Главная » Своими руками » Башкирские народные предания об исторических и этнокультурных связях калмыков и башкир. Самые шокирующие факты о калмыках

Башкирские народные предания об исторических и этнокультурных связях калмыков и башкир. Самые шокирующие факты о калмыках

Мы пока что не знаем, почему калмыкам отрезали территорию для поселения отдельным сообществом.

Почему сочли возможным это сделать, то есть отвести землю, понятно - выше рассказывалось о том, что практически все перечисленные калмыки не поддержали башкирское восстание.

Окончание. Начало в № 40, 45

«Аймаки» среди «калмаков»

То же можно сказать и о служилых сартах. Очевидно, им, наряду со служилыми мещеряками отвели земли для поселения, как проявившим лояльность к России. Но не совсем понятно, почему не включили их в состав тех же служилых мещеряков, как это произошло в 1737 году с семьей Ямара Зургатаева с детьми? Или они плохо уживались с мещеряками? Как бы то ни было, калмыки поселились на правом берегу реки Чумляк, и образовалась Калмацкая волость. Позже, уже в XIX веке, она объединится с Сартской волостью в одну Сарт-Калмакскую волость…

В 1750-х годах аюкинских калмыков было 32 двора, т. е. около 200 человек, если считать по 6 человек на двор. При этом в состав этой группы вошли и герои моего повествования - Ямар Зургатаев с сыновьями. Одним из старшин аюкинских калмыков в 1770-х годах был Мурзабай Кашкин, по имени которого называется одно из сел современного Сафакулевского района - Мурзабаево. Потомки тех аюкинских калмыков живут в селах Мурзабаево, Аптыкаево, Калмак-Абдрашево. Все они считают себя принадлежащими к роду «калмак». А внутри этого рода существуют подразделения, иначе называемые «аймаки», к которым относятся потомки одного предка. Есть аймаки Кашка, Дорнай, Симка, Кузяк…

То есть многие из сыновей Ямара Зургатаева дали начало кланам в составе группы аюкинских калмыков. При этом потомки одного из братьев, Калмака, скорее всего, просто не могли выделить название своего аймака от названия рода в целом - и имя Калмак, и название рода «калмак» звучат одинаково…

Не изменившие присяге

Число этих калмыков в Челябинской округе в 1782 году составляло 362, из них мужчин 198, а женщин 164. Написал о них ученый И. Г. Георги, выпустивший в конце XVIII века книгу: «Описание всех обитающих в Российском государстве народов»: «В Уфимском наместничестве, в Челябинской округе, на восточной стороне Уральских гор, населены три деревни Калмыками Мугамедданскаго Закона, ис коих каждая имеет из них же старшину. Обращены же они в Мугамедданскую веру Киргизами (казахами, которых тогда называли «киргиз-кайсаками», или «киргизами». - Г. С.), когда были от сих уведены (то есть «уведены ими» (казахами). - Г. С.) из числа Волгских Калмык… Число семей их простирается теперь до ста. Они живут между Башкирцами в особой волости (аймак); жизнь ведут единообразную с ними, имеют зимовники, а летом, с стадами своими, кочуют в войлошных юртах, на разных местах». Очевидно, наряду с такими калмыками, как Ямар Зургатаев, который попал в плен к башкирам, были и те, которых пленили казахи, и уже от них они бежали в Зауралье, где оставались жить среди башкир.

Во время Пугачевского бунта аюкинские калмыки вновь оказались на стороне правительственных войск и участвовали в подавлении восстания, по крайней мере, сотник Мурзабай Кашкин отмечен в документах, как не изменявший присяге.

Вотчинное право

Интересно одно из предложений, прописанное в составе наказа башкир Исетской провинции в Уложенную комиссию в 1767–1768 годах: «Между нашего тарханского и башкирского народа именуются сартами и калмыками некоторая часть, но всеединого с нами магометанского закона, которое их название произошло в древние времена. Сарты, вышедшие из-за границы самопроизвольно от владения степных народов, а калмыки так же в древние времена получены были нашими башкирцами при войнах в малолетстве, которые из давних лет имеются с нами единого звания башкирцами, с отличеством, что одни произошли от сарт, другие от калмык, почему как землями и прочими угодиями общее владение имеем и почитаемся все башкирцами, равно же в государственных службах обще и наряду обращаемся без всякого отличества и отделения от башкирцов. Просим, чтоб оным сартам и калмыкам единственное уже звание иметь и именования башкирцами, а звание сарт и калмык оставить».

Башкиры подчеркивали, что калмыки (и сарты) мусульмане, как и сами башкиры, ведут такой же образ жизни и несут службу наряду с ними. Исходя из этого, просили больше не использовать название «калмык», а называть их башкирами. В данном случае слово «башкир» имело значение не столько обозначение народа, сколько сословное обозначение. Как сословие, башкиры обладали правами вотчинного землевладения, т. е. земля находилась в их родовом владении и отнять у них ее не могли. Фактически в этом заявлении признавалось, что башкиры считают аюкинских калмыков и сартов имеющими такие же права (и обязанности), как и они сами.

Несмотря на это, в документах обозначение «калмык» использовалось еще и в начале XIX века, хотя учитывали их в рамках башкирского сословия. Но надо добавить еще одно замечание - аюкинские калмыки получили землю от государства, а не были допущены на свои вотчинные угодья башкирами. То есть калмыки пользовались вотчинным правом на земли, пожалованные им государством.

С течением времени аюкинские калмыки полностью вошли в состав башкирского народа, и только наименование рода «калмак» напоминает о том, что их предки происходили из другого племени.

Массовое вторжение калмыков в пределы Уфимского уезда в конце 20-х – начале 30-х годов XVII века осложнило деятельности местной администрации. Вся система охраны южных и юго-восточных границ государства была призвана предотвращать набеги кочевников. К примеру, на южных рубежах России служилым людям Белгородской или Воронежской черты противостояли крымские татары, главной целью которых являлся не захват территории, а добыча ясыря, т.е. пленных. Татары избегали крупных боевых столкновений, не оставались подолгу в одном месте, спешили уйти с добычей. Так же действовали в 20-30-е годы XVII века в Башкирии ногаи и кучумовичи. Однако вторжение калмыков было не грабительским набегом, а крупномасштабной этнической миграцией. Согласно исследованию С.К. Богоявленского, общая численность калмыков, приблизившихся к границам России в начале XVII века, превышала 280 тысяч человек.

Главной целью калмыков являлось обретение территории для безопасного кочевания. Подчинение ногаев, башкир и сибирских татар было вызвано потребностью калмыков в их пастбищных угодьях. Численность башкир и ногаев не позволяла им оказать серьезное сопротивление военной мощи калмыков. С.К.Богоявленский пишет, что бывшие властители края – ногаи, впадали в панику при одном слухе о приближении калмыков, не проявляя никакого желания вступать с ними в бой. Калмыки к концу 30-х годов XVII века беспрепятственно утвердились на лучших степных землях Уфимского уезда по долинам рек Яик, Орь, Илек, Кизил и Сакмара.

Калмыцкие тайши провозгласили себя приемниками власти Ногайской орды над башкирами. В 1623 году калмыки заявили башкирам Катайской волости: «Прежде вы платили ясак ногаям, а ныне дадите ясак мне, и я пришлю к вам для ясака послов своих. Таким образом калмыки не признали российское подданство башкир.

Российское правительство, в соответствии с условием подданства, стремилось защитить башкир и ногаев, но калмыки нанесли несколько чувствительных поражений русским войскам. В 1634 году ногаи попросили у астраханских властей военной помощи, ибо калмыки «побили их жен и детей в полон имали и животину отняли». Астраханские воеводы, которым было из Москвы указано защищать ногайских татар, выслали в степь ратных людей. В результате самое значительное в Поволжье астраханское войско в открытом бою с калмыками потерпело сокрушительное поражение. По донесению воевод служилым людям «стоять им было не в силу». После этого события ногаи, кочевавшие в Поволжье, были вынуждены подчиниться калмыкам.

В начале 30-х годов XVII века правительство опасалось потерять контроль и за территорией Башкирии. С целью противодействия калмыцкой экспансии в начале 30-х годов XVII века вносятся принципиальные изменения в организацию охраны территории Уфимского уезда. В первую очередь была значительно увеличена численность уфимского гарнизона. Если в конце 20-х годов XVII века в Уфе несли службу менее 300 человек (219 стрельцов, 36 дворян, 20 новокрещен и иноземцев, 5 пушкарей, затинщиков и воротников), то к 1638 году вместе с казанскими годовальщиками в Уфе было 725 служилых людей. По численности служилого населения Уфа оказалась на третьем месте после Казани и Астрахани из всех городов ведомства Приказа Казанского дворца.

Правительство изменило и структуру уфимского войска. Если прежде основную силу гарнизона составляли пешие стрельцы, то с 40-х годов приоритет отдается конным служилым людям. К 1638 году из уфимских дворян, служилых новокрещен и иноземцев была укомплектована одна конная сотня. К ней была добавлена еще сотня уфимских конных стрельцов. Третью конную сотню составили годовальщики из казанских дворян, литвы и черкас. Примечательно, что нахождение в Уфе 200 пеших казанских стрельцов не было связано с калмыцкой угрозой. В росписи Разряда указывалось, что они были посланы в Уфу для «городового дела». В правительстве осознали бесперспективность использования пеших подразделений для борьбы с калмыками.

Судя по уфимской десятне 1650 года именно в 30-е годы в Уфе заводятся первые станичные книги, в которые заносилась очередность явки на службу. Таким образом, уфимские власти перестали полагаться только на сторожевые посты башкир.

В отличие от юга страны, где станичная служба была налажена еще в 70-е годы XVI века, в Уфимском уезде организация станиц имела определенную специфику. В районе Белгородской или Воронежской черты за передвижениями кочевников следили станицы по 4-7 человек, очень редко из 10 служилых людей. В Уфимском уезде проезжие станицы состояли из 40 – 100 человек. Если на юге станичникам категорически запрещалось не только вступать в бой с противником, но даже обнаруживать себя, то уфимским станичным головам предоставлялось право самостоятельно принимать решения тактического характера. Например, в 1633 году отряд уфимских дворян и конных стрельцов, бывший в проезжих станицах на Сибирской дороге, вступил в бой с передовым отрядом калмыков. Было нарушено основное положение устава станичной службы. Однако станичников не только не наказали за этот бой, но, напротив, пожаловали за убитых «калмацких воинских людей» денежными придачами по 1 рублю к окладу. При этом только пожалованных дворян было 15 человек, но в этой станице были и дворяне, которые оказались не столь удачливы в сражении, были там и конные стрельцы, иноземцы и новокрещены. Таким образом, уфимские власти не дробили и без того небольшое конное войско Уфы на десятки станиц, но комплектовали из дворян, иноземцев, новокрещен и конных стрельцов два – три тактических соединения, совершавшие рейды по районам возможного передвижения калмыков. Роль информаторов по-прежнему выполняли башкирские конные разъезды, стоявшие на границах уезда.

Организованные в 30-е годы XVII века подобным образом уфимские станицы впервые начинают осуществлять военное и административное присутствие российской власти в отдаленных от Уфы башкирских волостях, прежде эпизодически контактировавших с представителями уфимской администрации.

Устав станичной службы был предельно четок в определении главной цели пограничных сторожей: собрать как можно больше информации о противнике и своевременно донести ее до властей ближайшего города. Никаких иных, тем более, административных задач перед станичниками не ставилось. Однако в Уфимском уезде на отряды станичников возлагался дополнительные функции. А.А Преображенский отметил, что с учреждением официального тракта в Сибирь от Соли Камской на Верхотурье правительство из фискальных соображений стремилось запретить другие пути за Урал, в том числе и старую Казанскую дорогу, которая проходила через Уфу. Она начиналась в Казани, далее доходила до Уфы, отсюда по долине реки Уфы вела в Зауральскую Башкирию, через волости Кара-Табынскую, Катайскую далее на восток в Ялуторовск. Как правило, регулярные станичные разъезды посылались именно на Казанскую дорогу. Уфимским станичникам особо предписывалось не допускать казанским ясачным татарам и черемисам селиться в Уфимском уезде. Противодействие миграционным потокам постепенно становится приоритетной задачей уфимских станичников. Таким образом, наиболее боеспособная часть уфимского гарнизона была вынуждена контролировать не юго-восточные рубежи уезда, а сравнительно мирную границу с Казанским уездом.

Вторжение калмыков в Уфимский уезд повлияло на цели и характер деятельности уфимской администрации. С начала 20-х годов до башкирского восстания 1662 года практически все мероприятия местной власти были подчинены одной задаче: не позволить калмыцким тайшам подчинить себе башкир. К 30-м годам XVII века все другие кочевники Поволжья и Западной Сибири оказались в сфере влияния наиболее могущественных калмыцких лидеров. Ногайские мурзы, кочевавшие на Южном Урале, потерпев от калмык несколько крупных поражений, передали тайшам право сбора ясака с башкир. В таком же положении были и сибирские царевичи. В конце 1648 года калмыцкий тайша дербетевского улуса Даян предлагал услуги российскому правительству для подавления возможных движений сибирских царевичей. Он всячески подчеркивал подчиненное положение кучумовчией, утверждая что «царевич у меня за холопа место».

Однако большая часть башкирских родов осталась верной российскому подданству. В 1623 году калмыцкий тайша Уруслан, сославшись на подчинение себе ногаев, потребовал от зауральских башкир (катайцев и сынрянцев) выплаты ясачного оклада. Башкиры этих волостей собравшись на общий съезд, решили платить ясак по-прежнему только российской администрации. В том же году калмыки напали на Тамьянскую волость Уфимского уезда и «их башкирцев побили на смерть». В середине 30-х годов XVII века началась башкиро-калмыцкая война, продолжавшаяся вплоть до начала XVIII века.

Еще в 20-е годы XVII века московское правительство и местная администрация пытались дипломатическими средствами изолировать и ослабить наиболее могущественных калмыцких вождей, претендовавших на власть над башкирами. Совместные русско-башкирские военные походы против калмыков сочетались с ежегодным обменом посольств, в которых активно участвовали главы башкирских родов. Уфа в 20-е годы XVII века становится основным центром русско-калмыцких контактов. В Уфе в 1620 году послы от самых влиятельных калмыцких лидеров Далая, Чокура и Урлука принесли формальную присягу русскому правительству, признав себя подданными царя. В 1623 году послы калмыков дали клятву перед уфимским воеводой в том, «что на Уфинской уезд и им, тайшам, с калмацкими людьми войною не приходить».

Московское правительство отказалось от прямых контактов с калмыками, полностью передав дипломатические полномочия уфимским и сибирским воеводам. Исследователь российско-калмыцких отношений С.К.Богоявленский считал, что калмыцкие послы, хотя и получили жалованную грамоту, но произвели в Москве крайне неблагоприятное впечатление. Скудные ли приношения или независимый тон послов были причиной, но местные воеводы получили право самим вести переговоры с калмыками, а калмыцких послов в Москву не пропускать. Действительно, в 1623 году уфимский воевода С.И. Коробьин в последний раз пропустил посланника Мангыта тайши в Москву, после чего ему в самой категоричной форме было указано, чтобы он впредь сам сносился с тайшами, а не отпускал в Москву послов. Московские власти объяснили местным воеводам, что это решение вызвано стратегическими расчетами, «…чтобы калмыцкие многие воинские люди к Москве пути не знали, и не учли так же приходить на наши окраины, что и ногайские люди, а прибыли в них нет, и ссылке с ними быть не о чем, люди не ученые, безграмотные, к ним грамот посылать не для чего, прочитать не умеют и сами писать не умеют».

В отношениях Москвы и калмыцких тайшей существовала еще и территориальная проблема, которая не могла быть решена в Москве. Правительству необходимо было учитывать мнение башкирского населения в том случае, если калмыкам придется выделять земли в Поволжье и на Южном Урале. Калмыки в качестве условия нормализации отношений с российским правительством требовали передать им часть территории Башкирии. В 1630 году тайша Далай даже указал конкретные земли Уфимского уезда, которые по его мнению должны отойти к калмыкам. Это требование калмыцких тайшей противоречило вотчинному праву, т.е. главному условию башкирского подданства.

Кроме того, Уфа имела для калмыков и важное торговое значение. В 1623 году уфимский воевода получил приказ не пропускать в Москву и Киев, Казань, и другие города торговых людей из Сибири и Средней Азии. Все они должны были торговать только в Уфе. Приезжие калмыки имели специально отведенное место для конского торга за острогом. Для калмыков торговля в Уфе была выгоднее, поскольку в сибирских городах цены на степных лошадей были на 2-3 рубля ниже. Нередко успех переговоров зависел от того, насколько удачным для калмыков был конский торг. На лошадей калмыки меняли и пленных. В 1650 году за уфимских пушкарей, стрельцов и башкир, уфимская администрация заплатила калмыцким послам от 10 до 20 лошадей за человека. Случалось, что в интересах дипломатии нарушались таможенные правила и торговый устав. В 1630 году уфимский воевода был вынужден оправдываться перед Приказом Казанского дворца за несанкционированный торг с калмыцкими послами: «…а не дати им, государь, торгу до твоего государеву указу не смел, потому что их от высокой твоей государевой милости не отженуть».

К тому же, местная администрация оперативнее реагировала на изменения ситуации, поскольку была прямо заинтересована в нормализации русско-калмыцких отношений. Дипломатические усилия уфимских властей нередко позволяли предотвратить грабительские набеги калмыков. В 1648 году уфимский сын боярский В.И. Голубцов, посланный «для шертной ведомости» к тайше Дайчину, неожиданно столкнулся на реке Илеке с войском калмыков, которое направлялось в Уфимский уезд на «русские деревни и башкирские волости». Хотя калмыки были не из улуса Дайчина, В.И. Голубцов все же решил вступить в переговоры с ними. В итоге ему удалось убедить калмыцкого лидера «воротиться назад в свои улусы».

Нередко инициаторами дипломатических посылок к калмыкам выступали сами служилые люди Уфы. В 1641 году после того, как калмыки разорили в окрестностях Уфы дворцовые волости и помещичьи деревни, «по челобитью дворян, детей боярских и всех жилецких людей и башкирцев для выкупа полона» послан был в улусы уфимец А.В. Голубцов. Практически после каждого набега калмыков на русские селения и башкирские волости к калмыкам отправляли служилых людей для очередного привода к шерти калмыцких тайшей и выкупа пленных.

Возлагая на местных воевод дипломатические контакты с калмыками, правительство избавило себя от необходимости приспосабливаться к особенностям дипломатической культуры калмыцких правителей. Тайши не проявляли никакого уважения к дипломатическому статусу иностранных посольств. К примеру, ногаи в отдельных случаях тоже не церемонились с царскими посланниками. В 1578 году бий Урус продал в рабство в Бухару весь состав русского посольства. Однако подобные нарушения посольского обычая имели единичный характер, и по крайней мере, были обусловлены недружественными шагами со стороны российского правительства. Напротив, калмыки нарушали все посольские обычаи без каких-либо на то мотивов. Ограбление и оскорбления русских послов вполне могли сочетаться с дружественным отношением калмыцких лидеров к царскому правительству. При этом ограбление посольских миссий происходило как в периоды мирных отношений, так и в годы военного противостояния. Сами уфимские служилые люди воспринимали назначение в калмыцкие улусы, если и не как наказание, то, по крайней мере, как признак явного нерасположения со стороны начальства. В этой связи весьма показателен конфликт, возникший и 1646 году между уфимским воеводой Ф.А. Алябьевым и семейством уфимских дворян Гладышевых. Не вдаваясь в подробности, отметим лишь, что воеводе удалось настоять на своем только благодаря угрозе послать двух Гладышевых в калмыцкие улусы под Астрахань.

Калмыки не считали, что дипломатические договоренности обусловлены определенными временными сроками. Нарушая соглашения, калмыцкие тайши оправдывались отсутствием у них письменности, поэтому российские власти были вынуждены постоянно напоминать калмыкам о присяге. Почти ежегодно в течение XVII века направлялись служилые люди из Уфы и сибирских городов для оформления процедуры подданства, обмена пленных, призыва на службу и т.д. Кроме фиксации подданства, посланники должны были «выговаривать об их задоре и непостоянстве», что со временем стало обычной формулой, содержавшейся в наказах, посылаемых в калмыцкие улусы служилых людей.

В первое время уфимской администрации с трудом давалась процессуальная сторона дипломатии. «Посольский обычай» торжественной встречи калмыцких послов часто нарушался из-за неумелых действий калмыцких приставов, выбранных из уфимских детей боярских. Уфимские подьячие не имели представлений о формуляре статейных списков. В 1633 году из посольского приказа последовал жесткий выговор уфимскому воеводе А.П. Загоскину и подьячему М. Козлову в связи с тем, что отчеты о двух калмыцких посольствах были не полными: «…а вы тем колмацким послом против их тех речей сказали, и с чем отпустили, того в вашей отписке не написано. И вы то учинили не дело, что нам о том именно не отписали, с чем вы отпустили, а ты подьячий человек приказной, и тебе того же нашего дела остерегаясь писать к нам справчиво, чтобы по вашим отпискам можно было указ учинить».

В 30-е годы XVII века главная проблема русско-калмыцких отношений заключалась в том, что наиболее влиятельные калмыцкие тайши не признали российского подданства ногаев и башкир. В 1646 году тайша Дайчин заявил русскому послу А.Кудрявцеву: «Земля и воды божьи, а прежде та земля, на которой мы теперь с ногайцами кочуем, была ногайская, а не государева. Мы, пришедши сюда, ногайцев сбили, а как мы под Астраханью ногайских и едисанских мурз за саблею взяли, то и кочуем с ними пополам по этим рекам и урочищам, потому что они теперь стали наши холопи; нам в этих местах зачем не кочевать».

К тому же, у калмыцких тайшей было очень своеобразное представление о единстве Российского государства. Находясь в состоянии войны с жителями Казанского уезда, тайша Далай считал возможным сохранять дружественные отношения с башкирами и администрацией Уфы. В 1644 году он заявил уфимскому послу И. Черникову-Онучнину, что «посылает он ногайцев и калмыков не на Уфимский, а на Казанский уезд, потому что чуваши и черемисы Казанского уезда со мной не в миру, а в миру со мной Уфимского города государевы люди и башкирцы». Русскому послу пришлось разъяснять тайше, что и «Казань и Уфа есть царского величества города, и люди в тех городах и уездах одного государя, а не самовластные, живут под государевой высокой рукой».

Прежний опыт российского правительства в отношениях с кочевниками был связан с государствами, которые образовались на месте Золотой орды. При этом территория бывшего Джучиева улуса в XV-XVIII веках продолжала оставаться в сфере действия государственного права чингизидов. В определенной мере исключением была Ногайская орда, но она в полной мере заплатила за отход от джучиева права слабостью верховной власти и стремительным развалом государства в середине XVI века. Легитимность ногайских правителей вызывала сомнение не только в соседних державах, но и среди самих ногаев.

Государственное право чингизидов не предполагало существование государств, не признающих высший авторитет хана. Со временем потомки основателя империи монголов перестали трактовать это положение во вселенском масштабе. Они были вынуждены смириться с независимостью государств Запада. Однако этот принцип настойчиво проводился в отношении народов, ранее признавших власть монгольского императора. Если в европейском международном праве к этому времени уже сложилось представление о государственном суверенитете, то в евразийских степях считали, что независимость противоречит правовому порядку. При этом признание власти верховного правителя вовсе не означало полной утраты самостоятельности. Подданство часто было номинальным, поскольку охранялись все структуры внутреннего самоуправления и даже право иметь отношения с другими государствами.

Калмыки принесли с собой совершено иной принцип международных отношений. В отличие от ногайцев, башкир и крымских татар, калмыцкие тайши не считали русского царя правопреемником власти хана Великого улуса. Московские дипломаты, по сложившейся традиции, требовали от калмыцких тайшей «прямого холопства» и предоставления аманатов. Калмыцкие тайши отговаривались тем, что «желают быть в совете и мире, а в холопстве быть не хотят». Калмыки категорически отвергли предложение предоставить аманатов и платить какие-либо пошлины или подати, т.е. принципиально отказывались брать на себя какие-либо обязательства.

Что же касается самой процедуры шертования, т.е. принесения присяги на верность царю, то калмыцкие лидеры шли на это легко и даже с охотой. Присяга почти всегда сопровождалась выдачей царского жалования и подарков. Почти ежегодно в Уфе и сибирских городах многочисленные тайши перед строем стрельцов «рассекали собаку и скрозь нее меж пищалей проходили». Впрочем, причудливость обряда калмыцкой присяги не гарантировала ее нерушимости. Калмыки отрекались от клятвы в любой подходящей ситуации. П.И. Рычков объяснял непрочность калмыцкой присяги непостоянством и легкомыслием всех кочевников.

Тем не менее, предшествующая история ойратских племен показывает, что западные монгольские племена отвергли все правовые традиции монгольской империи. В 1688 году они разграбили храмы Чингисхана Эрдени Дзу в Каракоруме. К тому же, происхождение калмыцких тайшей не имело никакого отношения к роду Чингисхана и они этого не скрывали. Легитимность правителей ойратов основывалась на признании их власти духовным лидером в Тибете. Таким образом, сакрализация власти в калмыцком обществе была тесным образом связана с буддизмом. Даже после создания Калмыцкого ханства в составе Российской империи в XVIII веке хан получал регалии власти не из Петербурга, а от Далай Ламы. Ногаи тоже пытались обосновать легитимность своего правящего дома религиозными доводами. Но возведение генеалогии беклярибека Едигея к «святому» Баба-Туклес Шашлы-Азизу, а через него и к одному из четырех «праведных» халифов, не воспринималось серьезно исламскими правоведами и государственными политиками. Совсем иначе дело обстояло с ойратами. В 1566 году правитель Ордоса Хутухтай-Сэцэн-хунтайджи вторгся в Тибет и отправил к трем главным ламам посольство с заявлением: «Если вы нам подчинитесь, мы примем ваше религиозное учение и станем его последователями; если же вы нам не подчинитесь, мы поступим с вами как с врагами». В итоге Алтан-хан дал верховному ламе Тибета титул далай-ламы, а сам стал его представителем, выступая в качестве защитника веры. Таким образом ойраты, создали такую легитимность своей верховной власти, которая не имела ничего общего с традициями Золотой орды.

По этой причине калмыки не признавали особых прав российского царя и рассматривали российское подданство как выгодный тактический ход. Если тайши вдруг понимали, что подданство более не приносит выгод, они легко нарушали присягу. К примеру, в 1620 году после неудачных войн с казахами калмыки попали в тяжелое положение, многие влиятельные калмыцкие тайши присягнули на верность российскому правительству. Однако уже в начале 30-х годов главным предводителям калмыков удалось договориться со своими противниками и их руки снова освободились для агрессивных действий против России. Таким образом, для успешного ведения дел с калмыками необходимо было обладать оперативной информацией, поступающей с огромной территории от Волги до Великой Китайской стены.

Дипломатические сношения с калмыками осложнялись еще и тем, что в этот период у калмыков не было общепризнанного лидера. В XVII веке калмыки этнически представляли собой различные племена, нередко враждовавшие друг с другом. В начале XVII века Халха Алтын хан вынудил четыре ойратских племени покинуть прежние места кочевий. Чоросы были вытеснены к верховьям Енисея, что привело в движение торгутов, которые ушли еще дальше на запад. Лидер торгутов Урлук покинув Джунгарию в 1616 году двинулся в западном направлении через Казахские степи, на территорию к северу от Арала и Каспия. Казахи Малой орды пытались остановить его к западу от Эмбы, а Ногайская орда - возле Астрахани. Под его сокрушительными ударами не устояли оба противника. К северу его сфера влияния распространилась до верховий Тобола. Он удачно выдал свою дочь замуж за Ишима сына Кучума в 1620 году. На юге в 1603 году его улус разграбил Хивинское ханство. В 1643 году он переместил весь свой народ (около 50000 юрт) в район Астрахани, но был убит в битве с местными жителями. Несмотря на эту неудачу, торгуты продолжали занимать степи к северу от Каспия - от устья Волги до полуострова Мангышлак.

Чоросы, или собственно джунгары, владели территорией от границ Южной Сибири и Бухарского Ханства, с одной стороны, до Китая - с другой. Фактически они контролировали пространство от Кобдо до Ташкента. В 1625 году междоусобные столкновения внутри торгоутского племени переросли даже в длительную войну между тайшей Харакуллой и группой Чокура, Далая, Батура и Урлюка. С.К. Богоявленский, основываясь на неясных текстах источников, предполагает, что победила группа Чокура и Урлюка, а потом уже начались столкновения между ними, в результате которых Урлюк был разбит и удалился на запад. В 1628 году Урлюк прикочевал в степи по Тоболу, Яику и Эмбе, подчинив часть ногаев и заявив права на башкир.

Однако наибольшие хлопоты царской администрации доставляли не мощные улусы с 30-40 тысяч человек, а малозначительные калмыцкие предводители. Они не были втянуты в бесконечные войны на востоке и юге с монголами и казахами. Пользуясь слабыми вертикальными связями внутри калмыцкого сообщества, эти князьки пытались проводить свою самостоятельную игру в северном направлении, где объектом их притязаний были богатые охотничьи угодья и ясачные волости Уфимского и Тюменского уездов (особенно по Миассу, Тоболу и Исети). Могущественные калмыцкие тайши не хотели и, очевидно, не могли сдерживать подвластных глав небольших улусов. Наиболее отчетливо эта автономия мелких тайшей проявилась в 1649 году, когда глава уфимского посольства И.И.Черников-Онучин потребовал от тайши Дайчина объяснения по поводу набега его калмыков на Астрахань. Дайчина, правившего с 1644 по 1661 год, в российских документах называли главным тайшей. В начале переговоров Дайчин отрицал причастность своего улуса к набегу, говоря, что в походе участвовали люди его брата Лаузана, который ему не подчиняется. Однако дотошный уфимец заметил, что и в улусе Дайчина находились люди, бывшие под Астраханью. Тайша обещал наказать своих людей по «своей вере», то есть приказал их переграбить, потому что, как он объяснил послу, «...иного наказанья у нас не бывает».

Из отписки Тобольского воеводы Ю.Сулешова 1626 года выясняется, что объединенный поход калмыков и ногаев на русские города в Сибири готовили не главные предводители калмыков, а малые тайши, которые «их де больших тайшей не слушают».

Обычные калмыцкие набеги соответствовали традициям степной войны. Нападения сопровождались угоном скота, захватом охотников и пастухов, находившихся в отдаленных угодьях, вымоганием ясака и т.д. Неудивительно, что больше всего от них страдали зауральские башкирские волости: Катайская, и Каратабынская. Население этих башкирских родов, при относительной малочисленности, занимало обширную территорию, находившуюся на большом расстоянии от Уфы и сибирских острогов.

Крупные сражения между правительственными войсками и калмыками случались крайне редко. За период с 1620 по 1650 год следует выделить только три важных военных события, кардинально повлиявших на расстановку сил в крае. Первый массированный удар по калмыками был нанесен летом 1633 года. Тогда совместный поход уфимских служилых людей и башкир явился ответной акцией на вторжение калмыков в Катайскую волость. Незадолго до этого похода Катайская волость была переподчинена Уфимскому уезду, поэтому именно из Уфы был направлен отряд полкового головы И.И. Черникова с 1380 служилыми людьми и башкирами. Главной целью похода был разгром калмыцких улусов, которые поддерживали кучумовича Аблая. Но царевича, вероятно, предупредили о готовящейся акции и он быстро откочевал за Урал. Черников-Онучин решил не возвращаться в Уфу без победы и трофеев и обрушился на калмыков, которые случайно попали в поле зрения его разведчиков. Переправившись через Яик, русские ертаулы обнаружили улусы калмыцких тайшей Тепшенгена Шукдеева и Иркитета Тейшеева. Черников-Онучин одержал над ними полную победу. Большая часть калмыков была побита, их жены и дети взяты в полон, а бывший с ними скот достался в добычу победителям. Тепшенген был убит а Иркитет спасся бегством.

В дальнейшем уфимские власти не оставляли попыток обнаружить и уничтожить группу калмыков Аблая. Весной 1635 года в Уфе стало известно, что сибирские царевичи Аблай и Тевкель вместе с крупными силами калмыков намереваются повторить набег на кочевья Зауральской Башкирии. В связи с создавшейся опасной ситуацией, «по государеву цареву и Великого князя Михаила Федоровича всея России Указу» уфимский воевода М. Д. Вельяминов 20 июня 1635 года выдал «память» стрелецкому голове Федору Ивановичу Каловскому, в которой предлагалось детям боярским и конным стрельцам, вместе с башкирским конным отрядом отправиться в Кущинскую, Бала-Катайскую, Салжаутскую, Кара-Табынскую и Айлинскую волости, расположенные за Уралом. Башкир указанных волостей следовало переправить на уфимскую (западную) сторону Уральского хребта, устроить их «в крепкие места» для безопасной кочевки, а самим служилым людям собраться вместе с башкирскими ратными людьми и «стоять в крепких местах осторожливо», чтобы «проведывать про сибирских царевичей Аблая з братьею, с калмыцкими воинскими людьми, или про иных каких воинских людей».

Воевода М.Д. Вельяминов приказал Ф.И.Каловскому при обнаружении неприятеля отойти в укрытое место и принять меры к тому, «чтоб Уфимского уезду башкирцов побивать и жен их и детей в полон имать не давать». М.Д. Вельяминов особо предостерег походного голову от того, чтобы «башкирцам от ратных русских людей насильство и грабежу не было». Таким образом, главной задачей служилых людей была эвакуация башкир с территории вероятного набега калмыков и сибирских татар. Что же касается самого сражения, то воевода предписывал вступать в бой только «рассмотря по людям».

Ф.И.Каловский, в отличие от Черникова-Онучина, располагал очень скромными силами. В его отряде было всего лишь 150 уфимцев и 350 башкир. Но полковой голова решил не уклоняться от битвы, в которой объединенное калмыцко-татарское войско было разбито, а сибирские царевичи Аблай и Тевкель захвачены в плен.

Особого внимания заслуживает существующее в литературе разночтение относительно места этого сражения. П.И. Рычков, а вслед за ним некоторые современные авторы, утверждают, что сражение произошло в 15 верстах от города - на левой стороне реки Уфы. Однако переписка воевод свидетельствует, что Каловский дал калмыкам бой у истоков реки Уфы в 10 днях пути от города. По принятой в Уфимском уезде XVII века системе подсчета расстояния, 10 дней пути приблизительно равнялись 850–900 километрам, что географически соответствовало длине пути от истока до устья реки Уфы. Возможно, в источниках, которыми располагал П.И. Рычков, исток реки Уфы ошибочно назван ее устьем. П.И.Рычков пишет о реальной угрозе нападения калмыков на Уфу. Сражение, произошедшее в 15 верстах от города, как будто, подтверждает это указание. Однако бой, имевший место в 900 километрах от Уфы, принципиально меняет смысл события. Никакой непосредственной опасности для города поход калмыков 1635 года не представлял. Сибирские царевичи с калмыцкими тайшами намеревались напасть на башкирские волости на отдаленной границе Уфимского уезда. Если бы калмыки действительно угрожали городу, то разумнее было бы отсидеться за крепостными стенами, учитывая неспособность калмыцкой конницы преодолевать городские укрепления. Кроме того, оборона крепости позволила бы максимально использовать преимущество крепостных пушек и затинных пищалей, поскольку полевой артиллерии уфимский гарнизон в то время не имел.

В начале 40-х годов XVII века калмыцкие отряды стали появляться в окрестностях Уфы. Переписная книга 1647 года отметила несколько помещичьих деревень, расположенных в 5-10 верстах от города, которые подверглись разорению калмыками. В 1644 году местная администрация решается организовать поход на калмыцкие кочевья, расположенные на Волге. В походе приняли участие не только уфимские служилые люди и башкиры, но и казанцы, бывшие в Уфе на годовальной службе. Объединенное войско возглавил казанский воевода В.А. Плещеев. В результате неподалеку от Саратова были разбиты и пленены значительные силы калмыков.

Этот разгром и напугал и раздражил калмыков. В 1645 году калмыцкий тайша Дайчин отправил в Москву посольство с целью подтвердить подданство и выяснить по чьему указанию русские предприняли сражение с калмыками: была ли это инициатива уфимского воеводы или центральной власти. Сами калмыки на всякий случай откочевали подальше в степь. Послы доказывали оборонительный характер действий против русских и башкир: «Царского величества городов и отчин не воевали, и людей в полон не имали, разве где государевы люди на них найдут, и они от себя оборонятся. И змея по земле ползет, и только кто на нее наступит, и она никого не укусит. А кто на нее наступит и того де она укусит. А их де так де только их кто не задерет и они молчат. А буде кто задерет как не оборонится». Дайчин просил отправить к нему специальное посольство, которое могло был урегулировать все спорные вопросы.

Однако когда в 1645 году к ним было отправлено посольство А. Кудряцева, главный тайша заявил, что о подданстве калмыки никогда не просили, а хотят только быть в мирных отношениях с Московским государством. Русским послам не давали продовольствия и угрожали продать в Бухару. Когда же А. Кудрявцев напомнил Дайчину о походе Плещеева, тайша философски заметил, «а что воевода Плещеев наших людей побил и в полон взял, то так повелось из века, на войне побивают и в полон берут». При этом калмыки в очередной раз продемонстрировали свое презрение к приемам дипломатического давления, заявив послу: «Что ты нам грозить приехал… если бы государю нас воевать, то он бы и не грозясь, велел воевать и разорять: это в божьей руке, кому бог поможет». Миссия Кудрявцева окончилась полным провалом.

В середине XVII века калмыки продолжали удерживать за собой башкирские земли по Яику, Ору, Илеку, Киилу и Сакмаре. Не прекращались взаимные нападения башкир и калмыков. Во время частых посольств шел размен и выкуп пленных, причем московское правительство не переставало твердить тайшам, чтобы уходили с башкирских земель на Черные пески и на реку Иргиз.

Вторая половина 40-50-годов была отмечена наиболее активными русско-калмыцкими контактами. В этот период только уфимские служилые люди участвовали по меньшей мере в 12 крупных посольствах в калмыцкие улусы. Активных военных действий уфимская администрация не предпринимала. После 1645 года основные силы уфимского гарнизона не покидали город. Складывалась довольно странная ситуация: башкиры – давние подданные царя, самостоятельно вели войну против калмыков, но уфимские власти устранились от участия в конфликте. В то же время уфимские послы упорно защищали башкир и оправдывали их нападения на калмык тем, что калмыки занимали их вотчинные угодья.

К концу 40-х годов в долгой степной войне чаша весов явно стала клониться в сторону башкир. Они перестали быть беззащитным объектом грабежа для калмыков. В 1648 году башкиры под руководством тархана Тоимбета Яныбаева самостоятельно разгромили отряд тайши Чакула под Табынским городком. В 1651 году в районе Закамских крепостей башкирское войско нанесло поражение калмыкам и ногайцам, отбив при этом чувашский полон.

Возросший потенциал башкирского войска оценил и тайша Дайчин. В 1644 году в ходе переговоров с уфимским дворянином И.Черниковым-Онучиным, Дайчин признался, что под Казань и Астрахань он посылает свои войска, потому что «тех городов ни от кого ничем не опасен. А опасен я только от одного уфимского города от русских людей и башкирцев. Потому что уфимского города русские люди и башкирцы чинят мне шкоду великую, на улусы мои приходят войной и людей моих побивают и в полон емлют. И мне самому от них не оберегатись». Тайша рассказал о неудачном завершении последних походов на башкир: «…а коли мы на них башкирцев хаживали, и мы де с потеркой к себе прихаживали». Дачин поделился информацией о наи

Из письма калмыцкого тайши Дайчина русским властям: "Отцы наши и деды, и прадеды от веку в холопстве ни у кого не бывали. Да и в книгах у нас того не написано, чтоб мы у кого в холопстве были. Живем мы сами по себе. Владеем сами собою и улусными своими людьми.

Земля де и воды божьи! А прежде всего та земля за которой мы и ногайцы кочуем, была ногайская, а не государева. И башкирских вотчин в тех местах не бывало..."

Из этого отрывка видно, что одними из первых, с кем познакомились калмыки на новом месте проживания, наряду с русскими, были ногайцы и башкиры, что также нашло отражение в их фольклоре. У башкир это отложилось, главным образом, в преданиях и легендах.
В предании "Идулай и Мура-дын" говорится: "На Урале Му-радын разыскал своего отца. По дороге он встретил сорок калмыцких батыров, похитивших дочь Сатмыр хана Фирдо-ус". Один из героев башкирского повествования "Мэргэн и Малянхэлыу"- калмыцкий хан Зунгур. В легенде "Карасакал" в родословной одноименного героя отмечается: "Отец его Карсакалов Хасан султан был в городе Урганисе ханом, который... выгнан ли был или сам выехал к калмыцкому хану за Волгу с двумя сыновьями Ишимом да Байбулатом".

Одно из башкирских преданий повествует о периоде очередного осложнения калмыцко-казахских отношений. "Когда однажды калмыки разгромили казахов в приалатауской стороне и Прибайкалье, многие казахские роды подались на запад и север. Сами казахи называют те времена "эпохой бедствия", "разорением". Так вот те казахи, которые бежали от калмыков, заселили Дикое поле. А потом вышли к яицким берегам. В конце концов, дошли до того, что казахи стали теснить башкир к Уральским горам".

Также в башкирском фольклоре прослеживается тема калмыцко-ногайских отношений. "Однажды на страну ногайцев напало войско калмыков. Исмагил был низвергнут и убит. Карасай-батыр, который вырос к тому времени могучим богатырем, собрался выступить против калмыков. Но у него не было ни коня, ни оружия. Он стал просить свою бабушку достать ему коня и боевое снаряжение.

Видя, что внук еще слишком молод, бабушка никак не хотела выполнить его просьбу. Она всячески стала отговариваться, ссылаясь на то, что достойного коня и оружия нигде нет и что враг и без того уже далеко. Тогда батыр по имени Гадельсултан собрал вокруг себя сорок ногайских батыров и выступил против калмыков. В битве с ними Гадельсултан потерпел поражение и попал в плен к врагу. Его бросили в тюрьму - зиндан, который находился среди высоких гор, куда не ступала нога человека".

О тесных взаимоотношениях, сложившихся у калмыков с одним из соседних народов, свидетельствует другой отрывок из башкирской легенды: "Кыпсаков мучил и изводил калмыцкий хан по имени Казан. То и дело он угонял их скот, да и самих изгонял из собственных их кочевий и владений, безжалостно вырезал мужчин и выбирал себе в рабство самых красивых девушек.

Сам Казан-хан был необыкновенно сильным, огромным в теле человеком. Голова его была величиной с котел-казан. Потому-то и называли его Казан-ханом. Размах его в плечах достигал нескольких аршинов, а уж о росте и говорить нечего. От одного его крика сотрясались горы и земля, набегали тучи на ясный небосвод, и начинался дождь или снег. Во всем царстве не было батыра, способного одолеть Казан-хана".

Легко заметить, что во всех вышеперечисленных преданиях калмыки выступают как гонители, захватчики, могучие и безжалостные враги. И все же, несмотря на возникавшие споры, столкновения, на протяжении многих веков калмыки мирно уживались с соседними народами, налаживали экономические, культурные и иные связи. Нередки были случаи побратимства, заключения браков, велся оживленный обмен не только материальными, но и духовными ценностями. Именно культурным взаимодействием объясняется то, что в творчестве разных народов встречаются так называемые бродячие сюжеты: похожие сказки, предания и т. д. Подтверждение тому находим в тех образцах фольклора, где речь идет об этногенезе какого-либо народа.

Известно, что калмыки участвовали в этногенезе многих народов, в том числе и башкирского. Калмыцкие подразделения есть в таких башкирских родах, как кармыш, тальтим, татигас, юрматы, баюлы-бурзян, бурзян, шунай, ногай бурзян, янаш, янсары, жанса и другие. О том, каким образом это происходило, остались некоторые свидетельства в старинных преданиях.

"В старину в ауле Юлдыбаево проживал башкирский батыр Букэт, который яростно сражался с войском Батый-хана. Однажды Букэт захватил на поле битвы мальчика по имени Мамыт и привез его к себе домой. Так как мальчик весьма походил лицом на калмыка, то и называть его стали калмыком. Сам Букэт почти все время проводил в разных сражениях, и потому он не имел возможности заниматься воспитанием мальчика. Тогда Букэт передал его другому башкирскому батыру по имени Уляй. Тот отдавал много времени воспитанию мальчика и даже обучил его грамоте. Тогда наш род жил в тесном общении с Тангауровским родом. Когда Мамыт подрос, его назначили главой именно того тангауровского рода. От Мамыта родился сын. Его назвали Калмаком. От Калмака родились сыновья Кашкар, Раим, Баязит".

Интересна легенда о мальчике, который остался в башкирском ауле после нападения калмыков. "Он ходил по полю и плакал, приговаривая: "Акэ, акэ". Один из жителей аула привел того мальчика домой, вырастил его. Стал он егетом (воином). Его сначала прозвали Акэу. Потом решили: "Земля, где он родился, называется Кашгар, так дадим же мальчику настоящее имя - Кашгар". Так его и стали называть. Однажды пришел правительственный указ отправить в столицу посланца. Собрались аульские старики, стали советоваться и решили отправить туда Кашкара. В столице он был назначен начальником нескольких аулов, дали ему специальную бумагу и отправили домой.

Ту реку, на берегу которой был найден калмыцкий мальчик, стали называть Акэу. Аул, где он стал начальником - Кашкаровым. И фамилия Кашкаровых в том ауле ведет свое происхождение от того Кашкара".

Любопытно, что в башкирском фольклоре существует несколько вариантов легенды о калмычке - жене башкирского национального героя Салавата Юлаева. В одном из них говорится: "У Салавата-батыра было три жены. Одна из них была калмычкой. От нее родился ребенок. Когда мать бросила его, ребенка положили в тогос (мешок) и привезли в деревню Кулбаково. В этой деревне теперь живут две родовые ветви: кумыйцы и калмыки. В Кулбаково ребенка Салавата доставили в тогосе (мешке). Поэтому калмыков-кулбаковцев и поныне называют тогосами".

Из башкирских преданий можно сделать однозначный вывод о том, что для каждого народа первостепенное значение имеют общечеловеческие ценности, что все народы, живущие на земле, принадлежат к единой семье человечества.

Арсланг САНДЖИЕВ

Отношения России с Китаем в 17 веке

Несмотря на вовлеченность московского правительства в бурные события на Украине, продвижение русской колонизации на восток продолжало «набирать обороты».

Экспедиции Ерофея Хабарова в Даурию (район верхнего Амура) в 1649‑1653 гг. (см. Гл. 3) приобрели огромную важность и пробудили интерес русских промышленников и воевод в центральной восточной Сибири к новым в перспективным территориям экспансии.

Исследование Хабаровым Даурии привело также к конфронтации русских с маньчжурами. Хабаров основал крепость Албазин. В марте 1662 г. его казаки вступили в стычку с силами маньчжуров возле Ачана. Это заставило московское правительство попытаться остановить дипломатические отношения с маньчжурами, которые завершали утверждение своего господства над Китаем.

Московское правительство уделяло много внимания положению в Даурии и Китае; этими вопросами занимались бояре и дьяки как Посольского, так и Сибирского приказов.

С 1648 по 1653 г. Посольский приказ возглавлял думский дьяк Михаил Волошенинов. Его помощником был дьяк Алмаз Иванов, которому присвоили звание думского дьяка и назначили главой Посольского приказа после смерти Волошенинова в 1653 г. Выдающийся дипломат, Иванов, возглавлял приказ на протяжении сложного периода войн с поляками и шведами вплоть до 1667 г. Нет сомнения в том, что он также принимал участие в обсуждении дальневосточных дел.

В 1653 г. правительство решило направить посольство к императору Шун‑чи из маньчжурской династии. Руководить им был назначен Федор Исакович Банков, сын воеводы Тары, Исака Байкова. Он был талантливым человеком, хорошо знакомым с сибирскими пограничиыми землями. Он получил официальные инструкции 2 февраля 1654 г. Согласво им, он должен был передать письмо царя лично китайскому императору; уверить его (богдыхана) в том, что царь желает жить с ним в мире и дружбе; и заключить соглашение о взаимной торговле между Россией и Китаем. Во время переговоров Байтов должен был следить за тем, чтобы статус царя не был унижен, и поэтому должен был отказаться от низких земных поклонов. Более того, он должен был собрать сведения о китайской военной мощи и о всех путях в Китай; ознакомиться со всеми китайскими церемониальными ритуалами по приему послов; изучить обычаи народа, финансы и экономическое благосостояние государства.

Из Москвы посольство Байкова поехало в Тобольск. В июле.1654 г. группа направилась дальше от Тобольска на кораблях вверх по реке Иртыш, а затем через владения калмыков и монголов в Калган, до которого они добрались в феврале 1655г. Китайские власти в Калгане послали вестника в Пекин, чтобы уведомить императорское правительство о прибытии русского каравана Байкова. 3 марта посольство въехало в Пекин (русские называли его Хан‑Балык – монгольским названием города).

Там Байкову и членам его миссии предоставили скромные жилища, скудно снабдили пищей и запретили выходить без особого разрешения китайских властей. Жалобы Байкова на такие условия напоминают одну из жадоб западных посланников на их прием в Москве. Но китайский режим был еще более строгим, и отношение китайских властей к Байкову и его спутникам – более пренебрежительным, нежели отношение московитов к западным послам.

В 1656 г. в Пекин прибыло голландское посольство. Китайцы запретили голландцам и русским вступать в контакт друг с другом. Однако Байкову удалось получить письмо от голландского посла.

Китайцы потребовали от Байкова низких поклонов в качестве обязательного условия каких бы то ни было переговоров и пригрозили ему наказанием и даже смертью, если он откажется подчиниться. Он категорически отказался. После этого царские подарки, посланные китайскому императору были возвращены, а посольству приказано покинуть Пекин. Перед отъездом Байков продал китайцам царские подарки, которые отказался принять сам император. Русские купцы, пришедшие вместе с миссией, тоже продали большую часть товаров, привезенных ими в Китай и закупили на вырученные деньги китайские товары. И хотя русским пришлось продавать свои товары по крайне низким ценам, а покупать по непомерно высоким, миссию Байкова с коммерческой точки зрения можно назвать успешной.

Байков уехал из Пекина в сентябре 1657 г. и прибыл в Тобольск в следующем году. Оттуда он проследовал обратно в Москву. Его донесение царю содержало ценные сведения не только по поводу его переговоров с китайцами, но также и касательно условий жизни в Китае.

Одновременно с приготовлениями миссии Байкова в Москве предпринимались шаги для дальнейшего освоения Даурии. В 1652 г. воевода Енисейска Пашков направил исследовательскую партию во главе с Бекетовым к реке Шилке. Бекетов достиг устья реки Нерчи и начал там строительство крепости (острога), но выяснилось, что у него было недостаточно сил для достижения полного успеха. На основании донесения Бекетова Пашков предложил Московскому правительству план, состоящий в том, чтобы направить более крупную экспедицию в амурский регион. Этот план обсуждался в Москве в 1654‑1655 гг. К тому времени началась война с Польшей, и не представлялось возможным выслать дополнительные войска в Сибирь. Пашкову было позволено использовать имеющиеся в его распоряжении местные войска только для этой экспедиции, ввиду чего он был освобожден от своего поста воеводы Енисейска. Иван Акинфов, который был назначен его преемником, прибыл в Енисейск в августе 1655 г. с правительственными инструкциями для Пашкова.

Они ориентировали Пашкова на исследование бассейна Шилки (под Шилкой подразумевалось все течение реки Амур), на организацию почтовых станций по пути его следования, на сбор ясака с коренного населения и на то, чтобы он вступил в контакт с маньчжурскими и никанскими властями (под Никаном русские имели ввиду те части Китая, которые все еще контролировались остатками правительства династии Мин).

Афанасий Пашков был сыном того самого Истомы Пашкова, который присоединился к восстанию Болотникова в 1606 г., но в самый разгар гражданской войны перешел на сторону царя Василия Шуйского. Афанасий принимал участие в обороне Москвы от польского короля Владислава в 1618 г. Как и его отец и как многие русские люди того периода, он был человеком духа и неукротимой энергии, и его привлекала возможность исследовать новые земли и выполнять трудные поручения. Он не щадил ни себя, ни своих подчиненных, жестко и безжалостно исполняя свои планы.

Случилось так, что один из самых непримиримых противников патриарха Никона, член группы церковных ревнителей и будущий лидер старообрядцев – протопоп Аввакум – был назначен священником в эту экспедицию. В сентябре 1653 г. Аввакум был выслан в Тобольск за отказ признать новации Никона, касающиеся текста молитвенных книг и церковного ритуала. Поскольку он продолжал там свободно выражать свои взгляды, правительство посчитало необходимым послать его еще дальше на восток и в июне 1655 г. отдало приказ о его высылке в район реки Лены. Когда он достиг Енисейска на пути к Лене и остановился там, чтобы перезимовать, его настиг новый приказ из Москвы – быть священником в отряде Пашкова.

Аввакуму не было никакого дела ни до завоевания Даурии, ни до политического значения этой экспедиции. Его долг перед Богом, как он сам понимал это, имел духовную природу: утешать души людей, предоставленных его заботе, и защищать их от любой несправедливости или жестокости со стороны Пашкова и его подчиненных. Конфликт между воеводой и священником был неизбежен.

Позднее, в своей автобиографии, Аввакум подробно и живо расскажет о своих постоянных стычках с Пашковым, так же как и о лишениях – своих и своей семьи – во время экспедиции. В то же время Аввакум описывал живописный фон своих путешествий с большой точностью, так что его биография является важным историческим документом.

В июле 1656 г. Пашков выступил из Енисейска с менее чем шестью сотнями людей. Из них триста человек было казаками и солдатами, остальные были наняты Пашковым. Помимо амуниции и продовольствия, предоставленного правительством, Пашков вез свои собственные товары для торговли с коренным населением. Объединение государственных усилий с частным предпринимательством являло собой типичный метод русской экспансии в Сибири в XVII в.

Пашков со своей партией провел следующую зиму в Братске на реке Ангаре. Летом 1657 г. Пашков достиг Иргенска на реке Шилке и весной 1658 г. прошел вниз по Шилке к устью реки Нерчи, где основал крепость Нерчинск. Здесь боеприпасы и продовольствие Пашкова почти закончились, и он послал одного из своих подчиненных вниз по реке Амуру, чтобы тот попросил помощи от командующего еще одной русской экспедиционной группы – Онуфрия Степанова. Посланники Пашкова не нашли Степанова, поскольку его отряд был разбит маньчжурами ниже реки Сунгари. Большинство из них было убито (включая самого Степанова) или взято в плен. Всего лишь семнадцати членам группы удалось спастись от резни и присоединиться к отряду Пашкова.

Оставив совсем небольшой гарнизон в Нерчинске, Пашков перенес свою ставку в Иргенск. В мае 1662 г. Илларион Толбузин, которого Пашков назначил своим преемником в Нерчинске, взял на себя командование остатками сил Пашкова, которые сократились к тому времени до семидесяти пяти человек. Пашков возвратился в Енисейск, а затем в Москву. Он умер в 1664 г.

Аввакум тоже был освобожден от своей миссии и ему позволили возвратиться в Москву. Он приехал в Тобольск в начале лета 1663 г. и оставался там до февраля 1664 г.

Главным достижением Пашкова было основание Нерчинска, которому суждено было стать важной русской твердыней в Забайкалье.

Рост экономической мощи Сибири в 17 веке

Несмотря на снижение поголовья пушных животных в западной Сибири и районе Мангазеи, в результате чего приток пушнины из этих районов к 1654 г. снизился, общий экспорт мехов из Сибири продолжал увеличиваться на протяжении некоторого времени в связи с ужесточением русского контроля над восточной Сибирью и внедрением русских в Забайкалье.

Сумма государственного дохода от продажи мехов в начале 1660‑х гг. в ее отношении к общегосударственному доходу дана Григорием Котошихииым, хорошо осведомленным чиновником (подъячим) Посольского приказа, который бежал в Швецию в 1664 г. и издал там свое знаменитое описание царского правительства и управления. Котошихин утверждал, что ежегодный государственный доход Московского царства составлял 1 311 000 рублей, за исключением дохода с сибирских мехов. Котошихин продолжает, говоря о том, что, хотя и не помнит точного количества собранных шкур каждого вида (соболей, куниц, черно‑бурых лис и песцов, бобров и прочих), общая стоимость сибирских пушных богатств, как он полагает, превышала 600 000 рублей. Это значило, что в начале 1660‑х гг. она составляла одну треть общегосударственного дохода.

Точность цифр, приведенных Котошихиным, ставилась под вопрос П.Н. Милюковым, а.также Раймондом Фишером. Последний говорит, что «ошибочную» цифру, приведенную Котошихиным, « можно принять в расчет только исходя из того факта, что, как сам он сообщает нам, она основана не на официальных записях, а на бездоказательных воспоминаниях».

Между прочим, значительная часть труда Котошихина была основана на его воспоминаниях (вряд ли он мог взять с собой в Швецию большое число официальных записей или копий с них), но, тем не менее, данные его труда были в достаточной степени обоснованы его знанием работы московского административного механизма, а также его действительно замечательной памятью. Что касается данного частного случая – количества доходов с пушнины – Котошихин откровенно утверждал, что он не помнит точной цифры разновидностей собираемых шкур. Таким образом, мы еще в большей степени можем доверять приведенной им цифре денежного выражения ценности сибирских пушных сокровищ. Та цифра которую он дает – 600 000 рублей – ему легко было запомнить.

Здесь перед нами резкий контраст с цифрами среднегодового дохода от пушнины в 1656‑1679 гг., которые сосчитаны Милюковым Фишером: от 100 000 до 125 000 рублей. Разница может быть объяснена частично возможностью пропусков в записях о сборе и пушнины, которыми пользовались Милюков и Фишер, а частично (что, видимо, важнее) тем фактом, что в различных административных районах Московского государства не было единства оценки мехов. В первую очередь, существовало различие между ценностью мехов в Сибири и в Москве. Когда шкуры доходили до Сибирского приказа и они проходили новую сортировку и переоценку в соответствии с московскими ценами. Повышение цены на меха в Москве по сравнению с ценами на них в Сибири часто достигало ста, а иногда и пятисот процентов. Согласно Фишеру, среднее повышение цены на меха в Москве, как правило, составляло двадцать процентов. Однако он добавляет: «Исключая время ближе к концу XVII века, когда, по всей вероятности, возрастающий недостаток самых ценных мехов способствовал еще большему процентному повышению».

Между прочим, временные сбои и задержки в поставке мехов, которые случались каждый раз в землях, где эти меха добывались, таких, как Мангазея, свидетельствовали об истощении этих земель, а добыча из новых земель еще не развернулась. Это должно было сразу же отражаться на московских ценах на меха. Котошихин утверждает, что в начале 1660‑х гг. лучшие соболиные шкуры добывались только в восточной Сибири в Ленском регионе и что в связи с этим цены на них стали повышаться.

Но постоянно меняющаяся разница между сибирскими и московскими ценами на меха не являлась единственным фактором для оценки мехов в Москве. У царя было право устанавливать стабильные цены для оценки мехов (указная цена), независимо от прежних цен, даже если финансовые интересы государства требовали того. Лучшие соболиные шкуры покупались царскими чиновниками по низкой установленной цене для личной сокровищницы царя. Если шкуры высокого качества контрабандой переправлялись из Сибири в Москву, их конфисковывали для царя.

Отношения России с калмыками

Экспансия русских в Даурию в 1650‑х и 1660‑х гг. привела их к границам Китая. Одним из результатов этого стало то, что восточные монголы почувствовали себя зажатыми между русскими и китайцами. Далее на запад, вдоль южной границы Сибири, русским приходилось иметь дело как с калмыками, так и с казахами. К 1650‑м гг. значительное число калмыков из племени торгутов перекочевало в степи между верхним Тоболом и Нижней Волгой, откуда они время от времени совершали набеги, ставшие причиной большого беспокойства для Башкирии.

В 1643 г. калмыки напали на Астрахань, но им не удалось взять ее штурмом. В 1644 г. они вторглись на северный Кавказ, но были разбиты московскими стрельцами, кабардинцами и терскими казаками.

На протяжении примерно трех лет после этой неудачи остатки калмыцкой армии, вторгшейся на северный Кавказ, оставались в степях к северу от реки Кумы. В соответствии с представлениями о верности правящему клану и культом предков одной из их целей было возвратить себе останки хана Урлюка и трех его сыновей, убитых в бою в 1644 г. Эти останки кабардинцы держали у себя в качестве военных трофеев.

В 1646 г. калмыки захватили в плен жену и детей ногайского мурзы (князя) и держали их для выкупа останков Урлюка и его сыновей. На следующий год мурзе каким‑то образом удалось получить останки от кабардинцев (вероятно, он выкрал их). Однако случилось так, что когда мурза возвращался к калмыкам, его захватил патрульный отрад русских стрельцов и увез в Астрахань. Здесь мурзу держали в качестве заложника. Останки были конфискованы русским воеводой и помещены под замок для большей сохранности.

Таким образом, для того, чтобы вернуть себе останки, калмыкам нужно было либо штурмовать Астрахань, либо вести переговоры с русскими. Разрабатывалась база для подобных переговоров. В 1649 г., как и в 1650 г., калмыки неоднократно просили астраханского воеводу позволить им пасти свои табуны в районе Волги возле Астрахани, но воевода постоянно отказывал испытывая подозрения по поводу их намерений. Однако в 1649 г. московское правительство стало позволять калмыкам периодически вести торговлю с русскими в предместьях Астрахани. Воевода получил указания предпринимать все возможные меры предосторожности во время каждой торговой сделки. Таким образом, всякий раз калмыки должны были оставлять заложников. Торговля калмыков с русскими была выгодна для обеих сторон. Как правило, калмыки продавали лошадей и скот, а покупали у русских одежду, ткани и изделия из металла.

Это не стало поводом к тому, чтобы калмыки получили разрешение царя пользоваться пастбищами к западу от Волги. На протяжении долгого времени царское правительство не желало даровать подобное разрешение, опасаясь калмыцких набегов на Кабарду и земли донских казаков, а также из‑за возможности того, что может наладиться контакт между калмыками, турками и вассалами последних – крымскими татарами.

Болевой точкой в русско‑калмыцких отношениях были постоянные стычки между калмыками и башкирами, которые являлись подданными царя и которых надо было защищать от калмыцких набегов. Ободренные такой защитой, башкиры сами стали нападать на калмыков.

В 1654 г. русская политика по отношению к калмыкам претерпела резкое изменение. Это был год объединения Украины с Московией, ускорившего войну с Польшей. Московскому правительству пришлось мобилизовать для войны все возможные ресурсы, и в связи с этим оно нуждалось в военной помощи.

4 февраля 1655 г. представители ведущих калмыцких тайши дали клятву верности царю Алексею. Согласно формулировке их присяги (шерти), калмыки признавали себя постоянными вассалами царя и обещали не нападать и не причинять никакого вреда ногаям, татарам или кому‑либо еще из царских подданных. Русские, татары и кабардинцы, ранее взятые в плен калмыками, должны быть возвращены безотлагательно. И калмыки брали на себя обязательство воевать с предателями и врагами царя «на смерть».

Получив таким образом обещание поддержки со стороны Калмыков в войне против Польши, московское правительство разрешило им пользоваться теми пастбищами, которыми они захотят на правом берегу реки Волги. Одновременно были разосланы указы воеводам Уфы (в Башкирии), Астрахани, Самары и Царицына, предписывавшие им объявить башкирам и прочим коренным народам, а также русским, что калмыки стали постоянными вассалами царя и что никто не смеет причинять им вреда под страхом смерти.

Архивные источники не дают свидетельств о каком‑либо участии калмыцких войск в войне против Польши в 1655 и 1656 гг. С другой стороны, из документов известно, что в 1656 г. калмыки принимали послов от персидского шаха и турецкого султана и сами направляли к ним посланников.

Москва понимала, что требовались более энергичные меры, чтобы обеспечить верность калмыков и военную помощь с их стороны. В 1656 г. начались переговоры по поводу нового соглашения, и 30 мая 1657 г. тайши Мончак и Манжик принесли клятву верности, каждый от себя лично и оба от имени старшего тайши Дайчина (сына Урлюка). Мончак был сыном Дайчина; Манжик (сын Дайан‑Эрки) – внуком Дайчина.

Соглашение 1657 г. повторяло основные пункты договора 1655 г., но к нему было добавлено два новых условия: калмыки должны были предоставить заложников, которым надлежало жить в Астрахани; также они давали клятву не иметь дипломатических отношений ни с турецким султаном, ни с крымским ханом.

После подписания шерти три тайши – Дайчин, Мончак и Манжик – получили богатые подарки. Членам их свит также были вручены дары. Заложников с честью приняли в Астрахани, обеспечили хорошим жильем и более высоким содержанием, нежели татарских заложников. Москва также даровала калмыкам позволение пользоваться пастбищами по обе стороны Волги. Таким образом, они могли пасти своих коней и скот в степях между нижней Волгой и Азовским морем, чего они добивались так долго. Более того, московское правительство приказало астраханскому воеводе выдать старшему тайше Дайчину останки его отца Урлюка.

На основе соглашения 1657 г. тайша Мончак повел войско своих калмыков против союзников крымского хана – татар и малых ногаев в районе Азова (они были вассалами турецкого султана) Калмыки причинили значительный ущерб малым ногаям и возвратились с добычей. Начиная с этого времени и далее калмыки оказывали регулярную поддержку Москве в войнах против крымских татар и Польши.

Гибельные поражения московских армий в польской 1659 и 1660 гг., вызванные разногласиями среди украинских казаков и переходом некоторых из старшин на сторону Польши, сделали помощь калмыков Москве еще более необходимой. Ввиду важности установления тесных отношений с калмыками, московское правительство создало особое калмыцкое отделение в рамках посольского приказа. Это отделение возглавлял боярин, князь В.Г. Ромодановский, и дьяк Иван Савинович Горохов. Горохов был талантливым дипломатом, хитрым и изобретательным, знакомым с традициями и обычаями кочевых народов юго‑востока России (его отец, Савва Горохов, был московским посланником в центрально‑азиатских ханствах в 1641‑1643 гг.).

В декабре 1660 г. Горохова направили со специальной миссией к калмыцким тайши с целью заключения нового договора о более эффективной военной помощи Москве со стороны калмыков. Горохова сопровождал кабардинский князь – Касбулат Муцалович Черкасский, чей дядя, князь Г.С. Черкасский, был воеводой в Астрахани. Донские казаки послали на эти переговоры своих депутатов, для того, чтобы достичь соглашения с калмыками о совместных действиях против крымских татар.

Новый договор был заключен 8 июня 1661 г. Калмыки дали клятву вести войну против крымских татар совместно с донскими казаками и не вести переговоров с крымским ханом отдельно от Москвы. Если когда‑нибудь во время военных операций калмыкам удастся освободить от татар тех русских, которые были взяты в татарский плен, калмыки обязаны передавать их русским властям без какого‑либо выкупа.

Со своей стороны московское правительство гарантировало калмыкам защиту от нападений башкир или кого‑либо еще из царских подданных с учетом того, что калмыки не будут причинять вреда этим племенам.

В декабре 1660 г. калмыки напали да крымских татар, ногаев и черкесские племена, союзные или сотрудничающие с татарами, и возвратились с большой добычей. В марте 1661 г. посланники донских казаков – Федор Будан и Степан Разин (будущий предводитель восстания 1670‑1671 гг.) обсуждали с калмыками план совместных действий против Крыма.

После договора от 8 июня 1661 г. калмыки каждый год направляли войска против Крыма, взаимодействуя с донскими казаками, а иногда и с московскими стрельцами. В начале 1660‑х гг. число калмыцких всадников в действующей армии варьировалось от одной до десяти тысяч.

Крымские татары были опытными наездниками, и татарская кавалерия по маневренности превосходила русскую. Калмыки нимало де уступали татарам в искусстве верховой езды, что делало их военную помощь Москве неоценимой.

В сентябре 1664 г. царь подарил калмыкам знамя особой формы в знак его благорасположенности. Посередине был изображен орел; над ним – полумесяц; сбоку от орла – всадник, убивающий копьем змею. Все символы были русскими, за исключением полумесяца, который представлял собой восточный элемент, хотя и являлся символом ислама, а не буддизма.

С юридической точки зрения, дарование этого знамени, как и дарование особого знамени донским казакам в 1614 г., и принятие его калмыцкими тайши делало последних официально вассалами царя. Как и донские казаки, калмыки были поставлены не под власть управления московской военной или внутренней администрации, а непосредственно под власть посольского приказа. Грамоты и официальные послания калмыцким тайши заверялись большой государственной печатью, как и те, что посылались крымскому хану.

В отношениях с западными державами московское правительство всегда настаивало на употреблении полного царского титула. Отказ Польши делать в результате приносил постоянные дипломатические пререкания. Однако, Москва принимала письма от крымского хана, адресованные просто: «нашему брату, царю Московскому». Калмыкам также было позволено употреблять сокращенную форму обращения к царю: «Белому царю Алексею Михайловичу», или еще проще: «Белому царю».

Хотя московское правительство относилось к калмыцким тайши как к царским вассалам, сами тайши продолжали считать себя независимыми правителями и рассматривали отношения между ними и царем только как военный альянс, который требовалось время от времени возобновлять. Каждая вновь согласованная шерть, которая с русской точки зрения была подтверждением вассального статуса тайши, означала для самих тайши новое военное и дипломатическое соглашение с Москвой, а не постоянное подчинение царю.

К различиям в интерпретации формулировок между русскими и калмыками добавлялись еще и лингвистические трудности. До 1648 г. у калмыков не было алфавита, но и даже после этого искусство письма далеко не сразу получило среди них распространение. С другой стороны, у русских практически не было специалистов по монгольским языкам. В такой ситуации обе стороны вынуждены были оказываться в зависимости от татарских переводчиков, которые, однако, не умели писать на калмыцком языке. Перед началом переговоров по поводу нового соглашения в московском посольском приказе составлялось два черновых текста идентичного содержания, один на татарском языке, другой на русском. После переговоров тексты пересматривались в соответствии с согласованными пунктами. Тайши не могли прочитать ни один из текстов. Они знали о тех особых обещаниях, которые они давали русским, и наоборот, но их не беспокоили юридические основания договора в целом. Эта ситуация порождала недопонимание между русскими и калмыками, которое время от времени требовало переговоров по поводу нового соглашения.

Недопонимание также могло возникать вследствие отсутствия централизации политической власти среди калмыков. Для всяких совместных действий необходимо было согласие среди тайши. Даже если старшие тайши достигали подобного согласия, какой‑либо другой тайша, не принимавший участия в совещании, никоим образом не был связан решениями и мог проводить свою собственную политику. Бывали случаи, когда тайша, действуя самостоятельно предпринимал набеги на царских подданных или вассалов, таких как башкиры и татары, или даже разорял русские деревни в приграничных районах.

Однако если принять все обстоятельства в расчет, то московская политика по отношению к калмыкам проводилась успешно. Несмотря на многие сложности, московское правительство оказалось в состоянии обеспечить себе поддержку со стороны калмыцкой кавалерии в войнах против крымской орды.

Отношения России с башкирами

На протяжении второй четверти XVII в. до русско‑калмыцких соглашений 1655‑1661 гг. калмыки в поисках новых пастбищных земель постоянно нападали на башкир и разоряли их с намерением установить над ними свое господство.

Башкиры отбивались, но они были слабее, чем калмыки и, возможно, были бы завоеваны, если бы не помощь русских. Кульминационный момент наступил в 1644 г. (как раз перед разгромам калмыков на северном Кавказе), когда русско‑башкирские силы во главе с воеводой Львом Плещеевым разбили калмыков в бассейне верхнего Яика.

Эта победа сделала башкир смелее, и они начали предпринимать ответные набеги на калмыков. Хотя русские не принимали участия в этих набегах, они не препятствовали им.

Ситуация изменилась после заключения русско‑калмыцких соглашений, особенно после калмыцкой шерти 1661 г. Московское правительство, крайне нуждаясь в калмыцких всадниках в войие против Крыма и Польши, обещало тайши больше не позволять башкирам нападать на них. Башкирские предводители с неудовольствием отнеслись к новой московской политике, поскольку она лишала их военной добычи, которую составляли в большой степени пленники. Требования Москвы освободить калмыцких пленников возмутило башкир и явилось одной из составных причин башкирского восстания 1662 г. Еще одним фактором явилась агитация тех потомков хана Кучу в Западной Сибири, которые продолжали противостоять Москве. Несмотря на все эти трудности, московское правительство старалось избежать возможных трений с башкирами. Башкирская аристократия, князья или предводители кланов, имели статус тарханов, то есть, они были освобождены от уплаты ясака. Вместо этого от них требовалось оказывать Москве военную помощь в том же духе, что и от русского дворянства. Русские армейские офицеры, расквартированные в Башкирии, получали поместья, так же как и в других частях московского государства. Постепенно это привело к экспансии русских земельных угодий в Башкирии и к урезанию земель, находившихся во владении у башкир. Однако к 1661 г. земельные угодья занимали небольшую часть страны. На протяжении долгого времени в Башкирии не было крестьянской колонизации, поскольку московское правительство категорически запрещало русским крестьянам поселяться там, а башкирам – продавать земли вновь пришедшим.

Эмиграция татар в Башкирию из района средней Волги набрала силу только к концу XVII в. Татарские и иные нерусские переселенцы в Башкирию назывались в русских источниках «тептярь» и «бобыль». Первые заключали письменное соглашение с башкирским землевладельцем, на чьих землях они поселялись (название происходит от персидского слова defter – письменный документ); последние проживали на землях хозяина без официального соглашения (термин «бобыль» – русский).

Перемены были также и в башкирском обществе. Обедневший или много задолжавший башкирский простолюдин мог предложить себя в качестве работника в угодьях или домашнем хозяйстве башкирского помещика. Такого работника называли «туснак». Его социальный статус можно сравнить с положением договорного работника (закупа) в Киевской Руси. К военнопленным («ясырь») относились как к рабам.

Основные пастбищные земли и районы сезонных миграций башкирских табунщиков находились в уфимском регионе и на склонах гор Южного Урала как на западе, так и на востоке Уральской гряды. В лесах горной части страны башкиры практиковали пчеловодство в его примитивной форме бортничества (используя ульи в дуплах лесных деревьев).

Число башкир, плативших ясак (дань) русскому правительству составляло в 1630‑1631 гг. 6188 человек. Башкирское население в середине XVII в. включало в себя, в среднем, от 25 до 30 тысяч представителей мужского пола, или в целом 50‑60 тысяч.

Все эти факторы явились причинами башкирского восстания 1662 г., которое вспыхнуло в двух центрах: на так называемо Ногайской дороге и на Сибирской дороге, где восставшие действовали от имени Кучумовичей (потомков Кучума). На Ногайской дороге башкирские князья вступили в переговоры с калмыцкими тайши. Это может показаться парадоксальным ввиду прежних недружелюбных отношений между башкирами и калмыками. Перемена отношений башкир может быть объяснена надеждами некоторых башкирских князей на то, что если они признают сюзеренитет калмыцких тайши, последние станут относится к ним как к вассалам и перестанут воевать с ними. И ту ожидаемую добычу, которую башкирские князья потеряли из‑за запрета Москвы нападать на калмыков, они надеялись возместить, грабя русских.

Едва начавшись, восстание распространилось по всей территории Башкирии. Башкиры нападали на русские города, земельные угодья и крестьянские поселения – там, где они были (как в западной Сибири). Отряды башкирских всадников совершали набеги на казанские земли и на другие русские территории за пределами Башкирии.

Поскольку русские гарнизоны в Башкирии были немногочисленны, восставшие сначала одерживали верх. Москва мобилизовала войска, расположенные в районах Перми и Казани, и русское контрнаступление набрало силу в 1663 г. В виде карательной меры за нападения башкир на русские поселения разрушались башкирские лагеря и аулы. Одновременно, русские власти пытались вступить в переговоры с башкирскими князьями. В 1664 г. губернатор Уфы, князь Андрей Волконский пообещал группе ведущих башкирских предводителей, что их заложники, депортированные в Казань во время восстания, будут возвращены в Уфу и что Москва подтвердит привилегии и земельные права башкирский князей. После этого последние прекратили сопротивление и дали клятву верности царю. Башкиры послали своих представителей в Москву, и их привилегии были полностью подтверждены. Лишь в двух периферийных районах – на севере и востоке Башкирии, а точнее, в районе Осы на реке Каме и в Западной Сибири – беспорядки продолжались на протяжении еще трех лет.

5. Сибирь, Маньджуры, Калмыки и Башкиры, 1654-1667 гг.

Экспедиции Ерофея Хабарова в Даурию (район верхнего Амура) в 1649-1653 гг. (см. Гл. 3) приобрели огромную важность и пробудили интерес русских промышленников и воевод в центральной восточной Сибири к новым в перспективным территориям экспансии.

Исследование Хабаровым Даурии привело также к конфронтации русских с маньчжурами. Хабаров основал крепость Албазин. В марте 1662 г. его казаки вступили в стычку с силами маньчжуров возле Ачана.1158 Это заставило московское правительство попытаться остановить дипломатические отношения с маньчжурами, которые завершали утверждение своего господства над Китаем.

С 1648 по 1653 г. Посольский приказ возглавлял думский дьяк Михаил Волошенинов. Его помощником был дьяк Алмаз Иванов, которому присвоили звание думского дьяка и назначили главой Посольского приказа после смерти Волошенинова в 1653 г. Выдающийся дипломат, Иванов, возглавлял приказ на протяжении сложного периода войн с поляками и шведами вплоть до 1667 г.1159 Нет сомнения в том, что он также принимал участие в обсуждении дальневосточных дел.

В 1653 г. правительство решило направить посольство к императору Шун-чи из маньчжурской династии. Руководить им был назначен Федор Исакович Банков, сын воеводы Тары, Исака Байкова. Он был талантливым человеком, хорошо знакомым с сибирскими пограничиыми землями. 0н получил официальные инструкции 2 февраля 1654 г. Согласво им, он должен был передать письмо царя лично китайскому императору; уверить его (богдыхана) в том, что царь желает жить с ним в мире и дружбе; и заключить соглашение о взаимной торговле между Россией и Китаем. Во время переговоров Байтов должен был следить за тем, чтобы статус царя не был унижен, и поэтому должен был отказаться от низких земных поклонов. Более того, он должен был собрать сведения о китайской военной мощи и о всех путях в Китай; ознакомиться со всеми китайскими церемониальными ритуалами по приему послов; изучить обычаи народа, финансы и экономическое благосостояние государства.1160

Из Москвы посольство Байкова поехало в Тобольск. В июле.1654 г. группа направилась дальше от Тобольска на кораблях вверх по реке Иртыш, а затем через владения калмыков и монголов в Калган, до которого они добрались в феврале 1655г. Китайские власти в Калгане послали вестника в Пекин, чтобы уведомить императорское правительство о прибытии русского каравана Байкова. 3 марта посольство въехало в Пекин (русские называли его Хан-Балык – монгольским названием города).

Одновременно с приготовлениями миссии Байкова в Москве предпринимались шаги для дальнейшего освоения Даурии. В 1652 г. воевода Енисейска Пашков направил исследовательскую партию во главе с Бекетовым к реке Шилке. Бекетов достиг устья реки Нерчи и начал там строительство крепости (острога), но выяснилось, что у него было недостаточно сил для достижения полного успеха. На основании донесения Бекетова Пашков предложил Московскому правительству план, состоящий в том, чтобы направить более крупную экспедицию в амурский регион. Этот план обсуждался в Москве в 1654-1655 гг. К тому времени началась война с Польшей, и не представлялось возможным выслать дополнительные войска в Сибирь. Пашкову было позволено использовать имеющиеся в его распоряжении местные войска только для этой экспедиции, ввиду чего он был освобожден от своего поста воеводы Енисейска. Иван Акинфов, который был назначен его преемником, прибыл в Енисейск в августе 1655 г. с правительственными инструкциями для Пашкова.1161

Из книги История России в рассказах для детей автора

Малороссия и Богдан Хмельницкий от 1654 до 1667 года Сколько земель вмещает в себя наша обширная Россия, милые читатели? Почти невозможно измерить ее пространство, сосчитать ее богатство. Если вы внимательно читали ее историю, то знаете, что еще до царствования Алексея

Из книги Московское царство автора Вернадский Георгий Владимирович

Глава V. ЦАРСТВО ВСЕЯ ВЕЛИКОЙ, МАЛОЙ И БЕЛОЙ РУСИ, 1654-1667

Из книги Пугачев и Суворов. Тайна сибирско-американской истории автора Носовский Глеб Владимирович

5. Что означало слово «Сибирь» в XVII веке Подмена названия «Сибирь» после разгрома Пугачева Перемещение границ между Санкт-Петербургской романовской Россией и Тобольской Московской Тартарией в XVIII веке В наших книгах по хронологии мы неоднократно говорили о том, что

Из книги История России в рассказах для детей (том 1) автора Ишимова Александра Осиповна

Малороссия и Богдан Хмельницкий 1654-1667 годы На сколько различных частей разделяется наша обширная Россия, милые читатели! Нет меры ее пространству, нет счета ее богатствам! Читая со вниманием ее историю, вы знаете, что еще до царствования Алексея Михайловича ей

Из книги Учебник русской истории автора Платонов Сергей Федорович

§ 95. Русско-польская война 1654-1667 Весною 1654 г. началась война Москвы против Польши и Литвы. Московские войска одержали ряд блестящих побед. В 1654 г. был взят ими Смоленск, в 1655 г. - Вильна, Ковна и Гродна. В то же время Хмельницкий взял Люблин, а шведы вторглись в Великую

Из книги Иностранные добровольцы в вермахте. 1941-1945 автора Юрадо Карлос Кабальеро

Калмыки Хотя они и не входили в Восточные легионы, калмыки - один из народов СССР - и потому их логично рассмотреть здесь же.Первые калмыцкие подразделения были созданы штабом 16-й немецкой мотопехотной дивизии после того, как в ходе летнего наступления 1942 г. была

Из книги Тайны Беларуской Истории. автора Деружинский Вадим Владимирович

Глава 17. НЕИЗВЕСТНАЯ ВОЙНА 1654-1667 годов. В войне 1654-1667 гг. Московии против ВКЛ и Польши погиб каждый второй беларус. Это чудовищная трагедия нашего народа, поэтому вполне понятен интерес беларуских историков к ней, желание разобраться в деталях и восстановить всю правду.

автора Хоффманн Йоахим

Иоахим Хоффманн Немцы и калмыки 1942-1945 Аннотация издательства: Летом 1942 года германские войска пришли в Калмыцкую степь. Этот западномонгольский народ постепенно терял свою автономию при наследниках Петра Великого, а после 1917 года должен был смириться с самым

Из книги Немцы и калмыки 1942-1945 автора Хоффманн Йоахим

6. Калмыки и генерал Власов В связи с тем, что немцы в сентябре 1944 года полностью признали русское освободительное движение, из тени событий появились Балинов, Бальданов, Степанов, Манжиков, Тундутов и другие личности. Если ранее их деятельность сводилась в целом к

Из книги Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы автора Шаттенберг Сюзанна

1667 Jakowljew A. Ziel meines Lebens. Aufzeichnungen eines Konstrukteurs. Moskau, 1982. S. 193.

Из книги Кыпчаки / половцы / куманы и их потомки: к проблеме этнической преемственности автора Евстигнеев Юрий Андреевич

Башкиры (башкорттар) В составе башкир несколько кыпчакских групп: ак-кыпсак, бушман-кыпсак, гирей-кыпсак, карагай-кыпсак, кары-кыпсак, суун-кыпсак и сянким-кыпсак (в башкирском произношении исконного «кыпчак»), имеющие возможно одно происхождение, но разную этническую

Из книги Казаки против Наполеона. От Дона до Парижа автора Венков Андрей Вадимович

Калмыки и татары в составе Войска Донского К моменту исследуемых нами событий «большая часть калмыцкого населения находилась в пределах Астраханской губернии, в числе которых до 15 тысяч мужчин, годных к военной службе. Из 10 рот состояло Ставропольское калмыцкое войско

автора

Из книги Этнокультурные регионы мира автора Лобжанидзе Александр Александрович

Из книги Что было до Рюрика автора Плешанов-Остоя А. В.

Башкиры Южный Урал и прилегающие степи – территории, где сложился башкирский этнос, издревле были важным центром взаимодействия культур. Археологическое многообразие региона ставит исследователей в тупик и записывает вопрос о происхождении народа в длинный список

Из книги Исторический очерк о буддизме и исламе в Восточном Туркестане автора Берзин Александр

Напечатать

или

Башкирские народные предания об исторических и этнокультурных связях калмыков и башкир. Самые шокирующие факты о калмыках

Похожие записи: