Главная » Частный дом » Подполковник лукин. Генерал Михаил Лукин: почему Сталин не тронул «предателя» после войны

Подполковник лукин. Генерал Михаил Лукин: почему Сталин не тронул «предателя» после войны

Говоря о боях под Смоленском, нельзя не вспомнить героическую и трагическую судьбу генерала Михаила Федоровича Лукина. Личность этого неординарного человека представляет большой интерес. Его мысли, его чувства, его судьба позволяют нам лучше понять сложное переплетение российской истории в 20 веке.
Краткая биографическая справка.
М. Ф. Лукин родился 16 ноября 1892 года в дер. Полухино Тверской области в семье крестьянина. Трудовую деятельность начал в четырнадцать лет. В 1913 году его призвали в армию. Воевал на фронте. В 1916 году окончил 5-ую московскую школу прапорщиком. Командовал ротой. Поручик.
В Советской Армии с 1918 года. Окончил курсы разведчиков при Полевом штабе РККА. Участвовал в гражданской войне. Помощник начальника штаба дивизии по разведке, командир стрелкового полка, бригады, начальник штаба стрелковой дивизии на Южном и Западном фронтах.
Вступил в коммунистическую партию в 1919 г. В годы Гражданской войны удостоен двух орденов Красного Знамени.
После гражданской войны продолжал службу в армии. До 1929 года М. Ф. Лукин - начальник штаба, затем помощник командира дивизии, начальник отдела штаба Управления РККА. С 1929 года командир стрелковой дивизии, в 1935-37 годах - комендант Москвы. С 1937 года зам. начальника, затем начальник штаба, а с 1939 года заместитель командующего войсками Сибирского военного округа. В 1940 году назначен командующим 16-й армией Забайкальского военного округа.
Незадолго до нападения гитлеровской Германии на Советский Союз 16-ую армию перебросили на запад. О начале войны М. Ф. Лукин узнал в Киеве, куда приехал для организации встречи подчиненных ему частей, находящихся в воинских эшелонах и двигающихся в сторону фронта. Однако вскоре он получил распоряжение отбыть в район Смоленска и возглавить оборону города.
Утром 8 июля 1941 года М. Ф. Лукин приехал в Смоленск. Части 16-й армии упорно сражались под Смоленском, а затем, с большими потерями, прорвав кольцо окружения, вышли к Соловьевой и Радченской переправам, заняли линию обороны. М. Ф. Лукин назначается командующим 19-й, затем 20-й армией. Когда же наши четыре армии - 19-я, 20-я, 24-я и 32-я - оказались в октябре 1941 года в окружении под Вязьмой, М. Ф. Лукину было поручено командовать окруженной группировкой, сковывающей значительные силы противника. 14 октября он был тяжело ранен, попал в плен, мужественно и достойно вел себя в условиях фашистских концлагерей.
В мае 1945 года был освобожден. Ему были возвращены воинское звание, ордена Ленина, пять орденов Красного Знамени, ордена Трудового Красного Знамени, Красной Звезды. Восстановлен на воинской службе. В 1946 году уволен из армии по состоянию здоровья. Умер генерал Лукин в Москве 25 мая 1970 г.
Дорогая Шурочка!
Письмо твое с оказией получил 4 июня, посланное тобой по почте я не получил. Ты, конечно, представляешь, сколько радости мне доставило твое письмо; читая его, слезы радости и умиления лились ручьем; ведь мало, что оно от тебя, оно из родных краев! Письмо я выучил наизусть. Я очень рад, что ты и твое семейство Живы, а так же жива и бабушка. Жаль деда, но может быть это лучше, чем бы ему с его болезнью пришлось мучиться при теперешней жизни. Бедная бабушка, как ей тяжело теперь одной. Очень и очень жаль, что тебе не удалось получить ответа от моей мамуси. Где она теперь и как живет с моей дочуркой и старушкой Маней. 13 июня исполнится 2 года, как я покинул их. Ведь Юлечке в ноябре исполнится 16 лет - оставил ее девочкой, а теперь взрослая девушка. Мысль о них причиняет мне острую боль, относительно их жизни строю всевозможные картины, одна другой ужаснее и больше всего страшусь мысли, как бы они не попали туда, где большая Шура, или в другое подобное место.
От этой мысли сердце останавливается, кровь леденеет и разум мутится. Ведь, кроме Родины и моего народа, это самые близкие и родные мне существа. Дорого бы я заплатил, чтобы знать, что они живы и здоровы и вспоминают своего несчастного калеку папусю. Немцы написали в газетах, что ген.-лейт. Лукин, командующий 19 ар., взят в плен, но не написали, в каком состоянии. Обрадовались, что взяли мой труп! А раз в газетах написали, значит знают и наши, и это может послужить основанием для репрессии моей семьи. Родная Шурочка, я ведь чист перед своей Родиной и своим народом, я дрался до последней возможности, и в плен не сдался, а меня взяли еле живого. Моя мамуся не поверит, чтобы я цел и невредим, мог сдаться в плен врагу, как это сделали многие генералы, она знает, как я честен в этом. Шурочка, ты знаешь, какой патриоткой оказалась моя мамуся. Я искренне ей горжусь.
Выходя из первого Смоленского окружения, 2 августа 41 г. при переправе через р. Днепр, я получил перелом кости в ступне левой ноги, и целых 7 недель не мог встать на ногу. Мне никто не предложил эвакуироваться, хотя Тимошенко и Булганин были у меня и видели, в каком состоянии я нахожусь. Самому просить было как-то стыдно, и поле боя я не оставил, хотя и имел все основания на поездку в тыл. Написал мамусе, и вот ее ответ: «Родной мой папочка, если есть возможность остаться на фронте, как бы мне не хотелось тебя видеть, оставайся. Я знаю, как нужны такие командиры, как ты; с презрением смотрю на людей, которые из личного благополучия устраиваются в тылу». Вот какая моя мамуся! А как она была рада, как она гордилась мною, когда узнала, что я один из первых командующих армией был награжден орденом (это 4-м по счету).
Моя армия не была разбита, пр-к нигде не прорвал фронта моей армии. Моя армия была окружена под Вязьмой по вине моих соседей и, больше всего, по вине моего старшего н-ка, который неправильно меня информировал о положении на фронте и вовремя не дал мне приказа отступить. У меня не осталось ни одного снаряда, не было горючего в машинах, с одними пулеметами и винтовками пытались прорваться. Я и к-ры моего штаба все время находились в цепи вместе с красноармейцами. Я с группой мог уйти, как это удалось сделать некоторым частям моей армии, но я не мог бросить на произвол, без командования большую часть армии. Мне были дороги интересы общего дела и моей армии, а не личная жизнь. Когда прорваться не удалось, я, взорвав всю артиллерию и уничтожив все машины, решил выходить из окружения небольшими группами.
Родная Шурочка, каждый взрыв орудия и пламя горящих машин больно отзывались в моем сердце! Но я был горд сознанием, что ничего в целости врагу не оставляю. Блуждая по лесам, в поисках выхода, 12 октября я был ранен в правую руку пулей. Рана пустяшная, на первый взгляд, кость не задета, но перебиты два нерва. Окружающие меня к(оманди)ры штаба в панике разбежались, оставив меня, истекающего кровью одного. Бинта при нас не оказалось. Кровь лилась ручьем, остановить ее не могу, а шагах в 200 приближаются немцы.
Первая мысль - бежать. Встал, сделал несколько шагов - упал из-за слабости (много потерял крови, от большой ходьбы левая нога болеть начала, еще не зажила как следует, несколько суток подряд не спал совершенно и в последние дни ничего не ел). Мелькает мысль: плен, но от нее прихожу в ужас. С быстротой молнии работает мозг. Перед глазами вереницей проходят мои родные и дорогие: мамуся, старушка мать, которую я много раз как сын обижал, дочурка Юлечка и все, все. Тяжело. В глазах муть. Хочется пить и уснуть. Боль ноющая, глухая. Стрельба, все усиливаясь, приближается. Совсем почти рядом рвутся снаряды, над головой беспрерывно свищут пули. Стараясь преодолеть слабость, боюсь, как бы не заснуть. Мозг продолжает усиленно работать. Пытаюсь достать левой рукой револьвер из кобуры, думаю, живой не сдамся, последнюю пулю себе.
Все попытки вынуть револьвер не удаются. Правая рука повисла, как плеть. Вдруг из кустов подошли две девушки санитарки, но у них не оказалось бинтов - все израсходовали. Наскоро сняли шинель, разрезали рукав кителя, оторвали от моей рубашки тряпку и перевязали.
Взяли меня под руки и повели. Надо было уходить, немцы приближались. Сделали шагов 20-30, идти не могу. Положили меня на походную палатку и волоком потащили по земле. Спустились в овраг с кустарником, из ручейка напоили меня водой. Напившись, почувствовал прилив сил, пошли. Не прошли и 5 шагов, как я снова был ранен осколками снаряда: в правую ногу, выше колена, и в икру. Я упал. К счастью, девушки остались невредимыми. Дальше идти не могу, прошу их достать мне револьвер, чтобы покончить расчеты с жизнью, но, оказалось, что мы револьвер оставили в суматохе на том месте, где они меня перевязывали. Немцы опять близко, в кустах слышна их гортанная речь.
Прошу, умоляю, приказываю им оставить меня, а самим спасаться. Но милые, родные русские девушки, совсем еще девочки, и слышать не хотели, даже обиделись: «За кого вы нас считаете!» Не бросили они своего истекающего кровью генерала, не уподобились горе-шкурникам, командирам моего штаба, а с нечеловеческими усилиями понесли меня.
Подошел ген. Андреев. Встретился со своими, у которых оказались продукты, поел. Часа три уснул. Снова стрельба, и снова уходили. Бродили еще 2 суток. Ходить дальше нет сил. Чувствую, что становлюсь обузой окружающим. Мысль о самоубийстве не покидает меня, думаю, рано или поздно придется это сделать. На сердце тяжело. В одном небольшом лесу встретили нач(альник). О(собого). О(тдела) 24 армии Можина (мамуся его знает по Новосибирску), он тяжело ранен, ходить не может, лежал в землянке уже дней 5, сказал, что он послал верного человека через фронт к своим, чтобы прислали за ним самолет, уговаривает и меня остаться с ним.
Мелькнул луч надежды на спасение. Поели. Начали засыпать. Снова стрельба. 3 генерала, которые были со мной, выбежали посмотреть. Прошло минут 5 - не возвращаются, а стрельба уже совсем близко. Я решил уходить. Только я вышел из землянки с большим трудом, как шагах в 50 показались немцы. Выстрел, и я снова ранен в колено и опять в правую ногу разрывной пулей. Упал. Мой сапог быстро наполнился кровью. Чувствую, начинаю терять сознание. Силы оставляют меня.
Прошу находившихся кр-цев пристрелить меня, пока не подошли немцы, говорю им, что я все равно больше не жилец, и что этим они избавят меня от позора быть в плену. Никто не решился. Проходят не минуты, а какие-нибудь секунды и за эти секунды успел просмотреть почти всю прошлую жизнь. Мамусю, маму, Юлечку, Маню видел в этот момент, как живых, склонившихся надо мной. И стало так мне легко на сердце, боли не чувствую. Помню еще, как подошли немцы и начали шарить по карманам. Потерял сознание. Пришел в себя на вторые сутки. Не понимаю, где нахожусь. Боли нет, еще действовал наркоз. Входит врач, открывает одеяло. Вижу, нет правой ноги. Все стало ясно: я в плену в немецком лазарете. Мозг начинает работать лихорадочно: плен, нет ноги, правая рука перебита, моя армия погибла. Позор! Сильные душевные муки. Жить не хочется. Наконец появляются физические боли, ужасные боли. Температура свыше сорока. Не сплю несколько суток. Наяву галлюцинирую.
Переезд в г. Вязьму, из Вязьмы в Смоленск на грузовой 5-тонной машине 200 км. Дорога ужасная. В машине не только трясет, а подбрасывает. Боли нестерпимые. Хочу одного: или потерять сознание, или умереть, лишь бы не чувствовать боли. 3 ноября, я в Смоленске, в русском госпитале для пленных. Мороз 30 градусов. Госпиталь не отапливается, оборудован примитивно, переполнен до отказа, больные валяются кучами везде, даже все коридоры заняты, а раненые все прибывают тысячами, медикаментов острый недостаток, уход очень плохой, хотя медперсонал весь русский из военплен., питаемся супом из неочищенной картошки без мяса и жиров и вареной рожью, смертность доходит до 150 чел. в день.
Боли ужасные, хочется кушать. Забыл, когда спал, снотворных, медикаментов нет. Отношение кр-цев и некоторых командиров явно враждебное к «старшим начальникам». Говорят, продали их. Политработников и евреев выдают немцам, а с ними расправа короткая.
Обидно! К физической боли присоединяется нравственная боль, а эта в тысячу раз хуже физической. Приходит комиссия международ. Кр. Креста, шведы и швейцарцы, осталась довольна. На наш вопрос, почему так плохо обращаются с ранеными, отвечают: «Ваше правительство отказалось подписать конвенцию о пленных, немцы делают все, что в их силах и возможностях, вас - очень много». Спасибо и на этом.

Жду смерти, а умирать, как назло теперь не хочется, хочу жить, правда, жалею, что не был убит на поле боя, а теперь хочу жить. Приходят немецкие врачи и переводят меня в немецкий госпиталь. В комнате нас два генерала. Чистая постель, тепло, кормят хорошо, хорошо это - по-немецки, а по-нашему - сносно, хорошо как для пленного уход и лечение. К нам никого не допускают, тайком приходят немецкие раненые солдаты, приносят сигареты, конфеты. Сестра сварливая ведьма даже для своих раненых, а ухаживает хорошо. Рана начинает заживать. Наши часто бомбят Смоленск.
3 февраля 42 г. переезд в Германию. Мороз 30-40 градусов. Товарные вагоны. Лагерь для пленных, госпиталь русский. Хлеб из бураков с примесью древесных опилок и какой-то части муки, брюква, макароны, овсянка, нечищеная картошка, дают немного маргарина и две ложки сахару в неделю. Жить можно, чтобы не умереть. Большинство больных опухшие и до последней степени истощенные, настоящие скелеты. Тиф. Смертность ужасающая. Рядом с нами лазарет и лагерь: отделенные от русских проволокой английские, французские и сербские. Там другой мир. Их кормят несравненно лучше, обращаются с ними хорошо. Их правительства и междун. Кр. Крест присылают им посылки: всевозможные консервы, бисквиты, какао, кофе, шоколад, табак, обмундирование, и получают из дома, и пишут родным письма. Большинство из них никогда дома так не кушали, как едят в плену. Никто из них от голода и побоев не умер.
Все они ненавидят и ругают немцев, ждут, чтобы русские пришли и их освободили, но у себя советской власти не хотят. Сами не воевали как следует и не воюют теперь, а хотят, чтобы русские за них кровь проливали. Сволочи! Ненавижу их, в особенности англичан и французов! Сербы не прочь иметь у себя и советскую власть. 22 апр. 42 г. французский врач делал операцию руки (русск. врач отказался - неопытный, выпуска 40 г.). Прошло 14 месяц, со времени операции, а рука в таком же положении, как и была после ранения. Я ею не могу писать, ни ложку взять, папиросу держать не могу, застегнуться тоже не могу. Значит, операция прошла неудачно.
Немцы лечить не хотят. После полутора лет беспрерывного лежания начал ходить на костылях. Очень неудобно: нет правой ноги и не работает правая рука. Метров 500 могу пройти и то ощущаю огромную радость: я хожу! Рана на ноге зажила, были осложнения: выходили осколки от снаряда, осталось два маленьких осколка. С 4 июня я в лагере пленных. Волосы на голове большую часть седые. (Я с конца 39 г. ношу прическу, ты меня с ней не видела.) Уже 5 мес. как ношу усы, говорят, очень приличные, буденновские. Бороду не отпускаю, вся седая. Вот и все про свою жизнь, конспективно, конечно.
Последнее письмо от мамуси получил 1-го окт. 41 г. Послал грузовую машину того же числа, чтобы перевезти вещи из Москвы в Чебоксары; она так спешно с попутчиками уехала, что смогла взять только маленькие чемоданчики. 2 окт. 41 г. немцы перешли в наступление, я попал в окружение, а потому и не знаю, добралась ли машина до Москвы. Мамуся писала, что брат Ваня умер в Сталинске в Сибири, где он был начальн. училища. Как и при каких обстоятельствах, мамуся не знает, т. к. Татьяна, его жена, написала ей очень лаконично. Ваню видел в июле месяце 41 г. на фронте под Смоленском.
О Николае ничего не знаю. Где мама и что с ней, тоже не знаю. Катя перед войной и, кажется, в первые месяцы войны была у мамы в деревне. Немцы нашу деревню занимали. Витя был на Дальнем Востоке. Клава с дочкой и матерью уехала в Томск, адреса не знаю. За большую Шуру я хлопотал больше года, обещали выпустить. Шура, нет ли в Харькове доктора хирурга Новаченко Николая Петровича, ты его должна знать, он у нас бывал в Харькове, проживал он на Пушкинской ул. Почему ты с семьей и с бабушкой не уехала в феврале 43 г. к мамусе? Написала ты мамусе, где я и что со мной? Если да, то как, уверена ли ты, что письмо пошло? С первой же оказией напиши мне очень подробное, а не лаконичное письмо про все, про все. Нет ли у тебя или у бабушки фотографий мамусиных и Полечки, а также свою с дочкой.
Как и сколько я ни передумал, вспоминая свою мамусю, все, конечно, связывая с судьбой моей дорогой Родиной и родным мне народом. Вот только здесь, на чужбине, в неволе, начинаешь по настоящему чувствовать, что такое Родина. Какой она кажется милой, родной, что лучше ее нет ни одного уголка на всем земном шаре. А эта Родина и мой народ переживают ужасную трагедию. Как хочется вступить ногой на родную землю, растянуться на ней и целовать каждый ее вершок. Как хочется, чтобы мой народ не переживал ужасов войны и зажил спокойно.
Ни на один момент не поколебалась вера в конечную нашу победу, наш великий народ не может погибнуть; взойдет заря пленительного счастья и для него. За свою Родину, за мой народ я, калека, готов отдать каплю за каплей свою кровь вновь, а если нужно, то и саму жизнь! Родина и свой народ - это пока все! До свиданья, моя маленькая Шурочка, крепко тебя целую. Целую мою маленькую племянницу Ларочку. Привет твоему мужу. Целую бабушку, пусть не отчаивается: еще все увидимся и справим пир горой. Шурочка, помоги бабушке, чем конечно, сможешь.
Миша. 10 июня 1943 г.
Цитата(Кузьмич @ 07 Ноября 2008 12:56)
3 декабря. Положение мое почти безнадежное.
Жду смерти, а умирать, как назло теперь не хочется, хочу жить, правда, жалею, что не был убит на поле боя, а теперь хочу жить. Приходят немецкие врачи и переводят меня в немецкий госпиталь. В комнате нас два генерала. Чистая постель, тепло, кормят хорошо, хорошо это - по-немецки, а по-нашему - сносно, хорошо как для пленного уход и лечение. К нам никого не допускают, тайком приходят немецкие раненые солдаты, приносят сигареты, конфеты. Сестра сварливая ведьма даже для своих раненых, а ухаживает хорошо. Рана начинает заживать.
А у меня не лежит к нему душа.
Уж много у Лукина лукавства.
Но более всего нравится момент пересечения им Минского шоссе под Вязмой после последней попытки прорыва в ночь с 11 на 12 октября под Богородицким.
Не в обиду всем скажу, что людей я таких и в жизни знаю, это что-то типа Жукова.
Но не могу я таких ставить в один ряд с тем же Ефремовым, Рокоссовским, Панфиловым, Катуковым, Батовым.
Новый часовой. Русский военно-исторический журнал. (СПб.). 1994. № 2. С. 173-175.
Протокол допроса военнопленного генерал-лейтенанта Красной Армии М.Ф.Лукина 14 декабря 1941 г.
Приведенный ниже текст допроса был отправлен с оккупированной германскими войсками территории СССР в Берлин для ознакомления Гитлеру.
Генерал Лукин, тяжело раненный, был взят в немецкий плен. С ним уже несколько раз беседовали, но говорили немного, вследствие его тяжелого состояния. Теперь же генерал-лейтенант Лукин сказал следующее:
- Если Вы хотите, чтобы я ответил на Ваш вопрос: "Почему русский народ, несмотря на всю свою ненависть к Сталину и советской системе, продолжает их защищать?" - то могу ответить таким образом, чтобы быть очень честным в разговоре с Вами. Вы говорите об освобождении народов России от большевистской системы и о новом порядке для будущей Европы, но одновременно Вы говорите, что только русские являются носителями большевизма, а украинцы, например, нет. Это ерунда. Большевизм также чужд русскому народу, как и украинцам. Вообще, это интернациональное учение. Большевики смогли победить в России только потому, что сельское хозяйство было ужасно запущено после 1-й мировой войны. Коммунисты пообещали крестьянам землю, а рабочим - фабрики и заводы, поэтому народ поддержал их. Конечно, это было ужасной ошибкой, поскольку сегодня крестьянин, по сравнению с прошлым, не имеет вообще ничего. В лучшем случае, колхозник в Сибири получает 4 кг хлеба в день, а средняя зарплата рабочего 300- 500 рублей в месяц, на которую он ничего не может купить. Когда нечего есть и существует постоянный страх перед системой, то конечно, русские были бы очень благодарны за разрушение и избавление от сталинского режима. Только очень высокие представители советского партийного аппарата сносно живут. Командир стрелковой дивизии, по сравнению с ними, живет плохо. Но я все равно не верю в то, что в нынешних условиях, внутри СССР может произойти народное, антисталинское восстание. Слишком много крови пролили большевики за 20 лет своей власти, и все, кто бы мог поднять такое восстание, уже уничтожены. И даже если существует, к примеру, такой командир или генерал, который бы думал о таком восстании и о новой России, он все равно ничего не мог сделать, так как вокруг него слишком много комиссаров и чекистов. Даже если этот генерал только поговорит об этом со своими друзьями, он все равно ничего не сможет сделать, так как даже в среде военных очень много доносчиков и никому нельзя верить. Поэтому для осуществления антисталинского восстания нужен сильный толчок извне. Вы, немцы, можете сокрушить систему, но Вы не должны думать о том, что народ может это сделать сам, несмотря на свою ненависть к режиму. И Вы не должны упрекать или наказывать русских за то, что они не восстают.
Вы говорите об освобождении народов. Но мы ничего не слышали об освобождении Украины или Белоруссии, захваченных Вами, и у нас говорят, что и для России свободы не будет. Это порождает сопротивление агрессору. Конечно, партийный аппарат и чекисты это не друзья, но вторгнувшийся враг - это агрессор, и с ним надо бороться. Начиная с сентября этого года, на Волге и восточнее Волги формируется 150 .новых стрелковых дивизий, а возможно и больше, но никак не меньше 150. Мы должны были сами отдавать из своей армии некоторых командиров и комиссаров для этих новых дивизий. Через 4-5 месяцев эти дивизии или закончат свое формирование, или уже будут на фронте. У них будут и танки. Один мой друг сказал мне, что ежедневно строятся 60 танков, позднее это число будет доведено до 80. Это, включая заводы Ленинграда и те заводы, которые были эвакуированы на Восток страны. Основные типы строящихся танков "Т-34" и "KB". Так же строятся около 20 самолетов в сутки разных типов но артиллерии и пистолетов-пулеметов будет немного. СССР помогают США и Великобритания, но я не думаю, что их помощь будет значительна. Нефти и нефтяных запасов не так много, чтобы полностью удовлетворить потребности, и если Вермахт дойдет до Кавказа, то их будет еще меньше.
Здесь генерал-лейтенант Лукин задал вопрос собеседнику о том, что не собираются ли немцы создать альтернативное русское правительство? На этот вопрос Лукина, допрашивающий ответил, что создание такого правительства будет затруднительно, ибо генерал Лукин сам заметил, что все, кто бы мог войти в такое правительство, убиты большевиками. А в случае создания правительства из случайных людей, русский народ будет думать, что это правительство лишь служит немцам.
Лукин сказал: "Может быть, это и правда. В этом году Вы создали Министерство по делам восточных территорий которое помогает только Вам. Однако если будет все-таки создано альтернативное русское правительство, многие россияне задумаются о следующем: во-первых, появится антисталинское правительство, которое будет выступать за Россию, во-вторых, они могут поверить в то, что немцы действительно воювдт только против большевистской системы, а не против России и в-третьих, они увидят, что на Вашей стороне тоже есть россияне которые выступают не против России, а за Россию. Также правительство может стать новой надеждой для народа. Может быть так как я, думают и еще другие генералы; мне известны некоторые из них, кто очень не любят коммунизм, но они сегодня ничего другого делать не могут, как поддерживать его".
На вопрос допрашиваемого, кого бы Лукин мог назвать в качестве альтернатив, Лукин ответил:
"Сегодня в СССР существуют только два человека, которые достаточно популярны - это Буденный и Тимошенко. Буденный это человек из народа, в 1938 г. Сталин его очень не любил, и многие это знают. Если бы Буденный и Тимошенко возглавили восстание, то тогда, возможно, много крови и не пролилось. Но и они должны быть уверены в том, что будет Россия и российское правительство. И Буденный, и Тимошенко не очень любят коммунистические принципы, и, хотя они и являлись продуктами большевистской системы, они могли бы выступить, если бы видели альтернативу. Новая Россия не обязательно должна быть такая, как старая. Она может даже быть без Украины, Белоруссии и Прибалтики, будучи в хороших отношениях с Германией. Вот и помочь в создании такой России и правительства только в Ваших силах, а не в наших. Жуков и Шапошников не являются такими популярными, но они очень хорошие солдаты. Правда, я не думаю, что новые сформированные дивизии смогут вести наступательные действия; они могут только хорошо обороняться. Очень многие не хотят воевать, и при наступлении наших наступающих часто брали в плен очень легко. В районе южнее Ярцево Вы имели 50 орудий на 1 км фронта, но наша пехота все равно должна была наступать три раза. Было очень много убитых, и очень многие не желали прорываться из окружения, а сдавались. Все-таки, потери составили не менее 10 000 человек.
На фронт начинают поступать новые реактивно-пусковые установки, которые раньше имелись лишь у армий, но теперь будут и у дивизий. До сих пор существовал такой порядок, что ни одна установка не должна была быть захвачена Вами, и я сам отдавал приказ об их уничтожении, если они были в опасности. Сейчас их появится, очень много. Если появится возможность более точной организации их стрельбы, то их значение резко возрастет. Поскольку они просты в изготовлении, то и на фронте установки появятся скоро. Вы должны обратить на них внимание.
Я не думаю, что Красная Армия начнет вести химическую войну. Теперь я прошу Вас, чтобы Вы знали, что все это сказал россиянин, который любит свой народ, и я не хочу, чтобы было еще хуже. Я прошу Вас сохранить все это в секрете, так как у меня есть семья".
Интересный материал о генерале Лукине из книги Штрик-Штрикфельдта.
Об авторе: Вильфрид Карлович Штрик-Штрикфельдт родился в 1897 году в Риге. Учился в Реформатской гимназии в Петербурге и окончил ее в 1915 году. В том же году вступил добровольцем в русскую армию, получил офицерское звание, воевал до конца первой мировой войны. В 1918-20 гг. участвовал в освободительной борьбе против большевиков в Прибалтике и под Петербургом. Затем в течение четырех лет работал по мандату Международного Красного Креста и Нансеновской службы по оказанию помощи голодающим в России. После этого учился (экономика, право). В 1924-39 гг. представлял в Риге германские и английские предприятия. В 1941-45 гг. - переводчик и офицер германской армии. Ближайший сотрудник и друг А.А.Власова. Скончался 7 сентября 1977 года в Оберштауфене (южная Бавария).
Штрик-Штрикфельдт В. Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение. 3-е изд. М., 1993. (Полный текст в Интернете: http://militera.lib.ru/memo/german/strick-strickfeldt/)
С. 33-35.
Генерал Михаил Федорович Лукин, командовавший 19-ой армией, был взят в плен, когда его армия при наступлении на Москву была полностью разбита. Он потерял одну ногу. Теперь нужно было ампутировать и вторую. Лукин, стоически переносивший свое ранение, боролся со смертью.
Герсдорф доложил о Лукине Боку, и Бок приказал оказать русскому генералу всяческую помощь. Лукин был переведен в немецкий лазарет, где за ним был самый лучший уход. По желанию Лукина, в немецкий лазарет был помещен и его друг, тяжело раненный полковник Прохоров.
Когда миновала острая опасность для жизни Лукина, он стал проявлять живой интерес к внешнему миру. Он не любил немцев, но был им благодарен за то, что они сделали для него и его друга.
Мы с ним часто беседовали. Он говорил, что если это действительно не завоевательная война, а поход за освобождение России от господства Сталина, тогда мы могли бы даже стать друзьями. Немцы могли бы завоевать дружбу всего населения Советского Союза, если они всерьез стремятся к освобождению России, но только равноправный партнер может вступить в дружественный союз. Он был готов, невзирая на свою инвалидность, стать во главе пусть роты, пусть армии - для борьбы за свободу. Но ни в коем случае не против своей родины. Поэтому бороться он стал бы только по приказу русского национального правительства, которое (он всегда это подчеркивал) не должно быть марионеточным правительством при немцах, а должно служить лишь интересам русского народа. При этом немцы не должны беспокоиться: население оккупированных областей выберет, безусловно, лишь такое правительство, которое будет национально-русским и в то же время непримиримо антисталинским.
От него не ускользнуло, что не всем немцам нравились эти высказывания. Он улыбнулся и сказал далее:
- Ваш Гитлер - задолго до того, как пришел к власти - выставлял подобные же требования, не правда ли?
Я позволил себе заметить, что если в качестве высшего принципа принять необузданный национализм, то народы и дальше будут грызть друг друга. Может быть, решение лежит в союзе народов, в Соединенных Штатах Европы?
Генерал напомнил мне, что большая часть России лежит в Азии, где проведена большая культурная и цивилизаторская работа. Однако развитая мною мысль о возможностях евразийской федеративной политики равноправных народов его захватила.
Я видел Лукина еще раз в 1943 году. К этой встрече я вернусь в связи с другим вопросом.
Прим.: После возвращения из плена, но приказу Сталина, Лукин в течение семи месяцев находился в заключении, вместе с другими советскими генералами, бывшими в плену. В своих воспоминаниях, опубликованных в советском журнале «Огонек» (№ 47, 1964), Лукин сообщает, что после возвращения он в продолжение пяти месяцев подвергался ежедневным допросам и не имел права носить знаков различия. Свои разговоры с Власовым и Малышкиным он передаст в крайне неприязненной форме, причем облик Власова и Малышкина грубо и намеренно искажен. После своей реабилитации и до смерти в мае 1970 года Лукин был членом правления Союза ветеранов. В некрологе его, подписанном многими маршалами и генералами и напечатанном в газете «Красная звезда» от 28 мая 1970 г., не упомянуто ни о том, что он был в плену, ни о встрече с Власовым.
С. 143-146.
...Разумеется, среди пленных советских офицеров были и такие, кто отклонял сотрудничество с Власовым и его приверженцами, оставаясь в то же время ожесточенными врагами Сталина: их отталкивали условия в лагерях, бесчеловечное отношение к военнопленным и политика германского правительства в России.
К наиболее выдающимся представителям такой группы принадлежал генерал Лукин, человек сильного характера и большого обаяния, тот самый Лукин, жизнь которого в 1941 году была спасена благодаря личному вмешательству фельдмаршала фон Бока. Тогда Лукин соглашался, несмотря на потерю ноги, принять командование крупным соединением в борьбе против Сталина. Но в результате плена и наблюдения над политикой нацистов, Лукин стал крайне недоверчив. Он не верил в желание германского правительства освободить народы России. Он спросил Власова:
- Вы, Власов, признаны ли вы официально Гитлером? И даны ли вам гарантии, что Гитлер признает и будет соблюдать исторические границы России?
Власову пришлось дать отрицательный ответ.
- Вот видите! - сказал Лукин, - без таких гарантий я не могу сотрудничать с вами. Из моего опыта в немецком плену, я не верю, что у немцев есть хоть малейшее желание освободить русский народ. Я не верю, что они изменят свою политику. А отсюда, Власов, всякое сотрудничество с немцами будет служить на пользу Германии, а не нашей родине.
В противовес этому Власов подчеркивал, что он не собирается служить Гитлеру и немцам, а стремится помочь своим. Многие миллионы страдают под обоими диктаторами - и Сталиным, и Гитлером, но главный враг русского народа всё же Сталин. И только Гитлер объявил войну Сталину. Дело было бы ясным, если бы не нацистское отношение к русскому народу. Но всё же, разве могут ведущие представители народа стоять сложа руки и смотреть на страдания миллионов людей под советской властью и под немецкой оккупацией? Он, Власов, не может пассивно наблюдать за ходом событий; он будет делать, что возможно и в этой необычайно трудной политической и военной обстановке. Сталин объявил изменниками всех, попавших в плен. Он, Власов, считает изменниками тех, кто не хочет действовать. Ему же, в этой запутанной ситуации, приходится бороться на два фронта - против Сталина и против другого угнетателя.
Видно было, насколько Власову хотелось убедить этого ценного человека, и отказ Лукина был для него тяжелым ударом. Но теперь это был не колеблющийся Власов времен Винницы, он полностью владел собой.
Лукин сказал:
- Я - калека. Вы, Власов, еще не сломлены. Если вы решились на борьбу на два фронта, которая, как вы говорите, в действительности есть борьба на одном фронте за свободу нашего народа, то я желаю вам успеха, хотя я сам в него не верю. Как я сказал, немцы никогда не изменят своей политики.
- А если немецким офицерам, которые нам помогают, всё же удастся добиться изменения политики, Михаил Федорович?..
Я видел, что Власов цеплялся за эту последнюю надежду, которая была и моею. Лукин ответил коротко:
- Тогда, Андрей Андреевич, мы, пожалуй, смогли бы и договориться.
Власов был подавлен. Лукин, в какой-то мере, был прав. Он хотел заключения официального договора с Гитлером о союзе против Сталина. Власов был против обоих.
- Это необъяснимо, - сказал мне Власов, - как немецкие вожди Гитлер, Геринг, Геббельс не понимают, что их теперешняя политика равносильна подписанию собственного смертного приговора! Или они в самом деле, как говорит Жиленков, основали клуб самоубийц?
(В окружении Власова часто можно было слышать этот термин, пущенный Жиленковым.)
Да блин "герои труда" блин. А ведь именно его доклады о том что он 20-27 еще в Смоленске Привели к неправильному пониманию ставкой положения под Смоленском и огромным потерям войск 16 и 19 армий вынужденных одновременно выходить из окружения и вести крававые и ненужные атаки на город,теряя людей боеприпасы и горючее.Которые бы очень пригодились при выходе из окружения.
Знаете, если бы Лукин погиб, как Ефремов, то и разговоров особенных не было бы. Сейчас только приходит время разобраться со ставкой, которая была больше, чем жизни миллионов солдат...
ИМХО, уровень военной культуры советской армии еще до войны фактически предопределил плату за победу и то, что мы не стояли за ценой.
Спасение жизни Лукина - редкий штрих в ВОВ рыцарского отношения к врагу. Брать в кавычки его судьбу вряд ли следует...
У меня по поводу протоколов допросов Лукина только один вопрос: если он реально готов был пойти на сотрудничество с немцами, то как тогда ему удалось успешно пройти госпроверку?
Те же Кириллов и Понеделин были расстреляны, хотя по ним не нашлось никакой фактуры.
http://sirjones.livejournal.com/961716.html
А вот намерения Лукина, как можно было скрыть, буде таковые наличествовали?
лукин с коневым помогли немцам так,как те себе сами помочь не могли под вязьмой.
Ну за два Б.З надо было воевать очень хорошо,только не с собственным народом а с той его частью которая перед этим так бездарно просрала страну и положила 10000000 русских солдат за дарданелы.Гражданская и ВОВ это настолько разные войны,что ни один герой гражданской в ВОВ себя практически не проявил.И потом в гражданскую эти люди командовало максимум полками или дивизиями а в ВОВ армиями,громадная разница.
направление выхода окружённых войск лукина немцами было ожидаемым и усилено огромной заградительной мощью артиллерии и танков на 1 км.
полагаю,что тему следовало бы назвать,генерал лукин:герой или антигерой,ведь вокруг этого и идёт обсуждение.а награждение его посмертно героем россии-шаг скорее политический команды ельцина.слишком много горя народу принесла та катастрофа под вязьмой.и по сей день официально на государственном уровне не назван виновник по чьей вине армия лишилась 1 миллиона защитников под вязьмой.сколько неизвестных имён пропавших без вести под вязьмой ждут когда их хоть посмертно зачислят в те части в которых они погибли?а мы всё ищем доказательства героизма лукина-маресьева.
Цитата(Кузьмич @ 07 Ноября 2008, 12:58)
Первый документ - письмо из плена генерала Лукина своей сестре, написанное в 1943 году.
Письмо М. Ф. Лукина из плена сестре А. Ф. Лукиной
Журнал «Край Смоленский». № 3. 1991. С. 58-64.
А интересно, как это письмо попало в редакцию журнала?
Как я понимаю, Лукин писал из плена сестре, которая находилась в Харькове, в оккупации. Есть ли какие-нибудь подробности истории этого письма? И, кроме этого письма есть какая-нибудь статья про Лукина в журнале "Край Смоленский"?
Если есть, то можно как-нибудь получить текст?
То что Лукин пишет в письме, расходится с воспоминаниями его подчиненных. Так например начальник штаба артиллерии 19 армии П.С. Семенов рассказывает как Лукин пытался вырваться из окружения на танке КВ, бросив свою армию. Что произвело неблагоприятное впечатление на офицеров штаба и других подчиненных Данная попытка была воспринята с осуждением, ведь только он еще мог отдать четкие распоряжения в том хаосе, что творился в окружении.

Отписал Олегу Kuzja насчёт перевода, думаю поможет
1-й батальон 18.10.41
487-го пехотного полка
Доклад
о ходе боевых действий, в результате которых был пленён
русский генерал-лейтенант Лукин.
Согласно приказа полка от 15.10.41, 1-й батальон 478-го пехотного полка получил приказ, 15.10.41 усиленным разведдозором ещё раз прочесать ту же боевую полосу, что прочёсывалась 13.10, в северо-восточном направлении на предмет обнаружения отбившихся русских.
Для этой цели было выделено по одному взводу из 1-й и 2-й рот под командованием лейтенанта Маслова (Ltn Maslow) с приданным им станковым пулемётом. Разведдозору выделили и радистов. В 7:45 оба разведдозора выдвинулись из Песочной и Дроздово. В то время, как действующий слева разведдозор 1-й роты прочёсывал треугольный лес, не сталкиваясь ни с каким сопротивлением, то взвод 2-й роты вскоре после того, как ступил в прямоугольный лес, наткнулся на такое сильное сопротивление, что дальнейшее продвижение стало невозможным. Большие потери и сильный оборонительный огонь вынудили командира разведдозора залечь и запросить у лейтенанта Маслова подкрепления. Лейтенант Маслов повёл часть своего разведдозора фронтально, в то время как остальная часть прикрывала северо-западную окраину леса. Но и теперь не удалось подойти к противнику ближе. Чтобы сломить упорное сопротивление, лейтенант Маслов немедленно запросил подкрепления из батальона. На это командир батальона – майор Раутерберг (Mj Rauterberg) с частью штаба прибыл к прямоугольному лесу и послал в него основную часть 2-й роты, два отделения с тяжёлыми миномётами, взвод станковых пулемётов и взвод лёгких пехотных орудий.
Ввиду того, что сопротивление винтовочным и пулемётным огнём было не сломить, а разведдозор 2-й роты между тем уже отошёл до кромки леса, командир батальона приказал в течение четверти часа, с 10:45 до 11:00, провести огневую подготовку из тяжёлых миномётов и пехотных орудий. После этого вся 2-я рота под командованием лейтенанта Бекерта (Ltn Beckert) выступила в атаку в прямоугольный лес, в то время как взвод 1-й роты, действуя с треугольного леса, взял на себя прикрытие северо-западного края прямоугольного леса. Взвод станковых пулемётов, находясь на восточном углу треугольного леса, своим огнём должен был отсекать северо-восточную сторону прямоугольного леса. Юго-восточная сторона также была прикрыта взводом станковых пулемётов. Командный пункт батальона сначала находился перед западным углом прямоугольного леса, а после огневого удара перешёл к восточному острию треугольного леса. После тяжёлого продвижения вперёд через густые лесные заросли и яростный оборонительный огонь противника, одному отделению 2-й роты удалось подобраться к оборудованному блиндажу, который частично был замаскирован немецкой плащ-палаткой. Несмотря на прицельный винтовочный огонь с деревьев, солдатам Хаузнеру (Hausner) и Керстену (Kersten) удалось подбежать ко входу и сорвать плащ-палатку. За ней в блиндаже укрывались несколько офицеров и одна женщина. Лишь после угрозы ручными гранатами, несколько из них вышло наружу, в то время как один офицер застрелился. Среди пленных находился генерал-лейтенант Лукин и его адъютант. Генерал Лукин…

Под его командованием советские дивизии в июне-июле 1941-го мужественно и стойко дрались на Украине. Затем на две недели задержали врага под Смоленском, не дав с ходу овладеть городом и продолжить наступление на Москву. В октябре, погибая под гусеницами немецких танков, более чем на неделю приковали к себе значительные силы гитлеровцев под Вязьмой.

Сам генерал, прошедший все муки, испытания и искушения фашистского плена, даже став калекой, остался верен присяге. За его восстановление в звании и на службе после войны хлопотали самые высокопоставленные и прославленные маршалы армии-победительницы. Было даже составлено коллективное ходатайство заслуженных полководцев о присвоении генералу звания Героя Советского Союза.

Золотую Звезду он получил, но посмертно, через полвека после Победы.

А сегодня о его подвиге знает разве что один из тысячи...

Генерал «от сохи»

БУДУЩИЙ генерал Красной Армии Михаил Федорович Лукин родился 16 ноября 1892 года в деревне Полухино Тверской губернии в крестьянской семье. С четырнадцати лет - «в людях», на заработках. С 1913-го - в армии, со следующего года - в окопах. В 1916-м окончил школу прапорщиков. И снова на фронт. Командовал взводом, затем ротой в 4-м гренадерском Несвижском имени Барклая де Толли полку. За полтора года офицерской службы был удостоен трех боевых орденов - Св. Анны и Св. Владимира 4-й степени, Св. Станислава 3-й степени... Что еще можно добавить для характеристики офицера?

Потом Октябрьская революция. Большевики, пришедшие к власти, начинают формировать новую армию новой России. Поручик Лукин вступает в нее вместе с большинством солдат своего полка, безгранично доверявшими офицеру-окопнику, происходившему из крестьян.

В Красной Армии Михаил Федорович делает головокружительную карьеру: в Гражданскую, сражаясь против Деникина и белополяков, командует полком и бригадой, возглавляет штаб дивизии. В 1919 году вступает в партию.

После того как улеглась кровавая междоусобица, он продолжил службу в армии. До 1929 года - на строевых должностях и в Командном управлении РККА. Затем шесть лет командовал дивизией, а в 1935-м стал военным комендантом Москвы.

В стране и армии набирал обороты маховик репрессий. В июле 1937 года Михаила Федоровича отстраняют от должности, и полгода он находится в распоряжении Управления кадров РККА, томясь в неизвестности относительно своей дальнейшей судьбы: среди сослуживцев и близких знакомых комдива Лукина оказалось слишком много «врагов народа»...

Однако репутация Михаила Федоровича была настолько безупречной, что, несмотря на все усилия следственных органов, для него лично дело заканчивается строгими выговорами по служебной и партийной линии «за притупление классовой бдительности». То есть - за недоносительство...

В декабре 1937-го Лукина направляют в Новосибирск заместителем начальника штаба Сибирского военного округа. Вскоре он становится начальником штаба, а затем и заместителем командующего войсками СибВО.

В конце 1939 года Михаилу Федоровичу присваивают звание комкора, а в июне 1940-го, после проведения переаттестации высшего командного состава РККА - генерал-лейтенанта и назначают командующим 16-й армией в Забайкальский военный округ.

В этом звании и этой должности он и встретил Великую Отечественную войну. Правда, не на Дальнем Востоке...

Командарм и без армии командарм

НЕЗАДОЛГО до нападения гитлеровской Германии командование 16-й армии получило директиву о переброске из Забайкалья к западным границам Советского Союза. Командарм Лукин заранее выехал на Украину, чтобы на месте ознакомиться с районами дислокации своих полков и дивизий.
Известие о начале фашистской агрессии застало его в Виннице. В это время погруженные в железнодорожные эшелоны части 16-й армии подходили передовыми силами к Бердичеву, Проскурову, Старо-Константинову и Шепетовке, а армейские тылы еще не перевалили через Урал. То есть войну командарм встретил, по сути, без своей армии!

26 июня Лукин получил приказ о переподчинении его войск от Юго-Западного Западному фронту и о развертывании армии в районе Орши и Смоленска. Потому и помчался в Шепетовку, чтобы приостановить там разгрузку частей своего 5-го мехкорпуса.

В этом заштатном городишке Подолии, где он оказался старшим по званию и должности воинским начальником, генерал застал скопление отступавших от границы разрозненных подразделений, сотни призванных местными военкоматами рядовых и командиров. И множество представителей уже воюющих частей, прибывших за боеприпасами, оружием, горючим и продовольствием: в Шепетовке находились склады Западного фронта.

Что было делать генерал-лейтенанту в этой кутерьме и неразберихе, когда к городу уже подходили разведывательные части противника, а у него в кармане лежало предписание срочно убыть в Смоленск? Мог бы просто заскочить в первый идущий на восток эшелон...

Но Михаил Федорович, с пистолетом в руке, вместе с адъютантом лейтенантом Сергеем Прозоровским, шофером красноармейцем Николаем Смурыгиным и двумя примкнувшими к нему офицерами встал поперек главной городской улицы и остановил поток военного и невоенного люда.

Сказалась железная хватка офицера-окопника Первой мировой: во дворах и в переулках началось формирование истребительных отрядов и подразделений, тут же назначались их командиры, составлялись списки личного состава, определялись места для занятия позиций на западных окраинах Шепетовки. И вся эта бесформенная масса испуганных и растерянных людей на глазах стала превращаться в организованную вооруженную силу.

Оборудовав свой командный пункт в шепетовском вокзале, Лукин доложил об обстановке и принимаемых им мерах первому заместителю командующего войсками Юго-Западного фронта генерал-лейтенанту Яковлеву. И получил от него все необходимые полномочия. Действуя уже на законных основаниях, Михаил Федорович отменил погрузку в эшелоны 109-й мотострелковой дивизии, 5-го механизированного корпуса и 116-го танкового полка. Все эти регулярные части генерал двинул на защиту города.

Но это было лишь полдела: следовало эвакуировать из Шепетовки огромные, безразмерные фронтовые склады. И Лукин скрепя сердце отдал приказ изымать все грузовики у беженцев, грузить их боеприпасами, иным военным имуществом и отправлять в Киев. Сколько проклятий выслушал тогда генерал в свой адрес!..

Война шла уже неделю, а через Шепетовку из центральных районов страны продолжали следовать на Западную Украину эшелоны, груженные тракторами, комбайнами, сеялками, зерном - весь советский народ помогал недавно присоединенным украинским областям налаживать мирную жизнь... Лукин приказал сбрасывать все это сельхозимущество прямо на землю, загружать вагоны и платформы военными припасами и отправлять на восток.

Но все равно это было каплей в море. И тогда Михаил Федорович на свой страх и риск отдал начальникам складов следующий приказ: ни в чем не отказывать всем прибывающим с фронта за боеприпасами, горючим, продовольствием, снаряжением, даже если у них нет на руках документов для получения грузов - каждую машину забивать под завязку. И вручил интендантам чистые картонные карточки со своей подписью, заверенной печатью...

Столь же решительно Лукин действовал и на передовой, где немецкие части продолжали остервенело рваться к Шепетовке. Например, когда был тяжело ранен командир 109-й мотострелковой дивизии полковник Николай Краснорецкий, генерал приказал принять командование командиру полка подполковнику Александру Подопригоре. Но в тот же день полк Александра Ильича, отбив восемь атак, понес ужасающие потери - около 85 процентов личного состава! И комполка, хотя в этом не было его личной вины, от отчаяния застрелился.

Комсостав и бойцы соединения были деморализованы. Тогда, чтобы вернуть людям веру в свои силы, командарм... лично вступил в командование дивизией! И, отбивая атаки гитлеровцев, командовал ею, пока не был назначен новый комдив.

В общем, на исходе первой недели войны генерал-лейтенант Лукин самовластно стал командиром им же созданной войсковой оперативной группы. И вскоре о ее действиях замелькали похвальные упоминания в сводках штаба Юго-Западного фронта и даже Ставки Главного командования.

Между тем Михаил Федорович со всей прямотой докладывал в штаб фронта, что шепетовская оперативная группа войск тает с каждым днем и больше не имеет возможности пополняться за счет отступающих или прибывающих в город частей. Уже ни доблесть, ни отвага, ни самоотверженность бойцов и командиров не помогут дольше удерживать позиции, если здесь не будет введено в бой необходимое количество свежих соединений.

Вскоре в этот район прибыл 7-й стрелковый корпус генерал-майора Добросердова. И командарм поспешил под Смоленск, чтобы вновь возглавить свою 16-ю армию.
А Шепетовку, пока ее оборонял Лукин, немцы так и не смогли взять!..

Оборона Смоленска

В СМОЛЕНСК он прибыл утром 8 июля 1941 года. И застал там только две дивизии своей 16-й армии. Все остальные соединения, как доложил командарму едва сдерживавший слезы начальник штаба полковник Шалин, были переданы в 20-ю армию, ведущую тяжелые бои в районе Орши. У Михаила Федоровича от этого известия буквально опустились руки: чем он будет защищать город?..

Чувствуя себя беззастенчиво ограбленным, Лукин тем не менее энергично взялся за подготовку обороны Смоленска. Две его дивизии заняли позиции на северо-западе города, прикрыв ведущие на восток дороги и наиболее опасные направления. Но через несколько дней из этих дивизий командарму, по приказу главкома Западного направления маршала Тимошенко, пришлось выделить усиленные батальоны и бросить их на запад и юго-запад от Смоленска - на рубеж речки Свиная, чтобы вместе с батальонами смоленских ополченцев защитить фланги дравшихся там частей 20-й армии.

14 июля приказом командующего фронтом генералу Лукину был переподчинен 17-й механизированный корпус, но ни одна из его частей в полосе 16-й армии так и не появилась. На следующий день, словно опомнившись, маршал Тимошенко издал приказ о передаче Лукину двух дивизий из армии генерала Конева.
А в ночь на 16 июля немцы ворвались в Смоленск, с ходу овладев южной частью города. Не взорви полковник Малышев по приказу Лукина смоленские мосты, гитлеровцы могли запросто перемахнуть через реку - практически весь гарнизон города пал в ночном уличном бою...

Дорога на Москву была, по сути, для гитлеровцев открыта. Но обреченный, казалось бы, Смоленск Лукин удерживал две недели, стянув к городу все, что только мог. Выручило то, что в его распоряжение стали поступать некоторые части, обещанные командованием фронта. Плюс к этому Лукин, используя шепетовский опыт, переподчинял себе остатки всех полков и батальонов, отходивших на восток в полосе его армии.

И все же Смоленск, за оборону которого Михаил Федорович, к слову, был удостоен третьего ордена Красного Знамени, пришлось оставить: к концу июля противнику удалось захватить переправы через Днепр восточнее города, и армия Лукина оказалась под угрозой окружения. Командарм получил приказ отвести свои войска на новый рубеж.

Он блестяще выполнил этот маневр, выведя полки и дивизии из вражеских клещей с минимальными потерями. А вот сам не уберегся: 2 августа у переправы через Днепр во время авианалета грузовик с обезумевшим от страха водителем сбил командарма, раздробив ему левую ступню. С этого дня Михаил Федорович с большим трудом мог передвигаться самостоятельно, но от эвакуации в тыл отказался, приняв у генерала Конева, назначенного командующим Западным фронтом, 19-ю армию...

В вяземском котле

РАННИМ утром 2 октября 1941 года немцы начали операцию «Тайфун», результатом которой должен был стать захват советской столицы. А уже 9 октября рейхспресс-атташе Дитрих заявил журналистам о разгроме основных сил Западного фронта русских. И имел для этого все основания: в районе Вязьмы были окружены 19, 20, 24, 32-я армии и группа войск генерала Болдина - в общей сложности более полумиллиона человек с техникой, оружием и боеприпасами.

За день до этого военный совет Западного фронта своим решением поставил во главе блокированной группировки командующего 19-й армией генерал-лейтенанта Лукина, обязав его любыми способами организовать прорыв из окружения. Это решение было утверждено Ставкой ВГК. Телеграмма за подписью Сталина, которую передали Михаилу Федоровичу, заканчивалась словами: «Если не пробьетесь, защищать Москву будет некем и нечем. Повторяю: некем и нечем».

Лукин понимал, что задача перед ним стоит практически невыполнимая. В отличие от Смоленска, где подчиненные ему части были сосредоточены в одном месте, под Вязьмой окруженные армии оказались разобщены. Попытки связаться с командармом-20 генерал-лейтенантом Ершаковым и командармом-24 генерал-майором Ракутиным не увенчались успехом. Полностью отсутствовала связь и с оперативной группой генерал-лейтенанта Болдина. И Михаил Федорович принял оптимальное в той ситуации решение: перегруппировать силы и прорываться на восток севернее Вязьмы, в направлении Гжатска.

Разорвать кольцо окружения удалось южнее Богородицкого. Как только командир 91-й стрелковой дивизии полковник Волков доложил генерал-лейтенанту Лукину о прорыве кольца окружения, тот сразу же отдал приказ о начале движения тыловых частей, лазаретов и штабов.

Но полностью обеспечить выход войск не получилось: противник быстро разобрался в обстановке, осветил участок прорыва сотнями ракет и открыл ураганный огонь по колоннам наших соединений. Все смешалось, управление войсками было окончательно потеряно.

12 октября Лукин радировал только что вступившему в командование Западным фронтом генералу армии Жукову: «Кольцо окружения вновь сомкнуто. Все попытки связаться с Ершаковым и Ракутиным успеха не имеют, где и что они делают, не знаем. Снаряды на исходе. Горючего нет». В этот же день командарм был тяжело ранен в правую руку: пуля перебила два сухожилия, и рука у генерала полностью обездвижела.

В ночь на 13 октября Михаил Федорович созвал военный совет. После детального обсуждения сложившейся обстановки было принято решение все артиллерийские орудия взорвать, машины сжечь, боеприпасы, продовольствие распределить по частям и пробиваться в южном направлении двумя группами, одну из которых должен был возглавить генерал-лейтенант Лукин, вторую - генерал-лейтенант Болдин.

На рассвете 14 октября командарм отдал приказ начать движение - остатки 19-й армии вышли в свой последний поход-прорыв.

А вечер 17 октября Михаил Федорович встретил на солдатской койке в немецком полевом госпитале: его, едва пришедшего в сознание после множественных осколочных и пулевых ранений, готовили к операции по ампутации ноги...

«Они взяли не меня, а мой труп!»

В 1943 ГОДУ гитлеровцы, уже приступившие к тонкой вербовке искалеченного генерала, разрешили пленному командарму отправить письмо сестре, которая тогда находилась в оккупированном Харькове. В нем Михаил Федорович довольно подробно описал обстоятельства своего пленения. Вот некоторые выдержки из того письма.

«Немцы написали в своих газетах, что я, командующий 19-й армией генерал-лейтенант Лукин, взят в плен, но не написали, в каком состоянии. Они взяли не меня, а мой труп! А раз в их газетах написали, значит, знают и наши, и это может послужить основанием для репрессии моей семьи. Но я чист перед Родиной и своим народом, я дрался до последней возможности, и в плен не сдался, а меня взяли еле живого.

Противник нигде не прорвал фронта моей армии. Моя армия была окружена. У меня не осталось ни одного снаряда, не было горючего в машинах, мы с одними пулеметами и винтовками пытались прорваться. Я и командиры моего штаба все время находились в цепи вместе с красноармейцами. Я мог бы уйти, как это удалось сделать некоторым частям моей армии, но я не мог бросить на произвол, без командования, большую часть армии. Мне были дороги интересы общего дела, а не личная жизнь. Когда прорваться не удалось, я, взорвав всю артиллерию и уничтожив все машины, решил выходить из окружения небольшими группами.

После очередного ранения кровь льется ручьем, остановить ее не могут, а шагах в 200 немцы. Первая мысль - бежать. Встал, сделал несколько шагов, упал из-за слабости: много потерял крови, от долгой ходьбы левая нога начала болеть, еще не зажила как следует, к тому же несколько суток подряд не спал совершенно. Мелькает мысль о плене, но от нее прихожу в ужас. Пытаюсь достать левой рукой револьвер из кобуры - живой не сдамся, последнюю пулю себе.

Все попытки вынуть револьвер не удаются. Правая рука висит, как плеть. Подошли две санитарки, сняли шинель, разрезали рукав кителя, оторвали от рубашки тряпку и перевязали, взяли меня под руки, повели. Не прошли и 5 шагов, как я снова был ранен осколками снаряда: в правую ногу, выше колена и в икру. Дальше идти не могу, прошу их достать мне револьвер, чтобы покончить счеты с жизнью. Но оказалось, что его потеряли в суматохе на том месте, где меня перевязывали.

Бродили еще двое суток. Чувствую, что становлюсь обузой окружающим. Мысль о самоубийстве не покидает, думаю, рано или поздно придется это сделать.

Стрельба уже совсем близко, шагах в 50 показались немцы. Выстрел, и я снова ранен в правую ногу, в колено разрывной пулей. Упал. Мой сапог быстро наполнился кровью. Чувствую, начинаю терять сознание. Силы оставляют.

Прошу находившихся рядом красноармейцев пристрелить меня, пока не подошли немцы, говорю, что я все равно не жилец, и чтобы они избавили меня от позора. Никто не решился.

Помню, как подошли немцы и начали шарить по карманам. Потерял сознание. Пришел в себя - не понимаю, где нахожусь. Боли нет, действует наркоз. Входит врач, откидывает одеяло. Вижу, нет правой ноги. Все ясно: я в плену в немецком лазарете. Мозг начинает работать лихорадочно: плен, нет ноги, правая рука перебита, моя армия погибла. Позор! Жить не хочется. Появляются ужасные физические боли. Температура свыше сорока. Не сплю несколько суток. Наяву галлюцинирую...».

Судьба Михаила Федоровича могла сложиться по-разному. Но высшему командованию вермахта уже через несколько часов стало известно о пленении советского генерал-лейтенанта. И его судьбу взял под личный контроль фельдмаршал фон Бок.
Не каждый день на войне попадают в плен командармы, пусть и находящиеся при смерти...

Командарм и в плену командарм

ПОСЛЕ полевого немецкого госпиталя под Вязьмой генерала Лукина перебросили в госпиталь для особо ценных плененных командиров РККА в Смоленске.
Впрочем, госпиталем это заведение можно было назвать лишь условно. Раненых гитлеровцы препоручили пленным же врачам. Медикаменты те добывали самостоятельно, на местах базирования бывших советских медсанбатов. Во время одной из перевязок Лукин стал свидетелем, как ампутировали голень раненому полковнику Мягкову - не просто без наркоза: полковник сам ассистировал хирургу и придерживал во время операции свою ногу...

Только в феврале 1942-го года Михаил Федорович почувствовал себя более-менее сносно. Его перевезли в Германию, в лагерь Луккенвальд, находившийся в пятидесяти километрах южнее Берлина. И сразу же над ним «взяли шефство» спецслужбы Третьего рейха. С ним постоянно работали штандартенфюреры СС Цорн и Эржман, полковник генштаба сухопутных войск Кремер. Все тщетно.

Тогда к Лукину подпустили соотечественников: командарма пытались склонить к предательству бывший оперуполномоченный особого отдела его же 19-й армии Ивакин, начальник штаба 19-й армии комбриг Малышкин. Встречался с Лукиным и сдавшийся в плен генерал-лейтенант Власов, предлагавший Михаилу Федоровичу возглавить военное руководство Русской освободительной армией и уверявший, что готов оставить за собой лишь политическое лидерство в «борьбе со сталинским режимом».

Все получили отказ - командарм остался верен Родине и присяге...

Примечательно, что все это время жена генерала Надежда Мефодиевна Лукина продолжала работать в Наркомате обороны. В ноябре 1943 года ее вызвали на Лубянку и официально объявили, что ее муж, числившийся пропавшим без вести, находится в плену. После чего... отпустили с миром, даже не уволив со службы! Случай, едва ли не единственный за всю историю войны.

Зимой 1944 года Лукина перевели в крепость Вюльцбург, где он содержался еще с несколькими «строптивыми» генералами РККА и моряками советских торговых судов, захваченных немцами еще 22 июня 1941 года в портах Штеттин и Данциг.

В этой крепости Михаил Федорович и другие узники впервые увидели новую советскую военную форму - к ним в камеру бросили сбитого в бою летчика Героя Советского Союза полковника Николая Власова. Именно Лукину Власов за несколько дней до расстрела передал свою Золотую Звезду № 756. Ее командарм впоследствии вручил представителям советского командования, что в немалой степени способствовало сохранению честного имени казненного офицера. Уже за одно это перед генералом можно склонить голову...

С приближением американских войск немцы решили вывезти пленных из Вюльцбурга в лагерь Моссбург. Там их 8 мая 1945 года и освободили союзные войска. А в июне генерал Лукин и еще несколько узников были переданы советскому консульству в Париже.

Прощенный и забытый

ХОРОШО известно, что после войны в нашей стране отношение к побывавшим в плену долгие годы было, мягко говоря, не однозначным. Но командарма Лукина сия чаша поначалу вроде бы миновала.

Михаил Федорович был помещен в спецлагерь НКВД. Процесс его реабилитации ускорил маршал Конев - главком Центральной группы оккупационных войск. В конце сентября 1945 года он прилетел в Москву по служебным делам и, будучи на приеме у Сталина, поставил вопрос о Лукине. Генералиссимус затребовал личное дело командарма и результаты проверки, на которых 3 октября начертал собственной рукой: «Преданный человек. В звании восстановить, по службе не ущемлять. Если желает, направить на учебу».

Все вроде бы начинало налаживаться в судьбе командарма. Но вот только после утраты партбилета Лукин считался автоматически выбывшим из компартии. Сейчас не каждый способен понять, что это значило.

В Наркомате обороны Михаилу Федоровичу предложили должности начальника курсов усовершенствования комсостава «Выстрел» и начальника Главного управления военно-учебных заведений. Но в ЦК ВКП (б), несмотря на то, что генералу Лукину были возвращены все довоенные и военные награды, а в 1946 году он был удостоен орденов Ленина и Красного Знамени, ни одно из назначений не утвердили - беспартийный! И в октябре 1947-го тихо уволили в отставку - по состоянию здоровья...

В 1966 году маршалы Тимошенко, Жуков, Конев и Еременко вместе с генералом армии Курочкиным обратились в правительство с ходатайством о присвоении Лукину звания Героя Советского Союза. Оно не было поддержано: Лукин все время командовал обороняющимися армиями, а вручать Золотую Звезду военачальникам за операции, не завершившиеся победой, в СССР было не принято.

6 мая 1970 года в «Литературной газете» вышла статья Георгия Константиновича Жукова, в которой Маршал Победы писал о Лукине: «Я испытывал и испытываю чувство восхищения стойкостью и мужеством этого человека. Он перенес тяжелое военное лихолетье, мучительные физические страдания и остался таким, каким был всегда - скромным, немногословным, истинным героем Отечественной войны».
А 25 мая сердце командарма перестало биться...

Звание Героя Российской Федерации генерал-лейтенанту М. Ф. Лукину было присвоено лишь в октябре 1993 года. Посмертно.

Игорь Софронов

Год назад занялся исследованием боевого пути всех родных и близких. Начал с дедушки по отцовской линии. Через какое-то время стал открывать неожиданные вещи.

В воспоминаниях Стученко Андрея Трофимовича (в книге «Завидная наша судьба» М., Воениздат, 1964 г., 253 с.), командира 45-й кавалерийской дивизии, есть такие слова (С. 105 – 108):

«8 октября мы получили приказ командующего фронтом пробиваться из окружения. Войска сделали несколько попыток - ничего не получилось. 45-й кавалерийской дивизии приказано находиться в резерве командующего армией. Разместили нас в кустарнике к северу от Шутово. Расположив там дивизию, я утром 9 октября прибыл на хутор у Шутово. В крайней просторной избе за столом сидели генералы Лукин, Вишневский, Болдин и группа штабных командиров. Выслушав мой доклад, генерал Лукин приказал быть при нем. Сев на скамью и вслушавшись в разговор, я понял, что идет выработка решения на выход из окружения. Командармы решили в 18.00 после артиллерийской подготовки поднять дивизии в атаку. Прорываться будем на северо-запад на участке 56-го моторизованного корпуса. Наша 45-я кавалерийская дивизия будет замыкать и прикрывать войска с тыла.
Вечером после короткой артиллерийской подготовки над перелесками прозвучало мощное «ура», но продвинуться наши части не смогли. Повторили попытку на следующий день - результат тот же. Люди были измотаны, боеприпасы подходили к концу.
Автомашины, тягачи и танки остались без горючего. Чтобы боевая техника не досталась врагу, много машин и орудий пришлось уничтожить. Подрывая их, бойцы не могли удержать слез.
В 19-й армии полностью сохранила свою боеспособность, пожалуй, только одна 45-я кавалерийская дивизия. Я убедительно просил командарма Лукина разрешить мне атаковать противника и этим пробить путь для всей армии. Но он не согласился:
- Твоя дивизия - последняя наша надежда. Без нее мы погибли. Я знаю, ты прорвешься, но мы не успеем пройти за тобой - немцы снова замкнут кольцо.
Этот довод, возможно, и был справедлив, но нам с ним трудно было согласиться. Мы, кавалеристы, считали, что можно было организовать движение всей армии за конницей. А в крайнем случае, даже если бы это не удалось, то сохранилась бы боеспособная дивизия для защиты Москвы».

«Мысль о спасении дивизии не давала мне покоя. На свой страх и риск решил действовать самостоятельно. Так как северо-восточное направление уже было скомпрометировано неудачными атаками армии, было намечено другое - на Жебрики, почти на запад. К рассвету, расположившись вдоль опушки леса возле Горнова, дивизия была готова к атаке. Впереди конных полков стояли артиллерия и пулеметные тачанки. План был прост и рассчитан на внезапность: по сигналу на трубе «В карьер» пушки и пулеметные тачанки должны были галопом выйти на гребень высоты, прикрывавшей нас от противника, и открыть огонь прямой наводкой. Под прикрытием этого огня сабельные эскадроны налетят на врага и пробьют дорогу. Штаб дивизии, командиры, политработники разъезжали по полкам, проверяли их готовность, беседовали с бойцами, поднимая их боевой дух. Нужно было в каждого вселить твердую решимость прорваться или умереть - только в этом случае можно было надеяться на успех. Объехав строй дивизии, я обратился к конникам:
- Товарищи! Через несколько минут мы ринемся на врага. Нет смысла скрывать от вас, что не все мы пробьемся, кое-кто погибнет в этом бою, но остальные вырвутся из кольца и смогут сражаться за нашу родную Москву. Это лучше, чем погибнуть всем здесь, не принеся пользы Родине. Итак, вперед, и только вперед! Вихрем ударим по врагу!
По лицам всадников было видно, что они понимают меня, что они пойдут на все. Подан сигнал «Пушкам и пулеметам к бою». Они взяли с места галопом и помчались вперед на огневую позицию. После первых же их залпов у врага началось смятение. В бинокль можно было наблюдать, как отдельные небольшие группы противника побежали назад к лесу. По команде, сверкая клинками, дивизия перешла в атаку. До наших пушек осталось всего метров двести, когда мы увидели, что наперерез нам скачут на конях М.Ф. Лукин с адъютантом. Командарм что-то кричал и грозил кулаком. Я придержал коня. Полки, начавшие переходить уже в галоп, тоже придержали коней. Лукин подскакал ко мне:
- Стой! Именем революции, именем Военного совета приказываю остановить дивизию!
Чувство дисциплины побороло. Я не мог ослушаться командарма. А он боялся лишиться последней своей надежды и данной ему властью хотел удержать дивизию, которая армии уже не поможет, ибо армии уже нет... С тяжелым сердцем приказываю трубачу играть сигнал «Кругом». А немцы оправились от первого испуга и открыли огонь по нашим батареям и пулеметам, которые все еще стояли на открытой позиции и стреляли по врагу. От первых же снарядов и мин врага мы потеряли несколько орудий и тачанок. Снаряды и мины обрушились и на эскадроны, выполнявшие команду «Кругом». Десятки всадников падали убитыми и искалеченными.
Я с раздражением посмотрел на командарма и стал себя клясть, что выполнил его приказ. Не останови он дивизию, таких страшных потерь мы не понесли бы и, безусловно, прорвали бы вражеское кольцо. От близкого взрыва нас обсыпало землей и осколками, кони в испуге шарахнулись в сторону, а лошадь моего адъютанта повалилась с перебитыми ногами.
Полки на рысях уходили в лес, за ними тронулись и мы с командармом. М.Ф. Лукин продолжал доказывать мне, что так надо было, что он не мог лишиться нашей дивизии.
Подбираем раненых, хороним убитых. Надо скорее покидать этот лес, по которому уже пристрелялся противник. Дивизия «под конвоем» командарма Лукина и его штаба перешла на старое место - к хутору у Шутово. Вечером на командном пункте Лукина собрались работники штаба, политотдела, трибунала, прокуратуры, тыла 19-й армии и штабов других армий. Здесь же были командарм Вишневский и Болдин. Командный пункт, по существу, уже ничем не управлял. Связи с частями не было, хотя переносные радиостанции действовали в некоторых частях (мощные радиостанции пришлось уничтожить)».

Илларион Алексеевич Толконюк (по книге "Раны заживают медленно" М., 2004, 552 с.), капитан, служившего в оперативном отделе штаба 19-й армии, рассказывает:

«...Генерал-лейтенант М.Ф. Лукин, получив указание, что на него возлагается руководство выводом всех четырех армий из окружения, собрал совещание командующих армиями, с которыми не было никакой технической связи, и прибыли не все для обсуждения положения и выработки решения. В этом совещании, проходившем в условиях строгой секретности и сильно затянувшемся, присутствовал и генерал-лейтенант И.В. Болдин. В результате родился приказ, исполнителем которого был начальник оперативного отдела полковник А.Г. Маслов. После неоднократных и мучительных переделок и поправок, вызывавших нервозность, приказ был подписан командармом и начальником штаба. Этот последний, отданный в окружении приказ имел важное значение, ибо он определил дальнейшую судьбу окруженных армий. Кстати сказать, решение, выраженное в приказе, не было сообщено в Ставку. Думается, что это случилось потому, что руководство окруженными войсками не ожидало его одобрения. Следует к тому же заметить, что на последние запросы Ставки командование почему-то вообще не находило нужным отвечать.
В приказе давался краткий и довольно мрачный анализ сложившейся обстановки и делалась ссылка на требование выходить из окружения во что бы то ни стало. Войскам приказывалось сжечь автомашины, взорвать материальную часть артиллерии и оставшиеся неизрасходованными снаряды, уничтожить материальные запасы и каждой дивизии выходить из окружения самостоятельно.
В этот день я был оперативным дежурным и приказ, размноженный в нескольких экземплярах для 19-й армии, попал ко мне для рассылки в дивизии. Передавая его мне, полковник А.Г. Маслов был крайне расстроен: он, стараясь не глядеть никому в глаза, молча передал документ, неопределенно махнул рукой и ушел. Чувствовалось, что полковник не был согласен с таким концом армии. Через некоторое время он сказал мне по секрету: «Из всех возможных решений выбрано самое худшее, и армия погибла, не будучи побежденной противником. Правильно говорится, что армия не может быть побежденной, пока ее командование не признает свое поражение. В нашем случае командование признало себя побежденным преждевременно и распустило армию, предоставив ее непобежденным бойцам самим заботиться о своей участи».
...Приказ был незамедлительно доставлен в дивизии нарочными офицерами. А когда его содержание довели до личного состава, произошло то, что должно было произойти. Нельзя было не заметить, что задача понята своеобразно: спасайся кто как может. Офицеры штаба, проверявшие на местах, как доведен и понят приказ, наблюдали неприглядную картину, поправить которую уже возможности не было, да никто и не пытался что-либо изменить. Всякая связь штаба армии с дивизиями прекратилась, вступили в свои права неразбериха и самотек. К вечеру 12 октября командование и штаб армии сложили с себя обязанность управлять подчиненными войсками. Командиры дивизии поступили также. Командиры многих частей и подразделений выстраивали подчиненных на лесных полянах, прощались с ними и распускали. На местах построения можно было видеть брошенные пулеметы, легкие минометы, противогазы и другое военное снаряжение. Солдаты и офицеры объединялись в группы различной численности и уходили большей частью в неизвестность. В некоторых соединениях личный состав с легким ручным оружием начал поход в составе частей и подразделений, но с течением времени, встретившись с трудностями, эти части и подразделения также распадались на мелкие группы.
...Это невольно способствовало тому, что из 28 немецких дивизий, первоначально окруживших наши войска, к началу второй декады октября было оставлено здесь только 14, а 14 дивизий смогли продолжить путь к Москве. Расчет нашего командования на то, что окруженные армии организованно прорвутся из окружения и будут использованы для непосредственной защиты столицы, не оправдался. Эти войска вынуждены были оставить в окружении всю материальную часть, все тяжелое оружие и остававшиеся боеприпасы и выходили из окружения лишь с легким ручным оружием, а то и без него. В итоге всего сказанного и многого не сказанного группировка из четырех, хотя и обескровленных, армий, насчитывавшая сотни тысяч человек, с массой артиллерии, танков и других боевых средств, окруженная противником к 7 октября, уже 12 октября прекратила организованное сопротивление, не будучи разгромленной, и разошлась кто куда. Она, следовательно, вела бои в окружении всего каких-то 5–6 дней. Это кажется невероятным, этому трудно поверить. И тем не менее это так.
... В продовольствии нужды не ощущалось, потому что в окруженном районе продовольствие могло быть получено из местных ресурсов: местность была запружена угнанным из западных районов советскими людьми скотом, и созревший урожай, при определенной организации, мог обеспечить питание личного состава длительное время. К тому же не были полностью использованы и продовольственные запасы, находившиеся на складах и в железнодорожных эшелонах, которыми были переполнены железнодорожные станции. В общем, у нас не было крайней нужды в продовольствии. В боеприпасах ощущалась некоторая нужда, но и их мы полностью не израсходовали, вплоть до прекращения организованного сопротивления. Нужда ощущалась в горючем для машин, а главное - в эвакуации раненых. Так что не в материальном обеспечении в первую очередь нуждались окруженные войска. Они нуждались прежде всего в квалифицированном, твердом и авторитетном руководстве, чего, по существу, не было».

Продолжение воспоминаний А. Т. Стученко, командира 45-й кавалерийской дивизии (108-111):

«Лукин не отпускал меня от себя ни на шаг. Собрали скудные свои запасы, принялись за ужин. В это время в хату с шумом ворвался какой-то подполковник и доложил, что стрелковый полк, прикрывавший район Шутово с запада, атакован немцами. Все вскочили. Лукин приказал мне остановить немцев, не допустить их продвижения к командному пункту.
Вскочив на коня, я помчался к дивизии. Эскадроны сели на коней и на ходу стали развертываться для атаки.
Став перед 58-м кавалерийским полком (он был в центре), я подал команду «Шашки к бою!» и, не видя еще противника, повел дивизию рысью, выбросив вперед разъезды. Километра через два мы встретились с нашими отходящими стрелковыми подразделениями. Приказываю командиру резервного 52-го полка разомкнуть один эскадрон в одну шеренгу, остановить и собрать пехотинцев. В полукилометре от нас горел хутор. Особенно ярко пылал сарай, по-видимому, с сеном. Высокий столб пламени зловеще озарял окрестность. И тут мы увидели немцев. Шли они беспорядочной толпой, горланили что-то и не целясь палили из автоматов.
При виде наглого, самоуверенного врага, поганящего нашу землю, убивающего наших людей, знакомое уже чувство страшной ненависти охватило нас. Командую полкам: «В атаку!» Конники ринулись навстречу фашистам. Те увидели нас, но было уже поздно. Мы врезались в их толпу; удар был настолько неожидан, что гитлеровцы и не отстреливались, кинулись к лесу, начинавшемуся за догоравшим хутором. Немногим посчастливилось спастись, и то потому, что уже стемнело и гоняться за отдельными солдатами в темноте, да тем более в лесу, не имело смысла.
Надо было как можно быстрее организовать оборону. Сигналами «Стой» и «Сбор» приостанавливаю атаку. Командир резервного полка доложил, что собралось около 200 человек пехотинцев. Мы покормили их из запасов пулеметчиков (у них в тачанках всегда кое-что припрятано «на черный день») и помогли закрепиться у хутора.
В 23.00 дивизия получила приказ командующего армией: держать фронт до четырех часов утра, после чего отходить на юг, прикрывая войска, которые будут с рассветом пробиваться в район Стогово (южнее Вязьмы) на соединение с 20-й армией генерал-лейтенанта Ершакова.

Штабом посланы разъезды, чтобы связаться с соседями на флангах. Они вернулись с тревожной вестью: ни справа, ни слева наших частей нет, и противник обходит нас на обоих флангах. В ночной темноте не стихает треск немецких автоматов; спереди, справа, слева, сзади взвиваются осветительные ракеты. Пытаюсь связаться со штабом армии, но разъезды теряют людей, а пробиться не могут.
Подходя к делу формально, мы могли бы спокойно просидеть на месте до четырех часов утра. Но нас мучила мысль: что с командным пунктом армии? Может, командарму и штабу нужна наша помощь?
А разъезды все возвращаются ни с чем.
- Дай я попробую, - сказал комиссар дивизии А. Г. Полегин.
Обмотав копыта лошадей тряпками, Полегин и его товарищи скрылись в темноте. Я провел немало тревожных минут. Наконец послышался приглушенный топот и показались силуэты всадников. Комиссар все-таки пробился на хутор, где размещался штаб армии. Там уже никого не было. Удалось выяснить, что еще в полночь оба командарма и Болдин, собрав своих штабных работников и сколотив отряд, насчитывающий человек шестьсот, взяли радиостанцию и ушли в неизвестном направлении. Итак, мы уже около четырех часов сидим здесь неизвестно для чего, неизвестно кого прикрывая.
В пятом часу утра полки по моему приказу бесшумно снялись с места. Держа коней в поводу, конники начали движение на юг, как приказал нам еще вечером командарм.
На рассвете 13 октября дивизия подошла к деревне Жипино. Разъезды, высланные нами, были встречены огнем: в деревне враг. Чтобы избежать ненужных потерь, я решил обойти ее с северо-запада и на рысях повел дивизии через лес на деревню Буханово. Но до нее мы не дошли. У узкого ручья головной эскадрон попал под ураганный автоматно-пулеметный огонь».

Из Хрестоматии по отечественной истории (1914-1945 гг.) : Учебное пособие для студентов вузов / Авт. предисл. Э. М. Щагин; Сост. Э. М. Щагин и др. ; Под. ред. А. Ф. Киселева, Э. М. Щагина; Моск. педагог. гос. ун-т, М. : Владос, 1996 г., 894, с. : ил. (ссылка на С. 522-525). По статье: Новый часовой. Русский военно-исторический журнал. (СПб). 1994. №2. С. 173-175

"ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ВОЕННОПЛЕННОГО ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА КРАСНОЙ АРМИИ М.Ф. Лукина 14 декабря 1941 г.
Приведенный ниже текст допроса был отправлен с оккупированной германскими войсками территории СССР в Берлин для ознакомления Гитлеру. Давший показания М.Ф. Лукин (1892–1970 гг.), Герой Российской Федерации (1993 г.), генерал-лейтенант, командовал в ходе войны 16-й, 20-й и 19-й армиями. В октябре 1941 года в районе Вязьмы был тяжело ранен и захвачен немцами в плен, в мае 1945 года освобожден.
Генерал Лукин, тяжело раненный, был взят в немецкий плен. С ним уже несколько раз беседовали, но говорили немного, вследствие его тяжелого состояния. Теперь же генерал-лейтенант Лукин сказал следующее:
- Если Вы хотите, чтобы я ответил на Ваш вопрос: «Почему русский народ, несмотря на всю свою ненависть к Сталину и советской системе, продолжает их защищать?» - то могу ответить таким образом, чтобы быть очень честным в разговоре с Вами. Вы говорите об освобождении народов России от большевистской системы и о новом порядке для будущей Европы, но одновременно Вы говорите, что только русские являются носителями большевизма, а украинцы, например, нет. Это ерунда. Большевизм так же чужд русскому народу, как и украинцам. Вообще это интернациональное учение. Большевики смогли победить в России только потому, что сельское хозяйство было ужасно запущено после 1-й мировой войны. Коммунисты пообещали крестьянам землю, а рабочим - фабрики и заводы, поэтому народ поддержал их. Конечно, это было ужасной ошибкой, поскольку сегодня крестьянин, по сравнению с прошлым, не имеет вообще ничего. В лучшем случае колхозник в Сибири получает 4 кг хлеба в день, а средняя зарплата рабочего 300–500 рублей в месяц, на которую он ничего не может купить. Когда нечего есть и существует постоянный страх перед системой, то, конечно, русские были бы очень благодарны за разрушение и избавление от сталинского режима. Только очень высокие представители советского партийного аппарата сносно живут. Командир стрелковой дивизии, по сравнению с ними, живет плохо. Но я все равно не верю в то, что в нынешних условиях внутри СССР может произойти народное, антисталинское восстание. Слишком много крови пролили большевики за 20 лет своей власти, и все, кто бы мог поднять такое восстание, уже уничтожены. И даже если существует, к примеру, такой командир или генерал, который бы думал о таком восстании и о новой России, он все равно ничего не мог сделать, так как вокруг него слишком много комиссаров и чекистов. Даже если этот генерал только поговорит об этом со своими друзьями, он все равно ничего не сможет сделать, так как даже в среде военных очень много доносчиков и никому нельзя верить. Поэтому для осуществления антисталинского восстания нужен сильный толчок извне. Вы, немцы, можете сокрушить систему, но Вы не должны думать о том, что народ может это сделать сам, несмотря на свою ненависть к режиму. И Вы не должны упрекать или наказывать русских за то, что они не восстают.
Вы говорите об освобождении народов. Но мы ничего не слышали об освобождении Украины или Белоруссии, захваченных Вами, и у нас говорят, что и для России свободы не будет. Это порождает сопротивление агрессору. Конечно, партийный аппарат и чекисты - это не друзья, но вторгнувшийся враг - это агрессор, и с ним надо бороться. Начиная с сентября этого года на Волге и восточнее Волги формируется 150 новых стрелковых дивизий, а возможно, и больше, но никак не меньше 150. Мы должны были сами отдавать из своей армии некоторых командиров и комиссаров для этих новых дивизий. Через 4–5 месяцев эти дивизии или закончат свое формирование, или уже будут на фронте. У них будут и танки. Один мой друг сказал мне, что ежедневно строятся 60 танков, позднее это число будет доведено до 80. Это, включая заводы Ленинграда и те заводы, которые были эвакуированы на восток страны. Основные типы строящихся танков Т-34 и КВ. Также строятся около 20 самолетов в сутки разных типов, но артиллерии и пистолетов-пулеметов будет немного. СССР помогают США и Великобритания, но я не думаю, что их помощь будет значительна. Нефти и нефтяных запасов не так много, чтобы полностью удовлетворить потребности, и если вермахт дойдет до Кавказа, то их будет еще меньше.
Здесь генерал-лейтенант Лукин задал вопрос собеседнику о том, что не собираются ли немцы создать альтернативное русское правительство? На этот вопрос Лукина допрашивающий ответил, что создание такого правительства будет затруднительно, ибо генерал Лукин сам заметил, что все, кто бы мог войти в такое правительство, убиты большевиками. А в случае создания правительства из случайных людей русский народ будет думать, что это правительство лишь служит немцам». Лукин сказал: «Может быть, это и правда. В этом году Вы создали Министерство по делам восточных территорий, которое помогает только Вам. Однако, если будет все-таки создано альтернативное русское правительство, многие россияне задумаются о следующем: во-первых, появится антисталинское правительство, которое будет выступать за Россию, во-вторых, они могут поверить в то, что немцы действительно воюют только против большевистской системы, а не против России, и в-третьих, они увидят, что на Вашей стороне тоже есть россияне, которые выступают не против России, а за Россию. Такое правительство может стать новой надеждой для народа. Может быть, так, как я, думают и еще другие генералы; мне известны некоторые из них, кто очень не любят коммунизм, но они сегодня ничего другого делать не могут, как поддерживать его».
На вопрос допрашиваемого, кого бы Лукин мог назвать в качестве альтернативы, Лукин ответил:
«Сегодня в СССР существуют только два человека, которые достаточно популярны, - это Буденный и Тимошенко. Буденный - это человек из народа, в 1938 г. Сталин его очень не любил, и многие это знают. Если бы Буденный и Тимошенко возглавили восстание, то тогда, возможно, много крови и не пролилось. Но и они должны быть уверены в том, что будет Россия и российское правительство. И Буденный, и Тимошенко не очень любят коммунистические принципы, и, хотя они и являлись продуктами большевистской системы, они могли бы выступить, если бы видели альтернативу. Новая Россия не обязательно должна быть такая, как старая. Она может даже быть без Украины, Белоруссии и Прибалтики, будучи в хороших отношениях с Германией. Вот и помочь в создании такой России и правительства только в Ваших силах, а не в наших. Жуков и Шапошников не являются такими популярными, но они очень хорошие солдаты. Правда, я не думаю, что новые сформированные дивизии смогут вести наступательные действия; они могут только хорошо обороняться. Очень многие не хотят воевать, и при наступлении наших наступающих часто брали в плен очень легко. В районе южнее Ярцево Вы имели 50 орудий на 1 км фронта, но наша пехота все равно должна была наступать три раза. Было очень много убитых, и очень многие не желали прорываться из окружения, а сдавались. Все-таки потери составили не менее 10 000 человек.
На фронт начинают поступать новые реактивно-пусковые установки, которые раньше имелись лишь у армий, но теперь будут и у дивизий. До сих пор существовал такой порядок, что ни одна установка не должна была быть захвачена Вами, и я сам отдавал приказ об их уничтожении, если они были в опасности. Сейчас их появится очень много. Если появится возможность более точной организации их стрельбы, то их значение резко возрастет. Поскольку они просты в изготовлении, то и на фронте установки появятся скоро. Вы должны обратить на них внимание. Я не думаю, что Красная Армия начнет вести химическую войну. Теперь я прошу Вас, чтобы Вы знали, что все это сказал россиянин, который любит свой народ, и я не хочу, чтобы было еще хуже. Я прошу Вас сохранить все это в секрете, так как у меня есть семья».

Советская военная энциклопедия сообщает о М.Ф. Лукине:

«14 окт. был тяжело ранен, попал в плен, мужественно и достойно держал себя в условиях фаш. концлагерей. В мае 1945-го освобожден из плена. С ноября 1946-го в отставке. Награжден орденом Ленина, 5 орденами Красного Знамени, орденами Трудового Красного Знамени, Красной Звезды и медалями».

Продолжение воспоминаний (Стр. 117) А. Т. Стученко, командира 45-й кавалерийской дивизии:

«С Михаилом Фёдоровичем Лукиным мне довелось снова увидеться только в 1954 году. Во время одной из встреч, в ноябре 1962 года, он подробно рассказал, что случилось тогда с ним и его товарищами.
Покинув район своего командного пункта, группа командиров во главе с Лукиным и Болдиным двигалась на юго-запад. На второй день во время перестрелки с противником Лукин был ранен в ногу осколком мины. Идти он не мог, и его несли товарищи. Добрались до какого-то леса, нашли здесь покинутые землянки. Лукина поместили с тяжело раненым начальником особого отдела 24-1 армии. Спустя несколько минут раздался крик:
- Немцы!
Затрещали выстрелы. Раненые с трудом выползли из землянки. Начальника особого отдела фашисты схватили сразу же. Лукину в суматохе перестрелки удалось было скрыться в кустах, но он получил ещё две раны – в уже повреждённую ногу и в руку (рука и сейчас мертва – перебиты нервы) – и потерял сознание. Очнулся уже в немецком госпитале. Ему ампутировали ногу. До конца войны пробыл он в фашистских застенках. В плену генерал вел себя с достоинством, как подобает настоящему советскому патриоту.
Сейчас М. Ф. Лукин в отставке, живёт в Москве, работает в комитете ветеранов войны)»

Обратите внимание на наивность Стученко, человек, который в войну стрелял предателей, верит рассказу Лукина. В момент пленения обязательно должно присутствовать тяжелое ранение и бессознательное состояние, иначе не чем было бы крыть обидные намёки соотечественников в плену.
Генерал выдаёт военную тайну легко и не принуждённо, сообщив ценные сведения, известные только высшему командному составу. Это плюс новые тысячи жертв.
Генерал сдал немцам 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК и полевые управления четырех армий, общим числом до 600 000 человек пленных (включая московское ополчение), просто бросив управление войсками.
Генерал ничего не сделал, что бы сберечь погибших солдат под Вязьмой.
Генерал цинично врёт соотечественникам, работая в комитете ветеранов войны.
Генерал пользуется благами своего звания после войны, получая паёк и государственные льготы.
Ответственность вместе с ним несёт и прочий высший командный состав, бросивший управление своими частями.
Генерал позабавил «очерняющими советы» данными:
«В лучшем случае колхозник в Сибири получает 4 кг хлеба в день, а средняя зарплата рабочего 300–500 рублей в месяц, на которую он ничего не может купить»,
и жалобами:
«Только очень высокие представители советского партийного аппарата сносно живут. Командир стрелковой дивизии, по сравнению с ними, живет плохо».
Сколько платила советская власть генералу и члену партии Лукину, Лукин не сообщает.
Мучают вопросы: Почему до этого человека не дотянулся всёзнающий и всёвидящий Сталин? За что дали героя РФ генералу? Почему генералитет и военные историки, даже после 1953 года скрывали правду о Лукине? Так всё-таки был заговор, если генерал рассказывает слово в слово, как указано в протоколах допросов высшего командного состава в 1937-39 году?
И естественно, его внуки и правнуки будут рассказывать «а вот мой дедушка сказал, и я ему верю»
Мой дед вышел из этого окружения раненый с оружием. Продолжал воевать. Героя почему-то не дали.

15 октября 1941 года стало самым страшным днём в жизни генерал-лейтенанта Михаила Фёдоровича Лукина, командарма-19 и командующего группой окружённых под Вязьмой армий. Он очнулся - впервые за много дней - в заправленной чистым бельём койке, в какой-то школе, наскоро переоборудованной в госпиталь. Вот только сквозь пронизывающую всё тело боль вокруг слышна только немецкая речь...

К очнувшемуся генералу немедленно явился оберст из генерального штаба и попытался сходу допросить его, для убедительности бросив в печку его партбилет. Допрос не сложился. После ухода оберста Лукин произвёл что-то вроде самоосмотра, результаты которого были неутешительны: правая нога ампутирована выше колена, правая же рука ничего не чувствует и не двигается, плюс двойной перелом левой ноги и рана в правом боку. Было похоже, что война для него закончилась.

Однако она продолжалась.

Михаил Фёдорович Лукин

Михаил Фёдорович Лукин

В армию крестьянский сын Михаил Лукин был призван в 1913 году. С началом Первой Мировой показал себя грамотным и умелым солдатом, и в 1916 году окончил школу прапорщиков. К Февральской революции поручик Лукин уже командовал ротой 4-го гренадёрского Несвижского полка имени Барклая де Толли.

Октябрьскую революцию он принял сразу и бесповоротно. Красногвардеец с 1917 года, в 1918 он становится красноармейцем, и в том же году заканчивает курсы разведчиков при Полевом штабе РККА. В 1919 году его принимают в ВКП(б). Во время Гражданской войны Михаил Лукин был последовательно помощником начальника штаба дивизии, командиром полка и бригады, начальником штаба дивизии. Воевал умело - заслужил два ордена Красного Знамени.

Командир 23-й с.д. Лукин, 1929 г.

Командир 23-й с.д. Лукин, 1929 г.

После окончания Гражданской войны Михаил Лукин решает навсегда связать свою жизнь с армией. В 1926 году он выпускается с курсов усовершенствования начсостава при Военной академии имени Фрунзе. С 1929 года Лукин командует Харьковской ордена Ленина стрелковой дивизией. 1935 год принёс ему воинское звание «комдив» и новое назначение - военный комендант города Москвы.

В июле 1937 года выяснилось, что среди знакомых и сослуживцев коменданта Москвы комдива Лукина слишком много врагов народа. Его сняли с должности, вывели в распоряжение Наркома обороны. Однако личная репутация Лукина оказалась настолько крепкой, что дело кончилось строгим выговором с занесением в учётную карточку «за притупление классовой бдительности и личную связь с врагами народа». Тем не менее в декабре 1937 года Лукина направляют в Новосибирск заместителем начальника штаба СибВО. Вскоре он станет начальником штаба, а затем и заместителем командующего. В конце 1939 года ему присваивают очередное звание «комкор». В июне 1940 Лукину присваивают по новой системе звание генерал-лейтенанта и назначают его командующим 16-й армией в Забайкальский военный округ.

Похороны погибших при катастрофе самолёта «Максим Горький». Военный комендант Москвы М.Ф. Лукин, командующий войсками МВО командарм I ранга И.П.Белов, председатель Моссовета Н.А.Булганин, 1-й секретарь МК и МГК ВКП(б) Н.С.Хрущёв, 1935 г.

В наше непростое время знают об этом не все, но Советский Союз к войне с Германией готовился. Именно поэтому в конце мая 1941 года армия Лукина получает приказ перебазироваться на Украину, под Шепетовку.

Начало Великой Отечественной войны всё равно пошло не по нашим планам, и 16-ю армию буквально с колёс перенаправляют под Смоленск. Лукин остаётся под Шепетовкой едва ли не самым старшим военачальником, но без войск. И тем не менее 28 июня формируется то, что войдёт в историю как «оперативная группа Лукина». Из всех подворачивающихся под руку частей и добровольцев он формирует мобильные отряды - батальон пехоты на мобилизованных из народного хозяйства автомобилях, две-три артбатареи, 15-20 танков. Оружия и горючего хватает - под Шепетовкой располагаются склады снабжения Юго-Западного фронта, бывшего Киевского округа. Наши их не эвакуировали, немцы тоже не бомбили, надеясь захватить фронтовые запасы в целости. В результате группа Лукина задерживает рвущихся немцев в стыке между 5-й и 6-й армиями на целую неделю.

3 июля Лукина отзывают к своей армии в Смоленск. Там оказалось, что от 16-й армии осталось всего две стрелковые дивизии. Местный смоленский гарнизон состоял из двух батальонов местных бойцов и командиров запаса, сводного батальона курсантов школы милиции, сводного отряда НКВД и милиции и нескольких формирующихся невооружённых батальонов ополченцев. 10 июля немцы прорывают оборону Западного фронта под Витебском; немецкие танки выходят на дорогу к Смоленску. Используя опыт Шепетовки, Лукин снова создаёт мобильные отряды. В ночь на 13 июля первый из них вступает в бой, в результате которого был захвачен штабной автомобиль с документами, в числе которых был приказ Гитлера о взятии Москвы к 15 августа.

Вечером 15 июля в Смоленск вошли немцы. Чтобы не допустить захвата города с ходу, в течение ночи комендант полковник Малышев взорвал мосты через Днепр. 16 июля немцы прорвались на правый берег Днепра; чтобы не допустить захвата, сапёры взорвали местную нефтебазу. Бои в городе шли две недели.

22 июля Лукин рассказывал об обороне Смоленска большим гостям - на фронт прибыла группа писателей: Шолохов, Фадеев и Евгений Петров.

3 августа у переправы через Днепр во время немецкого авианалёта грузовик с обезумевшим от страха водителем сбил командарма Лукина, сломав ему левую ступню. Войска были выведены за Днепр, крупномасштабного окружения удалось избежать. За оборону Смоленска Лукина наградили третьим орденом Красного Знамени - и назначили его командующим 20-й армией; командармом-16 стал Рокоссовский. Однако вскоре следует следующая рокировка: Лукина назначают командовать 19-й армией Конева, который стал командующим Западным фронтом, а 20-ю армию принимает генерал Ершаков.

Ранним утром 2 октября 1941 года начался «Тайфун». 9 октября рейхспресс-атташе Дитрих заявил журналистам о разгроме советского фронта. И хотя это было далеко не так, большая группа наших войск оказалась в окружении: это были 19, 20, 24 и 32-я армии и группа генерала Болдина. Командование фронта подчинило все окружённые войска Лукину. 8 октября получена радиограмма за подписью Сталина: «Из-за неприхода окружённых войск к Москве Москву защищать некем и нечем. Повторяю, некем и нечем».

Но окружённые под Вязьмой армии воевали и делали своё дело. 10 октября в ответ на недовольство немецкого командования медленным продвижением генерал Функ, командир 7-й танковой дивизии, огрызается, что командующий русской 19-й армией тоже рвётся к Москве, и у немцев едва хватает сил сдерживать прорыв.

11 и 12 октября прорваться не удаётся. Артиллерия осталась без снарядов, кончилось горючее и продовольствие, управлять войсками централизованно стало невозможно. 13 октября окружённые разделились на две группы, одну возглавил Лукин, другую Болдин. 14 октября группа Лукина пошла в последний прорыв.

Осколком мины генералу перебило правую руку, затем несколько осколков вошли в правую ногу. К ночи на группу, в которой был Лукин, наткнулись прочёсывающие местность немецкие автоматчики. Он ещё запомнил, как ему пулей раздробило правое колено, но потеря сознания избавила его от официальной процедуры сдачи в плен.

Из Вяземского госпиталя немцы перевезли Лукина в Смоленский. Госпиталь для пленных раненых бойцов и командиров РККА - это не то, что вы думаете. Это место, где раненых собрали вместе, препоручив их пленным же врачам. Вот только медикаменты они добывали сами, на местах базирования бывших советских медсанбатов. Во время одной из перевязок Лукин стал свидетелем того, как хирург ампутировал голень полковнику Евгению Мягкову - не просто без наркоза; полковник сам ассистировал хирургу и держал свою ногу.

В конце ноября госпиталь подвергся инспекции Международного Красного креста. Представлявший данную почтенную организацию швед посмотрел руку Лукина и сказал, что спасти её ещё можно, если срочно провести нейрохирургическую операцию и сшить разорванные нервы. Вот только операцию немцы не сделают, ответил швед, потому что им, во-первых, не до раненных русских, а во-вторых Советский Союз не присоединился к Гаагской конвенции 1907 года о содержании военнопленных.

В декабре с генералом Лукиным начали работать. Первым присланным «работником» оказался бывший оперуполномоченный особого отдела его же, 19-й армии Ивакин. Затем - офицеры абвера. В феврале 1942 года окрепшего Лукина перевозят в лагерь Луккенвальде, под Берлин. Здесь ему удаётся сделать операцию на раненой руке - аккурат в день 50-летия, 19 ноября, но врач, военнопленный хирург-француз, оказался бессилен: время было упущено. Тем не менее в конце месяца ему сделали простой деревянный протез и дали костыли, так что в новом лагере Вустрау под Циттенхорстом он уже мог передвигаться самостоятельно.

Здесь его попробовал прощупать бывший преподаватель академии Фрунзе генерал Трухин, кстати вспомнивший о своём дворянском происхождении. Затем пожаловал Власов, сходу предложивший Лукину занять пост командующего РОА. Вслед за генералами Снеговым, Понеделиным и Карбышевым Лукин отказался от предложенной чести. В ноябре 1943 года к Лукину являлся и ещё один знакомый и бывший сослуживец - начальник штаба 19-й армии комбриг Малышкин. Комбригом он был потому, что после освобождения из лагерей военнослужащие восстанавливались в прежнем звании; а для присвоения нового должен был установленным порядком выйти приказ Наркома. Обиженный на Советскую власть комбриг, наверное, так и не узнал, что приказ о присвоении ему звания генерал-майора был подписан в октябре 1941 года, и именно под этим званием он числится в наших списках предателей. Однако от РОА настолько плохо пахло, что даже глава императорского дома Романовых Кирилл Владимирович, к которому власовцы пробовали обратиться за «монаршей поддержкой», заявил, что с изменниками России дел иметь не желает.

В 1943 году не имевшую никаких сведений о муже жену Лукина Надежду Мефодиевну вызвали в Главное управление кадров РККА, где официально объявили, что Лукин находится в плену, но ведёт себя достойно. Она работала экономистом в Наркомате обороны.

Зимой 1944 года Лукина привезли в лагерь под Нюрнбергом, оттуда перевели в крепость Вюльцбург. Там он сидел вместе с моряками советских торговых судов, захваченных немцами 22 июня 1941 года в портах Штеттин и Данциг. Интересным собеседником был В.Ф.Булгаков, бывший секретарь Льва Толстого.

В ноябре 1944 года у немцев случилось очередное обострение. В Праге создаётся «Комитет освобождения народов России» (КОНР); председатель КОНР Власов был назначен и командующим войсками РОА. Однако и теперь группа пленных генералов, в которой был Лукин, отказалась усилить кадровый состав борцов за свободу в немецкой форме.

В Вюльцбурге Лукин впервые увидел советские погоны: пленного полковника-лётчика Героя Советского Союза Николая Ивановича Власова привезли в лагерь в полной форме и даже с наградами. После неудачной попытки побега Власов сумел передать Лукину свою звезду Героя (№756), которую Лукин передал впоследствии в Управление кадров НКО СССР. Сам же Власов позднее был расстрелян в Маутхаузене.

С приближением союзников пленных из Вюльцбурга повезли в Мосбург, но, пока их довезли, оказалось, что лагерные власти как раз сдают контингент новым комендантам, американскому и английскому. Вечером 8 мая 1945 года им, впервые за долгое время, удалось, помыться, нормально поесть и переодеться в чистое бельё и предоставленное союзниками обмундирование. Из Мосбурга русские были отправлены в советское репатриационное консульство в Париж.

В июне бывших пленных генералов доставили в Москву для проведения спецпроверки. Лукин прошёл её первым, о чём ему сообщил лично Абакумов. На деле Лукина, как потом выяснилось, Сталин поставил резолюцию: «Преданный человек. В звании восстановить, если желает, направить на учёбу. По службе не ущемлять».

Вот только после утраты партбилета Лукин считался механически выбывшим из партии - сейчас не каждый способен понять, что это значило. Лукина вызвал Министр обороны Булганин и сделал ему несколько предложений по дальнейшей службе; но быть беспартийным начальником курсов «Выстрел» или Главного управления военно-учебных заведений он посчитал для себя неприемлемым. И вышел в отставку. В партии его восстановили только через 10 лет.

Михаил Шолохов и Михаил Лукин на Ростовском вокзале, 1964 г.

Михаил Шолохов и Михаил Лукин на Ростовском вокзале, 1964 г.

В 1966 году Маршалы Тимошенко, Жуков, Конев и Еременко вместе с генералом армии Курочкиным обратились к Брежневу с ходатайством о присвоении Лукину звания Героя Советского Союза. Оно не было поддержано; в СССР не было практики присваивать это звание военачальникам за операции, не завершившиеся победой, а Лукин всё время командовал обороняющимися армиями.

В 1967 году по сценарию Симонова вышел документальный фильм про оборону Москвы «Если дорог тебе твой дом»; в нём участвовали Маршалы Жуков, Конев и Рокоссовский - и генерал Лукин. Жалел ли он о том, что из-за плена не стал Маршалом, как его товарищи-командармы Конев и Рокоссовский? Не думаю. Не в его это было характере. В большой войне у каждого был свой путь, и он прошёл свой достойно.

На съёмках фильма «Если дорог тебе твой дом»: Жуков, Лукин, Рокоссовский, Конев, 1966 г.

На съёмках фильма «Если дорог тебе твой дом»: Жуков, Лукин, Рокоссовский, Конев, 1966 г.

6 мая 1970 года в статье в Литературной газете Жуков писал о Лукине: «... я испытывал и испытываю чувство восхищения его стойкостью и мужеством... Он остался таким, каким был - скромным, немногословным, истинным героем Отечественной войны и нашей Победы ». А 25 мая генерал Лукин умер. Его похоронили со всеми почестями на Новодевичьем кладбище.

Биографическая справка: Михаил Фёдорович Лукин (6 (18) ноября 1892 - 25 мая 1970), генерал-лейтенант. Родился в деревне Полухтино, ныне Зубцовского района Тверской области в крестьянской семье, русский. В армии с 1913 года. Участник Первой мировой войны. В 1916 году окончил школу прапорщиков, затем командовал ротой 4-го гренадёрского Несвижского полка имени Барклая де Толли в звании поручика. В Красной Гвардии с 1917 года, в Красной Армии с 1918 года. В 1918 году окончил курсы разведчиков при Полевом штабе РККА. Член ВКП(б) с 1919 года. Во время Гражданской войны - помощник начальника штаба дивизии, командир полка и бригады, начальник штаба дивизии. В 1926 году окончил курсы усовершенствования начальствующего состава при Военной академии имени М. В. Фрунзе. В дальнейшем занимал различные командные должности, в 1935-1937 годах был военным комендантом Москвы. С началом Великой Отечественной войны командовал 16, 20 и 19-й армиями. Руководил обороной Смоленска в июле 1941. В октябре командовал группой армий, окружённых в районе Вязьмы. Тяжело раненным взят в плен, где и находился до освобождения союзниками в конце войны. После прохождения спецпроверки уволился в запас. Вёл большую общественную работу, был вице-президентом общества СССР-Нидерланды, председателем секции инвалидов Советского комитета ветеранов войны. Инициировал производство малолитражного автомобиля «Запорожец», в том числе и с ручным управлением для выдачи инвалидам войны.

Награждён орденом Ленина (1946), пятью орденами Красного Знамени (1921, 1925, 1941, 1946, 1947), орденом Красной Звезды (1967), орденом Трудового Красного Знамени (1932), медалью «XX лет РККА». До революции награждён орденами св. Владимира 4-й степени, св. Анны 4-й степени, св. Станислава 3-й степени.

Не уверен, что Михаил Фёдорович сказал бы спасибо Борису Николаевичу за Героя; разве что удивился бы про себя, что наш Президент вообще нашёл время для такого акта в те довольно горячие дни. И ещё. В Интернете распространён русскоязычный документ под названием «ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ВОЕННОПЛЕННОГО ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА КРАСНОЙ АРМИИ М.Ф. Лукина 14 декабря 1941 г.», якобы отправленный в своё время для ознакомления в Берлин Гитлеру. Из принимающих его на веру оригинала никто не видел (впрочем, на то она и вера). Выскажу лишь два соображения. Во-первых, в НКВД спецпроверку проводили не дураки. Для некоторых впоследствии реабилитированных генералов она затянулась на пять лет и кончилась расстрелом. А во-вторых, очень трудно представить, чтобы тяжело раненный (но не в голову!) генерал крестьянских кровей произнёс допрашивающим фразу:

Если будет все-таки создано альтернативное русское правительство, многие россияне задумаются о следующем: во-первых, появится антисталинское правительство, которое будет выступать за Россию, во-вторых, они могут поверить в то, что немцы действительно воюют только против большевистской системы, а не против России, и в-третьих, они увидят, что на Вашей стороне тоже есть россияне, которые выступают не против России, а за Россию.

Не было в его лексиконе политкорректного словечка «россияне».

В своих беседах с Константином Симоновым Михаил Лукин подробно описывал как он попал в плен. Интересно, что тут внезапно в немцких документах выскачила их версия этого события. Оба текста выставляю на суд читателя. Певый - записанный К Симоновым, Второй - из журнала боевых действий 258 дивизии

М.Л.: Да, я чувствую, что это уже не войска. Он говорит: «Надо развести костры». И развели костры. Я говорю ему, что сейчас же увидят дым в лесу. А народу-то нас тут было много сравнительно к этому времени. «Противник, — говорю, — поймет, что лес живет, и сейчас обязательно придет». Так оно и случилось.

Когда они развели костры, подходят какие-то двое штатских и говорят: «Кто здесь старший?» Я говорю, что я. «Мы представители особого отдела 24-й армии. Здесь в землянке лежит начальник особого отдела 24-й армии, Можин, раненный тяжело».

Я пошел к нему. А мы с ним были знакомы по Сибирскому округу. Он лежит раненый, там еще несколько человек раненых, его особисты там сидят. Он говорит: «Михаил Федорович, не уходи никуда, в землянке оставайся здесь. Я послал верного человека, за нами прилетит самолет. Даю слово, что он прилетит за нами». Поговорили мы, он нас покормил. У него была колбаса, еще что-то было.

К.С.: Он неподвижный раненый был?

М.Л.: Тяжело он был раненный. А остальные-то все ничего. Только еще один особист тоже тяжело раненный был. А у меня, когда девочки меня перевязывали, револьвер выпал. Так я его и не нашел, без револьвера уже хожу.

И мы задремали. Вдруг прибегают адъютанты, прикрепленные ко мне, и говорят: «Товарищи, выходите. Немцы». Пока собрался Можин, пока я ему помогал — он раненный был в обе ноги, да и сам-то я раненый, и рука-то у меня, одной рукой, — приходят уже немцы, кричат: «Хальт!» Я говорю: «Давай скорей выходить, еще бросят гранаты сюда. Они же не войдут так сразу, а бросят гранаты, и мы пропадем с тобой ни за что».

В это время лежащий здесь особист, который не мог вставать совершенно, тяжело был ранен, говорит: «Выходите скорей, сейчас гранаты бросят». Мы вышли, смотрим, немцы стоят. Мы руки вверх подняли. Я говорю этим ребятам — с ними девушка была, видимо, машинистка его или какая-то еще работница у него: «Передайте всем, чтобы не говорили, что это начальник особого отдела, он — интендант». На нашивках-то у него не видно было. Ромб один был у него. Так они и делали, никто не сказал, что это начальник особого отдела.

Нас быстро обыскали. У меня все отняли. Серебряный портсигар отняли, часы сняли. Я говорю: «А куда же часы-то забираешь?» Хотел у него отобрать. Он рванул у меня часы. Книжечку смотрит: «Генерал! Генерал!» Тут сразу сбежались все немцы — генерала поймали. Подошел фельдфебель, разогнал немцев и что-то говорит мне. Я очень плохо понимаю по-немецки. А Можина увели уже, всех особистов увели и часть офицеров, которые здесь были. Остался я и несколько командиров.

В это время подходит наша группа, отходящая, открывает стрельбу. Все повернулись в сторону группы, и когда я увидел, что все повернулись, я бросился бежать в противоположную сторону. А с противоположной стороны идет на меня группа немцев. Автомат: «Тр-р-р-р» — меня опять в эту же ногу, в коленную чашечку. Я теряю сознание

Немецкая версия

Доклад
о ходе боевых действий, в результате которых был пленён
русский генерал-лейтенант Лукин.

Согласно приказа полка от 15.10.41, 1-й батальон 478-го пехотного полка получил приказ, 15.10.41 усиленным разведдозором ещё раз прочесать ту же боевую полосу, что прочёсывалась 13.10, в северо-восточном направлении на предмет обнаружения отбившихся русских.

Для этой цели было выделено по одному взводу из 1-й и 2-й рот под командованием лейтенанта Маслова (Ltn Maslow) с приданным им станковым пулемётом. Разведдозору выделили и радистов. В 7:45 оба разведдозора выдвинулись из Песочной и Дроздово. В то время, как действующий слева разведдозор 1-й роты прочёсывал треугольный лес, не сталкиваясь ни с каким сопротивлением, то взвод 2-й роты вскоре после того, как ступил в прямоугольный лес, наткнулся на такое сильное сопротивление, что дальнейшее продвижение стало невозможным. Большие потери и сильный оборонительный огонь вынудили командира разведдозора залечь и запросить у лейтенанта Маслова подкрепления. Лейтенант Маслов повёл часть своего разведдозора фронтально, в то время как остальная часть прикрывала северо-западную окраину леса. Но и теперь не удалось подойти к противнику ближе. Чтобы сломить упорное сопротивление, лейтенант Маслов немедленно запросил подкрепления из батальона. На это командир батальона - майор Раутерберг (Mj Rauterberg) с частью штаба прибыл к прямоугольному лесу и послал в него основную часть 2-й роты, два отделения с тяжёлыми миномётами, взвод станковых пулемётов и взвод лёгких пехотных орудий.

Ввиду того, что сопротивление винтовочным и пулемётным огнём было не сломить, а разведдозор 2-й роты между тем уже отошёл до кромки леса, командир батальона приказал в течение четверти часа, с 10:45 до 11:00, провести огневую подготовку из тяжёлых миномётов и пехотных орудий. После этого вся 2-я рота под командованием лейтенанта Бекерта выступила в атаку в прямоугольный лес, в то время как взвод 1-й роты, действуя с треугольного леса, взял на себя прикрытие северо-западного края прямоугольного леса. Взвод станковых пулемётов, находясь на восточном углу треугольного леса, своим огнём должен был отсекать северо-восточную сторону прямоугольного леса. Юго-восточная сторона также была прикрыта взводом станковых пулемётов. Командный пункт батальона сначала находился перед западным углом прямоугольного леса, а после огневого удара перешёл к восточному острию треугольного леса. После тяжёлого продвижения вперёд через густые лесные заросли и яростный оборонительный огонь противника, одному отделению 2-й роты удалось подобраться к оборудованному блиндажу, который частично был замаскирован немецкой плащ-палаткой. Несмотря на прицельный винтовочный огонь с деревьев, солдатам Хаузнеру (Hausner) и Керстену (Kersten) удалось подбежать ко входу и сорвать плащ-палатку. За ней в блиндаже укрывались несколько офицеров и одна женщина. Лишь после угрозы ручными гранатами, несколько из них вышло наружу, в то время как один офицер застрелился. Среди пленных находился генерал-лейтенант Лукин и его адъютант.
Генерал Лукин, после того, как от него получили важный картографический материал, был поставлен ефрейтором Штэком за взводом, т.к. эвакуация пленного в тыл сильно осложнилась повторным отчаянным противостоянием. При этом генерал-лейтенант Лукин вновь был ранен в ногу русской винтовочной пулей. Стрелки были уничтожены рукопашной атакой. 2-я рота с боем пробилась до северо-восточного края леса, в то время как к этому моменту использованный в качестве подкрепления присланный взвод 1-й роты на левом крыле столкнулся с особенно ожесточённым сопротивлением у северного края прямоугольного леса, и залёг под тяжёлым огнём упорно обороняющегося противника. Противник отчаянно оборонялся со всех сторон. Ввиду того, что командный пункт батальона находился под продолжительным огнём, генерала невозможно было сразу доставить туда. Поэтому он был отправлен с несколькими ранеными на случайно проезжавшем грузовике 23-й дивизии. Наконец на командный пункт батальона удалось доставить остальных пленных окружения генерала. Здесь с помощью переводчика батальона немедленный допрос пленённого адъютанта выявил, что речь идёт о командующем 12-й армии русских, генерал-лейтенанте Лукине. Через постоянно функционирующую связь между командным пунктом батальона и расположением батальона, стало возможным срочно передать эти данные в штаб полка. Обратная радиопередача с расположения батальона: «Сердечные поздравления. Настоящий!» вызвала на командном пункте и во всех задействованных подразделениях большую радость и подогнала взвод лейтенанта Бергера из 1-й роты, несмотря на ранние сумерки и сильный снег, вновь вступить в бой против последнего очага сопротивления".
Проведенный переводчиком батальона немедленный допрос пленённого адъютанта выявил, что речь идёт о командующем 12-й армии русских, генерал-лейтенанте Лукине.

Напечатать

или

Подполковник лукин. Генерал Михаил Лукин: почему Сталин не тронул «предателя» после войны

Похожие записи: