Город викторианской эпохи. Викторианская британия. Женское нижнее белье было открытым в зоне промежности

Годы безжалостны. Проходит каких-то тридцать лет - и юная кокетка в розовых оборках превращается в карикатуру на саму себя (если, конечно, ей не хватит разумности поменять гардероб, манеры и привычки). Примерно то же самое произошло с Англией в XIX веке. Встретив юный век классицизмом, просвещением, строгой моралью и прочими чудесами эпохи Регентства, этой статной девы с гордым профилем, к концу столетия Англия прибыла в образе престарелой ханжи в кружевных турнюрах и стеклярусе.

Хорошо, хорошо, приехала туда старушка на автомобиле в сопровождении аэропланов, владеющая доброй половиной земли на этой планете, но менее смешной от такого великолепия она не стала. Вообще, эпоха викторианства - одно сплошное противоречие. Это время самых смелых открытий и самых осторожных нравов; время, когда человек был максимально свободен и при этом спутан по рукам и ногам густой сетью правил, норм и общественных договоров. Это время самого фальшивого лицемерия и самого смелого движения мысли, время безупречной рациональности и чепухи, возведенной в ранг добродетели... Короче, викторианцы стоят того, чтобы испытывать к ним страстный интерес.

Маленькая женщина в черном

Начать, наверное, все же стоит с королевы, давшей эпохе свое имя. Никогда еще на столь высоком троне не оказывалось такое невеличественное создание (во всяком случае, сумевшее на этом троне удержаться). Александрина Виктория Ганноверская стала правительницей Соединенного королевства Великобритании и Ирландии в 1837 году в возрасте 18 лет. Это была пухленькая девочка ростом чуть выше полутора метров, не самого острого ума и чрезвычайно благовоспитанная. О том, что когда-нибудь ей придется стать королевой, малютка знала с младенчества. Ее отец умер, когда Виктория была еще совсем крошкой, и ближе к трону, чем она, в семействе не было никого. Англичане, уже усвоившие за прошедшие века, что женщина на британском престоле - это почти гарантированное процветание страны, не попытались подыскать ей на замену мальчика подходящих кровей, и это оказалось дальновидным решением.

Когда маленькая Виктория рассуждала о своем грядущем правлении, она сообщала, что «будет хорошей, очень-очень хорошей». Обычно мы, вырастая, не очень торопимся воплощать в жизнь свои детские планы (иначе вокруг не продох­нуть было бы от космонавтов, пожарных и продавцов мороженого), но Виктория оказалась человеком слова. По крайней мере, плохой она точно не стала. Воспитанная в уже упоминавшуюся эпоху Регентства, превыше всего королева ставила мораль и добродетель.

Мораль и добродетель, впрочем, могут быть весьма кровавыми инструментами власти, но тут все зависит от масштаба личности того, кто взялся за ними присматривать. К счастью, Виктория была всего лишь маленькой доб­родушной мещанкой и ухитрилась остаться такой даже тогда, когда ее власти подчинялась половина мира - испытание, которое сломало бы, пожалуй, и самых мощных титанов рода человеческого. Совсем юной она вышла замуж за своего дальнего родственника и демонстративно обожала мужа. Детей Виктория рожала ежегодно, и вскоре королевское семейство насчитывало выводок из девяти принцев и принцесс. Так что спустя какое-то время практически все монархи Европы оказались зятьями, невестками, внуками и внучками Виктории, которая к титулам королевы Великобритании, императрицы Индии и прочая и прочая добавила прозвище «бабушка Европы». (Императрица Александра, супруга нашего Николая II, приходилась внучкой Виктории*.)

«Вообще-то плодовитость Виктории привела к трагичным последствиям для европейской монархии. Она оказалась родоначальницей опаснейшей мутации, приводящей к гемофилии - болезни, при которой очень плохо свертывается кровь и любая царапина может стать фатальной. Болеют ею только мужчины, зато они не могут передать ее своим потомкам, а вот женщины, оставаясь лишь носителями опасного гена, рискуют родить больных сыновей. Царевич Алексей, сын русского императора Николая II, страдал именно этим заболеванием, доставшимся от прабабушки. Вообще, интересно тасуется колода. Не будь Виктория носительницей гена гемофилии, цесаревич был бы здоров, его родители не попали бы под влияние Распутина, умевшего облегчать страдания мальчика, и, возможно, наша история пошла бы совсем иным путем. И этот комментарий читал бы вовсе не ты, а какой-нибудь совсем другой человек» .

После смерти мужа, принца Альберта (он умер от тифа), Виктория всю жизнь носила траур. Правда, это не помешало королеве завести роман, видимо абсолютно платонический, с его бывшим камердинером, шотландцем Джоном Брауном, который долгие годы был ее самым близким другом и доверенным лицом.

Была ли Виктория на самом деле недалеким созданием? Этот вопрос повисает в воздухе. Она управлялась с парламентом, министрами и адмиралами с той легкостью, с которой мудрая мать большого викторианского семейства управлялась с мужской частью семьи, - беспредельно уважая их мнение на словах и не принимая их в расчет, когда доходило до дела. То, что под руководством королевы Англия окончательно превратилась в мирового лидера во всем, что касалось экономики, прогресса, науки, техники и культуры, сомнению в любом случае не подлежит. И любовь королевы к нравоучительным пьесам, нюхательным солям и вышитым салфеточкам не должна слишком нас обманывать.

Виктория управляла страной 63 года и умерла через три недели после наступления XX века, в январе 1901 года.

Каждый на своем месте

Самыми продаваемыми изданиями в викторианской Англии были:

а) Библия и назидательные религиозные брошюры;

б) книги по этикету;

в) книги по домоводству.

И этот подбор очень точно описывает тамошнюю ситуацию. Руководимые королевой-бюргершей британцы преисполнились того, что в советских учебниках любили называть «буржуазной моралью». Блеск, пышность, роскошь считались теперь вещами не совсем приличными, таящими в себе порочность. Королевский двор, бывший столько лет средоточием свободы нравов, умопомрачительных туалетов и сияющих драгоценностей, превратился в обиталище особы в черном платье и вдовьем чепчике. Чувство стиля заставило аристократию также сбавить обороты в этом вопросе, и до сих пор распространено мнение, что никто не одевается так плохо, как высшее английское дворянство. Экономия была возведена в ранг добродетели. Даже в домах лордов отныне, например, никогда не выбрасывали свечные огарки - их надлежало собирать, а потом продавать в свечные лавочки на переливку.

Скромность, трудолюбие и безупречная нравственность предписывались абсолютно всем классам. Впрочем, вполне достаточно было казаться обладателем этих качеств: природу человека тут изменить не пытались. Агата Кристи как-то сравнила викторианцев с паровыми котлами, которые кипят внутри (причем то и дело у кого-то откидывается со страшным свистом клапан). Можно чувствовать все, что тебе угодно, но выдавать свои чувства или совершать неподобающие поступки крайне не рекомендовалось, если, конечно, ты ценил свое место в обществе. А общество было устроено таким образом, что практически каждый обитатель Альбиона даже не пытался прыгнуть на ступеньку выше. Дай бог, чтобы хватило сил удержаться на той, которую занимаешь сейчас.

Несоответствие своему положению каралось у викторианцев нещадно. Если девушку зовут Абигейль, ее не возьмут горничной в приличный дом, так как горничная должна носить простое имя, например Энн или Мэри. Лакей должен быть высокого роста и уметь ловко двигаться. Дворецкий с неразборчивым произношением или слишком прямым взглядом кончит свои дни в канаве. Девушка, которая так сидит, никогда не вый­дет замуж. Не морщи лоб, не расставляй локти, не раскачивайся при ходьбе, иначе все решат, что ты рабочий кирпичного завода или матрос: им как раз полагается ходить именно так. Если будешь запивать еду с набитым ртом, тебя больше не пригласят на обед. Разговаривая с дамой в возрасте, нужно слегка склонить голову. Человек, который так коряво подписывает свои визитки, не может быть принят в хорошем обществе. Жесточайшей регламентации подчинялось все: движения, жесты, тембр голоса, перчатки, темы для разговоров. Любая деталь твоей внешности и манер должна была красноречиво вопить о том, что ты собой представляешь, точнее, пытаешься представлять. Клерк, который выглядит как лавочник, нелеп; гувернантка, наряженная как герцогиня, возмутительна; кавалерийский полковник должен вести себя иначе, чем сельский священник, а шляпа мужчины говорит о нем больше, чем он сам мог бы поведать о себе. Быть Шерлоком Холмсом в викторианской Англии - все равно что быть уткой в пруду, то есть естественно до крайности.

Викторианское чувство голого

Живой человек крайне плохо вписывался в викторианскую систему ценностей, где каждому субъекту полагалось иметь конкретный набор требуемых качеств. Поэтому лицемерие считалось не только допустимым, но и обязательным. Говорить то, что не думаешь, улыбаться, если хочется рыдать, расточать любезности людям, от которых тебя трясет, - это то, что требуется от воспитанного человека. Людям должно быть удобно и комфортно в твоем обществе, а то, что ты чувствуешь сам, - твое личное дело. Убери все подальше, запри на замок, а ключ желательно проглоти. Лишь с самыми близкими людьми иногда можно позволить себе на миллиметр сдвинуть железную маску, скрывающую истинное лицо. Взамен общество с готовностью обещает не пытаться заглянуть внутрь тебя.

Что не терпели викторианцы, так это наготу в любом виде - как душевную, так и физическую. Причем это касалось не только людей, но и вообще любых явлений. Вот что пишет Кристина Хьюджес, автор книги «Повседневная жизнь в эпоху Регентства и в викторианской Англии: «Конечно, то, что викторианцы надевали на ножки мебели панталончики, чтобы не вызывать в воображении неприличной аллюзии на человеческие ноги, - это фраза-анекдот. Но правда состоит в том, что они действительно не выносили ничего открытого, голого и пустого».

Если у тебя есть зубочистка, то для нее должен быть футлярчик. Футлярчик с зубочисткой должен храниться в шкатулке с замочком. Шкатулку надлежит прятать в закрытом на ключ комоде. Чтобы комод не казался слишком голым, нужно покрыть резными завитушками его каждый свободный сантиметр и застелить вышитым покрывальцем, которое, во избежание излишней открытости, следует заставить статуэтками, восковыми цветами и прочей ерундой, которую желательно накрыть стеклянными колпаками. Стены увешивали декоративными тарелками, гравюрами и картинами сверху донизу. В тех местах, где обоям все-таки удавалось нескромно вылезти на свет господень, было видно, что они благопристойно усеяны мелкими букетиками, птичками или гербами. На полах - ковры, на коврах - коврики помельче, мебель закрыта покрывалами и усеяна вышитыми подушечками.

Сегодняшние режиссеры, снимающие фильмы по Диккенсу или Генри Джеймсу, давно махнули рукой на попытки воссоздать настоящие интерьеры викторианской эпохи: в них просто невозможно было бы разглядеть актеров.

Но наготу человека, конечно, надлежало прятать сверхстарательно, особенно женскую. Викторианцы рассматривали женщин как неких кентавров, у которых верхняя половина туловища есть (несомненно, творение Божие), а вот насчет нижней имелись сомнения. Табу распространялось на все, связанное с ногами. Само это слово было под запретом: их полагалось именовать «конечностями», «членами» и даже «постаментом». Большинство слов, обозначавших штаны, было под запретом в хорошем обществе. Дело закончилось тем, что в магазинах их стали вполне официально титуловать «неназываемыми» и «невыразимыми».

Как писал исследователь телесных наказаний Джеймс Бертран, «английский учитель, регулярно стаскивая со своих учеников эту деталь туалета для произведения должного наказания, никогда не произнес бы вслух ни ее название, ни, конечно, название укрываемой ею части тела».

Мужские брюки шили так, чтобы максимально укрыть от взглядов анатомические излишества сильного пола: в ход шли прокладки из плотной ткани по фронтальной части брюк и очень тесное белье.

Что касается постамента дамского, то это вообще была территория исключительно запретная, сами очертания которой надлежало истребить. Надевались огромные обручи под юбки - кринолины, так что на юбку леди легко уходило 10-11 метров материи. Потом появились турнюры - пышные накладки на ягодицы, призванные совсем скрыть наличие этой части женского тела, так что скромные викторианские леди вынуждены были прогуливаться, влача за собой матерчатые попы с бантиками, оттопыренные на полметра назад.

При этом плечи, шея и грудь довольно долго не считались настолько неприличными, чтобы чрезмерно прятать их: бальные декольте той эпохи были вполне смелыми. Лишь к концу правления Виктории мораль добралась и туда, намотав на дам высокие воротники под подбородок и старательно застегнув их на все пуговки.

Леди и джентльмены

Вообще, в мире мало обществ, в которых взаимоотношения полов радовали бы посторонний взгляд разумной гармоничностью. Но сексуальная сегрегация викторианцев во многом не имеет себе равных. Слово «лицемерие», уже звучавшее в этой статье, тут начинает играть новыми яркими красками.

Конечно, у низших классов все обстояло проще, но начиная с горожан средней руки правила игры усложнялись до чрезвычайности. Обоим полам доставалось по полной.

Леди

По закону женщина не рассматривалась отдельно от своего мужа, все ее состояние считалось его собственностью с мгновения заключения брака. Сплошь и рядом женщина также не могла быть наследницей своего мужа, если его имение, скажем, было майоратом*.

* Примечание Phacochoerus"a Фунтика : «Схема наследования, по которой имение может переходить только по мужской линии старшему в роду ».

Женщины среднего класса и выше могли работать лишь гувернантками или компаньонками, любые прочие профессии для них просто не существовали. Женщина также не могла принимать финансовые решения без согласия своего мужа. Развод при этом был крайне редок и обычно приводил к изгнанию из приличного общества жены и нередко мужа.

С рождения девочку учили всегда и во всем слушаться мужчин, подчиняться им и прощать любые выходки: пьянство, любовниц, разорение семьи - что угодно. Идеальная викторианская жена никогда ни словом не попрекала супруга. Ее задачей было угождать мужу, восхвалять его достоинства и всецело полагаться на него в любом вопросе. Дочерям, правда, викторианцы предоставляли немалую свободу при выборе супругов. В отличие, например, от французов или русских дворян, где браки детей решались в основном родителями, юная викторианка должна была делать выбор самостоятельно и с широко открытыми глазами, родители не могли обвенчать ее насильно ни с кем. Они, правда, могли до 24 лет препятствовать ей выйти замуж за нежелательного жениха, но если молодая пара бежала в Шотландию, где было разрешено венчаться без родительского одобрения, то маман и папан ничего не могли поделать. Но обычно юные леди были уже достаточно обучены держать свои желания в узде и слушаться старших. Их учили казаться слабыми, нежными и наивными - считалось, что только такой хрупкий цветок может вызвать у мужчины желание заботиться о нем. Перед выездом на балы и обеды молодых леди кормили на убой, дабы у девицы не возникло желания продемонстрировать при посторонних хороший аппетит: незамужней девушке полагалось клевать еду как птичке, демонстрируя свою неземную воздушность.

Женщине не полагалось быть слишком образованной (во всяком случае, показывать это), иметь свои взгляды и вообще проявлять излишнюю осведомленность в любых вопросах, от религии до политики. При этом образование викторианских девушек было весьма серьезным. Если мальчиков родители спокойно рассылали по школам и интернатам, то дочерям надлежало иметь гувернанток, приходящих учителей и обучаться под серьезным надзором родителей, хотя девичьи пансионы тоже имелись. Девушек, правда, редко обучали латыни и греческому, разве что они сами выражали желание их постичь, но в остальном они обучались тому же, что и мальчики. Еще их особо учили живописи (как минимум, акварелью), музыке и нескольким иностранным языкам. Девушка из хорошей семьи должна была непременно знать французский, желательно - итальянский, а третьим обычно еще шел немецкий язык.

Так что знать викторианка должна была многое, но очень важным умением было всячески эти знания скрывать. Конечно, только от посторонних мужчин - с подругами и родителями ей позволялось быть хоть Спинозой, хоть Ньютоном. Обзаведясь мужем, викторианка нередко производила на свет 10-20 детей. Средства контрацепции и вещества, вызывающие выкидыши, так хорошо известные ее прабабкам, в викторианскую эпоху считались вещами столь чудовищно непристойными, что ей просто не с кем было обсудить возможность их использования*.

* Примечание Phacochoerus"a Фунтика:

«Кстати, развитие гигиены и медицины в Англии той поры оставляло в живых рекордные в то время для человечества 70% новорожденных. Так что Британская империя весь XIX век не знала нужды в бравых солдатах ».

Джентльмены

Получая на шею столь покорное существо, как викторианская жена, джентльмен отдувался по полной. С детства его воспитывали в убеждении, что девочки - это хрупкие и нежные создания, с которыми нужно обращаться бережно, как с ледяными розами. Отец полностью отвечал за содержание жены и детей. Рассчитывать на то, что в трудную минуту жена соизволит оказать ему реальную помощь, он не мог. О нет, сама она никогда не посмеет жаловаться на то, что ей чего-то недостает!

Но викторианское общество бдительно следило за тем, чтобы мужья покорно влекли лямку. Муж, не подавший жене шаль, не подвинувший стул, не отвезший ее на воды, когда она так ужасно кашляла весь сентябрь, муж, заставляющий свою бедную жену выезжать второй год подряд в одном и том же вечернем платье, - такой муж мог поставить крест на своем будущем: выгодное место уплывет от него, нужное знакомство не состоится, в клубе с ним станут общаться с ледяной вежливостью, а собственная мать и сестры будут писать ему возмущенные письма мешками ежедневно.

Викторианка считала своим долгом болеть постоянно: крепкое здоровье было как-то не к лицу истинной леди. И то, что огромное количество этих мучениц, вечно стонавших по кушеткам, дожило до Первой, а то и до Второй мировой войны, пережив своих мужей на полвека, не может не поражать. Помимо супруги мужчина также нес полную ответственность за незамужних дочерей, незамужних сестер и тетушек, вдовых двоюродных бабушек. Пусть викторианец и не имел обширных супружеских прав османских султанов, но гарем у него часто был побольше, чем у них.

Свободная любовь по-викториански

Официально викторианцы полагали, что девочки и девушки лишены сексуальности или, как ее тогда шепотом именовали, плотской похоти. Да и вообще неиспорченная женщина должна подчиняться постыдным постельным ритуалам лишь в рамках общей концепции покорности мужчине. Поэтому лозунг «Леди не шевелятся!» действительно был близок к реальности. Считалось, что женщина идет на это лишь с целью завести дитя и... ну как бы это сказать... усмирить демонов, терзающих грешную плоть ее мужа. К грешной плоти мужа общественность относилась с брезгливой снисходительностью. К его услугам было 40 тысяч проституток в одном Лондоне. В основном это были дочери крестьян, рабочих и торговцев, но встречались среди них и бывшие леди, которые брали за свои услуги 1-2 фунта против обычной таксы в 5 шиллингов. На викторианском жаргоне проституток полагалось именовать иносказательно, не оскорбляя ничей слух упоминанием их ремесла.

Поэтому в текстах той поры они обозначаются как «несчастные», «эти женщины», «дьявольские кошки» и даже «канарейки Сатаны». Списки проституток с адресами регулярно печатались в специальных журналах, которые можно было приобрести даже в некоторых вполне респектабельных клубах. Уличные женщины, которые отдавалась за медяки любому матросу, разумеется, не подходили для приличного джентльмена. Но и посещая гетеру высшего разряда, мужчина старался скрыть этот прискорбный факт даже от близких друзей. Жениться на женщине с подмоченной репутацией, даже не на профессионалке, а просто на оступившейся девушке, было невозможно: безумец, решившийся на такое, сам превращался в парию, перед которым закрывались двери большинства домов. Нельзя было и признавать незаконного ребенка. Порядочный мужчина должен был выплатить на его содержание скромную сумму и отправить куда-нибудь в деревню или захудалый пансион, чтобы никогда с ним более не общаться.

Юмор, сумасбродство и скелеты в шкафах

Вполне естественно, что именно в этом затянутом до натужности и благопристойном до полной бессмыслицы мире возникло мощное противодействие лакированной рутине будней. Страсть викторианцев к ужасам, мистике, юмору и диким выходкам - это тот самый свисток на паровом котле, который так долго не давал искусственному миру взорваться и разлететься на куски.

С жадностью цивилизованных людоедов викторианцы вычитывали подробности убийств, всегда выносимые газетами на первые полосы. Их рассказы ужасов способны вызывать дрожь омерзения даже у поклонников «Резни бензопилой в Техасе». Описав на первых страницах нежную девушку с ясными глазками и бледными щечками, поливающую маргаритки, викторианский автор с наслаждением посвящал остальные двадцать тому, как дымились ее мозги на этих маргаритках, после того как в дом пробрался грабитель с железным молотком.

Смерть - это та леди, которая непростительно равнодушна к любым правилам, и, видимо, этим она и завораживала викторианцев. Впрочем, они делали попытки подстричь и цивилизовать даже ее. Похороны занимали викторианцев не меньше, чем древних египтян. Но египтяне, изготавливая мумию и бережно снаряжая ее в грядущую жизнь скарабеями, ладьями и пирамидами, хотя бы верили в то, что это разумно и предусмотрительно. Викторианские же гробы с богатой резьбой и цветочной росписью, похоронные открытки с виньетками и модные фасоны траурных повязок - это тщетный возглас «Просим соблюдать приличия!», обращенный к фигуре с косой.

Именно из ранних готических романов анг­личан развился жанр детектива, они же обогатили мировую культурную сокровищницу такими вещами, как сюрреалистический юмор и черный юмор.

У викторианцев была еще одна совершенно удивительная мода - на тихих сумасшедших. Рассказы о них печатались толстыми сборниками, а любой обитатель Бедлама, сбежавший от сиделок и прогулявшийся по Пикадилли в «невыразимых» на голове, мог целые месяцы занимать собой гостей на светских обедах Лондона. Эксцентричные особы, не допускавшие, впрочем, серь­езных сексуальных нарушений и некоторых других табу, весьма ценились в качестве приятной приправы к обществу. И держать дома, скажем, тетушку, любящую сплясать матросский танец на крыше сарая, было хоть и хлопотным, но не заслуживающим общественного недовольства делом.

Более того, странные выходки сходили с рук и обычным викторианцам, особенно немолодым леди и джентльменам, если эти выходки, скажем, были результатом пари. Например, рассказ Гилберта Честертона о джентльмене, неделю носившем на голове кочан капусты, а потом съевшем ее (в качестве расплаты за неосторожное восклицание «Если это случится, я клянусь съесть свою шляпу»), - это реальный случай, взятый им из одной девонширской газеты.

Мы точно знаем, когда кончилось викторианство. Нет, не в день смерти маленькой королевы, а тринадцать лет спустя, с первыми радиосообщениями о начале Первой мировой войны. Викторианство - это тот восковой букет под колпаком, который совершенно неуместен в окопах. Зато напоследок викторианцы могли с трепетом полюбоваться тем, с какой легкостью вся эта махина благопристойности разлетается в мелкую дребедень, навеки освобождая из своих пут так долго нежившихся в них пленников.

Жизнерадостная 19-летняя девица, взошедшая в 1837 году на британский престол, едва ли предполагала, какие ассоциации будет вызывать ее имя сотню лет спустя. И ведь викторианская эпоха была далеко не худшим временем в британской истории - литература расцветала, экономика и наука бурно развивались, колониальная империя достигла пика своего могущества… Однако же едва ли не первое, что приходит на ум, когда слышишь имя этой королевы – «викторианская мораль».

Нынешнее отношение к этому феномену в лучшем случае - ироническое, чаще – откровенно негативное. В английском языке слово «Victorian» до сих пор является синонимом для понятий «ханжеский», «лицемерный». Хотя эпоха, названная именем королевы, была мало связана с ее личностью. Социальный символ «Ее Величество королева Виктория» обозначал не ее личные воззрения, но базовые ценности времени – монархию, церковь, семью. И ценности эти постулированы были еще до того, как на Викторию была возложена корона.
Период ее правления (1837-1901 годы) для внутренней жизни Англии был временем спокойного переваривания после грандиозного обжорства. Предыдущие века были наполнены революциями, бунтами, наполеоновскими войнами, колониальными захватами… Да и касательно собственно морали – британское общество в предшествующие времена отнюдь не отличалось чрезмерной строгостью нравов и чопорностью поведения. Англичане понимали толк в радостях жизни и предавались им вполне необузданно – за исключением не слишком затянувшегося периода существования в стране мощного пуританского движения (на время превратившего Англию в республику). Но с восстановлением монархии наступил длительный период изрядного послабления нравов.
Предшествующие Виктории поколения Ганноверов вели весьма распутный образ жизни. К примеру, король Уильям IV, дядя Виктории, не скрывал, что у него было десять незаконных детей. Георг IV так же слыл ловеласом (несмотря на то, что обхват его талии достигал 1,5 метра.), алкоголиком, к тому же вогнал королевский дом в громадные долги.
Монарх, как известно – заложник своего положения… А ведь были причины полагать, что она унаследовала чрезвычайно страстный темперамент Ганноверов. Например, коллекционировала изображения обнаженной мужской натуры… Одну картину даже подарила мужу, принцу Альберту – и больше никогда подобного не делала…

Муж ей достался вполне соответствующий веяниям времени. Альберт придерживался настолько пуританских взглядов, что «чувствовал физическое недомогание при простой мысли о супружеской измене». В этом он был прямой противоположностью своим ближайшим родственникам: родители развелись; отец, герцог Саксен-Кобург-Готский Эрнст I, был просто феерическим бабником, не пропускавшим ни юбки - равно как и брат Альберта, герцог Эрнст II.
Трудолюбие, пунктуальность, умеренность, хозяйственность et cetera… На самом деле, все эти принципы никто не подсчитывал и не формулировал. Самое краткое изложение их сути содержится, как ни странно, в романе американки Маргарет Митчелл «Унесенные ветром»: «От вас требуют, чтобы вы делали тысячу каких-то ненужных вещей только потому, что так делалось всегда»…

Конечно, представление о том, что «так делалось всегда» было ложью. Но в любом обществе, внезапно охваченном борьбой за нравственность, взгляд на прошлое приобретает «китайский акцент»: история представляется не такой, какая она была, а такой, какой должна была быть.
Особо жестокие гонения викторианство возводило на чувственность. Мужчины и женщины обязаны были забыть, что у них есть тело. Единственными его участками, которые разрешалось открывать в доме, были кисти рук и лицо. На улице мужчина без высокого стоячего воротничка и галстука, женщина без перчаток считались голыми. Вся Европа давно уже застегивала штаны на пуговицы, и только в Англии пользовались веревочками и шнурками.

Существовало огромное количество эвфемизмов, к примеру, называть руки и ноги иначе, как «конечностями» было очень неприлично. О чувствах и эмоциях писали и говорили в основном языком цветов. Изгиб шеи подстреленной птички на натюрморте воспринимался так же, как сейчас откровенная фотография (неудивительно, что предложить за обедом женщине птичью ножку считалось грубостью)…
В застолье соблюдался принцип «разделения полов»: по окончании трапезы женщины удалялись, мужчины оставались выкурить сигару, пропустить стаканчик портвейна и потолковать. Кстати, обычай покидать компанию не прощаясь («уход по-английски») действительно существовал, однако в Англии его называли «уходом по-шотландски» (в Шотландии - «уходом по-французски», а во Франции - «уходом по-русски»).

Открытые проявления симпатии между мужчиной и женщиной категорически запрещались. Правила повседневного общения рекомендовали супругам при посторонних обращаться друг к другу официально (мистер такой-то, миссис такая-то), дабы нравственность окружающих не страдала от игривости тона. Верхом развязности считалась попытка заговорить с незнакомым человеком.

Слово «любовь» табуировалось полностью. Пределом откровенности в объяснениях был пароль «Могу ли я надеяться?» с отзывом «Я должна подумать». Ухаживания состояли из ритуальных бесед и символических жестов. К примеру, знаком приязни было милостивое позволение молодому человеку нести молитвенник юной леди по возвращении с воскресной службы.

Девушка считалась скомпрометированной, если на минуту оставалась наедине с мужчиной. Вдовец вынужден был либо разъезжаться со взрослой незамужней дочерью, либо нанимать в дом компаньонку – в противном случае его заподозрили бы в кровосмешении.

Девушкам не полагалось ничего знать о близости и деторождении. Неудивительно, что первая брачная ночь нередко становилась для женщины трагедией – вплоть до попыток суицида.

Беременная женщина являла собой зрелище, безмерно оскорблявшее викторианскую нравственность. Она запиралась в четырех стенах, скрывала «позор» от себя самой с помощью платья особого покроя. Упаси боже упомянуть в разговоре, что она «pregnant» – только «in interesting situation» или «in happy waiting».

Считалось, что заболевшей женщине достойнее умереть, чем позволить врачу-мужчине произвести над ней «постыдные» медицинские манипуляции. Врачебные кабинеты были оборудованы глухими ширмами с отверстием для одной руки, дабы медик мог пощупать пульс или коснуться лба пациентки для определения жара.

Статистический факт
: в 1830-1870 годах около 40% англичанок оставались незамужними, хотя недостатка в мужчинах не наблюдалось. И дело тут не только в трудностях ухаживания - дело упиралось еще и в сословно-групповые предрассудки: понятие мезальянса (неравного брака) было доведено до абсурда.

Кто кому пара и не пара – решалось на уровне сложной алгебраической задачи. Так, соединить узами брака отпрысков двух аристократических семейств мог помешать конфликт, случившийся между их предками в XV веке. Преуспевающий сельский торговец не смел выдать свою дочь за сына дворецкого, ибо представитель «старших господских слуг» даже без гроша за душой на социальной лестнице стоял неизмеримо выше лавочника.

Впрочем, суровые викторианские правила внедрялись в английское общество лишь до уровня нижних слоев среднего класса. Простой люд – крестьяне, фабричные рабочие, мелкие торговцы, моряки и солдаты - жили совсем иначе. Это в высшем обществе дети были невинными ангелочками, коих надо было всячески оберегать от мира – дети из низших социальных слоев начинали работать на шахтах или фабриках уже в 5-6 лет… Что уж говорить про остальные стороны жизни. Про всякие политесы в отношениях полов простой люд и слыхом не слыхивал…

Родившись чуть раньше воцарения Ее Величества, викторианство и умерло прежде нее. Это хорошо прослеживается по английской литературе. Три сестры Бронте – законченные зрелые викторианки. Поздний Диккенс зафиксировал приметы разрушения викторианского кодекса. А Шоу и Уэллс описали уже только «кентервильское привидение» викторианской эпохи.

Так англичане назвали правление королевы Виктории {1837-1901 гг.). В этот период не было крупных войн, стабилизировалась экономика, прежде всего промышленность. Не случайно это время окрестили «железнодорожным веком» и «веком угля и железа». В 1836-1837 гг. в Англии началось строительство железных дорог, н уже через десять лет вся страна была ими покрыта.

Удобные ландо, двухколёсные и четырёхколёсные кебы, а также омнибусы (некое подобие автобусов, запряжённых лошадьми) разъезжали по городским улицам. В сельской местности передвигались в кабриолетах, шарабанах и экипажах, запряжённых пони.

Тогда же появился электрический телеграф. Затем последовала замена парусного флота судами из железе и стели, которые приводились в движение паром. Потребность в металле резко возросла, но уже к середине века Британия производила около половины всего количества чугуна, выплавлявшегося в мире.

Существенно пополняли английскую казну доходы от внешней торговли. Открытие золотых приисков в колониях Австралии и Северной Америки укрепили положение Англии в мировой торговле. В 1870 г. объём внешней торговли Великобритании превышал торговлю Франции, Германии и Италии, вместе взятых, и был в 3-4 раза выше объёма торговли Соединённых Штатов Америки.

В земледельческих работах стали чаще использовать различные машины, и сельское хозяйство двинулось по пути прогрессе. После отмены «хлебных» законов в 1846 г. цены на продовольствие стабилизировались. Богатство, накопленное к середине викторианской эпохи, в значительной мере ослабило социальную напряжённость в стране, поскольку доходы трудящихся существенно выросли. Однако это не означало исчезновения социального неравенства. Один исследователь писал так об Англии конца правления королевы Виктории: «Нигде так не резки контрасты богатства и бедности, как в Англии, и ни одна из европейских столиц не имеет ничего подобного «кварталам бедности» Лондона. Англичане делятся не две расы - на расу краснощёких и расу с землистого цвета лицом».

Если в западной части Лондона, Вест-Энде, располагалось множество великолепных особняков, то в восточной части, за Темзой и на окраинах в трущобах ютилась беднота. Ужасающая теснота, сырость царили в этих жилищах. Многие вообще не имели крыши над головой.

От постоянного недоедания и малопитательной пищи бедняки быстро теряли силы и работоспособность и уже а 30 лет выглядели 60-летними. Лишь в 1878 г. был принят закон об ограничении продолжительности рабочего дня 14 часами. Однако кое-где хозяева заставляли работать своих рабочих по 17-18 часов в сутки.

Несколько облегчилась участь женщин и детей, занятых в промышленном производстве. Детей моложе 12-14 лет перестели брать на фабрики. Их не принимели в литейные цехе, на «вредное» производство (с использованием свинца, мышьяка, фосфора), требовали свидетельство о состоянии здоровья при поступлении на фабрику. Тем не менее подобные меры правительстве вряд ли могли спасти семьи бедняков от нищеты. Об Англии «викторианской эпохи», о её социальных контрастах, о жизни маленьких оборвенцев в лондонских трущобах много писал Чарлз Диккенс. Национальное богатство Англии в викторианскую эпоху создавалось поистине тяжким трудом.

Совершенно иную картину представляла собой жизнь «сильных мира сего». Лорды, государственные сановники, высшие чины церкви, послы великих держав жили в аристократическом районе западной части города, застроенной великолепными особняками. Одна русская путешественница описывала сцену чаепития в таком доме: «Стол покрыт белоснежной скатертью, уставлен дорогой посудой н серебром. Роскошь посуды н изобилие во всём - характерный признак домашнего хозяйстве англичан среднего и высшего класса. Перед стулом хозяйки дома - поднос с чашками и чайником; над горящими углями кипит огромный сосуд с водой. Всё семейство: старшие дети, отец, мать выходят в полном туалете к чайному столу... Как только семейство уселось, отворяется дверь и служанка в белом переднике и в белом чепчике вносит кушанье».

Англичане в викторианскую эпоху уделяли немело времени спорту и различным физическим упражнениям. Они занимались охотой, скачками, верховой ездой, плаваньем, рыбной ловлей, игрой в мяч, боксом. Вечером посещали театры, балы, различные увеселительные заведения. Впрочем, эти развлечения были по карману лишь самым богатым. Мелкие торговцы и чиновники, высокооплачиваемые рабочие и служащие отдыхали один день в неделю - в воскресенье. Как правило, этот выходной они проводили на природе, в парке, на лужайке. Вот как описывал эти прогулки Диккенс: «Джентльмены в жилетах ошарашивающих расцветок с пропущенными по ним стельными цепочками для часов прогуливаются по траве в ряд, поражая всех своей важностью («павлиньей» - по выражению одного шутника); дамы, обмахиваясь новыми платками величиной с небольшую скатерть, резвятся на лужайке... женихи, не страшась расходов, заказывают для своих возлюбленных бутылки имбирного лимонада, а возлюбленные запивают им несметное количество устриц и креветок; юноши в лихо сдвинутых набекрень высоченных цилиндрах покуривают сигары и притворяются, будто это доставляет им удовольствие; джентльмены в розовых рубашках и голубых жилетах помахивают тросточками, время от времени сбивая ими с ног самих себя и других гуляющих. Здешние туалеты часто вызывают улыбку, но в общем вид у этих людей опрятный, довольный, настроены они благодушно и охотно общаются между собой».

Почти целое столетие страна не вела крупных войн и не подвергалась сколько-нибудь серьёзной национальной опасности. Это позволило англичанам всё своё внимание уделять внутренним делам: изобретать новые и совершенствовать старые машины и механизмы, возводить прекрасные здания, заботиться о воспитании и образовании подрастающего поколения. Поэтому-то они с необыкновенной теплотой вспоминают о викторианской эпохе как «золотом веке» в истории Англии.

Но к концу XIX а. Англия утратила своё промышленное первенство, уступив его США и Германии по выплавке стали и добыче угля. Монопольному положению Англии на мировом рынке также пришёл конец. Началась война с бурами. Викторианская эпоха завершилась.

Когда рассуждают о Викторианской эпохе, то, у меня лично, возникает ощущение грусти от того, что эта эпоха никогда не повторится! Ведь это было время высоких нравственных устоев, время высоких норм отношений. Например, в это время качества, которые мне очень импонируют, - пунктуальность, трезвость, усердие, трудолюбие, хозяйственность и экономность - стали образцом для всех жителей страны. Это было время прекрасных дам и благородных джентльменов, время великих открытий и технического прогресса, время промышленного бума, качественных вещей и долговечных отношений.

В этот период на трон взошла молодая королева Виктория. Она была не только мудрой, но и очень красивой женщиной, как отмечали ее современники. К сожалению, нам, в основном, известны ее портреты, где она в трауре и уже немолодая. Пожизненный траур она носила по своему мужу, принцу Альберту, с которым прожила счастливые годы. Их брак подданные называли идеальным, а королевскую семью почитали. Придворные дамы мечтали быть похожими на уважаемую всеми королеву.

В общем, Викторианская эпоха в моём понимании - идеальное время. Но так ли это? Всё ли было так совершенно? Так ли хороша была жизнь людей того времени?

Легко судить обо всем, не зная деталей и подробностей. А ведь именно они и делают жизнь не контурной и иллюзорной, а ясной и правдивой. Об этом нам поведают книги и журнальные статьи, которые посвящены этому периоду.

Наиболее фактографичен путеводитель «Королева Виктория и золотой век Британии» из серии «Путеводители по истории мира». Здесь в краткой, сжатой форме дана биография королевы Виктории, основные направления политики Великобритании в период её правления, раскрыты основные тенденции развития экономики страны, направления индустриализации и превращения государства в «мастерскую мира». Плюс этой небольшой книжки - её богатое оснащение иллюстрациями, делающими изложение материала зримым и понятным.
«В Британии и не столь значительно в большей части Ирландии , — писал английский историк Д. Кэннедайн, - Виктория олицетворяла собой образ матери нации, нравственного идеала, возвышающегося над грубой повседневностью; в международном плане она стала имперским матриархом, который с материнской заботой председательствовал над более великой британской семьёй, раскинувшейся на двух полушариях» . Несмотря на то, что путеводитель написан русскими авторами, читая его, чувствуешь, как английская нация гордилась своим огромным государством, сумевшим сотворить такие чудеса инженерной мысли как лондонское метро, сеть железных дорог, вокзал в Паддингтоне и т. п.

Однако индустриализация имела и оборотную сторону - тяжелые условия труда рабочих на фабриках, бедность и ужасающие условия жизни горожан низших слоёв населения, антисанитария и отравляющий смог в Лондоне, ставший рассадником опасных болезней…

Подробнее об этом можно прочитать в книге Тани Диттрич «Повседневная жизнь викторианской Англии» , которая призвана буквально «разжевать» современному читателю, как же на самом деле жили люди в Англии в это время. Где и как работали? Как одевались и развлекались? Каких моральных и нравственных норм придерживались? Какие технические усовершенствования внедрялись в жизнь? Как развивались производство и транспорт? Книга Тани Диттрич написана легким литературным слогом и читается как художественный роман, хотя, въедливому читателю явно не хватает документальных свидетельств и статистических подтверждений излагаемого материала.
С одной стороны, автор подтверждает всё величие эпохи, когда дремавшее ранее человечество как будто проснулось и озарилось шквалом идей, проектов и открытий, которые кардинально изменили ситуацию не только в Британии, но и во всем мире. Великие изобретения дали толчок развитию производства, промышленность изменила облик городов, города наложили свою тяжелую дань на людей, в них обитающих, а люди, как всегда, приспособились к новым условиям и откликнулись на перемены новыми идеями. Инерция этих изменений настолько сильна, что и сейчас, можно сказать, любая область нашей жизни крепко стоит на корнях, пущенных в Викторианскую эпоху.
Но, с другой стороны, здесь мы видим и неприглядные стороны жизни англичан, а в особенности - лондонцев того времени. Если человек не относился к высшему классу, а был простым горожанином, его жизнь была совсем не сладкой! Изнуряющий труд по 12-14 часов на фабриках и заводах, где не соблюдались никакие правила техники безопасности, отсутствие нормального жилья (целые семьи ютились в одной комнате), полная антисанитария (до тех пор, пока не построили канализацию), постоянный угольный смог, от которого можно было задохнуться, и прочие прелести…
Кстати, в книге Тани Диттрич подробно рассказывается о строительстве канализационной системы в Лондоне в 1860-х годах. А до этого город был самым загаженным городом в мире. Это период называют также «Великим зловонием».

Эту же тему затрагивает статья в журнале «Профиль» (№ 23 за 2015 год), которая называется «С появлением туалетов наступил хаос» . Это интервью с Ли Джексоном, автором книги «Грязный старый Лондон. Викторианская битва с антисанитарией». Англичане викторианской эпохи были одержимы идеей чистоты: они начищали до блеска столовое серебро и неустанно боролись с пылью. Но, в то же время, город был покрыт слоем отвратительной чёрной субстанции, вязким месивом из сажи, пыли, грязи и экскрементов. А Темза вообще была сточной канавой. Но самое интересное, что сточные ватерклозеты только усугубили проблему. Дефицит питьевой воды приводил к тому, что лондонцы пили, в основном, спиртные напитки…

К «недостаткам» английского общества времен правления королевы Виктории относят также неискоренимую суеверность, которая сохранялась вопреки всем научным открытиям и исследованиям. Об этом повествует книга Екатерины Коути и Натальи Харса «Суеверия викторианской Англии» . Авторы книги пересказывают для русской аудитории легенды, приметы, сказки и баллады, популярные в Англии XIX века. Быт англичан показан здесь через призму обычаев и суеверий. Вся жизнь подданного Британской империи с момента рождения и до смерти сопровождалась незыблемыми традициями и обрядами, многие из которых вызывают сегодня смех и недоумение. Свадьбы и семейная жизнь, роды и воспитание детей, смерть и похороны, всё строилось на основе различных примет и предсказаний.
Что вы подумаете, если ваш деловой партнер плюнет себе на руку, прежде чем пожать вашу и подписать контракт? А какая-нибудь родственница на свадьбе будет настаивать, чтобы невеста в белоснежной кружевной фате поцеловала выпачканного сажей трубочиста? Поверьте, то, что сейчас кажется сумасшествием, еще 150 лет назад мало кого бы удивило. Что могли бы означать эти странные действия? Об этом можно прочитать в представленной книге, которая читается так же увлекательно и интересно, как и предыдущая, и кажется её прямым продолжением.

Жизнь любой эпохи всегда лучше изучать по биографиям людей, живших в это время. Для этого предлагаю прочитать три книги, посвященные ученым, писателям и политическим деятелям Великобритании.

Среди учёных того времени выделяются имена Чарльза Дарвина и Томаса Гексли, жизни и научным изысканиям которых посвящена книга Уильяма Ирвина «Обезьяны, ангелы и викторианцы» . Викторианская эпоха - это время, когда делались «революции в кабинете ученого». Книга отличается тем, что изображение главных действующих лиц даётся на фоне широко и точно обрисованной исторической и социальной обстановки. Как настоящие викторианцы, Дарвин и Гексли были последовательны, благородны и мужественны. Несмотря на то, что идеи основателя эволюционной теории и крупнейшего борца за дарвинизм встречали сильнейшее противодействие, как со стороны общества, так и со стороны научных кругов, они сумели преломить общественное мнение и повернуть развитие биологии на путь истины.

Если книга Ирвина показывает нам жизнь учёных на фоне викторианской эпохи, то роман Маргарет Форстер «Записки викторианского джентльмена» рисует нам жизнь писателя того же времени. Книга посвящена Уильяму Майкпису Теккерею, автору знаменитой «Ярмарки тщеславия». Английская писательница выбрала своеобразную форму для своего романа. Она выступает якобы издателем автобиографических записок самого Теккерея. В яркой художественной форме раскрывается история его жизни, творческих поисков, его отношения с современниками. Аромат подлинности придают свободно вводимые в ткань повествования письма, дневники и другие материалы из наследия Теккерея, а также его оригинальные рисунки. За Теккерем закрепилось клеймо «циника», но, по понятиям XIX столетия, он был настоящим джентльменом, денди, искушенным в тонкостях этикета, желанным гостем любого светского салона, превосходным отцом, всеми уважаемым гражданином. Написать роман от имени Теккерея - это была сложная задача и дерзкий замысел. Но, как говорят критики, Маргарет Форстер это удалось.

Если же вас больше интересует жизнь политиков викторианской эпохи, то советую вам прочитать книгу Владимира Григорьевича Трухановского «Бенджамин Дизраэли, или История родной невероятной карьеры». Каким образом в столь фанатично приверженной консервативным традициям стране, как Англия, смог достичь высшей власти безвестный выскочка, инородец, не имевший ни денег, ни связей, ни университетского образования, не окончивший даже средней школы? Выходец из состоятельной, но в начале XIX в. бесправной еврейской среды, он возглавил консервативную партию аристократии - и стал канцлером казначейства. Убеждённый и последовательный защитник имперских интересов Великобритании, на посту премьера он значительно укрепил её позиции на морях и континентах.

Но это всё судьбы мужчин…

В книге Тани Диттрич, с которой мы начинали свой обзор, затрагивается тема положения женщины в викторианском обществе. Полное бесправие и зависимость от мужчин - вот основные пункты этого описания. Даже Чарльз Дарвин, причислял женщин к низшему классу. Перечисляя черты, которые у женщин выражены резче, чем у мужчин, он напоминал, что «по крайней мере, некоторые из этих свойств характеризуют низшие расы, а следовательно - прошлое или низшее состояние цивилизации».

Продолжает эту тему статья Натальи Крючковой «Женщина из среднего класса в викторианскую эпоху» , которая напечатана в журнале «Знание-сила» (№ 8 за 2013 год). Автор пишет, что женщины из средних классов были стеснены намного сильнее своих сестер из рабочих слоев или из кругов дворянства, которые имели значительно большую свободу в выборе занятий, в общении и т. д. Неудивительно, что феминизм как движение за женское равноправие зародился именно среди женщин среднего класса. Деятельность женских организаций способствовала расширению профессиональной и социальной активности женщин к концу XIX века. Женщины были допущены к выборам в местные представительные органы, им была официально предоставлена возможность получать высшее образование и, таким образом, заниматься профессиональной деятельностью, реформы, связанные с брачными отношениями, также во многом обязаны женскому движению.

В общем, прочитав эти книги и статьи, узнаешь много нового о том времени, которое, с первого взгляда, кажется почти идеальным. Понимаешь, что в любом периоде есть свои светлые и тёмные стороны. В современной литературе есть тенденция всё очернять, выискивая неприглядные моменты. Лично меня все недостатки викторианства совсем не пугают, ведь именно в это время люди учились, и довольно успешно, их преодолевать - менялось законодательство, строились санитарные сооружения, изобретались лекарства, разрабатывались медицинские технологии… Именно викторианская эпоха сделала наш мир таким, какой он есть сегодня. Только гораздо скучнее.

Когда восьмилетние мальчики из аристократических семей отправлялись на жительство в школы, что же в это время делали их сестры?

Считать и писать они учились сначала с нянями, а потом с гувернантками. По несколько часов в день, зевая и скучая, глядя с тоской в окно, они проводили в комнате, отведенной под занятия, думая о том, какая прекрасная погода для поездки верхом. В комнате ставился стол или парта для ученицы и гувернантки, шкаф с книгами, иногда черная доска. Вход в комнату для занятий часто был прямо из детской.

«Моя гувернантка, ее звали мисс Блэкберн, была очень симпатичной, но ужасно строгой! Чрезвычайно строгой! Я боялась ее как огня! Летом мои уроки начинались в шесть утра, а зимой в семь, и если я приходила позже, то платила пенни за каждые пять минут опоздания. Завтрак был в восемь утра, всегда одно и то же, миска молока с хлебом и ничего больше до того времени, как я стала подростком. Я до сих пор терпеть не могу ни того, ни другого, Не учились мы только полдня в воскресенье и целый день на именины. В классной комнате была кладовка, где хранились книги для занятий. Мисс Блэкберн клала туда же на тарелке кусок хлеба для своего ланча. Каждый раз, когда я что-то никак не могла запомнить, или не слушалась, или возражала чему-нибудь, она запирала меня в этой кладовке, где я сидела в темноте и дрожала от страха. Особенно я боялась, что туда прибежит мышка есть хлеб мисс Блэкберн. В своем заточении я оставалась до тех пор, пока, подавив рыдания, могла произнести спокойно, что теперь я хорошая. Мисс Блэкберн заставляла меня заучивать наизусть страницы истории или длинные поэмы, и если я ошибалась хоть на слово, она заставляла учить меня в два раза больше!»

Если нянек всегда обожали, то бедных гувернанток любили довольно редко. Может быть оттого, что няни выбирали свою судьбу добровольно и оставались с семьей до конца своих дней, а гувернантками всегда становились по воле обстоятельств. В эту профессию чаще всего были вынуждены идти работать образованные девушки из среднего класса, дочери безденежных профессоров и клерков, чтобы помочь разорившейся семье и заработать себе на приданое. Иногда гувернантками были вынуждены становиться и дочери аристократов, потерявших свое состояние. Для таких девушек униженность от их положения являлась преградой к тому, чтобы они могли получать хоть некоторое удовольствие от своей работы. Они были очень одиноки, и слуги всячески старались выразить им свое презрение. Чем родовитее была семья бедной гувернантки, тем хуже к ней относились.

Прислуга считала, что если женщина вынуждена работать, то она приравнена в своем положении к ним, и не желала ухаживать за ней, старательно демонстрируя свое пренебрежение. Если же бедняжка устраивалась в семью, в которой не было аристократических корней, то хозяева, подозревая, что она смотрит на них свысока и презирает за отсутствие надлежащих манер, недолюбливали ее и терпели только для того, чтобы их дочери научились держать себя в обществе.

Кроме обучения своих дочерей языкам, игре на пианино и акварельному рисунку, родители мало заботились о глубоких знаниях. Девушки много читали, но выбирали не нравоучительные книги, а любовные романы, которые потихоньку потаскивали из домашней библиотеки. Спускались в общую обеденную залу они только для ланча, где сидели за отдельным столом вместе со своей гувернанткой. Чай с выпечкой в пять часов относился наверх в комнату для занятий. После этого дети уже не получали никакой еды до следующего утра.

«Нам разрешалось намазать хлеб маслом или джемом, но никогда тем и другим, и съесть только одну порцию ватрушек или кексов, которые мы запивали большим количеством свежего молока. Когда нам исполнилось пятнадцать или шестнадцать, нам уже не хватало этого количества еды и мы постоянно ложились спать голодными. После того как мы слышали, что гувернантка прошла в свою комнату, неся поднос с большой порцией ужина, мы потихоньку босиком спускались по черной лестнице на кухню, зная, что там в это время никого нет, так как громкий разговор и смех слышались из комнаты, где ели слуги. Украдкой мы набирали, что могли и довольные возвращались в спальни».

Часто для обучения дочерей французскому и немецкому языкам приглашались в качестве гувернанток француженки и немки. «Однажды мы шли вместе с мадемуазель по улице и встретили подруг моей матери. В тот же день они написали ей письмо, говоря, что мои перспективы на замужество ставятся под удар, потому что невежественная гувернантка была обута в коричневые ботинки, а не в черные. "Дорогая, — писали они, — в коричневой обуви ходят кокотки. Что могут подумать о милой Бетти, если за ней присматривает такая наставница!"»

Леди Гартврич (Бетти) была младшей сестрой леди Твендолен, которая вышла замуж за Джека Черчилля. Когда она вошла в возраст, то была приглашена на охотy довольно далеко от дома. Чтобы добраться до места, она должна была воспользоваться железной дорогой. До станции рано утром ее проводил конюх, который обязан был встретить ее здесь в тот же вечер. Далее с поклажей, составлявшей все снаряжение для охоты, она ехала в вагоне-стойле вместе с лошадью. Считалось вполне нормальным и приемлемым, что молодая девушка путешествует, сидя на соломе, со своим конем, поскольку считалось, что он будет ей защитой и забьет ногами любого, кто войдет в вагон-стойло. Однако если бы она без сопровождения находилась в пассажирском вагоне со всей публикой, среди которой могли быть мужчины, общество бы такую девушку осудило.

В колясках, запряженных маленькими пони, девочки могли одни ездить за пределы имения, навещая своих подружек. Иногда путь лежал через лес и поля. Абсолютная свобода, которой юные леди наслаждались в имениях, пропадала мгновенно, как только они попадали в город. Условности поджидали их здесь на каждом шагу. «Мне разрешали одной в темноте скакать верхом через лес и поле, но если бы я утром захотела пройтись через парк в центре Лондона, полный гуляющей публикой, чтобы встретиться со своей подругой, ко мне тут же приставили бы горничную».

В течение трех месяцев, пока родители и старшие дочери вращались в обществе, младшие на своем верхнем этаже вместе с гувернанткой твердили уроки.

Одна из известных и очень дорогих гувернанток мисс Вульф открыла в 1900 году для девочек классы, которые работали до Второй мировой войны. «Я сама посещала их, когда мне исполнилось 16, и поэтому на личном примере знаю, каким было лучшее образование для девочек в это время. Мисс Вульф до этого преподавала и лучших аристократических семьях и, в конце концов, получила в наследство достаточную сумму, чтобы купить большой дом на Южной Адлей-стрит Мэйтер. В одной его части она устроила классы для избранных девочек. Она выучила лучших леди нашего высшего света, и я могу смело сказать, что и я сама очень много выиграла от этого прекрасно организованного беспорядка в ее образовательном процессе. На три часа утром мы, девочки и девушки разных возрастов, встречались за длинным столом в нашей уютной комнате для занятий, бывшей гостиной в этом элегантном особняке XVIII века. Мисс Вульф — маленькая, хрупкая женщина в огромных очках, делавших ее похожей на стрекозу, объясняла нам предмет, который нам предстояло изучать в этот день, затем направлялась к книжным шкафам и вынимала оттуда книги для каждой из нас. В конце занятий устраивалось обсуждение, иногда мы писали сочинения на темы по истории, литературе, географии. Одна наша девочка захотела заниматься испанским языком, и мисс Вульф моментально принялась учить ее грамматике. Казалось, не было предмета, который бы она не знала! Но самый главный ее талант заключался в том, что она умела разжигать в юных головках огонь жажды познания и любопытства к изучаемым предметам. Она учила нас находить во всем интересные стороны, У нее много было знакомых мужчин, которые иногда приходили к нам в школу, и мы получали точку зрения на предмет противоположного пола».

Помимо перечисленных уроков девушки учились также танцам, музыке, рукоделию и умению держаться в обществе. Во многих школах в качестве тестирования перед приемом давалось задание пришить пуговицу или обметать петлю. Однако подобная картина наблюдалась только в Англии. Русские и немецкие девушки были гораздо более образованными (по признанию леди Гартврич) и знали прекрасно три-четыре языка, а во Франции девушки были и более изысканны в манерах поведения.

Как трудно сейчас нашему свободомыслящему поколению, практически не подвластному общественному мнению, понять, что всего лишь немногим более ста лет назад именно это мнение определяло судьбу человека, особенно девушек. Также невозможно для поколения, выросшего вне сословных и классовых границ, представить мир, в котором на каждом шагу вставали непреодолимые ограничения и преграды, Девушкам из хороших семей никогда не разрешалось оставаться наедине с мужчиной, даже на несколько минут в гостиной их собственного дома. В обществе были убеждены, что стоит мужчине оказаться наедине с девушкой, как он тут же будет ее домогаться. Таковы были условности того времени. Мужчины находились в поиске жертвы и добычи, а девушки ограждались от желавших сорвать цветок невинности.

Все викторианские мамы были сильно озабочены последним обстоятельством, и чтобы не допустить слухов о своих дочерях, которые часто распускались с целью устранения более счастливой соперницы, не отпускали их от себя и контролировали каждый их шаг. Девушки и молодые женщины к тому же находились под постоянным доглядом со стороны слуг. Горничные их будили, одевали, прислуживали за столом, утренние визиты юные леди делали в сопровождении лакея и конюха, на балах или в театре находились с мамками и свахами, а вечером, когда возвращались домой, сонные служанки раздевали их. Бедняжки практически совсем не оставались одни. Если мисс (незамужняя леди) ускользала от своей горничной, свахи, сестры и знакомых всего лишь на час, то уже делались грязные предположения о том, что что-то могло случиться. С этого момента претенденты на руку и сердце словно испарялись.

Беатриса Поттер — любимая английская детская писательница в своих мемуарах вспоминала, как однажды со своей семьей она отправилась в театр. Ей в то время было 18 лет, и она прожила в Лондоне всю свою жизнь. Однако возле Букингемского дворца, здания парламента, Стрэнда и Монумента — известных мест в центре города, мимо которых нельзя было не проехать, она ни разу не была. «Поразительно констатировать, что это было первый раз в моей жизни! — писала она в своих воспоминаниях. — Ведь если бы я могла, то с удовольствием прошлась бы здесь одна, не дожидаясь, пока кто-нибудь сможет меня сопровождать!»

А в это же время Белла Уилфер, из книги Диккенса «Наш общий друг», добиралась в одиночку через весь город от Оксфорд-стрит до тюрьмы Холлоуэн (более трех миль), по словам автора, «как будто ворона перелетает», и никто при этом не думал, что это странно. Однажды вечером она отправилась искать своего отца в центр города и была замечена только потому, что в финансовом районе на улице в то время находилось лишь несколько женщин. Странно, две девушки одного возраста, и так по-разному относились к одному вопросу: можно ли им выйти одним на улицу? Конечно, Белла Уилфер — вымышленный персонаж, а Беатриса Поттер жила на самом деле, но дело еще и в том, что существовали разные правила для разных сословий. Бедные девушки были гораздо свободнее в своих передвижениях в силу того, что некому было следить за ними и сопровождать везде, куда бы они ни направлялись. И если они работали в качестве прислуги или на фабрике, то дорогу туда и обратно они проделывали в одиночестве и никто не думал, что это неприлично. Чем выше статус женщины, тем большим количеством правил и приличий она была опутана.

Незамужняя американка, приехавшая в сопровождении тети в Англию навестить родственников, должна была по делам наследства вернуться домой. Тетя, опасавшаяся повторного долгого плавания, не поехала с ней, Когда через полгода девушка опять появилась в британском обществе, она была принята очень холодно всеми важными дамами, от которых зависело общественное мнение. После того как девушка самостоятельно проделала такой далекий путь, они не считали ее достаточно добродетельной для своего круга, предполагая, что, находясь без присмотра, она могла сделать что-то недозволенное. Замужество для молодой американки было поставлено под угрозу. К счастью, обладая гибким умом, она не стала укорять дам в несовременности взглядов и доказывать им их неправоту, а вместо этого в течение несколько месяцев демонстрировала образцовое поведение и, зарекомендовав себя в обществе с правильной стороны, обладая к тому же приятной внешностью, очень удачно вышла замуж.

Став графиней, она быстро заставила замолчать всех сплетников, все еще имевших желание обсуждать ее «темное прошлое».

Жена должна была слушаться и подчиняться мужу во всем, так же как и дети. Мужчина же должен быть сильным, решительным, деловым и справедливым, поскольку на нем лежала ответственность за всю семью. Вот пример идеальной женщины: «Было что-то необъяснимо нежное в ее образе. Я никогда не позволю себе повысить голоса или просто заговорить с ней громко и быстро, боясь испугать ее и причинить боль! Такой нежный цветок должен питаться только любовью!»

Нежность, молчание, неосведомленность о жизни были типичными чертами идеальной невесты. Если девушка много читала и, не дай бог, не пособия по этикету, не религиозную или классическую литературу, не биографии известных художников и музыкантов или другие приличные издания, если у нее в руках видели книгу Дарвина «О происхождении видов» или подобные научные произведения, то это выглядело так же плохо в глазах общества, как если бы она была замечена в чтении французского романа. Ведь умная жена, начитавшись подобной «гадости», стала бы высказывать мужу идеи, и он не только бы чувствовал себя глупее ее, но и не смог бы держать ее в узде. Вот как пишет об этом незамужняя девушка Молли Хагес из бедной семьи, которая сама должна была зарабатывать себе на жизнь. Будучи шляпной модисткой и потеряв свое дело, она отправилась в Корнуолл к своей кузине, которая побаивалась ее, считая современной. «Через некоторое время кузина отвесила мне комплимент: "Они сказали нам, что вы умны. А вы совсем нет!"»

На языке XIX века это означало, что, оказывается, вы достойная девушка, с которой я с удовольствием подружусь. Тем более что высказано оно было девушкой из глубинки девушке, что приехала из столицы — рассадницы порока. Эти слова кузины навели Молли на мысль, как она должна была себя вести: «Я должна скрывать факт, что получила образование и работала сама, а еще больше прятать свой интерес к книгам, картинам и политике. Вскоре со всей душой я отдалась сплетням о любовных романах и "до какой степени некоторые девушки могут дойти" — любимая тема местного общества. В то же время я нашла вполне удобным для себя казаться несколько странной. Это не считалось пороком или недостатком. Знание — вот что я должна была прятать от всех!»

Уже упоминаемая девушка из Америки Сара Дункан заметила горько: «В Англии незамужняя девушка моих лет не должна много говорить... Было довольно трудно для меня это принять, но позднее я поняла, и чем дело. Свои мнения нужно держать при себе.Я стала говорить редко, мало и нашла, что лучшая тема, которая устраивает всех, — это зоопарк. Никто не осудит меня, если я говорю о животных».

Также прекрасная тема для разговора — опера. Очень популярной в это время считалась опера «Гильберт и Силливан». В произведении Гиссинга под названием «Женщины в разброде» герой навестил подругу эмансипированной женщины:

«— Что, эта новая опера "Шильберг и Силливан" действительно так хороша? — спросил он ее.

— Очень! Вы что, действительно еще не видели?

— Нет! Мне, право, стыдно в этом признаться!

— Сегодня же вечером идите. Если, конечно, вам достанется свободное место. Какую часть театра вы предпочитаете?

— Я бедный человек, как вам известно. Я должен удовлетвориться дешевым местом».

Еще несколько вопросов и ответов — типичная смесь банальности и напряженной дерзости, и герой, всматриваясь в лицо собеседницы, не удержался от улыбки. «Неправда ли, наш разговор был бы одобрен за традиционным чаем в пять часов. Точно такой же диалог я слышал вчера в гостиной!»

Подобное общение с разговорами ни о чем кого-то приводило в отчаяние, но большинство было вполне счастливо.

До 17—18 лет девушки считались невидимками. Они присутствовали на вечеринках, но не имели права слова сказать, пока к ним кто-нибудь не обращался. Да и тогда их ответы должны быть очень краткими. В них как бы закладывалось понимание, что девушку заметили только из вежливости. Родители продолжали одевать дочерей в похожие простые платья, чтобы они не привлекали к себе внимания женихов, предназначавшихся для их старших сестер. Никто не смел перепрыгнуть свою очередь, как это случилось с младшей сестрой Элизы Беннет в романе Джейн Остин «Гордость и предубеждение». Когда же наконец наступал их час, все внимание разом обращалось на распустившийся цветок, родители одевали девушку во все лучшее, чтобы она заняла достойное место среди первых невест страны и смогла привлечь внимание выгодных женихов.

Каждая девушка, вступая в свет, испытывала страшное волнение! Ведь с этого момента она становилась заметной. Она больше не была ребенком, которого, погладив по головке, отсылали из залы, где находились взрослые. Теоретически она была подготовлена к этому, но практически у нее не было ни малейшего опыта, как вести себя в подобной ситуации. Ведь в это время идеи вечеров для молодежи не существовало вовсе, так же как и развлечений для детей. Балы и приемы давались для знати, для королевских особ, для гостей родителей, и молодым разрешалось всего лишь присутствовать на этих мероприятиях.

Многие девушки стремились замуж только из-за того, что они считали худшим из зол собственную мать, говорящую, что некрасиво сидеть, положив ногу на ногу. Они на самом деле не имели никакого понятия о жизни, и это считалось их большим достоинством. Опытность рассматривалась как дурной тон и почти приравнивалась к дурной репутации. Ни один мужчина не хотел бы жениться на девушке со смелым, как считалось, дерзким взглядом на жизнь. Невинность и скромность — вот черты, которые высоко ценились в юных девах викторианцами. Даже цвета их платьев, когда они отправлялись на бал, были удивительно однообразны — разные оттенки белого (символа невинности). До замужества они не носили украшений и не могли надевать яркие платья.

Какой контраст с эффектными дамами, одевавшимися в лучшие наряды, выезжавшими в лучших экипажах, весело и раскованно принимавшими гостей в богато обставленных домах. Когда матери выходили на улицу вместе со своими дочерьми, то, во избежание объяснений кто эти красивые дамы, заставляли девушек отворачиваться. Об этой «тайной» стороне жизни юная леди не должна была знать ничего. Тем большим ударом было для нее, когда после замужества она обнаруживала, что неинтересна своему супругу и он предпочитает проводить время в обществе подобных кокоток. Вот как описывает их журналист «Дейли Телеграф»:

«Я засмотрелся сильфидами, когда они летели или плыли в своих восхитительных костюмах для выездов и опьяняюще прекрасных шляпках, некоторые в бобровых охотничьих с развевающимися вуалями, другие в кокетливых кавалерских с зелеными перьями. И пока эта великолепная кавалькада проезжала мимо, озорник ветер слегка приподнял их юбочки, обнажая маленькие, облегавшие ножку сапожки, с военным каблучком, или обтягивающие брючки для верховой езды».

Сколько волнения при виде одетых ножек, гораздо более, чем теперь при виде раздетых!

Не только весь строй жизни был построен так, чтобы блюсти нравственность, но и одежда являлась неизбежной преградой на пути порока, ведь на девушке было надето до пятнадцати слоев нижних сорочек, юбок, лифов и корсетов, избавиться от которых она не могла без помощи горничной. Даже если предположить, что ее кавалер был искушен в женском белье и мог ей помочь, то большая часть свидания ушла бы на избавление от одежды и затем натягивание ее вновь. При этом опытный глаз горничной мгновенно увидел бы неполадки в нижних юбках и сорочках, и секрет все равно был бы раскрыт.

Месяцы, а то и годы проходили в викторианское время между зарождением симпатии друг к другу, начинавшейся с подрагивания ресниц, робких взглядов, чуть дольше задержавшихся на предмете интереса, вздохов, легкого румянца, частого сердцебиения, волнения в груди, и решающим объяснением. С этого момента все зависело от того, нравился ли претендент на руку и сердце родителям девушки. Если нет, то ей старались подобрать другого кандидата, отвечающего основным критериям того времени: титул, респектабельность (или мнение общества) и деньги. Заинтересовав будущего избранника дочери, который мог быть старше ее в несколько раз и вызывать омерзение, родители успокаивали ее тем, что стерпится-слюбится. В такой ситуации привлекала возможность быстро овдоветь, особенно если супруг оставлял завещание в ее пользу.

Если девушка не выходила замуж и жила с родителями, то чаще всего она являлась пленницей в собственном доме, где к ней продолжали относиться как к несовершеннолетней, не имевшей собственного мнения и желаний. После смерти отца и матери, наследство чаще всего оставлялось старшему брату, и она, не имея средств к существованию, переезжала жить в его семью, где всегда ставилась на последнее место. Слуги обносили ее за столом, жена брата ею командовала, и опять она оказывалась в полной зависимости. Если не было братьев, то девушка, после того как родители оставляли этот мир, переезжала в семью сестры, потому что считалось, что незамужняя девушка, даже если она взрослая, не способна сама о себе позаботиться. Там было еще хуже, так как в этом случае ее судьбу решал деверь, то есть чужой человек. При выходе замуж женщина переставала быть хозяйкой собственных денег, которые отдавались за нее в приданое. Муж мог пропить их, прогулять, проиграть или подарить любовнице, и жена даже не могла его упрекнуть, так как это бы осудили в обществе. Конечно, ей могло повезти, и ее любимый муж мог быть удачливым в делах и считаться с ее мнением, тогда жизнь действительно проходила в счастье и покое. Но если же он оказывался тираном и самодуром, то оставалось только ждать его смерти и бояться одновременно остаться без денег и крыши над головой.

Чтобы заполучить нужного жениха, не стеснялись никаких средств. Вот сценка из популярной пьесы, которую лорд Эрнест сам написал и часто ставил в домашнем театре:

«Богатый дом в имении, где Хильда, сидя в собственной спальне перед зеркалом, причесывает свои волосы после события, произошедшего во время игры в прятки. Входит ее мать Леди Драгон.

Леди Драгой. Ну и наделала же ты дел, дорогая!

Хильда. Каких дел, мама?

Леди Драгон (насмешливо). Каких дел! Просидеть всю ночь с мужчиной в шкафу и не заставить его сделать предложение!

Хильда, Совсем не всю ночь, а всего лишь недолго до ужина.

Леди Драгон. Это одно и то же!

Хильда. Ну что я могла сделать, мама?

Леди Драгон. Не притворяйся дурой! Тысячу вещей ты могла бы сделать! Он тебя целовал?

Хильда. Да, мама!

Леди Драгон. И ты просто сидела как идиотка и позволяла в течение часа себя целовать?

Хильда (рыдая). Ну, ты же сама говорила, что я не должна противиться лорду Пати. И если он захочет поцеловать меня, то я должна позволить.

Леди Драгон. Ты действительно настоящая дура! А что же ты не закричала, когда князь нашел вас двоих в его гардеробе?

Хильда. А почему я должна была закричать?

Леди Драгон. У тебя совсем нет мозгов! Ты разве не знаешь, что как только ты услышала звук шагов, ты должна была крикнуть: "Помогите! Помогите! Уберите руки от меня, сэр!" Или что-нибудь подобное. Тогда бы он был вынужден на тебе жениться!

Хильда. Мама, но ты никогда мне об этом не говорила!

Леди Драгон. Боже! Ну, это же так естественно! Ты должна была сама догадаться! Как я теперь объясню отцу... Ну, хорошо. Бесполезно говорить с безмозглой курицей!

Входит горничная с запиской на подносе.

Горничная. Моя леди, письмо для мисс Хильды!

Хильда (прочитав записку). Мама! Это лорд Пати! Он просит меня выйти за него замуж!

Леди Драгой (целуя дочь). Моя дорогая, дорогая девочка! Ты не представляешь, как я счастлива! Я всегда говорила, что ты у меня умница!»

В приведенном отрывке показано еще одно противоречие своего времени. Леди Драгон не увидела ничегo предосудительного в том, что дочь, вопреки всем Нормам поведения, целый час находится наедине с мужчиной! Да еще и в шкафу! А все это потому, что они играли в очень распространенную домашнюю игру «прятки», где правилами не только разрешалось, но и предписывалось разбегаться, разбившись на пары, так как девушки могли испугаться темных комнат, освещенных лишь масляными лампами и свечами. Прятаться при этом разрешалось где угодно, даже в шкафу хозяина, как было в приведенном случае.

С началом сезона в свете происходило оживление, и если девушка не нашла себе мужа в прошлом году, ее взволнованная мамаша могла сменить сваху и начать охоту за женихами сызнова. При этом возраст свахи не имел значения. Иногда она была даже моложе и игривее, чем сокровище, которое предлагала и в то же время тщательно оберегала. Удаляться в зимний сад разрешалось только с целью предложения руки и сердца.

Если девушка во время танцев исчезала на 10 минут, то в глазах общества она уже заметно теряла свою ценность, поэтому сваха во время бала неотступно вертела головой во все стороны, чтобы ее подопечная оставалась в поле зрения. Девушки во время танцев сидели на хорошо освещенном диванчике или в ряд поставленных стульях, и молодые люди подходили к ним, чтобы записаться в бальную книжечку на определенный номер танца.

Два танца подряд с одним и тем же кавалером обращали на себя внимание всех, и свахи начинали шептаться о помолвке. Три подряд было позволено только принцу Альберту и королеве Виктории.

И уж конечно же было совершенно неприемлемым для дам делать визиты к джентльмену, за исключением очень важных дел. То и дело в английской литературе того времени приводятся примеры: «Она постучала нервно и тут же пожалела об этом и осмотрелась, боясь увидеть подозрительность или насмешку у проходивших добропорядочных матрон. У нее были сомнения, ведь не следует одинокой девушке посещать одинокого мужчину. Она взяла себя в руки, распрямилась и постучала снова уже увереннее. Джентльмен был ее управляющим, и ей действительно надо было срочно переговорить с ним».

Однако все условности заканчивались там, где царила бедность. Какой надзор мог быть за девушками, вынужденными зарабатывать на кусок хлеба. Разве кто-то думал о том, что они одни ходили по темным улицам, разыскивая напившегося отца, а на службе также никого не заботило то, что служанка оставалась одна в комнате с хозяином. Нравственные нормы для низшего класса были совсем иными, хотя и здесь главным считалось то, чтобы девушка сама о себе позаботилась и не перешла последней черты.

Родившиеся в бедных семьях работали до изнеможения и не могли противиться, когда, к примеру, владелец магазина, в котором они служили, склонял их к сожительству. Не могли отказать, зная даже, какая участь постигла многих других, работавших ранее на том же месте. Зависимость была страшная. Отказав, девушка лишалась места и была обречена потратить долгие недели, а то и месяцы в поисках нового. А если последние деньги заплачены за жилье, значит, ей нечего было есть, она в любой момент могла упасть в голодный обморок, но торопилась найти работу, иначе можно было лишиться и крыши над головой.

А представьте, если при этом она должна была кормить престарелых родителей и маленьких сестер! Ей не оставалось ничего иного, кроме как принести себя в жертву ради них! Для многих бедных девушек это могло бы быть выходом из нищеты, если бы не рождавшиеся вне брака дети, которые меняли все в их положении. При малейшем намеке на беременность любовник оставлял их, порой без всяких средств к существованию. Даже если он и помогал какое-то время, все равно деньги кончались очень быстро, и родители, ранее поощрявшие дочь, чтобы с помощью заработанных таким путем средств кормить всю семью, теперь, не получая больше денег, позорили ее ежедневно и осыпали проклятиями. Все гостинцы, которые она получила до этого от богатого любовника, проедались. Позор и унижение ожидали ее на каждом шагу. Устроиться на работу беременной женщине было невозможно — значит, она оседала лишним ртом на шее и так бедной семьи, а после рождения ребенка оставались постоянные заботы, кто будет смотреть за ним, пока она находится на работе.

И все равно, даже зная все обстоятельства, перед искушением хоть на некоторое время скрыться от угнетавшей нищеты, приоткрыть занавеску в совсем другой радостный, нарядный мир, пройти по улице в сногсшибательных по своей красоте и дороговизне нарядах и посмотреть свысока на людей, от которых столько лет зависела работа, а значит и жизнь, устоять было почти невозможно! В какой-то мере это был их шанс, о котором они бы жалели в любом случае, приняв его или отвергнув.

Статистика была неумолима. На каждую бывшую продавщицу из магазина, гордо выхаживавшую в дорогих нарядах на квартиру которую снимал для нее любовник, приходились сотни, чья жизнь была сломана по той же причине. Мужчина мог лгать о своем статусе, или запугивать, или подкупать, или брать силой, мало ли путей, которыми можно сломать сопротивление. Но, добившись своего, он чаще всего оставался равнодушен к тому, что случится с бедной девушкой, которая ему обязательно надоест. Сможет ли бедняжка устроить свою жизнь? Как она оправится от позора, обрушившегося на нее? Умрет ли она от горя и унижения или сумеет выжить? Что будет с их общим ребенком? Бывший возлюбленный, виновник ее позора, теперь сторонился несчастной и, как бы боясь испачкаться, отворачивался в сторону, давая понять, что не может быть ничего общего между ним и этой грязной девкой. Она к тому же может быть еще и воровка! Извозчик, трогай!»

Еще хуже было положение бедного незаконнорожденного дитяти. Даже если отец оказывал материальную помощь до его совершеннолетия, то и тогда каждую минуту своей жизни он чувствовал, что его появления на свет не хотели и что он не такой, как другие. Еще не понимая слова незаконнорожденный, он уже знал, что оно имеет постыдное значение, и всю жизнь не мог отмыться от грязи.

Мистер Уильям Уайтли склонял к сожительству всех своих продавщиц и бросал их, когда они беременели. Когда один из его незаконнорожденных сыновей вырос, то, испытывая к отцу жгучую ненависть, однажды пришел в магазин и застрелил его. В 1886 году лорд Кзрлингфорд написал в своем журнале, после того как прошел после ужина по одной из главных улиц Мэйфэр: «Странно идти через ряды женщин, в молчании предлагавших свои тела проходившим мужчинам». Таков был итог почти всех бедных девушек, которые, пользуясь терминологией XIX века, «ввергли себя в пучину разврата». Жестокое время не прощало тех, кто пренебрег общественным мнением. Викторианский мир делился только на два цвета: белое и черное! Либо добродетельна до абсурда, либо развратна! Причем к последней категории можно было быть причисленной, как мы видели выше, всего лишь из-за неправильного цвета ботинок, из-за флирта на глазах у всех с кавалером во время танца, да мало ли из-за чего молодые девушки награждались клеймом от старых дев, что, сжав губы в тонкую ниточку, наблюдали за молодежью на балах.

Текст Татьяны Диттрич (из книги "Повседневная жизнь викторианской Англии".

Репродукции картин Джеймса Тиссо (James Tissot).

источник
http://gorod.tomsk.ru/