов в современных условиях.

6. Заключение.

Список используемой литературы.

Введение

Культура - цемент здания общественной жизни. И не только потому, что она передается от одного человека к другому в процессе социализации и контактов с другими культурами, но также и потому, что формирует у людей чувство принадлежности к определенной группе. По всей видимости, члены одной культурной группы в большей мере испытывают взаимопонимание, доверяют и сочувствуют друг другу, чем посторонним. Их общие чувства отражены в сленге и жаргоне, в любимых блюдах, моде и других аспектах
культуры.

Ни одна культура, ни одно общество не являются гомогенными (однородными) по своему составу. Чаще всего они представляют собой мозаику различных этнических культур и субкультур. При этом для каждой из них характерны свои нормы и правила общения, ценностные ориентации, мировосприятие. В силу этого социокультурного многообразия люди неизбежно вступают в противоречия и конфликты друг с другом.

Нормальный человек, насколько бы неконфликтным он ни был, не в состоянии прожить без каких-либо разногласий с окружающими. «Сколько людей - столько мнений», и поэтому мнения разных людей неизбежно вступают в противоречие друг с другом.

В современной конфликтологии возникновение конфликтов объясняется самыми разными причинами. В частности, существует точка зрения, согласно которой вражда и предубежденность между людьми извечны и коренятся в самой природе человека, в его инстинктивной «неприязни к различиям». Так, представители социал-дарвинизма утверждают, что законом жизни является борьба за существование, наблюдающаяся в животном мире. Она проявляется в человеческом обществе в виде различного рода конфликтов, то есть конфликты для человека так же необходимы, как питание или сон.

Проведенные специальные исследования опровергают эту точку зрения, доказывая, что как враждебность к иностранцам, так и предубеждения против какой-то конкретной народности не являются всеобщими. Они возникают под влиянием причин социального характера. Этот вывод в полной мере относится и к конфликтам, носящим межкультурный характер. В современной конфликтологии возникновение конфликтов объясняется самыми разными причинами. В частности, существует точка зрения, согласно которой вражда и предубежденность между людьми извечны и коренятся в самой природе человека, в его инстинктивной «неприязни к различиям». Так, представители социал-дарвинизма утверждают, что законом жизни является борьба за существование, которая наблюдается в животном мире и проявляется в человеческом обществе в виде различного рода конфликтов, т.е. конфликты для человека так же необходимы, как питание или сон. Специальные исследования опровергают эту точку зрения, доказывая, что как враждебность к иностранцам, так и предубеждения против какой-то конкретной народности не являются всеобщими. Они возникают под влиянием причин социального характера. Этот вывод в полной мере относится и к конфликтам, носящим межкультурный характер.

1. Конфликты. Возникновение и развитие.

Существует множество определений понятий «конфликт». Чаще всего под конфликтом понимается любой вид противоборства или несовпадения интересов. Отметим те аспекты конфликта, которые, на наш взгляд, непосредственно связаны с проблемой межкультурного общения. Исходя из этого, конфликт будет рассматриваться не как столкновение или конкуренция культур, а как нарушение коммуникации.

Конфликт имеет динамический характер и возникает в самом конце ряда событий, которые развиваются из имеющихся обстоятельств: положение вещей -> возникновение проблемы -> конфликт. Возникновение конфликта вовсе не означает прекращения отношений между коммуникантами; за этим скорее стоит возможность отхода от имеющейся модели коммуникации, а дальнейшее развитие отношений возможно как в позитивном направлении, так и в негативном.

Возникновение конфликтов наиболее вероятно среди людей, которые находятся между собой в достаточно зависимых отношениях (например, партнеры по бизнесу, друзья, коллеги, родственники, супруги). Чем теснее эти отношения, тем вероятнее возникновение конфликтов; поэтому частота контактов с другим человеком повышает возможность возникновения конфликтной ситуации в отношениях с ним. Это верно и для формальных, и для неформальных отношений. Таким образом, в межкультурном общении причинами коммуникативных конфликтов могут выступать не только культурные различия. За этим часто стоят вопросы власти или статуса, социальное расслоение, конфликт поколений и т.д.

В ситуации межкультурной напряженности или конфликта наблюдается чрезмерное акцентирование различий между противоборствующими сторонами, которое может принимать форму противопоставления собственной этнической группы другой группе.

2. Межкультурные конфликты и причины их возникновения.

Диапазон причин возникновения межкультурных конфликтов (как и конфликтов, вообще) предельно широк: в основе конфликта могут лежать не только недостаточное знание языка и связанное с этим простое непонимание партнера по коммуникации, но и более глубокие причины, нечетко осознаваемые самими участниками. Конфликты нельзя рассматривать только как деструктивную сторону процесса коммуникации. Согласно теории позитивного конфликта, конфликты понимаются как неизбежная часть повседневной жизни и не обязательно должны носить дисфункциональный характер.

Согласно К. Делхес, существуют три основные причины коммуникационных конфликтов: личные особенности коммуникантов, социальные отношения (межличностные отношения) и организационные отношения.

К личностным причинам конфликтов относятся ярко выраженные своенравие и честолюбие, фрустрированные индивидуальные потребности, низкая способность или готовность к адаптации, подавленная злость, несговорчивость, карьеризм, жажда власти или сильное недоверие. Люди, наделенные такими качествами, часто вызывают конфликты.

К социальным причинам возникновения конфликтов относят сильно выраженное соперничество, недостаточное признание способностей, недостаточную поддержку или готовность к компромиссам, противоречащие цели и средства для их достижения.

К организационным причинам конфликтов относят перегрузку работой, неточные инструкции, неясные компетенции или ответственность, противоречащие друг другу цели, постоянные изменения правил и предписаний для отдельных участников коммуникации, глубокие изменения или переструктуризацию укоренившихся позиций и ролей.

В процессе коммуникации с представителями других культур причинами напряженности и конфликта очень часто бывают ошибки атрибуции. Знание (или незнание) культурных особенностей партнеров играет огромную роль в построении атрибуций. Обладание такой информацией позволяет многое прояснить относительно того, что является желательным и на что накладывается табу в каждой конкретной культуре.

В культурной антропологии выделяют несколько видов межкультурных конфликтов:

Между различными этническими группами и их культурами (например, между армянами и азербайжданцами, грузинами и осетинами и т.д.);

между религиозными группами, представителями различных религий (например, между католиками и протестантами в Северной Ирландии, православными и униатами на Западной Украине, суннитами и шиитами в мусульманстве);

между поколениями и носителями разных субкультур;

между традициями и новациями в культуре;

между различными лингвокультурными сообществами и их отдельными представителями (вследствие языковых барьеров и интерпретативных ошибок).

Главной причиной межкультурных конфликтов служат культурные различия между народами, которые могут принимать форму противоречия или даже открытого столкновения. Поскольку современное общество в культурном плане представляет собой довольно пестрое явление, то в нем вполне естественно возникают очаги напряжения и конфликты между различными системами норм и ценностей.

3. Четыре элемента культуры.

По мнению антропологов, культура состоит из четырех элементов.
1). Понятия (концепты).

Они содержатся главным образом в языке. Благодаря им становится возможным упорядочить опыт людей. Например, мы воспринимаем форму, цвет и вкус предметов окружающего мира, но в разных культурах мир организован по-разному.
В языке жителей Тробриандских островов одно слово обозначает шесть различных родственников: отца, брата отца, сына сестры отца, сына сестры матери отца, сына дочери сестры отца, сына сына брата отца отца и сына сына сестры отца отца. В английском языке даже отсутствуют слова, обозначающие четырех последних родственников.
Это различие между двумя языками объясняется тем, что для жителей Тробриандских островов необходимо слово, охватывающее всех родственников, к которым принято относиться особым почтением. В английском и американском обществах сложилась менее сложная система родственных связей, поэтому у
англичан нет необходимости в словах, обозначающих таких дальних родственников.
Таким образом, изучение слов языка позволяет человеку ориентироваться в окружающем мире посредством отбора организации своего опыта.
2). Отношения.

Культуры не только выделяют те или иные части мира с помощью понятий, но также выявляют, как эти составные части связаны между собой – в пространстве и времени, по значению (например, черное противоположно белому), на основе причинной обусловленности (“пожалеть розгу - испортить
ребенка”). В нашем языке имеются слова, обозначающие землю и солнце, и мы уверены, что земля вращается вокруг солнца. Но до Коперника люди верили, что дело обстоит наоборот. Культуры часто по-разному истолковывают взаимосвязи.
Каждая культура формирует определенные представления о взаимосвязях между понятиями,
относящимися к сфере реального мира и к сфере сверхъестественного.
3). Ценности.

Ценности - это общепринятые убеждения относительно целей, к которым человек должен стремиться. Они составляют основу нравственных принципов.
Разные культуры могут отдавать предпочтение разным ценностям (героизму на поле боя, художественному творчеству, аскетизму) , и каждый общественный строй устанавливает, что является ценностью, а что не является.
4). Правила.

Эти элементы (в том числе и нормы) регулируют поведение людей в соответствии с ценностями определенной культуры. Например, наша законодательная система включает множество законов, запрещающих убивать, ранить других людей или угрожать им. Эти законы отражают, насколько высоко мы ценим жизнь и благосостояние личности. Точно так же у нас существуют десятки законов, запрещающих кражу со взломом, присвоение чужого имущества, порчу собственности и пр. В них отражено наше стремление к
защите личной собственности.
Ценности не только сами нуждаются в обосновании, но и, в свою очередь, сами могут служить обоснованием. Они обосновывают нормы или ожидания и стандарты, реализующиеся в ходе взаимодействия между людьми. Нормы могут представлять собой стандарты поведения. Но почему люди склонны подчиняться им, даже если это не соответствует их интересам? Во время сдачи экзамена студент мог бы списать ответ у соседа, но боится получить плохую отметку. Это один из нескольких потенциально сдерживаемых факторов. Социальные
поощрения (например, уважение) стимулируют соблюдение нормы, требующей от студентов честности. Социальные наказания или поощрения, способствующие соблюдению норм, называются санкциями. Наказания, сдерживающие людей от определенных поступков, называются негативными санкциями. К ним относятся штраф, тюремное заключение, выговор и др. Позитивными санкциями (например, денежное вознаграждение, наделение властью, высокий престиж) называют поощрения за соблюдение норм.

4. Типы восприятия межкультурных развитий.

Способы восприятия межкультурных различий так же можно отнести к причинам межкультурных конфликтов.

Особенности восприятия «иного», механизмы коммуникации и адаптации, изменения в структуре личности, которые происходят в результате встречи с незнакомой культурой, развитие человеческой способности к коммуникации в поликультурной среде - ключевые проблемы, вызывающие пристальное внимание специалистов в области межкультурной коммуникации.

На основе многочисленных исследований коммуникации культур западными учеными (М. Беннет и др.) выделены шесть типов реакции на другую культуру и ее. Рассмотрим их последовательно, показывая направление прогрессивного развития позиции в отношении к иной культуре. Но сначала отметим, что любой тип восприятия не может рассматриваться как однозначная и константная характеристика индивида. В поведении одного и того же человека в зависимости от ситуаций, стоящих перед ним задач отмечаются разные поведенческие установки, изменяющиеся по мере накопления жизненного опыта и знаний.

Отрицание различий культур- тип восприятия, основанный на уверенности в том, что все люди в мире разделяют. (или обязаны

разделять) одни и те же убеждения, установки, нормы поведения, ценности. Это типичная позиция обывателя, убежденного, что все должны думать и поступать так же как он.

Однако отрицание как тип реакции на иную культуру со временем обычно претерпевает изменения. Дело в том, что человек не может постоянно проявлять замкнутость и закрытость, сопротивляться давлению новых фактов, избегать встреч и тесного, эмоционально окрашенного общения с представителями других культур. В этом случае отрицание может модифицироваться в защитную реакцию.

Защита собственного культурного превосходства - тип восприятия, в основе которого лежит признание существования других культур, но при этом складывается устойчивое представление о том, что ценности и обычаи чужой культуры представляют угрозу привычному порядку вещей, мировоззренческим устоям, сложившемуся образу жизни. Это достаточно активная (порой агрессивная) позиция, реализующаяся в утверждении непременного собственного культурного превосходства и пренебрежении к другим культурам.

Межкультурные различия при защитной реакции не просто не игнорируются; напротив, они отчетливо фиксируются как негативные стереотипы другой культуры. Все люди оказываются разделенными по признаку «мы» (хорошие, правильные, культурные и т.п.) и «они» (полная противоположность). При этом набор негативных характеристик, как правило, приписывается всем членам инокультурной группы и каждому из них в отдельности. Типичные ситуации, когда формирование защитной реакции практически неизбежно: контакты представителей разных рас, внешне, физически отличающихся друг от друга; взаимодействие групп иммигрантов и коренного населения; адаптация отдельных «чужаков» в новой культуре студентов и специалистов, обучающихся за рубежом, иностранных рабочих, сотрудников международных организаций и иностранных компаний и т.д.

Может показаться, что люди разных рас, национальностей или конфессий обязательно понравятся или поймут друг друга, если вступят в прямой контакт, познакомятся поближе. Однако при низком уровне межкультурной компетентности, которым характеризуется «защитное» восприятие чужой культуры, происходит нечто противоположное - негативные стереотипы и проявления агрессивности лишь усиливаются. Формирование защитной модели поведения и восприятия происходит как непосредственно, в межличностном общении, так и опосредуется социальными институтами, в том числе и Политическими.

Минимизация культурных различий - достаточно продвинутый, по западным меркам, способ восприятия других культур. Ею характеризуют признание возможности существования инокультурных ценностей, норм, форм поведения и поиск общих объединяющих черт. Такой была типичная реакция советского человека на межкультурные различия внутри страны, когда ценностное содержание национальных культур, этнических и религиозных групп оказывалось скрытым стереотипными общесоветскими символами (об этом свидетельствует известная формулировка «новая историческая общность людей - советский народ»).

Гораздо реже по сравнению с описанными выше типами межкультурного восприятия (даже в стабильной ситуации, тем более в моменты кризиса) встречаются варианты позитивного отношения к межкультурным различиям, когда человек способен принять существование другой самобытной культуры, адаптироваться к ней, интегрироваться в нее.

Именно это факторы, на мой взгляд, могут влиять на развитие межкультурного конфликта.

5. Особенности конфликтов в современных условиях.

До нынешнего времени среди специалистов-конфликтологов в России и за рубежом не сложился единый подход к базовым понятиям конфликтологии. В работах на эту тему используются, и часто в виде взаимозаменяемых, понятия «контроль над конфликтами», «урегулирование конфликтов», «предотвращение конфликтов», «ограничение конфликтов» и др. Как правило, это связано с двумя обстоятельствами: во-первых, с действительно глубоким интересом к проблеме, который проявили специалисты-международники еще во времена «холодной войны» (Т. Шеллинг, А. Раппопорт, Д. Зингер, Б. Рассет и др.), а, во вторых, с тем фактом, что огромное число имеющихся или бывших в прошлом международных и межкультурных конфликтов в силу разных причин не укладываются пока еще в единую схему управления. Сама идея «управления конфликтами» не столь уж древняя. В предыдущей истории Европы время от времени возникали идеи контроля над конфликтами, когда складывался какой-то определенный режим международных отношений: созданный Венским конгрессом 1815 года «европейский концерт», призванная к жизни Версальской конференцией 1919 года Лига Наций; наконец, учрежденная в 1945 году Организация Объединенных Наций. Но эти попытки ограничить конфликтность, поставить ее под контроль, как правило, наталкивались на понятие «суверенитета наций», в том числе и их право на «самооборону» (именно так именовалось право принимать решения об использовании военной силы), и, как итог, стремление управлять конфликтами, держать их под контролем, хотя бы ради избежания нежелательной эскалации, заканчивалось неудачей. Все равно конфликты весьма часто доходили до уровня разрушительных военных столкновений, неся радости и почет военным и связанным с ними группировкам, беды и несчастья всем остальным. Уже со времен войны в Корее (1950-1953) стало ясно, что региональные конфликты в условиях соревнования двух мировых систем могут с поразительной легкостью перерастать свои начальные рамки и выливаться в более обширные столкновения. Это уже тогда поставило в повестку дня великих держав, ответственных за поддержание международного мира, вопрос об управлении, хотя бы частичном, конфликтными ситуациями. Так были решены проблемы, если не управления, то хотя бы прекращения конфликтов в Корее (1953), Индокитае в 1954 года, а также в Лаосе в начале шестидесятых. Но все, же в условиях «холодной войны» в сфере управления конфликтами доминировал подход, сформулированный Т. Шеллингом: «мы все, в конце концов, участники конфликта, и наш интерес состоит в том, чтобы его выиграть». Поэтому очень часто под термином «управление конфликтом» подразумевалось стремление не столько держать конфликт в каких-то приемлемых рамках, сколько встроить любой конфликт - локальный, региональный, глобальный - в определенную схему взаимодействия с противоположной стороной и использовать эту схему в качестве стратегии давления на нее то ли с помощью угрозы эскалации конфликта до неприемлемых степеней (ядерный удар), то ли за счет географического перенесения противоборства в те регионы, где у другой стороны была более высокая степень уязвимости (Карибский кризис), то ли с помощью сочетания того и другого (концепция «двух с половиной войн»).

Этот подход просуществовал до того времени, когда у СССР появились надежные средства доставки ядерного оружия до американской территории и в отношениях между ядерными державами возникла ситуация взаимного гарантированного сдерживания (или, согласно другим определениям, уничтожения -ВГУ). На этом этапе концепция «управления конфликтом» претерпела очередную модификацию и стала больше ориентироваться на создание механизмов, во-первых, предотвращения несанкционированного, случайного возникновения ядерного конфликта («горячая линия» между Москвой и Вашингтоном, договоренности относительно исключения рисков технического или психологического характера), а, во-вторых, ограничения и ликвидации «дестабилизирующих» систем вооружений, которые могли бы спровоцировать какую-либо из сторон пойти на крайние меры в кризисе.

Развитие этого, второго направления и породило все соглашения между СССР и США относительно ограничения и сокращения стратегических вооружений. С помощью этих мер странам удалось добиться создания прочного барьера на пути возможной эскалации конфликта от обычных, приемлемых стадий (локальная война, региональное столкновение) до крайних и неприемлемых. Но это состояние еще трудно было назвать «управлением конфликтом» в полном смысле этого слова, потому что еще оставалась сфера доядерных конфликтов, где обе стороны продолжали стремиться набирать очки либо за счет поддержки союзников, либо за счет собственных военных операций.

В этих условиях отношения между сверхдержавами начинали раздваиваться на те, где соблюдались какие-то правила и действовала система «управления» (отношения в стратегической сфере), и те, где никакого управления не было (кроме разве что перехода к ядерному столкновению), а происходила лихорадочная борьба за влияние в отдельных районах мира. Временами обе сферы пересекались (Афганистан), и состояние всеобщего конфликта становилось менее управляемым. Вывод, с точки зрения поддержания международной стабильности, напрашивался сам собой: необходимо было ввести какие-то правила взаимодействия в региональных конфликтах, несмотря на сильное противодействие со стороны военных и связанных с ними кругов внутри соперничающих держав и их клиентов - вовне.

Теоретический выход из этой ситуации предложил профессор Чикагского университета Р. Аксельрод. В опубликованной в 1984 году книге «Эволюция сотрудничества» он достаточно доходчиво объяснил различия между существовавшей на тот момент теорией конфликта и реальной практикой. Созданная еще в 1950-е годы Т. Шеллингом теория конфликта ориентировалась на разовое столкновение - ядерную войну. Поэтому и стратегия в конфликте по существу состояла в том, чтобы обеспечить участнику оптимальные условия для нанесения первого (обезоруживающего или смертельного) удара по противнику.

Аксельрод обратил внимание на то, что идея одного, «окончательного» удара себя исчерпала с появлением ВГУ, и обе стороны в конфликте - СССР и США - от нее отказались. Наоборот, обе были в равной степени заинтересованы в избежании ядерного конфликта. Соперничество между ними сместилось на нижние, доядерные этажи и распалось на десятки более мелких конфликтов, в которых они постоянно взаимодействовали, выигрывая в одних случаях и проигрывая - в других. И в этом случае ставка на решающий удар перестала представлять собой убедительное средство давления на противника. Переходя от одного доядерного конфликта к другому, обе стороны примерно одинаково выигрывали и проигрывали; в одном случае могла торжествовать одна сторона (поражение США во Вьетнаме), в другом - другая (поражение СССР в Афганистане). Поэтому наиболее выгодной стратегией для обеих сторон становилась стратегия сотрудничества, при которой проигрыши обеих минимизировались (отсутствие поражения в конфликте - уже плюс), а выигрыши, наоборот, максимизировать.

Р. Аксельрод объяснил то, что происходило на практике во второй половине 1980-х годов. Наученные горьким опытом поражений в локальных и региональных конфликтах, ощутившие на себе ответственность за состояние баланса стратегических вооружений, обе сверхдержавы начали постепенное сближение в области управления конфликтами. Там, где это оказалось возможным, они сотрудничали в прекращении войны (Афганистан); там, где это позволяли обстоятельства, они способствовали прекращению конфликтов (Никарагуа, Южная Африка, Иран-Ирак). В целом и обстановка, и дух сотрудничества оказались столь подходящими, что они помогали друг другу даже в осуществлении силовых акций против зачинщиков конфликтов (война в Персидском заливе в 1991 году).

Таким образом, на рубеже 80-90-х гг. сложился достаточно удачный и приемлемый механизм и концепция «управления конфликтами». На верхнем, стратегическом уровне взаимоотношений между ведущими державами было достигнуто практически полное взаимопонимание в области избежания взаимного конфликта и поощрения его трансформации в сторону понижения военного противостояния. На нижних, доядерных уровнях был достигнут консенсус в области деидеологизации отношения к существующим конфликтам, их ликвидации и предотвращения. Было также достигнуто ограниченное сотрудничество в области силового контроля над конфликтом в Персидском заливе на базе укрепления международного права и действий США «по доверенности» от имени мирового сообщества. Можно было ставить задачу построения «нового мирового порядка», в котором управление конфликтами стало бы неотъемлемой частью.

Основанная на успехе завершения «холодной войны», концепция «управления конфликтами» получила еще большее распространение в 1990-е годы. Казалось, что если уж такой сложный и многогранный конфликт, как «холодная война», в котором сочетались идеологические, геополитические и иные компоненты, стало возможным преодолеть, то все другие конфликты как неизмеримо более простые, менее опасные и локализованные, тем более могли бы быть урегулированы. Этот совсем небезосновательный энтузиазм стал частью политики ООН (в частности его разделили оба последних Генеральных секретаря ООН - Б. Бутрос Гали и Кофи Аннан), вошел в число приоритетов «восьмерки», стал одной из задач НАТО, Европейской политики в области безопасности и даже общей задачей России и НАТО (соглашение о «двадцатке» в мае 2002 года).

Конечно, при этом произошла определенная модификация понятия «управления конфликтом». Если в усилиях по завершению «холодной войны» участвовали сами же противоборствующие стороны, они сами определяли для себя задачи и возможности урегулирования, создавали правила поведения, решали проблемы и занимались их верификацией (инспекции и проверки выполнения соглашений), то в управлении другими конфликтами должны были действовать иные правила. Мировое сообщество и от его имени члены Совета Безопасности ООН брали на себя функцию постановки задач урегулирования, ее реализации и исполнения проверки. Разумеется, все это должно было организовываться в рамках существующих норм и под большим давлением извне. Так состоялось урегулирование не только тех конфликтов, где были достаточно однозначными остатки «холодной войны», но и столь «деликатных» ситуаций, как война в Кампучии, конфликты в Восточном Тиморе и на Гаити, этнические столкновения в некоторых странах Африки. Но при этом, во-первых, определенные конфликты так и не «поддались» управлению, несмотря на предпринятые акции (Сомали), а, во-вторых, появились новые конфликты, связанные с международной террористической деятельностью, к чему ни великие державы, ни ООН оказались неподготовленными.

Иными словами, тип и характер общей международной ситуации в 1990-е годы, как оказалось, не способствовал формированию и укреплению неспешного, раздумчивого подхода к проблемам управления конфликтами. Сверхдержавная убежденность в том, что «великие» могут проконтролировать практически все конфликты, независимо от их происхождения, потерпела явное поражение в таких регионах, как Ближний Восток, Африка, Афганистан, Южная Азия, Корейский полуостров. Разумеется, здесь трудно упрекать кого бы то ни было за поспешность выводов или ошибочность избранного подхода. Трудно было и точно определить, насколько сильно те или иные конфликтные ситуации были поражены вирусом «холодной войны» и насколько большую роль она сыграла в их эволюции.

На этапе «холодной войны» большинство специалистов и в США и в СССР были убеждены, что конфликты того времени были прежде всего порождены «холодной войной». Например, конфликты в Корее или во Вьетнаме. Отсюда делался вывод о том, что достаточно покончить с «холодной войной», и проблема контроля над конфликтами, их урегулированием будет решена чуть ли не автоматически. Во внимание, за редким исключением, не принимался ни тот факт, что даже в условиях «холодной войны» все же существовали какие-то свои, специфические факторы возникновения и развития конфликтов, ни то, что даже когда конфликты были точно порождением «холодной войны», они обретали свою собственную жизнь и часто продолжали жить уже по своим эндемическим законам и сценариям.

Положение с конфликтами, с их живучестью стало одним из первых разочарований периода после окончания «холодной войны». Впоследствии к этим разочарованиям добавились еще трудности в российско-американских отношениях, распространение ядерного оружия, всплеск милитаризма и шовинизма в США и многие другие явления.

Но конфликты - и региональные, и локальные - все же занимали видное место в этом списке разочарований и неудач так называемого «постконфронтационного» периода.

В этой связи появилась задача переоценки знаний об источниках конфликтов в современную эпоху и закономерностях их развития. Прежде всего, потребовалось пересмотреть всю «европоцентристскую» модель международных отношений и закономерностей соперничества, поскольку географически мир конфликтов разделился: на «спокойную» часть и «конфликтующую» часть, бывший третий мир. Пришлось вспомнить, что та модель конфликтности, которая в течение многих лет считалась классической, по сути дела была рождена в определенный период истории, в котором европейские конфликты и по значению и по разрушительности затмили все остальные и стали считаться «основополагающими» для всей международной системы.

Это произошло уже в период войны за Испанское наследство (1701-1714), которая вынесла традиционное европейское соперничество династий далеко за пределы континента и затронула судьбы стран колониальной или полуколониальной периферии.

С тех пор появилась тенденция рассматривать «европоцентристские» конфликты как основную и главную сферу противоречий на мировой арене, определяющую по существу всю конфликтность. Оказалось, что это далеко не так: завершение «холодной войны», как конфликта в основном внутри «европоцентристского» мира, не претворилось автоматически в новое качество отношений за его пределами. Там по-прежнему продолжали доминировать иные мотивации и предпочтения, там конфликтность как тип отношений, свойственный «азиатскому способу производства», продолжала оставаться нормой, там мало что изменилось на уровне межличностных, межплеменных, межродовых и даже межстрановых отношений.

По-новому стали выглядеть и конфликты между развитыми и слаборазвитыми, богатыми и бедными. То, что при «холодной войне» выглядело как борьба против колониализма и неоколониализма, в «постконфронтационных» условиях уже обретало черты межцивилизацион-ных противоречий и конфликтов, на что тут же обратил внимание С. Хантингтон. В целом, конфликтность в международных отношениях в новых условиях отнюдь не убавилась, хотя она приобрела менее драматический характер из-за урегулирования противоборства между ядерными державами и стала иметь более «спокойный», «обычный характер».

В целом, говоря о структуре конфликтности в международных отношениях XXI века, целесообразно выделить три группы столкновений. Первая - верхний этаж структуры, конфликты между развитыми странами. На современном этапе они практически отсутствуют, потому что действуют инерция, стереотипы и механизмы периода «холодной войны»; группу возглавляет ведущая сверхдержава - США, и вряд ли возможен какой-либо конфликт между нею и любой иной развитой страной. Даже в тех случаях, где имеется экономическая подоплека конфликта (американо-японские экономические противоречия), сила воздействия политических и военно-стратегических факторов настолько велика, что о каком-либо «межимпериалистическом» (согласно марксистско-ленинской терминологии) столкновении даже не приходится говорить.

На нижнем этаже этой системы, там, где находятся беднейшие и наименее стабильные страны, конфликтность остается весьма высокой: Африка, бедные страны Азии (Шри-Ланка, Бангладеш, Афганистан, страны Индокитая). Но эта конфликтность, несмотря на обилие видов, мало кого пугает. К жертвам в этих случаях мировая общественность привыкла, они ее не мобилизируют (или почти не мобилизируют) на борьбу за предотвращение конфликтов, а ситуация разрешается за счет комбинации вмешательства ООН или бывших колониальных метрополий (Франция) и эмиграции наиболее активной части населения из этих регионов в более процветающие страны - прежде всего в США и Западную Европу.

Самой сложной частью структуры остается середина - страны, расположенные между «низом» и «верхом». Это -страны так называемого переходного пояса, промежуточной зоны. Как правило, к их числу относятся государства бывшего социалистического содружества и ряд стран бывшей колониальной периферии, которые под влиянием образцов развития, представленных на Западе, начали движение в направлении высокоразвитых стран с развитой демократией и рыночной экономикой, но в силу целого ряда внутренних и внешних причин так и не доросли до своего идеала. Они «застряли» в своем движении где-то на средних этажах и из-за этого испытывают особые сложности: внутри этих обществ идет борьба сил разной ориентации, в отношениях с бывшими собратьями по уровню развития, которые остались топтаться на месте, образуются конфликты; сердечное согласие также не получается и с высокоразвитыми странами, не соглашающимися принять их в нынешнем виде в свое сообщество. Возможно, именно здесь и сосредоточен эпицентр того, что некоторые называют «конфликтом цивилизаций», поскольку здесь остается Китай, Иран, арабские страны, крупные страны Южной Америки.

В целом ситуация с конфликтностью в международных отношениях начинает выглядеть как значительное ухудшение по сравнению с периодом «холодной войны».

Более не действуют прежние ограничения, навязанные опасениями по поводу ядерного конфликта; уровень противоречий не снижается, борьба за место под солнцем продолжается. Мало того, с распространением ядерного оружия перспектива ядерного конфликта, например, между Индией и Пакистаном, не выглядит совсем уж нереальной.

Ядерное оружие пришло на Ближний Восток (Израиль), Корейский полуостров. Создается впечатление, будто ожидания десятилетней давности в области управления конфликтами оказались построенными на песке, и общая ситуация значительно регрессировала по сравнению с периодом «холодной войны».

Существует интересный документ - прогноз глобального развития, подготовленный Советом по разведке США, состоящим при Совете национальной безопасности и включающим представителей разведывательного сообщества, делового мира, ученых. Этот прогноз готовится раз в пять лет и охватывает период до 15 лет. Последний прогноз, подготовленный в 2000 году, называется «Глобальные тенденции - 2015». Авторы прогноза выделили семь движущих факторов («драйверов»), которые, по их мнению, воздействуют в наибольшей степени на формирование мировой ситуации на нынешнем этапе. Среди них:

− демографические перемены, состоящие в основном в том, что к 2015 году население мира возрастет еще на один миллиард человек, и это в одних странах будет содействовать росту стабильности (там, где экономика на подъеме), а в других - наоборот, будет раскачивать ситуацию и порождать конфликты (из-за плохого состояния экономики и ограниченности ресурсов);

− состояние природных ресурсов и природной среды - прежде всего производство продовольствия и наличие питьевой воды. Причем, если есть обоснованные надежды на то, что объем производства продовольствия будет отвечать растущим нуждам населения земли, то проблема его распределения остается нерешенной и по-прежнему острой;

− научно-техническое развитие, на острие которого будут по-прежнему находиться информационные технологии, способные и дальше изменять цикл производства и распределения в масштабах, сопоставимых с масштабами воздействия индустриальной революции;

− глобальная экономика и последующая глобализация мирового производства и мирового рынка, имеющие возможность привести к несоизмеримо более высокому уровню взаимозависимости, при которой значительно возрастает как угроза всеобщей дестабилизации из-за какого-то отдельного участника системы, так и шансы на всеобщую стабилизацию под влиянием более развитых стабильных стран;

− управленческие структуры в рамках отдельных стран и в более широких масштабах, при которых сохраняется роль национальных правительств, несмотря на то, что их функции в области управления потоками информации, передачи технологии, борьбы против распространения заболеваний, контроля над миграцией населения сокращаются;

− будущие конфликты, среди которых для США, как полагают авторы доклада, будут особенно важны порождаемые тремя типами причин: 1) стремлением использовать уязвимые места той или иной страны, включая США, для ослабления ее международных позиций в случае участия в асимметричном конфликте (например, с проявлениями терроризма); 2) сохранением угрозы конфликта с применением оружия массового уничтожения (она может исходить, как говорится в докладе, от России, Китая или «государств-изгоев»); 3) региональными противоречиями;

− роль США, которая останется несопоставимой с ролью ни одной другой страны мира в области экономики, технологии, военных возможностей и дипломатического влияния.

Понятно, что американские эксперты не могли не закончить доклад вопросом о роли США. Но только частично это можно объяснить наличием естественного интереса к тому, каким образом Америка может и должна взаимодействовать с факторами, создавшими «новую мировую ситуацию». В неизмеримо большей степени это объясняется тем фактом, что Соединенные Штаты на деле сыграли и продолжают играть определенную роль в развитии мира на период до 2015 года (как это произошло уже в 1990-е годы), и поэтому надо установить как возможности дальнейшего воздействия со стороны США на мировую ситуацию, так и степень их ответственности за то, что там происходит и еще может произойти.

Если же вернуться к анализу состояния конфликтности, то из прогноза американских специалистов можно выделить несколько весьма важных моментов. Во-первых, проблема накопления и распределения ресурсов. Как это видно из фактических материалов, основная часть ресурсов необходимая для воспроизводства населения и экономики бедных стран, производится в развитых странах и ими же распределяется: иногда до пределов внешних границ других государств, иногда - и внутри них, если в этих странах действуют крупные зарубежные корпорации. Этот фактор способен создать конфликтные ситуации как в отношениях между производителями ресурсов и их потребителями на международной арене, так и в отношениях между зарубежными производителями и потребителями внутри отдельных стран. Борьба будет идти за право контролировать процесс распределения ресурсов - в нем находится ключ к политическому господству и влиянию.

Во-вторых, потенциальными конфликтами грозит и состояние природной среды, ее эксплуатация и перспективы ее сохранения. Причем здесь нет одного прямолинейного источника образования конфликта: он может возникнуть как из-за загрязнения окружающей среды каким-либо производителем материальных ресурсов (например, выход США из Киотского протокола), так и из-за стремления государства, обладающего невозобновляемым ресурсом, строить свою стратегию развития на его эксплуатации (вырубка дождевых лесов, джунглей, играющих первостепенную роль в поглощении углекислого газа и восстановлении кислорода в земной атмосфере).

В-третьих, усиливается асимметрия в контроле над научно-техническим потенциалом и его плодами (компьютеры, телекоммуникации, космическая технология, производство электроэнергии и т.п.), ведущая не столько к росту взаимозависимости (она останется элементом развития международной системы, но в основном в области отношений производителя-потребителя), сколько к появлению прямой зависимости тех, кто приучен к пользованию плодами НТР, но и не может их производить сам.

И, наконец, два взаимосвязанных явления: растущая взаимозависимость всей системы и сохранение «узурпации» принятия решений национальными правительствами в то время как их реальная роль в производстве и распределении ресурсов уменьшается. Из этого возникает проблема адекватности национальных правительств или систем власти, их способности отвечать требованиям и особенностям современного этапа в развитии всей международной системы, их шансов на стабильное существование в ее рамках (концепция «стран-изгоев» или «оси зла»).

Вырисовывается следующая картина. Сложившаяся современная международная система представляет собой по идее целостную величину, в которой есть безусловные различия цивилизационного или материального характера, не имеющие антагонистического характера, если не считать отдельных, неопасных «возмутителей спокойствия» (хотя бы ту же «ось зла»). Но эта система может перестать быть взаимозависимой, если не решить проблему «национального суверенитета», больше ценимую местными элитами и системами власти, чем обществами, и не лишить этот суверенитет права на «самооборону», то есть права на применение вооруженной силы для защиты того, что называется - правильно или неправильно - «национальными интересами». Тогда и вопрос управления конфликтами станет сразу же более решаемым.

Так ставится вопрос в США и некоторых союзных им странах. В большинстве других государств, поскольку речь идет о сохранении власти местных правительств, часто либо вовсе не имеющих легитимности (новые и старые диктатуры), либо имеющих лишь частичную легитимность (там, где власть узурпируется местными элитами, даже, несмотря на элементы демократии), эта постановка вопроса вызывает сильнейшую озабоченность и раздражение.

Задача управления конфликтами отнюдь не отошла на второй план в списке приоритетов развитых стран. Наоборот, в связи с ростом зависимости между устойчивостью (или стационарности) всей системы и событиями в разных ее «этажах», управление конфликтами обретает еще большее значение не только для самосохранения системы (хотя, если иметь в виду фактор распространения ядерного оружия, и эту опасность следует учитывать), но и для ее успешного функционирования, сохранения ее способности к решению проблем. Поэтому в содержании этой задачи практически не произошло никаких перемен, если не считать двух: постановка самой задачи стала иметь намного более авторитарный, нормативный характер, а решение этой задачи уже определяется не как прерогатива «мирового сообщества», а как «обязанность» одной-единственной сверхдержавы - США.

Здесь, в этой области вырисовывается сочетание нескольких одновременно действующих факторов. С одной стороны, безусловно, правильное стремление использовать отсутствие раскола мира на враждующие группировки для того, чтобы разработать и внедрить механизмы и процедуры разрешения конфликтов до того, как они достигают уровня военных столкновений. В принципе этот подход разделяют все (или почти все) ответственные участники международной системы. Да и существующие документы и решения международных организаций предписывают постановку и реализацию этой задачи.

В течение 1990-х годов, несмотря на выявление тревожных тенденций к обострению конфликтности, определилась концептуальная и практическая структура управления конфликтами. В ней имеется достаточно четкая военная часть, на которую приходится принуждение к миру (или военные действия по подавлению и предотвращению военных столкновений), поддержание мира, разоружение противоборствующих сторон и контроль над поставками им оружия, преследование и наказание военных преступников, лиц, допустивших преступления против человечности. В ней имеются и достаточно развитая невоенная часть, включающая разрешение спорных проблем через международный арбитраж и судопроизводство, администрацию территорий, оккупируемых войсками, действующими по мандату ООН, поставки гуманитарной помощи и ее распределение, действия полицейских сил ООН. Все эти элементы, хотя и в разных сочетаниях, присутствовали в усилиях по управлению конфликтами в Боснии, Косово, Афганистане, Ираке (деятельность ООН до начала военной акции США против Ирака).

Другая сторона проблемы управления конфликтами - это спор вокруг вопроса, чьей прерогативой должна быть политика управления конфликтами. В первой половине 1990-х годов, когда проблема была сформулирована в качестве одной из целей международного сообщества, казалось, что имеется всеобщее согласие относительно ведущей роли ООН в этом процессе. В ходе сложной дипломатической борьбы вызревала идея, что юридической основой этой политики должны быть решения Совета Безопасности ООН, который не только создает схему управления конфликтами, но и определяет, кого и как привлечь к осуществлению этого управления: денежными взносами, участием в военных действиях, поставками транспортных средств, горючего и т.д. На этой позиции и до последнего времени стоят Россия, Франция, Китай, словом все те страны, которые выступали против военной акции США в Ираке.

Но опыт конфликтов в Персидском заливе, на Балканах, в Афганистане и в других регионах, где ООН была предоставлена возможность управлять конфликтами, выявил весьма ограниченную способность этой организации заняться осуществлением этой задачи. Причем дело было не только в высокой степени ее бюрократизации и недостатке политической воли. Сами же ведущие державы ООН, члены Совета Безопасности в свое время не поддержали предложение бывшего советского президента М.С. Горбачева восстановить военные органы ООН, наделить эту организацию своими самостоятельными силами и техникой для осуществлений миротворческих ситуаций, а также для обеспечения работы органов гражданской администрации ООН.

Это способствовало выявлению двух основных претендентов на роль миротворца, обеспечивающего военную сторону политики управления конфликтами, - США и НАТО. На этапе, который разворачивался в основном вокруг конфликта в Сомали (1993) и в Боснии (1995), разночтений между США и их союзниками практически не было. Наоборот, миротворческие операции стали считаться одним из специальных направлений деятельности блока НАТО, и в наивысшей форме это проявилось в период кризиса, вызванного военным нападением НАТО на Сербию из-за событий в Косово (1999).

Позднее обнаружились расхождения между союзниками. Европейские страны - члены ЕС также определили свой интерес к управлению конфликтами, фактически сделав это стержнем своей политики в области безопасности, о чем говорили решения Петерсбергской конференции ЕС, на которой определились задачи и направления деятельности союза в этой сфере. Одновременно в США после прихода к власти администрации Дж. Буша и в связи с нападением террористов 11 сентября 2001 г. на Всемирный торговый центр и Пентагон начал быстро формироваться свой подход к управлению конфликтами, основанный на активном и даже упреждающем применении военной силы самими США. Вначале эта политика в целом прошла проверку в Афганистане зимой 2001-2002 годов, а затем уже была сформирована в качестве доктрины в период войны в Ираке зимой 2002-2003 годов. Параллельно США использовали и европейский подход к управлению конфликтами для создания «комитета 20», который объединил страны НАТО и Россию.

Таким образом, в сфере управления международными конфликтами образуется весьма сложное и противоречивое положение. Во-первых, имеется практически полное единогласие относительно постановки задачи управления конфликтами, а также концептуальной схемы ее осуществления: принуждение к миру, миротворчество, разоружение противостоящих сторон, разрешение споров с помощью посредников, наказание тех, кто предпочитает военные решения, а также более обширная совокупность проблем, связанная с контролем над вооружениями, помощью развитию, контролем над незаконном оборотом оружия, наркотиков и иммиграцией.

Во-вторых, практически определен круг тех ситуаций, где «международное сообщество» было бы заинтересовано в применении теории и практики управления конфликтами, хотя после появления концепции «оси зла» и здесь назревает дипломатический конфликт между США и ООН не меньшей тяжести, чем был конфликт по поводу Ирака. Вряд ли ведущие страны антиамериканской оппозиции в иракском кризисе будут склонны изменить свою позицию по Ирану, Северной Корее, Сирии. Но самое главное противоречие, которое осложняет всю сферу управления конфликтами, это - роль главного исполнителя. В силу разных причин никакая ООН не сможет выполнить эту роль, поскольку она требует иной концентрации ресурсов, наличия политической воли, невозможной в условиях полицентристской системы принятия решений; наконец, она требует известного энтузиазма, очень часто вытекающего из приверженности определенному политическому курсу. И все это имеется у США, во всяком случае, до тех пор, пока расчеты на успех в этой области входят в планирование президентом Дж. Бушем своей предвыборной кампании на 2004 год.

Но именно здесь и возникает одно из самых невероятных и маловразумительных противоречий сегодняшней мировой политики: группа держав, включающая достаточно влиятельных участников международной системы (Россия, Китай, Франция, Германия), в силу разных причин не хочет доверить Соединенным Штатам функцию контроля над конфликтами, считая, что это и без того увеличит международные активы США им во вред. На весах находятся: с одной стороны, возможности стабилизации обстановки в тех регионах, где она осталась конфликтной после завершения «холодной войны»; а с другой - опасения, что эта стабилизация принесет выгоду только одной державе (хотя потенциально от этого могут выиграть все.

На мой взгляд, все это еще раз показывает насколько межкультурные отношения зависят от международной политики. Напомню, даваемое ранее определение культуры: «Культура - специфический способ организации и развития человеческой жизнедеятельности, представленной в продуктах материального и духовного труда, в системе социальных норм, в духовных ценностях, в совокупности отношений людей к природе, между собой и к самому себе». На мой взгляд, люди разной культурной принадлежности не могут общаться друг с другом без возникновения конфликтных ситуаций, если конфликт развивается между странами, гражданами которых они являются.

Заключение.

Следует сказать, что в реальной жизни «чисто» межкультурные конфликты не встречаются. Реальные отношения предполагают наличие целого множества взаимопроникающих конфликтов, и было бы ошибкой считать, что в основе любого конфликта между представителями различных культур лежит незнание культурных особенностей партнера по коммуникации. Поэтому не стоит питать иллюзий относительно того, что одно лишь знание культурных различий является ключом к разрешению межкультурных конфликтов. Однако всегда следует учитывать, что возможное нарушение коммуникации может быть вызвано неверными атрибуциями коммуникантов.

Важно обратить внимание на то, что каждый из субъектов действия может выступать стороной конфликта, при этом применительно к данному субъекту конфликт может развертываться во всех сферах его жизнедеятельности и со всей полнотой мотивации или с включением всей совокупности его движущих сил.

Надо-ли изучать конфликты и как это следует делать?

Сложность ответа на этот вопрос заключается в том, что на первый взгляд здесь вообще нет предмета для какого-либо особого изучения. Всем известно, что есть конфликты и есть согласие между людьми, что жизнь в согласии лучше, чем бесконечные споры, препирательства, и тем более, чем враждебность людей друг к другу.

Русская пословица гласит: «худой мир лучше доброй ссоры», а наш практический разум и обыденное сознание говорят о том, что конфликтных ситуаций лучше избегать, тогда твой жизненный путь будет более благоприятным.

Однако дело в том, что при всеобщем понимании высказанных выше истин люди не могут жить без конфликтов. Исторический опыт свидетельствует, что многие народы прошли через разрушительные войны. Жизнь в мире была скорее исключением, чем правилом.

При этом сами войны были результатом конфликтов между народами, странами и государствами. Особенный ущерб народам приносили гражданские войны, когда «брат шел на брата, а сын на отца». И эти войны возникали в результате конфликтов. Накануне военных столкновений и в ходе их всегда находились люди, призывавшие к миру, к тому, чтобы не прибегать к насилию.
Но голос этих людей не был услышан правителями, революционерами, полководцами. Конфликты не угасали, а разрастались, сами примирители попадали в такую ситуацию, когда их примиренческие высказывания рассматривались как пособничество врагу, измена государственным и национальным интересам.

Факты свидетельствуют о том, что конфликты играют в жизни людей, народов и стран гораздо большую роль, чем хотелось бы самим людям: все хотят мира, но каждый стремится к нему по-своему и в результате этого «по- своему» возникает война.

Эта ситуация была замечена еще древними историками и мыслителями.
Каждый крупный конфликт не оставался бесследным. Войны описывались и анализировались в исторической литературе и многие историки выделяли в качестве причин военных столкновений несовпадение интересов враждующих сторон, стремление одних захватить территорию и покорить население и стремление других защититься, отстоять свое право на жизнь и независимость.

Но не только историки описывали и изучали причины конфликтов и вооруженных столкновений. В Х1Х и ХХвв. проблема конфликтов стала предметом изучения социологов. По сути дела в рамках социологии сложилось специальное направление, которое ныне обозначается как «социология конфликта». Изучение конфликтов означает в первую очередь ознакомление с весьма богатой и многообразной литературой по этой проблематике, усвоение теоретических и практических знаний, накопленных в рамках данного направления социологической мысли. Разумеется, и в других областях обществоведения накапливались знания о конфликтах. Речь идет о психологии, политической науке, истории, об экономических теориях, об этнологии. Но в первую очередь надо обратить внимание на социологию конфликта, в рамках которой разрабатываются, с одной стороны, общетеоретические проблемы конфликта, а с другой - практические методы анализа и разрешения конфликтов разного рода.

Практические методы социологического анализа конфликтов заключаются прежде всего в том, чтобы выяснить, как сами конфликтующие стороны воспринимают конфликт и как они его оценивают. В этих целях используется метод экспертного интервью как с теми людьми, которые хорошо знают историю вопроса, так и с лидерами и рядовыми участниками конфликтующих направлений.
Это очень трудоемкая и деликатная работа, так как далеко не всегда мотивы конфликта лежат на поверхности и адекватно осознаются участниками конфликта с той и другой стороны. Сбор материала на месте конфликта предполагает опрос свидетелей столкновений, ознакомление с масштабом ущерба, нанесенного сторонами друг другу. Необходимо также выяснить, были ли попытки примирения в конфликте и чем они закончились, на какой стадии находится переговорный процесс, кто в нем участвует, каков статус посредников и лиц, участвующих в ведении и организации переговоров: могут ли они обеспечить выполнение тех решений, к которым придут конфликтующие стороны? Практически социолог, исследуя конфликтную ситуацию на месте, может пользоваться всей совокупностью традиционных и не традиционных методов. Надо при этом заметить, что именно в разработке проблематики конфликта особенно важны гибкие методы. Опросы статистического характера здесь не дадут больших результатов, другое дело - изучение менталитета противостоящих сторон с помощью интервью, включая подчас и повторные обращения к респонденту. По поводу обнаружения пристрастий со стороны исследователя среди социологов, изучающих конфликты, нет единой точки зрения.

Одни считают, что он не должен их обнаруживать, так как это отразится на достоверности информации и на возможности получения материалов от обеих сторон конфликта. Другие - опирающиеся на так называемую активистскую социологию, разрабатываемую французским социологом Аланом Турэном и его школой, полагают, что социолог должен непосредственно участвовать на стороне той силы, которую он считает прогрессивной, и содействовать тому, чтобы участники конфликта постоянно рефлексировали по поводу своих действий и высказываний, отдавали себе отчет в том, как они формулируют цели своего движения и какими средствами они собираются пользоваться и пользуются на самом деле. Среди российских социологов к направлению Турэна принадлежит группа, возглавляемая Л.А. Гордоном, подготовившая целый ряд публикаций по современному демократическому и рабочему движению в России. Что касается сбора первичного материала по национальным конфликтам, то наилучшие результаты дает метод участия в переговорных процессах. Применительно к конфликтам производственного характера следует обратить внимание на методы инновационных и деловых игр. Успешная разработка таких методов осуществляется В.С. Дудченко и Л.А. Дудченко.

Список используемой литературы.

Быстрова С.П. Грани культуры: актуальные проблемы истории и современности.//ИБП, М.,2006.

Песикова Т.Н. Межкультурная коммуникация и корпоративная культура // М.:Логос,2002.

Садохин А.П., Грушевицкая Т.Г. Культурология. Теория культуры.//М.:Юнити-ДАНА,2004.

Садохин А.П., Теория и практика межкультурной коммуникации

1. //М.:ЮНИТИ,2004.

Здравомыслов А.Г. Социология конфликта, Москва, АО Аспект пресс 1994.

Культурные основания межэтнических конфликтов: на материале Северокавказского региона

(Фрагменты из кандидатской диссертации Максимова Дмитрия Валентиновича , 2007; ВАК 24.00.01)

Актуальность исследования. Исследования в области межэтнических конфликтов проводятся в рамках различных наук: социологии, конфликтологии, политологии и других дисциплин. Однако с позиций культурологического анализа эта проблема не получила до сегодняшнего дня полного и всестороннего освещения, что и является безусловным основанием для проведения историко-культурных исследований в этой области.

В связи с этим в рамках нашей работы анализируется ситуация, сложившаяся в Северокавказском регионе. Захлестнувшие страну в последние пятнадцать лет процессы социальной дезинтеграции и дестабилизации ставят перед наукой задачу их изучения с целью объяснения и выработки практических рекомендаций. Межэтническое противостояние, этносепаратизм, религиозный экстремизм и терроризм стали заметной угрозой не только стабильности российского общества, но и безопасности страны. Кроме того, эти социокультурные явления сказались на геополитическом положении страны и её авторитете на международной арене. Задачи дальнейшей экономической и технологической модернизации, демократизации страны и становления гражданского общества не могут быть решены без преодоления социального кризиса и нынешнего характера социальных противоречий, без снижения напряженности в межэтнических, межконфессиональных отношениях, без борьбы с экстремизмом и терроризмом.

На Северном Кавказе существуют межэтнические конфликты, которые увязываются с высоким уровнем социально-экономических противоречий в сфере национально-государственного устройства, межэтнических отношений, с повышением статуса народов в иерархии национально-государственных образований. Значимым фактором является также то, что в данном регионе активно контактируют этносы и нации различных социокультурных типов и различных конфессиональных ориентаций (прежде всего христианства и ислама, затем ламаизма и иудаизма). Сложившаяся ситуация и развивающиеся процессы безусловно характеризуют регион как проблемный, и этим самым Северный Кавказ негативно влияет на развитие всего государства. Все это, несомненно, заслуживает внимания и требует ближайшего рассмотрения, благодаря чему станет реальным решение многих из сегодняшних проблем в недалеком будущем, в том числе благодаря культурологическим исследованиям.

При этом всё чаще ислам рассматривается как специфическая мобилизационная идеология для кавказских народов, как важнейший фактор нового национального самосознания, основание для создания самостоятельных государственных образований. В данном контексте резко повышается значение рефлексии культурного статуса ислама в единстве с традиционными основаниями национального самосознания. Это обстоятельство (религия в единстве с традиционной культурой) все чаще рассматривают как основную причину этнического экстремизма не только на Северном Кавказе, но и в современной России (в последнем случае в привязке к православию и другим конфессиям), тогда как это лишь следствие более глубоких процессов, обусловленных кризисным состоянием этносов и наций.

Всё больше исследователей обращает внимание на то, что изучение сегодняшнего общества нуждается в глубоком переосмыслении механизмов взаимозависимости форм и методов политического реформирования, в анализе социально-экономических преобразований, в их сопряжённости с национально-культурной спецификой, со знаково-символическими основаниями национального сознания. При этом появляется возможность снять или снизить остроту межэтнических противоречий и конфликтов.

Степень разработанности проблемы. История исследования этнических конфликтов сравнительно молода, в то время как сами этносы изучаются давно и проявили себя как многоаспектное явление, требующее комплексного и междисциплинарного подхода, обращения к широкому кругу разнообразных источников. Превращение в зарубежной конфликтологии этнического конфликта (а в англоамериканских работах - иногда этнорасового конфликта) в самостоятельный предмет научного анализа происходит в 1960 — 1970-е годы. Публикуются исследования М. Бэнтона, К. Дойча, Д. Кэмпбелла, Р. ЛеВайна, Р. Сегала, Г. Сетон-Уотсона, С. Энлоу и других авторов. В этих работах этнический конфликт становится если не уже самостоятельным объектом изучения, то, по крайней мере, занимает одно из главных мест. Шестидесятые и семидесятые годы можно рассматривать как этап накопления и первичного анализа эмпирического материала.

1980-е годы можно обозначить как этап разработки теоретико-методологических оснований мировой этноконфликтологии. Теоретико-методологические аспекты анализа этнических конфликтов затрагиваются в работах многих зарубежных авторов, таких, как Дж. Ваучер, X. Блэлок-младший, Ф. Гросс, Н. Гонзалес, Дж. Кип, У. Коннор, Э. Кофман, Д. МакКерди, С. МакКоммон, М. Левин, Р. Премдас, С. Райан, С. Уильяме, М. Чисхолм, Р. Шервуд, Г. и Э. Элмеры, М. Эсман и др.

Современные зарубежные работы по этноконфликтологии имеют прежде всего прикладной характер, и этап развития этноконфликтологии с 1990-х годов до сегодняшнего дня можно обозначить как прикладной, или технологический. К такого рода работам следует в первую очередь отнести труды Е. Азара, Дж. Александера, Ф. Дьюкса, Дж. Коукли, Б. О"Лиари, Р. МакГарри, М.

Раби, JI. Рангараджана, Дж. Ричардсона, М. Росса, Дж. Ротмана, Дж. Рубина, К. Руперсингхе, Т. Саати, К. Де Сильвы, Дж. Толанда и др.

Отечественная конфликтология стала развиваться с конца 1980-х — начала 1990-х годов. Отличительной чертой становящейся отечественной этнической конфликтологии можно считать то значительное внимание, которое уделялось и уделяется в работах российских этноконфликтологов теоретико-методологическим аспектам анализа этнических конфликтов, поэтому значимость работ отечественных конфликтологов в проблемном поле межэтнического взаимодействия значительно выше, чем у их иностранных коллег. По авторитетному мнению профессора В.А. Авксентьева1, отечественная этническая конфликтология сложилась из нескольких интеллектуальных потоков, существовавших к концу 1980-х годов. Он выделяет пять мощных потоков, из каждого такого потока нами были выделены, изучены и использованы работы ведущих представителей, поскольку только таким образом можно создать комплексную картину глубины и мощности каждого течения.

Во-первых, это группа историков и этнографов, в той или иной степени изучавших этнические конфликты в зарубежных странах и накопивших немалый объем эмпирических знаний об этнических, этнорасовых и этноконфессиональных конфликтах в разных странах мира. Речь идет о работах Ю.П. Аверкиева, Ю.В. Бромлея, Е.А. Веселкина, JI.M. Дробижевой, И.И. Жигалова, В.И. Козлова, С.Я. Козлова, А.П. Королевой, М.Э. Крамаровой, Е.М. Логиновой, С.В.Михайлова, Ю.С. Оганисьяна, В.А.Тишкова, С.А. Токарева, Н.Н. Чебоксарова и других.

Во-вторых, это достаточно многочисленный контингент специалистов в области национальных отношений советского периода, которые обратились к изучению этнических конфликтов в силу резкого нарастания этнической напряженности и актуализации многих ранее латентных этнических конфликтов в нашей стране. В этой связи необходимо в первую очередь назвать имена А.Г. Агаева, Ю.В. Арутюняна, Э.А. Баграмова, Т.Ю. Бурмистровой, М.Н. Губогло, Ю.Д. Дешериева, В.Ф. Рубина, М.С. Джунусова, М.В. Иордана, М.И. Исаева, К.Х. Ханазарова и других.

В-третьих, это психологическая ветвь отечественного обществоведения. В этом аспекте следует прежде всего назвать работы B.C. Агеева, Г.М. Андреевой, И.С. Кона, С.К. Рощина, Г.У. Солдатовой, В.А. Соснина, П.Н. Шихирева, А.К. Уледова и др.

В-четвертых, это сформировавшееся со второй половины 1980-х годов и в 1990-е годы достаточно мощное социолого-политологическое направление в отечественном обществознании. Многие из тех, кого можно отнести к этой научной традиции (А.В. Дмитриев, А.И. Дороченков, Ю.Г. Запрудский, А.Г. Здравомыслов, В.Н. Иванов, Б.И. Краснов, В.И. Кудрявцев, Л.И. Никовская, Э.А. Паин, Е.И. Степанов, С.А. Эфиров), отводили если не главное, то значительное место в своих работах изучению этнических конфликтов.

В-пятых, это большая группа ученых в различных регионах Российской Федерации, прежде всего в регионах повышенной этнической конфликтности. В таких регионах сформировались школы и направления, функционируют лаборатории и центры, издается немало научной литературы. К последней группе относятся В.А. Авксентьев, Е. Крицкий, Э.Т. Майборода, М.О. Мнацаканян, В. Мукомель, П.М. Полян, В.А. Тишков и другие исследователи, анализирующие ситуацию в Северокавказском регионе.

В диссертации использовались труды, посвященные проблемам межэтнического взаимодействия в России, его конфликтогенного потенциала, этноцентризма, изучению социально-психологического фактора в межкультурном, межконфессиональном диалоге.

Разрабатывая проблему определения сущности конфликта и его характерных черт, диссертант использовал работы А. Я. Анцупова, Е.М. Бабосова, JI.M. Дробижевой, А. Г. Здравомыслова, З.В. Сикевич, B.М. Степаненковой, В.А. Тишкова, Б. И. Хасана, А. И. Шипилова, В.А. Ядова, А.Ямскова, а также зарубежных ученых: Г. Хофстеда, представителей конструктивизма: Б. Андерса, Ф. Барта, Р. Брубейкера, В. Доминигеза, Р. Липшутца, К. М. Янга.

Идеи, представляющие конфликт как позитивный фактор социокультурного развития, отражены в работах таких ученых, как Р.К Болдинг, Р. Дарендорф, М. Дойч., Г. Зиммель, Л.А. Козер.

Конструктивистский, инструменталистский и релятивистский подходы к интерпретации феномена этнокультурной идентичности реализованы в исследованиях Б.Андерсона, Ф.Барта, К.Вердери, Э.Геллнера, Э.Хобсбаума, С. Хантингтона и других зарубежных исследователей, и впоследствии получили развитие в контексте российского этнологического дискурса, прежде всего в работах Р.Абдулатипова, А.Здравомыслова, В.Малахова, В.А.Тишкова, C.В.Чешко и других авторов.

В вопросах, посвященных теории этнологии, этнографии и культурологии, автор опирался на труды Ю.В. Арутюняна, Ю.В. Бромлея, Г.Д. Гачева, Л.Н. Гумилева, Л.М. Дробижевой, С.В. Лурье, И.В. Малыгиной, А.А. Сусоклова, А.Я. Флиера, С.М. Широкогорова.

Автор обращался к ряду исследователей, занимающихся разработкой оснований для последующей типологизации этнических конфликтов, среди них выделяются: В.А. Авксентьев, Л.М.Дробижева, Д.Б.Малышева, З.В. Сикевич, Г. Хофстед, Я. Этингер.

Объект исследования — культура народов Северокавказского региона (чеченцев, ингушей, осетин). Выбор культуры этих народов в качестве объекта исследования обусловлен тем, что российско-чеченский конфликт является вариантом кризисного взаимодействия кавказского народа и внешнего актора; в то время как осетино-ингушский конфликт предстает в виде варианта кризисного взаимодействия между этносами Северокавказского региона.

Предмет исследования — историко-культурные основания межэтнических конфликтов в рассматриваемом регионе.

Цель работы — выявление и анализ культурных оснований, влияющих на динамику межэтнических конфликтов на Северном Кавказе.

Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:

• Проанализировать различные типологии и динамику межэтнических конфликтов, существующие в современной науке.
• Представить культуру как ведущий фактор межэтнического взаимодействия на современном этапе.
• Создать культурологическую модель межэтнических конфликтов, базирующуюся на историко-культурных основаниях.
• Рассмотреть культурные основания российско-чеченского конфликта.
• Выявить историко-культурные аспекты осетино-ингушского конфликта.

Теоретико-методологические основы исследования. В работе учитывались теоретические разработки российских и зарубежных исследователей: социологов, конфликтологов, этнологов, политологов, а также материалы, содержащиеся в официальных документах органов государственной власти России. Методологической основой диссертации явились принципы объективности, конкретности, системного анализа объекта исследования, в противоречивом единстве, взаимообусловленности и развитии всех его составляющих. Объект, предмет, цели и задачи диссертационного исследования сделали необходимым использование двух методологий: неоэволюционизма при рассмотрении генезиса и динамики межэтнических конфликтов и психологической антропологии при создании культурологической модели исследуемых феноменов.

Основными методами исследования стали: системный, генетический и факторный анализ; диалектический, исторический и логический подходы к явлениям и процессам общественной жизни. Автор опирался на междисциплинарный подход, широко использовал статистический и компаративный методы.

Гипотеза данного исследования состоит в предположении о том, что в качестве культурных оснований межэтнических конфликтов может выступать:

— рассогласованность ценностно-смысловых доминант в картине мира различных этносов, сопряженная с манифестированной конфессиональностью, что приводит к мобилизации этничности в кризисные периоды;

— актуализация историко-культурных конструктов, воспринимаемых этническим сознанием в качестве исторических причин конфликтов; при этом элита продуцирует как образы собственной этничности, так и образы других народов.

Научная новизна данного исследования заключается в следующем:

Во-первых, впервые глубоко изучен вопрос о культурных основаниях межэтнических конфликтов, на основании чего создана авторская историко-культурная модель изучаемого феномена. В качестве культурных оснований современных межэтнических конфликтов выступают: этническая картина мира, создаваемая на базе этнических констант; архаические представления, актуализирующиеся в кризисный период; этническая идентификация, выстраиваемая по принципу «свой» — «чужой»; манифестация религиозных или конфессиональных различий; манипуляция общественным сознанием с помощью средств массовой информации.

Во-вторых, выяснено, что с позиции культурологии, опираясь на основные положения конструктивизма, создать типологию межэтнических конфликтов на Северном Кавказе достаточно сложно, поскольку каждый конфликт своеобразен и уникален по набору культурных оснований, определяющих динамику развития кризисных ситуаций. Единственно возможным является деление конфликтов на «внутрикультурные», подразумевающие противостояние между автохтонными культурами Северокавказского региона, и конфликты «внешние», представляющие собой проблемные ситуации, возникающие между локальной этнической культурой и титульной нацией.

В-третьих, в работе представлены два аспекта протекания современных межэтнических конфликтов: реальный, сопряженный с анализом конкретных событий, и символический, связанный со спецификой конструирования конфликтной ситуации в сознании, ментальности, картине мира того или иного народа.

Практическая значимость диссертации видится в том, что выводы и результаты, полученные в ходе данного исследования, могут быть использованы в учебном процессе в рамках преподавания курсов по этнологии, этногенезу, социальной конфликтологии, геополитике в высших учебных заведениях по специальности «культурология»; а также в учебном процессе средней школы в качестве спецкурса.

Теоретическая значимость заключается в том, что в данном исследовании впервые создана авторская культурологическая модель с позиций теории и истории культуры для анализа современных межэтнических конфликтов; выявлены генезис, факторы динамики, сущность и культурные основания российско-чеченского и осетино-ингушского конфликтов; теория конструктивизма применена к конфликтному взаимодействию современных этносов.

Научная новизна раскрывается в положениях, выносимых на защиту:

Культурологическая модель современных межэтнических конфликтов базируется на методологии конструктивизма, согласно которой этничность предстает как порождаемое на основе дифференциаций культур этническое чувство и формируемые в его контексте представления и доктрины, созданные благодаря интеллектуальным усилиям элиты общества.

Единицей анализа является ситуация, в рамках которой разворачивается конфликтное взаимодействие. Поэтому для определения этничности решающее значение имеют те культурные характеристики, которые в данный момент подчеркивают различия и групповые границы. Следовательно, элита может манипулировать маркерами этнической идентичности, способствуя как эскалации конфликта, так и его ослаблению и урегулированию.

В качестве первоосновы межэтнических конфликтов могут выступать представления людей (как на уровне бессознательного, так и сознательного) о культурных признаках, маркирующих «свое» и «чужое», выраженные в картине мира. Угроза разрушения картины мира является, на наш взгляд, одним из важнейших культурных оснований межэтнических конфликтов. Главная функция картины мира — функция психологической защиты, и именно потребность в наличии эффективного защитного механизма в условиях межэтнического напряжения приводит к формированию этнодоминирующей идентичности или этнического фанатизма.

Основанием межэтнических конфликтов может выступать так же стремление того или иного народа сохранить свою этнокультурную идентичность. В ситуации, когда хотя бы одному из маркеров идентичности угрожает мнимая или реальная опасность, этнос активно консолидируется и начинает конфликтные агрессивные действия, но не только за сохранение собственного языка, религии, территории и т.д., а, в первую очередь, за представления о собственном языке, религии, территории и т.д. как о маркерах этнокультурной идентичности.

Ценностный конфликт, чаще всего манифестирующийся в религиозной форме, как правило, фиксируется в этническом сознании. Более того, в период кризисного взаимодействия происходит актуализация архаических мифологических представлений, что на уровне элит может стать основой для создания эффективной идеологемы «образа врага» в целях консолидации собственного этноса.

Важнейшим основанием межэтнических конфликтов является манипуляция общественным сознанием в условиях современного модернизированного общества. Плотность информационных потоков очень велика при ограниченности психологических и аналитических ресурсов человека делает достаточно полное осмысление межэтнического конфликта невозможным и задействует механизмы экономии интеллектуальных ресурсов человека, которые активно используются при манипуляции в области межэтнических отношений.

На современном Северном Кавказе существует переплетение различных культурных оснований межэтнических конфликтов, что позволяет охарактеризовать этот регион как «клубок кавказской цивилизации». Каждый из проанализированных с позиции культурологии конфликтов уникален по своим причинам, динамике и следствиям. Уникальность композиции культурных оснований, доминанты которой обусловлены ситуативным фактором и культурной спецификой участников противостояния, делает невозможным создание единой типологии современных межэтнических конфликтов с позиций культурологии. Тем не менее, мы расцениваем российско-чеченский конфликт как «внешний», а осетино-ингушский конфликт как «внутрикультурный».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Последние пятнадцать лет ярко продемонстрировали, что фактор этничности недальновидно, и даже опасно игнорировать при построении теоретических моделей, проведении конкретных исследований, а также при разработке социальных и политических программ. Это особенно важно для России, где этнический компонент тесно связан с конфессиональным.

Мы полностью разделяем научную позицию И.В.Малыгиной, по мнению которой, этничность представляет собой «сложный социально-психологический феномен, содержание которого сводится к осознанию общности и единства локальной группы на основе разделяемой культуры, психологическое переживание этой общности и культурообусловленные формы ее манифестации, как индивидуальные, так и коллективные».171

Рассматривая примордиализм, инструментализм и конструктивизм как подходы, обладающие значительным ресурсом взаимодополняемости, мы считаем, что ситуативные манифестации

Малыгина И.В.Этнокультурная идентичность: онтология, морфология, динамика. Дисс. на соискание докторской степени. — М., 2005. С. 17. этничности, являющиеся одним из аргументов сторонников конструктивизма-инструментализма, следует интерпретировать как стимулируемые историческими и социокультурными обстоятельствами актуализацию и рационализацию психологической общности людей, возникающей на ранних стадиях исторического процесса.

Второй по значимости теоретический вопрос, рассмотренный в нашем исследовании, можно определить как вопрос о сущности этнического конфликта, о критериях его выделения из других типов и видов социальных конфликтов. Конструктивисты не исключили понятие «этнический конфликт» из своего терминологического аппарата, не сумев, видимо, подобрать адекватной замены. Многообразие форм проявления межэтнических конфликтов, скоротечность протекания процессов вовлечения в конфликтную деятельность широкого круга лиц, мощность агрессивного потенциала идеологии межэтнических конфликтов свидетельствуют о том, что это явление — поликазуальное.

Вместе с тем хотелось бы обратить внимание на определение этнического конфликта в рамках отечественной науки, которое мы считаем ведущим в рамках нашего исследования: В.А. Тишков характеризует его как любую форму «гражданского, политического или вооруженного противоборства, в котором стороны, или одна из сторон мобилизуются, действуют или страдают по признаку этнических различий».

Для понимания причин появления и динамики развития межэтнических конфликтов необходимо изучать не только этническую среду, но и религиозные доктрины, историю межконфессионального взаимодействия, время и место зарождения или активизации того или иного религиозного направления, а также весь социальный, экономический, политический и культурный причинный континуум.

Обобщая позиции исследователей, мы считаем, что возможно моделирование динамики межэтнических конфликтов следующим образом (используя в целом типологию З.В. Сикевич):

В период зарождения конфликтной ситуации выдвигаются требования повышения роли языка коренного населения региона, национальные движения обращаются к традициям, обычаям, народной культуре, к этнонациональной символике, которые в своей совокупности противопоставляются аналогичным явлениям «чуждой» культуры. Эту стадию, на наш взгляд, можно назвать ценностно-символической, поскольку манифестация маркеров этничности конструирует в конфликтной ситуации образы тех ценностей, благодаря которым тот или иной народ может адекватно действовать в мире, принимая себя позитивно. Фактически перед нами отчасти спонтанное, а отчасти весьма умело организованное коллективное движение, результатом которого является формирование этнодоминирующего типа идентичности этноса/нации в современном мире.

Далее созревание конфликтной ситуации характеризуется стремлением перераспределить властные полномочия в пользу одной этнической группы за счет других групп, изменить этническую иерархию, повысить этнический статус коренных жителей и т.п. На этой статусной стадии конфликта этничность находит свое выражение в форме этнонациональных интересов и становится для местной элиты инструментом давления на центральную власть с целью реорганизации этнополитического пространства в свою пользу. Однако и борьба за власть, и территориальные претензии, рассматриваются нами в качестве инструментальной функции этнической картины мира, выраженной в активизации свойств психологической защиты.

И наконец, конфликт развивается до стадии выдвижения либо территориальных притязаний в рамках данного этнического государства, либо притязаний на создание новой этнонациональной государственности, т.е. изменения территориальных границ существующего политического пространства. На этой стадии этническая группа может прибегнуть к силовым действиям, чтобы силой оружия подкрепить свои притязания. Именно на этой стадии может проявиться, как это ни парадоксально, позитивный потенциал межэтнического конфликта, состоящий в формировании новых социальных институций или институтов. Конечно, мы понимаем, что применение насилия всегда несет деструктивный характер; мы сопрягаем эту деструктивность с иррациональным началом, реализующимся в межэтнических конфликтах. Таким образом, третья стадия может означать как полное разрешение конфликта (что происходит крайне редко), так и частичное, связанное с переходом противостояния из открытой стадии в латентную.

В рамках данного диссертационного исследования возможно представить следующую модель культурных оснований межэтнических конфликтов, созданную с позиций современной культурологии. Во-первых, в качестве культурных оснований могут выступать представления людей (как на уровне бессознательного, так и сознательного) о культурных признаках, маркирующих «свое» и «чужое». Если говорить о бессознательных слоях психики, то речь, прежде всего, должна идти об этнических константах, которые являются содержанием «центральной зоны культуры» любого этноса и представляют собой следующие парадигмы: образ себя, образ покровителя; образ врага; представление о способе действия, при котором добро побеждает зло. Как уже говорилось выше, С.В. Лурье считает, что «источник зла» может быть назван «образом врага», хотя это тождество не означает его персонификации, а лишь указывает на концентрацию на каком-либо объекте; «источник зла» — это то, что мешает действию, и то, против чего направлено действие. Таким образом, можно говорить о том, что трансфер этнических констант и модификация картины мира уже предполагают наличие так называемого «образа врага» или «источника зла», что, в свою очередь, и является культурным основанием и глубинной причиной межэтнических конфликтов. Очевидно и то, что трансфер источника зла, а, следовательно, и видение межэтнического конфликта, всецело зависит от двух факторов: исторической обусловленности и ситуативности. Когда возникает межэтническое напряжение, то чаще всего актуализируются такие исторические события, как завоевание, насильственное присоединение, изгнание с территории и т.д. Как правило, такие события сохраняются в этнической памяти, превращаются в консолидирующий фактор, становятся символичными и вокруг них создаются идеологемы либо этнически ущербного характера, либо героического. Исходя из этого, разные этносы оценивают одни и те же события по-разному. К особенностям историко-социального развития следует отнести и специфику традиционных норм и ценностей этнической культуры (язык, религия, поведение и т.д.); формы государственного устройства, характер политического строя и, что наиболее важно, государственную национальную политику.

Сущность ситуационного фактора заключается в том, что стечение обстоятельств в экономической, политической, социальной и других сферах влияет на восприятие окружающей обстановки, способствуя или препятствуя созданию конфликтной ситуации. На уровне этнического самосознания, исходя из бинарной оппозиции «мы — они», формируются устойчивые авто- и гетеростереотипы, воплощающие присущие обыденному сознанию представления о собственном и чужом народах, и не просто суммируют определенные сведения, но и выражают эмоциональное отношение к объекту. В них своеобразно сконцентрирована вся история межнациональных отношений. Само их наличие вовсе не означает «войны всех против всех» по этническому признаку; они призваны, как и этнические константы, участвовать в формировании достаточно устойчивой этнической картины мира. Именно угроза разрушения картины мира является, на наш взгляд, одним из важнейших культурных оснований межэтнических конфликтов. При этом неважно, мнимая она или реальная, поскольку речь идет о психической реальности в жизни этноса, о том, как этнос воспринимает окружающий мир и себя в нем. Главная функция картины мира, наряду с упорядочиванием -защитная, ведь основная функция этнической культуры — это функция психологической защиты, и именно потребность в наличие эффективного защитного механизма в условиях межэтнического напряжения приводит к формированию этнодоминирующей идентичности или этнического фанатизма. С одной стороны, процесс идентификации способствует процессу социализации, с другой стороны идентификация имеет защитную функцию. Так, человек защищаясь, может идентифицировать себя с агрессором, то есть, с более сильным. В связи с этим следует сказать, что угроза маркерам идентичности этноса так же может служить культурным основаниям межэтнических конфликтов. Так маркирование себя посредством языка, территории, религии и т.д. воспринимается как базовая характеристика идентичности. В ситуации, когда хотя бы одному из маркеров идентичности угрожает опасность, этнос активно консолидируется и начинает конфликтные агрессивные действия, но не только за язык, религию или территорию, а, в первую очередь, за сохранение маркеров собственной этнокультурной идентичности. И, наконец, следует сказать и о ценностном конфликте, который, как правило, фиксируется в этническом сознании, а на уровне элит может стать основой для создания эффективной идеологемы «образа врага» в целях консолидации собственного этноса.

Следующим основанием межэтнических конфликтов являются архаичные представления, которые, находясь в латентном, скрытом и даже подсознательном состояниях, могут актуализироваться в моменты кризисного взаимодействия этносов. Архаичные культурные пласты, которые обусловливают подобную реакцию на мир, сложились в глубокой древности, когда конфликты соответствовали локальному и статичному характеру человеческих сообществ. Но такие архаичные представления могут привести к разрушительным последствиям в масштабах современных государств, большого общества. Они представляют собой мощный фактор архаизации общества, несут в себе попытки вернуться к представлениям, разрушительным для современного сложного и динамичного мира.

Этническая стереотипизация, находящаяся, на наш взгляд, в более поверхностном, осознаваемом слое психики, служит упорядочиванию и отбору наиболее важных фрагментов окружающей действительности. Этнические стереотипы не существуют сами по себе, а выполняют в общественном сознании определенную функцию, имея две основные функции — идеологизирующую и идентифицирующую, — они структурируют этносы в целостные образования для решения специфических этносоциальных задач: защита территории этнических границ; предпочтение соотечественников (соплеменников) пришельцам, базирующееся на усилении чувства солидарности со своими и чувства вражды по отношению к иноплеменникам. Из всего многообразия этнических стереотипов наиболее важными являются авто- и гетеростереотипы. Автостереотипы обусловливают «внутреннюю политику» этноса правила внутриэтнического поведения и пределы его вариативности. Гетеростереотипы обусловливают «внешнюю политику» этноса -правила поведения с «чужими», механизмы интериоризации «чужих».

Религия опирается на этическое учение о началах добра и зла.174 Таким образом, можно утверждать, что религия принимает непосредственное участие в формировании характеров «образа добра» и «образа зла», а также возможных вариантов действий, при которых добро побеждает зло. Религия принимает самое активное участие в формировании ценностных ориентаций общества и, как уже говорилось, центральной зоны культуры, а это подводит нас к дополнительному определению религии как одного из наполнителей системы этнических констант, значительно влияющего на формирование этнической картины мира. Учитывая разнообразие религий, принятых в разных обществах, и, соответственно, отличия в направленности и содержании ценностных ориентаций, религию можно определить как мощный конфликтогенный фактор межэтнических отношений. Мы полностью согласны с позицией Д.Б. Малышевой, что религиозный конфликт является частью этнического, поскольку идентификация этнического и религиозного приводит к появлению стереотипов, прочно укоренившихся в массовом сознании населения. Более того, как отмечалось выше, некоторые исследователи убеждены в том, что сегодня любой этнический конфликт приобретает характер конфессионального. Борьба религий или движений, происходящих под знаком религии, сплошь и рядом маскирует борьбу этнорелигиозных групп. Религиозные и политические лозунги нередко служат лишь удобным прикрытием личных амбиций политических лидеров, опирающихся на традиционную приверженность соплеменников или единоверцев.

Последним из рассмотренных нами культурных оснований является манипуляция, под которой следует понимать скрытое психическое и духовное воздействие на общество (программирование мнений и устремлений масс, их настроений и психического состояния) с целью обеспечить такое их поведение, которое нужно тем, кто владеет средствами манипуляции. Манипулятивное воздействие, оказываемое сегодня при помощи самых современных способов посредством различных информационных каналов и СМИ, представляет собой мощное культурное основание для появления и роста межэтнической напряженности, поскольку обладает крупным управляемым ресурсом, который можно направить как на отдельно взятое культурное основание, так и на весь их спектр.

Создав авторские модели динамики и культурных оснований межэтнических конфликтов, мы перешли к рассмотрению и анализу истории осетино-ингушского и российско-чеченского противостояний, что дало возможность для выдвижения некоторых гипотез, раскрывающих культурные основания данных конфликтов.

Говоря о российско-чеченской конфликтной ситуации, необходимо отметить, что одним из ее оснований явилась этническая идентификация чеченского народа, которая складывалась из совокупности сложных процессов, носивших как индивидуальный, так и групповой характер. Чеченцы — это горский народ, каждый представитель которого обладает специфичным сознанием, специфичными маркерами этнокультурной идентичности: территория, заселенная этносом, традиции, обычаи, бытовая культура, особенности менталитета и др. В конце 1980-х численность чеченского народа перевалила через один миллион человек. Став самым крупным народом российского Северного Кавказа, чеченцы стали приходить к идее о некоторой мессианской роли этноса, способного объединить Кавказ. В этом процессе некоторую роль сыграло такое культурное основание как архаичные представления этноса. Цель объединения проявилась среди пластов архаичных представлений, поскольку в исторической памяти чеченского народа такие попытки уже предпринимались (имам Шамиль, шейх Мансур и др.). Как уже отмечалось, чеченцы обладают определенным набором маркеров этнической идентичности — такими этническими ценностями, как территория, язык, бытовая культура, традиции и обычаи. Угроза этим этнокультурным ценностям обязательно найдет агрессивный ответ со стороны народа, который может сразу вылиться в форму открытого противостояния, а может застыть в сознании народа, в его исторической памяти, таким образом, перейдя в латентную стадию, из которой возможен выход при определенной исторической обусловленности или же при определенном развитии конкретной ситуации. Кроме того, в этнической картине мира чеченцев выделяется такой «образ врага», как внешняя сила -центральная власть, которая в этнической сознании, во многом носящем стереотипный характер, связывается с титульной нацией. Борьба с Москвой идет на протяжении более двухсот лет, русские -тот народ, который отождествляется с противостоящей силой, с ними воевали все предки современных чеченцев. Этот «образ врага» усилен тем, что в сознании чеченского народа до сих пор присутствует ощущение жертвы деятельности центральной власти: это серьезная рана, нанесенная депортацией народа, вылечить до конца которую не представляется возможным. «Источник зла» и «образ врага» совпал в лице СССР и его правопреемницы России и, таким образом, произошла четкая поляризация этнической картины мира. Такие архаичные представления, как тейповая система, вирды, адат, за время существования СССР были несколько изменены, их традиционно сильное воздействие на традиционный уклад жизни был редуцирован, однако, эти древние культурные пласты стали постепенно укреплять свои позиции к 1980-м годам. Для горцев стал иметь значение фактор вооруженного сознания: не только наличие большое количества оружия в Чечне, но и возможность (и даже необходимость) его применения в конфликтных ситуациях, что, безусловно, способствует эскалации конфликта и возрастанию сложности урегулирования конфликта. Опорным основанием конфликтной ситуации в Чечне служит религиозная принадлежность чеченцев, исповедующих ислам. Этнокультурная оппозиция «чеченец-мусульманин» — «русский-православный» может использоваться в качестве консолидирующего фактора чеченского народа, а, следовательно, это основание может быть учтено некоторыми лидерами мусульманского мира, элитой, как внутри Чечни, так и за ее пределами. Связав «зеленое знамя» с враждебным отношением к русскому народу, определенные силы стремились заполучить экономические блага и власть при помощи манипулятивных способов воздействия. И, наконец, конструирование маркеров идентичности чеченского этноса, появление идеологизированных образов способствовало эскалации конфликта, а также явилось мобилизационной основой для сплочения и солидарности чеченского народа. Создав обновленный институт власти с опорой на Рамзана Кадырова как представителя коренного этноса, российское руководство в какой-то степени сумело снизить степень конфликтогенности в Чеченской республике, навести долгожданный порядок и создать ощущение мира. Таким образом, на сегодняшний момент нельзя не отметить тот факт, что противостояние перешло в латентную форму. Однако урегулировать ситуацию, полностью разрешить данный конфликт не представляется возможным.

Рассмотрев осетино-ингушский конфликт, мы вывели те культурные основания, которые оказали наибольшее влияние на процесс возникновения и развития этой конфликтной ситуации.

Образ жертвы в этническом сознании ингушей как результат несправедливых решений центрального руководства страны остается болезненным вопросом до сих пор. Однако, депортация, повлекшая за собой формирование этого образа, имела в некоторой степени позитивный момент, заключающийся в том, что в тот кризисный для всего этноса момент происходила его сплочение, его консолидация, что позволило ингушам быстрее восстановиться после их реабилитации. Тем не менее, негативные последствия депортации не будут решены никогда, и этот факт затрагивает каждую ингушскую семью. Чувство жертвы (но в меньшей степени) вкупе с представлением о былом величии аланов имеет место быть и в представлении осетин, пытающихся как-то восстановить историческую справедливость.

Не меньшую роль на динамику конфликта оказало то, что существует некая сакрализация территории Пригородного района как ингушами, так и осетинами, поскольку оба этноса идентифицируют себя с этой землей — землей, на которой рождались и жили многие поколения людей, землей, за которую проливалась кровь предков современных осетин и ингушей. Поэтому эта территория имеет гораздо большую ценность, нежели просто ценность территории района. Более того, Пригородный район — окраина столицы, города Владикавказа, что, в свою очередь, значимо для идентификации осетин, для которых сдать этот район совпадало с предательством собственного народа, собственной Родины. Угроза этому маркеры идентичности являлась дополнительным стимулирующим фактором для усиления желания удержать Пригородный район. Но, как нам представляется, захват Пригородного района имел символическое значение и для ингушей, поскольку эта сакральная территория маркировала бы победу над осетинами.

Необходимо также отметить, что образ России как покровительницы имел и имеет до сих пор значительную роль в судьбе обоих этносов: и осетины, и ингуши полагают, что именно Центральная власть должна решить территориальный спор, перешедший в разряд трудноразрешимых конфликтов, поскольку именно решением центрального руководства был создан этот изначально только территориальный спор. Безусловно, что Россия идет по пути урегулирования, создав новую столицу Северной Осетии-Алании — город Магас. Удалось снять степень напряженности в отношениях, поскольку пропал дополнительный символический образ борьбы за часть столиц. Однако сказать, что конфликт был полностью разрешен, невозможно. Как нам представляется, центральная власть добилась того, что противостояние из открытой стадии перешло в латентную. На наш взгляд, полное урегулирование конфликта, в целом, невозможно и поэтому изменения, которые произошли благодаря усилиям Москвы, вполне можно оценить как позитивные.

Говоря о перспективах исследования, можно сказать, что предложенная модель культурных оснований межэтнических конфликтов делает возможным объяснение многих современных процессов. Более того, в задачи данной научной работы не входили вопросы, связанные с урегулированием современных межэтнических конфликтов, что вполне может стать основой нового научного исследования.

Конфликтология и конфликт

Предположите, как культурные (межэтнические) конфликты могут помешать утверждению демократии. Используя обществоведческие знания и факты общественной жизни, выскажите три предположения.

Тот факт, что демократические системы правления распространились на большее число стран, не потерпели при этом крушения и, таким образом, остаются на месте, означает, что на смену прежним неблагоприятным для возникновения и сохранения демократических институтов условиям должны были прийти в значительной мере более благоприятные условия...

Когда демократические институты утверждаются в стране, в которой Широко распространены антидемократические убеждения, а демократические взгляды слабы, демократические правительства вряд ли могут устоять, особенно в периоды кризисов и напряжённостей, которым время от времени оказываются подверженными все страны. В течение ХХ столетия в разных странах произошли огромные изменения в соотношении силы демократических и антидемократических идеологий и убеждений. В первой половине века существенно ослабла поддержка монархии, потомственной аристократии и олигархии, являвшихся до того времени наиболее распространёнными формами недемократического правления. В течение следующей четверти века основные недемократические идеологии и поддерживавшие их системы правления <...> были окончательно разрушены их собственными роковыми провалами в военной, экономической и политической областях. Хотя антидемократические идеологии, такие как крайний национализм и религиозный фундаментализм, представляют собой постоянные препятствия для демократизации в некоторых странах, в целом на мировой арене они лишены той притягательности, которой обладает демократия. Значение демократических идей в создании и сохранении легитимности власти выявляется той настойчивостью, с которой авторитарные правительства пытаются замаскировать суть своих режимов псевдодемократической риторикой.

В некоторых странах, таких как страны Южной Африки, в которых существует значительный потенциал культурного конфликта, переходу к демократии и её последующей консолидации способствует тщательная разработка электоральных договорённостей и политических практик, поощряющих политическую включенность и компромисс скорее, чем дискриминацию и конфликт.

Наконец, распространение капиталистических рыночных экономик и замена ими в некоторых странах экономических систем централизованного управления помогли создать социальные структуры, установки и запросы, более благоприятные для демократических убеждений, для демократического образа действий и демократических институтов. Во многих странах по всему миру рыночный капитализм явился фактором, поощрившим экономический рост, повышение уровня жизни и формирование более широкого среднего класса… Таким образом, глобальное распространение рыночного капитализма сопровождается глобальным увеличением числа стран, характеризующихся существованием гражданских обществ, более благоприятных для демократических институтов.

(Р. Даль )

Пояснение.

Могут быть высказаны такие предположения:

1) в условиях межэтнических конфликтов может быть невозможен диалог различных политических сил;

2) конфликт может быть связан с ущемлением прав каких-либо этнических групп, что противоречит ценностям демократии;

3) в условиях межэтнических конфликтов нередко поддержкой пользуются авторитарные лидеры и режимы.

Могут быть высказаны другие предположения